Виселица

Вот и наступил день отъезда. Монахи из аббатства и брат Ринальдо, обливающийся слезами, принялись прощаться с Гримпоу и рыцарем Сальетти. Гримпоу тоже жаль было покидать обитель, к которой он за эти месяцы вполне привык, но он знал, что ему суждено довести до конца прерванную миссию рыцаря, погибшего в горах, а присутствие Сальетти обещало редкую возможность попасть-таки в Страсбург, от чего он не мог отказаться никоим образом. Брат Ринальдо не только не препятствовал Гримпоу в отъезде с рыцарем Сальетти де Эсталья, но даже обрадовался, услышав от юноши, что он вызвался быть оруженосцем. Перед самым отъездом старый монах позвал Гримпоу в библиотеку и сказал, что брат Уберто Александрийский знает в Страсбурге хозяина постоялого двора по прозвищу Хромой Хунн, который может помочь найти Аидора Бильбикума.

— Постоялый двор называется «Глаз зеленого дракона». Расположен он недалеко от главной площади Страсбурга, там, где сейчас строят новую церковь. Ты легко найдешь ее. Скажешь, что ты от брата Уберто Александрийского.

Затем брат Ринальдо повел своего ученика к конюшням, где Гримпоу заметил Кенсе. Тот смотрел на юношу глазами, полными боли. Чувствовалось, что ему тоже очень не хочется, чтобы Гримпоу уезжал из аббатства, но когда юноша собрался с ним попрощаться, служка выбежал наружу и скрылся в свинарнике. Брат Ринальдо направился прямиком к белому коню погибшего рыцаря, которого Гримпоу уже давно прозвал Астро.

— Новый настоятель разрешил подарить его тебе, — сказал старик. — Если ты намерен завершить миссию, не законченную его прошлым хозяином, лучше ему тоже отправиться с тобой.

Гримпоу поблагодарил брата Ринальдо за все, что тот для него сделал, надел на Астро седло и взял повод. Конь заржал от удовольствия, предчувствуя, что уже никогда не разлучится с новым хозяином.

— Не забывай, что поиски истины — долгий и мучительный путь. Дай Бог, тебе удастся когда-нибудь ее найти и повезет открыть секрет мудрецов. Вероятнее всего, когда это случится, я уже буду в ином, лучшем мире, наслаждаясь вечным покоем небес или век за веком пылая в глубинах ада, — заключил старый монах, улыбаясь так, что его глаза без ресниц словно заискрились.

Рыцарь Сальетти де Эсталья ждал Гримпоу перед воротами аббатства, верхом на своем жеребце, рядом с мулом, навьюченным оружием и провизией, приготовленной братом Бразгдо для долгого странствия. Увидев, что оруженосец приближается, ведя на поводу Астро, рыцарь, смеясь, воскликнул:

— Подразумевается, что это оруженосец должен ожидать своего господина!

— Ну, на сей раз простите его, сеньор Сальетти. Виноват я, — сказал брат Ринальдо с улыбкой.

Одним прыжком Гримпоу взобрался на спину Астро и с гордостью произнес:

— Можем отправляться в путь, когда вам будет угодно, мой господин.

Тихий хор монахов прощался с ними, протягивая руки, а из глаз брата Бразгдо текли слезы, которые он так долго пытался сдерживать, поглаживая в руках кроличью лапку.

Едва они тронулись, как послышался голос аптекаря. Вот с кем Гримпоу было расстаться тяжелее всего. Он пробирался среди монахов, потихоньку возвращавшихся к своим делам.

— Подождите! — закричал он. Затем брат Асбен подбежал к ним, вручил юноше маленький кожаный мешочек и прошептал: — Возможно, тебе это пригодится больше, чем мне. Я долго думал и решил, что этот золотой слиток, который я нашел в лаборатории, скорее твой, чем мой. Я его снова переплавил и превратил в маленькие золотые крупинки, которые, может быть, пригодятся в твоем путешествии.

— Вы очень щедры, — сказал Гримпоу с благодарностью.

— Не более, чем ты ко мне, — ответил аптекарь и долго с улыбкой глядел им вслед.

Когда они поднимались в горы, чтобы пересечь западные Альпы через узкое ущелье на северо-востоке, завеса облаков покрыла солнце, так что заснеженные вершины гор потемнели. В последний раз Гримпоу обернулся назад, зная, что за красноватыми каменными стенами аббатства остается навсегда его прошлое, как беспокойный горько-сладкий сон, который живет только в памяти. Там он в последний раз видел своего дорогого друга Дурлиба, там спрятался от инквизитора Бульвара Гостеля, там убили настоятеля, и именно в этом месте он узнал все то, что знает сейчас, включая легенду о секрете мудрецов и то, что погибший рыцарь, возможно, был тамплиером. Но теперь все иначе, нужно смотреть вперед, продолжать путь, не совершая ложных шагов, выяснить, кто такой Аидор Бильбикум, что означает текст загадочного послания, что же такое на самом деле философский камень и какое он имеет отношение к секрету мудрецов, которым так жаждали завладеть папа и французский король.

— Тебя что-то беспокоит, Гримпоу? — спросил Сальетти, восседая в седле с важностью обедневшего монарха.

— Нет, ничего. Просто я думал о том, что больше никогда не увижу эту долину, — ответил юноша.

— Да брось! Будущее неопределенно и капризно, как летние бури. Может, когда-нибудь ты и вернешься в аббатство, — сказал Сальетти.

Но Гримпоу знал, что уже никогда не вернется.

— Вы даже не спросили, что мне дал брат-аптекарь, — сказал Гримпоу, пытаясь сменить тему разговора.

— Мне не нравится вмешиваться в дела моего оруженосца, — изрек Сальетти.

— Думаю, будет лучше, если этот кожаный мешочек будет у вас, — предложил Гримпоу.

Сальетти протянул руку и взял мешочек.

— Что там?

— Посмотрите сами.

Сальетти натянул поводья и развязал узелок на ленте, затянувшей горловину мешочка. Он высыпал на ладонь золотые крупицы, маленькие и круглые, как зерна жареной кукурузы.

— Клянусь старой бородой алхимика! — воскликнул рыцарь и громко присвистнул. — Да это целое состояние!

— Можете считать его вашим. В конце концов, вы рыцарь, а я ваш оруженосец. Чьи сокровища, тот их и несет, — с ухмылкой объяснил Гримпоу.

— Хороший рыцарь никогда не лишит своего оруженосца его собственности, но если тебе хочется, чтобы именно я охранял этот мешочек с золотом, ты не найдешь охранника лучше для столь благородной миссии, дорогой Гримпоу. Клянусь моей честью и пастью мифологического Кербера, что буду защищать твое золото своим мечом, а если понадобится, то и своим именем рыцаря. — И Сальетти спрятал мешочек под камзолом.

— Как вы смотрите на то, чтобы купить в Ульпенсе одежду, соответствующую вашему положению, и новые доспехи? Эти ведь более дряхлые и ржавые, чем кастрюли на кухне брата Бразгдо, они недостойны такого рыцаря, как вы, а также не заслуживают, чтобы их таскал богатый оруженосец вроде меня, — предложил Гримпоу.

— Я бы с радостью принял твое предложение, только вот менять меч не стану. Этот, который я зову Афиной, часто спасал мне жизнь. Это лучший меч из всех, о каких только может мечтать странствующий рыцарь, — сказал Сальетти, упирая руку в бок.

— Вам знакома греческая мифология? — спросил Гримпоу, услышав имя богини войны.

— Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, у меня был учитель, преподавший мне кое-какие познания, — холодно ответил рыцарь.

— Афина была богиней войны у греков, — сказал Гримпоу.

— Кроме того, она считалась богиней разума, покровительницей искусств и литературы и имела отношение к философии, — рассуждал Сальетти.

У Гримпоу не осталось ни единого сомнения в том, что его новый друг и господин умнее, чем старался казаться, но при этом беден, как бродяга.

Они продолжали подъем, миновали зеленые поля, где летом пастухи, перегонявшие скот на зимние пастбища, разжигали костры, чтобы уберечь стада от волков. Позади оставались высокие водопады, которые низвергались длинными лошадиными хвостами в горные ущелья, и ледники, в которых зияли огромные бездонные трещины. Путники спешились и вели лошадей на поводу по узкому, нескончаемому ущелью и наконец перевалили через горы и с другой стороны крутого перевала увидели город Ульпенс, окруженный стенами, возносившимися над обширной равниной.

Еще не успело сесть солнце, как они добрались до города. Несколько тележек, нагруженных сеном, катились через мост, а солдаты, что несли дозор на маленькой башенке, лениво наблюдали за ними. Путников ни о чем не спросили: ни откуда они, ни куда держат путь, хотя настоятель Бринкдума по настоянию брата Ринальдо снабдил их охранной грамотой, адресованной архиепископу Страсбурга и позволявшей свободно входить и выходить из любого города или замка, где нужен будет ночлег.

Улицы Ульпенса были пустынны в столь поздний час, только возле площади слышались крики, которые Сальетти приписал торговцам, во весь голос превозносящим достоинства всяких безделушек, хаотично разложенных на прилавках.

Гримпоу тоже так посчитал, но его страх перешел в панический ужас, когда они дошли до площади и там увидели Дурлиба, повешенного, как чучело, на виселице. Толпа, собравшаяся вокруг, смеялась и ликовала, обезумевшая от лицезрения публичной казни. Полураздетое и окровавленное тело Дурлиба слегка покачивалось, словно маятник, все еще открытые глаза вылезали из орбит, язык свисал из открытого рта, будто насмехаясь над палачами. Гримпоу зажмурился и стиснул кулаки так сильно, что ногти впились ему в ладони.

— Ты знал этого человека? — удивленно спросил Сальетти.

Гримпоу с запинкой признал, что этот несчастный повешенный — Дурлиб, заменивший ему отца до того, как он остался жить в аббатстве Бринкдум.

— Пойдем отсюда, мы уже не можем ничем ему помочь, — сказал Сальетти, сочувственно кивая.

Гримпоу не мог пошевелиться, больше всего хотелось выхватить меч, пришпорить коня и кинуться на толпу, не прекращавшую вопить и смеяться перед жутким, безжизненным телом его друга.

— Идем, Гримпоу, думаю, тебе есть что мне рассказать, — сказал Сальетти, беря в руку поводья Астро.

Они вышли с площади по низкому, с арочной крышей, проулку, прошли мимо старой разрушенной церкви. На узкой улочке, где стояли вплотную друг к другу маленькие приземистые дома, она нашли таверну; стройная женщина с лицом, изъеденным оспой, чистила глиняные кувшины на засаленной стойке. Сальетти слез с лошади и велел Гримпоу тоже спешиться. Затем он привязал животных к большому металлическому кольцу, висевшему рядом с дверью.

Женщина недоверчиво посмотрела на них, вытерла руки тряпкой и спросила, как же так вышло, что они не на площади и не наслаждаются казнью.

— Там собрался весь город, кружат над трупом, как вороны над падалью, — прибавила она. — Иным забавно смотреть, как человек умирает, они забывают, что их ожидает та же участь.

Сальетти велел Гримпоу сесть за столик под окном, а у женщины попросил немного водки. Затем спросил:

— Что же такого сделал этот человек, что его казнили?

Женщине, казалось, была приятна любознательность Сальетти.

— Из того, что я знаю, он несколько ночей ходил пьяным, хвастаясь и тут и там, что у него теперь сокровище рыцаря, погибшего в горах рядом с аббатством Бринкдум, а когда солдаты графа пришли за ним, вытащил меч и отрубил одному из них ухо, а другому — руку, да вдобавок убил третьего. Люди говорят, что он был обычным мошенником, но пришел в Ульпенс, швыряя направо и налево серебряные монеты с чеканкой этих рабов дьявола, которых называют тамплиерами, и сошел с ума, потеряв свое состояние. — Женщина наполнила стакан водкой, потом дернула головой в сторону Гримпоу. — А с парнишкой-то что стряслось?

— Захворал немного. Это ему поможет, — ответил Сальетти и пододвинул своему оруженосцу водку.

Гримпоу без особого желания выпил, не переставая думать о Дурлибе и его несчастной судьбе, сыгравшей с ним злую шутку. Дурлиб окончил дни на виселице Ульпенса, на той самой, о которой все время упоминал. Тело повешенного упорно возникало перед мысленным взором юноши. Он думал о том, как часто Дурлиб предсказывал свою смерть. Гримпоу вспомнились слова Дур ли-ба в день их знакомства, когда они ускакали из таверны дядюшки Фельсдрона: «Со своей свободой я кончу где-нибудь на виселице в какой-нибудь жалкой деревушке». И он не ошибся, только вот Гримпоу никак не мог понять, что же с ним приключилось после того, как он покинул горы. Ведь Дурлиб говорил брату Бразгдо в день, когда собирался покинуть аббатство, что уезжает, дабы повидать море и убедиться, существуют ли на самом деле сирены. Эта красивая мечта уже не могла осуществиться. Да, Дурлиб, бывало, напивался и устраивал драки, но юноша не мог себе представить, чтобы его первый учитель потерял рассудок, лишившись драгоценностей и серебряных монет.

Краем уха Гримпоу услышал, как Сальетти спрашивает женщину с рябым лицом, не знает ли она места, где они с оруженосцем могли бы провести ночь и накормить лошадей.

— Лошадей и мула можно оставить на конюшне, а вы, если хотите, можете занять чердак. Кроме того, могу предложить ужин и отличный бульон для мальчика, чтобы он наконец поправился: не похоже, чтобы водка сильно ему помогла.

Сальетти согласился и выжидательно посмотрел на Гримпоу. Юноша резко кивнул, ему хотелось остаться наедине со своей болью и заснуть как можно скорее, чтобы ее унять.

Спальня оказалась истинным свинарником. Находилась она на чердаке, над головой нависали прелые от постоянных протечек балки. Обстановку составляли табурет и пара тюфяков, жестких, как пол. Но Гримпоу заснул сразу же после того, как хозяйка принесла горячий суп из хлеба и чеснока с парой поджаренных яиц. Он даже не заметил, что Сальетти вышел из комнаты, едва юноша заснул.

На следующее утро, пока Гримпоу, все еще в удрученном состоянии, прятал лицо под одеялом, Сальетти рассказал, что с наступлением ночи он пошел позаботиться о том, чтобы труп Дурлиба похоронили, ведь его могли оставить на площади на несколько дней. Убедить могильщика стоило двух золотых крупинок и бессонной ночи, ведь пришлось ждать, пока площадь опустеет, чтобы перерезать веревку виселицы и отвезти тело Дурлиба на кладбище за жалкими домишками у крепостной стены.

Юноше подумалось, что, скорее всего, Дурлиб уже несколько месяцев приходил и уходил из Ульпенса в одежде идальго, готовый отдать свое состояние воле случая, играл в карты и кости, напивался в тавернах и борделях и яростно спорил со всеми подряд. Выяснилось, что история, которую он рассказывал о теле рыцаря, найденном в горах, дошла до епископа, а тот, обеспокоенный побегом тамплиера от инквизитора Гостеля, послал солдат задержать его; как раз тогда-то Дурлиб и убил одного из них, а еще двоих сильно поранил до того, как пал наземь. Граф приказал дать ему сто ударов плетью на городской площади, а затем повесить на дереве, служившем виселицей для убийц и воров в комарке Ульпенс.

Гримпоу никак не мог избавиться от чувства вины за смерть друга. Если бы они не нашли мертвого рыцаря в горах, ничего бы не произошло. И ничего не случилось бы, не останься Гримпоу в аббатстве, а пойди с Дурлибом в Страсбург. Он упрекал себя, что согласился расстаться с другом, и именно поэтому Дурлиб не смог справиться с одиночеством и пошел топить тоску в игре и вине. Гримпоу даже было решил избавиться от камня погибшего рыцаря, который висел у него на шее, как от дурного знака, уже послужившего причиной смерти рыцаря в горах, настоятеля Бринкдума и его доброго друга Дурлиба. Но что-то внутри отказывалось верить, что истинной причиной всех этих бед является камень. Ему подумалось также, что если б они с Сальетти приехали пораньше, то, возможно, смогли бы помочь Дурлибу; но когда он поделился своими соображениями с рыцарем, Сальетти ответил:

— Случай — это загадочная игра в кости, так увлекавшая твоего друга Дурлиба. Неясная и неизбежная игра, в которую мы начинаем играть, едва рождаемся на свет, и бросаем кости с каждым вздохом, не ведая, будет ли судьба милостива к нашим желаниям, нашим открытиям, нашим иллюзиям и мечтам. В этой обманчивой игре, заставляющей нас позабыть о наших страхах, мы идем вперед всякий день, принимая или отметая удачи и неудачи, несмотря на то что все старания избежать ловушек судьбы столь же тщетны, как попытки улизнуть от смерти.

— Нечего сказать, утешение, — проворчал Гримпоу.

Сальетти тем временем открыл окно и впустил на чердак солнечные лучи, на мгновение ослепившие юношу.

— Оплачь смерть своего друга, пусть в твоих глаза не останется ни одной слезинки. А когда отплачешься, подумай о том, что нужно продолжать жить, и порадуйся мысли, что и твой друг Дурлиб будет продолжать жить в твоей памяти.

Гримпоу вдруг вскочил. Надо бежать на конюшню, седлать коня и немедля скакать в Страсбург.

— Я пойду седлать лошадей, — сказал он.

— Погоди. — Сальетти вскинул руку. — Если мы хотим продолжать путешествие вместе, давай поговорим начистоту, как мужчина с мужчиной, забыв о том, что я рыцарь, а ты мой оруженосец. Между нами нет никакой разницы. — Он вопросительно приподнял бровь, ожидая ответа Гримпоу.

— Договорились, — буркнул Гримпоу, снова усаживаясь.

Сальетти сел напротив и посмотрел ему в глаза.

— Кем был на самом деле твой друг Дурлиб? — спросил он.

Гримпоу ответил, что Дурлиб был вором и мошенником, рассказал, когда и при каких обстоятельствах они познакомились и почему проводили зимы в горах близ аббатства Бринкдум.

Сальетти остался вполне доволен объяснением.

— А что за историю рассказывал твой друг о рыцаре, замерзшем в горах?

Гримпоу поведал о трупе, найденном на снегу, о сокровище, хранившемся в дорожной суме: серебряных монетах, драгоценностях, кинжалах с рукоятями, инкрустированными сапфирами и рубинами, о запечатанном письме и золотой печати, о том, что тело мертвого рыцаря растворилось в воздухе совершенно необъяснимым образом. Затем объяснил, что ему удалось расшифровать странные знаки послания, и не утаил их с Дурлибом цели найти Аидора Бильбикума в Страсбурге, а после рассказал обо всем, что случилось после приезда в аббатство инквизитора Бульвара Гостеля и солдат короля: о бегстве Дурлиба, убийстве настоятеля, обучении в библиотеке и разговоре со слепым столетним монахом Уберто Александрийским, который более двадцати лет прикован к постели.

— А что стало с камнем? — вдруг спросил Сальетти.

— С каким камнем? — деланно удивился Гримпоу.

— Мы пообещали быть откровенными… — сказал Сальетти, хмуря брови.

Гримпоу вытащил маленький камень из льняного мешочка, висевшего на шее, и протянул рыцарю.

— Я не слишком уверен, что это именно камень, — сказал он, чтобы как-то оправдать свою нерешительность.

Сальетти взял камень в руки, и Гримпоу заметил, что тот не поменял цвета, не приобрел красноватого оттенка, как тогда, когда юноша впервые прикоснулся к нему.

— Это брат Уберто Александрийский рассказал мне, что ты нашел lapis philosophorum, или философский камень мудрецов, если угодно, — сказал Сальетти.

— Брат Уберто? — переспросил Гримпоу, не скрывая удивления, и вспомнил, как Сальетти рассказывал, когда приехал в аббатство, что знает слепого монаха; кроме того, солнце и луна на его гербе — явные алхимические знаки, которые распознает даже новичок. — Так вы… то есть ты… ты никакой не рыцарь, а обманщик, как Дурлиб, дерзкий плут, решивший обмануть меня.

Обида переполняла юношу, а Сальетти рассмеялся.

— Не думаю, что я больший плут, чем ты. Ты ведь мне тоже раньше не рассказывал о своих загадочных целях. Но не беспокойся, я всего лишь хочу тебе помочь.

— Тебя позвал брат Уберто? — тихо спросил Гримпоу.

— Нет Ринальдо Метц. Он послал ко мне своего надежного слугу с письмом, в котором просил, чтобы я пришел в аббатство Бринкдум, чтобы оттуда сопровождать тебя в Страсбург. Брат Уберто заговорил с ним после долгих лет молчания, и они решили, что тебе нельзя одному отправляться на поиски секрета мудрецов. Когда я тебя встретил по пути в аббатство, я уже знал, что ты тот самый юноша, о котором они говорили, хотя и не представлял себе, что ты поддашься так легко и сразу захочешь стать моим оруженосцем.

— А почему выбрали именно тебя? — спросил Гримпоу растерянно.

— Как я тебе уже говорил, когда мы только познакомились, и в этом я не соврал, мой отец был близким другом Уберто Александрийского, они вместе провели множество алхимических опытов в университете Падуи. Мой отец обычно навещал его каждые два года, когда он ослеп, я тоже приезжал, когда подрос и начал хоть что-то понимать. Брат Уберто и брат Ринальдо меня хорошо знают, им известно, что я учился в Падуе и Париже, несмотря на мою любовь к оружию и титул, доставшийся мне от деда, Джакопо де Эсталья, после отказа моего отца от наследства, обремененного множеством долгов. По этим причинам оба посчитали меня подходящим спутником для некоего отважного юноши.

— Смею предположить, что и о секрете мудрецов ты кое-что знаешь, — проговорил Гримпоу, тщетно стараясь скрыть свое удовольствие тем, что братья Уберто и Ринальдо проявили такую заботу.

Сальетти поднялся и посмотрел через маленькое оконце на голубое небо Ульпенса, вертя в руках загадочный камень.

— Не больше тебя. Это загадочное послание при тебе? — спросил он.

Гримпоу сунул руку в потайной карман своего камзола, вытащил письмо погибшего в горах рыцаря и протянул его Сальетти. Тот внимательно посмотрел на послание, провел по нему камнем, надеясь понять странные знаки.

— Невероятно!.. Как только тебе удалось прочитать эту надпись? — прошептал Сальетти, убедившись, что даже магический камень не в состоянии помочь.

Гримпоу лишь пожал плечами.

— Камень помог мне прочитать ее, в этом нет сомнения, а вот как это вышло, даже не спрашивай, я сам не знаю.

— И там написано именно то, что ты прочитал? — настаивал Сальетти.

— «На небе есть свет и тьма. Лидер Бильбикум. Страсбург». После того как прочитал эти слова, я их не забуду никогда. Думаю, брат Ринальдо рассказал тебе, что с тех пор, как я нашел этот камень, у меня появилась необыкновенная способность понимать любые языки, сколь бы древними они ни были.

— Он что-то говорил, но сложно поверить, чтобы этот малый камешек мог творить подобные чудеса. — Сальетти покачал головой и вернул юноше камень и письмо.

— Брат Ринальдо убежден, что рыцарь, погибший в горах, был братом ордена тамплиеров, а этот камень — часть секрета девяти рыцарей, найденного в Храме Соломона в Иерусалиме более двух веков назад, а потом перевезенного во Францию и спрятанного в некоем потайном месте.

— Вполне возможно, — согласился Сальетти не слишком уверенно. — Как раз это нам и предстоит выяснить.

Хозяйка таверны показала, где искать торговца тканями: им требовалось обновить бедный гардероб и купить одежду, более подобающую знатному рыцарю с оруженосцем. Сальетти отплатил за ее любезность и гостеприимство золотой крупинкой. Женщина дала им сдачу — нескольких серебряных момент и поцеловала руку Сальетти с таким трепетом, будто это была некая святыня.

Покончив с нарядами — рубашки, камзолы, сапоги и ремни, — они отправились в самую знаменитую в Ульпенсе оружейную лавку, где их встретил грузный и лысый мужчина, лицо которого лоснилось от пота. Все звали его мастер Аилгруп.

— Добро пожаловать, сударь! — сказал Аилгруп и изобразил нечто вроде поклона, насколько ему позволило это сделать дородное брюхо. — Скажите, что вам нужно, и я постараюсь помочь.

Сальетти ответил на любезность мастера легким кивком.

— Мне нужны крепкие латы для состязаний, — ответил он, окидывая взглядом выставленные в лавке оружейника отполированные доспехи, лучившиеся светом на обтянутых полотном панелях красного цвета. Гримпоу завороженно разглядывал мечи самых разных размеров и форм. Сальетти указал на доспехи из легких стальных пластинок, словно посеребренные луной.

Шлем украшало изображение солнца, поверх тянулся изогнутый гребень с многочисленными отверстиями для воздуха.

— В таком случае можете быть уверены, что вы попали в лучшую оружейную лавку в Ульпенсе. Наши доспехи повсюду славятся своей крепостью, а еще говорят, что краше их нигде не сыскать.

— Я бы хотел примерить вон те доспехи, мастер. Они кажутся крепкими и в то же время легкими, — проговорил Сальетти, которому не терпелось обзавестись латами.

— Прекрасный выбор, господин…

— Сальетти. Сальетти де Эсталья. Можете называть меня просто герцог, — промолвил Сальетти без какого-либо высокомерия.

— Если вы намерены принять участие в турнире замков Эльзаса, сеньор Сальетти, знайте: доспехи, которые вы выбрали, принесут вам победу. Дамы станут вами восхищаться, а самые достойные рыцари утратят покой от зависти, — льстиво проговорил Аилгруп. — Во всем Ульпенсе не найти доспехов лучше, уж поверьте.

Длинной палкой с крючком на конце он дотянулся до доспехов, выбранных Сальетти, а затем принялся раскладывать их на широком столе, не забывая нахваливать достоинства каждого предмета, от шлема и забрала до нагрудника, нарукавников и латных рукавиц. Гримпоу безуспешно старался запомнить, что и как крепится: ведь рано или поздно ему придется помогать Сальетти надевать эти доспехи. Юноша чувствовал, что память его подводит: мастер Аилгруп тем временем помог Сальетти облачиться в доспехи, а потом спросил:

— Вы тоже собираетесь присоединиться к войску барона де Вокко?

Сальетти и Гримпоу переглянулись.

— К войску барона? — переспросил Сальетти, притворяясь, будто не понимает, о чем речь.

— Смотрю, до Италии еще не добрались слухи о нашей войне, — негромко произнес Аилгруп.

— Увы! Насколько я знаю, глашатаи барона де Вокко объявляли только, что приглашают на турнир замков Эльзаса, чтобы, как всегда, отметить наступление весны. Во всяком случае, у нас на севере Италии было именно так, — сказал Сальетти.

Мастер Аилгруп наклонил голову, явно довольный возможностью просветить благородного клиента.

— Мой господин герцог де Эсталья, позвольте вас предупредить. В этом году турнир — не более чем повод собрать в крепости барона де Вокко как можно больше рыцарей, чтобы они приняли участие в крестовом походе.

Гримпоу, услышав слова «крестовый поход», насторожился, а оружейник понизил голос, словно опасаясь, что его могут подслушать.

— Неужели Фигельтах де Вокко думает возглавить новое войско для захвата Святой Земли? — недоверчиво спросил Сальетти.

Пухлые губы Аилгрупа исказила ухмылка.

— О нет, что вы, сеньор Сальетти! — воскликнул он. — Поход собирают не против неверных на Востоке, а против еретиков, скрывающихся в замках Каменного Круга, по ту сторону границы, разделяющей земли Фигельтаха де Вокко и Германию. — Оружейник поправил наплечник доспеха Сальетти, громко вздохнул и продолжил: — Мне известно наверняка (от благородных рыцарей, не извольте сомневаться), сам король Франции будет присутствовать на турнире; он и объявит о священном походе против замков, укрывающих беглых тамплиеров.

Услышав эти слова, Гримпоу сразу вспомнил, что брат Ринальдо рассказывал ему в аббатстве Бринкдум о замках Каменного Круга: мол, герцог Гульф и его верные рыцари предоставляли убежище тамплиерам со всей Франции, бежавшим от преследований короля Филиппа Красивого. Юноше очень хотелось вмешаться в разговор, однако скромное положение оруженосца вынуждало его хранить молчание. Оставалось лишь надеяться, что Сальетти не упустит случая вытянуть из говорливого мастера Аилгрупа как можно больше сведений.

— И в этом тоже замешаны непокорные тамплиеры? Я-то думал, что король Франции покончил с ними и с их дьявольской ересью шесть лет назад, — сказал Сальетти, вручая оружейнику несколько монет с королевским орлом.

— Из Парижа мне сообщили, — произнес Аилгруп заговорщицким шепотом (Гримпоу пришлось подойти поближе, чтобы расслышать), — что магистра тамплиеров вместе с прочими рыцарями сожгли заживо перед собором Парижской Богоматери. Но перед смертью он проклял папу и короля Франции, сказал, что не пройдет и года, как они умрут. Потому-то, по слухам, король Франции ищет не беглых тамплиеров, а секрет, найденный девятью рыцарями Храма Соломона в Иерусалиме более двух веков назад, ибо только этот секрет может разрушить проклятие.

— Что общего у замков Каменного Круга с секретом тамплиеров? — недоуменно спросил Сальетти и дернул ногой, проверяя, как сидят на нем доспехи.

Аилгруп взял шлем и поднял забрало.

— Некоторые верят, что те самые девять рыцарей, которые нашли сокровище в Храме Соломона, привезли его во Францию и спрятали в крепости, что в центре замков Каменного Круга. Девять рыцарей и девять неприступных замков, — и мастер подмигнул Сальетти.

— Понимаю. Нет места лучше этих замков, чтобы спрятать такое сокровище, — сказал Сальетти и жестом велел оружейнику надеть ему на голову шлем.

Мастер выполнил повеление. В новых блестящих доспехах Сальетти выглядел грозно и величественно, истинным рыцарем, каких восхваляют хуглары.

— Знаете, сеньор Сальетти, — проговорил оружейник, — вам придется решать, на чьей стороне вы будете сражаться.

И на его лице промелькнула злая усмешка.

 

Проклятие отшельника

До Страсбурга оставалось несколько дней пути. Сальетти горел желанием принять участие в весенних состязаниях, организованных в замке де Вокко, и время от времени поглядывал на свои новые доспехи на спине мула; эти отшлифованные металлические пластины, сверкавшие под солнечными лучами, подобно золоту алхимиков через стекло дистиллятора, должны были спасти ему жизнь. Весть о крестовом походе, который будто бы собирался объявить французский король против замков Каменного Круга, не давала ему покоя. Особенно после того как он узнал, что секрет мудрецов, который они с Гримпоу ищут, может быть спрятан в крепости герцога Гульфа или в одном из остальных восьми замков Каменного Круга. Сальетти не был столь наивен, чтобы верить сплетням, но фраза насчет девяти рыцарей в девяти замках звучала разумно. Дай с какой стати иначе королю Франции возглавить новый крестовый поход против замков Каменного Круга? Но если все так, а секрет мудрецов действительно спрятан в одной из этих крепостей, что за таинственный камень носит на шее Гримпоу и что за рыцарь погиб в горах, рыцарь, чей труп растворился в воздухе? И что означает запечатанное послание и кто такой Аидор Бильбикум? Все эти вопросы осаждали мысли Гримпоу, молча ехавшего по долинам Ульпенса, и вдруг Сальетти остановил своего коня.

— Думаю, надо начать сначала.

Гримпоу придержал Астро и недоуменно посмотрел на Сальетти.

— Не понимаю. Ты хочешь, чтобы мы вернулись в аббатство?

— Я имею в виду секрет мудрецов. Мы сами не знаем, что ищем, что это такое и где оно может быть спрятано, — размышлял Сальетти вслух.

— Весьма разумно, — подтрунивал Гримпоу.

— А что мы знаем? — спросил Сальетти, не обращая внимания на сарказм своего спутника, и его вопрос повис в воздухе, словно ястреб над каменистой равниной.

— Что есть загадочный предмет, способный творить чудеса, не подлежащие объяснению, — ответил Гримпоу уверенно.

— Загадочный предмет, который очень похож на камень, — добавил Сальетти.

— Камень, который, судя по всему, ведет свое происхождение от начала рода человеческого, — продолжал Гримпоу.

— Человечества, однажды открывшего мудрость lapis philosophorum, — продолжил Сальетти. Их диалог начинал напоминать игру «в слова».

— Мудрость, которую обрели мудрецы.

— Мудрецы, передавшие свои знания новичкам.

— Новички, хранившие свои знания в секрете.

— Секрет, открытый девятью рыцарями более двух веков назад.

— Девять рыцарей, основавших орден тамплиеров.

— Тамплиеры, которых король Франции преследовал и которые бежали от него.

— Беглецы, искавшие прибежища в замках Круга.

— Замки Круга, куда направлялся погибший рыцарь.

— Погибший рыцарь, который бежал он инквизитора Гостеля и нес с собой золотую печать, загадочный камень и пергамент.

— Пергамент с посланием.

— Послание говорит об Аидоре Бильбикуме и городе Страсбурге.

— В Страсбург мы направимся после турнира.

— Турнир созван бароном де Вокко. На турнире король Франции объявит о новом крестовом походе.

— Крестовый поход, целью которого является завладеть секретом мудрецов.

— Секрет мудрецов, связанный с камнем, который мы тоже ищем и который предположительно спрятан девятью рыцарями в замках Круга.

— Круг, который, играя словами, мы замыкаем, проясняя то немногое, что нам известно, и огромное количество того, что для нас тайна, — заключил Гримпоу, и оба рассмеялись, так как никто из них ничего подобного уже давно не проделывал.

Долину Ульпенса покрывали обширные виноградники и поля пшеницы, маленькие деревеньки иногда возникали на фоне этого пейзажа на берегу широкой реки, зигзагами бежавшей между густыми тополиными рощами. По обе стороны вдалеке виднелись гряды холмов, на чьих вершинах возвышались каменные замки, ленивые и сонные часовые долины. Многие сеньоры комарки Ульпенса примут участие в турнире на празднике весны в замках Эльзаса, а некоторые уже отправились в путь к крепости барона де Вокко вместе с дамами, оруженосцами и слугами, а также знаменами, оружием и доспехами. Пожитки Гримпоу и Сальетти были весьма скудными, их кортеж состоял лишь из мула, нагруженного доспехами, штандарта и украшения для лошади с гербом герцога де Эсталья.

Они добрались до пересечения дорог. В центре перекрестка стоял скит без окон и дверей, крохотная часовенка со сводчатым крыльцом, которое поддерживали две круглые колонны. Рядом со скитом виднелся колодец и поилка для лошадей. Старый отшельник, присматривающий за часовней, загорал на каменной скамье, держа в левой руке длинный посох с изогнутым концом: правая его рука притягивала взгляд отсутствием ладони.

Отшельник улыбнулся беззубым ртом, облаченный в ветхую власяницу, подпоясанную столь же ветхим кушаком. Босой, растрепанный, он казался безумным.

— Бегите, бегите прочь, покуда еще возможно спастись от гнева Господня, несчастные дети дьявола, или войдите в святой скит и преклоните колени перед крестом мученика и просите милости Господа и прощения грехов ваших! — вскричал он, стоило Гримпоу и Сальетти спешиться, чтобы напоить лошадей.

Старик поднялся, оперся на посох и продолжил свою пламенную речь, недоверчиво поглядывая на молодых людей.

— Трубы Апокалипсиса снова звучат с небес, а на земле черви извиваются в могилах, прячась от всевидящего света! Вечный огонь готов разгореться в ваших душах! Вы будете пылать в аду! Предатели веры! Рабы похоти! Слуги чревоугодия и алчности! Слушайте предвестие конца! Коса смерти низвергнет ваше высокомерие в грязь, а ваши головы будут безжалостно растоптаны копытами ваших же лошадей! Ни к чему вам будут ваши копья и мечи! Предсказания сбудутся! Я раскаялся, а вы помолитесь со мной! — Он встал на колени и принялся неразборчиво молиться.

Сальетти жалостливо посмотрел на старика и прошептал Гримпоу:

— Притворяется, милостыню добывает.

Прежде Гримпоу доводилось вместе в Дурлибом прикидываться и слепыми, и увечными, чтобы просить подаяния на паперти или на рынке; он знал, что многие плуты и мошенники, с пустыми животами шатающиеся по дорогам и деревням, готовы на любые ухищрения, только бы получить кусочек хлеба. Но во взгляде этого отшельника Гримпоу увидел искреннюю печаль.

— Он говорит все это не нам, — сказал юноша.

Сальетти осмотрелся.

— А кому еще? Здесь больше никого нет, кроме мула и лошадей.

— Он обращается к рыцарям-тамплиерам. Возможно, в своем бреду он перепутал нас с ними.

— И с чего ты это взял? — поинтересовался Сальетти.

— Вспомни слова, которые он произносил.

— Я не понимаю, о чем ты. Все что он говорил, мог сказать любой предвестник конца света.

— В том, что он перечислил, обвиняли тамплиеров, чтобы выставить их еретиками, — пояснил Гримпоу. — Когда он нас увидел, то посоветовал бежать, пока еще возможно избежать преследования, и именно поэтому назвал нас детьми дьявола и говорил о червях, прячущихся от всевидящего света, об адском огне, в котором будут гореть наши души, о том, что мы предатели веры, рабы сладострастия, слуги чревоугодия и алчности, о смерти, которая покончит с нашим высокомерием, и о головах, растоптанных копытами лошадей, так что нам не понадобятся ни копья, ни мечи.

Сальетти озадаченно покачал головой.

— Ты прав, Гримпоу, тамплиеров обвиняли в поклонении дьяволу, в том, что они скрываются, подобно червям, под землей, устраивают свои обряды, прячась от всевидящего Божьего ока. А также в предательстве веры, в грехе сладострастия, в поедании мяса в пост и в накоплении богатств, да таких, что они почувствовали себя богами.

— И их ведь действительно разгромили папа и король Франции, прежде весьма к ним расположенные, — добавил Гримпоу, — так что ни копья, ни мечи не помогли им избежать костра.

Гримпоу слез с коня, оставил Астро пить воду, а сам подошел к старику, продолжавшему стоять на коленях с опущенной головой. Он помог отшельнику подняться, и они вместе пошли к скамье рядом со скитом. От шелковицы на землю падала густая тень, а с ветвей доносился птичий щебет.

— Как вас зовут? — спросил Гримпоу старого отшельника.

— Какая разница! — недовольно буркнул тот.

Гримпоу помог ему сесть на каменную скамью. Тут-то он и заметил у старика под подбородком метку в виде восьмиугольного креста, выжженную раскаленным железом, точно такую же, как на белом плаще и на мече Ринальдо Метца в подземной келье аббатства.

— Вы тамплиер? — без обиняков спросил юноша.

— Едва ли орден еще существует, — ответил старик, устремив взгляд в пустоту.

Усевшись рядом, Гримпоу начал рассматривать его правую руку, точнее, обрубок, заканчивавшийся чуть выше запястья.

— Как вы потеряли руку? — спросил Гримпоу.

— Мне ее отрубили, чтобы я не мог больше держать меч, — ответил старик.

Сальетти подошел к ним и встал так, чтобы заслонить солнце, уже начавшее клониться к западу. Гримпоу взглядом велел ему не вмешиваться.

— Кто? — уточнил Гримпоу.

— Палачи короля Франции, — ответил старик.

— Вас пытали?

Старик утвердительно кивнул.

— У нас не было возможности защищаться. Они ворвались в Тампль на рассвете, как лисы в курятник, всех похватали, отобрали наши бумаги и сокровища. Не осталось ничего, кроме сотен сожженных трупов тех, кто мечтал упокоиться в Святой Земле. — Отшельник предавался воспоминаниям, а Гримпоу молча слушал. — Меня отделили от остальных, кинули в темницу, кишевшую крысами, где я просидел в заключении долгие годы, не видя света, подвергаемый самым страшным пыткам. Они твердили, будто мне известно то, что они хотят знать, и собирались вырвать из меня признание клещами инквизиции.

— Как же вам удалось сбежать?

— Они посчитали, что я настолько спятил, что никто мне не поверит. Инквизитор Бульвар Гостель (я считался его сенешалем, пока был членом ордена Храма) решил проявить снисходительность и позволил мне уйти после того, как я во всем сознался. Я долго бродил по стране, пока не нашел пристанище в этом заброшенном скиту, и здесь я дожидаюсь конца своих дней, зову смерть, ее прихода я жажду так же, как пустыня ждет дождя. Нас оклеветали, наших братьев убили, и все ради того, чтобы вызнать наш секрет.

Сальетти подскочил, будто его ущипнули.

— О каком секрете вы говорите? — спросил он.

— О том, который, по легенде, узнали девять рыцарей в Иерусалиме более двухсот лет назад, еще до того, как был сформирован орден Храма.

Сальетти подмигнул Гримпоу.

— Я так понимаю, вы знали этот секрет, — проговорил Гримпоу.

— Нет, — отрезал старец и замолчал, будто не желая продолжать разговор, причинявший ему видимую боль.

— Вы хотите сказать, не было никакого секрета? — встрял Сальетти.

— Я хочу сказать, что девять рыцарей Храма не открывали никаких секретов, они всего лишь перевезли что-то из Иерусалима в Париж по просьбе тайного общества мудрецов взамен на внушительное количество золота. Их миссия заключалась в том, чтобы уберечь содержимое загадочной кареты от мусульман и доставить во Францию. Они даже не знали, что везут. Никто и никогда не знал.

Сальетти, похоже, разочаровал ответ старика, но все, что тот говорил, подтверждало подозрения Гримпоу по поводу того, что погибший рыцарь был не тамплиером, а преследуемым мудрецом.

— Откуда вы это узнали?

— В парижском Темпле хранились старинные пергаменты, которые это подтверждали: письма, соглашения, чеки. Мне было поручено спрятать их, что я и сделал. А потом меня начали пытать и я рассказал, где укрыл бумаги.

— А в этих пергаментах называлось имя тайного общества мудрецов? — спросил Сальетти.

— Уроборос, — ответил старик, словно перекатывая это слово во рту, как лакомство.

«Да!» — мысленно воскликнул Гримпоу.

Сальетти вытаращил глаза, будто тоже догадавшись, о чем говорит отшельник.

— Вы разумеете змею, кусающую себя за хвост? — спросил Гримпоу.

Старик кивнул.

— А вы знали кого-нибудь из этого общества?

— Их никто не знает, они незримы, как привидения. Они могут быть где угодно, проходить незамеченными перед самым пристальным взглядом. Это не люди, а тени.

— В бумагах, которые вам достались, говорилось что-нибудь о месте, где спрятан секрет мудрецов? — спросил Сальетти.

— Нет, эти пергаменты повествуют лить об обычном коммерческом соглашении между девятью рыцарями и загадочным обществом Уроборос. Об этом секрете много говорят; но никому еще не удалось разгадать его.

— А зачем он королю Франции? — спросил Гримпоу.

— Филипп верит, что, найдя секрет, обретет великую власть, с какой не сравнится никакая другая, а также бессмертие. И тогда не сбудется проклятие великого магистра Жака Молэ, брошенное перед смертью на костре. Я знаю, вы тоже ищете этот секрет, я читаю это в ваших мыслях. Уже несколько столетий многие его ищут, и многие потеряли жизнь, пытаясь узнать тайну. Все позабыли о древнем проклятии, но оно подстерегает, как хищник, готовое безжалостно истребить любопытных, осмелившихся потревожить его вечный сон.

— Проклятие? Вы имеете в виду проклятие магистра Храма? — спросил Сальетти.

Старый отшельник закатил глаза.

— Нет, проклятие, о котором я говорю, старо, как мир. Прокляты те, кто норовит проникнуть в тайну, и двери для тех, кому удастся открыть их, закроются за ними навеки!

Сальетти и Гримпоу озадаченно переглянулись, а отшельник, похоже, понял их без слов.

— Если вы хотите найти то, что ищете, вы должны научиться понимать язык камня, — сказал старик, даже не посмотрев на них.

— Философского камня, вы говорите о lapis philosophorum? — спросил Гримпоу.

Но отшельник отвернулся и вновь забормотал что-то неразборчивое, будто постепенно возвращаясь в прежнее полупомраченное состояние сознания.

Затем он поднялся, опираясь на посох, и направился к часовне.

— Бегите, бегите прочь, покуда еще возможно спастись от гнева Господня, несчастные дети дьявола, или войдите в святой скит и преклоните колени перед крестом мученика и просите милости Господа и прощения грехов ваших!

Гримпоу и Сальетти видели, как он ступил в сумрак часовни, и голос его стих, задохнулся, как день — во тьме ночи.

 

Лютый бандит

Ближе к ночи они разбили лагерь на обширном плоскогорье, лишенном всякой растительности. Повсюду, куда ни посмотри, не было ничего, кроме нескончаемой прямой линии, соединявшей черноту неба с земными пределами. Небесный свод на всем своем протяжении казался прозрачной полусферой, раскинувшейся над плоскогорьем и растворяющейся в бесконечности звезд. Ночь выдалась безлунной, и все вокруг окутала тьма. Не разводя огня, они перекусили полузасохшими свиными колбасками, хлебом, сыром и гроздьями винограда, которые нарвали утром в обширных угодьях по пути.

Над их головами сверкали созвездия, подобно рою светлячков, внезапно застывших в своем неутомимом ночном полете. Сальетти подложил дорожную сумку под голову Гримпоу и укрыл юношу одеялом. Легкий северный ветерок разносил над равниной смутный шепот, смешивавшийся с треском цикад и кваканьем лягушек.

— Брат Уберто сказал мне, что ответ на вопрос о секрете мудрецов дальше звезд, — произнес Гримпоу, не сводя глаз с беспредельного ночного небосвода.

— Это красивые слова, — откликнулся Сальетти, — ведь как иначе скажешь о тайне, окутывающей мироздание? Брату Уберто очень нравилось изучать тайны космоса и материи, он мог часами смотреть на небо, а потом шел к дистиллятору. Вполне логично, что он полагал, будто за звездами находятся все ответы на вопросы, которые для нас, людей, кажутся непостижимыми. Но подумай сам, Гримпоу. Земля, по которой мы ходим, много миллионов веков назад тоже появилась из звездной пыли и до сих пор вращается вокруг Солнца. Помню, когда я был в твоем возрасте, отец часто говорил мне, что нет на свете ничего загадочнее вселенной, а я с изумлением каждую ночь смотрел на небо, учась опознавать Меркурий. Венеру, Юпитер и Сатурн среди созвездий зодиака, и воображал, как однажды своими руками дотронусь до звезд. — Сальетти указал на Венеру, будто планета, мерцавшая среди мириадов звезд, была блестящим наконечником его меча.

— Не знаю, — Гримпоу покачал головой, — когда я говорил с братом Уберто в лазарете, мне показалось, что он знает о философском камне намного больше того, что рассказал.

— Я не понимаю, о чем ты, — сказал Сальетти.

Гримпоу достал камень и посмотрел на него так, будто видел впервые.

— Брат Уберто знал, что этот камень теперь у меня. И он, несмотря на свою слепоту, догадался, что камень светится необыкновенным образом.

— Возможно, все дело в его интуиции, он много чему научился за столько лет полной слепоты. У многих слепцов развивается настолько чуткий слух, что они издалека способны различить шаги самого осторожного кота.

— Думаю, дело не только в этом. Я почти готов поклясться, что брат Уберто — один из тех самых мудрецов, хранителей секрета философского камня.

— С чего ты взял? — спросил Сальетти, с живым интересом наблюдая за камнем в руках Гримпоу: при свете звезд тот начал приобретать красноватый оттенок.

— Когда я говорил с ним, я как-то пропустил мимо ушей, что лишь мудрец, принадлежащий к тайному обществу Уроборос, может столько знать.

— Это тайное общество настолько старинное, что, возможно, давным-давно распалось, — сказал Сальетти, зевая.

— Что-то мне подсказывает, что оно до сих пор существует и брат Уберто Александрийский с ними связан.

— Отец часто о нем рассказывал, — задумчиво проговорил Сальетти. — Они познакомились в университете Падуи, где брат Уберто учил философии и астрономии, революционным идеям о бесконечности вселенной, вопреки аристотелевским теориям о сферах и геоцентризму Птолемея. Александрийский монах, как его называл мой отец, без тени сомнения уверял, что Земля круглая и что все планеты вращаются вокруг Солнца; это принесло ему немало врагов из числа клириков, ведь церковь утверждала, что Земля — центр вселенной и что небеса вращаются вокруг нее. Уберто много лет путешествовал по Испании, был наставником королей и принцев, жил в Париже, преподавал в университете, а затем уехал в Англию, в Лондон, где написал пять десятков книг во всех областях науки. Кроме того, он много странствовал по Азии и Африке, изучал языки и письменности и чуть было не погиб, когда дикари попытались его четвертовать. Все признавали в нем великого ученого до того дня, когда он, семидесятилетний, был обвинен в ереси и доставлен в Рим на суд. Но он вовремя отрекся от своих идей. Можешь не сомневаться, иначе его сожгли бы на костре, чтобы он поджарился, как грешники в аду. Униженный и изможденный, он укрылся в аббатстве Бринкдум, и с тех пор его имя кануло в забвение.

Гримпоу вздрогнул.

— Конечно! — воскликнул он, напугав Сальетти. — Теперь мне все ясно!

Сальетти уставился на Гримпоу.

— Что тебе ясно? — спросил он.

— Неужели не понимаешь? Этот вот камень долгие годы был в руках брата Уберто. Ему поручили хранить его вместе с золотой печатью тайного общества мудрецов Уроборос, а когда пришло время передать камень ученику, новому хранителю тайны, брат Уберто не смог с ним расстаться. Он сам мне сказал, в лазарете, просто тогда я не придал значения его словам. Он соблазнился бессмертием и богатством, потому и предал братство. Но потом раскаялся и вернул камень обществу. Зря он пытался создать подобный камень в своей лаборатории, ведь сам уже знал, что это невозможно. Потому-то он и сказал мне, что камень может убить меня.

— Возможно, брат Уберто имел в виду то же проклятие, о котором утром говорил отшельник, — сказал Сальетти.

— Я тоже об этом подумал. Стоило мне найти этот камень, меня окружили беды и несчастья: смерть рыцаря в горах, расставание с Дурлибом, смерть моего друга на виселице, убийство аббата Бринкдума, война, приближающаяся к замкам Каменного Круга, слепота брата Уберто… — удрученно перечислил Гримпоу.

— Если так, ты бы мог обвинить свой загадочный камень во всех несчастьях рода людского. — Сальетти грустно усмехнулся. — Рыцарь, погибший в горах, умер от холода, настоятеля Бринкдума убил Бульвар Гостель, чтобы монах не проболтался о намерении папы и короля Франции завладеть секретом мудрецов; да, твой друг Дурлиб окончил дни на виселице, но ведь так часто случается с ворами, а объявленная война не более чем следствие не знающих меры притязаний таких власть имущих, как король и барон Фигельтах де Вокко. Что же до слепоты брата Уберто, это чистая случайность. Осколки дистиллятора, а не твой камень сделали его слепым. Нет тут никакого проклятия, и произошло бы все то же самое, даже если бы ты и не нашел свой камень.

— Возможно, ты прав, все это дело случая. Но мне кажется, что слова старика о проклятии, падающем на тех, кто осмелится проникнуть в сущность тайны, истинны хотя бы отчасти.

— Судя по его очевидному безумию, не думаю, чтобы что-либо из его слов о проклятии, рыцарях-тамплиерах и обществе мудрецов Уроборос было правдой. Ты, верно, видел хугларов, что ходят по деревням и пересказывают всякие байки, да так, будто сами в них верят. Так вот, тот безумный старик тоже поверил в свою историю, — подытожил Сальетти, снова устремляя взгляд на небо.

— Не думаю, что он врал, — возразил Гримпоу. — Знак Уробороса присутствует на золотой печати и на письме, которое нес погибший в горах рыцарь, а у отшельника чуть ниже затылка был выжжен восьмиугольный крест тамплиеров.

— Ты его видел? Почему мне не рассказал? — удивился Сальетти.

— Я думал, ты тоже заметил. А ужасная культя вместо руки говорила сама за себя о тех пытках, которым его подвергли.

— Да уж, этих извергов-инквизиторов заслуженно называют убийцами, — согласился Сальетти.

— По крайней мере, теперь мы знаем, что тамплиеры никак не связаны с секретом мудрецов, что они ничего не перевозили из Иерусалима в Париж.

— Это точно. Это общество мудрецов отыскало секрет в Иерусалиме.

— А потом спрятало во Франции, — добавил Гримпоу.

— Если так, значит, один из них сохранил камень, передал своему ученику перед смертью, и так далее, пока камень не попал к Уберто Александрийскому.

— Именно так, а рыцарь, погибший в горах, верно, был последним обладателем камня, по всей видимости, бывшим учеником брата Уберто или учеником его ученика, — сказал Гримпоу, пытаясь вслух разложить свои мысли по полочкам.

— А что если этот Аидор Бильбикум из Страсбурга и есть тот самый мудрец, которого избрали следующим хранителем? — предположил Сальетти.

— Возможно, — согласился Гримпоу. — Но тогда зачем инквизитор Гостель преследовал беглеца в горах?

— Наверняка этим цепным псам короля Франции удалось напасть на след тайного общества мудрецов. Помнишь, что сказал отшельник, когда рассказывал нам о пергаментах парижского Темпля? — спросил Сальетти.

— В чем я уверен, так это в том, что старик не столь безумен, как показалось с первого взгляда. Помнишь, он учил нас, как узнать секрет мудрецов?

— Ну да. Он сказал, что нам надо научиться понимать язык камня, — с запинкой произнес Сальетти, борясь со сном.

— Правильно. — Гримпоу поглядел на красноватый отблеск в своей руке. — Но каков этот язык и как нам его понять?

Ответом ему было похрапывание благородного герцога Эстальи, мирно заснувшего рядом со своим оруженосцем.

Появившийся на востоке бледно-голубой свет медленно набирал силу, стирая звезды с небосвода. Затем показался огненный шар солнца, и, когда они снова отправились в путь, золотые лучи светила пали на плоскогорье, раскинувшееся впереди подобно океану бесплодной бурой земли. Много лье они проскакали по прямой, и по пути Сальетти рассказывал Гримпоу о своей студенческой жизни в Падуе и Париже с восторгом человека, скучающего о счастливом прошлом, сохранившимся лишь в воспоминаниях.

Ландшафт начал меняться: вдали угадывались очертания высоких лесистых холмов, до которых путники в конце концов добрались по удушающей жаре. Они держались в стороне от троп и дорог, чтобы не встретиться ни с паломниками, шедшими на юг, ни с рыцарями, направляющимися к крепости барона де Вокко для участия в весеннем турнире в замках Эльзаса.

Подул ветерок, закачались ветви деревьев; эта пере мена погоды застала путников в сумраке леса с густым подлеском. Тишины не нарушал ни щебет птиц, ни пересвист белок. Собственные ноги, казалось, ступали неслышно по устилавшей землю листве… И вдруг над головами прозвучал голос, будто сам Бог заговорил с ними.

— Стойте! Сложите ваше оружие, если не хотите получить между глаз отравленную стрелу!

Сальетти и Гримпоу настолько не ожидали ничего подобного, что растерянно замерли. Сальетти расстегнул пояс, и его вложенный в ножны меч упал наземь, а Гримпоу тем временем бросил к копытам Астро лук с колчаном стрел.

Сальетти внимательно огляделся, но никого не увидел.

— Слезайте с лошадей и отойдите подальше! — продолжал командовать голос.

Они подчинились, а потом Сальетти крикнул:

— Вы настолько храбры, что не смеете выйти на свет?

Какое-то время ничего не происходило, словно бесплотный голос был миражом или прихотливой игрой ветра. Но вот с ветвей спрыгнули вооруженные луками люди и выстроились вокруг пленников. Их было более дюжины, все крепкие, бородатые, мрачные, в поношенной обуви и ветхой одежде.

Один вышел вперед и приблизился к Сальетти. Длинная рыжая борода, один глаз голубой, другой черный, большой круглый нос весь в оспинках.

— Кто вы и как вас занесло в лес Оппернай? — спросил он все тем же звучным голосом.

— Меня зовут Сальетти де Эсталья, а моего оруженосца — Гримпоу. Мы направляемся в крепость барона Фигельтаха де Вокко, чтобы принять участие в весеннем турнире.

— Но тракт на север в нескольких лье отсюда. Если ты рыцарь, то почему выбрал кружную дорогу?

— Мы заблудились, — объяснил Сальетти, глядя, как разбойники подбирают с земли оружие.

— Ну, нам на радость вы выбрали правильный путь, сеньор! — расхохотался вожак. — Коли у вас при себе драгоценности или золотишко, лучше сами отдайте, пока я не вытряхнул из вас все до последней вши в ваших волосах. Вы ведь вошли в лес Оппернай без разрешения. — И разбойник озорно подмигнул голубым глазом.

— Наше единственное богатство — наши лошади, мул и оружие. Если вы их отберете, мы останемся нищими, — сказал Сальетти.

— Тогда добро пожаловать в нашу шайку, — усмехнулся разбойник, — мы всегда рады бродягам и нищим. Снимайте одежду и положите вон там, под деревом.

— Ты хочешь, чтобы мы разделись? — оскорбленно спросил Гримпоу. Впрочем, это был обычный способ, к которому прибегали разбойники, обчищая своих жертв.

— Или разденешься сам, сопляк, или сдеру с тебя рубашку с камзолом, а потом разделаю, как зайца, а что останется, прибью к деревьям на съедение медведям и муравьям!

Сальетти знаком велел Гримпоу подчиниться, и они стали раздеваться. Гримпоу не боялся, что разбойники найдут золотую печать, послание или мешочек с золотыми крупинками, подарок брата Асбена, так как Сальетти спрятал их в седле. Но тут один разбойник заметил льняной мешочек на шее Гримпоу и бесцеремонно его сорвал.

— Ба! Камень и ветка розмарина. Моя бабушка тоже носила амулет, а ее сожгли на костре вместе с другими старыми ведьмами за то, что они будто бы наслали мор на свиней, коз, коров и баранов, — презрительно проговорил он, кидая обратно юноше мешочек с розмарином, но оставив себе камень. — Надеюсь, у вас есть при себе что-нибудь подороже, и вы это отдадите, если не хотите, конечно, чтобы Друскло подпалил вам пятки.

Разбойник расхохотался, и смех его разнесся по всему лесу.

— Друскло? Друскло Кровожадный? — воскликнул Гримпоу, услышав это имя.

— Ну да. Неужто тебе знакомо его имя? — спросил рыжий.

— Нет, нет, — замотал головой Гримпоу, — просто в комарке Ульпенс даже хуглары восхваляют его, словно героя древности.

Между тем разбойники принялись обыскивать одежду Сальетти, проверяя все складки и швы. Они ничего не нашли и взялись за одежду Гримпоу. Едва один из них поднял сапог юноши, из голенища выпал кинжал, усыпанный рубинами и сапфирами, полученный в горах от Дурлиба.

— Вот это да! — вскричал бандит, вертя в руках оружие.

— Дай сюда! — Рыжий выхватил кинжал, осмотрел его, поднес к глазам, затем спросил у Гримпоу: — Откуда это у тебя?

Сальетти ответил вместо Гримпоу:

— Я отдал кинжал своему оруженосцу на случай, если нам придется защищаться в лесу от какого-нибудь животного.

— Это кинжал неверного из числа тех, что убивали христиан в Святой Земле, — процедил разбойник. — Я навидался таких кинжалов, уж поверь, ведь я сам отправился в этот треклятый поход по молодости лет, и только чудом мне удалось спастись. Друскло обрадуется такому трофею, вашим лошадям и оружию; возможно, он даже пощадит вас, только отрежет пальцы и уши.

Снова расхохотавшись, вожак велел пленникам надеть штаны и сапоги. Затем отвесил каждому пинок и приказал пошевеливаться, а его люди уперли им в спины стрелы на тетивах луков. Сальетти держался смиренно и робко, но то и дело подмигивал Гримпоу, давая понять, что как-нибудь найдет возможность вернуть все, что разбойники у них отняли.

Какое-то время они шли в западном направлении, вслед за солнцем, медленно клонившимся к закату на фоне черных туч — где-то вдалеке разразилась гроза. С каждым шагом лес становился все гуще, ветви деревьев нависали над головами. Разбойники запретили пленникам переговариваться, но Сальетти улучил миг и шепотом спросил, вправду ли Гримпоу знает типа по имени Друскло Кровожадный. Юноша молча кивнул. Это прозвище Друскло заслужил той жестокостью, с которой распарывал животы своих жертв острым ножом торговца мясом и оставлял несчастных истекать кровью. Дурлиб еще до знакомства с Гримпоу состоял в шайке Друскло, но покинул ее из-за разногласий с вожаком и недовольства его кровожадностью. Все закончилось поединком, Друскло потерпел поражение и поклялся отомстить Дурлибу, так что последнему пришлось бежать. Дурлиб рассказывал Гримпоу, что Друскло совсем еще мальчишкой убил выстрелом в сердце своего господина за пощечину во время охоты на лис — сеньор разгневался, что юнец спустил собак, не дождавшись сигнала. Он укрылся в лесу, а когда той же ночью вернулся в деревню своих родителей, то нашел их и двух маленьких братьев повешенными перед жалкой лачугой, с выпотрошенными животами. Тогда Друскло присоединился к беглым крестьянам и со временем сделался предводителем крупной шайки воров, бродяг, священников-расстриг, убийц и беглецов. Они нападали на церкви, аббатства, деревни, фермы и даже замки, сжигали поместья и посевы, грабили путников и паломников, которых безжалостно четвертовали, а тела бросали на дороге.

Вот показался просвет, там пылал костер, донесся запах жареной оленины. На поляне теснились хижины, сложенные из хвороста и покрытые звериными шкурами. Навстречу отряду вышли несколько мужчин, вооруженных длинными палками и большими луками. Они принялись насмехаться над полураздетыми пленниками и рассматривали их с любопытством дикарей, никогда в жизни не видавших человека благородного происхождения со связанными руками.

Сальетти решил, что видит перед собой Друскло. На том был изрядно поношенный плащ гранатового оттенка, спутавшиеся волосы венчала корона из позеленевшей бронзы, придававшая ему вид свергнутого монарха. Лицо пятнал ожог, глубокие шрамы скрывала густая седеющая борода. Гримпоу представлял его себе более молодым, возможно, ровесником Дурлиба, однако Друскло выглядел стариком, пусть и весьма крепким для своего возраста. Его глаза были черными и холодными и, казалась, источали гнев, копившийся в разбойнике с той поры, когда сеньор расправился с его семьей.

— Вы считаете себя королем и потому позволяете себе подобным образом обращаться с рыцарем? — съязвил Сальетти.

— Законы этого королевства не имеют ничего общего с рыцарскими правилами. В этом лесу правят звериные законы, а вы сейчас словно олени, которых вот-вот сожрут волки. Мы и есть те самые волки, а вы явились незваными в лес Оппернай, где властвует моя стая. — И Друскло переглянулся с окружавшими его разбойниками.

Рыжий робко протянул Друскло кинжал.

— Это все, что мы у них нашли, да еще камень висел у мальчишки на шее, — сказал он, показывая камень своему вожаку.

Друскло и внимания не обратил на камень, а вот кинжал с рукоятью, усыпанной драгоценными каменьями, напротив, весьма его заинтересовал.

— Откуда вы? — спросил бандит, не сводя глаз с кинжала.

— Меня зовут Сальетти де Эсталья.

— Итальянец?

— Да, из Пьемонта.

— И как вас занесло в наши края?

— Мы направляемся в замок барона Фигельтаха де Вокко, чтобы принять участие в весеннем турнире.

Друскло передернул плечами, нацелил кинжал в сердце Сальетти и замер на мгновение, погруженный в свои мысли. Затем дотронулся острием до груди рыцаря и пристально поглядел тому в глаза.

— Возможно, нам удастся договориться.

Сальетти недоуменно покосился на Гримпоу: мол, о чем договариваться-то, но юноша хранил молчание, подобающее оруженосцу, который не вмешивается в дела своего господина.

— Если желаете договориться, велите для начала вашим людям развязать нас и вернуть нам нашу одежду.

Беспощадный главарь дал знак рыжему, и тот перерезал веревки на руках пленников, а другой разбойник тут же принес камзолы, пояса и рубахи.

— А как там мой меч, конь и доспехи? — поинтересовался Сальетти, шевеля затекшими запястьями.

— Об этом потолкуем позже. А сейчас отвечайте, что вам известно о войне, о которой столько говорят путники с севера?

— По моим сведениям, барон де Вокко совместно с королем Франции и с благословения папы Климента намеревается напасть на замки Круга, чтобы схватить беглых тамплиеров, нашедших прибежище у герцога Гульфа и его верных вассалов. На весеннем турнире он собирается созвать добровольцев для крестового похода, и, возможно, сам король Франции примет участие.

— Значит, вы собираетесь присоединиться к войску барона де Вокко, чтобы напасть на замки Каменного Круга?

Лицо Сальетти отразило работу мысли, будто Друскло загадал ему загадку, от которой зависела его жизнь. О замышлявшейся войне он знал лишь то, что рассказывали в Ульпенсе. Надо было немедля решать, что именно ответить: что они в самом деле намерены примкнуть к войску, которое созывает барон де Вокко, или же что совсем наоборот. Знать бы, какого ответа ждет разбойник!

— Да, разумеется, — решительно заявил Сальетти, — именно ради этого я отправился в столь дальний путь. Мое герцогство в Пьемонте обнищало, и я надеюсь на турнирах и в крестовом походе против замков Круга добиться славы, почестей и богатств.

— Я слышал, что барон де Вокко дал слово помиловать всех преступников, которые пожелают присоединиться к его войску против тамплиеров, — сказал Друскло.

— Так что же вам мешает прийти к нему и предложить свою помощь в обмен на помилование? — спросил Сальетти.

Друскло беспокойно потеребил бороду, словно то, что он собирался сказать, было ему крайне неприятно. Но в конце концов он выдавил:

— Когда я был совсем еще мал, я убил его деда, а солдаты барона Фигельтаха даже сейчас преследуют нас по лесам и горам. Поэтому я не уверен, что он согласится принять нас в свое войско.

Сальетти повел плечами.

— Это было давно. К тому же, насколько мне известно, барон де Вокко, когда ему что-то нужно, готов забыть все распри.

— Я хочу вам кое-что поручить, — сказал Друскло, вид которого выдавал растерянность и борьбу с сомнениями.

— Что именно? — уточнил Сальетти.

Друскло замялся, очевидно, непривычный к тому, чтобы кого-либо уговаривать.

— Поклянитесь на своем мече, что передадите мое послание барону де Вокко, и я позволю вам продолжить путь через лес Оппернай вместе с вашим оруженосцем.

— И что я должен сказать барону? — сухо спросил Сальетти.

— Просто скажите, что я смиренно прошу его прощения и что только мои люди способны забраться на высокие скалы замков Круга и установить там катапульты. Он, наверно, понимает, как сильно мы можем пригодиться ему в этой войне.

Гримпоу очень хотелось, чтобы Сальетти отказался и не стал заключать союза с разбойником. Более того, он ожидал, что Сальетти, гордый герцог де Эсталья, найдет выход из положения, достойный отважного рыцаря.

— А что с нашим оружием и лошадьми? — спросил Сальетти.

— Ваши меч и доспехи, а также лошадей и мула можете забрать.

— А мой кинжал и камень юноши?

— Кинжал я оставлю себе, но обещаю, что верну его, если мы увидимся снова, под знаменами барона. А насчет камня договаривайтесь с Блейкстоуном. У нас принято, что подобная мелочь достается тому, кто ее добыл. Отобрать ее может любой, если одолеет владельца в поединке.

Рыжий разбойник, на которого покосился главарь, расхохотался.

— Если благородный рыцарь Сальетти де Эсталья желает, чтобы его оруженосец получил обратно свой камень, пускай сам его отберет.

Прочие разбойники громогласно выразили свое согласие и стали подначивать Блейкстоуна переломать все кости итальянскому рыцарю.

— Выбирай оружие, — сказал Сальетти, смирившись с неизбежным.

— Мы будем биться палками, ваши мечи для рыцарей, а это спор простых людей.

Галдеж становился все громче, двое разбойников выдали поединщикам длинные палки, а остальные встали в круг. Но прежде, чем поединок начался, Гримпоу выскочил в центр круга и закричал:

— Камень мой, мне и драться!

Разбойники переглянулись, а потом разразились смехом.

— Мальчишка прав, — сказал вдруг Друскло, — если амулет его, никто другой не может его вернуть, а в этом лесу ему не потребуется разрешение господина, здесь нет сеньоров и вассалов. Пускай мальчишка дерется. Удача решит судьбу камня!

Гримпоу посмотрел на Сальетти и глазами попросил того не спорить.

— Мы повесим камень на самой низкой ветке вон того дерева, — предложил юноша, ткнув пальцем, — и приз достанется тому, кто попадет стрелой в веревку с пятидесяти шагов.

Блейкстоун оскалил в ухмылке желтые зубы.

Разбойники выстроились двумя рядами. Друскло взял камень, привязал его тонкой веревкой к ветке дерева, а Сальетти тем временем забрал у горбатого бандита лук и колчан и отдал Гримпоу.

Друскло вернулся, вместе с прочими разбойниками вслух отсчитывая пятьдесят шагов, затем прочертил палкой линию на земле. Камень раскачивался, как крошечный маятник, а веревка, на которой он висел, была едва различима.

Первым стрелял Блейкстоун, как владелец камня. Если он перебьет веревку, камень его навеки, а если нет, юноша сможет попытаться вернуть свое имущество, объявил Друскло, отходя в сторону.

Рыжий разбойник встал на линию, зажмурил голубой глаз и поднял лук. Он глубоко вздохнул и натянул тетиву. Сальетти скрестил пальцы, невольно вспомнив древние приметы, а Гримпоу закрыл глаза. Тетива глухо тренькнула, стрела просвистела в воздухе и пропала в кустах, не задев ни веревки, ни камня.

Разбойники шумно огорчились, Блейкстоун с досадой хлопнул в ладоши, а Сальетти с Гримпоу вздохнули с облегчением.

Пришел черед Гримпоу. Когда юноша встал на линию, прочерченную на земле, взгляды всех вокруг сошлись на нем. Время словно замерло, в лесу сделалось неестественно тихо. Сальетти подмигнул, подбадривая оруженосца. Гримпоу поднял лук, начал медленно натягивать тетиву, пока веревка и камень не оказались точно перед ним. Он задержал дыхание и выстрелил, ощущая трепет тетивы и полет стрелы. Та мелькнула и исчезла, но камень упал наземь, как прекраснейший миндаль, никем ранее не сорванный. Радостный вопль Сальетти заглушил причитания разбойников, под которые рыжеволосый Блейкстоун вернул Гримпоу камень.

 

Пылающий Корниль

Плотно подзакусив сочной олениной с грибами, они покинули лес Оппернай, лишившись драгоценного кинжала, но вернув себе камень. Сальетти не сомневался, что им предстоит новая встреча с Друскло, и тогда он вернет и кинжал.

— Ты и вправду решил передать барону де Вокко послание от самого страшного бандита, который когда-либо угрожал этим землям? — спросил Гримпоу, пока они неторопливо пробирались по холмам меж высоких деревьев, пытаясь найти дорогу на север, которая была где-то поблизости.

— Я дал Друскло слово рыцаря, а рыцарь не отказывается от своей клятвы.

— Но это же убийца! — возмутился Гримпоу. — Если он отпустил нас невредимыми, то только потому, что ему нужно помилование барона.

— Возможно, и мне удастся что-либо выгадать из разговора с бароном де Вокко и вытянуть из него что-нибудь о планах нападения на замки Круга.

— Ты и вправду веришь, что война будет?

— Очень скоро мы об этом узнаем.

Долгое время они ехали молча, а ландшафт изменялся, как шкура змеи, становясь то цвета земли и скудных трав, то цвета лесов и гор, то — болот и плоскогорий. Гримпоу задавал себе вопрос, что ждет их в замке барона де Вокко и удастся ли им когда-либо войти в ворота Страсбурга. Он даже не знал, жив ли еще Хромой Хунн, друг брата Уберто, чей постоялый двор называется «Глаз зеленого дракона». Ведь уже много-много лет брат Уберто Александрийский не покидал стен аббатства, и, скорее всего, его друга, вопреки уверенности монаха, нет в Страсбурге. Из-за суеты последних дней Гримпоу совсем не вспоминал о секрете мудрецов. Их с Сальетти единственной подсказкой было письмо погибшего рыцаря. Если бы Хромой Хунн помог им найти в Страсбурге Аидора Бильбикума, то, возможно, тайна наконец бы развеялась, а его миссия завершилась; Бильбикум наверняка знает, что делать с печаткой и посланием, как знал, должно быть, и рыцарь, погибший в горах. Гримпоу сразу ощутил в этом рыцаре нечто магическое, что-то из другого мира, таинственное и необычайное. Где уж ему самому притязать на подобное? В конце концов, пусть он многое узнал о природе и космосе в библиотеке аббатства Бринкдум, ему еще больше предстоит открыть, прежде чем он хотя бы приблизится к началам посвящения. А порой юноша сомневался в том, существует ли вообще хоть какая-то тайна помимо загадки доставшегося ему камня. Кто, где, как и когда его нашел? Почему от него исходит странный свет? Почему благодаря камню возможно понимать неизвестные языки и читать книги, будучи неграмотным? Как он превращает металлы в золото? Неужели это и вправду философский камень? Действительно ли это настоящий и единственный философский камень, о котором столько говорят алхимические трактаты? Кем был погибший рыцарь, растворившийся в воздухе, как мираж? Почему его преследовал инквизитор Бульвар Гостель? Был ли этот рыцарь членом тайного общества мудрецов Уроборос? Связаны ли с этим обществом рыцари ордена тамплиеров? Почему хотят завладеть камнем папа и король Франции? Почему король готов осаждать замки Круга вместе с бароном де Вокко? Кто такой Аидор Бильбикум? И что означает фраза из послания: «На небе есть свет и тьма»?

Все эти вопросы осаждали Гримпоу, когда они подъехали к склону, с которого виднелась дорога на север, извивавшаяся между обширными виноградниками и пологими холмами.

Густое облако дыма поднималось вдалеке, сливаясь с серыми тучами на горизонте. Беспокойный западный ветер перешептывался тысячей голосов, а небо приобрело металлический отблеск холодного и блеклого заката. Сальетти встревожился и приподнялся в седле, вглядываясь в даль.

— Горит деревня Корниль, похоже, была стычка. Едем туда, посмотрим, в чем дело, — сказал он, посылая коня вниз по склону.

Гримпоу последовал его примеру и тоже дал шенкеля Астро, а мул покорно побежал следом. Юноша прислушался и различил набат, и сердце его заколотилось, точно у зверя, убегающего от охотников.

— Но, но?! Давай!

Едва они подъехали ближе, стали видны охваченные пламенем дома и амбары деревни Корниль и пожираемые огнем соломенные крыши. Несколько женщин и мужчин тщетно пытались затушить пожар, заливая огонь водой, ведра с которой они доставали из колодца. Сальетти подъехал к лысому потному полуголому мужчине в фартуке кузнеца. Рыцарю пришлось закричать, чтобы его услышали.

— Что тут случилось?

— Отряд солдат барона де Вокко прибыл в деревню еще до рассвета, разыскивая постоялый двор, на котором остановился некий Гуриельф Лабокс, совсем недавно приехавший в Корниль с дочерью. Их вытащили из дома, связали руки, посадили на телегу и увезли, а на прощание спалили нашу деревню и все поля.

— Знаешь, почему их схватили?

— Капитан приказал отряду сжечь нашу деревню за то, что мы приютили мага, одного из обожателей звезд, которых преследует инквизиция, — ответил мужчина, вытирая пот со лба.

— А в вашей деревне нет никого, кто бы хорошо знал этого мага? — поинтересовался Сальетти, сдерживая встревоженного коня.

— Спросите у священника, возможно, он что подскажет.

По обе стороны улицы пылали дома, и лошади противились желанию всадников въехать в огненное ущелье. Колокольня церкви виднелась совсем рядом и была окутана дымом и пеплом. Пламя не унималось, а закат словно наливался огнем в этих роковых сумерках. Гримпоу с печалью смотрел на беготню отчаявшихся людей, спасавших от разрушительного пламени свои скудные пожитки. Когда-то давно, в лесной хижине, огонь вызывал у него благоговение. В лаборатории брата Асбена в аббатстве он узнал об алхимическом огне, способном переплавлять металлы и подготавливать их к превращению, возносящему от нечистот к совершенству. Но огонь, который он видел сейчас, был безжалостен и равнодушен и уничтожал все чаяния и мечты.

— Зачем тебе знать, кем был тот человек, которого увезли из деревни солдаты барона де Вокко? — спросил Гримпоу у Сальетти по пути к церкви.

— Если, как говорит кузнец, его арестовали за любовь к звездам, скорее всего, он мудрец-астроном, а никак не чернокнижник, пусть церкви и выгоднее выставлять их колдунами и магами и обвинять в ереси.

— Ты думаешь, этот астроном может быть как-то связан с секретом мудрецов? — уточнил Гримпоу.

— Я не удивлюсь, если это так, ведь папа и король Франции ищут именно этот секрет. Скорее всего, как раз потому и задержали этого мудреца, обвиненного в черной магии. А поскольку мы ищем то же самое, будет нелишним выяснить, насколько получится, кто такой этот Гуриельф Лабокс. Если его отвезли в крепость барона де Вокко, возможно, нам удастся с ним поговорить и получить какие-нибудь сведения об обществе Уроборос.

Сам не зная почему, Гримпоу вдруг заподозрил, что его добрый друг и господин Сальетти де Эсталья не совсем искренен.

На площади приходской священник давал указания крестьянам убрать балки, тлевшие у боковой стены старинного здания из камня и дерева. Это был стройный мужчина с бледным лицом и темными кругами под глазами, в длинном черном одеянии, перехваченном поясом. Он то и дело кричал и яростно жестикулировал, явно охваченный отчаянием.

К счастью, церковь оказалась в безопасности от ненасытного пламени. Сальетти спрыгнул с лошади и принялся помогать оттаскивать тлеющие балки. Затем он подошел к священнику и низко поклонился.

— Сейчас я не могу принять вас, придите позже, — бросил священник.

Несмотря на грубый ответ, Сальетти и не подумал уйти.

— Я знаю, вы беспокоитесь о своих прихожанах, но мое дело не терпит отлагательств.

Священник поднял голову и посмотрел на Сальетти.

— И что же это за дело?

— Гуриельф Лабокс.

— Его только что увели вместе с дочерью солдаты барона де Вокко.

— Это я знаю, — отмахнулся Сальетти. — Я ехал в Корниль предупредить его, что за ним должны прийти по приказу инквизитора Бульвара Гостеля.

Слова Сальетти ошеломили Гримпоу. Это правда или всего лишь хитрая выдумка, чтобы завоевать доверие священника?

— Как видите, вы опоздали. Но кто вас послал? — спросил священник.

— Сожалею, но этого я открыть не могу. Тайна.

— Тайна? — переспросил священник, нахмурив брови.

Сальетти утвердительно кивнул, а Гримпоу помалкивал, опасаясь подвести спутника каким-нибудь глупым вопросом.

— Я понимаю, — сказал священник, ненадолго задержал взгляд на лице Сальетти и наконец спросил: — Вы друг Гуриельфа Лабокса?

— Скажем так, я хочу помочь ему, но мне нужно знать, нашел ли он в этой деревне то, что искал.

Священник посмотрел на мула и на герб на щите Сальетти, задержался взором на солнце на голубом небе и полной луне на черном небе.

— Ваш щит — вот настоящая загадка, — прошептал он.

— Не для тех, кто понимает, — загадочно ответил Сальетти.

Казалось, сомнения священника развеялись.

— Оставьте животных здесь и идемте со мною внутрь, нам лучше поговорить в ризнице.

Они привязали лошадей и мула к дверным кольцам, рядом с крыльцом церкви, и вошли в полумрак храма. Через окна внутрь все еще влетали хлопья пепла, кружившиеся под сводом крошечными черными ласточками. Это была старинная церковь средних размеров, с двумя центральными нефами и двумя маленькими по бокам, разделенными плотной чередой арок, а также полная приделов, посвященных Богородице и различным святым. Свет, исходивший от восковых свечей перед алтарем, выхватывал из сумрака истощенное тело распятого Христа, казалось, чудесным образом возникшего среди теней.

Внутреннее убранство церкви показалось Гримпоу исполненным символов и тайн, как манускрипты алхимиков. Каждое изображение, каждая статуя, каждая капитель словно обладали особым значением, о котором большинство людей не догадывалось, но священник, как человек сведущий, вероятнее всего, знал.

Уже в сводчатой комнате с низким потолком и маленькими закрытыми окнами в одной из стен священник зажег свечи в канделябре, стоявшем на столе. По одну сторону стола висело парадное облачение священника, с кружевами и золотым шитьем, а на деревянном шкафчике лежал поднос с медным кувшином. Священник достал из ящика три кубка того же металла и наполнил их жидкостью из кувшина.

— Это вишневая настойка, которую я делаю сам, она очень полезна в такие мгновения, как сейчас, когда миром повелевают тени, а нас подстерегают ужасы ночи, — сказал он, протягивая стаканы нежданным гостям.

Сальетти залпом опустошил кубок, в то время как священник и Гримпоу мед ленно потягивали настойку, наслаждаясь ароматом вишни.

— Несомненно, наступили темные времена, — подтвердил Сальетти. — Я так полагаю, вам известно о намерениях барона де Вокко напасть на замки Круга?

Священник причмокнул в знак согласия.

— Во всем Эльзасе только об этом и говорят. Глашатаи барона ходят из деревни в деревню и из города в город, объявляя о наборе солдат для войска, обещают хорошую оплату и даже сулят прощение всем мятежникам и разбойникам, которые прячутся в горах и лесах. Я полагаю, со времен крестовых походов не созывали более многочисленного войска, чем то, что собирает барон для осады крепости герцога Гольфа.

— Да, король Франции заключил союз с бароном, потому что полагает, что в замках Круга он найдет секрет тамплиеров, — выпалил Сальетти.

— А я думал, потому что герцог Гульф укрыл в своих замках рыцарей ордена тамплиеров вопреки булле папы Климента и воле инквизиции.

— Группка беглецов, обескураженных разгромом своего ордена, не стоит того, чтобы идти на них войной. Это не более чем оправдание для короля Франции, чтобы напасть на герцога Гульфа де Остемберга и получить возможность отыскать в ее подземельях секрет, который он так желает заполучить, — сказал Сальетти. — Именно поэтому они и схватили Гуриельфа Лабокса, думая, что мудрец вроде него может знать, где спрятан секрет.

— Вы обещаете никому меня не выдавать? — спросил священник.

— Вы не найдете среди всех могил Корниля мертвеца менее болтливого, чем я, клянусь честью рыцаря, — заявил Сальетти, поднося в губам большой и указательный пальцы в форме креста и целуя их, как будто это было распятие.

— А ваш оруженосец? — поинтересовался священник, недоверчиво посмотрев на Гримпоу.

— Вы можете доверять Гримпоу, как и мне, ведь я его господин, да и вообще у нас с ним нет секретов, — заявил Сальетти столь же торжественно.

Священник снова пополнил бронзовые кубки, и все трое снова выпили, наслаждаясь богатейшим вкусом настойки.

— Несколько недель назад из Парижа пришел старик, которого я ранее никогда не видел, и принес письмо, запечатанное сургучом папской резиденции в Авиньоне и адресованное приходскому священнику Корниля, каковым я и являюсь. Можете себе представить мое удивление, когда я его увидел. В этом письме говорилось, что в Корниль должен прийти рыцарь Гуриельф Лабокс и что я должен предоставить ему доступ к приходским книгам, которыми он мог располагать по своему усмотрению в любое время дня и ночи, и так, чтобы его никто не беспокоил и не задавал лишних вопросов. Я должен лишь помогать ему, если он обратится с просьбой, а также подыскать жилье для них с дочерью, так как состояние его здоровья весьма плачевно, и дочери необходимо за ним присматривать. И наконец, мне приказывали хранить это письмо в строжайшей тайне. Я так полагаю, вы знаете, о чем идет речь и что искал в книгах благородный старец, которого, признаться, я глубоко уважаю.

Сальетти сделал еще глоток и прокашлялся, чтобы избавиться от комка в горле.

— Как вы понимаете, по причине секретности моей миссии я не могу ничего подтвердить, но, поскольку рыцаря Гуриельфа Лабокса схватили и мы так и не успели выяснить, нашел ли он, что искал, думаю, вам следует показать нам эти приходские книги, чтобы мы просмотрели их до того, как завтра утром отправимся в замок барона де Вокко и попытаемся освободить славного рыцаря.

— Если хотите, могу показать их вам прямо сейчас. Изучайте их сколько вам угодно, а я вернусь на площадь, чтобы помочь моим прихожанам.

Священник взял в руки подсвечник и жестом позвал рыцаря за собой в прилегающую к ризнице комнатку, через маленькую арку без двери. Эта комнатка едва ли превышала три метра в длину и два в ширину; в ней имелся крохотный письменный столик и книжная полка до потолка вдоль одной из стен.

— Вот все документы, которые сохранялись со времен вестготов, — сказал священник, ставя канделябр на стол. — Свидетельства о крещении, заключении браков, смертях, покупках, дарениях, траты на переустройство, визиты сановников и королей, назначения приходских священников и похороны… Как видите, если бы не вечное избавление, ожидающее нас в царстве небесном, вся наша жизнь свелась бы к ограниченному числу документов, которые кто-нибудь однажды сожжет, как солдаты барона де Вокко спалили сегодня дома этой деревни. Оставайтесь столько, сколько вам захочется. Увидимся позже, — сказал священник и удалился, тихонько нашептывая, будто читая молитву: — Бедный Гуриельф Лабокс.

Гримпоу не терпелось поскорее остаться наедине с Сальетти, чтобы тот объяснил, чем он сумел повлиять на священника, согласившегося помочь, и выяснить, соврал ли он насчет того, что должен был предупредить Лабокса. Едва шаги священника стихли в глубине ризницы, юноша тут же спросил:

— Ты и правда знал, что Гуриельф Лабокс пришел в эту деревню как посланник папы и что его должны арестовать?

— Я и понятия не имел об этом, — заявил Сальетти, увлекшийся толстой книгой, которую он только что взял с полки и в которой были перечислены все приходские священники за последние триста лет.

— Так как же тебе удалось убедить священника поверить, что ты тоже посланник его святейшества?

— Я подумал, что если речь пойдет о некой тайне, мне не придется давать никаких объяснений, а священник не усомнится в нашей миссии, приведшей в эту деревню Гуриельфа Лабокса. В конце концов, я убежден, что этот старец искал то же самое, что и мы, — ответил рыцарь, торопливо листая страницы книги и проводя указательным пальцем по бесконечному списку имен.

— Я полагал, что папа ищет секрет мудрецов вместе с королем Франции.

— Это так, но, хотя они и играют вместе, каждый пытается выгадать что-нибудь для себя. Вероятно, шпионы папы выяснили, что в этой церкви есть что-то очень ценное, ведь не зря они отправили сюда одного из своих.

— Гуриельфа Лабокса?

— Его самого.

— Ты думаешь, он нашел секрет? — недоверчиво спросил Гримпоу.

— Это как раз то, что я пытаюсь разузнать, если ты меня оставишь хоть на минуту в покое со своими бесконечными расспросами. Возьми одну из этих книг, где записаны все посещения сановников и королей, вдруг увидишь знакомое имя. — Таким раздраженным Сальетти Гримпоу еще не видел.

Они просмотрели все документы, дремавшие под толстым слоем пыли и преданные забвению, но так и не нашли ничего, что помогло бы им понять, что же искал Гуриельф Лабокс.

— Возможно, он вовсе и не смотрел эти документы, — предположил Гримпоу.

— Но что-то он здесь искал, это очевидно. Если нет, зачем он явился в эту деревню с письмом из папской резиденции в Авиньоне?

— Может быть, то, что он искал, находится в церкви, — сказал Гримпоу.

— Ты прав, Гримпоу, пойдем. — Сальетти было поднялся, но тут заметил кончик маленького пергамента, торчавший среди листов книги. — Что это?

На пергаменте затейливым почерком было выведено:

— Крипта должна быть в этой церкви, — сказал Гримпоу, — а городом послания может быть Страсбург. Возможно, именно это и искал Гуриельф Лабокс.

— Или, может быть, Гуриельф Лабокс ждал кого-то и оставил ему эту записку, опасаясь, что с ним может что-нибудь случиться, — размышлял Сальетти.

— Если все так, как ты говоришь, то эти слова адресованы рыцарю, погибшему в горах, который должен был доставить послание в Страсбург.

— А кто это — «тот, кого нет»? — спросил Сальетти, думая об Аидоре Бильбикуме, чье имя тоже упоминалось в послании рыцаря, погибшего в горах.

— Пойдем поищем крипту. Я подозреваю, что если мы отправимся в эту загадочную долину солнца, то многое прояснится. Потом отправимся в Страсбург, потому что об этом городе говорится в послании. Там и спросим о том, кого нет, и, может быть, услышим голос теней. Все сходится, — сказал Гримпоу.

Войдя в боковой неф церкви через ризницу, они ощутили тревогу, которая накатила, как накатывает в океане гигантская волна. Вокруг было так мрачно и тихо, что когда они поднесли подсвечник к образам, то почувствовали, словно наяву, всю выстужавшую кровь тяжесть их взглядов. Они молча обошли три нефа церкви, рассматривая каждую напольную плиту, каждый уголок и каждую щель, осмотрели могилы нескольких знатных людей, располагавшиеся обок клироса, купели со святой водой, часовню для крещения, кафедры и алтари, но так и не нашли ничего, заслуживавшего внимания, пока наконец за главным алтарем не увидели узкую лестницу в крипту.

— Там хоронили всех приходских священников, — сказал Сальетти, нахмурив брови и тем самым давая понять, что его совсем не радует необходимость спускаться к могилам в столь поздний час.

Гримпоу тоже не очень-то хотелось спускаться в столь зловещее место лишь с подсвечником в руке, но его уже ничто не могло испугать после того, как он увидел гору скелетов перед входом в секретную библиотеку аббатства Бринкдум.

— В криптах всегда хранятся какие-то тайны, нам лучше спуститься, — сказал юноша.

Сальетти поднес канделябр к узкому входу, и слабый свет свечей выхватил из мрака своды потолка и ступеньки, спускавшиеся спиралью.

— Я пойду первым, — сказал Сальетти, наклонив голову, чтобы не удариться о низкий потолок.

Когда они спустились в крипту, пламя свечей дрогнуло, будто некое невидимое существо дунуло на них, пытаясь затушить, и тени зашевелились на влажных каменных стенах.

Своды потолка оставались низкими, но, по крайней мере, тут можно было стоять, не опасаясь удариться головой. Перед ними темный коридор уходил влево. Крипта располагалась под апсидой церкви.

Справа начиналась череда арок, поддерживаемых колоннами, и в каждой виднелись мраморные саркофаги, этакие лучи, перпендикулярные окружности, которую образовывал коридор. Сальетти направил свет поочередно на каждый саркофаг, на которых возлежали статуи восьми мужчин в роскошных одеждах. Все длинноволосые и длиннобородые, руки у всех сложены на груди, будто они беззаботно спали. И ни единой надписи, ни имен, ни даты захоронения.

— Это старинные могилы, — сказал Сальетти.

Когда они обошли круг, Гримпоу неожиданно пришла в голову мысль.

— Фундамент крипты — восьмиугольник! — закричал он, вспомнив рисунок невероятной квадратуры круга, который ему показал Ринальдо Метц в секретной комнате аббатства Бринкдум.

Он объяснил Сальетти значение восьмиугольника и замков Круга словами брата Ринальдо, а также прибавил, что многие крепости и церкви рыцарей тамплиеров имели восьмиугольную форму, олицетворяя единение неба и земли, гармонию между божественным и человеческим, у которых один центр во вселенной.

— Но эта церковь никогда не принадлежала рыцарям Храма Соломона, — заметил Сальетти.

— Поэтому она должна иметь какое-либо отношение к секрету мудрецов. И, должно быть, как раз это и выяснял Гуриельф Лабокс, — сказал Гримпоу, направляясь в центр крипты.

Сальетти следовал за ним, освещая путь свечами, а Гримпоу не знал, как сдержать ликование, когда увидел надпись, вырезанную в центральном круге крипты, окруженном восемью могилами рыцарей, которые будто охраняли сокровище.

— Вот оно! — воскликнул юноша.

Оба впились глазами в знаки, вырезанные на одном из кругов каменного пола. Это были те же самые знаки, что и в запечатанном письме погибшего рыцаря, поэтому Гримпоу смог без труда прочесть их.

— Что означают эти символы? — нетерпеливо спросил Сальетти.

Гримпоу держал в руках кусочек пергамента и уголек, которые взял в церкви. Он поднес ближе канделябр и написал:

ИДИ В ДОЛИНУ СОЛНЦА

ISTERIMUS

— Здесь говорится о той же долине солнца, что и в записке Гуриельфа Лабокса.

— Возможно, это всего лишь надгробная надпись, общепринятая для всех безымянных могил, — сказал Сальетти, явно потрясенный находкой.

— Да, написано теми же символами, что и послание рыцаря, погибшего в горах, — согласился Гримпоу.

Сальетти задумался, всматриваясь в вырезанную в камне надпись, а потом сказал:

— Возможно, в этой крипте похоронены не предыдущие приходские священники, а восемь мудрецов, стерегущих секрет. Поэтому могилы такие старинные и на них нет ни имен, ни даты захоронения.

— Ты полагаешь, секрет мудрецов может быть под этой плитой? — спросил Гримпоу.

— Это всего лишь догадка, но слова «Ступай в долину солнца» могут относиться к посмертному бытию. Долина солнца может быть чем-то вроде Эдема или рая, куда, согласно всем религиям, отправляются души умерших и где вечно сияет золотистый свет. А «Isterimus», возможно, — имя мудреца, оставившего эту надпись, — размышлял Сальетти.

— Или, возможно, эта долина солнца и есть место, где спрятан секрет мудрецов, или, только пройдя через нее, можно его найти, — заметил Гримпоу.

— В любом случае ясно, что перед нами очередная загадка, которую непросто разгадать. Я не перестаю спрашивать себя, успел ли Гуриельф Лабокс открыть крипту до того, как его схватили солдаты барона де Вокко.

— Этого мы не узнаем никогда, если не поговорим с ним, — сказал Гримпоу.

— А если это криптограмма? — вдруг произнес Сальетти.

— Бьюсь об заклад, что палачи инквизиции выпытают у него все, что он знает. Под пытками он расскажет, что искал в этой церкви, и ищейки барона и короля Франции очень скоро вернутся сюда.

Оба погрузились в размышления, пытаясь найти разумное объяснение загадочной надписи. Гримпоу даже предположил, что долина солнца могла означать то же, что подразумевали алхимики, когда в своих сочинениях рассуждали о свете премудрости. Ему вспомнились слова из послания рыцаря: «На небе есть свет и тьма».

В одном, впрочем, юноша не сомневался: в крипте есть что-то еще помимо надписи, вырезанной на камне.

Гримпоу вспомнил, как брат Ринальдо Метц рассказывал ему в аббатстве Бринкдум о зашифрованных посланиях, издревле используемых для укрытия секретов.

— Ты имеешь в виду зашифрованное письмо?

— Именно.

— Но послание написано иероглифами, не сведущие не смогут его расшифровать, — сказал Сальетти.

— Иногда тайные послания защищены несколькими шифрами. Это может быть один из таких случаев, когда, чтобы раскрыть секрет до конца, необходимо разгадать все шифры, которые его защищают.

В этот миг до них донесся топот ног большого числа людей.

— Сельчане заходят в церковь. Возможно, многие из них пришли, чтобы провести тут ночь, ища спасения от невзгод. Пойдем отсюда, пока мы не слишком привлекли внимание, — сказал Сальетти.

— Но… А как же надпись?

— Подумаем над ней наверху, в ризнице. А сейчас идем отсюда, и поскорей.

Они снова поднялись по лестнице крипты и поспешили в ризницу, которая была совсем близко, справа от главного алтаря. В глубине церкви, рядом с входной дверью, люди окружили священника и под его руководством расставляли скамьи центрального нефа, отделяя одну часть для женщин и детей, а другую для мужчин. Некоторые несли одеяла и шубы, и все казались подавленными.

Тем временем в ризнице Сальетти наполнил бронзовый кубок, а Гримпоу стал листать книгу под названием «Учебник Божественных ремесел», написанную братом Гильермо Дурандо, но не нашел в ней ничего интересного. Оба размышляли над разгадкой тайны крипты. Надпись могла обозначать что угодно, но ее можно было толковать дословно — и тогда следовало отправляться на поиски долины солнца.

— Мой камень! — вдруг воскликнул Гримпоу. — Может, он нам поможет?!

Когда они снова выглянули из ризницы, выяснилось, что церковь опустела. Аромат ладана витал в воздухе, мерцали зажженные у алтаря свечи. Священника нигде не было видно, и молодые люди взяли канделябр, зажгли свечи, чтобы освещать себе дорогу в мрачные глубины крипты, и вновь спустились вниз, спрашивая себя, какая новая загадка их ожидает, если вдруг, проведя камнем Гримпоу по надписи, они найдут секрет мудрецов.

Подойдя к надписи, вырезанной на центральном круге крипты, Гримпоу вытащил камень из льняного мешочка, висевшего у него на шее, наклонился, практически встав на колени, и поднес камень к знакам на полу. Загадочный камень немедленно покраснел и стал похож на горячий уголек. Юноша осторожно провел камнем по надписи, и знаки, вырезанные в круге, сделались ярко-красного цвета, очень насыщенного, словно углубления в камне заполнились пламенем.

Однако больше ничего не происходило.

— И что теперь? — взволнованно спросил Сальетти, надеявшийся, что их камень и есть единственный в своем роде философский камень, мистический и истинный lapis philosophorum, принадлежащий мудрецам, ключ к загадкам вселенной.

— Не знаю. Понятия не имею, что нам делать.

— Возможно, наш философский камень вовсе не ключ к тайнам, — грустно заключил Сальетти.

— А что если камнем нужно провести не только по надписи? — внезапно осенило Гримпоу.

Он инстинктивно поднял взгляд на свод потолка и заметил в центре место схождения нервюр.

— Уроборос!

Знак, изображавший кусающую себя за хвост змею, такой же, что и на золотой печати и на письме, которые нес погибший в горах рыцарь, был вырезан на своде крипты, а они и не догадывались об этом.

— Дай мне камень, я проведу по знаку, просто вытянув руку, — предложил оживившийся Сальетти.

Но когда они провели камнем по знаку, ничего опять не произошло.

— Дай я попробую, — предложил Гримпоу, взяв камень из рук Сальетти.

И едва он поднес камень к знаку Уробороса, в центре свода крипты появился похожий на небесный огонь луч света, упавший на надпись. Они услышали треск и, обернувшись, увидели, что крышка одного из саркофагов сдвинулась, открыв темный проем, будто распахнулись врата преисподней.

— Ясно, что этот камень или, если угодно, lapis philosophorum мудрецов, выбрал тебя, — заключил Сальетти.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Гримпоу.

— Что только в твоих руках он проявляет свою магическую сущность. Ты ему нужен, чтобы он мог действовать, и очевидно, что камень сам выбирает своего обладателя, — высокопарно высказался Сальетти.

— А если бы его нашел кто-нибудь другой? — спросил Гримпоу.

— Полагаю, этот другой нашел бы всего лишь не имеющий никакой ценности красноватый камень.

Тогда Гримпоу принялся вспоминать слово за словом, что говорил брат Ринальдо в потайной комнате библиотеки аббатства Бринкдум, а именно: «Избранный отличается рвением к учебе и получению новых знаний, что является его внутренней силой, способной открыть реальное устройство мира, чтобы он мог собрать все звенья одной цепи мудрости, выходящей за пределы человечества, что приведет его к разгадке секрета мудрецов. Это чудесное сокровище, которое покуда никому не удалось увидеть и чьи двери для многих закрыты, доступно лишь тем, кто ищет его согласно правильным знакам и путям».

— Ты полагаешь… Думаешь, здесь может находиться секрет мудрецов? — запинаясь, выговорил Гримпоу.

— Пока не заглянем внутрь, мы этого не узнаем, — сказал Сальетти и, осветив канделябром открытый саркофаг, просунул голову в черную дыру.

— Что ты видишь?

— Здесь нет ни единой косточки, — ответил Сальетти, ощупывая стенки саркофага руками. — Нет, погоди-ка, тут, похоже, что-то есть.

— Что там? Ну говори же! — умирая от нетерпения, выспрашивал Гримпоу.

— Это всего лишь какой-то старый манускрипт, — ответил Сальетти без всякого восторга, передавая Гримпоу древнюю книгу, покрытую пылью.

Юноша подул на обложку, и густое облако сероватой пыли взметнулось в воздух. Затем он протер старый манускрипт рукавом камзола, и золотая обложка засверкала с магической силой. Эта книга была необыкновенно красива. Она была переплетена в кожу, а застежка и подпорки выполнены из золота. Посередине был нарисован Уроборос, кусающая себя за хвост змея, а над ней шло название уже знакомыми Гримпоу иероглифами. Этот Уроборос был точно таким же, как на золотой печати и в письме погибшего в горах рыцаря, и ничем не отличался от знака, по которому юноша провел ключом к загадкам, чтобы открыть саркофаг.

— Что означает название? — поинтересовался Сальетти.

— Космическая сущность камня! — довольным голосом воскликнул Гримпоу, держа в руках старый манускрипт, который мог помочь наконец понять, что же такое доставшийся им философский камень, и подсказать ключи к разгадке секрета мудрецов, чем бы тот ни был.

Сальетти тоже не скрывал своей радости по поводу находки и заулыбался, как только услышал перевод названия.

— Имя автора есть? — нетерпеливо спросил он.

— Я так думаю, что под названием написано что-то вроде «Мукиблиб Родиа». По крайней мере, это то, что я смог прочитал, — сказал Гримпоу.

— Это имя из какого-то чужого языка, но в нем что-то есть.

Сальетти попросил у Гримпоу лист пергамента и уголек, чтобы записать прочитанное его оруженосцем имя.

МУКИБЛИБ РОДИА

— Думаю, на сей раз ты кое-что упустил, — сказал Сальетти, сдерживая злорадную улыбку.

— И что же? — Гримпоу смертельно устал от загадок.

— Прочти наоборот.

Гримпоу последовал совету и радостно воскликнул:

— Аидор Бильбикум! Эту книгу написал Аидор Бильбикум!

— Правильно, — подтвердил Сальетти с гордостью в глазах.

— Как ты догадался, что это новый шифр?

— Будем считать, что мне просто повезло, — ответил рыцарь. — А сейчас давай-ка заглянем в текст, пока не догорели свечи и мы не остались без света.

Этот манускрипт был небольшого объема, в нем насчитывалось не более восьми плотных страниц пергамента, но лишь окинув взглядом его знаки, Гримпоу понял, что эта старая книга красивее и загадочнее, чем все непостижимые трактаты алхимиков.

— Прочитай что-нибудь вслух, так мы хоть узнаем, о чем речь, — попросил Сальетти.

Гримпоу открыл книгу и принялся читать.

Когда я впервые заговорил с этим загадочным мудрецом, я подумал, что он не в себе. Я познакомился с ним волею судеб во время одного из моих странствий на другую сторону моря, когда мы плыли на прочной парусной галере, на которой торговали шелком и пряностями экзотических берегов. Ночью дул теплый западный бриз, а спокойствие волн позволяло нам проводить время на палубе, наслаждаясь усыпанным звездами куполом небосвода и необыкновенным сиянием. Несомненно, отсутствие луны предоставляло подходящую возможность забавляться рассматриванием созвездий зодиака, и я тут же принялся искать их, указывая в небо посохом. Только я нашел знак Овна в квадранте запада, ведь приближалось весеннее равноденствие, как почувствовал спиной, что кто-то за мною наблюдает. Я обернулся посмотреть и увидел человека, лицо которого словно серебрилось в свете звезд, и те же звезды сверкали в его глазах. Это был мужчина среднего роста, с густой бородой и длинными волосами. Он выжидающе смотрел на меня, видимо, надеясь, что я первый представлюсь, а потом объясню ему предмет моих наблюдений на великолепном своде ночи. И только я собрался представиться, как он сам назвал меня по имени и сказал, что, если я того желаю, он может отвести меня в замок, чьи стены поднимаются до самых звезд, которые я с таким усердием рассматривал. Меня не удивило, что он знает мое имя, ведь я плыл на той же галере, и он мог слышать мое имя от кого-нибудь из моряков или даже от меня самого, когда я представлялся экипажу при отплытии из порта в самом начале нашего приключения. Но, услышав его слова, я подумал, что этот человек бредит как сумасшедший из-за долгого времени, что мы провели в плаванье по морям, страдая от палящего солнца, качки и резкого ветра. Я улыбнулся ему, чтобы скрыть свое крайнее изумление по поводу неразумности его предложения. И мне не только показалось невежливым принимать всерьез вздор, который он нес, но я просто-напросто боялся, как бы он из-за своего сумасшествия не разозлился и не бросил меня безжалостно за борт на съедение ненасытным акулам, столь многочисленным в этих глубоких водах. Решив подыгрывать ему и поддаться его фантазиям, я ответил, что с радостью согласился бы на такой рискованный и новый для меня полет, если бы мне не нужно было попасть в порт на побережье, чтобы навестить одного хорошего друга и большого знатока небес, с которым я собираюсь обсудить некоторые вопросы, связанные с движением планет по эллипсам вокруг Солнца. Я подумал, что таким объяснением, каковое, собственно, было правдой, мой спутник удовлетворится и позволит мне вернуться к моим занятиям, оставив на более удачный случай посещение звезд, которое он без доли смущения предлагал мне. Однако он, совершенно для меня неожиданно, отнесся к моим оправданиям с пониманием и даже похвалил меня за столь благородные причины, которые вполне оправдывали мой отказ. Так вот, он занимался тем же самым и был готов просветить меня, если я того пожелаю, по поводу химического состава небесных тел и измерения расстояния между звездами. Я с удовольствием принял его предложение, не вынуждавшее меня покидать галеру или летать по ночным небесам и показавшееся мне более подходящим для нашей беседы. Тогда мой собеседник начал красноречивый рассказ о Вселенной, подкрепляя его настолько обоснованными и оригинальными теориями, что я слушал в изумлении. И когда я услышал повествование, мое удивление было столь велико, что я подумал, что сам вдруг сошел с ума и стал жертвой безжалостного помешательства. Нигде в мире (а, поддавшись страстной любви к астрономии, я много где побывал) не встречались мне столь правильные идеи относительно науки о звездах. Так что я сдался перед блеском его знаний и попросил разрешения наслаждаться его обществом во время нашего путешествия и сопровождать его, куда бы он ни отправился. Таинственный собеседник с радостью принял мои слова, и мы продолжали нашу приятную беседу до самого рассвета. Тогда он поведал мне, что тоже намеревался добраться до берегов, к которым мы держали путь, чтобы исследовать неизведанный рай, заселенный чудесными, магическими существами. Услышав это, я вновь усомнился в его благоразумии, но, поскольку предшествующие рассуждения моего нового знакомого были просто блестящими, я совсем скоро позабыл все свои опасения и продолжал внимательно слушать его рассказ, пока не почувствовал в глазах жгучую боль, верный знак необходимости предаться мирному сну. Мы тут же попрощались, пообещав друг другу на следующий день продолжить нашу увлекательную болтовню. Затем, уже в каюте, я отдал себя в сладкие объятия дремоты, позволив моим космическим сновидениям унестись далеко ввысь, и крепко уснул. И совсем рядом со звездами я все еще слышал ритмичный плеск волн, ласкающих корпус галеры среди сплетен водорослей, сирен и улиток…

— Это похоже на фантастическое путешествие, — сказал Сальетти.

— Я подозреваю, что это всего лишь начало и что в этом послании Аидора Бильбикума говорится об истории камня, о секрете мудрецов и о том, как его разгадать. К тому же, мне кажется, этот текст надо читать между строк, а для этого нам придется разгадать еще много тайн. Может, если мы найдем Аидора Бильбикума в Страсбурге, он поможет выпутаться из этого лабиринта.

— Ну, тогда давай вернемся в церковь, свечи догорают, а нам еще нужно закрыть этот саркофаг. Расскажешь мне о том, что это за природа камня, о которой идет речь в манускрипте, по пути в крепость барона де Вокко. Я не разбираюсь в иероглифах, которые ты умудряешься читать так, будто с рождения их наблюдал.

Гримпоу провел камнем по знаку Уробороса в центре сводчатого потолка крипты, так же, как и когда открывал склеп, и саркофаг с глухим стуком захлопнулся, возвращая мраку его отторгнутые было владения. В одном Гримпоу совершенно не сомневался — этот мрак больше не скрывал никаких секретов.

Священник из Корниля, несмотря на всю свою приветливость и желание помочь, вполне мог отправить предупреждение в крепость барона де Вокко, и тогда в деревню поспешат солдаты, чтобы задержать их, как случилось с Гуриельфом Лабоксом и его дочерью. Но все страхи молодых людей развеялись, когда они снова увидели священника в ризнице; он готовил к полуденной службе свое облачение, а лицо его не выражало ни малейшего беспокойства и не скрывало угрызений совести.

— Вам помогли ваши молитвы в церкви? Вы нашли в крипте то, что искали? — спросил он, надевая шерстяную накидку.

— В крипте этой церкви одни лишь кости! — раздраженно сказал Сальетти.

Священник надел ризу и поерзал, будто что-то покалывало его тело.

— Если вы ищете золото, вам лучше поискать его в сундуках папы в Авиньоне или в лаборатории алхимиков, — усмехнулся он.

Но его лицо тут же изменилось, едва он заметил золотые крупинки, которые Сальетти высыпал себе на ладонь.

— Вы нашли клад? — спросил священник с изумлением.

— Нет, зачем? Это золото вам посылает папа Римский, чтобы отблагодарить за вашу помощь и участие. Почините церковь, одарите нуждающихся и восстановите деревню.

Священник хотел было взять золотые крупинки из рук Сальетти, но тот резким движением отвел ладонь.

— Но до этого вы должны кое в чем поклясться, — сурово заявил он.

— Поклясться?

— Вы должны поклясться крестом, висящим у вас на шее, что никому не скажете ни о Гуриельфе, ни о нас… — Рыцарь выдержал паузу. — Вы меня слышите, никому, даже если вам покажется, что человек знает наш секрет.

Священник взял распятие, поднес его к губам и со всей набожностью поцеловал.

— Клянусь! — прошептал он.

— Если вы нарушите клятву, пусть Бог наполнит ваши кишки червями, которые сожрут заживо ваши внутренности, а если соблюдете, Он одарит вас удачей на всю долгую и счастливую жизнь. — С этими словами Сальетти отсыпал священнику горсть золотых крупинок.

— Не беспокойтесь, я вас уверяю, что черви не сожрут мое тело, пока я не умру, и даже тогда я ни слова не промолвлю ни о вас, ни о вашем оруженосце.

 

Тревожные вести

Покинув деревню Корниль в лучах тускнеющего за пеленой перистых облаков солнца, они продолжили путь, иногда перекусывая кабаньим окороком и коврижками, дарами приходского священника, и запивая еду вкусной сливовой настойкой. Их окружали пологие склоны, поросшие кустарником и каменным дубом, а дорога на север проходила в прохладной тени окаймлявших ее деревьев.

Продолжая есть на ходу, они подробно обсудили все события, приключившиеся с ними за время путешествия, начавшего приносить первые плоды. Теперь в их распоряжении был не только философский камень, lapis philosophorum, или, как гласила надпись в церковной крипте Корниля, ключ к тайнам, но и загадочный манускрипт Аидора Бильбикума «Космическая сущность камня», который должен был открыть многие загадки. Также они знали, что папа и король Франции страстно желают заполучить камень, манускрипт и секрет мудрецов и каждый из них хочет завладеть этим сокровищем раньше другого, — так спешит насладиться жизнью человек, предчувствующий свою скорую гибель. Проклятие, брошенное великим магистром Жаком де Молэ на костре, заставило владык земных броситься на поиски секрета, приписываемого тамплиерам, с очевидной целью избежать предсказанной смерти. Секрет мудрецов был единственным средством против проклятия, которым последний великий тамплиер заразил их кровь, подобно ядовитому укусу змеи.

— Лучше жить вечно, чем умереть скоро, — размышлял вслух Сальетти о том, что, скорее всего, подумали папа и король Франции, услышав проклятие тамплиера.

И прекрасно зная, что время бежит быстрее обезумевшей лошади, двое самых властных людей на земле наняли лучших сыщиков, отправившихся на поиски секрета мудрецов, чтобы никто другой не добрался до него первым. Гримпоу предполагал, что по этой самой причине папа послал Гуриельфа Лабокса в деревню Корниль, а король приказал барону де Вокко схватить его. Однако папа и король Франции не знали, что камень у рыцаря по имени Сальетти де Эсталья и его юного оруженосца и что без ключа к тайнам совершенно невозможно раскрыть секрет мудрецов, где бы тот ни был спрятан. Так без доли сомнения утверждалось в манускрипте Аидора Бильбикума относительно космической сущности камня, а о нем и о секрете мудрецов больше него никто ничего не знал.

В первой части манускрипта, которую Гримпоу прочитал Сальетти в церковной крипте Корниля, Аидор Бильбикум рассказывал о своей встрече с таинственным ученым, состоявшейся во время одного из путешествий на Восток незадолго до первого крестового похода в Святую Землю. Согласно тому, о чем говорил Аидор Бильбикум на других страницах манускрипта, этот необыкновенный мудрец без имени открыл ему поразительные загадки природы и космоса, которых в ту пору ни один человек и представить себе не мог, и вручил необыкновенный камень, упавший со звезд. С его помощью можно было не только превращать свинец в золото, но и получить абсолютное знание и бессмертие. А еще он показал ему в одном из подземных гротов Храма Соломона в Иерусалиме какой-то предмет, позволяющий при контакте с камнем творить невероятные чудеса. Через некоторое время этот таинственный безымянный мудрец пропал, и Аидор Бильбикум больше никогда его не видел. Вернувшись во Францию, Аидор Бильбикум втайне открыл небольшую школу мудрецов Уроборос, выбрав для нее знак, изображающий кусающую себя за хвост змею, символизирующий бесконечность и хаос. По прошествии времени Аидор Бильбикум вернулся в Иерусалим и вместе с семью мудрецами своей школы, которым показал спрятанный там необыкновенный предмет, вознамерился перевезти его во Францию для подробного изучения. В то время в Иерусалиме также находились девять французских и фламандских рыцарей, прибывших в Святую Землю, чтобы защищать паломников и тех, кого в конюшнях Храма Соломона приютил король Балдуин II. Связавшись с ними, Аидор Бильбикум и его ученики поручили рыцарям защищать своими мечами укрытый руном необыкновенный предмет по дороге во Францию и за это посулили поистине невероятное количество золота. Рыцари приняли поручение, они все равно собирались возвращаться во Францию, чтобы учредить там орден для защиты паломников в Святой Земле от набегов мусульман. Так что когда настал назначенный день, из Иерусалима в Париж отправился в путь караван. Как только они добрались до места, то, изумленные бесконечной силой этого загадочного предмета, Аидор Бильбикум и его ученики решили спрятать его в надежном укрытии и держать в секрете его существование, чтобы никто, кроме них, не знал о магической природе этого чуда. Шли годы, и один за другим умерли все семеро мудрецов общества Уроборос. Похоронили их в старой восьмиугольной церковной крипте деревни Корниль, в которой родился Аидор Бильбикум.

— Нов приходских книгах Корниля мне не встретилось его имени. А я проверил записи о рождениях и крещениях с самой первой страницы, — возразил Сальетти.

— Возможно, Аидор Бильбикум не настоящее имя, а придуманное, за которым скрывалась его настоящая личность.

— Да, может быть, — сказал Сальетти. — Но давай продолжай, история, которую ты рассказываешь об Аидоре Бильбикуме, мне кажется весьма интересной.

— В живых остался только он, — продолжал Гримпоу, — ведь он был единственным обладателем необычного камня, подаренного загадочным мудрецом, да и сам уже стал таковым, а тело его обладало бессмертием богов. Но Аидор Бильбикум понимал, что он должен передать камень одному из своих учеников, о чем предостерегал таинственный мудрец. Если бы он ослушался, камень бы покончил с ним, привел бы к верной гибели. Тогда он нашел некоего юношу и рассказал тому все, что ему было известно. Он показал место, где спрятан магический предмет, чтобы юноша знал о его существовании. Пришло время, когда Аидор Бильбикум, уставший от бессмертия, решил положить конец своей жизни и упокоиться с миром. Тогда он передал камень ученику, попросив похоронить его вместе с манускриптом в том же саркофаге церковной крипты Корниля, где уже покоились семеро мудрецов общества Уроборос. Поэтому в крипте восемь могил, а манускрипт был в одной из них. Саркофаг, который мы открыли, должно быть, принадлежит Аидору Бильбикуму.

— Так, значит, Аидор Бильбикум мертв! — воскликнул Сальетти, немного растерянный, ведь в саркофаге в крипте не было никакого скелета.

— Судя по тому, что говорится в манускрипте, это так.

— Значит, мы его не найдем в Страсбурге, а послание погибшего в горах рыцаря бессмысленно. Один мертвец не может прочитать послание другого, тем более находясь не в том городе, в каком уже много веков захоронен другой, — вздохнул Сальетти.

— Может быть, текст послания — новая загадка. Я не знаю, — признался Гримпоу, прикидывая, как разобраться с клубком мыслей в голове. — В любом случае манускрипт объясняет, где спрятан секрет мудрецов, но, похоже, здесь не хватает последней страницы и карты. Аидор Бильбикум подумал о том, что, возможно, придет время, когда будет необходимо, чтобы этот чудесный предмет, найденный в Храме Соломона, снова нашли какие-нибудь мудрецы, и поэтому он написал, как это можно сделать, несмотря на то что все изложено иероглифическим письмом тайного общества Уроборос и, кроме того, защищено бесконечными загадками. Все на месте, кроме карты и последней страницы. — Гримпоу потряс книгу, которую держал в руках.

— Но если Аидор Бильбикум не в Страсбурге, чего нам там искать? — спросил Сальетти.

— Настоящего начала без конца, — сказал Гримпоу. — Если мы будем искать Аидора Бильбикума, несмотря на то что он мертв, то, возможно, тогда отыщем в Страсбурге ключи к разгадкам манускрипта. Это, наверно, и хотел сказал Гуриельф Лабокс в записке, которую он оставил в церкви Корниля. Только отправившись в путешествие в город, откуда пришло это послание, и отыскав того, кого нет, мы сможем услышать голос теней, — добавил юноша.

— И что этот голос нам скажет?

— Если не ошибаюсь, — сказал Гримпоу, — он расскажет, как открыть тайну космической сущности камня.

По пути к крепости барона де Вокко они догнали группу рыцарей, тоже направлявшихся на север, чтобы принять участие в весенних турнирах. Гримпоу очаровала красочность и величественность кортежей. Кареты прекрасных дам и юных девушек были украшены цветочными гирляндами и шелковыми лентами, острия копий блестели под ярким солнцем, флажки и знамена над многочисленными отрядами рыцарей развевались в воздухе.

Кони Гримпоу и Сальетти шли намного быстрее кортежных и вскоре обогнали повозки со слугами, флагами, оружием, доспехами и провизией. Несколько детей с обочины шумно и весело приветствовали их, размахивая руками, а когда Гримпоу поравнялся с каретами, то увидел, как шушукаются девушки, пряча покрасневшие от куртуазностей Сальетти личики. Солдаты смотрели на путников с завистью, а рыцари высокомерно задирали головы и не замечали чужаков.

Только один рыцарь благородного вида, ехавший в одиночестве, с оруженосцем неподалеку, вежливо поприветствовал их, когда они собирались его обогнать. Этот человек не был стариком, но и не сказать, чтобы очень молод: у него были серые глаза, прямой нос, короткие волосы пепельного цвета, такие же брови и борода: из шляпы торчало перо. Его наряд был весьма изысканным, хотя и потускнел из-за покрывавшей его пыли, а рукоять меча отливала золотом.

— Герб на вашем щите кажется мне знакомым. Вы направляетесь в крепость барона Вокко? — спросил его Сальетти.

Он натянул поводья коня, чтобы держаться вровень с рыцарем, и обогнал Гримпоу, а тот покосился на оруженосца, смуглолицого юношу, который безразлично взглянул на него.

— Я, например, туда направляюсь, как, полагаю, и вы, сеньор?..

— Радогиль, Радогиль де Курнильдон. А вас как зовут? — спросил рыцарь.

— Сальетти де Эсталья, внук герцога Джакопо де Эсталья.

— Так вы не отсюда?

— Нет, я родился в Италии, в области Пьемонт.

— И вы перевалили через Альпы, чтобы участвовать в турнире?

— Для рыцаря, жаждущего приключений и подвигов, альпийские горы подобны великанам, которых он одолеет в нелегкой схватке, — сказал Сальетти.

Рыцарь язвительно рассмеялся.

— Вы правы, мой друг. Ну, раз уж вы рассуждаете о приключениях, подвигах и битвах, скажите мне, не собираетесь ли вы сражаться против замков Круга в новом крестовом походе барона де Вокко и короля Франции.

— Когда я покидал Пьемонт, то еще ничего не знал о грядущей войне, а во время пути кое-что услышал об этом крестовом походе, но не очень понимаю, ради чего его задумали. Насколько я знаю, барон заключил союз с королем Франции, чтобы захватить тамплиеров, нашедших приют в крепостях герцога Гульфа, и его верных рыцарей. Я не прав? — спросил Сальетти.

— Ба! Ну и вранье! — с презрением ответил рыцарь. — Король Франции прекрасно знает, зачем настолько удалился от своего роскошного дворца в Париже. Хоть он и пытается скрыть свои истинные намерения, всем известно, что он жаждет сровнять с землей замки Круга, как уже поступил шесть лет назад с Тамплем в Париже, чтобы обчистить сокровищницы и найти секрет тамплиеров.

— Но секрет тамплиеров — всего лишь легенда. Кто поверит, что он спрятан в крепости герцога Гольфа Остемберга? — выспрашивал Сальетти, притворяясь, будто не верит в эту историю.

Рыцарь пересел поудобнее в седле и поправил ножны.

— Друг мой, — сказал он, — если великий магистр ордена Храма, обвиняемый в сговоре с дьяволом и владении черной магией, заявляет королю и пале, что не пройдет и года, как они умрут, что-то ведь должно быть в его угрозе, правда?

— А если проклятие великого магистра Жака де Молэ не настоящее? Людям нравится выдумывать истории о магии и чудесах, а потом они сами начинают в них верить, — сказал Сальетти.

— Я вам говорю, что это правда, уж поверьте. Я воочию наблюдал казнь восемнадцатого марта прошлого года перед внешней колоннадой Нотр-Дама, на острове парижских евреев, и слышал, как великий магистр Храма возглашал свое проклятие суровым и громким голосом. Когда великий магистр Жак де Молэ окутался языками пламени и все решили, что он вот-вот испустит дух, он прокричал: «Я проклинаю моих убийц и предрекаю, что не пройдет и года, как они ответят перед судом Божьим за свое преступление против ордена Храма!» И его проклятие уже начало сбываться.

— Я вас не понимаю, — сказал Сальетти, удивленный последними словами Радогиля де Курнильдона.

— Как сообщил вчера гонец, обогнавший нас, папа Климент V умер всего несколько дней назад в замке Рокмор, рядом с Авиньоном.

— Да что вы?! — поразился Сальетти.

— Именно так. Сначала подумали, он просто захворал, но потом у него начались сильные боли, от которых он начал харкать кровью, будто ему внутренности вывернули наизнанку.

— Значит, проклятие исполнилось, — растерянно проговорил Сальетти.

— Неужели вы еще сомневаетесь? — загадочно спросил рыцарь.

— Ну, вообще-то я не очень доверяю всему, что касается проклятий, магии и колдовства, — признался Сальетти.

Рыцарь рассмеялся.

— Я тоже, друг мой, я тоже. Папу убило не колдовство, а яд, — сказал он, не изменившись в лице.

Удивление Сальетти сменилось потрясением. Вот только — можно ли верить словам рыцаря де Курнильдона?

— Откуда вы знаете?

— Потому что только отравленный лекарственный отвар может вызвать такую кровавую и страшную смерть, да и вообще ясно как божий день, что речь идет о мести. Уже шесть лет назад тамплиеры, которым удалось избежать тюрьмы и костра, бежали из Франции, южные — в сторону Испании и Португалии, а северные — к замкам Каменного Круга в Германии. Во Франции еще остались одиночки, готовые кровью омыть поруганную честь своего ордена. Король Филипп это знает и напуган сильнее, чем свиньи во время бойни. Он боится, что его ждет та же участь, и прекрасно знает, что, если вовремя не найдет секрета тамплиеров — а это эликсир жизни, по преданию, дарующий бессмертие, — то очень вероятно, умрет до наступления весны.

Сальетти не скрывал изумления, вызванного словами рыцаря.

— Я так понял, что король Франции будет присутствовать на весеннем турнире замков Эльзаса, — сказал он.

— Это был всего лишь повод, и он уже отправился в путь, но, как сообщил вчерашний гонец, едва узнав о смерти папы, сразу вернулся в Париж, поджав хвост, как трусливый пес.

— А что другие рыцари? Вы разве не вместе едете? — спросил Сальетти.

— Нет, нет. Мне казалось, я об этом упомянул, — сокрушенно проговорил рыцарь. — Мы с мои оруженосцем направляемся в замок барона де Вокко. Вчера до заката солнца мы поравнялись с этим кортежем и присоединились к ним, чтобы заночевать вместе.

— Вы будете участвовать в состязаниях?

— Нет, я обычно не сражаюсь в поединках. У нас миссия, которую теперь мы можем выполнить лишь частично.

— Почему вы говорите мне все это? Если дела обстоят так, как вы говорите, то вы подвергаете опасности свою жизнь, — сказал Сальетти.

Он решил, что Радогиль де Курнильдон — мстительный тамплиер, вознамерившийся убить короля Франции, если тот все же явится на турнир.

— Не беспокойтесь, я же сказал, что герб на вашем щите мне знаком.

Задул сильный ветер, начала опускаться ночь. Небо все еще оставалось безоблачным, хотя первые кучки облаков, пухлые и пористые, как плотная масса цветов хлопка, уже высунулись из-за вершин близлежащих холмов.

 

В звездах магия есть

Крепость барона Фигельтаха де Вокко возвышалась среди гор, занимавших всю равнину Эльзаса. Это была грандиозная постройка с бесчисленными дозорными башенками, толстыми стенами, по верху которых тянулись узкие бойницы, и высокими зубчатыми башнями, округлой формы и крытых черепицей, благодаря чему они напоминали колпаки над дымовыми трубами. Главные ворота между двумя пузатыми башнями защищали решетка и подъемный мост, перекинутый через ров. У ворот в окружении музыкантов стояли оруженосцы со штандартами, приветствуя прибывающие рыцарские кортежи; каждому гостю выделяли двоих слуг: один отводил лошадей в стойла, другой сопровождал рыцарей и благородных дам в их покои.

Внутри замка жизнь тоже кипела. Сотни рыцарей и солдат в кольчугах и шлемах бродили по двору, повсюду чадили огромные факелы и жаровни, и языки пламени, казалось, норовили убежать из громадных чаш.

Едва войдя в ворота, Гримпоу пришлось выполнить настоящий акробатический трюк, чтобы увернуться от копыт вставшего на дыбы коня под рыцарем, который скрывал лицо под шлемом жуткого вида. Слуга повел путников через просторный двор, а другой тем временем увел к стойлам их лошадей и нагруженного доспехами мула; Гримпоу озирался по сторонам, поражаясь суматохе.

— Что это за рыцарь нещадно хлещет своего коня? — спросил Сальетти сопровождавшего их слугу, который, как и Гримпоу, тащил на себе пару дорожных сумок.

— Этого никто не знает, сеньор, кроме герольда, встречавшего его сегодня утром при входе в замок. Рыцарь назвался ему, но скрыл лицо под шлемом и пожелал остаться инкогнито до конца турнира, — ответил слуга. — С самого первого дня он прячется под шлемом, и все спрашивают, кто он такой. Каждый год на турнир съезжаются во множестве искатели приключений, и каждый старается чем-то да выделиться. А вот вы, я уверен, не из таких. С первого взгляда ясно, что вы можете победить и выбрать королеву турнира.

— Тебя как зовут? — спросил Сальетти слугу, юношу чуть старше Гримпоу, с большими ушами и зубками острыми, как у мыши.

— Можете называть меня Гишваль, господин.

— Гиш-валь, — повторил Сальетти по слогам, — неплохое имя для смышленого юноши.

По дружелюбному тону Сальетти Гримпоу тут же смекнул, что его спутник нашел прекрасный источник сведений обо всем, что происходит в крепости барона де Воюю.

— Если вам что-то понадобится, только скажите. — Вдруг Гишваль подбоченился и воскликнул: — А вот и мой господин Фигельтах де Вокко!

Рядом с колодцем стоял богато одетый вельможа, дававший указания рыцарям. Он был моложе, чем представлялось Гримпоу по описаниям. Барон не носил бороды, черная грива его волос развевалась на ветру, глаза блестели, выдавая человека, беспощадного к врагам, голос и жесты были резкими. Длинная накидка черного бархата, украшенная золотой каймой, ниспадала с его плеч, на белой блузе был вышит черным ползущий медведь. На поясе барона висел меч, чья рукоять сверкала так, будто целиком была вырезана из самоцвета.

Проходя мимо, путники поклонились и направились дальше, мимо сараев и кухни, затем вошли в башню, которую охраняли два стражника в кольчугах и шлемах. На щитах был изображен тот же самый медведь, герб барона, как и на всех вымпелах, что развевались на ветру над стенами. Затем они поднялись по узкой лестнице и наконец вошли в помещение с толстыми стенами и низким потолком; тут стояли десятка два коек с соломенными тюфяками, и большинство уже заняли рыцари, прибывшие в замок раньше Сальетти.

— Вот ваше спальное место, койка для вас, а тюфяк для оруженосца, — объяснил Гишваль.

Впрочем, Гримпоу и без подсказки слуги догадался, что ему предстоит спать на полу.

— Можете оставить сумки на этой скамье, вон там ведро с водой, уборную найдете в самом конце двора. Мой господин желает, чтобы пребывание в крепости доставило вам удовольствие. Ужин через два часа в большом зале. На рассвете объявят, кому с кем предстоит сражаться, а затем начнутся состязания.

— Спасибо, Гишваль, очень мило с твоей стороны, — продолжал подхалимничать Сальетти.

Слуга, собиравшийся уходить, изобразил поклон.

— Подожди-ка, — сказал Сальетти шепотом, чтобы не услышали другие рыцари, которые умывались и стирали одежду, запылившуюся в пути. — Скажи мне, Гишваль, ты видел когда-нибудь блеск золотой песчинки?

Гишваль смущенно взглянул на Сальетти, потом на Гримпоу, будто спрашивая того, в своем ли уме рыцарь, которому он служит.

— Нет, господин, — застенчиво ответил он. — Единственное золото, которое я видел в жизни, — печать моего барона и драгоценности прекрасных дам этого замка.

— Возможно, я подарю тебе золотую песчинку, если ты мне поможешь, — прошептал Сальетти на ухо Гишвалю.

Слуга подскочил, словно ужаленный.

— Что я должен делать? — спросил он с готовностью.

— Пока я хочу узнать, не приводили ли в крепость несколько дней назад пленников — старика с дочерью. — Сальетти решил идти напролом.

Перед тем как ответить, слуга огляделся, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает.

— Я не уверен, что мшу говорить об этом. Если мой господин узнает, что я распускаю язык, то не преминет его отрезать и бросит на съедение собакам.

— Поверь, он никогда не узнает, клянусь честью рыцаря, — успокоил Сальетти.

— Два дня назад солдаты короля привели в замок старика с дочерью. Скажу честно, я никогда не видел девушки прекраснее, — сказал Гишваль.

— Их заточили в темницу? — уточнил Сальетти.

— Нет, господин, — ответил слуга. — Старик был очень плох, его заперли в сторожевой башне, а вчера он скончался. Сегодня утром саван с телом опустили в оссуарий, рядом с тюрьмой, без всякого отпевания, бросили, будто труп прокаженного. Солдаты болтают, что этот старик чернокнижник.

Сальетти словно пронзили кинжалом. И хотя он попытался скрыть боль, Гримпоу понял по влажному блеску его глаз, что Гуриельф Лабокс не был случайным человеком в его жизни. Юноша лишний раз убедился в том, что Сальетти многое от него скрывает, — а заподозрил он это в деревне Корниль, когда им сообщили, что солдаты барона де Вокко увезли любителя звезд по имени Гуриельф Лабокс.

— Его дочь знает, что старик умер?

— Да. Она со вчерашнего вечера плачет. Ее зовут Вейнель.

— Где она сейчас?

— В одной из гостевых башен. Мой господин, барон де Вокко, очарован ее красотой и, думаю, намерен добиться ее любви, пусть она его пленница.

Гримпоу заметил, что Сальетти скривился.

— У кого ключ от ее спальни? — спросил герцог.

— Мой господин хранит его в маленьком ларце в своих покоях.

Сальетти вытащил две золотые крупинки из мешочка на поясе и исподтишка передал слуге.

— Гишваль, спасибо за помощь. Сделай так, чтобы их никто не заметил, а то подумают, что ты кого-то обчистил. Ты мне еще понадобишься.

— Если что, пошлите вашего оруженосца в конюшни, и я к вашим услугам, — радостно откликнулся слуга, не переставая кланяться.

Оставшись одни, Гримпоу и Сальетти привели в порядок вещи и умылись. Сальетти разделся, отряхнул свою пыльную одежду и положил ее на кровать. Из сумы он достал новые чулки, рубашку, элегантный камзол, купленный в Ульпенсе, и облачился в подобающий терцету наряд.

— Думаю, ты не был до конца откровенен со мной, когда после повешения Дурлиба мы поклялись друг другу не таить секретов, — недовольно сказал Гримпоу.

Сальетти его слова, очевидно, застигли врасплох.

— Не понимаю, о чем ты, Гримпоу. Ты знаешь обо мне столько же, сколько я о тебе, — ответил он тихим голосом, подпоясываясь мечом.

— Я про Гуриельфа Лабокса и его дочь. Ты знал их раньше. Мы ведь не просто так поехали в Корниль, верно? Ты знал, что они там, хотя и не догадывался, что их уже схватили солдаты барона, не так ли? — настойчиво выспрашивал Гримпоу.

Сальетти печально посмотрел на него.

— Я не могу сейчас об этом говорить. Гримпоу, но это не то, о чем ты подумал.

Сам не зная почему, Гримпоу не смог сдержать слез. Что было тому причиной — усталость от долгого пути, напряжение последних месяцев, воздействие магического камня, страх перед опасностями, ожидавшими их в замке барона, смерть старика, которого он никогда не видел, неразгаданная тайна мудрецов, а может, всего-навсего чувство, будто его опять предал тот, кого он считал своим лучшим другом?..

— Да ладно тебе, парень, перестань! Я просто не моту говорить об этом сейчас. Это долгая и запутанная история, обещаю потом рассказать как на духу. А пока у нас есть другие, более важные дела.

Слова Сальетти успокоили Гримпоу. Юноша даже подумал, что был немного несправедлив, осыпая спутника упреками, ведь у Сальетти могли быть свои причины, чтобы утаить прошлое и истинную причину интереса к поискам секрета мудрецов. В конце концов, у любого человека есть потаенные мысли и желания, о которых не рассказывают даже близким друзьям.

— Извини, я не хотел тебя попрекать.

Сальетти с улыбкой принял извинения и подмигнул.

— Не беспокойся. Давай заканчивай мыться и пойдем прогуляемся по крепости. Надеюсь, сегодня нам посчастливится съесть что-нибудь горячее.

— У тебя есть план, как добраться до дочери Лабокса? — спросил Гримпоу, зная, что мысли Сальетти заняты только этим.

— Пока нет, но у меня есть очень важное дело, о котором я должен потолковать с бароном де Вокко. Ты что, забыл?

— Ты хочешь передать ему послание Друскло?

— Я поклялся, а рыцарь всегда держит слово. Кроме того, возможно, под разговор мне удастся выкрасть ключ от спальни, который он хранит в ларце в своих покоях.

— Неужели ты полезешь в пасть к волку?! — воскликнул Гримпоу, догадываясь о намерениях Сальетти.

— Только так я узнаю, насколько острые у него клыки.

Сальетти подошел к скамье, где стояли их сумки, и достал толстую колоду карт. Гримпоу раньше их не видел.

— Ты хочешь сыграть с бароном в карты? — спросил юноша.

— Нет, — рассмеялся Сальетти. — Это не обычные карты, они полны аллегорий, и с их помощью в некоторых восточных землях предсказывают будущее. Многие знатные люди очень обеспокоены собственной судьбой и хотят узнать ее заранее, будто таким образом ее возможно изменить. Фигельтах де Воюю как раз из таких, он обожает подобные вещицы. Я уверен, что он никогда не слышал, что можно предугадывать судьбу с помощью вот этой незатейливой игры. Я хочу подарить ему карты, чтобы заслужить его доверие.

— А мне что делать?

— У меня есть для тебя поручение. Уголек и пергамент, которые ты взял из церкви Корниля, еще при тебе?

— Да, они в этой сумке.

— Достань, мне нужно кое-что написать.

Гримпоу взял уголек и оторвал кусочек пергамента — ему не хотелось расставаться со своими записями насчет таинственного послания в крипте, которое стоило немалых трудов расшифровать. Сальетти попросил юношу повернуться и стал писать на его спине, как на письменном столе; Гримпоу подумалось, что герцог попросту скрывает, что именно пишет.

— Не волнуйся, я дам тебе прочитать, когда допишу, — сказал Сальетти, будто догадавшись о его мыслях.

Изящным почерком, более свойственным монахам-переписчикам, чем странствующим рыцарям, он написал:

— Это для нее? — спросил Гримпоу после того, как Сальетти позволил ему прочитать послание.

— Именно.

— Новая загадка? Или подсказка?

— Не совсем так, но она поймет.

— И ты не подпишешься?

— Мое имя ей ни о чем не скажет, — сказал Сальетти, явно утомившись отвечать на вопросы оруженосца. — А сейчас слушай внимательно. Пока я буду разговаривать с бароном, ты пойдешь в конюшни, якобы узнать, как там наши кони. Там ты встретишь Гишваля и так, чтобы никто не заметил, отдашь ему еще одну крупицу золота с просьбой передать это послание как можно скорее дочери Гуриельфа Лабокса.

Юношу окружало множество загадок и тайн, уже раскрытых и тех, что еще предстояло раскрыть, но ни одна не занимала Гримпоу сильнее, чем секрет, который таил Сальетти. И потому, шагая при свете факелов по двору, проталкиваясь мимо солдат, рыцарей, оруженосцев, слуг, экипажей и лошадей, Гримпоу снова и снова спрашивал себя, кто же все-таки такой Гуриельф Лабокс, почему он искал в церкви Корниля секрет мудрецов, что его связывает с Сальетти и почему герцог так беспокоится о его дочери. Кроме того, Гримпоу без конца обдумывал послание, которое он должен передать Гишвалю, спрашивая себя, не влюблен ли Сальетти в эту даму подобно барону де Вокко. Если так, то где и когда он с нею познакомился, ведь с того дня, как вместе покинули Бринкдум, с женщинами они не заговаривали, не считая хозяйки грязной таверны в Ульпенсе.

 

Карта смерти

После долго блуждания по сырым коридорам и узким винтовым лестницам Сальетти наконец добрался до оружейного зала замка. Там собрались несколько молодых людей и дам знатного происхождения, одетых весьма изысканно. Они толпились вокруг барона де В окно, оживленно с ними беседовавшего. Все было готово к ужину, многие рыцари уже занимали места за длинными столами. Обстановка зала поражала пышностью: яркие ковры, охотничьи трофеи, знамена, свисавшие с потолка, множество щитов, копий и мечей… Лампы и курильницы давали свет вроде того, какой исходит от церковных свечей, а у дальней стены пылал камин, где можно было зажарить целого оленя.

Сальетти подошел к рыцарю, распоряжавшемуся празднично одетыми глашатаями, и спросил:

— Вы кастелян крепости?

— Совершенно верно, — ответил тот с легким поклоном, и Сальетти тоже поклонился. — Чем могу помочь?

— Меня зовут Сальетти де Эсталья. Видите ли, я знаю, что барон сейчас очень занят, но не могли бы вы оказать мне любезность и сообщить ему, что я желаю поговорить с ним наедине по очень срочному делу, которое наверняка его заинтересует?

— Я передам барону вашу просьбу, когда все рассядутся за столы, — сказал кастелян и, снова поклонившись, повернулся к герольдам, ожидавшим его указаний.

Сальетти порадовался, что пока все идет как задумано. Теперь остается только ждать, пока барон клюнет на приманку. Скорее всего, Радогиль де Курнильдон, рыцарь, встретившийся им с Гримпоу по пути к замку барона и поведавший об отравлении папы Климента V и об опасениях короля Франции за свою жизнь, уже добрался до крепости и скоро войдет в этот зал. А не он ли это вон там с вожделением утоляет жажду пивом? Сальетти подошел поздороваться и сесть рядом, но выяснилось, что он обознался. Слуга поспешил на помощь и указал место рядом с компанией молодых рыцарей, которые громко хохотали над какой-то шуткой.

Затрубили фанфары, возвещая начало ужина, и толпа слуг высыпала из кухни с подносами жареной оленины и баранины, салатами, фруктами и сладостями. После долгого недоедания за время пути Сальетти с жадностью набросился на еду, поглощая все, что попадало под руку, и не обращая внимания на шумное веселье рыцарей, сидевших рядом. Ему казалось, что за этими столами собрались самые благородные люди Эльзаса, Лорена, Бургундии, и он, насытившись, принялся исподволь разглядывать лица. Так продолжалось, пока он не встретился взглядом с бароном де Воюю: тот внимательно рассматривал Сальетти, а кастелян, сидевший справа от барона, что-то нашептывал ему на ухо. Сальетти наклонил голову, и барон ответил тем же. Слева от де Вокко сидел монах-доминиканец с раскрасневшимся, изуродованным шрамами лицом. Гримпоу сразу узнал бы в нем инквизитора Бульвара Гостеля.

Не дожидаясь окончания ужина, барон поднялся и обратился к рыцарям, призывая принять участие в войне против замков Круга, упомянул о тамплиерской ереси и необходимости предать еретиков очищающему пламени. Затем в просторный оружейный зал вошли жонглеры. Они дышали огнем и выполняли удивительные прыжки под аккомпанемент труб и барабанов. Рыцари произносили тосты и сдвигали кубки, а дамы шушукались и посмеивались.

Сальетти заметил, что барон выходит из-за стола и явно направляется в свои покои. «Фигельтаху де Вокко не терпится познакомиться со мной, — размышлял Сальетти, — и очень скоро он пришлет одного из герольдов, чтобы меня проводили к нему».

Через некоторое время к нему и вправду подошел герольд.

— Сеньор, мой господин хочет видеть вас. Окажите милость следовать за мной.

— Заходите, заходите, располагайтесь! — сказал Фигельтах де Вокко, едва Сальетти вступил в просторный зал.

Барон расхаживал перед роскошной шпалерой с вышитым на ней медведем. По обеим сторонам от шпалеры висели огромные оленьи головы.

Сальетти поклонился с любезной улыбкой, хотя его переполняли злоба и ненависть.

— Кастелян сообщил, что вы хотели поговорить наедине о каком-то важном деле.

— Это так, мой господин. Меня зовут Сальетти, я внук герцога Джакопо де Эсталья из Пьемонта.

Барон повел рукой.

— Наверное, дело ваше большой важности, раз вы проделали такой долгий и тяжелый путь.

— Ну, это вы сами решите. Основная цель моего приезда — участие в турнире, чья слава достигла даже севера Италии.

— Это правда. С каждым годом все больше рыцарей прибывают из Триеста, Падуи, Больцано, чтобы участвовать в турнире, и это нас, конечно же, радует, — сказал барон, желая казаться радушным, но его слова не обманули Сальетти.

— По пути рыцари, чей отряд тоже направлялся в ваш замок, сообщили мне, что вы намерены в скором времени напасть на замки Круга, чтобы захватить непокорных тамплиеров, которым ваш злейший враг герцог Гульф Остембергский предоставил убежище, несмотря на буллу недавно скончавшегося папы Климента.

— Мы скорбим по поводу его кончины. А насчет нападения на замки Круга вас не обманули, — холодно ответил барон.

— Надеюсь, вы позволите мне присоединиться к вашему войску.

Барон хлопнул Сальетти по плечу.

— Конечно! Мои рыцари охотно вас примут, и я уверяю, нас ждет победа, которую станут воспевать трубадуры. Но я до сих пор так ничего и не услышал о вашем деле ко мне.

Сальетти решил говорить без обиняков.

— Не сомневайтесь, я не забыл. Вам что-нибудь говорит имя Друскло Кровожадного?

Барон вздрогнул, хотя и попытался это скрыть.

— Почему вы задаете мне подобный вопрос?

— Я был его пленником в лесу Оппернай.

— Вас поймали эти разбойники? И вы позволили им себя схватить?

— Меч не убережет от града стрел. Я даже не заметил, что они прячутся за деревьями. Когда Друскло узнал, что я направляюсь в вашу крепость, он даровал мне свободу в обмен на обещание попросить от его имени о прощении всех его преступлений.

— Каков наглец! Да как он смеет просить у меня прощения после того, как убил моего деда?! Мой отец долгие годы пытался схватить его, а когда он умер, я продолжил поиски, чтобы отомстить. — Голос барона задрожал от гнева.

— Теперь у вас появилась такая возможность. Друскло думает, что может вам пригодиться в нападении на замки Круга. Позвольте ему прийти за прощением, а потом повесьте, едва он окажется в ваших руках, и пусть себе висит на самой высокой башне крепости, — предложил Сальетти тоном человека, не ведающего жалости.

Барон задумался, а Сальетти оставалось лишь гадать, о чем именно размышляет де Вокко.

— Я бы не хотел торопиться с решением.

— Достаточно отправить гонца в лес, и через несколько дней Друскло будет валяться у вас в ногах. Я сдержал свое слово. Но перед тем как уйти, я бы хотел вручить вам подарок.

— Подарок? — с живым любопытством переспросил де Вокко.

— Я знаю о вашем увлечении предсказаниями и потому подумал, что вам могут понравиться эти карты. Возможно, они помогут вам избежать козней судьбы, — сказал Сальетти, достав из-под камзола колоду карт.

Фигельтах де Вокко собирался было взять колоду, но Сальетти неловко повернулся, колода выскользнула у него из рук и рассыпалась по полу. Барон наклонился, чтобы собрать карты, а Сальетти принялся шумно извиняться, одной рукой собирая карты, а другой открыл маленький ларец на столе, пытаясь найти ключ от спальни, где была заперта дочь Гурьельфа Лабокса, но ничего не нашел.

Когда они наконец собрали с пола все карты, барон тщательно изучил каждую из них.

— Вы предсказатель? — спросил он, очарованный красотой карт.

— Умение предсказывать будущее — моя врожденная способность, которую я старался в себе развивать с раннего детства, — заявил Сальетти, наслаждаясь собственным враньем.

— Откуда у вас эти карты? — сухо спросил барон.

— Я их купил у одного торговца в Венеции, куда ездил прошлой осенью. Он мне рассказал, что эти карты означают и откуда взялись. Кажется, он нашел их вместе с пергаментом, в котором содержалось их описание, среди развалин в далекой стране, когда перерывал древние могилы, пытаясь отыскать драгоценности, что обычно хоронили вместе с мертвецами. Он уверял меня, что эти карты наделены необъяснимой властью, будто бы способны переносить человека за пределы посюстороннего мира. Если хотите, могу показать, как ими пользоваться.

Грубые пальцы барона скользили по картам, перебирая одну за другой, словно привыкая. Де Вокко помолчал, продолжая при этом неотрывно смотреть на карты.

— Вы уверены, что они правильно предсказывают будущее?

— Не только будущее, барон, они открывают и прошлое, — твердо сказал Сальетти. — Позвольте показать.

Фигельтах де Вокко и Сальетти уселись за стол. Факелы на стенах отбрасывали длинные тени.

Сальетти разложил двадцать две карты четырьмя горизонтальными рядами по пять штук в каждом, картинками вниз; рубашка карт изображала перекрещенные серебристые клинки на фоне заходящего солнца на чистом голубом небе.

Барон так увлекся, что напрочь забыл о долге вежливости перед прочими гостями.

— Возьмите карту, — предложил Сальетти.

Фигельтах де Вокко окинул взглядом поверхность стола, будто ища подвох. Наконец он взял одну карту и решительно ее перевернул.

— Влюбленные! — воскликнул Сальетти, увидев изображение взявшихся за руки мужчины и женщины в лучах солнца. — Какое прекрасное начало!

— Мне улыбнется удача в любви? — растерянно спросил барон.

— Можете не сомневаться. Эта карта пророчит счастье, благополучие и страсть. Хотя сейчас любовь безответна, судя по отчаянию в ваших глазах, карты предсказывают, что все преграды падут очень скоро и вы станете безгранично счастливы.

Барон довольно улыбнулся и вытянул еще одну карчу. На ней была красиво выписана пирамида, разделенная на вершине лучом. Сальетти помрачнел.

После продолжительного молчания Сальетти барон нетерпеливо спросил:

— Что это значит?

Сальетти не торопился отвечать, но в конце концов сказал:

— Земля содрогнется от яркого сияния вашего клинка, который, подобно павшему с неба лучу света, поразит неприступные башни и крепостные стены. А еще я вижу, как вы победоносно вступаете в кровопролитный бой, который изменит ход истории. Прошлое станет печальным воспоминанием, вас ожидает слава. Возьмите еще карту, пожалуйста.

Донельзя довольный, барон перевернул третью карту На ней было нарисовано колесо со странными знаками вокруг. Сальетти, предвосхищая вопрос де Вокко, сказал:

— Это колесо фортуны. Похоже, этой ночью вам повезет.

— И что сие значит? — потребовал Фигельтах де Вокко.

Сальетти принудил себя улыбнуться.

— Вы настойчиво ищете нечто, что прячется от ваших глаз, что-то, в чем вам несправедливо отказали. Даже не знаю, наверное, какое-то сокровище… Нет! — поправился Сальетти, покачав головой. — Думаю, нечто более ценное.

— Что-то ценнее сокровищ? — Барон не скрывал своего волнения.

— Да, это что-то яркое, о чем мечтают многие люди и отчаянно его ищут, но найти удастся лишь избранным.

Барон выпучил глаза.

— Избранным?

— Да, — подтвердил Сальетти. — Я не знаю, кто они, но они здесь, на этой карте, среди непонятных символов. Возможно, вы лучше меня знаете, о ком я говорю. Попробуйте вспомнить.

Судя по лицу барона, ему незамедлительно пришли на ум тамплиеры.

— Я вижу! — внезапно вскричал Сальетти. — Вы ищете нечто идеальное, не имеющее формы. Это что-то ценнее золота.

— И я его найду? — спросил барон, затаив дыхание.

— Возьмите еще одну карту, и мы ответим на ваш вопрос, — сказал Сальетти, наслаждаясь ролью предсказателя.

Барон медлил, рука его нерешительно блуждала над столом. Когда же он наконец сделал выбор и перевернул карту, то увидел на ней перекресток путей среди густой рощи. Рисунок притягивал взгляд.

— Покажите, — попросил Сальетти, повертел карту в руках и сказал: — Вы ищете путь, способный привести к успеху, но выбрали тот, который уводит прочь. Я вижу, что вас одолевают сомнения.

— Я найду это сокровище? — с дрожью в голосе спросил барон.

— К сожалению, это маловероятно, потому что сокровище не там, где вы полагаете его найти.

— Я разрушу замки проклятых тамплиеров до последнего камня! — прорычал барон.

— Не знаю, о чем вы, но возьмите еще одну карту, если хотите побольше узнать о своем будущем, — сказал Сальетти.

Пальцы Фигельтаха де Вокко зависли в воздухе, потом коснулись карты во втором ряду.

— Дурные предзнаменования, — с загадочным видом прошептал Сальетти.

— Выражайтесь яснее. — Барон нахмурился.

— Это карта войны и разорения. Вы должны готовиться к большой опасности, впереди страшные битвы, повсюду трупы. Хотя я вижу в вашем распоряжении многочисленное войско.

— Больше пятнадцати тысяч человек, — высокомерно заявил барон.

— Однако рыцарей среди них мало, — сказал Сальетти, выманивая ценные сведения.

— Около пяти тысяч солдат и более пятисот рыцарей уже отправились к северной границе, чтобы дождаться основного войска и начать войну. Может, этого мало, чтобы захватить замки Крута?

— Что-то мне подсказывает, что вам понадобится помощь.

— У нас есть военные машины, каких не видывал свет, а также наемники с юга, для которых нет неприступных скал и крепостных стен.

— Давайте возьмем последнюю карту, она поможет избавиться от сомнений. Выберите ту, которая на вас смотрит, — предложил Сальетти.

Барон сердито схватил одиноко лежащую карту последнего ряда и с ужасом обнаружил, что на ней изображена смерть.

 

Копья и мечи

Проснувшись, Гримпоу очень обрадовался, увидев Сальетти: юноша уснул и не дождался возвращения рыцаря.

— Где ты пропадал? Когда я ложился спать, тебя еще не было, — спросил Гримпоу, потягиваясь.

— Это была очень долгая ночь, и потратил я ее с толком, уж поверь, — прошептал Сальетти. — Я плотно поужинал и потолковал с бароном, предсказывая будущее и выясняя его намерения насчет замков Каменного Круга. Часть войска уже у северных границ. Там они будут дожидаться барона и остальных рыцарей, которые прибудут после турнира. Я очень быстро втерся к нему в доверие и вызнал очень ценные сведения, жаль, не нашел ключа от спальни, где заперта дочь Гуриельфа Лабокса. Видел бы ты его лицо, когда я заговорил о военных планах и о сокровище, которое он безуспешно разыскивает.

— Ты говорил с ним о секрете мудрецов? — спросил Гримпоу, умываясь из ведра.

— Ага, в лоб. Барон спросил меня, найдет ли он его в ближайшее время.

— И что ты ему ответил?

— Правду. Что он никогда его не найдет, так как ищет не там, где нужно. А потом его лицо стало белее простыни, потому что он вытащил карту смерти.

— Смерти? — переспросил Гримпоу.

— Да, этой карте приписывают разные значения. Я сказал, что в его случае эта карта обозначает тень сомнения, так как в грядущих сражениях он может найти свою смерть. И я не солгал.

— Не понимаю.

— Если он в ближайшем будущем нападет на замки Круга, его смерть неизбежна, и никто не в силах окажется этому помешать.

— А я тоже вчера выяснил кое-что любопытное на кухне, — самоуверенно сказал Гримпоу.

— Мне приятно знать, что ты не терял времени даром, пока я дурачил барона. Послание-то Гишвалю передал? — поинтересовался Сальетти, надевая снова походный костюм.

— Давай что-нибудь съедим, в отличие от тебя я ужинал скудно и сейчас проглочу желудок от голода.

По дороге Гримпоу рассказывал Сальетти, что делал вечером. Он нашел Гишваля в конюшнях вместе с другими молодыми слугами. Они тайком потягивали пиво, притворяясь, будто ухаживают за лошадьми.

— Когда он меня увидел, то обрадовался так, словно увидел перед собой ангела-хранителя. Я передал ему золото и объяснил, что он должен сделать с посланием. Гишваль тут же забрал золото, но сказал, что не знает, как передать пленнице послание, потому что дверь ее спальни беспрестанно сторожит солдат, которого барон предупредил, что он отвечает головой за девушку. Тогда я подумал, что девушка должна что-то есть, значит, кому-то поручено приносить ей еду. Гишваль сказал, что еду приносит служанка, которая ни за что на свете не нарушит приказ. И прибавил, что, если мне хватит смелости, он мог бы отвлечь служанку, а я тем временем спрячу записку в корзинке с провизией. Так мы и сделали, а Гишваль между делом рассказал мне, что он сын сокольничего и что нет такого секрета соколиной охоты, которым бы он не владел. Болтая, мы не сводили глаз с корзинки на столе. Наконец пришла служанка, толстая и с красной физиономией, по которой сразу был виден ее дурной нрав. Она принялась собирать корзинку: положила рыбу, хлеб, немного сыра и кувшин с водой. Когда кухарка уже собиралась уходить, Гишваль окликнул ее и встал между нею и корзинкой, а я поспешил спрятать послание.

— И где же ты его спрятал? — спросил Сальетти, опасаясь, что послание не дошло до пленницы.

— В кувшине с водой.

— Ты бросил его в воду?! — в ужасе вскричал Сальетти, невольно заставив прислушаться к разговору проходивших мимо рыцарей.

— Мне ничего лучше не пришло в голову, — ответил Гримпоу, понизив голос. — Вода не сотрет надпись, сделанную углем.

— Можно было спрятать письмо в хлебном мякише, — прошептал Сальетти.

— Я тоже так подумал, но потом решил, что тоска по отцу могла лишить ее аппетита и, возможно, она даже не притронется к еде, — оправдывался юноша.

Сальетти задумался.

— Да, пожалуй, в чем-то ты прав. Жажду тяжело пересилить, как бы ни угнетало горе, а если Вейнель выпила воды, она, вероятнее всего, получила наше послание.

Они подошли к конюшням, близ которых несколько слуг готовили завтрак для рыцарей и оруженосцев. Друзья взяли по несколько кусков хлеба и жареного мяса и отошли в сторону.

— Что еще тебе удалось выяснить? — спросил Сальетти, вгрызаясь в мясо.

— Инквизитор Бульвар Гостель в крепости, — сказал Гримпоу.

— Знаю. Я видел его вчера за ужином, он сидел справа от барона. Я узнал его по описанию Ринальдо Метца. Не думаю, что найдется на свете другой человек с таким злобным лицом.

— Еще я узнал, что Гуриельф Лабокс скончался во время допроса, который проводил Бульвар Гостель. Он не выдержал пыток, — добавил Гримпоу.

— Ты уверен? — с ужасом в глазах переспросил Сальетти.

— Об этом знают все слуги в крепости. Говорят, вчера солдаты только об этом и толковали. Мол, крики старика были слышны по всему замку. Потом они стихли, а наутро труп вынесли из башни и сбросили в оссуарий.

— Да этот Бульвар Гостель убийца! — выпалил Сальетти, едва сдержавшись, чтобы не закричать во весь голос.

— Один слуга рассказал мне, что сам слышал, как спорили доминиканский монах и господин де Вокко из-за того, что инквизитор хотел допросить и дочь старика, дескать, она ведьма, но барон был против. Именно поэтому он запер ее в спальне рядом со своими покоями. Все, кто видел девушку, поражены ее красотой, а злые языки шепчут, что она околдовала хозяина крепости, опутала его сетями черной магии.

— Эти слухи умышленно распустил Гостель, чтобы ослабить власть барона и тем самым добиться девушки, — проговорил Сальетти.

— Ты думаешь, Гуриельф Лабокс под пытками рассказал, что искал в церкви Корниля?

— Вряд ли. Иначе доминиканского монаха здесь бы уже не было.

— Но ведь у Лабокса было письмо с печатью папы. Отчего же инквизитор его преследовал? — спросил Гримпоу.

— Это подделка, — признался Сальетти, потупив взгляд. — Пойдем заберем лошадей и доспехи.

Только Гримпоу хотел спросить у Сальетти, откуда тот знает такие подробности, как вдруг затрубили трубы на башнях, и барабанный грохот ознаменовал начало состязаний.

Шатры соперничающих рыцарей возвышались над долиной подобно большим разноцветным грибам, украшенным яркими знаменами и блестевшими на солнце щитами. Кони беспокойно ржали, фыркали и перебирали копытами. Меж крепостных стен повисла дымка, а барон де Вокко вместе с инквизитором Гостелем, в сопровождении самых влиятельных дворян и самых красивых дам Эльзаса, объявил начало турнира из своего шатра, сшитого из королевского пурпурного бархата. Рыцари переговаривались, обсуждая вчерашний пир; некоторые даже уверяли, что король Франции набил сундуки барона тысячами слитков чистого золота.

Барон обещал разделить богатства со всеми рыцарями, которые примкнут к его войску, чтобы захватить замки Каменного Круга, и мало кто хотел остаться в стороне от такой награды. Вся долина кишела рыцарями, страстно желавшими показать свою доблесть в бою и тем самым заслужить почетное место рядом с бароном де Вокко. Кроме того, разыгрывалось и почетное звание королевы весеннего турнира, и многие юноши стремились короновать своих возлюбленных.

Когда друзья подошли к полю, где должно было проходить состязание, турнир еще не начался. Герольды принялись вызывать по именам и титулам первых соперников, а Сальетти и его оруженосцу пришлось долго ожидать своей очереди за перегородкой. Сальетти был очень доволен доспехами, купленными у мастера Аилгрупа в Ульпенсе; ему показалось, что он заметил оружейника среди множества людей, толпившихся близ поля. Сотни слуг, горожан и крестьян наблюдали за происходящим с крепостных стен, сопровождая каждое действие веселыми криками.

Толпа радостно закричала: «Ура!!», когда трубач возвестил начало первого поединка. Два всадника выехали на поле, красуясь гербами на щитах, парадной одежде оруженосцев и попонах лошадей. Забрала были подняты, а копья они держали вертикально, уперев в сбрую. Они встали друг против друга, опустили забрала и копья и под гомон толпы устремились один на другого. Рыцари встретились в центре поля, разделенного невысокой деревянной перегородкой для того, чтобы бойцы не сталкивались. Однако удар оказался столь сильным, что один рыцарь вылетел из седла, и его вынесли с поля несколько слуг. Одержавший победу боец подъехал к баронскому помосту и воздел копье в знак своего торжества. Затем, медленно и величаво, он покинул поле и направился к своему шатру в ожидании второго тура состязаний.

Рыцари продолжали биться попарно, редко кому удавалось выдержать более двух ударов, а дамы дарили победителям каждой схватки шелковые платки, которые рыцари с гордостью повязывали на навершия своих копий.

Среди толпы на стенах Гримпоу разглядел Гишваля, к которому испытывал симпатию после того, как им удалось доставить записку Сальетти в спальню дочери Гуриельфа Лабокса. Гишваль умудрился занять отличное местечко напротив баронского помоста; оттуда было замечательно все видно, и слуга приветствовал победителя каждой схватки с воодушевлением юного оруженосца, завороженно ожидающего победы своего господина. Гримпоу помахал ему рукой, но Гишваль, заметив юношу, тотчас исчез, будто вдруг вспомнил, что ему нужно сделать нечто важное.

Он появился внизу, пролез под перегородкой и с восхищением уставился на Сальетти в доспехах, а потом спросил:

— Вы ее видели, господин?

Сальетти подскочил.

— Кого?

— Пленницу. Она рядом с бароном. — И Гишваль ткнул пальцем в сторону помоста.

Сальетти и Гримпоу одновременно обернулись. Между бароном и кастеляном сидела юная девушка с темными волосами, собранными в пучок и украшенными диадемой. Казалось, ее взгляд устремлен в бесконечность. Барон, однако, явно наслаждался ее компанией и всеми силами пытался растормошить девушку.

— Ты уверен, что это она? — спросил Сальетти, не веря своим тазам; он никогда не видел столь красивого и утонченного лица. Гримпоу же подумалось, что самые доблестные рыцари, принимающие участие в турнире, потерпят поражение перед такой красотой. Потом юноша посмотрел на Сальетти и увидел во взгляде друга то же простодушное восхищение, какое, должно быть, было у него самого в аббатстве Бринкдум, когда он неожиданно встретил девушку с прозрачными глазами.

— Навряд ли вы видели даму прекраснее. Я же говорил, что во всем Эльзасе и во всей Франции другой такой не найти, — с гордостью произнес Гишваль.

Сальетти выглядел растерянным.

— Ну, если это и вправду дочь Гуриельфа Лабокса, она наверняка прочла мое послание. Потому она и попросила барона разрешить ей присутствовать на турнире. Она знает, что письмо в кувшине с водой мог послать лишь тот, кто желает ей помочь, а единственный способ выйти из заточения — добиться благосклонности барона, несмотря на скорбь по отцу и присутствие инквизитора Гостеля на трибуне.

— Рад услужить, мой господин, — сказал Гишваль с улыбкой.

— Да, даже не представляешь, как ты нам помог. Потом не забудь мне напомнить, что я тебе должен еще одну крупицу золота.

Гишваль предложил Гримпоу после окончания турнира, если он захочет, посмотреть соколов и ястребов барона. С этим слуга удалился, а на поле выехал новый рыцарь.

— Посмотри на его меч, — прошептал Сальетти на ухо Гримпоу.

Юноша покосился на могучего рыцаря в черных доспехах. На щите его была изображена башня, рассеченная вороньим крылом, а шлем был украшен головой большой безобразной птицы. Коня покрывали черные конские доспехи, оставляя открытыми только глаза.

— Кто этот рыцарь? — с живым интересом спросил Сальетти.

— Это ужасный Вальдигор Ростволь, — ответил кто-то из толпы. — О нем рассказывают такое, от чего кровь стынет в жилах. Сейчас он правая рука барона и большой друг инквизитора Гостеля. Они предложили ему не только деньги, чтобы он поддержал их в войне против замков Круга, но и пообещали в награду саму крепость Гульфа.

Вальдигор Ростволь одолел своего соперника с такой легкостью, будто против него вышел не человек, а соломенное пугало, а потом проехал по полю, хвастаясь своей победой и гербом. Солдаты восторженно улюлюкали, рыцари приветствовали его взмахами клинков, дамы мило улыбались, а барон одобрительно кивал со своего помоста. Сальетти тем временем ерзал под доспехами, будто его грозила вот-вот одолеть падучая болезнь, от которой так страдал Кенсе, служка аббатства Бринкдум.

— Сколько еще схваток до нашего выхода? — спросил он в тот миг, когда трубы вызвали следующих бойцов.

— Еще две — и ты сможешь наконец сразиться. Твой соперник вон тот рыцарь, который скрывает свое лицо под шлемом.

— Он же тебя вчера чуть не затоптал, верно? Значит, я отомщу за это оскорбление первым же ударом своего копья, — рассмеялся Сальетти, не сводя глаз с красавицы, тихо сидевшей рядом с бароном, в шаге от инквизитора Гостеля, который смотрел на нее с откровенной ненавистью.

Еще до того, как их вызвали герольды. Сальетти вскочил на коня, украшенного попоной с попеременно чередующимися изображениями солнца на фоне голубого неба и луны — на черном. Затем он надел шлем, тоже украшенный солнцем и пучком золотых перьев, а когда попросил своего оруженосца подать ему копье, Гримпоу ощутил гордость — надо же, мальчик из деревни Оберальт прислуживает такому блестящему рыцарю.

Гримпоу взял коня под уздцы и повел к воротам. Герольды возгласили имя герцога де Эсталья, и Сальетти поглядел на помост, пытаясь угадать по лицу Вейнель, знаком ли ей этот титул. Но девушка сидела в прежней позе, безразлично глядя перед собой. Взревели трубы, и Сальетти с неизвестным рыцарем заняли позиции напротив друг друга. Оба по сигналу послали коней вперед и с опущенными забралами помчались один на другого. Копья вонзились в щиты с оглушительным грохотом, в воздух взмыли щепки, но никто из соперников не выпал из седла. Зрители завопили, подбадривая рыцарей. Гримпоу вручил Сальетти новое копье, и тут герцог заметил, что лицо Вейнель порозовело, а глаза девушки впились в изображение солнца и луны на его щите, словно она поняла их значение и в них увидела свою последнюю надежду на спасение. Сальетти натянул поводья так, что конь забил копытами в воздухе, и вновь поскакал на противника: неизвестный рыцарь получил такой удар копьем по голове, что повалился ничком. Гримпоу начал радостно подпрыгивать, Гишваль с воодушевлением закричал, а дочь Гуриельфа Лабокса почувствовала, как силы возвращаются к ней, когда победитель приблизился к помосту, поднял забрало и попросил ее украсить острие его копья своей вуалью.

Рыцарь, потерпевший поражение, продолжал лежать на земле, и ни один оруженосец не пришел ему на помощь. Гримпоу побежал поднять ему забрало, пока он не задохнулся. Юноша сдернул шлем — и увидел Побе де Ланфорга, того самого послушника, сбежавшего из аббатства.

— Ты ранен? — спросил Гримпоу.

Побе де Ланфорг смотрел бессмысленным взором, а в следующий миг потерял сознание на руках у Гримпоу.

Сальетти принял участие еще в одной схватке во второй половине дня, в которой тоже одержал победу, несмотря на то что чуть не свалился с коня: тот споткнулся в то самое мгновение, когда копья вонзились в щиты. Но ему удалось удержаться в седле, чем он обеспечил себе участие в состязаниях следующего дня, когда будет определен единственный победитель турнира.

 

Королева турнира

После дневных соревнований в оружейном зале замка устроили пир. Барон де Вокко, явно довольный тем, что рядом с ним сидит красавица Вейнель, оживленно беседовал с Вальдигором Ростволем и Бульваром Гостелем о турнире и о подготовке к войне, а Сальетти тем временем прохаживался вокруг барона, ожидая возможности поговорить с дочерью Гуриельфа Лабокса и сказать ей, что совсем скоро они освободят ее из плена.

Гримпоу тем временем пошел с Гишвалем на задний двор, где охотничьи птицы барона спали с кожаными колпаками на головах. Его поразила величественность этих соколов, беркутов и ястребов, которых приручал отец Гишваля. Но еще больше юноша поразился, когда Гишваль надел на левую руку толстую кожаную перчатку и вынул из клетки сокола; он скинул с головы птицы колпак, и Гримпоу увидел выразительные глаза медового оттенка.

— Вот этот мой любимый, — сказал Гишваль, проводя рукой по перьям птицы. — Когда закончится турнир, мы отпустим его.

Сокол недоверчиво пошевелился, но все же позволил Гримпоу погладить себя по голове и по мощному клюву, по сильным когтям и по длинным остроконечным крыльям. Гримпоу всегда мечтал иметь хищную птицу, так что он порадовался за Гишваля, которого уже считал своим новым другом. Он впервые за долгое время снова встретил юношу своего возраста, такого же, каким был сам до того, как нашел камень погибшего в горах Бринкдума рыцаря: веселого, шаловливого, не умеющего ни писать, ни читать, никогда в своей жизни не видевшего ученого манускрипта, но всегда довольного жизнью. Гримпоу подумалось, что ему тоже следовало бы считать себя счастливчиком, ведь каким-то чудесным образом сбылась его детская мечта стать оруженосцем. Сейчас он оруженосец господина Сальетти де Эсталья, и оба они принимают участие в весеннем турнире замков Эльзаса, чтобы победить и выбрать королеву. И это так его увлекло, что он даже не вспоминал ни о камне погибшего рыцаря, ни о том, что впереди ожидали поиски секрета мудрецов.

Потом Гримпоу развлекался во дворе конюшен, стреляя из лука вместе с другими оруженосцами, которые с удивлением наблюдали, как ловко он попадает в цель — ощипанную курицу, болтавшуюся на ветке, словно повешенная.

— Где ты научился так стрелять из лука? — спросил его светловолосый и веснушчатый оруженосец.

— В горах, охотясь на зайцев, — с напускным безразличием ответил Гримпоу.

— Думаю, ты мог бы стать хорошим лучником. Ты никогда не хотел записаться в войско?

— Барон, без всякого сомнения, взял бы тебя, — добавил другой оруженосец, с блеклыми глазами и орлиным носом.

— Я умею только стрелять, ничего больше. — Гримпоу снова взял лук, натянул тетиву, отпустил, и стрела со свистом вонзилась в грудь курицы, висевшей на дереве.

— Знаешь, если ты научишься владеть копьем и мечом так же хорошо, как луком, ты очень скоро станешь рыцарем. Я сам надеюсь стать им когда-нибудь, если Богу будет угодно, — сказал светловолосый.

— Надо будет подумать, — ответил Гримпоу без особой уверенности в голосе, протягивая руку за монетами, которые выиграл. Про себя он подумал, что не промахнулся бы ни разу и с расстояния в сто шагов.

Оруженосец с блеклыми глазами и орлиным носом попытался повторить выстрел Гримпоу, но промахнулся, за что был осмеян своими товарищами.

— Ты слышал что-нибудь о приближающейся войне? — спросил он Гримпоу, не участвовавшего во всеобщем веселье.

— Полагаю, то же самое, что и ты, — ответил юноша.

— Лично я не верю во все эти сказки про рыцарей-тамплиеров, — заявил третий оруженосец, высокий и рыжеволосый.

Гримпоу выпучил глаза.

— Что еще за сказки? — спросил он, прикидываясь, что не знает, о чем речь, протянул свой лук одному из юношей и сел на камень.

— Говорят, что несколько рыцарей ордена тамплиеров много лет назад нашли сокровище в Святой Земле и спрятали его в крепости герцога Гульфа Остембергского, — объяснил светловолосый, понизив голос, будто опасался, что кто-нибудь может подслушать. — Барон де Вокко хочет завладеть этим сокровищем и потому, едва окончится турнир, он намерен напасть на замки Каменного Круга, находящиеся по ту сторону границы. Именно по этой причине мы все тут собрались, а ужасный Вальдигор Ростволь, о котором злые языки говорят, будто он друг тамплиеров, стал союзником барона.

— Как ты можешь быть в этом уверен? — нахмурился Гишваль.

— Мой господин обмолвился после дневных состязаний. А еще я слышал, как он говорил, будто Вальдигор Ростволь поклялся честью, что выиграет турнир и назовет королевой весеннего турнира прекрасную даму, которую барон держит в плену. Все рыцари влюбились в нее, будто это принцесса их мечты, — сказал оруженосец под смех товарищей.

— Вальдигор Ростволь всего лишь хвастун! Ему никогда не победить моего господина Сальетти де Эсталья! — выпалил Гримпоу.

— Могу поставить что угодно, что Вальдигор Ростволь разорвет в клочья твоего Сальетти, — высокомерно бросил светловолосый и поднялся, чтобы показать, насколько он выше Гримпоу.

Гримпоу хотел было ответить, но тут его толкнули в грудь, отчего он упал спиной в кучу навоза.

— С луком в руках ты смелый, а вот на кулаках слабак! — процедил светловолосый и пренебрежительно сплюнул.

Кулаки Гримпоу сжались, он вскочил и бросился на светловолосого. Оба с яростью вцепились друг в друга и покатились по земле. Все остальные толпились вокруг, одобрительно вопя, и только Гишваль пытался изо всех сил оттащить Гримпоу. В этот миг на дворе появился молодой рыцарь, который, увидев ссору оруженосцев, решил не допустить, чтобы они покалечили друг друга.

— Побе! — воскликнул Гримпоу, узнав рыцаря, только что оттащившего его врага.

Побе де Ланфорг, бывший послушник аббатства Бринкдум, замер, услышав свое имя. А когда увидел лицо юноши, тянувшего к нему руку с земли, недоверчиво проговорил:

— Гримпоу? Это ты?!

Гримпоу кивнул.

— Что ты тут делаешь? Как ты затесался в эту перебранку простолюдинов? — продолжал расспрашивать Побе.

— Мы просто веселились, — ответил Гримпоу, искоса поглядывая на Гишваля и других ребят, которые отошли подальше, испугавшись рыцаря.

— Мне показалось, я видел тебя на арене, после того как меня выбили из седла, но когда я проснулся в палатке рядом с врачом, желавшим пустить мне кровь, я подумал, что все это видения, из-за сильного удара по голове, — со смешком сказал Побе.

— Как видишь, вот он я, — ответил Гримпоу с улыбкой.

Некогда послушник, а сейчас рыцарь Побе де Ланфорг отошел на шаг, чтобы осмотреть Гримпоу с ног до головы.

— Но как это возможно? Даже теперь не могу поверить! Я и подумать не мог, что мы снова встретимся!

— Судьба не захотела, чтобы мы шли одним путем, но оказалась к нам благосклонна, и наши дороги снова пересеклись.

— Пойдем, расскажешь мне, что было в Бринкдуме, когда настоятель и брат Ринальдо выяснили, что непокорный послушник Побе сбежал из аббатства, — предложил рыцарь, кладя руку на плечо юноши.

Гримпоу зашагал рядом с рыцарем, живо пересказывая ему события той поры.

— Многие монахи и послушники аббатства, в том числе и повар, брат Бразгдо, со страхом думали, что тебя убил призрак погибшего рыцаря, но настоятель и брат Ринальдо сразу догадались, что ты сбежал, ускакал на лошади, которой не досчитались в конюшне. Когда же я рассказал повару о твоем желании стать рыцарем и совершать подвиги во славу любви, он почему-то назвал тебя подлецом. — Гримпоу усмехнулся. — Еще брат Бразгдо говорил о суровом нраве твоего отца, графа Ланфорга, и что ты очень скоро вернешься, избитый до полусмерти за свою непокорность.

— Мой отец в конце концов простил мои сумасшедшие проделки, но не разрешил мне ехать с ним и моими братьями на турнир замков Эльзаса, откуда все они отправятся вместе с бароном де Вокко к крепости герцога Гульфа, где прячутся тамплиеры. Благодаря одному слуге моей матери, который всегда меня отличал, мне удалось упихнуть старенькие доспехи на повозку и тайком приехать сюда. Потому я и скрывал свое имя, пока не докажу своим близким, что могу сражаться как любой другой рыцарь. Мой отец узнал меня, едва я вылетел из седла, зато сейчас он гордится мной так же, как и моими братьями.

— Ты ты тоже будешь участвовать в войне? — спросил Гримпоу.

— Да, наконец-то я смогу осуществить свои мечты. — Побе мечтательно положил ладонь на рукоять своего клинка. — А ты? Что ты вообще делаешь в крепости?

Во время долгой прогулки по дворам и коридорам замка, тускло освещенным факелами, Гримпоу рассказал Побе де Ланфоргу о том, как познакомился с Сальетти де Эсталья и стал его оруженосцем.

— Мой господин Сальетти хотел принять участие в весеннем турнире, потом отправиться к епископу Страсбурга, а затем примкнуть к войску барона, так что я решил поехать с ним, — без особого желания солгал Гримпоу.

— Значит, мы еще не раз увидимся, и если когда-нибудь тебе захочется служить другому рыцарю, не забудь, я страстно желаю, чтобы ты был моим оруженосцем, — решительно заявил Побе де Ланфорг.

— Буду иметь в виду, — просто ответил Гримпоу, загрустивший из-за приятных воспоминаний о жизни в аббатстве.

Они дошли до входа в донжон, в оружейном зале которого был назначен пир, и Побе уже собирался попрощаться с Гримпоу, но кое-что вспомнил:

— А! Помнишь инквизитора Бульвара Гостеля, доминиканского монаха, который приехал в аббатство, преследуя рыцаря-тамплиера, зарезавшего настоятеля Бринкдума?

— Да, мне показалось, что я видел его рядом с бароном, — тихо отозвался Гримпоу.

— Мне удалось даже поздороваться с ним, а когда я сказал ему, что был послушником Бринкдума, он, как мне показалось, обрадовался и принялся расспрашивать о монахах, их привычках, особенно о библиотекаре Ринальдо Метце. Он заявил, что этот монах — проклятый еретик и что когда-нибудь окажется на костре, если не помрет раньше от старости.

— Но брат Ринальдо не заслуживает таких оскорблений! — возразил Гримпоу.

Молодой рыцарь смутился.

— Я никогда не понимал, за что ты любишь этого старого монаха. В любом случае я скажу доминиканцу, что ты тоже здесь. Ему наверняка будет интересно с тобой поговорить.

Гримпоу стало дурно от добрых намерений Побе де Ланфорга.

— Лучше бы ты ему ничего не говорил. Я тоже убежал из аббатства без разрешения, и не хотелось бы, чтобы инквизитор заставил меня вернуться в Бринкдум.

— Ты прав. Он, несомненно, отправит тебя обратно к монахам, чтобы ты для него шпионил, — усмехнулся Ланфорг. — Ну все, мне пора, надеюсь, скоро снова увидимся.

И рыцарь Побе де Ланфорг направился ко входу к башню, где, посмеиваясь и перешептываясь, его поджидали две юных дамы, такие же красивые, как сирены из запретной книги аббатства Бринкдум.

В оружейном зале замка труппа хутларов в шляпах с длинными перьями исполняла романсеро на лютнях, виуэлах, тарелках и флейтах, а благородные рыцари и дамы танцевали.

Сальетти весь вечер ходил вокруг прекрасной Вейнель и барона де Вокко, и, когда вдруг случилось, что дочь убитого Гуриельфа Лабокса осталась одна, он тут же подошел к ней.

— В звездах магия есть, — сказал он, протягивая руку, так что девушка просто не могла отказать ему в следующем танце.

— И колдовство в ночах при полной луне, — ответила юная Вейнель, покрасневшая и смущенная внезапным появлением рыцаря. Она не сомневалась, что это тот же самый человек, который передал ей послание в кувшине с водой.

Волосы девушки были собраны на затылке, на лоб падали несколько прядей, глаза ее были изумрудного цвета, а тонкие губы, казалось, сулили тому, кто их поцелует, аромат слив. И Сальетти уже возмечтал ось о поцелуях, воспетых трубадурами, разноцветных бабочках, лукавой луне и мерцании светлячков.

— Завтра же я освобожу вас из плена, — прошептал он, а тела их тем временем двигались в такт музыке.

— Кто вы? — спросила девушка, улыбнувшись в попытке скрыть замешательство.

— Считайте меня добрым другом, который тяжело пережил смерть вашего отца, — взволнованно ответил Сальетти, трогая пальцами нежную кожу Вейнель.

— Как вас зовут?

— Сальетти де Эсталья.

Глаза девушки наполнились слезами и засверкали так, будто в них блестели все звезды небосвода.

— Не плачьте, умоляю. Никто не должен догадаться, что я хочу вам помочь.

— Но как? Барон ни на мгновение от меня не отходит, а по ночам солдат сторожит дверь моей спальни, как драгоценное сокровище.

— Вас это не должно удивлять. Вы — самая великая драгоценность, о которой только может мечтать рыцарь, — сказал Сальетти с улыбкой, пряча обуревавшие его чувства.

— Я предпочитаю смерть участи пленницы, — проговорила Вейнель, понизив голос, так как заметила, что барон де Вокко и инквизитор Гостель наблюдают за ними.

— Притворитесь, что компания барона не так уж вам противна, и попросите, чтобы он разрешил вам присутствовать на завтрашних состязаниях. А об остальном позабочусь я, — твердо произнес Сальетти.

— Кем бы вы ни были, будьте осторожны, — прошептала Вейнель.

Сальетти поспешил удалиться, но не успел он отойти от девушки, как его перехватили барон и инквизитор.

— Позвольте представить вам посланника папы и инквизитора Лиона Бульвара Гостеля, который почтил нас своим присутствием на турнире, — сказал де Вокко.

Сальетти поклонился, а доминиканский монах протянул рыцарю руку с роскошным кольцом для поцелуя.

— Барон хорошо о вас отзывался и сказал, что вы хотите присоединиться к нашему войску в святом крестовом походе против мятежных тамплиеров, прячущихся в замках Круга, — важно начал он.

— Я тоже много слышал о ваших подвигах, святой отец, и мне приятно думать, что вы неустанно искореняете ересь, — бессовестно солгал Сальетти, чувствуя на себе тяжесть взгляда Вейнель. — Если не возражаете, я бы хотел удалиться. Завтра меня ждут поединки, и я не хочу лишать себя возможности выбрать королеву турнира.

— Погодите! — сказал барон, деликатно беря Сальетти под руку и отводя в сторону.

— Что такое? — спросил Сальетти, искоса поглядывая на Вейнель, которая осталась наедине с инквизитором.

— Вы говорили ей что-нибудь обо мне? — спросил де Вокко.

— Можете в этом не сомневаться, барон. Я посоветовал ей быть приветливой и послушной со своим покровителем, — сказал Сальетти.

— Думаете, она и вправду меня полюбит, как предвещали ваши чудесные карты? — настаивал барон.

— Дайте время, ее сердце разбито смертью отца, но скоро оно излечится от грусти, и ей откроется большая любовь всей ее жизни. Вам надо больше ее развлекать, убедить ее пойти на завтрашние состязания. Это поможет ей ощутить вкус жизни.

Инквизитор Гостель не слышал, о чем рыцарь говорил с бароном, но был уверен, что Сальетти — тот, за кого себя выдает.

На следующее утро в крепость собралось еще больше зрителей. Было воскресенье, и народ из окрестных деревень побросал повседневные дела и занятия, чтобы веселой гурьбой отправиться в замок. Ступеньки, стены, крыши были усыпаны мужчинами, женщинами, детьми и стариками, среди толпы расхаживали канатоходцы, акробаты, кукольники, комедианты, шуты и хуглары, радовавшие дворян и крестьян. Большинство зрителей закусывали и выпивали, смеялись и пели хором, а несколько калек и бродяг просили милостыню, за что солдаты их прогоняли. После каждого сражения победу более сильного или более хитрого рыцаря отмечали всеобщим ликованием, а вот побежденный, уходил он с поля на своих ногах или его выносили на носилках, удалялся под продолжительный свист, крики и оскорбления. Сальетти вышел победителем в отборочных состязаниях и завоевал симпатию многих зрителей благодаря умению управляться с лошадью и копьем, но никто не мог сравниться с рыцарем Вальдигором Ростволем, буквально сводившим толпу с ума. Герольды провозгласили обоих лучшими рыцарями этих состязаний, и вот настал долгожданный миг последней схватки, в которой должно было решиться, кто же станет победителем турнира.

Лошадь Сальетти изнурили многочисленные столкновения, так что рыцарь с согласия управителя состязаний пересел на Астро, белого коня Гримпоу, на которого надели попону с родовым гербом герцога Эсталья. Гёрольды возвестили, что через несколько минут начнется последняя схватка турнира.

— Думаешь, Бульвар Гостель узнает коня, которого сам привел в аббатство Бринкдум? — взволнованно спросил Гримпоу.

— В этой попоне ты бы и сам его не узнал, — ответил Сальетти, судя по его виду, унесшийся мыслями в дальние дали. Он хотел не только победить Вальдигора Ростволя и выиграть турнир, но и освободить Вейнель. Однако он ничего не сказал Гримпоу, чтобы не пугать юношу.

— Я не мог сказать тебе раньше, но вчера я встретил рыцаря, которого ты победил в своей первой схватке и чье имя было неизвестно, ну, того, что прятал лицо под шлемом. Его зовут Побе де Ланфорг, сын графа Ланфорга. Он был послушником аббатства Бринкдум, откуда сбежал за несколько недель до твоего приезда, — объяснил Гримпоу.

Сальетти проверил, надежно ли затянута сбруя.

— И что с этим послушником, кем бы он ни был? — спросил он нетерпеливо.

— Он находился в аббатстве, когда туда приехал инквизитор Гостель, который преследовал погибшего в горах рыцаря и убил настоятеля Бринкдума, — тихо сказал Гримпоу. — Когда Побе де Ланфорг увидел инквизитора в крепости, то представился ему, а во время их разговора доминиканец без конца расспрашивал его о монахах, особенно о брате Ринальдо, и я думаю, вполне возможно, он рассказал инквизитору, что я был вместе с ним в аббатстве и обучался у старого библиотекаря.

— И что с того? — сказал Сальетти, готовый отмахнуться от страхов Гримпоу.

— Я видел, как Побе де Ланфорг говорил с инквизитором Лиона, и оба смотрели на нас, как рысь на свою жертву.

Сальетти повернул голову и поглядел на молодого рыцаря, разговаривающего с посланником папы.

— Сейчас мы ничего не можем сделать, — ответил он, не выдавая своих опасений.

Сальетти подумалось, что если доминиканский монах может их подозревать, то ему нужно не просто найти возможность спасти Вейнель, но и позаботиться о собственной шкуре. Но чем больше он об этом думал, тем менее отчетливо представлял, как это сделать.

— Я хочу, чтобы ты победил на этом турнире, а там будь что будет, — подбодрил Гримпоу.

— Я приложу все усилия, чтобы добиться победы. Я сделаю это ради тебя и ради Вейнель, даже если мне придется погибнуть. А сейчас не пора ли тебе вспомнить об обязанностях оруженосца? — Сальетти усмехнулся и повел рукой в железной рукавице.

Герольд вызвал двух последних соперников на турнире, помпезно произнес их имена и перечислил титулы, и рыцари победоносно вступили в бой под фанфары и барабанную дробь. Толпа завопила, забесновалась, когда рыцари преклонили оружие перед бароном де Вокко. А юная Вейнель из последних сил сдерживала слезы, увидев рыцаря, пообещавшего вызволить ее из плена. В глубине души она чувствовала, что что-то связывает их еще с детства, хотя что именно, никак не могла вспомнить.

Когда рыцари встали напротив друг друга, шум утих, наступила такая глубокая тишина, что стало слышно учащенное дыхание бойцов. Лошади фыркали и беспокойно перебирали ногами, поднимая маленькие облачка пыли, в ожидании мгновения, когда седоки пошлют их в бой.

Рыцарь Сальетти натянул поводья, поднял коня на дыбы и коленями послал заржавшего Астро вперед, а противник устремился ему навстречу. Все взоры неотрывно следили за бойцами, ожидая столкновения. Вальдигор Ростволь уверенно держал свое копье, однако то разломилось пополам от удара в щит Сальетти. Гримпоу, Вейнель и Гишваль, не сговариваясь, зажмурились, решив, что Сальетти повержен. Однако тот остался в седле и, похоже, ничуть не пострадал.

Рыцари разъехались, оруженосец Вальдигора Ростволя подал тому новое копье, и поединок возобновился. Бойцы снова столкнулись в жестокой схватке, и на сей раз Сальетти добился своего: Вальдигор Ростволь с грохотом обрушился наземь.

Толпа обезумела от восторга. Гримпоу тоже кричал и прыгал, но вдруг он увидел, что Вальдигор Ростволь кое-как поднимается на ноги и вытаскивает из ножен меч. Все немедленно замолчали, снова установилась глубокая тишина. Сальетти спешился, обнажил свой клинок и стремительно набросился на Ростволя, а тот отбивался со свирепостью раненого зверя. Схватка было долгой и жестокой, никто и не думал о примирении, несмотря на то что оба рыцаря явно утомились и страдали от ран. Каждый из них пытался сокрушить врага одним ударом. Все продолжалось до тех пор, пока Сальетти не налетел на Ростволя с таким пылом, что меч Вальдигора переломился, а сам он рухнул на землю, как марионетка, которой обрезали ниточки.

Дворяне и крестьяне равно были ошарашены подобным исходом. Никто не решался произнести ни слова, а вот Гримпоу перепрыгнул деревянную изгородь, окружавшую поле, и подбежал к Астро, спокойно обнюхивавшему траву. Гримпоу погладил коня и прошептал ему на ухо несколько слов, которых никто услышал. Потом он повернулся к Сальетти, из-под латных рукавиц которого сочилась кровь.

— Вы ранены? — спросил он с беспокойством.

— Ничего страшного, — отозвался обессиленный Сальетти.

Рыцарь воздел меч и направился к помосту, на котором сидели барон де Вокко и инквизитор и посланник папы Бульвар Гостель.

Снова воцарилась тишина, все ждали, кого же победитель выберет королевой весеннего турнира замков Эльзаса. Из года в год к королеве турнира относились как к настоящей богине и потому наречения ее ждали с таким же нетерпением, как урожая в голодный год.

— Как победитель турнира, вы, рыцарь Сальетти де Эсталья, удостоены чести выбрать королеву турнира! — торжественно заявил барон.

Заиграли трубы, толпа возликовала, но после барабанной дроби вновь стало тихо.

— Вы можете назвать имя выбранной вами дамы и пригласить ее сюда! — провозгласил барон, держа в руках золотую корону, усыпанную драгоценными каменьями.

— Мой господин, я не могу выбрать иной дамы, кроме той, чья красота покорила сердца всех рыцарей, принимавших участие в состязаниях, и ваше тоже. Выбрав ее, я бы хотел вторить всеобщему чувству восхищения и, надеюсь, вам тоже будет приятно слышать ее прекрасное имя — Бейнель! — воскликнул Сальетти, и толпа, услышав имя, тут же его подхватила и начала повторять.

Гримпоу про себя улыбнулся хитроумности Сальетти, который сейчас походил на фазана, горделиво выставляющего напоказ свои разноцветные перья. Барону Фигельтаху де Вокко, очевидно, польстил его выбор. Он-то думал, что итальянский рыцарь и предсказатель выбрал его возлюбленную королевой торжеств, чтобы убедить ее остаться в крепости. А юная Вейнель была потрясена до глубины души.

— Поднимайтесь же и сами наденьте ей корону! — пригласил довольный барон.

Сальетти снял шлем, отдал Гримпоу поводья Астро и направился к помосту под крики толпы. Но когда барон уже собирался вручить ему корону, инквизитор Гостель вдруг воскликнул:

— Думаю, рыцарю Сальетти сначала следует объяснить, откуда у него эта лошадь!

Снова наступила тишина, и все уставились на рыцаря, на которого доминиканец указывал рукой. Гримпоу погладил Астро, чтобы хоть как-то успокоить.

— О чем вы? — недоуменно спросил барон.

— Вы сами все поймете, если кто-нибудь из ваших солдат снимет с этой лошади попону, — откликнулся Бульвар Гостель.

Сальетти попытался взглядом успокоить Гримпоу и Вейнель, а солдат барона подошел к Астро и, оттолкнув Гримпоу, стянул с коня попону.

Толпа загудела, послышался ропот. Но инквизитор Гостель уже увидел тавро на спине лошади.

— Вот и доказательство! Сальетти Эсталья — это…

Он не закончил: стрела, пущенная неизвестной рукой, со свистом вонзилась в грудь барона Фигельтаха де Вокко.

Все замерли, будто стрела, убившая барона, повергла всех в оцепенение. Рыцари стискивали рукояти мечей, но никто не осмеливался обнажить оружие, чтобы не оказаться следующей мишенью неведомого стрелка.

Сальетти не знал, откуда вылетела стрела, поразившая Фигельтаха де Вокко, но, воспользовавшись случаем, извлек кинжал, который прятал под доспехами, и быстрым движением приставил к шее посланника папы. Затем свистом подозвал коня и приказал одному из солдат подвести лошадь барона.

— Ты умеешь ездить верхом? — спросил он Вейнель.

Вместо ответа девушка прыгнула прямо с помоста в седло.

Гримпоу никак не мог понять, что же происходит, но, увидев Вейнель верхом на лошади барона, тут же запрыгнул на Астро и приготовился скакать прочь, как только прикажет Сальетти.

Прикрываясь инквизитором как щитом, Сальетти сошел с помоста и велел Гостелю сесть на лошадь. Затем предупредил рыцарей и толпу, что любой, кто вздумает пошевелиться, получит стрелу в глаз, вскочил в седло, схватил поводья и, обхватив посланника папы, прокричал:

— Если кто-нибудь поедет за нами, я перережу глотку этой скотине!

 

Долгожданная правда

Гримпоу и Сальетти ускакали с арены размашистым галопом, гадая, кто же мог выпустить стрелу, поразившую барона. Когда они добрались до реки неподалеку от крепости. Сальетти остановил коня и подвел его к деревянному мостику. Гримпоу и Вейнель остановились рядом, пытаясь понять, что затевает рыцарь.

— И что вы хотите сделать? — промямлил инквизитор Гостель, чье лицо искривилось от страха.

— Надеюсь, вы умеете плавать! — ответил Сальетти и столкнул доминиканца в воду, как мешок с мусором.

— Поехали, пока до нас не добрались солдаты барона! — сказал Гримпоу.

Посланник папы барахтался в реке и то и дело вскидывал голову, чтобы не захлебнуться.

Беглецы стегнули лошадей и поскакали вдоль реки, торопясь оказаться как можно дальше от замка.

Когда они добрались до окрестностей Страсбурга, уже начало смеркаться. Над горизонтом пылал закат, а над Рейном стоял сероватый туман, ни дать ни взять густой пар над супом. Беглецы спешились у излучины реки. Вейнель молча опустилась на влажную траву, закрыла лицо руками и зарыдала, оплакивая отца.

Сальетти подошел к девушке, протянул руку, чтобы помочь ей подняться, и с нежностью приобнял.

— Ваш отец был близким другом моего отца, и оба они отдали жизнь в поисках мудрости, — проговорил он. — Когда вы были совсем еще ребенком, я несколько лет жил в вашем доме в Париже и смиренно терпел ваши шалости. Я как сейчас помню ваш дом, полный старинных книг, и как мы с вашим отцом часами смотрели на усыпанное звездами небо. Вы меня вряд ли запомнили, но ваш отец часто говорил мне, что в звездах есть магия и колдовство в ночах при полной луне и что, если я буду смотреть в небо, то рано или поздно найду в нем свою мечту.

Вейнель вытерла слезы рукавом платья и посмотрела на Сальетти.

— Мне он тоже всегда говорил эти слова перед сном, — сказала она с легкой улыбкой, оживившей ее взгляд, — поэтому, когда нашла послание в кувшине с водой, я поняла, что мне хочет помочь кто-то близкий. Я даже подумала, что он сам написал мне письмо и что он еще жив. Но мне и в голову не приходило, что это окажетесь вы, тот мальчик, который играл со мной в детстве, мальчик, чьего имени я совсем не помню, и что вы освободите меня от барона и от этого монаха-убийцы.

Гримпоу почувствовал, как слеза скатилась по его щеке.

— Кто-нибудь мне может объяснить, что тут происходит? — спросил он со вздохом.

— Гримпоу, я же предупреждал, что это долгая и запутанная история, — ответил Сальетти. — Давайте присядем вон на тех камнях. Думаю, вам с Вейнель очень хочется все узнать, так что я начну с самого начала.

Они уселись на берегу, под высоким вязом, дожидаясь, пока черное покрывало ночи окутает Страсбург.

— Моего отца звали так же, как и деда, Джакопо де Эсталья, — начал Сальетти. — Мой дед всегда хотел, чтобы отец стал рыцарем, достойным унаследовать пришедшее в упадок герцогство в Пьемонте и вернуть нашим землям былую славу. Однако с самого детства отец увлекался науками и очень скоро отличался познаниями во многих областях науки, от арифметики до философии, физики и астрономии. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, несмотря на крайнее недовольство деда, мой отец уехал в Падую, в недавно открывшийся университет, славившийся свободой нравов и не попавший под влияние папы. Там он познакомился с монахом по имени Уберто Александрийский. В таверне в Ульпенсе я уже рассказывал тебе о его дружбе с моим отцом, — прибавил Сальетти, взглянув на Гримпоу. — Когда же отец стал его учеником, они беспрестанно путешествовали, пока мой отец не переехал в Париж, где встретил мою маму. В скором времени родился я, и мне дали имя Сальетти, после чего мы переехали в Лион, где отец преподавал философию в университете и очень часто вместе со мной навещал монаха Уберто в аббатстве Бринкдум, где тот скрывался от инквизиции. Мой отец желал, чтобы я тоже стал человеком образованным, и некоторое время спустя, когда мне исполнилось шестнадцать, снова отправил меня в Париж к исследователю тайн природы по имени Гуриельф Лабокс. Впрочем, отец видел, что в моих жилах бежит горячая кровь де Эсталья и, когда мне стукнуло восемнадцать, решил отправить к деду, чтобы тот воспитал из меня истинного рыцаря и чтобы я продолжил обучение в соседней Падуе. Так все и шло, пока дед не скончался и не оставил мне в наследство герцогство, от которого мой отец отказался.

Тут Сальетти помолчал, потом пожал плечами.

— Я все это рассказываю ради того, чтобы вы поняли дальнейшее, самое важное. В прошлом году в конце зимы я был в своем имении в Пьемонте и получил очень странное незапечатанное послание без каких-либо пометок. Я подумал было, что это очередная проделка моих друзей из Падуи, но с удивлением обнаружил послание от монастырского библиотекаря по имени Ринальдо Метц из аббатства Бринкдум. Он писал по просьбе брата Уберто Александрийского, поскольку тот был слеп уже более двадцати лет и не мог написать мне. В своем послании брат Ринальдо Метц сообщал о гибели моего отца в горах близ аббатства…

— Твой отец и был тот рыцарь, которого я нашел мертвым в горах? — взволнованно спросил Гримпоу.

— Именно так, — с горечью подтвердил Сальетти, — сожалею, что не сказал тебе раньше, но сейчас ты поймешь, почему я был вынужден солгать.

— Значит, твоему отцу принадлежал философский камень! — воскликнул Гримпоу с таким видом, будто вот-вот лишится чувств.

Вейнель же, услышав о камне, состроила недоуменную гримаску хотя на самом деле прекрасно все поняла.

— О каком камне вы говорите? Какое отношение он имеет к нашим родителям? — спросила она.

— Вы все поймете, если позволите мне продолжить, — ответил Сальетти.

— Конечно, конечно, — согласился Гримпоу, вытаскивая камень из льняного мешочка, висевшего у него на шее, и протягивая Вейнель. Девушка с осторожностью взяла камень в руки, будто ей вручили хрупкое украшение.

— Как я уже сказал, в своем послании брат Ринальдо сообщал о гибели моего отца и просил меня срочно приехать в аббатство Бринкдум, пользуясь тем, что снег в горах растаял, чтобы, как он выразился, «завершить дело крайней важности». Я знал, что весной в крепости барона де Вокко всегда проводится турнир замков Эльзаса, и, так как все равно направлялся на север, я навьючил доспехи на мула, чтобы по пути искать славу и удачу. В общем, я сел на коня и помчался к аббатству. После недели пути я перевалил через Пиренеи и добрался до Бринкдума, где случайно встретил тебя, мечтавшего стать оруженосцем какого-нибудь странствующего рыцаря…

Гримпоу снова перебил.

— То есть, когда приехал в Бринкдум, ты еще не знал, какая миссия тебе предстоит, но уже тогда назвал меня своим оруженосцем.

— Я увидел в твоих глазах такую страсть к приключениям, что решил подыграть, — с улыбкой признался Сальетти.

— Значит, ты дурачил меня?

— Только поначалу. Когда я прибыл в аббатство, ты проводил меня к брату Ринальдо, который в свою очередь отвел меня к брату Уберто, по-прежнему прикованному к постели, как и тогда, когда я видел его в последний раз в молодости. Брат Ринальдо оставил меня наедине с братом Уберто. Слепой монах так разволновался, ощутив мое присутствие, что его глаза увлажнились, будто снова наполнились слезами, несмотря на слепоту. Он сказал, что тоскует по моему отцу, как по собственному сыну, и что должен сообщить мне что-то важное, о чем другие и не догадываются. Именно тогда он объяснил, что мой отец обладал камнем, который многие легенды называют философским, но на самом деле этот камень воистину магический. Брат Уберто прибавил, что сам владел этим камнем, перешедшим к нему от его учителя, а впоследствии передал камень моему отцу, когда тот учился в Падуе. С помощью этого камня, как объяснял монах, можно обрести мудрость и даже вечную жизнь, но нельзя, чтобы он долго оставался в одних руках, другие тоже должны ощущать на себе его чудотворную силу, постепенно открывая тайны природы и космоса. Еще брат Уберто сказал, что все владельцы камня и приближенные к ним люди входили на протяжении столетий в тайное общество под названием Уроборос, которое может исчезнуть, так как камень попал в руки юноши по имени Гримпоу, живущего в аббатстве.

Гримпоу хотелось снова перебить Сальетти, но рассказ друга был столь увлекателен, что он сдержался.

— Тут он поведал, что ты нашел тело моего отца в горах и что вор, с которым ты связался, отдал тебе камень, полагая, что это амулет. Потом брат Уберто сообщил, что тело моего отца растворилось в воздухе, потому что все обладатели камня либо умирают с ним в руках, либо покидают этот мир, не оставив после себя и следа, чтобы жить вечно в замке, чьи небесные стены возносятся высоко к звездам, и там они могут наслаждаться даром бессмертия.

— Это тот самый звездный замок, о котором писал Аидор Бильбикум в одном из манускриптов! — воскликнул Гримпоу, и Вейнель снова недоуменно покосилась на него.

— Брат Уберто рассказал, что есть и предмет драгоценнее камня, найденный членами общества Уроборос в Храме Соломона и по их настоянию перевезенный тамплиерами во Францию, где его спрятали, чтобы никто посторонний не смог найти. На протяжении трех столетий мудрецы общества Уроборос хранили тайну, сокрытую их наставниками из-за ее чудотворной силы. Однако они оставили кое-какие зашифрованные подсказки, которые когда-нибудь помогут открыть эту тайну на благо всего человечества.

Старый монах уверял меня, что время приспело, ибо невежество и предрассудки овладели миром, и необходимо покончить с фанатичным обскурантизмом церкви, которая не только преследовала и сжигала на кострах мудрецов, но и намеревалась завладеть камнем и чудесным предметом, о котором мне поведал брат Уберто. Церковники схватили и долго пытали одного мудреца, который в итоге не выдержал жесточайших истязаний и назвал моего отца нынешним владельцем камня и членом общества Уроборос. Папа поручил поиски инквизитору Лиона Бульвару Гостелю, предавшему тамплиеров и внушившему королю Франции, что они прячут тайну в замках Круга. Моему отцу удалось вовремя покинуть Лион, и он направился в аббатство Бринкдум, чтобы укрыться там, но в тумане сбился с пути и замерз в горах. Монах сказал мне, что я должен продолжить миссию моего отца и вернуть камень, так как без него невозможно открыть тайну.

Гримпоу разозлился и одновременно испугался.

— Ты хочешь отобрать у меня камень? Такова твоя миссия? — обиженно спросил юноша.

Сальетти смирено понурился. Тогда Гримпоу выхватил камень из ладоней Вейнель и грубо впихнул в руки Сальетти.

— На, забери, забери свой чертов камень навсегда! — И Гримпоу всхлипнул.

Юноша уже не в первый раз чувствовал себя преданным, но не мог сдержать слез, узнав истинные намерения Сальетти. Выходит, тот обманул его в таверне Ульпенса, когда они пообещали друг другу говорить откровенно. Дурлиб тоже был другом и тоже бросил его, в аббатстве Бринкдум, как будто чувства Гримпоу вообще ничего не значили — или совсем Дурлиба не тревожили. Загадочный камень, который он только что передал Сальетти, юноше сделался безразличен. Он бы с удовольствием отдал камень просто так, если бы Сальетти попросил, как и собственную жизнь, если бы это понадобилось. Гримпоу всем пожертвовал бы ради друга, но сейчас лишний раз убедился, что Сальетти на такое не способен, и почувствовал себя несчастнейшим существом на свете.

— Ты меня обманул! — воскликнул Гримпоу.

— Так было нужно, — оправдывался Сальетти.

— Теперь камень у тебя и что ты намерен делать? Может, убьешь меня, как убили аббата Бринкдума и Гуриельфа Лабокса? Или отдашь меня инквизитору Гостелю, пусть пытает, а потом сожжет на костре? Скажи, ты это хотел сделать со мной, после того как отберешь у меня камень? А я-то думал, что ты мой друг! — И Гримпоу залился слезами.

Вейнель увидела в глазах Сальетти боль, причиненную словами Гримпоу, и решила не вступать в разговор. Сальетти же протянул руку юноше, но Гримпоу отстранился.

— Да ладно тебе, Гримпоу! Я сожалею, что так вышло, правда! Прости меня! Если я тебя и обманул, так ради твоей же безопасности. Ну как я могу причинить тебе вред? — взволнованно произнес Сальетти. — Поначалу и вправду моей задачей было заполучить камень и отделаться от тебя, но когда я узнал, каков ты, как много знаешь о великих загадках жизни, то понял, что этот камень — часть твоей души, и изменил свое решение. Меня словно осенило, что миссия, порученная мне братом Уберто Александрийским, без тебя невыполнима. Я сам тебе об этом сказал, помнишь? В крипте Корниля я сказал, что камень выбрал тебя, и именно поэтому я решил заботиться о тебе и помочь найти секрет мудрецов. Чтобы именно ты, как обладатель камня, продолжил не доведенную до конца миссию моего отца. Брат Уберто также рассказал мне, что послал письмо одному мудрецу, имя которого Он держал в секрете. Этот мудрец должен был ждать меня в церкви деревушки Корниль и помочь раскрыть тайну, а первые подсказки, которые были найдены в старинных манускриптах, указывали на то, что поиски следует начинать именно в этой церкви. Я даже и представить себе не мог, что искать, когда мы приехали туда и увидели горящие дома. Я испугался, скажу честно, а когда назвал имя старика, схваченного солдатами барона вместе с дочерью, я ни на мгновение не усомнился, что это старинный друг моего отца, с которым мы когда-то были знакомы в Париже.

По мере того как Сальетти рассказывал, лицо его старело на глазах, а Гримпоу немного смягчился.

— Ну вот, теперь вы все знаете, — закончил Сальетти, и вид у него был как после жестокой схватки на рыцарском турнире.

Вейнель взяла Гримпоу за руку.

— Мой отец никогда не говорил мне ни о камне, ни о тайном обществе Уроборос, ни о секрете мудрецов. Он всегда был очень скрытен. Но как-то, когда он собирался в очередное путешествие, я услышала, как он говорит моей матери, что, бывало, встречался с другими мудрецами в замках Круга.

— Ты не знаешь, нашел ли твой отец что-нибудь в церкви деревни Корниль? — спросил Гримпоу, утирая рукавом камзола слезы.

— Увы, не знаю, — ответила Вейнель. — Отец не хотел, чтобы я ехала с ним в Париж, но он очень плохо себя чувствовал, и мы все же отправились в путешествие вдвоем, чтобы я могла за ним ухаживать. Моя мать умерла несколько лет назад. С тех пор его здоровье ослабло и он едва мог выходить из дома. Когда он получил письмо, о котором вы упоминали, — девушка повернулась к Сальетти, — то будто снова помолодел. Помню, он мне сказал: «Очень скоро свет знаний вновь осветит вселенную».

— Он знал, что в церкви Корниля спрятан манускрипт Аидора Бильбикума, который мы нашли в крипте, именно поэтому он оставил мне послание в приходской книге, — заявил Сальетти.

— Да, но без камня невозможно открыть саркофаг. Отец Вейнель не мог ничего отыскать без камня, а камень должен был привезти ты, — справедливо заметил Гримпоу.

— Значит, часть манускрипта Аидора Бильбикума должна быть где-то еще. Поехали в Страсбург! Возможно, в этом городе мы найдем то, что ищем, — решительно воскликнул Сальетти.

— Кто такой Аидор Бильбикум? — спросила Вейнель.

— Поехали, мы все объясним по дороге, — сказал Сальетти и послал коня в сумрак ночи.

 

Постоялый двор хромого Хунна

Хромой Хунн уже давно спал, но его разбудил громкий стук в ворота постоялого двора. Он встал, зажег свечу, надел башмаки с каблуками разной высоты и открыл окно, чтобы посмотреть, кто нарушил его покой в столь поздний час. Он свесился наружу рядом с тем местом, где висела медная табличка с изображением головы зеленого дракона, и выглянул на улицу. Было совсем темно, он различил лишь силуэты троих верховых.

Гримпоу собирался было сказать, что их прислал брат Уберто Александрийский, но Сальетти заговорил первым.

— Что, уже и друзей не узнаешь, Хунн? — спросил он, когда голова хозяина постоялого двора высунулась из окна.

— Сальетти, ты? — проговорил Хунн недоверчиво и обрадованно.

Гримпоу в очередной раз поразился широте круга знакомств Сальетти, но на сей раз уже не усомнился в намерениях своего друга.

— А кто еще мог тебя потревожить в такое время? Давай открывай, рыцарь провел в пути весь день и не знает, где переночевать, да и денег у него нет, чтобы позволить себе более достойный приют. — Сальетти криво усмехнулся.

— Подожди, друг, сейчас открою.

Хунн затворил окно и поспешил вниз настолько быстро, насколько позволяла хромота. Он спустился во дворик рядом с погребом, в котором лежали дубовые бочки с такими запасами вина, что можно было несколько лет не думать об их пополнении, отодвинул засов и распахнул ворота.

— Заходите, покуда постояльцы не проснулись и не принялись ворчать.

Сальетти спешился, завел коня на двор и помог Хунну закрыть ворота. Затем они обнялись, и Сальетти сказал:

— Пойдем, познакомлю тебя со своими спутниками.

— Да, я заметил, что ты не один, — откликнулся Хунн, еле поспевая за резвым Сальетти.

Гримпоу и Вейнель тоже спешились и ждали, пока Сальетти их представит, а Хунн улыбался нежданным гостям. Он сердечно поприветствовал молодых людей и сказал:

— Пошли, выпьем вина, и вы расскажете, чему я обязан вашему появлению. Я приготовлю что-нибудь поесть, вы ведь наверняка голодны. Дурной тон ложиться спать под бурчание пустого живота, — добавил он с усмешкой.

В зале пахло чем-то вроде перебродившего виноградного сока, к которому добавили ячменя. Хунн поставил свечу на покрытый толстым слоем грязи стол и предложил гостям садиться, затем взял несколько кувшинов, наполнил вином и передал Сальетти, а сам отправился на кухню и через некоторое время вернулся с подносом, на котором лежала головка сыра и большие куски ржаного хлеба.

— Теперь рассказывай, Сальетти!

Сальетти отломил хлеба и сыра и принялся объяснять.

— Для начала хочу передать тебе привет от брата Уберто Александрийского, — сказал он.

— Это он посоветовал навестить вас, — прибавил Гримпоу, желая как можно скорее выяснить, что же связывает Сальетти с хозяином постоялого двора.

На лице Хунна промелькнула улыбка, он явно вспомнил былые времена.

— Старик Уберто еще жив! Я его не видел лет двадцать. Где он сейчас?

— В аббатстве Бринкдум, — ответил Сальетти без лишних подробностей, умолчав о беспамятстве и слепоте монаха.

— А твой отец? Как поживает неутомимый Джакопо де Эсталья? — полюбопытствовал Хунн.

— Умер прошлой зимой, — ответил Сальетти. — Если не возражаешь, об этом поговорим в другой раз.

— Я сожалею, на самом деле очень сожалею. И не обижаюсь, что ты не хочешь говорить об этом, — огорченно сказал Хунн. — До сих пор помню, как он подарил мне сапоги, вроде этих, — он выставил из-под стола свою увечную ногу, — с деревянным каблуком, чтобы я не так хромал. Таких людей, как твой отец, редко встретишь. Но что вас привело в Страсбург?

Гримпоу и Вейнель притихли, закусывая хлебом и сыром и запивая их вином.

— Нам нужно, чтобы ты приютил нас на твоем постоялом дворе и помог найти человека по имени Аидор Бильбикум, — сказал Сальетти.

— Аидор Бильбикум? — повторил Хунн. — Я никогда не слышал этого имени.

— Мы предполагаем, что он входил в состав тайного общества под названием Уроборос, — сказал Гримпоу.

— Это будет сложно, — прошептал Хунн, почесав голову. — В Страсбурге полным-полно гильдий ремесленников и торговцев, которые собираются втайне, чтобы обсудить свои дела, особенно с тех пор, как начали строить новый собор. Кроме того, у нас тут есть ювелиры, литейщики, алхимики, маги и чернокнижники, а с некоторых пор и тамплиеры. Никто из них не хочет раскрывать имена своих собратьев. Многие члены тайных обществ используют вымышленные имена.

— Мы знаем, что найти его непросто, но ты должен знать кое-что еще. Аидор Бильбикум умер, около двух веков назад, так мы полагаем, — сказал Сальетти.

— Ну, тогда его можно найти только на кладбище! — рассмеялся Хунн, и его слова заставили снисходительно улыбнуться Вейнель.

— Мы подумали, что если сами начнем о нем спрашивать, кто-нибудь может проявить ненужное любопытство, — прибавил Гримпоу.

— Кроме того, должен предупредить тебя, что нас преследуют солдаты барона Фигельтаха де Вокко, — сказал Сальетти. — Возможно, наше пребывание здесь может доставить неприятности.

Хунн поерзал на скамье, прикрыл свои крошечные глазки.

— Ты же знаешь, я готов на все ради тебя и твоего отца, — сказал он, выставляя на стол свежий кувшин вина.

— Я знаю, Хунн, знаю. В любом случае, вероятнее всего, наши преследователи полагают, что мы спрятались в замках Круга, ведь они думают, что мы тамплиеры.

— Ты тамплиер? — с недоверием спросил Хунн.

— По крайней мере, так считает инквизитор Гостель, которого мы встретили в крепости барона де Вокко во время весеннего турнира замков Эльзаса, — пояснил Гримпоу.

Сальетти поведал Хунну об их путешествии, с того дня, как они пришли в замок барона де Вокко, чтобы спасти из плена Вейнель.

— Если барона смертельно ранили, это могли сделать только тамплиеры, желая отомстить за то, что он вместе с королем Франции намеревался захватить замки Круга, — проговорил Хунн.

— В этом я даже не сомневаюсь, поскольку перья на стрелах были бело-черными, как цвета на штандарте ордена Храма, — отозвался Сальетти.

— Точно, — согласился Хунн. — Оставим все до завтра, пока ничто не угрожает нашему сну. Вы устали, да и поздно уже. Идите за мной, я отведу вас в ваши комнаты.

Хунн снова взял со стола свечу и проводил гостей по короткому коридору до темной лестницы, которая вела к жилым комнатам. Огарком, что был у него в руке, Хунн начал зажигать маленькие свечки под потолком, и из сумрака проступил просторный коридор со множеством дверей по обе стороны.

— Я дам тебе ту же комнату, в которой всегда останавливался твой отец, когда приезжал в Страсбург. Возможно, ты сам ее вспомнишь, хотя вряд ли, уж слишком ты в молодости был шебутной, чтобы запоминать подобное. Ему она нравилась, потому что из окна видна река и три башни моста, а когда встает солнце, его лучи падают прямо на постель.

Хунн вручил каждому зажженную свечу, затем попрощался, пожелал хорошего сна, после чего вернулся к себе в спальню, улегся и почти сразу уснул.

А вот поздним гостям не спалось. Гримпоу задул свечу и лежал с открытыми глазами, размышляя о своей судьбе. Итак, он добрался до Страсбурга. Наступила новая пора его жизни. Многое осталось позади: хижина в горах, Дурлиб, аббатство Бринкдум, монахи, долгие часы занятий в библиотеке, ночное созерцание неба вместе с братом Ринальдо, обеды услужливого и трусливого брата Бразгдо, алхимические опыты брата Асбена и таинственные слова слепого столетнего старца Уберто Александрийского. Гримпоу на мгновение представил себе, что бы стало с ним, продолжай он блуждать по дорогам с Дурлибом или останься в аббатстве и прими обет. Всего за несколько месяцев он понял, что бытие, как и сама природа, полно контрастов, чередующихся, повторяющихся, образующих в итоге магический круг, который едва ли можно объяснить. Юноша не сомневался, что ему предстоит еще многое узнать и раскрыть много тайн, чтобы найти и постичь секрет мудрецов. Чудесный камень, оказавшийся в его руках, все изменил, и Гримпоу чувствовал с камнем столь тесную связь, словно тот стал частью его тела.

Сальетти тоже не спал. Рыцарю виделись кровавые поля сражений, страдания и любовь. Он боялся печального будущего, которое могло ожидать их в замках Каменного Круга, а еще отчетливо слышал через тонкую стену, в нескольких шагах от себя, неспокойное дыхание Вейнель, нетерпеливо ожидавшей обещанной и желанной встречи. Девушка же закрыла глаза и предавалась воспоминания о недавнем прошлом и об отце. Однако в ее груди трепетала надежда благодаря вновь обретенной свободе и встрече с Сальетти, который, как ей показалось, влюбился в нее с первого взгляда. И тут Вейнель услышала, как открывается дверь комнаты и как Сальетти зовет ее по имени, чтобы она не испугалась, и поняла, что этой безлунной ночью их обнаженные тела сольются на ложе среди бесконечных ласк и поцелуев.

На следующее утро Хромой Хунн принес новости, такие же свежие, как форель и хлеб, которые он подал к завтраку. Они спустились в зал, еще не проснувшись до конца, и хозяин постоялого двора сказал:

— В Страсбурге новости разносятся быстро.

— И какую новость ты нам принес? — спросил Сальетти.

— В городе только и говорят, что о стреле, ранившей барона.

— Он жив? — спросила Вейнель, надеявшаяся, что барон де Вокко не умер, несмотря на то что он заточил ее в замке: ведь именно барон спас ее от палачей инквизитора Гостеля.

— Ему повезло, стрела угодила в грудь, ниже левого плеча, но сердце не задела. Он тяжело ранен и проклинает итальянского рыцаря, победившего на турнире и укравшего у него возлюбленную. Говорят, хуглары уже складывают романсеро об этом событии, чтобы распевать по деревням и рынкам.

Гримпоу и Вейнель дружно посмотрели на Сальетти, который, по их мнению, вовсе не годился в герои-любовники, о каких поют хуглары.

— Известно, кто стрелял в барона? — спросил Гримпоу, которому этот вопрос не давал покоя, словно жужжание надоедливого шмеля.

— Нет, но все уверены, что это был рыцарь-тамплиер, одетый как деревенский житель, который спрятался на одной из башен крепости. Полагают, что он напал на одного из лучников барона, переоделся в его одежду и встал у зубца стены, прямо напротив помоста.

— Его видели? — не отставал Гримпоу.

Хунн пожевал губу.

— Вроде нет. Думаю, он давным-давно сбежал и укрылся в замках Круга.

— Я знаю, кто пустил стрелу, ранившую барона де Вокко, — сказал Сальетти, и все удивленно воззрились на него.

— Ты видел, как кто-то стрелял? — спросил Хунн.

— Нет, но я говорил с этим человеком по дороге к замку барона, когда мы обогнали несколько кортежей знати.

— Рыцарь Радогиль де Курнильдон?! — догадался Гримпоу.

— Да. Он сообщил мне, что папа Климент отравлен, что король Франции боится, как бы не сбылось проклятие великого мастера храмовников, брошенное на костре за мгновение до смерти в языках пламени. Де Курнильдон сказал мне, что идет в крепость, чтобы исполнить некую миссию. Наверняка не случайно его оруженосец нес на спине большой лук, а у седла висел колчан, полный стрел с черно-белыми перьями. Вероятно, они задумали убить короля Филиппа во время турнира, а когда тот вернулся в Париж, решили покончить с его союзником де Вокко, чтобы не возвращаться с пустыми руками.

— До Страсбурга тоже дошли слухи об этом проклятии и новость о смерти папы. Я не удивлюсь, если очень скоро поползут всякие нелепые слухи, — сказал Хунн.

— Кроме того, этот рыцарь сказал, что ему знаком герб на твоем щите, помнишь? — добавил Гримпоу.

— Да, это так, — подтвердил Сальетти.

Хунн почесал бороду.

— Тамплиеры всегда хорошо разбирались в алхимических символах. Если этот рыцарь — тамплиер, он должен был знать, что солнце на твоем гербе олицетворяет золото, а луна — серебро. Вполне возможно, он был знаком с твоим отцом или дедом, так как у ордена Храма были союзники по всему миру. Поэтому маловероятно, что с ними удалось покончить.

— А что говорят в городе о войне? — спросила Вейнель.

— Из-за своего ранения барон де Вокко вчера приказал Вальдигору Ростволю возглавить войско и наутро отправиться к северной границе, где их уже ждут силы короля Франции. Они намерены напасть на замки Круга сегодня ночью.

— Больше пяти тысяч солдат и сотни рыцарей жаждут стереть с лица земли замки Круга, чтобы завладеть их сокровищами и тайнами, как поступил король Франции в Париже, — процедил Сальетти.

— Если де Вокко и король Франции хотят занять крепость герцога Гульфа Остембергского, для начала им придется справиться с рыцарями замков Круга, а это будет нелегко.

Все замолчали, будто задумавшись о тревожном будущем.

— Значит, война уже началась, — пробормотал Гримпоу.

— Боюсь, что да, и мы мало чем можем помочь, — ответил Хунн.

Сальетти поднялся.

— Займемся тем, ради чего мы приехали. Нам нужно найти того, кого нет, и услышать голос теней, — повторил он слова Гуриельфа Лабокса, отца Вейнель, из записки в приходской книге церкви Корниля.

— Я смотрю, твой слог такой же витиеватый, как и у твоего покойного отца, — усмехнулся Хунн.

Они посчитали опасным вместе выходить на оживленные улицы Страсбурга, ведь, по словам Хунна, все в городе знали, что барон де Вокко разыскивает троих людей — прекрасную даму, итальянского рыцаря и его юного оруженосца, которые сбежали из замка после того, как тамплиеры попытались убить барона. Решили разделиться, чтобы обследовать весь город и не привлечь к себе внимания. Сальетти и Вейнель отправились в кварталы ремесленников и торговцев, а Гримпоу с Хунном поручили обойти площади и наведаться на строительство нового собора, потолковать с каменотесами, а также навестить алхимиков, которых знал Хунн.

 

Голос теней

Страсбург все еще сохранял былое величие, несмотря на опустошившие его недавно грабежи и пожары, вызванные распрями за наследство и земли. Казалось, город вознесся из густого тумана, по зиме устилавшего реку, на которой он стоял; берега реки усеивали деревянные дома с черепичными крышами, подступавшие к крепостным стенам, которые венчали три колоссальных башни, вздымавшиеся над Рейном. Через реку и каналы было перекинуто множество мостов. По ним переправлялись изо дня в день пешие и конные, а также повозки, прибывавшие в город из отдаленных деревень с товарами на продажу.

За два дня Сальетти и Вейнель обошли весь город с севера на юг и с запада на восток, забредая в кварталы, где проживали кожевники, ювелиры, писцы, кузнецы, ткачи, плотники и сапожники. И едва ли не у всех подряд спрашивали, знаком ли им Аидор Бильбикум, но ответом им были недоверчивые взгляды, недоуменные пожатия плечами и даже откровенная грубость. Казалось, это имя внушало горожанам ужас — или они попросту не желали, чтобы соседи заметили, как они беседуют с чужестранцами.

Хунну и Гримпоу тоже не удалось ничего выяснить о человеке, которого они искали.

— Если вы говорите, что никакого Аидора Бильбикума нет, я не понимаю, как можно его искать. Да был ли он вообще, а? — спросил Хунн у Гримпоу, устало вздыхая после беседы с аптекарем, дом которого стоял на углу соборной площади, а в лавке на первом этаже пахло серой и жженым оловом, травами, пряностями, мазями и микстурами, словно в лаборатории аббатства, где ставил алхимические опыты брат Асбен.

Гримпоу не сомневался, что этот аптекарь тоже алхимик и, скорее всего, может дать какую-нибудь подсказку по поводу Аидора Бильбикума, а значит, они наконец услышат голос теней, о котором говорилось в записке Гуриельфа Лабокса, оставленной для Сальетти в церкви Корниля. Но аптекарь притворился, что ничего не знает, вдобавок до смерти перепугался, приняв Хунна за шпиона инквизиции, несмотря на то что они были давным-давно знакомы.

— Если никто ничего не знает, мы никогда не найдем того, что нам нужно, — сказал Гримпоу.

— А что вы ищете, кроме этого старика? — спросил Хунн, хмуря брови.

— Мудрость, Хунн, мудрость, — ответил Гримпоу, восхищенно разглядывая великолепный страсбургский собор, под сводами которого трудились сотни рабочих, подмастерьев и мастеров, завершая розетку на фасаде.

Гримпоу благодаря занятиям в библиотеке аббатства знал, что для возведения столь величественного и прекрасного собора нужно освоить искусство выведения и соблюдения пропорций, основы которого сообщество каменотесов и зодчих держало в самом строгом секрете, и лишь немногие посвященные сумели постичь это искусство. Глядя на могучие статуи у входа в собор, юноша вдруг подумал, что, возможно, из мрака, царившего внутри каменных стен, он услышит голос теней.

На площади перед собором они переговорили с несколькими мастерами, обтесывавшими огромные каменные глыбы с высоких лесов, с которых свисали во множестве шкивы и веревки, предназначенные для подъема обработанных фрагментов. Никто из мастеров никогда не слышал имени Аидора Бильбикума, однако Гримпоу бросилось в глаза, что каждый каменщик вырезает на камне какие-то знаки, вроде личных меток, и что эти знаки подозрительно схожи с буквами послания, которое имел при себе отец Сальетти. Быть может, шифр, которым пользовались мудрецы общества Уроборос, составлен на основе этих вот знаков, каждый из них соответствует определенной букве? «Если так, значит, мудрецы Уробороса тесно связаны с мастерами-каменщиками», — заключил Гримпоу, но с Хунном догадкой делиться не стал.

Кроме того, они сходили в квартал, где крутились колеса бесчисленных водяных мельниц, но и там ничего не выяснили. Аидор Бильбикум — да жил ли когда-либо такой человек?

На пути к постоялому двору, где договорились встретиться с Вейнель и Сальетти, у широкого канала они столкнулись с похоронной процессией. Свет факелов выхватил из сумерек ветхие дроги, за которыми люди в масках несли скелет, обернутый в черный саван. Приглушенно рокотали барабаны, а толпа размахивала руками, кривлялась и истошно вопила.

— Они празднуют Ночь колдовства, идут хоронить труп зимы и приветствовать весну, — пояснил Хунн, замедляя шаг и вглядываясь в маски.

Гримпоу засмотрелся на акробатов, что играли с огненными шарами на длинных цепях, и даже не заметил, как отстал от Хунна. А когда сообразил, что остался в одиночестве, то завертел головой, приподнялся на мысках, высматривая хозяина постоялого двора, но того нигде не было видно.

И тут Гримпоу заметил юную особу, приближавшуюся к нему. Голову девушки покрывала черная накидка, взгляд был настороженным, под глазами темнели синяки.

— Подойди, юноша, и дай прочитать твое будущее по руке, ибо ведомо мне, что тебя задет, — проговорила девушка, и ее томный голосок зачаровал Гримпоу.

Юноша послушно протянул руку. Он не мог объяснить, чем его привлек этот голос; он словно услышал пение сирен, о которых рассказывал брат Ринальдо Метц в аббатстве Бринкдум. Вдруг вспомнилось, как Сальетти со смехом рассказывал о своих предсказаниях барону де Вокко. Так или иначе, юноша позволил себе соблазниться нелепой идеей — познать будущее, незримо начертанное в линиях руки. Что-то внутри побуждало Гримпоу сопротивляться, но от нежного прикосновения пальцев девушки по коже побежали мурашки, пробуждая незнакомые доселе мечты и желания, и он замер, не в силах сдвинуться с места.

— У тебя руки принца, — прошептала девушка, — но ты не знатного происхождения.

— Я пришел с пастухами, — соврал Гримпоу, покоренный пронзительным взглядом черных глаз.

— Ты пришел издалека. От тебя пахнет травами и полевыми цветами, дымом и костром. — Девушка глубоко вдохнула, будто пытаясь определить по запаху, откуда он пришел.

Гримпоу молча разглядывал предсказательницу, а та пристально изучала линии его ладони.

— Еще я вижу былые печали, боль утраты и горький плач.

Девушка с нежностью провела указательным пальцем по руке Гримпоу. Юноше подумалось о любовных ласках, о которых столько говорил Побе де Ланфорг и которые ему так хотелось познать.

— Моя мать умерла очень давно, — снова соврал Гримпоу, чувствуя, его пробирает дрожь.

— Однако ты не одинок. Те, кто идет с тобой, защищают тебя и скользят по твоей жизни, будто узелок по веревке.

— Я не понимаю, — признался Гримпоу.

— За тобою присматривают, но помочь готовы не всегда, — объяснила девушка, помолчала, зажмурившись, словно заглядывая за пределы яви, и наконец произнесла: — Ты устал от вопросов, на которые нет ответа, и надеешься постичь истину через созерцание.

С каждым мгновением лицо девушки становилось все резче и словно темнее.

— Кто вы? Чего вы хотите от меня? — растерянно пробормотал Гримпоу.

Несмотря на рокот барабанов, юноше почудилось, что город затих и слышен лишь голос юной незнакомки. Даже гам толпы с факелами и в масках диковинным образом отдалился, как будто все это был мираж. Он видел судорожные движения и кривляния, дерганье рук в свете факелов, однако не слышал ничего, кроме опьяняющего шепота девушки.

— Иди в собор и постучись три раза в дверь справа, где стоят статуи мудрых дев, — сказала та, не отпуская его руки. — Человек, которого ты ищешь, хочет с тобою поговорить. Приходи один, иначе никогда его не увидишь. — Она провела рукой по ладони Гримпоу, будто подарив последнюю ласку, и растворилась в беснующейся толпе.

С моста был виден силуэт страсбургского собора, слабо освещенного лунным светом. Юноша вновь попытался высмотреть Хунна, но окружавшая толпа представляла собой плотную массу безликих тел, обезумевших от демонического обряда, устроенного с позволения епископа ради успокоения грешных душ.

Гримпоу, расталкивая встречных плечами, выбрался из толпы и направился безлюдными и темными улицами к собору, размышляя о том, не расставили ли ему ловушку, чтобы завладеть камнем. Искать Аидора Бильбикума по всему городу казалось единственной возможностью найти того, кого уже нет, но, возможно, тем самым они невольно выдали, что камень у них и что они ищут секрет мудрецов. А если, как говорил Хунн, в Страсбурге полным-полно тайных обществ, любой мог догадаться об их уловке и попытаться завладеть камнем. Плутов везде хватает, и, быть может, у кого-нибудь хватило ума устроить засаду, он придет в собор, а его схватят и начнут выпытывать все, что он знает о камне и о секрете мудрецов.

Предаваясь раздумьям, Гримпоу дошел до собора. По углам площади горело несколько факелов. Юноша увидел статуи трех женщин рядом с неким мужчиной. Должно быть, те самые мудрые девы, о которых говорила незнакомка. Он подошел к двери, сильно постучал три раза, в такт бешено колотящемуся сердцу. Гримпоу не знал, что ждет его в церкви, но отступить уже не мог. Уйди он сейчас, возможность услышать голос теней может больше и не выпасть, а поиск секрета мудрецов останется незавершенным.

Дверь открылась со скрипом, но никто не вышел навстречу. Гримпоу подождал какое-то время, всматриваясь во мрак, и вдруг различил тусклый огонек в глубине собора. Он шагнул вперед, хотя колени подгибались от страха. Надо было предупредить Сальетти, подумал он, пусть предсказательница и говорила, что его ждут одного.

Слабое пламя церковной свечи освещало центральный неф. Гримпоу приблизился к источнику света, его лицо проступило из мрака, и тогда он услышал голос, исходивший из темноты.

— Кого ты ищешь?

Гримпоу, довольный тем, что услышал голос теней, огляделся, тщетно пытаясь понять, откуда исходит голос.

— Аидора Бильбикума, — просто ответил он.

Голос откликнулся, будто эхо:

— Аидора Бильбикума? Его больше нет, он умер много веков назад.

— Я знаю, — согласился Гримпоу.

— Я думал, придет Джакопо де Эсталья.

— Джакопо де Эсталья замерз зимой в горах близ аббатства Бринкдум, — смиренно ответил Гримпоу.

Настало молчание, и юноша воспользовался этим, чтобы задать свой вопрос.

— Что за девушка велела мне сюда прийти?

— Просто девушка, переодетая ведьмой, чтобы остаться незамеченной в Ночь колдовства, — ответил голос и тут же спросил: — Зачем тебе нужен Аидор Бильбикум?

— У меня для него послание.

— Можешь передать мне.

— На небе есть свет и тьма.

— Ты был в Долине солнца?

— Да, в крипте церкви Корниля.

— Как тебе это удалось?

— Я провел ключом по надписи и по знаку.

— И что случилось?

— Открылся склеп без тела.

Гримпоу понимал, что голос, который с ним говорит, принадлежит человеку, никак не призраку, но ему почему-то хотелось как можно скорее выйти из мрачного собора.

— Камень у тебя с собой? — спросил голос.

— Да, — ответил Гримпоу без раздумий. — Хотите его забрать?

— Нет, камень выбрал тебя, — ответил голос.

— И что я должен делать?

— Истолковывать секретные знаки, как и прежде. За этой свечой ты найдешь полный текст той страницы, которой не хватало в манускрипте Аидора Бильбикума.

— Откуда он взялся?

— Я нашел его в мастерской одного местного жителя, очень-очень давно.

— Гуриельф Лабокс тоже умер, — сказал Гримпоу.

— Значит, только мы двое живы, — ответил голос из мрака. — Поэтому ты должен найти секрет мудрецов и сделать так, чтобы он стал доступен другим, чтобы человечество познало свет мудрости, а не прозябало во мраке суеверий и невежества.

Гримпоу подошел к подсвечнику, на котором стояла большая свеча, и нашел за ним, на каменном полу собора, лист пергамента. Он поднес лист к свету и прочитал:

— Это очередное зашифрованное послание! — воскликнул Гримпоу, но голос теней ничего не ответил.

 

В бочках

На обратном пути к постоялому двору Хунна, возвращаясь по узким и темным улицам, окружавшим собор, Гримпоу наткнулся на группу солдат, похоже, тоже праздновавших Ночь колдовства, но по-своему. Один напевал мелодию, которую Гримпоу слышал от Дурлиба в лесах Ульпенса, а другие брели, шатаясь, со шлемами набекрень, и клинки их волочились по земле. Юноша молча прошел мимо, а солдаты его и не заметили, ибо напились так, что дома колыхались у них перед глазами, будто они плыли по бушующему морю.

В таверне на первом этаже постоялого двора компании крестьян, ремесленников и каменотесов налегали на вино, которое ставили им на столы в огромных кувшинах; они решительно подносили ко рту чарку за чаркой, и вино текло по бородам и усам.

Гримпоу спустился по ступенькам и увидел за стойкой Хунна, разговаривавшего с каким-то оборванцем. Завидев юношу, Хунн тут же подскочил к нему.

— Я уже начал беспокоится, все ли с тобой в порядке, — прошептал он, вытирая руки грязной тряпкой.

— Я встретил того, кого нет! — выпалил Гримпоу, сгорая от желания рассказать кому-нибудь, что с ним приключилось.

— Аидора Бильбикума? — недоверчиво переспросил Хунн.

Гримпоу кивнул.

— Где Вейнель и Сальетти? Мне нужно их увидеть как можно скорее.

— Я сказал им, что ты потерялся в толпе у каналов, и они отправились тебя искать. Думаю, должны вот-вот вернуться. Лучше поднимайся к себе и подожди. Свеча у лестницы. — И Хунн повернулся к человеку, с которым говорил до появления юноши.

Гримпоу открыл дверь рядом со стойкой, вслепую пошел по узкому коридору, ощупывая руками стену, нашел и зажег огарок свечи. Та, словно нимб, осветила его лицо, и в сопровождении собственной тени на стене юноша поднялся в свою комнату и запер дверь на задвижку.

Он взял с пола другую свечу, затем сел на подоконник и вытащил из-под полы лист, полученный в соборе. Гримпоу хотел было перечитать текст, но тут в дверь тихо постучали. Сердце екнуло, однако юноша открыл — и увидел встревоженные лица Вейнель и Сальетти.

— Можно узнать, где тебя носило? Ты нас до смерти напугал, — набросился с упреками Сальетти.

Гримпоу отмахнулся.

— Я встретился с тем, кого нет, и слышал голос из тени! — сообщил он с довольной улыбкой.

— Что? — не поверила Вейнель.

— Сейчас расскажу, но сначала посмотрите вот на это, — сказал Гримпоу, показывая недостающую страницу из манускрипта Аидора Бильбикума.

Сальетти тут же позабыл все обиды, схватил лист пергамента, поднес его к свече, а Вейнель с любопытством смотрела из-за его плеча.

— И что это означает? Каждое слово кажется загадкой, — прошептал Сальетти.

— А чего ты, собственно, ждал? Помнишь, что писал Аидор Бильбикум? «Тот, кто ищет секрет мудрецов, должен видеть во мраке и преодолеть хаос неподдающихся разгадке загадок», — на память прочитал Гримпоу.

— Гримпоу прав, — сказала Вейнель. — Сейчас вы, по крайней мере, знаете, с какими загадками предстоит столкнуться.

Сальетти посмотрел в глаза девушке.

— Может, ты объяснишь, что мы ищем? Ты ведь тоже причастна, мы всем этим обязаны нашим отцам.

— Позволь, я прочту текст, — сказала Вейнель, принимая вызов Сальетти, довольная тем, что ее признали своей. — Думаю, здесь три загадки, а не одна. Первая тут:

— Вторая загадка заключается в этих строках:

— А третья такова:

Было очевидно, что Сальетти, влюбленному в Вейнель, ее слова слаще меда.

— Что ж, вот загадки, которые мы должны разгадать, чтобы найти секрет мудрецов, но как нам понять, что они означают?

— Начнем с начала, — сказала Вейнель. — Мой отец всегда говорил, что это лучший способ разгадывать тайны.

— Первое, что нужно выяснить, — местонахождение опечатанной комнаты, в которой время есть жизнь и смерть, — проговорил Сальетти.

— А для этого мы должны следовать указаниям знаков, — добавила Вейнель.

— Кажется, я знаю, где находится опечатанная комната, — сказал Гримпоу. — Я думал об этом, возвращаясь сюда, и вот что надумал. Знак — Уроборос, другого нет. Это змея, кусающая себя за хвост. И если мы будем придерживаться этого знака, то… — Он сделал паузу, ожидая, что Вейнель или Сальетти закончат фразу.

Они оба задумались, и Вейнель догадалась первой.

— Круг! Знак Уробороса вычерчивает круг от головы до хвоста, который кусает змея.

Сальетти восхищенно посмотрел на девушку.

— Опечатанная комната находится в одном из замков Круга! — заключил Гримпоу, и все порадовались этому выводу, однако на лице Сальетти отразилось сомнение.

Гримпоу вздрогнул и проснулся, весь в поту. Перед глазами все еще стояли кошмарные картины сумбурного сна. Ему приснился кошмар, он видел кровоточащее тело Сальетти среди сотен трупов. Гримпоу стоял рядом, и на его глазах инквизитор Бульвар Гостель выхватил камень из его рук, а он нисколько не противился. Доминиканский монах залился смехом и велел солдатам отвести его к палачам. Потом он увидел себя, привязанного к дыбе, и собственный крик ужаса заставил юношу проснуться.

В коридоре послышался глухой стук — это стучали деревянные каблуки Хунна. Гримпоу вскочил, отодвинул задвижку и увидел, что Сальетти тоже выглядывает в коридор из комнаты Вейнель.

— Что не так, Хунн? — спросил Сальетти хозяина постоялого двора, который определенно выглядел встревоженным, даже напуганным.

— Вам нужно немедленно уезжать из Страсбурга! Инквизитор Бульвар Гостель уже в городе вместе с ищейками барона. Они задержали нескольких каменщиков и кое-кого из алхимиков, обвинив в том, что они могли дать вам приют.

— Мне следовало убить этого доминиканца, когда он был у меня в руках, — процедил Сальетти сквозь зубы.

— Я спущусь во двор, приготовлю лошадей, — сказал Гримпоу, одеваясь прямо в дверях комнаты.

— Вы не сможете уехать верхом. У мостов солдаты проверяют всех, кто входит и выходит из ворот. Я запрягу ваших лошадей в мою повозку, а вас спрячу в бочках из погреба.

— Если выберемся из города, то сразу поскачем к замкам Круга, — сказал Сальетти.

— Замкам Круга? Хочешь сбежать от костра, чтобы попасть в настоящий ад? Осада уже началась, я слышал, что барон де Вокко, толком не оправившись от ран, возглавил войско вместе с Вальдигором Ростволем. Им удалось захватить три замка на западе, а рыцари Гульфа, защищавшие их, укрылись в крепости герцога.

— Попробуем пройти через восточное ущелье. Если мы отправимся в путь прямо сейчас, то до наступления ночи уже будем там, — настаивал Сальетти.

Хунн подготовил повозку, запряг в нее лошадей своих гостей и одну свою, а на повозку взгромоздил шесть бочек: три были с вином, а еще три — с потайным дном, настолько просторные, что внутри мог спрятаться сидящий на корточках человек. Потом Гримпоу и Сальетти помогли Вейнель забраться в одну из бочек и следом залезли сами, ощущая себя заживо погребенными. Хунн закрыл бочки крышками, промазав как следует жиром, чтобы казалось, что они закупорены, залез на облучок, стегнул лошадей и выехал с постоялого двора.

Повозка быстро миновала квартал ремесленников и пустынную улицу писцов и книжников, совершенно обезлюдевшую с тех пор, как начались преследования инквизиции. Потом проехали кладбище, оставляя позади справа длинный ряд кипарисов, длинных и тонких, как шпили башен, торчавших над их макушками. Пересекли мост с тремя стрельчатыми арками и тремя смотровыми башнями, возвышавшимися над Рейном, и направились к северо-восточным воротам, которые охраняли солдаты, вооруженные мечами и копьями.

Хунн остановил повозку и занял очередь за другими экипажами, которые часовые дотошно проверяли. Он кое-как слез с облучка, огляделся, убедился, что солдаты увлечены проверкой повозок с зерном, сеном, зеленью, дичью и свиньями, и притворился, будто подтягивает веревки, удерживающие бочки.

— Сидите тихо, даже не дышите, мы у ворот, — прошептал Хунн.

К нему направился коренастый сержант с красным и угрюмым лицом, в сопровождении двух солдат. Хунн пошел навстречу, усиленно припадая на увечную ногу.

— Да это же калека Хунн! Тебя что, барон послал утолить вином нашу жажду? — язвительно спросил сержант, снял шлем и провел рукавом по покрывшемуся потом лбу.

Гримпоу, Вейнель и Сальетти затаили дыхание, услышав хриплый голос стражника, и зажмурились — так, на всякий случай.

— В нынешние времена у барона де Вокко есть дела поважнее, чем утолять вашу жажду моим вином, старый плут, — отозвался Хунн, радуясь своей удаче: ведь этот сержант частенько заходил к нему в таверну.

— Ладно, давай показывай, что внутри, и скажи, кому везешь столь ценный груз, — сказал сержант, подходя к повозке.

— Я везу шесть бочек отличнейшего вина одному торговцу тканями, в соседний Изброден, а если ты откроешь бочки, я потеряю товар. Они запечатаны, чтобы божественный напиток не пролился, не приведи Господь. — Хунн усмехнулся. — А коли не терпится попробовать, можешь взять бурдюк, который я прихватил, чтобы по возвращении отметить удачную сделку, порадовав собственную глотку. — И он стянул полотно с повозки и предъявил шесть бочек и два бурдюка вина.

Сержант почесал голову, будто в нерешительности.

— Посмотрим, не врет ли нам этот хитрый калека, любитель надувать пьяных воинов, — сказал наконец сержант и подал знак солдатам.

Один из них отдал свое копье товарищу, взял бурдюк, развязал и сделал хороший глоток.

— Вкусно, — просто сказал солдат и передал бурдюк сержанту.

Тот поднял бурдюк и пригубил. Затем вытер рот рукой, не оставив на усах ни капли, и сказал:

— Подарок мы оставим себе, а ты проваливай, покуда я не забрал и бочки.

Сидевшие в бочках с облегчением вздохнули.

Хунн забрался на облучок, и, собираясь стегнуть лошадей, спросил сержанта:

— Что стряслось-то? Отчего такая суматоха?

— Ищут троих беглецов, сбежавших из крепости барона де Вокко после того, как кто-то его ранил. Говорят, один из них — рыцарь, победивший в весеннем турнире замков Эльзаса, а сопровождавшая его дама — колдунья.

— И ты этому веришь? — фыркнул Хунн.

— Я верю только тому, что видят мои глаза, а когда я пьян, то и им тоже, — расхохотался сержант, и его смех внутри бочек прозвучал раскатами бури.

Хунн погнал лошадей и вскоре пересек последний мост, оставляя Страсбург позади.

Они ехали по дороге на север. Удалившись на достаточное расстояние от моста. Хунн остановил повозку рядом с высокими зарослями, слез с облучка и поспешил снять полотно с бочек. Затем снял крышку с первой бочки, а тот, кто сидел внутри, помогал ему, толкая вверх.

Это оказалась Вейнель, которая высунула встрепанную головку на свет и выбралась из бочки с помощью Хунна.

— Я думала, что навсегда там останусь! — воскликнула она, жадно глотая воздух.

— Помогите мне снять крышки с других бочек, — попросил Хунн.

Сальетти и Гримпоу выпрыгнули наружу, словно лисята, впервые выбравшиеся из норы. Они забрали коней из повозки, оставив только лошадь Хунна, и поблагодарили того за все, что он для них сделал. Перед тем как расстаться, Сальетти вытащил из кожаного мешочка толику золота и отдал Хунну.

— Возможно, тебе придется на время покинуть Страсбург. Это поможет переждать, пока не убедишься, что инквизитор Гостель больше не хочет зажарить тебя на решетке, как барашка.

— Ты же знаешь, я не ради золота вам помогаю. Вы с твоим отцом сделали бы для меня то же самое. Но я не откажусь от золота, не надейся. Уж больно не хочется радовать этого гнусного доминиканца. Пожалуй, поеду на юг, в Мюльхаус, к брату, которого я уже несколько лет не видел. Думаю, он еще жив, а если и не так, я, может быть, останусь помочь его семье. У него одиннадцать детей, а он всего-навсего разводил свиней.

Все обнялись, и Хунн пожелал им удачи в поисках мудрости, хотя и признался, что не понимает, как можно найти этакое сокровище.

 

Запечатанная комната

Когда они миновали ущелье, вдалеке показалось густое облако дыма, нависшее над замками Круга на западе. Тысячи всадников, крошечные, как муравьи, скакали по равнине, направляясь к крепости Гульфа Остембергского, и никто не выходил им навстречу, чтобы помешать их продвижению.

— Войско барона Фигельтаха де Вокко сровняло с землей несколько замков Круга, чем обеспечило себе проход к крепости герцога. Если мы не поторопимся, они захватят и ее, — сказал Сальетти, обозревая окрестности из седла. Гримпоу и Вейнель тем временем наслаждались красотами открывшейся им долины.

Густая трава покрывала луга, через которые с востока на запад бежали прозрачные воды бурной реки. Именно там возносились к небу восемь титанических утесов, увенчанных замками Круга. В центре, на высоком плоскогорье, окаймленном скалами, возвышалась знаменитая крепость герцога Гульфа Остемберга, защищая своими башнями и стенами спрятавшийся за нею городок.

Путники подстегнули лошадей и помчались вперед быстрее ветра, прежде чем их заметили и бросились вдогонку.

Попасть на плоскогорье, где находилась крепость Гульфа, было возможно только с восточной стороны, где утес с головокружительной резкостью обрывался вниз. Часть крепостной стены, под наблюдением возведенного на разводном мосту небольшого укрепления, защищал глубокий и широкий овраг. За ним высились две круглых башни, разделенных стеной, в которой виднелись ворота, что вели к укреплению у подножия утеса. Своды и стены туннеля между внешними и внутренними воротами изобиловали ловушками и всяческими хитроумными защитными приспособлениями для врага, которому все же удастся добраться сюда живым, преодолев наружные препятствия при входе — цепи, преграждающие путь всадникам, бойницы, откуда стреляли лучники, и дыры в сводах, откуда на нападающих лилось раскаленное масло и рушились камни. Перед теми же, кто сумеет преодолеть первую линию обороны, открывалась дорога к замку, чьи башни и стены возвышались на скале над бездной. Крепость на крепости.

Как ни удивительно, путники, оставив за спиной извилистую дорогу до вершины утеса, без труда проникли в замок герцога Гульфа Остемберга. Едва стражники на башнях, окаймлявших ворота, увидели рыцаря и двух оруженосцев, удирающих от отряда воинов барона де Вокко, сейчас же затрубили трубы, решетка ворот поднялась, а разводной мост опустился.

Оказавшись внутри нижнего укрепления, Сальетти представился начальнику стражи и попросил немедленной аудиенции у герцога. Не успел он объяснить, по какому поводу хочет видеть правителя, как к ним подошел рыцарь, знакомый и Сальетти, и Гримпоу.

— После вашего неожиданного бегства с арены для состязаний барона я уже не надеялся снова вас увидеть, а еще меньше — встретить здесь, в этом убежище тамплиеров, — произнес голос у них за спинами.

Путники обернулись и увидели рыцаря Радогиля Курнильдона, того самого, с которым Сальетти беседовал близ крепости барона де Вокко. Именно Курнильдон рассказал, что папа Климент отравлен и что у него важная миссия в крепости барона, которая не имеет отношения к состязаниям. Сальетти не без оснований подозревал, что Курнильдон или его оруженосец могли выпустить ту стрелу, которая ранила барона де Вокко, благодаря чему они смогли бежать из крепости, взяв инквизитора Бульвара Гостеля в заложники.

На рыцаре Курнильдоне была длинная белая рубаха поверх кольчуги, с пояса свисал меч. На вороте рубахи алел большой крест ордена Храма, с плеч ниспадал длинный плащ с таким же крестом. Гримпоу внимательно оглядел рыцаря; юноше сразу вспомнилось, что точно такой же наряд он видел в подземной крипте аббатства Бринкдум, когда служка Кенсе показал ему меч тамплиера, принадлежавший некогда брату Ринальдо Метцу.

— Как вас сюда занесло? — спросил тамплиер, протягивая руку Сальетти и жестом давая знать капитану стражи, что их можно оставить наедине.

— Мы бежали из Страсбурга от инквизитора Гостеля, — ответил Сальетти, пораженный этой встречей.

— Если бы вы не заслонили мою цель, я бы сам покончил с этим треклятым монахом, всадив ему стрелу между глаз. Вы увезли его как заложника и что дальше?

— Я столкнул его в Рейн, подумал, что течение сделает остальное, — ответил Сальетти, лицо которого выражало сожаление.

— Надо было всадить ему кинжал в сердце, — процедил тамплиер, хмыкнул и хлопнул рукой в латной рукавице по плечу Сальетти.

Вейнель и Гримпоу не скрывали радости оттого, что успели добраться до крепости прежде, чем их догнали воины барона де Вокко. Им не терпелось отправиться на поиски запечатанной комнаты, где время есть жизнь и смерть, как гласил манускрипт Аидора Бильбикума. Но они не знали, удастся ли им найти эту комнату раньше, чем войска барона и короля Франции нападут на крепость, чтобы завладеть наконец секретом мудрецов. По пути к замкам Круга Гримпоу рассказал Вейнель легенду о девяти рыцарях-тамплиерах и о магическом предмете, который более двух веков назад они перевезли из Храма Соломона в Иерусалиме во Францию, а потом объяснил девушке, что, по слухам, секрет мудрецов спрятан в крепости герцога Гульфа. Однако они прекрасно знали, что на самом деле в крепости спрятан вовсе не секрет мудрецов, так как, судя по манускрипту Аидора Бильбикума, им еще предстоит отправиться на таинственный остров Жирап, где живут монстры, чтобы встретиться с дьяволом и найти у его ног последние слова, а кроме того, пройти через колонны и попасть в некий лабиринт, чтобы посеять там зерно, из которого вырастет цветок. Гримпоу не переставал думать, что означает столь хитроумный шифр, и подозревал, что если они обретут бессмертие в запечатанной комнате, то смогут увидеть конец Незримого Пути, который приведет их к секрету мудрецов. Больше всего его беспокоил тот кошмар, от которого он в ужасе проснулся прошлой ночью на постоялом дворе Хунна: ведь он увидел истекающего кровью. Сальетти среди сотен трупов. Что-то внутри юноши подсказывало, что это не просто дурной сон.

— Я видел, что войско барона и короля Франции уже сровняло с землей несколько замков Круга, — сказал Сальетти.

— К нашему большому сожалению, это так, несмотря на самоотверженное сопротивление рыцарей и солдат герцога Гульфа. Но тысяче человек не продержаться против шести с лишним тысяч воинов и осадных машин. К счастью, все жители замков успели укрыться в этой неприступной крепости, — сообщил Радогиль Курнильдон. — Ступайте за мной, я вас отведу к герцогу Гульфу, который очень хочет с вами познакомиться. Он с дозорной башни наблюдает за войсками барона и готовит крепость к долгой осаде.

— Гульф Остембергский знает обо мне? — удивился Сальетти.

— Разумеется. Он мне говорил, что был лично знаком с вашим отцом, что они были хорошими друзьями, — ответил тамплиер. Пораженный Сальетти сбился с шага. — Когда я вернулся в крепость после турнира у барона де Вокко, то рассказал герцогу, что видел ваше бегство с арены и похищение юной красавицы, которая вас ныне сопровождает. Он пришел в восторг. А когда увидел, что некие всадники скачут по долине, будто за ними гонится сам дьявол, то велел мне спуститься и немедленно открыть ворота. Можете поверить, герцог Гульф очень рад принять вас в своей крепости, несмотря на столь трагические обстоятельства.

Сальетти знал, что его отец частенько ездил в Страсбург, да и он сам несколько раз сопровождал его, когда учился. Но он никогда и предположить не мог, чтобы его отец и герцог Гульф были знакомы. «Если это так, — подумалось ему, — то Вейнель, вероятно, была права, когда сказала, что мой отец встречался с другими мудрецами в замках Круга».

Они поднялись к верхней крепости по такой узкой дорожке, что по ней с трудом могли пройти в ряд две лошади. Миновали туннель и решетку, которую подняли при их приближении, и очутились в просторном дворе. Солдаты сновали по стенам, готовясь к обороне; все понимали, что нижнее укрепление не устоит перед колоссальным войском барона и короля Франции.

Между высоких зубцов башни герцог Гульф Остембергский с горечью смотрел на приближение врага, которого было не остановить. Три замка Каменного Круга, расположенные на западе, уже пали под натиском рыцарей барона де Вокко и догорали, словно громадные факелы. Гарнизоны и жители этих замков укрылись в крепости и вместе с прочими воинами герцога готовили стрелы, острили мечи и наполняли водой бочки, чтобы тушить пожары.

Гульф Остембергский был едва ли старше Сальетти, но голубые глаза и бородка с ранней проседью придавали ему вид человека, умудренного годами.

— Вы приехали в тяжелый час, дикость невежества зальет кровью все вокруг, — сказал герцог Гульф, заметив Сальетти и двух оруженосцев, которых подвел Радогиль Курнильдон.

— Если вашей крепости угрожают дикари, я рад, что поспел вовремя, чтобы сражаться рядом с вами и вашими рыцарями, — ответил Сальетти, слегка поклонившись.

Вейнель и Гримпоу молча ждали, пока Сальетти их представит.

— В таком случае добро пожаловать в замки Каменного Круга. Мы вам рады, как всегда были рады вашему отцу, Джакопо де Эсталья, пусть он никогда не брал в руки меча и воевал лишь своей мудростью.

— Яне знал, что мой отец бывал в вашей крепости, — сказал Сальетти.

— Ваш отец был близким другом моего отца, а также прочих мудрецов, что прежде собирались в одном из залов этого замка несколько раз в году, — объяснил герцог, и во взгляде его промелькнула тоска по далеким и счастливым временам.

Услышав о некоем зале, где собирались мудрецы, Сальетти, Гримпоу и Вейнель переглянулись. Они-то думали, что им придется потрудиться, чтобы найти запечатанную комнату, а оказывается, она вполне доступна.

— Рыцарь Курнильдон сказал, что и вы дружили с моим отцом, — продолжал расспрашивать Сальетти.

— Я был совсем юным, когда ваш отец подарил мне любопытный прибор, который превращал маленькое в большое, а если его поставить перпендикулярно солнечным лучам, мог воспламенить что угодно, — сказал герцог с улыбкой.

— Тогда вы, скорее всего, знакомы и с мудрецом по имени Гуриельф Лабокс, — предположил Сальетти.

— Именно так, он был одним из тех, кто навещал меня, — подтвердил герцог.

Сальетти жестом велел Вейнель и Гримпоу подойти и представил их герцогу. Потом поведал о заснеженных лесах Ульпенса и о смерти отца Вейнель от рук инквизитора Гостеля. Гёрцог выразил соболезнование и добавил:

— Я уверен, наша встреча в столь тяжкий час неслучайна и как минимум послужит поводом помянуть наших родителей. Идемте со мной, я покажу вам зал, где собирались мудрые мужи, и расскажу одну историю, которую еще никто не слышал.

Гульф оставил рыцаря Курнильдона вместо себя и покинул башню в сопровождении гостей. Они молча спустились во двор, где воины герцога во всеоружии поджидали медленно приближающегося с запада врага. Гульф Остембергский сознавал, что ему не следует покидать своих солдат и передавать командование, но полагал, что должен исполнить старинную клятву, и потому направился в зал, где в былые времена собирались светлейшие умы, и куда он не входил ни разу после смерти отца. Вейнель и Сальетти верили, что их связывает с Гульфом нечто неосязаемое, совместная история их родителей и стремление к мудрости. Совсем скоро им предстояло узнать наверняка, что их объединяет.

Герцог пересек двор и отодвинул засов сводчатой железной двери, затем взял факел, висевший на кольце в стене, зажег его, и все спустились по узкой винтовой лестнице, выводившей в маленький круглый зал. Он был абсолютно пуст. Потолок овальной формы, должно быть, символизировал небо. Кое-что в этом помещении привлекло внимание Гримпоу, Вейнель и Сальетти, едва они переступили порог. Напротив входа, посередине стены, имелся рельеф, надпись крупными буквами на латыни.

ВРЕМЯ И ЖИЗНЬ

ВРЕМЯ И СМЕРТЬ

«Время и жизнь, время и смерть», — повторили все трое про себя, не сомневаясь, что где-то совсем рядом должна находиться запечатанная комната, где время есть жизнь и смерть, как сказано в манускрипте Аидора Бильбикума.

Герцог Гульф заметил, что вырезанный на стене текст привлек внимание гостей, особенно Гримпоу, глядевшего на латинские буквы с таким видом, будто он прозревал за ними нечто большее.

— Пока еще не слишком поздно, я бы хотел рассказать вам об этой загадочной надписи, — сказал Гульф торжественно. — Один из моих далеких предков, Атреболь Остембергский, в юности был учеником мудреца по имени Аидор Бильбикум, который два века тому назад побывал на Востоке, поддавшись увлечению астрономией; там, по всей видимости, этот загадочный мудрец вручил моему предку чудодейственный камень. В легендах его обычно называют lapis philosophorum. Кроме того, он указал ему место в Храме Соломона в Иерусалиме, где спрятан чудесный предмет, чья мощь столь удивительна, что его возжелали бы все короли и императоры, узнай они о его существовании. Атреболь Остембергский отвел Аидора Бильбикума в те далекие земли до того, как начались крестовые походы, и они вместе с тайным обществом мудрецов под названием Уроборос поручили девяти рыцарям, называвшим себя тамплиерами (потому что когда-то они останавливались в конюшнях Храма Соломона), защитить от нападений сарацин и бандитов повозку с чудесным грузом по дороге во Францию. Миссия их щедро оплачивалась золотыми слитками. Когда они добрались до места, мудрецы Уробороса спрятали магический предмет, а девять рыцарей учредили могущественный орден Храма, в честь Храма Соломона в Иерусалиме, где они прожили в течение многих лет как монахи-воины, защищавшие паломников…

— Все, что вы рассказали, кроме того, что ваш предок Атреболь Остембергский был одним из создателей секретного общества Уроборос, нам уже известно, о том же самом говорится в манускрипте самого Аидора Бильбикума под названием «Космическая сущность камня», — перебил Сальетти. — Но продолжайте, пожалуйста. Думаю, вы поведаете нам недостающие факты этой фантастической истории.

— Это история превратилась в легенду, когда рыцари ордена Храма добились такой власти и скопили столько богатств, что возбудили зависть священников, королей и императоров. Все стали думать, будто девять рыцарей Храма и вправду нашли бесценное сокровище. Но сначала я расскажу вот что: моему предку Атреболю Остембергскому, поскольку он был любимым учеником мудреца Аидора Бильбикума, было поручено похоронить последнего в никому не известной крипте…

Сальетти снова перебил.

— Эта крипта находится в церкви Корниля, к северу от Ульпенса, — сказал он.

— Я вижу, что не ошибся, предполагая, что камень у вас. Без сомнения, вас заинтересует то, что я собираюсь рассказать.

Мой предок Атреболь Остембергский получил от Аидора Бильбикума камень, а после того, как похоронил своего учителя вместе с известным вам манускриптом, он спрятал в секретном месте этого замка ключи, которые ведут к секрету мудрецов. Атреболь никому не открыл, где спрятал ключи, а когда его дети выросли, заставил их поклясться, что они ни с кем не станут делиться этой историей — разве что в крепость придет истинный мудрец. Такого человека они должны были привести в этот зал и оставить одного на столько, сколько ему будет нужно, и не удивляться, если вдруг больше его не увидят.

Последние слова герцога встревожили Гримпоу. Он никак не мог понять, что это значит. Юноша даже вообразил себе, что мудрец растворяется в воздухе, исчезает, как исчез у него на глазах труп отца Сальетти.

— Кроме того, Атреболь Остембергский заставил своих детей поклясться, — продолжал Гульф, — что эту историю они в свою очередь перескажут собственным детям и потребуют от тех такой же клятвы. Ведь мудрецы вменили Остембергам помогать будущим обладателям камня найти секрет мудрецов. Я знаю, что мой отец, как и ваши родители, был одним из этих мудрецов, а в этом зале собиралось тайное общество Уроборос. Я поклялся своему отцу в том же, в чем клялись Атреболю Остембергскому его дети, и сейчас я сдержал свое слово, — заключил Гульф.

— Вы боитесь, что барон де Вокко сможет найти ключ к секрету мудрецов, спрятанный вашими предками? — спросил Сальетти.

— Барон де Вокко и король Франции преследуют химеру. Ими движут амбиции и страх смерти. Они полагают, что здесь спрятано сокровище, о котором гласят легенды о тамплиерах. Я уверен, что какой-нибудь мудрец-тамплиер после невыносимых пыток палачей папы и короля Франции все-таки рассказал им об этом зале. Скажу вам правду: я сам, поддавшись соблазну, принялся искать сокровище по всем уголкам замка и не нашел ничего, кроме этого загадочного текста на латыни, который повествует о времени, жизни и смерти. В этих пустых стенах только мудрость, а вам, как обладателям камня, предназначено найти то, что от нее осталось. А сейчас простите меня. Войско барона уже у стен крепости, и ему следует оказать прием, достойный его дерзости. Уверен, скоро мы снова встретимся. — И герцог повернулся, намереваясь вернуться на башню.

— Подождите, — сказал Сальетти, — я пойду с вами. Как я уже говорил, я буду сражаться плечом к плечу с вами, защищая замки Круга от варваров. Я не мудрец, никогда им не был, думаю, никогда и не стану. Мое место — в сражении, именно это всегда было моей мечтой.

Вейнель и Гримпоу печально переглянулись. Если Сальетти не пойдет с ними, а им двоим все-таки удастся войти в запечатанную комнату, то, вполне возможно, они уже больше никогда не увидятся.

 

Время есть жизнь и смерть

Когда они остались одни в зале, где в былые времена собирались мудрецы общества Уроборос, Гримпоу схватил факел и начал осматривать каменные стены, выискивая в них трещины. Но стены были настолько гладкими и ровными, что казались монолитными. Вейнель следовала за юношей, думая, что ее отец, должно быть, тоже сиживал в этом зале, обмениваясь познаниями и астрономическими открытиями с такими мудрецами, как отец Сальетти и отец Гольфа Остембергского. Интересно, догадывались ли мудрецы, что они собираются рядом с тайной комнатой, о которой говорится в манускрипте Аидора Бильбикума?

— Тайная комната, где время есть жизнь и смерть, должна быть где-то здесь, я уверен. В этом весь смысл латинского текста, высеченного на скале. Только вот не знаю, как ее открыть, — сказал Гримпоу, приближая факел к надписи и снова читая ее вслух.

ВРЕМЯ ЕСТЬ ЖИЗНЬ

ВРЕМЯ ЕСТЬ СМЕРТЬ

— «Время есть жизнь, время есть смерть», — повторила Вейнель. Она, как и Гримпоу, искренне пыталась постичь смысл этих загадочных слов.

Гримпоу передал факел Вейнель, вытащил камень из льняного мешочка, висевшего у него на шее, и провел по тексту, как когда-то уже делал с надписью, высеченной в крипте церкви Корниля. Он подумал, что система, по которой открывается комната, должна быть такой же, как и у саркофага, где они с Сальетти нашли манускрипт Аидора Бильбикума. Но юноша быстро убедился, что раздвигать каменные стены, окружавшие их непроницаемым кругом, нужно как-то иначе.

— Скорее всего, Атреболь Остембергский, предок Гульфа, был столь же хитер и находчив, как и его учитель, и придумал защиту еще более замысловатую и сложную, чем шифр, который мы с Сальетти разгадали в крипте церкви Корниль, — сказал Гримпоу. — Ноу меня такое ощущение, что слова «Время есть жизнь, время есть смерть» имеют некий смысл, отличный от того, который сразу приходит на ум.

— Я тоже сомневаюсь, что в этом тексте есть анаграммы и что от перемены букв местами получится другой смысл. Решение загадки в самих словах, — отозвалась Вейнель.

И тут девушка заметила внутри буквы О в слове MORTIS — «смерть» — маленький знак Уробороса.

— Посмотри-ка! — воскликнула Вейнель, приближая факел, чтобы тень от рельефа не мешала лучше разглядеть знак.

Гримпоу привстал на цыпочки, чтобы убедиться, что это действительно обратная сторона изображения змеи, кусающей себя за хвост, точно такого же, что и на печати на письме, которое нес погибший в горах рыцарь. И ему в голову пришла мысль, будто озарившая светом окружавший их мрак.

— Печать! Ключ к двери находится в золотой печати! Именно поэтому манускрипт Аидора Бильбикума говорит о запечатанной комнате! — вскричал он.

— О какой золотой печати ты говоришь? — недоуменно спросила Вейнель.

— О печати, которую нес отец Сальетти в своей сумке, когда я нашел его труп в горах Ульпенса, недалеко от аббатства, — сказал юноша, доставая из заплечного мешка золотую печать со знаком Уробороса. — Комнату опечатали этой же печатью, и только с ее помощью мы сможем вновь открыть дверь. Именно поэтому отец Сальетти, Джакопо де Эсталья, нес камень, послание и золотую печать. Не обладая этими тремя предметами, невозможно разгадать секрет мудрецов. Камень, ключ к тайнам, позволил открыть крипту, где покоилась история общества Уроборос, а зашифрованное послание содержало ключ, чтобы найти того, кого уже нет, и услышать голос теней, и только этой печатью можно открыть запечатанную комнату, где время есть жизнь и смерть. Теперь ясно?

Вейнель согласно кивнула, но не выглядела убежденной в правоте юноши. Впрочем, не успела она и слова произнести, как Гримпоу поднес золотую печать к маленькому знаку Уробороса на скале, и пол вдруг с глухим треском разошелся, а каменная плита с высеченным на ней текстом «Время есть жизнь, время есть смерть» раздвинулась.

Первой в запечатанную комнату вошла Вейнель с факелом в руках. Она замерла, очарованная необыкновенной красотой этого таинственного помещения, чья дверь захлопнулась, едва они вошли во внутрь. Это была большая восьмиугольная комната, украшенная восемью полотнами. На стенах висели курильницы, которые Вейнель зажгла своим факелом и с восхищением воззрилась в потолок, который изображал небосвод, усыпанный звездами, и казался таким же прозрачным, как и бесконечное ночное небо.

Не успели они оторваться от созерцания этой чудесной комнаты, как вдруг отворилась нижняя часть двери, откуда ринулся поток мелкого песка, разливаясь по полу золотой струей.

— Это ловушка! Тайная комната — ловушка! — в ужасе закричал Гримпоу, понимая, что мельчайший, как жидкое золото, песок похоронит их заживо, если они не смогут как можно скорее разгадать загадку.

Вейнель попыталась успокоить Гримпоу, хотя и сама была чертовски напугана.

— Теперь я понимаю, что означают латинский текст при входе и слова Аидора Бильбикума в его манускрипте о том, что в тайной комнате время есть жизнь и смерть, — сказала девушка. — Эта комната, словно-песочные часы, отмеряет наше время на разгадку тайны. Если мы успеем до того, как время истечет, то спасем наши жизни, а если нет, то погибнем. «Время есть жизнь, время есть смерть». Потому-то герцог Гульф и сказал, что его предок предупреждал, мол, не стоит удивляться, если обитатели замка не увидят больше того, кто останется в одиночестве в зале мудрецов.

Гримпоу поглядел на пол, уже покрытый песком. Оставалось приблизительно два часа до того, как они окажутся в песке по пояс. Юноше припомнилось проклятие, о котором поведал отшельник, встретившийся им с Сальетти в маленькой часовенке на перекрестке дорог у границ Ульпенса: «Да будут прокляты те, кто осмелится приблизиться к сущности мудрости, потому что двери, которые им удастся открыть, навсегда за ними закроются». Неужели это проклятие, как и то, которое, горя на костре, бросил папе и королю Франции великий магистр тамплиеров, начинает сбываться?

В центре комнаты стоял большой стол, тоже восьмиугольный. На столешнице была нарисована роза ветров, а на каждом из восьми углов была вырезана из камня фигура, изображавшая человека, сидящего в кресле с высокой спинкой. Эти каменные мудрецы в просторных тогах опирались на стол обеими руками, в которых держали огромные бронзовые листы. Вейнель почудилось, что это существа из плоти и крови, которым не хватает лишь дуновения жизни, чтобы начать двигаться. Среди них она нашла и своего отца. Остальные лица, с глубоко посаженными глазами и длинными бородами, не были ей знакомы. Гримпоу тоже не узнал никого из мудрецов, кроме незабываемого лица окоченевшего в горах рыцаря, которого он нашел на снегу и который оказался отцом Сальетти. Однако среди этих восьми фигур была одна, чьи черты очень походили на герцога Гольфа, хотя и принадлежали человеку в летах.

— Полагаю, это каменные статуи восьмерых основателей тайного общества Уроборос, которые нашли и спрятали секрет мудрецов, — произнес Гримпоу с деланным спокойствием.

Юноша сумел совладать с паникой, тем более что сцена словно замерла во времени. Тем не менее бег времени продолжался в песочных часах, в которые превратилась тайная комната, где они могли обрести как жизнь, так и смерть. Но, по крайней мере, они уже знали, что все зависит от того, удастся ли им разгадать запутанную загадку, которую представлял собой таинственный зал.

— Если мы хотим живыми выбраться отсюда, нам следует двигаться постепенно, чтобы ничего не упустить, — предложил Гримпоу.

— Тогда давай начнем с самого начала, как всегда советовал мой отец. Очевидно, что в центре зала у нас восьмиугольный стол с фигурами мудрецов, по одному с каждого угла. И все они держат в руках по одной букве.

— Это так, — согласился Гримпоу, признавая, что Вейнель оказалась рассудительнее, нежели он предполагал.

Юноша прикинул, не соответствуют ли буквы инициалам имен мудрецов, но не увидел буквы А — ни Аидора Бильбикума, ни Атреболя Остембергского, имен первых известных им членов общества Уроборос.

— Надо зарисовать стол и буквы, которые держат мудрецы. Возможно, это поможет нам, — вслух размышлял Гримпоу, вытаскивая кусочек пергамента и уголек из своей дорожной сумки.

— На столе изображена роза ветров, указывающая на четыре стороны света. Посмотри, мудрец, сидящий на севере, держит в руках букву С, тот, что на юге — Ю, тот, что сидит на востоке, — букву В, а тот, что на западе, держит в руках букву З. — сказала Вейнель, гордая своими умозаключениями.

— Здорово, Вейнель, я об этом даже не подумал! — воскликнул Гримпоу. — Похоже, мудрецы хотят подсобить нам в поисках.

— Затем рисунки, украшающие каждую сторону восьмиугольника, образующего стены зала, — продолжала Вейнель, и Гримпоу послушно все зарисовал. — Если начнем с севера, оттуда, где Полярная звезда, служащая проводником мореплавателям, а затем продолжим слева направо, ведь так движется Земля по своей оси, по астрономической теории мудрецов Уробороса, то увидим, что первый рисунок изображает бесформенную серую массу, плавающую посреди пустоты, второй — череду планет, движущихся по Вселенной, третий — только звезды, четвертый — огненный шар, наверное, Солнце; пятый представляет собой полный жизни сад, шестой изображает прекрасную розу, седьмой — сидящего полураздетого человека с лицом дикаря, который рассматривает, как горит ветвь дерева, а на восьмом рисунке мы видим змею, кусающую себя за хвост.

Гримпоу бегло зарисовал все, что так подробно перечислила Вейнель, и поглядел на получившийся запутанный код.

— А над нами небесный свод, — сказал он, заканчивая зарисовку. Потом подошел к Вейнель и показал девушке свой набросок.

Взгляды обоих блуждали по этому грубому, но вполне узнаваемому рисунку, а бесконечный песчаный поток тем временем уже добрался до лодыжек. Долгое время они хранили молчание, рассматривая рисунок и размышляя над загадкой, что окутывала их, точно покрывало, сквозь которое никак не пробьется солнечный свет. Наконец Гримпоу пришла в голову одна мысль, и он предложил Вейнель проверить ее.

— Знаешь, о чем я думаю? Возможно, ответ в буквах, которые держат в руках мудрецы, — сказал он и подошел к тому, у которого в руках была буква З, указывавшая на запад. Он потрогал букву и выяснил, что та свободно вынимается.

Вейнель восхитилась сообразительностью Гримпоу.

— И как ты думаешь, что это может означать?

— Что эти буквы нужно вытащить из рук мудрецов и разложить в определенном порядке, — ответил Гримпоу, воодушевленный собственной догадкой. — Возможно, каждая буква каким-либо образом соотносится со сценами на полотнах на каждой из стен.

— Например? — спросила Вейнель, недоумевая.

— Посмотри-ка, — сказал юноша, снова передавая Вейнель свой набросок.

— Роза ветров указывает на север, а мудрец, сидящий на этой стороне восьмиугольного стола, держит в руках букву С, как ты могла заметить. Давай поищем рисунок, на котором было бы что-то, начинающееся с С. Это всего лишь предположение, но, возможно, так нам удастся что-нибудь выяснить. Повтори описание первой сцены.

Вейнель отвела глаза от рисунка и снова посмотрела на картину на северной стороне, висевшую за мудрецом с буквой С в руках.

— Тут бесформенная серая масса, плавающая в пустоте, — задумчиво произнесла девушка.

— Так, ты произнесла слово, которое содержит букву С. — И Гримпоу записал на кусочке пергамента: «серый». — А сейчас давай посмотрим на следующую картину, справа налево, по движению Земли. Что ты про нее говорила?

— Несколько планет как будто двигаются по Вселенной.

— Замечательно, я думаю, может сработать. Ты сказала «планеты» и «вселенная», ни один мудрец не держит букву П, но у одного есть В. — И Гримпоу записал: «Вселенная».

— Точно! — воскликнула Вейнель и зарумянилась от возбуждения, словно очутившись в теплом помещении с лютой стужи. Между тем песок уже подбирался к коленям.

— Теперь опиши следующую сцену.

— На третьей картине лишь три звезды, — произнесла девушка, не переставая думать о том, что время стремительно утекает.

— Это легко, у нас всего одна буква З, которую держит тот мудрец, что на западе, судя по розе ветров, — сказал Гримпоу записывая: «звезда». Он был доволен, что его догадка оказалась верной.

— Огненный шар, скорее всего, изображает Солнце, — сказала Вейнель.

— «Шар», «огонь» и «Солнце». У нас есть только С, у того мудреца, что на севере. — И слово «Солнце» добавилось к записям Гримпоу.

— Пятая сцена представляет собой сад, полный жизни.

— Буквы П тоже нет, зато Ж есть! — воскликнул Гримпоу, записывая слово «жизнь».

— На шестой картине изображена роза.

Гримпоу тут же записал «роза», желая поскорее закончить, ведь песок продолжал заполнять комнату и уже подбирался к поверхности стола. Если песок покроет буквы в руках у мудрецов, то все усилия окажутся напрасными, и останется только ждать, когда их похоронит заживо.

— Седьмая картина — полураздетый дикарь, глядящий на горящую ветку, — продолжала Вейнель, и ее голос неожиданно дрогнул.

Гримпоу поежился.

— Ни одной подходящей буквы, только В, но мы ее уже использовали. Что-то тут не так. — Юноша ощутил нарастающее беспокойство: успеют ли они вовремя?

Вейнель закрыла глаза, чтобы собраться с мыслями. Но на ум ничего не приходило.

— У нас остались только буквы Р и У, и понятно, что последняя картина со змеей, кусающей себя за хвост, относится к обществу Уроборос. Таким образом, остается Р, — проговорил Гримпоу.

Вейнель уставилась на седьмую картину, повторяя про себя букву Р снова и снова. И наконец воскликнула:

— Разум! Дикарь наблюдает за горящей ветвью и открывает для себя огонь, потому как он разумен!

— Да, да!! Мы отгадали! Мы отгадали! — сказал Гримпоу и показал Вейнель список слов, который у них получился:

ПУСТОТА

ВСЕЛЕННАЯ

ЗВЕЗДЫ

СОЛНЦЕ

ЖИЗНЬ

РОЗА

РАЗУМ

УРОБОРОС

— Это история человеческой мудрости, история философского камня, ключа к загадкам тайного общества мудрецов, которое его хранило и спрятало! — На Гримпоу будто снизошло священное безумие, и он начал прорицать: — В этих словах заключены миллионы лет тайны! Из Пустоты появилась Вселенная, где возникли Звезды, а среди них и Солнце, породившее Жизнь, олицетворенная Розой, как самым красивым цветком, который когда-либо существовал, и чью красоту человек способен оценить благодаря Разуму. Именно эту мысль лелеяли мудрецы общества Уроборос. А если соединим все начальные буквы, получится слово «УРСРЖЗВП»…

Юноша принялся вытаскивать бронзовые буквы одну за другой из рук мудрецов и раскладывать их на песке, который уже почти полностью покрыл восьмиугольный стол розы ветров. Ничего не произошло, лишь песок начал струиться быстрее. Вейнель попросила Гримпоу немедленно положить буквы на место, и действительно песок сразу же потек с прежней скоростью.

Оба поникли головами, полагая, что наступили последние минуты жизни, но вдруг Вейнель встрепенулась, кинулась к мудрецу с буквой У и начала составлять магическое слово, которое могло вывести их из этой комнаты, где время есть жизнь и смерть:

У… В… РСУ..

— Универсум! — Гримпоу обнял Вейнель, и оба они вскинули головы к потолку и увидели бесконечной красоты небесный купол; тем временем открылся центр восьмиугольного стола, и из ниши появилась золотая шкатулка, в которой они нашли удивительной красоты карту.

Дверь комнаты снова открылась, и Гримпоу вспомнил текст листа, отсутствовавшего в манускрипте Аидора Бильбикума, текст, который он услышал от голоса из тени в кафедральном соборе Страсбурга:

 

Осада крепости

Войско барона де Вокко и короля Франции выстраивалось вокруг скалистого плато, чтобы атаковать крепость герцога Остемберга, перекрывая все подходы. Кроме того, на каменном мосту встал отряд рыцарей, отрезав дорогу к реке.

У подножия огромного утеса солдаты разбивали палатки и устанавливали боевые машины, а тем временем скалолазы предприняли первую попытку подняться наверх, цепляясь за выступы горы. Лучники герцога Гольфа стреляли сверху из луков и арбалетов, чем вынудили противников отступить. Некоторые погибли, а многие оказались ранены, не успев укрыться в расщелинах.

Сальетти сопровождал герцога и его рыцарей. Все пристально следили за передвижениями рати барона де Воюю, которая сотнями поднималась с северо-востока, докуда не долетали стрелы из крепости. Несмотря на это, время от времени по приказу Радогиля Курнильдона сотни стрел срывались с луков и взмывали в воздух, чтобы упасть подобием ядовитого дождя.

— Вам удалось увидеть Незримый Путь? — переспросил Сальетти, выслушав рассказ Гримпоу с Вейнель, сиявших как дети.

— Я не знаю, обрели ли мы бессмертие, но, по крайней мере, нам удалось выбраться живыми из этой ловушки в запечатанной комнате, — ответила Вейнель.

Они отошли в укромный уголок, и девушка поведала Сальетти, какой сюрприз их поджидал, когда им наконец удалось войти в запечатанную комнату, где время есть жизнь и смерть, как они разгадали загадку, благодаря чему все же смогли вырваться из этих смертоносных песочных часов и увидеть Незримый Путь.

— Он тут! — сказал Гримпоу, показывая Сальетти карту из шкатулки, которая появилась посреди восьмиугольного стола после того, как Вейнель составила слово «Универсум».

— Но здесь нет никакой дороги, которая смогла бы привести вас к Незримому Пути! — воскликнул Сальетти.

Вейнель нахмурилась, Незримый Путь мгновенно перестал ее интересовать.

— Что ты хочешь сказать? Почему ты говоришь о пути, который ждет только нас? Разве ты не с нами? — спросила она, заранее огорченная ответом.

— Я решил остаться с герцогом Гульфом и его рыцарями, пока не закончится война, — сказал Сальетти, и глаза его заблестели.

— Но эта война не твоя! Ты не можешь бросить нас! Мы пришли сюда, чтобы найти запечатанную комнату! — запротестовал Гримпоу, не желая соглашаться с тем, что ему снова придется расстаться с другом.

Сальетти положил руку Гримпоу на плечо.

— Ты был лучшим оруженосцем, которого рыцарь только может пожелать, Гримпоу, а Вейнель для меня — бесценное сокровище. Но эта война касается меня так же, как и герцога Гульфа Остембергского. Его отец, как и мой, был великим ученым, а это — война невежества и предрассудков со знанием и мудростью. Войско барона де Вокко и короля Франции, осаждающее крепость, не ищет секрета, который наши отцы, мой, герцога Гольфа и твой, спрятали, чтобы однажды человечество достигло величия. Они алчут богатства и власти. Если я покину замок, отказавшись сражаться за те же идеалы, за которые погибли мой и твой отцы и многие другие, я буду чувствовать тебя самым ничтожным существом на земле.

В этот миг к ним подошел герцог Гульф с лицом человека, предчувствующего трагический финал.

— Я рад тому, что ваша находка в зале мудрецов не помешала нам встретиться вновь, — сказал он.

Гримпоу поклонился герцогу и протянул ему карту Незримого Пути, которую они нашли в запечатанной комнате.

— Эта карта принадлежит вам, ваше высочество. Ее спрятал ваш предок Атреболь Остембергский, и вы ее владелец по праву. Вот то, что ищут барон де Вокко и король Франции, что они надеются отыскать после падения замков Каменного Круга. Возможно, если вы отдадите им карту, войны удастся избежать, — сказал юноша.

Гёрцог Гульф взял карту, с любопытством посмотрел на нее и улыбнулся, словно удивляясь словам оруженосца.

— Дорогой Гримпоу, кто сумеет переубедить полчища фанатиков, жаждущих смерти, в том, что их идеи ошибочны? Если я предложу эту карту барону де Вокко или самому королю Франции, убеждая их, что на этом пергаменте указана дорога, ведущая к сокровищу, которое они ищут, они, вероятно, просто посмеются надо мной и ни за что не поверят моим словам. Эта карта была составлена и спрятана мудрецами, которых не волновали богатства, ибо единственным сокровищем для них всегда была мудрость. Вы с Вейнель доказали, что заслуживаете обладать этой картой, чтобы найти секрет мудрецов и спасти человечество от невежества. Когда я был маленьким, отец рассказал мне, что Земля движется вокруг Солнца и что эту картину мира приняли вопреки сопротивлению церкви и сжиганию на костре тех, кто осмеливался в открытую поддерживать подобную ересь. Ищите свет, Гримпоу, ищите его во мраке сумерек. Вы с Вейнель можете его найти, — заключил герцог под звон стрел, дождем обрушившихся на крепость.

На рассвете страшный грохот разбудил жителей крепости. Войско барона за ночь добралось до западной вершины и установило гигантских размеров катапульты под крепостными стенами. И еще до полудня огромные боевые машины начали стрелять камнями и огненными шарами по замку герцога Гульфа, да так, что мощные башни и стены содрогались, как от землетрясения. Скалолазы поднялись по выступам, в утренних сумерках сотни солдат и рыцарей полезли вверх по длинным веревочным лестницам. Зажигательные стрелы прорезали небо, как стремительные молнии-убийцы, над крепостью витали тени смерти. Осада твердыни Каменного Круга началась.

Сальетти пошел искать Гримпоу и Вейнель, которые укрылись в донжоне вместе с супругой и маленькими дочками герцога Гольфа, в сопровождении придворных дам и служанок, которые коротали время за разговорами и вышивкой. Сальетти ворвался в залу неожиданно, и все на мгновение замерли, решив, будто случилось самое страшное. Дамы прекрасно понимали, что с ними произойдет, если солдатам барона де Вокко и короля Франции удастся взять крепость, что пощады не будет, и готовы были сами покончить с жизнью, чтобы не попасть в руки дикарей и убийц. Ни одна из женщин не намеревалась бежать по секретным коридорам замка, которые уводили на несколько лье на запад, по направлению к Метцу. Их жизнь прошла в стенах твердыни Каменного Круга, тут было все, что придавало смысл их существованию. Если рыцари были готовы умереть, защищая крепость, женщины собирались последовать их примеру. Они ждали только указания герцога Гульфа, чтобы принять снадобье, которое усыпит их навеки. Поэтому, когда в залу ворвался Сальетти, они подумали, что пришло время проститься с миром.

Перепуганная Вейнель бросилась в объятия Сальетти, чье лицо выражало глубокую печаль.

— Где Гримпоу? — спросил рыцарь.

— В смежной комнате, забавляет малышей рассказами о драконах и прочих чудовищах. Он хотел взять лук и сражаться рядом с тобой, но, слава Богу, мне удалось убедить его, что он еще юн для войны, — ответила Вейнель.

Сальетти отвел Вейнель в угол просторной залы и зашептал:

— Вы немедленно должны бежать. Войско барона почти подобралось к стенам и скоро сровняет крепость с землей.

— Я думала, эта крепость неприступна, — проговорила Вейнель.

— Она и была таковой, но против столь мощных боевых машин, какими обладают барон де Вокко и король Франции, ни за что не устоит.

— А что будешь делать ты? — спросила Вейнель, предчувствуя ответ.

— Мое место рядом с герцогом Гульфом, мы будем биться рядом, как когда-то наши отцы.

— Но ты же погибнешь, вы все погибнете! — Вейнель залилась слезами.

Сальетти нежно погладил возлюбленную по щеке.

— Потому-то вам нельзя оставаться в крепости. Если я паду на этой войне, моя смерть, по крайней мере, послужит славе наших родителей, но ваша с Гримпоу гибель никому не нужна. Вы погибнете зря, секрет мудрецов останется нераскрытым, мудрость не восстанет из пепла и не приведет человечество к грядущему, которое сейчас трудно даже вообразить. Наши отцы знали это, потому они и считали, что настал срок открыть секрет мудрецов, спрятанный древним обществом Уроборос, и таким образом избавиться раз и навсегда от невежества, правящего миром. За свои знания они поплатились жизнью, и только вы с Гримпоу можете довести до конца то, что не удалось им. У вас есть карта Незримого Пути, она поведет вас, как до того вел манускрипт Аидора Бильбикума.

— И куда же нам идти? Мы до сих пор не смогли истолковать карту и не знаем, в какую сторону она указывает, — сказала Вейнель, соглашаясь с доводами Сальетти, хотя ее сердце разрывалось от горя.

— В подвале крепости есть тайный ход, который соединяет замки Каменного Круга между собой и пересекает долину во всех направлениях. Идите на запад, а когда снова выберетесь на поверхность, держитесь того же направления, пока не найдете дороги на Метц. Если выйдете прямо сейчас, то до ночи доберетесь до города. Как только окажетесь там, увидите восьмиугольную башню заброшенной часовни ордена Храма. Притворитесь, что у Гримпоу что-то болит, и спросите, как найти доктора Умиуса Натца. Это близкий друг герцога Гульфа. Вам только нужно сказать, что герцог вас прислал. Вы можете полностью ему доверять.

— А когда мы снова увидим тебя? — спросила Вейнель, снова принимаясь плакать.

— Подождите меня три дня. Если на утро третьего дня я не вернусь, не тратьте времени и отправляйтесь туда, куда укажет карта. Возьми мешочек с золотом, мне он ни к чему, а вас может спасти от неприятностей. А сейчас предупреди Гримпоу и спускайтесь во двор, где вас уже ждут лошади. Я провожу вас до тайного хода, а потом вернусь на стену, — сказал Сальетти.

Гримпоу не мог понять, почему Сальетти решил остаться в крепости в канун осады. У него постоянно вставала перед глазами та страшная картина, которую он видел во сне на постоялом дворе Хромого Хунна. Неужели его другу суждена смерть? Эту картину он видел отчетливо, как песчинки на дне родника: окровавленное тело Сальетти в окружении сотен трупов. Если его друг останется в крепости вместе с герцогом Гульфом и другими рыцарями, то, вероятнее всего, они все вместе погибнут в бою. Но как юноша ни старался убедить Сальетти отправиться дальше на поиски секрета мудрецов, ему так и не удалось изменить решение рыцаря защищать замок, где на протяжении двух веков собирались мудрецы общества Уроборос.

Во дворе грум уже держал за поводья лошадей, едва справляясь с ними, так как животные вырывались, напуганные грохотом и огнем. По стенам бегали лучники, в мгновение ока опустошавшие свои колчаны, а со всех сторон сотни людей выливали ведра воды на пылающие крыши и галереи. Рыцари герцога Гульфа укрепляли стены и башни на западе и уже вели первые рукопашные бои с врагами, которым удалось все-таки забраться наверх при помощи кошек и лестниц. Глухой рев, подобный звериному рыку, время от времени раздавался над замком, а вслед за этим огромный камень или пылающий шар падал на стены и крыши, разбивая их вдребезги.

Они спустились в подвал и шли по длинному и глубокому туннелю, освещенному факелами, пока не добрались до овального грота с высоким потолком, с которого свисали сталагмиты. На полу грота была выложена драгоценными камнями роза ветров, точно такая же, как и в запечатанной комнате, она указывала восемь направлений — и восемь тайных ходов, каждый из ходов вел к одному из восьми замков, окружавших крепость герцога Гульфа, и за пределы долины. Гримпоу недоумевал, кто мог вырыть под землей эти бесконечные дороги, похожие на темные гигантские норы.

— Почему бы всем не убежать по этим ходам и не бросить замок до того, как барон де Вокко и король Франции нападут? — спросил юноша у Сальетти, в последний раз пытаясь убедить того уйти с ними.

— Мой дорогой друг, рыцарь не всегда вправе выбирать себе судьбу, — сказал Сальетти, крепко обнимая Гримпоу.

Затем он подошел к Вейнель и поцеловал ее в губы так, что их дыхание смешалось, словно они желали обменяться душами. Сальетти предчувствовал, что, возможно, это последнее воспоминание о возлюбленной, которое останется у него.

— Вам пора уходить, — произнес он с печалью в голосе, высвобождаясь из объятий Вейнель. — Идите в сторону Метца, всегда на запад. И не забудьте, что если на утро третьего дня я и не приду в дом Умиуса, не ждите меня и отправляйтесь по Незримому Пути.

С этими словами он ударил посильнее лошадей, чтобы Гримпоу и Вейнель не увидели слез, которые навернулись ему на глаза.

Герцог Гульф со своими рыцарями все еще сражался на западной стене, когда Радогиль Курнильдон принес тревожную весть. Ораве наемников во главе с Вальдигором Ростволем — рыцарем, которого одолел Сальетти в последней схватке на турнире замков Эльзаса, — удалось захватить дозорные башни нижней крепости, и они вот-вот возьмут укрепление у ворот, а тогда сотни солдат, что стоят у рва с гигантскими таранами и высокими лестницами, без труда доберутся до верхней крепости.

Сальетти спустился во двор, присоединился к рыцарям (многие из них были тамплиерами) и вместе с герцогом Гульфом направился к нижней крепости, чтобы отбить дозорные башни и укрепление, оберегавшее ворота. Если наемникам Вальдигора Ростволя удастся опустить подъемный мост, нижнюю крепость можно считать потерянной безвозвратно.

Лучники отошли ко второй линии стен, но продолжали сдерживать продвижение нападающих, десятками поднимавшихся по лестницам к дозорным башням; многие из них падали в пропасть, заходясь в воплях ужаса, когда стрелы вонзались им в грудь, в шею или в глаз.

Герцог Гульф приказал открыть небольшую дверцу в стене, и его рыцари с яростью бросились на врага, вздымая мечи и потрясая щитами. Сальетти набросился на противников перед дверцей и одним ударом своей Атенеи разбил несколько шлемов и проломил несколько голов. Рядом с ним рыцари герцога падали от стрел и мечей захватчиков, чьи яростные крики потрясали крепость до основания. Герцог Гульф размахивал клинком, беспощадно отрубая головы врагам, а тамплиер Радогиль Курнильдон с той же яростью прикрывал его спину. Но когда он узнал изображение на родовом щите Вальдигора Ростволя — башня, пересеченная вороньим крылом, — то понял, что это тот самый человек, кому барон де Вокко и король Франции предложили крепости Каменного Круга в награду за победу. Тогда герцог мечом проложил себе путь среди толпы воинов и набросился на Ростволя с таким пылом, что тот споткнулся и упал. Клинок герцога ударил прямо в герб рыцаря, как солнечный луч с затянутого тучами неба. Вальдигор Ростволь, все еще лежа на земле, воспользовался этим мгновением и вонзил свой меч в живот герцогу с такой силой, что его кулак погрузился в щель в герцогских доспехах. Сальетти увидел выпученные глаза Гульфа, изо рта герцога хлынула кровь, и владелец замка упал замертво.

Сальетти закричал так, будто в его собственное тело вошла ледяная сталь клинка Ростволя. Сходя с ума от ненависти, он раскидал всех, кто вставал на его пути и мешал добраться до Вальдигора Ростволя.

— Вы своей жизнью заплатите за смерть герцога Остембергского! — вскричал он, когда они встретились перед маленькой дверцей в стене.

Вальдигор Ростволь тут же узнал солнце и луну, герб рыцаря, вызывавшего его на дуэль.

— Так это вы, Сальетти де Эсталья! — процедил он.

— В прошлый раз, когда вы были в моей милости, я подарил вам жизнь. Сейчас можете считать себя мертвецом! — бросил Сальетти.

— Вы бахвалитесь как простой оруженосец! — воскликнул Ростволь и ухмыльнулся. — Тогда вы меня унизили, это правда, но пришло время отомстить.

И он обрушил удар на шлем Сальетти, но тот отразил выпад. Они обменивались стремительными ударами, безграничная ярость Сальетти заставила противника попятиться, его меч с лязгом задел стену. Вальдигору Ростволу удавалось кое-как сдерживать натиск Сальетти, но лоб его блестел от пота, а глаза бегали, будто он видел перед собой саму смерть.

— Вы все еще полагаете, что сможете насладиться вашей победой и завладеть крепостью после того, как убили собственными руками хозяина замков Каменного Круга? — спросил Сальетти, обезоруживая Вальдигора Ростволя стремительным выпадом.

Ошарашенный Ростволь собирался было что-то ответить, но не успел: он беспомощно наблюдал, как Сальетти крепко обхватил рукоять меча обеими руками, поднял клинок до плеч, повернулся, готовясь одним ударом отрубить противнику голову. Наемник почувствовал, как стальное лезвие перерезает ему горло. Боли не было; голова отделилась от шеи и покатилась по земле. Хлынула густым потоком кровь, и свет в глазах Вальдигора Ростволя померк навсегда.