Еще безжалостнее стал мстить своим обидчикам Мигриаули после смерти Лилэ. Никого и ничего не осталось у него теперь на этом свете. Единственным, ради чего стоило еще жить, было мщение за поруганное достоинство. Лухуми беспощадно расправлялся с угнетателями простых людей и этим словно умерял свое горе.

Царский двор решил во что бы то ни стало уничтожить дружину Мигриаули — нельзя было и думать о далеком походе, когда в тылу пылал огонь крестьянских восстаний.

Эгарслану Бакурцихели с большим войском поручили стереть с лица земли стан мятежников и не щадить никого.

Бакурцихели действовал осмотрительно. Сначала он установил через своих лазутчиков точное местонахождение лагеря Мигриаули. Ночью он выступил тайно с большими силами и окружил его.

Мятежники узнали об опасности слишком поздно. Поначалу они решили не вступать в бой с царским отрядом и уйти подальше в горы. Однако Эгарслан предусмотрел и это. Он отрезал им пути к отступлению, заранее заняв все проходы в горах.

У осажденных были запасы продовольствия. Они укрепили стан и решили держаться до последнего.

Бакурцихели не спешил: он приготовился к длительной осаде.

Прошел месяц, съестные припасы у осажденных стали иссякать. Начался голод.

Наиболее малодушные и те, кто присоединился к дружине ради грабежа, стали поговаривать о сдаче.

С такими Мигриаули сурово расправлялся, хотя и сам не мог не видеть приближения конца.

По совету Чалхии он послал к Эгарслану людей на переговоры. Он просил выпустить его с дружиной за пределы Грузии.

Бакурцихели не принял этих условий. Он ответил, что дает разбойникам еще неделю для полной сдачи. В противном случае он грозил пойти на приступ.

По настоянию друзей Мигриаули опять послал к Эгарслану людей с просьбой передать, что разбойники согласны сдаться только самому царю или Шалве Ахалцихели.

Эгарслан передал эту просьбу в Тбилиси и стал ждать ответа.

Визири убеждали Георгия, что он не должен вмешиваться в эти переговоры. Не пристало, дескать, царю говорить с разбойниками.

Но Шалва Ахалцихели выражал готовность встретиться с главой восставших.

— Нам предстоит далекий и трудный поход, — говорил он, — Мигриаули пользуется поддержкой народа. Если установить мир с мятежниками, это вернет доверие крестьян к царю. К тому же в отряде Мигриаули много метких стрелков, и, вместо того чтобы избивать их, лучше использовать их против врага.

После недолгого колебания царь согласился с доводами Ахалцихели и направил его к Эгарслану.

Между тем прошла неделя, и осажденные потеряли надежду на возможность мирной сдачи, ибо никаких вестей от царя не приходило. Лухуми пришел к заключению, что часть разбойников может спастись, если другая часть, более многочисленная, проложит им путь сквозь вражеское кольцо, вступив в схватку с царскими воинами. Он отобрал наиболее молодых и крепких дружинников и подготовил их к вылазке под началом Карумы Наскидашвили.

Поздно ночью осажденные неожиданно напали на противника. Отряд Карумы прорвался после жестокой схватки, цепь осаждающих снова сомкнулась вокруг оставшихся в стане мятежников.

Мигриаули повернул коня и бросился прямо на Эгарслана. Он уже занес над ним меч, но в этот момент в спину ему вонзилась стрела. Лухуми свалился с коня.

Один из разбойников кинулся к вожаку в надежде, что тот еще жив, взвалил его на плечи и понес. Но и его настигла стрела, и он рухнул вместе со своей ношей.

Когда Ахалцихели и Торели прибыли в стан Мигриаули, все было уже кончено. Большинство мятежников было перебито. Лишь немногим удалось вырваться.

Трупы разбойников валялись вперемежку с трупами царских воинов.

Старик с распоротым животом крепко зажал окоченевшей рукой меч, скрюченными пальцами другой руки он впился в пандури.

Торели с тоской смотрел на убитого. Он узнал слепого певца, встреченного им на лашарском празднестве.

— Как этот несчастный попал сюда?! — вырвалось у него.

Турман взглядом поискал Шалву. Тот склонился над умирающим Чалхией.

Смертельно раненный Пховец с трудом приподнялся и указал Ахалцихели на воина, лежащего ничком со стрелой между лопатками.

— Ты видишь, Шалва? Лухуми…

Как орел с подбитыми крыльями, распростерся на земле богатырь. Слезы застлали глаза Ахалцихели.

— Я знал, что его конец будет таким! — через силу продолжал Пховец. Только тогда крестьяне победят, когда перестанут поднимать руку друг на друга… Кто знает, придет ли такое время!.. Мы боролись за свободу крестьян, а царь послал против нас таких же крестьян, только облаченных по-воински… Знай, Шалва, и царя, и всю страну нашу ждут черные дни. Эта стрела поразила не только сердце Мигриаули, но и сердце самой Грузии, ибо сила Грузии — в народе, в таких людях, как Лухуми… — Чалхия застонал и испустил дух.

После гибели Мигриаули многие разбойники действовали под его именем. Для того чтобы народ поверил в его смерть и чтобы эта смерть послужила острасткой для других, тело Мигриаули привязали к столбу на главной площади Тбилиси.

Но народ и не думал оскорблять его прах. Люди проходили мимо, низко опустив головы, скорбно глядя на жертву несправедливости.

Женщины даже не боялись оплакивать горькую долю бесстрашного богатыря.

Только один день пробыл труп Лухуми на площади. Ночью он исчез.

Тысячи разноречивых слухов ходили в народе. Одни говорили, что сам царь не выдержал ужасного зрелища, в нем заговорила совесть и он велел тайком убрать мертвого. Другие утверждали, что власти испугались сочувствия, которое убитый вызывал в народе. Третьи предполагали, что горожане сами убрали труп и предали его погребению втайне от властей.

Неожиданное появление монголов у границ Грузии, в областях Гаги и Эрети, разорение поместий и монастырей встревожило всю страну.

Варам Гагели и эретский эристави первыми поставили двор в известность о том, что враг вторгся в пределы страны. Никто не знал ни о численности вражеского войска, ни о намерениях монголов. Грузины наспех собрали десятитысячное войско и бросили его навстречу незваным гостям.

Монгольский передовой отряд оказался небольшим, он быстро откатился назад. Грузины последовали за ним. Монголы останавливались, время от времени вступали в схватки с преследователями, а затем продолжали отступать.

Грузины гнались за монголами два дня и дошли до реки Балис-цкали. Монголы переправились через реку, но не задержались и на этом рубеже. От раненых монгольских нукеров и своих лазутчиков грузины узнали, что они имеют дело лишь с передовым отрядом. За ним стояло огромное войско, которое покорило почти всю Среднюю Азию. Грузины решили, что враг завлекает их в ловушку.

Понеся урон во время первого сражения и устав от двухдневного непрерывного преследования врага, грузины решили не вступать в бой с новыми силами монголов и предпочли повернуть обратно.

Но даже из коротких схваток с отступавшим врагом грузины поняли, что перед ними хорошо вооруженные и закаленные в боях воины. Монголы оказались превосходными стрелками, у них были выносливые и быстрые кони, они ловко и умело вели рукопашный бой.

В строю монгольских всадников чувствовалась единая воля и строгий порядок. Сражались они упорно и живыми в плен не сдавались. Лаша и Иванэ Мхаргрдзели сами убедились в этом. Один из монголов отстал от своего отряда. Грузины заметили его и погнались за ним. Потеряв надежду на спасение, монгол предпочел умереть, но не сдаться: он бросился с конем в пропасть и разбился насмерть.

Встреча с войском, состоящим из таких самоотверженных воинов, требовала быстрых и разумных действий. Здесь пригодилась подготовка Грузии к крестовому походу. Военачальники срочно стали набирать большое войско. Страны-данники, Арзрум и Хлат, обязаны были выставить свои войска по договору. К правителю Адарбадагана, Узбегу, Георгий обратился с просьбой выступить против общего врага.

Союзники отвечали, что принимают предложение грузинского царя, но добавили, что в такую холодную снежную зиму монголы вряд ли решатся идти в поход, скорее они предпочтут перезимовать в теплых Муганских степях. А к весне, говорили они, мы будем готовы и с большим войском ударим с тыла по монголам, если они двинутся на Грузию.

Хлатский мелик также ссылался на суровую зиму и обещал выставить свое войско только к весне.

Грузинские военачальники колебались. Соображения адарбадаганского и хлатского правителей казались основательными: действительно, могли ли монголы решиться вторгнуться в гористую Грузию в такую лютую зиму? Благоразумия ради враг должен был задержаться в Арранских степях.

Неожиданное появление Шио в Тбилиси еще более утвердило грузин в этом мнении.

С длинной нечесаной бородой, оборванный и босой, Шио Кацитаисдзе явился во дворец и потребовал немедленно допустить его прямо к царю или амирспасалару.

Царь и атабек находились на заседании дарбази. Рассказ купца, побывавшего в стане монголов, был важен для всех членов совета, поэтому Шио ввели прямо в зал.

Он рассказал все, что видел и слышал, что испытал в монгольском плену.

— Монголы так жестоки и коварны, что ум человеческий не в силах постичь всего, что они творят. Владыки мусульманского мира трепещут в страхе перед ними, и нет никого на Востоке, кто мог бы противиться им. Сейчас их до того все боятся, что один монгол может выехать на большую дорогу грабить и убивать людей и никто ему не окажет сопротивления, хотя бы десять всадников оказалось против него одного. Послушайте, что я вам расскажу: как-то монгол остановил идущего по дороге путника. Но у него не оказалось с собой ни меча, ни лука, ни даже простого ножа. «Стань на колени и положи голову на этот камень, — сказал монгол путнику, — и ни шагу с этого места, пока я не вернусь!» Путник преклонил колена у дороги, а монгол пошел за мечом. Вернувшись, он нашел свою жертву на том же месте, в том же положении. Монгол поднял меч и отрубил несчастному голову.

— Какова численность монгольского войска, стоящего у наших границ? — спросил царь.

— В том стане, где был я, два тумена — двадцать тысяч, но дальше, возможно, есть еще несколько туменов. Ведут их два полководца — Джебе и Субудай, преданные Чингисхану. Они неутомимые наездники и отважные воины. Субудай похож на бывшего телохранителя нашего царя, на Лухуми: он одноглазый и хромой. Я даже с первого взгляда принял его за царского телохранителя.

Царь опустил голову, искоса взглянул на атабека. Насмешливая улыбка скользнула по лицу Мхаргрдзели. Лаша стал расспрашивать о цели появления монголов у грузинских границ.

Шио подробно рассказал о намерениях монголов.

— Субудай говорит, будто они хотят пройти через Дарубандские ворота и идти походом на кипчаков и русских.

Шио сообщил о том, что приключилось с Тихоном.

Дарбази поручил Шио передать киевскому князю и половецкому хану завещание Тихона и повести переговоры с ними о заключении союза против общего врага. Шио снабдили соответствующими посланиями от грузинского царя.

Совет утвердился во мнении, что поход на Грузию и дальнейшее продвижение на север через Дарубандские ворота монголы отложат до весны.

Но монгольские военачальники двинули на Грузию войска внезапно, в зимнюю стужу и бездорожье.

Георгий Лаша получил предупреждение от монголов:

«Извещаем царя Грузии, его эмиров и подданных, что весь земной простор, от восхода солнца до заката, самим небом отдан нам. Всякий, кто покорится нам, спасет себя от гибели и отведет смерть от жен и детей своих и близких своих. Всякий, кто не покорится, окажет нам сопротивление, погубит себя, обречет на верную смерть весь род свой. Если вы покоритесь и окажете подобающие почести нам, мы не нанесем вам вреда, милостиво пощадим и воздадим вам по заслугам. Однако, если вы посмеете ослушаться и понадеетесь на силу свою, на недоступность ваших крепостей и численность войск ваших, все это будет тщетным, мы растопчем вашу спесь, повергнем ниц и сотрем с лица земли вашу страну».

Мысль о сдаче без боя на милость вероломного и беспощадного врага никому не пришла в голову. Рассчитывать на помощь соседей не приходилось, и было решено выступить против монгольских орд с имеющимся шестидесятитысячным войском.