Глава 1

Утром, выскакивая из дома, чтобы не опоздать на работу, нужно не забыть кучу разных вещей, которые необходимы для работы. А она частенько забывала то поменять кассету, то проверить исправность магнитофона, вечно заедающего в самое неподходящее время. Либо, что было совсем уж плохо, оказывалось, что забыла ручку, тогда приходилось вымаливать ручку или карандаш у своих коллег, что, конечно, было не очень солидно.

Но самое главное, она успевала одеться и подкраситься, чтобы не выглядеть халдой перед людьми. Римма Кривцова была парламентским корреспондентом газеты «Новое время» и, несмотря на свои двадцать шесть лет, не подвела тех, кто рекомендовал ее именно на эту работу. Говоря откровенно, ей повезло. Работавший до нее журналист попал в больницу с открытой язвой. Начальник отдела был в отпуске, и главный редактор принял решение назначить именно ее на освободившееся место, выдав аккредитацию при пресс-центре Государственной Думы.

Невысокого роста, но крепкая и ладно скроенная, с курносым носиком, придававшим лицу не очень серьезное выражение, она носила очки в массивной оправе, которые добавляли ее внешности респектабельности. Коротко остриженные волосы позволяли ей недолго возиться с прической, за исключением тех редких случаев, когда она сознательно колдовала над своей головой, пытаясь придумать что-нибудь экстравагантное. Она любила носить мягкие мужские брюки и длинные кофты, но, после того как получила аккредитацию при парламентском пресс-центре, перешла на юбки, предпочитая макси, которые, увы, скрывали ее, в общем-то, стройные и красивые ноги. Но чего не сделаешь ради солидности.

Римма закончила факультет журналистики Московского университета, и это обеспечило ей широкий круг знакомств, многие мэтры журналистики были либо ее преподавателями, либо знакомыми ее преподавателей. В условиях, когда в Москве во множестве плодились, возникая чуть ли не ежедневно, всяческие печатные издания, а хлынувшие в столицу провинциалы пытались пробиться наверх всеми возможными способами, элитное образование и крепкие связи многое значили.

Отец Риммы был кадровым дипломатом и работал в одной из южноамериканских стран. Разумеется, он уехал туда со своей женой, матерью Риммы, а дочь осталась в большой квартире на попечении бабушки, впрочем, непонятно было, кто за кем присматривает — Римма за бабушкой или бабушка за ней. Когда звонил отец, бабушка на правах контролерши успокаивала родителей, что девочка работает с утра до вечера и никакие посторонние мужчины в доме не появляются. Но на самом деле Римма иногда приводила своих знакомых, а некоторым даже разрешала оставаться на ночь, при условии не очень шуметь и не будить бабушку. Кавалеры старались не шуметь, насколько им это удавалось, но бабушка все равно знала или догадывалась о каждом ночном визите, но утром делала вид, что ничего не слышала, за что Римма любила ее еще больше.

Единственным неудобством в ее жизни было то, что Римма так и не научилась водить машину, и отцовская «Волга» бесцельно пылилась в гараже. Несколько раз Римма заставляла себя начать осваивать трудную науку вождения, упросив кого-то из знакомых позволить ей сесть за руль их автомобиля, но все попытки едва не кончались аварией, а однажды таковая произошла, она так и врезалась в неожиданно появившийся на загородном шоссе автобус. После этого Римма навсегда зареклась садиться за руль, и ей приходилось пользоваться общественным транспортом, благо станция метро была напротив их дома.

Она работала всего второй месяц и успела сделать лишь несколько коротких репортажей. Думские парламентарии оказались большей частью суровыми, малоразговорчивыми людьми, и она часто натыкалась на грубые отказы, когда просила об очередном интервью. Собственно, ничего другого она и не ожидала, судя по рассказам коллег, но тем не менее, отправляясь на очередные заседания, она все-таки еще надеялась передать в свою газету самый лучший репортаж. Но дни шли за днями, а ее рутинная работа ничем особенным не выделялась.

В этот день Римма спешила на заседание комитета, посвященное аграрному вопросу. Заседание обещало быть нудным, ничем не примечательным, но главный настоял, чтобы она приняла участие в работе комитета и сделала, как он подчеркнул, хороший репортаж. Именно поэтому ей пришлось так рано подняться и спешить к станции метро, чтобы успеть к началу заседания.

Но по дороге выяснилось, что она забыла свой пропуск. Пришлось возвращаться обратно, пугать бабушку долгими звонками в дверь, искать этот чертов пропуск, а потом, вконец отчаявшись, она вспомнила, что он лежит в другой сумке. Теперь уж ей пришлось хватать машину, чтобы если и опоздать, то на чуть-чуть.

Пока сотрудники охраны и офицеры милиции проверяли ее документы, обнюхивали ее сумку и перетряхивали все ее содержимое, прошло еще несколько драгоценных минут, и она, обреченно глядя на часы, уже сознавала, что опаздывает. Именно поэтому Римма вбежала по лестнице уже не помня себя от волнения и даже не услышала, как ей крикнули в спину, что заседание комитета перенесено.

Девушка бежала по коридору, все еще надеясь на чудо. Рванула дверь знакомого кабинета, в кабинете было пусто. Она удивленно оглядела небольшую комнату, посмотрела на часы, прошла к столу и, опустившись на стул, тяжело вздохнула.

Либо она окончательно опоздала, перепутав время и число, либо заседание комитета, на счастье, перенесли и она сможет в таком случае реабилитироваться перед главным. И именно в это мгновение у нее упал пропуск, который она собиралась положить в сумочку. Наклонившись, чтобы поднять его, она неловко уцепила его пальцами, и злосчастная карточка, выскользнув из рук, полетела еще дальше. Чертыхнувшись, она опустилась на колени и полезла за документом под ряд столов. В тот момент, когда она уже достала свой драгоценный пропуск и собиралась выбираться в проход, дверь в кабинет открылась, и она услышала, как в комнату вошли двое. Вернее, она увидела их обувь. У одного были дорогие темные туфли на толстой подошве. У другого — рыжие туфли, не первой молодости, так как были уже изрядно стерты по бокам. Вошедший первым — обладатель темных роскошных туфель — замер, очевидно, оглядываясь по сторонам, затем он обернулся к своему собеседнику со словами:

— Что у вас? Говорите, здесь, кажется, никого нет.

Его собеседник нетерпеливо переминался с ноги на ногу, словно не мог устоять на месте.

— Все в порядке, — наконец услышала она ответ, — подобрали команду. Целый год с ними нянчились.

— Откуда набирали?

— Из Подмосковья. Всякая шантрапа, неблагополучные дети. Я все лично проверял, как вы говорили. Ни одного человека из нормальной семьи. У всех либо пьют родители, либо кто-то сидит в тюрьме. Двенадцать человек, больше чем футбольная команда.

Римма сообразила, что речь идет, конечно, не о спорте, и, достав свой магнитофон, включила его, даже не обращая внимания на предыдущую запись интервью с одним из думских деятелей, которую она сейчас сотрет.

— Почему так много?

— Ненужных отбраковали. Все молодые, злые, голодные. Все как полагается.

Кошкин отобрал пять человек.

— Как именно вы их собрали? — спросил владелец черных башмаков.

— Сказали, что организуем нечто вроде клуба. Немного заплатили, вроде бы за членство в клубе. Они и потянулись. С ними работали два наших инструктора. В вашем клубе мы их и готовим. Пока все нормально.

— Чтобы не перестарались. Не нужно им ничего объяснять. Чем глупее, менее осведомленными они будут, тем лучше.

— Так и сделаем. Вы не беспокойтесь, все в порядке, они ни о чем не догадываются. Мы им еще Кошкина дали, пусть покажет себя, ребятам будет интересно. Он ведь профессионал. В общем, все, как вы говорили. Да и атрибутику нужную он даст. Все как положено.

— Кошкин все знает?

— Только он один. Кроме него, никто и ничего. Остальные будут уверены, что это справедливая месть.

— Хорошо. Ребята крепкие?

— Крепкие. И в драке злые, некоторых проверяли. Против настоящих мужиков тоже потянут. Кошкин их натаскал… И все наши — ни одного инородца, как вы и говорили. Мы сами всех проверяли. Да и Кошкин не взял бы их. После того как ему ступню оторвало, он их ненавидит.

— Ты лично отвечаешь за всех. Учти, никто не должен знать, зачем мы их готовим. Ни единый человек. И отзови своих инструкторов. Пусть Кошкин им мозги забивает. Отошли своих людей куда-нибудь подальше, хоть в зарубежную командировку пошли, чтоб месяца два не появлялись и никому глаза не мозолили.

Хотя нет, одного оставь. Кто там у тебя ненадежнее?

— Бондаренко, конечно. Он в паре с Юрловым работает, с вашим вторым водителем.

— Ну оставь его. Для связи с твоими подонками. И пусть Кошкин их опекает два дня, никуда не отпуская. Сам знаешь — такая сволочь всегда в цене. Как с оружием?

— Готовим. Отбираем каждый автомат, каждый пистолет. Все со спиленными номерами или со складов Московского округа.

— Это самое важное. Если узнаю, что покупали на рынке или забыли спилить какой-нибудь номер, башку оторву. Без лишних слов.

Римма, старавшаяся не дышать, чуть приподняла голову и ударилась.

— Кто здесь? — громко спросил хозяин дорогой обуви. При этом голос у него предательски дрогнул.

— Нет здесь никого. Это какой-то стук сверху, — успокоил его обладатель рыжих туфель, — комната маленькая, здесь не спрячешься.

— Посмотри-ка с другой стороны, — предложил «начальник». И второй повернулся и пошел в ее сторону. Римма протянула руку, убирая сумочку со стула.

Мужчина медленно подходил к ней.

— Я же сказал, что здесь никого нет, — удовлетворенно сказал он, подходя еще ближе.

Римма от ужаса закрыла глаза. Неужели он пойдет еще дальше? И в этот момент дверь снова открылась.

— Идите быстрее, — раздался незнакомый женский голос, — вас уже спрашивали.

— Не забудь о том, что я говорил, — сказал тот, который с начальственным голосом, поворачиваясь к выходу. Он вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. А его компаньон замер, а потом приподнялся на носках и, передразнивая ушедшего, пробормотал:

— «Не забудь о том, что я говорил», умник нашелся, а сами ничего без меня не сделают.

Он не стал проверять комнату и тоже направился к выходу. Он уже был у самого порога, когда Римма, в нос которой попала пыль с нижней поверхности столешницы, вдруг почувствовала непреодолимое желание чихнуть. Она сдерживалась, когда незнакомец стоял рядом, но едва он подошел к двери, как щекотка в носу стала непереносимой. Желтые ботинки уже выходили из комнаты, когда она, все же не удержавшись, громко чихнула. Мужчина замер. Римма от ужаса зажмурилась. Он не мог не услышать ее громогласное чихание. Вернувшись в комнату, он пошел на звук, не скрывая своего твердого намерения выяснить, кто же прячется под столом. Римма убрала магнитофон в сумочку и проворно полезла в другую сторону. Незнакомец услышал шум. Теперь ошибиться было невозможно. Он бросился к ней, а она, выскочив из-под стола и схватив под мышку свою сумочку, стремглав побежала к дверям.

— Стой! — гневно заорал он, — стой, дрянь! Стой… — он выкрикнул нецензурное ругательство, но Римма была уже у самой двери. Обернувшись, она успела рассмотреть его багровое лицо. Всклокоченные редкие волосы, вытянутый череп, белые от бешенства глаза, крупный, чуть свернутый в сторону нос, пухлые губы. Она запомнила это лицо. Но самым неприятным было то, что и он, очевидно, запомнил ее.

Ловец уже перескочил через стол и несся на жертву, но она уже бежала по направлению к сотрудникам милиции.

— Задержите его! — крикнула она. — Задержите этого человека.

Офицеры милиции недоуменно смотрели на бегущую к ним молодую женщину, не понимая, чего именно она хочет.

— Задержите, — тяжело дыша, бормотала она.

— Кого задержать, — недоуменно спросил один из офицеров, — почему вы кричите? Покажите ваши документы.

— Я специальный корреспондент газеты «Новое время», — сказала она, задыхаясь и доставая пропуск. — Вот мои документы. А этого человека нужно задержать.

— Кого? — спросил офицер, все еще не понимая, чего от него хотят.

Римма растерянно оглянулась. Странно, но ее никто не преследовал. Странно, подумала она: почему никого нет? Неужели толстогубый не побежал за ней? Но куда он в таком случае делся? Она снова оглянулась.

— У него были рыжие туфли, — несмело сказала она, — я запомнила его рыжие туфли. И свернутый набок нос между пухлых щек.

— Ну и что? — спросил офицер, — при чем тут его туфли? Или вы считаете, что в такой обуви нельзя здесь появляться? Идите-ка, дамочка, не мешайте нам работать.

Она отошла от сотрудников милиции, недоумевая, куда делся преследовавший ее человек. Снова огляделась по сторонам — никого. Странно, почему же он не стал ее преследовать. Нужно срочно передать сообщение в газету. Она вдруг вспомнила про магнитофон. Нельзя носить его с собой, вдруг испугалась Римма.

Его могут отнять на выходе, если это были влиятельные люди. Ее могут даже арестовать за то, что она подслушала разговоры двух важных чиновников. Или депутатов. Впрочем, что определишь по обуви и голосам? Заметив в коридоре знакомого корреспондента, она бросилась к нему. Это был сотрудник «Коммерц-журнала».

— Вадим, дорогой, выручай, — молила она коллегу.

Тот удивленно обернулся:

— Что случилось, Римма?

— Возьми мой магнитофон, — сунула она ему в руки магнитофон, — пусть будет у тебя. Я его завтра заберу.

— Вечно у тебя какие-то истории, — пробормотал Вадим, — ладно, давай свой магнитофон. До завтра оставлю у себя.

Вадиму было тридцать пять. Высокого роста, с неопрятной, всегда какой-то нечесаной бородкой и лохматыми кудрями, которые не брала ни одна расческа. Он был единственным представителем респектабельного «Коммерц-журнала», которому дозволялось ходить в таком виде, — талант. Редактор раз в полгода грозился отправить Кокшенова в баню или хотя бы в парикмахерскую, но все пока ограничивалось угрозами. Правда, Вадим умел с одинаковой ловкостью носить темные тройки-костюмы и джинсы — помогала хорошая фигура. Когда Вадим отошел, она облегченно вздохнула. Теперь не осталось никаких улик. Интересно, кто и зачем готовит этих непонятных боевиков? Для какой цели? Они, кажется, сказали, что «такая сволочь» может им понадобиться. Но что они имели в виду?

Если Рыжие Туфли успел ее разглядеть, то это очень плохо. Она машинально пошла к выходу. Срочно бы поехать в редакцию и все рассказать главному. Он, конечно, поймет, что к чему в этом странном разговоре. Потом, обработав пленку, она сделает сенсационный материал. Но сначала необходимо узнать, кто эти заговорщики. Одного она уже знает в лицо. Впрочем, как и он ее. Нужно быть осторожнее. Раз он не побежал за ней по коридору, значит, боится, что она может его разоблачить. А раз боится, следовательно, они затевают что-то противозаконное.

Римма показала офицеру, стоявшему у дверей, свой пропуск. Тот кивнул головой, разрешая пройти. Она облегченно вздохнула — пронесло. Выйдя из здания, она посмотрела на часы. Сейчас все должны быть в редакции. Как глупо, что она забыла вчера на работе свой мобильный телефон. Римма потянула на себя сумочку и вдруг почувствовала, как в бок ей уперлось дуло пистолета.

— Тихо, милая, — сказал кто-то, обдав ее гнилостным запахом изо рта, — и не ори, иначе будет очень больно.

Она не стала поворачивать головы. Просто посмотрела вниз. Рядом стояли Рыжие Туфли.

— Что вам нужно? — дрогнувшим голосом спросила Римма.

— Поедешь с нами. И без глупостей. Иначе, сама понимаешь, нам терять нечего.

Римма, все еще не веря в случившееся, шла к автомобилю как во сне. До машины оставалось всего несколько шагов. Она уже видела безучастное лицо водителя, он уже открыл дверь, приглашая их садиться…

 

Глава 2

В последние годы у него иногда болело сердце. Болело оно по ночам, когда Дронго оставался один. Словно выжидало момент, когда можно напасть. Едва он ложился в постель, пытаясь заснуть, сердце напоминало о себе и он вскакивал, хватая воздух непослушными губами. Это было непонятно и обидно: чтобы сорокалетний мужик, который всегда отличался отменным здоровьем, так маялся с сердцем. Оно жило по своим особым законам. Врачи, осматривающие его, тщательно проверяли все и делали заключение: сердце у него абсолютно здоровое. Но оно почему-то продолжало болеть. Он иногда догадывался, почему оно болит. Слишком тяжкий груз давил на его сознание, и сердце не могло выдержать всех этих разоблачений, тягот, забот, которые выпадали на его судьбу. Может, поэтому он так ненавидел телефоны, предпочитая ставить их на автоответчик, и никогда не пользовался мобильными телефонами. Он не любил неожиданных звонков и внезапных известий. Они всегда приносили неприятности, плохие известия.

Его искали как «Скорую помощь» в час скорби. Он нужен был как врач или священник, как последняя инстанция, к которой обращались с надеждой на чудо.

Короче говоря, та последняя инстанция, в которую обращались в самых сложных и самых печальных обстоятельствах. Гонорары, которые он получал за предыдущие расследования, позволяли ему вести независимую жизнь, не связанную ни с государством, ни с какими-либо официальными инстанциями. Несколько раз в год он путешествовал, каждый раз выбирая новое место, — не любил встреч с прошлым. Но даже в своих путешествиях избегал знакомств с женщинами, словно опасаясь нарваться на серьезную и продолжительную связь.

В Москве и в Баку, где он владел собственными квартирами, у него было несколько знакомых женщин, которые, зная его характер, терпеливо ждали его звонка. Он мог позвонить через год, через два. А мог не позвонить никогда.

Женщины, общавшиеся с ним, уже знали об этой его особенности. Он был постоянен в выборе партнеров и непостоянен в выборе партнерш.

Его жизнь протекала странно. Иные месяцы проходили медленно и сонно, а следующие за ними дни расширялись до размеров года. Многих людей, которые встречались у него на пути, он не помнил. Они становились размытыми масками прошлого. Кое-кого он помнил долго, каждого по-своему. Он давно осознал как непреложную истину: люди не бывают хорошими или плохими. В зависимости от обстоятельств они делаются либо благородными, либо непорядочными. Изначальных негодяев с абсолютно темными душами он почти не встречал. Как не встречал ангелов, не ведавших о суетной стороне жизни. Такое знание могло сделать его циником, но вместо этого он становился меланхоликом, сам не замечая, как физически стареет, словно обретенное познание давит на его душу. Поэтому у него и болело сердце.

В этот день он проспал, как обычно, до полудня. Ночью, привычно выключив телевизор, он читал один из последних романов Айзека Азимова. Узнав о том, что он умирает, великий американский фантаст признался: если бы я знал, что так быстро умру, я написал бы еще больше. Дронго поразила философия этого замечательного гуманиста. Он не пожелал себе ничего — кроме работы. Ничего, в чем мог бы находить радость: у него было одно — радость творчества.

Впервые Дронго так долго не мог уснуть, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Может быть, и для него есть лишь единственная радость — творчество.

Наверное, только благодаря этому он выжил в те годы, когда это, казалось, было невозможно.

Когда в девяносто первом в Вене убили Натали, когда распалась страна, которой он присягал, ему больше жить не хотелось. В девяносто втором он уехал в Англию, где его арестовали; это казалось ему концом. Но быстро отпустили, и он, вернувшись в Москву, навсегда отказался работать в государственных органах, став, по существу, частным детективом. И лишь одно качество осталось с ним: его феноменальные аналитические способности одного из лучших в стране экспертов, умевших применять их на практике.

Он был постоянен в своих главных привычках, в том числе в еде, в одежде, к запахам. Запах «Фаренгейта», французского парфюма, стал его своеобразной визитной карточкой. Из обуви он предпочитал всем другим фирмам «Балли».

Итальянские костюмы от Валентине были ему привычны, как никакая иная одежда.

Дронго часто ловил себя на мысли, что подобный консерватизм — свойство пожилых людей, которым уже поздно менять свои устоявшиеся привычки.

Когда раздался телефонный звонок, он недовольно поморщился. Телефон стоял в другой комнате, он никогда не позволял себе устанавливать телефон в спальной, но звонок был достаточно громкий, чтобы его разбудить. Часы показывали пять минут первого.

— Извините, что беспокою вас, — сказал незнакомый голос в трубке, — вам надо звонить после двенадцати. С вами говорит главный редактор газеты «Московский фаталист» Павел Сорокин. Возможно, вы слышали о нашей газете. Я бы хотел с вами встретиться. Понимаю, что вас удивил мой звонок, но прошу мне поверить, что дело чрезвычайно важное. Мой телефон…

Сообщение было записано, и главный редактор положил трубку. Дронго приподнялся на подушке. «Молодец, — подумал он, — позвонил ровно в пять минут первого». С другой стороны, ясно, что накануне редактор общался с очень близким ему человеком: кто-то подсказал, когда следует звонить Дронго. Он поднялся с постели, задумчиво провел рукой по щеке. Первое, что он делал просыпаясь, — шел в ванную комнату побриться и принять душ. Выполнив привычный ритуал, он подошел к телефону и снова включил запись с сообщением Павла Сорокина.

Прослушав запись во второй раз, включил ее в третий. И лишь после этого поднял трубку и набрал номер абонента.

— Здравствуйте, попросите, пожалуйста, к телефону Павла Сорокина.

— Добрый день, — услышал он в ответ, — я звонил вам полчаса назад. Прошу извинения, что позвонил без разрешения. Но, поверьте, дело мое действительно чрезвычайной важности.

— Это я уже понял, — пробормотал Дронго, — где мы встретимся?

— В любом месте, какое мы назовете.

— Давайте на Арбате. Вы знаете, где находится ресторан «Пальма»?

— Примерно да. Это на Новом Арбате?

— Да, на бывшем Калининском… на втором этаже. Я буду ждать вас ровно через два часа.

— Договорились.

Дронго положил трубку. Он вспомнил все, что слышал о «Московском фаталисте». Очень популярная газета. Самый большой тираж в Москве. Иногда ее обвиняют в цинизме, некоей бульварности, но она все же держит марку самой читаемой в столице газеты. Есть ли еще какие-то сведения о газете в Интернете?

Он подсел к своему компьютеру и принялся искать интересующие его файлы.

Через два часа главный редактор «Московского фаталиста» был в ресторане.

Сознание собственной значимости сквозило в каждом слове и жесте этого сорокалетнего мужчины. Ухоженная бородка и очки в круглой оправе придавали ему сходство с Чеховым, которым он очень гордился. Несмотря на потуги тщеславия, вполне понятные при столь шумных успехах руководимого им издания, это был умный, приятный в общении собеседник, не допускавший бестактных промахов. И вместе с тем ловкий деловой и предприимчивый человек, каким ему приходилось быть в сложных рыночных отношениях, обрушившихся на прессу в начале девяностых.

Его главным качеством было умение мгновенно принимать решения, быстро перестраиваться в случае необходимости, точно рассчитывать возможные финансовые успехи, избегать провалов в разного рода проектах. Он, по существу, соединял в одном лице талантливого предпринимателя, умелого директора и хваткого редактора, что делало его фигуру почти культовой в среде московских журналистов.

Войдя в зал ресторана, он внимательно осмотрелся. Нужного ему человека нигде не было. Ему описали Дронго, и Сорокин был уверен, что сумеет с ходу узнать своего собеседника. И в этот момент за его спиной раздалось:

— Здравствуйте, Павел Сергеевич.

Сорокин резко обернулся. За спиной стоял тот самый человек, которого ему описали. Лет сорок, высокий, широкоплечий, умные насмешливые глаза, большой лоб.

— Здравствуйте, — протянул руку Сорокин, — я, кажется, не опоздал.

— Нет. В этом ресторане можно назначать любые встречи. Здесь два выхода с разных сторон, и, сидя за столиком, вы просматриваете всю улицу из конца в конец.

— Вы назначали встречу с учетом и этих возможностей, — улыбнулся Сорокин.

— Конечно, — серьезно ответил Дронго, — иначе я бы не смог продержаться так долго.

Они прошли за столик. Подскочившего официанта попросили для начала принести апельсиновый сок.

— У меня к вам очень важное дело, — начал Сорокин, невольно наклоняясь к своему собеседнику.

— И я даже знаю, какое, — кивнул Дронго, — убийство Звонарева. Верно?

— Вам уже звонили? — удивился главный редактор.

— Конечно, нет. Просто перед тем, как явиться на нашу встречу, я немного покопался в Интернете. Так сказать, для ознакомления с вашей газетой. Должен признаться, что я постоянный ее читатель, и могу засвидетельствовать вам свое восхищение. Разумеется, я не мог пройти мимо материалов вашего Звонарева.

Всегда очень интересные, объемные, с массой фактов. Он ведь занимался, кажется, проблемами служителей Фемиды. Во всяком случае его последняя статья была об этом. И две недели назад его убили. Если не ошибаюсь, это уже второй случай в вашей газете. Первого журналиста убрали пять лет назад…

— Да. И следствие до сих пор не может завершиться. Хотя меня уверяют, что уже вышли на след убийц. Но наши юристы настроены очень скептически. Через пять лет раскрыть такое преступление очень трудно. В суде все может развалиться. И тогда убийцы нашего журналиста уйдут от ответственности.

— И вы решили взять дело мести в собственные руки? — не без иронии спросил Дронго.

Сорокин нахмурился. Сел ровно и холодно произнес:

— Мне рекомендовали вас как серьезного человека. Уверяли, что вы можете помочь нам в решении нашей проблемы. Или они ошибались?

— Не нужно сразу обижаться. Вы лишь подтвердили мою догадку, еще ничего не сказав по существу. Значит, разговор пойдет о Звонареве?

— Конечно, — пробормотал Сорокин, который понял, что его собеседник оказался прав. Еще не сказав ни слова, он выдал себя с головой несдержанной реакцией.

— Славу Звонарева убили две недели назад. Если первого нашего журналиста взорвали, послав ему «сувенирный набор» из военной разведки, то со Звонаревым не стали церемониться. Его просто пристрелили в подъезде собственного дома.

Почти на глазах у соседей. Следствие, как всегда, выдвигает массу интересных версий, но за две недели оно не продвинулось ни на шаг. А из практики хорошо известно, что подобные преступления либо раскрываются сразу, либо не раскрываются никогда. У нас больше нет времени. Две недели истекло, и мы хотели бы иметь более правдоподобные версии убийства нашего журналиста.

— И не только поэтому, — сказал Дронго, глядя в глаза Сорокину, — вас ведь интересуют и мотивы убийства?

— Да, — хмуро признался главный редактор, — и возможные мотивы тоже. Мы не исключаем, что накануне президентских выборов кто-то решил разыграть эту карту.

Наша позиция строгого нейтралитета была известна всем. Мы принципиально не поддерживали и не станем поддерживать ни одного из известных кандидатов в президенты. Звонарев в своих статьях в последнее время привел достаточно много компрометирующих фактов, но среди них все же не было таких, за которые можно было убить человека. Во всяком случае, мы стараемся не подставлять своих журналистов. А его убили. Подло убили, выстрелами в спину. И добили контрольным выстрелом. У него в кармане было полторы тысячи долларов, но убийца ничего не взял. Даже ребенку ясно, что убийство было заказным. Именно поэтому я хотел встретиться с вами.

Подошедший официант поставил перед ними два стакана свежевыжатого апельсинового сока.

— Еще две текилы, — попросил Дронго и, когда официант удалился, спросил:

— Вы хотите поручить именно мне это дело?

— Конечно. Только поэтому я и обзвонил всех бывших и нынешних сотрудников ФСБ и внешней разведки. Мне нужен человек, который возьмется за независимое расследование убийства. Человек, который сумеет провести быстро и результативно, будучи независимым от любой из наших партий, а тем более — от властей. Вы именно такой человек. Поэтому я прошу вас взяться за расследование убийства нашего товарища. Со своей стороны мы готовы выплатить вам любой гонорар, в разумных пределах, разумеется. Вы согласны?

Официант принес две текилы. Поставил на столик тарелочку с нарезанными дольками лимона. И замер в ожидании продолжения заказа. Дронго поднял кисть руки и, качнув пальцами, отпустил его. Потом тяжело вздохнул и спросил у Сорокина:

— Кто ведет расследование?

— Все кому не лень. ФСБ, прокуратура, милиция. Конкретно — следователь прокуратуры. Но в милиции и в ФСБ созданы свои оперативные группы. Звонарева многие знали и любили в Москве. Президент обещал взять расследование под собственный контроль, но это, как всегда, лишь пустое сотрясение воздуха.

Конкретно расследованием убийства занимается некто Бозин Арсений Николаевич.

Говорят, достаточно опытный следователь, работает в органах прокуратуры больше двадцати лет. Но, увы, пока никаких результатов.

— Понятно. Кто вам дал мой телефон?

— Это так принципиально? — нахмурился главный редактор.

— Да, я должен знать, через кого вы на меня вышли. Возможно, это повлияет на мое согласие или несогласие с вами сотрудничать.

— Через сотрудников службы внешней разведки, — нехотя признался Сорокин, — один из них вспомнил про бывшего сотрудника их ведомства, он и дал ваш телефон.

— Фамилию сотрудника вы помните?

— Это была конфиденциальная информация. Я не имею права ничего говорить.

— Но кто конкретно дал вам мой телефон — вы можете сказать?

— Его фамилии я не знаю. С ним связывался наш сотрудник. Только имя-отчество — Владимир Владимирович.

— Достаточно. Я все понял.

— Вы не согласны? — встревожился Сорокин.

— Наоборот. Это имя — гарантия от возможных провокаций. В наше время никто не застрахован от любых неожиданностей. Я согласен.

— В таком случае назовите ваш гонорар, — сказал главный, испытующе глядя на Дронго.

— Сто тысяч долларов. Из них четверть суммы вперед, независимо от исхода расследования. Деньги мне нужны для расследования.

— Не много ли? — усомнился главный.

— По-моему, даже мало, учитывая объем работы. Я думаю, если бы к вам обратились с предложением дать информацию по убийству Звонарева за такие деньги, вы бы моментально согласились. Или нет?

— Я согласен, — кивнул главный редактор, — куда привезти деньги?

— Это не самое главное. Деньги передадите, когда я приеду к вам в редакцию. Кстати, давайте что-нибудь закажем, а то официант уже смотрит на нас волком. И, между прочим, сегодня угощаю я. Что вы любите больше — рыбу или мясо?

— Мне все равно, — пожал плечами Сорокин.

Дронго поднял руку, подзывая официанта. Быстро сделав заказ, он отпустил парня. Сорокин посмотрел в глаза этому непонятному для него человеку:

— Насчет гарантий я, конечно, могу не спрашивать?

— Вот именно. У меня не страховая контора, и я не всемогущ. Я могу потерпеть поражение, могу ничего не найти. Но моя репутация заставит меня работать куда интенсивнее, чем трудились бы на вас десяток сыщиков. У каждого своя профессиональная гордость.

— Какие же сроки? — спросил главный редактор.

— Это вы должны назвать. Только по возможности реалистические. Если вы дадите мне три дня, как в старых сказках, это и будет сказкой. Если год, то это несерьезно. Я думаю, месяц или два срок вполне достаточный. Возможно, смогу уложиться и в меньший срок.

— Хорошо, — Сорокин взял стаканчик текилы и с грустью произнес:

— За нашего Славу Звонарева. За упокой его души. И за ваш успех, — он быстро выпил, закусил лимоном.

Дронго последовал его примеру. В последние годы ему полюбилась именно текила, или, скорее, сам обряд ее поглощения: сначала нужно лизнуть соль, потом выпить обжигающую жидкость и только в конце закусить лимоном, чтобы создать полный букет ощущений.

— Кто, кроме вас, знает о моем участии в этом деле? — спросил Дронго.

— Только я и двое наших сотрудников. Это идея пришла в голову одному из наших ребят, пишущему на криминальные темы.

— Вот вам бумага, — Дронго достал из кармана небольшую записную книжку, вырвал листок, — напишите их имена и фамилии. Желательно домашние телефоны и адреса, если помните. И свой телефон тоже. Можете дать мобильный.

— А для чего их адреса? — удивился Сорокин, пододвигая к себе бумагу и доставая ручку.

— Для проверки. Я должен быть убежден, что они не подставили нас обоих.

Вполне вероятно, что ваши конкуренты или недоброжелатели захотят обыграть такой выигрышный факт. Главный редактор самой популярной московской газеты не доверяет властям и нанял частного детектива. Согласитесь, что такой сюжет может пойти на первые полосы. Я уже не говорю о том, как его могут использовать политики. В том числе и вероятные кандидаты в президенты…

— Я понял, — кивнул Сорокин, — вот здесь все телефоны и адреса. — Еще что-нибудь?

— Только одно. Я хочу подробно поговорить кое с кем из ваших сотрудников.

С теми, кто общался со Звонаревым перед смертью. Это можно организовать?

— Конечно. С любым. Я могу представить вас журналистом зарубежной радиокомпании, собирающим материал о погибшем Звонареве. Обычно вопросы корреспондентов и следователей почти не отличаются.

— Тогда все в порядке. Должен признаться, что меня радует ваша осведомленность. Вы неплохо подготовились к нашей беседе.

— Как и вы, — пробормотал Сорокин.

— В таком случае начнем именно с вас. Расскажите мне подробно, что случилось в вашей редакции за несколько последних дней перед смертью Звонарева?

И какие статьи он готовил или собирался опубликовать? А потом я приеду к вам.

Когда вам будет удобно?

— После четырех, — взглянул на часы Сорокин, — я буду ждать вас в редакции. В три я должен быть в правительстве.

— Договорились. А сейчас побеседуем еще…

 

Глава 3

Он не любил опаздывать. Это качество, выработанное за годы службы в органах, стало его принципом: никогда не опаздывать на любые встречи или совещания. Бывший полковник госбезопасности Ветров, ныне работающий начальником службы безопасности крупного банка, знал, как важно не опаздывать именно на эту встречу. Ему было уже за шестьдесят. Большая лысая голова, лицо с крупными бородавками на подбородке и у носа, мясистые щеки, чуть раскосые монголоидные глаза — очевидно, среди его предков были азиаты. Почти все бывшие офицеры КГБ и МВД довольно быстро и неплохо устраивались в новой жизни. Их бесценным опытом норовили воспользоваться как раз те, против кого генералы боролись всю свою прежнюю жизнь. Бывшие фарцовщики, спекулянты, валютчики, мошенники получали в обществе статус уважаемых людей, банкиров и предпринимателей, а, соответственно, боровшиеся против них офицеры милиции и госбезопасности становились их цепными псами, предпочитали вопреки укорам совести иметь очень неплохую зарплату и обеспеченную старость, чего не могло дать им государство, коему они честно служили всю свою жизнь.

Ветров посмотрел на часы и чертыхнулся. Неужели из-за этой проклятой автомобильной пробки придется опоздать! Он хрипло напомнил водителю:

— Мы опаздываем, Миша. Постарайся успеть.

Водитель испуганно обернулся. Обычно Ветров не напоминал ему о времени.

Водитель и без того знал строгий нрав своего хозяина. Но раз тот напомнил, значит, дело действительно очень важное и опаздывать нельзя ни при каких обстоятельствах. Водитель немедленно включил сирену, которая была на их «Мерседесе». И хотя законом запрещалось устанавливать подобные сирены на машинах, не принадлежащих высшим государственным чиновникам, тем не менее автомобилисты, не вникая, кому там принадлежит рев несущегося позади авто, и шарахались в сторону, освобождая наглецу место.

Ветров скосил глаз на папку, лежащую на сиденье рядом. От этой встречи может зависеть очень многое, — в который раз подумал он, глядя на темный коленкор. Для него вся ценность предстоящей встречи вмещалась в этой деловой папке, подготовленной для него специалистами из аналитического центра, который он создал при своей службе безопасности.

Они успели даже за две минуты до условного часа, и Ветров, выходя из автомобиля, кивнул водителю в знак благодарности. Многословие, по убеждению Ветрова, лишь балует людей, делает их недисциплинированными.

Войдя в здание, Ветров прошел к лифту, оглянулся по сторонам. В подъезде пусто, хотя дверь была открыта. Это его удивило и несколько насторожило. Он дождался, когда кабина лифта спустилась вниз, и уже собирался войти, когда услышал за своей спиной:

— Константин Андреевич?

— Да, — обернулся Ветров.

Рядом стояли двое неизвестно откуда появившихся молодых людей. Ветров испуганно прижал к себе папку и первый раз пожалел, что не взял телохранителей.

Но молодые люди любезно улыбались.

— Четвертый этаж, — сказал один из них, — дверь налево.

— Я знаю, — грозно прохрипел Ветров и, уже не глядя по сторонам, вошел в кабину, нажав на кнопку четвертого этажа. В конце концов эти слизняки небось и не заметили, что он их испугался. Тоже мне охрана! Играют в детские игры. Могли бы встать у дверей, когда он вошел. Нет, предпочли эффектное появление за его спиной, кретины. Понятия не имеют, как положено нормально работать, с нарастающим раздражением думал полковник.

На четвертом этаже кабина остановилась. Ветров вышел, огляделся. Подумал, что уж здесь-то не будет неожиданностей, заметил телевизионную камеру, установленную справа от него. И еще одну — у самой двери, к которой он направлялся.

«Неплохая охрана», — удовлетворенно отметил про себя полковник и шагнул к двери, поднимая руку, чтобы позвонить. Но дверь автоматически распахнулась перед ним. На пороге стоял молодой человек в строгом темном костюме.

— Вас ждут, — показал он в глубь квартиры.

Ветров, прижимая к себе папку, прошел дальше.

В большой, просторной гостиной, переделанной, очевидно, из нескольких комнат, его ждали трое. Один из них — президент банковского объединения, в котором работал Ветров. Второй — известный политик, чье лицо успело примелькаться. И третий… третий был тот самый человек, ради которого первые два приехали на конфиденциальную встречу. Третий, глава крупной нефтяной компании, и был хозяином встречи.

Поздоровавшись, Ветров прошел в комнату. Почтительность хозяина заставила его чуть наклонить голову, отчего его одутловатое лицо приобрело багровый оттенок.

— Проходите, Константин Андреевич, — пригласил его Хозяин, — садитесь. Мы как раз ждали вас, чтобы начать наш разговор.

Президент банка кивнул Ветрову, а Политик даже встал и пожал ему руку.

Словно полковник был одним из его избирателей.

— Садитесь, садитесь, — мягко продолжал Хозяин, подталкивая его к креслу, — вы принесли то, что мы просили?

— Да, конечно. Вот данные всех трех опросов, проведенных разными социологическими службами. Мы заказывали им материалы от имени нашего информационного агентства, якобы для составления рейтинга кандидатов. Вот данные, — раскрыл папку Ветров, усаживаясь в глубокое кресло, — а вот обработка наших аналитиков. По результатам опросов мы имеем…

— Подождите, — прервал его Хозяин, — давайте-ка по порядку. Кто именно интересовал вас для опросов? Вы включали в рейтинг ныне действующего Президента?

— Нет, — ответил Ветров, — мне казалось, что здесь все и так ясно. Он не пойдет на третий срок.

— Это вы так считаете. Впрочем, мы сейчас не об этом. Но вы провели опрос остальных кандидатов. Каковы данные социологических служб?

— Во всех опросах на первое место выходит лидер коммунистов. На втором-третьем идут мэр Москвы и известный генерал, про которого вы спрашивали.

Однако у мэра Москвы рейтинг чуть больше. Таким образом уже сейчас можно спрогнозировать возможный выход во второй тур лидера левых и мэра столицы. И почти со стопроцентной уверенностью можно говорить, что при таком исходе победу одерживает мэр Москвы.

Наступило молчание. Хозяин встречи посмотрел на сидевших рядом с ним Банкира и Политика. Покачал головой и, мягко улыбнувшись, спросил:

— Вам все понятно или есть еще какие-то сомнения?

— Он не пройдет, — зло бросил Политик, — мы этого не допустим. Организуем серию статей в прессе, дадим задание телевидению. К власти мы его ни в коем случае не допустим.

— Это вы так думаете, — нахмурился Банкир, — а в действительности он самый реальный кандидат…

— Который победит на выборах, — закончил за него Хозяин встречи. — Итак, мы, по-моему, определились. Если мы по-прежнему будем сидеть сложа руки, это почти наверняка приведет к победе нашего оппонента на президентских выборах. И как следствие — крупные неприятности, которые принесет нам эта победа.

— Вы могли бы этого не говорить, — дернулся Политик, — мы и так понимаем сложность ситуации. Если бы Президент в свое время более решительно противостоял амбициям мэра, мы бы…

— Мы бы имели еще более популярного мэра, — возразил Хозяин встречи. — Ваша беда состоит в том, что в отличие от социологов вы не умеете считать. А в отличие от аналитиков не умеете анализировать ситуацию. Это всегда было вашим уязвимым местом.

— Во всяком случае, я придерживался определенной линии, — прохрипел Политик.

— Ну и напрасно, — рассудительно заметил Хозяин встречи, — давайте теперь послушаем Константина Андреевича. Итак, с прогнозом нам примерно ясно. Не стоит вникать в проценты и выкладки, мы и так представляем себе картину, я считаю, достаточно полно. Каковы прогнозы ваших аналитиков? Можно изменить ситуацию?

— В настоящее время рейтинг мэра продолжает расти, — продолжал Ветров, — однако наши аналитики предвидят потолок, выше которого он не сможет подняться.

Собрав голоса умеренных левых и центристов, он достигнет своего пика и только затем, во втором туре, на прогнозируемой волне антикоммунистических настроений может набрать большинство.

— Давайте пока без окончательных выводов. Вашим аналитикам можно верить? У вас ведь собраны лучшие кадры бывшего КГБ — не так ли?

— Почти все, — кивнул Ветров, — наши аналитики исходят из того, что основное пополнение электората мэра могут составить центристы и даже правоцентристы, те, кто раньше отдавал свои голоса другим партиям и другим кандидатам. Их вывод: необходимо оттолкнуть от мэра именно эту часть избирателей, сделав его одиозным кандидатом одних патриотических и леворадикальных сил. А затем заставить его бороться на поле электората с представителем коммунистов, а в этой борьбе лидер левых всегда будет опережать мэра. Именно на поле своего электората — за счет лучшей организации партии и традиционной готовности голосующих отдавать свои голоса представителю именно коммунистов.

— Выскажитесь яснее, — нахмурился Политик, — что вы имеете в виду?

— Отрезать от него большую часть электората, — пояснил Ветров. — В таком случае он не попадает даже в тройку кандидатов, не говоря уже о втором туре.

— И как вы рассчитываете это сделать? — спросил Политик.

Ветров оглянулся по сторонам, словно ожидая подвоха. Потом взглянул на Президента банка. Тот молчал, словно происходящее его не касалось. Посмотрел на нетерпеливо ожидавшего Политика. Перевел взгляд на Хозяина встречи. И, увидев его разрешающий кивок, очень тихо сказал:

— Оттолкнуть часть избирателей путем проведения некоторых акций в самой Москве.

— Каких акций? — не унимался Политик.

— Это мы решим в оперативном порядке, — улыбнулся Хозяин встречи, — в конце концов важен результат, а не то, что мы решили предпринять.

— Я не понимаю, каким образом вы собираетесь оттолкнуть от него избирателей? — настаивал Политик. — Вы можете объяснить, как именно вы собираетесь действовать?

— Вариантов много, — ответил Ветров, — от конкретно направленных до общегородских акций.

— Перестаньте говорить загадками, — разозлился Политик. — Хотелось бы знать конкретно, что именно вы собираетесь предпринять, чтобы не допустить прохода мэра во второй тур. Что конкретно? А вы говорите мне о существовании вариантов.

— Это мы еще продумываем, — сказал Ветров, глядя на Хозяина встречи. Тот понял, что пора вмешаться.

— Успокойтесь, — строго сказал он, — неужели вам не понятно, о каких вариантах может идти речь? Неужто не ясно, что именно нужно делать, чтобы оттолкнуть избирателей от данного кандидата? С другими было бы сложнее, на них не висит груз такого хозяйства, как на этом. Он ведь отвечает за город, за весь город! Вы меня понимаете?

Политик смотрел на него с сомнением. Банкир же, сидевший рядом, нахмурился, уже догадываясь, о чем именно идет речь. Но Политик упрямо не хотел верить в очевидное.

— Можно найти массу моментов, на которых наш кандидат может споткнуться, — продолжал Хозяин встречи, — вы ведь помните, как в Москве прогремел взрыв в синагоге. Скандал на весь мир, хотя, в общем-то, никто не пострадал.

— Что вы хотите этим сказать? — привскочил со своего места Политик, но глубокое кресло не располагало к подобным реакциям.

— Успокойтесь, — строго сказал Хозяин встречи, — конечно, не обязательно взрывы. Но как вариант, при котором шансы кандидата стремительно падают, он вполне возможен. Или же его антикавказские акции, например незаконная регистрация для торговцев. Достаточно много нерешенных вопросов, в том числе и национальных, существует в столице. Можно подтолкнуть один из этих камешков, и камнепад тогда трудно будет остановить.

Политику все-таки удалось вылезти из своего глубокого кресла. Стоя посреди комнаты и оглядывая растерянным взглядом собравшихся, он вопрошал:

— Вы сошли с ума? Неужто вы это всерьез?

— Сядьте и успокойтесь, — разозлился наконец Хозяин встречи, — я же не призываю вас немедленно идти взрывать синагогу или устраивать погромы кавказцев. Я говорю об общей ситуации в городе, возможной накануне выборов.

— Нет, вы сошли с ума, — повторил Политик уже менее убежденно.

— Тогда сядьте и дожидайтесь, когда он станет Президентом, — разозлился уже Банкир, — и тогда он вас всех выгонит не только из города, но и из страны.

Где в таком случае вы будете произносить свои обличительные речи? В Думу вас уже не пустят и в правительство вряд ли возьмут. Вы этого хотите?

Политик огляделся по сторонам, словно ища поддержки. И увидел три пары беспощадных глаз. Глаз волков, готовых ринуться на врага по условному сигналу.

Он беспомощно плюхнулся на свое место, словно соглашаясь с неизбежным.

— И не надо так все драматизировать, — примирительно сказал Хозяин встречи. — В конце концов мы же не осложняем ситуацию. Наоборот, мы пытаемся держать ее под контролем, чтобы накануне выборов не произошло ничего неожиданного.

— А если произойдет? — слабым голосом спросил Политик.

— Тогда вы останетесь в правительстве, — чеканя каждое слово, произнес Хозяин встречи, — а кандидат, который не должен пройти, никуда не пройдет.

Неужели вы не можете понять наконец, что такой кандидат гораздо опаснее для всех нас, чем лидер коммунистов. С тем все ясно. Он больше своих двадцати пяти процентов в жизни не наберет, даже если случится светопреставление. Но другой, вот тот гораздо опаснее. Он не просто наберет все возможные голоса. Он еще и начнет играть на нашем поле. Любая акция победившего коммуниста была бы подана нами как месть демократам за их попытки вывести страну к светлому будущему.

Даже победа лидера коммунистов не так страшна, он все равно будет связан по рукам и ногам. За ним будет следить весь мир, и его имидж лидера левых, оказывая на него постоянное давление, заставит соглашаться с нами. Если победит другой, то все пойдет прахом. У него имидж демократа, и теория мести здесь не сработает. Мы просто проигрываем в таком случае. Окончательно и бесповоротно.

Вы этого хотите?

— Я ничего не сказал, — окончательно смутился Политик.

— Тогда не стройте из себя невинную девицу. Нельзя, не потеряв девственности, родить ребенка. Это удалось только деве Марии, да и то я всегда в этом сильно сомневался.

— Не богохульствуйте, — поморщился Банкир, — мы обсуждаем важные темы.

— А вы не юродствуйте. С каких пор вы стали таким набожным? Вы ведь раньше, кажется, торговали иконами, сплавляя их на Запад. Или тогда вы больше верили в Бога?

Банкир замер, на миг нахмурился, но отвернулся и не стал спорить.

— Извините меня, господа, — примирительно сказал Хозяин встречи, — кажется, я немного погорячился и сорвался. Но вы должны понять мое состояние.

Если победит человек, о котором мы говорили, я первым должен буду уехать из страны. Этот человек мой личный враг. И я сделаю все, вы слышите меня, господа, все от меня зависящее, чтобы он никогда не прошел во второй тур. Чтобы у него не было никаких шансов. Ни единого!

Банкир, успокоившись, слушал Хозяина встречи почти с одобрением. Политик в некотором смятении наклонил голову, но в душе посчитал, что их собеседник прав.

Ветров сидел довольный. Наконец он будет работать с решительным человеком, готовым для достижения своих целей использовать любые способы. Давно не хватало именно такого человека. Ветров посмотрел на свою папку и подумал, что у него все еще впереди. И шестьдесят пять лет далеко не конец жизни.

 

Глава 4

Римма обернулась, все еще не веря в случившееся. Рядом стоял человек, который подталкивал ее к машине. Она его узнала: чуть удлиненный нос, тонкие губы, редкие всклокоченные светлые волосы. Даже в такой ситуации она обратила внимание на его мятый двубортный серый костюм и рыжие туфли.

— Иди быстрее, — прохрипел он, зло подталкивая ее к машине.

В эту секунду она поняла, что у нее есть только один шанс.

Один-единственный шанс, который нужно использовать, чтобы попытаться остаться в живых. Она была достаточно сообразительным и находчивым человеком, каким и должен быть настоящий журналист.

Сориентировавшись, она чуть повернула голову и рванулась к проходившему мимо мужчине. С криком:

— Миша! Миша, как давно я тебя не видела, — она обняла его и принялась целовать прямо в губы. Похититель растерянно опустил пистолет, не зная, что думать.

— Простите, — пытался отбиться неизвестный, очевидно, депутат, — вы, кажется…

— Миша, да ты посмотри лучше, — шептала Римма, продолжая осыпать его градом поцелуев.

Но чем демонстративнее проявляла она свои чувства, тем больше пугался депутат. Немного оправившись от неожиданности, он решил, что его хотят скомпрометировать. Теперь он уже вырывался из рук эксцентричной девицы изо всех сил.

— Это провокация! — закричал он. — Это политическая провокация, — отбивался он от цепких объятий Риммы. — Я не знаю эту женщину. Я никогда с ней не встречался.

А Римма, физически ощутив, как к ней сейчас приставят дуло пистолета, решила играть свою роль до конца.

— Негодяй! — взвизгнула она громко. — А наш ребенок, подлец ты эдакий! — И изо всех сил ударила ошарашенного мужчину по лицу, вкладывая в пощечину весь свой страх.

— Вы видите! — закричал депутат, обращаясь к сотрудникам охраны, уже выбегавшим из здания Думы. — Вы видели, как она меня ударила? Вы все видели?

Это провокация. Это политическая провокация, — бормотал он, держась за щеку и пятясь от наступавшей на него Риммы.

— Ваши документы! — кричал на бегу капитан милиции.

— Он отец моего ребенка! — орала Римма, радуясь, что придуманный ею план сработал.

— Она врет, она все врет, — бубнил «отец ребенка», пятясь от нахалки.

Вдруг он споткнулся и упал на тротуар. К Римме бежали уже три офицера милиции.

Обернувшись, она с облегчением увидела, что обладатель рыжих туфель, сунув пистолет в карман, отступал к своей машине.

Римма, торжествуя свою победу, радостно орала:

— Он меня изнасиловал! — ей было весело и уже совсем не страшно.

— Ваши документы, — потребовал капитан, схвативший ее за руку. Из здания выскочили два знакомых журналиста, узнавших Римму. Теперь она поняла, что спасена. Обладатель рыжих туфель сел в свой автомобиль и, метнув на нее злобный взгляд, отвернулся. Машина медленно отъехала от здания Думы.

— Ваши документы, — продолжал настаивать капитан.

— Это провокация, — шептал депутат побелевшими губами.

— Что случилось, Римма? — с недоумением спрашивали ее коллеги. — Объясни, что произошло?

Она проводила взглядом «Волгу», стараясь запомнить номер машины. Проводив ее взглядом, Римма повернулась к депутату:

— Извините меня, пожалуйста, извините. Кажется, я ошиблась. Я обозналась, простите меня, ради Бога.

— Это аферистка! — взвизгнул депутат. — Ее нужно задержать, — не унимался он.

— Пройдемте, гражданочка. — Капитан настойчиво тянул Римму за руку.

— Это наша коллега, она аккредитована вместе с нами, — вступились за Римму знакомые журналисты.

Собралась толпа. Нашлись и свидетели происшествия, показания которых резко расходились в оценках. Римма поняла, что объяснений с капитаном ей не избежать.

— Конечно, пройдемте, господин капитан, — покорно сказала она. — Я действительно ошиблась и приношу свои извинения…

— Ее нужно арестовать, — настаивал испуганный депутат.

— Разберемся, — пообещал капитан, строго взглянув на Римму. Он не мог понять мгновенной смены настроений этой странной журналистки.

Объяснение с заместителем начальника охраны было долгим. Сначала он придирчиво рассматривал документы Кривцовой. Потом еще больше времени потратил на проверку всех ее бумаг и установление личности, для чего звонил в редакцию и отделение милиции, выдавшее паспорт задержанной. Затем начал задавать свои вопросы и, не удовлетворившись ответами, пообещал возбудить уголовное дело по факту оскорбления депутата и нанесения ему легких телесных повреждений. Но, смягчившись, принял решение лишить аккредитации, запретив появление на заседаниях Думы.

К исходу второго часа появился злополучный депутат со своим адвокатом и помощником. Помощник начал орать на Кривцову, требуя признаться, чей «политический заказ» она выполняла. Адвокат настаивал на передаче дела в прокуратуру и возбуждении уголовного дела по статье «терроризм в отношении государственных служащих».

Римма с ужасом поняла, что угроза возбудить уголовное дело выглядит вполне реально. Ситуация из трагикомической превращалась в трагическую. К счастью для Риммы, ее «делом» занялся наконец начальник охраны, который оказался человеком толковым и не стал выбирать ничьей стороны в столь непонятном деле. Он ограничился тем, что добросовестно составил протокол о случившемся, отобрал у Кривцовой пропуск в здание парламента и пообещал вынести решение через два дня.

После чего ей наконец разрешили уйти, несмотря на протесты депутата, его адвоката и помощника, не согласившихся с «легкомысленным», по их мнению, решением столь серьезного вопроса. Только в полдень Римма наконец вышла из здания Думы. И только тогда вспомнила о Вадиме. Но его уже нигде не было. Да и искать его в здании ей бы не разрешили. Она вспомнила, что в редакции у нее есть номер мобильного телефона Вадима.

Успокоившись немного от всего пережитого, она решила поймать такси и уехать в редакцию. Решив, однако, что осторожность не помешает, она пропустила первую свободную машину, от страха пропустила и вторую, проголосовав третьей, где уже сидела женщина с ребенком. Когда те вышли у детской поликлиники, Римма назвала адрес редакции. По дороге она даже придумывала начало и заголовок своего материала, который произведет эффект разорвавшейся бомбы. Но сначала нужно забрать магнитофон у Вадима и прослушать, что же ей удалось записать.

Вытащив из сумочки деньги шоферу, Римма подняла голову и с ужасом увидела перед зданием редакции знакомую «Волгу». Да, номер был тот самый, который она запомнила. Ее уже ждали. В машине сидело двое. Она попросила водителя не останавливаться. Тот удивленно взглянул на странную пассажирку, кивнул головой и, чуть прибавив скорость, проехал мимо. Римма пригнулась, чтобы ее не заметили из стоявшей у тротуара «Волги». Остановились они у первой же будки телефона-автомата. Выскочив из машины, Римма на ходу достала жетон и дрожащими пальцами опустила его в щель аппарата.

Испуганно озираясь по сторонам, она с замиранием сердца ждала, когда снимут трубку. Ей ответила Света, редактор отдела культуры, с которой ее связывали давние дружеские отношения.

— Света, родная, — быстро начала Римма, — у меня к тебе очень важное дело.

В моем столе должна лежать записная книжка. Черного цвета. Быстро возьми ее и найдешь там нужный мне номер.

— Ты где находишься? — удивилась Света. — Тебя все ищут.

— Долго объяснять. Быстрее достань мою книжку.

— Подожди ты с книжкой, — перебила ее Света, — здесь такая каша заварилась. Звонили Главному. Говорят, у тебя ребенок от депутата. Какой ребенок? Говорят, ты устроила скандал, напала на депутата, избила его. Это видели. Тебя даже сфотографировали.

— Потом все объясню, — с досадой сказала Римма. — Это все ерунда. Доставай книжку. Света, родная, я тебе все потом объясню. Доставай книжку, мне она срочно нужна.

— Сейчас достану. Но ты можешь объяснить внятно, что происходит?

— Доставай книжку! — закричала, теряя терпение, Римма.

— Подожди, сейчас, — запричитала Света, бухнув трубку на стол.

Секунды тянулись медленно, как никогда в жизни. Наконец послышался голос Светы.

— Книжка у меня. Кого искать?

— Найди букву «В». Посмотри телефон Вадима. Там должен быть мобильный и домашний телефоны Вадима Кокшенова. Только быстрее, Света, быстрее.

— Да, да, понимаю. Буква «В». Здесь два Вадима. Какой именно тебе нужен?

— Диктуй оба телефона, — она достала из сумочки ручку, приготовившись записывать.

Света начала диктовать, едва разбирая цифры.

— Спасибо, Света! Потом все объясню! — крикнула Римма.

Тут же она начала набирать номер мобильного телефона Вадима. Телефон был отключен. Она набрала его домашний номер. Никто не отвечал. Закусив губу, она была готова заплакать. Отдышавшись, снова набрала оба номера. И снова неудача.

Затем она позвонила Вадиму в редакцию.

— Можно позвать к телефону Вадима Кокшенова?

— Его в редакции нет. Что ему передать?

— Скажите, что звонила… Впрочем, нет, я ему потом перезвоню.

Повесив трубку, Римма задумалась. Наверное, это неспроста… И решила вновь звонить Свете.

— Света, прошу тебя, мне срочно нужен магнитофон. Хоть какой-нибудь.

Спроси у ребят. Мне это крайне необходимо, — выпалила она.

— Послушай, Римма, — разозлилась подруга. — Ты, похоже, рехнулась окончательно. У тебя самой есть магнитофон. Чего ты истерики устраиваешь? Если залетела — ничего страшного. Сейчас вакуумные аборты делают, знаешь, на каком уровне. У меня знакомый врач, ничего страшного. И по срокам не бойся, все будет нормально.

— Дура, — разозлилась Римма, — у тебя только одно на уме. Какая беременность? Какой аборт? Мне магнитофон нужен. Найди кого-нибудь из ребят.

Хотя нет. Возьми-ка лучше магнитофон и спускайся вниз. Только не оглядывайся по сторонам. Иди к театру. Я буду ждать. Только иди не оглядываясь. Ты меня поняла?

— Римма, я начинаю бояться, — зашептала Света. — Что у тебя происходит?

Почему такие секреты?

— Делай, как говорю, — требовала Римма. — Принесешь магнитофон, и я все объясню. Только проверь, чтобы была нормальная кассета. Ты меня поняла?

— Все поняла. Через пять минут буду у театра. Что сказать Главному, если он спросит?

— Ничего и никому не говори. Ради Бога, кончай задавать вопросы. Я тебя жду.

Выждав несколько минут, Римма снова позвонила по обоим номерам Вадима. Все было по-прежнему. От досады хотелось плакать. Она вспомнила телефон парламентского пресс-центра и набрала номер. Попросила позвать к телефону Вадима Кокшенова. Но ей передали, что он уже ушел.

Посмотрела на часы. Уже два часа. Вряд ли Вадим будет так долго сидеть в пресс-центре. Куда он мог деться? Куда? И почему не работает его мобильный телефон? Возможно, кто-то видел, как она передавала Вадиму магнитофон? От обиды она готова была расплакаться. Без магнитофонной записи нет материала, нет доказательств, и ее поведение перед зданием парламента выглядело обычным хулиганством. Она вспомнила про бабушку. Бросилась к телефону. Если они смогли так быстро узнать, где она работает, то наверняка узнали и ее адрес. Она должна была подумать об этом раньше.

Схватив трубку, она, к своему ужасу, поняла, что лимит ее телефонного жетона исчерпан. Римма бросилась к газетному киоску. В первом жетона не оказалось. Во втором ей удалось купить новый жетон. Но телефон-автомат был уже занят. Какая-то бойкая девица болтала со своим приятелем, не обращая внимания на мрачное лицо Риммы, то и дело заглядывавшей через стекло. Наконец, не выдержав, Римма попросила:

— Заканчивай скорее.

— Отцепись, — огрызнулась девица.

Пришлось идти к другому телефону. Но он не работал. С третьего, находившегося на другой стороне улицы, ей наконец удалось дозвониться домой.

Первый звонок, второй, третий, четвертый. Бабушка долго не поднимала трубку, заставив Римму замереть от ужаса. Пятый звонок, шестой, седьмой… Она стояла, считая звонки. Бабушка всегда держала телефон рядом с собой. Господи, только бы с ней ничего не случилось, молила Римма. Восьмой, девятый. Она уже не сомневалась, что произошло что-то страшное. Десятый, одиннадцатый. На глазах у Риммы выступили слезы. Двенадцатый, тринадцатый… Бабушка не могла так долго не брать трубку. Даже если она дремала, то громкий звонок телефона должна была услышать. Даже если спала. Четырнадцатый, пятнадцатый…

На другой стороне улицы появилась Света. Римма, увидев ее, дождалась шестнадцатого звонка и положила трубку. Вытирая слезы, она вышла из автомата.

 

Глава 5

Ему всегда было интересно общаться с журналистами — представителями неординарной профессии, которые отчасти напоминали частных детективов. Те же расследования, тщательный отбор необходимых фактов из массы не представляющих для них интереса, умение находить верный тон с собеседниками, располагая их к откровенности, и, наконец, как результат расследования — газетная статья со своими выводами, которые могли либо обличить виноватого, либо опозорить невиновного.

Коллектив любой крупной газеты напоминал ему нечто среднее между полицейским участком, сумасшедшим домом и вокзалом, с которого каждую минуту неожиданно, без объявления, мог отойти любой поезд. Они договорились встретиться с главным редактором газеты перед зданием редакции. Сорокин уже ждал его, нетерпеливо поглядывая на часы.

— Кажется, я опоздал, — взглянул на часы Дронго.

— Почти вовремя, — уточнил Сорокин, — просто я приехал гораздо раньше.

Ждал вас в своем кабинете.

— Напрасно, — с сожалением заметил Дронго, — теперь ваши сотрудники будут знать, что вы спускались вниз, чтобы встретить обычного сотрудника зарубежной радиокомпании. В результате интерес ко мне возрастет, а нам с вами это не нужно. Они замкнутся передо мной.

— Я на это посмотрел несколько иначе, — возразил Сорокин, — если станет известно, что я специально спустился вниз, чтобы встретить вас, значит, априори, уважать вас будут чуточку больше, чем обычного посетителя. Если я оказываю вам «особое покровительство», то никто не захочет портить отношения прежде всего со мной.

— Логично, — засмеялся Дронго, — очевидно, в вашей редакции выстроена строгая иерархия.

— Иначе нельзя, — вздохнул Сорокин, — развалят газету. Думаете, нам легко сохранять такой тираж?

В коридоре, куда они поднялись на лифте, курили два молодых сотрудника.

Увидев Главного, появившегося вместе с незнакомым человеком, оба потушили сигареты и ускользнули в соседний кабинет. Сорокин покачал головой и нарочито громко сказал: «Ох уж эти курильщики».

Секретарь Главного, сидевшая за столиком в приемной, при появлении шефа почтительно встала, как бы ожидая указаний. Дронго обратил внимание на ее красивые ноги, которые она не особенно скрывала под мини-юбкой, очень короткой даже по московским меркам. Блондинка, девица лет двадцати, улыбнулась Сорокину и без интереса посмотрела на Дронго, как на одного из ежедневных просителей, осаждавших кабинет шефа.

Сорокин попросил вызвать какого-то Корытина и, пропустив гостя вперед, вошел в кабинет, просторную, очень светлую комнату, обставленную не без канцелярских излишеств. Открыв массивный сейф, он достал из него три пачки крупных купюр и протянул гостю.

— Здесь двадцать пять тысяч.

— Спасибо. — Дронго положил их во внутренний карман пиджака. Он никогда не считал деньги.

Главный редактор, как бы забыв тут же о денежном вопросе, спросил:

— Вызывать людей сюда или хотите беседовать наедине?

— Только в вашем присутствии. Иначе они решат, что я следователь прокуратуры, и вообще не захотят ничего рассказывать. А еще лучше — вызовите кого-нибудь из заместителей и поручите меня его заботам.

— Я уже вызвал, — кивнул Сорокин, — Корытин Савелий Александрович, наш ответственный секретарь, неплохо знал Звонарева. Он, собственно, и привел его к нам. Если захотите, сначала побеседуете с ним, а уже потом с теми журналистами, которые вас заинтересуют. Он как раз один из тех двух журналистов, чьи фамилии я вам вчера отметил.

— У погибшего были друзья в редакции?

— Мы все были его друзьями. Но особенно близко он дружил с Олегом Точкиным.

— Это который пишет на криминальные темы?

— Вы неплохо знаете наших сотрудников, — удивился Сорокин.

— Иногда читаю их статьи, — признался Дронго. — Да, по-моему, «Московский фаталист» читает вся Москва.

— Раньше у нас был огромный тираж, — признался Сорокин, — сейчас он немного упал. Но это общий спад, и мы тут ничего не можем сделать. Хотя пока неплохо держимся.

— Разрешите, — в кабинет вошел человек лет сорока в больших роговых очках.

Редкие волосы тщательно маскировали уже весьма заметную лысину. Одетый в темно-синюю рубашку в клетку и серые брюки, он больше был похож на банковского клерка или бухгалтера, чем на журналиста.

— Входи, входи, — пригласил его Сорокин. — Вот, Савелий Александрович, это журналист из английской радиокомпании. Мистер… — он замялся, вспомнив, что не согласовал фамилию с ее «обладателем».

— Дино Корти, — нашелся Дронго, назвав первую пришедшую ему на ум итальянскую фамилию. В Европе ему часто говорили, что он похож на итальянца, а в гостиницах или в ресторанах, где он оставлял чаевые, его обычно благодарили по-итальянски.

— Господин Корти живет в Италии, — начал Сорокин, — он хочет встретиться и поговорить с нашими ребятами насчет погибшего Славы Звонарева. Они собираются делать о нем репортаж.

— У нас же никто не говорит по-итальянски, — удивился Корытин, — если по-английски, то тогда — да.

— Я говорю по-русски, — улыбнулся Дронго, изобразив мягкий акцент.

— Тогда проблем нет, — кивнул Корытин, — идемте ко мне, мы все обсудим.

Дронго поднялся, кивая на прощание Сорокину. В отличие от кабинета главного, где царил полный порядок и присутствовал некий шарм, небольшой кабинет «рабочей лошади» редакции являл собой пример полного творческого беспорядка.

— Садитесь, — и хозяин показал гостю на один из трех стульев, свободных от бумаг и подшивок.

Дронго сел, с любопытством оглядываясь.

— Вы работаете в России? — спросил его хозяин кабинета.

— В последнее время да, — кивнул Дронго.

— А вы хорошо говорите по-русски, — заметил Корытин. — Что вас интересует конкретно? Хотите сделать материал о несладкой жизни российских журналистов?

— Нет. Мне интересен факт смерти одного Звонарева. Как он погиб, почему…

О чем он писал, что думал, с кем общался. Мне нужно знать все о его жизни, не только о смерти.

— Понятно, — вздохнул Корытин, снимая очки. Достав из кармана носовой платок, он протер стекла и снова водрузил очки на нос. — Итак, задавайте вопросы.

— Его убили две недели назад. Мне важно знать, какие именно статьи писал Звонарев перед смертью, над чем работал, какие темы затрагивал. Мне интересен феномен его успехов. Он ведь сумел стать за очень короткое время довольно известным журналистом. Наших слушателей будет интересовать, каким образом в России возникают звезды.

— Отмечу первое обстоятельство, — сказал Корытин, внимательно взглянув на собеседника, — все его разработки копились на персональном компьютере, которым вместе с ним пользовался и наш сотрудник Точкин. Но следователи прокуратуры переписали все файлы, решив проверить, чем точно занимался Слава. Они считают, что это может помочь в расследовании его убийства. Мы все еще не отошли после такого чудовищного преступления. За день до убийства появилась его статья о коррупции среди судейских работников. Олег Точкин да и мы все убеждены в том, что его убили именно из-за этой статьи. Очевидно, кого-то очень обеспокоило появление такого материала в прессе. Но следователи прокуратуры и сотрудники ФСБ сейчас проверяют как раз именно эту версию.

— Я не следователь, — напомнил Дронго, — мне интересны его мысли, его рабочие наброски, формула его успеха. Чем он еще занимался, кроме разоблачения судейских чиновников?

— Он писал на различные темы. Мы подняли все его разработки, проверяем со своей стороны. Надеемся что-то прояснить. Но пока ничего конкретного…

— У него была любимая девушка?

— Была, конечно. Но лучше с ней вообще не встречаться. Она в таком шоке, еще не отошла от потери. Лезть к ней с вопросами было бы жестоко.

— Это я понял. А кроме Точкина, у погибшего были близкие друзья в газете?

Корытин еще раз протер стекла своих очков и снова после недолгого молчания осторожно сказал:

— Мы все были его друзьями. У нас вообще очень дружный коллектив.

— Послушайте, Савелий Александрович, — разозлился Дронго, — насколько я понял, Сорокин попросил вас помочь мне в подготовке моей работы. А вместо этого вы говорите со мной так, словно я следователь, а вы подозреваемый в убийстве.

— Откуда мне знать, кто вы такой? — огрызнулся Корытин. — Я ваши документы не смотрел.

— А вы хотите, чтобы я предъявил вам свои документы?

— Нет, не хочу. Но и верить вам я не обязан.

— В таком случае нам не о чем разговаривать, — привстал со своего стула Дронго, как бы собираясь уйти.

— Подождите, — остановил его Корытин и, в третий раз протерев свои массивные очки, негромко сказал:

— Я не знаю, какой вы итальянский журналист и какую именно станцию представляете, но я узнавал для Павла Сергеевича об одном человеке, который может раскрыть любое преступление. Его звали…

— Достаточно, — сказал Дронго, — если вам что-то известно, лучше молчите.

Чтобы не нервировать остальных. Вы ведь хорошо знали погибшего?

— Неплохо. Я сам привел его в нашу газету. Мне он показался тогда толковым парнем. Он совсем неплохо писал. Потом он был провинциалом, а эти ребята обычно обладают напором. Мы, москвичи, более чувствительные, мягкотелые. Плюс задор молодости. И видите, что получилось…

— Вы тоже считаете, что его убили из-за последней статьи?

— Не знаю, — честно признался Корытин, — но ведь никто не мог заранее знать, что статья выйдет именно в тот день. Мы готовили ее в номер в пожарном порядке. Малейший намек на угрозу, и я бы не поставил статью в номер. Мы всегда учитываем возможные последствия. Статья появилась за день до убийства. Вернее, газета вышла поздно вечером, а утром его убили. Потом у него дома нашли один экземпляр газеты, очевидно, он захватил его из типографии. Следователь считает, тут есть связь. На день убийства была назначена пресс-конференция у министра юстиции.

— Не думаю, — сказал Дронго, — скорее, это случайность.

— Почему вы так решили? — удивился Корытин, — или вы уже что-то знаете?

— Нет, не знаю. Но могу сделать некоторые предварительные выводы — после разговора с вами и с вашим главным редактором. Звонарева убили на следующий день после того, как его статья о коррупции среди служителей Фемиды появилась в газете. Никаких угроз ранее не было. Во всяком случае, вы о них не знали. Но его убили именно на следующий день. А если вспомнить, что вы вместе готовили статью и, как вы говорите, в «пожарном порядке» отсылали ее в набор, то о статье никто вообще не мог знать. Никто, кроме возможных убийц. Им нужна была статья, чтобы отвлечь внимание от настоящих заказчиков преступления. Если бы действительно кто-то из судей, упомянутых в статье, решил отомстить, то он нанял бы убийцу не в день выхода статьи, а за несколько дней до нее или через несколько дней после. Слишком явная связь, да и потом трудно найти убийцу всего за сутки. Ни один судья не смог бы так быстро прочитать материал, обидеться, найти наемного убийцу, узнать адрес Звонарева и послать к нему киллера. И все это за несколько часов. Учитывая плохую работу московской почты, когда не все газеты утром попадают по назначению, в это тем более трудно поверить. Многие читают газеты вечером, возвращаясь с работы или на службе, куда доставляют почту после полудня. Но убийца ждал Звонарева в подъезде дома, когда он выходил из своей квартиры, отправляясь на работу. Судя по всему, убийство было заказное. Отсюда вывод — кто-то заранее решил, что Звонарева нужно убрать. И заранее заплатил деньги, послав к нему киллера.

— Вы это сейчас придумали? Или знали заранее, когда входили в мой кабинет? — спросил ошеломленный Корытин.

— Если скажу, что прямо сейчас, вы поверите?

— Нет.

— Тогда поверьте. Я действительно все продумал именно тогда, когда вы мне рассказывали о статье. Но я думаю, что сходный вывод сделают и сотрудники прокуратуры, которые решили изучить записи его компьютера, чтобы определить по наброскам, чем именно он занимался в последнее время.

— Они все стерли, — сказал Корытин, впервые за время разговора отводя глаза.

Дронго пристально взглянул на него и очень тихо спросил:

— Они стерли все? Или у вас есть копия? Может, что-то осталось?

— Некоторые, возможно, и остались, — нехотя признался Корытин, — но я ничего не могу сказать определенно.

— Вы же умный человек, Савелий Александрович. Раз вы смогли так быстро меня вычислить, то обязаны понять, что и другие сотрудники газеты не поверят в мою итальянскую версию. Поэтому мне нужна правда. Только правда, господин Корытин. В конце концов вы помогаете мне найти настоящих убийц вашего товарища.

Или вы не хотите, чтобы я их нашел?

Корытин снова отвернулся. Дронго видел, что он колеблется, и терпеливо ждал, когда журналист примет решение. Наконец тот вздохнул.

— Вообще-то Точкин продублировал всю информацию, — признался Корытин, — но мы, конечно, об этом никому не сообщали.

— Вы можете разрешить мне ознакомиться с ней?

— Конечно, нет. Если узнают следователи, у нас будут очень большие неприятности.

— Во-первых, они не узнают, а во-вторых, я не смогу сделать «нормальный репортаж». Вы меня понимаете.

— «Нормальный репортаж», — повторил Корытин, — вы думаете, вам удастся что-нибудь сделать? Я давно не верю в великих сыщиков. Такие сказки мы читаем только в детстве.

— А если я пришел к вам из вашего детства… Оставим бесполезную дискуссию на следующий, менее трагический, случай. Скажите, где именно я могу ознакомиться с информацией из компьютера погибшего Звонарева? Вы должны понять, что мною движет не любопытство.

— У Точкина есть ноутбук, куда списана вся информация, — выдавил наконец Корытин, — но об этом никто не знает.

— Найдите его и позовите сюда. Только ради Бога, ничего не говорите ему заранее, иначе вы все сорвете.

— Вы ставите нас в трудное положение, — пробормотал Корытин.

— Ваш бывший сотрудник Звонарев лежит сейчас в гробу. Его лишили жизни.

Неужели вам не стыдно, Савелий Александрович? Или вы хотите оставить убийц безнаказанными?

— Я позову Точкина, — угрюмо буркнул Корытин. — Но будете договариваться с ним сами, без моего участия.

— Зовите, — согласился Дронго, закрывая глаза. — И не забудьте ему объяснить, что все материалы нужны мне для поиска убийц вашего друга.

Корытин вздрогнул. Потом протянул руку к телефонному аппарату, словно решаясь на нечто страшное…

 

Глава 6

Света смотрела на нее, ничего не понимая. Потянув ее за руку, Римма отошла к телефону.

— У тебя есть телефонный жетон? — спросила она.

— Что все-таки происходит? — Света с испугом смотрела на подругу. — На тебе лица нет.

— Жетон у тебя есть?

— Да, кажется, есть. Сейчас поищу, — Света принялась копаться в сумочке.

Римма переминалась с ноги на ногу, чувствуя, что в любую секунду может разрыдаться.

— Вот, — наконец сказала Света, протягивая драгоценный жетон.

Римма бросилась к телефону. Ее собралась опередить какая-то толстуха, нагруженная свертками, но Римма бесцеремонно оттолкнула ее, первой проскользнув к телефону. Вслед ей понеслось громкое «хамка», но она уже набирала телефон бабушки. Опять длинные гудки, никто не подходил к телефону. Отчаявшись, она уже собиралась положить трубку, чтобы позвонить соседке и попросить ее навестить бабушку, когда трубку сняли и знакомый голос произнес:

— Вас слушают.

— Бабушка, родная! — воскликнула Римма. Она никогда еще не радовалась так голосу близкого человека. — Как у тебя дела? Почему ты так долго не подходила к телефону?

— Я к соседке выходила, — призналась бабушка, — у нее кошка разродилась.

Представляешь, пятеро котят. И все такие миленькие. Они…

— Представляю, представляю, — перебила ее Римма. — Послушай, бабуля, меня никто не спрашивал?

— Кто-то звонил, спрашивал, но не назвался.

— Послушай меня внимательно. Сейчас ты закроешь дверь и никому не будешь открывать. Ты меня поняла? Ни одному человеку. Даже если придут и скажут, что от меня. Даже если скажут, что мне нужна помощь. Ни в коем случае не открывай дверь. Я тебя очень прошу — не открывай никому дверь. Хорошо?

— Что случилось? — испуганно спросила бабушка. — У тебя неприятности?

— Потом объясню. Не выходи к соседке, вообще не открывай дверь, даже если принесут срочную телеграмму от мамы и папы. Не открывай никому дверь, это очень серьезно. Да, если меня будут спрашивать, скажешь, что меня сегодня вообще не будет. Только узнавай, кто звонит.

— Как это не будет? — ахнула бабушка. — О чем ты говоришь? Как это тебя не будет? Где ты находишься? У тебя неприятности? Риммочка, скажи мне правду.

— Все хорошо, все прекрасно. Только мне нужно задержаться в одном месте.

Бабушка, умоляю, закрой дверь на все замки и никому не открывай. Хлеб я вчера купила, суп на газовой плите. Никуда не выходи. Ты поняла?

— Хорошо, хорошо. Я все поняла. А когда ты позвонишь?

— Через два-три часа позвоню. Ты не волнуйся, со мной все хорошо.

— Римма, ты должна мне сказать правду. У тебя что-то случилось?

— Приеду и сама все расскажу. Ну пока, бабуля, целую, — она положила трубку и облегченно вздохнула. Глаза у Светы стали совсем круглыми.

— Значит, у тебя есть ребенок, — сказала она загробным голосом. — И ты скрывала его от нас.

— Господи, только этого мне не хватало, — тряхнула головой Римма, — Ты же меня знаешь как облупленную. Откуда у меня ребенок? Когда бы я успела? Чтобы родить, нужно для начала девять месяцев вынашивать его в животе. Ты видела меня беременной? Ну зачем ты веришь в разные глупости?

— А почему ты говоришь бабушке, чтобы она закрыла дверь и никому не открывала? — разозлилась Света. — Совсем за дуру меня держишь. Выкладывай, что у тебя случилось, или я сейчас уйду.

— Пойдем, я тебе что-то покажу, — Римма взяла ее за руку и повела по направлению к редакции. Знакомая «Волга» все еще стояла у здания. Она была видна издали.

— Куда мы идем? — не поняла Света.

— Сейчас все объясню, — подтолкнула Римма подругу под локоть. — Видишь машину?

— Какую машину? Там стоит джип? Зеленого цвета?

— Нет, нет, рядом.

— Ну вижу, обычная «Волга».

— Не обычная, — возразила Римма. — Пошли в кафе, и я тебе все расскажу.

Только осторожнее. Не размахивай руками. Они могут нас заметить.

Через несколько минут они уже сидели за столиком в кафе, и Римма подробно излагала потрясенной подруге все события сегодняшнего дня.

Света молчала, ничего не переспрашивала, так захватила ее эта история.

— Нужно идти срочно в милицию, — убежденно сказала Света, когда подруга закончила свой рассказ. — Или сразу в ФСБ. Нужно поставить их в известность, пусть принимают меры.

— Что рассказать? — спросила Римма. — Мне скажут, что я все выдумала, чтобы замять скандал с депутатом, которого я ударила. Мне никто не поверит. Они решат, что я все придумала, чтобы выкрутиться.

— Зачем ты его ударила? Нужно было ему объяснить.

— Ага, объяснить, — протянула Римма, — когда пистолет тебе в бок тычут и ведут к машине, чтобы убить. Что тогда объяснять? Да меня бы застрелили на месте. Единственное, что я могла придумать в тот момент, это наброситься на депутата, чтобы убийца от меня отстал. Иначе меня бы посадили в эту «Волгу», увезли бы куда-нибудь подальше и выбросили в кустики. Вы бы никогда меня и не нашли.

— Верно, — уныло согласилась Света. — А ты запомнила в лицо того, ну, который приказывал?

— Конечно, нет. Я видела только его обувь. И брюки. Но у меня есть магнитофонная запись. Если я найду Кокшенова, то смогу доказать, что говорю правду.

— А другого? — лихорадочно облизывая губы, спрашивала Света, которой передалось возбуждение подруги. — Ты ведь сказала, что запомнила его в лицо?

— Ну и что? Что я смогу доказать? Что он хотел меня похитить? Никто не видел, никто и не поверит. Если даже ты поверила в эту чушь про ребенка, то что говорить про остальных? Нужна запись. Если смогу быстро найти Вадима, то передам ее в ФСБ, а там пусть разбираются, кого и зачем готовят эти двое и что именно они замышляли.

— Поэтому ты искала телефон Вадима, — догадалась Света.

— Слава Богу, поняла! Мне нужно найти Вадима, взять у него свой магнитофон и отнести его в ФСБ. Тогда мне поверят. Но не раньше. Поэтому я попросила бабушку закрыть дверь и никому не открывать. Моя цель — побыстрее найти Вадима.

— Молодец, Римма, — одобрительно сказала Света. — Ты у нас просто героиня.

Такой «фитиль» получится, просто шик. Я все расскажу Главному.

— Нет, — быстро возразила Римма. — Пока рано. Пока я не нашла пленки. А вдруг она исчезла? Вдруг кто-нибудь видел, как я передаю ее Кокшенову? Ведь не случайно у него отключен мобильный телефон.

Света ошеломленно уставилась на подругу.

— Ты чего, Римма? — тихо спросила она, — думаешь, они его…

— Ничего не думаю. Просто говорю, что у меня пока нет доказательств. А без пленки мне никто не поверит.

— Что думаешь делать?

— Ждать. Ждать, пока не найду Вадима. Мне нужно где-нибудь от них спрятаться и звонить Вадиму. Как только он будет дома, я поеду к нему. Вот и все. Мне нужно несколько часов где-то продержаться. Деньги у меня есть, главное, чтобы они меня не нашли.

— Давай ко мне, — обрадовалась Света. — Мамы дома нет. Она уехала к сестре в Нижний Новгород. От меня и будешь дозваниваться Вадиму. А я пока посижу на работе, мало ли кто тебя будет спрашивать.

— Давай ключи, — кивнула, соглашаясь с подругой, Римма, — только никому ни слова.

Свете было за тридцать. Это была миловидная женщина с тяжелой копной светло-каштановых волос. На ее круглом лице застыло выражение удивления, делавшее ее похожей на подростка. Женщины ее возраста, не сумевшие устроить свою судьбу, обычно становятся раздражительными именно после тридцати, когда шансы на личное счастье стремительно тают, а возможность остаться одной растет в геометрической прогрессии. Но даже среди таких неустроенных женщин есть оптимистки, находящие свою жизнь не такой уж страшной, и они продолжают верить в свою счастливую судьбу. Именно такой женщиной и была Света. В ее жизни, правда, случились два романа, не кончившиеся браком, они укрепили ее во мнении, что среди мужчин порядочных людей мало, и настоящий мужчина в жизни женщины — это почти счастливый лотерейный билет, который редко кому выпадает. В натуре женщин-оптимисток природой заложено доброжелательство, они внимательны к своим подругам, словно возмещают дружбой избыток ласки, нерастраченной на мужа или любовника.

Все случившееся с Ритой она восприняла как свою личную беду, с такой готовностью отдала ей ключи и согласилась помогать в столь неординарной ситуации.

— Только никому ни слова, — еще раз предупредила на прощание Римма. — У вас есть код на подъезде?

— Есть. СК триста двадцать пять. Запомнишь или записать?

— Не нужно, запомню. Только ты сиди на нашем телефоне, вдруг что-нибудь случится, я тогда позвоню. Итак, никому и ничего, — еще раз напомнила Римма, расплачиваясь за кофе.

Они вышли на улицу. Римма кивнула в сторону «Волги» у редакции.

— Пройди мимо них спокойно. Не оборачивайся. И сразу иди в кабинет. Там тебя никто не тронет. Я думаю, Вадим скоро объявится. После этого я сразу же отправлюсь в ФСБ. Будь на месте.

— Конечно, — кивнула Света. — А ты будь осторожнее. Вдруг они действительно знают, что ты отдала магнитофон Вадиму. Ты к нему не езжай, пусть он сам к нам приедет. Ты же видела, у меня в квартире двери железные, ни один вор не сможет сломать. А если вздумают, ты милицию вызывай. Да и соседи у нас все хорошие, сразу сообщат куда нужно. Сиди у меня и жди пленку. И с ней не советую самой ездить, лучше позвони на «ноль два», пусть они приедут за тобой.

Сама никуда не езжай, здоровее будешь, — пошутила на прощание Света.

— Не бойся, я собиралась именно так и сделать, — кивнула Римма. — Спасибо тебе, Света. Пока, жди звонка. Такси! — закричала она проходившей мимо машине и, уже подбегая к затормозившему желтому «Москвичу», крикнула на прощание:

— Спасибо тебе!

Света кивнула с чувством исполненного долга, гордясь возложенной на нее миссией. Взглянув на видневшуюся впереди «Волгу», она с независимым видом направилась к редакции.

Проходя мимо машины, она внутренне сжалась, словно опасаясь, что сидевшие в автомобиле мужчины могут наброситься на нее. Но все же рискнула повернуть голову и взглянуть на опасных незнакомцев. Внешне они не вызывали того ужаса, который внушила ей своим рассказом Римма. Света подумала, что подруга могла немного преувеличить, все опасаясь быть разоблаченной. Возможно, эти люди ждали Римму для объяснений, а совсем не для того, чтобы, затолкав в багажник, вывезти за город и расстрелять.

В редакции и вовсе все показалось таким естественным и привычным, что она успокоилась окончательно. Света села за свой стол и глубоко вздохнула. Все же как можно помочь Римме? Ничего в голову не приходило. От безделья она начала перебирать лежавшие на столе материалы. Через двадцать минут раздался звонок.

Римма.

— Я уже добралась, — сообщила подруга, — ищу по всему городу Вадима. Как только найду, сразу перезвоню.

— Жду, — сказала Света, и в этот момент ее позвали по селектору к Главному. Она вспомнила, что должна показать ему материалы, подготовленные для номера, взяла папку со стола и отправилась в кабинет редактора.

Их Главный чудом уцелел в девяностые годы на своем посту, когда общее поветрие начавшихся перемен выбрасывало из своих кабинетов людей куда более известных в журналистике. Николай Николаевич Глебов пришел в газету из партийных органов, с должности заместителя заведующего отделом Московского горкома партии. Тогда это было не очень большое повышение. Можно было даже говорить о провале карьеры, если бы не протекция всесильного Первого секретаря горкома.

Именно благодаря ему Глебову удалось получить прекрасный особнячок в самом центре города, где два этажа принадлежали редакции. Когда после августа девяносто первого года все редакции лишились партийных дотаций, их газета попала в очень тяжелое положение, но Глебову тогда повезло. На него вышел бывший коллега по горкому партии, работавший у него инструктором, а теперь возглавивший большую посредническую нефтяную фирму, который предложил Глебову снять у него на десять лет еще два этажа дома с обязательством платить небольшую арендную плату.

Первое время дела шли не очень хорошо, но потом газете удалось устояться, укрепиться, найти своего читателя, и бывший партийный функционер Глебов стал заядлым перестройщиком, печатал острые статьи, не гнушался даже полупорнографических и откровенно порнографических фото и «желтеньких» статеек, и его бульварный еженедельник стал достаточно популярным среди молодежи столицы.

Однако Глебов помнил, с каким трудом удержался в своем кресле, и никогда не позволял себе ссориться с властями или публиковать «опасные» материалы, задевающие «сильных мира сего». В отличие от «Московского фаталиста» он предпочитал занимать безопасную нишу и не вылезать из нее без необходимости.

Света вошла в кабинет, когда там уже сидел незнакомый мужчина. Сидел он спиной и даже не повернул голову, когда она вошла.

— Добрый день, — подчеркнуто сухо поздоровался шеф, — Светлана, вы не знаете, где в данный момент находится Кривцова?

— Н-нет, — с некоторой запинкой ответила Света, испугавшись неожиданного вопроса. — Не знаю, — повторила уже более уверенно.

— К нам приехал помощник депутата. Он хочет поговорить с нашей сотрудницей. Сегодня утром она безобразно вела себя у здания парламента.

Ударила депутата по лицу, приставала к нему с разными непристойными обвинениями, кричала, что у нее есть от него ребенок. Разве у Кривцовой есть дети?

— Нет, — сразу ответила Света, — это все вранье. Она ничего такого не делала… — В этот момент незнакомец повернул голову, и Света с ужасом узнала в нем одного из сидевших в машине людей. Значит, это был помощник депутата.

— Откуда вы знаете, что она делала? — спросил незнакомец. — Вы разве с ней разговаривали? Или встречались?

У него было круглое лицо с чуть выступающим вперед подбородком. И светлые, кажется, голубые глазки, совсем не страшные. Света почувствовала, как краснеет.

Она не умела врать так нагло, в лицо. Эта ее привычка сказывалась и на отношениях с мужчинами. Когда нужно было соврать или даже промолчать, она начинала неудержимо краснеть.

— Действительно, — кивнул Глебов, — откуда вам все известно? Кстати, я вас не представил. Это редактор отдела культуры нашей газеты Светлана Рыженкова. А это помощник депутата Тетеринцева, господин Бондаренко. Откуда, Света, вы все знаете? Вы разговаривали с Кривцовой? Где она сейчас находится? Вы не сказали ей, что мы ищем ее весь день?

— Я не знаю, — краснея еще больше, прошептала Света, — не знаю, где она сейчас находится. Но Римма порядочная девушка, она не могла такого сделать.

— Это мы с вами потом решим, что она могла, а чего не могла, — вконец рассердился Глебов. — Мне звонили уже из милиции, и вот сейчас приехал помощник депутата, а вы здесь рассказываете нам, какая она хорошая девочка. Пусть напишет объяснение, как только явится. Или вообще — пусть сразу зайдет ко мне.

— Она вам не звонила сегодня? — уточнил Бондаренко.

— Нет, — сказала Света, чувствуя, что оба понимают очевидность ее вранья.

— Нет, — повторила она с вызовом.

— У нее есть мобильный телефон? — спросил гость.

— Она его обычно не носит. Оставила в редакции, — быстро ответила Света, радуясь, что наконец может сказать правду.

Помощник депутата испытующе посмотрел на нее. Он, очевидно, почувствовал, когда именно она ему врала и когда говорила правду. Видимо, чувствовал это и Глебов. Поэтому, нахмурившись, он сказал:

— Я временно отстраняю Кривцову от обязанностей нашего парламентского корреспондента. Пусть напишет объяснение, и мы тогда разберемся, что там случилось. Найдите ее и пусть срочно явится в редакцию.

— Хорошо, — испуганно сказала Света.

Она уже повернулась, чтобы выйти, когда помощник депутата вдруг схватил ее за руку. И от этого прикосновения она вздрогнула, словно он собирался убить ее прямо в кабинете Главного.

— Скажите ей, что нам очень нужно поговорить, — улыбнулся Бондаренко.

Вернее, показал свои зубы при этом, а глаза у него оставались бесстрастными и холодными.

— Да, — кивнула Света, освобождаясь от его хватки, — да, конечно.

Выскочив из кабинета Главного, она добежала до своей комнаты, схватила телефон и, набрав номер, закричала в трубку:

— Они уже здесь, Римма. Ищут тебя повсюду. Главный ругается, просит, чтобы ты написала объяснительную.

— Ты ему сказала, где я нахожусь?

— Нет, конечно. Но он распорядился отстранить тебя от работы в парламенте за твое поведение. Теперь уже говорят, что ты приставала к нему. В общем, все валят на тебя.

— Ничего, разберемся. Ты потом зайди к Ник-Нику и объясни все толком.

Только не говори, где я нахожусь. Поняла?

— Конечно. Он хочет твоего объяснения, но я ему все скажу.

— Света, — сказал кто-то из девушек за ее спиной, — к тебе пришли.

— Потом, — отмахнулась Света, — короче, ты быстрее ищи Вадима. И сразу позвони мне, как только найдешь его и заберешь пленку.

Положив трубку, она повернула голову и с ужасом увидела за спиной того человека, с которым только что разговаривала в кабинете Главного. Света попятилась к стене, чувствуя, что ей не хватает воздуха.

— Вы, кажется, говорили с Кривцовой, — холодно произнес он. — Не позвоните ли вы ей еще раз?

 

Глава 7

Точкин вошел в кабинет почти сразу же после вызова Корытина. Невысокого роста, худой, стремительный, с цепким взглядом — в нем ощущалась энергия, присущая очень деятельной натуре. Войдя в кабинет, он коротко кивнул Дронго и вопросительно посмотрел на ответсека.

— Это наш сотрудник, Олег Точкин, — представил его Корытин. — А это господин Конти, сотрудник английской радиокомпании. Он делает передачу о гибели Славы Звонарева.

— Давно пора, — буркнул Точкин, — а то все делают вид, что ничего не случилось.

— Ты не горячись, — строго заметил Корытин. — Давай спокойно и объективно.

Господин Конти хочет с тобой поговорить.

— О чем? — удивился Точкин.

— О последних статьях Звонарева, о его замыслах. В общем — обо всем. И о его компьютере. Об информации, которую переписали следователи прокуратуры — Не понимаю, — у Точкина стало злое и непроницаемое лицо, — о какой информации вы говорите, Савелий Александрович? Вы что-то перепутали.

— Ничего я не перепутал. Господин Конти собирается подготовить специальный репортаж об убийстве Звонарева. Специальный, ты меня понимаешь?

— Ничего не понимаю, — разозлился Точкин. — И ничего у меня нет, никакой информации. Я лучше пойду, а вы тут говорите без меня.

Он вскочил, собираясь выйти из комнаты, когда Дронго, достав бумагу, вдруг прочел:

— Корытин Савелий Александрович и Олег Точкин, два сотрудника газеты, которые знают о том, что Сорокин ищет специального эксперта для проведения независимого расследования по факту убийства Звонарева. Вы, кажется, и есть Точкин?

Олег остановился. Минуту он смотрел на сидевшего перед ним человека. Потом шумно вздохнул:

— Вы Дронго?!

— Я имею отношение к этой проблеме, — уклонился тот от прямого ответа. — Во всяком случае, меня просил приехать сюда Павел Сергеевич. Вы все поняли?

— Так бы сразу и сказали, — Точкин шумно вздохнул и плюхнулся на стул. — Только больше никому не говорите, что вы эксперт, иначе вся редакция будет знать о независимом расследовании.

— Сорокин заверил меня, что только вы двое и будете знать о моем появлении в газете. От вас я не стал скрывать, зачем мне нужна ваша информация.

— Приступим, — заявил Точкин, — у меня все записано. Я успел переписать все данные. Если хотите, можете забрать мой «ноутбук».

— Спасибо. Обязательно возьму перед уходом. А пока побеседуем. Как вы думаете, последняя статья Звонарева могла послужить причиной его убийства.

— Не знаю. Раньше был убежден, что могла. А сейчас не знаю. У Славы не было врагов, он был очень порядочным человеком. Свои интервью всегда согласовывал и не менял в них ни слова после того, как его визировал собеседник, никогда не передергивал факты. Знаете, есть журналисты, которые стремятся сделать карьеру любой ценой, не гнушаясь ничем. У Славы был некий профессиональный кодекс чести. Даже люди, о которых он высказывался не очень хорошо, признавали за ним эти качества. Два героя его последней статьи уже пострадали. Одному выразили недоверие, второго тоже ждут неприятности. Но дирижировали ли они убийством Звонарева — не знаю. И вообще мне трудно представить причины убийства. Две недели назад я еще был убежден, что это из-за его последней статьи. Теперь не убежден. У меня нет ответа на этот вопрос.

— Вы с ним дружили?

— Да. Он собирался жениться. У него была чудная девушка. Он собирался сделать ей предложение.

— А на почве ревности? Не было ли у него ревнивого соперника?

— Нет, конечно, — печально улыбнулся Точкин. — Они очень чисто любили друг друга.

— Может быть, у него были недоброжелатели? Он ничего подобного не говорил вам в последние дни? Или угрозы в его адрес?

— Ничего. Следователь меня об этом спрашивал. Нет, никаких угроз не было.

Честно говоря, мы до сих пор в шоке. Почему Слава? Если кто-то хотел рассчитаться с журналистом, который часто выступает на криминальные темы, то откровенно говоря, у нас есть сотрудники, которые связаны с этой тематикой более длительное время, на их счету материалы, где затрагиваются очень известные люди. Но убили именно Славу.

— Вы ведь тоже пишете в основном на криминальные темы?

— Да, это мое амплуа.

— И как вы оцениваете это убийство? Не как друг Звонарева, а как профессиональный журналист, занимающийся этими проблемами.

— Типичное заказное убийство, — пробормотал Точкин, — убийца ждал его в подъезде дома, ждал, когда он спустится вниз. Даже деньги не взял. Это не ограбление, а самое типичное заказное убийство. К сожалению, процент раскрываемости таких убийств самый маленький в стране.

— Он невелик во всем мире, — согласился Дронго, — поэтому я не иду к следователю, чтобы узнать подробности о найденных на месте преступления гильзах, не жду от них возможных свидетельских показаний. Тут все ясно. Убийца давно выбросил свой пистолет, и найти его достаточно проблематично.

— Убийцу или пистолет? — уточнил Корытин.

— И того, и другое, — невозмутимо ответил Дронго. — Но на убийцу можно выйти, если удастся понять, кому именно понадобилось убрать Звонарева. Поэтому мне нужны все записи, черновики и все статьи, которые он готовил за полгода до гибели.

— Я принесу вам их, — кивнул Точкин.

— У него были какие-нибудь контакты в последнее время с криминальными или подозрительными элементами? Иногда у журналистов бывают информаторы из таких типов.

— Возможно, только он об этом никому не рассказывал. У каждого есть свои информаторы, но мы не обнародуем их имена, чтобы не подставлять людей. У Славы тоже были свои информаторы. Но он никогда про них не говорил.

— Даже вам?

— Даже мне, — кивнул Точкин, — и правильно делал. Разве можно рассказывать о людях, которые помогают тебе в работе? Это как в милиции — каждый опер бережет своих агентов.

— Про милицию поговорим в следующий раз, — заметил Дронго, — меня все же интересует круг информаторов Звонарева. Неужели вы никого из них не знали, ни о ком не слышали?

— Некоторых знал. Профессия у нас такая: ни одной статьи не подготовишь, встречаясь с одним человеком. Тут пять, шесть, восемь человек нужно — иначе нельзя составить полное впечатление. А тем более — объективное.

— Мне о Звонареве нужно знать как можно больше. Какой он был человек, что любил, как вел себя в разных ситуациях, как реагировал на несправедливость. Он был равнодушным, эмоциональным, сдержанным? Каким?

— Его главное качество — наблюдательность, — подумав, ответил Точкин. — У него было своеобразное умение примечать детали. Как у хорошего следователя.

Если многие из нас видели проблему в целом, то он замечал такие детали, на которые другие не обращали внимания. Эмоциональным он не был, нет, скорее сдержанным. Но и равнодушным его нельзя назвать. Умел веселиться, радоваться, грустить. Мы готовили материал о детях, попрошайничающих на улице, и я видел, как он переживал это. Но старался не показывать. Даже с Валей особенно много не говорил. Во всяком случае, мне так казалось. Конечно, он гордился своими успехами, но радовался им как-то сдержанно, внутри, не стараясь особенно выказывать свои чувства.

— Он любил выпить?

— Нет. Иногда, после работы, в хорошей компании выпивал, но весьма умеренно. Всегда себя контролировал. Умел держаться.

— У него были враги в редакции?

— Вы думаете — его убил кто-то из наших? — даже улыбнулся Точкин.

— Я пока только спрашиваю, — терпеливо уточнил Дронго.

— Нет, думаю, нет. Не всем, конечно, нравилась его растущая популярность.

Среди журналистов тоже есть конкуренция. Но чтобы из-за этого убивать… Нет, врагов у него не было. Все его любили.

— За исключением Виолы, — напомнил Корытин.

— Какой Виолы? — сразу насторожился Дронго.

— Секретарь Главного, — нехотя ответил Точкин. Было видно, что ему неприятно говорить на эту тему. — Она раньше встречалась со Славой, а потом он переключился на Валю. Виола считала, что он сделал это из-за ее отца, а девушку не любил. Ну, все как обычно. Когда парень бросает одну, она начинает сочинять гадости про другую.

— Я, кажется, видел ее в приемной, — кивнул Дронго, — очень эффектная блондинка.

— Весьма, — кивнул Корытин.

Точкин пожал плечами, предпочитая не спорить.

— Она вам не нравится, — понял Дронго.

— Она не нравилась Славе. А из-за этого у нее испортились отношения и со мной. Виола знала, что мы дружим. В общем, она считала, что это я познакомил Славу с Валентиной, хотя на самом деле все было не так. Но разве можно что-либо доказать? У Виолы отца нет, она живет с матерью в обычной «хрущевке». А у Вали отец известный художник, четырехкомнатная квартира на Тверской. Я не думаю, что Слава предпочел из-за этого Валю. Конечно, нет. Но ему, наверное, было приятно, что дочь такого человека обратила на него внимание. Виола же обычная девушка.

Симпатичная, красивая, толковая, но и только. А Валя интеллектуалка, ходила на все выставки, вернисажи, всякие богемные тусовки. Она очень много сделала для «просвещения» Славы и ему, видимо, все было интересно, весь круг знакомых Вали.

И отец тут ни при чем. Просто ему было интереснее с ней, я так думаю.

Дронго отметил скептическое выражение на лице Корытина, но не стал развивать дальше эту тему. Он задал совсем другой вопрос:

— У него были долги?

— Кажется, да, — ответил Точкин. — Но тоже не такие, чтобы из-за них убивать. Занял определенную сумму денег, чтобы купить квартиру. Очень комплексовал из-за того, что у него не было собственного жилья. Комплекс приезжего. И очень радовался, когда купил квартиру. Пригласил всю редакцию, мы все гуляли на новоселье.

— Он хорошо зарабатывал?

— Неплохо, — Точкин бросил быстрый взгляд на Корытина.

И тот вмешался:

— Наши сотрудники получают неплохие гонорары, — заметил он, — мы стараемся адекватно оплачивать работу наших сотрудников.

— И, конечно, имеете неучтенные ведомости, с которых они не платят налогов, — добродушно заметил Дронго.

— Нет, — встрепенулся Корытин, отводя глаза, — вот это никогда!

По его реакции было ясно, что не все сотрудники газеты платят налоги с получаемых сумм, но это менее всего интересовало Дронго.

— У кого он занимал деньги?

— Вы все же думаете, чти его убили из-за денег? — снова удивился Точкин, — но там была не такая уж большая сумма…

— Вы не ответили на вопрос. У кого он занял деньги?

— Восемь тысяч у главного редактора, пять у нашего главбуха. Кажется, так, но точно я не знаю. По-моему, еще десять у кого-то, но точно не знаю. А главбуху деньги он уже вернул. Как раз перед самым убийством.

— А Сорокину остался должен?

— Да. Вообще-то Павел Сергеевич не дает денег взаймы, но на этот раз сделал исключение.

— У Звонарева сохранились записные книжки или какие-нибудь другие записи личного характера?

— Все забрал следователь. Они изъяли все Славины материалы. Мы даже не успели посмотреть, что именно они забрали.

— Понятно, — разочарованно протянул Дронго. — Когда вы сможете дать мне свой ноутбук?

— Вообще-то там у меня много личной информации. Если хотите, я перепишу все то, что касается Звонарева, на дискетки.

— Это долго. Там большой объем информации?

— Довольно большой. Несколько миллионов бит. Я занес в память на всякий случай.

— В таком случае лучше дайте мне ноутбук. Я бы не хотел работать с дискетками. Возможно, там нет ничего, что меня заинтересует. Судя по вашему лицу, вас не обрадовала такая перспектива. Сколько вам нужно времени, чтобы переписать всю информацию?

— Минут двадцать, двадцать пять. Я сделаю пять-шесть дискеток. Все, что хранилось в памяти. Если можно…

— Хорошо, — согласился Дронго. — Я подожду. Спасибо вам, Олег. И пожалуйста, никому не говорите о нашем разговоре.

— Ладно, — Точкин кивнул, поднимаясь со стула.

И только после того, как он вышел, Дронго спросил у Корытина:

— Думаете все же, что он предпочел свою девушку вашей сотруднице из-за ее отца?

— Я же вам говорил о напоре провинциалов, — заметил Корытин. — Конечно, ему нравилась Валя. Но не об этом речь. Он не был подлецом. Но был достаточно расчетлив. Понимал, что с Виолой у него нет такого будущего, как с дочерью известного художника. И он сделал выбор. Правильный, в общем-то, выбор, — уточнил Корытин.

— Вы его не любили? — вдруг спросил Дронго.

— Я привел его к нам в редакцию, — напомнил Корытин и, чуть подумав, сказал:

— Просто я к нему относился достаточно трезво. Парню нужно было возвращать долги, пробиваться в Москве. Поэтому он и выбрал Валю. Кстати, я знаю, где он взял недостающие деньги. Случайно знаю. Он продал три картины отца Валентины иностранцам за пятнадцать тысяч. Пять он вернул отцу девушки, а десять стали его первым вкладом за квартиру. Кстати, он никого не обманывал. Он честно рассказал отцу девушки, что картины стоили пятнадцать. Но тот хотел только пять и не стал брать остальные десять. А может, сделал это намеренно, его устраивал такой зять, как Звонарев. Парень, поймите меня правильно, умел ориентироваться в нашей суете. Хотя, не скрою, меня это немного настораживало.

В общем же, я всегда к нему относился достаточно хорошо, это все могут подтвердить.

— Ясно, — Дронго посмотрел на часы, — я могу поговорить с Виолой?

Корытин поморщился.

— Может, не надо все же, — усомнился он, — это как-то жестоко. И потом она видела, как вы вышли вместе со мной, поймет, что информация исходит от меня.

Мне было бы очень неловко потом с ней объясняться.

— Не беспокойтесь, я ничем не выдам вас. И к ней не буду очень лезть с личными вопросами. Но ведь у секретаря Главного все на виду.

— Кажется, да. Со всеми говорили. Но люди были в таком состоянии, что ничего связного сказать не могли. По-моему, вообще лучше не допрашивать людей сразу после убийства.

— Следователи придерживаются другого мнения, — возразил Дронго, — они полагают, что как раз лучше допрашивать сразу, по горячим следам.

— А вы как считаете?

— Иногда действительно лучше допрашивать свидетелей сразу, а иногда стоит дать им успокоиться. Все зависит от конкретного случая. Универсальных рецептов нет.

— Скажите честно, — вдруг спросил Корытин, — вы действительно думаете, что сумеете что-нибудь найти?

— Если бы я в это не верил, то не пришел бы к вам в редакцию, — ответил Дронго. — Я не могу гарантировать, что непременно найду убийцу. Это всегда достаточно проблематично в случаях с заказными убийствами. Но вычислить, кому именно нужна была смерть Звонарева, а также потенциального заказчика преступления я смогу. Во всяком случае попытаюсь это сделать.

 

Глава 8

Света замерла от ужаса, не зная, что сказать. А гость молча смотрел, как она беззвучно открывает рот, пытаясь что-то сказать. Очевидно, он вышел следом за ней из кабинета Николая Николаевича и слышал большую часть разговора. Теперь он сможет догадаться не только, где находится Римма, но и о том, что она передала что-то важное Вадиму. Светлана готова была разреветься от отчаяния.

— Так вы можете позвонить ей еще раз? — спросил помощник депутата. — Уверяю вас, мы не собираемся причинить ей никакого вреда. Мы даже попросим главного редактора не наказывать Кривцову. Нам нужно только поговорить. Вы можете ей позвонить?

Света, так и не решив, как ей выпутываться из этой ситуации, лишь отрицательно мотала головой. Бондаренко уже понял, что она в полной растерянности, и неожиданно улыбнулся.

— Зачем вы так нервничаете? Она вам что-то рассказала?

Сообразив наконец, что идиотским молчанием она вредит не только своей подруге, но и себе, Света наконец обрела дар речи.

— Нет, — сказала она, — она мне ничего не рассказывала. Она не успела мне ничего рассказать.

— Но вы с ней виделись? — не унимался гость.

Все присутствующие при этой сцене смотрели на Свету и незнакомца, не понимая ни слова из диалога, который происходил между ними.

— Не виделись. И вообще я ничего не знаю. Уходите! — вдруг порывисто бросила Света, отворачиваясь к окну. Она поняла, что здесь, в этой комнате, на глазах у коллег, незнакомец ничего не сможет с ней сделать. Очевидно, он тоже это понял. И оценил ее решимость. Продолжать разговор было глупо. Но у него созрело другое решение, и он сделал шаг по направлению к Свете. Та, решив, что он все-таки хочет применить к ней силу, испуганно вскрикнув, отпрянула от стола. Но она не поняла, что его цель — телефон. Не самая последняя модель «Панасоника», но и этот аппарат был достаточно совершенен. На его табло высвечивался номер, куда вы собирались звонить или хотели позвонить еще раз.

Бондаренко просчитал все гораздо быстрее, чем растерянная Света. Пока она пугливо смотрела на страшного гостя, он, резко оттолкнув ее от стола, нажал кнопку повторного вызова абонента. На экране высветился номер домашнего телефона Светы. Бондаренко посмотрел на номер, удовлетворенно кивнул головой и повернулся, чтобы выйти из комнаты.

— Стойте! — закричала Света. — Стойте! Задержите его! Он убийца! Они хотят убить Римму.

Все присутствующие в комнате с изумлением смотрели на Свету, а один из сотрудников, бывший боксер, бросился к выходу, преграждая путь незваному гостю.

— Погодите, — сказал он, вставая между дверью и незнакомцем. Тот вспылил, решив, очевидно, пробиваться силой, даже поднял руку. На помощь к журналисту уже спешило несколько товарищей. Поняв, что в одиночку ему не справиться и не желая устраивать драку в редакции, помощник депутата опустил руки и вполне миролюбиво спросил:

— В чем дело, ребята? Что происходит?

— Наш коллега утверждает, что вы кого-то убили или хотите расправиться с нашей сотрудницей. Покажите ваши документы, — потребовал Светин защитник.

— Извольте, — и он достал из кармана удостоверение. — И вы позовите сюда Николая Николаевича. Он может засвидетельствовать мою личность.

Кто-то побежал за Главным. Света, услышав голос Риммы после кнопки вызова, быстро отключила аппарат, чтобы не давать незваному гостю еще один шанс. Вокруг него толпилось человек десять сотрудников, когда появился Глебов.

— Что происходит? — строго спросил он. — По какому поводу сборище?

— Этот тип уверяет, что вы его знаете, — сказал кто-то из журналистов.

— Знаю, — кивнул Глебов, — это помощник депутата Тетеринцева господин Бондаренко. Почему вы его задержали? В чем дело?

— Извините, — сказал «боксер», возвращая удостоверение Бондаренко и бросая на Свету кровожадные взгляды.

— Они ищут Римму, — подбежала к Главному Света, — хотят ее убить. Они хотят заставить ее замолчать. Я вам все расскажу, я все знаю.

— У вас тут, очевидно, массовое помешательство, — взбесился Бондаренко. — Простите, я могу уйти или вы самоуправно арестовываете меня?

— Конечно, идите, — кивнул Глебов. — И извините нас за такой прием.

— Ничего, — улыбнулся Бондаренко, — мы люди привыкшие.

Он не успел дойти до лифта, как Света снова бросилась к телефону и, не обращая внимания на посыпавшиеся на нее со всех сторон вопросы, закричала в трубку:

— Это я, Света! Слышишь меня? Они знают, где ты находишься. Уходи немедленно. Ключи оставь соседям. Уходи быстрее.

— Откуда они узнали? — огорченно спросила Римма.

— Я не виновата. Он подлетел ко мне и прочел телефон на табло. Нажал на «повтор» и прочел на экране номер телефона. Уходи немедленно. Ты меня слышишь, Римма?

— Все поняла, я тебе позвоню, спасибо, — Римма бросила трубку.

Света опустилась на стул и тихо заплакала. Глебов смотрел на нее, не понимая, что происходит.

— Ты можешь объяснить, что случилось? — спросил он.

— Все было не так, как вам рассказали, — всхлипывая, начала Света. — Все было совсем не так. Вокруг толпились сотрудники.

— Успокойся, — Глебов протянул носовой Платок. — Возьми, вытрись и идем со мной, расскажешь все по порядку. А вы, товарищи, работайте. Здесь не спектакль, не цирковое представление. У нас еще номер не готов. Разойдитесь по рабочим местам.

Ворча, люди начали расходиться. Света вытерла слезы и поплелась за Глебовым в кабинет. Николай Николаевич сразу же запер дверь на замок и сказал, обращаясь к молодой женщине:

— Теперь сядь рядом, успокойся и расскажи все по порядку. Только медленно и без слез, чтобы я все понял. Запомнила — медленно и спокойно.

Света кивнула, вытирая слезы, и начала рассказ.

Спустившись вниз и усевшись в машину, Бондаренко велел водителю уточнить, кому принадлежит номер 926-17-95. А сам тем временем привычно набрал номер по мобильному телефону.

— Она успела все рассказать своей подруге, — с досадой сказал он. — Но я узнал телефон квартиры, где она прячется. Сейчас мы уточняем адрес.

— Кому она успела все рассказать?

— Своей подруге. Сотруднице редакции. Та очень напугана, плачет, нервничает.

— Только этого не хватало, — разозлился абонент. — Узнайте срочно, где прячется Кривцова. И решите наконец все проблемы без моего участия.

— Решим, — пообещал Бондаренко, — но у нас, кажется, возникла еще одна проблема.

— Какая еще? И так проблем выше головы.

— Подруга говорила про какую-то пленку. Я думаю, что она специально спряталась, чтобы записать разговор, а потом шантажировать нас. Пленка спрятана у какого-то Вадима.

— Значит, нужно найти и пленку, и этого Вадима! И вообще постараться решить все это до вечера. Понял — до вечера. Не мне тебя учить, как это делается. Узнай, кто такой этот Вадим, что у него за пленка, как попала к нему.

Короче, подумай головой, прежде чем нас схватят за задницу.

— Понятно, — Бондаренко отключился и взглянул на водителя. — Узнал адрес?

— Узнал. Там проживает семья Рыженковых. Наверное, знакомые этой ненормальной.

— Какие к черту знакомые! — разозлился Бондаренко. — Это та самая дрянь, с которой я только что разговаривал. Наверное, дала ключи от своего дома подруге, чтобы та от нас спряталась. И предупредила, чтобы та не появлялась на работе. Не иначе, как засекла нас, дрянь. Адрес тебе дали?

— Да.

— Быстрее жми туда. Возможно, успеем перехватить. Рыженкова… Ну да, эта рева именно Рыженкова. Она и предупредила Кривцову.

— Нет, тут что-то не так. Откуда ей знать, что мы приехали за ее подругой? — не унимался водитель. — У нас ведь на мордах не написано, что мы приехали именно за ней.

— На твоей морде еще не то написано, — буркнул Бондаренко. — Не останавливай на светофоре. Жми на полную катушку. Тут и другое могло быть.

Подруга увидела тебя, когда выходила из здания Думы и успела передать номер твоей машины. Эти журналисты народ ушлый. Такое придумают, почище всяких детективов.

— За десять минут домчим, — сквозь зубы процедил водитель.

— Долго, — взглянул на часы Бондаренко, — нужно за пять. Чтобы не успела далеко уйти от дома. Черт возьми, не догадался позвонить ей. Погоди, сейчас попробую задержать, если еще не вышла из квартиры.

На пятом звонке разочарованно цокнул языком.

— Упорхнула пташка.

После восьмого уже собирался отключиться, и вдруг услышал голос:

— Алло? Говорите, я вас слушаю.

— Извините, — подмигнул водителю Бондаренко, — мне нужна Римма Кривцова.

— Здесь такой нет, — ответила Римма. — До свидания.

— Подождите! — крикнул Бондаренко. — Я звоню по поручению Вадима. Он узнал, что вы его ищете и позвонил к вам в редакцию. А ваша подруга Света Рыженкова дала свой телефон и сказала, чтобы вы не нервничали, Вадима она уже нашла.

— Нашла! — забыв об осторожности, обрадовалась Римма. — Очень хорошо!

Пленка у него?

— Кажется, да. Он как раз вас искал, чтобы вернуть вам пленку. Куда ее привезти?

— А кто говорит? — насторожилась Римма. — Она говорила мне совсем другое.

— Правильно. И после этого мы созвонились. Она сейчас даст новую информацию. Ждите ее звонка.

— А кто говорит?

— Это друг Вадима. Светлана сказала, что вы можете не поверить и поэтому дала свой телефон и адрес. Мы сейчас заедем за Вадимом и привезем вам пленку.

— Когда вы приедете?

— Через пятнадцать минут. Вадим ждет нас на улице.

— А почему не работает его мобильный телефон?

— Он забыл его взять, — нашелся Бондаренко. — Вы подождите нас, мы сейчас подъедем.

— Какой адрес дала вам Света?

— Какой адрес? — прикрыл трубку рукой Бондаренко.

— На улице Бахрушина, — повторил за водителем Бондаренко. — Вы не беспокойтесь, мы быстро приедем.

— Спасибо, — взволнованно сказала Римма. — Я буду ждать. Только побыстрее.

И обязательно с Вадимом, иначе я не открою вам дверь.

— Обязательно, — улыбнулся Бондаренко.

Через несколько минут они будут на месте.

— Если она не дура, то обязательно позвонит своей подруге и все узнает.

Что будете делать?

— Хорошо бы для начала знать, что за пленка у этого Вадима, — вслух размышлял Бондаренко. — Нужно позвонить в наш пресс-центр, может, там знают журналиста по имени Вадим. — И он вновь открыл крышечку своего мобильного телефона.

Машина неслась на красный свет. Прохожие удивленно оборачивались на мчавшуюся «Волгу». Двое сотрудников ГАИ, стоявшие у своей машины, пропустили автомобиль, даже не сделав попытки его остановить. Номера были им знакомы, и они не хотели связываться с представителями власти.

— Сергей, — наконец дозвонился Бондаренко кому-то в пресс-центре, — срочно проверь, нет ли среди аккредитованных у нас журналистов парня по имени Вадим.

— А как фамилия-то?

— В том-то и дело. Если бы знал, не стал бы у тебя спрашивать. Проверь всех Вадимов и позвони ко мне. Срочно! Очень нужно.

— Проверю, — услышал он в ответ.

— Подъезжаем, — сообщил водитель.

— У тебя есть оружие? — спросил Бондаренко.

— Есть.

— Тогда приготовься. Сам понимаешь: такую птичку в живых оставлять нельзя.

Только аккуратно. Оружие использовать для устрашения. Лучше веревочкой или леской. У тебя есть?..

Водитель ничего не ответил.

 

Глава 9

Когда Дронго вновь появился в приемной, секретарь взглянула на него настороженно.

— Вы к Павлу Сергеевичу? — спросил она почти строго.

— Нет, я хотел бы поговорить с вами, — ответил странный посетитель, усаживаясь напротив.

— О чем? — она смотрела на него удивленно. — Ведь уже шестой час.

— Вы знаете вообще-то, зачем я приехал к вам?

— Нет. Павел Сергеевич говорил, что к нам приедет иностранный журналист, который будет собирать материал о погибшем Славе. О Звонареве. Вы, очевидно, тот самый журналист и есть?

— Верно. Он не называл моего имени?

— Нет, только говорил, что вы представитель какой-то радиостанции. Если не ошибаюсь.

— Значит, вы уже знаете главное. Да, я действительно хотел бы как можно больше узнать о Звонареве. — В этот момент раздался телефонный звонок, и она взяла трубку.

— Нет, — сказала Виола, — нет, сегодня он вас принять не сможет. Павел Сергеевич занят. Позвоните, пожалуйста, завтра.

— Извините, — она положила трубку, — о чем вы спрашивали?

— Я спрашивал о Славе Звонареве. Как вы думаете, из-за чего его убили?

— Конечно, из-за его статьи. Все так считают. Он задел кого-то из больших людей, которые решили ему отомстить. И самое страшное, что убийца останется безнаказанным. Такие преступления не раскрываются, — горячо сказала Виола.

— Я бы не говорил так категорично.

— Ой, если бы! Найти бы этого мерзавца и расстрелять на площади, перед всеми. Вы видели, как расстреливают у чеченцев? Вот так и расстрелять. — Она покраснела, голос ее звенел.

— У чеченцев это вынужденный, отчаянный шаг, чтобы как-то остановить волну уголовных преступлений, — сказал Дронго. — А вообще это не в традициях народа.

— А я считаю, что правильно делают. Так и нужно расправляться с убийцами, — горячо сказала Виола.

— Убийца Звонарева вряд ли испытывал к нему какие-то личные чувства, — осторожно перебил девушку Дронго. — Скорее он его до этого никогда не видел.

Это наверняка был наемный убийца…

— Тем хуже. Значит, этому подонку все равно, кого убивать. И он вообще не человек, а дикое животное.

Мимо прошел какой-то сотрудник редакции, кивнув Виоле, он вошел в кабинет.

Очевидно, его вызвал сам Сорокин.

— Оставим дискуссию об убийцах, — Дронго решил перевести разговор в другое русло, — меня интересует ваша личная оценка случившегося. Вы думаете, Звонарева убили именно из-за статьи?

— Нет, наверное. Его многие не любили, ему завидовали. Он ведь был очень талантливый, молодой. И многим не нравилось, что он так быстро завоевал место под солнцем в Москве, стал известным журналистом. А может, его убили чеченцы.

— Почему — чеченцы? — снова не понял Дронго.

— Он много писал о войне. Писал о том, как это страшно, как бессмысленно и глупо погибали наши солдаты. И чеченцы отомстили ему за эти статьи.

— Если он писал правду, зачем его убивать? — не понял Дронго. — Вам не кажется, что у нас слишком многое списывают на чеченцев?

— У меня двоюродный брат погиб в Грозном, — тихо сказала девушка. — Мне не за что их любить. Ведь они убивали наших ребят… А вы сами не чеченец?

— Нет. Но мне кажется, вы не правы.

— А мне кажется — вы, — с вызовом бросила Виола. — Вы ведь не итальянец, верно? Слишком хорошо говорите по-русски, почти без акцента.

— Вы знали, что к вам приедет эксперт? — вдруг спросил Дронго и заметил, как она вздрогнула.

"Я был прав, — подумал он с огорчением, — конечно, она все знает.

Секретари всегда знают гораздо больше, чем думают их начальники".

— Кое-что слышала, — призналась Виола, и в этот момент снова позвонил телефон.

Она сняла трубку и соединила абонента с шефом.

— Можно узнать, что именно вы слышали? — уточнил Дронго, когда она вновь вернулась к нему.

— Павел Сергеевич считал, что нужно поручить расследование независимому эксперту. Вот это и слышала.

— И вы подумали, что я именно тот самый эксперт?

— Догадаться нетрудно. По вашим вопросам. И потом… вы хорошо говорите по-русски.

— Но иностранный журналист в России должен хорошо знать язык страны, — сказал Дронго, — вам такое не приходило в голову?

— Нет. Наших я сразу узнаю. Иностранцев тоже. У них даже посадка головы другая. А вы как будто и не наш, и не иностранец. Словно сами по себе.

В приемную вошел Корытин и молча прошел к Сорокину. Виола никак не отреагировала на него. Очевидно, Главный без нее связывался с нужными ему людьми по своему селектору.

— А как бы вы охарактеризовали свои отношения со Звонаревым? — осторожно спросил Дронго. — Вы дружили, просто были коллегами или…

— Неужели еще не доложили? — удивилась Виола.

В эту секунду снова зазвонил телефон. Она сняла трубку и довольно долго говорила о поставках бумаги, которую поручили оформить некоему Шунтикову. Потом положила трубку, помолчала и вдруг просто сказала:

— У нас были с ним близкие, очень близкие отношения.

— Вы любили друг друга?

— Не знаю. Мне казалось, что да. А сейчас думаю, что мы просто нравились друг другу. Знаете, так иногда бывает. Просто нравятся друг другу двое молодых людей. Потом к одному из них приходит любовь, и он бросает своего партнера.

— Я могу узнать, к кому именно из вас пришла такая любовь?

— Не можете, — отрезала Виола. — Это не относится к убийству Славы. Совсем не относится.

— Извините, я не хотел вас обидеть. Скажите, у него были личные враги или недоброжелатели?

— Кажется, нет. Ему многие завидовали, но врагов не было. Нет, никаких личных врагов у него не было. Иначе я бы знала.

— Вы давно перестали с ним встречаться? Поймите, что я спрашиваю не из праздного любопытства.

— Не помню. По-моему, он какое-то время даже встречался и со мной, и с…

Ну, в общем, это не имеет отношения к его смерти.

— Понятно. Он не говорил, что ему кто-то угрожал?

— В последнее время он со мной мало общался, как-то сторонился. Но я не слышала, чтобы ему кто-нибудь угрожал.

В этот момент Сорокин позвал к себе Виолу, и она, быстро поднявшись, прошла в кабинет шефа, оставив Дронго одного. Когда она вернулась, он все так же неподвижно сидел на своем месте.

— Извините, — сказала Виола, — работа…

— Последний вопрос. Как вы думаете, если бы ему кто-нибудь угрожал, как бы он отреагировал на угрозу? Отмахнулся, прислушался, испугался, не принял бы всерьез, рассказал бы все Главному? Как?

— Я думаю, он отнесся бы к этому достаточно серьезно, но не стал бы трусить, — подумав, ответила Виола. — Он вообще, по-моему, ничего не боялся.

— Спасибо, вы мне очень помогли, — поднялся Дронго В коридоре его ждал Точкин. Увидев Дронго, он протянул ему несколько дискеток.

— Я все записал, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — Только не говорите, что вы взяли их у меня. Я сказал следователю, что других копий нет.

Вы понимаете?

— Спасибо. Я никому ничего не скажу, — твердо пообещал Дронго. — Передайте Корытину, когда он выйдет от Главного, что я поехал к себе домой. Мне нужно поработать с вашим материалом.

— Разве вы не будете говорить со всеми остальными? — удивился Точкин. — Мне казалось, что вам будет интересно побеседовать с каждым.

— Не обязательно. Если бы я предполагал, что убийца скрывается в вашем коллективе, я бы несомненно так и сделал. Но Звонарева убили слишком профессионально, это не журналисты. Мне же нужно было в общих чертах представить себе его характер, возможные реакции на то или иное обстоятельство, способности по-своему интерпретировать факты. В общем, мне достаточно было нескольких человек. А если понадобятся еще какие-нибудь подробности, я обязательно вернусь в редакцию. А вот нужно встретиться с его девушкой обязательно.

— Вы хотите поговорить с ней о Славе?

— Попытаюсь, если получится. До свидания, — Дронго протянул руку журналисту.

Точкин ответил на рукопожатие, а потом неловко спросил:

— Можно еще вопрос?

— Разумеется. Что именно вас интересует?

— Метода ваших расследований. Я столько про вас слышал. Мне было бы интересно написать о том, как вы работаете.

— Договорились, — улыбнулся Дронго, — но только в том случае, если я найду заказчиков убийства вашего Славы. Или хотя бы сумею вычислить, кому было выгодно это убийство.

— Вы дадите мне эксклюзивное интервью? — обрадовался Точкин.

— Обязательно дам. Но сначала я должен доказать свое соответствие вашему интересу. До свидания.

Дронго переложил дискетки в карман и пошел по коридору. Точкин смотрел ему вслед.

Выйдя на улицу, он поежился. Становилось довольно прохладно, кончались, похоже, теплые дни. Одернув пиджак, он шагнул на дорогу, чтобы остановить машину.

В те дни, когда он не обедал в ресторанах, он сам готовил себе дома, предпочитая пакетики грибных супов, которые легко растворялись в горячей воде.

Сидя перед выключенным телевизором, он молча обедал, обдумывая все услышанное за день. Расправившись с супом, он убрал тарелку, вытер со стола крошки, верный своей многолетней привычке, помыл посуду, чтобы не оставлять грязные тарелки на следующий день, и прошел в кабинет. Неестественная тишина комнат вдруг поразила его. После редакционной сутолоки здесь царил удивительный покой, а тот легкий беспорядок, который неизбежен в доме одинокого мужчины, придавал некий законченный смысл его одиночеству.

Он сел за компьютер. В последние годы он пользовался всеми преимуществами технического прогресса. Два компьютера, два ноутбука, лазерный принтер, факс — все, без чего уже трудно было обходиться в конце двадцатого века. Перед тем как вставить дискетки, он еще раз огляделся вокруг, словно готовясь к некоему испытанию. Поднялся, прошел в другую комнату, включил магнитофон, на котором стояли записи любимых мелодий, и вернулся к столу. Он не отличался особой оригинальностью вкусов, отдавая предпочтение классике — Моцарт, Бах, Брамс, Рахманинов. Beликая музыка помогала ему думать. Он вернулся к столу и поставил первую дискетку.

Предстояло прослушать и переварить довольно большой объем информации.

Обычно журналисты заносили в свои компьютеры все, что касалось темы статьи, все материалы, по которым статья готовилась. Здесь были десятки цитат, сотни имен, тысячи различных и вроде бы разрозненных и не связанных между собой фактов.

Личные записи на компьютере чем-то напоминали записную книжку, в которой может разобраться только ее владелец. Постороннему глазу они казались сумбуром.

Он работал довольно долго, пока с удивлением не обнаружил, что часы показывают без пятнадцати девять. Он прошел на кухню, включил электрический чайник, после чего решил сделать небольшой перерыв и посмотреть информационную программу. Обычно он смотрел несколько информационных передач на русском языке и ночные новости Си-эн-эн на английском. Иногда позволял себе смотреть Би-би-си, эта станция давала в большом объеме европейские и мировые новости.

Американцы были зациклены на своих собственных новостях. Даже крупные международные новости они подавали как гарнир к событиям в самих Штатах.

Американцы, очевидно, искренне считали, что весь мир должны волновать в первую очередь только их проблемы. Хромала у них и оперативность и глубина анализа, не было оригинальной интерпретации случившегося, дискуссионного подхода к фактам и событиям.

В десять вечера он вернулся за свой рабочий стол. Количество информации росло, и многие интересные версии приходилось отбрасывать. Он был похож на золотоискателя, промывающего тонны золотоносного песка. Некоторые записи были настолько интересны, что он снова и снова возвращался к ним, проверял факты, обдумывал их.

Когда к шести часам утра он закончил работу, за окнами было уже светло. Он закинул руки за голову, затем поднял их вверх. Встал, чтобы пройтись по комнате. Кое-какие соображения у него уже появились. Наступало утро нового дня.

 

Глава 10

Римма не переставая звонила, пытаясь выяснить, куда мог деться Вадим. Но его мобильный телефон по-прежнему не отвечал, а на все ее расспросы по другим адресам отвечали, что его на месте нет. Отчаявшись, она вышла на кухню, чтобы выпить воды, когда вдруг раздался телефонный звонок. Римма бросилась к телефону, все еще надеясь на спасительную весточку от Вадима Кокшенова. И услышала взволнованный голос Светы.

— Они уже здесь, Римма. Ищут тебя повсюду. Главный ругается, просит, чтобы ты написала объяснительную.

— Ты ему сказала, где я нахожусь? — спросила Римма, поправляя очки.

— Нет, конечно! — Света явно волновалась, нервничала. — Он распорядился отстранить тебя от работы в парламенте за твое поведение, — сообщила она. — Теперь уже говорят, что ты приставала к этому мужику. В общем, все валят на тебя.

— Ничего, разберемся, — рассудительно ответила Римма.

Квартира Светы казалась ей самым надежным убежищем. Попав сюда, она поверила в то, что все кончится благополучно. Поэтому и предложила подруге зайти к Ник-Нику и объяснить все случившееся.

— Обязательно. Он хочет объяснения от тебя лично. Но я постараюсь все объяснить.

Потом Свету позвали, и она посоветовала ей быстрее найти Вадима и перезвонить ей, как только появится пленка.

— Конечно, — согласилась Римма и положила трубку.

Она недоумевала, куда мог деться Вадим. Его мобильный телефон по-прежнему молчал. Не был отключен, а именно молчал, словно звонки не доходили до абонента. Римма разочарованно опустила трубку, и тут раздался еще один звонок.

Это снова была Света.

— Это я, Света. Они знают, где ты находишься. Уходи немедленно. Ключи оставь соседям. Уходи быстрее.

— Откуда они узнали? — крикнула в ответ Римма, не скрывая своего огорчения. Видимо, в ее голосе прозвучал и упрек.

— Я не виновата, — быстро сообщила Света. — Он подошел ко мне и прочел телефон, по которому я говорила. Нажал на «повтор» и прочел на экране номер телефона. Уходи немедленно. Ты меня слышишь, Римма?

— Все поняла. Я тебе позвоню, спасибо. — Она бросила трубку и огляделась по сторонам. Дверь, конечно, крепкая, но если за нее возьмутся дюжие дяди, могут вышибить. У бабушки дверь была куда лучше. Отец перед отъездом заказал настоящую сейфовую дверь, которую почти невозможно выломать. Кроме того, Рыженковы жили на втором этаже, и сюда мог влезть при желании почти любой, даже не особенно подготовленный человек. Второй этаж был расположен не очень высоко.

Римма начала искать ключи, чтобы закрыть дверь и отдать их соседям, когда раздался третий телефонный звонок. Она нашла наконец ключи и побежала к дверям, телефон продолжал настойчиво звонить. Уже у двери она вдруг подумала, что это может быть Вадим. Иногда в жизни так случается. Редкое везение. Она ведь оставила телефон Светы его коллегам с просьбой позвонить, как только приедет в редакцию. И Римма, не теряя драгоценных секунд, бросилась к телефону.

— Алло! Говорите, я вас слушаю.

— Извините, — услышала она незнакомый голос, — мне нужна Кривцова.

— Здесь такой нет, — быстро ответила она, — до свидания.

— Подождите, — крикнул ей незнакомец, — я звоню по поручению Вадима. Он узнал, что вы его ищете, и позвонил в вашу редакцию. Света Рыженкова дала свой домашний телефон и просила передать, чтобы вы не нервничали. Вадима она уже нашла.

— Нашла, — обрадовалась Римма, забыв об их договоре. — Пленка у него?

— Кажется, да. Он искал вас, чтобы вернуть пленку. Куда ее привезти?

— А кто это говорит? — она все-таки насторожилась. Ведь Света сказала ей, что преследователи узнали ее телефон. — У нас был другой договор.

— Правильно, — согласился голос. — Мы потом перезвонили ей. Она сейчас к вам позвонит, ждите ее звонка. — Эти слова ее немного успокоили. Но она на всякий случай спросила:

— А кто говорит?

— Это друг Вадима. Светлана сказала, что вы можете не поверить и поэтому дала свой домашний телефон и адрес. Мы сейчас заедем за Вадимом и привезем к вам пленку.

— Когда вы приедете? — Римма взглянула на часы. Если это убийцы, то они могут назвать срок полчаса или час. А если действительно друзья Вадима, то должны приехать быстро. Если им дали адрес…

— Через пятнадцать минут, — услышала она, — Вадим ждет нас на улице.

— А почему не работает его мобильный телефон?

— Он забыл его взять с собой. Вы нас подождите, мы сейчас подъедем.

— Какой адрес дала вам Света? — Она хотела еще раз убедиться, ей так хотелось верить этому голосу.

— Улица Бахрушина, — услышала она. — Вы не беспокойтесь, мы быстро приедем.

— Спасибо, — взволнованно сказала Римма, уже окончательно поверив. — Я буду ждать. Только давайте быстрее. И обязательно с Вадимом, иначе я не открою дверь.

— Обязательно, — услышала она в ответ.

Положив трубку, она облегченно вздохнула. Если сейчас приедут друзья Вадима, все будет в порядке. Наверное, он прослушал пленку и решил без звонка прислать своих друзей, чтобы всем вместе ехать в ФСБ. Она села на диван, взглянула на телефон. Все-таки нужно проверить. Набрала номер редакции. Кто-то ответил ей, что Света у Главного. Римма положила трубку. Потом вспомнила, что Света говорила, как нервничает Глебов. Может, позвонить ему и попытаться все объяснить. Поколебавшись, она все же взяла трубку и набрала прямой телефон Главного.

Николай Николаевич своим хорошо поставленным голосом, сохранившим интонации руководящего работника горкома партии, произнес:

— Глебов у аппарата.

— Извините, Николай Николаевич, это говорит Кривцова. Простите, что я вам не смогла ничего объяснить и не смогла лично приехать. Но я вам завтра все объясню. Не сердитесь, пожалуйста. Я на самом деле ничего страшного не сделала.

— Кривцова, — воскликнул Николай Николаевич, — где вы находитесь?

— Дома у Рыженковой, — она не успела договорить, как Света, бесцеремонно выхватив у него трубку, закричала:

— Убегай скорее! Что ты там копаешься, они сейчас будут у тебя!

— Ты же послала ко мне друзей Вадима, даже дала им свой адрес, — упавшим голосом произнесла Римма.

— Нет! — заорала Света. — Никаких друзей! Они тебя обманули. Я не давала никому свой адрес. Беги.

Света еще не договорила, как Римма, бросив трубку, помчалась к дверям.

Прислушавшись, рывком открыла ее. В подъезд кто-то вошел. Очевидно, кодовый замок на входной двери не очень серьезное препятствие. Плотно прикрыла дверь.

Соседям ключи оставить уже не успеет. Надо что-то придумать потом. Успела только взять свою сумочку, в которой были деньги и документы.

По лестнице уже поднимались двое мужчин. Поднимались очень тихо, почти неслышно. Самые страшные убийцы — это молчаливые убийцы.

Римма бросилась наверх. В пятиэтажном доме должно быть чердачное помещение. Если, конечно, оно не закрыто. Но другого выхода нет. Она поднималась осторожно, стараясь не шуметь. Мужчины замерли у ее двери. С третьего этажа она осторожно выглянула вниз. Это было самое ужасное, что может увидеть в своей жизни человек: как убийцы готовятся его убивать. Один достал из сумки какую-то веревку или провод. Неужели они хотели ее связать. Или повесить?

Она замерла, чувствуя, как удары сердца отдаются в голову. Второй достал оружие, потом почему-то убрал его и извлек связку ключей. Очевидно — отмычки.

Он вставил отмычку и начал осторожно открывать дверь. Второй замер на месте. Еще мгновение, и дверь открылась. Они ворвались в квартиру Светы. У нее было несколько секунд на размышление. Либо остаться здесь, на третьем этаже, рискуя быть обнаруженной, либо броситься вниз по лестнице, — мимо квартиры, на улицу. И она бросилась вниз по лестнице. Их было двое, это она точно помнила.

Пока они в квартире, значит, на улице никто ее не ждет. С замиранием сердца бежала она вниз по лестнице, каждую секунду ожидая, что из квартиры выскочат убийцы. Но их не было. Они искали ее у Светы. Обшарить двухкомнатную квартиру с кухней и плюс службы — это не меньше минуты.

Она заставила себя пронестись мимо двери не оглядываясь. На первом этаже почувствовала, как дрожат и подгибаются ноги. Выбегая из дома, услышала, как хлопнула дверь на втором этаже. Они уж поняли — в квартире никого нет. Римма выскочила на улицу. Но этого мало. Нужно поскорее уйти от этого дома. Но бежать нельзя. На нее могут обратить внимание. Сдерживая себя, она быстрым шагом дошла до угла, завернула за него и устремилась к ближайшей остановке автобуса.

Она не успела еще достичь остановки, как мимо нее с ревом пронеслась та самая «Волга». На остановке было много людей, но они видели ее. Римма села в автобус, ее била крупная дрожь. Сидевшая рядом женщина с недоумением уставилась на нее. Римма закрыла глаза. Господи, где Вадим? Нужно найти Вадима. Но еще важнее не попасть в руки преследователей. Куда ей теперь податься? Выйдя на следующей же остановке, она снова позвонила Николаю Николаевичу.

— Слушаю, — сразу же ответил Глебов.

— Это я, — сообщила Римма.

— Ты успела уйти? — выдохнул Николай Николаевич.

— Успела, — прошептала она.

— Я пришлю своего водителя к тебе домой и отвезу тебя на свою дачу, — предложил Глебов, — мне Света все рассказала. А я попытаюсь найти Вадима Кокшенова.

Ник-Ник опровергал мнение, что в приснопамятные времена на партийной работе оказывались сплошь дураки и карьеристы. Случалось среди низшего звена и немало талантливых порядочных людей. Николай Николаевич, принадлежавший к их числу, оказался весьма полезен своей газете в сложнейший период ломки общественного сознания. Когда его издание и его люди оказывались втянутыми в разного рода неприятности, он всегда находил самый рациональный и удивительно мудрый выход из любого положения.

Выслушав рассказ Рыженковой, он понял, что Римме, да и газете грозит опасность, и решил взять на себя поиски исчезнувшей пленки. Сенсационный материал мог в их газете стать самой большой политической сенсацией года. Но перед тем, как нести пленку в ФСБ, нужно сделать с нее копию и положить в редакционный сейф.

— Я не хочу вас подводить, — призналась Римма, — вдруг они узнают, что вы мне помогаете. Лучше спрячьте нас со Светой где-то в другом месте. Они ведь знают, что она мне помогает, и за ней тоже начнется охота.

— Верно, — согласился Глебов, — так будет лучше. И одна скучать не будешь.

Сделаем так. Света приедет к тебе куда-то на условное место в моей машине, а уж потом водитель отвезет вас на дачу. Там поставим охрану. А я постараюсь разыскать Кокшенова. Позвоню его редактору. Не унывай. Все сделаем правильно.

— Спасибо, Николай Николаевич, — растроганно сказала Римма. — Только пока ничего не рассказывайте вашему водителю.

— Ты могла бы мне этого не говорить, — хмыкнул Глебов. — Скажи, куда подъехать за тобой. Только с дачи — никуда. Иначе мне трудно будет одновременно искать Кокшенова и держать под контролем таких непоседливых девиц, как вы.

— Договорились, — засмеялась Римма, чувствуя, как спадает нервное напряжение. — Николай Николаевич, а вы не можете узнать что-то о тех, кто приходил к вам в редакцию? Было бы интересно получить их фотографии. Вдруг я узнаю их…

— Уже проверяем. Я отправлю наших ребят в пресс-центр. Действительно надо проверить этого Бондаренко. Почему именно он приехал за тобой.

— Спасибо. Я буду ждать вашу машину. Лучше всего на этой же остановке.

Здесь всегда многолюдно. — И Римма назвала место.

Глебов положил трубку и многозначительно взглянул на сидевшую перед ним Рыженкову.

— Вы теперь подруги по несчастью, — вздохнул он. — Так-то, героиня сериала «Журналисты тоже плачут», — сказал он, намекая на Светину слезливую реакцию.

Пока не найдем Кокшенова, посидите у меня на даче. А уже потом решим, как нам действовать дальше. Сейчас я вызову водителя.

Через полчаса «Ниссан» Главного редактора подъехал к остановке, на которой машину ждала Римма. Увидев подругу, она разрыдалась. Не сдержала слез и Света.

Удивленный водитель с недоумением поглядывал на сотрудниц, которые ехали, всю дорогу не произнося ни слова.

Они уже подъезжали к месту, когда раздался звонок мобильного телефона.

Водитель передал телефон Римме.

— Кривцова, — услышала она приглушенный голос Николая Николаевича, — уговор остается в силе — с дачи никуда. Дело гораздо серьезнее, чем я думал.

— Что случилось? — у Риммы сжалось и куда-то покатилось сердце.

— Виктор Бондаренко дважды судимый рецидивист. Никто не знает, каким образом он попал к Тетеринцеву, который согласился взять уголовника своим помощником. Будьте очень осторожны, Римма. Я постараюсь подослать к вам надежных людей.

 

Глава 11

Вадим Кокшенов никуда не исчезал. После того как Римма отдала ему магнитофон, он, так ничего и не поняв, засунул его в карман куртки и поехал к знакомому фотокорреспонденту домой проявлять в его лаборатории пленку и печатать фотографии. Куртку он свалил куда-то на свободный стул в прихожей и забыл и про магнитофон, про свой мобильный телефон, тоже лежавший в куртке.

Вместе с другом они провозились около часа с пленками и снимками, а затем решили отметить удачное завершение работы. Потом созрела идея — «добавить» еще.

И в результате к семи часам вечера, основательно нагрузившийся и беззаботный Вадим отправился к себе домой, забыв куртку с магнитофоном и неотключенным телефоном у друга.

Возвращался он в хорошем настроении и, разумеется, не обратил внимания на чужую «Волгу», стоявшую у его подъезда. Он уже собирался войти в подъезд, когда рядом с ним появилось двое незнакомцев.

— Вы Вадим Кокшенов? — спросил один из них.

— Кажется, да, — улыбнулся он, все еще плохо соображая, что происходит, но инстинктивно прижимая к себе сумку с новыми фотографиями и своим магнитофоном.

— Вам нужно проехать с нами, — предложил один из незнакомцев.

— Кто вы такие? — спросил Вадим, трезвея. — Я вас не знаю.

— Я помощник депутата Тетеринцева. Вот мое удостоверение, — достал из кармана документы тот, что повыше. Второй как-то мрачно смотрел на Кокшенова.

Строчки прыгали перед глазами репортера, и он только разглядел на фотографии лицо, схожее с тем, которое маячило перед ним.

— Ну и что? — спросил, пошатнувшись, Вадим, возвращая документы.

— Вам нужно проехать с нами, — объяснил помощник депутата, — есть важный разговор. — Завтра, — отмахнулся Кокшенов, — завтра поговорим. А сегодня вы же видите… я очень хочу спать.

Но человек уже цепко держал его за руку.

— Вы поедете с нами, — жестко сказал он.

Если бы Вадим был трезв, он бы наверняка отреагировал как-то иначе. Но алкоголь делал его неразумным и агрессивным. Вадим, не раздумывая, свободной рукой что было сил оттолкнул нахала. Но его товарищ тут же быстро, даже не замахиваясь, нанес журналисту короткий удар в живот. Вадим согнулся пополам от боли. Но не упал, очевидно, алкоголь оказывал и некое анестезирующее действие.

Выпрямившись, он развернулся и неожиданно нанес нападавшему удар в лицо. Тот отшатнулся, полетел к стене.

Но исход боя был предопределен. Через минуту Вадим уже валялся на земле, а его противники с упоением били его ногами в живот. Кокшенов издавал короткие всхлипы, пытаясь закрыть лицо.

Драка во дворе привлекла внимание жильцов. Послышался женский крик:

«Убивают!» Мужчины оглянулись по сторонам. В их планы явно не входило свидание с милицией. Услышав крики, они быстро обыскали Кокшенова, схватили сумку, валявшуюся рядом, и поспешили к своей машине.

— Убийцы! — громко кричала соседка при виде лежавшего в крови Кокшенова. — Остановите же их!

Но те уже сели в свою «Волгу», машина, взвизгнув тормозами, выскочила из арки двора. Когда через несколько минут на месте оказались участковый и машина «Скорой помощи», у подъезда лежал только зверски избитый Кокшенов. Объяснить, почему на него набросились незнакомцы, он не смог. Зато специфический запах, исходивший от пострадавшего, не оставлял сомнений — участковый решил, что это была обычная пьяная драка. Он составил протокол по этому поводу, дав подписать его и сердобольной соседке, выступившей свидетельницей драки, а затем разрешил увезти Кокшенова в больницу для оказания ему необходимой помощи.

В больнице выяснилось, что у него сломаны два ребра и имеются многочисленные ушибы по всему телу. Ко всему прочему у него был еще закрытый перелом руки. Пострадавшего оставили в больнице, а участковому пришлось переписывать протокол, отмечая, что в драке принимало участие несколько человек, которые нанесли журналисту довольно серьезные увечья.

И наконец, в довершение ко всему выяснилось, что у журналиста украли сумку с документами и аппаратурой, и участковому пришлось в третий раз переписывать протокол, на этот раз фиксируя факт грабежа. При этом состояние самого Кокшенова уже не упоминалось, как бы не имея никакого отношения к данному делу.

Бондаренко, тяжело дыша, осматривал сумку журналиста. Теперь он был уверен, что магнитофон, за которым они охотятся, находится в сумке Кокшенова.

Так и оказалось. На дне сумки лежал старый кассетный магнитофон. Довольный находкой помощник сообщил своему шефу, что магнитофон найден. Через полчаса после драки Бондаренко и шофер уже сидели на квартире у Тетеринцева. Здесь не было самого хозяина, он находился на даче, и его роль играл первый помощник депутата, некто Василий Малявко. Малявко и был обладателем тех самых рыжих туфель, со знакомства с которыми и начались все неприятности Риммы.

Едва магнитофон оказался в его руках, Малявко позвонил своему шефу.

— Все в порядке, — доложил он. — Пленка у нас.

— Хорошо, — сказал Тетеринцев, — ты по какому телефону говоришь?

— По мобильному.

— Кретин, — разозлился депутат, — перезвони по обычному. Ты ведь знаешь, как легко подслушать разговоры по мобильному телефону.

Малявко прошел в другую комнату, чтобы выполнить приказ шефа.

— Где журналистка? — спросил Тетеринцев.

— Пока не нашли, — виновато промямлил Малявко.

— Идиоты. Весь день не можете найти одного человека. Хорошо, что пленка хотя бы у вас. Ты сам слушал запись?

— Наш разговор, — соврал на всякий случай Василий, еще не включавший магнитофона.

— Пусть Бондаренко привезет мне пленку на дачу. Здесь она будет в сохранности. Или лучше приезжайте вместе.

— Сейчас выезжаем, — по-военному выпрямился Малявко, кладя трубку.

— Все в порядке, — сказал Тетеринцев, поворачиваясь к Ветрову. — Пленка у нас.

На его породистом, несколько одутловатом лице со слегка выпуклыми глазами, которые, по мнению женщин, делали его особенно привлекательным, блуждала довольная улыбка.

— Завтра в газетах появятся еще две статьи, — кивнул Ветров, — и заодно взорвется дом на Малой Бронной. Все уже подготовлено. Нашли квартиру спившегося типа, дали ему деньги. Завтра днем, когда людей в доме будет поменьше, он заснет в своей квартире и забудет закрыть газ. По нашим расчетам взрыв произойдет ровно через три часа. Нужно, чтобы все журналисты были на месте и достойно осветили это событие.

— Сделаем, — согласился Тетеринцев, — такие комментарии дадим, что мало не покажется.

— Как твои ребята?

— Все в порядке. С ними Кошкин. Это профессионал, прошел Афганистан, Чечню. Мужик подготовленный.

— Только бы психом не был. Среди них много ненормальных, — заметил Ветров, — насмотрелся я на таких — Нет, нет, мужик в норме. Немного нервный, но психически вполне здоров.

Мы держим ситуацию под контролем. Начнем через два дня, как и договаривались. Я уже все узнал. Поезд с детьми прибудет в Москву послезавтра. А на следующий день они поедут в аэропорт. У нас все готово.

— Чтобы никакой осечки, — напомнил Ветров, — кто у тебя с ними на связи?

— Бондаренко. Он парень проверенный.

— Две судимости, — поморщился Ветров, — вечно ты с уголовной шпаной связываешься.

— А ты найди мне чистенького, готового на такое дело, — разозлился Тетеринцев. — И чтобы ловкий, чтобы шпаной не был. И еще французский язык знал.

Сам поищи такого! Конечно, шпана, но зато работает чисто, без накладок. И любое дело можно поручить.

— Ну смотри, — сказал с угрозой Ветров, — завалишь такое дело, тебе никто не простит. Ты ведь депутатом стал на наши деньги. Если бы за тебя не вступились, ты бы до сих пор сидел в своей сибирской глуши и торговал тухлой колбасой. А мы тебя человеком сделали, в депутаты двинули. Помнишь, сколько на тебя денег потрачено? А ты за два дня до операции все открываешь сопливой журналистке, девчонке.

— Да не гони ты волну! — закричал Тетеринцев, теряя терпение. — Кто знал, что эта дрянь залезла под стол? Я теперь должен под все столы залезать, чтобы проверять, где разные информаторы прячутся?

— Если понадобится, то и под стол полезешь, — жестко заметил Ветров, — и не ори. Я не глухой. Это ты на своих «шестерок» кричать будешь. А здесь ты депутат, человек, за которого мы заплатили. И веди себя соответственно. Кончай лезть в бутылку, — уже более миролюбиво посоветовал Ветров. — Давай выпьем, пока наши приедут.

Он поднялся с дивана, подошел к столу, налил себе рюмку коньяка и выпил залпом. Потом обернулся к Тетеринцеву.

— Жаль, что черножопые там будут, — сказал вдруг с ненавистью. — Лучше бы евреи. Шум был бы гораздо больший. И скандал покруче. Не разрешают наши Политики. Слишком, говорят; — с издевкой протянул он, стукнув кулаком по столу.

— Самих бы к стенке поставил. Захватили, сволочи, все должности, не протолкнешься.

Но, опомнившись, бросил косой взгляд на Тетеринцева и прохрипел:

— Но ничего, мы и этих черномазых гаденышей передавим так, чтоб мир узнал.

Через двадцать минут Малявко со своими людьми был уже на даче. Войдя в гостиную, он торжественно вручил Тетеринцеву магнитофон. Прочих участников операции в комнату, где находился Ветров, предусмотрительно не пустили.

— Нашли, — улыбнулся Малявко.

— Молодцы, — кивнул Тетеринцев, — вот видишь, — повернулся он к Ветрову, — а ты все в моих ребятах сомневался.

— Включи магнитофон, послушаем, что ты там болтал, — ушел от разговора Ветров.

Малявко включил магнитофон. После характерного шипения два пьяных мужских голоса затянули песню Высоцкого про коней «на краю». Малявко побледнел, глядя выпученными глазами на Тетеринцева. Тетеринцев угрожающе нахмурился, а Ветров же загадочно ухмылялся.

Малявко наклонился и дрожащими руками перевернул кассету на другую сторону.

— Что вы думаете о наших женщинах? — услышали они пьяненький голос Кокшенова. Тот очевидно продолжал дурачиться перед дружком, записывая свой пьяный бред на пленку.

— Сука! — взвизгнул Тетеринцев, отвешивая звонкую пощечину своему помощнику.

Тот молча схватился за покрасневшую щеку.

— Так ты говорил, что твоя шпана работает чисто и без накладок. Теперь я вижу, как они работают, — безжалостно отрубил Ветров. — Где этот журналист?

— Наверное, в больнице, — упавшим голосом ответил Малявко. — Они его так избили…

— Поезжай в больницу и узнай, где пленка. И найди эту сучку, которая нас подслушала! — заорал Тетеринцев. — И найди быстро. Отвечаете головой.

Когда Малявко выбежал из комнаты. Ветров покачал головой.

— Шпана, — повторил он с презрением. Потом подошел к телефону, набирал он много цифр, значит, звонил кому-то на мобильный телефон.

— Ахмад, как у вас дела?

— Завтра вечером, — прозвучало в ответ, — на прежнем месте. Только не забудь свой «подарок». Буду ждать. Не беспокойся, у нас все в порядке.

— Хорошо, — Ветров молча положил трубку.

— Поучился бы у черномазых работать, — сказал с нескрываемым презрением. — Платишь деньги, и никаких проблем. А с тобой одни заботы. В общем, так, или завтра ты найдешь обоих журналистов и пленку, или … сам знаешь. Мы ведь не допустим, чтобы такое дело сорвалось. Огласка, сам понимаешь, чем тебе грозит.

 

Глава 12

До самого вечера девушки увлеченно копались в отличной библиотеке Глебова.

Сна как не бывало. В спальню Николая Николаевича они решили не входить и постелили себе в кабинете на диване, рассудив, что прекрасно поместятся на нем вдвоем. Римма позвонила бабушке и, убедившись, что никто к ним не приходил и не звонил, на какое-то время успокоилась.

Вадим по-прежнему не отвечал. Его мобильный телефон, включенный и не отвечавший, уже пугал их. Почти каждый час звонил Глебов. Он беспокоился и за сохранность собственной дачи, в общем-то, так неосторожно предложенной им своим сотрудницам, и, разумеется, за жизнь обеих молодых женщин, которые ввязались в очень непростую историю. Вызвать охрану он почему-то не решился.

Преждевременная огласка могла повредить делу — он не знал всех связей депутата.

Когда Глебов получил данные о Бондаренко, он сразу позвонил Римме, рассказав главное, без пугающих подробностей. К вечеру он уже знал, за что именно привлекался к уголовной ответственности помощник депутата. В первый раз — за вооруженный грабеж, во второй — за участие в бандитских нападениях на водителей большегрузных машин. Участие самого Бондаренко в убийствах доказать не удалось, поэтому в отличие от своих подельников он отделался сравнительно легко, получив по приговору суда только восемь лет в колонии для особо опасных преступников. Через четыре года он уже вышел на свободу, которая довольно неожиданно привела его в политику. Глебова, не впервые сталкивающегося с фактом криминализации в кругу парламентариев, данный случай не столько удивил, сколько заставил быть предельно осторожным. Так или иначе, он решил, что позвонит Тетеринцеву и потребует от депутата объяснений незаконных действий его помощника.

«Плачущие журналистки» продолжали волновать его, и он звонил на дачу до двух часов ночи — они еще не ложились. Не мог он найти и Кокшенова. Наконец супруга, которой надоели его постоянные звонки, взбунтовалась и заявила, что давно пора спать человеку его возраста, и Глебов, никогда особо не перечивший жене, отправился в спальню, решив поиски исчезнувшего журналиста и его магнитофона отложить до утра.

Подруги, улегшись рядышком, строили самые разные предположения о том, что могло случиться с Вадимом Кокшеновым. Если у него кончилась батарейка на телефоне, то и сам телефон должен быть отключен, заявляла Света, и подруга с ней соглашалась. Пугало именно то обстоятельство, что мобильный телефон Вадима продолжал работать, а никто на него не отвечал. Наконец в половине третьего ночи они снова отважились на звонок. Им неожиданно ответили.

Фотокорреспондент, собутыльник Кокшенова, проснулся среди ночи и отправился на кухню. Его мучила жажда. Возвращаясь в спальню, он услышал в коридоре слабую трель звонка и обнаружил забытую куртку друга, из кармана которой подавал голос его мобильный телефон, — Алло. Это ты, Вадик? — спросил он, держась для верности за стенку.

— Алло. Здравствуйте, — вдруг заверещал женский голос. — Мне нужен Вадим.

Вадим Кокшенов. Это его телефон?

— Его, — согласился фотокорреспондент.

— Позовите его, пожалуйста, к телефону.

Хозяин квартиры удивленно посмотрел по сторонам, затем бросил взгляд на свои босые ноги и выдохнул:

— Его здесь нет.

— А где он сейчас находится? — упавшим голосом произнесла Римма. — Мне он срочно нужен. Очень срочно…

Фотокор сосредоточился, немного помолчал и сказал:

— Он поехал к себе домой.

— Его нет дома, — быстро ответила Римма, — Скажите, ради Бога, где его можно найти. И кто вы такой?

— Я его друг, — с достоинством произнес голос. — Мы большие друзья, — почему-то добавил он, — а Вадик поехал домой.

Ему становилось холодно стоять в коридоре босиком. Чтобы согреть ступни, он потирал их по очереди о свои коленки.

— Ответьте, пожалуйста, где его найти? — в отчаянии молила Римма. — Он срочно нужен. Поймите, срочно!

— Дома, — еще раз флегматично ответил фотокорреспондент и, не обращая внимание на истерические крики, отключил телефон и положил его обратно в карман куртки. При этом он обнаружил, что в куртке есть еще что-то тяжелое. Достав магнитофон, он с удивлением взглянул на него. Потом вспомнил про свои босые ноги и прямо с магнитофоном пошлепал в спальню. Собираясь сунуть поскорее окоченевшие ноги под одеяло, он с удивлением посмотрел на магнитофон и сунул его между книгами на полке, висевшей рядом с его кроватью. После чего улегся и сразу же заснул.

— Он ничего не знает, — раздраженно сказала Римма, положив трубку, — видимо, действительно какой-то его друг. Или собутыльник. Вадим любит закладывать. Почему он не взял с собой телефон, не понимаю…

— Может, напился так, что забыл про него? — предположила Света.

— Вполне возможно, — согласилась Римма, — а нам-то что делать?

— Пойдем спать, — предложила Света, — завтра утром найдем твоего Вадима.

Он небось веселится с друзьями, а мы из-за него переживаем тут, не спим.

— Ты говорила, что эти типы успели услышать про Вадима, — напомнила Римма.

— А может, мне это только показалась, — отмахнулась Света. — Кто знает.

Ты, главное, не переживай. Пошли спать. С бабушкой все в порядке, Вадим где-то пьет с дружками, а мы с тобой тут с ума сходим. Пошли-ка спать, — категорично заявила Света.

Они улеглись на диван, даже не подозревая, что ждет их в ближайшем будущем. Римма долго еще ворочалась без сна, а когда наконец заснула, то увидела во сне двух убийц, явившихся за ней на дачу Глебова.

Николай Николаевич по своей давней привычке приехал в редакцию рано утром.

Он любил поработать на свежую голову, в спокойной обстановке, когда вокруг не было ни сотрудников, ни посетителей. В половине десятого он попросил уже пришедшую на работу Виолу найти телефон Тетеринцева. И, получив номер депутата, сразу стал звонить ему, не сознавая, что совершает роковую ошибку.

— Добрый день, господин Тетеринцев, — начал Николай Николаевич. — С вами говорит редактор газеты «Новое время» Глебов. Я хотел бы с вами встретиться и поговорить с глазу на глаз.

— О чем? — насторожился депутат.

— О вашем помощнике. Некоем Бондаренко. Вчера он целый день преследовал нашу сотрудницу Римму Кривцову. Я знаю, она повела себя не лучшим образом и даже поспорила с кем-то из депутатов. Но насколько мне известно, вы не были тем человеком, с которым у нее произошел по недоразумению конфликт. И я не могу понять, почему ваш помощник с таким упорством преследует Кривцову.

Как и всякому порядочному человеку, Глебову казалось, что, узнав о подобном поведении помощника, депутат возмутится. И даже если у него существуют какие-то интересы, связывающие его с этим человеком, то и тогда он должен скорректировать свое поведение, боясь публичных разоблачений. С точки зрения цивилизованного обывателя у журналиста Глебова была своя логика. Но только с точки зрения нормы, принятой в некриминальном мире. С точки зрения преступника, каким безусловно был Тетеринцев, главный редактор газеты явился еще одним нежелательным свидетелем, которого нужно поскорее устранить.

— Как фамилия моего помощника? — спросил Тетеринцев, сжимая трубку.

— Некто Бондаренко, — ответил Глебов, — я был бы вам очень признателен, если бы вы приструнили его. Наша журналистка — одинокая молодая женщина и она опасается за себя. Ведь у этого человека уголовное прошлое, — не удержавшись, добавил Ник-Ник.

— Откуда вы знаете про его уголовное прошлое? — возмутился Тетеринцев. — Разве вы запрашивали его досье?

— Мы были вынуждены. Вчера Бондаренко явился ко мне от вашего имени с просьбой разыскать нашу журналистку. Я ему отказал, но решил проверить, кто приходил ко мне с подобной просьбой. Согласитесь, мы живем в тревожное время. И журналистика перестала быть безопасной профессией. Даже в Москве.

— Идиоты, — прошипел Тетеринцев, закрывая трубку рукой и косясь на стоящих рядом Бондаренко и Юрлова.

— Уж вы не обессудьте, — продолжал ничего не подозревающий Глебов, — но почему-то Бондаренко не внушил мне доверия. А проверив его досье по нашим каналам, я вынужден был сегодня позвонить к вам. Я уверен, что вас ввели в заблуждение, что вы ничего не знали о его уголовном прошлом.

— Обязательно все проверю, — сказал Тетеринцев как можно любезнее. — Я действительно ничего не знал. Вот так подставляют нас в глазах общественного мнения. Вы же знаете, сколько нареканий вызывает работа наших помощников. Это чья-то продуманная акция с целью подорвать авторитет законодательной власти. Мы будем решительно освобождаться от таких элементов.

Стоявшие рядом Бондаренко и Юрлов нагло улыбались. Тетеринцев метнул на них взгляд, полный ярости.

— Спасибо вам за понимание, — сказал Глебов. — Мы обязательно отметим в своей газете вашу принципиальную позицию.

— Не сомневаюсь. Всего хорошего, — сказал на прощание Тетеринцев. Положив трубку, он победоносно хмыкнул.

— Главный редактор Николай Николаевич Глебов. Прошу любить и жаловать! — провозгласил он. — Наивный дурачок, которого нужно заставить замолчать, — сказал он, глядя на Бондаренко. — Учти, этот тип все про тебя разнюхал, а мне не нужно, чтобы в их газетенке появилась статья о тебе и твоем руководителе. Вы узнали, в какой больнице лежит Кокшенов?

— Узнали, — кивнул Бондаренко.

— Отправляйтесь к нему. Вытрясите из этой пьяни все, что он знает. И главное — куда он дел магнитофон. Возьми Василия, журналист знает его в лицо как моего парламентского помощника. Ему он быстрее расскажет все, чем вам.

Если, конечно, помнит, кто его измордовал.

— Ясно, — кивнул Бондаренко.

— И найдите, наконец, эту журналистку, — приказал Тетеринцев, — нужно кончать с этим делом. Из-за разгильдяйства Малявко, не проверившего кабинет, мы теперь сидим в полном дерьме.

— Все сделаем, — сказал Бондаренко, — в чистом виде сделаем.

— Вчера уж сделали, — напомнил Тетеринцев. — Еще вот что. Не стоит с Главным разбираться вашими методами. Шум большой будет. Придумайте что-нибудь поизящнее. И как можно быстрее, пока он не отправил статью в набор. Сам понимаешь, если выйдет эта статья, я от тебя тут же откажусь. Мне помощничек с уголовным прошлым не нужен, — издевательски закончил Тетеринцев.

Бондаренко угрюмо кивнул и молча вышел, оставив хозяина в глубокой задумчивости. Взяв чистый лист бумаги, он размашисто написал на нем три фамилии — Глебов, Кокшенов и Кривцова и поставил у каждой фамилии жирный вопросительный знак.

 

Глава 13

На следующий день Дронго приехал в редакцию после полудня, когда основная масса журналистов уже находилась на рабочих местах. Его уже узнавали. Точкин приветливо поздоровался, Виола только кивнула головой, а Корытин, крепко пожав руку, увел в свой кабинет.

— Вчера вечером после вашего ухода звонил следователь, — сообщил он, понизив голос. — Кажется, у нас кто-то успешно стучит в органы. Следователя Бозина интересовало, откуда приехал никому неизвестный журналист и почему он расспрашивает всех про Звонарева.

— Откуда он узнал, что я расспрашиваю про Звонарева?

— Сорокин дал указание редакторам отделов, чтобы те помогали итальянскому журналисту в подготовке материала. Те, очевидно, поставили в известность своих сотрудников…

— Что конкретно интересовало следователя?

— Какую станцию вы представляете и почему собираете материал именно о Звонареве. Немного необычная для зарубежного журналиста тема.

— Что вы ему сказали?

— Послал к Главному, объяснив, что все детали известны Павлу Сергеевичу.

Сорокин умеет разговаривать с работниками правоохранительных органов. Он сразу находит верный тон.

— Бозин позвонил и ему?

— Нет. Насколько я знаю, пока не звонил. Во всяком случае вчера мне Павел Сергеевич ничего об этом не говорил. Вы же понимаете, что дозвониться Сорокину куда труднее, чем мне. Я хоть и ответственный секретарь такой популярной газеты, как «Московский фаталист», но все же обыкновенный журналист, а Павел Сергеевич фигура политическая. Часто встречается с министрами, депутатами. И говорить с ним не так просто — не наорешь, не припрешь к стенке.

— А Бозин орал на вас?

— Нет. Он вообще всегда говорит спокойно, старается не повышать голос. Я за две недели ни разу не видел и не слышал, чтобы он сорвался. Я говорю, если бы захотел…

— Понятно. У вас есть телефон Бозина? Кажется, его зовут Арсений Николаевич?

— Да. Вы его знаете?

— Нет. Мне рассказал про него Сорокин. Он сейчас у себя?

— Должен приехать. Вам удалось что-нибудь выудить из той информации, которую дал Точкин?

— Кое-что, весьма мало, — признался Дронго. — Есть необходимость поговорить именно с Сорокиным. И, конечно, встретиться с Бозиным, если это возможно.

— Не стоит, — вдруг сказал Корытин, — не нужно этого делать. Он потребует ваши документы, а у вас, как я понимаю, нет документов на имя Дино Конти. Да и потом любой обман легко раскрывается. Он может начать подозревать черт знает что. Поэтому вам вообще лучше с ним не встречаться.

— Обязательно повидаюсь, — возразил Дронго, — мне нужна та информация, которую может дать только Бозин.

— Как вы ему объясните свой интерес?

— Расскажу правду. В таких случаях всегда лучше говорить правду.

— Полагаете, он будет в восторге от того, что у него появился конкурент?

Обычно следователи не любят частных детективов. Тем более, если он узнает, что вас наняли для расследования убийства. Он может воспринять это как личное оскорбление или как знак недоверия лично ему. Поэтому я бы на вашем месте поостерегся.

— Ничего страшного, — улыбнулся Дронго. — Как вы думаете, кто может поддерживать негласные контакты с органами в вашей газете?

— Не знаю, — честно признался Корытин. — Вы же понимаете, что ФСБ имеет своих осведомителей почти во всех крупных газетах, выходящих в стране. И МВД наверняка имеет своих информаторов. Никто не станет бегать по редакции с криками, что он информатор органов. Но среди наших наверняка есть их осведомители. Впрочем, кое-кого я давно подозреваю.

— Можете сказать, кого именно?

— Нет, конечно, не могу. Ведь я только подозреваю, может, и напрасно.

Зачем говорить вам о своих подозрениях? Это даже некрасиво. Пусть Сорокин скажет, если он кого-то подозревает, на то он и Главный.

— Савелий Александрович, — услышали они голосок Виолы, донесшийся из селекторного аппарата, — пришел Павел Сергеевич.

— Хотите зайти? — спросил Корытин.

— Обязательно, — Дронго поднялся, — и желательно наедине.

— Предупрежу Виолу, чтобы она никого не пускала, — кивнул Корытин.

— Спасибо, — Дронго вышел от ответственного секретаря, направившись к кабинету Главного.

В приемной, кроме Виолы, находился некто с растрепанной прической, в больших очках с толстыми стеклами. Он явно хотел прорваться к Сорокину. Увидев Дронго, Виола нахмурилась, но смолчала, когда он прошел в кабинет Главного.

Сорокин вышел из-за стола навстречу гостю, крепко пожал руку. Пригласил сесть.

— Слышали? — спросил он. — Говорят, вчера сам Бозин звонил нам.

Интересовался вами. Кто-то из наших успел настучать.

— Этого следовало ожидать. Ваша газета всегда вызывала большой интерес, в том числе и у правоохранительных органов.

— Мне этот интерес уже вот где, — показал Сорокин на горло. — Что-нибудь выяснили?

— За один-то день? — улыбнулся Дронго. — Пока прояснились только некоторые детали, кое-что хотел с вами уточнить.

— Да, да, конечно. Я скажу Виоле, чтобы никого не впускала.

— Корытин уже сказал ей, — сообщил Дронго.

Его слова явно не понравились Главному, и тот слегка нахмурился. Поэтому Дронго тут же добавил, что секретарь сделала это по его просьбе.

— Итак, о чем вы хотели со мной поговорить? — начал Сорокин.

— В последние месяцы Звонарев вел четыре главные темы. В том числе о коррупции среди судей, статью о которой подготовил для газеты. Еще — наркомания среди молодежи, скинхеды и дедовщина в армии. Вот основные направления его интересов в последние три-четыре месяца. Во всяком случае, я сужу по материалам его компьютера.

— Точкин дал вам всю информацию, — удовлетворенно кивнул Сорокин. — Все правильно. Именно эти четыре направления мы ему определили. Криминальные сюжеты у нас в основном вел Точкин, а это специфические темы, которые интересовали самого Звонарева.

— У него накоплен довольно основательный материал, — заметил Дронго. — Позволю себе сказать, что мне нравится, как работают ваши сотрудники. Они собирают огромное досье, прежде чем публиковать статью на конкретную тему. Это статьи-исследования довольно основательные.

— Мы так и ориентируем наших сотрудников, — сказал польщенный Сорокин.

— Итак, четыре ведущие темы. Во время своих поисков Звонарев мог напасть на нечто такое, чего не должен был знать журналист. И тогда кто-то принял решение о его ликвидации. Я убежден, что заказчиков преступления нужно искать среди тех, кому перешел дорогу Звонарев именно в кругу этой тематики. И проверять нужно самым скрупулезным образом все четыре темы.

— Наверное, это так, — вежливо согласился Сорокин. — Но у нас нет никаких догадок о том, кто именно мог ему угрожать.

— Не обязательно, чтобы ему угрожали конкретно. Еще древнеримские юристы советовали прежде всего искать тех, кому выгодно данное преступление. Когда убивали другого вашего журналиста, подложив ему специальный чемодан со взрывчаткой, почти все знали, кому понадобилось его убийство. И вы тогда довольно точно определили круг подозреваемых. И теперь я убежден, что заказчики преступления, из числа главных «героев» этих четырех тем. Мне нужно теперь знать, есть ли у вас какие-нибудь дополнительные материалы по этим проблемам.

Возможно, он обращался лично к вам за помощью.

— Конечно, обращался, — сказал Сорокин. — Когда он собирал материал про наркоманов, я дважды звонил в МУР, просил помочь ему с материалом. Когда готовил статью о разных фашиствующих группах, я звонил в ФСБ, просил разрешить его встречу с кем-нибудь из сотрудников, занимавшихся этой проблемой. И, наконец, когда Звонарев готовил материал про судей, он несколько раз ездил и в управление судебных органов Министерства юстиции, в Верховный суд и, по-моему, еще куда-то. Я ходатайствовал о пропусках. Вот насчет армии — этого не знаю, он сам собирал материал про дедовщину, даже ездил в военную прокуратуру. Был на пресс-конференции солдатских матерей. Но я никуда не звонил.

— Ясно. Еще один вопрос. Он был должен вам крупную сумму денег?

— И вы думаете, что я был заинтересован в его смерти? — не без иронии спросил Сорокин. — Или считаете, что решил поручить розыск убийцы специальному эксперту в надежде вернуть хотя бы часть своих денег?

— Нет, — улыбнулся Дронго, — я ничего подобного не думаю. Просто хотел уточнить и эту деталь.

— Кто вам об этом рассказал?

— А разве это был секрет?

— Нет. Но вообще-то неприятно узнавать, что покойник должен тебе крупную сумму и об этом все болтают в редакции.

— Не все, — успокоил его Дронго, — я случайно узнал об этом. Скажите, вы знали об особых отношениях вашего секретаря Виолы и погибшего Славы Звонарева?

— Здорово! — хмыкнул Сорокин, поправляя очки. — Значит, вам и об этом успели доложить. Ну и профаны у нас работают. Все замечают и все рассказывают.

Полагаю, мне трудно будет определить, кто именно стучит на нас в ФСБ или в МВД.

Получается, что все стучат на всех.

— У меня специфический интерес, — напомнил Дронго. — И я честно говорил людям, что пытаюсь найти возможных заказчиков убийства вашего сотрудника.

— Только этого не хватало, — вздохнул Сорокин. — Когда ко мне позвонит Бозин, я не смогу ему соврать.

— И не нужно, — сказал Дронго. — Я ведь собираюсь сейчас отправиться к нему. А вы не припоминаете, с кем именно в МВД и в ФСБ разговаривал Звонарев, собирая материалы для своих статей?

— У Виолы все было записано. Я попрошу ее сделать для вас выписки.

— Вы не ответили на мой вопрос насчет Виолы и Звонарева, — напомнил Дронго.

— Я все знал. И про Виолу, и про их отношения. И про Валю, с которой он потом встречался. Кстати, я хорошо знаю отца Вали, очень крупного художника.

— Вы можете позвонить Вале, рекомендовать меня? Или хотя бы ее отцу?

— Нет, это неудобно. Они очень переживают, — подумав, ответил Сорокин. — Мне бы не хотелось их тревожить лишний раз.

— Придется потревожить. Объясните им, что я частный детектив, действующий по вашему заданию человек, который пытается помочь следствию установить истину.

Они должны быть заинтересованы в этом не меньше нас с вами.

— Хорошо. Я позвоню сегодня вечером. Виолу я попрошу сделать для вас выписки. Куда вы хотите сейчас поехать?

— К Бозину, — ответил Дронго. — Меня очень интересует следователь, который ведет дело погибшего журналиста.

— Хорошо, что он вчера мне не позвонил, — пробормотал Сорокин, — иначе я выглядел бы сегодня в дурацком виде. И все же зачем вам с ним встречаться? Вы думаете, это поможет вашему расследованию?

— Это традиция, оставшаяся у нормальных людей после романов Артура Конан-Дойля, — улыбнулся Дронго, — я имею в виду, что следователь, ведущий расследование, — абсолютный дурак или примитивный неуч, а частный детектив — почти совершенство и гений. Может, во времена Шерлока Холмса так и было. А сегодня — нет. Частный детектив не может иметь и сотой доли тех возможностей, которыми располагает государственный чиновник. Поэтому мне обязательно нужно встретиться с господином Бозиным.

— Как вам будет угодно, — пожал плечами Сорокин и вызвал по селекторному аппарату Виолу. — Виола, — попросил он, — посмотри, с кем конкретно встречался Звонарев за последние несколько месяцев. Я имею в виду фамилии офицеров МУРа и ФСБ, их телефоны. Выпиши и принеси нам. Да, еще, пожалуйста, выпиши телефоны работников Министерства юстиции и Верховного суда, с которыми он договаривался о встрече. Если, конечно, эти фамилии у тебя есть.

— Хорошо, Павел Сергеевич, — ответила девушка.

— Она все сделает, — кивнул Сорокин. — Вы знаете, вы меня удивили. Вы здорово работаете. Такой объем информации за один день. Я даже начал вас ревновать к редакции. Может, вы будете приходить к нам раз в месяц и рассказывать мне последние новости о коллективе? — сказал он и первый раз за все это время рассмеялся.

— Не уверен, что мне все будут докладывать, раскрывать секреты, — пробормотал Дронго, — тут все-таки исключительный случай. Так вы можете дать мне телефон Бозина?

Сорокин раскрыл лежавший на столе блокнот и продиктовал телефон. Дронго попросил разрешения и набрал номер следователя по особо важным делам. Трубку снял сам Бозин.

— Арсений Николаевич? — спросил Дронго.

— Да, кто со мной говорит?

— Говорят из редакции «Московского фаталиста». Вчера вы спрашивали обо мне. На другом конце провода молчали.

— Вы меня слышите? — спросил Дронго.

— Слышу, — глухо ответил Бозин. — И даже знаю, что вы не итальянский журналист. Что вам угодно?

— Простите, что вы сказали?

— Ничего. Мы тоже умеем работать. Вы слишком известны, чтобы ваше появление в редакции «Московского фаталиста» осталось незамеченным. Я без труда выяснил, что никакого Дино Конти в природе не существует. Для этого достаточно было позвонить в ФСБ и узнать, что Сорокин уже давно ищет частного детектива, которому хочет поручить параллельное расследование. Вы ведь некто Дронго? Не так ли?

— Кажется, моя популярность начинает играть со мной злую шутку, — пробормотал Дронго. — Когда я могу к вам приехать?

— Когда угодно, — ответил Бозин. — Буду рад с вами познакомиться.

Дронго положил трубку, посмотрел на Сорокина.

— После вашего расследования уйду на пенсию, — пообещал он. — Невозможно работать. Все узнают о моем появлении в редакции уже на следующий день.

 

Глава 14

Проснувшись утром, Римма с ужасом заметила, что на часах почти десять.

Разбудив подругу, она помогла Свете убрать белье, подушки. На кухне они скромно похозяйничали — поставили чайник и разрешили себе взять из холодильника два яйца на завтрак. В половине одиннадцатого девушки уже звонили по мобильному телефону Кокшенова. И снова никто не отвечал. Отчаявшиеся подруги позвонили Глебову.

— Все в порядке, девочки, — радостно приветствовал их Николай Николаевич.

— Полагаю, вы сможете скоро прибыть в родную редакцию. Будем встречать вас с шампанским и цветами, как героев.

— Что случилось? — не поняла Римма.

— Я позвонил депутату Тетеринцеву, помощником которого является этот жуткий тип Бондаренко, и попросил его избавить вас от назойливого господина.

Тетеринцев твердо обещал. Он очень удивился, узнав, что у его помощника уголовное прошлое. Депутата можно понять. Ему подсовывают в помощники разных типов, ведь он не обязан проверять прошлое каждого из них. Он должен доверять людям, — с воодушевлением говорил Глебов.

— А если они связаны друг с другом? — спросила догадливая Римма, про себя подивившись доверчивости всегда осторожного шефа.

— Нет, — сказал, чуть запнувшись, Николай Николаевич. — Вот в это я не верю. Что общего может быть у бывшего уголовника с депутатом Государственной Думы? Нет, конечно. Так не бывает.

— Вы сказали, что мы прячемся на вашей даче? — продолжала допытываться Римма.

— Нет, — сразу же ответил Глебов, — не сказал. И не собирался говорить.

Мне важно, чтобы вас не преследовал этот тип, а где вы прячетесь — это уже другое дело.

— А если одним из людей, которые при мне сговаривались, и был депутат Тетеринцев, — предположила Римма. — Такого вы не допускаете? Что именно он один из заговорщиков?..

— Не допускаю, — даже повысил голос Главный. — Судя по рассказу Рыженковой, там речь шла о какой-то банде, о заготовке оружия. Вы думаете, что депутат парламента, человек, выбранный десятками тысяч людей, может оказаться втянутым в такую аферу? Конечно, нет. Это все проделки его помощников. У некоторых депутатов почти по сотне помощников, они не в состоянии физически контролировать всех. Это именно тот случай.

— Что нам делать? — упавшим голосом спросила Римма. Убежденность Ник-Ника ее не успокоила.

— Ждать, — строго ответил Глебов. — И не паниковать. Все будет хорошо.

Сегодня найдем Кокшенова, приструним Бондаренко, завтра опубликуем в газете материал вашей пленки, и никто не посмеет вас и пальцем тронуть. Даже если депутат действительно замешан в афере.

Римма положила трубку, взглянула на Свету.

— Что случилось? — спросила та, поняв по лицу подруги, что произошло нечто неприятное.

— Он все рассказал депутату, хозяину Бондаренко, — пояснила Римма. — Я боюсь, что они смогут узнать, где мы прячемся.

— Думаешь, нам лучше отсюда уехать? — спросила Света.

— Да, — кивнула Римма. — Все может быть. И опасность грозит не только мне, но и тебе. Давай-ка собираться, вдруг Ник-Ник кому-нибудь еще проболтался. Или его водитель расскажет. Я видела их лица, Света, это было так страшно. А в руках у одного была петля, веревка. Хотел повесить или связать. Это чистой воды уголовники.

— Не рассказывай, — поежилась Света. — Я и так боюсь. А куда мы отправимся? Опять в Москву? Нас там могут найти. Думаешь, если вернешься домой, тебя не найдут? За квартирой бабушки уже наверняка следят.

— Бедная бабушка, — вздохнула Римма. — Хорошо хоть продукты я оставила на два дня. Но сегодня вечером продукты кончатся. Что она потом делать будет, ума не приложу.

— У вас дверь хорошая, — напомнила Света, — может, поедем к вам, прорвемся. А если там нет засады? Если все спокойно?

— Есть, — убежденно сказала Римма. — Никуда мы не прорвемся. Они нас могут прямо в подъезде зарезать. Нет, давай лучше уедем в Подольск. Отсюда электричка ходит. Там нас искать не будут.

— Почему в Подольск? — не поняла Света.

— Там живет моя школьная подруга. Раньше она жила в Москве, а когда замуж вышла, переехала в Подольск. Я у нее два раза была. Свой домик с огородом.

Никто нас там искать и не догадается.

— Телефон ее помнишь?

— Конечно. Сейчас позвоню, — Римма прошла к телефону и набрал номер. На этот раз ей повезло. Трубку сняла подруга.

— Аня, здравствуй, — обрадовалась Римма.

— Римма, как дела? — еще больше обрадовалась подруга. — Ты откуда звонишь?

— Из Москвы. Хотела сегодня к тебе приехать с подругой. Мы материал готовим, как раз в ваших краях будем.

— Приезжайте, — радушно предложила подруга. — И муж обрадуется. Он говорит, что ты давненько у нас не была. И дети будут рады. Ты теперь у нас известная журналистка. Дорогая гостья.

— Я пока неизвестная, — пошутила Римма, — а вот если убьют на боевом посту, тогда на могиле напишут, что я известная журналистка.

— Типун тебе на язык, — засмеялась подруга, — приезжай обязательно. И побыстрее.

— Приеду. Ты только ничего не готовь специально. Мы к тебе просто так заскочим, на чай, — сказала Римма. Положив трубку, задумчиво сказала:

— Иногда думаю, чья жизнь лучше устроена? Она в Подольск переехала из центра столицы, на своем огороде возится, не работает. Зато у нее муж любимый, двое детей. А что бабе еще нужно, как думаешь, Света?

— Не знаю, — честно ответила Света. — Иногда тоже думаю, что, кроме семьи, не нужно ничего. В другой раз — что это тоже ущербная какая-то жизнь.

— И я не знаю, — призналась Римма. — А может, она умнее нас и поняла что-то такое, чего мы с тобой понять не в силах. Мама мне говорила, что женщиной нельзя стать просто так, даже встречаясь с мужчиной. Женщиной становятся только родив ребенка, всегда говорила мне моя мама. Значит, мы с тобой еще не женщины, Света.

— Ладно, хватит бередить душу, — мрачно заключила Света. — И так тошно.

Если решили, давай поедем.

— А у меня месячные завтра должны начаться, — вдруг сказала Римма. — Я даже не представляю, как это у беременных там происходит. И в себе ребенка носишь, своего ребенка. Здорово, наверно.

— Кончай трепаться, — потеряла терпение Света. — Замуж выйдешь, тогда сама поймешь, что здорово, а что тяжело. У меня тетя пятерых родила. И не вылезала из кухни и ванной комнаты — всех обстирывала, одевала, кормила, воспитывала. И в пятьдесят лет умерла.

— А дети?

— А что дети. Они уже взрослые. У всех свои семьи. У одного даже дочь на выданье. Но разве в этом дело? А моей тетки уже нет. Не выдержала такой жизни.

Вот так-то.

— Не знаю, — задумчиво ответила Римма, — а может, в этом наше предназначение. Быть матерью героя или гения. Ты бы хотела быть матерью такого человека?

— Не хотела. Ни того, ни другого, — рассудительно ответила Света. — Если дети у меня и будут, то не хочу я исключительных. Путь будут нормальные здоровые дети. Других не желаю.

— Почему? Это так здорово — быть матерью известного человека.

Представляешь? Все говорят, что твой сын гений! Это же здорово!

— Фантазерка ты, Римма, — добродушно заметила Света. — Что в этом хорошего? У гениев жизнь всегда тяжелая. У кого из них легкая жизнь была, назови хоть одного. Толстой из дома ушел, всю жизнь мучился. Чехов в сорок с небольшим умер, от чахотки, говорят, плакал по ночам, когда жена не приезжала.

По гастролям моталась. Достоевский вообще эпилептиком был, в карты все проигрывал. Безумный Ван Гог ухо себе отрезал, голодал, Бетховен почти оглох, Рембрандт в нищете умер, да и все остальные плохо кончали. Нет уж, пусть ребенок растет нормальным и здоровым. А гении пусть у других женщин рождаются.

— Эх ты! — махнула рукой Римма, — а еще культурой руководишь. Как же ты не понимаешь, что такие люди историю двигают. Что без них у нас жизнь была бы тусклая и бедная.

— Понимаю. Все понимаю. Но ты спрашиваешь, хочу ли я родить гения. А я тебе говорю: не хочу. И никакая нормальная мать не захочет. Они все с комплексами, по жизни неполноценные какие-то. Словно природа мстит им за гениальность. Многие умирают молодыми, иные спиваются, стреляются, уходят из дома. В общем, жизнь у них тяжелая. А после смерти, глядишь, кто-то опомнится и говорит: мы же гения потеряли! И сразу начинают вспоминать, какой необычный человек был. Нет, Римма, я уж без гения обойдусь в своей семье.

Римма решила переменить тему:

— Давай еще раз позвоним Вадиму и будем собираться в Подольск. Останемся живыми, вот тогда и решим, кого нам рожать. Может, мы с тобой тоже переедем в Подольск.

Римма подошла к телефону и набрала номер «Коммерц-журнала», где работал Вадим. Ответила какая-то сотрудница журнала.

— Римма Кривцова, из газеты «Новое время», хочу поговорить с Вадимом, — представилась она.

— Его нет и вряд ли будет в ближайшее время.

— Почему?

— Он в больнице.

— Где? — она сжала трубку с такой силой, что пальцы побелели.

Света испуганно взглянула на нее.

— Он в больнице, — подтвердила женщина, — у него сломаны рука и два ребра.

— Как это случилось? — закричала Римма. — Где, когда?

— Девушка, не мешайте работать. Если вы его знакомая, можете поехать к нему в больницу. Если нет, позвоните завтра, я вам все подробно расскажу.

Сейчас мне очень некогда.

— В какой он больнице?

— У Склифосовского. Тридцать четвертая палата.

— Что с ним случилось? Поймите, мне очень нужно знать. Скажите два слова.

— Мы пока не в курсе. Говорят, что неизвестные хулиганы напали на него, избили и отобрали сумку. Вот и все.

— Отобрали сумку, — растерянно повторила Римма, — а магнитофон у него забрали?

— Какой магнитофон? Больше пока ничего не знаем. Если хотите, можете сами навестить его в больнице.

— Да, конечно. До свидания.

— До свидания, — буркнула сотрудница журнала и положила трубку.

— Что случилось? — спросила Света. — На тебе лица нет!

— Вчера вечером на Вадима напали. Неизвестные избили его и отобрали сумку с вещами, — сквозь слезы сказала Римма. — Думаешь, случайно?

— Нет, — убежденно ответила Света. — Не случайно. Они его ждали. Это я во всем виновата. Он услышал, когда я говорила про Вадима. Это я, дура, во всем виновата…

— Успокойся, — одернула ее Римма. — Тогда я виновата больше всех. Я дала ему магнитофон и подставила под бандитов. Давай поедем к нему. Может, что-нибудь узнаем. Там бандитов наверняка не будет. Они уже сделали свое черное дело.

— Какие бандиты? — с горечью сказала Света. — Это самые настоящие террористы и убийцы.

— Вот мы все и выясним там. Одевайся. В Подольск поедем после. Только давай позвоним Николаю Николаевичу и все расскажем.

— Звони, — согласилась Света.

Римма в который раз подошла к телефону. Набрала номер прямого телефона Главного, но тот не отвечал. Подождала минуту и положила трубку.

— Уже не отвечает, — сообщила она подруге.

— Поехали быстрее, — вскочила та. — Потом дозвонимся. Нужно узнать, что стало с пленкой. Если ее отобрали, тогда нужно срочно уезжать из Москвы. И не в Подольск, а куда-нибудь в Сибирь и спрятаться там лет на двадцать.

— Кончай паниковать, — прервала ее Римма. — Если пленка пропала, все равно пойдем в ФСБ. Я того типа по голосу узнаю. Да и второго я в лицо видела. Ничего страшного. Все им расскажем. Там тоже не дураки работают. Сразу все поймут.

Нужно было вообще не ждать, а сразу идти в ФСБ. Дура я, сама виновата, вчера весь день пленку искала. Нужно было бежать в ФСБ, а я испугалась, думала, что про меня там подумают. Мол, хочет себя выгородить, остаться работать в газете после своей хулиганской выходки. Побоялась, что не поверят. Все хотела пленку предъявить как доказательство. Вот и дождалась. У тебя деньги остались?

— Немного.

— У меня есть. Потом заставим Ник-Ника выплатить нам все деньги как потраченные на редакционное задание. Такую статью дадим, все ахнут. Пусть только попробует Глебов не напечатать. Я у него на столе лягу и не уйду, пока статья не пойдет в набор.

— Позвони ему еще раз, — предложила Света. — Или в приемную позвони.

Узнай, куда уехал Главный.

Римма снова подняла трубку. Набрала номер Виолы. Секунду-вторую она молчала, а потом заорала:

— Ты почему плачешь? Что случилось? Как погиб? Как это погиб? Я час назад с ним говорила по телефону? Как все случилось? Слушай, не плачь, объясни…

Света замерла, понимая, что случилось нечто невероятное. Римма опустила трубку. Лицо у нее было белого цвета. Она закусила губу.

— Что? — спросила Света с ужасом.

— Десять… минут назад… погиб Николай Николаевич, — сказала она заикаясь, дрожащим голосом. — Какой-то самосвал врезался в его машину. Водитель доставлен в больницу в бессознательном состоянии, он еще живой, а Глебов…

Она опустилась на стул и вдруг громко зарыдала.

— Это я… — говорила она, причитая и раскачиваясь, — это я во всем виновата. Это я…

Света хотела что-то сказать, но тяжкий ком застрял у нее в горле. Обе женщины понимали, что произошла трагедия. И произошла отчасти по их вине.

 

Глава 15

Арсений Николаевич Бозин работал в органах прокуратуры больше двадцати лет. Это был один из тех следователей, кто быстрому натиску, эффектному решению или неожиданной удаче предпочитает спокойную и методичную будничную работу. К сорока пяти годам этот довольно тщедушный человек почти полностью облысел. Очки пока что надевал только когда работал над документами, но, глядя на собеседников, щурил глаза, словно хотел заглянуть в душу, лучше разглядеть сидевшего перед ним человека. Весь его облик напоминал того безотказного российского судейского чиновника, который влюблен в сам процесс работы и не ждет для себя ни особых наград, ни житейских благ.

К сорока пяти годам он уже был следователем по особо важным делам республиканской прокуратуры, получил чин советника юстиции и при этом почти не имел уголовных дел, возвращенных судьями на доследование, настолько четким и завершенным было все, что он отправлял в суд.

Дронго он встретил сильным рукопожатием, попросив своего помощника выйти, чтобы остаться наедине с гостем. Устроились они за небольшим столиком, стоявшим в углу кабинета. Разделяла собеседников лишь лампа под матовым абажуром.

— Наверное, здесь вы и допрашиваете своих «клиентов», — пошутил Дронго.

— Только подозреваемых, — серьезно ответил Бозин, — только тех, против кого я еще не сформулировал конкретного обвинения. В иных случаях мы беседуем в другом месте и в другой обстановке.

— Звучит несколько зловеще, — улыбнулся Дронго, усаживаясь за столик.

— Чай или кофе? — спросил Бозин.

— Спасибо. Я пришел только для беседы.

— Мне тоже весьма интересно пообщаться с вами. Про вас рассказывают столько разных историй, что иногда мне кажется, будто речь идет не о живом человеке, а о мифическом герое. Вы не чувствуете себя легендой?

— Пока — нет. Какая легенда? В последнее время идет прокол за проколом.

Правда, это не всегда зависит от меня.

— Очень надеюсь, что в случае с убийством Звонарева вы будете на высоте, — пробормотал Бозин.

— С удовольствием присоединился бы к вашему мнению, — сказал Дронго, — но боюсь, что в этом варианте мне трудно будет конкретно назвать убийц. Моя задача в данном случае несколько легче вашей, Арсений Николаевич. Я должен указать заказчиков преступления и могу оперировать моральными критериями, тогда как вам нужны четкие юридические доказательства виновности того или иного лица, его несомненной причастности к совершенному убийству.

— Верно, — согласился Бозин, — вам тут легче, чем мне. Хотя, с другой стороны, вы действуете в одиночку, а на меня работает огромный аппарат. В моем распоряжении компьютерные данные информационных центров МВД и ФСБ.

— Именно поэтому я и пришел к вам за советом, — кивнул Дронго.

— По-моему, вы пытаетесь мне льстить, — заметил Бозин, — какой совет я могу дать великому Дронго?

— А по-моему, это вы пытаетесь придать нашей встрече несколько комплиментарную окраску. Ведь убийство Звонарева достаточно серьезно, даже показательно для сегодняшнего дня.

— Показательно, — Бозин наклонил голову, почесал мизинцем левой руки за ухом и снова повторил, — показательно. Интересное определение. Я могу узнать ваше мнение об этом преступлении?

— Пожалуйста. Я убежден, что это не просто заказное убийство. Это своего рода новое убийство в нашей современной ситуации. Внешне оно выглядит как рядовое заказное убийство, сродни тем, что совершались в Москве и в других городах десятки раз. Но на самом деле оно довольно необычно. Чего в любом случае избегает заказчик преступления? Огласки, объяснения мотивов, конкретных причин, толкнувших заказчика на этот шаг. Убийцу всегда трудно найти, а вычислить наемного киллера вообще бывает почти невозможно. Очень сложная цепочка проходит от заказчика до исполнителя. А в данном случае внешне все выглядит наоборот. Появляется громкая статья, по итогам которой снимают с работы двух судей. Министерство юстиции объявляет, что готовит на следующий день пресс-конференцию по фактам, изложенным в статье Звонарева. И именно на следующий день утром его убивают. Согласитесь, что совпадение почти фантастическое. Таких совпадений в жизни не бывает.

— Вы считаете, что его убили из-за этой статьи? — недоверчиво спросил Бозин.

— Нет. Как ни странно — не считаю. Да и вы так не считаете, насколько я могу судить по тону вашего вопроса. И дело даже не в том, что цепочка от заказчика до исполнителя не могла дойти за один день. Хотя внешне она слишком очевидна. Все произошло в тот самый день, когда это было необходимо.

— Я не совсем понял, что именно вы хотите сказать. Кому необходимо?

— Попытаюсь объяснить. Звонарева не просто убили. Его намеренно убили именно в день перед пресс-конференцией, связав таким образом его громкую статью с его громким убийством. Значит, заказчику преступления мало просто убрать неугодного журналиста. Ему нужно еще и связать убийство журналиста с определенными людьми и определенной проблемой. И все — чтобы увести следствие в сторону.

— Любопытно, — пробормотал Бозин, — очень любопытно.

— Более того. Я рискну утверждать, что обычной длины цепочка на этот раз почти невозможна. Иначе убийство не было бы так оперативно совершено и так тщательно подготовлено. Заказчик всегда только заказывает убийство жертвы, но никогда не назначает конкретного срока. В крайнем случае может быть установлен предельный срок, до которого необходимо устранить выбранный объект. Но почти никогда точно не назначается день. Во-первых, именно из-за той самой цепочки, когда конкретный приказ может просто не успеть дойти. А во-вторых, выбранный день может так или иначе не совпасть с реальными планами самого киллера и его жертвы. Риск в таких случаях очень велик. И преступление, совершенное в день пресс-конференции, навело меня на мысль, что цепочка была либо очень мала, либо ее вообще не было. То есть заказчик преступления напрямую отдавал приказ об устранении Звонарева, ибо ему было крайне важно хотя бы на время увести расследование в сторону. Если он не идиот, а я думаю, что спланировавший подобное преступление вряд ли был идиотом, то выходит, ему непременно нужно выиграть несколько дней. Пока непонятно — для чего или для кого именно. Вот мои предварительные выводы.

— Когда вы взялись за расследование этого преступления? — тихо спросил Бозин.

— Вчера, — ответил Дронго.

— Я серьезно спрашиваю, — прямо посмотрел ему в глаза Бозин.

— Вчера днем. В два часа дня. Примерно сутки назад, — ответил Дронго, не опуская глаз.

Бозин вскочил со стула.

— Не делайте из меня идиота! — раздраженно сказал он. — Я работаю следователем уже больше двадцати лет и знаю, как вести расследование. Две недели мы занимались отработкой различных версий, только-только начали нащупывать те самые, о которых вы мне сказали. Выходит, что моя группа две недели топталась вокруг того, что вы смогли понять за одни сутки? Вы, кажется, хотите представить нас всех болванами?

— Нет. Просто я думаю, что вы все хорошо организованные чиновники, и по правилам, установленным в вашей системе, обязаны проверять все имеющиеся в наличии версии. В том числе и главные. Конечно, вы начали проверку с двух уволенных судей и, полагаю, всех остальных героев громкой статьи Звонарева. Но, ничего не найдя и отработав эти версии, вы стали переходить на другие. Вы не имели права отбрасывать ни одну из них. А я могу выбрать ту, которая мне нравится.

Бозин подошел к столу, оперся на сжатые кулаки и пристально посмотрел на Дронго.

— Почему вы считаете, что мы должны были проверять все версии? — спросил он. — Вы думаете, я поверю вам, что вы ведете это дело всего один день? Вы сидите на нем по крайней мере месяц. Я уверен.

— Простите, — улыбнулся Дронго. — Звонарева убили всего две недели назад.

Не мог же я расследовать убийство до того, как его убили.

— Хорошо, я несколько погорячился, — раздраженно заметил Бозин. — Но уж с момента убийства вы наверняка занимаетесь этим делом.

— Я вам объясню, в чем ваша ошибка, — возразил Дронго. — Дело в том, что вы, как хороший шахматный компьютер, обязаны в сложной позиции проверять все возможные ходы и, конечно, тратите на это время. А я, как шахматный мастер, уже знаю, что многие ходы просто исключены. А если даже не знаю, то чувствую. И выбираю лучший из нескольких возможных. Улавливаете разницу?

— Мастер, — хмыкнул Борзин, убирая кулаки, — а между прочим, чемпион мира Каспаров проиграл шахматному компьютеру.

— Один раз, — согласился Дронго, — один раз за все годы противостояния компьютера и человека. Кстати, компьютер от радости сразу разобрали на кусочки.

А человек продолжает играть. Насчет «мастера» согласен, это было нескромно. Но я имел в виду не свой статус, а шахматный термин. Я думал, вы обратите внимание на мою скромность, я ведь не сказал «гроссмейстер», что в общем-то правильно по шахматному статусу и, наверное, слишком нахально по отношению к самому себе.

— Оставим этот схоластический спор, — поморщился Бозин, — что вам все же нужно? От моей службы.

— Ваши ходы. Выбрав свой ход, я могу двигаться дальше только интуитивно, тогда как вы опираетесь на научные достижения. Группа крови, анализ слюны, пыли, траектория полета пули, Данные судмедэкспертизы. Я бы хотел ознакомиться с некоторыми материалами дела.

— Нет, — возразил Бозин, — не разрешу. У нас слишком громкое дело, чтобы я мог разрешить вам читать материалы расследования.

— Вы боитесь, что я могу вас обойти? — безжалостно спросил Дронго.

— Я не боюсь. Но мне было бы неприятно, если бы вы, а не мы добились успеха. Не скрою, я считаю, что время «гроссмейстеров» прошло. Сейчас все решает наука, информация, тщательная проверка. Интуиция была хороша в девятнадцатом веке. В двадцать первом понадобятся только прагматики.

— В таком случае разрешите мне ознакомиться с материалами, исходя именно из ваших прагматических взглядов. Я возьму на себя обязательство обо всех выводах информировать только вас одного. По-моему, сделка более чем выгодна для вас.

— Здесь не базар, — раздраженно бросил Бозин.

— Как вам угодно, — Дронго поднялся, — мне казалось, что мы можем принести друг другу некоторую пользу. Очевидно, я ошибся. Извините.

— Подождите, — нахмурился Бозин. — Где гарантии, что никто и ничего не узнает?

— Конечно, не узнает. Насколько я помню процессуальный кодекс, там написано, что следователь, ведущий дело, фигура самостоятельная и он лично может решать вопрос, допустить ли кого-то для ознакомления с материалами дела или запретить допуск. Поэтому я и пришел к вам. Только вы решаете вопрос о моем допуске к материалам уголовного дела. А я могу гарантировать, что, во-первых, об этом никто не узнает. А во-вторых, вы будете получать от меня всю новую информацию по делу, что совсем немаловажно. Или вы так не считаете?

— Почему я должен вам верить? Вам платят огромные деньги, а я получаю зарплату. Ради денег люди готовы обмануть любого.

— Знаете, Бозин, — нахмурился Дронго, — скажу откровенно: длительное общение с преступниками, видимо, отрицательно сказалось на вашей нравственности. Вы стали подозревать всех и вся. Для меня репутация гораздо выше любых денег. Если вы сумеете раскрыть преступление, я первый пожму вам руку. Если раскрою его я… Тогда вы получите все результаты моих усилий до того, как я их оглашу. Устраивает вас такое соглашение?

— Вы откажетесь от денег? — уточнил Бозин.

— Я откажусь от славы. Это гораздо большая жертва.

Бозин нетерпеливо прошелся из конца в конец кабинета. Раз и еще раз. И наконец сказал:

— Хорошо. Я согласен поверить вашему честному слову. Только знакомиться с материалами дела будете в моем кабинете.

— Разумеется, — кивнул Дронго. — Это не займет много времени. У меня сегодня еще две очень важные встречи.

— Связаны со Звонаревым? — поинтересовался Бозин — Даже больше, чем вы думаете, — ответив Дронго.

 

Глава 16

Николай Николаевич считал себя умным человеком. И весьма рассудительным.

Когда ему снова позвонил Тетеринцев, он почувствовал некоторое облегчение.

Глебову не понравился тон, каким с ним разговаривала Кривцова. Словно он был виноват в том, что предупредил депутата о криминальном прошлом его помощника.

Именно поэтому звонок депутата он воспринял с облегчением.

Тетеринцев попросил его приехать к нему в офис, чтобы обсудить вчерашнее происшествие.

— Мы все выяснили, — убежденно говорил депутат, — оказывается, вашу сотрудницу напрасно обвиняли. Она спасала свою жизнь, пыталась противостоять мерзавцам, которые втерлись к нам в доверие.

Глебов был рад услышать слова депутата. Он не сомневался, что справедливость в конце концов восторжествует. Именно поэтому он с удовольствием принял предложение Тетеринцева приехать на встречу. Приказав водителю спуститься вниз и готовить машину, Николай Николаевич какое-то время раздумывал: стоит ли ему звонить Кривцовой и Рыженковой, предупреждая о своем визите. Потом решил, что не стоит. Он уладит все дела с Тетеринцевым и, вернувшись домой, позвонит сотрудницам, чтобы те возвращались в редакцию. То, чего не смогли сделать вчера два его журналиста, сделал он сам всего за несколько минут. Глебов торжествовал, радуясь своей проницательности.

Он все еще находился в состоянии эйфории, когда на повороте огромный самосвал врезался в их «Ниссан». Глебов умер мгновенно со счастливой улыбкой на губах, так и не поняв, что произошло. Его водителя долго доставали из машины. А вот водителя самосвала не нашли, он куда-то исчез, и милиция объявила его розыск. Только к вечеру выяснилось, что машина была угнана и незадачливый угонщик, очевидно, не рассчитав своих сил, врезался в «Ниссан». Гибель главного редактора газеты была квалифицирована как несчастный случай.

Сообщение о смерти главного редактора газеты в автомобильной катастрофе было передано по всем информационным каналам. Сотрудники ГАИ позвонили в редакцию. Там о трагедии узнали уже через полчаса.

Римма и Света в этот момент, выйдя на обочину дороги, голосовали, пытаясь найти машину. Им довольно быстро повезло, и вскоре они уже сидели в белом «Эксперо», направлявшемся в город. Владелец автомобиля, очевидно, выходец из Средней Азии, мужчина лет сорока, с большим выпуклым животиком и мясистыми, трясущимися щеками всю дорогу шутил, пытаясь вызвать улыбки на лицах своих мрачных попутчиц. Девушки молчали и лишь иногда отвечали на шутки водителя односложными восклицаниями. Отчаявшись добиться их реакции, тот воскликнул, смешно воздев руки вверх:

— Какие холодные женщины!

Сознавая, что ведут они себя несколько бестактно, Римма попыталась объяснить водителю, почему они в таком настроении.

— У нас погиб близкий друг в автомобильной катастрофе, — сказала она, — а второй находится сейчас в больнице. Мы к нему едем.

— Понимаю, — сочувственно сказал хозяин машины и сразу перестал шутить.

Всю оставшуюся дорогу до больницы он молчал, а когда они выходили из автомобиля и Римма вытащила деньги, чтобы расплатиться, владелец покачал головой.

— Не нужно меня обижать, — сказал он. — У вас такое горе, а ты мне деньги даешь. Ты меня извини, что я шутил. Я ведь ничего не знал.

— Спасибо тебе, — улыбнулась Римма, — удачи во всем.

Девушкам пришлось довольно долго искать, где находится тридцать четвертая палата, и только после того, как они показали свои журналистские удостоверения, им выдали и белые халаты, и показали, куда пройти к их больному.

Нахмурившись и готовясь увидеть нечто страшное, направились они в палату к Вадиму Кокшенову. Встреча оказалась радостной. Правда, Вадим лежал упакованный в бинты, а левая рука его была в гипсе. Но он улыбался здоровым глазом и даже подмигнул входившим девушкам, явно радуясь их приходу. Кроме него, в палате лежало еще двое больных. У одного была сломана нога, у второго перебинтована голова.

— Здравствуйте, девочки, — поприветствовал их Вадим. Угрюмые лица девушек вызвали у него недоумение, поэтому он сразу же спросил:

— У вас что — неприятности?

— Нет, нет, — ответила Римма, переглянувшись со Светой. — Мы зашли тебя навестить. Извини, что пустые, мы приехали прямо из редакции, как только узнали, что с тобой такое случилось.

— Спасибо, — улыбнулся Вадим, — садитесь. Там есть свободные стулья.

Римма села рядом с его постелью. Света устроилась в углу.

— Ты как себя чувствуешь? — спросила Римма.

— Ничего. Голова только сильно болит. И ребра. Два ребра сломали, сволочи.

Но вообще-то могло быть и хуже.

— Как это случилось? Они напали на тебя неожиданно?

— Нет, — поморщился Вадим, — отчасти я сам виноват. Наклюкался вчера до чертиков. И домой в таком состоянии возвращался. А там, у дома, двоих типов встретил. Ну поспорили, повздорили. Я одного довольно сильно ударил. Вот тогда они меня и отколошматили. Ничего страшного, до свадьбы заживет.

— А сумка куда делась?

— Так они же ее забрали, — с радостной улыбкой заявил Вадим. — Видимо, в порядке компенсации. Там, правда, ничего особенного не было. Паспорт у меня в кармане, его не тронули, деньги тоже не взяли. В сумке было мое редакционное удостоверение, ну его мне все равно восстановят, оно просроченное было. Моя рубашка, блокноты, магнитофон…

При последнем слове Римма едва не вскрикнула. Она взглянула на Свету, и та тяжело вздохнула.

— Понятно, — убитым голосом сказала Римма, — а может, ты этих ребят раньше видел? Может, узнаешь их во дворе?

— Это не наши были, — возразил Вадим, — у нас таких нет. И какие они ребята? С ребятами я бы справился. Два мужика, матерые. Вот меня и отодрали.

Умнее нужно быть, не связываться.

— И магнитофон пропал?

— Все пропало, — безмятежно подтвердил Вадим. — Зато, девочки, я живой и здоровый. А два ребра зарастут, это мне доктор пообещал твердо.

— Что-нибудь передать твоим ребятам? — спросила Римма, поднимаясь со стула.

— Ничего. Скажи, все в порядке. Девочки, я вам так благодарен, что вы пришли. Спасибо большое.

— Не за что, — сказала Римма, — кажется, нам уже пора, Света.

— Приходите еще, — попросил Вадим, — а то после этих депутатских помощников у меня ребра не скоро срастутся.

Римма, уже собиравшаяся выйти из палаты, стремительно обернулась к Вадиму.

— К-каких д-депутатских п-помощников? — спросила она заикаясь.

— Да эти два мужика. Из-за чего драка-то началась. Как раз из-за этого.

Они начали размахивать своими удостоверениями и кричать, чтобы я с ними поехал.

Ну я их и послал куда подальше. Вот тогда драка и случилась.

— Как их фамилии? — спросила Римма, — ты помнишь их фамилии?

— Да я только у одного удостоверение и видел. Не помню я ничего. И следователю так же сказал. Вообще-то я сам виноват. Этот помощник меня за руку схватил, а я пытался вырваться. Ну и потом я его толкнул, первый начал. Значит, поделом.

— Фамилию помнишь? — Римма вернулась к своему стулу, но не стала садиться, а стояла рядом с парнем, умоляюще глядя на него.

— Не помню. Сидоренко или Титоренко. Что-то в этом духе.

— Бондаренко, — убитым голосом уточнила Римма.

— Верно, — обрадовался Вадим, — это фамилия того типа. И как это я мог забыть. Позвоню следователю и скажу, что я вспомнил фамилию. Точно, Бондаренко.

Только вот еще ходить нельзя.

— И ты думаешь, что драка была случайной?

— Конечно, случайной. Я же тебе объяснил, что вчера принял слишком большую дозу. А ты сама знаешь, когда я такую дозу беру на грудь, то становлюсь неуправляемым. Они вроде не хотели со мной драться, просто звали куда-то, но я первый полез. Я и следователю так сказал, мол, они не виноваты. А он считает, что раз сумку стащили, значит, виноваты. По пьяному делу, кто тут что поймет.

— Кто у тебя следователь?

— Носов его фамилия. Симпатичный такой, совсем молодой. Лет двадцать пять, не больше. Наверное, сразу после юрфака следователем в милицию послали. Или кончил Высшую школу милиции после армии.

— Носов, — записала в свой блокнот Римма, — я у него все узнаю. А ты скорее поправляйся и больше не дерись. Ладно?

— Договорились, — усмехнулся Кокшенов.

— Нужно срочно ехать в милицию или в ФСБ, — сказала Римма, обращаясь к подруге.

Света согласно кивнула.

— Поедем прямо сейчас, — предложила Римма, когда они вышли в коридор. — Другого выхода у нас нет.

И вдруг замерла, схватив подругу за руку и оттаскивая ее за угол.

— Что случилось? — упиралась ничего не понимавшая Света.

— Это он, — кивнула она на идущего по коридору человека в сером, каком-то жеваном костюме. — Он хотел увезти меня в своей машине.

Света уставилась на обувь бандита.

— Рыжие туфли, — ошеломленно прошептала она.

— Это он, — дрожащими губами произнесла Римма, — пришел добивать Вадима.

Нужно звать милицию, срочно, пока он его не прикончил.

— Ты с ума сошла? Как он его убьет, — недоумевала Света. — Их трое в палате. И столько людей в коридоре. Он не псих какой-то.

— Он псих, безумец, — убежденно сказала Римма. — Послушай, Света, он тебя в лицо не знает. Подойди к дверям и послушай, о чем они говорят. А если он Вадиму что-то захочет сделать плохое, сразу ори на весь коридор «пожар»! Пусть он испугается. А я отсюда буду орать, чтоб персонал сбежался.

— А вдруг они размножили мою фотографию, и он меня тоже в лицо знает? — опасливо спросила Света.

— Не знает, — заверила подругу Римма. — Те, что были у нас в редакции, знают тебя, а этот — нет. И Вадим этого не видел, поэтому он и явился в больницу. Его били бандиты из белой «Волги», а этого типа он не знает.

— Хорошо, я подойду ближе, а ты стой здесь, — согласилась Света. — И будь осторожна.

Рыжие туфли дошли до палаты, где лежал Кокшенов. Бандит смело открыл дверь, вошел в палату. Света подошла к двери. Она была немного приоткрыта, и девушка встала так, чтобы слышать все, что происходит в палате.

— Здравствуйте, — прозвучал хрипловатый голос. — Моя фамилия Малявко. — Я из Государственной Думы.

— Ничего себе «малявка», — прокомментировал сочный бас.

— Вы ошиблись, — прохрипел думец. — Не «малявка», а Малявко. Василий Малявко.

— Очень приятно. Вадим Кокшенов, — буркнул Вадим, — садитесь, пожалуйста.

— Я пришел к вам с извинениями, — начал, усаживаясь на стул, Малявко. — Вчера два наших сотрудника немного перебрали в баре, а позже встретились с вами. Чем это кончилось, вы знаете. У одного из них выбито два зуба. У другого вывихнута челюсть. У вас, правда, дела еще хуже…

— Значит, и они пострадали, — удовлетворенно произнес Вадим, — это меня радует. Выходит, я все же неплохо сражался в одиночку.

— Я принес ваши вещи. Они в коридоре. Сумку с документами и магнитофоном, — продолжал гость. — Мы уже заявили в милицию о случившемся. Полагаю, мы не станем подавать друг на друга в суд. Кстати, есть свидетели, что именно вы затеяли драку.

— Кажется, так и было, — смущенно признал Кокшенов, — я не помню.

— Именно поэтому я сразу принес ваши вещи. Думаю, что взаимный отказ от претензий — самое оптимальное решение. Никому не нужно разбирательство. А вам как зачинщику — тем более.

— Не знаю, — пожал плечами Вадим. — Но и они хороши. Вдвоем на одного.

— И они не ангелы, — согласился Малявко. — Но вы должны и их понять. Вы ломаете челюсть одному, выбиваете зубы другому и хотите, чтобы они при этом не давали сдачу. Так не бывает.

— Вам надо поговорить со следователем, — выдохнул Вадим. — А у меня к вам никаких претензий нет. Особенно если вы вернули мои вещи.

— Все вещи в порядке, — подтвердил Малявко. — А зачем они вообще-то схватили мою сумку? — упрямо мотнул головой Кокшенов. — Что-то тут не вяжется.

— Они приняли эту сумку за свою. Согласитесь, что ваш старый магнитофон или непонятные записи никого не могли заинтересовать.

— Там были еще и текущие блокноты, фотографии, — напомнил Кокшенов, — их тоже вернули?

— Конечно, — кивнул Малявко. — Все вернули в целости и сохранности.

— А вы что здесь делаете? — услышала Света у себя за спиной.

Она обернулась и увидела строгие глаза пожилого врача. Он смотрел на нее нахмурившись, как учитель, заставший ученицу со шпаргалкой.

— Я… ничего… просто смотрю, — Света не обладала природной хитростью и находчивостью подруги.

— Здесь нельзя стоять, — строго сказал врач. — Навестили своего больного и уходите. В коридоре нельзя болтаться.

— Извините, — Света отошла от дверей палаты и направилась к Римме.

— Ну, что там происходило?

— Может, ты ошиблась, и это был не он?

— Он, он. Я его рожу запомнила. На всю жизнь.

— Представляешь, он явился с извинениями. Говорит, что его фамилия Малявко. Он помощник депутата. Сожалеет о вчерашнем случае. Говорит, что принес назад все вещи.

— И магнитофон?

— Сказал, что — да. И магнитофон. Все вернули, даже блокноты.

— При чем тут блокноты? Ты скажи — про магнитофон говорили?

— Да. И он сказал, что и его вернули. Очень извинялся. Может, они там поняли, что ошиблись.

— И поэтому убили Глебова? Подожди-ка здесь, я сама послушаю. Только никуда не уходи.

Римма пошла к дверям палаты. Сердце стучало так сильно, что отдавалось в ушах непривычной болью. Римма подошла ближе.

— …и поправляйтесь, — услышала она слова Малявко. И вздрогнула. Нет, она не ошиблась. Этот голос она никогда не забудет.

— Спасибо.

— У вас ведь много знакомых, — сказал, уже поднимаясь со стула, Малявко. — Говорят, многие журналистки в вас влюблены.

Римма поняла, что гость готовит западню. Женщины умеют различать лесть, малейшие отголоски неискренности, все, чего не замечают самодовольные мужчины.

— Может, и влюблены, — благодушно шел на крючок Кокшенов. — Сейчас вот две журналистки были, перед вашим приходом. Зашли навестить.

— Кривцова и Рыженкова, — улыбаясь, уточнил Малявко.

Римма закусила губу. Ей хотелось ворваться и остановить Вадима. Но тот продолжал:

— Они. Римма давно меня знает. Очень хорошая журналистка.

— И смелая. Говорят, ее репортажи всегда бывают «гвоздем» номера.

— Правильно, — улыбнулся Вадим. — Ах черт, забыл ей сказать про магнитофон.

— Какой магнитофон? — переспросил Малявко. — Мы же его вам вернули.

Римма сделала еще один шаг, припадая к двери и боясь пропустить хотя бы слово.

— Да нет, — с досадой перебил его Вадим, — не мой магнитофон. Она вчера дала мне свой магнитофон, а я забыл его в кармане куртки. У Федора дома. Черт, как неловко получилось. Нужно ей срочно позвонить и сказать.

— Дайте ее телефон, я ей позвоню. Мы с ней лично знакомы, — охрипшим голосом произнес Малявко.

Римма беспомощно смотрела по сторонам. Как вмешаться, остановить Вадима?

Что сделать? Вокруг шастали только женщины в белых халатах.

— Запишите ее телефоны, — редакционный и домашний. Скажите, что с ее магнитофоном все в порядке. Пусть не волнуется.

— Обязательно скажу, — кивнул Малявко, записав телефоны. — А как найти вашего Федора? Как его фамилия, где он живет?

— Зачем это вам? — с подозрением спросил Кокшенов.

— А если она захочет сама поехать к нему за своим магнитофоном? Вы, насколько я понимаю, еще долго не сможете подняться.

— И то верно, — согласился Вадим, — я и не подумал. Запишите его адрес и телефон.

«Не говори!» — хотелось крикнуть Римме. Но она стояла, вцепившись в ручку двери, и молчала.

Кокшенов продиктовал адрес и телефон.

— Обязательно передам, — вкрадчивым голосом пообещал Малявко. — До свидания. Всего хорошего.

Он повернулся, чтобы выйти из палаты. Римма испуганно отшатнулась от двери и бросилась к Свете.

— Это не тот магнитофон! — пробормотала она.

— Что? — не поняла подруга.

— Это не тот магнитофон, — с досадой бросила Римма, увлекая подругу за угол.

Малявко быстро шел по направлению к лифту.

— Вадим сказал ему, у кого находится мой магнитофон! — крикнула Римма. — Мы должны их опередить. Бежим быстрее.

— Стой! — крикнула Света, удерживая ее за руку. — Посмотри, кто стоит во дворе. Только не подходи близко к окну.

Римма приблизилась к окну, встав с левой стороны. И похолодела от ужаса.

Подняв голову и глядя на окна больницы, у «Волги» стоял Бондаренко. Второй убийца сидел в машине. Римма сделала шаг назад.

— Они ищут нас, — сказала она непослушными губами.

 

Глава 17

В половине пятого вечера Дронго перевернул последнюю страницу в папке материалов, предоставленных ему Бозиным. В нескольких пухлых папках было все, что можно было собрать за эти дни. Акты экспертиз, показания свидетелей, оперативные версии, которые разрабатывались в этот период, беседы с обоими судьями, изгнанными после опубликования громкой статьи Звонарева. При этом оба судейских чиновника, обиженные на Звонарева, еще больше были обижены на саму систему, которая выбрала именно их в качестве «козлов отпущения». Показания одного из судей особенно запомнились Дронго. Сам того не желая, Бозин зафиксировал поразительное обвинение самой судебно-следственной системе страны.

Один из свидетелей напрямую заявил, что в этой стране все судьи берут взятки, а кто не берет, тот ненормальный.

К пяти часам Дронго приехал в МУР. У него была назначена встреча с полковником Демидовым, одним из самых известных сотрудников уголовного розыска столицы. Уголовники уважительно называли его «стариком». Все знали об абсолютной честности Демидова, о его умении соблюдать данное слово. Среди воров в законе он даже считался своеобразным авторитетом, которому можно абсолютно доверять. Именно с ним дважды перед своей гибелью встречался Звонарев, когда готовил материал о наркотиках. Демидов, переведенный в МУР, чтобы заняться этой проблемой, пытался поставить заслон многочисленным торговцам наркотиками, чтобы хоть как-то сдержать лавину «белой смерти», наступающей на город. К концу девяностых наркомания стала не просто серьезной проблемой города и страны, она превратилась в проблему общенационального масштаба почти во всех странах СНГ.

Торговцы наркотиками, пользуясь отсутствием внутренних границ между государствами содружества, беспрепятственно перевозили свой смертоносный груз с маковых плантаций на рынки сбыта.

Они давно были знакомы, и поэтому Демидов сразу же принял Дронго в своем кабинете, догадываясь, о чем хочет поговорить с ним гость.

— Вы дважды встречались с погибшим Звонаревым, — начал Дронго, когда они сели за стол. В этом кабинете, в отличие от кабинета Бозина, Дронго не отказывался ни от крепкого чая, ни от крекера, который ему сразу же предложили, выставив на закусочный столик.

— Встречались, — кивнул Демидов, — он был очень толковый парень. Пытливый, дотошный. Жаль, что все так получилось.

— Что его интересовало? Какая проблема?

— Та же, что и нас всех. Наркотики. Распространение наркотиков среди молодежи. Он считал, что общество недооценивает эту беду. Конечно, справедливо считал. Опубликовал две очень мужественные статьи, многое назвал своими именами. В общем, парень был с головой, мне такие нравятся. Я был очень расстроен, когда узнал, что его «заказали».

— Ваши клиенты не могли этого сделать?

— Конечно, могли, — раздумчиво протянул Демидов. — Могли, но не сделали.

— Почему? — быстро спросил Дронго.

— Вы его материалы читали? Те две статьи, которые вышли в «Московском фаталисте»?

— Читал.

— Тогда должны были обратить внимание на его стиль. Мы ведь не называли конкретных имен перекупщиков. Проблема была в детях, которых нужно спасать от этого зла. У меня уже семилетние наркоманы на учете стоят. Вот о чем он писал.

Поэтому вряд ли его «заказал» кто-нибудь из моих клиентов. Нет, не думаю. И потом, они со мной бы связываться не захотели. Все знали, что я разрешил Звонареву собирать материал. Значит, «заказывая» журналиста, они, в общем-то, наносили удар по мне. Такой этикет в их воровском мире. А такие вещи не прощаются. Я с ними никогда не паскудничаю, наркотики им не подкладываю, лишнего ничего не вешаю. И если кто-нибудь из них решил мне вот таким подлым образом ножку подставить, то они сами знают, что за это будет. И потом, такие вещи в нашей среде скрыть трудно. Если «заказал» и решил меня уколоть, то обязательно об этом должен трепаться, иначе какой смысл в таком уколе. А я за две недели ничего подобного не слышал. Значит, не мои, это почти наверняка.

— Но он занимался этой проблемой достаточно давно, говорят, однажды даже посетил какую-то квартиру перекупщиков.

— Которая была под нашим контролем, — подмигнул Демидов. — Вы думаете, мы просто так позволим журналисту лезть в квартиру перекупщиков? Да его там на кусочки разрежут, и никаких следов никто никогда не найдет. Конечно, мы ему помогали. Но так и должно быть. Я же не мог отпустить парня одного в этот ад.

Мы обычно контролируем передвижения всех наших людей. Таков порядок.

— Значит, была подставка? — улыбнулся Дронго.

— Не совсем. Перекупщик был настоящий. Просто это один из наших информаторов. Он прекрасно знал, что, если с журналистом что-то случится, мы ему руки-ноги поотрываем. Он даже специальную охрану вызвал, чтобы своего гостя охранять. В общем, все, как положено.

— Как вы думаете, с чем конкретно связано убийство Звонарева? Вы ведь человек опытный, раньше на убийствах «сидели». Вам и карты в руки. Почему его убили?

— Не знаю. Но не думаю, что за его статьи. Он был достаточно осторожен. На рожон не лез. Иные журналисты ведут себя, будто с цепи сорвались. Звонарев сто раз отмерял, прежде чем отрезать. Умный, присматривающийся. Вот так бы я сказал. Нет, по рабочим мотивам его шлепнуть не могли, это точно. Такие ребята обычно далеко идут, становятся либо политиками, либо бизнесменами. У него была хорошая голова, светлая. Он понимал правила игры. Нет, нет, за работу его убить не могли. Это я точно тебе говорю.

— Тогда почему же?

— Искать нужно, — невозмутимо ответил Демидов, — может, что-то личное. Или совсем другое. Долги какие-нибудь. Все версии проверить нужно. Может, его просто кто-то подставил. А уж на судей, о которых он статью написал, зря валят.

Все словно взбесились. Полное фуфло. Судьи у нас малахольные, им бы дело вовремя и правильно закончить. У них тоже свой план имеется. Я хорошо знаю обоих уволенных судей. Они на такое не способны. Никто из них в жизни бы киллера не нанял. Себе дороже. Бедняг выперли из судей, теперь должны работу искать. А при другом варианте им и вовсе грозила бы «вышка» или пятнадцать лет.

И еще учтите: судей у нас в колониях особенно не любят. Так зачем им рисковать из-за мальчишки? Два солидных, «упакованных» человека — свои квартиры, машины, дачи, любовницы, дети, внуки. Зачем им неприятности? Нет, судьи не могли.

— Тогда кто?

— Пока не знаю. И не мои — это точно. Я бы им за такое дело головы поотрывал. Они четко знают: нельзя нападать на гражданских. И на моих ребят тявкать не позволю — язык оторву напрочь. Они прекрасно обеспечены, многие давно миллионеры. А я ведь если узнаю, что кто-то из них «заказал», так я начну «заказывать», только держись.

— Скажите, полковник, статьи, которые готовил Звонарев, вы смотрели лично?

Визировали перед тем, как они появлялись в газете?

— Конечно, смотрел, — хмыкнул Демидов, — а как же иначе. В нашем деле глаз да глаз нужен.

— Тогда у меня больше нет вопросов, — поднялся Дронго, протягивая полковнику руку, — спасибо вам.

— Заходите, если еще понадобится, — улыбнулся Демидов. — Вы ведь раньше, говорят, трудились по нашему ведомству. И тоже искали порошочек и его несунов.

— Когда это было, — грустно вздохнул Дронго, — в другой жизни. Мы тогда сотрудничали с «Интерполом».

— Наслышан. Хорошо сотрудничали. Говорят, вам даже дырки сделали?

— И не одну, полковник. До свидания.

Он вышел из МУРа, когда часы показывали седьмой час. До назначенного времени оставалось около сорока минут, и он успел заехать домой, переодеться и даже принять душ. Белье, прилипающее к телу, особенно его раздражало. В семь часов вечера он входил в кафе «Флейта», где у него была назначена встреча с подполковником ФСБ Углановым, с которым в последнее время встречался Звонарев.

В зале было уже довольно многолюдно, и Дронго с трудом протиснулся в угол, к заказанному столику. На заранее договоренную с Углановым фамилию. Здесь подполковник ФСБ, очевидно, встречался со своими информаторами. Кафе облюбовала «панкующая» молодежь — торчащие дикобразными иглами волосы всех цветов радуги, оголенные руки и плечи парней и девиц украшала татуировка. Среди танцующих было несколько бритоголовых, несколько одетых в кожаную форму «мотоциклистов», почти все щеголяли в цепях, серьгах, продетых либо в правое ухо, либо в нос. У одной девушки кольцо торчало в оголенном пупке.

Дронго подумал, что он совсем не понимает эту публику. Или не хочет, поймал себя на мысли. Они другие — но чего хотят, к чему стремятся?

А разве в дни нашей молодости все понимали сумасшествие вокруг «Битлз» или «Роллинг стоунз»? В пятом классе он и еще несколько мальчишек отпустили волосы под знаменитую четверку Джона Леннона, и завуч отправила всех в парикмахерскую.

Тогда в знак протеста все мальчики класса постриглись наголо. И целых два месяца гордо сверкали бритыми лбами, стоически выдерживая насмешки ребят всей школы. Может, поведение нынешних «разноцветных» вполне укладывалось в бунт прежних длинноволосых. Впрочем, почему он так уж отделяет от себя новое поколение. До возраста полной мужской зрелости у него есть еще один год. Ему тридцать девять. Но он чувствовал себя гораздо старше, словно прожил уже несколько жизней, и в тридцать девять ощущал себя семидесятилетним стариком.

«Работа такая», — подвел он итог своим размышлениям, оглядываясь по сторонам. И сразу же поймал на себе заинтересованный взгляд очень молодой хорошенькой девушки, почти девчонки, явно демонстрировавшей себя. Уже несовершеннолетние вышли «на дело», с горечью и раздражением подумал он.

В кафе входила группа молодых людей и среди них высокая, очень высокая девушка с пикантной родинкой на носу. Сквозь глубокий разрез ее эффектного длинного черного платья проглядывали при каждом шаге красивые стройные ноги.

Дронго, с трудом оторвав взгляд от девушки и внутренне обругав себя «старым ослом», почувствовал за спиной человека. Это Угланов, подумал он, еще толком не разглядев ни его глубоко посаженных глаз, ни носа с небольшой горбинкой над упрямо выдвинутым вперед подбородком, ни резких морщин, производящих довольно странное впечатление на его, в общем-то, молодом лице — Угланову не было еще и сорока.

— Добрый вечер, — сказал Угланов как бы между прочим, глядя на танцующих молодых людей, — вы хотели меня видеть?

— Не столько видеть, сколько поговорить. Но в такой обстановке это, наверное, трудно сделать. Не поехать ли нам в более тихое место?

— Разве вас не предупреждали? — Угланов удивленно взглянул на него.

— О чем?

— Странно, — не ответил на вопрос Угланов, — я думал, вы знаете. Здесь каждый день с семи до девяти вечера у меня что-то подобное дежурству. Это, если хотите, мой объект. И все мои «связники» могут найти меня здесь.

— Они знают, что вы подполковник ФСБ?

— Думаю, что многие. Раз в полчаса я выхожу в туалет покурить, и по дороге со мной можно переговорить. Или сунуть в карман записку. Некоторые так и делают. Иногда ругают, иногда просят о встрече.

— Мне казалось, что специфика вашей работы подразумевает некую секретность.

— Это раньше так было, — улыбнулся Угланов, — игра в шпионы. Сейчас ребята раскусят шпиона за минуту. У нас есть внедренные агенты — таких не отличишь от всей публики. А я сижу здесь как штатный сотрудник ФСБ, к которому любой из них может обратиться в трудную минуту. В том числе и хозяева кафе. По-моему, это устраивает всех. Меньше бывает скандалов. Когда дерутся, я, впрочем, не вмешиваюсь. Это проблема милиции.

Дронго почувствовал на себе взгляд. Обернувшись, он увидел, что девушка с родинкой, заинтересовавшись, смотрит в их сторону. Кто-то из компании отпустил шутку, очевидно, связанную с двумя «старичками», сидевшими в углу, — красавица прыснула от смеха, не сводя взгляда с Дронго.

— Ваша основная проблема — неформальные молодежные объединения? — уточнил Дронго.

— Вот именно, — кивнул Угланов, поднимая два пальца правой руки. Бармен, увидев это, кивнул в знак приветствия.

— Сейчас принесут джин-тоник. Кстати, больше вам здесь лучше не появляться. Если вас увидели со мной, значит, сделают соответствующие выводы.

— Поэтому вы и назначили встречу именно здесь? — разозлился Дронго.

— Конечно, — кивнул Угланов. — Это удобно. Кроме того, мне нужно иногда с кем-то встречаться и беседовать, а то решат, что здесь и так слишком много внедренных агентов.

— Звонарев готовил материал о таких агентах? — спросил Дронго, подавив раздражение.

— Нет, — ответил Угланов, бросив на него тревожный взгляд. — Конечно, нет.

Вы думаете, это мы его убрали? — усмехнулся он. — Но для этого у нас есть способы похитрее, чем бездарно стрелять в журналиста на лестнице. И потом, зачем нам это нужно?

— Может, он узнал слишком много о внедренных агентах?

— О них даже я ничего не могу узнать. Или вы думаете, что у нас работают только дилетанты? Внедренные агенты имеют своих прикрепленных офицеров, с которыми и выходят на личный контакт. И любой из находящихся в зале может оказаться таким агентом. Или — не оказаться. Гарантий в таком деле не бывает.

Девушка продолжала смотреть в его сторону, и Дронго почувствовал некоторое неудобство. Если бы это происходило в Париже или в Нью-Йорке, если бы за соседним столом сидела женщина от тридцати и… до бесконечности — никаких проблем. С годами ему начали нравиться женщины в возрасте. Он уже не находил прежней прелести в молоденьких женщинах, понимая, что неопытная и капризная партнерша может испортить всю радость интимной встречи. Раньше, десять-двадцать лет назад, он хохотал над глупым, как ему всегда казалось, утверждением французов, что женщина подобна вину — чем старше, тем лучше. В двадцать лет это казалось фантастикой. В тридцать было достаточно вульгарно. Когда ему исполнилось почти сорок, он постиг мудрость высказывания. Но за соседним столиком сидела молодая, очень молодая и красивая женщина и смотрела на Дронго.

А вокруг танцевали и неистовствовали десятки ее сверстников и сверстниц. И когда, вопреки его убеждениям, в нем созрело острое желание пригласить ее на танец, он вдруг с раздражением подумал, что годится этой девушке в отцы.

— Вы хорошо знали Звонарева? — спросил он Угланова.

— Неплохо, — кивнул подполковник, — мы даже с ним один раз здесь встречались.

— Всего один раз?

— Здесь, да. А вообще виделись несколько раз. Весьма толковый молодой человек. Наверное, перешел кому-то дорогу. У журналистов свои профессиональные трудности, — пожал плечами Угланов.

К ним протиснулся официант и поставил на столик два высоких стакана, наполненных почти до краев. Угланов поблагодарил его кивком головы. Дронго заметил, как поморщился официант, отходя от их столика. Очевидно, Угланова здесь не очень жаловали. Впрочем, он платил им той же монетой.

— Как вы думаете, почему его убили? — спросил Дронго. Вопрос пришлось почти прокричать, так как музыка вдруг оглушительно взревела.

— Не знаю, — прокричал в ответ Угланов, — возможно, из-за его статей.

Говорят, многие журналисты получают деньги, пишут заказные статьи. Может, он не вернул кому-нибудь деньги. Или не написал того, чего от него хотели.

К «его» девушке подошел молодой человек, пригласив на танец. Она отказала ему, продолжая смотреть в его сторону.

— Вы думаете, его убили из-за этого? — спросил Дронго.

— Не знаю, — раздраженно ответил Угланов. — У меня своих проблем хватает, чтобы еще заниматься проблемами каждого журналиста.

— Он встречался с кем-нибудь? Я имею в виду неформальную молодежь.

— Да. С представителями двух или трех клубов. Кажется, трех. У меня записано, но точно не помню.

— Вы можете дать мне их адреса?

— Хотите пойти по его стопам? — усмехнулся Угланов. — Ну, ну, желаю удачи.

Только вы напрасно ищете. Я ведь понял, что вы из милиции или из прокуратуры.

Убийцы не там. Это все шпана. Они сами могут ограбить и даже прибить человека.

Но нанимать убийцу — кишка тонка. Для этого нужны деньги, связи. Ребята на такое не способны. Он ходил в три клуба. Если хотите, я дам адреса. Но уверен — убийц Звонарева нужно искать в другом месте.

Девушка по-прежнему смотрела в их сторону.

— А адрес дайте, — сказал Дронго, — я все же непременно пройдусь по ним.

— Напрасно вы так привязались к этой версии, — нахмурился Угланов, — вы бы поискали виновных среди тех, кто заказывал ему статьи на разных политиков. В России убивают только за большие деньги. А большие деньги — это всегда политика. Детские клубы тут ни при чем.

— О чем еще вас расспрашивал Звонарев? — вернулся к своим вопросам Дронго, как бы игнорируя разглагольствования подполковника. За ними, за его разглагольствованиями, очевидно, просто скрывалось разочарование Угланова и своей деятельностью, и незавидной должностью, на которой он не мог ни выдвинуться, ни отличиться. Наверное, он был прав, и этими подростками должна заниматься милиция. Но в ФСБ полагали, и Дронго знал об этом, что неформальные молодежные объединения, были среди них и откровенно фашистские, должны находиться под негласным контролем контрразведки. С этой целью в группы внедрялась агентура, а офицеры ФСБ почти официально закреплялись за местами «тусовок» таких групп.

«Это комплекс неполноценности, — думал Дронго, — его подтачивает очевидное унижение, которое он вынужден переносить. Подполковник контрразведки, наблюдающий за недорослями. Да ему просто осточертела такая синекура, он мечтает о настоящей работе».

— Спрашивал, конечно, — ответил Угланов. — О самых разных клубах и группах. Его интересовало, как регистрируются клубы, откуда направляются воспитатели. Готовил статью на эту тему. Но она почему-то не вышла. Вместо этого он написал безобидную статью об увлечениях молодых людей различными направлениями в музыке. Короче, о ерунде…

— Искусство — это не ерунда, — усмехнулся Дронго. — Вы так не считаете?

Угланов нахмурился.

— Я ничего не считаю, — сказал он, — у меня есть свое мнение, но я держу его при себе. Здесь я на службе и по долгу службы общаюсь со всякими подонками и мерзавцами.

«А может, я поменял местами причину и следствие, — вдруг подумал Дронго, — и его прислали сюда потому, что он ни на что другое не годен».

— Ясно, — вздохнул он, — мне ваша позиция понятна. В этот момент снова заиграла музыка, и последнюю фразу ему пришлось прокричать:

— А как вы считаете, кроме подонков. Здесь кто-то есть?

— Что? — не понял или не услышал Угланов.

— Ничего. — Дронго встал и направился к молодой девушке, которая продолжала вызывающе смотреть на него. В этот момент музыканты заиграли рок-н-ролл, на молодых лицах появились улыбки, юноши и девушки входили в круг.

— Простите, — сказал Дронго, обращаясь к двум парням, сидевшим вместе с ней за столиком, — можно пригласить вашу даму?

Ребята переглянулись и взглянули на соседку.

— Можно, — девушка улыбнулась и протянула ему руку.

«Черт возьми, — подумал Дронго, — сейчас я проверю, какой я молодой. Или какой старый. Оп-ля!»

И он начал «бацать», как говорили в его время, тот самый акробатический рок-н-ролл, мастером которого он был еще двадцать лет назад. Изумленные «крашеные» ребята расступились, глядя на этого чудного дядьку солидной комплекции, который так «клево» отплясывает рок со своей партнершей.

Перетанцевать их не смог никто.

 

Глава 18

Затаившись, они ждали, пока Малявко спустится вниз. Помощник депутата решительно сел в «Волгу», и машина стремительно выехала с больничного двора.

— Они поехали за нашим магнитофоном, — упавшим голосом сказала Света, — мы не успеем его перехватить.

— Мы можем позвонить, — резонно заметила Римма, бросаясь обратно в палату к Вадиму.

— Приемный час закончен, — попыталась преградить ей дорогу в палату долговязая санитарка с крупным, нависшим над верхней губой носом. Но Римма решительно оттолкнула ее и ворвалась в палату.

— Кривцова? — удивился Вадим. — А я думал, что ты уже уехала. Зачем ты вернулась?

— Как звонить Федору?

— Кому? — изумился Вадим. — Кому ты хочешь звонить?

— Федору Беззубику, фотокорреспонденту вашего журнала.

— Я только что дал его телефон одному человеку. Он тебе позвонит…

— Гражданка, выйдите из палаты, — потребовала занудным голосом санитарка, — выходите, иначе я…

— Ты дал телефон убийце и подлецу, — перебила их Римма. — Это он организовал нападение на тебя. Двое его сообщников, которые тебя били, находились сейчас в «Волге» во дворе больницы. Им разрешают даже заезжать в больничный двор, наверное, у них есть особые пропуска. Мне нужен телефон твоего друга. И как можно быстрее! Иначе его убьют. Да пойми же это!

— Не говори глупостей, — разозлился Кокшенов, — что ты себе позволяешь?

— Уходите, — взяла Римму за руку санитарка, но та вырвалась от нее и крикнула:

— Полтора часа назад убили Николая Николаевича Глебова, нашего главного редактора. Теперь ты понял — они преступники.

— Выходите, — санитарка тащила Римму из палаты.

— Запиши телефон! — крикнул Вадим. — Позвони ему и скажи, пусть спрячет магнитофон и убегает из дома. Я тебя понял. Его телефон…

— Уходите, — санитарка грубо тащила к двери тоненькую Римму.

— Я позвоню, — крикнула она, исчезая за дверью.

В коридоре ее ждала Света.

— Срочно бежим звонить, — Римма взглянула на часы. — Они будут на месте минут через десять. У нас еще есть время. Бежим!

Они поспешили к лифту. Кабина мучительно долго двигалась к ним сверху.

Потом так же медленно тащилась вниз. На первом этаже они побежали в приемный покой.

— Где у вас телефон? — кричала Римма. — Срочно нужен телефон!

Они влетели в приемную, напугав медперсонал. Не спрашивая разрешения, подлетели к телефону. Римма набрала номер.

— Ну, — шептала она, — ну, ну…

Никто не поднимал трубку. Очевидно, хозяина не было дома. Римма стала набирать номер мобильного телефона Вадима. Вдруг он услышит. Снова никто не ответил.

— Что делать? — спросила Римма. — Господи, что же теперь делать?

— Вызывай милицию, — твердо сказала Света, — если он дома и спит, то они все равно войдут в его квартиру. А если его нет, сломают замок и войдут. В любом случае они смогут войти.

— Правильно. И если милиция застанет их там, то изымут твой магнитофон.

Светка, ты гений. Звони в милицию, я еду туда.

— Одна? — испугалась Света, — может, тебе не надо…

— Звони в милицию! — крикнула ей, выбегая из приемной Римма.

Она бросилась на улицу в надежде остановить любую машину. Она уже проигрывала несколько минут своим преследователям.

Света, приготовившаяся набрать цифры 02, так и не сумела этого сделать — врач, влетевшая в приемную, вырвала у нее трубку из рук и положила на рычаг.

— Перестаньте хулиганить, — громко сказала она, — наверху ваша подруга устроила скандал, внизу — вы. Если хотите говорить, идите на улицу и звоните по обычному телефону-автомату. Здесь вам не клуб.

— Я звоню в милицию, — с отчаянием в голосе сказала Света, — там преступники… они…

— Тогда тем более, — холодно отрезала врач, — можете позвонить с любого телефона. Ноль два бесплатно.

— Там бандиты… — попыталась объяснить Света. — У нас нет времени.

— Сейчас везде бандиты, — морщась, сказала врач, — идите на улицу и звоните. А отсюда — я не разрешаю. Может, кто-то сейчас умирает, а из-за ваших фокусов не может дозвониться. Уходите отсюда.

Света, придя в отчаяние, хотела оттолкнуть врача и прорваться к телефону, но, взглянув на фигуристую даму в белом халате, поняла, что она бессильна. Если еще учесть коллег, которые безусловно поддержат ее. В холодных, чуть раскосых глазах тяжеловеса от медицины читалась неумолимость. Каждая секунда решала их судьбу. Света повернулась и побежала на улицу.

Найти исправный телефон-автомат оказалось проблемой. Первый молчал, у второго отсутствовала трубка. Света бежала по улице, чувствуя, что начинает задыхаться. Наконец нашла исправный телефон. По привычке попыталась достать свой жетон, но с ужасом вспомнила, что отдала его Римме. Ее окатила горячая волна страха. Да нет же, вспомнила она, — в милицию можно звонить без жетона.

Света набрала номер.

— Помогите, — сказала она, — грабят квартиру, бандиты… Они могут убить…

— Какой адрес? — спросили ее, и она вдруг с ужасом поняла, что забыла спросить адрес у Риммы.

— Давайте адрес, девушка, — говорили ей из милиции.

— Я не знаю! — крикнула в отчаянии Света. — Мне позвонила знакомая. Ее убивают бандиты. Помогите ей.

— Откуда вы говорите?

— Из телефона-автомата…

— До свидания. И перестаньте заниматься телефонным хулиганством.

— Нет! — закричала Света. — Подождите, не кладите трубку. Это не хулиганство. Это не ложный вызов. Я дам вам свой домашний и рабочий телефон. Я редактор отдела культуры газеты «Новое время». Я знаю, там сейчас убивают людей. Я знаю их телефон, но не знаю адреса. Запишите телефон. Имя, фамилия. Вы сможете все быстро узнать. Только пошлите туда людей. Сейчас там будут убийцы.

— Говорите телефон, — сказал дежурный после недолгого колебания.

Она продиктовала телефон. К счастью. Света запомнила номер, когда его набирала Римма.

— Пошлите людей побыстрее, — умоляла она.

— Срочно давайте ваше имя, фамилию, место работы, все телефоны.

— Пошлите людей, — Света уже в голос плакала.

— Девушка, с вашим вызовом уже работают, — с раздражением заметил дежурный, — говорите ваши данные.

Света перечислила все, что от нее требовалось.

— Откуда вы знаете, что там убивают людей? — вдруг снова усомнился дежурный.

— Пошлите наряд и убедитесь сами. Только учтите, что их там трое и все они вооружены.

— Не волнуйтесь, девушка, — казенным голо сом успокоил дежурный. — Наряд уже выехал, а скажите, ваша подруга не могла сама нам позвонить?

— Не могла. Они ворвались к ней в квартиру.

— До свидания, — дежурный отключился. — Какая-то ненормальная. Плачит, кричит, что убивают кого-то, а адреса не знает. Говорит, найдите сами, по телефону, — пожал он плечами, обращаясь к напарнику.

— Шизофреничка, — кивнул тот. — У меня за смену несколько таких звонков бывает. Не бери в голову.

Света положила трубку, вытерла слезы. Только бы они успели вовремя. Она подумала о Римме. Она там одна. А если в милиции ей не поверили и никого не пошлют? Тогда они убьют Римму. Света шагнула на проезжую часть улицы и подняла руку. Рядом с ней затормозила машина.

— Куда едешь, красавица? — спросил водитель, блеснув золотыми зубами и нарочито утрируя свой кавказский акцент.

Света пугливо шарахнулась на тротуар. Сидевший в «Жигулях» кавказец дал сигнал, приглашая ее садиться. Света стояла в нерешительности. Надо было сесть, уехать. Нужно где-то переждать, когда закончится этот страшный день. Она вспомнила про погибшего Николая Николаевича. Надо ехать в редакцию, — решила Света и снова шагнула на проезжую часть. «Жигули» с кавказцем, еще не успевшие отъехать, замерли на месте, а затем, дав задний ход, остановились около нее.

— Передумала, красавица? — широко улыбнулся кавказец золотым ртом.

— Иди ты знаешь куда!.. — неожиданно для себя рявкнула Света.

Водитель испуганно замер и покорно произнес:

— Так бы сразу и сказала. Куда вас отвезти?

— В редакцию, — приказала Света, дивясь собственной наглости. И села на переднее сиденье рядом с водителем. Ехали молча. Света пока не знала, что делать дальше. Но одно знала твердо: она должна помочь Римме.

… Римме повезло. Она сразу же остановила машину и назвала адрес фотокорреспондента «Коммерц-журнала». Конечно, «Волга» уехала значительно раньше. Она потратила целую минуту на разговор с Вадимом, потом еще минуту или полторы спускаясь вниз в кабине лифта. Звонила, снова звонила. Искала машину.

По ее расчетам выходило, что она потеряла добрых пять минут. Если Федор Беззубик дома и откроет им дверь, они не станут убивать его сразу. Какое-то время будут искать магнитофон, начнут проверять пленку. Они наверняка не уйдут, пока не опробуют пленку, чтобы снова не было прокола.

Малявко и Бондаренко… Она теперь запомнит эти фамилии. Водитель такси, который вез ее к дому Беззубика, искоса поглядывал на странную пассажирку.

Молчит, уставясь в одну точку, и беззвучно шевелит губами. То ли стихи учит, то ли бормочет заклятия. Когда машина затормозила у дома Беззубика, она, оглядев двор, сразу увидела знакомую белую «Волгу». Они, конечно, успели раньше ее!

Римма подошла к машине. В салоне никого не было. Все трое, конечно, поднялись наверх, в квартиру Беззубика. Втроем навалятся на Федора. Если он, конечно, не отправился по делам. Еще раз взглянула на машину. Может быть, в квартире только двое убийц. Хотя какая разница. Ей не справиться и с двумя. Но узнать, сколько человек вошло в дом, обязательно нужно. Хотя бы для того, чтобы предупредить милицию, которая должна приехать с минуты на минуту. Если Света дозвонилась, а не дозвониться на «ноль два» практически невозможно, то милицейская машина будет здесь буквально через несколько минут.

Она увидела сидевшую рядом, метрах в пяти, девочку, возившую у подъезда коляску с куклой. Римма подошла к ней.

— Здравствуй, девочка, — поздоровалась она как можно приветливее и улыбнулась малышке.

Ребенку было лет пять, не больше. Но девочка, очевидно, получила строгие указания — ни с кем не здороваться. Именно поэтому она хмуро взглянула на незнакомую тетю и опустила голову, продолжая играть с куклой.

— Ты меня извини… — Римма присела на корточки рядом с ней. — Видишь ли, я хочу узнать, кто приехал на этой машине. Сколько дядей там было. Двое или трое?

Девочка взглянула на нее и снова ничего не ответила. Римма от волнения сняла очки. Близоруко прищурившись, взглянула на девочку и спросила:

— Ты не хочешь мне помочь?

— Мне не разрешают разговаривать с незнакомыми людьми, — рассудительно ответила девочка.

— Не нужно разговаривать, — согласилась Римма. — Только скажи. Двое там было мужчин или трое?

— Не знаю. Много, — ответила девочка.

— Столько? — показала ей два пальца Римма.

— Нет, — покачала головой девочка.

— Столько? — Римма показала три пальца.

— Да, — кивнула девочка, — их было три. Я видела.

— Нужно говорить трое мужчин, — улыбнулась Римма, поднимаясь с корточек и надевая очки. — Спасибо тебе. Как тебя зовут?

— Люся.

— Спасибо тебе, Люся. — Римма вернулась к машине. Значит, все трое гадов приехали вместе. Скоро здесь должна появиться милиция. Нужно что-то придумать.

Если они успеют найти магнитофон с пленкой до того, как приедет милиция, и сотрут запись, — то ей никто не поверит.

Римма обернулась и увидела, что девочка внимательно за ней наблюдает. Она снова подошла к малышке.

— Люся, я войду сейчас в дом. А ты оставайся здесь. Если приедет милиция, скажи, что я в доме. Пусть сразу бегут на третий этаж. Все поняла?

— Поняла, — улыбнулась девочка.

— Ты знаешь, как выглядят дяди милиционеры?

— Знаю. У меня папа милиционер, — ответила девочка.

— Да?.. — изумилась Римма. — Что ж, тем лучше, — улыбнулась Римма на прощание и поспешила к подъезду.

Двери были открыты. Здесь, в старом трехэтажном доме, не было замков с кодом. Римма помедлила и вошла в подъезд. В конце концов она просто обязана что-то предпринять. Хотя бы ради Николая Николаевича.

 

Глава 19

Это было обычное здание на Малой Бронной. Ничем особенно не примечательное, довольно старое, даже ветхое, уже давно требовавшее ремонта.

Как обычно бывает в таких случаях, на капитальный ремонт не хватало средств и не хватало квартир, чтобы выселить туда жильцов этого пятиэтажного дома с мансардой. На втором этаже уже пять лет в своей однокомнатной квартире жил Игнат Сайфулин. Когда-то у него была семья — жена и дочь, и он жил тогда совсем в другом месте. Причем неплохо зарабатывал, часто получал премии на заводе и даже один раз съездил за рубеж. То была совсем другая жизнь, и Сайфулин каждый раз вспоминал ее с умилением.

Тогда он особенно не злоупотреблял, опасался сурового парткома, принципиального профкома и назойливого комсорга. Все изменилось после девяносто первого. Сначала он лишился всех сбережений — деньги копил на машину. Больше восьми тысяч превратились в бумагу. Потом они сдали свою трехкомнатную квартиру, полученную от завода, и вложили все деньги в МММ. Чем кончилось предприятие, всем хорошо известно. Теперь Сайфулин «посылал» своих знакомых и незнакомых именно на эти три буквы. В одночасье семья осталась без денег; нечем было даже платить за однокомнатную квартиру, которую они снимали в другом районе города.

Сайфулин начал пить по-настоящему, благо партком, профком и комсорг канули в Лету. Ощущение свободы пьянило сильнее всякой бутылки. Можно было говорить что угодно. И ругать кого угодно. Таким и было первое чувство свободы. Но оказалось, что такой же свободой обладал и директор. Он мог платить, а мог не платить своим сотрудникам зарплату. И мог «прокручивать» заводские деньги, отдавая их в банки, которые возникали только для того, чтобы сразу лопнуть.

Семья Сайфулиных еще умудрялась как-то сводить концы с концами, но произошло самое худшее, что могло произойти.

Начались семейные скандалы. Когда нет денег и взаимной симпатии, искать повод для ссор не нужно, он всегда найдется. Случается, что даже взаимная симпатия не спасает брак от «монстра безденежья». В таких случаях брак либо сразу распадается, либо проходит самое сложное испытание. Сайфулины это испытание не выдержали. Скандалы происходили почти ежедневно. Жене все это довольно быстро надоело, и она, забрав дочь, переехала к матери. К тому времени Игната выселили из однокомнатной квартиры, и он жил в заводском общежитии, в одной комнате с тремя молодыми работниками завода.

Ему пришлось сносить их насмешки и усмирять их молодых подружек, часто навещавших своих друзей. Мужчины даже по очереди мыли посуду и убирали мусор, хотя все трое были моложе Сайфулина лет на десять-пятнадцать. Он терпел почти два года. Казалось, все изменится, когда закончится срок аренды квартиры. Но жена возвращаться не захотела. С его согласия она продала квартиру. Ему же купили однокомнатную, в самом центре города, чем он был очень доволен. Квартира была маленькая, зато отдельная, с кухней и ванной комнатой. Жена купила себе двухкомнатную, поближе к матери, а оставшиеся деньги, где-то около десяти тысяч долларов, они честно поделили на четыре части. При этом одна часть досталась Игнату, одна — жене, одна — дочери и одна часть — матери жены. Почему нужно было делиться с тещей, Сайфулин не понимал. Но жена убедила его, что нужно, так как два с лишним года, пока он жил в общежитии, она столовалась у своей матери.

Как будто та была ей чужой. Но, во всяком случае, он получил отдельную квартиру и больше двух тысяч долларов. Тогда ему все казалось сказкой.

Игнат купил себе мотоцикл и мебель, даже приобрел телевизор и видеомагнитофон. Первое время у него стали появляться и женщины. Потом все снова закружилось. Сначала он попал в аварию и разбил мотоцикл. Потом долго лечился. Телевизор и видеомагнитофон пришлось продать. Потом — за долги — отдал и мебель. Вскоре в его однокомнатной квартире остались только раскладушка, старый слесарный столик и несколько колченогих стульев.

В какой-то момент на заводе вообще перестали платить зарплату, Игнат теперь иногда заезжал к жене — та успела во второй раз выйти замуж — и брал у нее взаймы. Но часто ездить к жене было стыдно, и он стал пить только самую дешевую водку, благо, в ней как раз не было недостатка.

Прежние знакомые его уже не узнавали — Сайфулин стал исхудавшим стариком с впалой грудью и слезящимися глазами. Никто из прохожих не дал бы ему меньше пятидесяти, хотя на самом деле ему было сорок четыре. И наконец, апофеозом его несчастий стало свидание с собственной дочерью: когда Игнат в очередной раз после приступа язвы все-таки отправился к жене занять немного денег, он встретил дочь, спешившую куда-то с подругами. Она была уже взрослая, училась в девятом классе. Дочь, беседовавшая с девочками, скользнула равнодушным взглядом по лицу незнакомого небритого мужчины — и прошла дальше. А отец, потрясенный, стоял и долго не мог понять — как же она не узнала его? Или не захотела узнавать при подругах? Он не знал, что и думать.

Вернувшись домой, Игнат слег и с тех пор больше не ходил на работу.

Некоторые из прежних друзей иногда приносили хлеб или суп, но это длилось недолго, и он часто голодал по несколько дней. От равнодушия за свою судьбу он даже не обращал внимания на сильные боли в животе. Все кончилось тем, что он отправился на бульвар и, сидя там с кепкой в руках, что-то мычал, упрашивая прохожих подать ему на пропитание. Иногда попадались жалостливые люди, которые бросали ему мелочь. Попадались и состоятельные — те бросали даже доллары.

Два раза его крепко били цыгане — за то, что сидел в «неположенном» месте, на их участке. Как-то раз его избили подростки, решившие так покуражиться над нищим и несчастным стариком. Никто даже не подозревал, что у этого попрошайки есть собственная квартира в престижном районе. Он держался до последнего, предпочитал собирать милостыню, но квартиру не сдавал, помня о своих мытарствах в заводском общежитии.

Многое изменилось, когда появился Рамик. Он оказался хорошим парнем, добрым, отзывчивым. Рамик охотно давал в долг, не разрешал напиваться, даже купил ему телевизор. Игнат сначала относился к появившемуся ангелу настороженно, боялся, что тот хочет отобрать у него квартиру, прятал паспорт.

Но Рамик не говорил о квартире. Наоборот, улыбался, показывая белые зубы и объясняя, что работает представителем благотворительного общества, которое заботится об одиноких москвичах. И хотя Сайфулин не очень верил в благотворительность, после того как потерял деньги в МММ, тем не менее он почему-то поверил Рамику и даже несколько раз пускал его к себе домой.

В это утро Рамик приехал с целой авоськой продуктов — с фруктами, овощами и даже с йогуртом. Рамик впервые за все время привез и две бутылки водки.

— Уезжаю на юг, — сообщил Рамик. — На отдых. Вернусь через месяц, тогда и поговорим.

— Как же так? — огорчился Игнат. — Как же я без тебя?

— Ничего, старик, месяц продержишься. — Парень хлопнул его по плечу.

Рамик был совсем молодой, лет двадцать пять от силы. У него были черные, курчавые волосы, смуглое лицо, приятные миндалевидные глаза и открытая улыбка.

Он все время улыбался. Вдвоем они выпили обе бутылки. При этом пил в основном Игнат. Рамик только улыбался, наливая хозяину полный стаканчик. Когда Игнат заснул прямо за столом, Рамик осторожно поднял его, перенес на раскладушку и, выходя из дома, включил все газовые конфорки, не зажигая огня. Он вышел из дома с улыбкой на устах.

В стоявшей на углу машине сидел мужчина. Еще более смуглый, чем Рамик, со щеточкой черных усов и большим носом с горбинкой. Он повернулся в сторону Рамика и взглянул на него вопросительно.

— Все в порядке, — понял Рамик. — Все сделал, как нужно.

Сидевший за рулем взял мобильный телефон, набрал номер.

— Говорит Ахмад. У нас все готово.

Ровно в пятнадцать часов двадцать шесть минут все окрестные дома вздрогнули от взрыва. Дежурившие на улице офицеры ГАИ передали срочное сообщение о возможном террористическом акте.

Через полчаса на месте взрыва уже работали бригады спасателей, сотрудники милиции и ФСБ. Прибыл и мэр города. Мрачный, как туча, он стоял перед разрушенным домом.

— По предварительным данным, — докладывал один из его подчиненных, — взрыв произошел в результате утечки газа. Пока извлекли из завала только шестерых погибших. Много раненых. Сколько всего пострадало, пока не установлено.

— Как это произошло? — спросил мэр.

— Взрыв. Утечка газа. Вы ведь знаете, какая это проблема…

— А эти откуда набежали? — Мэр кивнул в сторону журналистов, снимавших происходящее со всех сторон.

— Сообщили, — пожал плечами подчиненный. — Они беду чуют, сразу слетаются.

— Стервятники, — пробормотал неодобрительно мэр.

Он пошел к своей машине. Третий случай за год, причем в самом центре города, думал огорченный мэр. Опять все газеты будут обливать его грязью. Что, конечно же, уменьшит его шансы на выборах президента. Он повернулся и подозвал своего подчиненного.

— Пусть ФСБ хорошенько проверит. Что-то слишком часто у нас взрываются дома. Здесь линию газа сто раз проверяли, и ничего страшного не было. Пусть проверят еще раз.

— Говорят, на втором этаже один бомж жил. Он, наверное, и забыл выключить газ. Оттуда и рвануло, — доложил подчиненный.

— У бомжей не бывает квартир! — закричал мэр. Сообразив, что не стоит горячиться, он взял себя в руки и процедил:

— Он же не мог все пять комфорок сразу включить, чтобы обед готовить. А если включил, значит, не обед готовить, а взорвать себя хотел. Пусть поработают. Не нравится мне этот взрыв.

— Они уже работают.

— Вот-вот. И вообще, пусть проверят, как все произошло. — Мэр повернулся и пошел к своей машине. Он заметил, как несколько фотокорреспондентов начали снимать его именно в тот самый момент, когда он особенно злился. Мэр, однако, промолчал. Он даже боялся представить, какие комментарии выдадут сегодня по телевизору каналы, «работающие» на других кандидатов. А какие гадости напишут завтра все газеты…

 

Глава 20

Римма замерла, не зная, что предпринять. Все-таки следовало войти в дом.

Посмотрим, что они запоют, когда приедет милиция. Римма поправила очки и вошла в подъезд. Здесь все было тихо. Она услышала завывание приближающейся сирены и усмехнулась. Вот и все. Попались голубчики. Теперь не уйдут. Сирена приближалась, и она начала уже смелее подниматься по лестнице. Первый этаж, второй… Когда приедут сотрудники милиции, они возьмут всю банду. Нет, она не станет подниматься на третий этаж в квартиру фотокорреспондента. Она не такая дура. Надо дождаться приезда милиции, а потом сказать этим сволочам все, что она о них думает. И в этот момент кто-то схватил ее за плечо.

— Ты куда?

Римма обернулась. Перед ней стоял водитель «Волги», которая ее преследовала. Тот самый убийца, что пришел в квартиру Рыженковых с шнуром в руках. Или с леской? Он видел ее, когда Малявко толкал Римму к машине. И он сразу ее узнал. Как и она его. Римма недооценила приехавших. Они не стали втроем врываться в квартиру Беззубика. Двое прошли в квартиру, а Юрлов остался дежурить на лестнице, между вторым и третьим этажом. И теперь, увидев перед собой женщину, которую они искали два дня, он обомлел.

— Ты? — спросил он с угрозой в голосе.

— Я, — подтвердила Римма, даже не пытаясь вырваться. — Спета ваша песенка, — продолжала она с вызовом. — Теперь вас милиция достанет, это я их вызвала.

Юрлов смотрел на нее, не зная, что делать. Каким-то звериным чутьем он почувствовал: она уверена в своих силах. Швырнув ее на пол, он бросился в квартиру Беззубика.

— Уходим! — закричал он. — Быстрее, милиция едет.

Малявко с напарником искали магнитофон. Самого хозяина дома не было. Легко открыв дверной замок, они сразу нашли куртку Вадима Кокшенова. Но там лежал только его мобильный телефон. Именно поэтому они теперь в поисках магнитофона переворачивали вверх дном всю квартиру. И тут услышали голос Юрлова.

— Какая милиция? — разозлился Малявко. — Чего ты кричишь?

Он раскрыл дверь и увидел перепуганного Юрлова. Тот показал рукой на поднимавшуюся с пола Римму.

— Она… — сказал он. — Она милицию вызвала.

— Ты? — не поверил своим глазам Малявко. — Ты еще живая?

— А вам мало Глебова? — спросила с вызовом Римма. Она слышала завывание сирены и была уверена, что теперь отсюда никто не уйдет. — Двор окружен, теперь вас всех арестуют.

Малявко тоже услышал вой сирены. Никто из них даже не предполагал, что это была пожарная сирена — машина выехала на пожар, возникший после взрыва на Малой Бронной.

— Быстро уходим, — приказал Малявко. — Быстрее.

— Нашли пленку? — спросил Юрлов. — Нет. Черт с ней, быстрее уходим.

Бондаренко выбежал из квартиры. Увидев Римму, Державшуюся за перила, он ринулся к ней.

— Убью!

— Стой! — закричал Малявко. — Милиция во дворе.

Но Бондаренко было трудно остановить. Он рванулся к Римме и успел схватить ее за руку.

— Пусти! — крикнула она. — Пусти, негодяй!

— Уходим! — закричал Малявко, сбегая вниз по лестнице. За ним поспешил Юрлов. Хотя вой сирены прекратился, они спешили вниз. Бондаренко схватил Римму за волосы и изо всех сил ударил ее головой о стенку.

— Сука, — рявкнул он напоследок и побежал за остальными.

Римма почувствовала, как все закружилось перед глазами. Еще мгновение — и она упала на лестницу.

Трое бандитов выбежали во двор. Не обнаружив сотрудников милиции, они быстро сели в свою машину.

— Трогай! — крикнул Малявко, когда Юрлов замешкался.

Через секунду машина вылетела со двора. Только несколько минут спустя они пришли в себя.

— Зачем побежали? — спросил Бондаренко. — Почему этой стерве поверили?

— Она бы одна не пришла, — тяжело дыша, ответил Малявко. — Наверное, вызвала милицию и хотела нас задержать. На испуг взять.

— Я ее тоже на испуг взял. Башку пробил, — усмехнулся Бондаренко.

— Точно пробил?

— Точно. Если даже память не отшибло, то месяца два в больнице поваляется, это я обещаю.

— Молодец, — обрадовался Малявко. — Значит, так… Рассказываем шефу, что Кокшенов в больнице, ничего не знает. А эту журналистку мы прибили. Она тяжело раненная, и неизвестно, вообще выживет ли. А магнитофон не нашли, потому что пленку случайно стер друг Кокшенова. Все понятно? Не перепутайте.

— А если узнает? — спросил Юрлов.

— Не узнает. Нам только один день продержаться нужно. До завтра. А послезавтра пусть узнает. Нас уже в Москве не будет, сам знаешь…

— Смотри, — сказал Юрлов, — тебе решать. Я — человек маленький.

— Правильно. Я и решу. Ты лучше следи за дорогой. А то еще попадем в аварию.

Через полчаса они уже были на даче у Тетеринцева. Малявко в нескольких словах доложил о случившемся.

— Кокшенов лежит в палате, счастливый и довольный, что мы не возбуждаем против него уголовного дела. Он помнит, что первый начал драку. Я вернул ему его сумку, и у него нет никаких претензий. Про магнитофон он даже не вспомнил.

Оказывается, он оставил его у своего друга — фотокорреспондента «Коммерц-журнала» Федора Беззубика. И тот стер всю запись. Я сам проверил, лично. Вся запись стерта. А журналистку, которая наш разговор подслушала, мы нашли. Витя ей все мозги об стенку выбил. Даже если выживет, то ничего помнить не будет.

— Хорошо, — кивнул Тетеринцев. — Один раз в жизни все сделали толково.

Молодцы.

Он прошел в другую комнату, где сидел Ветров, слышавший их разговор.

— Все слышал? — спросил Тетеринцев. — Теперь можете не дергаться. Никто до послезавтра ничего не узнает. А потом уже не так страшно.

— Не верю я твоим подонкам, — проворчал Ветров. — Привезли бы стертую пленку и показали.

— Зачем она нам? — удивился Тетеринцев.

— Да, ладно. Действительно, не нужна. Посмотрим, как завтра будет.

— Хорошо будет, — воодушевился Тетеринцев. — Вы все здорово придумали.

Особенно насчет брата этого парня. Представляю, что напишут в газетах. А ваши черномазые сработали сегодня здорово. Такой взрыв бабахнул, во всех соседних домах стекла повылетали. Пусть теперь наш мэр попробует сказать, что хочет стать Президентом. Его родственники погибших на куски разорвут.

— Может, и не разорвут, — поморщился Ветров. — Народ у нас не злопамятный, отходчивый. Вдруг захотят избрать. Вот когда послезавтра он детишек перебьет, вот тогда все, крышка ему. Он и мэром города не останется. Не то что Президентом. Его даже в дворники никто не возьмет.

— Здорово придумано, — ухмыльнулся Тетеринцев. — Если все получится…

— Это от нас с тобой зависит, чтобы получилось, — напомнил Ветров. — Самое главное завтра, чтобы человек Ахмада вовремя свою бомбу взорвал. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Я сейчас поеду к нему, объясню все его остолопам.

— Сам поедешь? — не поверил Тетеринцев.

— Конечно, сам, — усмехнулся Ветров. — Я такие дела никому не доверяю.

Только вдвоем с Антоном и ездим. Сам всегда довожу до конца порученное мне дело. И потом… они все равно никому и ничего не станут рассказывать. Если все пройдет в Воронеже как нужно, тогда мы и здесь сумеем все нормально провести. И ты вообще сможешь отсюда уехать. Зачем тебе оставаться депутатом? Будешь жить где-нибудь на своем острове. Или хочешь еще стать министром?

— Хочу, — сказал Тетеринцев. — Чем я хуже других?..

— Ну-ну, — усмехнулся Ветров. — Там поглядим. Ты завтра все снаряжение лично проверь. Чтобы все было путем. Сам понимаешь, завтра последний день.

Решающий.

 

Глава 21

Ночью он приехал к себе с той самой высокой девушкой, с которой отплясывал рок-н-ролл. Девушка была явно польщена вниманием взрослого мужчины, который привез ее в свою большую квартиру. Узнав, что он живет один, она еще больше обрадовалась и сразу отправилась в ванную комнату. Он остался сидеть на диване, чувствуя себя уставшим и пожилым человеком. Девушка еще не вышла из ванной, а ему уже стало смешно. Действительно глупо, думал он. Привозить домой эту девочку, которой едва исполнилось девятнадцать. Да еще и ждать, пока она выйдет из ванной, чтобы потом как-то произвести на нее впечатление. Ему показалась пошлой сама их встреча с налетом какой-то неискренности.

Девушка наконец вышла из ванной. Она была действительно изумительно сложена. Подошла к нему, нагая, даже не прикрылась полотенцем. Современных молодых людей отличала большая раскованность, чем его сверстников. Хотя, с другой стороны, он помнил, как вела себя его молодая подруга лет пятнадцать назад, когда они встречались в Москве, в гостинице «Россия». Тогда ему было двадцать четыре, ей чуть меньше. И они были такими же отважными и смелыми, как эта девочка.

— Разденься, — тихо попросила девушка. — Или ты меня стесняешься?

— Стесняюсь, — улыбнулся он, снимая рубашку.

Ее холодные ладони заскользили по его груди.

— Подруги говорят мне, что самые лучшие любовники — это мужчины в сорок лет. Когда они все умеют и все знают. Сколько тебе лет? Сорок пять?

— Меньше. Тридцать девять.

— Идеальный возраст, — кивнула она. — Снимай брюки. Я буду ждать тебя в спальне.

Девушка поднялась и, грациозно ступая, вышла из комнаты. Он вдруг понял, что именно казалось ему пошлым. Понял после ее слов. Им обоим нужна была эта встреча как доказательство собственной состоятельности. Ей в девятнадцать лет нужно было обязательно переспать с сорокалетним мужчиной, чтобы потом рассказывать об этом подругам. А ему нужна была именно молодая девушка — чтобы почувствовать себя молодым человеком, готовым встречаться со столь юной особой.

Обоих влекло друг к другу и чисто физическое любопытство. Прекрасно понимая это, он тем не менее снял брюки и отправился к девушке.

Конечно, она была очень молода. Конечно, не все совпадало столь идеально, как могло совпадать, но она старалась. В ней был задор, свойственный молодым, и наглость, свойственная начинающим. В ней не было и пресыщенности, какая отличает женщин, уже познавших в постели все возможное и невозможное. Но когда все было кончено и она уснула, он ощутил в душе горечь, словно изменил сам себе. Он всегда спал один на двуспальной кровати. На таких же кроватях он спал и во всех номерах гостиниц, где останавливался.

Осторожно поднявшись, он прошел в ванную, включил душ и долго стоял под спасительной струей горячей воды. После чего надел халат и, пройдя в кабинет, сел за компьютер. В конце концов он мог бы жениться, как все нормальные люди, и теперь у него могла быть такая же взрослая дочь. Уже после всего, перед тем, как она заснула, он поинтересовался, сколько лет ее матери. Услышав в ответ «сорок», замер на своей половине кровати, боясь шевельнуться. Все правильно. Он терял время. Ему всегда казалось, что он потерял нить где-то там, в восемьдесят восьмом, когда, спасая первого и последнего Президента Советского Союза, встал под пули и оказался на грани между жизнью и смертью. Стремительные события восемьдесят девятого уже проходили без его участия. Словно его вычеркнули из жизни.

Начинался распад страны, за которую он проливал кровь, началось предательство человека, которого он защищал. Горбачев оказался не просто слабым политиком. Он оказался циничным болтуном, способным предать все и всех. Он предал всех своих друзей в Восточной Европе, предал товарищей по партии, предал страну, которой присягал и которую обязан был защищать до последней капли крови. Каждый раз, глядя на его последующие выступления по телевизору, Дронго испытывал нечто похожее на разочарование и сожаление, чувствовал себя обманутым. Как они тогда верили этому человеку, как были преданны. И как безнравственно он поступил, «сдав» всех, кого можно было «сдать», и обманув всех, кто ему доверял.

Впрочем, все это было уже в прошлой жизни. Новая жизнь, начавшаяся в девяностые, требовала новых ориентиров. И бывший эксперт ООН, один из лучших инспекторов Интерпола, аналитик, равного которому не было ни в одной спецслужбе мира, стал безработным пенсионером. Впрочем, пенсию ему никто не хотел платить, ни одна республика. Ни Россия, не считавшая его своим. Ни Азербайджан, соответственно, считавший его российским офицером.

Дронго работал на компьютере, он снова читал наброски и записи погибшего Звонарева. И вдруг подумалось, что такие, как Звонарев, гораздо лучше устраивались в жизни, чем сам Дронго. Он был более напорист, обладал большей жизненной энергией, не забивал себе голову рассуждениями о служении отечеству и верности присяге. Для них важнейшим стимулом являлись деньги и власть. Вернее, власть как производное от денег. А самый большой успех в жизни — это деньги, на которые теперь действительно можно купить все. В том числе и кресло депутата, и красивую женщину, и даже здоровье, которое можно поправить в лучших клиниках Швейцарии и Германии.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, он обернулся. Девушка, которая заснула на его кровати, проснулась. Обнаружив, что спит одна, она пришла к его кабинету босиком и встала к двери, не решаясь войти.

— Ты работаешь? — спросила она.

— Да. Тебя что-то беспокоит?

— Странно… — улыбнулась девушка. — Ты первый мужчина, который меня бросил. Ушел от меня работать. Правда, странно?

Он тоже улыбнулся.

— Я не ушел. Ты заснула, а я не хотел тебя будить. Поэтому и пришел в кабинет.

— Странно, — повторила она. — Обычно ребята не успокаивались и будили меня. А ты оставил…

— Наверное, потому, что у меня гораздо меньше сил, чем у твоих знакомых, — пошутил Дронго.

— Нет, — возразила она, — больше. Только ты не такой, как все…

— Не такой? — переспросил он, заинтригованный.

— Другой. — Она пожала плечами, смущенно улыбаясь, а потом спросила:

— Мы еще увидимся?

— А ты хочешь, чтобы мы виделись?

— Да, — кивнула она. — Если можно.

— Можно. — Ему было приятно, что она стоит на пороге кабинета, не решаясь войти. И было приятно, что хотела с ним встречаться.

— Иди спать, — сказал он. — Спокойной ночи.

— Ты не придешь?

— Приду. Вот закончу работу и обязательно приду.

— Говорят, на рассвете любовь бывает самой крепкой. А я всегда засыпала, — пожаловалась она. — Ты разбудишь меня на рассвете?

— Обещаю.

— Спокойной ночи. — Она улыбнулась и, повернувшись, ушла. Теперь он слышал, как ступают по полу ее босые ноги.

Дронго снова повернулся к компьютеру. Он отметил три клуба, которые посещал Звонарев. Зачем посещал? Звонарев ведь писал о досуге молодежи, о разных бандах. А клубы были официально зарегистрированы. Интересно, почему именно эти три клуба? Дронго начал еще раз считывать информацию. Получалась интересная картинка. Если в двух клубах Звонарев побывал лишь по два раза, то третий посетил восемь раз. И даже ходил в мэрию, интересовался, кто именно регистрировал клуб «Прометей». У него среди записей есть и такая: «проверить „Прометей“ в мэрии». Почему его заинтересовал именно этот клуб? Дронго набрал информацию. Странно, что об этом клубе нет никаких данных. Он ввел информацию, обозначив поиск всех данных Звонарева о «Прометее». Клуб находится довольно далеко от центра. Всего сорок пять членов. Президент Кошкин Михаил Станиславович. Ветеран Афганистана. Воевал в Чечне. Ранен. Имеет награды.

Бывший десантник. Офицер, майор, инвалид. У него нет левой стопы, оторвало в Грозном. Ничего необычного. Такие клубы есть по всей Москве. Почему именно этот клуб заинтересовал Звонарева?

Дронго продолжал изучать данные. В клубе несколько секций. В подростковой секции — четырнадцать человек в возрасте от пятнадцати и старше. Ходили в тир.

Занятия спортом. Двое осуждены за драку. Один за грабеж. Так, это интересно.

Трое привлеченных к уголовной ответственности. Не Бог весть какая статистика.

На сорок пять ребят трое осужденных. Если брать в среднем по стране, то статистика, наверное, еще хуже. Почему именно этот клуб интересовал Звонарева?

Он собрал о нем довольно много информации.

Дронго продолжал работать, чувствуя, что именно этот клуб привлекает и его внимание. Звонарев посещал его в последний раз за неделю до смерти. А потом сразу появилась запись о мэрии. Он хотел проверить в мэрии, кто именно дал согласие на регистрацию. Интересно — почему. Дронго сделал на листке отметку.

Еще раз просмотрел всю информацию — и вдруг замер. Интересно… Очень интересно… Клубу «Прометей» полгода назад купили двухэтажный особняк. Особняк купил «Порт-банк». Они указали стоимость — сто тысяч долларов. И метраж. Около двух тысяч метров. Дронго нахмурился. В Москве недвижимость не может стоить таких денег. Получалось, что банк купил каждый метр площади за пятьдесят долларов, то есть почти даром.

Дронго подсел к другому компьютеру, куда были введены данные о московской недвижимости. Довольно быстро нашел нужный ему адрес. И увидел картинку.

Огромный дом, похожий на дворец. Две тысячи метров. Такое здание потянет на несколько миллионов, подумал Дронго, делая для себя отметку. «Порт-банк» заплатил сто тысяч, как указано в документах. Зачем им уменьшать стоимость покупки, если они все равно подарили здание детям? Ничего себе подарок… Но почему они занизили реальную стоимость подарка? Любому банку выгоднее показать как можно большую стоимость покупки. Во-первых, деньги будут списаны, во-вторых, эта недвижимость перешла во владение клуба, а значит, с нее не нужно платить налогов. И, в-третьих, — с каких пор банки делают такие подарки детям?

Дом стоимостью в несколько миллионов долларов покупают и передают неизвестному детскому клубу, а оформляют покупку всего за сто тысяч.

Дронго снова нахмурился. А впрочем… Как он раньше этого не заметил? В клубе «Прометей» очень неплохая финансовая база. Есть и свой тир, своя спортплощадка. Интересно, почему нет библиотеки? Или ребята не хотят читать книги в своем клубе? Очень интересно. Может быть, Звонарева заинтересовала именно эта странная покупка? Или странный подарок. Вот еще один подарок «Порт-банка». Телевизоры и видеомагнитофоны. Похоже, банк всерьез решил опекать этих ребятишек. Посмотрим, кто владелец банка. Он начал искать уже в системе Интернета и довольно быстро выяснил, что основным владельцем банка является депутат Государственной Думы Тетеринцев.

Нужно будет познакомиться с этим господином, решил Дронго, делая еще одну отметку. Почему этот депутат так много тратит на детей из чужого округа?

Логичнее было бы давать деньги детям собственных избирателей. Или он просто альтруист? Тогда почему занижает стоимость подарков? Такой скромный человек? Не похоже. Иначе не стал бы фиксировать со столь скрупулезной точностью набор спортивных игр, подаренных клубу, в том числе шахматные наборы на сумму восемьдесят четыре рубля. Хорошо еще, что в клубе играют в шахматы. И все-таки почему Тетеринцев и его банк так опекают этот клуб? Нужно будет завтра с ним встретиться и поговорить.

Уже собираясь заканчивать, он на всякий случай ввел в компьютер фамилию Тетеринцева и получил результат: «Проверить Тетеринцева, — отметил среди своих записей на компьютере Звонарев. — Кажется, он занят совсем другими делами».

Интересно, каким делами занят депутат Государственной Думы? И почему его следовало проверить? И как Звонарев собирался его проверять?

Дронго закончил работу, отключился и еще раз посмотрел на потухший экран.

Почему Звонарева так интересовал именно клуб «Прометей»? Нужно будет завтра все проверить, в который уже раз подумал Дронго. Взглянул на часы. Половина четвертого. Скоро рассвет. Кажется, его молодая партнерша просила разбудить ее на рассвете. Нужно исполнить ее желание.

 

Глава 22

Было уже довольно поздно, когда потрясенная Света Рыженкова узнала, что ее подругу отвезли в больницу с сильным сотрясением мозга. Узнала она и о том, что на квартире Федора Беззубика побывали незнакомцы. Несчастный фотокорреспондент не мог понять, что именно нужно было неведомым грабителям. Они не взяли даже куртку Кокшенова. Даже деньги, около двух миллионов рублей старыми, остались лежать на тумбочке. Света сама поехала в больницу и всю ночь просидела у постели подруги.

А утром решила поехать в ФСБ. Ей пришлось довольно долго ждать, когда ее примут. Наконец она вошла в кабинет, где ее ждал невысокий крепыш с жесткими, коротко остриженными волосами и глазами филина. Света долго, часто путаясь, рассказывала ему все, что ей было известно. Рассказала и о том, как Римма случайно подслушала разговор неизвестного с Малявко. И о том, как Бондаренко со своим напарником приезжал к ним в редакцию. И о нападении на ее квартиру, и о гибели Николая Николаевича Глебова в автомобильной катастрофе, и о нападении на Вадима Кокшенова. И об исчезнувшем магнитофоне. И о смелом поступке Риммы, попытавшейся преградить путь убийцам. Она рассказывала долго, пугаясь собственной смелости, рассказывала все, что знала, иногда повторяясь, иногда уточняя некоторые детали. Офицер ФСБ с глазами филина слушал молча, давая ей возможность выговориться.

И только когда она закончила, он начал задавать вопросы. Его интересовали разные детали, которые Рыженкова не знала. Например, не знала, с кем именно говорил Малявко. И не знала фамилию напарника Бондаренко. Не помнила адреса Федора Беззубика. Света не знала многого, но даже того, что она знала, было достаточно. Офицер поблагодарил ее и попросил никому ничего не рассказывать.

Когда она вышла из кабинета, из соседней комнаты вышли еще двое офицеров ФСБ, они прошли к столу и устроились на стульях.

— Ну, каково ваше мнение? — спросил хозяин кабинета с глазами филина. — Что вы думаете, полковник Машков?

— Она говорит правду, — заявил Машков. — И все детали совпадают. Глебов действительно погиб, а сидевший за рулем убийца до сих пор не найден. Кривцова и Кокшенов в больнице. Все совпадает. Почти.

— Вот именно — почти, — сказал другой офицер, — половину она, возможно, придумала.

— Почему вы так думаете, Левитин? — спросил хозяин кабинета.

— Рассказ экзальтированной дамочки. Ее подруга что-то услышала и решила, что узнала важную государственную тайну. Кокшенов попал в пьяную драку, машину Глебова сбил самосвал, и мы не сможем ничего сказать, если не найдем водителя, угнавшего этот самосвал. А что касается сотрясения мозга у Кривцовой, то это как раз не в ее пользу. Возможно, у нее были припадки и ей все пригрезилось.

— Предположим, что так, — согласился Машков. — А приезд Бондаренко в редакцию газеты? А неожиданное поведение Кривцовой в парламенте, где она вдруг ударила депутата? А разгром, устроенный на квартире Федора Беззубика? Все это тоже совпадения?

— Я не говорю, что она лжет. Но случай в парламенте — как раз не в пользу Кривцовой. У нее, очевидно, и раньше наблюдались подобные срывы.

— Подождите, — перебил хозяин кабинета. — У вас дурная манера, Левитин, подвергать сомнению слова любого, кто высказывает свое мнение, отличное от вашего. Нужно уметь слышать и чужие мнения. Судя по всему, Малявко и Бондаренко действительно замешаны в какой-то грязной истории. Нужно узнать имя третьего.

Кстати, чьи они помощники? Разных депутатов или одного?

— Одного, — ответил Машков. — Пока она рассказывала, мы проверили. Оба — помощники депутата Тетеринцева.

— Ах этого… — нахмурился генерал. — Я кое-что о нем слышал. Видимо, нам нужно всерьез заняться этим типом.

— Обязательно, — кивнул Машков.

— У вас еще что-нибудь?

— Да, — кивнул Левитин. — Вчера произошел взрыв на Малой Бронной. Наши эксперты там поработали. Очень интересная картинка получается. Судя по характеру взрыва, были включены все пять конфорок газовой плиты. И при этом Игнат Сайфулин, квартира которого взорвалась, крепко спал. Соседи видели, как к нему приходил какой-то парень с бутылками в авоське: очевидно, они что-то отмечали. Причем Сайфулин выпил почти смертельную дозу алкоголя, около литра водки. Видимо, пил один, другой почти не пил.

— Может, он трезвенник? — улыбнулся генерал.

— Может, — согласился Левитин. — Только наши офицеры не нашли этих бутылок нигде, товарищ генерал. Зачем трезвеннику забирать с собой пустые бутылки? Это ведь нелогично. А в крови погибшего Сайфулина эксперты обнаружили снотворное.

Как вы думаете, зачем человеку, выпивающему почти литр водки, еще принимать и снотворное? Во всяком случае, настоящие алкоголики прекрасно засыпают и без снотворного.

— Молодец, — кивнул генерал. — Вот это другое дело.

— Отсюда можно сделать вывод: кто-то неизвестный пришел утром к Сайфулину, напоил его водкой, куда подмешал снотворное, и затем, оставив спящего хозяина квартиры, включил газ и вышел на улицу. При этом не забыл забрать с собой пустые бутылки.

— Ты понимаешь, что говоришь? — От волнения генерал перешел на «ты». — Получается, что это не случайный взрыв, а террористический акт.

— Точно так, товарищ генерал, — подтвердил Левитин.

Генерал посмотрел на Машкова.

— Я тоже так думаю, — сказал тот.

— Странная история, — нахмурился генерал. — В общем, так… Вы, Левитин, занимаетесь взрывом на Малой Бронной. Нужно все проверить еще раз. Если это террористический акт, мы обязаны знать, кому он был нужен и кто организатор.

Вы, Машков, проверяете Тетеринцева и его людей. Не забудьте, что речь идет об оружии. Ваши группы должны заниматься только решением этих задач. Все остальные дела отложите. Рыженкова уверяет, что оружие доставят для каких-то подонков.

Черт возьми, если бы Кривцова быстрее пришла в себя, мы могли бы узнать, что именно они говорили. Можно даже дать ей послушать все голоса в парламенте, чтобы она определила собеседника этого Малявко.

— Понимаю, товарищ генерал, — кивнул Машков. — Постараюсь найти второго собеседника.

— Судя по всему, перед выборами у нас будут горячие деньки, — продолжал генерал. — Вечером проведем совещание, уточним, что имеем. Машков, вам нужно все проверить еще раз. И как можно тщательнее. Сначала акт экспертизы о наезде на машину Глебова. Мог водитель затормозить или не мог? Потом проверьте эту драку Кокшенова. Если пьяная драка, это одно. А если подстроенная пьяная драка, тогда совсем другое.

Поговорите с этим фотокорреспондентом Беззубиком. Еще раз побеседуйте с Рыженковой, уточните все детали. И, конечно, постарайтесь найти собеседника Малявко. Кстати, за обоими, я думаю, нужно установить наружное наблюдение.

Вопросы есть?

Оба офицера поднялись. Машков тотчас же прошел к себе в кабинет. Затем созвал офицеров своей группы, поставив каждому конкретную задачу. После чего позвонил в отдел наружного наблюдения и попросил начать оперативные мероприятия по двум помощникам депутата Тетеринцева.

Машков решил прежде всего поехать в больницу к Римме Кривцовой. Позвонив лечащему врачу, узнал, что несчастная женщина чувствует себя еще очень плохо, но в сознание уже пришла и вполне дееспособна. Ей отчасти повезло. Бондаренко торопился, и удар получился смазанным. Машков вызвал дежурную машину и поехал в больницу вместе с одним из своих офицеров.

В палате, кроме Кривцовой, лежали еще три больные. Машков, вошедший в палату, недовольно поморщился — здесь, конечно, поговорить не дадут. Рыженкова, сидевшая у постели больной, увидев посторонних, в испуге вскочила. Вместе с Машковым вошли лечащий врач и санитарка.

— Не пугайтесь, — сказал Машков, — мы из ФСБ.

— Она всех мужчин теперь боится, — улыбнулась женщина, лежавшая у окна. — Даже нашего врача испугалась.

— Вот мое удостоверение, — протянул свои документы Машков. — Я хотел бы поговорить с вашей подругой.

Он сел на стул рядом с кроватью. Римма настороженно следила за ним. Он видел, что она смотрит довольно осмысленно, и это внушало некоторые надежды.

— Только недолго, — напомнил лечащий врач.

— Извините меня, — тихо сказал он, чтобы их разговор не слышали соседки, — мне нужно с вами поговорить. Если вы меня понимаете, закройте два раза глаза.

Кривцова закрыла два раза глаза и вдруг негромко произнесла:

— Я все понимаю.

— Очень хорошо. Не нужно волноваться. Мы уже знаем, что случилось с вами за эти три дня. Но нужно уточнить некоторые детали, которые ваша подруга не помнит. Вы можете вспомнить номер автомобиля, который вас преследовал?

— Да, — поморщилась Кривцова, — я помню. — Она назвала номер автомобиля, и стоявший рядом офицер записал его в блокнот.

— Спасибо, — кивнул Машков. — А кто разговаривал с Малявко, вы не знаете?

— Нет. У него был такой голос… резкий. И обувь очень дорогая. Больше я ничего не успела заметить. Но у Беззубика должна остаться пленка.

— Какая пленка? — спросил Машков. — Они же забрали магнитофон?

— Нет, — тихо сказала Римма. — Они ничего не нашли. Говорили, что не нашли.

— Поищем, — сделал отметку в своем блокноте стоявший рядом с Машковым офицер.

— Вы видели напарника Бондаренко? Того, который хотел вас убить…

— Да. Он сидел за рулем «Волги», которая стояла сначала у Думы, — вспомнила Римма. — А потом я ее увидела у нас. Это они убили Николая Николаевича. — Она беззвучно заплакала. — Это они…

— Уходите, — сказал лечащий врач. — Сестра, идите сюда.

Машков вышел из палаты. Потом обратился к своему подчиненному:

— Позвони в милицию, пусть оставят пост рядом с ее палатой. Мало ли… всякое может случиться. И найди этого Беззубика. Он срочно нужен. Если магнитофон еще у него, он нам может очень помочь.

— Сделаем, — ответил офицер.

Полковник приехал в управление в расстроенных чувствах. Он понимал, что Кривцова говорит правду. Но он понимал и другое: если замешан кто-то из политиков или депутатов, такое дело не дадут довести до конца. В преддверии президентских выборов может случиться все, что угодно, и поэтому никто сейчас не разрешит устраивать «разборку» с депутатами. С другой стороны, судя по всему, эти два помощника действительно охотились за Кривцовой. Интересно бы познакомиться с депутатом Тетеринцевым, у которого такие кадры, подумал полковник.

Машков рано начал седеть. Еще с тех пор, как в Таджикистане погиб его брат. К сорока годам голова поседела так, что ему уже не давали его возраста. В сорок четыре, несмотря на моложавость и подтянутость, он выглядел на все пятьдесят — сказывались бессонные ночи; мешки же под глазами отнюдь не молодили. Его сотрудники, занимавшиеся проблемами терроризма, менялись каждые два года. Многие не выдерживали и уходили в другие подразделения. Оставшиеся ценились на вес золота.

Машков сидел в своем кабинете, ожидая звонка из квартиры Беззубика, когда в половине первого раздался телефонный звонок. Полковник поднял трубку.

— Слушаю. — Он ожидал услышать чей угодно голос, но только не этот.

— Добрый день, полковник. Как ты поживаешь?

— Дронго, — обрадовался Машков. — Я не слышал твой голос целый год. Как у тебя дела? Последний раз мы виделись на крыше отеля «Крийон», в Париже.

— Помню, — засмеялся Дронго. — Когда ты клеил свои наклейки.

— На бомбу, которую ты нашел, — рассмеялся в ответ Машков. — А что случилось, какими судьбами?

— Послушай, полковник, это ваш отдел занимается террористами? Я правильно позвонил?

— Вообще-то это не телефонный разговор, но правильно. Что тебя интересует?

— Нужны данные на одного человека. Не обязательно по телефону. Можешь переслать на мой компьютер.

— Конечно, перешлю, — заверил его Машков. — У тебя простых дел не бывает.

Ты у нас всегда занимаешься сволочью мирового масштаба. Кто именно тебя интересует?

— Есть такой депутат Государственной Думы Тетеринцев. Он и владелец «Порт-банка».

— Так… — сказал Машков. — Значит, тебя интересует Тетеринцев?

— Это тебя удивляет?

— Очень. Он и меня тоже интересует.

— Можно узнать, почему им вдруг заинтересовался ваш отдел? Мне казалось, вы занимаетесь делами совсем другого рода.

— Не могу ничего сказать, — признался Машков. — Давай сделаем так: ты сейчас приедешь ко мне, и мы обо всем поговорим. Только прямо сейчас.

— Через десять минут выезжаю, — пообещал Дронго.

— Договорились. — Полковник положил трубку, еще не зная, что через десять минут его уже не будет в этом кабинете.

«Почему Дронго заинтересовался Тетеринцевым именно сейчас?» — спрашивал себя Машков. И тут раздался звонок. Он снова поднял трубку. Звонил капитан Саруханов. Он доложил, что, по мнению экспертов, самосвал не только мог остановиться, но и вообще должен был выехать совсем с другой стороны.

Получалось, что наезд на автомобиль Глебова — факт доказанный.

— Все ясно, — вздохнул Машков; с каждой минутой дело становилось все более интересным.

И в этот момент секретарша генерала сообщила, что полковника срочно хочет видеть генерал.

Даже если бы Машков не работал с генералом много лет, он бы и тогда понял: случилось нечто невероятное. В приемной толпились офицеры, вызванные сюда, очевидно, руководством. Секретарь предложила Машкову войти. Полковник вошел и увидел, что в кабинете генерала сидит первый заместитель директора ФСБ. Лица генералов были желтого цвета, словно их выкрасили краской.

— Полковник Машков, — сказал хозяин кабинета, не поднимая головы, — только что нам передали: в Воронеже, на вокзале, совершена террористическая акция.

Кто-то подложил бомбу в проходивший поезд Москва — Воронеж. Есть погибшие и раненые. Судя по всему, погиб и сам террорист. Приказываю вам вылететь в Воронеж с группой наших сотрудников. Сдайте все свои дела Левитину.

— Когда вылетать? — спросил ошеломленный Машков.

Генерал поднял голову. Посмотрел на полковника.

— Сейчас, — сказал он, снова опуская голову.

— Слушаюсь. — Машков подумал, что сегодня он уже не сможет увидеться с Дронго. В конце концов, данные на Тетеринцева он может передать своему другу и завтра. Полковник не знал, что завтрашний день будет самым трудным днем в его жизни. Он даже не предполагал, каким будет этот день.

 

Глава 23

Больше всего на свете он любил деньги. Потому что деньги — это настоящая власть, сила, которой подчиняются все. Пачки долларовых купюр могли сделать человека умным, здоровым, красивым, любимым — в это верил Ахмад. Пачки денег давали ощущение власти, помогали забывать страх, делали сговорчивее любую понравившуюся женщину, любого мужчину.

Ради денег он когда-то продал душу дьяволу, уйдя из родительского дома.

Тогда ему, бывшему спортсмену, чемпиону Европы по вольной борьбе, обещали очень большие деньги. И он бросил все — спорт, друзей, семью, родных, свой дом, бросил, чтобы уйти с теми, кто предлагал эти деньги. К тому времени он уже успел вкусить прелести настоящей жизни. Мальчик из далекого горного села, впервые попавший в столицы Европы, испытал потрясение. Еще большее потрясение он испытал, когда за призовое место на Чемпионате мира получил неслыханный для него гонорар — две тысячи долларов. Он ходил по магазинам ошалелый, не зная, как лучше потратить такую огромную сумму.

Почти все деньги он тогда привез домой. На следующий чемпионат Ахмад уже поехал с надеждой на победу. И получил три тысячи долларов. Вот тогда он впервые по-настоящему разгулялся, даже нарушил режим. Две сговорчивые европейские девушки-блондинки были совсем не похожи на застенчивых девушек из родного аула. В его родных местах девушка не поднимала глаз, разговаривая с мужчинами, а длинные юбки и обязательные платки скрывали все прелести женщин.

Здесь все было не так. Здесь он впервые понял, какая странная, какая демоническая сила может скрываться в обольстительной женщине.

Ахмад потом часто с улыбкой вспоминал, как он ударил одну из женщин, когда та, раздев его, наклонилась ниже пояса и он вдруг почувствовал прикосновение ее губ. Вот тогда он ударил ее по лицу. Девушка вскрикнула и прошипела какое-то ругательство. Вторая была ошеломлена не меньше первой.

— Ты ведь этими губами хлеб кушаешь, — в гневе повторял Ахмад.

Прибежал переводчик, который привел его в этот бордель. Узнав, что случилось, он долго потешался над незадачливым спортсменом. Уже потом, когда привык ко всему, Ахмад вспоминал эту историю с улыбкой, представляя, что должна была о нем подумать та молодая особа.

Но ему понравилось. И даже не женщины, и даже не рулетка, которую он видел впервые в жизни, и даже не гостиницы и рестораны, в которых они останавливались. Ему понравился сам факт обладания разными бумажками, которые превращали его в мгновение ока во всесильного. Когда же деньги кончились, Ахмад быстро стал никем, человеком-нулем, никому не интересным и забытым даже после своих сенсационных побед.

Через пять лет после этих событий он был уже известен в Москве как глава крупной, хорошо организованной банды, наводившей ужас на рэкетиров своего района. Доходы Ахмада складывались своеобразно: он защищал торговцев-земляков от вымогателей, получая с них примерно ту же дань, которую они платили прежним сборщикам дани.

Пять лет назад ему предложили работать телохранителем у большого начальника. Через год начальника убили, и предприимчивый молодой человек сколотил банду, которая отомстила и за убитого, и за его семью. Ахмаду понравилось командовать людьми, нравилось наводить страх на окружающих. Все слышали о его феноменальной жестокости, и все знали о том, как он расправляется со своими конкурентами. Постепенно Ахмад утвердился не только в своем районе. С ним считались и руководители крупных национальных группировок из других районов столицы. При этом Ахмад сотрудничал или враждовал со всеми группировками, не делая различий в национальной принадлежности. Если другие преступные группы формировались по земляческому принципу или по территориальному, то в банде Ахмада можно было встретить представителей нескольких национальностей. Точно так же он относился и к своим землякам, торгующим на рынках, назначая им оброк, иногда более значительный, чем представителям других народов. Деньги не имеют национальности твердо решил Ахмад. Или имели, но только американское и немецкое гражданство. Доллары и марки были настоящей валютой, остальные он не признавал.

Именно на Ахмада вышли представители Ветрова, когда понадобился циничный исполнитель, готовый за большие деньги сделать все, что угодно, предоставив в распоряжение «заказчиков» и свои связи, и своих людей. Ветров лично договаривался с Ахмадом. Они долго торговались. Полковнику было неприятно иметь дело с подобным типом, но, с другой стороны, его устраивали в Ахмаде даже такие качества, о которых бандит и не подозревал. Они сговорились довольно быстро.

Ахмаду незачем было узнавать, почему неизвестному заказчику нужен взрыв в уже обветшалом, старом доме, в центре Москвы, и другой взрыв, на вокзале в Воронеже. Это его не интересовало. Важнее была сумма, которую ему могли заплатить.

Вчера все прошло, как он и планировал. Рамик обычно в таких вопросах не подводил. У него был поразительный нюх на обреченных. Именно он нашел несчастного Сайфулина, именно ему в голову пришла гениальная мысль с газом.

Именно он все и устроил. Оставалось только получить деньги и выплатить двадцать процентов Рамику. Правда, подумав немного, Ахмад выплатил только десять, но, по его мнению, и эта была слишком большая сумма для такого типа, как Рамик.

И, наконец, вчера вечером они получили тот самый чемоданчик, о котором все время говорил Ветров. Он же и объяснил, что этот чемоданчик нужно установить на вокзале в Воронеже. Показал, как действует взрывное устройство. Оставалось только нажать кнопку. Причем первую кнопку следовало нажать за пятнадцать минут до взрыва. А вторую — перед тем, как оставить чемоданчик. Ахмад был уверен, что все пройдет, как нужно. Двое его людей поехали сопровождать Рамика в эту поездку. Никаких случайностей быть не могло. Исполнительный Рамик просто не тот человек, который мог допустить случайность.

И тем не менее Ахмад почему-то очень волновался. Он не понимал, с чем именно связано его волнение, но эту поездку Рамика он ждал с особым нетерпением. Сидя утром в своем офисе и пытаясь понять природу своих волнений, он вдруг понял, почему так нервничал. Ветров сам показывал, как нужно устанавливать заряд. Лично приехал и показывал Ахмаду и Рамику, как обращаться с чемоданчиком. И, видимо, это подсознательно волновало осторожного Ахмада.

Почему бывший полковник госбезопасности, занимающий такую большую должность в столице, работающий в таком крупном банке, лично инструктирует исполнителя? — думал Ахмад. Ведь по логике вещей Ветров ни в коем случае не должен был знакомиться с Рамиком. Если последнего арестуют, тот неминуемо выведет следователей на самого Ветрова. В таких случаях «цепочки» необходимы. А полковник все показывал сам.

Именно это обстоятельство и беспокоило Ахмада.

Почему он сам приехал все показывать? — в который уже раз подумал Ахмад.

Как он мог так рисковать? С другой стороны, может, он никому и не доверял.

Может, все, что он делает, настолько секретно, что в эти планы нельзя посвящать посторонних. Ахмад еще мог понять логику взрыва на Малой Бронной. Старый, никому не нужный дом или место, где он стоял, хотел захватить банк, в котором работал Ветров, поэтому и был организован взрыв. Но зачем устраивать взрыв за сотни километров отсюда, в Воронеже. Кому он нужен? Или опять хотят все свалить на чеченцев? Ахмаду было все равно, лишь бы ему платили. Кроме того, он был циничным прагматиком. Не согласится он, согласятся другие. Это и есть новая нравственность, по которой они все жили.

Ему было абсолютно безразлично, кто и зачем планировал взрывы. Он не думал о том, сколько людей могут погибнуть в результате этих актов. Главное — деньги, которые он получал. Абстрактные люди гибли где-то далеко, и это его не касалось. А настоящие живые деньги лежали перед ним на столе, и это важнее человеческих жизней.

В час дня передали, что в Воронеже произошел взрыв. Однако Ахмада насторожило то обстоятельство, что в сообщении упоминался не вокзал, а поезд, в котором взорвалась бомба. Он еще ничего не подозревал, когда в два часа передали новые подробности. Бомба взорвалась в вагоне поезда Москва — Воронеж и, очевидно, в результате действий неумелого террориста. Есть убитые и раненые, сообщил диктор, не называя конкретной цифры.

Ахмад все еще ждал звонка Рамика, не понимал, почему тот молчит. А звонить самому — нельзя. Если Рамика схватили, его мобильный телефон может находиться у сотрудников ФСБ.

В три часа дня он уже начал по-настоящему волноваться. В четыре включил телевизор, чтобы послушать последние новости. На этот раз сообщили о девятерых погибших. И сказали про террориста, в руках у которого взорвался чемоданчик.

Ахмад, кусая губы, ждал сообщений. Он хорошо знал, что в их деле иногда нужна выдержка. В половине шестого ему позвонил из Воронежа один из тех, кто сопровождал Рамика.

— Почему так долго не звонил? — набросился на него Ахмад.

— Дело в том, — в испуге пробормотал боевик, — что я звоню из больницы.

— Откуда?

— Из больницы. Меня выбросило взрывной волной из вагона. Все погибли.

— Где твой напарник?

— Погиб. Он умер в больнице, не приходя в сознание.

— А как Рамик?

— Тоже погиб. Он открыл чемодан, и…

— Понял, — быстро сказал Ахмад. — Не нужно рассказывать. Приедешь, поговорим.

Он положил трубку. Значит, Рамик открыл чемодан, нажал на первую кнопку и взлетел на воздух. Интересно, знал ли об этом Ветров? Рассчитывал ли он как раз на такой эффект? Ахмад в задумчивости смотрел на телефон. Получается, что Рамика специально подставили. Если Ветров все сделал намеренно, то тогда понятно, почему он не боялся показывать, как обращаться с чемоданчиком. Он был уверен, что Рамик не вернется из Воронежа. И был уверен, что чемоданчик взорвется у него в руках.

Ахмад вспомнил, что и билеты на поезд покупали люди Ветрова. Получается, что они заранее знали о том, что случится. Вспылив, он схватил телефон. Потом усилием воли заставил себя успокоиться. В конце концов, что именно произошло?

Взрыв все равно состоялся. Правда, при этом погиб Рамик и один из сопровождавших, но это не так страшно. Черт с ними, такого добра у него достаточно.

Ахмад откинулся на спинку кресла, продолжая размышлять. Вообще-то Рамику давно нужно было заказать пропуск на тот свет. Он слишком много узнал в последнее время и поэтому стал опасен. А после взрыва «газа» на Малой Бронной он вообще должен был исчезнуть. Очевидно, Ветров просчитал все гораздо быстрее и лучше, чем сам Ахмад. Поэтому и решил убрать такого опасного свидетеля, как Рамик. Вот почему он вчера лично приехал, лично вручил чемоданчик и лично инструктировал незадачливого террориста.

В любом случае взрыв состоялся, и теперь можно требовать у Ветрова всю сумму полностью. Деньги, вспомнил Ахмад. Ему полагается вознаграждение, и он не должен теперь платить проценты Рамику. Это, конечно, радовало. С другой стороны, сумма очень уж крупная. А если Ветров решил, что и с ним, с Ахмадом, не следует делиться, что тогда?

Тогда следующим опасным свидетелем становится сам Ахмад. Более того: становится нежелательным должником бывшего полковника госбезопасности Ветрова.

А это уже совсем не шутки. Может, Ветров решил, что и Ахмад знает слишком много? Кажется, вчера, когда он демонстрировал свой чемоданчик, в комнате находились трое. И один из них уже мертв. Ахмад качнулся в кресле и, протянув руку, поднял трубку телефона. Набрал номер начальника службы безопасности коммерческого банка.

— Слушаю вас, — сказал Ветров. Он, по старой привычке, не признавал телефоны, «переведенные» на секретарей.

— Добрый вечер, — глухо произнес Ахмад. — Как у вас дела?

— Неплохо. А у вас?

— Очень плохо. Рамик у нас сильно простудился в Воронеже. Говорят, ваше лекарство оказалось с гнильцой.

— Не может этого быть. Скорее с гнильцой оказался ваш человек.

— Послушай, полковник, — разозлился Ахмад. — Рамика уже нет. А я живой. Со мной такие шутки не проходят. Ты не забыл, сколько нам остался должен?

— Не забыл. Приезжай и забери, — сказал Ветров. — Или, если хочешь, я сам к тебе приеду, — добавил он.

— Нет, — ему не понравилась уступчивость полковника. Обычно тот бывал не столь податлив. — Куда мне приехать? — спросил Ахмад.

— На наше прежнее место. Я привезу деньги.

— Нет, — сказал Ахмад. — Встретимся на проспекте Мира. Ты знаешь где.

— Знаю. Хорошо, буду через полчаса.

Ахмад положил трубку. Если Ветров что-то задумал, лучше перенести встречу еще раз. Тогда он не успеет подготовиться. Если полковник имеет план устранения нежелательных свидетелей, то он, Ахмад, должен позаботиться о собственной жизни.

Через полчаса на проспекте Мира остановился черный «Мерседес» с затемненными стеклами. Точно в назначенное время стекло опустилось — на заднем сиденье можно было заметить Ветрова. Еще через минуту подъехал «СААБ», из которого выбрались двое боевиков Ахмада, Один из них подошел к Ветрову.

— Ахмад извиняется, — сказал он, наклонившись. — Ахмад ждет вас в другом месте. На Коровинском шоссе.

— Хорошо. Я подъеду туда, — согласился Ветров, поднимая стекло.

— Нет, — возразил боевик, — мы поедем вместе с вами. Иначе встреча не состоится.

— Ладно. Только давайте — вы впереди, — сказал Ветров.

Машины, развернувшись, поехали в сторону Коровинского шоссе. Через двадцать пять минут они были на месте. Их уже ждал шестисотый белый «Мерседес» Ахмада. Темный «Мерседес» Ветрова подъехал совсем близко и остановился почти рядом с машиной Ахмада. Одновременно опустились два затемненных стекла.

— Привез деньги?

— Конечно, привез.

— Рамик погиб, — проворчал Ахмад, словно действительно убили его лучшего друга. — Из-за твоего чемоданчика погиб. Ты не правильно ему подсказал.

— Он нажал не ту кнопку, — ответил Ветров.

— Он не мог ошибиться, — возразил Ахмад.

— Он ошибся, — улыбнулся Ветров. — Как и ты, — вдруг добавил он, падая на сиденье, и за его спиной вырос человек с гранатометом в руках.

Ахмад хотел что-то сказать, возразить, спросить. Но было поздно. В последнюю секунду Ахмад понял, почему Ветров вчера так уверенно показывал этот чемоданчик. Он точно знал, что никто не расскажет о нем. Машина взорвалась, и все сидевшие в белом «Мерседесе» мгновенно превратились в факел. Со стороны города уже подъезжали три автомобиля. Сидевшие в «СААБе» боевики, сообразив, что сопротивление бесполезно, с высоко поднятыми руками вылезли из своего автомобиля. И все трое были расстреляны мрачными людьми из подъехавших машин.

— Все в порядке, — подошел к Ветрову один из них. — Все кончено.

Полковник кивнул. Он даже не посмотрел в сторону белого «Мерседеса», где догорал уже труп Ахмада.

— Миша, в банк, — приказал полковник, снова поднимая стекло. Обратившись к сидевшему рядом убийце, он добавил:

— А ты можешь выйти. Нам твой гранатомет в банке уже не нужен. Побереги его до завтра, может понадобиться.

Когда через полчаса на место происшествия прибыли сотрудники милиции, они увидели только догоравший остов белого «Мерседеса» и три трупа, валявшихся на шоссе.

 

Глава 24

Когда Дронго приехал в ФСБ, он с удивлением узнал, что ему не заказан пропуск. На Машкова это было совсем не похоже, он не страдает склерозом, с огорчением подумал Дронго. Попросив разрешения позвонить, он набрал телефон полковника. Никто не отвечал. Тогда он позвонил в отдел и с изумлением узнал, что полковник Машков срочно вылетел в командировку, а за него остался подполковник Левитин. Дронго, уже не раздумывая, набрал номер Левитина.

— Добрый день, — пробормотал Дронго, он не любил Левитина, но вынужден был ему звонить.

— Кто это говорит? — спросил под полковник.

— В прошлом году мы с вами встречались, — напомнил Дронго.

— Я так и подумал, что это вы, — сказал Левитин. — Как только у нас большие неприятности, сразу вы появляетесь. Как злой дух из табакерки.

— Там был злой чертик, — напомнил Дронго.

— Какая разница? Вы, конечно, зашли к нам случайно?

— Нет, не случайно. Мне нужно поговорить с полковником Машковым, но он вылетел в командировку. Поэтому я хотел бы поговорить с вами.

Левитин уже собирался возразить, но вспомнил прошлогоднюю встречу. И случившиеся в этом году два убийства в институте, которые так блистательно помог ему раскрыть Дронго. Отказывать не имело смысла. Левитин уже знал, что этот странный человек может добиваться феноменальных успехов в любом расследовании. Именно поэтому он сказал:

— Я закажу вам пропуск.

Через несколько минут Дронго сидел в его кабинете. Подполковник встретил старого знакомого строгим взглядом. Предложил ему сесть, но руки не протянул.

— Какое у вас дело к Машкову?

— Мне нужны данные на одного депутата, — объяснил Дронго.

— На депутата? — переспросил Левитин. — Это очень непросто. Согласно нашим законам, мы не имеем права вести оперативную разработку в отношении членов правительства и депутатов.

— Я не прошу вас вести оперативную разработку. Мне нужны данные на этого человека, которые у вас есть.

— Вы думаете, у нас есть данные на всех депутатов?

— Думаю, что на всех. И на этого тоже есть. Я абсолютно убежден, что есть.

— Его фамилия? — Левитин взял ручку.

— Тетеринцев…

— Так. — Подполковник отложил ручку. — Рассказывайте, что вам известно. Вы уже знаете, что мы занимаемся этим делом?

— Каким делом? Мне нужны на него данные.

— Почему? Почему они вам понадобились именно сейчас? Опять темните, Дронго? Хотите снова нас обскакать. Хотите устроить новую демонстрацию своих возможностей. А сами прибегаете к нам, чтобы воспользоваться нашими данными.

— Во-первых, я не бежал, а ехал на попутной машине. Во-вторых, никакую демонстрацию я устраивать не намерен и вообще не знаю, почему вы занимаетесь Тетеринцевым. И, в-третьих, меня пригласил сам полковник Машков. У вас еще есть вопросы?

— Ну хорошо, — проворчал Левитин. — Я не хотел вас обидеть. Просто слишком много совпадений. Мы как раз сейчас занимаемся связями этого депутата. И учтите, что я рассказываю об этом только из-за своего расположения лично к вам.

— Очень ценю, — с иронией в голосе заметив Дронго. — Значит, вы можете ознакомить меня о его досье?

— Хорошо, я прикажу показать, какие у нас имеются на него данные. Конечно, если они не носят агентурного характера или не закрыты для посторонних.

— На святое я не посягаю, все понимаю.

— Теперь объясните, почему вас интересует именно Тетеринцев? Как вы на него вышли? Только правду, я ведь и так много вам рассказал.

— Меня попросили расследовать убийство журналиста Звонарева. Вы, наверное, слышали о том, что его убили.

— Знаю. Но мне казалось, что следствие ведет следователь прокуратуры Бозин. И, насколько я знаю, вам никто не поручал вести это дело.

— Меня попросили об этом его коллеги.

— И, конечно, неплохо заплатили? — вкрадчиво проговорил Левитин.

Дронго не считал нужным скрывать подобные факты. В конце концов, он не воровал деньги, а зарабатывал их нелегким трудом. Именно поэтому он пожал плечами и сказал:

— Вы же знаете, что это единственный источник моего существования.

— И вы смеете еще приходить к нам и просить, чтобы вам помогли, — покачал головой Левитин. — Я в отличие от вас гонораров не получаю. И работаю только за одну зарплату.

— Поэтому ваши результаты бывают всегда хуже моих, — парировал Дронго. — Только не обижайтесь, я не имею в виду лично вас.

— Что у вас со Звонаревым, рассказывайте дальше, — потребовал подполковник.

— В ходе расследования я обнаружил, что погибший интересовался клубом «Прометей», которому покровительствует депутат Тетеринцев. А его «Порт-банк» даже купил и подарил здание этому клубу. Причем общая площадь здания две тысячи метров.

— Правильно сделал. Это как раз характеризует Тетеринцева с положительной стороны, — пожал плечами Левитин. — Почему это вас так насторожило? Или вы считаете, что в Москве не осталось порядочных людей?

— Остались, — кивнул Дронго. — Кстати, они есть и в вашем ведомстве, хотя справедливости ради стоит отметить, что их осталось не так много. Но меня очень интересует, почему Тетеринцев решился на подобный шаг. Поверить в его альтруизм я не могу.

— Спросите у него, — снова пожал плечами Левитин. — Это не повод для подозрений. Или вы Думаете, что он убил журналиста только потому, что тот интересовался, почему депутат подарил детскому клубу помещение?

Левитин улыбнулся своей шутке. Но Дронго как бы не заметил его улыбки.

— Нет, — сказал он, — я не думаю, что он убил журналиста. Но мне интересно, почему Звонарев перед смертью так интересовался этим клубом. Кстати, он не очень детский. Там собираются подростки шестнадцати-семнадцати лет.

Тетеринцев даже оборудовал для них тир.

— И правильно сделал. Чем слоняться без дела по улицам, пусть лучше в клуб ходят. Не вижу ничего дурного…

— Мне можно ознакомиться с данными на него? — спросил Дронго, чувствуя, что начинает нервничать. Очевидно, у них с подполковником были разные группы крови.

— Хорошо, — кивнул Левитин. — Спуститесь вниз и подождите. Наши сотрудники сделают для вас выписку. Давайте ваш пропуск, я его отмечу.

— До свидания. — Дронго взял пропуск, подписанный подполковником, и вышел из кабинета.

Внизу он прождал около двадцати минут, пока наконец ему не вынесли отпечатанный на компьютере лист. Кроме сухих биографических данных и перечисления компаний, имевших связи с Тетеринцевым, больше ничего не было. Все это можно было узнать, не заходя в ФСБ.

— Передайте подполковнику, что я ему очень благодарен, — сказал Дронго перед тем, как выйти на улицу.

Нужно взглянуть на этот «Прометей», подумал Дронго. Остановив машину, он назвал адрес. Водитель обернулся:

— Это на другом конце города.

— Пятьдесят долларов, — предложил Дронго.

— Отвезу, куда хочешь, — кивнул водитель. — Закрой получше дверцу, она у меня с приветом.

Оставшийся в своем кабинете Левитин приказал принести все данные на Тетеринцева и его помощников. Через некоторое время он уже знал, что за рулем «Волги», номер которой назвала пострадавшая Кривцова, почти всегда сидел некий Юрлов, имевший судимость и считавшийся вторым водителем Тетеринцева.

Дежурный офицер доложил, что Машкову звонил фотокорреспондент Беззубик, утверждавший, что нашел магнитофон.

— Зачем нам его магнитофон? — поинтересовался Левитин.

— Не знаю, товарищ подполковник, — ответил дежурный офицер.

— Пусть он сам на нем свои записи слушает, — отмахнулся Левитин. — Завтра приедет Машков, он знает, что с этим магнитофоном делать. И пусть этот Беззубов подождет до завтра.

— Он говорит, что это срочно…

— А ты ему скажи, что я занимаюсь взрывом на Малой Бронной. Что там люди погибли. А он лезет со своим дурацким магнитофоном… — взорвался Левитин. — Хватит уже, нужно совесть иметь. И скажите Беззубову…

— Он Беззубик, товарищ подполковник.

— Хоть Безголовик! — заорал Левитин. — Пусть подождет. Мне некогда заниматься его делами. Завтра приедет Машков и возьмет у него магнитофон. И больше меня не беспокойте из-за этого.

— Слушаюсь, — ответил дежурный.

Левитин взял папку с актами экспертиз. После вчерашнего взрыва на Малой Бронной мэр столицы потребовал от ФСБ разобраться и выяснить, что конкретно там произошло. Именно поэтому генерал дал поручение Левитину, а последний готов был землю рыть, только бы найти какие-нибудь основания для возбуждения уголовного дела и розыска виновных. Даже если не было явных виновников, то следовало найти хотя бы людей, отвечающих за бесперебойную подачу газа и допустивших подобную аварию. Но когда эксперт-патологоанатом дал заключение о наличии в крови погибшего Сайфулина снотворного, Левитин понял, что это — его главный шанс. На этом взрыве можно было сделать карьеру. Получить погоны полковника, обойти Машкова и вообще — показать себя с самой лучшей стороны.

И вот он отложил все дела и занялся расследованием взрыва. Это дело — в силу поручения мэра столицы — являлось трамплином, с которого можно высоко взлететь. А непонятные дела Машкова с какой-то полоумной журналисткой, слышавшей обрывки разговора об оружии, можно отложить до завтра: когда вернется Машков, сам и возьмется за это тухлое дело. Достаточно и того, что она жива-здорова и вполне может подождать до завтрашнего дня. Нужно будет связаться с Журавлевым, подумал Левитин. Он ведь начальник отдела криминальных взрывов УВД Северо-Западного округа. А в их округе уже было два взрыва. Может, они похожи на тот, который прогремел на Малой Бронной?

Левитин даже не подозревал, какой дорогой ценой все они завтра заплатят за его отношение к случившемуся. Он даже не мог предположить, что магнитофон, найденный фотокорреспондентом газеты «Новое время» Федором Беззубиком, станет для него самым главным трамплином в жизни. Трамплином, завершающим его карьеру.

 

Глава 25

Коля родился болезненным и хилым мальчиком. Сестра матери, помогавшая принимать роды, только жалостливо поджимала губы, когда речь шла о втором племяннике. Может, сказались тяжелые роды. Может, волнение матери, передавшееся плоду. Судя по всему, Коля не должен был выжить, мать слишком много перенесла, пока вынашивала его. В эти девять месяцев вместилось все — и тяжелое пьянство отца, и его внезапная и непонятная смерть, когда он упал с обрыва и замерз в речке, так и не сумев из нее выбраться. Он даже не утонул, а именно замерз, остался лежать на самом берегу. Злые языки говорили, что мать не очень переживала смерть беспутного мужа, но Коле всегда казалось, что это не правда.

Мать, оставшись одна, довольно быстро потеряла былую привлекательность и уже в тридцать лет выглядела на все пятьдесят, превратилась в нечто бесформенное и бесполое. В ее жизни осталось лишь одно — двое сыновей, на которых она тратила все заработанные тяжелым трудом деньги. Мать обстирывала всех соседей, умудрялась числиться на двух или на трех работах, но делала все, чтобы ее дети не испытывали ни в чем нужды.

От постоянного пребывания в воде руки матери распухли и стали похожи на раздавленные плошки. От нее всегда пахло потом, грязным бельем и стиральным порошком, и эта квинтэссенция запахов на всю жизнь въелась в память Коли, оставляя недобрые воспоминания о детстве. Они росли вместе с Артемом, старшим братом, вещи которого Коля донашивал в школе. Как и все мальчики, братья часто ссорились, даже дрались, причем первые пятнадцать лет Артем неизменно выходил победителем.

Коля был младше на три года, и поэтому мать любила его особенно сильно.

Говорили, что он больше походил на отца, чем старший брат, который и внешне был похож на мать. Кроме Артема и матери, у Коли никого не было. Он привык во всем слушать старшего брата и завидовал ему, когда Артем начал курить в двенадцать лет. В четырнадцать у брата появилась первая подружка, а в пятнадцать он уже хвастался, что успел потерять «девственность».

Младший умирал от любопытства, слушая рассказы старшего, но ни в четырнадцать, ни в пятнадцать, ни даже в шестнадцать не имел ничего похожего.

Сверстницы его сторонились, он был мрачным, нелюдимым, всегда отмалчивался, краснел. В переходном возрасте на лице Коли появились прыщи, и он ужасно страдал из-за этого, часто пропускал занятия в школе.

Когда ему исполнилось четырнадцать, он впервые сумел по-настоящему дать сдачи Артему. А в пятнадцать вдруг выяснилось, что угловатый застенчивый парень превратился в сущую пантеру. Его манера внезапно кидаться в ноги обидчику, сбивая его на землю, поражала всех, кто с ним общался. Коля был небольшого роста, подвижный, энергичный. Несмотря на замкнутый характер, он был первым в любой драке, в любой потасовке. Мать даже несколько раз вызывали в школу. Коля не хотел никому признаваться, что стыдился своей матери, стыдился ее специфического запаха, ее глупого и доброго лица, ее толстых пальцев, раздавленных грудами белья.

После каждого появления матери в школе ребята его дразнили, и он снова бросался на обидчиков, не считаясь ни с их численностью, ни с их возрастом.

Артему к тому времени исполнилось восемнадцать лет, и его забрали в армию.

Провожая старшего сына, мать даже всплакнула. А у Коли появились уже новые заботы. Рядом с домом был организован клуб культуристов, куда ходили качать мышцы все соседские ребята. Худой, часто недоедающий Коля был идеальным «материалом» для работы. За год он вырос на восемь сантиметров, раздался в плечах, почувствовал себя увереннее и сильнее. Еще через год он выглядел уже как настоящий атлет. Мать не могла нарадоваться на своего сына.

А потом в их жизни появился Кошкин. Он пришел к ним в клуб, хромая, насмешливо глядя на всех циничными, чуть прищуренными глазами. Когда он увидел Колю, глаза его вспыхнули. Он сделал шаг вперед.

— Ты, — сказал Кошкин, убирая палку, на которую опирался, — нападай на меня.

— Я инвалидов не бью, — грубо ответил Коля и в ту же секунду, получив подсечку, оказался на полу.

— Ах ты гнида, — вскочил он и бросился на обидчика. Но Кошкин легко увернулся, а Коля отлетел к стене, разбив себе нос. В третий раз он поднялся, размазывая кровь по лицу, поднялся, твердо решив покончить с этим типом, неизвестно как появившимся в их подвале. Он бросился на него, пытаясь использовать свой обычный трюк — схватить обидчика за ноги, — и получил такой удар ногой, что оказался на полу. Незнакомец остался доволен.

— Молодец, — сказал он, — из тебя выйдет толк.

Через три дня Колю пригласили в клуб «Прометей». Там уже собралось человек сорок мальчишек, отобранных со всех соседских дворов. Некоторые были известны всей округе. Коля даже поежился, когда узнал имена некоторых из них. Это были известные дворовые заводилы. Но Кошкин обломал всех. Кто не ломался, уходил.

Кто сопротивлялся, того ломали.

Через несколько месяцев Кошкин отобрал двадцать пять человек и начал проводить с ними индивидуальные занятия. К тому времени какой-то неизвестный банк купил им пустующий дом рядом с клубом, и у каждого из них появились свои комнаты. Теперь это было место, где они собирались. В семнадцать лет у Коли наконец появилась девушка. Он не поощрял шуточки ребят и никогда не рассказывал о своих отношениях с девушками. Никто бы не поверил, что у Коли до сих пор не было первого опыта, и его отношения с Наташей были чисто платоническими. Дважды или трижды он пробовал проявить себя настоящим мужчиной. Но каждый раз девушка плакала, он торопился, делал ей больно и затем успокаивался, не решаясь повторить свой печальный опыт. Все это кончалось тем, что ее рука опускалась ниже, она припадала к его груди, и он получал хотя бы частичное высвобождение от душившей его энергии.

Но на самом деле ему было стыдно, что в семнадцать лет у него ничего не получается. И Коля никому не рассказывал о своих неудачных опытах общения с девушками. Один раз его даже взяли с собой к проституткам. Но он был зажат, скован, а когда дошло до главного, просто сбежал, почувствовав запах дешевого одеколона, так явно напомнивший ему запах грязного белья.

Но вот вернулся из армии Артем. Он пришел совсем другим человеком. От его прежнего добродушия не осталось и следа. Теперь это был мрачный, вечно куривший молодой человек, который часами сидел на табуретке, уставившись в одну точку.

Все его попытки устроиться на работу ни к чему не привели, и Кошкин пообещал помочь Артему с устройством.

К тому времени среди отобранных Кошкиным ребят произошел еще один отбор.

На этот раз более суровый. Из двадцати пяти отобрали двенадцать человек, которые стали заниматься по особой программе. Коля уже стал заместителем руководителя группы. Руководителем же в их группе единогласно был избран Павел, обладавший феноменальной способностью переносить любую боль. Павел, казалось, был сделан из особого материала. Когда однажды стекло разрезало ему руку, он перевязал рану и терпел до самого вечера, не сказав никому ни слова. Для Павла не существовало авторитетов, за исключением Кошкина, который стал для него настоящим примером для подражания. У Павла был тяжелобольной отец, не выходивший из дома. Матери своей он не помнил, она умерла, когда мальчику было пять лет… И подсознательно он винил свою покойную мать за то, что оставила его одного, осуждал и своего больного отца, ставшего сапожником и чинившего обувь всей улице; из-за него приходилось драться с соседскими ребятами, дразнившими Павла всякими обидными прозвищами.

Впрочем, в их группе вообще не было ребят из благополучных семей. Это иногда удивляло Колю — казалось, кто-то специально их отбирал. У каждого из них была своя трагедия в доме, свое одиночество, своя боль — рана, которую нельзя бередить. У доброй половины ребят не было отцов, у двоих — матерей; причем если Павел жил с больным отцом, то парень по имени Славик жил у тети. Его родители погибли в автомобильной катастрофе, и сестра матери взяла его на воспитание, благо была старой девой.

Кошкин не любил много говорить. Он показывал и требовал повторить за ним каждое движение. Лишь однажды он взорвался — когда вместе с несколькими ребятами шел по бульвару и увидел девочек с двумя ухажерами — те сидели на лавочке. Девицы были явно местные. На них были совсем коротенькие мини-юбки, и они смеялись шуткам долговязых кавказских парней, не скрывавших своего повышенного интереса к двум малолеткам. Девчонкам было лет шестнадцать-семнадцать, парням — по двадцать с лишним. И хотя все сидели на скамейке и мирно беседовали, Кошкина это почему-то задело.

— Суки, — громко сказал он. — Б… продажные.

Девочки в испуге переглянулись, не понимая, кого хромой имеет в виду. А Кошкин изрек еще кое-что, после чего у кавказцев вытянулись физиономии; девушки же покраснели до корней волос.

— Ты кто такой? — вскочил один из парней. — Уходи отсюда, инвалид.

Палочка, на которую опирался Кошкин при ходьбе, часто вводила многих в заблуждение. Казалось, этого человека можно толкнуть — и сбить с ног. Но толкать Кошкина не рекомендовалось никому. Первый парень бросился на него, но тотчас же отлетел к скамейке. Второй попытался ударить Кошкина — и оказался на земле. Кошкинские ребята хотели вмешаться, но тот крикнул:

— Не лезьте! — И ребята замерли, зная, что наставник ничего не повторяет дважды.

Это была даже не драка — побоище: двое молодых кавказцев против офицера спецназа, пусть даже и хромого. В какой-то момент один из парней вытащил из кармана нож, что и решило его судьбу. Кошкин не просто отнял нож, он избил обоих до потери сознания — переломал им ребра, изувечил лица, отбил почки, словно вымещал на этих «пришельцах» всю свою ненависть к «черным», когда-то лишившим его стопы. И хотя стопу Кошкин потерял в бою, когда выстрелом из миномета его ранило в ногу, он тем не менее не скрывал своей ненависти к «черным», из-за которых закончилась его карьера военного.

Прохожих, пытавшихся унять разбушевавшегося спецназовца, не подпустили ребята. Лишь когда оба кавказца лежали на земле без движения, Кошкин наконец успокоился. Он погрозил кулаком обезумевшим от страха девочкам и сказал:

— Пошли отсюда. — После чего повернулся, поднял свою палочку и зашагал по аллее — герой в глазах окружавших его ребят.

С этой минуты ненависть к «черномазым» овладела душами кошкинских ребят.

Теперь они охотились за каждым кавказцем, появившимся на их улицах. Нет, они не брили черепа, как фашиствующие молодчики, не катались в черных кожанках на мотоциклах — просто помнили установку: любой «черный» это не просто враг; это насильник, покушающийся на честь русских женщин, это хитрый торгаш, обманывающий москвичей на рынках, это враг, убивающий русских парней. И они мстили «врагам».

Несчастные приезжие часто даже не понимали, за что их бьют. Один раз, правда, вышла осечка. Выяснилось, что они избили итальянца, которого приняли за грузина. Итальянское посольство выступило с гневным заявлением, участковый несколько дней собирал «объяснительные», но потом Кошкин отправился в милицию и все уладил. Другой раз оказалось, что парни избили архитектора, имевшего московскую прописку, но оказавшегося, на свою беду, осетином. Эта ошибка стала для ребят уроком. Теперь они не бросались на каждого прохожего, а выясняли, куда он идет, откуда приехал, с кем встречается и почему. Среди смуглых людей могли оказаться и москвичи, а также граждане других государств — таких они не трогали. Били только «людей кавказской национальности», «чуреков» — тех, что из среднеазиатских республик, и негров. Арабов почти не трогали, вьетнамцев и китайцев отпускали, надавав им тумаков и отобрав весь товар.

Коля помнил тот день, когда Кошкин отобрал еще пять человек. Среди них были Павел, а также Славик, здоровенный парень, на вид гораздо старше своих семнадцати. Кроме того — Тарас и всегда ироничный и дерзкий Роман, уже имевший судимость. Пятым оказался Коля. Кошкин повез их в своей машине за город и объявил, что хочет провести с ними специальные занятия.

Этот день Коля вспоминал с восторгом. Кошкин отвез их на полигон, где переговорил с каким-то прапорщиком. «Прапор», даже выдал им оружие и разрешил потренироваться. Лучшим стрелком оказался Роман, впрочем, он и раньше стрелял в тире лучше всех. Худшим был Тарас, но Кошкин пообещал заняться с ним по индивидуальной программе.

Они возвращались домой счастливые, переполненные впечатлениями. Кошкин слушал разговоры ребят, молча глядя на дорогу. Несмотря на свою ногу, он водил машину очень прилично. Именно тогда Кошкин впервые сказал:

— Через две недели у нас серьезное дело, ребята.

— Какое дело? — спросил сидевший впереди Тарас; его, как самого мощного, сажали обычно рядом с водителем. Остальные четверо устраивались на заднем сиденье.

— Устроим небольшое представление, — сквозь зубы проговорил Кошкин.

— Какое представление? — не унимался Тарас.

— Узнаешь, — глянул в его сторону Кошкин.

И Коля понял: все решено. Но он еще не знал, что за день до того события в их семью придет горе.

Через десять дней Кошкин собрал всех пятерых: он долго рассказывал о том, почему «наши» проиграли в Грозном. Ребята не понимали, почему Кошкин все это рассказывает, а он не объяснял — просто рассказывал; и ненависть, которую он не скрывал, была в каждом его слове. А потом он попросил Колю передать брату, чтобы тот зашел к нему за билетами. К этому времени Артем уже работал в какой-то закупочной компании, открытой «Порт-банком», — устроился по протекции Кошкина.

Как-то вечером Артем принес домой билеты и сообщил, что уезжает в Воронеж.

А на следующий день мать стирала белье, когда вбежавшая соседка закричала:

— Слышала, что случилось? В Воронеже чечены опять взрыв устроили! Народу побили…

— Ужас какой, — подняла голову мать, продолжая стирать.

Она никак не связывала поездку сына в Воронеж с прогремевшим там взрывом.

А три часа спустя приехал Кошкин и привез печальное известие. Артем ехал со своим коллегой в том самом вагоне, который взорвался. Сослуживец вышел в ресторан, и в этот момент грянул взрыв. Артема узнали по ботинкам.

На вой матери собрались все соседи. Каждый вспоминал, каким хорошим парнем был Артем, каким хорошим сыном. Мать, охрипшая от криков, сидела на стуле, отрешенно глядя перед собой и сложив натруженные руки на коленях. Она словно окаменела от страшного горя, обрушившегося на нее. Коля же не знал, что делать.

С одной стороны, хотелось плакать, с другой — душило сознание собственного бессилия.

— Выйди, — подтолкнул его Кошкин. — Поговорить нужно.

Они вышли на улицу. Рядом стояли ребята. Некурящий Роман нервно кусал губы. Остальные курили.

— Что будем делать? — спросил Кошкин.

Парни молчали.

— Опять отмалчиваться будем? — усмехнулся Кошкин. — Пусть они нас взрывают, режут, пусть наших баб насилуют, а мы молчать будем?

Ребята не смотрели друг на друга. Говорить было не о чем. Все жалели Артема.

— Нужно показать им, что мы тоже так сможем, — вдруг предложил Славик. — Нужно им показать…

Коля заметил, что Кошкин одобрительно кивнул.

— А ты, ты что думаешь? — обратился он к Николаю.

— Надо, — согласился тот.

— Сегодня вечером у нас в клубе, — с загадочным видом проговорил Кошкин. — Покажем черномазым, где раки зимуют. Я что-нибудь придумаю. Мы, конечно, не звери, но что-нибудь придумаем. И о себе тоже пора подумать, ребята. Не вечно же вам куковать в этом клубе.

 

Глава 26

Не добившись ничего от Левитина, Дронго решил сам заняться подарком, то есть особняком. Ему хотелось собственными глазами посмотреть на этот «домик» в две тысячи квадратных метров, стоивший всего сто тысяч долларов. Именно поэтому он поехал по указанному в записях Звонарева адресу, поехал, рассчитывая хоть отчасти удовлетворить свое любопытство.

Здание находилось на тихой улице, и Дронго отпустил машину, решив пройти оставшуюся часть пути пешком. Здание, явно отремонтированное, он увидел еще издали. И обратил внимание на красивую вывеску — она одна стоила никак не меньше тысячи долларов. Дронго остановился в изумлении. Получалось, что Тетеринцев не просто альтруист, а почти святой. В ремонт было вложено никак не меньше ста — ста пятидесяти тысяч долларов, не считая американских кондиционеров и охранных систем вокруг здания — это тоже влетело в копеечку.

Дронго заметил и две камеры, висевшие у дверей, и ухоженный газон вокруг здания, и даже модные «стеклопакеты», которые были вставлены в оконные проемы во время капитального ремонта.

Он обошел здание. Похоже, что Тетеринцева всерьез беспокоили проблемы воспитания молодежи. Камеры над дверью, конечно же, функционировали, и он понял, что долго здесь оставаться нельзя. Дронго окинул взглядом окна. Странно, что решетки и на втором этаже… У входной двери сигнализация, отметил он.

Кроме камер, установлена особая система оповещения. Интересно, чем они занимаются в своем клубе, если установлена такая система сигнализации?

Дронго повернулся и пошел в другую сторону. Клуб «Прометей» и «Порт-банк», повторял он про себя. Какая связь между Тетеринцевым и этими ребятами? С какой стати такие королевские подарки? И зачем Звонарев приезжал сюда готовить свой очередной репортаж? Если только для того, чтобы описать благородство Тетеринцева, то непохоже. Судя по рассказам, Звонарев совсем не такой человек.

Если он сумел продать картины своего будущего тестя, заработав на этом десять тысяч долларов, то вряд ли является поклонником дарителя-альтруиста. Скорее всего Звонарев собирался написать нечто иное. Но что именно? А если не собирался, то почему так интересовался именно этим клубом? Даже хотел узнать в мэрии, каким образом регистрируются подобные клубы.

В записях Звонарева есть номер мобильного телефона депутата Тетеринцева.

Может, стоит попробовать? — подумал Дронго. Конечно, легко себе представить, как бы действовал на его месте другой суперагент. Он бы выбил стекло, перепилил решетку, проник в здание и раскрыл бы все тайны клуба. Но такое бывает только в кино или в романах. На самом деле лезть в клуб, где установлена самая совершенная система охраны, — верх безрассудства, и Дронго это прекрасно понимал.

Часы показывали уже одиннадцатый час, когда он приехал домой и, отыскав телефон Тетеринцева, позвонил ему. На третий звонок Тетеринцев отозвался.

— Кто говорит? — проворчал он. Очевидно, на его аппарате высвечивался номер звонившего.

— Добрый вечер, — поздоровался Дронго.

Он слышал музыку и смех. Очевидно, Тетеринцев находился в ресторане либо в гостях.

— Кто говорит? — снова спросил депутат.

— Мне нужно с вами встретиться, — ответил Дронго. — Я эксперт, занимаюсь вопросами безопасности.

— Безопасности — чего? — рявкнул Тетеринцев.

— Человеческих жизней. Меня обычно называют Дронго, может, слышали про такого?

— Какой Дранго? — не понял Тетеринцев. — Вы югослав?

— Не совсем. Я хотел бы с вами поговорить…

— Завтра! — перебил Тетеринцев. — Завтра позвоните мне в офис. Кстати, откуда у вас мой телефон?.

— Мне дал ваш номер Звонарев, — ответил Дронго. И тотчас же услышал тяжелое дыхание Тетеринцева. Даже музыка стихла, до того звучавшая где-то в другом конце помещения. Очевидно, он жестом показал, чтобы ему не мешали говорить.

— Как вы сказали? — с напряжением в голосе проговорил Тетеринцев. — От кого вы получили номер моего телефона?

— От журналиста Звонарева. Вы знали такого корреспондента «Московского фаталиста»?

Дронго почувствовал, что Тетеринцев нервничает. Сказать «нет» он не мог — понимал, что его контакты с погибшим журналистом могли быть зафиксированы.

Признать, что встречался с ним, — значит, подставить себя, ведь журналист погиб.

— Я немного его знал, — нашел выход из трудного положения Тетеринцев.

— Мы были с ним близкими друзьями, — вдохновенно импровизировал Дронго. — И я бы очень хотел завтра поговорить с вами.

— Вы сказали завтра?.. Давайте сегодня, — неожиданно предложил депутат. — Завтра у меня куча дел.

— Сегодня?.. — изумился Дронго. — Вы хотите сказать, что можете встретиться со мной сегодня?

— Да, могу, — подтвердил Тетеринцев. — Приезжайте ко мне прямо сейчас. — Он назвал свой московский адрес. — Если у вас такое важное дело я смогу вас принять. У политиков не бывает нормированных рабочих дней. Впрочем, и ночей, — пошутил он. — Вы с машиной?

— Найду, — ответил Дронго.

Он подумал, что напрасно пошел к Левитину. Нужно было дождаться Машкова.

Судя по всему, депутат Тетеринцев — довольно интересный собеседник, если соглашается покинуть вечеринку и встретиться в полночь с незнакомым человеком.

И только потому, что незнакомец назвал фамилию погибшего Звонарева.

Любопытно, подумал Дронго, вызывая водителя, частенько выполнявшего его наиболее деликатные поручения. Уже через полчаса Дронго подъехал к дому, в котором жил Тетеринцев. Это был не обычный «гостевой» дом, построенный для депутатов. Это был элитарный дом в центре города, со всеми службами жизнеобеспечения, с охраной, которая размещалась по всему периметру высокой стены, окружавшей строение.

В этой «девятиэтажке» жило много известных бизнесменов и политиков, способных приобрести столь престижное жилье. Впрочем, у Тетеринцева было несколько квартир в столице. Эту, семикомнатную, он купил за полтора миллиона долларов и пользовался ею только для «полуофициальных» приемов, на которые собирались друзья, красивые женщины и музыканты. Музыкантов обычно вызывали из ближайшего ресторана, женщин — по телефону, а друзья были не настоящие и вечно недовольные. Некоторые завидовали Тетеринцеву, некоторые презирали его, кое-кто боялся, иные же приходили «просто так».

Тетеринцев прекрасно все понимал. Но продолжал приглашать к себе гостей, вызывая еще большую зависть одних и презрение других. Услышав фамилию Звонарева, он подал знак музыкантам, чтобы прекратили играть. Ему казалось, что до завтрашнего дня уже ничего неожиданного не случится. Все было подготовлено, сделано, как нужно. И вдруг этот дурацкий звонок, почти в полночь. И откуда он взялся, этот непонятный друг Звонарева?

Два часа назад Тетеринцеву позвонил Ветров. Все получилось, как они планировали. Сначала «этот кретин» нажал нужную кнопку в поезде и взорвал себя вместе с несколькими пассажирами, среди которых только один по-настоящему интересовал Ветрова и Тетеринцева. Потом Ахмад запаниковал и решил сразу получить свои деньги. Собственно, они так и предполагали. Ветров был хорошим психологом — все верно рассчитал. Машины встретились на Коровинском шоссе, и Ахмад со своими охранниками отправился к праотцам. Не знали эти несчастные идиоты, что в «Мерседесе» Ветрова, за тонированными стеклами, сидит киллер с гранатометом в руках. Как они могли об этом узнать? В общем, попался Ахмад на уловку Ветрова. Теперь, кроме Тетеринцева и Ветрова, никто не знал ни подробностей взрыва газа на Малой Бронной, ни подробностей взрыва в Воронеже.

Но правоохранительные органы могли обратить внимание на одно обстоятельство, а именно: кто находился рядом с чемоданчиком? И могли сделать соответствующие выводы. От их выводов, разумеется, все равно ничего не зависело, но все же подставляться депутату не хотелось. На следующее утро операция должна была начаться по заранее разработанному плану.

Тетеринцев поднялся и прошел в свой кабинет. Уселся в кресло. Вспомнив про незваного гостя, поднял трубку и набрал номер сотрудников охраны.

— Ко мне сейчас придет гость, пропустите его, — приказал он.

— Как его фамилия? — спросил охранник.

— Понятия не имею, — проворчал Тетеринцев. — Откуда мне знать, как его фамилия?! — закричал он. — Это вы должны узнавать его фамилию.

Немного успокоившись, он сказал:

— Он называет себя Дронго.

— Как? — не расслышал охранник.

— Идиот! — Тетеринцев бросил трубку. Потом закричал на весь дом:

— Юрлов!

Его второй водитель появился, словно из-под земли вырос.

— Спустись вниз. Сейчас ко мне должен приехатъ некий типчик. Я не знаю, кто он такой. Назвался то ли «Дронго», то ли «Дранго». В общем, сам все выяснишь. Если он не сумасшедший, приведи его к нам. — Немного подумав, Тетеринцев добавил:

— И проверь — чтобы прошел без оружия.

— Ясно, — кивнул Юрлов.

Когда он вышел, Тетеринцев снова схватился за телефон. Набрал номер.

— Да, — услышал он сонный голос Ветрова. Это его почему-то успокоило. Если бы что-то произошло, полковник не отправился бы спать.

— Извини, — пробормотал он, — я не хотел тебя будить. Как у вас дела?

— Уже ночь, — проворчал Ветров. — Пораньше не мог позвонить? У меня завтра… очень тяжелый день.

— Ладно, ладно, я просто так позвонил. Вернее — чтобы выяснить.

— Кретин, — произнес Ветров, бросая трубку.

И это еще больше понравилось Тетеринцеву. Нет, ничего страшного не случилось. Если бы случилось, Ветров не стал бы называть его «кретином». Сам бы к нему примчался. Значит, все шло по плану. Но тогда откуда взялся этот неизвестный знакомый Звонарева?

Они поднялись вместе. Юрлов и Дронго. В кабине лифта Юрлов оказался за его спиной, и Дронго испытывал неприятное ощущение: казалось, за спиной стоит убийца, настолько тяжелый взгляд был у встретившего его человека. Но в кабинет Тетеринцева он вошел один. Юрлов остался на пороге, чтобы никого не впускать.

Хозяин не любил беседовать в шумной компании.

— Добрый вечер, — сказал Дронго, входя в кабинет.

— Здравствуйте, — отрывисто бросил Тетеринцев. — Садитесь. — Он указал на кресло, стоявшее у стола. Кабинет был выполнен «в стиле Версаче», полюбившемся новой московской буржуазии. Занавески, диван, кресла, подушки… Знаменитый узор покойного итальянца украшал даже письменный стол.

— Вы и есть знакомый Звонарева? — криво улыбаясь, спросил Тетеринцев.

— Думаю, что да. А вы, вероятно, депутат Тетеринцев, с которым он встречался за неделю до смерти.

— Этого я не помню, — заявил Тетеринцев.

— В самом деле?

— Не помню, когда именно мы встречались. Может, это было за месяц до его убийства…

— Не беспокойтесь, за неделю. Я проверял.

— Очень хорошо, — поморщился хозяин кабинета. — Так почему же вы пришли?

Что вам нужно?

— Вы ведь встречались с ним, так?

— Да, встречался, — проворчал Тетеринцев. — Да, я действительно с ним встречался. Но я ежедневно встречаюсь с десятками журналистов. У меня такая профессия. Я обязан с ними встречаться.

— Понимаю. Конечно, обязаны. О чем вы говорили, можете вспомнить?

— Нет, не могу. Послушайте, вы позвонили мне и сказали, что вы его друг.

Тогда вы должны мне рассказать, о чем мы говорили. Он ведь вам передал содержание нашего разговора?

Тетеринцев вытащил из ящика стола сигареты «Картье», щелкнул платиновой зажигалкой и окинул гостя взглядом триумфатора.

Дронго помолчал несколько секунд, потом вполголоса произнес:

— Конечно, передал. Вы говорили о вашем «Порт-банке», который облагодетельствовал «Прометей-клуб».

Депутат поперхнулся дымом и надрывно закашлял.

— Принести вам воды? — участливо осведомился Дронго.

— Нет, — все еще кашляя, прохрипел Тетеринцев.

Загасив недокуренную сигарету, он достал другую и еще целую минуту приходил в себя. Дронго же терпеливо ждал. Наконец спросил:

— Вы часто проявляете такую щедрость?

— Нет! — выкрикнул Тетеринцев. — Не часто. Просто мне жаль ребятишек. — Он щелкнул зажигалкой.

И тут Дронго спросил:

— А вам не жаль погибшего журналиста?

На сей раз Тетеринцев не поперхнулся. Он глубоко затянулся и с какой-то угрозой в голосе проговорил:

— У вас все? Или вы хотите испортить мне всю ночь, вспоминая покойников?

— Вы не ответили на мой вопрос, — с невозмутимым видом напомнил Дронго. — Какая связь между вашим банком и молодежным клубом?

— Никакой, — ответил депутат, с ненавистью глядя на гостя. — Почти никакой. Я им всего лишь помогал. Разве запрещено помогать детям?

— Конечно, нет. Но почему именно этим детям?

Тетеринцев с трудом сдерживался. Он не предполагал, что ему устроят такой допрос в полночь, поэтому выпил вечером довольно много. А теперь был вынужден сидеть в своем кабинете и выслушивать гадости от незнакомого человека.

— Захотел — и помог именно этим, — с вызовом ответил депутат. — Еще есть вопросы?

— Есть. В какую сумму обошлась вам покупка дома? Сколько стоил ремонт? В документах вы указали — сто тысяч. Насколько я могу судить, даже ремонт обошелся дороже. Или вы решили заниматься скрытой благотворительностью? А может, вы, как Деточкин, — переводите все деньги в детские дома? — Сарказм гостя был слишком очевиден. Дронго специально говорил «на грани фола» — ведь крайне важна была реакция Тетеринцева.

Депутат вскочил на ноги. Ворованные деньги, пусть даже украденные благородным киногероем, — это оскорбительно! Указывая на дверь, он закричал:

— Вон отсюда, убирайтесь! Я не желаю с вами разговаривать. Убирайтесь отсюда!

Дронго поднялся, молча повернулся и вышел из кабинета. Тетеринцев швырнул свою зажигалку в окно. Потом немного отдышался и заорал:

— Юрлов!

Второй водитель появился в кабинете. Он был, как всегда, спокоен. Увидев его, Тетеринцев распорядился:

— Проследить. Узнайте, кто такой и где живет. Может, это милицейская провокация.

— Сделаем, — кивнул Юрлов, поспешно выходя из кабинета.

— Сволочь, — пробормотал Тетеринцев. — Все настроение испортил.

 

Глава 27

Дронго ехал домой, и вдруг опытный водитель, с которым он часто совершал ночные экскурсии, сказал:

— Похоже, за нами следят.

— Может, тебе показалось?

— Следят, — повторил водитель. — Едут за нами.

— Тогда давай на проспект. Сам знаешь…

— Сделаем, — кивнул водитель, поворачивая направо.

Чтобы нормально жить и нормально работать, он давно купил в Москве еще одну квартиру — с ловушкой для незнакомых с этой системой людей. Дронго входил в дом, поднимался на лифте на свой этаж, входил в квартиру — и исчезал. И невозможно было понять, куда исчез хозяин. Даже если у подъезда дежурили наблюдатели, то и те не видели, как выходил человек, за которым они следили.

Фокус заключался в следующем: дома стояли вплотную, буквой «г». Таким образом, Дронго, купивший две смежные квартиры, переходил из одной — в другую. Появляясь в одной квартире, он исчезал в другой, после чего выходил в соседний двор, где его совсем не ждали.

Конечно, рано или поздно наблюдатели догадывались, в чем дело, но в первый раз — почти никто. И теперь, убедившись, что ехавшая за ними «Волга» и не думает отставать, Дронго попросил водителя отвезти его именно на ту самую квартиру с «сюрпризом».

— Только я вылезу, сразу уезжай, — напомнил Дронго. — Гони не останавливаясь. И смени машину. Эту оставь в гараже, возьми другую и подъезжай с другой стороны дома. В общем, как обычно.

— Сделаю, — кивнул водитель.

Все получилось, как задумал Дронго. Машина затормозила у подъезда, а несколько секунд спустя скрылась за углом соседнего дома. Когда подъехала «Волга», Дронго уже запирал за собой дверь подъезда. Преследователи, сидевшие в машине, негромко выругались.

— Ни ночью, ни днем нет покоя, — проворчал Юрлов, потянувшись к телефону.

Набрал номер и сообщил Тетеринцеву:

— Мы около его дома. Он приехал и отпустил машину.

— Номер машины запомнили?

— Конечно, — ответил Юрлов, покосившись на сидевшего рядом Бондаренко.

— Какой адрес? Улица и номер дома? Я сейчас попытаюсь выяснить, в какой квартире он живет. Черт возьми, не знаю фамилии… Дронго или Дранго. По таким данным в милиции адреса не дадут. Сколько этажей в доме?

— Двенадцать. И на каждом, наверное, по две-три квартиры, — сказал Юрлов.

— Ладно… Вы мне завтра понадобитесь свежими. Поэтому сейчас пришлю машину с ребятами, пусть за вас подежурят. Опишите им вашего типчика. Хотя — нет. Я пришлю кого-нибудь из ребят, пусть сменят Бондаренко, он завтра утром будет нужен. А ты, Юрлов, оставайся. Можешь заночевать в машине. Я пришлю тебе подмогу. Двоих ребят. Только не упустите этого типа. Чтобы он утром никуда не отправился.

— А если отправится? — спросил Юрлов.

— Засуньте его в багажник! — заорал Тетеринцев. — Только без лишнего шума.

Как хочешь действуй, хоть машиной его дави, но чтобы завтра он на улицу не выходил. До вечера.

— Так мне до завтрашнего вечера здесь торчать? — не поверил Юрлов.

— Не устраивает? — спросил Тетеринцев. — Тогда вылезай из машины, отдай ключи Бондаренко и уматывай. Мне такие водители не нужны.

— Я только спросил, — пробормотал Юрлов.

— Так-то… Умник нашелся. Надо будет три дня сидеть — посидишь!

— Раз надо, то надо, — произнес Юрлов.

— Ты мне одолжений не делай. — Тетеринцев, похоже, завелся. — Ты мне одолжений не делай! — заорал он, бросая трубку.

— Совсем с ума сошел, — сказал Юрлов. — Орет как недорезанный.

— Волнуется, — усмехнулся Бондаренко. — Всего бояться стал. После смерти этого журналиста он такой пугливый — я его давно таким не видел.

— Вот-вот. И все время кричит, будто спокойно говорить не может.

— Конечно, не может. Этот журналист чуть все дело не испортил. Сразу в «Прометей» полез и Кошкина увидел. Хорошо, что ничего написать не успел.

— Он бы все равно ничего не узнал.

— А если бы узнал? Там такие люди, что не только нам, но и нашему шефу головы бы поотрывали. По всей Москве отстреливали бы, как бешеных собак.

Думаешь, кто-нибудь за нас вступится? Да никогда в жизни. Так что наш шеф все делает правильно. Если завтра с этими спортсменами все получится, мы с тобой разбогатеем.

— Это мы завтра вечером узнаем.

— А я и сейчас знаю. С ребятишками проблем не будет. Поэтому шеф в меня верит. Завтра я ему нужен. А послезавтра, если все нормально пройдет, мне уже никто не понадобится. Всех пошлю подальше и заживу как человек.

— А я уеду, — вздохнул Юрлов. — К своим уеду, в деревню.

— Навсегда? — ухмыльнулся Бондаренко.

— Почему навсегда? На месяц-другой… А потом вернусь. Хозяин обещал каждому по сто тысяч. За эти деньги я в Москве такой кооператив открою — закачаешься.

— Кооператив, кооператив… Ты только об этом и думаешь, — почему-то разозлился Бондаренко. — Что он тебе сказал? Нам здесь всю ночь куковать?

— Нет. Он пришлет двух ребят мне на помощь. А ты поезжай домой. Он говорит, ты ему завтра понадобишься.

— Само собой, — сплюнул на асфальт Бондаренко. — Когда гадость какая-нибудь или дерьмо чужое нужно расхлебывать, сразу меня зовут.

— Давай поменяемся, — разозлился Юрлов. — Думаешь, мне приятно сидеть здесь всю ночь? Он говорит: упустишь этого типа, я тебе голову оторву. До завтрашнего вечера приказал сидеть. А если я в туалет захочу?..

— А ты под себя, — хохотнул Бондаренко.

— Иди ты… — огрызнулся Юрлов.

— Чего дергаешься? — улыбнулся Бондаренко. — Он ведь ничего особенного не сказал… Ну посидишь немного в машине. А если завтра этот типчик выйдет, вы его сразу в машину — и к речке. Подержите под водой минут пять, и все расскажет как миленький. А потом можешь из него шашлык делать.

— Ты его плечи видел? Он выше меня на голову. А если он из нас шашлык сделает?

— Да ладно тебе… У тебя ствол имеется. Да и ребята без «игрушек» не приедут. Как-нибудь справитесь втроем.

Оба даже не подозревали, что весь их разговор слышит Дронго. Войдя в квартиру, он вышел из другого подъезда, завернул за угол и, встав позади машины, метрах в пятидесяти от нее, вытащил принесенный из дома пистолет «RZ» с очень длинным стволом, на который был насажен глушитель. Дронго прицелился в колесо машины и спустил курок. Стрела с миниатюрным микрофоном прилипла к покрышке. Дронго тут же вставил в ухо наушник — слышимость была прекрасная.

«Стрелы», которыми пользовался Дронго, обладали особой удароустойчивостью и намертво прикреплялись к любой поверхности.

Когда Бондаренко сказал, что завтра понадобится шефу, Дронго, улыбнувшись, кивнул. Прослушав разговор, он убрал наушник в карман и пошел к подъезду, где его уже ждала другая машина с тем же водителем. Большая часть гонораров Дронго уходила именно на такие «игрушки», позволявшие ему работать без помех.

Дронго поехал домой. Дорогой думал о разговоре наблюдателей, оставшихся у его «конспиративной квартиры». Если он все правильно понял, Тетеринцев и его люди готовили крупную операцию. Именно поэтому депутат так не хотел, чтобы неизвестный правдолюбец, оказавшийся к тому же другом погибшего Звонарева, выходил завтра из дома. И именно поэтому Дронго должен был остановить преступников. Но даже он, при своей буйной фантазии, не мог предположить, как на следующий день будут развиваться события.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

 

Глава 28

Когда Кошкин подробно изложил свой план, парни даже не поверили, решили, что он шутит. Но Кошкин не шутил. Он ждал реакции ребят, внимательно глядя то на одного, то на другого. Кошкин был убежден, что не ошибся в них. Ведь он занимался с ними столько времени. Готовил их по полной программе. Знал каждого из пятерых. Знал, о чем они думают и о чем мечтают. И все-таки он рисковал.

Если они ему не поверят, значит, он напрасно потратил на них время. Значит, все срывалось: он не получит обещанных денег. Более того: утратит все, что только можно утратить, — потому что веру в себя не купишь за деньги.

Павел был лидером. Поэтому он первым сказал, что согласен. Тарас оглядел всех, тяжко вздохнул и молча кивнул. Коля же упорно молчал. А ведь всем было ясно, что надо отомстить именно за его брата. Показать «чеченам», на что способны русские парни. Поэтому все ждали, что скажет Коля. Но он молчал, очевидно, думая о погибшем брате. Роман только сплюнул на пол и прищелкнул языком. Наконец определился и Славик, самый говорливый из всех. Взглянув на Кошкина, он спросил:

— Оружие настоящее будет или муляжи дадите?

Кошкин рассмеялся с явным облегчением. Возможно, это был самый счастливый момент в его жизни. Он доказал, что еще кое на что годен. Теперь нужно готовиться. Когда ребята ушли, Кошкин вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер и произнес только одно слово:

— Порядок.

Человек на другом конце его понял. И тотчас же позвонил на какой-то склад, где стояли грузовые машины. Он тоже произнес лишь одно слово:

— Порядок.

Два грузовика выехали ночью, выехали, разрезая тьму лучами фар.

Кошкин в эту ночь не спал — смотрел на часы и ждал звонка. Ровно в четыре утра ему позвонили.

— Порядок, — раздался голос в трубке.

В половине пятого все ребята собрались у клуба. Кошкин подъехал на «Жигулях», и вскоре они уже направлялись в сторону Дмитровского шоссе. Пока ехали, никто из ребят не проронил ни звука. В половине шестого они были на месте. Кошкин первым вылез из машины. Подошел к грузовику, стоявшему на обочине дороги. О чем-то поговорил с водителем. Тот кивнул и указал на кузов.

— Залезайте, — приказал Кошкин, повернувшись к ребятам.

Все пятеро полезли в кузов. Некоторое время спустя послышались их восторженные восклицания.

— Где чемодан? — спросил Кошкин.

Водитель прошел к кабине грузовика и достал черный кожаный «дипломат».

Протянул его Кошкину.

— Передай, что мы начинаем, — сказал Кошкин.

— Парни вас прикроют, — кивнул водитель.

На обочине стоял лишь один грузовик. Другой свернул к международному аэропорту, — видимо, так и было задумано. В шесть пятнадцать Кошкин набрал телефонный номер.

— Порядок.

Минуту спустя пятеро парней вылезли из кузова с сумками в руках. Кошкин придирчиво осматривал каждого. У Романа он вытащил пистолет из кармана пиджака; при этом ударил его по лицу. Роман засопел, но протестовать не стал.

— Оставить только три сумки, — приказал Кошкин. — Остальные забросить обратно. Даю одну минуту.

Ребята бросились к сумкам. Ровно через минуту на обочине дороги стояли три сумки. Кошкин оглядел их, кивнув.

— Садитесь, — приказал.

Забросив сумки в багажник, парни забрались в «Жигули». Кошкин сел за руль.

Взглянул на ребят и усмехнулся:

— С Богом. — Он тронул с места.

И тотчас же водитель грузовика достал из кабины телефон, набрал номер и произнес все то же слово:

— Порядок.

«Жигули» покатились к центру города. К зданию Моссовета на Тверской.

Магазины на главной улице столицы были еще закрыты, но их великолепие бросалось в глаза. Ребята нахмурились, оглядывали витрины. Эти магазины — они были не для них. В такие магазины никогда не заходили их родители. Кошкин изредка посматривал на часы.

— Кажется, немного рановато приехали, — сказал он. — Сделаем круг на всякий случай.

Он повернул налево, объехал кинотеатр «Россия» и выехал на бульвар. Через пятнадцать минут они снова были на Тверской. На этот раз доехали почти до Моссовета. Сонный милиционер окинул машину с ребятами равнодушным взглядом.

«Жигули» затормозили, не доезжая до ограды здания Моссовета, и повернули направо под арку.

Офицер милиции видел сидевших в машине пацанов. Он помнил, что в Москве проходят юношеские игры стран СНГ, и всем сотрудникам милиции приказано оказывать всемерную помощь юным спортсменам.

«Жигули» доехали до конца улицы и повернули налево, огибая сквер, где памягник Низами. Но еще раз повернуть налево, к зданию посольства, им не разрешили. Стоявший там сотрудник милиции предостерегающе поднял свой жезл, и Кошкин надавил на тормоз.

— В чем дело? — спросил милицейский офицер. — Знака не видите? Здесь поворот запрещен.

— Нам всего двадцать метров проехать. — Кошкин указал на автобус, стоявший у дверей гостиницы посольства. — Ребята могут опоздать на самолет.

— Вы в посольство едете? — наклонился к ним офицер. Он тоже получил указание помогать юным спортсменам.

— Да, в украинское.

— Проезжайте. Только не дальше. Дальше въезд воспрещен. — Офицер кивнул в сторону Моссовета.

— Конечно, не дальше, — улыбнулся Кошкин. — Мы прямо тут и остановимся.

Со стороны Вознесенского переулка высились два здания гостиницы посольств Азербайджана и Украины. Второе находилось ближе к Моссовету, но оба здания как бы вытянулись в одну линию, примыкали одно к другому.

Кошкин затормозил у гостиницы украинского посольства. Развернулся. Утер ладонью пот со лба.

— Все, — сказал он. — Пока все в порядке. У здания гостиницы азербайджанского посольства стоял «Икарус», — очевидно, в ожидании юных спортсменов.

Вскоре из гостиницы начали выходить дети с огромными сумками и чемоданами.

Их было много, десятка три, может, больше. Они шумели и смеялись, словом, вели себя как нормальные дети десяти-четырнадцати лет. Взрослых почти не было, если не считать двоих мужчин и рыжеволосой женщины неопределенного возраста, в очках, коротко стриженной. Она постоянно что-то кричала, кого-то искала и что-то проверяла.

— Главная, — сказал Кошкин, кивая на нее. — Разумеется, крашеная.

Дети входили в автобус, рассаживаясь по местам. Основную часть вещей загрузили в багажные отсеки. Некоторые из юных спортсменов взяли с собой в салон автобуса сумки и рюкзаки.

— Быстрее, — торопила их рыжеволосая, разумеется, крашеная.

— Эльмира Мамедовна, мы не взяли журнал, — подбежали к ней две девочки.

— Быстрее принесите, — кивнула наставница.

Из дверей посольства вышли еще несколько мужчин. Среди них выделялся невысокий, среднего роста, седовласый господин. Он что-то с улыбкой говорил Эльмире Мамедовне, а она то и дело кивала головой.

— Кто это? — спросил Тарас у Кошкина.

— Их посол, — ответил Кошкин, глядя на стоявшего в нескольких метрах от него посла.

— Может, мы его лучше… заберем? — спросил Роман.

Кошкин нахмурился.

— Нужно было тебе еще и по шее дать, — проговорил он с сожалением в голосе. — Я же предупреждал: никакой самодеятельности. Кому твой посол нужен?

Что ты с ним будешь делать? Нас сразу передавят, как мух, ты и опомниться не успеешь. Сиди и молчи.

Коля смотрел на посла Азербайджана. В его представлении все «черные» были одинаковые. Все они торговали на рынках, приставали к девочкам и убивали российских солдат в Чечне. Все они ненавидели русских, уверял Кошкин. А он, конечно, знает, что говорит. Ему оторвало ногу в Чечне, он воевал. Стоявший неподалеку посол громко смеялся, и Николай невольно сжал кулаки. Азербайджанцы, грузины, армяне, чеченцы — все были для него непонятными чужаками. Он не видел разницы между осетином и лезгином, между абхазцем и грузином. Все они «оттуда».

И все они воевали против его страны. А кто-то из них подложил бомбу и убил Артема.

Дети постепенно заполнили автобус. Один из мужчин прошел на место водителя. Другой, поднявшись, сел рядом с ним. Женщина попрощалась с послом. В самый последний момент в автобус успел вскочить еще один мальчик, Коля невольно улыбнулся. Мальчишка тащил шахматную доску — очевидно, забыл ее в своем номере.

— Пора, — сказал Кошкин, поспешно выбираясь из машины.

Посол и окружавшие его люди еще стояли у входа в гостиницу, когда Кошкин подошел к открытым дверям автобуса — шел, хромая сильнее обычного и с усилием опираясь на свою палку.

— Извините, — сказал он, обращаясь к мужчине, сидевшему в первом ряду, — наш автобус опоздал, а мы опаздываем в аэропорт. Вы не могли бы подкинуть и наших пацанов до аэропорта?

— Кого это — ваших? — нахмурился мужчина. Ему было лет сорок. Аккуратные усики, небольшой животик, одутловатое лицо, курчавые волосы.

— Украинскую делегацию. Мы не успели в свой автобус, — улыбнулся Кошкин.

— Не знаю. — Мужчина обернулся и посмотрел на сидевшую в пятом ряду женщину. Спросил:

— Эльмира Мамедовна, можно взять еще несколько человек?

— У нас все в сборе, — сказала она, явно довольная этим обстоятельством.

— Нет. Это не наши. Ребята из украинской делегации, отстали от своего автобуса и просят разрешения доехать до аэропорта вместе с нами.

— Конечно, — ответила женщина. — Пусть. У нас еще есть места. Зовите их скорее. Нельзя оставлять детей…

— Спасибо, — улыбнулся Кошкин. — Ребята, идите, — сказал он, обращаясь к своей команде Парни молча вылезли из машины и взяли сумки из багажника. И так же молча полезли в автобус. Кошкин улыбался стоявшим у здания посольства мужчинам. Он залез в автобус последним, усиленно хромая.

— Кто это? — обратился посол к одному из своих. — Разве это наши?

— Украинская делегация, — объяснил дипломат. — Отстали от своего автобуса.

Посол улыбнулся. Потому что любил детей. Глядя на них, чувствовал себя моложе. Крупный ученый, член-корреспондент Академии наук, он в начале девяностых ненароком влез в политику и получил одно из самых высоких назначений — должность посла Азербайджана в России.

Иногда он жалел, что согласился на это назначение. И не только потому, что оставил науку. Его все время втягивали в политические дрязги. Посол же был порядочный и совестливый человек и именно поэтому часто не соглашался с мнением высоких начальников.

Автобус с детьми уже тронулся с места, но вдруг водитель затормозил — путь преградила милицейская машина.

— Что это, зачем? — испугался Тарас.

Кошкин метнул в его сторону яростный взгляд.

Павел, вытянув ногу, придвинул к себе сумку, но Кошкин молча покачал головой.

— Наши сопровождающие, — пояснил водитель. — Будут нас провожать до аэропорта.

Автомобиль с двумя офицерами милиции развернулся и поехал впереди автобуса. Водитель «Икаруса» закрыл наконец двери и тронулся с места.

Кошкинские ребята переглянулись. Все шло, как было задумано.

Едва автобус отъехал от здания посольства, как из стоявшей рядом машины позвонил Бондаренко, следивший за перемещениями бригады Кошкина.

— Порядок, — доложил он.

— Отгоните его машину куда-нибудь на стоянку, — раздался в трубке голос Малявко.

— Давай, — кивнул Бондаренко своему напарнику, и тот поспешил к «беспризорным» «Жигулям», ключи от которых лежали на сиденье.

Напарник Бондаренко сел за руль и выехал из переулка. Стоявший чуть поодаль офицер удивленно посмотрел вслед машине. Он прекрасно помнил, что за рулем сидел другой. Но, может, так надо? Кому придет в голову угонять в такую рань старый «жигуленок»? Он даже не годится на запчасти, рассудил мудрый офицер и не стал останавливать отъехавшую машину.

 

Глава 29

Он обычно просыпался рано утром. Успевал даже сделать зарядку. Любил принимать холодный душ. В свое время бывший мэр города, впервые избранный, а не назначенный на эту должность, сделал его своим заместителем. Прежний был «моржом» и любил принимать «прохладные» ванны. Это сильно задело его честолюбивого заместителя, и тот решил, что тоже обязан прыгать в прорубь. А затем шеф вице-мэра добровольно оставил свой пост. Этот крупный ученый обогатил мировую экономическую мысль обоснованием «теории взяточничества». Бывший мэр считал, что чиновник не только имеет право, но даже обязан принимать участие в распределении всех материальных благ, находящихся в его распоряжении. Его даже не смущала фраза сатирика о том, что «каждый чиновник имеет то, что охраняет».

Новый мэр учел ошибки прежнего. В первые годы он вообще избегал политики, выставляя себя прирожденным хозяйственником, — брал верх градоначальник «от Бога», который день и ночь заботится о вверенном ему граде. Но политические амбиции иногда проскальзывали, и, несмотря на всю его сдержанность, слишком многие предрекали ему не только участие, но и победу на президентских выборах.

Однако при действующем Президенте, который мог одним взмахом лишить мэра всех московских привилегий, следовало вести себя очень осторожно и деликатно, дабы не раздражать Патриарха. Что, собственно, мэр все время и делал, клятвенно уверяя, что не хочет идти в Президенты.

Справедливости ради нужно отметить, что он был действительно рачительным хозяином, умел наладить жизнь многомиллионного города. Но если в роли мэра он был почти на высоте, то, заняв президентское кресло, мог стать непредсказуемым не только для врагов, но и для друзей. Именно этого опасались многие, в том числе и крупные финансисты.

Что касается врагов мэра, то они крепко его «доставали». Любое происшествие, любой сбой в городском хозяйстве — все подавалось и трактовалось как провал политики мэра. Любой факт раздувался до невозможного, а все успехи, наоборот, замалчивались.

После вчерашнего взрыва газа на Малой Бронной у мэра на душе кошки скребли. За последние полгода третий случай. Или газовщики совершенно разучились работать — или взрывы происходят неслучайно. Следовало тщательно во всем разобраться.

В восемь утра мэр уже объезжал город, замечая недоделки, на которые указывал сопровождающим его чиновникам. Он подумал, что нужно позвонить министру внутренних дел. Тот в последнее время склонялся к поддержке мэра столицы, часто выступал с ним в унисон по разным политическим проблемам.

Поддержкой такого союзника не стоило пренебрегать, и мэр нащупывал контакты с министром, понимая, что должен действовать осторожно, дабы не раздражать остальных власть имущих.

В половине девятого мэр уже сидел в своем кабинете, просматривая документы, подготовленные секретаршей. В девять он позвонил одному из подчиненных и устроил ему разнос. В половине десятого вызвал секретаршу и объявил, что совещание начнется ровно в одиннадцать. И тут раздался телефонный звонок. Взглянув на аппарат, мэр поднял трубку.

— Вы уже знаете, что случилось? — услышал он взволнованный голос министра внутренних дел.

Тот даже забыл поздороваться.

— Опять газ? — побледнел мэр, сжимая в руке трубку.

— Хуже, — выдохнул министр. — Гораздо хуже. В аэропорту Шереметьево террористы захватили автобус с детьми.

Мэр, как ни странно, отреагировал довольно спокойно.

— Нужно срочно спасать детей, — сказал он, подумав о том, что министр мог бы и сам заниматься этим вопросом. Такие проблемы не входили в компетенцию мэрии. У него и своих забот хватало.

— Конечно, нужно, — согласился министр. — Тем более что это ваши дети.

— Как это — мои? — не понял мэр. Он хотел сказать, что его дети находятся дома, с женой — и вдруг осознал весь ужас произошедшего.

— Вы хотите сказать, что это дети, прилетевшие на юношеские игры? — пробормотал мэр.

— Конечно, — ответил министр. — Участники юношеских игр стран СНГ. Мы предупреждали о неблагополучной криминогенной обстановке, но начальник УВД города и мэрия проигнорировали наши предостережения.

— Вы хотите сказать, что виноваты именно мы? — повысил голос мэр.

— Нет, конечно. Но я доложил обо всем Президенту. Он считает, что именно вы должны возглавить штаб по спасению детей. Вместе со мной, — поспешно добавил министр. — В конце концов, они были гостями города.

И вдруг мэр понял, что все время подсознательно боялся именно этого. Его подставили, самым откровенным образом подставили. Президент просто не мог принять подобное решение, ему явно «подсказали». Он не должен был перекладывать ответственность на мэрию. Но ему кто-то успел «нашептать», объяснив, как нейтрализовать основного кандидата в Президенты.

— Когда это случилось? — выдохнул мэр.

— Полчаса назад, — ответил министр. — Я с вами говорю из машины.

— Так вы говорили с Президентом? — спросил на всякий случай мэр. — Вернее, только с ним? — уточнил он свой вопрос.

Министр знал, что у мэра неплохие шансы на избрание. И понимал, что не стоит портить отношения с таким кандидатом. Поэтому он признался:

— Не только. Я говорил и с заместителем главы его администрации. Вы знаете, кого я имею в виду.

— И он посоветовал Президенту поручить мне это дело? — спросил мэр.

— Да, очевидно. Президенту доложили, что дети были гостями мэрии.

Остальное вы знаете.

— Черт возьми, — пробормотал мэр. — Именно этого я и боялся. — Что бы вы мне посоветовали? — напрямик спросил он.

— Для начала приезжайте в Шереметьево. И постарайтесь направить основной поток выезжающих из города машин по другим направлениям. Нам придется подтянуть спецназ, пожарные машины и машины «Скорой помощи».

— Нет! — выпалил мэр.

— Почему? — удивился министр.

— Ни в коем случае, — упорствовал мэр — ни в коем случае. Нельзя допустить, чтобы пострадали дети.

— Это мы понимаем, — согласился министр. — Но нам пока неизвестны условия террористов. Нам пока ничего неизвестно. Кроме того, что автобус с детьми захвачен террористами.

— Сейчас приеду, — мэр положил трубку.

Он уже собирался выйти из кабинета, когда подал голос «тот самый» телефон, звонивший очень редко. То был телефон Президента.

— Слушаю вас… — Мэр тотчас же поднял трубку.

Он назвал Президента по имени-отчеству, потому что прекрасно знал, что только он мог позвонить по этому телефону.

Президент немного помолчал. Потом спросил:

— Вы уже знаете, что произошло?

— Да, да, конечно, — ответил мэр.

— Только что звонил Президент Азербайджана, — с расстановкой говорил властный голос. — Он сейчас находится во Франции, с официальным визитом. И он сказал мне, что поручил своему министру иностранных дел срочно вылететь в Москву. Из Баку уже вылетел их министр внутренних дел. Я дал указание нашим людям. Главное — обойтись без жертв. — Президент несколько секунд помолчал, потом добавил:

— Обязательно без жертв. Пойдем на любые уступки террористам, но сделаем все, чтобы не пострадали дети. Тем более что они — ваши гости.

Мэр стиснул зубы. Но что он мог сказать?

— Помогите министру внутренних дел, — с тяжким вздохом проговорил Президент. — У вас и опыта побольше, и всех людей вы знаете. Я распорядился, чтобы ФСБ подключилось.

— Спасибо за поддержку, — пробормотал мэр.

— И вообще… — продолжал Президент. — Советую проявлять инициативу, побольше самостоятельности. Может быть, когда-нибудь, со временем… вам придется принимать очень ответственные решения.

— До свидания… — Мэр был ошеломлен — ведь последнюю фразу собеседника можно было понимать как намек на возможность занять президентское кресло. Или это угроза? Что он имел в виду?

И тут снова зазвонил телефон. Мэр схватил трубку, уже не ожидая ничего хорошего. И с облегчением вздохнул, услышав знакомый голос.

Звонил министр МЧС. В стране, где каждый день — катастрофа, согласиться на подобный пост может либо идиот, либо герой. Министр МЧС, однако, не был ни тем, ни другим. Он просто добросовестно работал. Но в условиях всеобщего хаоса такая работа — героизм.

— Вы знаете, что произошло? — спросил министр МЧС.

— Уже выезжаю, — мэр вздохнул.

— Мы выслали в район аэропорта мобильный отряд. Мой заместитель уже там. Я подъеду через полчаса.

— Увидимся на месте. — Мэр положил трубку и обернулся, услышав, как скрипнула дверь.

— Машина вас ждет, — сообщила секретарша, входя в кабинет.

Мэр уперся ладонями в столешницу и пристально посмотрел на нее.

— Да, конечно, — кивнул он. — Нужно ехать.

— Звонил начальник гормилиции, просил с вами соединить, но я сказала, что вы уже выехали.

— Правильно сказала. Я ему с дороги позвоню. Если будут важные звонки, переводи на меня в машину. И отмени совещание. Перенеси на завтра.

Мэр направился к двери.

— Ты почему такая грустная? — спросил он неожиданно.

— Скажите… это правда?..

— Ты о чем?

— Автобус с детьми. Говорят, их захватили террористы.

Мэр хотел что-то сказать. Хотел подтвердить, или опровергнуть. Но в конце концов промолчал. И вышел из кабинета.

 

Глава 30

Он не любил вставать по утрам. Как правило, засыпая в четыре-пять часов, он поднимался ближе к полудню, предпочитая утром отсыпаться после ночных бдений. Но в этот день он проснулся пораньше. Часам к десяти. Пройдя на кухню, поставил чайник, включил телевизор, чтобы послушать последние новости, и отправился в ванную — бриться. Уже намылив щеки, услышал сообщение, переданное информационной программой.

— Час назад в Москве захвачен автобус с детьми, прилетевшими на юношеские игры стран СНГ. По предварительным данным, в автобусе находятся юные спортсмены нескольких стран СНГ, предположительно Украины и Азербайджана.

— Спортсмены, — пробормотал он, вспомнив слова Бондаренко, и едва не порезался. — Спортсмены, — повторил он, вытирая щеки. И тут же бросился к телефону. Набрал номер Машкова. Никто не отвечал. Он чертыхнулся и позвонил Левитину. По-прежнему никто не отвечал. Черт возьми, ну должен же он найти кого-нибудь? Возможно, полковник Демидов сможет помочь? Демидов сразу же снял трубку.

— Вы знаете, что произошло? — строго спросил Дронго.

— Это случилось в аэропорту, — ответил полковник. — Наши сотрудники уже там. Вместе с министром.

— Я могу им помочь, — сказал Дронго. — Я знаю, где искать сообщников террористов.

— Что вы сказали? — не поверил Демидов.

— Я знаю, где их искать, — повторил Дронго. — Знаю, где они сейчас находятся.

— Вы серьезно?

— Вы полагаете, я стал бы шутить в подобных обстоятельствах? Мне нужно срочно с вами встретиться.

— Я сейчас приеду к вам, — сказал Демидов. — Только никуда не уходите.

Выезжаю.

Дронго взял магнитофон и поставил запись — разговор Бондаренко с Юрловым.

Действительно, они говорили про спортсменов. А потом Бондаренко сказал, что с детишками должно все получиться. Выходит, они планировали нападение на автобус.

Дронго невольно сжал кулаки.

До приезда Демидова он успел побриться и одеться. Когда появился полковник, Дронго, ни слова не говоря, поставил запись. Демидов внимательно прослушал всю запись. Потом поднялся и кивнул.

— Где они сейчас находятся? — спросил он.

— Я думаю, там, где им приказано находиться. У подъезда, в который я вошел. Там у меня квартира с секретом. Вероятно, они до сих пор меня ЖДУТ.

— Я вызову людей, — решил Демидов. — Возьмем их прямо в машине.

Все получилось именно так. Трое мужчин, сидевших в автомобиле, даже не успели понять, что произошло, когда ринувшиеся на них со всех сторон сотрудники уголовного розыска выволокли их из салона и надели наручники. Двоих молодых оболтусов, подручных Юрлова, сразу увезли в тюрьму. Юрлова же пересадили в микроавтобус и повезли в аэропорт.

По дороге Демидов обратился к скованному наручниками Юрлову:

— У меня нет времени с тобой лясы точить. Давай без глупостей. Твои друзья захватили автобус с детишками. Мне нужно знать, кто и зачем это сделал?

— Какие друзья? — спросил Юрлов. — О чем вы говорите?

— Не понимаешь? — повысил голос Демидов. — Сейчас поймешь.

Он резким движением ударил Юрлова локтем в лицо. Тот вскрикнул и отлетел к стенке; из разбитого носа потекла кровь.

— А теперь, после увертюры, послушай основную музыку, — сказал Демидов, включая магнитофон — запись ночного разговора Юрлова и Бон-Даренко.

Юрлов, раскрыв рот, слушал запись. Он не верил своим ушам. Наконец в растерянности взглянул на Дронго.

— Сволочь… Как же ты… — пробормотал он.

— Будешь слушать всю запись? Или все понял? — спросил полковник. — Учти, у нас мало времени. Если с детьми уже что-нибудь случилось, я тебя по стенке размажу. И поверь: я не шучу.

— Я лицо неприкосновенное, — выкрикнул Юрлов.

— Почему неприкосновенное?

— Я водитель депутата Государственной Думы.

— А я водитель своей жены, ну и что? Тоже, мне — лицо неприкосновенное.

Кончай валять дурака, Юрлов. Ты же умный человек. Пока мы за тобой ехали, мне ребята звякнули. У тебя, говорят, кое-какой опыт общения с нашим братом имеется. Поэтому ты должен все понимать. Я повторяю вопрос: кто и зачем? Только не говори, что не знаешь. Если и сейчас ты не ответишь, последует наказание более серьезное. Я тебе нос сломаю, Юрлов. Обещаю.

— Я ничего не знаю, — прохрипел Юрлов. — Это провокация.

Демидов поднял руку.

— Я тебя предупредил, — сказал он с угрозой в голосе. — Поэтому не обижайся.

— Погоди! — крикнул Юрлов. — Погоди. Это все Бондаренко. Это он все знает.

А я ничего не знаю.

— Кто такой Кошкин? — спросил Демидов.

— Бывший офицер спецназа. Работал в клубе «Прометей».

— Где он сейчас?

— Там, — вздохнул Юрлов, указывая в сторону аэропорта.

— Один из террористов, — понял Демидов.

— Да, один из них, — кивнул Юрлов, сообразив что лучше говорить правду — ведь полковник, судя по всему, не шутил.

— Значит, Кошкин, — медленно проговорил Демидов, словно пробуя фамилию на вкус. — Значит, говоришь, он раньше в спецназе служил? Серьезный противник?

Рядовым служил?

— Нет, офицером. Он майор. У него в Чечне ступню оторвало.

— Говоришь, майор? — протянул Демидов. — Это хуже. — Он достал телефон.

Набрав номер, сказал:

— Проверь мне майора спецназа Кошкина. Принимал участие в чеченской войне, был ранен. Да, ранен. Ступню оторвало. Нет, какая нога, не знаю. Проверь и доложи мне. Срочно.

— Кто еще? — спросил Демидов, убирая телефон.

— Остальных я не знаю, — ответил Юрлов. Полковник поднял руку, и Юрлов, уклоняясь от удара, закричал:

— Я действительно не знаю, кто с ним пошел!

— При чем тут Звонарев, о котором вы говорили, — спросил Дронго. — Почему вы считаете, что он напрасно полез в «Прометей»?

— Не помню.

— Опять? — с угрозой в голосе произнес Демидов. — Освежить память?

— Там были какие-то… финансовые махинации, — пролепетал Юрлов. — Но я ничего толком не знаю. Я всего лишь водитель. Мы вместе с Бондаренко работали.

Я делал, что он говорил.

— Звонарева ликвидировали? — вмешался в разговор Дронго.

Юрлов молча опустил голову.

— Ну! — подтолкнул его локтем Демидов. — Говори быстрее, у нас мало времени. Уже почти приехали.

— Да, — кивнул Юрлов.

— Кто? — спросил Дронго.

— Бондаренко, — выдохнул Юрлов.

— Так я и думал, — кивнул Дронго. — Убийца получил приказ непосредственно от «заказчика» Именно поэтому Звонарева убили в день пресс-конференции. Чтобы сбить следователей с толку. Значит, исполнителем был Бондаренко. А заказчиком — Тетеринцев?

— Не знаю, — помотал головой Юрлов.

— Кто сопровождал Бондаренко на задание? Кто был его напарником? Вы?

Неужели вы поехали вместе?

— Мне таких дел не доверяли, — ответил Юрлов. — С Бондаренко поехал другой человек.

— Кто?

— Не знаю. Бондаренко мне не сказал. Сказал только, что у его напарника не было мизинца на левой руке.

— И ты не знаешь его фамилии? — спросил Дронго, недоверчиво глядя на Юрлова.

— Не знаю, — выдохнул тот. — Мне не очень-то доверяли. Мое дело — привезти и увезти людей, а чем они там занимались, я не знаю.

— Может быть, стрелял не Бондаренко, а его напарник?

— Может, — кивнул Юрлов. — Я же сказал, что не знаю.

— Врешь, — убежденно сказал Демидов. — Но это мы все равно выясним. Сейчас мы с тобой пройдем в одно помещение, и ты мне подробно все расскажешь. Скажешь, сколько их, террористов, и чего они хотят. И опишешь внешность каждого из них.

— Я этих ребят не знаю, — ответил Юрлов. — С ними Бондаренко был в контакте. А слушались они только Кошкина.

— Ничего. Мы попытаемся с ними договориться, — кивнул Демидов. — А если ты мне соврал, сам знаешь, я тебя в любой тюрьме найду. Ну вот и приехали.

Вылезай.

Демидов вышел первым, за ним — Юрлов. Кровь у него на лице уже засохла, и теперь оно напоминало маску клоуна.

— Иди в туалет, умойся, — разрешил полковник, кивая двум своим офицерам, чтобы они его сопровождали.

Назвонил телефон. Демидов вытащил из кармана свой аппарат, выслушал сообщение и, помрачнев, ответил:

— Все понятно.

— Что-нибудь не так? — спросил Дронго.

— Юрлов не соврал. Этот Кошкин действительно майор спецназа. Прошел Афганистан, Чечню. Два ранения, второе тяжелое. Имеет орден Красного Знамени.

Несколько медалей. Волк. Настоящий. Профессионально подготовленный волк. Если с ним несколько таких же бойцов, тогда плохо дело. Пусть пока этот тип умывается, а мы пойдем в штаб, там уже все собрались. Благодаря тебе мы теперь хотя бы представляем, кто там сидит, в автобусе.

— Там сидят дети, — нахмурился Дронго.

— Помню, — кивнул Демидов. — Поэтому мы пока ничего не предпринимаем.

Ведем переговоры с этими мерзавцами.

— А если не договорятся?

— Договорятся, — не очень уверенно ответил Демидов.

— А если нет? — настаивал Дронго.

— Да не знаю, — рассердился полковник. — Я не ясновидящий.

В штабе, находившемся поодаль от основных служб, собрались человек двадцать. Присутствовал и министр внутренних дел, взявший переговоры с террористами под свой контроль. Мэр сидел рядом с ним; он был мрачен как туча.

Чуть в стороне сидел посол Азербайджана. Ему уже сообщили о случившемся, и он примчался в аэропорт, чтобы лично помочь ребятам, выехавшим из его посольства. Кроме того, он ожидал прибытия из Баку министра внутренних дел и своего непосредственного начальника — министра иностранных дел. Увидев вошедшего Дронго посол поспешил к нему. Они были знакомы уже много лет.

— Ты видишь, какое несчастье? — вполголоса проговорил посол. — Даже не знаю, что делать. Если они потребуют миллион, сам соберу в Москве эти деньги и отдам негодяям, только бы не трогали детей.

— Они уже выдвинули свои условия? — спросил Дронго.

— Пока нет. Торгуются, сволочи, — процедил посол. — Я бы таких на медленном огне поджаривал. Чтобы другим неповадно было.

— Мы же не знаем, чего они хотят, — напомнил Дронго. — Полагаю, нужно выслушать обе стороны.

— Какие обе стороны? — спросил посол. — Разве это люди? На детей подняли руку.

— И все-таки нужно разобраться. Почему они так долго молчат? Чего ждут?

Обычно так не бывает. Они уже несколько часов отмалчиваются.

К ним подошел Демидов.

— Ничего не понимаю, — сказал полковник. — Террористы не выдвигают никаких условий. Только воду и еду потребовали. Зачем они захватили автобус? Не понимаю… И как они его захватили — тоже непонятно. Офицеры ГАИ, сопровождавшие автобус, ехали впереди, и они уверяют, что к автобусу никто даже близко не подходил. Когда террористы успели забраться в автобус? Говорят, кто-то сел у посольства.

— Никто не садился, — ответил посол. — Я лично провожал детей. Кроме водителя и одной сопровождающей, в автобусе еще наш дипломат. А больше никто не садился. Только несколько ребят попросили их подвезти. Кажется, из украинской делегации. Но там были только дети и один взрослый, инвалид с палкой.

— С палкой? — Дронго и Демидов переглянулись.

— Ну да, с палкой, — подтвердил посол. — Он сильно хромал. А почему вы так удивлены?

— Вы запомнили его лицо? — спросил Демидов.

— Я не рассматривал, но если увижу второй раз, узнаю.

— Это Кошкин, — сказал полковник. — Думаешь, он один?

— Нет, — ответил Дронго. — Такой профессионал знает, что в одиночку не справится. Может, водитель или дипломат с ним в сговоре?

— Сейчас мы их проверяем. Я попрошу доставить нам фотографию Кошкина, может, посол его узнает. Черт подери, получается, что он сел вместе с ребятами в автобус. Прямо на глазах у всех.

В этот момент в комнату кто-то вбежал.

— Они выбросили из автобуса одного человека! — закричал вбежавший офицер.

Все замерли. Мэр вскочил со стула. Министр внутренних дел нахмурился.

Потом сказал:

— Узнайте, что там случилось. И доложите как положено, не бегайте по комнате.

— Если они начнут стрелять в детей… — пробормотал мэр, подходя к окну.

Он не договорил, но министр его понял: если они начнут стрелять в детей, на карьере обоих можно поставить крест.

 

Глава 31

Автобус катил в сторону Шереметьева. Некоторые ребята заснули. Мужчина, сидевший на переднем сиденье, тоже задремал. Кошкин, взглянув на своих, покачал головой, призывая их не торопиться. Роман явно нервничал. Павел же, напротив, был спокоен. Коля смотрел на них и чувствовал, как гулко бьется его сердце.

Когда свернули на аэропортовскую дорогу, Кошкин встал и прошел к водителю.

Ребята поняли его знак и подняли сумки, разбирая оружие. Проснувшиеся на заднем сиденье дети в недоумении смотрели на парней-переростков, игравших с оружием.

Они еще не поняли, что происходит.

Когда автобус выехал на самую пустынную часть дороги, Кошкин поднял руку.

— Внимание! — громко сказал он. — Внимание! Это захват… — Мужчина, сидевший на переднем сиденье, открыл глаза и приподнялся, но Кошкин прикладом автомата — оружие протянул ему Тарac — ударил дипломата по лицу, и тот откинулся на спинку кресла. — Мы захватываем автобус, — продолжал Кошкин. — Прошу всех оставаться на своих местах. И опустите занавески. Давайте, ребята, — обратился к своим.

Кошкинские ребята заняли места по обеим сторонам салона, как их учил шеф.

Дети в испуге замерли. Во втором ряду заплакала девочка.

— Что вы делаете?! — закричала Эльмира Мамедовна. — Здесь же дети!..

— Молчи! — взглянул на нее Кошкин. — А у нас детей, думаешь, нет? Вы наших детей в Воронеже взрываете, вот и мы вам устроим…

— Как вам не стыдно. — Она все еще не понимала, с кем имеет дело.

Роман, стоявший рядом с женщиной, схватил ее за волосы и швырнул на сиденье.

— Сядь и не вякай! — приказал он.

— Уйди, — толкнул его мальчик с шахматной доской.

Роман хотел ударить его, но, заметив взгляд Коли, опустил руку.

— Ладно, — сказал, не глядя на товарища. — Чего на меня пялишься? Я бы его все равно не ударил.

— Въезжаем на территорию аэропорта, — приказал Кошкин, обращаясь к водителю, — если нас остановят, будем стрелять. Передай им, что автобус захвачен. В нем заложники-дети. Автобус заминирован. Так что без глупостей, иначе взлетим на воздух.

Ехавшая впереди машина ГАИ вильнула в сторону — автобус, увеличив скорость, пошел на обгон. Офицер милиции, сидевший за рулем, вопросительно взглянул на своего напарника. Тот потянулся к переговорному устройству — и тут раздалась автоматная очередь. Высунув ствол в открытое окно, Кошкин дал предупредительную очередь — прямо над крышей машины.

Автомобиль ГАИ остановился на обочине дороги. Автобус же мчался к аэропорту. Минуту спустя о случившемся узнал начальник ГАИ. Еще через пять минут о захвате автобуса знали в аэропорту. Когда автобус наконец остановился у летного поля, о случившемся знали все.

Кошкин, то и дело затягиваясь сигаретой, сидел на ступеньках, рядом с водителем. Чемоданчик лежал рядом.

— Почему вы курите? Здесь дети! — подала голос Эльмира Мамедовна.

Кошкин продолжал курить, не обращая внимания на это дерзкое замечание.

Докурив, повернулся к водителю:

— Позвони и скажи, чтобы принесли воду и еду для детей. Только чтобы к автобусу не подходили. Дети сами выйдут и заберут все, что доставят к автобусу.

Водитель подчинился. Через полчаса вода и еда были на месте. Кошкин приказал Роману и Славику — они выглядели помоложе других — убрать оружие и грузить ящики и коробки в автобус. Со стороны казалось, что обреченные дети-заложники работают на террористов.

Мальчик-"шахматист" засунул в сумку свою доску и, вытащив из кармана какое-то радиоустройство, принялся его разбирать.

Ровно в двенадцать Кошкин снова потребовал воды. На все предложения о переговорах он отвечал, что совещается со своими людьми. В штабе по освобождению заложников ничего не могли понять. Такого еще не бывало никогда.

Но воду к автобусу регулярно подвозили. И так же регулярно из салона выходили двое ребят и забирали ящики с водой. Наконец, в половине первого, Кошкин объявил условия переговоров: десять миллионов долларов наличными и самолет с экипажем, который доставит их в ту страну, в какую они пожелают.

В штабе снова недоумевали. Куда они могли улететь? Европейские страны отпадали. Ни одно уважающее себя государство не приняло бы у себя террористов.

В лучшем случае они угодили бы за решетку. Но и «лучшего случая» никто не мог гарантировать. В Европе давно поняли: бороться с угонщиками самолетов и террористами можно лишь одним способом: немедленно выдавать всех преступников.

Некоторые предполагали, что террористы задумали лететь в страны Прибалтики. Но это — еще более рискованное предприятие. Ни одна прибалтийская республика не посмела бы приютить у себя террористов. И не только потому, что это был бы дерзкий вызов России, который невозможно потом оправдать. Это одновременно был бы и вызов мировому сообществу, в том числе европейскому, — а ведь прибалтийские республики так стремились в Европу.

Следовательно, оставался юг. Но Ирак и Иран выдали бы террористов немедленно, чтобы не портить отношения с Москвой. Турция отправила бы всех в Москву в этом же самолете. Возможно, в Пакистане террористы могли рассчитывать на более «гостеприимный прием». Там им с гарантией давали пятнадцать лет тюрьмы в ужасающих условиях пакистанских мест лишения свободы.

В Китае тюрьмы были получше, но пятнадцать-двадцать лет могли рассматриваться лишь как альтернатива немедленной выдаче. Аналитики МВД и ФСБ терялись в догадках: они не понимали, чего же хотят террористы. По логике вещей террористы могли скрыться в Чечне, где им могли бы предоставить убежище. Но в данном случае такая логика не «работала». Захватив автобус азербайджанского посольства, террористы лишили себя возможности укрыться в Чечне. Потому что в Баку никогда бы не простили чеченским властям столь недружественную акцию. А какой смысл Грозному ссориться с соседями-единоверцами?

В час дня пришло сообщение из Чечни, разрешившее все сомнения. Выступивший на пресс-конференции в Грозном Президент Чечни назвал акцию «бесчеловечной и вызывающей» и заявил, что в их республике «подобных террористов не примет ни один населенный пункт, ни одна семья». Стало ясно: либо захватившие автобус террористы — безумные авантюристы, либо расчетливые игроки, просчитавшие каждый ход гораздо лучше аналитиков правоохранительных служб.

Коля и Павел сидели в конце автобуса, даже не прислушиваясь к переговорам, которые вел по доставленному для них переговорному устройству Кошкин. Он сидел рядом с водителем и говорил, все время поглядывая по сторонам. Рядом находился Тарас. Остальные двое стояли в середине салона.

— Долго будем тут торчать? — прошептал Коля; у него вдруг разболелась голова.

— Он говорил, до вечера, — ответил Павел, кивая на Кошкина.

— А потом… как выйдем отсюда?

— Все продумано, — улыбнулся Павел. — Не бойся. Сделаем, как нужно. Он же вчера все объяснял.

— Я не слушал, — признался Коля. — Про Артема думал.

— Жалко его, — согласился Павел. — Очень жалко. Ну ничего, мы им еще покажем, как поезда взрывать. Правда, мы не такие звери, как они, живых людей взрывать не будем, только автобус спалим.

— Как это? — не понял Коля; голова болела сильнее. Или он просто нервничал, вспоминая Артема и обезумевшую мать, бессильно опустившую на колени свои натруженные руки.

— Все сделаем, как нужно, — повторил Павел. — А сами улетим. Сядем на запасном аэродроме, где нас ждут. Возьмем деньги — и тип-топ. Пусть нас потом ищут. Установим бомбу в автобусе, и через полчаса она рванет. Мы, конечно, предупредим, чтобы всех детей вытащили. Мы же не звери… А деньги останутся у нас. Я со своей долей в Европу двину. Давно мечтал там пожить, на людей посмотреть. А ты куда уедешь?

— К матери вернусь, — ответил Коля.

— Ну и дурак! — разозлился Павел. — Я тебя серьезно спрашиваю…

У Павла было рябое лицо, а правый глаз — чуть меньше левого, поэтому казалось, что он постоянно подмигивает.

— А как мы улетим? — не обиделся на «дурака» Коля.

— На самолете. Мы здесь фейерверк устроим и улетим. Ты, наверное, вчера вообще не слушал, что нам говорили.

— Не слушал, — кивнул Коля.

Он не понимал, какой «фейерверк» и куда «улетим». Не понимал, что происходит, почему он сидит здесь. Жутко болела голова, а в автобусе было жарко и душно — кондиционеры не работали.

— Кошкин все придумал! — восхищался шефом Павел. — Замечательно все придумал.

Излагавший свои условия Кошкин потребовал, чтобы деньги и самолет были готовы к пяти часам. Он не соглашался на отсрочку. И в конце концов, «уступив» один час, получил согласие. То есть деньги и самолет обещали доставить к шести вечера. Закончив, он подмигнул Тарасу.

И тут случилось непредвиденное… Тарас, разомлевший от жары и безделья, положил автомат на сиденье и уже не обращал на него внимания. Когда он на секунду отвернулся, пришедший в себя дипломат вдруг потянулся к оружию. Еще мгновение — и повернувшийся Кошкин увидел, что на него смотрит дуло автомата.

Дипломат прохрипел:

— Выходи из салона, сдавайся.

Кошкинские ребята растерялись. Они не знали, что предпринять. Во-первых, дипломат держал под прицелом Кошкина, и палец его лежал на спусковом крючке.

Во-вторых, они просто не решались стрелять в автобусе. Ведь никто не ожидал подобного развития событий. Дипломат сидел в первом ряду, прижавшись к стеклу; чтобы его обезвредить, следовало либо стрелять в ту сторону, рискуя попасть в детей, либо подойти ближе, — но в этом случае он мог выстрелить в Кошкина.

Парни замерли, оцепенели…

На войне принято считать, что один подготовленный солдат стоит нескольких новичков. И все штабисты прекрасно знают: хорошо подготовленный офицер стоит взвода солдат. Но офицер спецназа, прошедший две войны, ценится вдвойне. Его нельзя испугать, даже направив на него ствол автомата. Дипломат не знал, как это трудно — выстрелить в человека. Он держал в руках автомат третий раз в жизни. А Кошкин побывал на двух войнах и не раз пускал в ход оружие. Совершив убийство — даже на войне, — человек становится другим, становится не совсем человеком. Как крыса, пожирающая своих сородичей, становится дьявольским наказанием для четвероногих тварей, так и двуногая тварь, раз лишившая жизни себе подобного, становится палачом. А палач убивает, не испытывая эмоций.

Дипломат даже не успел понять, что произошло. Кошкин верно оценил ситуацию, все ошибки противника — и не правильную посадку головы, и дрожащие руки, неумело державшие автомат… Кошкин улыбнулся и положил пистолет рядом с собой. Затем медленно, очень медленно начал поднимать руки… И вдруг кисть его как-то странно дернулась. В следующее мгновение дипломат почувствовал толчок и острую боль в горле. Он решил, что на него напали сзади, пытаются задушить.

Хотел обернуться, закричать, выстрелить… Но сил уже не осталось, он задыхался. Дернувшись, закрыл глаза и начал сползать на пол. Автомат выпал из его рук. Из горла несчастного торчала рукоять ножа.

Громко закричала сидевшая рядом девочка. Кто-то из детей заплакал.

— Молчать! — крикнул Кошкин, поднимая с пола автомат.

Он ударил Тараса прикладом в живот и грязно выругался. Протянул парню автомат. Потом, наклонившись, вытащил из горла убитого нож, вытер его о рубашку дипломата и подтащил труп к дверям автобуса. После чего приказал водителю открыть двери. В следующее мгновение несчастный уже лежал на бетонной площадке, у колес автобуса. Кошкин взял переговорное устройство и с невозмутимым видом проговорил:

— Заберите своего человека. Он у автобуса. Только пусть подойдет кто-нибудь один. Иначе первый герой станет не последним. По-моему, на сегодня одного героя вполне достаточно…

 

Глава 32

Утром он не поехал на службу. В конце концов, он мог устроить себе отдых.

Именно в этот день. Отставной полковник госбезопасности Ветров отправился на свою дачу в шесть утра. Сегодня ему предстояло решать все вопросы, которые могли возникнуть в ходе операции. Каждые полчаса кто-нибудь звонил и произносил только одно слово — «порядок». Причем звонили не ему, а его помощнику, с которым полковник поддерживал постоянную связь по мобильному телефону. Помощник сидел в соседней комнате и немедленно докладывал обо всем шефу. Все было продумано до мелочей. Никаких сбоев быть не могло. Когда наконец позвонил Кошкин и сказал «порядок». Ветров шумно вздохнул. Теперь на связь выходить не следовало. Наверняка все мобильные телефоны, находившиеся в автобусе, начнут прослушивать сотрудники ФСБ. Впрочем, оно и к лучшему. Именно на это прослушивание они и рассчитывали, составляя план действий.

В десять утра на дачу позвонил человек, одобривший операцию по захвату автобуса. Вернее, позвонил не он, а его помощник. Помощник сообщил, что «шеф подъедет к даче»; Ветрову же надлежало сесть в «Мерседес», находящийся в середине кортежа. Полковник знал, что лишние вопросы задавать не стоит. Он даже не удивился, что они нашли его на этой даче. В конце концов, выдвижение и успешные выборы Тетеринцева были оплачены очень серьезными людьми, понимавшими, что необходимо иметь в Парламенте своих людей.

Ветров вышел на дорогу без охраны, хотя прекрасно понимал, что ему, возможно, грозит смертельная опасность. Ведь кое-кто, наверное, полагает, что он слишком много знает, — следовательно, удобнее всего вывести его из игры именно сегодня утром, когда операция вступила в завершающую фазу. Но операция еще не завершилась, поэтому Ветров имел все основания предполагать: его не станут отпевать раньше срока — учитывая необходимость оперативного руководства именно финальной частью акции.

Поначалу все было так, как ему сказали. Машины подъехали к автобусной остановке, на которой, кроме Ветрова, стояли еще несколько человек. И он, сопровождаемый удивленными взглядами старушек, дожидавшихся автобуса, полез в «Мерседес». Еще и увидел там Самого.

— Добрый день, я решил лично с вами побеседовать, полковник.

Спереди сидели водитель и охранник, но их хозяин понял стекло, отделявшее салон от первого ряда. Это был лимузин, изготовленный по специальному заказу.

— Что у вас происходит? — спросил владелец автомобиля. — Только коротко.

Машина на высокой скорости неслась по шоссе. С двух сторон ее прикрывали другие «Мерседесы».

— Все нормально, — доложил Ветров. — На Малой Бронной произошел взрыв, в котором снова обвинили городские службы.

— Я читал газеты, — кивнул собеседник. — Журналисты иногда… как с цепи срываются. Похоже, долго искали повод свести личные счеты. Но статьи крепкие, некоторые очень крепкие… Дальше.

— Сегодня утром захвачен автобус с заложниками. Все как планиров…

— Да-да, — перебил собеседник. — Знаю, в курсе. Сколько там человек?

— Один инструктор и пятеро ребят. Им еще нет восемнадцати. Я не имею в виду инструктора, конечно. Но тот инвалид, потерял ступню в Чечне.

Психологически — все четко. Старший брат одного из них погиб в Воронеже вчера утром, во время взрыва на вокзале. Выглядит достоверно. Младший решил отомстить. Если власти попытаются силой освободить заложников, то им придется перестрелять пятерых ребят и инвалида, участника чеченской войны. Если кто-то из ребят пострадает, я уже не говорю о заложниках, скандал получится грандиозный. Тогда выяснится, что спецназ убивал малолетних парней заодно с инвалидом. А если власти согласятся на все условия, то инструктор вылетит с двумя ребятами, оставив троих в автобусе, который взорвется через тридцать минут после взлета самолета. Разумеется, никто об этом не знает. Но в таком случае выйдет еще больший скандал — из-за бессилия властей, отпустивших террористов. И тот, кто руководит операцией по освобождению заложников, рискует оказаться в ужасном положении…

— Я только что получил сообщение, что руководителем операции по освобождению заложников назначен мэр города.

Ветров взглянул на собеседника. На лице этого человека не дрогнул ни один мускул. Полковник Ветров умел просчитывать ситуацию. Заложников захватили немногим более часа назад, а сидевший в машине человек уже знал, что мэр столицы назначен руководителем штаба по спасению заложников. Если учесть, что само назначение могло состояться лишь минут двадцать-тридцать назад, можно было представить, на какие верхи выходит сидевший в автомобиле человек. И как четко была спланирована операция, поставившая основного кандидата в Президенты в абсолютно проигрышную ситуацию…

— Тогда все ясно, — кивнул Ветров. — Надеюсь, вы меня понимаете. Ни сам инструктор, ни его ребята никого не интересуют. И ли самолет тоже взорвется…

Впрочем, два случных взрыва — это уже неслучайно. Можно найти другое решение. В любом случае инструктору нельзя сразу становиться миллионером. Он может умереть от разрыва сердца. Вы меня понимаете?

— Мы все подготовим, — кивнул Ветров.

— Очень хорошо. Мы доставим вас туда, где подобрали. Я думаю, вы не случайно выехали так рано за город. И не забудьте про «новоиспеченного» миллионера. В конце концов это даже непатриотично, если ему удастся вывезти деньги из страны.

Ветров появился на даче ровно через час. За время его отсутствия дважды звонил Малявко. Он находился в аэропорту и дважды звонил в автобус на мобильный телефон Кошкина. Пока все шло нормально. Единственной неприятной новостью было появление на даче Тетеринцева. Депутат, очевидно, не выдержавший нервного напряжения, сам приехал на дачу к полковнику. Но это был не сбой, а всего лишь недоразумение.

— Куда ты уезжал? — Тетеринцев пристально посмотрел на Ветрова.

— Выбивать тебе место министра внутренних дел, — усмехнулся полковник.

— Я серьезно…

— Ну и напрасно. Я тебе все равно ничего не скажу. Так надо, иначе все дело можно провалить.

— Ладно, конспираторы… — отмахнулся Тетеринцев. — Решайте сами, что хотите. И вообще, этот автобус меня не интересует. Не мое это дело.

— Вот именно — не твое, — согласился полковник.

Через сорок минут снова позвонил Малявко, который сообщил невероятную новость. Совсем недавно по аэропорту пронесся слух, что из автобуса начали выбрасывать покойников. Ветров стиснул зубы, чтобы не сорваться на крик. Какие трупы? Кто разрешил? Если Кошкин начал расстреливать детей, то с ними никто не станет вести переговоры. И вообще — долго цацкаться не станут. Сразу возьмут приступом автобус и перестреляют всех, как котят.

— Мы сами позвоним ему в автобус, — сказал Ветров. — Сам не смей звонить.

Ни в коем случае. Забудь его телефон.

Он положил трубку и повернулся к Тетеринцеву.

— Где твой второй помощник? Этот уголовник, как его?..

— Бондаренко, — понял Тетеринцев. — Он в городе, ждет нашего сигнала.

— Пусть позвонит на мобильный Кошкина и узнает, в чем дело. Кого они там пристрелили и почему? И вообще, что, собственно, там происходит? Только скажи, чтобы говорил не больше сорока пяти секунд. Потом могут засечь, и он не успеет уйти. Пусть звонит из обычного телефона-автомата.

— Сейчас я ему передам.

Тетеринцев поднял трубку, набрал номер и приказал своему помощнику позвонить в автобус. Через минуту Бондаренко уже звонил на дачу.

— Говорит, что все в порядке. Раненых и убитых нет, — пробормотал Тетеринцев. И закричал:

— А нам сообщают, что есть!

— Скажи, что мы оторвем ему голову за любую ложную информацию, — проворчал Ветров. — И ему, и Кошкину. Пусть позвонит еще раз. Малявко — человек опытный, он просто так врать не станет. Я ему верю больше, чем полоумному Кошкину и этом типу.

Через две минуты снова позвонил Бондаренко.

— Кошкин доложил, что им пришлось выбросить одного дипломата, оказавшегося в автобусе. Он завладел оружием и пытался сорвать операцию, — с растерянным видом сказал Тетеринцев.

— Кретин! — заорал Ветров. — В автобусе были только дети. Как туда попал дипломат?

— Может, кто-то из сопровождающих, из посольства? — предположил Тетеринцев.

— И этот сопровождающий оказался суперменом? — нахмурился Ветров. — Так не бывает. Либо Кошкин врет, и с этим уже ничего не поделаешь, либо там действительно возникла непредвиденная ситуация.

Ветров подумал о том, что человек, с которым он встречался час назад, абсолютно прав. Кошкин — слишком неуправляемый, слишком злой и слишком много знает. Нужно решать проблему в комплексе, подумал полковник, потянувшись к телефонной трубке.

Тем временем в штабе по освобождению заложников подтвердилась информация об убитом. Главарь террористов разрешил забрать тело, для чего к автобусу подошли двое санитаров, которые и оттащили труп подальше от летного поля. В этот момент нервы у всех были напряжены до предела. Когда пришло сообщение, что убит дипломат, в штабе облегченно вздохнули.

К полудню в штаб прибыла большая группа сотрудников ФСБ. Среди них — и подполковник Левитин. Всех сотрудников своей группы и группы Машкова он бросил на расследование взрыва на Малой Бронной. Результаты экспертизы не оставляли сомнений: Сайфулина напоили, подмешав в водку снотворное. Затем неизвестный включил все пять газовых конфорок и покинул квартиру. Именно поэтому в прокуратуре сочли возможным возбудить уголовное дело о террористическом акте.

Приехав в аэропорт, Левитин чрезвычайно удивился, увидев Дронго.

— Вы, кажется, повсюду успеваете, — сказал он, не скрывая своей неприязни к этому человеку.

— А вы, кажется, повсюду опаздываете, — в тон подполковнику ответил Дронго.

Но Левитин не обиделся. Он даже улыбнулся.

— Ваша помощь не понадобится. На этот раз мы все сделали сами. Наши специалисты прослушивают радиоэфир. Кто-то дважды звонил Кошкину на его мобильный телефон, интересовался убитым. Очевидно, террористы таким образом держат связь с внешним миром. Теперь остается только вычислить связного, и мы выйдем на организаторов преступления. Поэтому не пытайтесь делать умное лицо.

Это не ваш день и не ваше задание. Отправляйтесь домой, мы сами справимся.

— Вы уверены? — усмехнулся Дронго. — Думаю, ничего у вас не выйдет.

— Завидуете, — снова улыбнулся Левитин. — Ну-ну, не огорчайтесь…

Он умолчал о том, что полчаса назад удалось зафиксировать маломощный передатчик, работающий в автобусе. Умолчал и о том, что с этим передатчиком уже установлен контакт, и сотрудники ФСБ с удивлением узнали, что с ними говорит один из подростков-заложников.

Дронго не стал больше спорить. Он подошел к Демидову.

— Уже есть жертвы, — напомнил он. — Нужно срочно выйти на этого Бондаренко, с которым вчера разговаривал в машине Юрлов.

— Как же мы на него выйдем? Квартиру и дачу Бондаренко мы уже взяли под наблюдение, но он там пока не появлялся.

— И не появится. Его оставили в городе как связного. Он звонит оттуда Кошкину, а потом своему непосредственному шефу, с которым тоже имеет оперативную связь. Поймите меня. Люди, планировавшие эту операцию, далеко не дилетанты. Они наверняка все просчитали и понимают, что ФСБ может засечь телефонные звонки, передаваемые на мобильный телефон Кошкина. Значит, в городе должен оставаться «блуждающий» связной, который будет звонить из телефонов автоматов, передавать информацию и исчезать, чтобы появиться снова.

— Мне не предоставят такую информацию, — признался Демидов. — Если даже телефон Кошкина прослушивают, все равно мне об этом не сообщат. У ФСБ свои методы.

— Но они не найдут Бондаренко, — настаивал Дронго. — Нельзя терять время.

Давайте спросим номер мобильного телефона Бондаренко у Юрлова и постараемся установить местонахождение этого связного.

— А вы уверены, что именно он является связным? — все еще сомневался полковник.

— Убежден. Постарайтесь найти Бондаренко. Иначе ФСБ будет искать его до вечера. А здесь все решают минуты.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

 

Глава 33

— Зачем вы его убили? — прошептал Тарас, когда труп вывалился из автобуса.

— Мы же договаривались…

— Он сам напросился, — криво усмехнулся Кошкин. — Если бы ты не отдал ему автомат, ничего бы не случилось.

— Зачем вы его убили? — упрямо твердил Тарас.

— Не твое дело! — заорал Кошкин. — Заткнись!

— Как это не его? — неожиданно вмешался Слава. — Вы нам говорили, что все пройдет чисто. Спокойно улетим. А вместо этого человека убили…

— Молчать! — побагровел Кошкин. — Учить меня вздумали, молокососы…

— А вы не кричите, — поднялся сидевший рядом с Колей Павел. — Мы к вам в помощники не нанимались. Сами сказали, что все будет чисто.

— И ты?.. — изумился Кошкин. — И ты тоже? Решил показать, какой ты храбрец. Ну давай, иди сюда. Давай, я тебе говорю. — Глаза его побелели, что бывало всегда, когда он собирался ввязаться в драку.

Коля потянул Павла за руку, желая успокоить приятеля.

— Да ты что? — вырвался Павел. — Он же, гад, нас всех под расстрел подвел.

За захват автобуса нам лет по пять могли дать. А может, и условный срок, как несовершеннолетним… А за убийство… Или всем пожизненное наказание светит, или расстрел. И без всяких снисхождений. Он же нас под статью подвел, сделал соучастниками убийства.

— Вот как ты заговорил? — Кошкин встал в проходе, глядя в конец автобуса.

— Значит, решил, что ты самый умный. Думаешь чистым выйти? Уже не получится.

Много дерьма на тебе висит.

— Я ухожу, — решительно заявил Павел. — Мне здесь делать нечего.

— А деньги ты получать хотел?

— Хотел. И автобус пустой готов был сжечь. Но убивать мы не договаривались. Я ухожу. — Павел положил автомат на сиденье, бросил на пол свой пистолет и повернулся к Кошкину. — Скажи пусть откроют дверь, и я уйду.

— Сидеть! — Кошкин неожиданно выхватил пистолет. — Сидеть, сука! Решил, что ты самый умный. Замараться боишься? Коля, возьми его оружие. Быстро!

У Николая все еще болела голова. Поэтому он даже не пытался перечить.

Протянул руку. Взял автомат и пистолет. Павел удивленно посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Ты тоже сдай оружие, — приказал Кошкин, направив пистолет на Славика.

Слава пожал плечами и протянул свой автомат сидевшему рядом Роману. Тот молча взял оружие, ничем не выражая своих чувств.

— И ты, — сказал Кошкин, приставив дуло пистолета к голове Тараса. — Умнее будешь. В следующий раз оружие у тебя так просто не отнимут. Отдай автомат, слюнтяй.

Он ткнул дулом пистолета в лоб Тараса. Отобрал у него автомат и толкнул его в спину.

— Пошел, говорю!..

Тарас едва не упал, но все же удержался на ногах, и, поднявшись, поплелся в конец салона.

— Вот и определились, — криво усмехнулся Кошкин. — Выходит, из пятерых только двое мужиками оказались. Остальные рохли, кисель, барышни, пустое место.

Ну так и оставайтесь на пустом месте. И сидите хоть всю жизнь в своем дерьме.

Павел хотел что-то сказать, но Слава его удержал. Все трое сели на заднее сиденье. Коля сидел рядом и чувствовал себя то ли предателем, то ли подлецом.

Как им объяснять? Ведь он молчал, когда они протестовали. Молчал из-за сильной головной боли. И думал об Артеме… Молчал и Роман — он всегда был себе на уме.

Кошкин расценил их молчание как лояльность и решил, что им стоит доверять.

Остальные, по его мнению, были «человеческим браком». А ведь все пятеро знали, на что шли, когда захватывали автобус. И все пятеро должны были понимать, что жертвы возможны. Правда, он обещал им спалить автобус только тогда, когда все дети его покинут, обещал устроить фейерверк в знак протеста против взрыва в Воронеже. Эти парни не знали, что трое из них взлетят на воздух вместе с автобусом, когда самолет будет уже в воздухе. Для Павла и Коли он сделал исключение. Первый был «лидером» и мог еще пригодиться. Второй мог понадобиться для игры, в которой была задействована вся его несчастная семья. «Справедливый мститель», он обеспечивал всей операции не только прикрытие, но и гарантированную прессу во всех газетах — и не только в России.

В половине второго позвонил Бондаренко.

— Как дела? — спросил он, не подозревая, что телефон прослушивается.

— Порядок, — ответил Кошкин. — На шесть договорились. Десять миллионов и самолет. Все, как положено. Взлетим вовремя.

Это означало, что он будет тянуть время и сделает все возможное, чтобы улететь в восемь вечера. Бондаренко его понял.

— До свидания, — сказал и отключился.

Сотрудники ФСБ успели зафиксировать этот разговор. И даже сумели установить, откуда именно звонил Бондаренко. Разумеется, когда группа ФСБ прибыла туда через двадцать минут, там уже никого не было. Связной звонил из обычного телефона-автомата.

Левитин и все остальные, собравшиеся в штабе, даже не предполагали, что как раз в этот момент Демидов и Дронго сидели в микроавтобусе, ожидая, куда их направит телефонная компания, мобильный телефон которой имелся у Бондаренко.

Узнать у Юрлова номер его телефона оказалось очень непросто, Демидову пришлось даже ударить водителя — лишь после этого тот решился назвать номер. В эти минуты сотрудники МВД совместно с представителями телефонной компании отслеживали возможный маршрут Бондаренко. Вскоре им сообщили, что Бондаренко едет по Бутырской улице.

— Мы его возьмем, — сказал Демидов. — Поехали.

На двух автомобилях они выехали из аэропорта. Все время, пока они находились в пути, маршрут Бондаренко уточнялся и проверялся. Ровно в два часа пятнадцать минут автомобиль «Тойота», за рулем которого сидел Бондаренко, был блокирован: микроавтобус преградил дорогу, а подъехавшая сзади «Волга» отрезала путь к отступлению. Бондаренко в растерянности озирался. Он ожидал чего угодно, но только не такого конца. Из «Волги» уже выбежали трое подчиненных Демидова. И тут дверца микроавтобуса открылась, и Бондаренко увидел Дронго. Увидел — и глазам своим не поверил. Это был тот самый человек, за домом которого, по всем расчетам, все еще должен был наблюдать Юрлов. Бондаренко понял, что проиграл, проиграл окончательно. Пистолет висел в кобуре, под мышкой. Для своего помощника Тетеринцев выбивал специальное разрешение на ношение оружия.

Бондаренко достал пистолет и, когда первый сотрудник милиции открыл дверцу «Тойоты», дважды выстрелил. Милиционер рухнул на тротуар. Подчиненные Демидова потянулись к оружию, но у полковника реакция оказалась лучше. Он, не раздумывая, выстрелил в лобовое стекло, стараясь ранить преступника.

Первая пуля просвистела над головой Бондаренко. Он дернулся — такие вещи впечатляют. Вторая пуля угодила в грудь. Если бы Бондаренко не дернулся, его ранило бы в правую руку. Но он непроизвольно отклонился вправо, и пуля пробила ему грудь. Выронив пистолет, он упал на сиденье, которое тотчас же окрасилось кровью. Бондаренко задыхался, очевидно, пуля пробила легкое.

— Срочно в больницу! — закричал Демидов.

Уже не обращая внимания на преступника, он бросился к раненому офицеру.

— Живой? — спросил он.

— Все в порядке, — улыбался офицер.

Полковник с облегчением вздохнул. Одна пуля в жилет, другая — в руку.

Легкое ранение. До свадьбы заживет. Все сотрудники Демидова, отправляясь на задание, получали приказ полковника — надеть бронежилеты. И этот приказ не раз спасал жизнь его подчиненным. Склонившись над раненым, Демидов спросил:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать семь, — снова улыбнулся офицер.

— Значит, получил первое крещение. Поздравляю. Теперь ты этот день будешь отмечать как второй день рождения.

Стонущего Бондаренко уже перекладывали на заднее сиденье «Тойоты». Его повезли в больницу, куда поехали и Дронго с Демидовым. Нужно было допросить преступника, пока имелась возможность какого-то решения вопроса с заложниками.

Демидов всю дорогу молчал. Когда подъехали к зданию больницы, он повернулся к Дронго.

— Думаешь, я не должен был стрелять? Лучше было бы взять гада живым?

— Нет, не думаю, — ответил Дронго. — Мой жизненный принцип — добро с кулаками. Этот мерзавец получил то, что заслуживал.

— Как они все продумали, — пробормотал полковник, выходя из микроавтобуса.

— Ты был прав. Все предусмотрели. Кто же это такой предусмотрительный? Очень хотелось бы с ним познакомиться.

Они вошли в приемную. Там уже находились два офицера Демидова.

— Почему вы здесь? — встревожился полковник. — А если он уйдет?

— Никуда он не уйдет, — ответил один из офицеров. — Пуля попала в легкое, он захлебывается кровью. Куда он может уйти в таком состоянии?

— Где он? — спросил Демидов. — Если эта сволочь подохнет, мы ничего не узнаем.

— В реанимации, — ответил офицер.

Демидов накинул на плечи халат и ринулся в глубь коридора. Дронго тоже надел халат, очевидно, уборщицы или санитарки. На Дронго он висел, как куцый белый пиджачок.

У дверей реанимационного отделения их встретила удивленная медсестра.

— Сюда нельзя, — сказала она. — Вы с ума сошли. Сюда нельзя.

Медсестра попыталась преградить им дорогу, но полковник осторожно приподнял ее, оторвав на несколько сантиметров от пола, и опустил сбоку от двери.

— Можно, — сказал он. — У нас важное дело. Очень важное.

Они переступили порог. Бригада хирургов уже готовилась к операции.

Бондаренко лежал под капельницей. Ему давали анестезию.

— Мне нужно с ним поговорить, — заявил полковник.

Один из врачей, молодой человек лет тридцати, в изумлении посмотрел на него.

— Вы с ума сошли. Он умирает. Дорога каждая минута.

— Секунда, — возразил Демидов. — Только не для этой гниды. Его сообщники захватили автобус с детьми. Они сейчас в аэропорту. Если мы не узнаем, с кем он поддерживал связь, то ничего не сможем сделать. Поймите меня, доктор, там автобус с детьми.

— А вы поймите меня, — сказал врач. — Я обязан сделать все возможное, чтобы он выжил. Уходите отсюда, он сейчас уснет.

— Подождите, доктор, — вмешался Дронго. — Я вас прекрасно понимаю, вы давали клятву Гиппократа. Но почему вы не хотите помочь нескольким десяткам детей, которые могут погибнуть в любую секунду? Может, они умирают как раз в эту секунду, когда мы теряем время. Нам нужно задать ему только два вопроса.

Только два вопроса. Десять секунд, не больше, и мы уйдем.

«Почему два?» — хотел спросить полковник. Вполне достаточно было и одного.

Но он смолчал, зная, что в таких ситуациях лучше не спорить с Дронго.

— Десять секунд, — повторил тот, глядя на хирурга. — Поймите, речь идет о жизни детей.

— Десять секунд?.. — Было очевидно, что врач колеблется. — Хорошо, но не дольше. Дронго бросился к раненому.

— Кому ты звонил? — закричал он. — Кому ты звонил?

Бондаренко открыл глаза и улыбнулся. Он их уже не боялся. Пусть кричат, уже поздно…

— Кому ты звонил? — снова закричал Дронго.

Но раненый закрыл глаза.

— Десять секунд, — напомнил врач. — Задавайте второй вопрос, осталась секунда.

— Звонарев!.. — неожиданно крикнул Дронго. — Кто убил Звонарева?

Бондаренко опять открыл глаза. Секунду он молчал, очевидно, раздумывая.

Потом покачал головой, словно отрицая сам факт убийства. И снова закрыл глаза.

— Уходите! — сказал врач. — Начинаем, — обратился он к коллегам.

Демидов и Дронго вышли в коридор.

— Нужно было стрелять в сторону, — проворчал полковник.

— Да нет же, — покачал головой Дронго. — Вы все сделали правильно. Поехали в телефонную компанию. Они проверят по компьютерам все звонки, которые сделал Бондаренко за последние сутки. Возьмем телефоны и начнем проверку. Кажется, самолет подадут преступникам в шесть часов. Еще есть время, полковник.

Постараемся успеть…

 

Глава 34

К трем часам дня список всех номеров, по которым звонил за последние сутки Бондаренко, лежал на столе у Демидова. Им пришлось вернуться в МУР, чтобы начать проверку оттуда, пользуясь возможностями аппарата уголовного розыска.

Дронго заметно нервничал, он знал, что события в аэропорту могут принять самый неожиданный оборот. Демидов, пытавшийся казаться спокойным, выслушивал сообщения офицеров, проверявших номера телефонов.

Когда список был составлен, офицеры сели за проверку. Демидов же, взглянув на часы, предложил ехать в аэропорт — в шесть вечера к автобусу должны были подать самолет. Деньги уже доставили из банка и упаковали в мешки. Самолет Ту-154 стоял в дальнем конце аэропорта. Эксперты из контрразведки пытались просчитать возможные действия террористов.

Еще в автомобиле они начали просматривать список тех, кому звонил Бондаренко. Но не обнаружили ни одного из подозреваемых. Он несколько раз звонил своему шефу, депутату Тетеринцеву что было вполне объяснимо. Звонил Юрлову в машину, звонил Малявко, а также заместителю начальника финансовой службы банка Прохорову. Звонил десяткам людей. Но кто из них являлся руководителем операции? Кто мог спланировать и осуществить подобный террористический акт? Ясно было одно: Тетеринцев на такое не способен. Чтобы спланировать подобную операцию, нужен профессионал высокого класса.

Они по несколько раз проверяли каждого из тех, кому звонил Бондаренко. В четыре двадцать им сообщили, что он умер, не приходя в сознание. Положение становилось отчаянным, и Демидов предложил пройти в комнату, где совещался штаб, созданный для освобождения заложников.

— Прилетел министр иностранных дел, — сообщил Демидов. — Говорят, у нашего мэра давление подскочило до двухсот. Представляешь, какую ему свинью подложили, поручив руководить штабом. И только потому, что захваченные ребята прилетели на юношеские игры стран СНГ по личному приглашению мэра. Как будто он должен за всех отвечать.

— Это бремя лидеров, — вздохнул Дронго. — Бремя, которое они сами на себя взвалили.

К половине пятого стало ясно, что никто не знает, сколько сообщников у Кошкина и как они вооружены. В ФСБ до сих пор не понимали, как им удалось проникнуть в салон автобуса. Высказывались разные версии, в том числе совершенно фантастические — высадка из вертолета. Дронго и Демидов вошли в комнату, где проходило совещание, уже четвертое по счету.

По старой «советской» привычке никто из присутствующих не хотел брать ответственность на себя. И поэтому никто не желал принимать решения. Никто, кроме Дронго. Но он терпеливо стоял в стороне и ждал, что скажет азербайджанский министр иностранных дел, только что прилетевший в Москву.

Министр был молод. Более того: для восточной страны он был непозволительно молод. Ему не исполнилось и сорока, что являлось одновременно и плюсом, и минусом. В любом другом государстве столь молодой министр мог рассчитывать на благожелательное к себе отношение. Но в восточной стране, где жизненный опыт и почитание старших — высшие добродетели, занимать столь ответственный пост в столь молодом возрасте не столько почетно, сколько опасно.

Министру приходилось постоянно доказывать всем, в том числе и самому себе, что выбор Президента был правильным. Приходилось постоянно держать себя в узде, сдерживать свои эмоции. И проявлять максимум изобретательности, чтобы удержаться на столь ответственной должности, ведь кандидатов на кресло министра было предостаточно. Все это молодой министр прекрасно понимал. Он представлял, сколь желанной может быть любая его ошибка для многочисленных недругов, поэтому делал все возможное, чтобы избежать оплошностей. Сейчас он сидел мрачный, хмурый, предпочитал общаться только с российским и азербайджанским министрами внутренних дел.

— Террористы потребовали в самолет двоих людей — для гарантии, — сообщил министр внутренних дел России. — Мы собираемся отправить к ним полковника Демидова. Кто пойдет от вас?

— Мы подумаем, — ответил министр. — Когда нужно их отправлять?

— Через час. В половине шестого должен быть готов самолет, десять миллионов долларов и два наших заложника, согласившихся лететь вместе с террористами. Это — не считая экипажа. Вы должны предоставить этому человеку статус своего представителя. А мы в оставшееся время будем решать: уступать террористам — или все-таки попытаться освободить заложников.

— Мы предоставим нашего заложника, — сказал министр.

К нему неожиданно подошел Дронго. Они давно были знакомы — двадцать два года назад вместе учились в университете, дипломат на восточном факультете, а Дронго — на юридическом. Дронго казалось, что сверстник, ставший министром, лучше его поймет. Но он забыл о том, что высокая должность портит людей. А на Востоке, где должность дает еще и большие деньги, портит вдвойне.

— Отправь меня, — сказал Дронго. — Дай мне статус азербайджанского представителя. Я сумею реально оценить ситуацию.

— Не сходи с ума, — нахмурился министр. — У меня, знаешь, таких добровольцев сколько?.. Моя позиция всегда неизменна — все делать по закону.

— Это не тот случай, — убеждал министра Дронго. — Я прошу тебя, дай мне статус. Будь человеком. Ведь там решается судьба детей. Неужели ты не можешь понять: сейчас решается очень многое. А я сумею обезвредить преступников. Ты же знаешь меня столько лет… Разреши.

— Если ты придешь ко мне пить чай, то можешь заходить в любое время. А насчет статуса не проси. На меня, знаешь, какое давление оказывают со всех сторон. А я все время должен держаться. Моя позиция…

— Чихал я на твою позицию! — вспылил Дронго. — Слушай меня внимательно.

Один человек уже погиб. Нужно сделать все, чтобы он оказался единственной жертвой. Я тебя очень прошу: разреши мне пойти на переговоры. Дай мне статус.

— А кто ты такой? — разозлился министр. — Почему я должен предоставлять тебе статус нашего представителя? Ты же знаешь моего старшего брата. Так вот, если бы он сейчас просил меня о том же, то я бы и ему отказал. Почему он должен лететь в этом самолете? Или ты? Моя позиция неизменна. Кому полагается, тот и полетит, а кому не положено…

Он не договорил. Дронго понимал, что министр просто боится за свое место.

Боится выйти за рамки предписаний, потому что думает прежде всего о собственном благополучии.

В комнату вошел ректор бакинской консерватории, находившийся в эти дни в Москве. Накануне он взял билет на самолет, собираясь лететь в Баку. Но, узнав о захвате автобуса, сдал билет и настоял, чтобы его пропустили в штаб по руководству освобождением заложников. Это был всемирно известный пианист, композитор, лауреат многих международных премий, успевший стать одним из самых молодых народных артистов Советского Союза.

— Извините… — сказал он, обращаясь к министру. — Я узнал об этом ужасном злодеянии и не смог улететь. Если вы разрешите, я пойду к террористам и предложу им себя вместо детей. Или пусть отпустят хотя бы некоторых из них. Мне кажется, так будет правильно.

— О чем вы говорите? — не понял министр.

— У меня в консерватории учатся сотни детей. Среди захваченных детей — и мои будущие студенты. Разрешите… я предложу им себя в заложники.

— Вы музыкант? — поморщился министр. — Так и занимайтесь своим делом. Если они попросят им что-нибудь сыграть, мы пошлем вас. А пока дайте нам возможность спокойно работать.

— Послушай, — схватил его за руку Дронго, — Президента сейчас нет в Баку.

Назови любого человека в республике, к которому я должен обратиться, чтобы ты наконец понял, сделал то, о чем я тебя прошу.

— Я подчиняюсь только президенту, — вскинул голову министр. — Ты знаешь, у меня особое положение. Я должен оправдать высокое доверие, которое мне оказано.

— Знаю, я все знаю. Но я прошу тебя понять… Я могу спасти детей. А ты обрубаешь мне руки-ноги. Я ничего не смогу сделать, если ты не дашь согласия.

Это в твоей компетенции. Дай мне статус, я тебя очень прошу. Здесь все решаешь именно ты.

У министра было плоское, как блин, лицо. Его выпуклые глаза без ресниц смотрели на Дронго, но, казалось, не видели его. Пухлые губы шевелились, очевидно, он что-то обдумывал.

— Нет, — сказал он наконец. — Если мне прикажут, я выполню приказ. А так — извини.

— Как бургомистр из «Барона Мюнхгаузена», — сквозь зубы пробормотал Дронго. — Если признают, что вы барон, я первый обниму вас, признают, что вы садовник, посажу в тюрьму. Черт с тобой!

Он поспешил к телефону. Поднял трубку, набрал код Баку и попросил соединить его с Председателем парламента. Глава парламентариев был пожилой мудрый человек, когда-то преподававший на юридическом факультете, где учился Дронго. Его соединили довольно быстро, и он попросил Председателя, чтобы тот объяснил молодому министру ситуацию.

Минуту спустя министра пригласили к телефону. Потом Председатель парламента попросил позвать Дронго.

— Ты знаешь, он прав, — сказал глава парламентариев. — Он считает, что подобные вопросы нужно решать с президентом. И обещал, что обрисует ему ситуацию. Он сказал, что очень тебя уважает, ведь вы вместе учились в университете.

— Что ж, — пробормотал Дронго, — возможно, он прав. Извините меня, пожалуйста.

Положив трубку, он вышел из комнаты. Взглянул на летное поле. Автобус с заложниками стоял, окруженный со всех сторон бронемашинами. Дронго едва не застонал. Он вернулся в комнату и позвонил премьер-министру. Рядом стоял ректор консерватории, который готов был его поддержать.

— Кому ты звонишь? — спросил ректор.

— Премьер-министру. Может, он сможет помочь. Может, сумеет объяснить этому типу, что происходит.

— Правильно, — поддержал ректор. — Премьер — интеллигентный человек, он все поймет. Дай мне трубку, я сам его попрошу.

Ректор взял трубку и попросил соединить его с премьером. Сказав несколько слов, он передал трубку Дронго. Тот объяснил суть дела. Премьер-министр говорил несколько минут, объясняя сложность ситуации. Затем вызвал одного из своих помощников и поручил ему «решить все по закону», но министра иностранных дел так и не позвал к телефону. До назначенного времени оставалось тридцать минут.

Дронго бросился к телефону и набрал номер помощника секретаря по международным вопросам.

— Вы можете мне помочь? — с отчаянием в голосе спросил он. — Поймите, я делаю нужное дело. Очень нужное. Неужели вы не понимаете? Вы ведь занимаетесь международными вопросами…

Помощник секретаря был человеком осторожным, мудрым. Он вздохнул и мягко сказал:

— Ты меня тоже пойми. Министр — человек молодой, только назначили. Я не могу на него давить.

Было пять минут шестого, до назначенного времени оставалось двадцать пять минут. Министр иностранных дел уже совещался с министром внутренних дел. Они явно намечали другую кандидатуру. Дронго решился на последнюю попытку. Он позвонил заведующему секретариатом президентского аппарата и вкратце изложил ему суть дела.

Заведующий секретариатом был человеком молодым. Он мгновенно все понял.

— Позовите министра к телефону.

До назначенного времени оставалось шестнадцать минут, когда министр вернулся на свое место. Он даже не взглянул на Дронго.

— Не переживай, — сказал ректор консерватории, обращаясь к Дронго. — В конце концов, это их дело. Они чиновники, и мы ничего не можем поделать. Я как-то раз летел в Лондон на концерт, на котором должен был присутствовать и президент. Но в нашем МИДе мне не дали даже служебного паспорта. Пришлось выкручиваться… Со мной были и другие музыканты.

— И как же вы полетели без паспортов? — заинтересовался Дронго.

Ректор улыбнулся.

— А ты не догадываешься? Мы оформили все через другое ведомство. Заплатили чуть больше — и никаких проблем.

— Но мне-то что делать?

— Позвони кому-нибудь из уважаемых людей. Тому, кто хорошо знает министра, — предложил ректор.

Дронго предпринял последнюю попытку. Он решил позвонить одному из самых уважаемых людей в республике. Еще не старый человек, он уже пользовался уважением миллионов своих соотечественников, к тому же занимал высокую государственную должность. Дронго посмотрел на часы. Оставалось четырнадцать минут. Он сразу дозвонился и объяснил, в чем дело. Человек, которому он позвонил, выслушал его внимательно, не перебивая. И обещал перезвонить на прямой мобильный телефон министра. Когда зазвонил «мобильник» министра, тот отошел в сторону.

— Ты понимаешь, — отчетливо зазвучало в трубке «мобильника», и ректор услышал эти слова, — когда-нибудь наши дети и внуки будут ходить по улицам, которые назовут именами таких людей, как Дронго, таких, как ректор нашей консерватории. Помоги им, сделай так, как они просят. Я знаю их много лет, они очень порядочные люди. Они никогда и никого ни о чем не просят. Но если обратились к тебе с просьбой, значит, действительно надо помочь. Помоги им.

— Не могу, — пробормотал министр. Он уже понял, что зашел слишком далеко, отказывая всем по очереди. И если что-нибудь произойдет, то могут обвинить именно его. — Я не имею права — продолжал он, лихорадочно соображая, какую бы найти причину для отказа. И выпалил:

— А вы знаете, какие взгляды у вашего Дронго? У него прокоммунистические взгляды!

— Эх ты, — раздалось из трубки. — При чем тут его взгляды?..

Ректор, услышавший слова министра, в изумлении уставился на Дронго.

— Тяжелый случай, — сказал он. — Не нужно больше просить. Он не согласится.

— Странно, — вздохнул Дронго. — Я всегда считал его порядочным человеком.

Наверное, должность все-таки портит людей.

До назначенного времени оставалось пять минут.

— К террористам пойдут полковник Демидов и подполковник Раджабов, — объявили в комнате. — Всех посторонних мы просим покинуть помещение.

— Слава Богу, — выдохнул Дронго. — А могли бы послать какого-нибудь дипломата или чиновника.

— Ты знаешь этого подполковника?

— Нет. Но не в этом дело. Я знаю Демидова. Вдвоем мы бы составили крепкую пару. Черт возьми, они связали меня по рукам и ногам.

— Давай уйдем отсюда. Ты слышал, что они сказали про посторонних.

Посторонние — это мы с тобой.

— Пошли, — с горечью в голосе произнес Дронго. — Ты знаешь, наверное, министр прав. Формально я не имею права участвовать в переговорах. Но мне его жаль. Если он уже так изменился, — каким он станет в пятьдесят?

— Он не будет министром, — уверенно сказал ректор. — Знаешь, в чем беда этих людей? Они думают, что получают должность навсегда, на всю жизнь. И не понимают, что должность — это как костюм, который они временно надели, или как стул, на который успели сесть, опередив других. Так что не переживай. Все равно ты останешься Дронго. Когда-нибудь у нас в городе откроют твой музей, как музей Шерлока Холмса на Бейкер-стрит, и ты пошлешь пригласительный билет бывшему министру иностранных дел и бывшему твоему товарищу. Может быть, тогда он что-нибудь поймет. Говорит, что не может предоставить тебе статус потому, что у тебя левые взгляды.

— Стыдно, — сказал Дронго. — Конечно, он формально прав: ведь у него могут спросить, почему именно мне он предоставил статус. Но зачем он прибегает к таким подлым методам? Стыдно…

Подошел Демидов.

— Я иду туда. Жаль, что не с вами.

— И мне жаль. Принято решение уступить им?

— Пока никакого решения нет. Но, видимо, придется уступить, чтобы обеспечить безопасность детей.

Дронго заметил, что в комнату вошел полковник Машков. Он только что прилетел из Воронежа. Дронго ринулся к нему. Демидов — следом за ним.

— Как всегда, — улыбнулся Машков, протягивая руку. — Ты всегда там, где опаснее всего.

— Где ты пропадал два дня? Я все время тебе звонил. Познакомьтесь, это полковник Демидов из МУРа, полковник Машков из ФСБ.

Офицеры протянули друг другу руки.

— Так где ты был? — снова спросил Дронго.

— В Воронеже, там произошел взрыв. В поезде Москва — Воронеж. Судя по всему, погиб и сам террорист. Нажал на взрывное устройство прямо в вагоне. И еще несколько человек погибли. Причем почти все из Москвы. Обидно и глупо.

— Хорошо, что ты прилетел. Через полчаса террористы требуют самолет и деньги. Интересно, куда они собираются лететь?

— Мне тоже интересно, — кивнул Машков. — И ты знаешь, какая странная закономерность… Вчера в Воронеже погиб молодой парень, работал в частной фирме. Так вот, нам удалось выяснить, что эту фирму финансирует клуб «Прометей», где работал инструктором тот самый Кошкин, который сейчас сидит со своими сообщниками в автобусе. И хорошо, если среди них есть благоразумные люди.

— Погоди-погоди, — нахмурился Дронго. — Как ты сказал? Клуб «Прометей»?

— Ну да. Погиб молодой парень, обидно… Да, погибший был знаком с Кошкиным. А его младший брат занимается у Кошкина.

— Кажется, я начинаю кое-что понимать, — пробормотал Дронго. — Клуб «Прометей» финансируется «Порт-банком», владелец которого — депутат Тетеринцев.

— В закупочной компании, где работал погибший, основной капитал тоже принадлежит Тетеринцеву, — сообщил Машков.

— А полковник Демидов несколько часов назад застрелил помощника депутата Тетеринцева, некоего Бондаренко…

— Ну да, все правильно, — улыбнулся Машков. — У нас есть показания журналистки, которая рассказала о разговоре помощника Тетеринцева с неизвестным. Я считаю, что это говорили Тетеринцев и его помощник. Остается только прослушать пленку.

— А где пленка? — спросил Демидов.

— У нас. — Машков повернулся к одному из своих офицеров. — Вы изъяли пленку у фотокорреспондента «Коммерц-журнала» Беззубика?

Офицер молчал. Машков нахмурился.

— В чем дело? — спросил он. — Я же приказал вчера забрать эту пленку.

— Виноват, товарищ полковник, — с виноватым видом проговорил офицер, — мы ее не забрали. Беззубик несколько раз звонил, но Левитин…

— При чем тут Левитин? Где пленка? — настаивал Машков.

— Он не разрешил ее брать, — потупился офицер. — Сказал, что не к спеху.

Перебросил нас всех на расследование взрыва на Малой Бронной.

— Так вы не взяли пленку? — все еще не верил Машков. — Вы с ума сошли!

Полковник подошел к Левитину. Неизвестно, что он сказал своему подчиненному, но лицо подполковника покрылось красными пятнами. Машков явно нервничал.

— Если пленка пропала, — повысил голос Машков, — пойдете под суд. Это я вам обещаю. Но даже если мы ее найдем, — все равно вам у нас не место.

— Я расследовал взрыв на Малой Бронной, — оправдывался подполковник. — Я сумел доказать, что это была диверсия, а не случайный взрыв…

В конце концов Машков приказал одному из офицеров срочно ехать на квартиру Беззубика и привезти пленку.

Ничего, думал Левитин, они еще не знают про мальчика с передатчиком. Не знают, что я поддерживаю с ним связь. Я сумею доказать, что прав. Нужно только все как следует рассчитать…

— Вы позволите мне сделать копию? — спросил Дронго у Машкова.

— Зачем она вам?

— Размножу и отправлю всем депутатам Государственной Думы. Всем до единого. Может, тогда они лишат Тетеринцева иммунитета.

— Осталось десять минут, — взглянул на часы Демидов.

В этот момент передали сообщение, что террористы просят еще два часа, что они готовы улететь только в восемь вечера.

— Странно, — заметил Машков. — Первый раз в жизни вижу террористов, которые сознательно тянут время. Обычно бывает наоборот. Интересно, что у них на уме?

— И мне тоже хотелось бы это знать, — кивнул Дронго. — Знаешь, мне еще нужно переварить твою информацию. И вообще, о многом подумать. Я лучше немного погуляю. У меня появились… кое-какие идеи. Ты здесь всех знаешь. Когда я вернусь, минут через пятнадцать, мне понадобится компьютер. Сумеешь организовать?

— Он нужен лично тебе? — спросил Машков.

— Нет, — ответил Дронго. — Скорее детям, которые сейчас находятся в автобусе.

 

Глава 35

Оказавшись на положении пленников, ребята умолкли. Да и говорить не хотелось… Павел, Слава, Тарас, сидевшие на задних креслах, уже ни на что не обращали внимания. Все трое принципиально не смотрели в сторону Кошкина, который также игнорировал «мятежников». В конце автобуса, у дверей, стоял Коля с автоматом в руках. У передней двери, на ступеньках, сидел Роман. Кошкин же предпочел находиться в центре автобуса, чтобы держать всех под контролем.

— Чего сидим? — неожиданно заговорил Тарас. — Он ведь обещал… Сказал, подпалим автобус и уйдем. И всех детишек заберем, чтобы не опасно было. А теперь людей убивает…

— Он все заранее знал, — отмахнулся Павел. — Еще две недели назад говорил нам, что у нас крупное дело будет. Помните?

— Точно, говорил, — кивнул Тарас.

Коля, превозмогая головную боль, с интересом прислушивался.

— А насчет Николая я все знал, — сказал Слава. — Кошкин еще три дня назад говорил мне: раз он брата потерял, то и мы должны…

Дронго, получивший в свое распоряжение компьютер, подозвал к себе Машкова и Демидова.

— Посмотрите, что получается. — Он кивнул на дисплей. — Вчера утром в Воронеже погиб Артем Шангин, работавший в закупочной фирме, принадлежавшей Тетеринцеву. Он же через свой «Порт-банк» финансирует клуб. А сегодня автобус захватывает некий Кошкин, инструктор из клуба «Прометей». Улавливаете связь?

— Нет, — нахмурился Демидов. — Возможно, совпадение.

— Не получается, — возразил Дронго. — Если совпадение, то где в данный момент находится Николай, младший брат Шангина. И вообще… не проверить ли нам всех членов клуба «Прометей»? Вспомните, что говорили сотрудники ГАИ. Кроме украинской делегации, состоящей из нескольких парней, никто не садился в автобус. А кто-нибудь проверил, была ли такая делегация в украинском посольстве?

Демидов потянулся к телефону. Минуту спустя, положив трубку, сообщил:

— Никакой украинской делегации не было. Пятеро парней и инвалид, севшие в автобус, не выходили из гостиницы посольства Украины.

— Теперь мы знаем, сколько их, — кивнул Дронго. — Выходит, вчера погиб Артем Шангин, а сегодня его брат здесь. Логичнее в его ситуации находиться дома. А он здесь… Может, это месть? Кто-то мог внушить ребятам, что все кавказцы — их враги, взрывают вокзалы, трамваи, автобусы. Возможно, поэтому Кошкин тянет время. Он чего-то ждет. Возможно, условного сигнала, разрешения на вылет…

— Мы проверим по спискам клуба, кто может быть с ним. — Демидов снова поднял трубку и давал указание своим сотрудникам. — Но тогда кому звонил Бондаренко? Кто спланировал эту операцию? Неужели сам Кошкин?

— Не думаю. Он офицер спецназа, а здесь нужен аналитик, организатор. Если выяснится, что среди ребят находится младший брат Шангина, то можете быть уверены: взрыв в Воронеже — спланированная провокация.

— Для чего? — спросил Машков.

— Пока не знаю, — сказал Дронго.

— Кошкин тебе говорил, что Артем погибнет? — Коля пристально посмотрел на Славика.

— Нет. Но он говорил, что нам делать, если вдруг убьют кого-то из наших. И вспоминал про тебя.

— Он все знал, — пробормотал ошеломленный Коля. — Он знал, что Артем не вернется из Воронежа.

Павел посмотрел на Кошкина.

— Знал, — согласился он. — Как так получилось, что твой брат погиб, а его напарник выжил?

— Не знаю. Говорит, случайно, — ответил Коля.

Николай задумался. Потом вдруг подошел к мальчику, который разыгрывал на доске шахматные этюды. Коля толкнул его в бок.

— Вы когда из Баку выехали? — шепотом спросил он, все еще надеясь, что ошибается.

— Неделю назад, — ответил мальчик.

— А билеты когда покупали?

— Мы их не покупали. Они у нас были. Туда и обратно. Но их заказывали давно. Кажется, месяц назад.

Коля вернулся на свое место и сел рядом с Павлом. Тот прошептал:

— Чего там?

— У них билеты были неделю назад, — ответил Коля, — а Кошкин говорил вчера, что ищем вариант. Врал нам, что они только что билеты взяли. — Он нам все врал. И когда две недели назад говорил, что ищет варианты…

— И про брата твоего тоже врал, — кивнул Павел. — Нужно еще проверить, как это случилось, что Артем погиб. И почему Кошкин заранее знал, что он погибнет.

Кто Артема в Воронеж послал?

— Кошкин. — Коля задумался.

Демидов положил перед собой лист бумаги.

— Все совпадает. — Он поднял голову. — Кошкин и пятеро ребят. Выходит, дети…

— Вооруженные автоматами и пистолетами, — пробормотал Машков. — Это Тетеринцев. Все он организовал. Как только привезут пленку, мы его возьмем.

Дронго внимательно изучал список людей, которым звонил Бондаренко. Затем посмотрел на компьютер, считывая информацию с дисплея. Наконец сказал:

— Антон Прохоров, которому звонил Бондаренко, оказывается, не заместитель начальника финансовой службы, а заместитель начальника службы безопасности в банке. Прошла ошибка, а мы не заметили…

— Прохоров бывший прапорщик ВДВ. Хотя вряд ли какой-то прапор мог все это придумать, — усмехнулся Машков.

— Обычный прапорщик, конечно, не мог. Но этот-то служил в элитных войсках… Прекрасный стрелок.

— Ну и что? Среди десантников много хороших стрелков.

— Верно. Но вы не знаете, кто его шеф. Вот данные. — Дронго взглянул на листок. — Его непосредственный начальник — глава службы безопасности «Савой-банка» полковник Ветров, специалист по антитеррористической деятельности. Кстати, именно «Савой-банк» помог банку Тетеринцева в трудное время и полностью финансировал его предвыборную компанию. И вот что получается… «Порт-банк» Тетеринцева, получив кредит в «Савое», покупает здание для клуба «Прометей», где обосновались Кошкин и пятеро его помощников.

Столько совпадений — не может быть…

— Это он! — Демидов вскочил со стула. — Полковник Ветров.

— Он был моим наставником, — смутился Машков. — Ветров — один из лучших специалистов. Неужели он пошел на такое ради денег?

— Кого поддерживает на выборах «Савой-банк»? — спросил Дронго, глядя на дисплей.

— Во всяком случае не мэра столицы. Они финансируют избирательную кампанию его противника. Что требуют террористы? Десять миллионов и самолет? Нет, ставки в этой игре куда крупнее. Насколько я понял, руководить операцией по освобождению заложников предложено мэру. Если он попытается решить вопрос силовым путем, то все газеты напишут о том, как его озверевшие милиционеры убивали детей и инвалидов. Если не попытается и с заложниками что-то случится, то он гарантированный кандидат на вылет даже из своего кресла. Ему предложили заведомо проигрышный вариант.

— Черт возьми! — Демидов в растерянности посмотрел на Машкова. — Я не хотел говорить… Но наши готовят именно силовой вариант.

— Отмените, — предложил Дронго. — Немедленно отмените. Это ловушка для мэра.

Демидов взглянул на Дронго, потом на Машкова и поспешил к мэру. В этот момент один из офицеров ФСБ протянул Машкову магнитофон. Тот перемотал пленку.

— Почему так мало? — раздался из динамиков мужской голос, очевидно, голос Тетеринцева.

— Ненужных отбраковали. А эти… все молодые, злые, голодные. Кошкин отобрал пять человек.

— Как вы их собрали?

— Сказали, что создаем нечто вроде клуба. Вот парни и потянулись. С ними работают двое наших инструкторов. Пока все нормально.

— Только не перестарайтесь. Не нужно им ничего объяснять. Чем глупее будут, тем лучше.

— Вы не беспокойтесь. Все в порядке. Они ни о чем не догадываются. Мы им еще Кошкина дали, пусть там покажет себя, ребятам будет даже интереснее. Он ведь профессионал. В общем, все, как вы говорили.

Дронго, выключив магнитофон, взглянул на Машкова. Тот кивнул.

— Нужно арестовать Ветрова, — сказал Дронго. — Но после того, как освободим заложников…

В этот момент в комнату вбежал Демидов.

— Меня не пустили к мэру, — сообщил он. — Они приняли решение: в семь тридцать вечера начнут штурм автобуса. Левитин настаивает на штурме. Говорит, что у него есть в салоне информатор…

Дронго снова включил магнитофон.

— Кошкин все знает? — раздалось из динамиков.

— Только он один. Кроме него, никто ничего не будет знать. Остальные уверены, что это справедливая месть.

— Вы поняли?! — воскликнул Дронго. — Он сказал «справедливая месть».

Значит, они знали, что старший брат погибнет. Они все точно просчитали.

— Я сам поеду арестовывать Ветрова, — предложил Демидов, сжимая кулаки.

— Нет, — возразил Машков. — Это мое дело.

— Через десять минут начнется штурм. — Демидов взглянул на часы. — Нужно их остановить.

— Почему Кошкин тянул время? — размышлял вслух Дронго. — Почему даже деньги не хотел брать? Нужно узнать мобильный телефон Прохорова. Интересно, где он сейчас находится? Кстати, с кем говорил Тетеринцев?

— Со своим помощником. С Василием Малявко, — сказал Демидов.

— Тогда проверьте и его, — предложил Дронго, — только быстро, у нас в запасе десять минут. Я пойду к мэру, попытаюсь его убедить… Может, у меня лучше получится. Десять минут, Демидов, не забывайте.

Дронго выбежал из комнаты. Пробежал по коридору.

— Мне нужно срочно видеть мэра, — обратился он к офицерам, стоявшим у двери.

— Не положено, — ответил один из них.

И тут Дронго увидел Левитина.

— Все пытаетесь доказать свое превосходство, — усмехнулся тот. — Поздно уже. Да и не нужно. Без вас обойдемся.

— Господи, — прошептал Дронго, — у вас же в КГБ такой отбор был…

Левитин, криво усмехнувшись, прошел в комнату. Дежурные офицеры по-прежнему не пропускали Дронго. Он уже собирался прорываться силой, когда увидел идущего по коридору послаю — Мне нужен мэр, — бросился к нему Дронго. — Проведите меня.

— Идем, — кивнул посол.

Увидев Дронго, министр иностранных дел презрительно скривил губы.

Наклонившись, что-то сказал своему соотечественнику, министру внутренних дел.

Дронго подошел к мэру, сидевшему перед телефонами.

— Мне нужно срочно с вами поговорить…

— Потом, — отмахнулся мэр. — Не сейчас.

Его помощник, возможно, секретарь, вопросительно взглянул на Дронго. Они отошли в сторону.

— Речь идет о грандиозной провокации, — вполголоса проговорил Дронго. — Объясните ему: это спектакль…

Чиновник пристально посмотрел на Дронго.

Задумался. Наконец кивнул:

— Идемте. — Они снова подошли к мэру. Дронго склонился над столом.

— Сейчас поговорить?.. — удивился мэр. — Сейчас не до того… Впрочем, ладно, пять минут.

Они прошли в небольшую комнату. Усевшись на стул, мэр вопросительно взглянул на Дронго.

— Я слушаю вас.

В этот момент в комнату вошли еще несколько человек.

— Разговор — только между нами, — предупредил Дронго.

— Оставьте нас… Закройте дверь, — проворчал мэр. — Так что там у вас? — Он снова посмотрел на Дронго.

— Отмените приказ о штурме. Это ошибка. Отмените…

— И это все, что вы хотели мне сообщить? — Мэр поднялся со стула. — Всего доброго… — Он направился к двери.

— Но это же провокация! — крикнул ему вдогонку Дронго.

Мэр остановился, обернулся.

— Откуда вы знаете?

— В автобусе… Там только один опасный человек, отставной майор спецназа.

Но и он — инвалид. Остальные же подростки, ребята из его клуба. Их пятеро. Они проникли в автобус под видом украинской делегации. Правда, вооруженные…

— Тем хуже для них, — процедил мэр.

— Послушайте, поймите… Ведь они, в сущности, дети. Я, кажется, понял их мотивы. Вчера в Воронеже, на вокзале, произошел взрыв. Погиб некий Артем Шангин, брат одного из пацанов. Причем гибель Артема — спланированная акция.

— Не понимаю — какое отношение это имеет ко мне? — пожал плечами мэр.

Однако вернулся, снова уселся на стул.

— Его младший брат — Николай… он сейчас там, в автобусе. Понимаете, в какую ловушку вы попали? Они устроили взрыв в Воронеже, чтобы подставить вас. И чтобы убрать Шангина. И теперь его младший брат — в роли мстителя.

— Погодите-погодите, — поморщился мэр. — При чем тут мстители?

— Поймите… Вчера убит старший брат. А сегодня младший со своими друзьями решается на захват автобуса, в котором «черные», кавказцы. Я даже знаю, что напишут в газетах. Напишут, что вы подставили под пули своих снайперов замечательных московских ребят, которые, возмутившись взрывом в Воронеже, решили отомстить бандитам.

— Но откуда у них оружие?

— Это уже другой вопрос. Но штурмовать автобус — чистое безумие. Повторяю: там только один опасный человек.

В отличие от заурядных карьеристов, мэр был человеком мужественным. И порядочным. К тому же деятельным и энергичным.

— Что же вы мне посоветуете? — спросил он. — Подполковник Левитин уверяет, что штурм необходим. А вы мне советуете отменить штурм… Ведь они улетят.

— Поймите… Во-первых, далеко не улетят. Но предположим — штурм состоится. Что в итоге? Пятеро убитых ребят. Вас же во всех газетах грязью обливать будут. И конец вашей карьере.

— Я и так уже… по горло в дерьме, — процедил мэр. — Газетчики постарались.

— Вы меня не поняли. Ситуация критическая… Эта операция спланирована таким образом… В общем, вы проигрываете при любом раскладе. Кстати, насколько я понял, недавний взрыв на Малой Бронной — тоже подкоп под вас. Кто-то даже заранее предупредил журналистов. И я знаю, кто спланировал акцию… Отставной полковник госбезопасности Ветров. Профессионал..

— Но мы должны попытаться освободить заложников, — пробормотал мэр. — Я вас понимаю и готов признать, что вы правы. Но сидеть и ждать — не в моих правилах. Штурм начнется вовремя, и отменять его я не стану, — немного подумав, он добавил:

— И Бог с ней, с моей карьерой. Главное люди…

Дронго понял, что настало время использовать последний шанс.

— Ладно, хорошо, — кивнул он. — Предположим, что все сказанное мною неубедительно, бездоказательно. Но тогда объясните мне: почему они до сих пор держат заложников? Почему тянут время? Ведь нелогично же… Террористы ведут себя иначе. То есть настаивают на скорейшем выполнении их требований.

Мэр задумался. Наконец спросил:

— Вы что же, знаете, почему они медлят?

— Догадываюсь. В аэропорту должны находиться их сообщники. Очевидно, они рассчитывают на них. Возможно, какая-то отвлекающая акция…

— Так-так. — Мэр нахмурился. — Идемте со мной. — Он направился к двери.

Тут Дронго понял. Понял, чем порядочный человек отличается от подонка.

Порядочный не станет лгать, не будет изворачиваться, он никого и никогда не подставит. Его можно оболгать, обвинить во всех грехах. Но порядочный человек таковым и останется, и правду в конечном итоге не скроешь.:

— Хорошо, согласен… Вы, возможно, правы, — громко сказал мэр. — Но кто за вас поручится?

— Я. — На пороге появился Машков. — Я могу за него поручиться.

— И я, — сказал азербайджанский посол, появившийся в дверях. — Я знаю его много лет.

— Согласен, — кивнул мэр. — Излагайте свой план.

Даже получив все полномочия, Дронго не торопился. Стрелки на циферблате показывали двадцать минут восьмого. Если Кошкин затягивал до восьми, значит, террористы готовились именно к этому сроку.

Следующие десять минут все сидели как на иголках. Каждую минуту докладывали о перемещениях Малявко, которые фиксировала камера.

Демидов метался по комнате. Наконец остановился — не мог больше ждать.

Выскочил из комнаты и подошел к буфетной стойке. Рядом стоял Малявко. Демидов нервничал. И, как всегда, нервничая, почувствовал волчий аппетит. Взял салат, сосиски, горчицу. Начал намазывать ее на хлеб. Вдруг поскользнулся, — горчица оказалась на рукаве пиджака Малявко; тот взвизгнул, начал отталкивать Демидова.

Полковник смутился, извинился. Малявко же поспешил в туалет почистить пиджак.

Остальное было делом техники. Следом за ним в туалет вошли пять оперативников.

И повесили на дверях табличку «ремонт». Минуту спустя Малявко был обезоружен.

Ни слова не говоря, Демидов поднес к его уху магнитофон. Нажал на кнопку.

— Убедился? — спросил полковник. — Какие тебе еще доказательства? Получишь пятнадцать лет в колонии строгого режима. А я позабочусь, чтобы все узнали статью, по которой сел. Насилие над несовершеннолетними, понял, что грозит?

— Не имеете права, — пролепетал Малявко. — Я хочу позвонить шефу.

— В другой раз. — Демидов посмотрел на часы. Семь сорок пять. — Быстро! — выкрикнул он. — Колись, сука! Или решето из тебя сделаю. Пристрелю!

Левитин подошел к Машкову.

— Хорошо, — сказал он. — Предположим, что с пленкой я не прав.

Предположим, что мы не должны были так ошибаться…

— Ошибка? — удивился Машков. — Это должностное преступление. Неужели не поняли?

— Это вы не поняли, — покраснел Левитин. — У меня информатор в автобусе.

Наблюдатель. Я могу в любой момент отдать приказ о начале штурма. Достаточно нескольких спецназовцев — и все будет кончено. А вы что, боитесь — отниму у вас славу.

— Убирайтесь! — взорвался Машков. — И прикажите мальчику больше не выходить на связь. Слишком опасно для него.

— Не верите? — пробормотал Левитин. — Напрасно. Даже нечестно.

Дронго поспешил туда, где допрашивали Малявко. В этот момент Демидов вытащил пистолет.

— Считаю до трех, — сказал полковник.

Оперативники отвернулись. Они бы сами с удовольствием пристрелили мерзавца.

— Раз…

— Не надо, — выдохнул Малявко. — Который час?

— Семь сорок семь.

— В аэропорту… здесь… профессиональный убийца, — прохрипел Малявко. — Он бывший прапорщик…

— Знаем. Дальше. — Демидов взглянул на часы.

— В восемь вечера, когда вы подадите самолет, он должен контролировать ситуацию. Когда автобус подъедет к самолету, он начнет стрелять, создаст панику. А Кошкин и двое ребят, которых он сам отберет, улетят в самолете.

Остальные трое останутся.

— Куда улетят?

— Не знаю. Кошкин решил лететь в Северный Казахстан. Посадит самолет в степи и улетит на вертолете в сторону границы. Наверное, в Афганистан или в Иран. Точно не знаю. Ребята полетят с ним. Они сядут у границы и перейдут ее как беженцы. С ними будут два проводника-таджика, которые подтвердят, что они беженцы.

— А автобус с детьми? — спросил Демидов.

— В восемь пятнадцать… он взорвется, — сказал Малявко. — Со всеми, кто там будет в этот момент.

До восьми оставалось десять минут. Демидов взглянул на Дронго.

— Я к автобусу! — закричал полковник. — Найди Прохорова. Он где-нибудь наверху.

Дронго бросился к начальнику службы безопасности аэропорта.

— Проверьте все выходы. По нашим данным, здесь прячется террорист.

— Не может быть, — пробормотал начальник.

— Сейчас не время спорить, — отрезал Дронго. — Подумайте — где он мог спрятаться?

— Нигде. Вы, очевидно, не понимаете… Мы все перекрыли.

— Здесь, он здесь, где-то рядом, — шептал Дронго.

— Я отвечаю за все объекты…

— Да погодите вы… Он должен иметь круговой обзор. Кажется, я знаю, где он прячется. На вышке! Чтобы вести наблюдение за летным полем.

— Но там никого нет.

— Ошибаетесь. Он наверняка там. Срочно вызывайте машины. Едем!

 

Глава 36

Коля, сидевший на заднем сиденье, неожиданно поднялся. Кошкин взглянул на него.

— Уже скоро, — улыбнулся он. Коля спросил:

— Что случилось с моим братом?

Если бы в салоне автобуса взорвалась бомба, то и тогда Кошкин не растерялся бы. А тут вдруг потупился.

— С твоим братом? Он погиб, ты ведь знаешь…

— Почему вы его убили?

Кошкину показалось, что он ослышался. Он молча смотрел на Николая.

— К нам кто-то бежит! — неожиданно закричал Роман.

— Не открывай двери! Я сейчас. — Глядя прямо в глаза Николаю, Кошкин произнес:

— Его никто не убивал. Он взорвался. С чего ты взял, что его убили?..

— Кто-то подошел к автобусу! — снова закричал Роман.

— Заткнись! — Кошкин не сводил глаз с Коли.

Тот молчал. Пока молчал.

— Еще поговорим… — Он повернулся к Роману.

Открыл двери и увидел Демидова.

— Я без оружия. — Полковник поднял вверх руки. — Давай, Кошкин, заканчивать этот спектакль. Самолет готов. Деньги в самолете. Хочешь лететь — улетай. Только без глупостей. И без ребят.

— Молодец, фамилию узнал, — усмехнулся Кошкин. — А ты ее знал, когда я за тебя, толстомордого, кровь свою в Афгане проливал? Когда за таких, как ты, в Чечню полез и ногу потерял?

— Дурак, — сказал Демидов. Он рванул на себе рубаху — посыпались пуговицы, и Кошкин увидел на обнаженной груди полковника два багровых рубца.

— Когда меня «паханы» полосовали, ты еще сопли утирал, — сверкнул глазами Демидов. — Тоже мне — мститель нашелся! Робин Гуд! Самолет готов. Куда хочешь — лети. Если нужно, я полечу с тобой в качестве заложника. Только освобождай детей. Иначе никуда не улетишь.

Роман, стоявший за спиной Кошкина, заметил, что мальчишка, еще недавно игравший в шахматы, вдруг встал, направился к ним.

— Ты куда? — спросил он.

— Нужно отпустить девушек, — сказал «шахматист». — И всех, кто моложе десяти лет. Мне исполнилось десять в прошлом году. Значит, я останусь.

— Заткни ему глотку, Роман, — приказал Кошкин.

Роман шагнул к мальчику. И вдруг оказался на полу — «шахматист» подставил ногу.

— Самолет готов, — продолжал Демидов. — Уже почти восемь…

— Мы подъедем к самолету сами, — кивнул Кошкин. — Подъедем без тебя. И мне такой заложник не нужен. Ты им так и передай.

— Пока не выпустишь детей, никуда не полетишь, — сказал Демидов.

Дронго бежал к вышке, сжимая в руке пистолет. Успеть, только бы успеть, мысленно твердил он.

Роман вскочил на ноги. Выругался. Оттолкнул мальчишку.

— Ах ты сволочь! — заорал он, замахиваясь автоматом.

— Не смей! — вскочил Коля. — Не смей!

— Ладно, хорошо, — говорил Кошкин. — Девочки и мальчики до десяти лет выходят прямо сейчас. Остальных освободим, как только войдем в самолет и увидим деньги.

Роман, взглянув на Колю, прошептал:

— Ублюдки. Все вы ублюдки.

— Пора кончать, — сказал Павел, наклоняясь к Коле. — Нужно все это кончать. Мы все начали, мы и закончим.

— Возьми мой автомат. — Коля протянул ему оружие.

Дронго, добежавший до здания, уже поднимался по лестнице. Часы показывали без двух минут восемь.

— Давайте самолет, — сказал Кошкин. — Уже почти восемь.

— Вот именно — почти, — кивнул Демидов.

И тут Роман ударил «шахматиста» кулаком под ребра. На пол упала какая-то коробочка. Роман наклонился над ней.

— Это же переговорное устройство! — закричал он.

Дронго поднялся наверх. И вдруг заметил человека с винтовкой. Сомневаться не приходилось: он целился в спину Демидову.

Дронго вскинул пистолет. В голове промелькнуло: если сейчас он уложит Прохорова, то расследование можно считать закрытым — ведь оба предполагаемых киллера будут убиты. Все это промелькнуло у него в голове за долю секунды.

Сто тысяч долларов… Но ведь здесь жизни ребят, жизнь Демидова, жизни «террористов», которые были такими же обманутыми ребятами.

— Переговорное устройство! — снова закричал Роман.

Он замахнулся на мальчика автоматом, но вдруг покачнулся и рухнул на пол.

Павел, поднявшийся с сиденья, ударил Романа ногой в пах.

Кошкин, увидев переговорное устройство, оттолкнул Демидова и крикнул водителю:

— Закрывай двери.

И вдруг Коля понял: сейчас произойдет непоправимое. Кошкин вскинул автомат, целясь в «шахматиста». И тут прогремел выстрел. Затем еще… и еще.

Дронго, успевший выскочить на балкон, сбил Прохорову прицел. А потом уже стрелял он…

Кошкин, целившийся в мальчика, надавил на курок. Но в последнюю секунду к мальчику бросился Коля, закрывая его своим телом. Потрясенные ребята стояли, глядя на двух мальчишек, лежавших на сиденьях, обильно политых их кровью.

Кошкин же, как ни странно, «подставился». Дверцы автобуса, даже такого, как «Икарус», — 'не лучшая защита от выстрелов в упор. Услышав пальбу, Демидов выхватил пистолет и разрядил в оказавшегося за дверью Кошкина всю обойму. Тот все еще улыбаясь, медленно осел на пол.

В автобусе больше никто не стрелял. Роман вышел с высоко поднятыми руками.

На полу остались лежать Коля Шангин, принявший на себя очередь Кошкина, и мальчик-"шахматист", так неосмотрительно поверивший Левитину.

 

Глава 37

Машков приехал на дачу с тремя сотрудниками ФСБ. Дача казалась вымершей, хотя повсюду светили лампочки. Машков открыл калитку, прошел по дорожке. На него залаяла собака. Машков прошел к дому. Дверь была открыта. Это его удивило и насторожило. Кивнув своим людям, полковник вытащил пистолет и переступил порог.

Повсюду — мертвая тишина. Машков прошел в гостиную. Затем в столовую.

Решил осмотреть кабинет. Именно здесь он и нашел истекающего кровью Ветрова.

Тот собирался застрелиться, но у него дрогнула рука — пуля прошла рядом с сердцем.

— Это ты?.. — попытался усмехнуться Ветров.

На губах его выступила кровавая пена. Пистолет лежал рядом, на полу.

— Зачем вы это сделали?

— Не сотвори… — пробормотал Ветров. — Не сотвори себе кумира…

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил Машк — Пистолет, — попросил раненый. — Дай мне пистолет.

Машков все понял. Он подошел ближе, наклонился. Поднял пистолет и вложил его в руку Ветрова. Затем кивнул ему, словно прощаясь.

— Спасибо, — попытался улыбнуться Ветров. — Ты… всегда… был моим лучшим учеником…

Машков повернулся и направился к выходу. Раздался выстрел. На этот раз Ветров целился в висок и не промахнулся.

Вернувшись в управление, полковник Машков написал рапорт на подполковника Левитина. Он настаивал на немедленном его увольнении.

Демидов и Дронго в этот момент находились в больнице, куда привезли Колю и мальчика-"шахматиста", простреленных одной очередью. Если бы не Колин прыжок, мальчик бы погиб. Но Коля принял на себя пули, предназначенные ребенку.

— Как они там? — стремительно вошли в кабинет главврача Демидов и Дронго.

— Положение… очень серьезное, — сказал тот. — Боюсь, дети не выживут.

Как это могло случиться? — Внимательные грустные глаза за стеклами очков испытующе смотрели на стоявших у стола мужчин.

— Да вот… Случилось. — Демидов опустил голову.

Дронго отвернулся.

— Борис Ефимович, — подбежала к главному медсестра. — У мальчика падает давление. Для парня мы нашли плазму, а для мальчика у нас запасов нет. У него редкая группа крови.

— Какая? — одновременно спросили Дронго и Демидов.

— Четвертая, отрицательный резус, — сообщила медсестра.

— У меня вторая отрицательная, — выдохнул Демидов.

— Возьмите мою, — выпалил Дронго. — У меня третья отрицательная. Ну, может, подойдет, это же совсем рядом.

— Погодите, — нахмурился главный. — Разве крови нет совсем?

— Нет, Борис Ефимович, — ответил за медсестру стоявший рядом дежурный врач. — Вы же знаете, что четвертой отрицательной вообще не осталось. Сейчас позвонили в третью больницу, они обещали через полчаса доставить.

— Полчаса? — покачал головой главврач. — Да, действительно, оттуда раньше не привезут. — Он задумался. Наконец сказал:

— Тогда так… готовьте все к переливанию крови. Я сейчас приду.

— К какому переливанию? — не поняла сестра. — Они сказали, через полчаса.

— У меня четвертая отрицательная, — кивнул Борис Ефимович, приглаживая волосы. — Идите быстрее.

Медсестра смотрела то на него, то на двоих незнакомцев, словно не решалась сказать то, что хотела.

— Идите быстрее, — поторопил ее главврач и направился к своему кабинету.

И тут медсестра сказала:

— Простите, Борис Ефимович, этот мальчик…

— Что? — повернулся врач. — Что с ним?

— Он азербайджанец, — сообщила она. — Из Баку. Вы понимаете…

Демидов в изумлении уставился на медсестру. Дронго взглянул на табличку, висевшую на двери кабинета. Фамилия врача Арутюнян.

— Ну и что? — спросил Борис Ефимович.

— Он из Баку, — повторила женщина. — Вы пойдете на переливание?

Дежурный врач, молодой человек лет тридцати, отвернулся — очевидно, стыдился за медсестру.

— Ах вот оно что?.. — нахмурился Арутюнян. — И знаете, что я тоже из Баку?

А вы знаете, что вас увольняю! — закричал он неожиданно. — Ладно, готовьте все для переливания.

Дежурный врач и медсестра побежали по коридору. Не пошли, а именно побежали. У Дронго на глаза навернулись слезы. Арутюнян же прошел в кабинет и вымыл руки. Затем посмотрел на мужчин, замерших в ожидании. Коротко кивнув, врач зашагал по коридору.

— Ты знаешь… — пробормотал Демидов, обращаясь к Дронго. — Я все время думаю: кому это нужно, чтобы мы так жили? Как кошки с собаками. Чтобы так ненавидели друг друга…

— Значит, кому-то нужно, — вздохнул Дронго.

Они ждали в коридоре. Минут через сорок появился бледный Борис Ефимович.

Врач прошел к своему кабинету и открыл дверь.

— Вы родственники? — спросил он.

— Да, — ответил Дронго, взглянув на Демидова.

— Мальчик будет жить, — кивнул Арутюнян. — А вот второй… Пока не знаю.

Слишком серьезные ранения.

— Он спасал мальчика, заслоняя его своим телом, — объяснил Дронго. — Все думали, что он террорист, а он спасал мальчика…

— Так, — сказал Арутюнян.

Он подошел к сейфу и открыл его. Вытащил бутылку коньяка и три стакана.

Разлил теплую янтарную жидкость.

— Пейте, — кивнул он.

Все трое молча выпили.

— Жаль, — сказал Борис Ефимович. — Жаль, если он погибнет. Там наши лучшие хирурги. Они сделали все возможное. Остается уповать на Бога.

— Думаете, поможет? — невесело усмехнулся Демидов.

— Обязательно поможет. Есть древняя иудейская пословица… «Человек, спасший другого человека, спасает целый мир». Разве может Бог отвернуться от такого парня?

— Спасибо вам, — сказал Дронго. — И за этого парня, и за мальчика, которому вы отдали свою кровь.

— Да ладно вам, — отмахнулся врач. — Я ведь действительно из Баку. Жил там до семнадцати. Потом поступил в московский медицинский и остался здесь.

— Ясно, — кивнул Дронго.

— Ничего вам не ясно, — возразил Арутюнян. — Думаете, я не понял, что она имела в виду? Прекрасно понял. Моя тетя и ее дочь оставались в Баку в январе девяностого. Их потом на самолете эвакуировали. Знаете, как они остались в живых? Их соседи защищали. Всем домом. И еще одну армянскую семью. У себя прятали. А потом на своих машинах вывозили. Будь прокляты те, кто посеял вражду между нами.

Я ведь никогда Баку не забываю. Его бульвары, улицы, площади… И людей.

Никогда не поверю, что бакинцы могли друг друга убивать. Для меня Баку — родной город. Я уехал в шестьдесят втором, но до сих пор помню, как пахнут весной бакинские улицы. Моя жена — еврейка, она тоже из Баку. Один мой зять грузин, другой русский. Разве я могу делить людей по пятой графе? Согласно армянским законам мои дочери армянки, согласно иудейским — еврейки. Разве из-за этого они чувствуют себя хуже? И кто тогда мои внуки? Евреи, армяне, грузины или русские?

А у нас с мальчиком одна группа крови.

— У нас у всех одна группа крови, — сказал Дронго. — Знаете, я бы выпил еще…

Врач улыбнулся. Разлил коньяк в стаканы.

— За ребят, — сказал он. — Может, они вырастут и положат конец этому безумию. И станут лучше нас? Как вы считаете?

— Не знаю, — пробормотал Демидов.

— А я знаю, — улыбнулся Борис Ефимович. — Самое главное, чтобы дети сейчас выжили…

Демидов по-прежнему молчал. Дронго вздохнул. Заканчивался один из самых долгих дней в его жизни.

 

Глава 38

Он постучал, прежде чем войти. Затем открыл дверь и оказался в небольшом кабинете. Увидев его, Тетеринцев вскочил со стула. Он не верил собственным глазам.

— Вы? — сказал он задыхаясь. — Это вы?

— Я же говорил, что мы еще встретимся, — заметил Дронго, усаживаясь на стул.

— Убирайтесь! — закричал депутат. — Я вас не приглашал. Вы ничего не сможете доказать. Против меня нет улик.

— Вы слишком самоуверенны.

— А вы слишком нахальны. Напрасно вы думаете, что я все забуду. Мы еще встретимся, — с явной угрозой произнес Тетеринцев.

— В ближайшие десять-пятнадцать лет — вряд ли, — возразил Дронго.

Тетеринцев нахмурился.

— Вы организовали убийство Звонарева, который расследовал ваши финансовые аферы, — продолжал Дронго. — И вы ответите за вчерашнюю трагедию в аэропорту.

— Вон, — сказал Тетеринцев, указывая на дверь. — Это провокация!

— А может, выслушаете меня?

— Убирайтесь! — закричал Тетеринцев.

— Хорошо, — поднялся Дронго. — Не буду назойливым. А перед уходом я оставлю вам скромный подарок. Кстати, такой же подарок я отправил спикеру Думы и его заместителям. Думаю, в свете последних событий они дадут согласие на лишение вас депутатского иммунитета.

— Что? — опешил Тетеринцев. — Как вы сказали?

— Кстати, сейчас в ФСБ дает показания ваш бывший помощник Василий Малявко.

Я думаю, вам будет интересно узнать, что он считает вас главным организатором убийства Звонарева. Впрочем, это уже не так важно. Послушайте пленку. До свидания.

Выходя из кабинета, Дронго нажал кнопку магнитофона, который оставил на столе.

— Почему так мало? — услышал Тетеринцев собственный голос.

— Ненужных отбраковали, — докладывал Малявко. — Все молодые, злые, голодные. Кошкин отобрал пять человек.

Тетеринцев в ужасе схватился за голову. Опустился на стул.

— Ты лично отвечаешь за всех, — снова раздался его голос. — Учти: никто не должен знать, что мы их готовим. Ни один человек. И отзови своих инструкторов.

Отошли своих людей куда-нибудь подальше, хоть в зарубежную командиру отправь, чтобы они месяца два здесь не появлялись и никому глаза не мозолили…

Тетеринцев вскочил со стула. Сбросив магнитофон на пол, он пинал его ногами, бил изо всех сил словно лютого врага. Неожиданно дверь кабинета распахнулась.

— Простите. Вас вызывает спикер Думы. Срочно. К нему приехали из прокуратуры.

Тетеринцев снова схватился за голову. Теперь он понимал: Дронго не шутил.

Если эту пленку сейчас слушают в Думе, то лишение его депутатского иммунитета — дело решенное.

Дронго подъехал к редакции газеты «Московский фаталист». И столкнулся в коридоре с Олегом Точкиным.

— Это вы отличились в аэропорту? — осведомился Точкин. — Говорят, что вы действовали очень профессионально.

— Нет, у вас неверная информация. Я вчера весь вечер просидел дома, — пожал плечами Дронго.

Он зашел в приемную и увидел Виолу. Заметив его, девушка отвернулась.

Потом спросила:

— Вы к Павлу Сергеевичу? Я сейчас доложу. У него сидит Корытин.

— Сначала к вам. — Дронго уселся на стул. — Знаете, я представляю, как больно, когда молодой человек меняет вас на другую девушку и вам кажется, что он сделал это из корысти. И вы были правы, когда пошли на решительный разрыв.

Но поймите и его. Он ведь хотел устроиться в жизни, хотел чего-то добиться.

Может, следовало его пожалеть, ведь такой человек всю жизнь прожил бы с нелюбимой женщиной. И знаете… измена себе — худшее из предательств.

— Вы с ней говорили?

— Нет. Мне достаточно было поговорить с вами. И я нисколько не сомневался: убийство Звонарева — не убийство из-за ревности.

— Спасибо, — кивнула Виола, утирая слезы. — Хотите войти к Главному?

— Хочу, — кивнул Дронго.

Она доложила о нем Сорокину, и тот попросил гостя войти. Корытин сидел рядом, когда Дронго вошел в кабинет.

— Может, мне уйти? — спросил ответсек.

— Нет, — возразил Дронго. — У меня дело простое. Я принес деньги, которые вы дали мне в качестве задатка.

Он вытащил из кармана деньги. Аккуратно положил их на стол.

— В чем дело? — спросил Главный. — Вы решили отказаться от расследования?

Или на вас оказывают давление? Что произошло?: — Ничего, — улыбнулся Дронго. — Вчера вечером в аэропорту был застрелен убийца вашего Звонарева. Нанявший его депутат сегодня лишится иммунитета и отправится лет на пятнадцать за решетку. А единственный свидетель тоже в морге.

У меня нет доказательств, что убийца действительно тот, кого я считаю таковым.

И нет свидетелей. Следовательно, я обязан вернуть деньги.

— Погодите. — Сорокин поднялся из-за стола. — Вы хотите сказать, что знаете, кто убил нашего журналиста? Вы даже знаете, кто «заказал» убийство? Но не можете ничего доказать. Так это в суде нужно доказывать. А мы об этом напишем, уж так напишем… Понимаете?

— Не стоит, — возразил Дронго. — В таком случае мы невольно подставим молодых парней, которые ни в чем не виноваты. Нет. Извините, но я отказываюсь от этого дела.

— Может, расскажете, что произошло? — предложил Корытин.

— Обязательно, — кивнул Дронго. — Но в другой раз. Сегодня я очень устал.

Извините.

Кивнув на прощание журналистам, он вышел из кабинета.

— Ничего не понял, — в задумчивости пробормотал Сорокин. — Если он знает, кто убийца и кто заказчик, то почему молчит?

— Темнит, — предположил Корытин. — Наверное, очень темная история.

Дронго вышел на улицу. Осмотрелся. Вдруг заметил, что рядом затормозила машина. Это был полковник Демидов. Он открыл дверцу и устремился к Дронго.

— Будет жить! — закричал полковник. — Коля будет жить. Оба мальчика выжили.

А Дронго подумал вдруг, что это поколение будет жить по новым законам в другое время. Теперь для Коли все начнется заново. Потому что он совершил первый в своей жизни мужской поступок.