Он остался один. Такое ощущение, что в этом заведении предельная концентрация человеческих страданий, которую невольно чувствуешь. Вейдеманис выразился точно. Может, правы те, кто обходит это место стороной, утверждая, что несчастье так же заразно, как и счастье? Он закрыл глаза. Дом одиноких сердец. Каждый пытается здесь выжить в одиночку, проявляя немыслимое достоинство и мужество перед путешествием во тьму, которого так боятся все живые существа.

В дверь постучали. Он открыл глаза.

– Войдите! – крикнул Дронго.

В кабинет вошла молодая женщина, которую он вчера видел. Зинаида Вутко. Она была в белом халате, на ногах – мягкие тапочки. Вошедшая немного испуганно смотрела на гостя.

– Здравствуйте, – встал Дронго, – садитесь, пожалуйста. Я хотел с вами переговорить.

– Добрый день. – Женщина села на краешек стула. Было заметно, что она напугана.

– Успокойтесь, – предложил Дронго. – Как ваш ребенок? Как он себя чувствует?

– Спасибо, уже лучше.

– Выздоровел?

– Пока нет, но ему уже лучше. Он, наверно, простудился, когда играл с мальчишками в футбол. А потом пришел домой и выпил холодной воды.

– Так бывает, – улыбнулся Дронго, – не нужно держать в холодильнике воду. Пусть стоит на столике – ничего страшного, если он выпьет такую воду.

– Да, – согласилась она, – наверно, так лучше.

У нее были темные волосы и светлые глаза.

– Вы дежурили в ту ночь, когда умерла Боровкова? – решил сразу перейти к основной теме Дронго.

– Да, – подтвердила она.

– Ничего странного тогда не произошло? Может, кто-то приходил?

– Нет. Никто. У нас ночью никто не ходит. Асхат запер ворота за Федором Николаевичем, который уехал вместе с Дмитрием. Потом мы закрыли дверь в наше основное здание. На кухне есть другая дверь, ее мы тоже закрыли. Алексей Георгиевич поднялся наверх, в комнату врачей, а мы с Клавдией Антоновной обходили наши палаты по очереди.

– К Боровковой заходили?

– Конечно. Я заходила два раза. Она спокойно спала.

– Может, уже не спала?

– Нет, спала, – возразила Зинаида, – она даже повернулась на бок, когда я входила второй раз.

– Она чутко спала?

– Да. Сразу слышала, когда кто-то входил. У нас все пациенты так спят, если им не дают снотворное или не делают укол.

– И она услышала, как вы вошли в своих тапочках?

Он взглянул на ее мягкие тапочки. Санитарка покраснела, виновато опустила глаза.

– Нам Федор Николаевич разрешает ходить в таких тапочках, чтобы не тревожить больных, – пояснила Зинаида.

– Я тоже ничего не имею против, – быстро сказал Дронго, – но она все равно услышала, как вы вошли. У вас в хосписе не скрипят двери – я обратил внимание, что они все открываются мягко.

– Да. Наш завхоз специально смазывает их, чтобы они не скрипели. Чтобы не тревожить наших пациентов.

– Но она все же проснулась. Когда вы во второй раз заходили к ней, сколько было времени?

– Я не смотрела. Но было уже раннее утро. Может, четыре или половина пятого.

– И вы увидели, как она повернулась на другой бок?

– Ну да. Недовольно посмотрела на меня и повернулась на другой бок. Даже захрапела. Она иногда храпела во сне.

– А потом когда вы заходили? И кто нашел ее утром?

– Сначала мы услышали, как завыли собаки. Все сразу услышали, кто не спал. Клавдия Антоновна тоже услышала. Она ночью у Радомира была, сделала ему два укола. А потом к Идрисовой пошла. Той было совсем плохо, ей нужно было менять капельницу и все время следить за ней. Ну, в этот момент собаки и завыли. И мы сразу побежали в палаты. Вернее, она была у Идрисовой, а Алексей Георгиевич других пациентов смотрел. Никто ведь не думал про Боровкову, она как раз была в самом спокойном состоянии. Но по нашим правилам сначала мы должны проверить реанимационные палаты, где лежат самые тяжелые больные. Я спокойно вошла в палату Боровковой, знала, что она спит. Только мне не понравилось, что она лежит на спине. Я подошла ближе. И лицо ее мне тоже не понравилось. Я стала ее звать, потом дотронулась до нее и поняла, что она не ответит. Я даже пульс ее пощупать успела. Но никакого пульса уже не было. Вот тогда я и выбежала за нашим доктором. Он пришел сразу, тоже пульс пощупал, тело осмотрел и покачал головой. Потом мы ее накрыли одеялом и решили не трогать до утра, чтобы потом отвезти в наш «холодильник».

– Ничего необычного в ее лице вы не заметили?

– Ничего. Умерла так, словно задыхалась от астмы. Но мы знали, от чего она могла умереть, поэтому я не очень приглядывалась. А потом Алексей Георгиевич наказал мне снова обойти все палаты на первом этаже, а сам пошел к Идрисовой, чтобы помочь Клавдии Антоновне.

– Что вы сделали дальше?

– Стала все палаты осматривать, чтобы, не дай бог, ни с кем еще какого-нибудь несчастья не произошло.

– Значит, вы в это время обходили палаты на первом этаже, – удовлетворенно кивнул Дронго. – И кто из пациентов спал?

– Угрюмов не спал. Он даже не лежал, а сидел. Когда я вошла, он так недовольно посмотрел на меня и вдруг сказал: «Опять собачки завыли по чью-то душу». Я просто испугалась и выбежала из палаты.

– В другие палаты вы тоже заходили?

– Конечно. Во второй палате Радомир лежал без движения. Я знала, что ему уколы сделали, но все равно осмотрела его.

– А Мишенин?

– Он лежал спиной ко мне. Я не стала его будить. Потом осмотрела другие палаты. Шаблинская и Ярушкина телевизор смотрели и только-только легли спать. Обе проснулись от воя собак. Обе были недовольны тем, что я их потревожила. Шаблинская даже замечание мне сделала за то, что я вошла, не постучавшись. Но она всегда недовольна, даже если врачи входят без стука.

– Ее можно понять.

– А потом я в другие палаты заглянула. Казимира Станиславовна лежала под одеялом и молчала. Я даже за нее испугалась. Подошла к ней, позвала, но она молчала. Я руку протянула, чтобы ее потрогать, и тогда она глаза открыла. Молча так глаза открыла и на меня посмотрела. Я испугалась и сказала ей, что нужно отзываться, когда ее зовут. Она ничего не ответила, только так грустно улыбнулась. Я убедилась, что с ней все в порядке, и вышла, чтобы посмотреть другую палату. Там Витицкая и Кравчук вместе лежат. Когда я вошла, Антонина сразу одеялом накрылась. Она всегда так делает, если кто-то входит в палату. Боится, что посторонний видит ее лицо. Но когда я назвала ее по имени, она одеяло немного опустила. Меня она уже не стесняется, не боится. Первое время я сама ее боялась. А сейчас нет, уже не боюсь. Я тихо вышла от них и пошла посмотреть последнюю палату, где была Тамара Рудольфовна. Она тоже не спала. Сидела в халате на стуле и что-то писала. Увидела, как я вошла, и недовольно посмотрела на меня. «Кто у нас опять неожиданно ушел на другой свет?» – так прямо и спросила. А я сказала, что не знаю, и поэтому на всякий случай обхожу все палаты. Она опустила голову и снова начала писать. А потом снова на меня взглянула и спросила: «Скажи наконец, кто? Чтобы я знала».

«Генриетта Андреевна», – сообщила я ей. Все равно ведь утром все узнют, что случилось. Она как-то странно посмотрела на меня, потом снова опустила голову и начала писать. Честное слово, ничего не сказала. Какие-то слова ведь говорят обычно в таких случаях, но она молчала. И я вышла из палаты.

– Что было потом?

– Ничего. Я к себе пошла, умылась. Немного посидела, отдохнула. Потом снова на обход пошла. Уже утро было, птицы петь начали.

– И больше ничего не произошло?

– Нет, – ответила она. И все-таки в ее голосе проскользнула некоторая неуверенность. Или недосказанность?

– Зинаида, давайте еще раз, – предложил Дронго, – все, что я у вас спрашиваю, – исключительно важно. Вы должны понимать, что мне просто необходимо все уточнить.

– Я вам все сказала.

– Вы давно знакомы с Клавдией Антоновной? – неожиданно спросил Дронго.

– Уже много лет. Она и моя тетка – соседи. Я ее с детства знаю.

– Очень хорошо. Именно она вас сюда и устроила. Правильно?

– Да, правильно.

– И у вас, наверно, очень хорошие отношения?

– Да, – растерянно кивнула она.

– В таком случае, как вы объясните мне такой непонятный факт, что ваша старая знакомая сразу увидела, что Боровкова умерла не своей смертью, и вам об этом не сообщила?

– Что? – впервые подняла голову Зинаида. У нее были изумленные глаза. И немного испуганные. Вот этот испуг он сразу и зафиксировал.

– Я говорю, что Генриетту Андреевну убили, и ваша опытная санитарка сразу это поняла. В отличие от вас и молодого врача, который не обратил внимания на очевидные симптомы.

– Как это убили, – не поверила она, – ее же Алексей Георгиевич смотрел. Она больная была, у нее грудь отрезали. И все говорили, что жить ей осталось совсем немного.

– Все правильно. Но тем не менее ее убили. И Клавдия Антоновна скрыла от вас этот факт. Можете объяснить, почему?

– Не знаю. Наверно, просто не хотела говорить. Я не знаю.

– Теперь дальше. Многие из ваших пациентов вспоминают, что покойная Боровкова однажды при всех оскорбила Угрюмова. Клавдия Антоновна тоже вспоминала об этом. Только все знают, что Генриетта Андреевна извинялась перед Угрюмовым за свой срыв, а ваша пожилая санитарка об этом мне не сказала ни слова. Более того, мне удалось выяснить, что именно ей об этом рассказала Ярушкина, которая слышала разговор между Боровковой и Угрюмовым.

– Я не знаю, – начала краснеть Зинаида, – я не понимаю… Честное слово, не знаю…

Он внимательно смотрел на нее.

– Почему она не сказала вам ничего? – снова спросил Дронго.

– Она знает, что меня просили… меня просили… – неожиданно созналась Зинаида, – она знает и поэтому не хотела ничего мне говорить. Простите меня.

– Давайте по порядку. Что вас попросили сделать? Убить Боровкову?

– Нет, – даже отшатнулась санитарка, – что вы такое говорите? Я вообще об этом не знаю.

– Тогда о чем вы знаете? – Он намеренно обвинял ее в тяжком преступлении, чтобы она рассказала о других, более легких проступках.

– Меня попросили проследить за ней и за Казимирой Станиславовной, – призналась Зинаида.

– Почему именно за ними?

– Не знаю. Но они иногда встречались, разговаривали. Я слышала, что Генриетта Андреевна знала семью Желтович.

– Мне об этом говорили. Ну и что?

– Меня попросили за ними посмотреть.

– Кто попросил?

– Не знаю. Он всегда на такой большой машине приезжал. Как они называются?..

– Внедорожник?

– Да, – кивнула она, снова опуская голову.

– Кто это был?

– Племянник Казимиры Станиславовны. Он раньше приезжал к ней, несколько раз ее навещал. Я его здесь видела и запомнила. Только он на другой машине сюда приезжал. На «Жигули»…

– Как его зовут?

– Арвид. Он говорил, что его зовут Арвид.

– Сколько ему лет?

– Молодой. Не больше тридцати.

– О чем он вас просил?

– Просил последить за ними.

– Как последить. Помочь? Подслушать? Как именно последить?

– Смотреть за ними, – пояснила Зинаида, – он и деньги мне давал. Чтобы я ему рассказывала, с кем и когда встречается Казимира Станиславовна. А потом он попросил и за Генриеттой Андреевной тоже посмотреть. Рассказать, с кем она будет встречаться, если к ней будут приезжать.

– Вы рассказывали?

– Да, – вздохнула Зинаида, – только я больше ничего плохого не делала. И никого не убивала. Честное слово. У меня сын маленький растет, разве я могу его одного оставить? Арвид мне деньги платил. Хорошие деньги. И поэтому я ему все рассказывала.

– Что именно вы ему рассказывали?

– Кто приезжает к его тете. Обычно это был водитель мужа ее внучки. Такой мужчина с усами, кажется, грузин или армянин.

– Берулава, – вспомнил Дронго, – понятно. Что еще?

– Ничего. Я говорила ему, что к Казимире Станиславовне уже давно никто не приезжает, только водитель ее внучки. А к Генриетте Андреевне недавно приезжал какой-то юрист. Нотариус. Я когда сказала об этом, Арвид сразу ругаться стал. Нехорошо ругался. А потом попросил, чтобы я ему сразу позвонила, если нотариус приедет еще раз. Но он больше не приезжал, поэтому я не звонила.

– У вас есть номер его телефона?

– Да, – она достала из кармана записную книжку и прочла номер. Потом испуганно посмотрела на Дронго.

– Но он тоже никого не убивал. Просто переживал за свою родственницу. Его в ту ночь здесь не было. Честное слово, не было.

– Вы могли открыть вторую дверь и впустить его через кухню, – продолжал давить Дронго.

– Нет, не могла. У нас сторож Асхат за всем следит. И его собаки сразу бы чужого почуяли. Нет, здесь никого не было. И в саду у нас камеры есть. Если бы он с другой стороны дома пришел, его бы сразу увидели и Асхат не пустил бы его. Честное слово. Вы можете сами посмотреть.

– Обязательно посмотрю, – кивнул Дронго. – А теперь вспомните, как вы с ним познакомились.

– Он меня у дома ждал. Приехал и сразу говорит, что он родственник Казимиры Станиславовны и очень за нее переживает. Деньги предложил, чтобы я за ней лучше ухаживала. Я отказывалась, не хотела брать деньги, но он настаивал. А потом еще сказал, что очень волнуется за ее здоровье. Ну, я и согласилась.

– Когда вы нашли умершую Генриетту Андреевну, что вы сразу сделали? Позвонили ему?

– Нет, – встрепенулась Зинаида, – я о нем даже не подумала. Сначала позвала Алексея Георгиевича, как и полагается. А только потом, когда вниз спустилась и умылась, подумала, что нужно позвонить ему. И позвонила. Он трубку не сразу взял. А когда ответил, голос у него сонный был. Недовольный такой. Я ему сказала, что Генриетта Андреевна умерла. Он даже сразу мне не поверил. Переспросил. А потом голос стал такой довольный, я даже почувствовала, как он радуется. Хотя это нехорошо – радоваться чужому горю. Он несколько раз меня переспросил, точно ли она умерла. А потом бросил трубку. Через полчаса перезвонил и спросил, как себя чувствует Казимира Станиславовна. Я сказала, что нормально, и он снова положил трубку.

– И больше ничего?

– Мы с ним больше не говорили. И я не знала, что ее убили. Я думала, что она сама умерла, как обычно у нас бывает.

– В эту ночь в доме никого из чужих не было, – напомнил Дронго, – кроме вас троих, никто больше не дежурил. Асхат был на улице. Значит, вас было трое – Мокрушкин, Димина и вы. Логично предположить, что кто-то из вас мог убить Боровкову?

– Нет, – отодвинулась от него Зинаида, – наши не могли этого сделать.

– Тогда остаются пациенты. Радомиру было плохо, и ему сделали два укола. Мишенину дали снотворное, и он спал. Витицкой тоже сделали укол. Я сейчас не говорю о тех, кто был в реанимации. На первом этаже – шесть человек: Угрюмов, Желтович, Ярушкина, Кравчук, Шаблинская и Тамара Рудольфовна. Только шесть человек. Кто из них мог убить Боровкову?

– Никто, – убежденно сказала Зинаида, – у нас такие не водятся. Вы, наверно, ошиблись. Ее не убили, она сама умерла.

– Сделаем так, – решил Дронго, – пока вы никому и ничего не рассказывайте. А ближе к вечеру мы снова встретимся, и я скажу вам, что вы должны делать. Договорились?

– Хорошо, – кивнула она, вставая со стула.

Он хотел еще что-то добавить, когда дверь без стука распахнулась.

– И вы считали, что сумеете меня обмануть? – услышал он нервный крик.