Борис Алексеевич позвонил в половине одиннадцатого утра. Дронго услышал, как он наговаривает на автоответчик свою просьбу поднять трубку. Недовольно поморщившись, Дронго взял трубку.

– Доброе утро, – возбужденно сказал Ратушинский. – Надеюсь, я вас не разбудил?

– Разбудили, – невежливо ответил Дронго, – но это не самое плохое.

– А что самое плохое? – насторожился Борис Алексеевич.

– Мне не очень хочется ехать к вам в гости, – признался Дронго и, услышав, как шумно сопит его собеседник, пояснил: – Мне не нравится ваша история. Мне не нравится, когда в вашем доме пропадают документы и приходится подозревать самых близких вам людей. Это говорит не в вашу пользу, господин Ратушинский.

– Я знаю, – неожиданно согласился Борис Алексеевич. – Меня эта история совсем свела с ума. Именно поэтому я и обратился к вам. Мне рекомендовали вас как лучшего… Хотя я об этом уже говорил. Впрочем, это ваше право. Если не хотите, вы можете, конечно, отказаться. Я не смею настаивать.

– Вы меня не поняли, – вздохнул Дронго. – Я сказал, что мне не очень хочется заниматься подобным делом, но я не сказал, что не буду им заниматься. В конце концов, возможно, вы правы и вам действительно нужна моя помощь. Если вор не будет найден, то боюсь, что в следующий раз он решит похитить еще более важные документы. Когда вы пришлете машину?

– Когда вам будет удобно, – быстро ответил Ратушинский. – В любой час, когда вы посчитаете возможным.

– Сколько туда езды?

– Минут тридцать-сорок. Это недалеко от Рублевского шоссе.

– Не сомневался, что именно там, – пробормотал Дронго. – В общем, присылайте ваш автомобиль. К половине третьего я буду готов.

– Спасибо, – взволнованно поблагодарил Борис Алексеевич. – Я приеду к пяти. У нас сегодня совещание, но я постараюсь побыстрее освободиться. Спасибо, что вы согласились.

Отключив аппарат, Дронго отправился на кухню завтракать. По утрам он избегал обильных завтраков, ограничиваясь кружкой чая с ломтиками кекса. Когда он бывал в зарубежных поездках, то, отправлясь на встречи, которые нередко назначались рано утром, он завтракал более основательно – омлетом с сыром и хорошо прожаренным куском бекона. Мясо с кровью он не любил, предпочитая, чтобы его хорошо прожаривали.

Позавтракав, он позвонил Вейдеманису, предупредив Эдгара, что заедет за ним в три часа. Затем позвонил женщине, убиравшей его квартиру. По взаимной договоренности, она приходила только в те дни, когда он куда-то надолго уходил или уезжал, чтобы не мешать ему своим присутствием. В последние годы он стал замечать признаки сильной меланхолии, которая иногда им овладевала. «Знание умножает скорбь», – часто повторял Дронго. Чем больше дел он расследовал, тем меньше оставалось иллюзий. И тем чаще ему хотелось остаться одному, с книгой в руках. Иногда он с удивлением отмечал, что не выходил из дома несколько суток, работая с Интернетом или копаясь в своей огромной библиотеке.

В половине третьего приехала машина, которую прислал Ратушинский. Дронго подумал, что вечерний прием подразумевает более официальную одежду, поэтому надел серый костюм, подобрав в тон светло-голубой рубашке соответствующий галстук. Спустившись вниз, он увидел стоявшую у ограды машину. Предупредительный молодой водитель, открыв дверцу, помог гостю сесть в просторный салон автомобиля. Дронго усмехнулся.

«Как быстро эти нувориши привыкают к подобной жизни», – подумал он.

Водитель сел на свое место и обернулся, чтобы получить указания. Дронго назвал адрес Вейдеманиса и откинулся на спинку сиденья. Водитель включил негромкую музыку.

Эдгар ждал у дома. Он был в темном костюме, выбритый, подтянутый, словно собрался на официальный прием. Усевшись рядом с Дронго, он поздоровался с водителем и тихо произнес:

– Ты все-таки решил поехать?

– Думаешь, я не прав?

– Как раз наоборот. Полагаю, что ты поступил правильно. В конце концов, никто лучше тебя не умеет разгадывать подобные загадки.

– Если ты будешь со мной разговаривать в подобном тоне, я сойду с ума от чувства собственного величия, – пошутил Дронго. – Стыдно, но ничего другого я не умею делать. А заниматься подобными расследованиями мне стало надоедать.

– Ты обеспеченный человек, можешь все бросить и уехать в Италию к Джил и сыну. Почему ты остаешься в Москве?

– Именно поэтому и остаюсь, – пробормотал Дронго. – Во-первых, у меня несносный характер и я быстро надоем Джил.

– А во-вторых? – улыбнулся Вейдеманис.

– Во-вторых, мне нравится заниматься тем, чем я занимаюсь. Это как наркотик. Получаешь удовлетворение от успешно проведенного расследования. Каждая загадка волнует меня, требует докопаться до корней. Хотя иногда случаются и ошибки. В конце концов, я не могу гарантировать, что у меня не будет неудач.

– Это допустимая погрешность, – успокоил его Эдгар, – одна на сто расследований. Не стоит из-за этого волноваться.

– Не знаю. Иногда мне кажется, что я слишком увяз в этих расследованиях и больше никогда не смогу вернуться к прежней нормальной жизни.

– А тебе хочется вернуться? – поинтересовался Вейдеманис.

Дронго долго молчал. Очень долго, словно размышляя над вопросом своего друга. Машина с легким шумом неслась по шоссе.

– Нет, – наконец сказал Дронго, – не стоит возвращаться. Тем более что это невозможно.

Через полчаса они въезжали в охраняемый поселок, на территории которого находился загородный дом Ратушинского. После беспредела, возникшего в России в начале девяностых годов, очень богатые люди быстро поняли, что собственными силами наладить охрану своих дачных поселков и загородных домов они просто не сумеют. Именно тогда стали возникать элитные дачные поселки, в которых селились политики и бизнесмены. Охрану обеспечивали хорошо подготовленные сотрудники из различных федеральных служб. Так было проще и безопаснее, чем размещать собственную охрану по периметру своего дома.

Машина остановилась у дома Ратушинского. Поселок состоял примерно из двадцати двухэтажных коттеджей, в каждом из которых было от трех до шести комнат. Дом Ратушинского был большой – в шесть комнат. Таких домов было всего два. Второй, расположенный на другой стороне дачного поселка, принадлежал первому вице-премьеру правительства. Борис Алексеевич приложил много сил и умения, чтобы попасть в этот поселок. Сначала он платил за аренду подобного «домика» более ста тысяч долларов, а затем получил разрешение приватизировать его за сумму, равную полугодовой аренде. В середине девяностых подобные «трюки» еще проходили, а особенно охотно власть шла на уступки перед девяносто шестым годом – перед президентскими выборами.

На площадке перед домом стоял темно-синий джип. Водитель «Мерседеса» остановил свою машину рядом с джипом, из которого вышел второй водитель, очевидно, выполнявший и обязанности охранника. Он кивнул гостям, с любопытством взглянув на приехавших.

– Добрый день, – поздоровался Дронго, – в доме есть кто-нибудь?

– Да, – ответил охранник, – утром приехала Майя Александровна. Она в доме. И кухарка. Больше никого нет. Но нас предупредили, что вы приедете. Проходите, пожалуйста.

Дронго и Вейдеманис вошли в дом. На первом этаже располагались две комнаты – огромная гостиная и чуть меньших размеров столовая, примыкающая к кухне. Дронго обратил внимание, что в столовой уже был накрыт стол на десять персон. Охранник провел их в гостиную и оставил одних. Они не успели еще сесть в глубокие кресла, стоявшие рядом с диваном, когда в гостиную вошла женщина в длинном темно-синем платье. Ее длинные волосы были собраны и уложены на затылке. Красивое лицо, выступающие скулы, большие миндалевидные светлые глаза, чуть вытянутый нос. Для своего возраста она выглядела очень неплохо: Дронго помнил, что ей было за сорок. Она мягко кивнула гостям в знак приветствия.

– Здравствуйте, – сказала она и показала на кресла, в которые они не успели усесться. Жесты были плавные и мягкие, словно она была на сцене. – Можете садиться, господа. Я рада приветствовать вас в нашем доме.

– Добрый день, – в ответ поздоровался Дронго. – Мы приехали сюда по приглашению вашего супруга.

– Я знаю, – улыбнулась она, усаживаясь на диван, чтобы подать пример гостям. Она говорила по-русски с неистребимым грузинским акцентом. – Борису Алексеевичу сказали, что вы лучший эксперт в Европе. Во всяком случае, он мне говорил именно так.

– Это преувеличение, – усмехнулся Дронго, – просто мне отчасти повезло – я сумел расследовать несколько дел, которые завершились достаточно успешно.

– Вы всегда такой скромный? – улыбнулась Майя.

– Наверное, от смущения, – признался Дронго. – Я первый раз в вашем доме, поэтому чувствую себя несколько скованно.

– А вы, – господин Вейдеманис? – спросила она у Эдгара.

Тот кивнул в знак согласия.

– Значит, вы приехали вместе, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон, – рассмеялась Майя. – Хотя в мировой литературе были и другие примеры вечных пар. У Рекса Стаута и Агаты Кристи встречаются подобные пары: у Ниро Вулфа и Эркюля Пуаро были напарники.

– Вы хорошо знаете детективную литературу, – сказал Дронго.

– Это вас удивляет?

– Отчасти. Обычно женщины предпочитают литературу другого плана.

– Это смотря какие женщины, – возразила Майя Александровна. – А вы знаете, что детективы любит читать баронесса Тэтчер?

– Не знал, – признался Дронго. – Неужели и вы любите их читать?

– Дело в том, что я писала научную работу на тему «Психология образов в детективной литературе». Поэтому мне было интересно встретиться и поговорить именно с вами. Что вы будете пить?

– Минеральную воду без газа, – попросил Дронго.

– И только? – удивилась она.

– Можно еще апельсиновый сок, – добавил Дронго.

Она подняла правую бровь, но больше ничего не спросила. И посмотрела на Вейдеманиса.

– Вам тоже сок?

– Яблочный, – невозмутимо кивнул Эдгар.

Майя Александровна поднялась с дивана.

– Очевидно, вы не пьете на работе, – улыбнулась она. – Это ваше право, господа. Надеюсь, что вечером вы будете более раскованны.

С этими словами она вышла из гостиной.

– Странно, – неожиданно раздался голос Вейдеманиса. – Что может связывать таких людей, как Ратушинский и хозяйка дома? Тебе не кажется, что они разные люди?

– Иногда крайности сходятся, – задумчиво ответил Дронго. – Хотя, я думаю, ты прав. Мне тоже интересно, какие качества она в нем нашла.

Хозяйка дома вернулась вместе с немолодой женщиной. Та внесла на подносе заказанные напитки. Дронго, взяв два стакана, поставил их на столик.

– Звонил Борис Алексеевич, – сообщила хозяйка дома, называя мужа по имени-отчеству, – он скоро приедет.

– Может, мы пока поговорим с вами? – предложил Дронго.

– Конечно, – согласилась она. – Любопытно, что именно вас интересует, хотя не думаю, что смогу вам чем-то помочь.

– Почему же…

– Я знаю, зачем вы здесь, – пояснила она, – и знаю, почему Борис Алексеевич искал вас, надеясь, что вы ему поможете. Он обычно ничего не скрывает от меня.

– Тогда вы можете подсказать нам, кого можно подозревать. Как вы думаете, каким образом документы могли оказаться у постороннего человека?

– Не знаю. Мне кажется, что произошла какая-то ошибка. – Она нахмурилась. – Дело в том, что в доме никого не было. Мы отпустили нашу прислугу и остались одни. В этот день у нас были моя подруга с мужем, сестра Бориса Алексеевича со своим супругом и секретарь моего мужа. Больше никого. Подозревать кого-то из них мне кажется не совсем правильным. Возможно, документы исчезли не из нашей квартиры. Но в любом случае неприятно, что документы оказались у этого Лисичкина, который опубликовал их со своими комментариями. Не очень честными комментариями…

– Тем не менее ваш супруг настаивает, что документы исчезли именно из его кабинета, – напомнил Дронго.

– Да, – согласилась она. – Но не исключено, что кто-то чужой сумел побывать в его кабинете в наше отсутствие.

– У вас в доме есть охрана, – возразил Дронго, – и чужой, который сумел бы к вам проникнуть, наверняка взял бы нечто более существенное. Я не был в вашем доме, но не сомневаюсь, что в квартире есть вещи более ценные, чем эти документы.

Она промолчала.

– Вы всегда так беседуете? – осведомилась она. – Не могу понять, когда вы шутите, а когда говорите серьезно.

– Я стараюсь говорить серьезно о несерьезных вещах и несерьезно о серьезных, – пошутил Дронго. – Но разве я был не прав?

– Правы, – ответила она, – я об этом долго думала. Но тогда нужно согласиться, что кто-то из наших близких – предатель. А это очень неприятно. И больно, – добавила она после паузы.

– И тем не менее документы были опубликованы, – напомнил Дронго. – Каким-то образом они попали к журналисту.

– Мы тоже об этом думали, – нахмурилась Майя Александровна. – Мне кажется, что это был рок. Журналист получил документы неправедным путем и сам себя наказал. Я человек неверующий, но иногда можно поверить в некий рок, который так страшно наказывает. Журналист погиб, и я думаю, что мы теперь никогда не узнаем, кто передал ему документы.

– Всегда можно определить конкретного исполнителя, если известны все подозреваемые, – возразил Дронго. – Это как математическая задача с одним неизвестным.

– С одним? – быстро переспросила она. – Понять человека, которого ты знаешь, бывает очень сложно, а прочувствовать и понять незнакомых людей почти невозможно. В вашей математической задаче может быть любая погрешность. Здесь не одно неизвестное, а по меньшей мере шесть неизвестных. Из семи. Я не считаю, разумеется, самого Бориса Алексеевича, который вряд ли стал бы красть документы из собственного кабинета.

– Вы обсуждали с ним эту проблему?

Она удивленно взглянула на Дронго. Посмотрела на молчавшего Вейдеманиса и несколько неуверенно пробормотала:

– Это было бы не нормально, если бы в семье не говорили о такой пропаже. Конечно, мы обсуждали это с Борисом Алексеевичем. Ему было очень неприятно, что такое случилось в нашем доме. Как и мне. Но мы никого не подозреваем. В тот день с нами были только самые близкие друзья. Самые близкие люди, – подчеркнула она. – И мы не имеем права кого-то подозревать. Мы решили, что Борис Алексеевич забыл, что не приносил документы домой или унес их вместе с другими на работу.

Лицо Эдгара казалось невозмутимым, но Дронго знал, что его друг нервничает, так как заметил, что тот несколько раз моргнул.

– Он тоже так решил? – переспросил Дронго.

– Мне кажется, да. Во всяком случае, мы с ним больше не возвращались к этому вопросу. И я очень удивилась, когда он сказал мне, что собирается обратиться за помощью к вам. Мне казалось, что после смерти журналиста вопрос был закрыт. Я думаю, что внезапная смерть Лисичкина вызвала у него подозрение, и он решил проверить все еще раз. Я с ним согласилась.

– Он мог поговорить с журналистом до его смерти и попытаться выяснить, кто передал документы, – предположил Дронго.

– Ну что вы, – хозяйка дома чуть усмехнулась. – Неужели вы думаете, что Борис Алексеевич способен на такую низость – перекупить у журналиста имя предателя. Недостойно и грязно. Нет, нет. Он не мог об этом даже подумать.

Вейдеманис моргнул еще несколько раз.

– Было бы правильнее попытаться узнать у журналиста, как к нему попали документы, – возразил Дронго. – Наверное, я бы так и поступил.

– Возможно, – улыбнулась она. – Но вы профессиональный эксперт, а Борис Алексеевич – бизнесмен, который обязан думать о своей репутации. Представляете, что могло бы случиться, если бы он предложил журналисту деньги, чтобы узнать, кто продал документы Лисичкину. Не говоря уже о том, что среди возможных сообщников журналиста мог оказаться близкий нашей семье человек. Неужели вы думаете, что такой опытный человек, как Ратушинский, пошел бы на такой скандал?

Вейдеманис пристально взглянул на Дронго, словно ему было интересно узнать, как отреагирует его напарник.

– Наверное, вы правы, – пробормотал Дронго. – Вероятно, он бы не пошел на такое…

У входа послышались громкие голоса. Очевидно, приехавший хозяин торопился войти в дом. Он что-то громко говорил водителю, на ходу отдавал указания. И через несколько секунд буквально ворвался в гостиную, где сидели его жена и гости.