Дронго поднял голову и обвел взглядом присутствующих. Все смотрели на него, словно ожидая объяснения происходящего. Поняв, что друг нуждается в помощи, Эдгар быстро шагнул к упавшему и наклонился над ним. Он пощупал его пульс, приподнял веки, после чего медленно покачал головой.

– Нет! – громко сказала Инна Денисенко. – Этого не может быть. Нет… – она замерла, словно ее пригвоздили к месту.

– Какой ужас! – закричала Евгения Алексеевна.

Юлия вцепилась пальцами в спинку стула так, что они побелели. Она была очень бледна. Ратушинский развел руками и растерянно опустился на стул. Молоков посмотрел на свою супругу. В сложные моменты жизни он привык обращаться к ней за советом. Майя Александровна, сидевшая в кресле, смотрела на упавшего изумленными, полными ужаса глазами.

– Он умер, – сказал Дронго.

В этот момент Инна бросилась к упавшему, пытаясь его приподнять.

– Как это – умер? – переспросил Борис Алексеевич, ничего не понимая.

Он тяжело встал, понимая, что, как хозяин дома, обязан что-то предпринять. Молоков стоял у дивана, не зная, как ему быть.

Инна не кричала, не билась в истерике. Она лишь взяла двумя руками голову мужа и смотрела, вглядываясь в знакомые черты. Все стояли молча, ошеломленные происшедшим.

– Но этого не может быть, – сказала Евгения Алексеевна.

В этот момент послышался звук падающего тела. Майя Александровна, очевидно, державшаяся из последних сил, потеряла сознание и сползла с кресла на пол.

– Она умерла! – закричал в панике Борис Алексеевич, бросаясь к жене.

Вейдеманис находился у тела погибшего, когда Дронго вместе с Ратушинским подошли к упавшей Майе Александровне.

– Она умерла! – повторил Ратушинский, пытаясь приподнять голову супруги.

Дронго довольно невежливо оттолкнул его и, взяв за руку упавшую женщину, пощупал пульс. Пульс был. Редкий, но был. Очевидно, женщина была без сознания.

– Что с ней? – взволнованно воскликнул Борис Алексеевич, наклонившись к супруге. – Она жива? Жива?

– Жива, – кивнул Дронго, – только потеряла сознание. Лучше не стойте над ней. Ей нужно больше воздуха.

Ратушинский сразу сделал шаг в сторону. Дронго внимательно смотрел на Майю Александровну. Даже мужчины не всегда выдерживают зрелище смерти, что уж говорить о женщинах.

– У нее больное сердце, – взволнованно пояснил Борис Алексеевич. – Может, перенесем ее в спальню?

– Подождите, – вмешалась Евгения Алексеевна.

Кажется только сейчас она вспомнила о своей профессии. Шагнув к Майе Александровне, она пощупала пульс и удовлетворенно кивнула:

– Вы правы, она жива, только потеряла сознание.

Затем Евгения Алексеевна подошла к лежащему Денисенко. Прощупав пульс, она поднялась.

– Может, вызвать врача, «Скорую»? – предложил Борис Алексеевич.

– Поздно, – строго ответила его сестра. – Врачи здесь уже не помогут. У него произошел либо мгновенный паралич дыхательных путей, либо обширный инфаркт. Врачи ему уже не помогут. Мне очень жаль, Инна, но это правда.

– Все равно нужно вызвать «Скорую помощь», – не согласился Борис Алексеевич.

Он достал мобильный телефон и набрал номер трясущимися руками.

– Алло! – закричал он. – «Скорая помощь»? Алло! С кем я говорю? Черт вас возьми! Мне нужно срочно вызвать «Скорую». Адрес я вам сейчас скажу. Что? Нет, не в городе? Когда приедете? Черт вас всех побери!

Он убрал аппарат и бросился к выходу.

– Катя! – закричал он срывающимся голосом. – Крикните охранников и пусть они срочно вызовут «Скорую». Быстрее, быстрее! Они знают, где здесь ближайшая больница.

Несчастная пожилая женщина, и без того напуганная, успела только заглянуть в гостиную и, всплеснув руками, побежала к охранникам.

– Ему уже ничем не поможешь, – уверенно сказала Евгения Алексеевна. – Здесь можно разобраться и без «Скорой». А Майю нужно отнести наверх. Пусть лучше лежит на кровати. У нее обморок.

– Давайте сначала перенесем на диван господина Денисенко, – предложил Дронго.

Мужчины подняли тело и перенесли на диван. Вейдеманис помог подняться Инне Денисенко и усадил ее на стул так, чтобы она была рядом с телом супруга.

Вернулась кухарка. Она успела сказать охранникам о случившейся трагедии, и вместе с ней вбежали сразу двое молодых людей. Они спросили у Бориса Алексеевича, чем могут помочь.

– Вызовите врачей! – крикнул им Ратушинский. – И больше никого сюда не пускайте. Помогите нам перенести мою жену на второй этаж.

Охранники бережно подняли женщину и понесли к лестнице. Дронго и Ратушинский помогали охранникам. Вчетвером они, осторожно ступая, поднялись на второй этаж.

– Катя! – крикнул Борис Алексеевич кухарке. – Откройте дверь в спальню.

Кухарка, что-то бормоча, бросилась к лестнице. Майю Александровну положили на кровать.

Дронго огляделся. Спальня была довольно большая. Зеркало, вместительный резной шкаф, тумбочка, небольшой пуфик. И полутораспальная кровать. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: в этой спальне хозяйка дома обычно бывала одна. Борис Алексеевич явно ночевал в другом месте.

Дронго, чтобы не мешать Ратушинскому и кухарке, вышел из спальни. За ним последовали охранники. Они побежали по лестнице, очевидно, спеша рассказать другим сотрудникам охраны поселка о случившейся трагедии.

Дронго пошел по коридору. Дверь одной из комнат была приоткрыта. Дронго заглянул внутрь. Застеленная двуспальная кровать, красивый ковер, две тумбочки. В этой комнате наверняка останавливались гости или дети Ратушинских, когда приезжали на дачу. Странно, что спальни хозяина дома не было рядом со спальней его супруги. Может быть, Юлия права, и Ратушинские действительно супруги лишь формально? Хотя наличие разных спальных комнат еще ни о чем не говорит. У богатых свои причуды, и в некоторых семьях считается нормальным, если у мужа с женой разные спальни. Дронго подумал, что и сам предпочитает ночью оставаться один. И даже когда приезжает к Джил, они не всегда спят вместе. Он вообще любит быть один. Но ведь Борис Алексеевич только вчера рассказывал, с каким трудом он добивался благосклонности своей супруги.

Дронго спустился в гостиную. Рядом с телом покойного сидела словно почерневшая от горя Инна Денисенко. Евгения Алексеевна сидела в кресле, было видно, как она потрясена. Молоков разместился рядом. Юлия сидела в углу с отсутствующим видом. Оправившись от шока, она смотрела на всех настороженным, внимательным взглядом.

Когда Дронго вошел в гостиную, Инна даже не обернулась в его сторону. Она продолжала пристально смотреть на своего погибшего мужа. Дронго сел, не проронив ни слова. Молчание длилось долго. Наконец Молоков не выдержал.

– Нужно позвонить в милицию… – неуверенно произнес он.

Увидев грозный взгляд, который метнула в него супруга, он осекся.

По лестнице грузно спускался Ратушинский. Он был растерян, лицо покрылось красными пятнами. Он все время поправлял очки, словно они были ему велики и могли упасть. Войдя в гостиную и оглядев присутствующих, Борис Алексеевич произнес:

– Вот так…

После этого он прошел к своему месту и протянул руку, чтобы взять бокал с оставшимся коньяком. Но в этот момент его руку перехватил Дронго.

– Не трогайте коньяк, – негромко сказал он.

Ратушинский взглянул на бокал, потом на Дронго и осторожно опустил бокал на столик.

– Вы думаете… – начал он.

– Да, – перебил его Дронго. – Я уверен в этом. Поэтому сядьте и ничего не трогайте.

Борис Алексеевич тяжело опустился на стул. Затем спросил:

– Значит, по-вашему, здесь произошло убийство?

– Не сомневаюсь, – ответил Дронго. – Хотя у господина Денисенко мог быть сердечный приступ. Скажите, Инна, у него было больное сердце?

– Что? – спросила женщина.

Она, очевидно, не слышала их разговора.

– У него было больное сердце? – повторил Дронго.

– Почему – было? – горько спросила женщина. – Почему было?

– У него было нормальное сердце, – вмешался Борис Алексеевич. – Язва действительно была. По-моему, у всех творческих людей бывает эта болезнь.

Он посмотрел на сестру.

– Ненормированный рабочий день, питание всухомятку, кофе, сигареты, стрессы, – подтвердила она, – все это провоцирует обострение язвы.

– Разве можно от язвы неожиданно умереть? – возразил Дронго.

– Нельзя, – согласилась Евгения Алексеевна, – неожиданный приступ возможен, но даже если серьезные осложнения, то и тогда так неожиданно умереть нельзя. Я не помню, чтобы у него были серьезные приступы.

– Тогда почему он умер? – раздраженно спросил Ратушинский. – Сидишь здесь и рассуждаешь. Может, у него приступы были по ночам и он тебе об этом не докладывал…

– Меня спросили, и я объяснила как врач, – ответила Евгения Алексеевна. – И вообще мы сейчас с Виталием уедем. Хватит с нас приключений. Мы уже натерпелись всякого. Теперь ты еще будешь спорить со мной о его приступах. Были они у него или не были… Но от язвы он не мог умереть.

– Не было, – неожиданно сказала Инна, – у него не было приступов. Только иногда жаловался на боли в желудке.

– Значит, язва у него была, – удовлетворенно кивнула Евгения Алексеевна. – А как сердце? Он жаловался на сердце?

– Нет. Нет, никогда… – Инна помолчала, потом с усилием повернула голову в сторону Ратушинской: – Иногда он принимал валидол, но сердце у него не болело.

– А врачи еще не приехали, – непонятно почему вставил Молоков.

Дронго снова склонился над покойным, затем, поднявшись, внимательно осмотрел и понюхал растекшуюся по столу жидкость.

Евгения Алексеевна неодобрительно покачала головой:

– Думаете, он умер от коньяка?

– Нет, – ответил Дронго, – его отравили. Думаю, что в его коньяк кто-то успел положить яд.

– Вы с ума сошли! – испугалась Ратушинская. – О чем вы говорите! Какой яд? Мы же все пили из одной бутылки.

– Вот именно! – сразу поддержал ее муж. – Отравить его не могли. Борис Алексеевич сам открыл бутылку коньяка, и мы все выпили. Что вы такое придумываете?

– Спокойнее, – остановил его Дронго, – не нужно сразу со мной спорить. Давайте вспомним последние несколько минут перед тем, как погиб господин Денисенко.

– Прямо сейчас? – изумился Молоков. – Вы не очень-то тактичны, господин эксперт.

– Дронго, – представился он, – меня обычно называют Дронго.

– Господин Дронго, – возмущенно сказал Молоков, – мы ждем врачей. Умер наш близкий знакомый, а вы хотите устроить спектакль.

– Подожди, – перебил его Борис Алексеевич, нахмурившись. – Что вы хотели сказать, господин Дронго?

Все смотрели на Дронго. Только Инна сидела к нему спиной, не оборачиваясь, не желая видеть никого, кроме мужа.

– Ваша кухарка принесла бутылку коньяка и бокалы, – слова Дронго прозвучали во внезапно наступившей тишине. – Чистые бокалы, – подчеркнул он. – Но когда мы услышали звук разбитой посуды, то выбежали на кухню. Однако один из нас мог остаться в гостиной. На несколько секунд. Две-три секунды, не больше. Этот человек мог бросить что-то в бокал с коньяком. Яд, если хотите. И затем присоединиться к остальным. Затем мы вернулись в гостиную. И когда Михаил Денисенко выпил этот коньяк, он погиб.

Инна, резко обернувшись, взглянула на Дронго. Она смотрела на него молча, как будто ожидая, что он назовет имя убийцы.

Шумно вздохнул Молоков.

– Тогда выходит, что убийца – один из нас? – взволнованно спросил он.

– Да, – согласился Дронго, – убийца – один из нас. И еще маленькое добавление. Когда мы вернулись в гостиную, вы, господин Молоков, проходя мимо стола, неловко задели один из бокалов. Он упал и разбился. Его осколки все еще лежат на полу. Возможно, что и во втором бокале был яд. Но это должны проверить эксперты. Хотя мне кажется абсурдной такая идея – убить сразу несколько человек при помощи яда.

– Выходит, Мишу отравили?! – Ратушинский схватился за голову. Потом он медленно обвел взглядом присутствующих. – Теперь вы понимаете, почему я пригласил эксперта. Сначала документы, а теперь… Михаил. И я хочу знать, кто это мог сделать.

– Кажется, врачи приехали, – сказал Молоков, услышав звук сирены подъезжавшей машины. – Могли приехать и раньше.

Борис Алексеевич, тяжело поднявшись, направился к выходу. Было видно, что он о чем-то размышляет. Затем он неожиданно повернулся к Дронго:

– Пойдемте со мной.

Когда они вышли из гостиной, Ратушинский взволнованно сказал:

– Я знаю, кто убийца.