Фактор страха

Абдуллаев Чингиз Акифович

Три миллиона долларов – не иголка, без следа исчезнуть не могут. Он и есть этот след – убитые, обманутые люди. А после того, как погиб полковник Кочневский, следствие окончательно зашло в тупик. Политики и бандиты, бизнесмены и авантюристы, чекисты и киллеры сбились с ног, разыскивая злополучные миллионы. Но эксперт аналитик Дронго умеет мыслить парадоксами. Он знает: длинная дорога – короче и не всякий мертв, кого похоронили...

 

Вместо вступления

Тревожный телефонный звонок ворвался в тишину квартиры. Он поднялся, покосился на жену и, пройдя в другую комнату, снял трубку.

– Здравствуй. – Он сразу узнал голос и невольно поежился, поняв, почему звонок раздался точно в половине третьего ночи.

– Что-нибудь случилось? – спросил шепотом.

– Случилось, – сообщил позвонивший, – они нашли Труфилова. Завтра он будет в Москве. Даст показания против тебя.

– Не может этого быть, – растерянно сказал он, – я послал лучших людей. Они не могли...

– Ничего не вышло, – перебил позвонивший, – у тебя осталось два часа времени. Если можешь, уходи. Или спрячься так, чтобы тебя не нашли.

– Куда уходить? Где прятаться? – тяжело дыша, проговорил он. – У меня жена, дети, внуки. Меня все равно найдут.

– Тогда сам знаешь, что делать. И не тяни, полковник. Утром может быть поздно. За ошибки надо платить, сам понимаешь.

– Понимаю, – сказал он с ненавистью, – все понимаю. Спасибо, что позвонил.

Последняя фраза прозвучала с явным сарказмом. Звонившему важно было предупредить полковника, чтобы в первую очередь спастись самому. И полковник презрительно бросил:

– Не беспокойся, я знаю, что делать.

– Тогда все. Прощай. – Звонивший отключил связь.

Полковник медленно положил трубку и опустился на стул, глядя прямо перед собой. Все кончено. Необходимо принять решение. Он взглянул на часы. Если все пройдет нормально, у него в запасе часа два или три. Значит, успеет. Обязан успеть. Полковник не привык долго думать и стал собираться. Быстро оделся, вошел в кабинет, положил в портфель важные документы, две пачки долларов отнес в спальню и оставил на комоде. Затем подошел к жене, тихонько, чтобы не разбудить, поцеловал. Но она проснулась.

– Ты что? Куда собрался?

– Дела у меня, – через силу улыбнулся полковник, – надо съездить на дачу.

– Какую дачу? – не поняла она. – Три часа ночи.

– Я там бумаги важные оставил, – пояснил он, – не беспокойся. На даче и заночую. А утром поеду к стоматологу, зубы разболелись.

– Это так важно? – спросила она, снова засыпая.

– Очень важно. – Он посмотрел на нее, вышел из спальни, заглянул в детскую, долго смотрел на старшего внука. В комнату сына и невестки не зашел. В большой пятикомнатной квартире они с женой жили вместе с семьей сына.

Уже в прихожей, надевая плащ, вспомнил про пистолет, но в кабинет возвращаться не стал, отпер входную дверь и вышел из квартиры.

Через десять минут он уже сидел за рулем бежевой «Ауди».

Ровно через три часа на даче полковника Олега Кочиевского взорвался его автомобиль, стоявший рядом с домом, недалеко от ворот. Прибывшая следственная группа обнаружила в салоне три канистры с бензином. Труп полковника обгорел до неузнаваемости. Его удалось идентифицировать только по расплавленным часам, чудом уцелевшей, только оплавившейся расческе, обгоревшей обуви и золотой коронке, опознанной стоматологом погибшего. Похороны состоялись пышные и многолюдные. Покойный возглавлял службу безопасности крупнейшей нефтяной компании страны. Все говорили о нем как о достойном человеке и прекрасном товарище. Никто не мог понять, что именно он делал в это роковое утро на даче и почему в его машине оказалось сразу три канистры с бензином. Впрочем, об этом почти не говорили. В конце концов, за городом всегда нужен бензин, пусть даже целых три канистры. А несчастные случаи бывают и на даче.

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

Москва. 10 мая

Его разбудил телефонный звонок, и он с досадой посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Все знают, что до одиннадцати-двенадцати он спит и тревожить его нельзя. Дронго нахмурился и повернулся на другой бок. Сработал автоответчик, предлагавший звонившему оставить сообщение. Зная, что уже не уснет, Дронго прислушался:

– Говорит Всеволод Борисович. Извините, Дронго, что беспокою вас в неурочное время. Понимаю, что всю ночь вы работали и теперь отдыхаете. Но дело не терпит отлагательств. Мне необходимо переговорить с вами.

Прослушав сообщение, Дронго открыл глаза. Романенко человек деликатный и не станет звонить по пустякам. Но что могло случиться с самого утра? Он поднялся с кровати, прошел к телефону. Разболелся левый глаз. Он бросил взгляд в зеркало. Так и есть. После бессонной ночи всегда краснели глаза, в них лопались сосуды. Дронго по ночам читал книги, газеты, выискивая нужные материалы в системе Интернета, знакомясь с интересующими его аналитическими обзорами.

Больше всего он любил книги. Чтение в Интернете казалось ему механическим и неинтересным, если даже там появлялись издания, которых не было в его библиотеке. А библиотека у Дронго была великолепная, множество книг он приобрел в девяностые годы, когда вышло в свет все, о чем только могли мечтать книжные «гурманы», он любил сам процесс общения с книгой, ее запах, хорошее полиграфическое исполнение, иллюстрации, часто знакомые с детства, например, Жана Гранвиля к «Робинзону Крузо» или «Приключениям Гулливера» или художника Брауна, вошедшего в мировую литературу под именем «Физа», к «Запискам Пиквикского клуба».

Но в последние годы на общение с книгами оставалось не так много времени, и порой он испытывал стыд оттого, что не может уделить им должного внимания. Чтение было для него не только эстетическим удовольствием. Во многих книгах, особенно в последнее время, он находил подтверждение своим мыслям, своим наблюдениям. Теперь, когда в его жизни появилась Джил, он делил свои привязанности между нею и любимыми книгами.

Он набрал нужный номер, и Романенко сразу снял трубку.

– Я ждал вашего звонка.

– Что-нибудь случилось с Труфиловым? – спросил Дронго с тяжелым вздохом. Несколько секунд Романенко молчал, ошеломленный его вопросом, потом выдавил:

– Откуда вы знаете?

– Я ничего не знаю. Просто спрашиваю. Вы говорили, что десятого Труфилов улетает в Берлин на заседание суда для дачи свидетельских показаний. Самолет Аэрофлота вылетает в Берлин в одиннадцать двадцать пять. Рейс сто одиннадцать. Такие данные я держу в голове. Вы позвонили в половине одиннадцатого, зная, что в это время я обычно сплю. Значит, случилось нечто непредвиденное. Для вас, человека, увлеченного своей работой, самое важное сейчас – это показания Труфилова и выдача вашему ведомству Евгения Чиряева. Что случилось, Всеволод Борисович?

– Иногда мне кажется, вы ясновидящий, – пораженный, сказал Романенко, – в ваших логических построениях есть нечто дьявольское. Вам никто этого не говорил?

– Говорили. И не единожды. Но чаще меня проклинали преступники, против которых я обращал подобную логику. Так что же произошло?

– Труфилова убили, – сообщил Романенко.

На этот раз умолк Дронго.

– Вы меня слышите? – спросил встревоженный Всеволод Борисович.

– Слышу, – мрачно ответил Дронго, – выходит, все наши усилия по доставке его в Москву пошли прахом.

– Ума не приложу, как это произошло. Труфилова застрелили прямо в аэропорту. В зале для официальных делегаций, где его охраняли два офицера ФСБ. Один из них, кстати, тоже убит. Второй сейчас дает показания.

– Понятно, – очень расстроенный, пробормотал Дронго, – вся наша работа коту под хвост.

– Что? – не понял Романенко.

– Ничего. Значит, теперь все сначала?

– Не знаю, – признался Романенко, – впрочем, я не намерен больше вас беспокоить. Просто хотел сообщить о случившемся. Мы и так перед вами в долгу за вашу апрельскую поездку. Мы не вправе оплачивать вам отели, в которых вы останавливались. У нас строгий лимит на расходование командировочных средств. Тем более мы не можем оплачивать услуги частного эксперта, каковым вы являетесь. Извините, что все так произошло.

– Что вы намерены делать? – осведомился Дронго.

– Прежде всего постараюсь найти убийцу Труфилова и узнать, кто именно нас выдал. Двенадцатого надо быть в Берлине на заседании немецкого суда, рассматривающего нашу просьбу о выдаче арестованного Чиряева. Адвокаты, которых он нанял, не только не позволят выдать его нам, но постараются освободить от уголовного преследования, оправдав по всем статьям. Это будет нашим поражением, Дронго, но без Труфилова ничего нельзя доказать. Очень жаль, что так получилось.

– Нужно бороться, – упрямо сказал Дронго, – они не должны победить. Предъявите свидетельские показания Труфилова. Вы ведь наверняка их зафиксировали.

– Немецкий суд потребует предъявить им свидетеля, – возразил Романенко, – они не всегда доверяют нашим документам и показаниям наших свидетелей, полученным в Москве. На Западе считают, что у нас все еще применяются средневековые пытки для выбивания показаний, в том числе и свидетельских.

– В этом есть доля истины, – мягко заметил Дронго.

– Доля, может, и есть, – согласился Романенко, – но случаи эти исключительные, и по ним немедленно проводится служебное расследование. Вы же знаете, что в прокуратуре давно не прибегают к подобным методам. Иногда срываются офицеры милиции, но мы их за это строго наказываем. Впрочем, все это лирика. Спасибо вам, Дронго, за помощь.

– Вы позвонили только для того, чтобы сообщить мне о смерти Труфилова и поблагодарить за помощь? – резко спросил Дронго. – Или же думаете, что мне нравится проигрывать?

– Вы не проиграли, – возразил Романенко, – вы нашли Труфилова, то есть сделали все, что от вас требовалось. Не ваша вина, что мы не уберегли его от наемного убийцы...

– Я прямо сейчас еду к вам, – перебил его Дронго, – и хватит говорить о моих гонорарах. Порядочные люди должны помогать друг другу. Вы можете оформить меня в вашу группу в качестве советника или эксперта. Высшее юридическое образование я имею. А деньги для меня не самое главное в жизни. Прежние гонорары не дадут умереть с голода. Так что не беспокойтесь. Итак, до скорого.

– В таком случае высылаю за вами машину, – сказал Романенко, – в аэропорту уже работают наши люди.

– Кто руководитель группы?

– Андрей Андреевич Соколов. Следователь по особо важным делам. Он уже там. Галина Сиренко тоже. Она все еще входит в мою бригаду. К нам прикомандировали нескольких офицеров милиции, если помните.

– Жду вас через пятнадцать минут, – бросил Дронго и добавил: – Если честно, вы ведь были уверены, что я поеду?

– Да, – чуть помедлив, ответил Романенко, – почти на все сто.

Дронго положил трубку. Последние слова Романенко его порадовали. И даже очень.

 

Москва. 10 мая

Все готово. Через сорок минут за ними заедет машина и они отправятся в аэропорт, где их уже ждут. Никто не должен знать, что они вылетают в Берлин. Обычный пассажирский самолет, совершающий рейс по маршруту Москва—Берлин, уже через два часа доставит их в столицу Германии. Если все пройдет благополучно, он выступит в германском суде двенадцатого мая и на следующий день вернется в Москву.

Он посмотрел на себя в зеркало. Ему было под сорок. Мешки под глазами, почти седые усы, отекшие ноги, выпирающий живот. Он вздохнул. Смотреть неприятно. Бывший офицер военной разведки Дмитрий Викторович Труфилов в свои сорок почти потерял форму: куда девалась его военная выправка, статная когда-то фигура? К тому же после контузии, полученной десять лет назад в Афганистане, у него постоянно болела голова и поднималось давление.

Бросил взгляд на кровать. Настя спала, чуть приоткрыв рот. Она всегда так спала, будто ей не хватало воздуха. Он осторожно сел на край постели. Так не хотелось уезжать, но ничего не поделаешь, приходится.

Собственно, это было главным условием сотрудников прокуратуры, расследующих хищения в нефтяных компаниях, с которыми Труфилов был связан. В бытность свою директором компании «ЛИК» он по договоренности передал контрольный пакет акций другим людям по смехотворной цене. К тому времени он уже знал, что нельзя отказываться от подобных сделок, когда к тебе обращаются с конкретным предложением. Таковы правила игры.

Все было ясно с самого начала. Его назначили генеральным директором компании с правом финансовой подписи исключительно для того, чтобы в конечном итоге он передал контрольный пакет акций другим людям. Все шло по плану. Самолет из Москвы не получил посадки в их городе. Радиограммы не принимались, телефоны не работали. На аукционе был всего один покупатель, который и приобрел контрольный пакет. Оцененный независимыми аудиторами в тридцать миллионов долларов, он был продан за шесть.

Тогда Труфилову казалось, что он поступил правильно. Однажды ему позвонил бывший коллега, начальник службы безопасности крупнейшей нефтяной компании страны. Полковник Олег Кочиевский считался лучшим специалистом в военной разведке и занял довольно высокий пост в компании «Роснефтегаз». Именно ему был обязан Труфилов своим назначением в компанию «ЛИК». Они вместе два года тайком скупали акции, чтобы получить контрольный пакет. И когда Кочиевский позвонил, Труфилов доложил о том, что через подставных лиц компания «ЛИК» почти полностью приватизирована. Оставалось передать ее надежным людям. Кочиевский был немногословен.

– К тебе приедут нужные люди. Прими их и сделай все так, как они скажут.

Труфилов знал, что возражать опасно и глупо и нужно следовать заранее продуманному плану. Но неожиданно выяснилось, что один из местных руководителей собирается протестовать. Более того, этот чиновник, оказавшийся человеком честным, даже отправил рапорт в Москву, возражая против передачи прибыльной компании группе неизвестных людей. Что было потом, лучше не вспоминать. В городе появился уголовный авторитет Чиряев со своими людьми. На следующий день чиновник, отправивший рапорт в Москву, должен был встречаться с Труфиловым. У самого Труфилова оказалось железное алиби. Но честный чиновник еще до встречи с ним получил пять выстрелов в голову и навсегда потерял возможность отстаивать права своих избирателей.

На аукционе Чиряев сидел в первом ряду. Труфилову было противно смотреть на него. Все вроде бы прошло гладко. Контрольный пакет ушел по цене гораздо ниже номинала. Потом начались неприятности. Прокуратура приступила к расследованию убийства местного чиновника. Чередой потянулись проверки в нефтяных компаниях. Постепенно раскручивая клубок, сотрудники прокуратуры, оказавшиеся дотошными и настойчивыми, сумели выйти на одного из главных организаторов сделки – заместителя министра Минтопэнерго Рашита Ахметова. После его ареста началась паника.

Через несколько дней был убит один из приближенных Ахметова – Силаков. Еще через несколько дней сбежал из Москвы Чиряев, который по чьей-то наводке был арестован в Берлине. Труфилов понял, что настал его черед. Несколько месяцев он скрывался у знакомых, но затем все-таки сбежал за рубеж с заранее купленным на чужую фамилию паспортом. В Париже он нашел Эжена Бланшо, с которым познакомился еще когда работал в Польше. Они тогда нашли общий язык, поставляя друг другу нужную информацию. Такая практика устраивала обоих.

Бланшо поселил Труфилова в предместье Парижа в Жосиньи. Казалось, все шло нормально. Но пятнадцатого апреля его все-таки вычислили. Тогда в Жосиньи приехали двое. Один болезненного вида, который беспрерывно кашлял, второй высокий, широкоплечий, в смешной старомодной шляпе. Он и рассказал Труфилову обо всем, что произошло в Москве, пока Труфилова там не было.

Сбежавшего Чиряева нужно было вернуть. Но полковник Кочиевский не мог допустить подобного развития событий. Он отправил в Европу специальную группу «наблюдателей», придав им в качестве проводника бывшего подполковника КГБ Эдгара Вейдеманиса, того самого болезненного вида мужчину, который явился к Труфилову. Группа имела конкретное задание: ликвидировать Дмитрия Труфилова. Попутно выяснилось, что все, кто мог знать или видеть Труфилова, уже были устранены. В том числе и его бывший связной в Голландии Рууд Кребберс и знакомый бизнесмен Игорь Ржевкин.

Приехавший умел убеждать. Труфилов умел просчитывать ходы. Надо возвратиться в Москву, думал он. И не только потому, что ему обещали полное прощение и нормальную жизнь при условии сотрудничества с органами прокуратуры и добровольной помощи следствию. Бывший офицер военной разведки понял, что это его единственный шанс на спасение. Раздобыть новый паспорт или уехать куда-нибудь из Парижа было нереально. А подставляться боевикам, которые будут его искать, Дмитрий Труфилов не хотел.

Все получилось так, как он и предполагал. Его показания фиксировались в уголовном деле. Руководитель группы сотрудников прокуратуры Всеволод Борисович Романенко выполнил все условия их негласного договора. Труфилову и его подруге выделили служебную квартиру. Единственным условием Романенко была абсолютная конспирация и запрет выходить из дома без надлежащей охраны. В прокуратуре делали все, чтобы Труфилов дожил до суда. Но на двенадцатое мая в Берлине было назначено слушание дела Евгения Чиряева, известного криминального авторитета по кличке Истребитель. И Труфилову впервые после своего возвращения в Москву пришлось покинуть столицу, чтобы дать показания в германском суде против Чиряева, который застрелил местного чиновника и оказывал давление на руководство компании «ЛИК».

Чиряев был главным свидетелем в возбужденном против заместителя министра уголовном деле, и прокуратура не без оснований рассчитывала на свидетельские показания Труфилова, которые вынудят берлинский суд изменить свою позицию и выдать преступника российской стороне. От свидетельских показаний Дмитрия Труфилова зависела не только судьба Чиряева, но и само расследование громкого уголовного дела, возбужденного прокуратурой еще в прошлом году. Труфилов вздохнул и направился в ванную. Через сорок минут за ним придут сотрудники ФСБ и увезут в аэропорт. В Берлине их встретят представители российского посольства. На обратном билете – открытая дата, сразу после выступления в суде Труфилова увезут в Москву. Он взял электробритву и подошел к зеркалу.

Бреясь, стал вспоминать последний разговор с Чиряевым. Они встретились в тюменском аэропорту. Чиряева, как обычно, сопровождали помощники и телохранители. Труфилов приехал один и чувствовал себя словно на приеме у коронованной особы. Его провели в комнату, где ожидал своего рейса Чиряев. Тот пил кофе и, увидев Труфилова, резко отбросил журнал, который просматривал.

– Мы улетаем в Москву, – сообщил он, глядя на Труфилова с неприязнью, – позвони шефу и сообщи, что все прошло нормально.

– У меня нет шефа, – с некоторым вызовом ответил Труфилов. Бывшему офицеру военной разведки претило, что им командует бывший уголовник. Чиряев понял, усмехнулся.

– Ладно, не кипятись. Все вы какие-то обидчивые, отставники. Позвони в Москву и сообщи, что все нормально.

– Уже сообщил, – Труфилов понял, кого имеет в виду Чиряев, говоря шеф. Тот, кто устроил Дмитрия Труфилова в компанию «ЛИК», а Евгения Чиряева прислал в Тюмень, был не кто иной, как полковник Кочиевский, который и контролировал всю сделку. Оба хорошо понимали, что Кочиевский действует по чьей-то указке, отставной полковник только связующее звено между ними и руководителем, предпочитавшим оставаться в тени.

Чиряеву было легче. Он не зависел от Кочиевского, работал на определенных договорных условиях и получал определенную плату. Труфилову было сложнее. Когда-то они с Кочиевским вместе работали, и Труфилов был обязан полковнику не только своей карьерой, но и всей своей жизнью.

– Про вашего местного придурка тоже сообщил? – с улыбкой спросил Чиряев. – Говорят, его убитым нашли.

Он имел в виду заартачившегося местного чиновника, люди Чиряева всадили в него пять пуль. Это был настоящий вызов всей правоохранительной системе страны.

– Сообщил, – мрачно подтвердил Труфилов, – вопросов больше нет?

– Нет, – пожал плечами Чиряев.

– Вот и хорошо, – едва сдерживая ярость, прошептал Труфилов, – можешь улетать. – Он повернулся и вышел из комнаты. Сама мысль о том, что приходится действовать заодно с такими подонками, как Чиряев, была отвратительна. До приезда группы Истребителя Труфилову еще казалось, что удастся не играть в эти игры. Что получать левые деньги и принимать участие в незаконных аукционах не значит быть настоящим преступником. В конце концов, воруют буквально все чиновники, и не только чиновники. Но убийство... Теперь Труфилов понял, в какую оказался втянутым историю. И с этого момента стал готовиться к побегу за рубеж.

Побрившись, он из ванной прошел на кухню. Завтракал он всегда основательно: яичница из трех яиц, большая кружка кофе, бутерброд с сыром. Покончив с едой, посмотрел на часы. Оставалось совсем немного времени. Он быстро оделся, взял деньги. От сорока семи тысяч долларов, которые увез за границу, в Париж, осталось немногим больше двадцати. Возможно, это была одна из причин, заставивших его вернуться в Москву. Деньги были на исходе, и следовало подумать о каком-нибудь заработке.

Романенко обещал, что после показаний в берлинском суде он сможет куда-нибудь уехать, устроиться на работу и начать нормальную жизнь. Труфилов рассчитывал продать квартиру Насти, которую в свое время купил в Москве, и переехать на Украину, в Харьков, там обосноваться и открыть какое-нибудь дело. Последнее испытание в берлинском суде, и все. Он взял две тысячи долларов. Затем, подумав, еще тысячу. Быть может, ему разрешат немного поразвлечься. Вспомнить молодость и посмотреть, каким стал Берлин в конце века. Труфилов помнил этот город, еще когда он был столицей Германской Демократической Республики, где особенно вольготно чувствовали себя офицеры бывшей Советской Армии.

Настя проснулась и с укоризной смотрела на друга. Они были знакомы уже несколько лет. После развода с женой Труфилов переехал к Насте. Тогда он и купил ей квартиру, истратив почти все свои сбережения. Когда он решил бежать за границу, у него хватило ума не говорить ей, куда именно. Труфилов понимал, что прежде всего постараются вычислить Настю, чтобы потом выйти на него. Он просто сообщил ей о своем отъезде и добавил, что вышлет некоторую сумму денег на жизнь. Пять тысяч отправил жене и сыну, но позвонить не решился.

Настя плакала и ждала его. Дважды он ей звонил, но из других городов. Один раз из Антверпена, где встретился с Игорем Ржевкиным, и второй раз из Ниццы, куда отправился с Эженом Бланшо на двухдневный отдых. Настя уверяла, что любит его и ждет. Первое, что он сделал, когда вернулся в Москву, это попросил гарантии для себя и Насти, решив, что отныне они будут жить вместе.

В этот момент раздался телефонный звонок. Сотрудник ФСБ сообщил, что два офицера поднимаются наверх, назвав условный пароль. Труфилов кивнул и, взяв дорожную сумку, подошел к двери. Настя, накинув халат, поспешила за ним.

– Когда вернешься? – спросила она.

– Через три дня, – улыбнулся он, – вернусь – и все кончится. Уедем в Харьков, к нашим.

Он поцеловал Настю. Женщина вздохнула. В дверь позвонили. Он посмотрел в глазок. Одного из приехавших Дмитрий знал в лицо.

– Доброе утро, ребята, – открыв дверь, приветствовал он офицеров. Те сдержанно кивнули. В машине находились еще два сотрудника ФСБ. В аэропорт приехали в половине десятого утра и сразу прошли в зал для официальных делегаций. Пока офицеры оформляли документы, Труфилов оглядывал небольшое помещение, с удивлением отметив про себя, что здесь даже негде сесть. Потом они поднялись на второй этаж. В Шереметьеве-2 всегда царила суета. Стоявший у входа сотрудник службы безопасности спрашивал у каждого из входящих либо фамилию, если была предварительная заявка, либо документы на право входа в этот зал. Один из офицеров ушел, и теперь с Труфиловым остались двое. Посадку еще не объявили, и один из них решил оправиться.

В это время внизу появился неизвестный. Он объяснил сотруднику службы безопасности аэропорта, что ему необходимо подняться к офицерам контрразведки. Сотрудник запомнил троих сотрудников ФСБ, показавших ему свои удостоверения, и пропустил незнакомца. Тот поднялся наверх, прошел в зал, сел в кресло и увидел двух офицеров ФСБ и Дмитрия Труфилова, который пил кофе.

Как только один из офицеров встал, незнакомец весь подобрался, словно готовясь к прыжку. Офицер прошел к стойке бара и дальше, в сторону туалетов. Как только он скрылся за дверью, незнакомец поднялся и направился к Труфилову, рядом с которым сидел офицер. Почуяв неладное, офицер, схватившись за оружие, попытался вскочить, но незнакомец уложил его выстрелом из пистолета с глушителем прямо в сердце. Затем направил пистолет на Труфилова. Тот открыл рот, словно хотел что-то сказать. В последний момент он узнал убийцу... но все было кончено. Неизвестный выстрелил в голову Труфилову, кровь брызнула в разные стороны. Никто не понял, что именно произошло. Незнакомец выстрелил еще дважды в Труфилова и, повернувшись, пошел к лестнице. Только тогда закричала сидевшая в углу женщина, ощутив на лице горячие капли крови. В общей суматохе неизвестный скрылся.

 

Москва. 10 мая

В аэропорту царило напряжение. Как обычно на месте, где было совершено преступление. Любопытство, страх, радость, что сам не попал в подобную переделку, – все эти противоречивые чувства владели свидетелями происшедшего. Все они говорили путано, даже не могли описать убийцу, который поднялся на второй этаж. Все восемь человек, находившиеся в зале, рассказывали о случившемся каждый по-своему.

На месте работали сотрудники ФСБ и прокуратуры. Лишь один свидетель дал более конкретные и четкие показания, это дежурный внизу, который пропустил убийцу безо всяких документов. Он запомнил его в лицо и теперь описывал его внешность.

Романенко, приехавший в аэропорт вместе с Дронго, слушал опросы свидетелей, переходя от одной группы к другой. Иногда эти опросы по горячим следам бывают намного эффективнее тех, что проводятся через несколько дней, когда забываются некоторые важные детали.

С пристрастием допрашивали сотрудника ФСБ, отлучившегося в туалет именно в момент убийства. Следователь весьма подозрительно отнесся к такому совпадению. Подошел Дронго. Следователя он знал. Месяц назад он расследовал убийство в самолете Москва—Амстердам. Это был майор Сергей Шевцов, почему-то невзлюбивший Дронго еще во время прошлого расследования. Сам Дронго уже привык к подобному отношению к себе со стороны некоторых следователей и прокуроров. Профессионалы болезненно переживали свои поражения, считая, что слава Дронго непомерно раздута и не стоит допускать любителя к расследованию сложных дел.

Особенно неприятными для них были логические построения Дронго, умудрявшегося выстраивать цепочки фактов в определенные схемы, которые невозможно было опровергнуть. И тут профессионалы чувствовали некоторую свою ущербность и комплексовали. В сущности, в основе многих человеческих трагедий лежит чувство зависти. Каждый сотрудник считал себя не менее умным, чем эксперт, пусть даже такой известный. И лишь очень немногие настоящие профессионалы воспринимали Дронго как гроссмейстера той игры, в которой сами были мастерами.

Шевцов был опытным и старательным, но еще не мастером, а только кандидатом в мастера. Он с недоверием смотрел на Дронго, который каким-то непостижимым образом добивался весьма впечатляющих результатов. Шевцов не хотел верить ни в аналитические способности эксперта, ни в его опыт. За свою многолетнюю практику майор пришел к выводу, что без долгой кропотливой работы и обстоятельного изучения материалов нельзя решить ни одну задачу. Все разговоры о гениальных озарениях не для него. Он просто не верил в них. И каждый раз, встречаясь с Дронго, который с блеском опровергал его принципы, майор мрачнел, подсознательно понимая, что этот человек способен бросить вызов всей устоявшейся системе их работы.

Капитан Гадаев сидел в кресле с удрученным видом. Он винил в случившемся только себя и старался отвечать на вопросы следователя предельно искренне, ничего не скрывая. Он уже вынес себе приговор, считая, что не имел права никуда отлучаться.

Майор Шевцов молча поднялся и хмуро кивнул Романенко и Дронго, когда те приблизились.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Дронго. Он помнил об их трениях в Амстердаме.

– Вы видели убийцу? – спросил Романенко Гадаева, тот вскочил, но головы не поднял.

– Нет, – признался капитан, – когда я выбежал, все было кончено. Помчался вниз, но там никого не нашел. И в общем зале никого подозрительного не обнаружил.

– Когда вы вышли из туалета? – спросил Романенко.

– Когда услышал крики женщины, – виновато ответил Гадаев, – пожалуй, через несколько секунд. Пока добежал, прошло еще две или три секунды. Пока спускался с лестницы, еще пять-шесть. У преступника было время скрыться, – добавил он, глядя в глаза Романенко.

– Это мы все проверим, – сурово вставил Шевцов, покосившись на Дронго, видимо, ожидая, что тот вмешается в разговор, но Дронго молчал.

– Плохо получилось, – пробормотал Всеволод Борисович, – мы искали Труфилова по всему миру, привезли, наконец, в Москву, а его тут убили. Обидно.

– Вы так ничего и не скажете? – не выдержав, спросил Шевцов Дронго. – Ведь выдавали иногда с ходу поразительные результаты, – он хотел сказать цирковые номера, но удержался – рядом стоял Романенко.

– Хотите, чтобы я вам прямо сейчас назвал имя убийцы? – спросил Дронго. – Или того, кто его навел на Труфилова? Но я не кудесник. Фокусы не мое хобби. Нужно искать, майор, тщательно и долго искать. Гадаев вряд ли причастен к убийству. Так глупо подставляться не станет ни один фээсбэшник. Но проверить необходимо.

– Вот именно тщательно, – подхватил Шевцов. Ему понравилась необычная скромность эксперта. А может быть, его беспомощность в данной конкретной ситуации.

– Такие преступления раскрываются не сразу, если вообще раскрываются, – тихо проговорил Романенко. – Но, пожалуй, вы правы, нужно искать того, кто знал о поездке Труфилова в Берлин и навел на него убийцу.

Они отошли от Шевцова, продолжавшего допрашивать капитала Гадаева.

– Значит, среди нас есть предатель, – сказал Романенко, – я, собственно, давно об этом догадывался. Хотя о поездке Труфилова знало всего несколько человек.

– Сотрудники ФСБ, сопровождавшие Труфилова, знали? – спросил Дронго.

– Нет. Задание сопровождать его они получили только сегодня утром. Билеты и задание. Так что вы правы. Гадаев вне подозрений. Хотя проверять его мы все равно будем.

– Кто, кроме вас, знал о поездке Труфилова в Берлин? – спросил Дронго. – Несколько человек – понятие растяжимое.

– Человек шесть-семь, – задумчиво ответил Романенко, – многие знали, что Труфилов полетит в Берлин как свидетель по делу Чиряева. Но точное время и дата вылета им были неизвестны.

– Кто конкретно отвечал за его выезд в Берлин?

– Моя группа, – вздохнул Всеволод Борисович, – точнее, отдельные сотрудники.

– Кто конкретно знал о поездке?

– Артем Гарибян и Слава Савин. Ну и, разумеется, Захар Лукин, который заказывал билеты и обговаривал все подробности с нашим посольством в Берлине. Майор Рогов из ФСБ. Ему стало известно о поездке еще вчера утром, офицеры сопровождения – его люди. Еще могла знать о нашей операции Галя Сиренко. Вы ее помните. Она работает с нашей группой. Офицер из МУРа.

– Конечно, помню. Очень целеустремленный, надежный человек. Рогова я тоже немного знаю. Лукин помогал мне в поисках Труфилова. А Гарибяна и Савина вы давно знаете?

– Гарибяна лет восемь. Спокойный, уравновешенный. Всегда уважительно относится к подозреваемым и свидетелям. Ему под сорок, работает в органах прокуратуры уже семнадцать лет. Савин помоложе. Ему чуть больше тридцати. Увлекающийся, энергичный, с большим чувством юмора. Его я знаю около четырех лет. Не могу поверить, что кто-нибудь из них оказался мерзавцем.

– И больше никто не мог знать об отправке Труфилова?

– Больше никто, – задумчиво пробормотал Романенко, – впрочем, нет, еще я знал обо всех деталях операции.

– Вас трудно заподозрить, – улыбнулся Дронго, – если только вы не решили замять это дело.

– А разве мало прокуроров и следователей, которые именно так и поступают? – с горечью спросил Романенко. – Думаете, в органах прокуратуры нет коррупции? За голову Труфилова могли заплатить большие, очень большие деньги. Дай он показания в Берлине, суд мог принять решение о выдаче Чиряева. А Чиряев мог бы предоставить нам информацию об Ахметове.

– Он еще сидит?

– Сидит. Генеральный прокурор продлил срок следствия. Но если мы не предъявим ему обвинений до первого июня, придется его отпустить. Вы же знаете, у него адвокат сам Давид Бергман.

– Помню, – кивнул Дронго, – что думаете делать?

– Не знаю, – мрачно ответил Романенко, – мы потеряли главного свидетеля. Боюсь, берлинский суд теперь не примет решения о выдаче Чиряева. И в конечном итоге мы потеряем гораздо больше. Без свидетельских показаний Истребителя Чиряева мы рискуем оказаться на мели. Бергман опытный адвокат и добьется освобождения Ахметова.

Помолчав, он добавил:

– Если даже мы найдем того, кто навел на Труфилова убийцу, все равно ничего не докажем. Если честно, мне и искать-то его не хочется. Ведь о поездке Труфилова в Берлин знали только эти пятеро. И я их не просто знаю. А уважаю, ценю, считаю порядочными. Представляете, что значит для меня в мои годы вдруг узнать, что работал с подонком. Не могу даже представить, кто из них решился на такое?

– Утечка могла быть случайной?

– Не могла, – твердо ответил Романенко, – мы только вчера взяли билеты в Берлин. Ждали звонка из нашего посольства в Берлине. Посольство пока не целиком переехало в Берлин. Большая часть сотрудников еще в Бонне, но офицер ФСБ, отвечавший за прием Труфилова, должен был ждать в Берлине.

– Возможно, именно оттуда и прошла утечка информации, – предположил Дронго.

– Вполне возможно, – кивнул Романенко, – я почти убежден, что мои люди вне подозрений.

– Не получается, – вдруг сказал Дронго, – не получается. Из Берлина убийцы не могли получить никакой информации.

– Почему? Они знали о нашем рейсе. Должны были встречать самолет в берлинском аэропорту.

– Они знали, что Труфилова проведут через зал для официальных делегаций?

– Нет, – растерянно ответил Романенко, – мы только вчера вечером передали заявку. Через нашего начальника отдела.

– Он знал номер рейса?

– Нет. Только передал заявку. Согласился ее подписать, даже не поинтересовавшись номером рейса. Просто подписал бланк, и все. Вы же знаете, сюда нельзя попасть без заявки.

– Тогда берлинский вариант отпадает. Но утечка, возможно, произошла отсюда. Они могли получить данные из депутатской комнаты. Но вы говорите, что передали заявку вчера вечером. Вряд ли убийцы стали бы спокойно ждать. Ваши люди и Труфилов могли использовать обычный вход, и тогда их невозможно было бы остановить. К тому же тот, кто планировал это преступление, мог предположить, что вы сделаете Труфилову другие документы и он улетит в Берлин под другой фамилией.

– Мы так и поступили, – быстро проговорил Романенко, бледнея, – сделали Труфилову другой паспорт. – Он задохнулся от волнения.

За него договорил Дронго:

– Тогда нет никаких сомнений, – твердо заявил он. – Это дело рук одного из ваших сотрудников.

– Я и сам это уже понял. – Романенко тяжело вздохнул. – Неприятно узнавать такие новости. Видимо, тут сыграли роль деньги, и немалые. Я даже не знаю, кого подозревать. Галя живет одна с больной матерью, у Гарибяна большая семья, трое детей. Савин молодой, любит одеваться, недавно купил автомобиль. Говорят, ему помог старший брат. Рогова я знаю меньше. Лукин совсем молодой, но у него тоже семья.

– Обычно люди оправдывают собственную беспринципность семейными обстоятельствами, – сурово заметил Дронго, – но человек порядочный не совершит предательства под давлением обстоятельств. В этом я убежден.

– Придется проверять всех пятерых, – заметил Романенко, – знали бы вы, как все это неприятно.

– Представляю. Но другого выхода нет. Необходимо выяснить, каким образом преступники вышли на ваших людей, и искать убийцу. Говорят, что его многие видели.

– В подобного рода делах труднее всего вычислить убийцу, – признался Романенко.

– Что делать с Чиряевым?

– Не знаю. У нас в запасе только завтрашний день. Не думаю, что за такой короткий срок сумею найти факты, способные убедить немецкий суд выдать нам Чиряева. Просто не знаю, что делать.

В этот момент к ним подошел офицер.

– Вас к телефону, – обратился он к Дронго.

Дронго прошел в комнату сотрудников аэропорта, снял трубку и услышал недовольный голос генерала Потапова:

– Почему вы не носите с собой мобильный телефон?

– Лорды их не носят. В Англии ими пользуются только слесари-водопроводчики, чтобы срочно прибыть на вызов, если нужно отремонтировать туалет.

– Я вас серьезно спрашиваю, – разозлился генерал.

– А я вам серьезно отвечаю. За рубежом я обычно ношу мобильный телефон. А в Москве нет. Мне можно позвонить домой и надиктовать сообщение на автоответчик. Кроме того, от мобильного телефона у меня голова болит. Вы позвонили, чтобы предложить мне купить мобильный телефон?

– С вами невозможно разговаривать, – чуть поостыв, сказал Потапов. – Вы можете приехать ко мне в ФСБ?

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас, – подтвердил Потапов, – возьмите машину и приезжайте.

– Что-нибудь случилось?

– Случилось, – ответил генерал. – Жду вас. Постарайтесь не задерживаться. Это очень важно.

Они были знакомы с Потаповым уже несколько лет. Если генерал нашел его в аэропорту, значит, случай действительно экстраординарный.

– Буду через полчаса, – ответил Дронго и быстро вышел из комнаты.

– Вы докладывали кому-нибудь о случившемся? – спросил Дронго у Романенко.

– Пока не успел, а почему вы спрашиваете?

– В ФСБ уже знают. Звонил Потапов, просит срочно приехать.

– Сообщение пошло по их каналам, – сказал Всеволод Борисович, – сейчас здесь будет начальник Московского управления ФСБ – ведь убили их офицера.

– До свидания, – кивнул Дронго, – вечером позвоню.

 

Москва. 10 мая

Они сидели в отдельном кабинете ресторана, куда пускали только избранных. Один был высокого роста, с зачесанными назад волосами, большими глазами, крупным носом с горбинкой. Чистое, тщательное выбритое лицо портили глубокие морщины на скулах, особенно заметные, когда он улыбался. Бросались в глаза его красивые руки с длинными пальцами, как у музыканта. Это был Георгий Чахава, один из наиболее известных московских авторитетов. Непонятно, почему так распорядилась судьба, но среди криминальных авторитетов чаще всего встречались грузины и русские, представители двух великих народов, подаривших миру истинных гениев человеческой мысли. Но недаром говорят: в семье не без урода. Третье и четвертое место среди криминальных элементов занимали армяне и азербайджанцы.

Сидевший напротив Чахавы был его полной противоположностью. Маленький, полный, круглолицый и лысый. Он то и дело чесал кончик носа, похожий на пятачок – видно, разговор для него был нелегкий. Звали коротышку Павлик Комов, по кличке Чертежник. Он имел несколько судимостей за грабеж и славился тем, что отлично чертил планы.

– Ты, Павлик, всех нас подвел, – строго выговаривал ему Георгий, – тебе поручили конкретное дело, дали лучших людей, но ты ничего не сделал. Тебя ведь просили найти одного человека. Всего одного. И привезти в Москву. А ты провалил такое в общем-то несложное дело. Нехорошо, Павлик, очень нехорошо.

– Мы сделали все, что могли, – оправдывался Павлик, – отправили туда Хашимова. Но он... но они... у него ничего не получилось.

– Почему? – спросил Георгий. Он не кричал, даже не повышал голоса, и от этого становилось еще страшнее.

– Не знаю, – пробормотал Павлик, – сам не понимаю почему. Сначала его ребят в Бельгии убили. Потом всех арестовали. Сейчас они во французской тюрьме. Мы ничего не понимаем. Пытались связаться, но установить контакты не удалось. В общем, не получилось.

– И не получится, – ответил Георгий. На столе не было ни вина, ни закусок. Георгий человек восточный, не мог унизиться до того, чтобы разделить трапезу со столь ничтожным типом. Поэтому официанты в кабинет не входили. Тем более что у дверей сидели два боевика, люди Георгия.

– Нам кто-то помешал, – выдавил Павлик.

– Надо было узнать, кто именно, – наставительно произнес Георгий, – и сказать об этом нам.

– Да, да, конечно, – Чертежник вытер со лба пот.

– В девяносто втором Чиряев силу свою хотел показать. Узнал имя одного из перекупщиков и полез на него. На хромого Абаскули полез. Чем это кончилось, ты, Павлик, помнишь. А сейчас он сбежал в Германию. Тебя просили найти человека, чтобы заставить Чиряева заплатить долги. Теперь, выходит, ты за него должен платить. Три миллиона долларов. У тебя есть такие деньги? Или нам посадить тебя на «счетчик» вместо него?

Глаза у Павлика округлились от ужаса. Сумма была невозможной, немыслимой, невероятной. Даже продав все свое имущество, он не соберет таких денег.

– Я не думал... я не знал, – бормотал перепуганный Павлик.

– Ты должен был найти и привезти в Москву Труфилова, – продолжал Георгий, – но не привез. Мало того, это сделал кто-то другой. А ведь Труфилов мог заставить Чиряева вернуть долг. Вся Москва гудела, все ждали, когда Чиряев заплатит. Очень уважаемые люди ждали. Если он не заплатит, другие тоже не станут платить. Тогда в городе снова начнется война. Страшная война, Павлик. И первой жертвой будешь ты.

– Мы его найдем, найдем, – бормотал Павлик, – обязательно найдем.

– Не найдете, – презрительно бросил Георгий. – Труфилов убит сегодня. В аэропорту. Чиряев работает лучше нас, хоть и в немецкой тюрьме сидит. Как ты сказал, контакты не удалось установить? А почему Жене Чиряеву удалось? Да ты вообще ничего сделать не можешь! Или не хочешь?

– Я узнаю, узнаю, обязательно узнаю, – бормотал Павлик, холодея от ужаса, – мы все узнаем. Я его достану...

– Поздно, – сказал, как отрезал, Георгий. – Теперь уже поздно, Павлик. Ничего сделать нельзя.

Чертежник задрожал от страха. Он понял, что подписал себе смертный приговор.

– Я не виноват, – бормотал он, – не виноват... Я сам не знаю... Хашимов не смог. Он не смог...

– Двенадцатого мая в Берлине состоится суд, Павлик, – напомнил Георгий, – послезавтра. Нужно показать Чиряеву, как нехорошо обманывать друзей. У него ведь остались в городе объекты, магазины, казино. Или я ошибаюсь?

– Нет, нет, не ошибаетесь, – Павлик облизнул губы. У него появился шанс. Возможно, удастся уйти отсюда живым.

– Он должен понять, как нехорошо поступил с нами, – продолжал между тем Георгий. – Надо его унизить. Все должны узнать, что он уехал за границу, не уплатив долги. Пусть он попсихует.

– Я знаю, – торопливо сказал Павлик, – знаю его женщину. Его знакомую. Его хорошую знакомую, – он говорил, от страха глотая слова.

– При чем тут его знакомая? – не понял Георгий.

– Вы же говорите, нужно его унизить, – облизнул губы Павлик. – Мы знаем, где она живет.

– Какая же ты сволочь, Павлик, – удивленно сказал Георгий, – я думал, ты мужчина, а ты, оказывается, мразь, дерьмо. – Он задумался. Восточному человеку неприятна была сама мысль о том, чтобы использовать в таком деле женщину. В подобных разборках запрещено трогать женщин и детей. Это негласное правило. Впрочем, у воров в законе обычно не бывает семьи...

– Нельзя это делать, – поморщился Георгий, – такое в городе не прощают. Если сегодня мы тронем женщину Чиряева, завтра его боевики начнут стрелять в наших женщин. Так что не лезь ко мне с такими гнусными предложениями. – Последние слова Георгий произнес как-то неуверенно, и Павлику это придало бодрости.

– У нее друг был, еще до Чиряева. Она его содержала. Все об этом знали. Потом появился Чиряев, и тот мужик отвалил. Ему объяснили, чтобы близко не появлялся. Но он может снова появиться. А мы сфотографируем. Никакого насилия. Пусть Истребитель посмотрит на эти картинки.

– Ну, и гад же ты, – покачал головой Георгий. – Подумай, что предлагаешь! Какую подлянку! – Он снова задумался. – Значит, до Истребителя у нее дружок был, говоришь?

– Был, – кивнул Павлик, напрягшись.

– А может, действительно стоит попробовать, – в раздумье проговорил Георгий, – это будет красивый ход. Пусть убедится, что даже его женщина плюет на него. Наверняка взбесится. Сразу поймет, чьих это рук дело. Знаешь, Павлик, если без насилия, можно попробовать. Но смотри, чтобы женщину пальцем не тронули. Иначе Чиряев ответит ударом на удар, а если она сама... Найди этого ее дружка и пообещай хорошо заплатить. Он должен встретиться с ней уже сегодня. Двенадцатого мая в Берлине состоится суд. Не выдадут Чиряева, он останется в Германии, тогда плакали наши денежки.

– Все будет в порядке. Я его из-под земли достану, – пообещал Павлик.

– Промахнешься, будешь платить три миллиона долларов, – твердо пообещал Георгий.

Чертежник испуганно уставился на него.

– Шутка, – без тени улыбки произнес Георгий. – Деньги нам не нужны. Их у тебя все равно нет. Вместо денег ты принесешь свою голову, Павлик. Сам отрежешь ее и пошлешь мне в качестве сувенира. Если сорвется...

– Не сорвется, – пробормотал Павлик.

 

Москва. 10 мая

Через полчаса Дронго уже был у генерала ФСБ Потапова.

– Вы срочно вызываете меня, словно я ваш агент или офицер, – недовольно заметил Дронго, входя в кабинет.

– Агентов мы сюда не вызываем, а офицерам я сам не звоню, – сказал Потапов, – поймите, только чрезвычайные обстоятельства вынудили меня вам позвонить.

– Что случилось?

– С вами хочет встретиться один человек. Меня попросили вас найти. Встреча состоится через час.

– Что за человек? – поинтересовался Дронго.

– Вы его узнаете, – уклонился от ответа Потапов.

– Если меня вызывает сам генерал ФСБ, это должен быть по меньшей мере маршал, – пошутил Дронго.

– Он и есть маршал, – пробормотал Потапов, – почти маршал. Вас к нему отвезут. Излишне говорить, что об этой встрече никто не должен знать. До свидания, Дронго.

– Никогда не видел живых маршалов, – пошутил на прощание Дронго.

Внизу его уже ждал автомобиль с затемненными стеклами. Двухэтажный особняк, где должна была состояться встреча, находился во дворе. Когда машина подкатила к подъезду, входная дверь открылась, стоявший на пороге молодой человек внимательно посмотрел на Дронго и спросил:

– У вас есть оружие?

– Я не люблю оружия, – ответил Дронго, – но вы можете меня обыскать.

– Не нужно, – донесся голос из глубины коридора. Там стоял мужчина лет шестидесяти.

– Добрый вечер, – кивнул он, не протягивая руки, – поднимитесь на второй этаж, первая дверь слева. Вам придется немного подождать.

Дронго поднялся на второй этаж и обратил внимание на камеру, установленную в коридоре. Ему показалось, что в конце коридора установлена еще одна. В комнате, куда он вошел, довольно просторной, стояли стол и несколько стульев. В углу был небольшой телевизор, пульт лежал на столе. Дронго огляделся, затем подошел к окну. Но окон, как таковых, здесь не было. Занавески прикрывали стены, создавая иллюзию окон. С наружной стороны дома окна находились совсем в другом месте. Если бы кто-нибудь рискнул использовать специальную технику подслушивания, ориентируясь на колебания оконного стекла, его постигло бы разочарование. За камуфляжными окнами находилась глухая стена.

Дронго вернулся к столу, включил телевизор. Очередная программа с очередным ведущим, старым знакомым Дронго. В начале девяностых этот ведущий был ярым демократом, известным своими либеральными взглядами. В конце девяностых превратился в полупатриота, критикуя прежние правительства за развал государства и неслыханное воровство.

Смотреть не хотелось, и Дронго выключил телевизор. Взглянул на часы. Интересно, сколько еще ему придется ждать? В комнату вошел молодой человек, встретивший его у входа.

– Хотите чего-нибудь выпить?

– Спасибо, нет. Охотно почитал бы газету или журнал.

– Сейчас принесу.

Дронго просмотрел несколько газет, полистал журнал, когда наконец дверь снова открылась и на пороге появился человек, с которым Дронго несколько раз приходилось встречаться. Он энергично пожал Дронго руку. Это был премьер-министр страны.

– Садитесь, – он указал на стул. Несколько лет назад они с Дронго встречались при обстоятельствах чрезвычайных, почти невероятных. Премьер запомнил эту встречу. И теперь решил пригласить эксперта на разговор.

– Мы не встречались, – начал Премьер, – пожалуй, три года.

– Да, – согласился Дронго, – вы тогда были недовольны моими действиями.

– Потом мы спокойно во всем разобрались, – сказал Премьер. – Мне сообщили, по чьей вине было запущено в Интернет исчезнувшее письмо. Но я хотел встретиться с вами не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Мне стало известно, что вы помогали группе Романенко в расследовании?

– Помогал. К сожалению, конечный результат пока нулевой. Человека, которого я с таким трудом разыскал, сегодня утром убили в аэропорту, и он так и не вылетел в Берлин. Романенко и сотрудники прокуратуры попали теперь в трудное положение.

– Мне сразу доложили о случившемся. Кто-то заинтересован в том, чтобы развалить дело арестованного в прошлом году Рашита Ахметова. Генеральный прокурор считает, что, выявив его связи, можно выйти на тех, кто долгие годы расхищал государственные средства. Каково ваше мнение?

– Вполне возможно, – ответил Дронго, – но задача эта очень сложная. К тому же у Романенко проблемы. Пока не представляется возможным доказать вину подозреваемых. И учтите, Ахметова защищает один из лучших адвокатов страны. Кроме того, многие чиновники заинтересованы в том, чтобы Ахметова оправдали. И не только чиновники. Кто-то навел на главного свидетеля убийцу, сообщив о его местонахождении. Кто-то из своих. В общем, Романенко предали, и он теперь не может доверять даже собственным сотрудникам.

Премьер помолчал несколько секунд, потом сказал:

– Полагаете, государственные структуры не способны эффективно бороться с расхитителями такого масштаба?

– Думаю, неспособны, – осторожно ответил Дронго, – они все время на виду, и это им мешает.

– Мы того же мнения, – ответил Премьер, – поэтому я и пригласил вас, чтобы, как говорится, сверить часы.

Дронго улыбнулся. Сам того не ожидая, он попал в расставленную Премьером ловушку, сказал все, что тот хотел услышать, и нисколько не жалел об этом. Приятно беседовать с таким умным человеком, как премьер-министр. Если Дронго был выдающимся аналитиком, способным на безупречные логические построения, то премьер-министр являлся одним из самых осведомленных людей в государстве. Он выстраивал невероятно сложные комбинации и успешно претворял их в жизнь. В условиях, когда политики пытались просчитать игру на один ход вперед, он просчитывал все возможные варианты и никогда не проигрывал. Ничьей не признавал. Но на публику не работал – не делал эффектных ходов, не громил противника, просто выигрывал очки.

– А что, если мы предложим вам поработать у нас экспертом по некоторым вопросам?

– Неужели вы хотите взять меня на работу? – засмеялся Дронго. – Представляю, что про вас напишут газеты.

– Нет, не хочу, – признался Премьер, – вы слишком популярны в стране, и наше сотрудничество должно оставаться втайне. В строгой тайне, – подчеркнул Премьер.

– Я что-то не понимаю.

– Мы дадим вам людей, – объяснил Премьер, – и вы будете работать на группу Романенко. Негласно. Все расходы мы вам оплатим. Я знаю, вы получаете гонорары за свои расследования. Готов обсудить и этот вопрос.

– Значит, вы хотите, чтобы я помогал Романенко? Я правильно понял?

– Речь идет не о прямой помощи, – осторожно заметил Премьер, – никто не предлагает вам вмешиваться в работу правоохранительных органов. Я имею в виду консультации. Вы известный специалист в области расследований, бывший эксперт ООН и Интерпола. И если в особо сложных ситуациях будете делиться опытом с нашими сотрудниками, это пойдет им на пользу.

Премьер-министр, привыкший обдумывать каждый свой шаг, был предельно осторожен.

«Он хочет иметь козырь против недоброжелателей, – подумал Дронго, – понимает, что Романенко в одиночку не удастся довести расследование до конца. Что ему необходим помощник. Не состоящий на службе, свободный от государственного контроля эксперт».

– Мне нужны люди, – сказал Дронго.

– Сколько? – спросил Премьер. – Учтите, тут необходима строгая конспирация. Да и возможности у нас ограниченные.

– Дайте мне Зиновия Михайловича. – Дронго вспомнил инженера, работавшего с ним три года назад. Его тогда прислали из Службы внешней разведки. – Мне нужен этот человек с его аппаратурой.

– Сделаем, – сказал Премьер.

– И еще нужна полная независимость, чтобы никто не вмешивался в мои дела, – сказал Дронго и, заметив набежавшую на лицо Премьера тень недовольства, добавил: – Вы же знаете, я не люблю, когда мне мешают.

– Хорошо, – вздохнул Премьер, – что еще?

– Финансирование. Я дорого стою. Это не реклама, мне нужен минимум...

– Я знаю ваши способности, – перебил его Премьер, – сколько вы хотите?

Дронго назвал сумму. Помолчав, Премьер кивнул.

– Охрана нужна?

– Нет, – улыбнулся Дронго, – толку от нее никакого, одна суета.

Премьер усмехнулся, вытер платком пот со лба.

– Во что бы то ни стало надо найти доказательства вины этих людей. Если хотите, это моя политическая программа. Речь идет не только об арестованном заместителе министра. Генеральный прокурор сообщил, что Ахметов был связан с людьми во властных структурах. Существовала разработанная система хищений в Минтопэнерго. Система лжебанкротств, ускоренных лжебанкротств. По самым скромным прикидкам наших экспертов, украдено не менее пяти-шести миллиардов долларов. Пять-шесть миллиардов, – повторил Премьер, – это единственное, что можно доказать. За такие деньги они могли купить всех чиновников и руководителей, даже в кабинете министров.

– За такие деньги они будут сражаться, – вставил Дронго.

– Обязательно будут, – согласился Премьер, – и не исключено, что мы проиграем.

– Зачем тогда вы ввязываетесь в эту драку? – поинтересовался Дронго. – Вы человек пожилой, многое повидали, у вас огромный опыт. Не все ли вам равно, какая группировка придет к власти? В принципе все они на одно лицо. Одни получше, другие похуже.

– Может, вы и правы, – ответил Премьер, – но очень противно чувствовать себя марионеткой в руках кукловодов. Терпеть не могу, когда кто-то пытается решать за меня. Надо рискнуть. Всем будет трудно, я знаю. Особенно вам. Поэтому я согласен на все ваши условия. Но и у меня есть свои. Всего два. Первое вы уже знаете. Конспирация. Никто не должен знать о нашем разговоре. Хотя бы до моей смерти. Я намного старше вас, и вы, надеюсь, потерпите. Ждать не так уж долго. Во-вторых, вам придется соблюдать некоторые правила игры, то есть действовать только законными с точки зрения права и этики методами. Для нас это очень важно.

– Понимаю, – серьезно ответил Дронго. – Я всегда стараюсь действовать в рамках закона. Если получается, – добавил он тихо. Премьер усмехнулся. Они поняли друг друга.

– Договорились, – Премьер поднялся. – Мой помощник даст вам свой прямой телефон. Звоните в любое время суток. Зиновий Михайлович вечером свяжется с вами. У вашего дома будут постоянно дежурить сотрудники ФСБ. На всякий случай. До свидания.

Он пошел было к двери, но на пороге остановился и, повернувшись к Дронго, напомнил:

– Действуйте в рамках закона.

И вышел. Через полчаса Дронго отвезли домой. Еще через час к нему приехал Романенко.

– Мы проверили наши сообщения, подозревать можно всех пятерых, – сказал он мрачно. – Как вычислить предателя? У нас в запасе всего день. Вряд ли успеем.

– Попытаемся, – произнес Дронго, – попытаемся выявить предателя среди ваших лучших сотрудников. Помните, что говорят французы? «Предают только свои».

– Этого я и боюсь, – признался Всеволод Борисович. – У вас есть какой-нибудь план?

– Есть, – улыбнулся Дронго и стал рассказывать.

 

Москва. 10 мая

Егор Фанилин, настройщик роялей, был альфонсом и не видел в этом для себя ничего обидного, тем более что в таком качестве пребывал последние двадцать лет своей жизни. Симпатичный, хорошо воспитанный, закончивший консерваторию и в меру начитанный, он нравился женщинам с первого взгляда. К своим сорока сохранил удивительно стройную фигуру и густые, светлые, вьющиеся волосы. Он тщательно следил за собой, всегда был чисто выбрит, благоухал хорошим парфюмом, даже умудрялся элегантно одеваться. И все для того, чтобы охмурить очередную жертву и сесть ей на шею.

Когда Егору было пять лет, отец ушел из семьи к другой женщине под тем предлогом, что она больше подходит ему в духовном плане, чем жена. Отец заведовал библиотекой и считал себя прямо-таки воплощением духовности. Мать преподавала в школе пение и на свою скромную зарплату растила двоих детей. С малых лет Егора баловали мать и старшая сестра, выполнявшие все его прихоти. В маленьком тиране души не чаяли еще две женщины – незамужняя сестра матери и бабушка. Постепенно мальчик проникся уверенностью, что никто не может ему ни в чем отказать.

Первый щелчок судьбы он получил при попытке поступить в Московскую консерваторию. Мать была в отчаянии, Егора могли забрать в армию. Она объездила несколько городов, подключила всех своих близких и не очень близких подруг и родственников, и наконец в далеком азиатском городе нашла консерваторию, где почти гарантировали поступление за определенную плату.

В этом городе молодые люди стремились попасть на юридический, чтобы обеспечить себе будущее прокурорскими и судейскими взятками. В консерваторию поступали в основном женщины. Попадались, конечно, и парни, те, которым не удалось никуда поступить, и теперь они искали в консерватории спасения от армии.

На семейном совете решено было продать загородный дом бабушки, где семья обычно отдыхала в летнее время. На образование мальчика требовались расходы. Дом продали, мать, прихватив с собой своего оболтуса, отвезла деньги в далекий азиатский город и передала вороватому типу с бегающими глазками, председателю приемной комиссии. Тип слово сдержал, Егора в консерваторию приняли, а мать, счастливая, вернулась домой.

В студенческом общежитии царила свобода и сексуальная раскрепощенность. В первые несколько месяцев Егор умудрился пропустить половину занятий, зато обзавелся подружками из числа студенток своей группы. Нравы в городке были несколько иные, чем в его родном местечке.

Студентки делились на две группы. Живущие в общежитии готовы были встречаться с любым парнем, если даже он им не особенно нравился. Те, что приезжали в консерваторию на папиных служебных машинах, на однокурсников не обращали никакого внимания, твердо зная, что достойного жениха им выберут родители и что только с их согласия они могут выйти замуж. С первыми было интересно, они легко знакомились, охотно общались с Егором. Со вторыми не получалось ничего. Ко второму курсу стало ясно, что ни Моцарта, ни Шуберта из Фанилина не выйдет. Оставалось доучиваться в этом жарком городе, терпеливо дожидаясь получения диплома.

Он пробовал знакомиться с девушками из второй группы, но наталкивался на легкое презрение и почти не скрываемое пренебрежение. Это было обидно. На третьем курсе ему уже не хватало тех пятидесяти рублей, которые ежемесячно присылала мама. И тогда появилась в жизни Егора Фатима Теймуровна. Женщина невероятных габаритов и большого сердца. Она работала заведующей столовой и давно обратила внимание на смазливого паренька, выделявшегося своей светлой шевелюрой. Фатима Теймуровна была вдовой, а южное солнце делает людей ненасытными в любви. То ли Егор обратил на нее внимание, то ли она на него, он теперь уже точно не помнил. Однако ночь, проведенную с этой женщиной, вспоминал с удовольствием. И хотя она ему годилась в матери, ее бурный темперамент великолепно сочетался с молодостью и силой Егора.

Через две недели его снова потянуло к ней. На этот раз она утром всунула ему в карман двадцатипятирублевку, по тем временам деньги немалые. Весь день Егор мечтал о том, как швырнет их в лицо оскорбившей его женщине. Но к вечеру успел их потратить, утешая себя тем, что, как только получит перевод от матери, сразу вернет. Теперь ему приходилось существовать только на эти пятьдесят рублей, стипендии ему давно не платили. Из-за неуспеваемости.

Следующую купюру того же достоинства он потратил не задумываясь, и с тех пор больше не мучился угрызениями совести. На четвертом курсе Егор просто переехал к Фатиме Теймуровне, и оставшиеся два года промелькнули как прекрасный сон. Он постоянно был сыт, при деньгах, не говоря уже о любовных утехах.

Но всему рано или поздно приходит конец. По завершении учебы он тепло простился с гостеприимной женщиной, оказавшейся для него настоящей находкой. Возвращение в родной город оказалось безрадостным и унылым. Впереди маячили долгие годы работы в музыкальной школе безо всяких перспектив на приличную работу и, как следствие, на нормальную жизнь.

И он решил снова попытать счастья в Москве. И это едва не закончилось крахом. Деньги быстро исчезли, найти работу не удавалось. В конце семидесятых – начале восьмидесятых во многих домах еще стояли рояли и пианино, появившиеся в квартирах во время дефицита шестидесятых. Егор устроился настройщиком роялей и вскоре обзавелся обширной клиентурой. В те времена еще можно было сносно существовать на сто – сто пятьдесят рублей. А в некоторые месяцы он зарабатывал по двести, а то и триста. Но это его не устраивало.

Он мечтал о московской квартире, московской прописке и настоящих деньгах. И его мечты сбылись. Он женился на Катеньке, дочери генерала, который к этому времени вот уже пять лет лежал на кладбище, пугая людей своим громадным бюстом. Катенька оказалась девушкой самостоятельной и хорошо обеспеченной. Она прописала Фанилина в свою четырехкомнатную квартиру, и он наконец получил вожделенную прописку, а в подарок от тещи автомобиль.

Возможно, они прожили бы с Катей до конца дней своих. Но через три года после свадьбы Фанилин сорвался. Он был непроходимо глуп, даже туп, научился это скрывать за многозначительным молчанием. Но не всегда это ему удавалось. Книг Фанилин не любил, журналов и газет не читал, информационные сообщения навевали на него скуку. Привлекали его только видеомагнитофон и порнофильмы, которые он смотрел тайком от жены. Эти фильмы порождали массу приятных фантазий, которые можно было немедленно воплотить в жизнь. Стоило только выехать на Горького, как тогда называлась главная улица столицы, позже переименованная в Тверскую.

С Катенькой о подобных вещах он даже заговаривать не решался. Дочь генерала была настоящим «синим чулком», признавала только старый способ и то раз в месяц, не чаще. К тому же она оказалась бесплодной, и интимные отношения стали тягостными для обоих супругов. Именно тогда Фанилин стал увлекаться девочками. Они стоили недорого, деньги у него водились, поскольку жил он на всем готовом. Жена к тому времени уже успела защитить кандидатскую диссертацию.

Три года безоблачной жизни закончились катастрофой, когда супруга обнаружила пачку презервативов в автомобиле. Скандал разыгрался грандиозный, обманутая в своих лучших чувствах Катенька требовала чистосердечного признания. Разумеется, Фанилин отрицал все. Но через несколько дней жена, очевидно унаследовавшая от папаши-генерала не только квартиру, но и его суровый нрав, выследила мужа с очередной девицей и немедленно выставила его вещи за дверь.

Фанилин запаниковал. Но тут он выяснил, что как супруг имеет право на половину огромной генеральской квартиры, и отсудил у жены две комнаты. Егор сделал вход из другого подъезда, и теперь у него была прекрасная московская квартира. Через полтора года эту, уже разделенную квартиру удалось обменять на две квартиры в центре города. При этом Фанилин получал трехкомнатную, а бывшая жена – двухкомнатную. Катенька, постоянно вздрагивающая от голосов за тонкой стенкой, была согласна на все.

Время от времени Фанилин занимался валютными операциями, благо в конце восьмидесятых милиция и КГБ уже не столь ревностно охотились за фарцовщиками и валютчиками. Но главным капиталом Фанилина по-прежнему была его внешность. Открытая улыбка, красивые светлые волосы, доброе приветливое лицо, спортивная фигура – он почти ежедневно посещал бассейн. Женщины были от него без ума.

Он по-прежнему тратил деньги на молоденьких проституток. Но в это время в Москве стали появляться достаточно состоятельные женщины, которые могли себе позволить завести такого друга, как Фанилин. Первой была владелица большого магазина компьютеров, затем глава туристического агентства, жена известного дипломата, скучающая дома, пока муж разъезжал во Ближнему Востоку в стремлении установить там мир. В общем, жизнь Фанилина была спокойной, счастливой и размеренной, пока он не встретил Мару Киршентале, супругу известного хоккеиста. Они познакомились на вечеринке у знакомых Фанилина. На него произвела впечатление и ее потрясающая фигура – девяносто—шестьдесят—девяносто. И роскошные каштановые волосы. Рядом с хоккеистом, у которого дважды был сломан нос, а лицо исполосовано множеством шрамов, Фанилин выглядел почти Аполлоном. К этому следует добавить многозначительное молчание и загадочную улыбку. Хоккеист тоже был немногословен. От усталости. И это давило на собравшихся.

Мара не могла не заметить разницы. К тому же она видела, как липнут к Фанилину женщины. И решила обыграть соперниц. Фанилин не сопротивлялся. Их роман прогремел на весь город. Хоккеист равнодушно отнесся к слухам об измене жены. Изнуренный своей многолетней карьерой, он подумывал о переезде в родной город на тренерскую работу.

Все получилось как нельзя лучше. Муж-хоккеист согласился на развод и уехал, а Фанилин остался с Марой в ее квартире на Тверской. Теперь девочки ходили прямо под окнами, и это возбуждало Егора. В свою квартиру он, разумеется, никого не пускал и тем более никого не прописывал.

Но счастье длилось недолго. Мара была не просто красивой. В отличие от остальных женщин, с которыми его сводила судьба, она была еще и очень «дорогой». Чтобы соответствовать ее запросам, ему пришлось сдать собственную квартиру и впервые в жизни тратиться на женщину. Но денег катастрофически не хватало. После августа девяносто первого все пошло наперекосяк.

Обычная фарцовка или валютные операции доходов больше не приносили. Обмен валюты был разрешен, один за другим открывались фирменные магазины. В Москве появились не просто богатые, а сказочно богатые люди. Разумеется, Мара хотела соответствовать именно этой категории. В общем, разрыв был неминуем, хотя оба искренне жалели об этом. Мара была так же неистощима на сексуальные выдумки, как и Фанилин. В постели им было так хорошо, что они могли сутками заниматься любовью. Но Мара мечтала о драгоценностях, автомобилях, дорогой одежде. А у Фанилина таких возможностей не было.

В девяносто третьем Мара встретила Чиряева. Она не догадывалась, с кем свела ее судьба, но Истребитель был очарован молодой женщиной. Засыпал ее цветами и подарками, и Мара сдалась. Конечно, он не был таким изобретательным в постели, как Фанилин, и таким галантным. Чиряев был чужд всяких ухищрений и изысков. Получив свое, он сразу засыпал, а ощущения партнерши его вообще не волновали. Маре было обидно, но она постепенно привыкла. Чиряев не считает денег, засыпал ее деньгами, а ради этого стоило терпеть.

Фанилина она не забыла. Несколько раз встречалась с ним тайком. Но их встречи были пресечены самым решительным образом. К Егору нагрянули трое молодчиков. Били недолго, но сильно. Правда, ему повезло, лицо не изуродовали, очевидно, не получив на этот счет инструкций. Ему приказали навсегда забыть Мару, даже близко не подходить к улице, где она проживает. У Фанилина хватило ума не артачиться.

Следующие несколько лет оказались нелегкими. И не потому, что приходилось сдавать собственную квартиру, а самому ютиться в однокомнатной, далеко от центра. Он потерял уверенность в себе, уже не так охотно встречался с женщинами, к тому же сказывался возраст. Правда, красивые и богатые вдовушки все еще попадались, благодаря им он мог по-прежнему следить за собой, покупать дорогие костюмы, обедать в лучших ресторанах. Но теперь Фанилину приходилось держать свои чувства под контролем и зачастую изображать страсть к сорокалетним подругам, охотно принимавшим его у себя в доме.

Однажды он заночевал у знакомой дамы, давно перешагнувшей критический возраст, владелицы модного салона. Она перепробовала на себе все новинки косметики и умудрилась сделать несколько пластических операций. Морщины исчезли, лицо стало как маска, но тело напоминало желеобразную массу, и Фанилин с трудом сдерживал отвращение. Но у дамы было одно несомненное преимущество: она жила в огромной пятикомнатной квартире в одном из престижных домов, которые появились в столице в начале девяностых.

Кроме того, дама обещала взять Фанилина с собой в круиз по Карибскому морю. При одной мысли о соблазнительных мулатках, у Егора начиналось сердцебиение. В конце концов, за удовольствие надо платить. Дама берет его с собой в круиз за то, что он с ней спит, он спит с ней за то, что она берет его с собой в круиз. Оба получают удовольствие. Обоих устраивает такой вариант. Они вернулись домой под утро и спали до полудня, когда раздался телефонный звонок.

Хозяйка, взглянув на часы, лениво потянулась к трубке.

– Слушаю, – произнесла она хриплым голосом.

Фанилин повернулся на другой бок, стараясь не смотреть на лежавшую рядом с ним стареющую женщину.

– Здравствуйте, Фанилин у вас?

– Кто? – удивилась хозяйка. – Такого здесь нет и никогда не было.

Тактичный Егор не давал этого телефона никому из знакомых. Пользовался своим, мобильным.

– Ты что, глухая? – резко спросил позвонивший. – Я спрашиваю: Фанилин у тебя?

– Хам, – сказала хозяйка и бросила трубку. Она повернулась к Егору: – Какой-то ненормальный, хамит, грубит, требует тебя.

Снова зазвонил телефон.

– Сейчас скажу им все, что про них думаю. Кому ты давал мой телефон?

– Никому, никто не знает, что я здесь. Мои знакомые обычно звонят по моему телефону.

– Хамы, – бросила она, подняв трубку.

– Послушай, сука, если опять бросишь трубку, я спалю твой салон. Или мне поехать на Добролюбова, поговорить с твоей дочерью, а потом позвонить тебе?

Она тяжело задышала, схватилась за сердце. Негодяй знает, где живет ее дочь с детьми. Это было настоящим ударом для хозяйки.

– Что тебе нужно? – хрипло спросила она, не решаясь бросить трубку.

– Дай Фанилина, – сказал неизвестный.

– Какие-то ненормальные, – прошептала она, протягивая трубку Егору. От трубки исходил запах ее кожи, особенно неприятный по утрам, и Егор невольно поморщился.

– Фанилин, ты? – услышал Егор незнакомый голос.

– Да, я. Кто говорит?

– У нас к тебе важный разговор. Через пятнадцать минут спускайся вниз, будем ждать.

– Кто вы? – встревожился Фанилин. – Что вам нужно?

– Можешь заработать пять тысяч, – сказал неизвестный, – или тебе нравится твоя старуха?

Фанилин покосился на хозяйку. Она ему не нравилась. А пять тысяч большие деньги. Если, конечно, они имеют в виду доллары, а не рубли.

– Пять тысяч чего? – осторожно спросил Егор.

– Баксов, дурак. Через пятнадцать минут. – Неизвестный положил трубку.

– О чем это они? Какие пять тысяч? – спросила хозяйка, обдав его запахом нечищеных зубов.

– Не знаю, – пожал плечами Егор, поднимаясь с постели. – Вообще ничего не понимаю.

Через пятнадцать минут он уже стоял внизу, нетерпеливо поглядывая на часы. К дому подкатил черный «Мерседес». В салоне сидел коротышка с круглым лицом. Это был Павлик. Он поманил Фанилина и показал на место рядом с собой:

– Садись, это ты Егор Фанилин?

– Я, – ответил Фанилин, не решаясь забраться в машину. Он узнал сидевшего в автомобиле.

– Садись, – повторил Павлик, – разговор есть. Я тебе даже завидую. И деньги получишь, и удовольствие. Садись, говорю.

Фанилин, наконец, залез в салон, и машина тронулась с места.

 

Москва. 10 мая

Романенко, слушая Дронго, нервно потирал подбородок. Ему не очень нравилась этическая сторона предложенных Дронго действий.

– Я не могу подозревать своих людей, – мрачно говорил Всеволод Борисович, – потому что четверых из группы знаю уже давно и не сомневаюсь в их порядочности и принципиальности. Что касается майора Рогова из ФСБ, то вы знаете его лично. С Галей Сиренко и Захаром Лукиным тоже знакомы. Кого из них я могу подозревать? А вы советуете устроить негласную проверку. Если кто-нибудь из них догадается, мне будет очень стыдно.

– Если бы дело касалось вас лично, возможно, я понял бы вашу позицию, но речь идет о конкретной скоординированной акции против вашей группы. Кто-то сообщил о поездке Труфилова в Берлин на заседание суда, указал точное время и место вылета. Это мог сделать только один из ваших сотрудников.

– А может, утечка произошла случайно. Через МВД или ФСБ? Или в аэропорту? Такую вероятность вы исключаете?

– Как одну из возможных версий не исключаю, но прежде всего советую проверить именно пятерых, о которых вы говорили.

– Каким образом?

– Легче проверить нескольких подозреваемых, чем найти одного, – пояснил Дронго. Они сидели в гостиной, в глубоких креслах у небольшого столика. Романенко был язвенником и не выносил спиртного, Дронго предпочитал красное вино и то пил его лишь за обедом. Поэтому сейчас перед ними стояли чашки чая.

– Когда задают несколько вопросов, на какой-нибудь непременно найдешь ответ, – продолжал Дронго, – интуитивно, по некоторым деталям. Это я знаю еще со школьных времен. Уверен, что, имея конкретный круг подозреваемых, можно вычислить преступника. Почти всегда, – уточнил Дронго.

– И каким образом вы собираетесь это сделать? – устало осведомился Всеволод Борисович, поправляя очки и приглаживая короткие непослушные волосы.

– До завтрашнего дня необходимо проверить всех пятерых. Быстро и эффективно, сообщив им новость такого же порядка, как и вылет Труфилова в Берлин.

– Не понимаю, что это даст? – спросил Романенко, протирая платком очки.

– Узнаем, откуда происходит утечка, кто передал информацию о вылете Труфилова. Выясним, кто в Москве заинтересован в оправдании Рашита Ахметова и делает все возможное, чтобы немецкий суд не передал российской прокуратуре Евгения Чиряева.

– Согласен. – Всеволод Борисович водрузил на место очки. – Но какую информацию мы можем дать? Главный свидетель, Дмитрий Труфилов, убит. Других у нас нет. И все пятеро, которых вы собираетесь проверять столь экзотическим способом, хорошо знают об этом. За несколько часов свидетеля не придумаешь. Мои сотрудники в это не поверят. Они – настоящие профессионалы. Или вы собираетесь рассказать всем, что убийца промахнулся и Труфилов остался жив? Все равно не поверят. Сведения об убийстве уже переданы в прокуратуру и ФСБ. Любой из нашей пятерки может проверить эти данные через информационный центр. Так что подсунуть им информацию, способную их заинтересовать, – невозможно. У нас ее просто нет. А двенадцатого мая немецкий суд рассмотрит дело Чиряева и откажет нам в его выдаче.

– Погодите, – остановил его Дронго. – При чем тут Труфилов? У меня совсем другой план. Мы исследуем причины, совершенно забыв о расследовании. Простите, Всеволод Борисович, но вы идете от частного к общему. А я предлагаю взглянуть на проблему с другой стороны.

– Не понимаю, что вы имеете в виду? Как это с другой стороны? У нас был важный свидетель. Единственный. Его убили. Он стал жертвой либо предательства, либо ошибки одного из наших людей. Что я должен в этом случае делать? У меня нет информации, способной так заинтересовать возможного предателя, чтобы он подставился. Даже не представляю, что можно придумать.

– Сейчас объясню. Вы зациклились на убийстве Труфилова, единственного свидетеля. Это естественно. Но попробуйте пойти в своих размышлениях дальше. Допустим, что Труфилова не убили.

– Но его убили. И все это знают.

– Я сказал «допустим». Итак, он остался жив и вылетел в Берлин для дачи показаний в суде. Правильно?

– Он мертв. И это всем известно.

– Совершенно верно. Но зачем Труфилов летел в Берлин? Чтобы своими показаниями подтвердить виновность Евгения Чиряева, уголовного авторитета по кличке Истребитель. Вы обратились к немецкому правосудию с просьбой о выдаче Чиряева.

– И они нам его не выдадут, – вздохнул Романенко.

– Пойдем дальше, – продолжал Дронго. – Подумайте, зачем вам нужен Чиряев? Только для того, чтобы посадить его в российскую тюрьму? Нет, конечно. Чиряев вам нужен как свидетель по делу Рашита Ахметова, чтобы в конце концов распутать весь этот клубок. От Труфилова цепочка потянулась бы к Чиряеву и арестованному Ахметову. Верно?

– Верно, – кивнул Всеволод Борисович, – мы расследуем это дело уже целый год. Через Ахметова можно выйти на остальных. Но он молчит и без свидетельских показаний Чиряева не заговорит. Тем более у Ахметова такой адвокат, как Давид Самуилович.

– Теперь мы подходим к моему предложению, – сказал Дронго. – Взгляните на цепочку с другой стороны. Забудьте о Труфилове и Чиряеве. И даже о берлинском суде. Предположим, что Ахметов согласился давать показания.

– Что? – Романенко даже привстал с дивана. – Как это согласился?

– Вот видите. Само предположение о таком исходе повергло вас в шок. Теперь представьте, как всполошатся те, кто организовал убийство Труфилова. Такая информация способна поразить любого. А мы еще можем добавить, что он согласился давать показания даже без адвоката. Учитывая, что Давид Самуилович запретил ему говорить, вообразите, как заинтересует подобная информация противоположную сторону. Нам останется только вычислить время появления адвоката в вашем кабинете. И соответственно, выявить предателя.

– Потрясающе, – прошептал Всеволод Борисович, – мне такое и в голову не могло прийти. Конечно, сам Ахметов может дать показания. И конечно, они важнее всех показаний на свете. И погибшего Труфилова, и сидящего в немецкой тюрьме Чиряева. Подобная информация заставит хозяев Ахметова забыть об осторожности. Неужели вы придумали это прямо сейчас?

– Вчера я еще не знал об убийстве Труфилова, – пошутил Дронго. – Теперь надо передать эту информацию всем пятерым и предупредить каждого, что информация сугубо секретная. Желательно, чтобы Гарибян и Савин не общались сегодня, тогда они не смогут обменяться информацией. Вы сможете сообщить новость так, чтобы они ничего не заподозрили?

– Думаю, да. Только с Роговым будут проблемы. Он не поймет, зачем я передаю ему эту информацию. А четверым могу сказать прямо сейчас.

– Тогда оставим Рогова на завтра. Уже третий час дня. А им еще нужно переварить информацию. Вам надо поехать в тюрьму и пробыть там от семи до десяти вечера.

– По вечерам допросы запрещены, – вставил Романенко, – все четверо это хорошо знают.

– Вы скажете им, что Ахметов сам попросил о встрече. Вызовете его для беседы и постараетесь задержать часа на три.

– Говорю же вам, вечером допросы запрещены. А без адвоката он вообще со мной говорить не станет.

– Кто вам велит его допрашивать. Излагайте ему роман «Войну и мир». Или пересказывайте мексиканские сериалы.

– Я их не смотрю, – улыбнулся Романенко.

– Говорите о чем угодно. О поэзии, о литературе, о нефтедобыче. Но три часа вы должны там пробыть. С семи до десяти вечера. Одному из ваших сотрудников скажете, что допрос назначен на семь, другому – на восемь, третьему на девять, четвертому на десять. Если это ничего не прояснит, утром проверим Рогова.

– Попытаюсь, – кивнул Романенко, взглянув на часы. – Значит, по времени, в которое появится адвокат Бергман, я смогу вычислить предателя.

– Точно, – сказал Дронго. – Вы правильно поняли. Убийцу в тюрьму не пошлют. Так только в итальянских сериалах бывает. Наш киллер в российскую тюрьму не сунется. Тем более с оружием. Побоится. Убрать Ахметова до того, как он начнет давать показания, они не успеют. Значит, пошлют Бергмана. Если один из вашей четверки окажется предателем – Савин, Гарибян, Сиренко, Лукин, вам останется только зафиксировать, в котором часу появился Давид Самуилович. Вот, собственно, и весь мой план.

Наступило молчание. Всеволод Борисович погрузился в раздумья. Дронго терпеливо ждал. Прошло несколько минут, прежде чем Романенко поднялся с тяжелым вздохом.

– Ладно, – сказал он мрачно, – попробуем.

И он пошел к входной двери. Уже надевая плащ, вдруг сказал Дронго:

– Знаете, что страшнее всего?

– Знаю, – печально ответил Дронго, – вы опасаетесь, что мой план сработает и Бергман появится в тюрьме. Вы этого хотите, но боитесь. Тяжело разочаровываться в людях. Вы слишком порядочный, Всеволод Борисович.

– Вы правы, – вздохнул Романенко, – я действительно боюсь появления Бергмана. Это подорвет мою веру в людей, в которых я ни разу не усомнился. Обидно! До свидания, Дронго. Сегодня вечером буду вам звонить. Каждые полчаса.

 

Москва. 10 мая

Павлик говорил тихим и хриплым голосом. Фанилин слушал его, не веря собственным ушам. Впервые в жизни ему предлагали встретиться с женщиной, заплатив за это столь впечатляющую сумму.

– Вы хотите, чтобы я встретился с Марой? – переспросил он, не переставая удивляться.

– Хочу, – кивнул Павлик, – и непременно сегодня.

– И вы согласны заплатить за это пять тысяч долларов?

– Не веришь, – усмехнулся Павлик, доставая из кармана деньги, – вот твои баксы, – он бросил купюры на колени Фанилину. Тот растерянно взял их, все правильно. Пятьдесят купюр по сто долларов. И непонятно за что.

– Это опасно, – прошептал Фанилин, – меня предупреждали, чтобы я близко не подходил к ней.

– С такими деньгами уедешь куда-нибудь отдыхать, а потом все забудется. И учти, тебе надо встретиться с ней только раз, и непременно сегодня, на квартире, которую мы укажем.

Фанилин задумался. Деньги давили на сознание. Они были очень кстати. В конце концов, Егор встречался с Марой задолго до появления Истребителя. С другой стороны, если Чиряев узнает... Он облизнул губы, снова взглянул на деньги. Если узнает, на этот раз ему могут разбить лицо. Могут даже убить. Хотя, по большому счету, он ничего особенного не сделал. Встретился с женщиной, которую не видел несколько лет. Ну и что? Размышляя, он судорожно сжимал в руке драгоценную пачку.

– Чиряева нет в городе, – вдруг сказал Павлик, словно угадав его мысли. – Он сидит в берлинской тюрьме. И еще долго будет сидеть. Сгорел наш Истребитель. Слишком высоко залетел.

Фанилин слышал об аресте Истребителя, знал, что он в берлинской тюрьме. Пять тысяч долларов. Пять тысяч...

– Это очень опасно, – пробормотал он, – тем более на вашей квартире. Нужно немного добавить...

Павлик посмотрел на него с презрением. Достал из кармана еще тысячу долларов.

– Вот тебе. А попросишь еще, добавлю по шее.

– Нет, – сказал Фанилин, хватая деньги, – нет, нет. Я согласен. Я согласен. Где ваша квартира?

– Адрес я тебе дам. Можешь не беспокоиться, квартира хорошая, четырехкомнатная, кровать большая, широкая. – Ты приведешь туда женщину, переспишь с ней, желательно в различных позах. Вот и все.

– У вас там небось камеры, – догадался Фанилин.

– Не твое собачье дело, – ласково ответил Павлик, – а будешь задавать много вопросов, я деньги у тебя отниму и из машины выброшу. Найду другого кобеля. На такую бабу много охотников.

– Не нужно, – торопливо сказал Фанилин, – я согласен, я на все согласен.

– Сегодня в четыре часа она поедет в парикмахерскую, – сообщил Павлик, – по дороге у нее спустит колесо. Ты ее вроде бы случайно встретишь, поможешь.

– У нее есть водитель. Человек Чиряева, – торопливо проговорил Фанилин.

– Водителя сегодня не будет, – ответил Павлик, – в парикмахерскую она обычно ездит на своей машине. Кажется, белый «Ауди».

– Разве? – удивился Егор. – Раньше был «Ситроен».

– Растет благосостояние трудящихся, – процитировал Павлик расхожую фразу из недавнего прошлого, – она поедет одна, и ты должен с ней встретиться. Можешь пригласить ее в ресторан. Счет я тебе оплачу. Но учти, потом вы должны поехать на квартиру. Уговаривай ее всеми способами. Хоть жениться пообещай. Но обязательно затащи в постель. Ты меня понял?

– Подождите, – Фанилин задумался. Как у большинства альфонсов, у него неплохо была развита фантазия. Не так-то просто завоевать женщину, которой собираешься сесть на шею. Для этого нужен особый подход. И Фанилин сказал:

– Мне понадобится молодой мужчина.

– Зачем он тебе? – нахмурился Павлик. – Группового секса не нужно. Это исключено. Только ты и она.

– Разумеется, – усмехнулся Фанилин. По части женщин он был мастак. – В ресторан нас должны отвезти и оттуда привезти на квартиру. Пусть она видит, что у меня есть личный водитель. Именно он и поменяет ей колесо. Мне важно выиграть время, пока он будет возиться с машиной. Вы меня понимаете?

– Ни хрена не понимаю. Зачем тебе это нужно?

– Устрою показательный номер, – пояснил Фанилин. – Такие вещи ее всегда возбуждали. Продемонстрирую интеллект. У ее бывшего мужа его и в помине не было. Спортсмен есть спортсмен. Голова ему не нужна. А бабы интеллект любят и еще чтобы мужик удачливым был.

– Вот почему она ушла от тебя к Истребителю, – насмешливо произнес Павлик. – У него чего было больше: удачи или интеллекта?

– Ни того, ни другого, – с гордостью заявил Егор, – деньги у него были, неправедным путем нажитые, но женщины часто принимают за настоящий успех наличие денег. А у меня они откуда? Я не ворую.

– Ясно, ясно, – согласился Павлик, – сейчас уже два часа. В четыре ты должен быть на месте. Поменяешь колесо и пригласишь в ресторан.

– Сделаю, – согласился Фанилин, – а если она захочет заехать в парикмахерскую?

– Сегодня ее салон закрыт. Что-нибудь еще?

– Мне нужно переодеться. И последнее: вы можете дать мне на сегодняшний вечер этот «Мерседес»?

– Зачем?

– Хочу произвести впечатление.

– Что это ты все выдумываешь?

– Не выдумываю. Раз у нее машина не в порядке, я могу повезти ее на своей, а водитель пусть возится с колесом. Так удобнее начать разговор.

– Ну ты и сволочь, – с восхищением процедил Павлик, – делай что хочешь.

– И тачка у вас классная. Тысяч семьдесят стоит?

– Сто, – рявкнул Павлик, – хрен с тобой, бери машину. Но смотри, Фанилин, если подведешь, если обманешь, – он схватил Егора за грудки, – я тебе знаешь что отрежу? – Он выразительно посмотрел вниз. Фанилин невольно поежился. – Твой главный инструмент, – добавил Павлик, – поэтому без дураков.

– Я все сделаю, – дрогнувшим голосом пообещал Фанилин. Он не стал говорить Павлику, что узнал в нем Чертежника, с которым несколько раз виделся на тусовках. Фанилин рассудил правильно. Очевидно, между двумя бандитскими группировками назревают разборки. Им надо позлить Чиряева, скомпрометировав его женщину. Истребитель ничего не сможет сделать. Он сейчас в немецкой тюрьме, и если Павлик говорит правду, просидит там еще не один год. За это время он забудет всю эту историю. А деньги аргумент весомый, и Егор решил рискнуть.

– Я все сделаю, – повторил он уже более уверенно. – Не сомневайтесь.

 

Берлин. 10 мая

В камере было чисто, как в хорошей немецкой гостинице. Но Чиряев воспринимал это поначалу как издевательство над заключенными. Особенно поражали постельные принадлежности, о таких узники бывших советских колоний могли только мечтать. В немецкой тюрьме все было по-другому. Предупредительные вежливые надзиратели, заключенные, больше похожие на великовозрастных студентов показательного курса, питание, как на курорте, в общем, условия жизни здесь соответствовали лучшим стандартам западных образцов. И все-таки это была тюрьма. Когда его вели на свидание с адвокатом, он психовал, видя камеры слежения и автоматически открывающиеся двери. Из тюрьмы, буквально нашпигованной компьютерной техникой, не очень-то убежишь.

В комнате, куда его привели, адвокат Аркадий Федорович Тумасов читал переведенные на русский язык материалы дела. Адвокат был высокого роста, худощавый, темноволосый. В свои сорок три года Тумасов успел завоевать себе репутацию дотошного жесткого защитника, участвовавшего в нескольких громких делах, по которым проходили уголовные авторитеты. Ко всем прочим достоинствам он неплохо владел немецким, поскольку работал в свое время в инюрколлегии.

Как только конвоир удалился, Чиряев сел напротив адвоката и поинтересовался:

– Как дела?

– Звонили из Москвы, – тихо сообщил Тумасов, – все в порядке.

Чиряев удовлетворенно кивнул. Он не сомневался, что все пройдет нормально. В конце концов, они знали, кому и за что платят. Московские ребята его никогда не подводили. Труфилов не долетел до Берлина.

– Показаний не будет, – твердо сказал Чиряев, – ты говорил, что в этом случае решение суда может измениться.

– Да, – ответил Тумасов, – я уже переговорил со здешними адвокатами. Суд может отказать в иске Москве и выпустить тебя под залог. Ты уже отсидел десять месяцев за неуплату налогов в Австрии и в Германии. А теперь все налоги по твоей недвижимости уплачены.

– Залог большой?

– Большой, – признался Тумасов, – они считают, что у тебя слишком много денег. Залог будет определен с учетом твоей недвижимости.

– Сколько по максимуму? – быстро спросил Чиряев.

– До полумиллиона долларов, – ответил адвокат.

– Ничего страшного, – отмахнулся Чиряев, – заплатим. Я прикажу перевести деньги из американского Сити-банка.

– Могут возникнуть проблемы, – понизив голос, возразил адвокат.

– Какие еще проблемы? – нахмурился Чиряев.

Тумасов написал на листе бумаги «долг» и передал лист Чиряеву. Тот взял бумагу, прочитал и, вскинув голову, гневно воскликнул:

– При чем тут мой...

– Тихо, – перебил его Тумасов, – не нужно нервничать. Это дело не имеет отношения к немецкому правосудию. Кое-кто в Москве недоволен, что тебя давно нет в городе.

– Кто именно?

Тумасов написал на бумаге имя «Георгий». Чиряев прочел и сразу понял, о ком идет речь.

– Сволочь, – он разорвал листок, – ничего не получит. Ни копейки...

Адвокат кивнул на стены. Их разговор могли прослушивать. Но Чиряев гневно отмахнулся.

– Решил показать, кто в городе хозяин. Обрадовались, что я в тюрьме. Доить меня собрались. Как корову.

– Тише, – не выдержал Тумасов, – не так громко. Мы все решим.

– Нечего тут решать, – вскочил со стула Чиряев, – у меня с ними другой разговор будет. Ты только вытащи меня отсюда. Он думает, я забыл девяносто второй год. Как они моих...

– Не говори ничего, – быстро вставил адвокат, – я все помню. Успокойся, сядь. Мы в тюрьме, в немецкой тюрьме. Понимаешь?

– Плевал я на твою тюрьму, – заорал Чиряев, – и вообще на всех наплевал. Он мне угрожать вздумал. Хочет силу свою показать. Сволочь, мразь. – Далее последовал отборнейший мат. Выпустив пар, Чиряев поостыл и опустился на стул.

Тумасов облегченно вздохнул. Иметь дело с таким взрывным клиентом было непросто. Адвокат нервничал, но это окупалось с лихвой. Плата за услуги была достаточно высока. Но выиграть этот процесс было делом его профессиональной чести. Он и так затянулся.

– Послезавтра нужно отбиться от иска российской прокуратуры выдать тебя Москве, – напомнил адвокат, – и если все пройдет нормально, я поставлю вопрос о твоем освобождении под залог.

– Что значит «если все пройдет нормально»? Ты ведь говорил, что главное – это свидетельские показания на суде. Если их у прокуратуры не будет, немецкий суд отклонит их требование. Ты говорил или не говорил?

– Говорил. Но по ходу дела могут появиться еще какие-нибудь факты или показания. Мы пока ничего не знаем.

– Их главным свидетелем был Труфилов, – снова занервничал Чиряев.

Тумасов сокрушенно покачал головой. С Истребителем вечно проблемы.

– Он и сейчас главный свидетель, – сказал адвокат, оглядываясь на дверь, – и если выступит на суде, нам нужно найти контраргументы.

Чиряев усмехнулся. Оба хорошо знали, что Труфилов не выступит. Но их могли прослушивать, а судьи ничего не должны были знать о смерти главного свидетеля, сам этот факт мог вызвать у них подозрения.

– Пусть выступает, – согласился Чиряев, – что еще у них может быть против меня?

– Показания самого Ахметова, если, конечно, он согласится их дать. Думаю, это исключено. Не станет же он давать показания против самого себя.

– Очень хорошо. Что еще?

– Появились некоторые проблемы в Европе, – сообщил Тумасов, – наши друзья в Москве просили передать, что полковник еще до того, как его убрали, месяц назад... организовал экспедицию, правда, с нулевым результатом. Полковник уверял, что ему помешали. И не только известный тебе эксперт.

– Знаю, – скривился Чиряев, – это он нашел Труфилова. Говорят, у него странное имя. Собачья кличка.

– Птичья, – поправил его адвокат.

– Какая разница, – отмахнулся Истребитель. – Это он подложил нам свинью. Помешал нашим ребятам. Из-за него погиб полковник. Позвони в Москву, скажи Толику, что эксперт мне очень не нравится. Так и скажи – не нравится. И вообще, почему они медлят. Ждут, когда он подложит нам вторую свинью?

Тумасов снова кивнул на стены. Чиряев схватил лист бумаги, написал «убить» и передал листок адвокату. Тот лишь развел руками. Передавать подобные поручения через адвоката было верхом идиотизма. Впрочем, Чиряев никогда не отличался рассудительностью. Тумасов густо зачеркнул ручкой написанное слово и сунул листок в карман.

– Проблема не в этом, – сказал он, – наши люди считают, что за Труфиловым охотилась еще одна группа. Они сейчас арестованы в Париже и ждут решения французского суда за убийство троих людей полковника. Ты слышал о Самаре Хашимове?

– Человек хромого Абаскули, – снова вскочил на ноги Чиряев, – конечно, слышал. Они искали Труфилова?

– По всей Европе, – подтвердил адвокат, – но нарвались на Дронго, который их переиграл. И сейчас они во французской тюрьме.

– Зачем им понадобился Труфилов? Чтобы помочь прокурорам? – удивился Чиряев.

– Чтобы шантажировать тебя. Оказать на тебя давление. Вот для чего Труфилова искали по всей Европе.

На этот раз Чиряев не вскочил, только сжал кулаки, задумался. Похоже, адвокат прав. Георгий и хромой Абаскули объединились, чтобы показать ему, кто в городе хозяин. Неужели и остальные их поддержали? Напрасно он уступил в девяносто втором. Напрасно разрешил тогда своим людям после нескольких месяцев войны пойти на мировую с этими наркодельцами. Они убрали четверых его боевиков, а он им все простил. И вот теперь они решили показать ему, кто в городе хозяин. Он тряхнул головой. Нужно выйти отсюда. И тогда они узнают, на что способен Истребитель. Конечно, они будут давить на него, попытаются вернуть свои деньги, считая, что он должен платить за казино. Кажется, три миллиона долларов. Но заплатить значит признать свое полное поражение, пойти на уступки этим черножопым. Кавказцам и азиатам. Нет, такого он не потерпит.

– Слушай, Аркадий, объясни мне подробно, что именно я должен говорить на суде. Сделай все, чтобы я вышел отсюда. Если полмиллиона мало, дадим миллион. А там поглядим, кто из нас круче. Поглядим.

– Слава богу, – обрадовался адвокат, – давно бы так. Сейчас я тебе все объясню.

– Подожди, – жестом остановил его Чиряев, – ты уверен, что в Москве все в порядке?

– Звонил Толик Шпицын, так и сказал: все в порядке.

– Отлично, – удовлетворенно заметил Истребитель, – теперь давай, объясняй. – Он взглянул на адвоката и улыбнулся.

 

Москва. 10 мая

Если для многих мужчин вождение автомобиля – почти удовольствие, то для большинства женщин это ответственная и сложная работа. Однако возможность поехать куда хочется и возможность побыть одной заставляет женщину садиться за руль. Мара не была исключением. Она не без оснований подозревала, что водитель, приставленный к ней Чиряевым, сообщал Истребителю о каждом ее шаге. А она, по существу, находилась на полном содержании этого уголовного авторитета.

После развода с хоккеистом она некоторое время жила с Егором Фанилиным и только сейчас поняла, что это были счастливейшие дни в ее жизни. Фанилин оказался добрым, покладистым, с очень мягким характером. К тому же неистощимым на выдумки, особенно в постели. Он ни за что не лег бы с женщиной, не почистив зубы или не приняв душ.

Но Фанилин страдал одним существенным недостатком. Был катастрофически беден. Во всяком случае, для той жизни, которую вела Мара Киршентале. И когда появился Чиряев, она за него ухватилась. Он не умел красиво говорить о своих чувствах, зато дарил подарки, от которых кружилась голова и захватывало дух. На Новый год у нее появилась шуба из шиншиллы, мечта любой женщины из цивилизованного мира. Автомобиль «Ауди», колье с бриллиантами, суперсовременная стереосистема известной датской фирмы.

Она понимала, что за это придется платить. И когда он остался у нее ночевать, почувствовала разницу между альфонсом-фарцовщиком и своим новым другом. От Чиряева буквально разило табаком. И еще пахло чем-то кислым. Может, потом. Мылся он редко, неохотно, и Мара, как ни старалась, ничего не могла сделать. В постели он был груб, удовлетворив свою похоть, поворачивался к Маре спиной. И тут же забывал о ней. Женщина чувствовала себя оскорбленной.

Иногда в порыве возбуждения он прямо в машине расстегивал ширинку, нисколько не смущаясь присутствием водителя, и требовал близости. В первое время Мару это возмущало, а потом она привыкла, понимая, что переделать его невозможно. К счастью, он не был особенно сексуальным и по нескольку дней не трогал Мару. Сказывалось лагерное прошлое, когда длительное воздержание сменялось приступами безумной активности.

Он по-прежнему проявлял неслыханную щедрость, но ему даже в голову не приходило, что женщина тоже хочет получать удовольствие. Мара стала нервной, несколько раз даже пыталась мастурбировать, презирая себя за это.

Вдобавок ко всему он был ревнив, не разрешал ей ни с кем встречаться. И приставил к ней для слежки водителя. В прошлом году он уехал в Германию, и там его посадили. Мара была убеждена, что их отношения кончились. Но водитель на своем «БМВ» по-прежнему приезжал к ней каждое утро, видимо где-то получая зарплату. Ей по-прежнему ежемесячно привозили домой по десять тысяч долларов на мелкие расходы. Создавалось впечатление, что Чиряев в командировке и скоро вернется.

Хозяйка дамского салона, с которой Мара дружила, посоветовала ей завести подругу, с которой можно не только весело проводить время, но и предаваться разного рода сексуальным удовольствиям. Лесбийская любовь получила широкое распространение в Москве и Петербурге, особенно среди жен и любовниц известных бизнесменов.

Девять из десяти новых бизнесменов добывали деньги нечестными путями – обманывали партнеров, присваивали государственные деньги, расхищали государственное имущество, обворовывали клиентов, убивали конкурентов и соперников. У любого из оказавшихся на вершине успеха руки были по локоть в крови. Разумеется, все они нуждались в усиленной охране, так же, как их близкие. Завести в сложившейся ситуации друга или любовника было небезопасно. Любой бизнесмен не остановился бы ни перед чем, чтобы отомстить за поруганную честь. А рисковать жизнью и своим положением женщинам не хотелось. Вот почему многие из них заводили себе подругу и занимались лесбийской любовью, что вполне устраивало их мужей и любовников. Как правило, они ревновали только к мужчинам. Почти все, преуспевшие в бизнесе, придерживались традиционной сексуальной ориентации, за исключением ведущих дизайнеров, визажистов, людей творческого труда. Бывало, что и бизнесмены становились бисексуалами, чаще от переизбытка секса, чем от его недостатка.

Но Мара, еще не забывшая Фанилина, ничего подобного даже представить себе не могла. Однако одиночество тяготило. После ареста Чиряева у нее было несколько встреч. Мужчины попадались семейные и солидные, на длительную связь с такой «дорогой» женщиной, как Мара, не шли: не было ни желания, ни возможностей, особенно после августовского финансового кризиса.

Утром она позвонила в косметический салон и попросила записать ее на четыре часа. Взяла машину со стоянки в половине четвертого, вырулила на проспект и загрустила: грядущим вечером ей ничего, кроме скуки, не светило, впрочем, как и в прошлые вечера. Ее пригласили на вернисаж, где обычно собираются феминистки. Идти не хотелось, но не сидеть же дома одной.

Свернув направо, заметила, что ей сигналит водитель «Волги». Проезжая мимо, он показал на колесо. Она проехала еще немного, прижалась к тротуару и вылезла. Сразу увидела спущенное колесо. Нужно менять. Но она не умеет. Мара беспомощно огляделась. Придется останавливать такси, заплатить водителю, чтобы помог. Мара шагнула в сторону движущегося потока машин, и тут рядом затормозил «шестисотый» «Мерседес». Она даже не повернула головы. Водитель такого автомобиля вряд ли станет ей помогать. Но машина подъехала ближе, затормозила, дверца открылась, и показалось знакомое лицо... Егор Фанилин.

От неожиданности она потеряла дар речи. Он подошел и с улыбкой спросил:

– Как дела, Мара?

– Ой, как хорошо, что я тебя встретила! – Она чмокнула его в щеку. Он по-прежнему был элегантен, чисто выбрит, благоухал дорогим парфюмом.

– Здравствуй! – Он тоже поцеловал ее и оглядел с ног до головы. – Выглядишь потрясающе.

Сердце радостно забилось. Если мужчина встречает женщину, общение с которой раньше доставляло ему удовольствие, то он может подумать о повторной встрече только в том случае, если нет нового объекта, доставляющего еще большее удовольствие. Или совмещая встречу со старой и новой подругой. Если женщина встречает своего старого знакомого, то она предпочитает не сравнивать лучшего с худшим, а встречаться только с лучшим.

– У тебя спустило колесо, – сказал он. – Интересно, ты так и выехала из гаража?

– Машина была на стоянке, – призналась она. За эти годы он нисколько не изменился. Появились некая уверенность в себе и непривычный лоск. Судя по «Мерседесу», дела у Фанилина шли достаточно хорошо.

– Ты куда ехала? – спросил он, все еще разглядывая машину.

– В дамский салон. – Она взглянула на часы. – Уже опаздываю.

– Могу подвезти, – предложил Фанилин.

– А моя машина?

– Подъедет к салону. Ты адрес скажи. Мой водитель колесо сменит. Он в машине рядом со мной сидит. Просто мне иногда самому хочется порулить. «Мерседес» – прекрасная игрушка для взрослых.

– Да, конечно. – Она радовалась, что у него все хорошо. Радовалась неожиданной встрече. Жаль только, волосы у нее не уложены. Она ведь в салон ехала, делать прическу. Впрочем, Фанилин больше смотрел на машину, чем на нее. И это задело Мару. Он как будто и не радовался встрече.

– Саня, иди сюда! – позвал Фанилин сидевшего в салоне «мерса» молодого парня. – Поменяй колесо и подай машину к салону. – Парень кивнул. Мара сказала адрес и, пройдя к «Мерседесу», устроилась на переднем сиденье, поближе к Фанилину.

Фанилин, сказав еще несколько слов водителю, тоже залез в «Мерседес», сел за руль, и машина тронулась с места. Мара то и дело поглядывала на Егора. Он возмужал, лицо стало округлым. Но он все равно ей нравился. Фанилин чувствовал на себе ее взгляд, хотя смотрел на дорогу. Пока все шло так, как было задумано.

– Нашел приличную работу?

Егор кивнул:

– Я возглавляю одну известную фирму.

– Дела идут неплохо? – улыбнулась Мара. – Машина у тебя классная.

– Ничего особенного, сто пятьдесят штук заплатил, – соврал он, не моргнув, все еще не поворачивая головы.

– Я вижу, – счастливым голосом произнесла Мара, – ты совсем не изменился. Какой у тебя парфюм?

– Это новый запах. От «Тьерри Мюглера». Нравится?

– Мне всегда нравились твои парфюмы. Разве не помнишь?

– Конечно, помню, – он притормозил перед светофором и наконец посмотрел на нее. – Ты тоже отлично выглядишь, я тебе это сразу сказал, как только увидел.

– Постарела, – притворно вздохнула Мара.

– Ничего не постарела, – улыбнулся Фанилин, – совсем не изменилась. Ни капельки. Помнишь, как мы кувыркались в Риге? Нам потом сказали, что внизу свалилась люстра.

– Помню, – засмеялась она. – Было так весело!

– Ты когда освободишься? – спросил он. В это время на светофоре загорелся зеленый свет.

– Часа через три, – чуть дрогнувшим голосом ответила она, – а почему ты спрашиваешь?

– Может, сходим куда-нибудь, поужинаем.

– У меня вечером важное свидание, – как-то неуверенно сказала она.

Это не ускользнуло от Фанилина, опытного сердцееда.

– Жаль, – вздохнул он, – такая неожиданная встреча. Может, не пойдешь в свой салон?

– Не могу. Уже опаздываю, – почти жалобно произнесла она, надеясь, что он будет настаивать.

– Жаль, – повторил он, подъезжая к салону, – всего тебе хорошего, Мара.

Она была немного удивлена и даже расстроена, что он так легко согласился с ее доводами, отпуская ее. С другой стороны, наверно, так было лучше для всех. Если они появятся где-нибудь вместе, Чиряеву наверняка доложат даже в тюрьму.

– До свидания, – печально сказала она, уже пытаясь выйти из салона автомобиля.

Он нежно погладил ее пальцы, потом с улыбкой поцеловал руку. Сердце забилось сильнее. Уже опасаясь себя, она буквально выдернула руку и, хлопнув дверцей чуть сильнее, чем требовалось, крикнула на ходу:

– До свидания.

Машина не отъехала, когда она подошла к салону. Табличка на дверях «закрыто» ее удивила. Она подергала дверь. Появилась знакомая массажистка.

– Не работаем, – крикнула она Маре, – ревизия началась.

– Я записана, – сказала Мара.

– Понимаю, но у нас закрыто.

Мара оглянулась. «Мерседес» все еще стоял на месте. Может, это судьба? Она пошла к машине. Он смотрел, как она приближалась. Открыла дверцу, наклонилась к нему:

– Салон не работает, в моем распоряжении три часа. В какой ресторан поедем?

– Садись, – улыбнулся Фанилин, – это мы с тобой по дороге решим. Водителю скажу, чтобы пригнал машину прямо к ресторану. Договорились?

Ей нравился этот мужчина, и его запах, и его чарующая улыбка, и его роскошная машина. Мысль о Чиряеве заставила ее поморщиться. Ну что особенного, если она пообедает со своим знакомым?

– Согласна, – ответила она, – делай как знаешь.

 

Москва. 10 мая

Дронго отправился в Онкологический центр, где на следующий день должны были прооперировать Эдгара Вейдеманиса, отставного подполковника Первого главного управления КГБ СССР, отправленного на поиски Труфилова. Вейдеманис, по существу, оказался заложником тех, кто не желал возвращения Труфилова в Москву. За подполковником следовала целая группа профессиональных убийц, охотившихся за Труфиловым. Но благодаря Дронго одних убийц арестовали, другие погибли, Труфилова доставили в Москву, а Вейдеманис попал в больницу.

Ни для кого не было секретом, что Вейдеманис тяжело болен. Именно поэтому он и согласился сыграть роль идеальной мишени, когда отправлялся на поиски Труфилова, зная заранее, что его уберут, как только поиски увенчаются успехом. По заключению врачей, левое легкое фактически уже отказало, и только срочная операция могла дать призрачные шансы на жизнь. Операция была назначена на одиннадцатое мая. Десятого в пять часов вечера Дронго поехал на Каширское шоссе в дом страданий и боли, именуемый Онкологическим центром.

Само общение с больными и врачами повергало каждого, попавшего сюда, в шок. Вся атмосфера этого заведения была пропитана отчаянием и страхом. Согласно статистике, не все умирали от рака, некоторые выживали, и число умерших от сердечно-сосудистых заболеваний значительно превышало число погибающих от злокачественных опухолей. Но сама эта болезнь таила в себе нечто зловещее, непонятное, загадочное, пугала своей непредсказуемостью и обреченностью.

Вейдеманис лежал в отдельной палате. По настоянию Романенко у палаты постоянно дежурил сотрудник милиции. Больного уже готовили к операции, и после пяти часов вечера все посещения были отменены. Когда Дронго приехал, дежуривший сотрудник милиции сообщил, что у Вейдеманиса посетители. Пожилая женщина с девушкой. Это были мать и дочь больного. Они приехали сегодня из Витебска, где скрывались целый месяц. Приехали, чтобы увидеть родного человека, возможно, в последний раз.

Вейдеманис улыбнулся. Глаза матери были полны боли, и Дронго, не в силах смотреть на нее, отвернулся. Мать, стоящая у постели умирающего сына. Что может быть страшнее? У девушки взгляд был строгий, настороженный и немного испуганный. Совсем еще юная, она многое пережила. Девушку похитили месяц назад, пытаясь шантажировать ее отца, и только Дронго удалось найти выход из этой запутанной ситуации.

Несмотря на свои шестнадцать лет, она была уже вполне сформировавшейся девушкой. Высокая, с овальным лицом и прозрачной кожей, красивыми большими глазами и тем скорбным взрослым взглядом, какой бывает у ребенка, выросшего без матери. Илзе, так звали девушку, дружески кивнула Дронго. Она знала, что он спас и ее, и отца. Вейдеманис не хотел тратить последние деньги на лечение, но Дронго настоял на операции и оплатил ее.

– Спасибо, что пришел, – сказал Эдгар, с трудом протянув Дронго руку, которую тот осторожно пожал.

Дронго пододвинул к кровати стул и сел, улыбаясь, всем своим видом демонстрируя оптимизм, чтобы хоть немного приободрить мать и дочь.

– Завтра операция, – выдохнул Эдгар.

– Не надо об этом, – попросил Дронго, – лежи спокойно. Иначе твоя мама выгонит меня и будет права.

– Вас не выгоню, – сказала женщина. Она говорила по-русски с едва уловимым акцентом в отличие от Илзе, которая училась в русской школе.

– Надеюсь, – улыбнулся Дронго, – мы еще погуляем на свадьбе Илзе.

– Непременно, – тихо сказал Вейдеманис, – они знают, что ты для нас сделал.

– Ничего особенного, – возразил Дронго, – только приехал вместе с тобой в Москву и уговорил согласиться на операцию. Вот и все. Остальное сделал ты сам.

– Они знают, что ты сделал, – с трудом повторил он, – знают, что ты спас Илзе, что помог мне... – он закашлялся. Дронго покачал головой. «Он совсем слаб, а я его утомляю», – подумал Дронго. Пора уходить.

– Мама, вы можете оставить нас одних? На минутку, – неожиданно попросил Эдгар.

– Разумеется. – Бросив взгляд на сына, мать взяла за руку внучку, и они вышли из палаты. Вейдеманис взглянул на Дронго.

– Спасибо тебе, – произнес он, закрыв глаза, – ты подарил нашей семье надежду.

– Друг мой, – с заметным волнением ответил Дронго, – мы с тобой больше чем братья. У нас столько общего. Мы потеряли страну, в которую верили, которую полюбили. Потеряли друзей, которые нас предали. Потеряли любимых женщин. Мы с тобой одинаковые, Эдгар. Может, тебе повезло больше. Ты заболел, и твоя боль выплеснулась наружу. А моя сидит где-то глубоко внутри. Для своих стран мы почти предатели, для России всего лишь представители этих стран, непонятно зачем очутившиеся в Москве. Мы повсюду чужие, Эдгар, и нашей Атлантиды давно не существует. Мы последние из атлантов и должны помогать друг другу.

– Ты не умеешь утешать, – усмехнулся Вейдеманис, открыв глаза.

– Не умею, – кивнул Дронго, – знаю, ты неверующий. Но если Бог все-таки существует, надеюсь, завтра он спасет тебя. В награду за все твои мучения. За все страдания, Эдгар. Уверен, существует некая мировая гармония. И когда зло достигает предела, приходит добро. Иначе мир перевернулся бы.

– Спасибо тебе за Илзе, и вот о чем хочу тебя попросить... Если со мной что-нибудь случится, не оставляй их. Они совсем одни. В Риге живет моя сестра. Если они захотят туда перебраться, помоги им. У нас сейчас две квартиры в Москве, одну я недавно купил на последние деньги, там пока даже мебели нет. За две квартиры можно получить солидную сумму... Помоги им.

– Обещаю. – У Дронго задрожали губы, и он отвернулся.

– Спасибо. Ты удивительный человек, Дронго, никогда в жизни не встречал такого, и не потому, что ты мыслишь как хороший компьютер. В тебе есть качества, которые я всегда ценил в людях. Цельность, вера в себя, вера в свои идеалы. Ты один из немногих, кто не оплевывает свое прошлое... Может быть, поэтому...

– Тебе нельзя много разговаривать, – сказал Дронго.

– Можно, мне сейчас все можно, – махнул рукой Вейдеманис, – если завтра все пройдет хорошо, я буду жить. Если нет, значит, так мне суждено.

– Я позабочусь о твоих близких, – пообещал Дронго, – можешь не беспокоиться. Все будет хорошо.

– И еще, – выдохнул Вейдеманис, – насчет Кочиевского. Он очень сложный человек. Мстительный, злопамятный. Он может им навредить.

– Уже не может, – сказал Дронго, – когда мы привезли Труфилова в Москву, а тебя положили в больницу, он покончил с собой. Сгорел на собственной даче. Три недели назад состоялись похороны.

– Тогда все в порядке, – Вейдеманис снова закрыл глаза. – Но его люди не успокоятся. Берегите Труфилова.

– Мы все сделаем, – мрачно пообещал Дронго, не решившийся сказать правду.

– Илзе хорошая девочка, – пробормотал Вейдеманис, – ей будет трудно вернуться в Ригу. Помоги им. Я знаю, что прошу слишком много, но доверить ее могу только тебе. Только тебе.

Дронго поднялся, посмотрел Вейдеманису в глаза. Взял его за руку. Рука была невесомой.

– Все будет нормально, – твердо сказал он, – что бы ни случилось, можешь не беспокоиться.

– Я часто размышлял о жизни, – сказал Эдгар. – Зачем мы приходим в этот мир? Каково наше предназначение? Что заложил в каждого из нас Создатель, если он существует? Ни на один из этих вопросов я не находил ответа.

Дронго хотел прервать затянувшийся разговор, но Вейдеманис жестом остановил его.

– Теперь я знаю – жизнь и есть высший дар Создателя. Только мы не заслужили его и принимаем как должное вместо того, чтобы совершить что-то великое, достойное. Даже не думаем об этом. А думать нужно.

Он помолчал и продолжил:

– У меня никогда не было брата, отца я потерял, когда был совсем молодым. Мне иногда кажется, что ты мой младший брат. Или же старший, хотя ты моложе меня на десять лет.

Он перевел дух.

– Будь осторожен, Дронго. За Труфиловым охотились не зря... Дело это не совсем обычное. За ним стоят очень серьезные люди. Ты даже не подозреваешь, кто именно.

– Мы не сдадимся, – пообещал Дронго, – можешь не сомневаться.

– Я и не сомневаюсь, ты скорее погибнешь, чем сдашься. Может быть, именно за это я тебя и люблю. Прощай. И ничего не говори моим.

– До свидания, – Дронго поцеловал Вейдеманиса и, не оглядываясь, вышел из палаты. У женщин, дожидавшихся в коридоре, были тревожные, напряженные лица. В глазах – отчаяние.

– Спасибо вам за все, – сказала мать Вейдеманиса, – сын говорил, что это вы спасли его. И нашу Илзе тоже. Я буду за вас молиться. За вас и за Эдгара, – голос у нее дрогнул.

Она протянула Дронго маленький крестик с цепочкой.

– Я знаю, вы не христианин, – ей трудно было говорить, – но Бог у всех один. Возможно, вы неверующий, как мой Эдгар. Но он просил меня передать вам этот крестик. Это реликвия нашей семьи, ему сто с лишним лет. Примите его.

Дронго посмотрел на ее дрожащую руку, перевел взгляд на печальное лицо девушки, взял крест и опустил в карман.

– Благослови вас Господь, – тихо произнесла старая женщина.

– Где вы будете ночевать? – спросил Дронго.

– У себя дома, – ответила мать Эдгара.

– Нет, – решительно заявил Дронго, – домой вам нельзя. Поедемте ко мне. У моего дома постоянно дежурят сотрудники ФСБ. Вы будете в безопасности. В семь часов, когда ему поставят капельницу, пришлю за вами машину.

– Спасибо, – взволнованно сказала старая женщина.

– Это вам спасибо. За вашего сына, – тихо и тоже взволнованно произнес в ответ Дронго. – Редко встретишь такого мужественного человека.

 

Москва. 10 мая

Обед затянулся. Сначала они вспоминали разные смешные истории, потом перешли к другим эпизодам своей совместной жизни. Мара даже прослезилась. Егор вел игру тонко, рассчитывая каждое слово, каждый жест. Если бы существовали чемпионаты по альфонсизму и обольщению женщин, Фанилин был бы на них постоянным фаворитом.

Мара чувствовала себя счастливой. Французское вино сняло напряжение, создав иллюзию свободы, а мягкий убаюкивающий голос Фанилина развеял оставшиеся сомнения. Она больше не вспоминала о намеченном на вечер свидании. Предусмотрительный Фанилин снял отдельный кабинет, и никто их не тревожил, лишь иногда появлялись официанты, предлагая свои услуги.

Они выпили две бутылки вина, съели закуски и горячие блюда. Фанилин не переставая рассказывал ей о своих «успехах». Он не мог не заметить, как сильно она изменилась. Потяжелела фигура, вокруг глаз появились морщинки, наметился второй подбородок. Она все еще была красива, но беспощадное время сделало свое дело. И если для сорокалетнего мужчины жизнь только начиналась, для сорокалетней женщины она уже шла под уклон.

За чашкой кофе он как бы между прочим предложил ей посмотреть его новую квартиру. Она замерла, мучительно размышляя. Фанилин напрягся: полученные деньги надо было отрабатывать. Он почти не сомневался в успехе, но все равно нервничал. Через минуту, показавшуюся ему вечностью, она наконец согласилась.

Он расплатился с официантом, оставив на чай гораздо больше положенного. Это произвело на нее впечатление. Так же, как «Мерседес». Если дела у Фанилина пошли в гору, можно попытаться начать все сначала.

Возможно, остаток жизни Чиряев проведет в тюрьме. Так с какой стати ей ждать его? С этими мыслями она села в его роскошный автомобиль. Она посмотрит квартиру и определит, действительно ли он богат, машина еще ничего не значит. Они подъехали к одному из новых элитных домов, появившихся на Мичуринском проспекте в последние годы. Это уже говорило само за себя. Огромная четырехкомнатная квартира была обставлена дорогой мебелью из самых модных каталогов. Ей соответствовала и техника, телевизоры, магнитофоны, стиральная машина с автоматической сушкой, посудомойка, электроплита, компьютеры, принтер, факс. В общем, все, о чем могла мечтать такая женщина, как Мара.

Откуда ей было знать, что квартира принадлежит не Фанилину, а знакомому Павлика, известному в Москве деятелю арт-бизнеса, знаменитому не только своим талантом, но и многочисленными гомосексуальными связями. На самом деле квартира была пятикомнатной, к спальне примыкала еще одна спальня с потайной дверью, сделанной в виде дверцы шкафа. Оттуда и велось наблюдение за всем домом, в том числе и за первой спальней с огромной кроватью, а также производились съемки ночных оргий.

Хозяин любил устраивать сеансы группового секса. Девочки по вызову были совсем юные, очаровательные и безотказные. Они не знали, что их снимают, а если бы узнали, не возмутились бы, только потребовали дополнительную плату за «гласность». Друзьям хозяина нравилось рассматривать себя на пленках и после обильных возлияний комментировать особо пикантные детали.

Камеры и микрофоны были везде: за зеркалами, под люстрами, в глубине шкафов. Любой, попавший в квартиру, мог быть заснят во всех мыслимых и немыслимых позах, начиная от туалета и кончая кухней.

Мару квартира поразила выдержанностью стиля, от причудливо изогнутых светильников до изящных диванов, сочетающих размытые тона Матисса с любимыми цветами Пикассо. Картины авангардистов усиливали впечатление. Мара была удивлена. Она и не предполагала, что у Фанилина такой изысканный вкус.

Они закружились в вальсе под звуки Шопена и неожиданно оказались в спальне. Мара не особенно сопротивлялась, когда Фанилин быстро и ловко раздел ее.

Он нисколько не изменился. Изощренная фантазия, искрометный юмор, нежность и страсть – все осталось при нем. Но Мара почувствовала некоторую его отстраненность, он переигрывал, раньше она такого не замечала.

Быть может, сыграли свою роль неожиданность встречи, долгая разлука, и ему захотелось показать, что он еще сильнее, чем прежде? Он вдруг хватал ее за волосы, швырял из стороны в сторону. Стыдных поз и запретов для них в постели не существовало. Они договорились об этом, еще когда жили вместе. Но в этот вечер он превзошел самого себя, словно работал на публику, сбросил одеяло и заставлял ее принимать самые невероятные позы.

– Странно, – сказала она, – ты сегодня какой-то не такой.

– Это тебе только кажется, – с самым невинным видом произнес Фанилин.

– Раньше ты был мягче, деликатнее. Не понимаю, что с тобой произошло.

Фанилин отвернулся. Видимо, стало стыдно, если вообще ему было знакомо это чувство. Он несколько умерил свой пыл, но по-прежнему сбрасывал одеяло, когда она пыталась натянуть его на себя. Погасить свет он не захотел, несмотря на все ее просьбы. Знала бы Мара, что он отрабатывает полученные деньги. А отработал он их исправно. Сюжеты на любой вкус были сняты и скрытыми камерами, и фотоаппаратами, находившимися за двумя зеркалами, все их вздохи и поцелуи были синхронно записаны и в звуке, и в цвете.

В десятом часу любовный поединок закончился. Счастливая и усталая, она положила голову ему на плечо. Он задержал на ней взгляд, затем посмотрел на часы.

– Мне пора, – вдруг заволновался Егор, – я должен еще заехать к друзьям.

– Разве мы не останемся здесь?

– Нет, как-нибудь в другой раз, извини, Мара, сегодня не могу.

– Понимаю, у тебя важное дело. – Женщинам трудно бывает поверить, что любимый мужчина подлец и лгун. Тем более сразу после свидания. Мужчина обманывает с легкостью. Получив свое, он пытается побыстрее спровадить женщину под любым предлогом или же торопится уйти сам.

– Настолько важное, что ты не можешь остаться? – недоверчиво спросила Мара.

– Не могу, – уже несколько раздраженно ответил он, но, спохватившись, быстро добавил:

– Пойми, в жизни бывают подобные ситуации.

– Конечно, – согласилась она. Ей не хотелось с ним спорить сегодня. Пусть будет все, как он хочет.

Они быстро оделись, и когда вышли не лестничную площадку, он сжал ей руку и прошептал:

– Ты самая красивая, самая обворожительная женщина на свете.

Она улыбнулась. Ей было приятно. Она даже забыла о том, как бесцеремонно он ее выпроводил. Машина Мары уже стояла внизу. Фанилин настоял на том, чтобы за руль сел водитель, а не она. Молчаливый парень перешел из «Мерседеса» в «Ауди», они залезли в салон, и машина плавно тронулась с места.

Было уже поздно, когда они подъехали к дому Мары. Водитель оставил «Ауди» на стоянке, принес ключи. Затем они стали прощаться с Фанилиным. Он запечатлел на ее губах долгий поцелуй, она пожелала ему счастливого вечера, они обменялись телефонами, и Мара скрылась в подъезде.

Слава богу, Мара не видела, что произошло дальше. Фанилин сказал ей, что вместе с водителем вернется домой на такси. Но едва оба свернули за дом, как рядом остановился тот самый «Мерседес», в котором Фанилин привез сюда Мару. Сейчас в нем сидел Павел-Чертежник, а за рулем водитель, только уже другой.

Фанилин наклонился к машине.

– Все нормально? – усмехнулся он. – Кадры получились хорошие?

– Классные, – без тени улыбки кивнул Павел.

– Я старался, – с гордостью заявил Фанилин. Пропустив его слова мимо ушей, Павлик обратился к водителю, который вез Мару с Егором.

– Санек, расплатись с ним.

– Не нужно, – великодушно ответил Фанилин. – Вы мне и так хорошо заплатили.

– Нет, – быстро заметил Павел, – ты еще не все получил.

Что-то не понравилось Егору в тоне Чертежника. Он резко обернулся и увидел направленный на него пистолет с надетым глушителем. Он даже не успел вскрикнуть – убийца выстрелил. Раз, другой, третий. Фанилин сполз на землю рядом с машиной. Он так и не понял, что с бандитами договариваться нельзя.

– Поехали, – небрежно бросил Павлик, поднимая стекло.

Первый водитель подошел к убитому, пнул ногой, сделал контрольный выстрел в лицо. Тело даже не дернулось. Несчастный был мертв. Водитель бросил пистолет на землю и быстро залез на переднее сиденье.

– Деньги, – напомнил Павлик, – обыщите этого кретина. Может, у него остались наши баксы. И бросьте тело в канализацию.

 

Москва. 10 мая

В семь часов вечера Дронго послал машину за матерью и дочерью Эдгара Вейдеманиса. Он перенес постельные принадлежности в библиотеку, предоставив спальню в распоряжение гостей. В его большой четырехкомнатной квартире были еще гостиная и кабинет, но близких друзей он принимал в библиотеке. Девушка выглядела печальной и какой-то настороженной. Глаза покраснели от слез. Дронго не очень-то надеялся на сотрудников ФСБ, хотя наблюдение было круглосуточным. Больше доверял собственной металлической двери, решеткам на окнах и стальным жалюзи, изготовленным по специальному заказу в Германии.

Его квартира представляла своего рода мини-крепость со встроенными системами наблюдения и прослушивания, установленными даже в кабине лифта, который обслуживал дом. В кабинете находились подключенные к Интернету компьютеры, а также ноутбуки, факс, лазерный принтер, ксероксы. Все это помогало ему в работе, сложной и опасной. В то же время, в отличие от большинства людей, для которых Интернет стал своего рода развлечением, Дронго относился к нему равнодушно.

Его интересовали только определенные статьи или конкретная информация, которую можно было найти в Интернете. Он был немного старомоден и отдавал предпочтение книгам. В то же время его поражала сама система Интернет», связавшая людей в разных точках земного шара. Интернет оказался тем связующим звеном, которое было необходимо для единения человечества. И такому общению не могли помешать ни границы, ни суровые запреты диктаторов. Человечество превращалось в одну большую семью, порождая не только глобальные проблемы, но и глобальные связи.

Он отвел женщин в спальню, показал, где ванная. Мать Эдгара чувствовала себя неловко, ей не хотелось доставлять хлопоты хозяину, и она без конца извинялась.

– Поймите, – тихо сказал Дронго, – Эдгар отправил вас в Витебск, чтобы уберечь от возможных преследований. В Москве они тоже не исключены, и вы не должны без надобности выходить из квартиры. По крайней мере до тех пор, пока не будет сделана операция, в общем, два дня. Поэтому не надо извиняться. Я поступил так, как поступил бы на моем месте ваш сын.

Он ушел к себе в кабинет, а Илзе отправилась в ванную, не единственную в доме – была еще одна, которой теперь пользовался Дронго. В половине восьмого позвонил Всеволод Борисович.

– Мы беседуем, – доложил он, – но пока никого нет.

– Сообщили всем четверым? – осведомился Дронго.

– Всем четверым, – мрачно подтвердил Романенко, – Савину, Гарибяну, Сиренко и Лукину. Уверен, среди моих людей нет предателей. Возможно, утечка произошла из ФСБ.

– Посмотрим, – Дронго понимал, как важно Романенко убедиться в честности своих сотрудников.

– Ахметов, кажется, удивился, что я приехал так поздно и веду ничего не значащий разговор.

– Тяните время, – сказал Дронго. – Откуда вы говорите?

– Из коридора. Взял мобильный у одного из сотрудников. Вообще-то приносить сюда мобильные запрещено, но мне в порядке исключения разрешили. Со мной пять офицеров МВД. Надеюсь, они не нападут на Ахметова. Единственное, чего можно ждать, это появления адвоката подозреваемого.

– Что же, подождем, – сказал Дронго, – дайте мне номер вашего телефона. Буду звонить.

Романенко дал номер телефона и отключил связь. Дронго сел за компьютер, и на дисплее появилось сообщение о том, что с ним хотят связаться. Он сразу догадался, кто его послал, ответил, и вскоре появилась надпись:

– Добрый вечер. Рад снова с вами сотрудничать. Это Зиновий Михайлович.

– Добрый вечер, – ответил Дронго, – надеюсь, мы сработаемся, как и в тот раз. Мне нужна кое-какая информация. Постарайтесь не звонить по моим телефонам. Возможно, они прослушиваются. Общаться будем только по этому каналу.

– Договорились. Итак, что вас интересует? Вы забыли, что я «жаворонок», и по-прежнему работаете в позднее время.

– Не забыл, – ответил Дронго. – Постараюсь сегодня занять вас только до десяти тридцати. Завтра начнем основную работу. Прежде всего мне нужны данные о погибшем несколько недель назад бывшем полковнике ГРУ Олеге Кочиевском, а также о компании, в которой он работал начальником службы безопасности. Все возможные данные о «Роснефтегазе». Состав акционеров, стоимость акций, участие зарубежных компаний, кто сменил Кочиевского на его посту. Отдельно проверьте, нет ли среди акционеров человека с отчеством Иннокентьевич. Возможно, он был связан с Кочиевским.

– Проверю, – сказал Зиновий Михайлович и отключил связь.

В кабинет вошла мать Эдгара Вейдеманиса.

– Извините, можно я что-нибудь приготовлю для девочки? Она не ела с самого утра.

– Ничего не нужно готовить, – улыбнулся Дронго, – это вы извините, что забыл вам сказать. Я заказал в итальянском ресторане обед: салаты, спагетти, пицца. Все это на кухне. Нужно только подогреть. Ешьте, не стесняйтесь.

– Может, заварить вам чай?

– Нет, спасибо. Это я делаю сам!

Она вышла, а Дронго продолжал работать, когда вдруг обнаружил, что уже пять минут девятого. Набрал номер мобильного Романенко.

– Я все еще здесь, перезвоню через двадцать минут. – Голос у Романенко был напряженный.

– Значит, сработало, – понял Дронго.

В половине девятого позвонил Романенко.

– Думаете, легко беседовать с этим типом, все время требует своего адвоката. Вообще не хочет разговаривать, ни о чем. Чтобы не сказать лишнего. Уже половина девятого. Как минимум двое из нашей четверки вне подозрений. Ни в семь, ни в восемь Бергман не появился.

– Надеюсь, он сегодня вообще не появится, – произнес Дронго, – тогда станет ясно, что среди ваших сотрудников нет предателя.

– Я тоже надеюсь, – сказал Всеволод Борисович.

Через полчаса Дронго снова позвонил Романенко.

– Я занят, – подтвердил тот, – у меня все нормально.

Через пятнадцать минут перезвонил Романенко.

– Уже четверть десятого. Кажется, мы зря все это затеяли. Впрочем, я с самого начала не сомневался в моих сотрудниках. Теперь осталось позвонить Рогову. Скажу ему, что завтра Ахметов хочет дать показания. Возможно, утечка информации прошла все-таки через ФСБ.

– До десяти еще есть время, – напомнил Дронго, – наберитесь терпения.

– Осталось сорок минут. Уже ясно, что трое из четверых вне подозрений. Убежден, что и в десять ничего не произойдет.

– Может быть, вас не так поняли? – предположил Дронго. – Вы сказали, что Ахметов готов дать показания?

– Конечно, сказал. И еще добавил, что сегодня, возможно, мы закончим это затянувшееся дело. Выразил удивление его внезапным согласием. Гарибян даже предложил отметить это событие шампанским.

– В таком случае предатель, если он у вас есть, должен был клюнуть.

– Нет в моей группе предателя, – твердо сказал Романенко. – И быть не может.

– Дай бог, чтобы вы оказались правы.

Через полчаса позвонил Всеволод Борисович.

– Уже без четверти десять, я отправил Ахметова в камеру. Подожду еще пятнадцать минут и поеду домой. Рогову позвоню в половине одиннадцатого. Или лучше завтра. А то, боюсь, Ахметов не доживет до утра.

– Если источник утечки в ФСБ, – возразил Дронго, – то утром они не успеют раскрутить это сообщение и оно не дойдет до нужного человека. Так что звоните сегодня вечером. Обязательно нужно усилить охрану у камеры Ахметова.

– Хорошо. Постараюсь.

Дронго взглянул на часы. Почти десять. Он вышел в холл и увидел Илзе. Она сидела с книгой в глубоком кресле, подобрав под себя ноги. Увидев Дронго, быстро опустила их на пол.

– Что ты читаешь?

– Извините, взяла книгу без вашего разрешения. Бабушка сказала, чтобы я вас не беспокоила. Она пошла в ванную, а мне одной скучно.

– А почему не смотришь телевизор?

– Бабушка не велела вам мешать. Вот я и взяла книгу. Их у вас так много!

Это был известный роман Альберто Моравиа «Чочара». Девочка смущенно отвела глаза. Дронго усмехнулся.

– Прекрасная книга, – сказал он, – и очень хороший писатель.

В этот момент зазвонил телефон. Дронго обернулся, посмотрел на настенные часы. Без пяти минут десять. Неужели Романенко? Он схватил трубку.

– Это я, – услышал он убитый голос Романенко. – Только что мне доложили, что Бергман здесь и просит срочно пропустить его ко мне. Он знает, что я здесь, и требует не начинать допроса без него.

– Кто? – взволнованно спросил Дронго.

– Галя Сиренко, – выдохнул Всеволод Борисович. – Господи, она так нам помогала... Кто бы мог подумать?

– Нужно срочно ехать к ней, – сказал Дронго. – Ни в коем случае не звоните, все испортите. Я сейчас поймаю такси. Помните, где она живет?

– Конечно. Новые Черемушки, квартал 24-а, кажется, третий корпус, квартиры я не помню, но сейчас узнаю. Этаж последний.

– Я выезжаю. Берите людей и срочно к Сиренко. Если другая сторона поймет, что мы устроили проверку, девушка не доживет до утра. Я позвоню вам из машины, скажете мне номер квартиры.

– Не могу поверить, – едва слышно произнес Романенко.

– Потом выясним. Быстрее, не теряйте времени. И обязательно займите Бергмана. Пусть ему оформляют документы, пусть дадут свидание с Ахметовым, пусть потянут время, чтобы он не успел никому позвонить. Быстрее, Всеволод Борисович, – он положил трубку и поспешил в кабинет, чтобы переодеться.

Когда он выбежал через минуту, девушка уже поднялась с кресла и во все глаза смотрела на него.

– Закройте дверь, – крикнул ей Дронго, – и никому не открывайте, даже если начнется землетрясение. Никому! До свидания.

Он выскочил за дверь и побежал вниз по лестнице. Часы показывали ровно десять.

 

Москва. 10 мая

Поздно вечером Павлик привез фотографии. Георгий сидел в своем бронированном «Линкольне», рядом стояли две «Ауди» с телохранителями. В отличие от других авторитетов, Георгий не ездил на «Мерседесах» и презирал бандитов, которые ими пользовались, превратив классную машину в служебный транспорт.

Павлик пересел в автомобиль Георгия радостный и довольный. Тот поморщился.

– Все получилось?

– Вот, возьмите, – Павлик протянул пачку фотографий, – мы сделали и видеосъемку. Если хотите, дам вам кассету. Там такие кадры...

– Не хочу! – перебил его Георгий, брезгливо просмотрел фотографии и вернул Чертежнику. – Противно!

Он задумался. Ему были отвратительны подобные методы. Он презирал и сидевшего рядом Павлика, и женщину, изменившую попавшему в тюрьму другу. Наконец он через силу сказал:

– Нужно переслать фотографии Чиряеву через его адвоката, без всяких объяснений. Адвокат сейчас в Берлине, готовится к процессу. Пусть попсихует. Но главное – без комментариев. Истребитель сам все поймет. Поймет, что мы его предупреждаем. И если он не вернет долг, не остановимся на этом. Его женщина наставила ему рога, пусть подумает, что будет с его клубами, казино, магазинами. Посылай фотографии немедленно.

– Можно передать по факсу, но тогда они будут размытыми и не цветными, – заметил Павлик.

– Нет, – решительно заявил Георгий, – не по факсу. Фотографии нужно передать лично Тумасову. В общем, утром они должны быть в Берлине. Понял?

– Понял. Не беспокойтесь, не подведу.

– Копии сделай для Матвея Очеретина. Пусть полюбуется на рога своего хозяина. Сговорчивее будет.

– Сделаю, – обрадовался Павлик. Он люто ненавидел Очеретина.

– Что с альфонсом, про которого ты мне говорил? – осведомился Георгий. – Он еще живой?

– Уже нет, – улыбнулся Павлик. – Вчера Саня его...

– Меня не интересуют подробности, – перебил его Георгий, – это уже твои проблемы. Теперь насчет женщины. У нее есть охрана?

– Нет, но Чиряев приставил к ней водителя. Он приезжает по утрам и целыми днями торчит у нее во дворе.

– Водитель, – задумчиво пробормотал Георгий. – Он бывает у нее в доме?

– Конечно. Привозит продукты, помогает, если надо отнести вещи. Ему лет сорок.

– Был в зоне?

– Два раза. Первый раз за воровство, второй – за драку. Проломил кому-то череп. Он вообще-то телохранитель, ну а заодно водитель. А может, еще и осведомитель.

– Водитель знает, что она изменила Чиряеву?

– Нет. Она вчера сама вела машину.

– Это хорошо. Значит, Чиряев обозлится не только на подругу, но и на водителя. Ты неплохо поработал, Павлик.

Чертежник усмехнулся. В устах Георгия это была высшая похвала. Но Чахава не дал ему времени насладиться своим триумфом.

– Твои люди все еще в тюрьме? – спросил он.

– Вы имеете в виду Хашимова?

– Я имею в виду кретинов, которые похитили девочку, а затем привезли ее в дом к собственной бабушке, где ждала засада. Так вот я спрашиваю: они еще сидят?

– Сидят, – с кислым видом кивнул Чертежник. – Кто мог подумать, что так получится? Мы поверили Хашимову, а он нас подвел и сам оказался в руках французской полиции.

– А где семья того подполковника? У которого рак?

– Не знаю. Мы их не нашли. Наверно, уехали из Москвы.

– Я проверил, – задумчиво произнес Георгий, – подполковник Эдгар Вейдеманис находится сейчас в Онкологическом центре. У него охрана, но там всего один дежурный. Вряд ли подполковник перенесет операцию, шансы выжить у него нулевые. Операция завтра. Ты меня понимаешь, Павлик?

Павлик не понимал.

– Завтра, – повторил он, – вы хотите, чтобы мы пришили его во время операции?

– Зачем? – усмехнулся Георгий. – Бог и без нас его приберет. Я говорю о другом. Он наверняка знает, кто подставил Хашимова. И если останется жив, может рассказать нам об этом. Или его близкие расскажут, если он умрет.

– Но они уехали из Москвы, – возразил Павлик.

– У тебя устаревшие сведения, – холодно произнес Георгий, – сегодня у Вейдеманиса были посетители. Какой-то высокий широкоплечий мужчина и пожилая женщина с девочкой. Кто такие женщина с девочкой, я догадываюсь. А вот мужчина... На его счет у меня тоже есть кое-какие соображения, и если я не ошибся... – Георгий замолчал, тяжело вздохнул и закончил: – Тогда, Павлик, тебе будет плохо. Очень плохо. Нам всем будет очень плохо.

– Нам их захватить? – спросил Павлик.

– С твоими куриными мозгами ты можешь захватить только ребенка, – презрительно бросил Георгий, – и тут же его отдать. Пусть твои люди дежурят завтра у больницы. Там непременно появятся родственники Вейдеманиса. Нужно узнать, кто такой этот неизвестный и откуда он взялся. А заодно, где живут сейчас родственницы подполковника.

– Я пошлю лучших людей, – пробормотал Чертежник, нисколько не обидевшись на «куриные мозги». Он вообще не умел обижаться.

– И смотри не лопухнись, как это с тобой часто бывает, – напутствовал его Георгий.

Павлик кивнул и вылез из автомобиля. Три машины быстро отъехали. Павлик пересел в свой «Мерседес».

– Поехали домой, – приказал он водителю.

Достав фотографии, стал внимательно их рассматривать и подумал: жалко, Фанилина убили, настоящий жеребец был. И дамочка что надо. Голая она лучше, чем одетая. Надо же, что вытворяет в постели. Павлик и представить себе такого не мог. Он платит девочкам по двести баксов, а они ничего не умеют. Жаль, Георгий не разрешил трогать эту бабу. А то бы он попробовал.

– Поворачивай, – приказал он водителю, – поедем в наш клуб, девочек снимем. Будем гулять до утра. И найди Саню. Пусть поищет, у кого из наших есть немецкая виза. Надо срочно фотографии переправить.

 

Москва. 10 мая

В первой половине девяностых в городе не осталось почти ни одного такси, но во второй половине мэрия постепенно наладила работу этого вида транспорта, и шашечки снова появились на улицах столицы. После августовского кризиса проезд на такси сильно подешевел к неудовольствию водителей и к радости пассажиров. Дронго поймал машину, ночью это было несложно, и поехал к Сиренко. Всю дорогу он сидел мрачный и то и дело торопил водителя. Уже подъезжая к дому, он позвонил Романенко, уточнил номер квартиры. Всеволод Борисович сообщил, что уже выезжает вместе со своей группой, и попросил Дронго ничего не предпринимать до их появления.

Поработав в московском уголовном розыске несколько лет, Галина Сиренко получила звание майора милиции. К группе Всеволода Борисовича она была прикомандирована еще в прошлом году для расследования хищений в Минтопэнерго. Месяца полтора назад она познакомилась с Дронго, помогая ему в поисках Труфилова.

Он оценил и ее дисциплинированность, и надежность. Но была в их отношениях некоторая натянутость. Женщина явно симпатизировала ему, но он не мог ей ответить взаимностью. Именно благодаря Гале Сиренко удалось выйти на группу бандитов, похитивших дочь Эдгара Вейдеманиса. Работай она на противную сторону, этого не случилось бы. Просто в голове не укладывалось, как могла она пойти на предательство. Дронго угнетало ощущение собственной беспомощности в сложившейся ситуации. Если это не фатальное совпадение, значит, именно она выдала место и время вылета Труфилова, она послала Бергмана в тюрьму выручать Ахметова.

В такое не хотелось верить. Но факты говорили сами за себя. Дронго стало душно, и он расстегнул воротник на рубашке, хотя терпеть не мог небрежного вида.

Дронго вспомнил, что Галя жила одна. И тут спохватился, что не взял оружия. Впрочем, пистолетом он почти никогда не пользовался, справедливо полагая, что для эксперта голова важнее, чем оружие.

Он остановил машину, не доезжая до дома, расплатился с водителем и смотрел вслед отъезжающей машине, пока она не свернула на соседнюю улицу. И лишь после этого пошел к дому, где жила Сиренко. Дронго знал, что она получила благодарность от руководства за операцию по освобождению заложников в апреле этого года. Знал, что она неплохо стреляет, что она настоящий профессионал. И он не мог, не хотел верить в ее виновность.

Поверить означало не просто расписаться в собственной недальновидности, но и пересмотреть многие версии, появившиеся в ходе расследования. Размышляя, Дронго не заметил, как подошел к дому. Это была типовая девятиэтажка, грязноватая, с потрескавшейся местами штукатуркой, с выбитым на третьем этаже стеклом, где наверняка собирались делать ремонт. В общем, обычный дом в одном из отдаленных районов Москвы. Кажется, Романенко сказал, что квартира на последнем этаже. Дронго огляделся и вошел в подъезд. Здесь не было даже кодового замка на двери. Вернее, когда-то был, но его вырвали вместе с мясом. Везде грязь, на полу окурки, остро пахнет мочой. Видимо, сюда частенько захаживали бомжи.

Лифт не работал, и Дронго пришлось подниматься пешком. Время приближалось к одиннадцати. На шестом этаже в одной из квартир веселье было в самом разгаре: шум, музыка, громкие голоса. На восьмом Дронго едва не налетел на мальчика с собакой, которая тут же облаяла Дронго, порываясь броситься на него. Мальчик с трудом ее удержал.

Почему-то с четвероногими у Дронго не получалось контакта.

На девятом этаже стояла тишина. Дронго прислушался. Ни звука. Нет, где-то тихо работал телевизор. До приезда Романенко оставалось плюс-минус минут пятнадцать. Если, конечно, Всеволода Борисовича не задержат какие-нибудь непредвиденные обстоятельства.

Дронго позвонил, напряженно прислушиваясь. За дверью послышались быстрые шаги, кто-то посмотрел в глазок. И он услышал взволнованный голос хозяйки.

– Сейчас. Сейчас открою. Не ожидала вас так поздно...

Да, действительно поздно. Дронго с горечью усмехнулся. Много лет назад он был в Минске и случайно познакомился там с двумя молодыми женщинами. Тоже в позднее время, чем-то они привлекли его внимание. Одна, в темной кожаной куртке, была постройнее, другая, в кожаном плаще, пополнее. Почему-то они ему понравились. Позже он понял почему. У обеих были удивительные глаза. В них Дронго прочел силу и слабость, решимость и сомнения. Они были без комплексов и легко пошли на знакомство, хотя не искали его. В них была некая цельность, которую Дронго так ценил в людях.

Они проговорили несколько часов. Дронго тогда только оправился от ранения. Минск ему понравился. Большие проспекты, прекрасные люди, казалось, излучавшие доброту. Возможно, в самом характере белорусов была заложена эта доброжелательность, эта легкость в общении. Ничто не ожесточило этих людей: ни многочисленные войны, ни колоссальные потери во время Великой Отечественной, ни Чернобыль, нанесший Белоруссии страшный удар. Здесь всегда было неуютно экстремистам всех мастей, а убедить белорусов отречься от своего прошлого вообще не представлялось возможным. Они были консервативны в хорошем смысле этого слова, не хотели менять свой уклад жизни и отстаивали свое право на счастье. Дронго и до этого бывал в Белоруссии, но именно в тот приезд, летом девяносто первого, по-настоящему полюбил этот прекрасный город, восставший из руин, и его жителей.

Утром Дронго должен был улететь. Женщины проводили его до гостиницы, и только тут Дронго с удивлением узнал, что его новые знакомые – офицеры милиции. Они долго и тепло прощались. А на рассвете он поехал в аэропорт... Воспоминания молнией пронеслись в голове, пока Галина открывала дверь. Предстоял нелегкий разговор.

Она жила достаточно скромно, как и любой честный офицер милиции, рассчитывающий только на зарплату. Женщина была явно смущена столь поздним визитом. Она едва успела привести себя в порядок, надеть темные брюки и темную блузку и причесаться. У нее были светлые, коротко остриженные волосы, темные глаза, тонкий нос и маленький рот. В свои тридцать четыре она успела около одиннадцати лет проработать в уголовном розыске, пройдя путь от младшего лейтенанта до майора. Причем звание майора получила досрочно.

– Что-нибудь случилось? – встревоженно спросила она. В глубине души ей хотелось поверить в невозможное, но она знала, что мечте ее не суждено сбыться. У него была любимая женщина где-то за рубежом.

– Пока ничего не могу сказать, – честно ответил Дронго, проходя к столу и тяжело опускаясь на стул.

– Я принесу вам кофе, – она направилась к кухне.

– У нас мало времени, – удержал он ее за руку, – садитесь, Галина. Мне нужно с вами поговорить.

Она удивленно взглянула на него, села напротив.

– Мы знакомы всего полтора месяца, – начал Дронго, – но я уже успел оценить по достоинству и ваше мужество, и ваши деловые качества. Поэтому расскажу все, как есть, без обиняков. Вы, офицер милиции, прошли не одно испытание. Буду с вами откровенен. Скажите, кому вы рассказали о поездке Труфилова в Берлин?

– Что? Как вы могли такое... – она осеклась, взглянула на Дронго, потом тихо спросила: – Почему вы решили, что это я выдала Труфилова?

– Вы же знаете, что его сегодня утром убили.

– Знаю, – кивнула Галина, – но при чем тут я? О визите Труфилова в Берлин знали сотрудники группы Романенко. Знали в ФСБ, откуда прислали двух офицеров сопровождения. Почему вы считаете, что это именно я выдала Труфилова? Вам не кажется, что ваши подозрения оскорбительны?

– Да, вы правы, – печально ответил Дронго. – Но неужели я приехал бы просто так?

– У вас есть какие-нибудь факты? – зло, с некоторым надрывом спросила она.

– Есть, – ответил Дронго. Он видел, что она нервничает, но не мог поверить в ее предательство. Не хотел верить.

Она прикусила губу и смотрела на него со все возрастающим напряжением.

– У нас нет времени на разговоры, – произнес Дронго.

– Мы с Всеволодом Борисовичем решили проверить всех сотрудников группы, а для этого он рассказал каждому, в том числе и вам, что Рашит Ахметов готов дать показания. Причем время допроса Ахметова всем указал разное. Адвокат Ахметова – Давид Самуилович Бергман – появился в тюрьме в указанный вам час и стал требовать, чтобы его пропустили к подзащитному, поскольку допросы в столь позднее время запрещены. Хотелось бы думать, что это совпадение. Два совпадения в один день. Вы можете меня в этом убедить?

Она смотрела куда-то сквозь него, словно находилась в прострации. И Дронго растерялся.

– Галина, – он коснулся ее руки, – не бойтесь, скажите мне правду. Может быть, вы случайно проговорились кому-то. Вы меня слышите, Галя?

– Значит, это был обман. Рашит Ахметов не давал никаких показаний.

– Это была проверка, пришлось пойти на крайние меры.

– Проверка, – эхом отозвалась она.

– Галина! – воскликнул Дронго. – У нас всего несколько минут. Вспомните, кому вы сказали про Труфилова и Ахметова. Умоляю вас!

Она посмотрела на него, и такая боль была в этом взгляде, что Дронго содрогнулся. Потом решительно заявила:

– Я виновата. Я одна во всем виновата.

– Успокойтесь, вспомните, кому вы говорили о Труфилове. Это очень важно.

– Я во всем виновата, – упрямо повторила Галина, глядя на него почти с ненавистью, – я рассказала о Дмитрии Труфилове. Я сообщила о согласии Рашита Ахметова давать показания. Я во всем виновата и готова ответить по закону.

– Вы с ума сошли, – разозлился Дронго, – нечего терзаться и строить из себя героиню. Кому вы рассказали о Труфилове и Ахметове? Вспомните!

– Не могу, я совершила предательство и готова держать ответ.

Она порывисто поднялась и вышла в соседнюю комнату.

– Куда вы? – Дронго тоже вскочил.

– Я переодеваюсь, – крикнула она.

Он был в полном недоумении. Если она сказала правду, значит, он совершенно не разбирается в людях, а потому никудышный эксперт. Женщины такого характера и такой судьбы не способны на предательство. Но факты упрямая вещь, а они говорят не в пользу Галины. Он взглянул на часы. С минуты на минуту здесь появится Романенко. Почему она с такой легкостью признала вину и в то же время впала в прострацию? В этот момент Галя вышла из спальни в своей обычной одежде: строгой юбке ниже колен, темной блузке и кожаной куртке. Дронго шагнул было к ней, но она выхватила пистолет.

– Не подходите! – В глазах у нее стояли слезы. – Достаточно того, что вы мне наговорили. Я предательница. Это по моей вине погиб Дмитрий Труфилов. Я его подставила. Слышите? Я. А сейчас посторонитесь, дайте мне уйти!

– Нет! – Никогда еще Дронго не чувствовал себя таким беззащитным. Лучшую мишень трудно было найти. Она направила пистолет прямо ему в лицо.

– Убирайтесь! Иначе я выстрелю, – крикнула она.

– Вы не будете стрелять. Вы расскажете мне, как было дело. – Он говорил мягко, стараясь ее успокоить и в то же время лихорадочно размышляя.

Она признает свою вину, но не может скрыть отчаяние и слезы. Порывается уйти и готова применить оружие, если ее остановят.

– Дайте мне пройти, – взмолилась женщина. – Я не хочу вас убивать. Уйдите!

– Отдайте мне ваш пистолет, – сказал он, на всякий случай не двигаясь с места.

Она мучается, хочет уйти. Признает свою вину и страдает. Почему она страдает, куда спешит с оружием в руках? Если наказать того, кому все рассказала по простоте душевной, это глупо. Наказание заслуживает она сама. За излишнюю доверчивость. Доверчивость... Она кому-то доверила тайну. Доверила и...

– Мне нужно идти, – собрав нервы в кулак, выдохнула Галина. – Вам все равно меня не остановить.

– Вы доверили ему свою тайну, – вдруг сказал Дронго, – а он вас предал.

Она опустила пистолет, отвернулась и заплакала. Может быть, впервые в жизни. Это были скупые, не женские слезы. Галя стыдилась их. Дронго тоже испытывал стыд, сам того не желая, он причинил страдания этой сильной, волевой женщине. В то же время он предотвратил трагедию, которая могла произойти, не появись он здесь до приезда Романенко. Не вникнув в случившееся, сотрудники милиции могли попытаться ее арестовать, а она оказала бы сопротивление. И тогда произошло бы непоправимое. Дронго обнял Галю за плечи, осторожно взял у нее пистолет.

– Успокойся, – он перешел на «ты». – Ты не совершила предательства. Не совершила. Слышишь?

Дронго понимал, что Галю повергло в шок вероломство того, кому она доверилась, а не павшее на нее подозрение. Сама мысль о том, что человек, которому она верила, предал ее, была невыносима.

– Ты рассказала ему про Труфилова? – спросил он, совершенно не зная, о ком идет речь.

– Да, – кивнула Галина.

– И про Ахметова?

– Он расспрашивал как бы между прочим, мне и в голову не могло прийти, что он преследует. Какая же я дура, господи!

В этот момент в дверь позвонили. Она вздрогнула.

– Спокойно, – сказал Дронго, – я им все объясню. Иди в спальню и не показывайся.

 

Москва. 10 мая

Романенко сразу понял, что Дронго хочет сказать ему нечто важное, и попросил сотрудников подождать за дверью. Выслушав эксперта, он долго молчал, как обычно, когда предстояло принять важное решение, затем спросил:

– Что будем делать?

– Надо все проверить. Найти того, кому Сиренко выдала служебную тайну. С ней должен поехать человек, которому она доверяет.

– Вы можете такого назвать?

– Не могу. Потому что не знаю, как поведет себя в сложной ситуации тот или иной ваш сотрудник и кому доверяет Сиренко. Думаю, мне надо поехать с ней.

Всеволод Борисович снова замолчал. Операция предстояла опасная, а Романенко очень не хотелось подставлять эксперта. Однако дело не терпело отлагательств.

В этот момент в комнате появилась Галя. Лицо ее, совершенно бесстрастное, было похоже на маску.

– Извините меня, Всеволод Борисович, – твердо сказала она, – это я во всем виновата. Вы должны отстранить меня от работы в вашей группе. Я готова нести ответственность за свой проступок.

– Девочка моя, – Романенко поправил очки. – Дело не в ответственности. И не в том, чтобы вас наказать. Гораздо важнее установить, как произошла утечка информации и каким образом сведения об отъезде Труфилова стали известны убийце. И хватит твердить о вине и ответственности, Дронго мне все рассказал. Скорее следует вести речь о вашей доверчивости.

– Преступной доверчивости. – Она была к себе беспощадна.

– Сядьте и успокойтесь. Хотелось бы знать, кому именно вы рассказали о Труфилове и при каких обстоятельствах.

С тяжелым вздохом она опустилась на стул и начала говорить.

– Теперь я понимаю, что все было подстроено. Три недели назад я ездила к матери в Тулу, и моим попутчиком оказался... – она запнулась, подбирая подходящее слово, – этот тип. Представился писателем. Показал книжку со своей фотографией. Рассказал о себе. Бил на жалость. Мол, рано овдовел и пришлось одному воспитывать двух маленьких дочек. Даже фотографии их показывал. Я и развесила уши, поверила. Хотя ни дочек не видела у него в доме, ни написанных им книг. Дочки вроде бы гостили в деревне, у его сестры, а книги и рукописи находились на другой квартире, где он обычно работал. В общем, сплошное вранье. Жил он в хорошей квартире, шикарно одевался, ездил на «Волге».

– У вас с ним роман? – спросил Дронго.

– Можно и так сказать. Я даже замуж за него собиралась.

– Как его имя, фамилия?

– Роман Хатылев. Он говорил, что его книги продаются по всей Москве. «Сила любви», «Меч и разум», «Палач для любимой»...

– Ладно, сейчас проверю, что он там за писатель, – сказал Дронго и набрал по мобильному номер Зиновия Михайловича, своего оператора.

– Добрый вечер, – поздоровался он как мог любезно, зная, что оператор терпеть не может поздних звонков.

– Между прочим, уже полночь, – недовольным тоном ответил Зиновий Михайлович, – я собираюсь ложиться.

– Прошу вас, проверьте, есть ли такой писатель Роман Хатылев, и сообщите все имеющиеся о нем данные. По его словам, он автор книг «Сила любви», «Меч и разум», «Палач для любимой».

– Не так быстро, я записываю. Сейчас перезвоню. Только не беспокойте меня больше до утра, пожалуйста. Я хочу отдохнуть.

– Вы видели его паспорт? – обратился Дронго к Галине, убирая мобильный телефон.

– Конечно, хотела проверить, действительно ли он холостой. Оказалось, что да. Только не вдовец, а разведенный. Правда, он объяснил, что жена умерла сразу после развода. И я опять поверила. Он меня все расспрашивал то об одном, то о другом, особенно делом Ахметова интересовался. Говорил, что это ему нужно для книги.

– И вы ему все рассказали?

– Не все. Только про Труфилова. Его отправят десятого утром обычным рейсом Аэрофлота в Берлин. Сама не знаю, как у меня это вырвалось. А потом вечером, когда Роман ко мне пришел и опять стал спрашивать про Ахметова, чтобы он отвязался, сказала, что в десять вечера Ахметов будет давать показания и на этом все кончится. Он аж подскочил, побледнел, вдруг вспомнил про друга, которому нужно отвезти лекарства. В общем, стал сам не свой. Я тут же приревновала, потому что баба есть баба, если даже она генерал. Подумала, он мне изменяет, на свидание спешит.

Он сразу ушел, пообещав позвонить. Но позвонили вы. И не по телефону, а в дверь. Что произошло дальше, вы знаете. Никогда себе не прощу, что поверила такому мерзавцу. Все время чувствовала что-то неладное в наших отношениях, но приписывала это своей профессиональной подозрительности.

– Галя, вы не совершили предательства. А это главное.

– Но все равно я виновата. Уже не ребенок и обязана была догадаться, что ухаживает он за мной неспроста. И Ахметовым интересуется не из праздного любопытства, так же, как и Труфиловым.

В этот момент позвонил мобильный телефон Дронго. Это был Зиновий Михайлович.

– Значит так, – недовольно сказал оператор. Ему не исполнилось еще пятидесяти, но он был по-стариковски ворчлив. – Не существует писателя Романа Хатылева, – сказал он. – Названные книги принадлежат перу английских романисток девятнадцатого века. Хатылев имеет четыре судимости. Брачные аферы, мошенничество, хищения. В общем, полный букет.

– Вдовец?

– Какой к черту вдовец. Пять раз разводился. Бросил двух детей от разных жен. И из-за этого подлеца вы беспокоите меня ночью.

– Такой у нас контингент, – напомнил Дронго. – Я не нарочно.

– Надеюсь, что не нарочно. А сейчас я хочу спать.

– Отдыхайте, только скажите сначала, передали ли вы на мой компьютер интересующую меня информацию.

– Передал. Час назад. Спокойной ночи. – Он отключил связь.

Дронго передал полученную информацию Галине и Романенко и сказал:

– Видимо, они использовали обложки названных им романов и через компьютеры вводили фотографии Хатылева, чтобы затем вклеить в книги. Типичная афера.

– Не знаю, как я могла поверить этому мерзавцу и не поняла сразу, что он пытается выведать у меня данные расследования дела Ахметова. Верните мне пистолет, Всеволод Борисович. Я исправлю свою ошибку. Поеду к Хатылеву и заставлю его признаться во всем, назвать имена тех, на кого он работает.

– А потом? – спросил Романенко.

– А потом застрелю и его, и себя. Потому что не смогу смотреть в глаза товарищам после того, как провалила такое ответственное дело.

– Вы все сказали? – мрачно спросил Всеволод Борисович. – Значит, убьете его, потом себя. Индийская мелодрама. Или бразильская? Нет, моя дорогая. Если убьете себя, мы не узнаем, кто стоит за убийством Труфилова. Исправляйте ошибку, но без глупостей. У вас еще вся жизнь впереди. Будет и хорошее, и плохое. Нельзя падать духом из-за мерзавцев. Еще не одного встретите на своем пути.

– Где он живет? – спросил Дронго.

– В центре города. Рядом с Курским вокзалом.

– Поехали к нему, – Дронго посмотрел на часы. – Первый час. Наступило одиннадцатое мая. Этой ночью все должно быть решено.

– Верните мне оружие, – снова попросила Галина.

– Обещаете разумно себя вести? – спросил Романенко.

– Обещаю, покажу, где он живет, – твердо ответила Галина.

Романенко кивнул Дронго, и тот протянул женщине пистолет. Она убрала его в кобуру, поправила волосы.

– Я с вами поеду, покажу, где он живет, – сказала она.

– Только спокойнее, – предупредил Романенко, – напоминаю, нам нужны показания этого негодяя. Надеюсь, с ним пока ничего не случилось.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

Москва. 11 мая

Они направились в сторону Курского вокзала, и, когда подъехали к нужному дому, сидевший за рулем Вячеслав Савин обратился к Романенко:

– Не вызвать ли подкрепление? Там может оказаться засада.

– Не стоит, – возразил Дронго, – мы пойдем с Галиной вдвоем. Только дайте мне ваш пистолет.

– Не следует так рисковать, – повернулся к нему Романенко.

– Я восточный человек, – ответил Дронго, – и у меня свой кодекс чести. Подлец обманул женщину. За нее некому вступиться, нет ни брата, ни мужа. Как должен в этом случае поступить мужчина?

– Надеюсь, вы не имеете в виду кровную месть. Действуйте по своему усмотрению, только без ненужных эксцессов.

– Спасибо, – Дронго положил руку ему на плечо. Затем взял у Савина пистолет и следом за Галиной вышел из машины. Пока шли, Галина молчала и лишь у самого дома спросила:

– Зачем вы пошли со мной? Неужели думали, я не смогу постоять за себя?

– Боюсь, он не сможет, и мне придется слегка его от вас защищать.

– Странный вы человек, – произнесла она дрогнувшим голосом.

Набрала знакомые цифры, но дверь не поддалась – видимо, сменили шифр.

В отчаянии стала изо всех сил дергать дверь, потом взглянула на Дронго, словно ожидая от него чуда.

– Вы можете как-нибудь открыть эту дверь? Или мне ему позвонить?

– Это вызовет у него подозрение, и он не впустит тебя в квартиру, – возразил Дронго, – надо застать его врасплох.

– Но что делать с этой проклятой дверью?

Дронго достал из кармана небольшой дешифратор. И через минуту они уже были в подъезде. Когда они поднимались по лестнице, Галя спросила:

– А если в квартире еще кто-нибудь есть?

– Не думаю, чтобы они устроили засаду. Они ничего не подозревают. Романенко объяснил Бергману, что просто беседовал с Ахметовым, потому что ему показалось, будто Ахметов хочет сделать признание. Так что адвокат в полном неведении.

Они поднялись на второй этаж, и Галя сказала:

– Мы пришли.

– Позвони в дверь, скажи, что соскучилась и приехала.

– Он не поверит, – прошептала она, – я без звонка никогда не приезжала.

– Поверит. Мужчины самовлюбленные самцы. Когда войдешь, оставь приоткрытой дверь для меня, иначе мы не достигнем цели.

Дронго спустился на несколько ступенек вниз, чтобы его не было видно из квартиры, а Галя позвонила. Ее вид не предвещал ничего хорошего, и Дронго опасался, как бы она не сорвалась.

Голос за дверью дважды спросил «кто там», прежде чем Галя ответила:

– Это я. Хочу поговорить с тобой.

Дверь открылась, Дронго взбежал по ступенькам и буквально вломился в квартиру, едва не сбив с ног мужчину среднего роста, с залысинами, с редкими рыжими волосами, острым носом и хитрыми, бегающими глазками. Как такой мог понравиться, мелькнула у Дронго мысль. Мужчина переводил испуганный взгляд с Дронго на Галю. В майке и длинных трусах он выглядел комично и жалко.

– Не дергайся, – сказал ему Дронго, закрывая дверь.

– Кто это? – спросил хозяин квартиры. – Галя, Галочка, Галчонок...

Он не договорил. Женщина шагнула к нему и залепила три увесистые пощечины. Он даже не успел отшатнуться. Дронго буквально оттащил женщину от него.

– За что... Почему... Почему ты так, – всхлипывая, бормотал он, схватившись за разбитый нос и размазывая кровь по лицу.

– Я все объясню, – пообещал Дронго, – только иди в ванную и умойся. И, пожалуйста, без глупостей. Иначе у тебя будут серьезные неприятности.

– Да, да, конечно, – Роман бросился в ванную. Дронго прошел следом за ним, наблюдая, как тот умывается. Было смешно и грустно. Вместо матерого бандита Дронго увидел жалкого шута и бросил взгляд на Галю. Ей было стыдно. Будто с глаз спала пелена, и она впервые разглядела человека, с которым собиралась связать судьбу.

Роман умылся и осторожно, бочком, вышел из ванной, видимо опасаясь нового нападения бывшей возлюбленной.

– Поторапливайся, – приказал Дронго, пропуская его в комнату.

Роман Хатылев сел напротив двери, и Дронго оказался прямо перед ним. Галина не стала садиться, помешало чувство отвращения, так и стояла на пороге.

– У меня мало времени, – сурово сказал Дронго, – так что на вопросы отвечай быстро и четко!

– Позвольте, – возмутился было хозяин квартиры, немного оправившись после шока.

– Не позволю, – оборвал его Дронго, – ты, Роман Хатылев, четырежды судимый. Дважды за мошенничество, один раз за хищение и еще за многоженство. Брачный аферист, сукин сын, подонок и мерзавец. Беспринципный, аморальный тип. Если будешь увиливать от вопросов, хитрить, оставлю тебя с ней наедине, а сам уйду. Устраивает такая перспектива?

Роман испуганно переводил взгляд с Дронго на Галину, но она не смотрела на него. И это больше всего пугало Романа Хатылева.

– Первый вопрос. Кто велел тебе познакомиться с Галиной Сиренко? Мне нужно имя.

– Не знаю... не знаю... Не понимаю, о чем вы...

– Повторяю. Кто велел тебе с ней познакомиться? Назови имя!

– Меня привезли к нему, имени я не знаю. Меня привезли...

– Кто тебя привез и куда. Подробнее. И учти, каждое твое слово будет проверено сегодня ночью. Пока не проверю, не отпущу тебя.

– Мне действительно предложили с ней познакомиться, – пробормотал Хатылев, – но она мне сразу понравилась, и я стал с ней встречаться.

– Без лирики. Кто именно предложил?

– Толик Шпицын. Сказал, что очень нужно. Объяснил, как ее найти. Сделал несколько книг с моей фотографией. Я всегда мечтал быть писателем.

– Об этом расскажешь потом, – перебил его Дронго. – Кто такой Толик Шпицын?

– Все его знают. Он юрисконсультом был, адвокатом, но его выгнали из коллегии еще в советские времена. Затем работал на Истребителя.

Пришлось Дронго снова звонить Зиновию Михайловичу.

– Слушаю, – раздался сонный голос оператора. – Опять вы? Совесть у вас есть?

– Дорогой мой, это последний раз. Мне нужны данные на Анатолия Шпицына. По сведениям, он в свое время работал в адвокатуре, но его уволили. Потом был юрисконсультом, работал на Чиряева. Узнайте, чем он занимается сейчас.

– Хорошо, – чуть не плача произнес Зиновий Михайлович, – данные передам на ваш компьютер.

– Кому вы звоните? – испуганно спросил Хатылев.

– Кому нужно, тому и звоню. Сказал же, что буду проверять каждое твое слово. Итак, Шпицын предложил тебе познакомиться с Галиной и сделал несколько книг с твоей фотографией. Верно?

– Да. Они узнали, что она поедет в Тулу. Извини, Галочка, но это страшные люди. Меня чуть не силой посадили в поезд.

– И ты познакомился с ней, выдавая себя за писателя, – продолжил Дронго. – Рассказывай дальше.

– Потом мы стали встречаться, – сказал Роман, – я действительно увлекся Галиной. Она редкой души человек, умница, красавица, талантливая.

– Прекрати, мразь! – не выдержала Галина.

– Напрасно ты так, – пробормотал он.

– Полученные сведения ты передавал только Шпицыну или еще кому-нибудь?

– Ему не передавал – Очеретину, – сказал Роман. – Матвею Очеретину. Слышали, наверно, о нем. Он был правой рукой Чиряева.

– Почему был? – сразу насторожился Дронго.

– Чиряев в тюрьме, – удивился Хатылев, – все знают, что Истребитель приземлился в немецкой тюрьме.

– Это мы обсудим в следующий раз. Где ты встречался с Очеретиным?

– В его загородном доме.

– Подожди, – Дронго снова достал мобильный телефон.

– Опять вы? – взбешенный, спросил Зиновий Михайлович. – Разбираюсь с вашим Шпицыным. Никакой он не Шпицын, с Спицын. Но по паспорту почему-то Шпицын. Я проверял его связи. Он из Свердловска. Работает на банду Чиряева.

– Проверьте еще Матвея Очеретина.

– Слышал о таком. Кличка Бык. Туп, как животное. Зачем он вам?

– Проверьте, пожалуйста, – попросил Дронго, закончил разговор и посмотрел на Хатылева.

– Я не очень-то верю тому, что ты говоришь. Вряд ли юрисконсульт и простой уголовник могли провернуть такое непростое дело. Давай сначала. Кто велел тебе познакомиться с Галиной Сиренко? Кто дал книги? Говори правду! Не ври! Кто-то поумнее Очеретина и Шпицына стоит за всем этим. Кто? Говори!

– Не знаю, честное слово, не знаю.

– Знаешь. Писательскую «легенду» не ты придумал. Кто-то тебя проинструктировал, сказал, что именно нужно говорить, о чем спрашивать. Так я тебе и поверил, что ты мечтал стать писателем. Такие прохвосты о другом мечтают. Твое внедрение явно не дурак придумал, все было тщательно спланировано. Месяц назад ты о Труфилове знать не знал. Тебе придумали не только писательскую «легенду». Ты выдавал себя за вдовца, вырастившего двух детей, бил на жалость. А у тебя было пять жен, и все живы-здоровы. Мне надоело тебя уговаривать, на счету каждая минута. Говори правду! Я жду!

– Я сказал правду, – выдохнул Роман.

– Очеретин и Спицын пешки. Тебя инструктировал кто-то другой. Не простой уголовник. Тебе не отвертеться, Хатылев. Говори!

Хатылев понял, что малой кровью тут не обойтись: он думал выдать только Очеретина и Шпицына. Не получилось. Хатылев вздохнул. В конце концов, своя рубашка ближе к телу.

– Я не ожидал, что вы так быстро меня раскроете, – мрачно произнес Хатылев. – И все-таки Галина мне нравилась.

– Ну что за мразь! – воскликнула женщина и вышла в коридор.

– Мне нужно знать, кто тебя инструктировал, – напомнил Дронго, – кому ты сегодня звонил. Уже второй час ночи.

– Не могу, – вдруг сказал Роман, – боюсь. Он меня из-под земли достанет.

В этот момент в комнату вбежала Галина и направила на Хатылева пистолет. Тот задрожал.

– Говори, сволочь, или я тебя прикончу!

Дронго даже не успел встать со стула.

– Нет, – бледнея, закричал Роман, – не стреляй. Я скажу. Это Попов. Арсений Попов. Я звонил ему сегодня три раза. Он меня инструктировал. Не стреляй!

Дронго подошел к Галине.

– Ты мне обещала, – сказал строго.

Но женщина, не помня себя, бросилась на Хатылева, снова надавала ему пощечин, даже пыталась ударить рукояткой пистолета по голове.

Он отлетел к стене, пригнулся, защищая лицо и голову от ударов. Она начала пинать его ногами.

– Подонок, – кричала она, – какой же ты подонок!

Дронго снова пришлось оттаскивать разъяренную женщину от незадачливого «писателя». Хатылев сидел на корточках, весь в крови, и тихо плакал, очевидно не ожидая такой развязки.

– Успокойся, – удерживал он Галину, – пожалуйста, успокойся.

Она вырывалась, кричала.

– Это из-за него убили людей...

– Хватит! – Дронго выпроводил Галину в коридор и повернулся к Хатылеву, все еще сидевшему в углу. Из носа у него капала кровь, и он, всхлипывая, размазывал ее по лицу вместе со слезами.

– Ну и дурак же ты, – сказал ему Дронго, – разве можно играть на чувствах такой женщины. Она могла тебя убить...

В этот момент он услышал характерный щелчок и как безумный выскочил в коридор. Галина, держа пистолет у виска, спустила курок... Но выстрела не последовало. Она тряслась всем телом, глядя на пистолет. Затем подняла его и, целясь себе в сердце, снова нажала на спуск. Потом еще и еще. Выстрелов не было.

– Нет! – закричала она. – Не может быть!

– Успокойся, – Дронго вырвал у нее оружие, – хватит истерик! – крикнул он и ударил женщину по лицу. Она вскрикнула не столько от боли, сколько от неожиданности, и изумленно посмотрела на Дронго.

– Вы меня ударили. – И тут же поправилась: – Ты меня ударил...

– И еще ударю. Если будешь фокусничать.

– Зачем мне жить, – в отчаянии произнесла она, – если из-за меня погибли люди.

– Не из-за тебя, а из-за подлости Хатылева. Хватит себя терзать.

– Ты вытащил патроны? – спросила она.

– Конечно. Я боялся, что ты сорвешься. И не ошибся. Не хотел отдавать тебе оружие, но разве сладишь с тобой? Тебе больно?

– Больно.

– Извини, – пробормотал он, – впервые в жизни ударил женщину. Пройди в ванную, намочи полотенце и приложи. Хотя нет, не трогай его полотенце, противно. Возьми мой носовой платок.

– А поможет?

– Не уверен.

Она пошла в ванную, а Дронго снова позвонил оператору.

– Я передал всю информацию на ваш компьютер, – простонал тот, – хватит меня мучить.

– Последний вопрос, проверьте Арсения Попова. По-моему, он бывший офицер либо спецназа, либо ГРУ, либо КГБ.

– Вы знаете, сколько людей с такой фамилией работает в органах? – не без ехидства спросил оператор.

– Номер телефона и адрес Попова, – бросил Дронго Хатылеву.

– Не знаю, – пробормотал Хатылев, – у меня есть только номер его мобильного телефона. Встречались мы на даче у Очеретина.

– Давай номер мобильного, – потребовал Дронго и передал его Зиновию Михайловичу. – Узнайте, кто такой и где живет.

– Я уйду на пенсию, – сказал Зиновий Михайлович, – одна ночь с вами стоит целого месяца работы.

– Будь вы женщиной, я бы с вами согласился, – невесело пошутил Дронго.

– Вы самый настоящий садист, – заявил Зиновий Михайлович и бросил трубку.

– Одевайся, – приказал Дронго Хатылеву, – поедешь с нами. Это в твоих же интересах.

Он снова взял аппарат, но на этот раз набрал номер Всеволода Борисовича.

– Все в порядке, – сообщил он, – мы выяснили, кто готовил операцию по внедрению Хатылева. Через несколько часов, возможно, познакомимся с ним.

Хатылев прошмыгнул в спальню. Дронго последовал за ним, на всякий случай, осторожность никогда не мешает. Галина вышла из ванной с распухшим лицом и, когда появился из спальни Хатылев, дрожащими руками застегивая брюки, даже не посмотрела в его сторону, настолько он был ей противен.

 

Москва. 11 мая

Ровно в полночь к известному в городе казино «Империал» стали подъезжать автомобили. Первыми из них выскакивали телохранители с бритыми затылками и накачанными мускулами, и лишь потом их хозяева, известные не только в столице, но и далеко за ее пределами люди. В этот день здесь собирались уголовные авторитеты из разных концов города, видимо, на сходку.

Гости проходили в специально отведенный для них зал и рассаживались за большим столом. Всего собралось человек тридцать. У каждого за спиной стоял один помощник и один телохранитель. Таковы были правила, и никто их не нарушал. Когда все заняли свои места, слово взял Георгий.

– Прошу извинить, что собрали вас в такое позднее время, но дело срочное. Все вы знаете, что один из наших друзей задолжал нам три миллиона долларов, но отказывается платить. Давайте посоветуемся, что делать. У нашего друга серьезные неприятности, однако речь идет об общих деньгах. А теперь прошу вас высказать свое мнение.

Георгий закончил, и в зале наступило молчание. Все переглядывались, но никто не решался заговорить первым. Примерно половину собравшихся составляли южане. Они хмурились и молчали, ожидая, когда выскажется другая сторона. В каждой национальной группе был свой негласный лидер. Свои авторитеты, чье слово было решающим для той или иной группы. Среди южан больше всего было грузин, остальные армяне, азербайджанцы, чеченцы, татары, лезгины, таджики, киргизы и узбеки. Напротив сидели главари подмосковных криминальных группировок, а также гости из Санкт-Петербурга и Екатеринбурга. Все смотрели друг на друга в ожидании, когда кто-то заговорит.

Наконец нашелся смельчак – Амаяк Самвелян, известный бизнесмен и глава крупной группировки, действующей и в городе, и за его пределами. Он был маленького роста, почти лысый, с багрово-красным лицом и крючковатым носом. Окинув взглядом собравшихся, он хрипло заговорил:

– Не понимаю, зачем мы здесь собрались. Ежу ясно: Чиряев нам должен – пусть платит. Мы не включили «счетчик», но так нельзя. Он уже не первый месяц сидит в немецкой тюрьме. Правила для всех общие.

– Можно и подождать, – перебил его Алик Галкин, по кличке Шахматист, глава крупной подмосковной группировки, известной своим беспределом, высокий, худой, с дергающимся от нервного тика лицом. Имевший пять судимостей, он стал вором в законе, мотая свой срок в колониях, и презирал южан, коронованных благодаря деньгам или связям. Некоторые из них вообще не нюхали колонии и не знали, что такое лагерный хлеб. Кликуху свою Алик Галкин заработал еще совсем молодым, когда ограбил шахматный клуб.

– Как это подождать? – недовольно спросил Самвелян. – Может, он там всю жизнь просидит?

Шахматист с Чиряевым были друзьями. И это все знали. Вот почему Самвелян психанул.

– Наш друг попал в беду, – дернулся Галкин. – Зачем же на него давить? Зачем устраивать истерики? Все проблемы в городе мы привыкли решать полюбовно.

Георгий взглянул на него с ненавистью и с благодарностью на Самвеляна за его поддержку, но Шахматист, похоже, собирался использовать все свои козыри. Слова «привыкли решать свои проблемы в городе» относились ко всем собравшимся. Шахматист не мог оскорбить всех собравшихся, зато ему удалось привлечь внимание к нетерпимости южан по отношению к Истребителю и сыграть на разногласиях между славянскими и кавказскими группировками.

– Три миллиона долларов, – напомнил Георгий, – думаю, Шахматист не совсем прав. Это не истерика. Это деловые отношения, партнерские обязательства, которые нужно выполнять. До пятнадцатого мая мы должны заплатить налоги. Около миллиона долларов. Откуда их взять, если в казино, которое строилось на наши с вами деньги, висит долг в три миллиона долларов?

Он обвел взглядом собравшихся. Все молчали. Шахматист, похоже, затронул слишком болезненную тему. Никто не хотел начинать новую войну в городе. Отношения между кавказскими и славянскими группировками и без того были обострены до предела. Деньги, конечно, нужны, но мир тоже необходим, пусть даже и хрупкий. Все ждали следующего выступления. И в этот момент раздалось старческое покашливание.

Все обернулись. Георгий обрадованно кивнул. Это был известный во всех странах СНГ Хромой Абаскули – знаменитый наркоторговец, раскинувший свои сети по всему пространству бывшего Советского Союза. Ему подчинялись многие среднеазиатские преступные группировки. Благодаря поддержке чеченцев он пользовался колоссальным влиянием среди уголовных авторитетов. Хромой Абаскули был настоящей легендой наркомафии и, как и остальные наркодельцы, редко приезжал в Москву. Жил у себя в Киргизии, контролируя доставку наркотиков в столицу и другие города. Появление старика на сходке было запасным козырем Георгия Чахавы.

– Я не совсем понимай, – начал старик, самый старший среди собравшихся. Как правило – девять из десяти уголовных авторитетов не доживали до его возраста, а дожившие отходили от дел. В их бизнесе нужно было всегда быть в форме, оказываться сильнее не только своих конкурентов, но и своих помощников. Итальянский вариант «Коза Ностры», когда во главе мафии стояли пожилые люди, не годился для России. Здесь не было семейной традиции, существовавшей в итальянской мафии. Даже южане, традиционно почитавшие старших, не стали бы ставить их во главе преступных группировок. Лидерами могли быть только сильные, молодые.

Хромой Абаскули плохо говорил по-русски, но его понимали все. Говорили, что в молодости, спасаясь от преследовавших его сотрудников милиции, он спрыгнул с высокой скалы, сломал себе ноги и после этого почти не мог самостоятельно передвигаться – его привозили обычно в инвалидной коляске. Но раз или два в год он выбирался в Москву, чтобы лично проконтролировать все вопросы и обговорить новые условия поставки товаров.

– Почему такой собраний, – спросил Абаскули, высохший старик с умными проницательными глазами, – почему решил столько народа звать, – сказал он, – ведь все понятно. Чиряев деньги должен уважаемым людям. Пусть он их вернет. Нельзя, чтобы мужчина должник оставался. Это некрасиво. А казино тоже платить деньги должен.

Он помолчал и продолжил:

– Чиряй всегда законы не уважал. Ни наши, ни государственные. Еще несколько лет назад хотел с наших людей оброк брать. Тогда не получилось...

Георгий усмехнулся. Он хорошо знал эту историю. Тогда люди Чиряева приехали в один из перевалочных пунктов Хромого Абаскули вымогать деньги. Чем это кончилось, было известно всей Москве. Во время операции погибли четыре чиряевских боевика. Тогда Чиряев понял, что не может начать войну, и отступил, затаившись. Свалил все на своего помощника Толика Шпицына, и конфликт был улажен. Про погибших боевиков забыли. Но Хромой Абаскули всегда говорил, что раненую змею нужно добивать, нельзя оставлять в живых. Может, нужно было тогда добить Чиряева, с неожиданной ненавистью подумал Георгий.

– Тогда не получилось... – продолжал хромой Абаскули, – но разве можно так жить. Нельзя так поступай с друзьями. Нельзя деньги не отдавать. У нас говорят, что такой человек, как хромой верблюд, все равно рано или поздно выйдет из каравана. И подведет всех остальных. О чем тут говорить? Пусть платит деньги. Все должны платить. Я все сказал.

Он замолчал, обведя взглядом присутствующих. Шахматист нахмурился. Никто не решился возражать. Во-первых, формально Абаскули был прав. Долги нужно отдавать. Во-вторых, все знали о беспределе Чиряева, пытавшегося наехать несколько лет назад на поставщиков наркотиков и получившего сокрушительный отпор. Кроме того, все понимали, что Хромой Абаскули высказывает не только свою точку зрения, но и Георгия, собравшего в казино столь почтенных людей.

– Мы уважаем вашу точку зрения, – осторожно сказал подмосковный авторитет по кличке Вольф. Светловолосый, с серыми красивыми глазами. С совершенно бесстрастным, похожим на маску лицом. Он никогда не проявлял своих эмоций. Никто не видел, чтобы он смеялся или улыбался.

– Мы понимаем вас, – говорил Вольф, – но ведь Истребитель сейчас в тюрьме, а мы требуем у него денег.

– Он в тюрьме уже почти год, – не выдержал Георгий, – а мы ждем, не увеличиваем суммы. Но он вообще отказывается платить. Может, есть желающие сделать это за него?

Все молчали. Шахматист отвел глаза. Он вовсе не хотел платить, даже за своего корефана. Вольф посмотрел на него, затем на остальных лидеров славянских группировок. Никто не хотел брать на себя долги Истребителя.

– Он должен заплатить, – подвел итог Вольф, – таков порядок.

– Должен заплатить, – как эхо повторил Георгий, – с сегодняшнего дня мы предъявляем ему счет и начисляем проценты. С вашего согласия.

– Правильно, – поддержал его Хромой Абаскули.

Остальные промолчали. Это была почти победа. Теперь, если Чиряев не заплатит, с ним можно будет говорить уже по-другому.

– Спасибо, – сказал очень довольный Георгий.

Ему казалось, что все прошло относительно гладко. Он даже не предполагал, что садившийся в свой автомобиль Шахматист громко выругался.

– Ты видел, – спросил он у своего помощника, – видел, как эти черножопые себя ведут. Будто они в нашем городе хозяева. Привозят свои поганые наркотики, убивают, грабят и с нашей братвы деньги вымогают. Сволочи, – он хватил кулаком по сиденью.

– Настоящие беспредельщики, – поддакнул помощник, – все эти кавказцы, азиаты, чечены, грузинцы. – Он не знал, что надо говорить «чеченцы» и «грузины».

– Мы им покажем беспредел. Всех перестреляем к чертовой матери, – зло пообещал Галкин, – пусть только Женька вернется в Москву. Мы им такую Варфоломеевскую ночь устроим. Надолго запомнят.

– Ты только знак дай, сразу рвать их начнем. Весь город завоняли! И «мусора» нас поддержат. Они этих черножопых еще больше ненавидят.

– Рано пока, – чуть поостыл Шахматист, – пока не время. Дождемся Женю Чиряева. И тогда раздавим их всех до единого.

Он достал свой мобильный, набрал нужный номер:

– Соедини меня с Тумасовым. С адвокатом, который в Берлине.

Через минуту мобильный зазвонил.

– Здравствуй, Тумасов, это друг Жени говорит. Галкин моя фамилия. Передай ему, что Георгий сходку собирал, требовал денег. И Хромой тоже с ним. Только не забудь передать. Будь здоров.

Закончив разговор, он обратился к помощнику:

– Пусть Женя решает. У него сейчас «крыша» надежная. Скажет платить, базарить не станем, заплатим. А откажется, всех их будем мочить.

Как раз в это время Георгий стоял возле инвалидной коляски и с чувством благодарил Абаскули за поддержку.

– Вы нам всегда помогаете, – говорил Георгий.

– Будь осторожен, – сказал вдруг старик, – они тебя боятся. А раз боятся, значит, ненавидят. Так что поостерегись!

 

Москва. 11 мая

Эта ночь явилась для Зиновия Михайловича тяжелым испытанием. Но он был человеком добросовестным, и уже через час Дронго получил данные на Арсения Попова, бывшего сотрудника госбезопасности, уволенного из органов более шести лет назад. Выяснилось, что сначала Попов работал в пятнадцатом отделе Первого главного управления КГБ, занимавшегося архивами разведки, и лишь потом его перевели в четвертый отдел, специализирующийся на странах Европы, где говорят на немецком.

Немецкий он знал хорошо и немного говорил по-английски. Жил Попов в Астраханском переулке, куда и отправилась группа Романенко. Всеволод Борисович на всякий случай вызвал подкрепление. Когда подъезжали к дому, Романенко обратился к Дронго:

– Опять собираетесь экспериментировать? Учтите, это не брачный аферист, а бывший сотрудник КГБ. Он вполне может применить оружие. Он не ребенок и понимает, какое на него повесят обвинение. Как минимум на его совести убийство Труфилова. Хатылев сообщил ему, где и в какое время будет находиться Труфилов, и он передал эти сведения убийце. А поскольку он связан с убийцами и с компанией Чиряева, должен понимать, чем ему грозит арест. Даже в тюрьме он не сможет чувствовать себя в безопасности.

– Возможно, – задумчиво произнес Дронго, глядя в окно. Сидевшая рядом Галина все время молчала. Ей было не до разговоров. Романенко не отправил ее домой, понимая, в каком она состоянии. Лицо у нее распухло, но Романенко из деликатности сделал вид, что ничего не заметил.

– Вас что-то беспокоит? – спросил Всеволод Борисович. Он видел, что Дронго о чем-то напряженно думает.

– Честно говоря, да, – ответил Дронго. – Попов не был аналитиком и не входил в группы оперативного планирования. Никогда не работал в управлении «Р», ведавшем оперативным планированием и анализом конкретных ситуаций. Он занимался архивами в пятнадцатом, а потом в четвертом отделе. Конечно, он офицер КГБ и специалист, но для разработки операции такого масштаба, какую они провели с Хатылевым, нужен был стратег. Специалист-аналитик. Как минимум, хорошо разбирающийся в психологии людей и умеющий планировать тайные операции. Я уже не говорю об их оперативности. В максимально сжатые сроки подготовили убийство Труфилова, сообщили Бергману о согласии Ахметова давать показания. Здесь чувствуется рука специалиста-профессионала. Судя по биографии, которую мне передал Зиновий Михайлович, Попов не мог быть организатором. В лучшем случае, связным.

– Думаете, есть кто-то еще?

– Убежден. Операция тщательно продумана и проведена блестяще, как и операция с Труфиловым. Тогда полковник Кочиевский отправил в командировку тяжелобольного Вейдеманиса, который уже не мог, да и не хотел скрываться. Он искал Труфилова, а за ним по пятам шли убийцы, люди Кочиевского.

– Но Кочиевский погиб. Гарибян был на его похоронах, – напомнил Романенко.

– Значит, есть другой, такой же профессионал, как Кочиевский, – сказал Дронго, – способный так же нестандартно мыслить и планировать операции. Попов связной, своего рода передаточное звено. Обратите внимание, работает та же схема. Во главе операции стоит бывший офицер КГБ, обладающий определенными навыками, а поддерживают его профессиональные киллеры, которые действуют достаточно оперативно. Такое впечатление, что Кочиевского заменил его талантливый ученик.

– Арестуем Попова и все узнаем, – заявил Романенко.

– Если мои предположения верны, можем опоздать. Кто-то, пока неизвестный нам, наверняка просчитает все наши ходы и поймет, зачем нам понадобилось, чтобы Бергман вечером появился в тюрьме.

– Может, поговорить с Давидом Самуиловичем? – вмешался тут Савин. – Объяснить ситуацию?

Романенко покачал головой. Он знал, что Бергман, опытный адвокат, не станет ничего говорить.

– Пустая затея, – сказал Дронго, словно угадав мысли Романенко, – получить информацию от него не удастся. К тому же он может и не знать, кто планировал все эти операции. Но он обязательно сообщит тем, кто направил его в тюрьму, что Ахметов вовсе не собирался давать показания, что это самая настоящая утка.

– Какой зловещий симбиоз, – сказал Романенко, – с одной стороны, офицеры военной разведки и КГБ, с другой – уголовники. Быстро же они снюхались.

– Они снюхались еще в начале девяностых, – мрачно заметил Дронго, – когда начались криминальные разборки в городе. Уже тогда стало ясно, что в стране идет не просто бандитская война, а война за передел собственности, и криминальные авторитеты имеют покровителей среди государственных чиновников и бизнесменов. В свою очередь, у каждого крупного бизнесмена была своя «крыша» – определенная группа видных политиков. Новоиспеченные миллиардеры не получили бы и десятой доли реальных доходов без помощи политиков. Все покрывали всех. Именно это явилось причиной ожесточенной борьбы за передел собственности. К середине девяностых ситуация стабилизировалась. А после августовского кризиса, когда рухнули многие коммерческие структуры и к управлению страной пришли другие люди, заменившие бесстыдных воров, откровенно грабивших государство, пришлось начинать все сначала.

– Если бы ваши слова услышали наши левые, они избрали бы вас депутатом, – добродушно заметил Романенко.

– Я аналитик и привык опираться на конкретные факты, – заметил Дронго, – поэтому могу сделать некоторые выводы. Мировая история еще не знала таких правителей, какие были в России в начале и середине девяностых. Ни одно правительство в мире, не считая захватчиков и варваров, не грабило так бессовестно свой народ, не обманывало так беззастенчиво собственных граждан. С уголовной шпаной можно было разобраться за полгода. Но циничным расхитителям, оказавшимся на вершине государственной власти, никто не сумел противостоять. Ни левая оппозиция, ни правоохранительные органы, ни СМИ. Под этот узаконенный грабеж, приведший к развалу государства, была подведена идеологическая база, называемая либеральными реформами. Чем это закончилось, вы знаете не хуже меня.

– Лучше не вспоминать, – мрачно заметил Романенко. – Кажется, мы приехали. Он живет один?

– Насколько мне известно, один. Развелся с женой и переехал на квартиру матери. Может, у него есть подруга, но таких данных я не получал.

– Внимание, начинаем, – поднял переговорное устройство Романенко. Офицеры ФСБ, прибывшие за ними во втором автомобиле, взбежали вверх по лестнице. Романенко вылез из машины, огляделся.

– Какая прекрасная ночь! – восхищенно произнес он. – Какие звезды! А нам в такую ночь приходится гоняться за убийцами.

– Надеюсь, мы не опоздали, – сказал Дронго, обернувшись к Галине.

Сотрудники ФСБ уже звонили в квартиру Попова. Никто не отозвался. Из-за металлической двери не доносилось ни звука. Один из офицеров позвонил к соседям. Услышав шум и голос на лестничной площадке, они уже проснулись, но впускать к себе фээсбэшников не хотели – боялись. Уговоры и объяснения не помогли. Соседям в квартире напротив пришлось вызвать милицию, и лишь после ее приезда старики открыли дверь. Оперативник через балкон перелез на балкон Попова, разбил окно и осторожно вошел в квартиру. В первой комнате работал телевизор. Во второй рядом с кроватью лежал убитый хозяин дома. Опасения Дронго оправдались. Офицер, не заходя в спальню, пошел открывать входную дверь, и через несколько секунд в двухкомнатной квартире Попова уже была вся группа ФСБ. Старший группы вызвал экспертов из управления. Романенко опустился на корточки перед убитым. Убийца сделал два выстрела в грудь и контрольным выстрелом в голову добил свою жертву. Тело еще не остыло. Последними поднялись наверх Дронго и Галина. Их встретил Романенко, не скрывавший своего огорчения.

– Вы были правы, – вздохнул он, – за всей этой операцией стоит кто-то другой. Он все рассчитал и решил убрать важного свидетеля. Второго за одни сутки. Против нас действует настоящий профессионал, возможно, не менее опытный, чем вы.

– Согласен, – кивнул Дронго, – но между нами существенная разница.

– Какая же? – заинтересовался Всеволод Борисович.

– Он ненавидит меня больше, чем я его. Потому, что боится.

– Думаете, убийца был один?

– Уверен. Будь их двое, такой опытный человек, как Попов, не пустил бы их в дом. Убийца был один и наверняка знал его. Обратите внимание, Попова убили в спальне. Пока он туда шел, убийца из коридора выстрелил в него. Пусть ваши люди поищут в коридоре, наверняка найдут следы выстрелов. Убийца, судя по всему, человек опытный, я бы даже сказал, очень опытный. Почерк характерный. Два выстрела в грудь, контрольный в голову.

Галина не подошла к убитому, ей было не по себе, и опустилась на стул, подставленный ей одним из офицеров. Дронго присел на корточки, осмотрел ранения.

– Убийца – профессиональный офицер, – уверенно заявил он. – Либо отставной военный, либо бывший сотрудник МВД или КГБ. Взгляните, какая меткость! Ведь он стрелял из коридора. Первая пуля пробила сердце. И хотя Попов был уже почти мертв, убийца выстрелил ему в печень. После чего вошел в комнату и сделал контрольный выстрел в голову. Хороший стрелок, ничего не скажешь.

– Мне от этого не легче, – мрачно заметил Романенко.

– Нужно вычислить, есть ли в окружении Чиряева или Попова бывший офицер, – сказал Дронго. – Будем работать до утра, но все выясним.

– Будем работать, – вздохнул Всеволод Борисович, – хотя не уверен, что удастся вычислить убийцу. Не исключено, что действует профессионал-наемник.

– Нет, – возразил Дронго, – Попов – офицер КГБ и не пустил бы наемника в дом, да еще ночью. Обратите внимание, убийство произошло недавно. Несомненно, что убийца и Попов были знакомы. Хозяин открыл ему дверь, они прошли в столовую, побеседовали, даже телевизор остался включенным. Потом что-то произошло. Очевидно, Попов, почуяв неладное, бросился в спальню, но пуля убийцы настигла его. Возможно, в спальне Попов хранил оружие.

Дронго, обернув носовым платком руку, чтобы не оставить следов, осторожно открыл гардероб и под стопкой простыней обнаружил пистолет.

– Красиво, – прокомментировал Романенко. – Значит, он спешил в спальню за оружием.

– Его что-то смутило. Очевидно, во время разговора с убийцей он понял, что допустил оплошность, бросился в спальню, но не успел. Это был не наемник. Попов знал его раньше. Возможно, связывался с ним напрямую, через голову организатора операции. Может быть даже они общались друг с другом, а главный получал информацию уже от самого убийцы. В этом случае убийца наверняка был коллегой Попова.

Они перешли в другую комнату, где находилась Галина. Она не могла оторвать глаз от убитого. Дронго пристально посмотрел на нее.

– Может, спустимся вниз?

– Нет, я останусь с вами, – упрямо заявила Галина.

Он перевел взгляд с телеэкрана на пульт управления, лежавший на столе. Романенко сел рядом с Галиной, тяжело вздохнул.

– Сейчас прибудут эксперты, – сообщил он, – не думаю, что им удастся опровергнуть ваши выводы, Дронго.

– Пульт управления, – кивнул Дронго, – посмотрите на пульт управления.

– Не понимаю, при чем тут пульт управления?

– Вы знаете, который час?

– Конечно, знаю, – удивился Романенко. – Это имеет отношение к убийству?

– Я могу сказать, на какой кнопке остались отпечатки пальцев убийцы, – вдруг произнес Дронго.

– Знаете, – с некоторым сомнением сказал Всеволод Борисович, – я, конечно, верю в ваши способности, но все должно быть в разумных пределах. Не обижайтесь, Дронго, но мне кажется, вы иногда увлекаетесь. Возможно, мы найдем отпечатки пальцев на пульте управления, и, возможно, они принадлежат убийце, но конкретную кнопку... Вы меня извините, но я с детства не верил в чудеса.

– Вы же опытный следователь, – возразил Дронго, – при чем тут чудеса. Все знают, как четко и толково вы проводите расследования. Просто вы очень устали за сегодняшний день. И только поэтому не обратили внимания на вещи вполне очевидные.

– Что вы имеете в виду? – занервничал немного Романенко.

– Сейчас третий час ночи. А телевизор еще работает.

– Да, работает. Ночные передачи. При чем тут убийство?

– Судя по тому, что мне удалось узнать об убитом, он был исполнительным служакой, не более того. За двадцать пять лет по службе особенно не продвинулся и ни разу не получил внеочередного звания. Это, во-первых, говорит о том, что не он разработал эту операцию, а во-вторых, свидетельствует о некоторых склонностях Попова. В доме нет книг. Вы обратили внимание? Ни одной.

– Не обратил, на мой взгляд, это не имеет никакого отношения к убийству. То, что вы нашли пистолет в шкафу, это здорово. Но при чем тут работающий ночью телевизор?

Дронго прошел к телевизору, взял лежавшую под ним на столике программу телепередач на текущую неделю. Посмотрел и протянул газету Романенко.

– Взгляните, что показывали по телевизору в полночь, когда примерно был убит Попов, по пятому каналу в это время на канале «Культура» передавали концерт Перельмана. Вряд ли он мог заинтересовать Попова или убийцу. Но не в этом дело. Попов наверняка смотрел другой канал, когда понял, что убийца пришел с конкретным заданием. Обратите внимание, в программе подчеркнуты некоторые передачи. В основном спортивные, футбол, а также фильмы. Судя по кругу его интересов, концерт он точно не смотрел.

Итак, догадавшись, зачем пришел убийца, Попов бросился в спальню за пистолетом. Убийца последовал за ним и из коридора послал пулю, убив Попова. Потом вернулся в эту комнату и включил пятую программу. Не потому, что так любил культуру. А потому, что знал, что пятый канал в ночное время показывает программы «Телеэкспо» и телевизор будет работать как минимум до двух-трех часов ночи, создавая иллюзию спокойствия. Очевидно, на большее убийца не рассчитывал. Из этого можно сделать два вывода. Во-первых, он был уверен, что здесь появимся мы, поскольку знал уже про наш трюк с Бергманом. Во-вторых, он человек достаточно образованный, знающий про «Телеэкспо».

Но про наш трюк узнал не убийца, а тот самый главный, который спланировал всю операцию. Убийца не простой уголовник, недаром, застрелив Попова, он переключил телевизор на канал «Культура», который работает позже остальных в будние дни. Вот, собственно, и все.

Романенко переводил взгляд с программы передач на Дронго, думая о том, что эксперт и в самом деле удивительный человек.

– Расскажи кто-нибудь нечто подобное, я бы не поверил, – признался он. – Надо передать пульт нашим экспертам. Я попрошу проверить именно пятую кнопку. Черт побери, Дронго, это феноменально. Вам не говорили, что у вас компьютерное мышление?

– Боюсь, компьютер не уловил бы связи между работающим телевизором и несчастной жертвой, – пошутил Дронго.

Галина поднялась со стула, посмотрела Дронго в глаза, спросила:

– Откуда ты такой взялся? – и выскочила из комнаты.

– Пусть кто-нибудь из офицеров последит за ней, – попросил Дронго. Романенко кивнул и вышел. Когда он вернулся, Дронго собирался звонить по мобильному.

– Боюсь беспокоить Зиновия Михайловича, – признался Дронго, – он убить меня готов. Наверняка опять его разбужу.

– Мы проверим через информационный центр ФСБ, – сказал Романенко. – Знаете, у меня просто слов нет!

– Обычная наблюдательность. Если бы бывшие офицеры наших спецслужб любили классическую музыку, может, не произошел бы весь этот развал, – заметил Дронго. – Жаль, что мы потеряли и Труфилова, и Попова. Поэтому все мои рассуждения – это лишь мысли вдогонку. На самом деле у нас сегодня крайне неудачный день.

– Они убрали всех свидетелей, – вздохнул Романенко, – всех, кто мог помочь следствию.

– Попов заплатил собственной жизнью за жизнь Труфилова, – напомнил Дронго. – Я почти уверен, что в Попова стрелял убийца Труфилова. Может, это и есть высшая справедливость?

 

Москва. 11 мая

Романенко велел Савину отвезти всех по домам. Дронго опять сел рядом с Галиной и не мог не заметить охватившей ее апатии. Она с безучастным видом смотрела в окно и, казалось, не видела ни начавшегося дождя, ни капель воды на стеклах, ни изредка мелькавших на дороге автомобилей. Дронго легонько коснулся ее руки.

– Как ты себя чувствуешь?

Она вздрогнула, посмотрела на него.

– Уже лучше, – сказала, горько улыбнувшись, – спасибо. И за пощечину тоже спасибо. Хотя щека болит до сих пор.

– Тебе нельзя сегодня оставаться одной, – решительно заявил он.

– Только не говори, что хочешь пригласить меня к себе, – усмехнулась она.

– Хочу, – сказал он. – Тем более что это самое безопасное место в городе. Возле дома дежурят сотрудники ФСБ, а в квартиру без разрешения хозяина трудно проникнуть.

– Значит, приглашаешь меня? – Она произнесла это с вызовом.

– Приглашаю, – он кивнул, чувствуя, что она вся напряглась, – но учти, в данный момент у меня в доме две женщины.

Она посмотрела ему в глаза, решив, что он над ней издевается.

– Какие женщины? Твои знакомые?

– Скорее твои. Это мать и дочь Эдгара Вейдеманиса. Ты их знаешь. Бабушка и внучка. Им нельзя ночевать в своем доме. Опасно. Пришлось взять их к себе. Они приехали из Витебска. Завтра операция. Но ты не беспокойся. У меня четыре комнаты. Будешь спать или в гостиной на диване, или уступлю тебе свое место в библиотеке.

– У тебя прямо-таки приют для обездоленных женщин, – сказала она с явным облегчением. – Видимо, тебе нравится роль утешителя?

– Дело не в этом. На месте Вейдеманиса мог оказаться кто угодно. Даже я сам. Сколько осталось людей с изломанной судьбой в декабре девяносто первого, когда страну растерзали на части? Огромную страну, составляющую одну шестую часть суши?

– И ты всем хочешь помочь? Всем-всем? – спросила она.

В ее тоне он уловил легкую иронию.

– Не всем, всем помочь невозможно. Кто мне поможет? И еще тысячам таких, как я? В своей родной стране я превратился в подозрительного субъекта, раньше работавшего на Центр, сотрудничавшего с международными организациями через Москву. В Москве я оказался никому не нужным чужестранцем. Если бы не мои весьма ограниченные способности, о которых вспоминают в критических ситуациях, я умирал бы сейчас с голоду где-нибудь в снятой квартире или вынужден был вернуться домой, чтобы охранять там какого-нибудь нувориша. Такого я просто не пережил бы и умер от разрыва сердца.

– С твоими способностями любая спецслужба мира возьмет тебя на работу, – сказала Галина.

– В любую я не пойду, – заметил Дронго. – Настоящий офицер и порядочный человек может присягать только раз: своей стране и знамени, за которое готов жизнь отдать. Если страны больше не существует, а знамя повержено, надо либо застрелиться, либо бороться. Присягать вторично, другому знамени и другой стране – безнравственно.

Савин, слышавший их разговор, обернулся к Дронго:

– Значит, все мы люди непорядочные. Я ведь работал в прокуратуре Союза.

– Ты работаешь там, где работал, – сказал Дронго, – тебя не заставляли присягать другому знамени и другой стране. Не твоя вина, что ты оказался в такой ситуации. Ты занимался расследованием преступлений и продолжаешь свою работу. К тому же никто не принуждал тебя менять свои принципы.

– А почему бы вам не устроиться к нам на работу?

– Во-первых, это было бы не-просто. Во-вторых, я сам не захочу. И в-третьих, я был убежденным противником распада нашей страны, который принес людям немыслимые бедствия. Порожденное этим распадом зло до сих пор невозможно искоренить. И еще неизвестно, восторжествует ли когда-нибудь добро. Знаешь, я ведь был тяжело ранен в восемьдесят восьмом и несколько месяцев провел на больничной койке. Тогда мне казалось, что я делаю нужное и благородное дело. Нам удалось предотвратить покушение на жизнь трех президентов.

– Вы были тогда в Нью-Йорке, – вспомнил Савин, – я читал об этом в газетах. Сообщали, что буквально в последний момент убийц схватили.

– Да, перед самым покушением. Но дело не в этом. Когда я пришел в себя, мир был уже другой. В Румынии расстреляли Чаушеску, в Германии рухнула Берлинская стена, в Польше победила на выборах «Солидарность». Говорят, эти изменения принесли Восточной Европе свободу. Возможно, так оно и было. Но моего мира больше не существовало. Потом наступил девяностый, после него девяносто первый. До сих пор не могу без содрогания вспомнить маршала авиации, который с улыбкой наплевал на совесть и честь офицера и одного президента страны сдал другому.

Горбачев, недалекий болтун, самоуверенный и бездарный, попробовал встать у штурвала и разбил вдребезги огромный корабль, объяснив катастрофу неисправностью судна. Но при всем при том он был законным президентом страны, а его министры оказались шкурниками и трусами. Не хочу об этом говорить, противно. Именно эти события и привели Вейдеманиса к трагедии.

Вейдеманис рассказывал мне, как в начале девяностых одна пожилая женщина плюнула ему в лицо только за то, что он выходил из здания КГБ в Риге. Представляете его состояние? Он ведь никогда не занимался ни диссидентами, ни даже внутренними проблемами. Всю жизнь проработал в разведке, но тогда КГБ олицетворял собой режим, разоблачения буквально сотрясали страну, и обычная женщина сочла возможным плюнуть в лицо незнакомому человеку только за то, что он вышел из здания КГБ.

Ему пришлось покинуть свою страну, где его лишили работы и даже могли осудить за службу в госбезопасности. Ценой неимоверных усилий ему удалось обеспечить относительно нормальное существование своей матери и дочери. Его предала жена. И после всех этих мучений он так неожиданно и страшно заболел. Приютить его родных в это тяжелое для них время было моим долгом. Уверен, на моем месте он поступил бы так же.

– Они сейчас у тебя? – спросила Галина.

– Да. Думаю, уже спят. Но у меня есть ключи.

– Хорошо, – сказала она после некоторого молчания, – я поеду с тобой. Слава, поверни направо, – обратилась она к Савину.

Остаток пути оба молчали. И лишь когда подъехали к дому, Савин показал на стоявший во дворе автомобиль, в котором сидели двое.

– Ваши охранники уже здесь, – заметил он, указав на машину.

– Я вижу. Спасибо, что нас подбросил. – Дронго вышел из машины. Подошел к входной двери, открыл ее, набрав код замка, и, придерживая, пропустил вперед Галину. Обернувшись, она сказала:

– Не забывай, я не только женщина, но еще и офицер милиции, и должна тебе помогать, тебя защищать.

– Помогать можешь, защищать не нужно, – сказал Дронго. – А о своей принадлежности к слабому полу забывают только воинствующие дуры-феминистки, которых я терпеть не могу. Для меня ты прежде всего женщина...

– Не надо, – поморщилась Галина, когда они вошли в лифт. – Роман говорил то же самое. Что ценит во мне прежде всего красивую женщину, в то время как интересовало его совсем другое.

– Роман был прохвостом, – в сердцах заметил Дронго, – и не нужно меня с ним сравнивать. Не нужно судить по одному подонку обо всех мужчинах.

– Извини, не хотела тебя обидеть.

Они вышли из лифта, и Галина огляделась. Над дверью, в углу, увидела небольшую камеру и повернулась к Дронго.

– Ты контролируешь весь подъезд?

– И кабину лифта тоже, – сказал Дронго. – Ты даже не представляешь, как важно слышать то, что говорят о хозяине покидающие его дом гости. Включаешь магнитофон и порой слышишь самые неожиданные вещи.

– Спасибо, что предупредил. Теперь буду молчать, пока не выйду из дома.

Дронго достал ключи и попытался открыть дверь, но она оказалась заперта изнутри. Он вспомнил, что сам просил Илзе никому не открывать до его прихода. Придется звонить. Но, может быть, девочка уже спит. Он негромко постучал в дверь, затем постучал сильнее. Неужели заснули? Но через несколько секунд кто-то подошел к двери и она отворилась. На пороге стояла Илзе. Она окинула внимательным взглядом Галину, потом спросила:

– Вы пришли с ним?

– Нет, – слегка покраснев, ответила Галина, словно ее уличили в чем-то недостойном, – нет, это совсем не то, что ты думаешь. Он – мой старый товарищ. Только товарищ, поняла?

– Конечно, поняла, – кивнула Илзе, пропуская их в квартиру.

– Ты почему не спишь? – шепотом спросил Дронго. – Уже утро. Бабушка, наверно, давно спит.

– Она не может заснуть, – ответила Илзе, – и я не могу. Скажите, сами-то вы верите, что папа останется жив? Только честно, вы верите в это?

– Верю, – ответил Дронго, выдержав ее взгляд, – если бы не верил, не позволил бы ему лечь на операцию. Врачи считают, что шансы у него есть, хотя и небольшие.

Илзе повернулась и, ни слова не говоря, пошла в спальню. На ней были брюки, светлая майка, очевидно, ее домашняя одежда, в которой она позволяла себе появляться перед малознакомыми людьми.

– Бедная девочка, – прошептала Галина, снимая куртку. – А где ее мать?

– Ушла к другому, – ответил Дронго. – Пока Эдгар ездил за границу и был перспективным офицером КГБ, она жила с ним, хотя, говорят, они не ладили. А когда начался этот бардак, она и ушла.

– Она просто искала повод, – убежденно заметила Галина, – женщины не бросают мужчину из-за идеологических или политических разногласий. Видимо, она его никогда не любила.

– Может быть, – согласился Дронго, – но ему от этого не легче. И девочке трудно. Сначала осталась без матери, теперь может потерять и отца. Постучу по дереву, чтобы все благополучно кончилось, – и он постучал по стенке встроенного стенного шкафа в прихожей.

Они прошли на кухню. Дронго достал из холодильника колбасу и сыр.

– Я не хочу есть, – проговорила Галина.

– Тогда вскипячу чай, спать все равно не придется, – сказал Дронго. – Надо просмотреть всю информацию, полученную от Зиновия Михайловича.

– Можно тебя спросить? – обратилась к нему Галина.

– Конечно.

– Что помогает тебе быть таким, какой ты есть? Сила воли, ум? Или еще что-нибудь?

– Скорее жизнелюбие, – ответил, подумав, Дронго. – Я слишком дорожу жизнью, чтобы попусту ее растрачивать. Смерть – всегда поражение, Жизнь можно отдать лишь ради счастья других. Тех, кого мы любим. Ради дела, которому служим. Ради страны, которую обязаны защищать. Вот и вся моя философия. Я люблю жизнь и не люблю проигрывать. Как там у Хемингуэя? «Человек рожден не для того, чтобы проигрывать». И еще слова Прудона, под которыми я готов подписаться: «Жить – значит мыслить».

– Почему ты не женишься? – спросила она, следя за тем, как он наполняет чайник водой. – Если не хочется, можешь не отвечать.

– Почему не хочется, – он сел напротив нее, – я всегда помню, чем занимаюсь. У меня слишком много врагов, и они постараются найти мое незащищенное место, чтобы нанести удар. И этим местом может оказаться тот, кто мне дорог. Именно поэтому я не могу жить рядом с близким человеком, на которого мои недруги могут обрушить свою ненависть. К тому же моя работа требует одиночества. Я не могу отвлекаться на бытовые проблемы.

– Но ты состоятельный человек, – возразила она, – и тебе не обязательно самому заниматься домашним хозяйством.

– Я человек не только состоятельный, но и ответственный, – сказал Дронго. – Семья требует времени, я к этому не готов. Да и характер у меня сложный, женщине было бы нелегко со мной.

– Это как сказать, – возразила Галина.

Он поднялся, чтобы налить чай, и когда пододвинул ей чашку, Галина тихо произнесла:

– Спасибо. Не знаю, что бы я сегодня без тебя делала.

– Я причинил тебе боль, – вздохнул Дронго. – Думаешь, мне было приятно узнать, что утечка произошла по твоей вине. Даже по дороге к тебе я все еще не верил в случившееся. Они провели, можно сказать, ювелирную операцию. Подло сыграли на твоих чувствах.

– Я не девчонка, – резко сказала она, – могла бы догадаться, что никакой он не писатель. А вместо этого выложила ему все. И про Труфилова, и про Ахметова. Из-за меня погибли сотрудник ФСБ и Труфилов. Меня все равно отстранят от работы. И правильно сделают.

– Романенко на это не пойдет, – возразил Дронго, – он понимает, что тебя использовали. Твоей вины тут нет. Почти нет.

– Вот именно, что почти, – сказала она с горечью. – Из-за этой гниды погибли двое. Так что нечего меня оправдывать. Кроме того, такие вопросы не в компетенции Всеволода Борисовича. У меня есть свое начальство. Напрасно ты разрядил пистолет. Меня не только отстранят от работы в группе Романенко, но еще и возбудят уголовное дело.

– Не говори глупостей, – нахмурился Дронго. – Кстати, лицо у тебя уже в полном порядке, – соврал он.

– Ты сильно ударил, честно говоря, не ожидала, что ты можешь дать пощечину женщине.

– Я сам не ожидал, – признался Дронго, – но мне не понравилось твое состояние.

– Верни мне оружие, – попросила она.

– Опять за свое? – нахмурился Дронго. – Мы, кажется, договорились.

– Это табельное оружие, – напомнила Галина, – или ты собираешься постоянно охранять меня от самой себя?

– Пойми, в жизни всякое бывает.

– Из-за меня погибли люди, – упрямо твердила Галина.

– Думаешь, у меня не было в жизни подобных случаев? – спросил Дронго. – Когда я только начинал, меня включили в оперативную группу экспертов ООН, работавшую с Интерполом. Я тогда прилетел в Нью-Йорк. Мы знали, что за нами будет охотиться наемный убийца, знаменитый Алан Дершовиц. И вместо меня оставили в отеле очень похожего на меня парня. Отель охраняли со всех сторон. Но Дершовиц сумел нас перехитрить и убил моего двойника. Я до сих пор считаю себя виноватым в его смерти. Хочешь, расскажу, что было потом?

– Что было потом? – отозвалась она.

– Я нашел Дершовица в Румынии и убил. Отомстил за своего двойника. Иначе не смог бы спокойно жить и ходить по этой земле.

– Думаешь, мне нужно было убить Хатылева?

– Конечно, нет. Кто он такой? Жалкий исполнитель. Он просто сыграл порученную ему роль. Не он главное действующее лицо, а тот, кто поручил Хатылеву эту роль, кто сделал Попова своим связным и «заказал» Труфилова. Вот для него пули не жалко. Впрочем, я предпочел бы взять его живым.

Она долго молчала. Потом снова попросила:

– Отдай мне оружие.

Он достал из кармана пистолет и протянул женщине. Она взяла его и, взглянув на Дронго, положила на стол.

– Странный ты человек, – призналась Галина, – тебя, наверно, женщины любят.

– Не знаю.

– Любят, – уверенно сказала она. – Ты мне тоже сразу понравился. В тебе есть мужское достоинство, которое сразу чувствуешь в мужиках. Оно либо есть, либо его нет. В Романе Хатылеве была какая-то мягкость, податливость. Я не любила его, скорее жалела. Его девочек, чьи фотографии он мне показывал, умершую жену. Да, я жалела его. Но не любила. Не могла полюбить. Помнишь, я пыталась тебе объяснить, но ты не понял меня. То ли не смог, то ли не захотел.

– Значит, я тоже виноват.

– Нет. Только не ты. Скорее я сама загнала себя в такую ситуацию. Соскучилась по любви. Рядом одни мужики, но все замороченные своими проблемами и делами. Они и женщину-то во мне не видят, только товарища по работе. А я женщина. Баба она и есть баба при всех обстоятельствах. Вот я и сорвалась. Они все правильно рассчитали.

– Хватит заниматься самоедством, – сурово сказал Дронго. – Иди спать в библиотеку. Я все равно не засну. Буду работать.

– Может, я помогу?

– Нет. Мне нужно побыть одному. Так легче думается. Именно поэтому я и живу один. Иди спать, уже пятый час утра.

– Я тоже не смогу уснуть, – сказала она, поднявшись.

Дронго уже сидел за компьютером, считывая переданную Зиновием Михайловичем информацию, когда Галина вошла в кабинет.

– Извини, – сказала она нерешительно, – можно я посижу с тобой. Мне одной тяжело.

– Конечно можно, – он продолжал работать, чувствуя на себе ее взгляд. Примерно через полчаса она встала.

– Извини, я пойду, постараюсь уснуть среди твоих книг. Сегодня твой дом пристанище для несчастных женщин.

– Спокойной ночи! – Он посмотрел на нее.

– Знаешь, – сказала она, уже стоя в дверях, – тебе обязательно нужно жениться. У тебя будут красивые дети. Только найди себе настоящего друга.

Галина вышла, а он откинулся в кресле и вспомнил Джил. Интересно, где она сейчас? В Италии, в Англии? Как далеко они друг от друга. Он не хотел признаваться себе, что желает только одного: бросить все дела и улететь к Джил. Услышать ее голос, увидеть ее улыбку, прикоснуться к ее прохладной коже. Он вздохнул и продолжил работать.

 

Берлин. 11 мая

В девять часов утра, как только открылась тюрьма и были разрешены встречи с адвокатами, к нему приехал Тумасов. Настроение у Чиряева было приподнятое: он надеялся, что завтра его освободят. Адвокат хмуро кивнул ему и сел напротив.

– Ты что такой мрачный? – спросил Чиряев. – Что-нибудь случилось?

– Не знаю даже, как тебе сказать, – он отвел глаза.

– Говори все как есть, – бросил Чиряев, – не виляй, как нашкодивший кот. Что стряслось?

– У нас неприятности, – сказал адвокат.

– С них и начинай, не тяни за душу. И так тошно.

– Не хотел тебе говорить...

– Ну давай, выкладывай.

– Твоя женщина... – осторожно начал Тумасов, – о ней появилась информация.

– Она работала на милицию или ФСБ? – насмешливо спросил Чиряев. – Чего молчишь, говори!

– Хуже, – признался наконец адвокат, – она тебе изменила.

– Только и всего, – сказал Чиряев, – я уж думал, меня повесить хотят. Ну, изменила мне Мара, что из того?

– Ничего, – перевел дух Тумасов, – я только хотел тебе сообщить.

– Все женщины стервы, – равнодушно бросил Чиряев, – я всегда это знал. Значит, Мара мне изменила. Удивительно, что так долго держалась.

Тумасова поразило равнодушие подзащитного. Он не знал, что верным признаком гнева Чиряева является его спокойствие, что, подавляя эмоции, он обдумывает план мести.

– Ее видели с кем-то в ночном клубе? – спросил Чиряев. – Или она подвезла на машине какого-нибудь мужика?

– Нет, она встречалась со своим бывшим знакомым. Егором Фанилиным.

– С этим альфонсом, – через силу улыбнулся Чиряев. – Братва его так проучила, что он близко к Маре не подойдет. Может, они случайно встретились. Вернусь в Москву, надеру ему уши.

– Не случайно, – тихо возразил адвокат, – она с ним переспала. У меня точные сведения.

– Точные, – зло засмеялся Чиряев, – точные. Откуда тебе знать, переспала или нет. Ты что, со свечкой стоял у постели? Может, они случайно встретились, и она его подвезла до дома. Они не стали бы рисковать. Знают, что после этого будет.

– Она с ним спала, – повторил Тумасов.

Чиряев вскочил с места и едва не съездил по морде своему адвокату, но сдержался, снова сел и спросил:

– Ты уверен?

– Я получил кассету, – сказал адвокат, – сегодня утром. И фотографии. Там она, Женя, нет никаких сомнений.

– Фотографии, – повторил, переменившись в лице, Чиряев. – Где они?

– Извини, Женя, не хотел тебя расстраивать...

– Я спрашиваю, где они? – Чиряев сорвался на крик.

– У меня. Я их принес. – Он достал из портфеля пачку фотографий.

– Давай сюда! – Дрожащей рукой Чиряев взял снимки и один за другим стал рассматривать.

– Со мной она такого не делала, – он рассмеялся каким-то лающим смехом.

– Не обращай внимания, – сказал Тумасов, – все женщины одинаковые...

– Погоди, не мешай. Видишь, я занят. Смотрю на свои рога. Этот Фанилин настоящий кобель. Надо же, так обхаживать сучку! Как он ее... Даже зависть берет.

Он вдруг запустил пачкой в стену и, когда фотографии рассыпались по полу, стал их топтать ногами, рыча словно зверь. В глазок заглянул надзиратель. Тумасов подскочил к Чиряеву, пытаясь усадить его на место, но Чиряев продолжал бесноваться. Дверь открылась.

– У вас проблемы? – спросил по-немецки надзиратель.

– Нет, нет, – тоже по-немецки быстро ответил Тумасов, – все в порядке. Никаких проблем.

Надзиратель вышел. Но едва он скрылся за дверью, как Чиряев бросился на Тумасова и схватил адвоката за горло.

– Думаешь, я дурак? Увидел фотографии и чокнулся? Ни он, ни она не решились бы на такое. Это подделка, фальшивка, дешевка! Хотели меня позлить. Загримировали актеров. Фотомонтаж.

– Отпусти, – прохрипел Тумасов, – отпусти меня.

Чиряев убрал руку. Адвокат закашлялся и с неожиданной злостью сказал:

– Никакая это не фальшивка. У меня кассета есть. На ней все записано. И как они в ресторане ужинают, и как к нему домой едут, и что потом делают. Все есть. В цвете и звуке. – Сказал и сам испугался.

Чиряев уставился на него ненавидящими глазами. Он больше не хватал адвоката за горло. Молчал, видимо, обдумывая ситуацию. Потом срывающимся от ярости голосом произнес:

– Значит, они и кассету сделали.

– Сделали, – кивнул Тумасов, на всякий случай отходя к столу.

– Это не Фанилин с Марой такое придумали, – уверенно заявил Чиряев, – Фанилин дешевка, альфонс. Ребята пару раз накостыляли ему по шее, он сразу в кусты. Значит, это заказ был, чтобы унизить меня. Кто-то на него вышел, заплатил деньги, а потом эти пленочки сделал и кассету. Интересно, Тумасов, кто бы это мог быть?

– Откуда мне знать? – пожал плечами адвокат, испуганный неожиданным спокойствием своего подзащитного.

– Все предусмотрели, – сказал Чиряев, – даже фото тебе прислали. И кассету. Значит, ужин, говоришь, тоже записали на пленку?

– Скорее обед, когда они на улицу вышли, еще светло было.

– И сразу все прислали тебе, – Чиряев поднял глаза на Тумасова, и тот вздрогнул, прочтя в его глазах приговор всем, кто осмелился на такое.

– Ты кому-нибудь кассету показывал? Или фотографии?

– Ну что ты, конечно, не показывал. Я и сам их не рассмотрел хорошенько, быстро перемотал кассету и поспешил к тебе.

– И правильно сделал. Позвони в Москву, найди Матвея и Толика. Скажи, чтобы из-под земли нашли эту гниду, Фанилина вонючего. И пусть узнают, кто его нанял.

– Сделаю, – кивнул адвокат.

– Пусть позвонят Шахматисту. Он даст людей, если нужно. Скажи, что я хочу знать, кто это сделал. Кто бросил мне вызов.

– Все сделаю, все, – торопливо ответил Тумасов.

– Подожди, – сказал, подумав, Чиряев, – как снимки попали к тебе?

– Мне принесли их утром в отель. Портье клянется, что не помнит, кто именно.

– В отель принесли, – Чиряев нахмурился. – Пусть ищут этого альфонса, а если не найдут...

– Найдут, – заверил Тумасов, – весь город обыщут и найдут.

– Не найдут, – сказал вдруг Чиряев, – фотографии помечены вчерашним числом. Думаешь, спроста это? Покуражиться захотели, мол, плевать им на меня. И как быстро все дело обтяпали! Вчера сняли, а сегодня уже и фотографии, и кассета. Это не просто шутка, Тумасов, это предупреждение. На испуг решили взять. И если это так, альфонса живым не оставили.

– Они его найдут, – повторил адвокат, опасаясь новой вспышки Чиряева. Опять, чего доброго, в горло вцепится.

– Нет, не найдут, – упрямо твердил Чиряев. – Напрасно я им тогда уступил, напрасно на мировую пошел. Они моих четверых ребят урыли, а я с ними на мировую пошел. Я знаю, кто это подстроил. Точно знаю. Они мне сигнал посылают насчет своих денег.

– Кстати, насчет денег, – вдруг сказал Тумасов. – Вчера ночью звонил Галкин. Сказал, что Георгий людей собрал, требует, чтобы ты вернул долг. И Хромой с ним заодно. Галкин так и сказал, передай Жене, что Хромой с ним заодно.

– Идиот, – громыхнул Чиряев, – что же ты мне раньше не сказал?

– Почему идиот, – обиделся адвокат, – с тобой невозможно разговаривать.

– Ладно, не обижайся, – примирительно произнес Чиряев, – теперь все понятно. Это работа Георгия, его рук дело. Я с самого начала это знал.

Он сел наконец на стул и, глядя на Тумасова, спросил:

– Ну что, отпустят меня завтра?

– Если не воскреснет Труфилов, отпустят. Больше некому дать против тебя показания. Думаю, немецкий суд откажет Москве в выдаче и тебя отпустят под залог. За свою недвижимость в Германии и Австрии ты уплатил налоги, отсидел сверх положенного почти год. В общем, если не появится задержек с выплатой залога, можно считать, что процесс мы выиграли.

– Тогда все в порядке, – сказал Чиряев, стараясь не смотреть на злополучные фотографии. – Позвони Матвею, пусть все-таки поищут этого альфонса. Если не найдут... Передай ему, что она мне рога наставила. Снимки и кассету сожги. Не дай бог тебе ее кому-нибудь показать. Если узнаю...

– И не стыдно тебе? Если не доверяешь...

– Доверяю, доверяю. Ты понял, что надо сказать Матвею?

– У Матвея копии есть, – признался Тумасов, – он мне звонил.

– Значит, и ему послали? Хорошо работают, сволочи. Я ей покажу, как меня позорить.

– Пойми, ее трогать нельзя, – понизив голос, произнес Тумасов. – Ведь на меня нетрудно выйти. Разыскать свидетеля, который привозил пакет в отель. А потом и на тебя.

– Кто докажет, что ты мне его передал? – насмешливо спросил Чиряев. – Что ты вообще осмелился явиться ко мне с такими фотографиями? Все знают, что за это я убил бы на месте. Значит так, ты не решился мне их показать, позвонил Матвею и рассказал, что мне изменила женщина. Вот и все. При чем тут я?

– Хочешь меня подставить? – занервничал адвокат. – Мы так не договаривались.

– Слушай, Тумасов, кончай юлить. Даже в Америке адвокат не получает за свою работу таких денег, какие я тебе плачу. Так что можешь взять на себя все мои грехи. И прошлые, и будущие. Или ты не согласен? Тогда скажи, еще не поздно. Я могу поменять адвоката.

Тумасов поправил галстук. Болело горло, хватка у Чиряева была мертвая. Но терять такого клиента не просто глупо, Чиряев действительно платил немыслимые гонорары, но и опасно. От этого бандита можно ждать чего угодно.

– Не нужно, – сказал он вдруг севшим голосом, – не нужно менять адвоката. Я сделаю все, как ты сказал.

 

Москва. 11 мая

Дронго просидел за компьютером всю ночь. Вернее, остаток ночи. Примерно с пяти до девяти утра. Мать Вейдеманиса проснулась первой и сразу прошла к нему в кабинет.

– Доброе утро, – улыбнулся Дронго.

– Доброе утро, – ответила женщина. – Вижу, вы даже не ложились?

– Много работы, – признался Дронго, – нужно было просмотреть некоторые материалы.

– Я тоже почти не спала, слышала, когда вы пришли. Кажется, не один? Мы причиняем вам столько неудобств.

– Ничего страшного. Я уступил свое место в библиотеке знакомой женщине. Она мой друг. Еще есть диван в гостиной, так что не беспокойтесь.

– В библиотеке ей, наверное, неудобно, она может обидеться, – заметила мать Вейдеманиса. – Мы заняли спальню.

– Она никогда не ночевала у меня в спальне, – сказал Дронго, – она вообще никогда у меня не ночевала. Вчера у нее был нервный срыв, она хотела застрелиться. Ее предал человек, которому она доверяла. И я решил привезти ее ко мне.

Старая женщина сокрушенно покачала головой.

– Жизнь человеческая полна страданий, – произнесла печально, повернулась и пошла на кухню. Дронго подумал, что Галине будет полезно пообщаться с этой старой мудрой женщиной. Пусть поймет, что ее горе ничто по сравнению с горем матери, которая может потерять сына.

Через полчаса они вчетвером сидели на кухне. Мать Вейдеманиса, его дочь Илзе, Галина Сиренко и Дронго. Со стороны они могли показаться большой дружной семьей, собравшейся за столом перед началом трудового дня. Но только со стороны. У каждого были свои проблемы. Нелегкие. Непростые.

– Когда можно будет поехать в больницу? – спросила Илзе у Дронго.

– Пока не стоит, – мягко ответил он, – ему поставили капельницу, и он, наверно, уснул. Вас все равно к нему не пустят сейчас. Его нельзя беспокоить. Думаю, вам лучше поехать во второй половине дня, когда начнется операция. Машина придет за вами в три часа дня.

– Это верно, – сказала старая женщина, – не нужно отвлекать врачей от дела. Мы все равно ничем не можем помочь. – Она старалась держать себя в руках, но сердце болезненно сжималось от тревоги за сына.

– Если хотите, вернусь сюда к трем часам дня и вместе поедем, – предложила Галина.

– Нет, – решительно заявил Дронго, – ты останешься здесь, им нужна охрана.

– Ничего лучшего ты придумать не мог? – спросила она.

– Это приказ Романенко, я ему звонил. Вызвать охранника-мужчину я не могу. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Я должна поехать с тобой, – произнесла она дрогнувшим голосом, – мой долг найти того, кто «заказал» Труфилова и послал Бергмана в тюрьму.

– Когда мы его найдем, я тебе позвоню, – тоном, не терпящим возражений, ответил Дронго, – а до тех пор оставайся здесь.

Он сознательно завел этот разговор при обеих женщинах, чтобы Галине неудобно было отказаться, ведь это означало бы, что она лишает их охраны в такой опасный для них момент.

– В автомобиле внизу двое сотрудников ФСБ, – заметила она, – один может подняться наверх и остаться в квартире.

– Нет, я могу доверить их только тебе. В три часа дня поедешь с ними в больницу. И будешь все время при них. Это своего рода психотерапия. И для тебя, и для меня. И для всех нас.

– Ты не врач, а я не душевнобольная, – с раздражением возразила она, – все это неправда. Просто ты хочешь от меня избавиться.

– Бывает ложь во спасение, – проговорил Дронго.

– Оставайся, – сказала вдруг мать Вейдеманиса, – нам так тяжело. И тебе тоже. И ему, – она показала на Дронго, – у него такая большая душа, она способна вместить все наше горе. Оставайся!

Галина растерялась, не зная, что делать.

– Да, бывает ложь во спасение, – задумчиво повторил Дронго, – убедился в этом на примере собственных родителей. Двадцать лет назад матери должны были удалить желчный пузырь и операцию назначили на десять утра. Отец каждый день навещал ее и очень переживал. Совсем недавно он перенес тяжелый инсульт, и мать впервые в жизни соврала ему, сказав, что операция на четыре, чтобы, когда он придет, все уже было позади.

В десять утра ее повезли в операционную. А на следующий день она с удивлением узнала, что отец, выяснив у врачей, в котором часу операция, уже с девяти утра находился в больнице. Потом объяснил матери, что решил не волновать ее и поэтому накануне ничего не сказал. – Дронго помолчал и добавил: – Мать не хотела волновать отца, а он – ее.

Илзе улыбнулась. Ее бабушка смахнула слезу.

– Они живы? – спросила она.

– Да, – кивнул Дронго, – им далеко за семьдесят. Но они до сих пор ходят, взявшись за руки. И ни разу за полвека совместной жизни не разлучались надолго. Ни разу.

– Дай им Бог здоровья, – прошептала старая женщина, – это великое счастье.

Галина отвернулась, едва сдерживая слезы.

– У меня пустой пистолет, – неожиданно глухим голосом сказала она.

Дронго сунул руку в карман, вытащил патроны. Она схватила патроны и убежала в библиотеку. Илзе испуганно посмотрела на бабушку.

– Оставайтесь здесь, – сказала мудрая женщина, – я сама с ней поговорю. Она не может справиться со своей болью, с сильными людьми такое часто бывает.

Она поднялась и пошла за Галиной. Илзе не произнесла ни слова. Только взглянула на Дронго. И этот взгляд был красноречивее всяких слов. Совсем еще юная, она понимала всю сложность ситуации. Дронго пошел в кабинет и позвонил Романенко.

– Доброе утро. Я решил оставить Галину у себя дома. Пусть охраняет семью Вейдеманиса. Это пойдет ей только на пользу. Иначе она может сорваться.

– Согласен, – сказал Всеволод Борисович, – пусть поостынет. Она была вчера в таком состоянии. Я даже испугался. Этот мерзавец, наверно, ее ударил. Я видел, как горела у нее щека.

– Этим мерзавцем был я, – признался Дронго.

– Вы? – изумился Романенко. – Вы ударили женщину?

– Она хотела застрелиться, – объяснил Дронго, – я вытащил патроны из ее пистолета. У нее началась истерика, и пришлось успокоить.

– Странный, однако, способ, – удивился Романенко, – впервые слышу.

– Пришлось, – сказал Дронго, – мне очень стыдно. Но другого выхода не было. Есть какие-нибудь новости?

– Есть. Мы действительно обнаружили на пульте управления отпечатки пальцев, но не хозяина квартиры. Однако результат нулевой. В картотеках МВД и ФСБ таких отпечатков нет. Значит, известные нам преступники отпадают.

– Не думаю, что это был преступник, – заметил Дронго, – более того, убежден, что это бывший офицер. Либо спецназа, либо еще какого-нибудь ведомства. Попов не пустил бы в дом обычного уголовника. Может быть, бывший сотрудник КГБ или ГРУ. Нужно проверить.

– Где мы возьмем их отпечатки и как это можно проверить? – спросил Романенко. – Кто разрешит нам рыться в картотеках ГРУ или бывшего КГБ? Уже не говоря о том, что отпечатков пальцев там наверняка не будет. Эксперты считают, что в Труфилова и Попова стрелял один и тот же человек. Хотя в случае с Труфиловым пистолет был обнаружен в мусорном баке у здания аэропорта, видимо, убийца бросил его туда. Сейчас с этим пистолетом работают эксперты. Пытаются определить, каким образом он попал к убийце. Но это растянется на несколько недель. А у нас нет времени. Завтра состоится суд над Чиряевым. Мы уже оформили запрос. Гарибян и Савин поехали в Бутырку и Лефортово, опрашивают бывших членов его банды. Если удастся выудить какие-нибудь подробности, приобщим их к делу. Только бы немцы согласились выдать Чиряева.

– И что дальше? – спросил Дронго.

– Привезем Чиряева в Москву, снимем с него показания и тогда раскрутим Ахметова по полной программе. Ведь люди Чиряева на него работали.

– Чиряев – вор в законе, – напомнил Дронго, – и ни слова не скажет. Ни при каких обстоятельствах.

– Я что-то не понимаю, – возмутился Романенко, – на чьей вы стороне? Что значит не скажет? Нам нужен Чиряев в Москве, а не в Берлине. Как только Ахметов узнает, что Чиряев здесь, станет более разговорчивым. Нам нужен Чиряев в Москве, а не в Берлине. Иначе завалим все дело.

– У меня есть другое предложение, – сказал Дронго.

– За ночь придумал. План немного рискованный, но вполне осуществимый. Если разрешите, приеду к вам и все расскажу.

– Меня порой в дрожь бросает от ваших планов, – сказал Всеволод Борисович, – но надо признаться, вы всегда оказываетесь правы. Когда-нибудь из-за ваших затей меня уволят с работы.

– Не исключено, – очень серьезно ответил Дронго, – вполне возможно, что вы не согласитесь со мной, но мне кажется, мы должны сыграть на опережение, не ждать показаний Чиряева, а получить от Ахметова доказательства вины не только сотрудников Минтопэнерго, но и высокопоставленных чиновников.

– И вы знаете, как это сделать?

– Во всяком случае, попытаться можно. Через полчаса буду у вас.

Дронго положил трубку и взглянул на часы. Было начало одиннадцатого. Из библиотеки доносились тихие голоса, очевидно, Галина что-то рассказывала матери Вейдеманиса. Дронго выключил компьютер и вышел из кабинета.

 

Москва. 11 мая

Утром она долго нежилась в постели. Последние годы ей не приходилось работать, и она жила как хотела. Подолгу просиживала в косметических кабинетах, приглашала на дом массажисток, обставила квартиру по последней моде. Но денег, посылаемых Чиряевым ежемесячно, катастрофически не хватало. Десять тысяч долларов уходили в первые несколько дней. Потом она начинала занимать у знакомых, часто отдавая с процентами. И денег снова не хватало.

Проснувшись наконец, вспомнила, что денег опять не хватило. После уплаты долгов и покупки светильника осталось около полутора тысяч долларов, на них нужно было как-то продержаться до первого июня. Мара зевнула, взглянув на часы. Уже десять. Как сладко она спала! Странно, что ей ничего не приснилось. После встречи с Егором приятно ныло все тело. Она снова закрыла глаза. Несмотря на некоторые странности, Егор все же остался прежним. Неистощимым на выдумки, активным, настойчивым, таким, каким она его помнила.

И его новый автомобиль. Его новая квартира. Нужно будет ему позвонить. Если этот вор, как она про себя называла Чиряева, сядет надолго, они смогут иногда встречаться с Фанилиным. Может быть, Чиряеву дадут вышку, а у Егора дела пойдут совсем хорошо, размечталась она. Впрочем, в Европе нет смертной казни. Ладно, пусть будет пожизненное заключение. А с Фанилиным они могут даже пожениться. Пока тайком. Чтобы получать деньги от Чиряева. Их ей привозит водитель, чиряевский шпион. Только ради денег она его и терпит. И еще, чтобы за город съездить, собственный автомобиль туда не гонять.

Из головы не шла вчерашняя встреча. Такая неожиданная и романтичная. Мара была достаточно умной и очень практичной. Умела устраиваться в жизни и из корыстных соображений готова была спать даже с таким омерзительным типом, как Чиряев. В то же время она была похотливой самкой, и в этом смысле Егор Фанилин подходил ей, как никто другой.

Читать она не любила, предпочитала смотреть телесериалы, фильмы про любовь, иногда комедии. А вот боевики не смотрела. Их вполне заменяла совместная жизнь с бандитом Чиряевым. Она ничего не хотела знать ни о его делах, ни о его подельниках, никогда не слушала его телефонных разговоров – демонстративно выходила в другую комнату, чтобы не быть потом обвиненной в излишней болтливости.

Так приятно лежать в постели. Но пора вставать. В два часа приходит женщина, которая убирает квартиру и готовит обед. Это время Мару устраивало, по крайней мере можно было вволю поспать и поваляться в постели до ее прихода. Мара снова взглянула на часы, поднялась и как была голая прошла на кухню – ей нравилось ощущать собственное тело. Съела ломтик сыра. В последние годы она стала полнеть, и это волновало. Тело было главным ее богатством, ее достоянием, которым можно распоряжаться по собственному усмотрению: отдаваться либо бандиту Чиряеву, снабжавшему ее деньгами, либо бывшему мужу, ублажавшему ее в постели.

Неожиданно в дверь позвонили. Странно, только двенадцать. Кто бы это мог быть? Женщина, убиравшая в доме, знала, что до часа дня нельзя беспокоить хозяйку. Водитель приезжал только по ее вызову, звонил по мобильному и ждал во дворе. Без разрешения наверх не поднимался. Обеспокоенная Мара вернулась в спальню. На ней были только тапочки. Обычно она спала голая, с тех пор, как сошлась с Фанилиным. Чиряеву это тоже нравилось. Голое тело его возбуждало. Он набрасывался на Мару как зверь, делал свое дело и, отвернувшись, тотчас засыпал.

Мара быстро надела трусики, накинула халат и подошла к двери.

– Кто там? – спросила недовольным тоном и посмотрела в глазок. На лестничной клетке стоял Костя Шуляков, водитель. Сегодня он почему-то поднялся без звонка.

– Чего тебе? – В голосе ее звучало раздражение.

– Извините, – сказал водитель, – Евгений Алексеевич просил передать вам пакет.

Слово пакет ласкало слух. Неужели Чиряев расщедрился и прислал еще немного денег? А может, подарки? Она завязала халат и пошла открывать. Если в пакете что-нибудь стоящее, она готова простить этого нахала водителя за неожиданный визит.

Только она стала открывать, как кто-то изо всех сил толкнул дверь и Мара отлетела к стене. Мара уже хотела обругать водителя за такую бесцеремонность, но тут увидела входившего в квартиру Матвея Очеретина. Этот малый с непроницаемым лицом и накачанными, как у борца сумо, мускулами, был правой рукой Чиряева. Женщина похолодела от страха. Следом за Матвеем вошли еще двое. Один маленький, вертлявый, улыбающийся, с круглой, как шар, головой, рыжеватыми волосами и пышными, словно приклеенными, усами такого же цвета. Он быстро прошел в квартиру, заглядывая в каждую комнату, словно искал кого-то. Второй, высокий и худой, мрачного вида тип был телохранителем Очеретина, и Мара не раз его видела.

– Что вам нужно? – спросила Мара, поправляя халат. Голос ее слегка дрожал.

– Иди вниз, – приказал Очеретин водителю. Тот кивнул и стал спускаться по лестнице. Матвей закрыл дверь и повернулся к женщине.

– Где он? – спросил Очеретин. Лицо его ничего не выражало, и это было страшно.

Его телохранитель тоже шагнул за порог. Либо это Чиряев приказал им ворваться к ней в квартиру, либо они что-то замыслили против него. Оба варианта не сулили ей ничего хорошего.

– Вы кого-то ищете? – упавшим голосом спросила Мара. – Кто позволил вам врываться в мой дом?

– Где твой хахаль? – спросил Очеретин.

– Кто? – не поняла она.

– Ты дурочкой не прикидывайся, – мрачно посоветовал Матвей, – ухажер твой где?

– Вы с ума сошли, – растерялась она, – он в тюрьме. В Берлине. Его арестовали у вас на глазах. Вы же мне сами рассказывали.

– Хватит, – перебил ее Очеретин, – я тебя не про Женю спрашиваю, а про любовника твоего, вонючего альфонса. Где Фанилин?

Кто-то сообщил, молнией пронеслось в голове. Кто-то их видел. Может быть, когда Егор помогал ей с автомобилем. Кто-то узнал об их встрече. Но ведь в ресторане у них был отдельный кабинет. А потом они пришли в пустую квартиру. Она всегда лгала мужчинам, разумеется, когда это было необходимо, и знала, что в таких случаях нужно все отрицать. Абсолютно все, изображая оскорбленную добродетель.

– Как вам не стыдно? Что вы себе позволяете? Вы же знаете, что я ни с кем не встречаюсь.

В соседней комнате что-то грохнуло. Очевидно, кто-то задел ее новый светильник.

– Прекратите немедленно! – крикнула она. – Я все расскажу Чиряеву, я на вас... я милицию вызову!

– Никого нет, – донесся из спальни голос телохранителя.

Она открыла рот, собираясь сказать в ответ что-нибудь обидное. Но в этот момент на лицо ей легла огромная пятерня Очеретина, и он стал подталкивать ее в глубь квартиры.

– Б... – незлобно пробормотал Матвей.

Она все еще не хотела верить в катастрофу. Может быть, все же удастся договориться с этими типами, убедить их, что никого у нее нет и что она не изменяла Чиряеву.

– Уберите руки! – возмутилась она, невольно пятясь и отходя в гостиную. – Почему вы так грубо со мной обращаетесь?

– Ты еще спрашиваешь? – прошипел бандит. – Спишь с этим стервецом и еще спрашиваешь?

– С кем я сплю, – разозлилась Мара, только сейчас сообразив, что может лишиться своей обеспеченной жизни, – чего языком мелешь? Хочешь квартиру обыскать? Обыскивай. Может, я его в шкафу прячу?

– Не ори! – бросил Очеретин.

Телохранитель вышел из комнаты, покачав головой, мол, нет никого. Следом появился рыжий коротышка и тоже покачал головой. Видимо, искали Фанилина. Наверняка кто-то им рассказал, что Мара беседовала с Фанилиным у машины. Ничего больше они не знают. Она немного приободрилась, подняла голову. Сейчас она их выгонит, а потом пожалуется Чиряеву.

– Никого не нашли? – спросила она с издевкой. – Ищите лучше. В холодильнике посмотрите, под диваном. Я его вчера случайно встретила, когда на машине ехала, у меня колесо спустило, и он мне помог, а вы в квартиру врываетесь!

Она уже хотела их выпроводить, но тут Очеретин сделал знак своим людям. Телохранитель закрыл на все замки входную дверь, а рыжеусый подошел к ней вплотную. Почуяв неладное, она напряглась. Неужели это Фанилин им рассказал? Как бы то ни было, надо все отрицать. Сказать, что Фанилин ее оговорил за то, что она его бросила. Все отрицать...

– Ты еще нам сказки рассказываешь, – произнес со вздохом Очеретин, – тебя Женя человеком сделал, думал, ты это ценить будешь. А ты рога ему наставила.

Она сделала последнюю попытку.

– Не изменяла я ему, я люблю его...

– Молчи, сука, – с угрозой произнес Очеретин, – знаем, как ты его любишь, – он швырнул ей в лицо пачку фотографий. Они рассыпались по ковру. Мара стала их подбирать. Такого кошмара она даже предположить не могла. Интимные подробности их свидания с Егором были запечатлены на пленке. Она хотела сказать, что это фотомонтаж, но Очеретин с явной издевкой спросил:

– Может, кассету поставить? Как вы с ним в ресторане обедали, о чем говорили, как потом в постели кувыркались. Классная кассета. Услышишь, как ты стонала от удовольствия. Просила, чтобы он сверху был.

– Нет, – прошептала Мара. – Не может такого быть.

Она то и дело нервно поправляла волосы. В этот момент она больше думала о Фанилине, который решился на такую невероятную пакость, и о деньгах Чиряева, чем о бандитах, ворвавшихся к ней. Но Очеретин быстро вернул ее к действительности.

– Значит, Женя тебе не нужен, а Фанилин нужен, – сказал он, – и тебе нравится сверху. Будет тебе сейчас сверху.

Не успела Мара опомниться, как рыжеусый дернул ее за плечо, кто-то толкнул ее сзади, появившийся в комнате телохранитель схватил ее за руки, а рыжеусый одним ловким движением сдернул с нее халат.

– Нет! – закричала она, холодея от ужаса.

– Сейчас мы тебя поучим, – Очеретин подошел к ней.

Она больше не думала ни о предавшем ее Фанилине, ни о деньгах Чиряева. Она даже кричать не могла – страх буквально парализовал ее. Эти трое пришли ее не просто убить, а еще и помучить перед смертью.

 

Москва. 11 мая

Анатолию Шпицыну не нравилась его фамилия. Отец носил другую, Спицын. Однако Спицын-старший даже не подозревал, что его сын станет Шпицыным. Почему это случилось, никто не знал. Никто, кроме самого Анатолия. Ему было девять, а старшей сестре десять, когда отец бросил их и женился на другой женщине. Мать, глубоко оскорбленная, запретила детям встречаться с отцом, что, впрочем, было ему на руку. По уши влюбленный в новую спутницу жизни, он не очень-то интересовался своими отпрысками.

Отец исправно платил алименты, но не делал никаких попыток встретиться с детьми. Вскоре вторая жена родила ему дочь. Он хотел мальчика, но жена тяжело заболела, и врачи сообщили ему, что детей у нее больше не будет. Другой, возможно, успокоился бы и не переживал. Ведь у Спицына было трое детей от двух браков. Но он хотел еще одного мальчика. К тому времени Толику Спицыну уже шел шестнадцатый год, и отец вспомнил о своем единственном сыне.

Они жили в небольшом городке, и все знали, что у Спицына-старшего больше не будет детей. Толик из желания досадить отцу взял себе фамилию Шпицын, изменив первую букву при молчаливом согласии матери. Таким образом, род Спицына как бы прекратил свое существование. Шпицын – фамилия некрасивая и нерусская. Из-за нее над Толиком смеялись сначала в школе, потом в армии. В армии ему повезло – он попал на кухню и благополучно отслужил положенные два года. А возвратившись домой, отправился в Екатеринбург, тогда еще Свердловск, и как демобилизованный, имея преимущество перед другими абитуриентами, поступил в институт на юридический, мечтая стать прокурором.

Но все сложилось иначе. Во время распределения он получил направление в адвокатуру. К этому времени в городе уже хозяйничало несколько криминальных группировок, в том числе и группировка Матвея Очеретина. Молодой адвокат при ведении дел иногда решался на рискованные шаги. Трижды договаривался с судьями и передавал им деньги, чтобы те смягчили его клиентам приговор. В четвертый раз он едва не попался – судья, бывший фронтовик, оказался принципиальным и честным. О художествах Шпицына стало известно и очень скоро его исключили из коллегии адвокатов. Тогда Шпицын ближе сошелся с Очеретиным и через него вышел на Чиряева.

Евгений Чиряев сразу оценил по достоинству молодого адвоката. Деловой, хваткий, знающий законы, наглый. Впрочем, законы для Шпицына не существовали – только собственная выгода. Он все чаше и чаще принимал участие в рискованных операциях банды Чиряева. Но после убийства известного свердловского авторитета понял, что оставаться в Сведловске ему нельзя, поскольку сам был замешан в этом преступлении – в качестве юрисконсульта крупного предприятия пригласил авторитета в ресторан. В начале девяностого Шпицын переехал в Москву и с тех пор работал только на банду Чиряева.

Сначала ему приходилось снимать квартиру за городом. Между тем Чиряев сообразил, что, если объединить усилия его рэкетиров с деловой хваткой Шпицына, все пойдет отлично. Теперь Толик Шпицын получал проценты с каждой операции. И хотя проценты были невысоки, территория, подведомственная бандам Чиряева, оказалась достаточно большой, и вскоре Шпицын уже смог купить себе квартиру в центре города.

Самый большой прокол случился, когда Толик попытался достать среднеазиатских торговцев наркотиками. Он и его ребята вычислили небольшой магазин, являвшийся перевалочной базой наркоторговцев, и потребовали, чтобы хозяин платил дань Истребителю. Никому в голову не пришло, что за торговцами стоит сам Георгий. Операция кончилась катастрофой. Четверо боевиков были убиты, а сам Шпицын несколько месяцев скрывался у своих знакомых.

Но постепенно жизнь вошла в прежнюю колею. Толик даже умудрился жениться на скромной девушке, приехавшей из провинции. В девяносто пятом родился мальчик. Однако провал с наркоторговцами нет-нет да и всплывал в памяти, нервируя Шпицына.

Сегодня ему позвонил адвокат Чиряева из Берлина. В Москве время близилось к полудню, а в Берлине была половина десятого. Тумасов сказал, что необходимо найти Егора Фанилина и сообщить Очеретину об измене Мары. Но Очеретин, оказывается, все знал еще накануне. Кто-то подбросил ему фотографии. Очеретин потратил всю ночь, чтобы найти Фанилина. Десятки его боевиков рыскали по городу, но безрезультатно. А пойти на квартиру к Маре без разрешения Чиряева Очеретин не решался. Домой Фанилин не вернулся, боевики напрасно прождали всю ночь.

В полдень Очеретину позвонил Шпицын, сообщивший о разговоре с Тумасовым. Это был сигнал к действию. Для Чиряева Мары больше не существовало. Очеретин, взяв двух телохранителей, отправился к ней домой. В это время уже пролежавший несколько часов в канализационном люке Егор даже представить себе не мог, как ему «повезло». Если бы его не застрелили, пытки, ожидавшие его, оказались бы пострашнее средневековых.

Шпицын теперь возглавлял охранное частное агентство «Чагчаран», сменив на этом месте убитого месяц назад Артемьева. Сотрудники агентства подозревали, что Шпицын и стоявшие за ним люди знали о гибели Артемьева несколько больше, чем следователи, но предпочитали об этом молчать, опасаясь за собственную жизнь. Тем более что в агентстве Артемьева не любили.

Шпицын сидел у себя в кабинете, когда зазвонил телефон. Он схватил трубку, надеясь услышать, что Фанилина наконец нашли. Но звонок оказался неожиданным.

– Здравствуй, Толик, как дела?

– Добрый день, – растерянно ответил Шпицын.

– Узнал меня?

– Конечно, узнал, – пробормотал Шпицын, – я вас сразу узнал.

У братвы было принято обращаться друг к другу на «ты». Но звонил сам Алик Галкин, Шахматист, друг одного из крупнейших подмосковных авторитетов Евгения Чиряева, и Толик не отважился на подобную фамильярность.

– У Жени неприятности, – сказал Шахматист, – ты можешь ко мне приехать прямо сейчас?

Это была не просьба – приказ. А приказы нарушать не положено.

– Конечно, могу, – выдохнул он, – у Евгения Алексеевича неприятности, мы и принимаем меры. Я только Матвея предупрежу и сразу приеду. Евгений Алексеевич дал нам поручение.

– Дурак, – с презрением бросил Шахматист, – сказано приезжай, значит, приезжай. Звонить еще вздумал кому-то.

– У нас поручение...

– Я говорю тебе, не нужно звонить. Нет больше твоего Матвея.

– Как это нет? – шепотом спросил Толик. – Полтора часа назад мы с ним разговаривали.

– Он умер, – сообщил Шахматист, – приезжай скорее. Дело важное есть. Знаешь, где я обычно обедаю? Там и встретимся.

– Да, да, конечно. – Толик осторожно положил трубку, подумал с минуту и быстро позвонил по мобильному Очеретину. Телефон работал. Это немного приободрило Толика. Но никто почему-то не брал трубки. Наконец раздался незнакомый мужской голос:

– Слушаю вас. – Шпицын замер. Говорить было опасно. Но, с другой стороны, все надо проверить.

– Алло, – срывающимся от волнения голосом сказал Шпицын, – алло, кто говорит?

– Кто вам нужен? – И тут Шпицын понял, что это водитель, тот самый, которого Чиряев приставил к своей женщине.

– Костя, ты? – спросил Шпицын.

– Да, я, – ответил водитель.

– Уже понял, что ты, – раздраженно заметил Шпицын. – Что случилось? Где Матвей?

– Убили Матвея, – сообщил водитель, – он тут передо мной сидит. Убили его.

– Как это убили? Как это сидит? – запсиховал Шпицын. – А ты где был?

– Внизу, в машине ждал.

– Ты кому-нибудь звонил? – быстро спросил Шпицын.

– Никому, – ответил водитель, – я только вошел, когда телефон зазвонил. Открыл своими ключами дверь и вошел. Телефон на полу лежал, – он говорил сдавленным шепотом, словно опасаясь, что могут услышать.

Откуда Шахматист знает, что убили Матвея, если водитель никому не звонил, закралось подозрение.

– Ты видел, кто его убил?

– Не видел. Я внизу был, Матвей не велел подниматься.

– Как это не видел? – заорал Шпицын. – Ничего не видел, ничего не знаешь, никому не звонил. Маме своей лапшу на уши вешай, сука. Я тебя спрашиваю, кто убил?

– Не знаю. Я не видел, чтобы кто-нибудь входил в дом. Только два мужика приезжали, ящик тащили. Больше никого не было.

– Я тебе покажу ящик. Это ты звонил Шахматисту?

– Какому Шахматисту? – удивился водитель. – Никому я не звонил...

Шпицын бросил трубку, поднялся, подошел к сейфу, взял пистолет. Подумав, вышел в приемную и сказал секретарше, которая вскочила при его появлении, сразу определив, что он не в духе:

– Собери всех наших людей. Тех, у кого есть право на ношение оружия. Пусть приедут сюда. Мне нужны три машины с ребятами.

Он забыл спросить водителя про Фанилина и Мару. Впрочем, черт с ними, с этим можно потом разобраться. Сейчас нужно сообразить, зачем позвонил Шахматист. Ведь они с Чиряевым друзья. Неужели это его люди убрали Матвея? Но с какой целью? И как они могли узнать, что Матвей у Мары? Водитель клянется, что никому не звонил. Выходит, Шахматисту это стало известно раньше, чем водителю. Вообще он первый узнал. А узнать первым мог только убийца. Или тот, кто послал убийцу. Голова пошла кругом. Не поехать к Шахматисту нельзя, поехать и подставить себя под пули – глупо. Если Матвея застрелили по приказу Галкина, то следующий – он, Толик Шпицын. Но зачем Шахматисту убивать людей своего друга и союзника? Шпицын вытер пот с лица и закусил губу. Нужно было принимать решение.

 

Москва. 11 мая

Дронго приехал в прокуратуру, когда у Романенко шло совещание. Проводил его заместитель прокурора республики, и Всеволод Борисович при всем желании не мог выйти, пока оно не закончится. Пришлось Дронго дожидаться в коридоре. Он позвонил своему водителю и напомнил, что в три часа надо заехать за женщинами, которые сейчас находятся у него в доме. Только в полдень Романенко освободился, прошел вместе с Дронго к себе в кабинет и запер дверь на ключ, чтобы им не мешали. Затем сел напротив Дронго, извинился за то, что заставил его ждать, и перешел к делу.

– Всех интересует расследование по фактам хищений и лжебанкротств в Минтопэнерго. Не исключено, что Ахметов был связан с руководством самой крупной энергетической компании в стране, «Роснефтегазом». Будем ждать решения немецкого суда, который состоится завтра. Сегодня в Берлин вылетел майор Рогов для дачи показаний против Чиряева. Если все пройдет удачно, нам выдадут Истребителя, и уже через несколько дней мы сможем приступить к допросам. Немцы в таких случаях достаточно оперативны.

– Думаете, он расскажет вам все подробности?

– Не знаю. Но защищать Ахметова не будет. Воровская честь не позволяет сдавать только своих товарищей, точнее, подельников. А против чиновника Чиряев вполне может свидетельствовать, если даже помогал ему. Это не нарушает воровского кодекса чести.

– В принципе вор в законе никогда не станет сотрудничать с правоохранительными органами, – напомнил Дронго. – Представьте, что он откажется. Вообще не пожелает с вами разговаривать. Все усилия пойдут прахом.

– В любом случае он нам нужен, – признался Романенко, – чтобы деморализовать Ахметова. Ему вовсе не обязательно знать, какие именно показания дает Чиряев. Главное, Чиряев может дать показания, и этого Ахметов боится больше всего.

– Не совсем так, – заметил Дронго. – У Ахметова отличный адвокат, и он не допустит, чтобы его подзащитный сдался без боя. Давайте сделаем по-другому. Уберите из запроса в немецкий суд показания боевиков Чиряева, свидетельствующих против него. А Рогов пусть не особенно настаивает на причастности Истребителя к российской мафии. И если немецкий суд откажет нам в выдаче Евгения Чиряева, это будет оптимальный вариант.

– Знаете, Дронго, всему есть предел, – сказал Романенко, – я ценю вашу помощь следствию, но согласитесь, сейчас не до шуток. Чиряев один из тех, кто оказывал даявление на Труфилова. Только поэтому Труфилова и убрали. Боялись, что Чиряев появится в Москве и сообщит, кто подбил уголовников принять участие в тюменском аукционе. Мы должны раскрыть это дело. Обязаны вытребовать Чиряева.

– Тогда вы должны решить, чего именно хотите, – заметил Дронго, – заполучить бандита или раскрыть уголовное дело, выявив тех, кто прикрывал Ахметова и всю его цепочку.

– Что вы имеете в виду?

– Чиряев всего лишь уголовный авторитет. Пешка в этой игре, стремившаяся пройти в ферзи. И все его уголовники тоже пешки. Он даже не подозревает, кто стоит за этими преступлениями. Кто настоящий Хозяин. Это не тот, кто послал убийцу к Попову и приказал ликвидировать Труфилова. И даже не тот, кто устроил западню Гале Сиренко. Все эти люди направляли действия Ахметова, и нетрудно догадаться, кто они. Теперь необходимо выявить связи Ахметова по всем пунктам предъявленных ему обвинений. Или вы хотите ограничиться одним Ахметовым?

– Чувствую, вы опять загоняете меня в ловушку, – сказал Всеволод Борисович, – иногда мне кажется, что все ваши затеи гениальны, иногда – что они слишком авантюрны, иногда, что вы вообще инопланетянин. Обычному человеку за ходом ваших мыслей просто не угнаться. А я обычный следователь. Объясните мне суть вашей идеи.

– Пожалуйста. Без показаний Труфилова ваши обвинения покажутся немецкому суду не слишком убедительными. Пятьдесят на пятьдесят, но, если вы к тому же уберете из материала дела показания боевиков Чиряева, а Рогов не проявит должной настойчивости, Чиряева выдадут Москве. И это нам на руку. Что в данном случае сделает Чиряев? В Москву он не вернется, зная, что на него тут же наденут наручники. Но деньги он получает не из немецких, а из российских казино. А здесь у него дела хуже некуда. Он задолжал большую сумму конкурентам. И если немецкий суд его оправдает, он останется в Берлине или уедет в Вену.

– Такое впечатление, что вы за него рады, – сказал Романенко. – А нам-то что это дает?

– Сейчас объясню. Ваши люди по различным каналам распространяют слухи о том, что Чиряев согласился на сделку, сидя в немецкой тюрьме. Дал показания против Ахметова, за что получил своеобразное отпущение грехов. Нужно, чтобы в городе знали о некой договоренности между вами и Чиряевым. Он дает вам нужные показания, а вы закрываете глаза на его невозвращение.

– Предположим, мы провернем это через агентуру МВД. Но с какой целью?

– Об этой сделке узнают конкуренты Чиряева, люди нервные и, мягко выражаясь, бесцеремонные. Вы только представьте, что они сделают с Чиряевым и его подручными! На Чиряеве висит огромный долг, и, если он откажется платить, его быстро припрут к стенке. Ведь все доходы Чиряева идут из России, а без денег он ничто. Сразу возьмутся за его магазины и казино, его людей начнут повсюду теснить, а то и физически устранять. Но трех миллионов у него все равно нет. Однако есть люди, которым он в свое время оказал достаточно много услуг. Те самые люди, по приказу которых он заставил руководство компании «ЛИК» пойти на лжебанкротство и продать свои акции «РОСНЕФТЕГАЗу».

– Этих людей еще нужно найти, – сказал Романенко, – и доказать, что они побуждали его к таким действиям.

– Деньги, – напомнил Дронго, – его казино задолжало больше трех миллионов долларов. И весь город знает, кому именно они задолжали. Ведь строили казино на чужие деньги. Одних только налогов набежало около миллиона долларов. Но чтобы этот миллион заплатить, они должны получить на свой счет всю сумму. Остается выяснить, кто согласится внести эти деньги за Чиряева в обмен на его молчание, причем в ближайшие несколько дней. Проверить будет достаточно просто. Чтобы казино могло платить налоги, деньги должны быть на его счету. Если Чиряев вернется в Москву в наручниках, денег никто не заплатит. И другие бандиты не будут давить, Истребитель в тюрьме.

Но если он останется на свободе, а в Москве заговорят о его возможной сделке с прокуратурой, остальные авторитеты на уши встанут. До пятнадцатого мая казино обязано уплатить около миллиона долларов. Осталось несколько дней. Только находясь на свободе, Чиряев сможет убедить друзей оплатить его долги. Иначе крах неминуем.

– Интересная мысль, – заметил Романенко, – мы оставляем Чиряева на свободе и распускаем слухи о его сотрудничестве с нами. Что это нам даст?

– Многие не поверят, но некоторые начнут колебаться. Мы обязаны использовать фактор страха. Те, кто нанял Чиряева, боятся, что он заговорит. И они сделают все, чтобы он молчал, даже сидя в тюрьме. Но, выйдя на свободу, он вполне может дать показания, которые сделают невозможным его возвращение в Москву. И тут даже самые выдержанные бандиты, если такие бывают, возмутятся. И тогда вопрос будет поставлен ребром. Деньги до пятнадцатого должны быть переведены на счет казино. Вспомните, когда конкуренты устроили на Чиряева охоту? Когда выяснилось, что его казино задолжало более миллиона долларов. На поиски Труфилова, как важного свидетеля, снарядили большую группу бандитов, чтобы заставить Чиряева раскошелиться. Но тогда мы им помешали.

– Пятнадцатого, – произнес Романенко, – осталось четыре дня. И теперь они нам могут помешать.

– Конечно, могут. Но казино Чиряева – самое крупное в городе. И на нем завязаны интересы не только Чиряева, но и его компаньонов. Поэтому все будут заинтересованы в полюбовном решении этого вопроса. Казино должно работать, деньги должны быть выплачены. Но у самого Чиряева денег сейчас нет. Если даже он перевел свои деньги в зарубежные банки, все равно будет поздно. К тому же ему придется внести залог за свое освобождение, просто так немцы его не выпустят. А таких средств нет даже у мафии.

– Вы предлагаете мне, следователю по особо важным делам прокуратуры республики, начать эту рискованную игру против мафии и с опорой на мафию, – сказал Романенко. – С вашей стороны это плохая услуга.

– Кажется, Сесброн сказал, что мафия поражена страхом, – заметил Дронго. – Нужно задействовать фактор страха. Они должны бояться разоблачений, бояться закрытия казино. Чиряев должен бояться несправедливых обвинений в сотрудничестве с вами и возможной мести со стороны своих конкурентов. А те, кто стоял за спиной Ахметова и Чиряева, должны бояться разоблачений, которые не исключены при договоренности с бандитом Чиряевым. Всеобщий страх негодяев, которые всегда опасаются разоблачений. Я предлагаю задействовать этот фактор страха на полную катушку. Дело даже не в уголовнике Чиряеве, а в тех чиновниках, которые используют уголовные элементы для достижения своих целей.

– План сложный, – задумчиво произнес Всеволод Борисович, – и очень рискованный. Чиряева могут убрать, если пройдет слух о его сделке с прокуратурой, и тогда ваш план рухнет.

– Могут. Но не уберут, пока он не уплатит долги. Это невыгодно. А те, кто его нанял, не станут этого делать, пока не выяснят, какие именно показания он дал против Ахметова, если вообще их давал и входил с вами в сговор. Вот, собственно, и все.

– Очень сложно, – пробормотал Романенко, – давайте договоримся с вами таким образом. Я не буду ничего говорить Рогову. Если завтра удастся получить согласие немецкого суда на депортацию Чиряева, значит, будем проводить мой план. Если суд нам откажет, считайте, что я согласен с вашим планом. Договорились?

– Хорошо, – Дронго поднялся. – Во второй половине дня не ищите меня, я буду в больнице у Вейдеманиса. Есть новая информация о неизвестном убийце?

– Ищем, – пожал плечами Романенко, – сейчас в стране столько оставшихся без работы сотрудников МВД, КГБ, просто военных, из них можно организовать многомиллионную армию киллеров.

– Нас интересует только убийца Труфилова и Попова, – напомнил Дронго, – поищите в бывшем окружении Чиряева или Артемьева. И установите наблюдение за казино «Мажестик», из-за которого долг Чиряева вырос до трех миллионов. Необходимо строго контролировать их счета.

– Сделаем, – кивнул Романенко, – у меня к вам только один вопрос. Если я буду уволен с работы, возьмете меня к себе в помощники?

– Договорились, – улыбнулся Дронго, – но лишь после того, как будет завершен судебный процесс над Ахметовым и его покровителями.

 

Москва. 11 мая

Мара поняла, что эти люди явились к ней с определенной целью. Вовсе не затем, чтобы найти Фанилина. Когда рыжеусый сорвал с нее халат, она закричала. Очеретин поморщился. Он терпеть не мог женских криков. Даже в постели зажимал партнерше рот, чтобы она не стонала от удовольствия, полагая, что в этом больше наигранности, чем настоящей страсти. Хотя многих мужчин это возбуждало. Давно, еще будучи старшеклассником, Очеретин с товарищами ходил в женское общежитие, к приехавшим в Свердловск лимитчицам. Молодые женщины охотно проводили время с парнями, и единственным условием обеих сторон было полнейшее соблюдение тишины, чтобы не мешать остальным. Возможно, эта привычка к тишине во время любовных утех сохранилась у Матвея на всю жизнь.

– Молчи, – приказал он Маре, поморщившись, – сама нарвалась. Нечего было изменять.

Рыжеусый подхватил женщину за ноги, и они вдвоем с телохранителем отнесли ее в спальню. У нее не было сил сопротивляться. Матвей включил телевизор на полную громкость и остался в гостиной, не обращая внимания на доносившиеся из спальни жалобные стоны молодой женщины.

Любое насилие отвратительно. Насилие разумных существ отвратительно вдвойне. Особенно когда насильник, кроме удовлетворения похоти, насмехается еще над страданиями своей жертвы. В любом половом акте так или иначе присутствуют садомазохистские комплексы, у мужчин садизм, у женщин мазохизм. Но это допустимо лишь в тех случаях, когда оба партнера получают от этого удовольствие.

При изнасиловании проявляются не только животные инстинкты, но и порочность мужчины, его извращенность. Принято считать, что насильником движет животный инстинкт, в то время как у животных отсутствует элемент насилия, самец и самка совокупляются ради удовлетворения желания и для продолжения рода. Насилие над женщиной – акт варварства, не имеющий ничего общего с инстинктом. Отношения мужского и женского начал озарены божественным огнем. Насилие противоестественно и бесчеловечно.

Изначально самка выбирает самого достойного самца для продолжения рода, для удовлетворения своих биологических потребностей. Самцу часто приходится доказывать свое право на продолжение рода в схватке с другими самцами. Но если побежденный самец, вопреки законам природы, покрывает самку, это ведет к деградации.

Насилие мужчины над женщиной – это победа трусости над разумом, похоти – над нравственностью, зла – над естеством.

Мару насиловали вдвоем. Телохранитель и рыжеусый. Она еще соображала, когда с нее сдирали трусы и укладывали ее в постель. Но дальше начался ад, и она отключилась.

Минут через двадцать в дверь позвонили. Удивленный Очеретин поднялся и пошел к входной двери посмотреть на непрошеных гостей. Он был уверен, что это водитель, очевидно желавший сообщить какую-то новость. Но он ошибся. На пороге стояли два парня в униформе представителей фирмы, поставлявшей питьевую воду в бутылях. Сразу успокоившись, Матвей открыл дверь и грубо спросил:

– Что нужно?

– Воду привезли, хозяин.

– Оставьте у дверей, – бросил он. И хотел закрыть дверь.

– А кто платить будет?

Очеретин чертыхнулся, полез в карман.

– Сколько я должен?

– Много, – сказал первый, – очень много.

И внезапно выхватил пистолет с надетым глушителем. Такой же появился в руке у второго. Очеретин не успел закрыть дверь. Несколько щелчков, и он буквально впечатался в противоположную стену. К нему подошел убийца, вставил пистолет в рот и выстрелил.

– Он заплатил, – сказал убийца, обращаясь к напарнику.

Стараясь не шуметь, они направились в спальню. Рыжеусый, почуяв неладное, сделал знак телохранителю, все еще терзавшему несчастную женщину, и прислушался. Ему почудился какой-то шорох, и он посмотрел на пистолет, лежавший на тумбочке, но взять его не успел. Убийцы уже были в спальне. Выстрелами рыжеволосого отбросило к кровати. Всадив несколько пуль ему в череп, убийцы добили его. Телохранитель оглянулся и, дрожа от страха, слез с женщины.

– Продолжай, – сказал первый, – нам даже интересно. И женщина красивая.

– Не нужно, – заплакал негодяй, – не нужно меня убивать.

– А он парень хоть куда, – сказал второй. – Он будет плохо смотреться в земле.

– И в морге тоже, – безжалостно добавил первый. – Ему повезло. Хоть перед смертью переспал с красивой женщиной.

– Не надо, – упал на колени насильник, – я никому ничего не скажу. Не убивайте меня!

– Странный какой, – заметил первый убийца, – переспал с такой женщиной и еще недоволен. Очень странный.

Он приставил пистолет к виску телохранителя, все еще стоявшего на коленях. Тот плакал, как ребенок, забыв, как только что демонстрировал свою мужскую силу. Ведь по сути своей он был ничтожным и жалким. Убийцы переглянулись, и первый нажал на спуск. Выстрелом пробило череп, и мозги брызнули во все стороны, но женщина даже не вздрогнула. Телохранитель дернулся несколько раз и затих. Добивать его не имело смысла. Он был мертв.

– Что с ней делать будем? – спросил второй. – Уберем?

– Насчет нее приказа не было, – заметил первый, – пусть живет. После того, что с ней сделали, сама будет призывать смерть.

– Тогда давай и ее, – предложил второй, – может, она нас слышит?

Первый ткнул Мару пистолетом в грудь. Но она даже не шевельнулась.

– Не слышит, – уверенно сказал убийца, – в отключке. Мы, можно сказать, спасли ее.

Он повернулся и следом за своим напарником вышел из квартиры. Прямо с лестничной площадки позвонил Павлику.

– Все в порядке, – сообщил он.

– Быка завалили?

– Сдали на мясокомбинат, – подтвердил убийца.

Павлик засмеялся, положил трубку и набрал нужный номер.

Когда через полчаса водитель поднялся в квартиру, там стояла тишина. Мару он не любил за вздорный нрав и теперь даже радовался ее несчастью. Неожиданно зазвонил мобильный. Видимо, никто не снял трубки, потому что телефон продолжал звонить. Водитель удивился, достал ключи, открыл дверь и вошел. Его едва не стошнило, когда он увидел мертвого Матвея Очеретина.

Тот сидел на полу, рядом валялся мобильный телефон.

 

Москва. 11 мая

Шпицын все-таки поехал к Шахматисту. Правда, взял с собой три автомобиля с охранниками, как на боевую операцию, а не на встречу с другом своего патрона. Галкин обычно обедал в ресторане «Националь», назначал там встречи нужным людям, чтобы продолжить разговор уже в своей машине.

Подъехав к ресторану, Шпицын приказал боевикам окружить здание и по его сигналу открыть огонь. Опасаясь засады, он вошел в зал в сопровождении трех вооруженных боевиков. В самой глубине сидел Шахматист. Неподалеку его телохранитель, смотревший в окно. Шпицын никогда не мог понять, почему такие известные авторитеты часто имеют всего одного телохранителя или вообще обходятся без охраны. А дело было в том, что на авторитета никто не мог напасть без согласия других авторитетов.

Шпицын подошел к Шахматисту, его телохранители уселись в углу.

– Здравствуйте, – поздоровался Шпицын, но не садился, ждал разрешения.

– Здравствуй, – сказал Галкин, – садись.

Шпицын сел на краешек стула, все еще ожидая подвоха. Шахматист, очевидно, это почувствовал.

– Чего боишься? – спросил, глотнув кофе. – Думаешь, на тебя нападут? Вон какую охрану привез.

– Ничего не боюсь, – вздохнул Шпицын, – вы позвонили, я и приехал.

– Правильно сделал. – Галкин допил свой кофе и как бы между прочим спросил:

– Из Берлина не звонили?

– Нет, – соврал Шпицын, – там все в порядке.

Про Мару и Фанилина ничего не сказал. Хотел выяснить, как Шахматист мог так быстро узнать о смерти Матвея.

– Зачем столько ребят привез? – снова спросил Галкин. – Не доверяешь мне?

– На всякий случай, – уклончиво ответил Шпицын.

Галкин поднялся, кивнул своему телохранителю и пошел к выходу. Телохранитель бросил на стол пятидесятидолларовую бумажку и поспешил за шефом. Боевики Шпицына пропустили их и тоже направились к выходу. На улице Галкин показал на свой «мерс».

– Садись. Покатаемся.

Шпицын кивнул и сел в автомобиль, рядом с Шахматистом. Его машины тронулись следом. Тот оглянулся, заметил их.

– Значит, не доверяешь мне, – Шахматист усмехнулся, – ладно, дело твое. Если нравится, устраивай этот парад хоть каждый день. Только не спасут они тебя. Охрана для виду. Защитить может собственный авторитет и сила. Или смерть Матвея тебя так напугала?

– Не напугала, – глухо ответил Шпицын, – его убили прямо у дверей.

– Откуда ты знаешь? – удивился Галкин. – Этого даже я не знаю.

– Водитель поднялся наверх, открыл своими ключами дверь и увидел убитого Очеретина. После этого позвонил мне. – Тут Шпицын чуток погрешил против истины, не сказал, что это он сам позвонил.

– Хороший у тебя водитель. А вот мне новость сообщили совсем другие люди. У Павлика-Чертежника есть мой человек, он и сказал мне об убийстве Очеретина и двух его боевиков. Тогда решил позвонить тебе. Но ты молодец, все уже знал.

– Зачем они его убили?

– Предупреждение, – вздохнул Галкин, – последнее предупреждение твоему шефу. Он должен заплатить деньги. Много денег, Толик. А их у него сейчас нет. До пятнадцатого нужно перевести крупную сумму на счет казино «Мажестик». Иначе его могут закрыть. Но сделать это никто не позволит. На казино завязаны интересы очень известных людей. К тому же очень опасных.

– Чиряев в тюрьме, – напомнил Шпицын, – они должны это понимать.

– Они понимают. Но если завтра Чиряева выдадут Москве, деньги, считай, пропали. А их это ну никак не устраивает. Им хочется получить деньги обратно.

– Я передам ему, – пожал плечами Шпицын, – но что можно сделать, сидя в тюрьме?

– Драться, – сурово произнес Шахматист. – Вас вообще за людей не считают. А ты сидишь здесь, скулишь – что можно сделать? Драться. Показать, что вы еще в силе. Показать, кто такой Евгений Чиряев. У тебя сто пятьдесят боевиков. Да, да, сто пятьдесят, – повторил Шахматист, заметив, что Шпицын собирается возразить. – И «крыша» у вас надежная. Сколько «мусоров» работало на Чиряева, не сосчитать. Нанеси ответный удар, покажи, на что ты способен.

– Он приказал нам найти его женщину и Фанилина, – сказал, наконец, Шпицын, – Матвей к ней поехал, и его там убили.

– Это была засада, – уверенно заявил Галкин, – и если будешь сидеть сложа руки, они и с тобой покончат. Ты последний из людей Чиряева. Уберут тебя, потом доберутся до него. Им не деньги нужны, им нужно показать, кто хозяин в городе. Разделаются с вами, возьмутся за нас.

– Мы не справимся, – неуверенно произнес Шпицын, – мы не справимся.

– Если будешь бояться, не справишься, – согласился Галкин, – а не будешь бояться, мы их быстро поставим на место. Сейчас самый подходящий момент.

– Евгений Алексеевич против войны, – твердо заявил Шпицын.

– Он сейчас в тюрьме, – напомнил Шахматист, – сегодня убили вашего авторитета, Очеретина. И вы все это проглотите? Позволите черножопым командовать в городе? Наезжать на вас? Забыл, как четверых ваших положили несколько лет назад?

– Сам не знаю, что делать, – сказал Шпицын, мучительно размышляя.

– Ты теперь за главного, – сказал Шахматист, – найди Тумасова, пусть обрисует Чиряеву ситуацию. Если начнете, мы вас поддержим. Хватит этим кавказцам и среднеазиатам беспредельничать. Мы их раздавим. Я говорил с Вольфом. Он согласен. Они все равно вас не оставлят в покое.

Шпицын достал мобильный телефон, взглянул на часы. В Берлине сейчас половина одиннадцатого утра. Набрал номер отеля, где жил Тумасов, рядом с тюрьмой.

Тумасов сразу ответил.

– Здравствуйте, Аркадий Федорович, – Шпицын обрадовался, что застал адвоката.

– Вы нашли человека, о котором я говорил? – спросил адвокат.

– Его нигде нет, – Шпицын побледнел. Нужно будет объяснять, почему они до сих пор не выполнили поручения.

– И второго найди, – напомнил адвокат, – птичку, которая вам мешает.

– Найдем, – пообещал Шпицын, – вы увидите сегодня Евгения Алексеевича?

– Нет. Я уже был у него с утра. А в чем, собственно, дело?

Шпицын оглянулся на сидевшего рядом Галкина и выдавил:

– У нас несчастье. Матвея Очеретина убили.

– Что? Как это убили?

– Убили, – подтвердил Шпицын, – сегодня утром, и мы не знаем, что делать.

Шахматист выхватил у него аппарат и сказал адвокату:

– Галкин говорит. Передай Чиряеву, что мы готовы начать. Пусть даст согласие, и мы им покажем, кто в городе хозяин. Ты меня понял? Скажи, Матвей попал в засаду. Нам нужно только согласие Жени.

– Понял, – тихо произнес адвокат. – Это не телефонный разговор. Я все понял. Передам.

Он перевел дух, с ужасом думая о том, как среагирует на все это Чиряев, который ждет не дождется сообщений о Фанилине.

– Что с женщиной?

Галкин передал трубку Шпицыну, и тот быстро проговорил:

– Она умерла. Передайте, что она неожиданно умерла.

– Какой ужас! – прошептал адвокат. – Я все передам. Но он просил еще кое-кого найти.

Тумасов отключил связь. Шпицын взглянул на Галкина. Тот снисходительно заметил:

– Твои люди нужны не для охраны. Мы найдем им более достойное применение. И не нужно ничего бояться. Ты даже представить себе не можешь, какие у твоего шефа связи.

 

Москва. 11 мая

Днем он решил заехать к Зиновию Михайловичу. Обычная трехкомнатная квартира была превращена в настоящий компьютерный центр, где подключенные к сети Интернета компьютеры и ноутбуки позволяли получать информацию из разных точек земного шара.

Зиновий Михайлович занимался разработками в области компьютерной техники еще с середины семидесятых, когда его деятельность была засекречена, и считался высококлассным специалистом. По мнению западных специалистов, СССР отстал в области компьютерной техники на несколько поколений. В действительности же западные специалисты не так уж далеко ушли вперед в разработке подобных программ по сравнению с Советским Союзом. Однако в девяностых годах американцы намного перегнали Россию.

Именно тогда в Службе внешней разведки стали серьезно заниматься экономическим шпионажем, которому, впрочем, и раньше придавали большое значение. На протяжении полувека разведчики исправно поставляли всевозможные технические данные, начиная с атомной бомбы и кончая суперсовременными компьютерами. Зиновий Михайлович служил в отделе, перерабатывавшем поступающую информацию. Однако в середине девяностых нескольким специалистам было разрешено работать в одиночку. Согласно проекту «Водолаз», запущенному ЦРУ, несколько специалистов в области компьютерной техники начали работать в одиночку, устраивая настоящую охоту на возможных хакеров, стремившихся пробить шифры Министерства обороны или ЦРУ. Вскоре подобный же проект был разработал в Службе внешней разведки, и некоторые высококлассные специалисты получили в свое распоряжение не только современную технику, но и возможность проникновения практически во все открытые информационные центры.

О существовании Зиновия Михайловича знали только несколько человек, в том числе в Службе внешней разведки. Дронго, поработав с ним несколько лет назад, высоко оценил его способности. Вид Зиновий Михайлович имел весьма непрезентабельный: мятые шерстяные безрукавки, мятые же брюки. Постоянно съезжавшие на нос очки, торчавшие во все стороны волосы, сгорбленная спина – в общем, типичный представитель «гомо компьютерус».

Вместе с тем это был на редкость толковый специалист, один из самых талантливых компьютерщиков нового поколения, умевший входить в любые, даже закрытые системы.

– Опять не дали мне уснуть, – заявил Зиновий Михайлович, увидев Дронго.

– Я извинился, – начал оправдываться эксперт, – кто виноват, что у меня ночная работа. Просто удивительно, что вы такой ярко выраженный «жаворонок».

– Почему удивительно? – спросил Зиновий Михайлович.

– Все гениальные люди «совы», – пошутил Дронго, – а я считаю вас гением.

– Не подлизывайтесь, – рассмеялся Зиновий Михайлович. – Вы разобрались в переправленной мною информации?

– С божьей помощью разобрался, – кивнул Дронго, – признаюсь, с каждым днем это чудовище, называемое Интернет, страшит меня все больше и больше. Он, словно всеведущий ангел, знает ответ на любой вопрос. Если мы начнем учиться по Интернету и читать там все сообщения, то скоро каждый из нас окажется наедине со своим компьютером. И тогда виртуальный секс будет не такой уж далекой фантастикой.

– Выдумки это, – отмахнулся Зиновий Михайлович. – Интернет никогда не заменит личного общения.

– Вы неделями не выходите из квартиры, даже продукты вам привозит ваш сотрудник, а говорите, выдумки это, – сказал Дронго, опустившись на стул в единственной, свободной от компьютеров комнате.

– Убежден, компьютеры не могут заменить личное общение. И никогда не заменят человеческий разум. Только принятие нелогичных решений может привести к нужному результату. Но компьютер не умеет принимать нелогичных решений. Именно поэтому ваш разум я всегда ценил больше самого лучшего компьютера. Вы умеете принимать внешне нелогичные решения. Плюс ваша интуиция. Тем более что вы «сова».

– Не нужно возвращать мне комплименты, – засмеялся Дронго, – мы оба гении, на том и порешим. Хотя к этому слову я всегда относился скептически. Гений рождается раз в сто лет. Это Моцарт, Леонардо, Эйнштейн. Остальные просто ремесленники, мастерски пользующиеся своим талантом.

– Учту ваши высказывания насчет ремесленников, – улыбнулся Зиновий Михайлович. – Вам что-нибудь нужно?

– Как всегда. Вот список интересующих меня вопросов. Выясните – передайте мне на компьютер.

– Сделаю. Давайте ваш список. Знали бы вы, как противно копаться в этой грязи! Одно дело работать с интеллектуалами-хакерами, другое – проверять досье на уголовников. Откуда только такие экземпляры берутся? Такое ощущение, что их выращивают в специальном паразитарии.

– Тяжелое детство, плохая наследственность, несчастная судьба, – задумчиво проговорил Дронго, – причины могут быть любые. А в результате мы получаем животное, которое лишь условно можно назвать человеком.

– А вы не считаете, что таких нужно уничтожать еще в детстве?

– Не уверен, что это выход, – возразил Дронго, – кто знает, каким вырастет ребенок? Среди круглых сирот встречаются гении, которыми восхищается все человечество. А в самых благополучных семьях вырастают мерзавцы. Я уже не говорю о физических недостатках. Некоторые инвалиды, например, являют собой пример человечности, чего не скажешь о многих совершенно здоровых подонках.

– Тогда какой выход? Терпеть эту мразь?

– Не обязательно терпеть. Можно и нужно с ними бороться. Может быть, они тоже нужны. Как хищники, которые поедают слабых. Мне больно об этом говорить, потому что они приносят слишком много горя окружающим. Но должен быть естественный отбор. И у этих людей, возможно, свое предназначение. Может, на их примере бог учит людей добру. Без зла нет добра, так же, как без тьмы нет света. Добро и зло не философские абстракции, а вполне конкретные понятия.

– Вы оправдываете существование подобных мерзавцев? – удивился Зиновий Михайлович.

– Не оправдываю. Более того, я их терпеть не могу. Но они часть нашего общества. Человеческая жизнь непредсказуема. Мне приходится расследовать самые невероятные преступления, устраивать ловушки для хитроумных негодяев, маньяков, помогать честным законопослушным людям.

– И многим вы помогли? – поинтересовался Зиновий Михайлович.

– Думаю, многим, – осторожно ответил Дронго, – хотя я никогда не считал. Я добивался оправдания несправедливо осужденных, защищал слабых. Может, в этом и заключался смысл моей жизни? Как вы полагаете?

– Не знаю, – ответил Зиновий Михайлович, – но в любом случае вы поступаете правильно. И если помогли хоть одному человеку, значит, не зря пришли в этот мир.

– Иногда мне кажется, что я помогаю не тем, кому нужно, – признался Дронго, – бывает, что приходится выбирать между несколькими хищниками. Кто-то мне больше нравится, кто-то меньше, впрочем, все это ерунда. Вы правы. Если можно помочь хотя бы одному человеку, стоит заниматься этим грязным делом. Ну, я пошел, – он поднялся.

– Кофе хотите?

– Я не люблю кофе. А вы не умеете его готовить. Вечером позвоню.

– Надеюсь, не ночью, – проговорил Зиновий Михайлович.

– Не уверен, – сказал Дронго, – до свидания. Рад был с вами побеседовать.

В этот момент зазвонил его мобильный. Это был Романенко.

– Опять неприятности, – сообщил он, – убит Матвей Очеретин. На квартире подружки Чиряева. И еще двое боевиков. Непонятно, что там произошло. Женщину зверски изнасиловали, и сейчас она в больнице. Я еду на место происшествия. Поедете со мной?

– Конечно. Заезжать за мной не нужно, я сам приеду. Дайте только адрес.

Закончив разговор, Дронго убрал аппарат.

– Опять что-нибудь случилось? – спросил Зиновий Михайлович.

– Вам лучше не знать, – ответил Дронго, – знание умножает печаль. Так, кажется, у Экклезиаста?

– Жду вашего звонка, – сказал Зиновий Михайлович, и на этом они расстались.

 

Москва. 11 мая

Все произошло неожиданно, как это обычно бывает. В два часа дня пришла женщина, дверь открыла своим ключом и подняла крик на весь дом. Через несколько минут приехала милиция. Еще через несколько минут сообщение передали в МУР, затем в прокуратуру. В четвертом часу о случившемся узнал Романенко.

Сейчас в квартире работала группа экспертов, сотрудники прокуратуры и милиции. Романенко сидел на кухне, чтобы не мешать. Дежуривший на лестничной клетке старший лейтенант не хотел пускать Дронго в квартиру.

– Ваши документы!

– Я к Всеволоду Борисовичу, – сказал Дронго.

– Нет здесь такого, – бросил офицер, – проходите, не стойте. Не положено.

– Послушай, старший лейтенант, я очень устал, всю ночь не спал. Документов у меня нет, но меня позвал сюда Романенко. Если веришь, пропусти. Не веришь, пойди узнай. Романенко – старший следователь по особо важным делам. В общем, действуй. Не то я уйду, а ты получишь нагоняй за то, что не пустил меня.

Старший лейтенант слышал фамилию Романенко и, бросив взгляд на стоявшего перед ним человека, чуть посторонился.

– Проходите! – Дронго вошел в квартиру, посмотрел на убитого Очеретина и двинулся осторожно дальше, мимо экспертов. В спальне еще два трупа. Один голый, другой в майке и трусах. Оба, похоже, были застрелены в момент полового акта. Задержав взгляд на убитых, Дронго прошел на кухню, где, дымя сигаретой, сидел Романенко.

– Все видели? – спросил Всеволод Борисович, жадно затягиваясь.

– Что вы об этом думаете?

– Ничего хорошего. Матвей Очеретин был правой рукой Чиряева. Его не могли застрелить в обычной бытовой ссоре. Да и вид двух убитых мужчин указывает на некие конкретные обстоятельства. Их личности установлены?

– Телохранители Очеретина, – сообщил Романенко, – участковый вспомнил, что видел во дворе машину с водителем, который обслуживал женщину. Водителя мы сразу взяли. Убегать он не собирался. Сидел в квартире, дрожа от страха. Он до сих пор в шоке. Установить личности удалось. В карманах у убитых были паспорта. И водитель, и эти трое работали на Чиряева.

– Значит, двое пришли сюда вместе с Очеретиным, – подвел итог Дронго, – и находились в спальне, где их и застрелили. А что с женщиной?

– Ее насиловали. На постели есть следы спермы. Сейчас она в больнице.

– Это женщина Чиряева?

– По предварительным сведениям, да.

– И они ее насиловали? Уму непостижимо.

– Думаешь, инсценировка?

– Нет, я так не думаю. Один был в майке и трусах. Будь это инсценировка, раздели бы обоих. Но как они посмели явиться?

– Мы сами ничего не понимаем. Может быть, вы разберетесь в ситуации?

– По-моему, возможны два варианта. Либо Очеретин решил отомстить Чиряеву и окончательно порвать с ним. Либо по приказу Чиряева мстил за что-то его женщине. Поскольку он приехал с водителем, второй вариант более вероятен.

– Почему вы так думаете?

– Очеретин не стал бы так поступать, даже собираясь порвать с Чиряевым. Это не в правилах бандитов. Наверняка женщина чем-то сильно разозлила Чиряева, и Очеретин привез сюда двух жеребцов, чтобы устроить показательную казнь, а перед этим поиздеваться над ней.

– Согласен, – кивнул Романенко, – но кто тогда их убил? Водитель отпадает. Видели бы выражение его лица. Он до смерти напуган. Слово боится вымолвить. Только клянется, что ничего не видел. Но кое-что следователю милиции все-таки удалось из него выжать. Он рассказал, что привез Очеретина сюда и остался ждать внизу. А когда поднялся, Очеретин был уже мертв. Он ничего не стал трогать, только забрал мобильный телефон Очеретина и вышел из квартиры. На лестнице его стошнило. Сама женщина не могла их застрелить, а потом лечь в постель, сделав вид, что ее изнасиловали. Кто тогда это сделал?

– Тот, кто знал, что Очеретин появится здесь, – невозмутимо ответил Дронго, – думаю, Очеретин действовал по приказу Чиряева. И застрелил его тот, кому это было известно.

– Мы нашли у него в кармане фотографии женщины. Грязные фотографии, – сказал Романенко, – я не хотел вам говорить. Думал, обычные снимки. Они помечены вчерашним числом. На них хозяйка квартиры с каким-то мужчиной. В достаточно откровенных позах.

– Значит, фотографии им подбросили, – сразу сообразил Дронго, – тогда все становится на свои места. Очеретин получил фотографии и позвонил Чиряеву. Тот потребовал «крови». Очеретин пришел в эту квартиру и попал в засаду.

– Кто это мог сделать?

– Помните план, о котором я говорил вам сегодня? Чиряев должен к пятнадцатому числу раздобыть три миллиона долларов. Сумма слишком большая даже для такого бандита, как он. Конкуренты, возможно, решили сделать ему последнее предупреждение. Накануне завтрашнего процесса. Если Чиряева выдадут, он не сможет вернуть долг, и тогда они потребуют его голову. Они достанут его из-под земли, но найти его легче всего будет в тюрьме. Однако нам выгодно, чтобы его не нашли, чтобы кто-то перевел эти три миллиона долларов, заплатив таким образом за его молчание.

– Вы так убедительны, что я готов отказаться не только от Чиряева, но и от Ахметова, если это предусмотрено в вашем плане. Иногда мне кажется, что ваше место у нас.

– Мне так не кажется, – сказал Дронго, – просто я хочу помочь вам в расследовании. Иначе на Ахметове все ваше расследование и закончится.

– Как закончилось на Попове, – вспомнил Романенко, – так глупо все получилось. Мы опоздали. Как там Галина?

– Не очень хорошо. Вернее, совсем даже не хорошо. Но напрасно вы думаете, что на Попове все закончилось. Если я правильно все рассчитал, на свободе гуляет неизвестный мне, очень опасный убийца, выполняющий задания неизвестного мне Хозяина. Умного, циничного, беспринципного, способного мгновенно реагировать на ситуацию и аналитически мыслить. Моя задача обнаружить его. Скорее всего он является неким связующим звеном между бандитами и чиновниками. Между уголовниками Чиряева и расхитителями, которых возглавлял Ахметов.

– И как вы собираетесь его обнаружить?

– Обнаружу, – уверенно заявил Дронго, – обязательно найду. Мне нужно ваше разрешение на допрос Хатылева. На личную беседу, скажем так. И на допрос водителя.

– Только в моем кабинете, – предупредил Романенко.

– Разумеется. И еще я должен поговорить с этой женщиной. Прямо в больнице.

– Это исключено, – сказал Всеволод Борисович.

– Почему?

– Вы представляете, в каком она сейчас состоянии? Недели две к ней близко никого не подпустят.

– У меня нет двух недель, – возразил Дронго, – завтра все может решиться. А пятнадцатого начнется война. Если Чиряев не заплатит, конкуренты начнут истреблять его людей. У нас мало времени, Всеволод Борисович.

– Она почти без сознания. У вас есть чувство жалости? – взволнованно спросил Романенко.

– У меня есть чувство долга, – ответил Дронго. – Если я не поговорю с ней сегодня, завтра может быть поздно. И для нее тоже. Ведь она чудом осталась жива. Насколько я понимаю, Чиряев вынес ей смертный приговор. И если мне не удастся поговорить с ней, ее найдут и убьют.

– Поехали в больницу! – Романенко поднялся. – С вами невозможно работать. Вы требуете, чтобы я обеспечивал охрану каждому свидетелю, каждой потенциальной жертве. Но у меня нет ни полномочий, ни людей. Хватит и того, что я охраняю вас и больного Вейдеманиса.

– Уже четыре, – Дронго взглянул на часы, – я послал машину за семьей Вейдеманиса. Они собирались к нему в Онкологический центр. С ними поедет Галина.

– Интересно, зачем вам платить водителю, если вы практически не пользуетесь своей машиной? Кстати, какая у вас марка?

– «Вольво». Она мне нужна для работы.

– Может быть, послать с ними еще кого-нибудь?

– Не нужно. У палаты дежурит сотрудник милиции, а остановить Галину сейчас невозможно. Она только и ждет, на ком бы сорвать свою злость и обиду. Ее сейчас лучше не трогать.

– Ладно, – согласился Романенко, – поехали в больницу к подруге Чиряева. Или хотите еще что-нибудь осмотреть в квартире?

– Нет, – бросил Дронго, – досыта насмотрелся на убитых мерзавцев. На обратном пути из больницы хочу заехать в Онкологический центр, узнать, как закончилась операция Эдгара Вейдеманиса.

 

Берлин. 11 мая

Тумасов боялся идти к Чиряеву. Он знал взрывной характер своего подзащитного и с ужасом ожидал реакции на известие о смерти Матвея Очеретина. Эта новость могла спровоцировать Чиряева на грандиозный скандал. После чего его освобождение становилось достаточно проблематичным. Но скрыть такую новость он не мог. Понимал, что в этом случае не доедет до Москвы. Его убьют прямо в Берлине.

И скрепя сердце он отправился в тюрьму. Главное, чтобы Чиряев не сорвался. Если о скандале станет известно судьям, они наверняка заподозрят Чиряева в связях с российской мафией и могут выдать его Москве.

Встретившись с адвокатом в комнате для свиданий, Чиряев сразу почуял неладное. Криминальные авторитеты, которые большую часть жизни проводят в зоне, часто бывают хорошими физиономистами, а то и психологами. Они мгновенно вычисляют подосланных к ним людей, определяют, в какой мере можно нажать на сокамерника, и с помощью шестерок быстро ломают его, запугивая и унижая. Если же убеждаются в том, что сломать невозможно, оставляют его в покое, чтобы не потерять лица перед остальными.

Адвокат уже был у него утром и второй раз явился неспроста.

– Что еще случилось?

– Завтра суд, – осторожно напомнил адвокат.

– Я знаю, знаю. Говори, что произошло?

– Завтра суд, – повторил Тумасов, – и все зависит от того, как ты себя поведешь. Если сейчас сорвешься, об освобождении забудь. Ты понял?

– Почему я должен сорваться? – запсиховал Чиряев.

– Неприятные новости из Москвы. Но повторяю, держи себя в руках. Если не сможешь, поговорим завтра.

– Говори сейчас, – потребовал Чиряев, – я ничему не удивлюсь. Все выдержу. Говори.

– Только спокойно, – еще раз предупредил Тумасов, – сегодня утром убили Матвея Очеретина.

Чиряев впился руками в край стула, и лицо его стало медленно багроветь. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, потом закрыл и наконец выдавил из себя:

– Как это произошло?

– Подробностей по телефону не сообщили, – Тумасов видел, что подзащитный на пределе, и решил побыстрее закончить разговор.

– Значит, они и его убили, – тяжело задышал Чиряев. – Кто тебе позвонил? Толик Шпицын?

– Он. Вместе с ним был Галкин, тот самый, что звонил мне накануне ночью.

– Что он сказал? – быстро спросил Чиряев, перебивая Тумасова. – Что он тебе сказал?

– Сказал, что Матвей попал в засаду. И они ждут твоего решения. Так и сказал, ждут твоего решения.

– В засаду, – повторил Чиряев, помолчал с минуту и спросил: – Ты уверен, что меня не выдадут Москве?

– Полной гарантии, конечно, нет. Надеюсь, что не выдадут. Предварительные договоренности есть. У них нет главного свидетеля. Вместо Труфилова приехал сотрудник ФСБ, кажется, Попов, который будет свидетельствовать против тебя. Но прямых доказательств у них нет. Разве что показания твоих людей. Однако в немецком суде не очень-то верят показаниям бандитов, полученным российскими следователями. Я легко могу исключить их, объяснив, что показания были получены под давлением или под пытками. В Европе убеждены, что в России сохранилось судопроизводство времен Ивана Грозного.

– Можно подумать, что это не так, – хмыкнул Чиряев, вновь обретая способность ясно мыслить. – Думаешь, завтра все пройдет нормально?

– Шансы достаточно высоки, – снова уклонился от прямого ответа Тумасов, – разумеется, если не произойдет ничего непредвиденного.

– Значит, они были вместе? – переспросил Чиряев, – Шпицын и Шахматист?

– Да, вместе. Сначала говорил Шпицын, потом трубку взял Галкин. Сказал, что они готовы начать. И показать, кто в городе хозяин. Теперь ждут твоего согласия. – Адвокат покосился на дверь. – Ты ставишь меня в дурацкое положение, – прошептал он, – нас могут услышать. А потом используют это против тебя.

– Используют против меня убийство моего друга? – зло спросил Чиряев. – Может, и в смерти Матвея я виноват?

И он написал на листе бумаги: «Пусть начинают. Я согласен». Подумав, приписал номер телефона и фразу: «Позвони по этому номеру, скажи, что Матвея убили. Номер постарайся запомнить».

Чиряев смял листок и разорвал на мелкие кусочки. Собрал их в пепельницу и кивнул Тумасову. Тот щелкнул зажигалкой, и от листка остался пепел.

– Как там моя краля поживает? – без всяких эмоций спросил Чиряев.

– Говорят, болеет. – Тумасов провел ладонью по горлу: это означало, что она умерла.

– Пусть выздоравливает, – жестко ответил Чиряев, – думаю, они полетят к солнцу вместе со своим другом.

– Возможно, – кивнул Тумасов, радуясь, что этот тяжелый разговор закончился. Он собрал документы. – Итак, до завтра, – сказал он. – Выспись хорошенько, чтобы быть в форме. Тщательно побрейся, приведи волосы в порядок, надень галстук. В общем, постарайся произвести впечатление добропорядочного бизнесмена, невинно осужденного. Судимости объясним преследованием по политическим мотивам. Расскажи про нажим Москвы. В общем, дадим бой, – пообещал адвокат.

Чиряев вдруг схватил еще один листок и написал: «Шпицыну напомни про магазин. Он все поймет. Скажи, пусть начнут с магазина».

Тумасов прочел и уже хотел достать зажигалку, чтоб сжечь листок, когда Чиряев взял его и стал с остервенением жевать, словно уничтожал своих недругов. Тумасов вздрогнул. Не приведи бог иметь такого врага, подумал с облегчением.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 

Москва. 11 мая

В больницу они приехали в половине пятого. Суровая медсестра подтвердила, что к ним привезли молодую женщину и она находится сейчас в девятнадцатой палате.

– Как ее самочувствие? – спросил Романенко.

– Нормальное, – ответила медсестра, поджав губы. Очевидно, она была из числа тех бескомпромиссных дам, которые в изнасиловании склонны обвинять саму потерпевшую. Медсестра имела двух невесток и потому считала, что женщины виноваты во всех смертных грехах. Не сыновей же винить. А мужа она давно потеряла.

– Как это нормальное, – заволновался Романенко, – ведь ее изнасиловали!

– Внутренних повреждений нет, – с плохо скрываемым отвращением заявила медсестра, – да и наружных тоже. Небось пыталась кого-то соблазнить, вот и попалась. Говорят, из дома ее привезли. Не чужих же она в квартиру пустила?

– Вы, бабуся, прямо как адвокат говорите, – заметил Дронго, – но защищаете не женщину, а насильников.

– А зачем она двери открыла? Зачем мужиков пустила? У нас в деревне бабу никто снасильничать бы не мог, такой крик подняла бы на всю деревню. Да и как они ее раздели? На теле ни царапины нет. Своими глазами видела. А ты говоришь насильники. Нечего было оголяться перед ними. Наверно, сама согласилась сразу с двумя мужиками, а потом опомнилась, да поздно. Вот и прихватило сердечко. Стыдно ей стало.

– Ну, бабушка, ты прямо как Цицерон, – сказал Дронго. – Следователи у нее были?

– Сидит один молоденький, – вздохнула медсестра, – краснеет и вопросы задает. Да разве такой поймет что-нибудь? Она уже в сознание пришла, но молчит. Известное дело, бабы народ живучий.

– Все, убедила, – кивнул Дронго, – веди нас к этой живучей. Только поскорее, у нас мало времени.

– Бывают же такие стервозы, – сказал он тихо. – Хотите поспорим, что дочерей у нее нет. И мужа нет.

– Совсем не обязательно, – ответил Романенко, – но поспорить могу. На рубль.

– Скажите, пожалуйста, – обратился Дронго к медсестре, – у вас есть семья?

– А как же, – ответила женщина. – Два сына, оба женаты, но такого блуда никогда не допустят. Они своих жен в строгости держат.

– А дочь у вас есть?

– Бог миловал, – ответила она, поднимаясь по лестнице, – а то выросла бы вертихвосткой. Мне невесток хватает.

– Один ноль, – согласился Романенко. – А как насчет мужа?

– Интересно, как бы ваш муж отнесся к этой женщине? – продолжал Дронго.

– Так же, как я, царство ему небесное. Он у меня помер, почитай, десять годков будет. А мы с ним в строгости жили, в согласии.

– Поразительно, – пробормотал Романенко, – нет, спорить с вами нельзя. Ваша проницательность даже пугает.

– Она не способна понять женской боли, – заметил Дронго, – и во всех грехах винит женщину. Это характерно для старых дев и не имеющих дочерей женщин. А насчет мужа я просто догадался чисто интуитивно, по всяким мелким деталям.

Кроме Мары, в палате лежали три женщины, они с интересом прислушивались к вопросам Савина, на которые Мара не отвечала, отвернувшись к стене. Увидев Романенко, Савин быстро поднялся. Обычно делами об изнасиловании занимались сотрудники районной прокуратуры, но, учитывая связь женщины с Чиряевым, Романенко поручил допросить ее Савину.

Мара пришла в себя еще по дороге в больницу. Воспоминания о случившемся были невыносимы. Надо сказать, что особой боли она не испытала, мучили отвращение и стыд. Все истязания бандиты отложили на потом, вначале хотели позабавиться с ней и получить удовольствие. Тем более что, обессилев от страха, она не оказывала никакого сопротивления. Удовольствие они получили, последнее в жизни, и так и остались лежать бездыханными в ее квартире.

Мара не могла поверить в случившееся. Какие-то неизвестные появились в квартире, застрелили ее мучителей, ничего не взяли и ушли. Как стыдно, что они видели ее в таком состоянии. Эти люди ее спасли. Она их не знала и, возможно, никогда не узнает.

За полчаса, проведенных у постели Мары, Савин не добился от нее ни слова. Врачи не нашли у нее никаких повреждений, ни внутренних, ни внешних, и положили ее в палату для выздоравливающих. Ее соседками оказались три женщины, одна из которых была проститутка, избитая сутенером, и это Мару шокировало. Быстрее, чем ожидала, она оправилась от шока, как только узнала, что все бандиты мертвы. Но отвечать на вопросы следователя при посторонних Мара не хотела.

– Она молчит, – доложил Савин, разведя руками.

Романенко нахмурился. Он хотел что-то сказать, но Дронго остановил его, кивнув на соседок Мары.

– Будьте любезны, – обратился он к женщинам, – выйдите на несколько минут.

Он знал, что эта палата для выздоравливающих и своей просьбой он женщин особенно не обременит.

– Из-за этой шалавы мы должны в коридоре стоять, – возмутилась проститутка, но вышла вслед за двумя другими соседками. Мара повернулась и увидела Дронго. Сразу оценила и его костюм, и стильный галстук. Странно. Он не похож на обычного следователя. У тех казенные лица и форменная одежда. Может, он из другого ведомства?

– Извините, – сказал Всеволод Борисович, опустившись на стул, пододвинутый ему Савиным. – Мы хотели бы с вами поговорить.

– О чем? – спросила Мара. – Вы ведь и так все знаете.

– Не все. Мы не знаем, кто к вам пришел и почему вы открыли дверь.

– Мой водитель, этот негодяй Шуляков, – с ненавистью произнесла она, – позвонил в квартиру. Больше я ничего не помню. Я потеряла сознание и пришла в себя только в больнице.

– Вы знали этих людей?

– Одного знала, Матвея Очеретина. Бандит и насильник. Двое других, насколько я поняла, его телохранители.

– Зачем они пришли?

– Не знаю.

– Они чего-то просили, требовали?

– Нет, ничего.

– Почему вы сразу не позвали на помощь? Вы могли закричать, подбежать к окну, выбить стекло.

– Мне это не пришло в голову.

– Но зачем все-таки они пришли? Вы ведь и раньше видели Очеретина?

– Да, встречала, – она старалась не смотреть на сидевшего рядом Дронго. Для нее оба следователя, и молодой, и пожилой, существовали лишь постольку, поскольку досаждали ей своими вопросами. Другое дело Дронго. В нем она сразу почувствовала мужчину. Но после предательства Фанилина ничего, кроме отвращения, мужчины у нее не вызывали. Поэтому она и не смотрела на Дронго.

– Где и когда вы с ним встречались? – спросил Романенко.

– В разное время и в разных местах. – Она боялась упоминать имя Чиряева, что могло повлечь за собой последствия еще более тяжелые. Только сейчас она поняла, что бандиты наверняка ворвались к ней в квартиру по приказу Чиряева. Иначе не посмели бы. Значит, он видел фотографии. Эта мысль повергла ее в отчаяние.

– Вы не можете вспомнить, где именно? – настаивал Романенко.

– Не могу, – ответила она с раздражением, – я ничего не помню. Я ничего не знаю. У меня болит голова.

Видя, что она на грани истерики, Романенко поднялся и, пожав плечами, взглянул на Дронго. Тот поднялся следом. Но вдруг сказал:

– Оставьте нас, я сам с ней поговорю.

– Хорошо. Только недолго. У нее может начаться истерика, – предупредил Всеволод Борисович, вместе с Савиным выходя из палаты.

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал Дронго, снова садясь на стул.

– Теперь вы хотите меня терзать? – спросила она.

– Нет, не собираюсь, – мягко ответил Дронго, – давайте договоримся так. Я не буду вам задавать вопросов. Выскажу только свои предположения.

– Зачем мне ваши предположения? – спросила с вызовом женщина. – Жизнь моя кончена.

– Пока нет, – возразил Дронго, – но, если будете упорствовать, можете не выйти из этой больницы.

– Что вы имеете в виду? – почему-то шепотом спросила она.

– Выслушайте меня. – Он наклонился к ней. – Вчера вы встретились со своим приятелем, и то, что произошло между вами, кто-то сфотографировал, запечатлев самые откровенные позы. Эти фотографии мы нашли в кармане Очеретина. Они помечены вчерашним числом. Кто-то прислал их ему. А он переправил снимки Чиряеву. Взбешенный, Чиряев приказал своим людям убить вас, но перед смертью поиздеваться над вами.

Она слушала, затаив дыхание, завороженная взглядом его темных глаз, чувствуя, как страх леденит душу.

– Чиряев приказал разобраться с вами, – продолжал Дронго, – а водитель, приставленный к вам, помог убийцам проникнуть в квартиру. Прежде чем вас убить, они решили с вами поразвлечься. Чем это кончилось, вы знаете. Потом в квартиру ворвались уже другие убийцы и перестреляли насильников.

– Да, – растерянно сказала она, – наверно, так все и было.

– Возможно, вы потеряли сознание и не помните, кто расправился с насильниками. Возможно, вы их даже не видели. Они вас не тронули, потому что подумали, что вы либо без сознания, либо мертвы. Но они снова придут, узнав, что вы живы. Обязательно придут. И не только они. Именно в вашей квартире убили Очеретина и его боевиков. Возможно, фотографии подбросили специально, чтобы заманить бандитов в вашу квартиру. И если это дойдет до Чиряева, вам несдобровать. Вы не сможете доказать, что ничего об этом не знали. Теперь представьте себе его состояние. С одной стороны, он узнает, что вы изменили ему, а с другой – что в вашей квартире погибли его люди. Он воспримет это как явное издевательство с вашей стороны.

– Вполне возможно, – согласилась она, – надо ему позвонить, рассказать все, как было.

– А фотографии? – холодно напомнил Дронго. – Или вы думаете, они существуют только в одном экземпляре? Если есть пленки, их можно напечатать.

– Что же мне делать? – простонала она. – Чего вы от меня хотите?

– Правду, – сказал Дронго, – мне нужны факты, и получить их я могу только от вас. Итак, кто был с вами вчера? Имя?

– Я вспоминать о нем не хочу. Альфонс, негодяй. Он меня предал.

– Его фамилия?

– Егор Фанилин. Мразь, сволочь, – она подбирала ругательства пообиднее и вдруг, вспомнив о фотографиях, даже глаза закрыла от ужаса. – Ваши сотрудники видели фотографии?

– Нет, только следователь, тот, что постарше, который безуспешно пытался вас допросить, – соврал Дронго, – если мы с вами договоримся, обещаю, фотографии будут уничтожены.

– Даете слово?

– Даю.

– Егор Фанилин, – повторила она и дала его адрес.

– Где происходила ваша встреча?

– В очень красивом доме, шикарной квартире. Мы поехали туда на его машине. Подождите. Я вспомнила адрес. Мичуринский проспект. Новостройка. Квартира шестьдесят шесть. Я еще подумала, что шестерка не очень счастливое число. Номер дома не помню. Помню, что новый. Там их несколько справа от дороги.

– Квартира шестьдесят шесть, – кивнул Дронго. – Я запомню. Скажите, Очеретин был другом Чиряева?

– Его правой рукой. Поэтому я впустила их, думала, они по делу пришли.

– Вы действительно не видели, кто убил Очеретина и его людей?

– Не видела. Потеряла сознание. У меня такое ощущение, что искупалась в грязи. Попросите, чтобы меня отпустили домой. Мне здесь плохо. Хочу помыться, привести себя в порядок, но врачи считают, что я должна побыть здесь еще несколько дней. Вводят мне какие-то лекарства.

– Чтобы вы, не дай бог, не забеременели, – предположил Дронго.

– Я не могу забеременеть, – уверенно сказала она, – я знаю свои дни. Очень хочется домой.

– Домой вам сейчас нельзя, – заметил Дронго, – опасно. Снова могут нагрянуть преступники. У вас есть деньги?

– Дома только полторы тысячи. Но у меня есть почти новая «Ауди». Может, продать ее? Один мой друг этим занимается.

– Про друзей забудьте. Хотя бы на время, – посоветовал Дронго. – Где ключи от машины и документы?

– Дома. В серванте. Вы не могли бы продать мою машину?

– Попрошу следователя заехать к вам за ключами. Постараюсь в ближайшее время продать вашу машину. Вы можете где-нибудь спрятаться на несколько дней?

– Могу. У подруги.

– Никаких подруг, я же вам сказал. – Дронго вздохнул. – Ладно, что-нибудь придумаем. Последний вопрос – кто звонил вам обычно от имени Чиряева?

– Его адвокат Аркадий Тумасов или же Анатолий Шпицын. Он тоже близкий друг Чиряева. Такой же, каким был Очеретин.

– Вы знаете, где работает Шпицын?

– Он глава охранного агентства не то «Чаран», не то «Чачаран».

– Может быть, «Чагчаран»? – сказал Дронго.

– Да, кажется, так. Прежнего главу агентства убили, и его место занял Шпицын.

– И давно он там работает?

– Не очень. Несколько недель. Точно не знаю. Он дважды звонил мне, оставил свой телефон, даже передал через моего водителя свою визитную карточку. Я обратила внимание на название агентства, потому что раньше там работал знакомый Чиряева. Бывший сотрудник милиции. Кажется, Артемьев. Я его несколько раз видела, он приезжал к Чиряеву на дачу. С женщиной по имени Алевтина. Старое русское имя, я поэтому и запомнила. Так вот, этот Артемьев погиб. Водитель мне рассказал. Этот паршивый слизняк, который казался мне порядочным человеком.

После перенесенных испытаний ей хотелось высказаться. Излить душу. В какой-то мере она чувствовала себя отмщенной: насильники за свое злодеяние поплатились жизнью.

– Спасибо за информацию, – сказал Дронго, – я выйду на минутку. – Дронго покинул палату и сказал Романенко, курившему в коридоре: – Ее надо срочно увезти из больницы. Ни Чиряев, ни его враги не оставят ее в покое.

– Куда я ее увезу? – с горечью произнес Романенко. – Это в Америке есть фонд защиты свидетелей, который получает средства из федерального бюджета, а у нас сотрудникам месяцами зарплату не выдают. Мы бумагу за свой счет покупаем. А вы говорите «увезти».

– У нее есть деньги, – сказал Дронго, – правда, небольшая сумма. Есть машина. Попрошу кого-нибудь из знакомых срочно продать ее. С деньгами она сможет хотя бы на время укрыться.

– Сейчас она пока проходит по уголовному делу как потерпевшая, – напомнил Романенко, – но если будет доказана ее связь с Чиряевым, она из потерпевшей может превратиться в свидетеля, а то и в обвиняемую. Скорее всего машина куплена на деньги Чиряева, и в этом случае подлежит конфискации.

– Всеволод Борисович, на данный момент она потерпевшая, – напомнил Дронго, – и важный свидетель. Ваша задача уберечь свидетеля до суда. Мы уже потеряли Труфилова. Нам нужно ее спасти. Представьте, сколько всего она вынесла.

– Что вы предлагаете? – спросил Романенко.

– Поместить ее в какой-нибудь закрытый санаторий для сотрудников ФСБ или МВД и держать там, пока не найдется покупатель на ее машину. С деньгами она сможет куда-нибудь уехать, а потом продать еще и квартиру. Если у вас нет денег, чтобы защитить свидетеля, то должно по крайней мере хватить мужества не мешать ей защищаться самой.

– Она вам все рассказала?

– Почти все. Не вызывает сомнений, что всю эту грязную историю затеяли враги Чиряева. Подставили несчастную женщину, заманили Очеретина в ее квартиру и убили. Это своего рода грозное напоминание Чиряеву о неуплаченном долге.

– Хорошо бы она согласилась выступить в немецком суде, – произнес Романенко.

– Вам очень хочется, чтобы ее убили? Она ведь не расскажет ничего нового. Не тот человек Чиряев, чтобы откровенничать с женщиной. Мы только зря потеряем время и дадим ему лишний шанс. А мы обязаны загнать его в угол.

– При этом отпустив на свободу, – сказал Романенко, – ладно, ладно, не хочу с вами спорить. Сделаем все, как вы говорите.

– И последнее, – попросил Дронго, – если можно, уничтожьте эти гнусные фотографии.

– Это вещественное доказательство, – возмутился Всеволод Борисович, – вы толкаете меня на преступление.

– Оставьте несколько «нейтральных» снимков, где они запечатлены в ресторане, – предложил Дронго, – совсем не обязательно приобщать к делу целую пачку.

– С вами невозможно спорить, – вздохнул Романенко, – что-нибудь еще?

– Больше ничего. Надо забрать ее отсюда немедленно. А потом поехать на Мичуринский проспект. Очень любопытно попасть там в одну квартиру. Но учтите, фотографии можно уничтожить только завтра. Сегодня они нам понадобятся. Необходимо найти квартиру, где состоялось свидание Мары с мужчиной, который так подло ее подставил.

– Может, нам его поискать?

– Думаю, это бесполезно. Вряд ли убийцам нужен отработанный материал. Я уверен, его убрали еще вчера, сразу после злополучного свидания. «Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить».

– Скажите честно, вы уверены, что мы сумеем что-либо доказать? – вдруг спросил Романенко.

– Уверен, – ответил Дронго, – и не просто доказать. Мы отправим всех мерзавцев на скамью подсудимых и покажем обществу, как страшно, когда переплетаются интересы чиновников и бандитов.

 

Москва. 11 мая

Если бизнес идет особенно хорошо, жди беды. Он помнил эти слова мудрого Насыра, когда тот поручал ему этот магазин. В нашем деле, любил повторять Насыр, никто не застрахован от неожиданностей. Куда спокойнее работать с небольшими партиями товара, не гнаться за бешеными деньгами. Это как в казино, когда ставишь крупную сумму на цвет, можно разбогатеть, а можно и проиграть. Или выпало зеро, и ты оставался с половиной своего выигрыша. И кому-то доставалась другая половина.

Ахмад Джанкишиев приехал в Москву из далекого Бишкека. Раньше город назывался Фрунзе, словно в насмешку над жителями, многие из которых, не выговаривая буквы «ф», называли свой город «Прунзе». И смешно, и обидно. И хотя легендарный полководец не имел к этому никакого отношения, благодарные киргизы с радостью восприняли весть о возвращении городу прежнего названия.

К началу девяностых, когда во всей стране, в том числе и в Бишкеке, уровень жизни резко снизился, Ахмад уже прочно обосновался в Москве. Он переехал сюда еще в начале восьмидесятых, когда было относительно легко переправлять любые партии товара из республики в Москву. Именно этим он и занялся, быстро находя оптовых покупателей. Однако заработки были маленькими и непостоянными. Все изменилось в восемьдесят четвертом году, когда удалось выйти на людей хромого Абаскули и наладить поставку уже совсем другого товара в Москву.

Риск был велик, но и прибыль соответствующая. И Ахмад, прожив в Москве пять лет, смог, наконец, купить себе квартиру и выписать жену и детей. Дети, хвала аллаху, росли умными и послушными. Учились в русской школе и говорили на чужом языке так же хорошо, как и на родном, в то время как Ахмад так и не смог избавиться от акцента.

Ахмад был верующим, но это не мешало ему переправлять товар хромого Абаскули, и по воскресеньям он замаливал свой грех в мечети, которую исправно посещал. Но в душе его постоянно жил страх. Из Киргизии шли партии опиума, которым была богата республика. Ни милиция, ни пограничники, ни служба безопасности, ни таможенники не могли остановить этот поток наркотиков. Они находили своих покупателей в Москве и дальше распределялись между мелкими продавцами, завлекающими в свои сети все больше и больше людей.

Ахмад строго соблюдал негласные правила, никогда не задавал лишних вопросов, отдавал, кому нужно, товар, не требуя увеличить ему процент. За это и пользовался уважением у других продавцов и покупателей «белой смерти», которые ценили его за порядочность и надежность и охотно вели с ним дела.

Дважды за эти годы к нему приходили сотрудники милиции. И дважды уходили ни с чем. Ему всегда вовремя сообщали о возможной проверке, и запрещенный товар хромого Абаскули заранее изымался из контейнеров, в которых оставляли только разрешенные к провозу продукты и сувенирные товары из небольшого магазинчика Ахмада. Проверяющие уходили ни с чем, а кто-то из их начальников получал определенную сумму с дохода, о размерах которой Ахмад мог только догадываться. Так продолжалось несколько лет. Он зарабатывал не так уж и много, но при его бережливости вполне хватало на обеспеченную жизнь и даже на благотворительность, которой он постоянно занимался, никогда не забывая о том, каким образом ему достаются деньги.

Его магазин был перевалочным пунктом наркокурьеров из Киргизии, которые каждый раз платили ему. В девяносто первом начались перебои с поставками. Иногда приходили очень большие партии, а бывало, курьеры месяцами не появлялись. В девяносто втором к нему в магазин заявились три молодых парня.

Не из милиции. Ахмад не раз видел таких. В спортивных костюмах, коротко постриженные, с тупыми, ничего не выражающими лицами, накачанными мускулами. Обычно они заходили в магазин за сигаретами или пивом. Но на этот раз один из парней, дыхнув на Ахмада водочным перегаром, коротко произнес:

– Есть разговор.

Вообще покупатели попадаются разные. И каждого нужно выслушать. Может, эти интересуются партией сигарет или привезли на продажу товар. Он иногда принимал разную мелочь от челноков, чтобы не вызывать подозрений своими отказами.

– Давай поговорим, – согласился Ахмад и сказал своему помощнику: – Присмотри тут без меня, Сейран, – после чего вместе с одним из парней прошел к себе в кабинет, закуток, отделенный от склада фанерной перегородкой.

– Ну что, хозяин, – нагло спросил парень, усаживаясь напротив Ахмада. – Сразу договоримся или будешь артачиться?

– Не понял, – улыбнулся Ахмад, – о чем нам с тобой договариваться?

– Ты ваньку не валяй, – посоветовал накачанный, – весь рынок знает, чем ты тут занимаешься.

– Торгую, как и все, – пожал плечами Ахмад. – Что вам нужно?

– Нас Женя послал. Женька-Истребитель, может, слышал?

– Не слышал. Зачем он вас послал?

– Ты, старик, дураком не прикидывайся, – сказал парень, – иначе сам знаешь, что будет. Мы твой магазинчик быстро в обход возьмем. Сгорит как спичка, пикнуть не успеешь. И ты вместе с ним сгоришь. Устраивает такой вариант?

– Уходи, – помрачнел Ахмад, – у меня своя торговля, у вас своя. Уходи.

Он знал, что на рынках вовсю орудуют рэкетиры. Но к нему они не заходили, боялись. Все бандиты в округе знали, какая у Ахмада «крыша». Возможно, эти парни ошиблись, не туда зашли, мелькнула мысль. Ахмад не хотел крови.

– Уходите, – сказал он, – вы еще молодые. Напрасно заявились сюда.

– Ты опять не понял, старик, – угрожающе произнес парень. – Нас не просто так прислали. А чтобы тебя предупредить. С завтрашнего дня сядешь на «счетчик». Каждый месяц будешь Жене платить две косых. И все будет тип-топ.

– Две тысячи баксов? – не поверил Ахмад. – Да ты рехнулся, парень.

Ахмад был худощавым и очень подвижным. И хотя череп у него был лысый, он каждый месяц тщательно его брил, так что вымогатель явно пережал, назвав его стариком. Да и лет ему было не так уж много – недавно минуло пятьдесят.

– Ты, старик, дурака не валяй, или соблюдай порядки, или уматывай отсюда подобру-поздорову. В свой Таджикистан. Советского Союза больше нет, все теперь свободны.

Ахмад не стал говорить, что он из Киргизии. Парня вряд ли это интересовало. Ему нужны были деньги.

– Денег я вам не дам, – сурово сказал Ахмад, – не на того напали. Пусть вам другие платят. Я сам по себе, к вашему рынку отношения не имею. И товар у вас не беру.

– Твой товар особенный, – насмешливо произнес парень, – знаем, чем торгуешь.

– Это дело мое, – вскочил Ахмад, – вон отсюда!

– Ах ты, дерьмо, – парень вскочил, но Ахмад так врезал ему, что тот свалился со стула. Такого парень не ожидал и с удивлением смотрел на Ахмада. Откуда ему было знать, что в молодости Ахмад занимался боксом и даже выступал на всесоюзных соревнованиях.

– Ладно, – сказал парень, – мы еще встретимся.

Он развернулся и вышел из кабинета. Все трое с чем пришли, с тем и ушли.

– Сейран, – сказал своему помощнику Ахмад, – сейчас тебе лучше уйти отсюда. И завтра не приходи. Не беспокойся, зарплату получишь сполна.

– Что-нибудь случилось? – спросил Сейран. Ему было уже тридцать. Он только недавно переехал в Москву и все еще плохо говорил по-русски.

– Ничего, ничего. Уходи поскорее. А мне надо позвонить. – Ахмад взял мобильный телефон, набрал нужный номер:

– Мамед-ага, у меня проблемы. Приходили трое, угрожали, потребовали, чтобы я платил каждый месяц две тысячи долларов.

– Пошли их подальше.

– Я так и сделал. Они сказали, что их послал какой-то Истребитель. Поэтому я и звоню тебе.

Мамед-ага был главным поставщиком Ахмада, на котором держался их бизнес.

– Давно приходили? – поинтересовался Мамед-ага.

– Недавно. Минут пять назад.

– Закрой дверь и никого не пускай. Сейчас подъеду к тебе с ребятами. Пора раз и навсегда с этим покончить.

– Ладно. – Ахмад отключил телефон и, обернувшись, увидел Сейрана. – Я же тебе велел уходить, – крикнул Ахмад, – что ты здесь делаешь?

Снаружи донесся шум подъехавшей машины.

– Черт возьми, – разозлился Ахмад, – иди в кабинет. Возьми там большую палку и носа не высовывай. Даже если меня убьют. Понял?

– Понял, – кивнул Сейран и убежал.

– Ну ладно, сволочи, – ухмыльнулся Ахмад, – давайте, заходите. Посмотрим, что вы будете делать...

Рэкетиры просто так не приходят. И Ахмад замер в ожидании, приготовившись к самому худшему. Но вместо боевиков в магазине появился невысокого роста худощавый мужчина в темном костюме, при галстуке.

– Какой вы, однако, упрямый, – сказал он с нотками осуждения в голосе, покачав головой. Прошел к прилавку, осмотрелся. – Неплохой магазинчик.

– Что вам нужно? – спросил Ахмад.

– Неужели не понятно? – улыбнулся мужчина. – Вы выставили за дверь людей, даже не поинтересовавшись, кто их послал. А потом будете обижаться, когда у вас появится куча проблем.

– О своих проблемах подумайте, у меня их нет и не будет.

– Ну зачем вы так, – улыбнулся мужчина, поправляя галстук, – я ведь могу подумать, что вы честный человек. А вы человек нечестный. И все вокруг это знают. Торгуете наркотиками, совращаете, так сказать, несовершеннолетних. И еще грозите мне проблемами.

– Я не торгую наркотиками, – решительно заявил Джанкишиев, – обыщите мой магазин, и, если найдете хотя бы грамм, я буду платить вам.

– Не сомневаюсь, что не найдем. Конечно, вы не торгуете наркотиками. Вы оптовый перекупщик. Перевалочный пункт. Получаете товар и оптом его сдаете. Нам все известно. Но это не меняет дела. Просто вы получаете гораздо меньший процент, чем могли бы получать, если бы сбывали наркотики непосредственно продавцам.

– Убирайтесь! – закричал Ахмад.

– А вот это уже серьезно, – холодно заметил незнакомец, – даю вам на размышления день. Или вы завтра в два часа платите деньги, или вас навещают ваши старые знакомые с очень неприятными для вас последствиями. Выбор за вами.

– Вон отсюда!

– Надеюсь, вы предпочтете первое. А за грубость я вам начислю проценты. И попрошу Женю взыскивать их неукоснительно. Как вы думаете, двадцать процентов за грубость достаточно?

– Я не желаю с вами разговаривать! Убирайтесь!

– Тогда двадцать пять. Итого две пятьсот. До свидания. Приготовьте к завтрашнему дню деньги. – Незнакомец кивнул и вышел из магазина.

Джанкишиев в изнеможении прислонился к прилавку. Вздохнул. Кажется, у него появились проблемы. Вдруг он услышал за спиной шаги и резко обернулся. Это был Мамед-ага, тот самый оптовый покупатель, с которым столько лет торговал Ахмад. Он ворвался в магазин в сопровождении боевиков.

– Где они? – крикнул Мамед-ага, мужчина лет тридцати восточного типа, с узким лицом, пышными усами, вьющимися волосами, черными густыми бровями и носом с горбинкой. – Куда подевались?

– Уехали, – устало ответил Ахмад, – они требовали деньги. Твои деньги, Мамед-ага. У меня лишних нет. Значит, две с половиной тысячи я должен отдавать из твоих.

Мамедага выругался. Стремительный и энергичный, он был известен на всех базарах города.

– Кто это был? – зло спросил он.

– Не знаю. Сказали от Жени-Истребителя. Знаешь такого?

– Знаю немного. Беспредельщик он. На чужую территорию полез. Здесь не его район. Беспредельщик, – гневно повторил Мамед-ага.

– Они ничего больше не говорили?

– Они нет. Только недавно заявился еще один. При галстуке, интеллигентный такой. Не кричал, не ругался, только деньги требовал. Еще двадцать пять процентов прибавил за то, что я выгнал его.

– Высокий, худой?

– Точно, – кивнул Ахмад.

– Их человек, – сплюнул Мамед-ага, – знаю я этого гада. Он давно с Чиряевым. Толик Шпицын. Его вся Москва знает. «Щипцами» кличут за его хватку.

– Что же мне делать?

– Ничего. Живи как раньше. Скажи только, что он тебе говорил?

– Обещал завтра прийти за деньгами в это же время.

– Завтра, – ухмыльнулся Мамед-ага, – ладно, завтра мы ему отходную и пропоем.

– Я столько лет здесь работаю, Мамед-ага, и никогда ничего подобного не было.

– И не будет. Женя, видно, решил мускулами поиграть. Показать, кто здесь хозяин. Так что без отходной нам не обойтись. Иначе они нас съедят. Эти ребята слов не понимают. На силу мы им силой ответим. По-другому нельзя.

– Они в своем городе, – возразил Ахмад.

– А мы на своей территории, – стоял на своем Мамед-ага, – знаешь, сколько мы платим за разрешение здесь работать. Всем платим. От хозяев рынков до постовых милиционеров, от мэра до прокурора. И завтра мы их проучим.

– Ты понимаешь, что говоришь? У меня семья, дети. После того, что случится, я больше не смогу здесь работать.

– Ты и так не сможешь, если мы сейчас промолчим. Пойми, Ахмад, другого выхода нет. Уступим раз – они нам на голову сядут. Мы чужаки, это ты верно сказал. И должны держаться все вместе. Через твои руки столько денег прошло, а ты все боишься. Ты завтра даже из магазина не выйдешь. Все сделают мои люди. Я же не предлагаю тебе стрелять. Сиди в своем магазине, будто знать ничего не знаешь.

Ахмад вздохнул. Не хотелось спорить. Каждому преступному бизнесу приходит конец, как бы хорошо он ни был налажен. Ахмад пошел в свой закуток, где сидел дрожавший от страха помощник. И хотя он плохо знал русский, но из разговоров понял достаточно, чтобы испугаться. Ахмад приказал парню не приходить завтра и закрыл магазин несколько раньше.

На следующий день Сейран не появился, послушался хозяина. Сам же Ахмад приехал позднее обычного, вошел в магазин и стал расставлять все по своим местам. Он обратил внимание, что соседние магазины закрыты. На дверях висели замки. Видимо, их хозяева узнали, что здесь может произойти. Здесь ничего нельзя скрыть, и это страшнее всего. Ахмад вздохнул. Платить рэкетирам нельзя, это Ахмад и сам понимал, без Мамед-аги, не платить тоже нельзя, боевики не смогут охранять его круглые сутки. Ситуация тупиковая, выхода нет.

Странно, что к нему явились за деньгами. Что вообще нагрянули эти парни. Ведь до сих пор он имел дело только с Мамед-агой. Тот, в свою очередь, выходил на крупного московского авторитета, которого все боялись и о котором говорили шепотом. Что произошло? Почему они так обнаглели? Может быть, авторитет уже не может защищать Мамед-агу и его поставщиков? Тогда дело плохо. Совсем плохо. Но ведь поставщик товара хромой Абаскули, а у него тысячи людей.

Спустя некоторое время снаружи донеслись шаги. Покупателей практически не было. Все стороной обходили магазин, словно какое-то проклятое место. Ахмад стоял у прилавка, когда появились двое. Одного он узнал, это был боевик Мамед-аги. Похоже, чеченец.

– Мы посидим тут у тебя, – сказал боевик, кивнув напарнику.

И они устроились на стульях у дверей, не пряча автоматов. Ахмад пошел в кабинет, понимая, что предотвратить бойню не удастся.

В назначенное время к магазину подъехали два автомобиля, из которых вышли четверо боевиков Евгения Чиряева в спортивных костюмах, ставших униформой рэкетиров и вымогателей в начале девяностых. Они даже опомниться не успели, когда со всех сторон грянули выстрелы, поразив всех четверых. Одного, еще живого, хрипевшего от ужаса и боли, добили выстрелами в упор. Боевики, укрывшиеся в магазине, даже не вышли. Хватило и тех, что устроили засаду вокруг магазина.

Появившиеся через час сотрудники милиции обнаружили четыре трупа, но убийц найти не смогли. Напрасно участковый стал наезжать на Ахмада. Все понимали, что здесь произошло. Отныне сюда никто не смел соваться. Было ясно, что у этого небольшого магазинчика могущественная «крыша».

Слух о случившемся разнесся по всему рынку, по всем соседним магазинам. Теперь, здороваясь с Ахмадом, все в страхе отводили глаза. Он чувствовал себя словно прокаженный. Это было очень обидно.

Его младший брат Сабир, переехавший сюда через два года после него и поступивший в аспирантуру, сначала стал кандидатом химических наук, а позже доктором и работал теперь в одном из московских научно-исследовательских институтов. Коллеги его уважали, Ахмад это знал и всегда ставил брата в пример своим детям. Брат добился всего честным путем, и Ахмад в душе завидовал ему, поскольку тот занимался любимым делом и жил достойно, в полном соответствии с божьими и человеческими законами. Брат женился на русской, его сын пошел по стопам отца, поступил на химический факультет МГУ и учился на последнем курсе. Ахмаду нравилась жена брата, она соблюдала их обычаи и научилась готовить киргизские блюда. Лариса работала в одном институте с мужем и была не просто хорошей женой, но и прекрасным другом.

Ахмад часто думал, как несправедливо устроена жизнь. Он своим грязным бизнесом, нарушая законы пророка, зарабатывал намного больше, чем брат, честный труженик. Вот уже третий месяц в институте у Сабира не выдавали зарплату. А в девяносто шестом не платили целых полгода. Но Ахмад ничего не знал. Сабир не рассказывал. Рассказала его жена Лариса жене Ахмада. Они тогда были в гостях у Сабира, пили чай на балконе, вспоминали молодость, а перед уходом Ахмад незаметно положил на сервант тысячу долларов.

На следующий день к нему в магазин приехал Сабир. Ни слова не говоря, он протянул деньги брату.

– Возьми, – сказал он, – мы пока не бедствуем.

– Ты же не получаешь зарплаты, – изумился Ахмад.

– Ничего. Как-нибудь проживем. Возьми свои деньги, Ахмад, мне они не нужны.

Сабир уже повернулся, собираясь уйти, и тут Ахмад спросил:

– Почему?

– Не могу, ты должен меня понять. Не могу я взять эти деньги.

– Брезгуешь? – понял, похолодев, Ахмад.

– Да, – честно признался Сабир, – догадываюсь, чем ты занимаешься. Я не вправе тебя осуждать, ты мой старший брат. Ты заменил нам отца и помогал матери в трудное время. Я буду помнить об этом всегда. Но денег у тебя не возьму. Извини, Ахмад, у каждого свои принципы. Извини, пожалуйста.

Сабир ушел, а Ахмад долго сидел задумавшись, не зная, то ли обижаться, то ли злиться. Злиться? Но на кого? На себя или на брата, на судьбу? Деньги, которые вернул брат, он отнес в мечеть, надеясь хоть таким образом искупить вину. И тогда он впервые понял, что каждому воздается по его деяниям. И он, нарушающий законы пророка, обречен на мучения и в этой жизни, и в будущей, скрывая свой грех от жены и детей. А его брат, который не так обеспечен, как он, может спокойно смотреть близким в глаза. Жизнь, в общем, устроена достаточно мудро, за все нужно платить. Нет, он не хотел, да и не мог ничего менять, теперь уже было поздно заняться чем-то другим, но его постоянно мучила совесть, и он зачастил в мечеть, замаливая грехи.

Дочь училась в институте, а сын, которым так гордился Ахмад, уже закончил учебу и собирался стать архитектором. У него была девушка, и отец с нетерпением ждал того дня, когда он отправится к ее родителям просить согласия на брак. Правда, ни девушка, по национальности украинка, ни сын явно не спешили получать родительское благословение, что огорчало Ахмада, почитавшего традиции предков.

К вечеру, перед самым закрытием, у магазина появился тот самый тип, который приходил в девяносто втором. Ахмад его сразу узнал и понял, что ничего хорошего ждать не приходится. Если спустя столько лет он снова решился прийти, забыв о той страшной бойне, значит, он либо убежден в своей силе, либо ненормальный. В любом случае следовало ждать больших неприятностей.

– Ну, здравствуй, – сказал Толик, – вот мы и встретились снова.

– Здравствуй, – ответил Ахмад, строго глядя на вошедшего. Сейран уже ушел, отпросившись пораньше, и Ахмад остался один.

– Вот и встретились, – с явной угрозой повторил Шпицын. В этот момент в магазин вошли еще двое.

– Напрасно вы опять приехали, – мягко сказал Ахмад, – вы же помните, чем кончилось все в прошлый раз. Не нужно было вам приходить.

– Очень хорошо помним, – ухмыльнулся Шпицын, – поэтому и пришли. Думаешь, черномазые опять тебя защитят?

Он сделал знак одному из вошедших. Тот достал автомат. Значит, так угодно аллаху, подумал Ахмад. Теперь он заплатит за все грехи. Какое счастье, что дети уже выросли. И Сейран ушел раньше...

Это была его последняя мысль. Автоматная очередь прошила его и бросила на пол. Он уже не слышал, как Шпицын приказал поджечь магазин.

 

Москва. 11 мая

Романенко вызвал всех свободных сотрудников на Мичуринский проспект. К шести часам вечера они уже знали, что только в двенадцати домах есть квартиры под номером шестьдесят шесть. Еще через час половина квартир была проверена. По распоряжению Романенко один из сотрудников увез Мару Киршентале в санаторий МВД. Перед этим Савин заехал к ней домой, взял деньги и передал женщине.

К семи часам остались две непроверенные квартиры, но там никого не было. Удалось установить, что одна из них принадлежит уехавшему в Норвегию дипломату, а вторая – бизнесмену, который отдыхал на Канарских островах. Оба покинули Москву довольно давно. В квартиру дипломата часто приезжала дочь, а в квартиру бизнесмена – брат, который устраивал здесь шумные оргии. Как выяснилось, сам бизнесмен – известный деятель шоу-бизнеса, отличался нетрадиционными сексуальными взглядами. Еще полтора часа заняли поиски его брата. Наконец оперативники получили возможность войти в квартиру и довольно быстро убедились, что это та самая квартира, в которой состоялось свидание Фанилина с Марой.

Брата бизнесмена взяли под стражу, и Романенко собирался лично его допросить, когда Дронго дозвонился, наконец, до Онкологического центра, узнал, что операция закончилась, выбежал из квартиры и, поймав машину, поехал на Каширское шоссе.

В коридоре больницы он увидел мать и дочь Эдгара Вейдеманиса и Галину Сиренко, которая разговаривала с дежурившим здесь сотрудником милиции. Дронго боялся услышать страшную весть и, направляясь к женщинам, всматривался в их лица. Ему показалось, что девочка плачет. Неужели все кончено?

– Как закончилась операция? – спросил он у Галины.

– Нормально, – ответила та, – врачи говорят, что сделали все возможное. Удалили левое легкое. Сложнейшая операция. Целых шесть часов продолжалась. Но они считают, что шансы есть. Если в ближайшие два-три дня сердце не подведет, он будет жить.

– Поэтому Илзе и плачет? – догадался Дронго.

– Да. От радости. Профессор сказал, что операция прошла нормально. Весь день они держались. Я таких людей не видела, прямо-таки железные. Только сейчас девочка не выдержала и заплакала.

Дронго подошел к Илзе, положил руку ей на плечо. Старая женщина подняла на него полные слез глаза.

– Пойдемте, – сказал Дронго, обняв их за плечи.

– Врачи говорят, что он будет жить, – всхлипнула Илзе.

– Обязательно будет, – улыбнулся Дронго, – мы все в это верим.

Вдруг он заметил в конце коридора двух неизвестных, то и дело поглядывавших в их сторону. Дронго нахмурился. Не хватало только бандитов в больнице. С другой стороны, если они не идиоты, то должны были вычислить, что родственники Вейдеманиса и сам Дронго появятся здесь именно в день операции. Он нарочито медленно подошел к Галине.

– Обернись незаметно, – сказал он ей, стоя к неизвестным спиной, – оружие при тебе?

– Конечно. Заряжено. Что случилось?

– Видишь двоих в конце коридора, у выхода. Мне кажется, они следят за нами. Только не дергайся.

Галина слегка повернула голову и незаметно кивнула.

– Они здесь уже несколько часов. То и дело поглядывали на нас. Я думала, у них тут родственник. Один даже несколько раз прошел мимо нас.

– Они ждали меня, – сказал Дронго, – вычислили, что я приеду в день операции. Черт возьми, я должен был предусмотреть такой вариант. Нельзя рисковать жизнью женщин.

– Надеюсь, ты не имеешь в виду меня? – спросила Галина, глядя ему в глаза.

– Нет, не имею, – улыбнулся Дронго, – может, одолжишь мне пистолет?

– Нет, моя задача – вас охранять. Я майор милиции, а ты эксперт. Не забывай об этом.

Он посмотрел на ничего не подозревавшего сержанта, который курил у окна, а вообще дежурил у палаты больного. Пистолет у него был в кобуре. Пока достанет, пройдет несколько секунд.

– Дай мне пистолет, – попросил Дронго, – и уведи женщин. Только в противоположную сторону.

– Там нет выхода, я проверяла. Двери закрыты.

– Заведи их в любую комнату. Пойми, им нужен только я. В любой момент они могут открыть огонь.

– У тебя нет с собой оружия?

– Нет. Как обычно. И уведи сержанта, чтобы не пострадал.

– Послушай, – возмутилась она, – ты собираешься устроить дуэль прямо в больнице? Их двое, а ты один. К тому же не спал всю ночь. Ты эксперт, а не убийца.

– Я тебе не говорил, – сказал Дронго, не глядя в сторону двоих у выхода, – в свое время я был чемпионом по стрельбе из пистолета. Могу вмиг отстрелить им конечности, они и опомниться не успеют.

– Ты нарочно так говоришь, чтобы меня успокоить?

– Я покажу тебе дома диплом, – пообещал Дронго с улыбкой, – дай пистолет.

– По-моему, тебе нравятся подобные ситуации, – сказала она, доставая пистолет и засовывая его под пиджак Дронго.

– Уведи женщин, – попросил он, – и не показывайтесь, пока все не закончится. Не хватает только, чтобы их ранили.

– Я предупрежу сержанта.

– Он мне не сможет помочь, – возразил Дронго, – не нужно его подставлять. Он растеряется и помешает мне.

– Я попытаюсь, – она медленно, с улыбкой, направилась к сержанту. Тот вытянулся. Он уже знал, что Галина сотрудник МУРа. Галина что-то ему сказала, он побледнел, покачал головой. Она продолжала говорить, он еще больше побледнел и кивнул. Затем они подошли к родным Вейдеманиса. Галина что-то сказала его матери.

Дронго повернулся к ним боком. Между ним и потенциальными убийцами стояли мать и дочь Вейдеманиса, Галина и сержант. Дронго надеялся, что двое неизвестных не станут стрелять, пока женщины не уйдут. Все четверо двинулись в его сторону. Он продолжал за ними наблюдать. Сержант шел слева от женщин, оказавшись ближе всех к Дронго. Неизвестные явно заволновались, заговорили друг с другом. Галина с женщинами и сержант приближались. Сержант шел, опустив голову, что удивило Дронго. Вот они поравнялись с ним, пошли дальше. Еще немного, и они в безопасности.

Но бандиты не стали ждать. Предположив, что Дронго последует за удаляющейся четверкой, они выхватили пистолеты.

– Ложись! – крикнул Дронго, буквально швырнув на пол проходившего мимо сержанта. Галя, схватив Илзе за плечи, упала вместе с ней. Только мать Вейдеманиса продолжала стоять, повернувшись лицом к бандитам.

– Ложись! – снова закричал Дронго и бросился наперерез убийцам, пытаясь прикрыть собой старую женщину и выстрелив несколько раз на ходу. Первый бандит упал, пуля попала в грудь. Второй успел выстрелить, и Дронго с ужасом обернулся: не пострадала ли мать Вейдеманиса. Галина Сиренко в этот момент, лежа на полу, развернулась и, обеими руками держа пистолет, нажала на спуск. Грянул выстрел. Второму бандиту пробило череп.

Дронго подошел к старой женщине и глазам своим не поверил. Она по-прежнему стояла с высоко поднятой головой. Живая и невредимая.

– Вы не ранены? – спросил Дронго.

– Мои раны здесь, – она показала на сердце. – Бог спас меня, потому что я должна увидеть, как мой сын выйдет из больницы. Должна его обнять. А он должен меня похоронить. Поэтому убийцы оказались бессильны.

Поднялась на ноги Галина.

– Ты отобрала у сержанта пистолет, – сказал Дронго, – воспользовалась своим служебным положением. И не стыдно тебе?

Илзе поднялась следом. Сержант все еще лежал на полу.

«Неужели его убили?» – подумал Дронго с тревогой. Галина склонилась над сержантом, ощупала парня, заглянула в глаза. Тот был в отключке. Когда она потрогала его голову, стал приходить в себя. Галина улыбнулась.

– В следующий раз действуй полегче. Он так ушиб голову, когда грохнулся на пол, что, кажется, получил легкое сотрясение, – она усмехнулась, – но, похоже, ты спас ему жизнь. Они хотели убить сначала его. Он был единственный в форме. На меня вообще не обратили внимания.

Дронго наклонился, приподнял сержанту голову. Легонько шлепнул по лицу. Тот открыл наконец глаза, скривился от боли.

– Что произошло? – спросил парень.

– Ничего особенного, – улыбнулся Дронго, – просто ты вторично родился.

Он оставил сержанта и подошел к лежавшим на полу бандитам. На шум прибежали врачи. Бандит, в которого стрелял Дронго, был еще жив, но тяжело ранен: одна пуля попала в живот, другая пробила легкое. Второй бандит был убит наповал. Вокруг раненого хлопотали врачи. Дронго наклонился к нему.

– Кто? – спросил он. – Кто послал тебя?

– Иди ты... – грязно выругался бандит.

Дронго взял его пистолет, валявшийся рядом. Когда врачи его унесли, Дронго подошел к Галине.

– Позвони в милицию, пусть приедут. С этого раненого нельзя спускать глаз. Охрану у палаты Эдгара необходимо усилить.

– Знаешь, о чем я подумала? – тихо спросила Галина. – Как ты выдерживаешь все это?

Дронго не ответил, только сказал, протягивая ей пистолет:

– Спасибо, ты меня очень выручила.

 

Москва. 11 мая

Среди ночи Павлика разбудил телефонный звонок. Звонили не по городскому телефону и не по обычному мобильному, а по второму мобильному – секретному, этот номер он никому не давал. Обычный мобильный был для знакомых и друзей, секретный – для очень близких друзей. Павлик схватил трубку.

– Здравствуй, дорогой. – Это был голос Мамед-аги, и Павлик вздрогнул. Этот лезгин являлся доверенным лицом хромого Абаскули, поставлявшего в город наркотики. Георгий получал свой товар оптовыми партиями через Мамед-агу и его поставщиков.

– Что случилось? – спросил Павлик. – Почему ты так поздно звонишь?

– Дело есть, – сказал Мамед-ага, – я тут, около твоей двери. Открой и увидишь меня.

– Ты один? – спросил Павлик.

– Конечно, один. Мои люди в машине остались. Открой, надо срочно поговорить.

Павлик пошел открывать. Мамед-ага вошел в квартиру, закрыл дверь и показал головой на ванную. Вошел туда и открыл кран. Он видел в каком-то фильме, что именно так поступают разведчики, чтобы их невозможно было подслушать. Павлик молча следил за ним.

– Они напали сегодня на наш магазин. Убили моего человека. Сожгли весь товар, – в бешенстве прошептал Мамед-ага.

– Как это убили? – Павлик не верил своим ушам. Он ожидал чего угодно, только не этого.

– Не знаешь, как убивают? – разозлился Мамед-ага. – Никогда не видел?

– Подожди, – прервал его Павлик, – ты хочешь сказать, что кто-то напал на ваш магазин, убил вашего человека и сжег ваш товар?

– Усек, наконец, – Мамед-ага сжал кулаки, – старика убили. Двадцать лет сидел в магазине, никому не мешал. Я знаю, кто это сделал. Они еще в девяносто втором вымогали деньги, но тогда мы их проучили. Помнишь, кто наехать на нас пытался? Толик Шпицын. Соседи говорят, что видели сегодня похожего на него человека.

– Шпицын, – выдохнул Павлик, мгновенно все поняв. Чиряев, очевидно, воспринял убийство Очеретина и присланные ему фотографии как вызов ему. И решил нанести ответный удар. Получалось, что Чиряев первым начал войну. Ведь убийство Очеретина было всего лишь предупреждением Истребителю, задолжавшему крупную сумму денег. Но вместо того, чтобы заплатить, он начал войну.

– Что будем делать? – в ярости спросил Мамед-ага. – Молчать мы не собираемся. Думаешь, мы позволим наших людей убивать и наш товар жечь? Думаешь, мы фраера, да?

– Ничего я не думаю, – огрызнулся Павлик, – и не ори.

Он посмотрел на часы. Уже за полночь. Но времени терять нельзя. Он тяжело вздохнул. Будь оно все проклято. Опять с него спросят. Скажут, ошибся, не сумел запугать Чиряева. Еще свалят на него и поджог магазина. Хотя его люди все сделали правильно. Подставили Фанилина, потом убрали его. Очеретина и его людей тоже убрали. Но Чиряев, вместо того чтобы испугаться, озверел и решил нанести удар. Даже сидя в тюрьме. Чтобы показать свою силу. Павлик поморщился и зло посмотрел на лезгина. Нужно было что-то решить.

– Чего молчишь? Думаешь, как бы из игры выйти? Бросить нас хочешь, да? Георгия хочешь предать? Мы справимся, но я хотел тебе все рассказать, как старому другу, чтобы ты Георгию доложил. Без его помощи мы войну не можем начать. Пусть решает, как поступить. Это его товар сожгли. Мы партию для него готовили.

– Да погоди ты, – прервал его Павлик. Как бы то ни было, звонить нужно. Павлик вышел из ванной, достал аппарат и, подумав, на всякий случай вернулся в ванную. Набрал номер мобильного Георгия.

– Слушаю, – ответил Георгий. До Павлика донеслись звуки музыки, возбужденные голоса. Веселье было в самом разгаре.

– Это Павлик, – быстро проговорил он, – важный разговор есть.

– Отложим на завтра. – Видимо, Георгий хотел отключиться, но Павлик успел сказать:

– У нас неприятности.

– Какие неприятности? – спросил Георгий и крикнул кому-то: – Потише.

– Большие неприятности. Если разрешите, я прямо сейчас к вам приеду.

Он разрешил, и Павлик взял с собой Мамед-агу. Через полчаса они уже были у Георгия. Тот слушал молча, не перебивая. На лбу набухла жилка и дрожала, как всегда, когда он нервничал.

– Значит, они начали войну, – произнес, наконец, Георгий. – Первыми начали. Ему надо бы понять, почему мы послали ему фотографии. Почему убили Очеретина. Но он ничего не понял.

– Я пошлю людей, они его найдут в Берлине, – предложил Мамед-ага.

– Нет, – ответил Георгий, – пока не надо. Подождем завтрашнего суда. Он просто так не решился бы. Ни за что.

– Мы всех его людей достанем, – горячился Мамед-ага.

– Не спеши, – посоветовал Георгий, – он один на такое не пошел бы. Кто-то его поддерживает, кто-то обещал ему помощь. Он не рискнул бы идти один против всех. Весь город знает, что он задолжал три миллиона долларов. И если после этого он еще и наш товар сжег, дело здесь нечисто. Значит, надеется на чью-то помощь. Очень уверен в себе. В тюрьме сидит, а ведет себя как хозяин.

– Ты собираешься все так оставить, – не поверил Мамед-ага, – хочешь, чтобы мы это проглотили? Человека нашего убили, товар сожгли. Я тебя не узнаю.

– Да кто ты такой, чтобы меня не узнавать? – разозлился Георгий. – Торговец наркотиками, дерьмо, вошь базарная. А я вор в законе. Ты меня с собой не равняй.

Мамед-ага испугался и стал извиняться. Он, конечно, забылся. Никто не смел разговаривать так с Георгием. Георгий махнул рукой, мол, ладно, прощаю.

– Что теперь делать? – спросил Павлик. – Как быть?

– Ничего не делать, – подвел итог Георгий, – ждать до завтра. Выдадут его Москве, плакали тогда наши денежки, так хоть отомстим ему.

– А вдруг не выдадут? – спросил Павлик.

– Тогда ему придется найти деньги до пятнадцатого, а потом умереть, – сказал Георгий, – в любом случае он сам вынес себе приговор. Ему не жить. Главное – решение немецкого суда. Чиряев должен молить бога, чтобы его не выдали Москве. Если, конечно, еще не забыл бога.

 

Москва. 11 мая

Вечером Дронго привез женщин к себе. Прошлую ночь они тоже провели у него в квартире. И он неожиданно поймал себя на мысли о том, что они не раздражают его, не мешают ему работать. Наоборот, он чувствовал себя гораздо спокойнее, зная, что родным Вейдеманиса не грозит опасность. Сотрудники ФСБ, дежурившие у дома, уже знали о случившемся в больнице и встретили их мрачным молчанием.

– Соседи подумают, что ты нас усыновил, – сказала Галина.

– Не подумают, – возразил Дронго, – у меня часто бывают люди, приходят со своими проблемами.

– Мог бы согласиться со мной хотя бы из вежливости, – заметила она.

Едва войдя в квартиру, Дронго поспешил к своему компьютеру. Там его уже ждала информация, переданная Зиновием Михайловичем. Дронго очень устал и хотел принять душ, но не терпелось узнать важное сообщение. В это время в кабинет постучали. Вошла Галина.

– Ты, наверно, проголодался, – сказала она, – пойди поешь, мы кое-что приготовили.

– Спасибо. Сейчас не хочу, – он поднял на Галину глаза. – Ты очень помогла мне в больнице. Я так боялся за всех вас. Признаться, не ожидал, что ты отберешь пистолет у сержанта.

– Я поступила, как ты, – сказала она. – Ты давил на меня морально, отбирая оружие, а я воспользовалась своим званием. Сержант не мог отказать майору. Кстати, из-за тебя я не была сегодня на службе.

– Разве ты не хотела ехать в больницу?

– Конечно, хотела. Но я думала, ты оставил меня с женщинами, чтобы отвлечь от тяжелых мыслей после вчерашнего. Не думала, что все так серьезно.

– Очень серьезно, – признался Дронго, – и дело не в бандитах. С ними мы как-нибудь справимся. Необходимо выяснить, кто поддерживает Чиряева, кто охотился за Труфиловым, чтобы помешать ему дать показания на суде. Кто затеял подлянку против тебя?

– Надеешься их найти?

– Обязательно найду. Ты только подумай, что происходит. На Чиряева ополчились настоящие уголовники. Убивают его людей, нападают на его женщину, подбрасывают гнусные фотографии, находят альфонса, охотятся за нами. Таковы их методы борьбы, и с этим все ясно. Но против них на стороне Чиряева сражается кто-то другой. Он свел тебя с Хатылевым. Сумел вычислить и убрать Труфилова. Найти Попова, руководившего всей операцией. Обычные уголовники на это не способны. За этим стоит человек опытный, настоящий профессионал, через которого можно выйти на более серьезных людей. Именно этот человек меня и интересует.

– Тебя увлекает сам процесс борьбы с ним?

– Еще бы! Невероятно интересно, какой он сделает следующий ход.

– Значит, не будешь ужинать?

– Пока нет. Пока все не закончу. Не беспокойтесь. Я обычно сам себе делаю бутерброды. И салат тоже.

– Можно узнать рецепт?

– Очень простой. Надо мелко нарезать свежие огурцы и помидоры, посыпать солью и высушенной травой, которую мне присылают с Кавказа. Даже не знаю, как она называется по-русски. Сверху положить немного уксусного салата. Вот и все.

– Потом покажешь мне эту траву, – сказала она, – когда-нибудь приготовлю по твоему рецепту салат.

– Договорились. – Он снова повернулся к компьютеру. Дронго никогда не включал свой индивидуальный компьютер и ноутбук в общую сеть, опасаясь вирусов. И вдруг заметил на втором компьютере, подключенном к Интернету, запись:

– Дронго, ты все равно проиграешь.

Надо же! Такого с ним еще не случалось. Кто-то узнал данные его компьютера и переслал эту запись. Дело было не в записи, а в человеке, который ее послал.

– Не уверен, – ответил он, быстро напечатав ответ, – надеюсь выиграть.

– Проиграешь, – снова отстучал компьютер, – выйди из игры, пока не поздно.

– Хотелось бы знать, кто ты, – написал Дронго.

– Этого ты никогда не узнаешь, – сказал неизвестный.

– В таком случае обращайся ко мне на «вы», – потребовал Дронго.

– Ты не лишен чувства юмора, – ответил неизвестный, – только напрасно ввязался в эту историю.

– Почему?

– Эту задачу тебе не решить. Слишком сложная. Не поможет даже поддержка того, с кем ты вчера встречался.

Дронго нахмурился. Чересчур хорошо был осведомлен говоривший.

– Тебя подвели информаторы, я ни с кем не встречался, – заявил Дронго.

– Не нужно врать, ты встречался с Премьером.

Это был уже вызов.

– Я видел его по телевизору. Но если ты считаешь, что у меня такие связи, могу лишь гордиться.

– Напрасно. Он битая карта. Как и ты сам. Все равно проиграете.

– Когда выйдешь на связь в следующий раз?

– Завтра вечером. Только не пытайся меня вычислить. Не получится. До свидания.

Экран погас. Несколько секунд Дронго сидел, размышляя, затем позвонил Зиновию Михайловичу.

– Со мной разговаривал неизвестный по Интернету, вы можете его вычислить?

– Он еще на связи?

– Нет. Только что отключился. Я не догадался вам сразу позвонить, беседа была довольно содержательной.

– Постараюсь что-нибудь сделать, – пообещал Зиновий Михайлович, – но в следующий раз позвоните, когда он будет на связи. Только не ночью, – быстро добавил он, – дайте хоть сегодня поспать.

– Отдыхайте. – Дронго положил трубку, снова поднял и набрал номер Романенко.

– Всеволод Борисович, вы допросили брата этого бизнесмена? Любителя «клубнички»?

– Придется утром его отпустить, – огорченно сказал Романенко, – против него ничего нет. Он лишь предоставил квартиру своим знакомым.

– Сказал, кому именно?

– Сказал. А что толку? Мы и без него это знали. Ключи от квартиры у него попросил какой-то Вадим, знакомый его брата. Постараемся этого Вадима найти, не знаю, правда, что это даст. Предоставить в распоряжение друзей на один вечер квартиру еще не преступление.

– Вы задержали его всего на сутки, а могли бы на семьдесят два часа. Закон разрешает.

– Зачем? Подержу до утра и выпущу. Как только найду этого Вадима.

– Отпустите его днем, – попросил Дронго, – утром я хочу поговорить с Хатылевым и арестованным водителем. Это очень важно.

– Ими занимается ФСБ, – услышал он в ответ, – и я уже ничего не могу сделать.

– Почему не вы? – удивился Дронго.

– Не знаю. Таков приказ начальства: передать обоих задержанных сотрудникам ФСБ.

– Но Хатылева должны допросить вы, и никто другой. Он причастен к убийству Труфилова, – напомнил Дронго.

– У меня приказ заместителя генерального прокурора, – сухо сообщил Всеволод Борисович, – а приказы не обсуждаются.

– Когда вы должны их передать ФСБ?

– Завтра утром.

– В котором часу?

– В десять или в одиннадцать, как только за ними приедут. А мне еще надо оформить все документы.

– Завтра в девять давайте отправимся с вами в тюрьму и допросим обоих, – предложил Дронго, – можно даже в половине девятого. От этого зависит выступление Рогова в немецком суде. Вы должны позвонить ему до того, как начнется заседание. Так что приезжайте в тюрьму в половине девятого. Выпишите на меня пропуск как на вашего помощника. В девять мы должны быть на месте. Сотрудники ФСБ подождут вас в прокуратуре. Вы приедете туда в десять или одиннадцать. В Берлине в это время будет девять.

– Вечно вы впутываете меня в истории, – вздохнул Романенко. – Ладно. Согласен. Как у вас дела?

– Чуть лучше, чем у бандита, которого застрелила Галина Сиренко.

– Вы по-прежнему отказываетесь от охраны? Тогда наняли бы частных телохранителей.

– Обязательно. Обращусь в агентство «Чагчаран», – пошутил Дронго, – кажется, там есть подходящие кандидаты.

– Утром буду вас ждать у тюрьмы.

Дронго положил трубку и снова принялся за работу. От напряжения и усталости слипались глаза. Но полученные результаты были ошеломляющими, и сон как рукой сняло.

– Неужели такое возможно? – прошептал он, потянувшись к телефону, но тут же убрал руку.

– Еще не время, – подумал Дронго, – пожалуй, мне предстоит сыграть самую интересную в моей жизни партию.

Этой ночью он спал в гостиной. Спал, как всегда, чутко и скорее почувствовал, чем услышал, когда в первом часу ночи в гостиную вошла мать Вейдеманиса. Она поправила на нем одеяло и, наклонившись, поцеловала в голову. Затем вышла, а он еще долго не мог уснуть, понимая, в каком состоянии сейчас эта старая женщина. В пятом часу утра его разбудило какое-то движение за дверью. Он догадался, что это Галина. Она почему-то не входила, а он прислушивался к биению собственного сердца. Как быть, если она войдет? Как отказать женщине после всего, что с ней случилось? В то же время он не хотел ее обманывать. Она была прекрасным товарищем, но не волновала его как женщина. А притворяться он не умел. Только бы она не вошла. И, словно угадав его мысли, Галина тихонько вернулась к себе.

Дронго снова заснул. Вот уже много лет он каждую ночь видел сны. И хорошо их помнил. Сны были необычные, даже несколько странные, и Дронго их записывал в блокнот с изображением панды, который купил специально для этой цели.

Утром он поднялся раньше всех, быстро побрился, принял душ, выпил чашку чая и уже в восемь часов вышел из дома, чтобы в половине девятого встретиться с Романенко возле тюрьмы. Наступило двенадцатое мая.

 

Москва. 12 мая

– Как вы думаете, почему я соглашаюсь на ваши невероятные предложения? – спросил Романенко у Дронго.

Они сидели в одной из комнат тюрьмы, ожидая, когда приведут Хатылева.

– Может быть, вам просто нравится со мной соглашаться, – пошутил Дронго.

– Прекратите, – отмахнулся Романенко, – я серьезно.

– Я тоже серьезно. Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь вам помешать. Скорее пытаюсь помочь.

– С кем вы встречались десятого числа? – вдруг спросил Романенко.

– А почему вы спрашиваете?

– Разное говорят, – сказал Романенко, – одни утверждают, что вы встречались с Генеральным прокурором, другие – что с директором ФСБ. Третьи – что с главой президентской администрации. А мо-жет быть, с самим президентом?

– Откуда такие слухи?

– Не знаю. Все считают, что вы выполняете чье-то задание. Лично меня просил о сотрудничестве Генеральный прокурор, но, насколько мне известно, с вами он не встречался.

– Я вообще ни с кем не встречался, – сказал Дронго, – если не считать генерала Потапова из ФСБ, моего старого знакомого.

– Возможно, это лишь слухи, – сказал Романенко.

В это время ввели Хатылева.

– Садитесь, Хатылев, – сказал Романенко, когда конвоир вышел, – нам нужно с вами поговорить.

– Я подам жалобу прокурору, – заявил Хатылев, усаживаясь на стул, – ваша сотрудница избила меня при задержании.

– Не валяйте дурака, – сказал Дронго, – во-первых, вас избила не сотрудница Романенко. Он следователь прокуратуры, а она майор милиции. Во-вторых, она ваша близкая знакомая, и у нее были на то причины сугубо личного характера. И наконец, в-третьих, советую вам не подавать такой жалобы. Сокамерники могут это истолковать по-своему, мол, вы не мужчина, если позволили женщине себя избить, и сами знаете, что в этом случае будет.

– Нет, – испуганно сказал Хатылев, – не нужно ничего говорить. Я не буду подавать жалобы.

– Прежде чем вас передадут сотрудникам ФСБ, – продолжал Дронго, – хочу задать вам несколько вопросов. Кто, кроме Попова, с вами встречался? Только без вранья.

– Очеретин и Шпицын. Я вам все рассказал. Больше я никого не знаю.

– Вы умный человек, Хатылев, – сказал Дронго, – хотя и подлец. Так что подумайте и постарайтесь вспомнить, как вел себя Попов, когда возникала непредвиденная ситуация. Сразу говорил, что надо делать, или спустя некоторое время?

– Сразу он никогда ничего не говорил. Был очень осторожен. Указания давал только на следующий день. По телефону. В лучшем случае через несколько часов.

– Все ясно. – Дронго переглянулся с Романенко. – Теперь вспомните свой разговор с ним о Галине Сиренко. Где он происходил? У него дома?

– Нет. В какой-то полутемной квартире.

– Вы уверены, что он был там один? И почему в темной? Свет отключили?

– Не знаю. Горели только светильники, шторы были задернуты. Я подумал, что так и надо, и ни о чем не стал спрашивать.

– А когда вы узнали про Труфилова? При каких обстоятельствах Галина вам про него рассказала? – спросил Дронго.

– Я скажу, только вы ей не говорите.

– Не буду. Не ради такого мерзавца, как вы, а ради нее, чтобы не нервничала.

– В постели, – выдавил Хатылев, – она всегда откровенничала в постели.

– Ну и подонок, – поморщился Романенко.

– Когда именно это произошло?

– Ночью. Она сказала, что он летит утром в Берлин, и я сразу позвонил Попову.

– А насчет показаний Ахметова?

– Вы же все это знаете. Я приехал к ней, и она мне сказала, что в десять вечера Ахметов будет давать показания. Сообщить об этом Попову из ее квартиры я не мог и поспешил уйти, чтобы позвонить ему по мобильному.

– В котором часу это было?

– В половине восьмого. Или около восьми, точно не помню.

– Теперь последний вопрос, – сказал Дронго, взглянув на Романенко.

– У нас еще есть время, – кивнул Всеволод Борисович.

– Скажите, Хатылев, вы хоть понимаете, какой вы мерзавец?

Хатылев вздрогнул, но ничего не ответил. Только опустил голову.

– Уведите, – крикнул конвоиру Романенко.

Когда Хатылева увели, Дронго обратился к Романенко.

– Нет сомнений, операцию разрабатывал не Попов. Он был только связным. Кто-то очень умный стоит за всем этим. Это он «заказал» Труфилова, он вычислил провал Хатылева и убрал Попова руками того же убийцы.

Дверь открылась, и конвоир ввел второго задержанного – Константина Шулякова. Водителя. Тот в нерешительности остановился у дверей.

– Садитесь, – сказал Романенко.

Водитель опустился на стул, переводя взгляд с Дронго на Романенко. Проведя ночь в камере, он выглядел жалким и насмерть перепуганным. Боялся, что его убьют, и глаз не сомкнул, ожидая нападения.

От Дронго это не ускользнуло, и он сказал:

– У нас мало времени, расскажите все, как было.

– Я уже рассказывал, – дернулся Шуляков, – добавить мне нечего.

– Вы соврали, – сказал Дронго, – говорили, что все время сидели в машине и лишь потом поднялись наверх. Но я думаю, что это не совсем так. Ведь это вы позвонили в квартиру, заставив хозяйку открыть дверь. Потом спустились вниз и не знали, что там случилось, пока снова не поднялись в квартиру. Но поднялись вы не просто так, как утверждаете, а потому, что заметили убийц и заподозрили неладное. Вы сказали, что открыли дверь, увидели убитого Очеретина и взяли его мобильный. Просто так. Я вам не верю.

– Откуда вы все знаете? – с ужасом спросил водитель.

– Догадался, – поморщился Дронго.

– Я вошел и взял его мобильный, – прошептал Костя.

– В такой момент человек меньше всего думает о телефоне, – возразил Дронго, – вы впервые в жизни увидели человека, убитого с такой жестокостью. Это вас видела соседка на лестничной площадке, когда вам стало плохо. И в таком состоянии вы взяли мобильный телефон? Ни за что не поверю.

– Чего вы от меня хотите? – спросил Шуляков с несчастным видом.

– Правду. Зачем вы вошли в квартиру? Вам ведь хозяйка не разрешала входить без вызова. Но вы вошли и взяли мобильный телефон, несмотря на то, что там был убитый. Отсюда вывод: телефон в этот момент позвонил. Я прав?

– Да, – выдохнул Костя, – позвонил. И я открыл дверь.

Романенко не мог сдержать восхищенного восклицания. Его поражала проницательность Дронго, способного превращать второстепенные детали в неопровержимые аргументы.

– Кто звонил Очеретину? – спросил Дронго.

Водитель опустил голову. Он боялся назвать имя.

– Кто ему звонил, я спрашиваю? Отвечай! – Дронго перешел с задержанным на «ты».

– Шпицын, – выдавил водитель. – Анатолий Шпицын.

– И что сказал?

– Спросил, что случилось.

– Он знал, что случилось? – быстро переспросил Дронго.

– Кажется, знал. В общем, он все знал, – признался водитель.

– Ты видел людей, которые вошли в дом?

– Видел. На них была форма представителей фирмы, торгующей питьевой водой. Они пробыли в квартире недолго, и, как только ушли, я поднялся.

– Времени много прошло?

– Не понял, – поднял голову Шуляков.

– Я спрашиваю, ты поднялся в квартиру сразу после ухода этих людей или немного погодя?

– Где-то через полчаса.

– Значит, через полчаса после убийства Шпицын позвонил и поинтересовался, что произошло? Правильно?

– Да, – ответил водитель и жалобным тоном спросил: – Когда меня отпустят, ведь я ни в чем не виноват.

– Если не считать, что ты помог мерзавцам войти в дом несчастной женщины, – заметил Романенко.

– У меня нет больше вопросов, – Дронго поднялся. – Послушай, парень, – обратился он к Шулякову, – подумай о своей жизни. Может, тебе повезет и суд вынесет достаточно мягкий приговор, учитывая, что женщина осталась жива, а подонки, которые ее изнасиловали, убиты. Подумай о своем будущем. Прощай.

Когда Шулякова увели, Дронго сказал Романенко:

– Вы только представьте, как они работают. Шпицын узнал о случившемся, едва убийцы покинули дом. Такое впечатление, что неизвестный нам преступник всемогущ.

– Что вы намерены делать?

– Вы ведь собирались отпустить хозяина квартиры, – напомнил Дронго, – а для этого необходимо найти Вадима.

– Погодите, – сказал Романенко, – что же я скажу Рогову? Какие он должен дать показания в немецком суде?

– А что вы можете ему сказать? – пожал плечами Дронго. – Ведь у вас нет убедительных доказательств. Чиряева не выдадут России. Думаю, вы это понимаете.

– И вы так спокойно об этом говорите? – Романенко поднялся.

– Абсолютно спокойно. Для нас это даже лучше. Ведь в этом случае ему придется найти три миллиона долларов за каких-то три дня. В настоящий момент меня интересует только один человек, тот, что планирует все операции и осуществляет связь между чиновниками и уголовниками. Тот, который умудрился связаться со мной через Интернет.

– Вы не думаете, что это кто-то из ваших знакомых? – спросил Всеволод Борисович.

– Я в этом убежден, – ответил Дронго.

 

Берлин. 12 мая

Заседание суда началось, как обычно, с формальной процедуры опроса. Чиряев, сидевший на скамье подсудимых, то и дело с тревогой поглядывал в сторону Рогова. На заседании суда, кроме Тумасова, присутствовал немецкий адвокат, а также переводчик.

Двое из троих судей были женщины. Они с явным сочувствием смотрели на Чиряева, когда Тумасов рассказывал о его тяжелой жизни, о детстве, проведенном в колониях для малолетних, о безвременно умершем отце. Он, разумеется, умолчал о том, что отец подзащитного имел четыре судимости и погиб в колонии, что сам Чиряев еще подростком был осужден за грабеж. Вообще о преступлениях подзащитного адвокат говорил мимоходом.

Рогов выступил неудачно. Главный свидетель Труфилов был мертв, а боевики Чиряева почти поголовно отказались давать против него показания. Так что Рогов приводил уже всем известные факты причастности Истребителя к преступным группировкам, без каких-либо убедительных доказательств.

На некоторые вопросы судей он вообще не мог ответить конкретно. Зато Чиряев, заранее подготовленный адвокатами, отвечал в высшей степени убедительно. В перерыве судебного заседания Тумасов, радостно блестя глазами, подошел к подзащитному.

– Кажется, все в порядке, – сказал он, – мой немецкий коллега считает, что можно готовить деньги. Тебя не выдадут Москве и отпустят под залог.

– Может быть, меня отпустят без залога? – спросил Чиряев.

– Ты с ума сошел, – взволнованно произнес адвокат. – Даже под залог тебя отпустят с трудом.

– Но в этом случае мне понадобятся деньги, – мрачно сказал Чиряев, – много денег.

– Предпочитаешь отправиться под конвоем в Москву? – разозлился Тумасов. – Иногда тебя совершенно невозможно понять.

– Ладно, – отмахнулся Чиряев, – делай как знаешь. Если надо, заплатим залог. Только бы меня не выдавали Москве. Крутись как хочешь, но чтобы сегодня в этом деле была поставлена точка.

– Я и так делаю все, что в моих силах.

В этот момент Рогову, находившемуся в другом конце зала, позвонил Романенко.

– Как у вас дела? – спросил он.

– Плохо, – признался Рогов, – у него блестящие адвокаты. И немецкий, и наш Тумасов. Мы вместе с приехавшим со мной прокурором пытаемся объяснить суду, кто такой Чиряев. Но они не очень-то нам верят. Без убедительных доказательств в Европе невозможно обвинять человека. А все наши доказательства основаны на показаниях Труфилова. Мы не успели перестроиться, кто думал, что все так получится.

– Не волнуйтесь, – успокоил его Романенко, – ничего страшного, пусть все идет своим чередом.

– А если суд нам откажет? – удивился Рогов.

– Как-нибудь переживем.

– Всеволод Борисович, – еще больше удивился Рогов, – вы сами говорили, как важно привезти Чиряева в Москву, чтобы он дал показания против Ахметова. А теперь, похоже, изменили свое мнение. Что случилось?

– Ничего особенного. Тут один человек хочет с вами поговорить.

Рогов услышал голос Дронго.

– Добрый день, не переживайте. Мы продумали два варианта действий: один, если Чиряева выдадут, другой – если откажут в выдаче.

– Удивительный вы человек, – улыбнулся Рогов, – похоже, у вас есть варианты на все случаи жизни. Как нам вести себя дальше? Не настаивать на его выдаче?

– Конечно, настаивайте, – сказал Дронго, – чтобы адвокаты не разгадали нашей тактики. Мы и в Берлине можем сделать жизнь Чиряева не очень приятной.

– Спасибо, что успокоили, – засмеялся Рогов, – все понял.

На этом разговор закончился.

Рогов не стал говорить в суде о показаниях двух боевиков Чиряева, свидетельствовавших против него. Изумленный Тумасов приписал это своему адвокатскому мастерству: другая сторона, видимо, поняла, что он сможет легко опровергнуть и эти свидетельские показания, якобы полученные под пытками. Немецкие судьи были убеждены, что в российских тюрьмах и колониях заключенные подвергаются пыткам и издевательствам.

И в какой-то мере они были правы, считая пыткой само пребывание заключенного в переполненной камере, рядом с туберкулезными больными, или в сибирском лагере, где по деревянным баракам гуляет ледяной ветер. Однако в России понятие о пытках было совсем другое. В стране, где несколько миллионов человек содержались в зонах, где преступность побила все мировые рекорды, сокамерники, а главное, сами сотрудники милиции позволяли себе действия, никак не согласующиеся с понятием западноевропейцев о гуманности.

После второго перерыва стало ясно, что Чиряева не выдадут российской стороне. Рогов уже ни на чем не настаивал, прилетевший с ним прокурор вообще молчал, представляя себе, как его будет распекать начальство за неудачу. К вечеру судьи единогласно приняли решение отказать российской стороне в выдаче Евгения Чиряева и освободить его под залог в триста пятьдесят тысяч долларов.

Судьи еще не разошлись, когда Тумасов бросился обнимать Чиряева, а сидевшие в зале чиряевские боевики преподнесли ему цветы. Подруга одного из них, экзальтированная дамочка, даже прослезилась. В зале царила эйфория. Бандиты и сам Чиряев благодарили обоих адвокатов. И только Рогов с прокурором стояли грустные.

Чиряев на радостях подмигнул Рогову, а прокурор, едва сдерживая ярость, процедил сквозь зубы:

– Я бы этого мерзавца собственными руками удавил.

– Не стоит, – возразил Рогов. – Напрасно Чиряев радуется. Думает, все неприятности позади. Не знает, что они только начинаются. В его судьбу вмешался человек, от которого ему не уйти. Для Чиряева было бы лучше, если бы его выдали Москве.

– Что вы имеете в виду? – не понял прокурор.

– Видите ли, кроме человеческого, есть еще и суд божий. Но Чиряеву он не поможет. Бог, возможно, и простил бы его, но человек, о котором я говорю, никогда не простит. И не остановится на полпути. Поэтому мне даже жалко этого негодяя.

Он улыбнулся и тоже подмигнул Чиряеву, не понимавшему, чему так радуется майор ФСБ.

 

Москва. 12 мая

Вадим, о котором говорил брат хозяина квартиры, оказался владельцем небольшого артистического кафе, находившегося в центре города, заведения достаточно популярного и модного. Здесь собиралась молодежь, иногда заходили известные актеры, эстрадные певцы, режиссеры, художники. Словом, в этом богемном уголке Москвы непосвященные были нежеланными гостями. Милиция подозревала, что здесь приторговывают легкими наркотиками, но проверки никаких результатов не дали. Создавалось впечатление, что кто-то предупреждал владельца о возможном появлении милиции.

Кафе еще не открылось, когда туда приехали Романенко и Дронго. Но хозяин уже был на месте, придирчиво проверяя работу обслуживающего персонала. Кафе открывалось обычно под вечер и функционировало до утра. Вадим принял их в своем кабинете, обитом красным шелком и панелями из березы. Он сидел в вертящемся кресле, поворачиваясь из стороны в сторону. Бросались в глаза его ярко-зеленая рубаха и крест на груди. С его прыщавого лица не сходило выражение самовлюбленности. Большие деньги, красивые девочки и полезные связи придавали ему уверенность. В правом ухе у него красовалась серьга. На левой руке поблескивал золотым циферблатом «Ролекс». На овальной формы столе не было ничего, кроме массивной бронзовой пепельницы. На другом столе, слева от владельца кафе, стояли компьютер и несколько телефонов.

– Вы хотели меня видеть? – небрежным тоном произнес Вадим, даже не поднявшись, когда они вошли.

Романенко покоробило от такого откровенного хамства. Дронго, напротив, оставался совершенно спокоен. Ему даже нравилось распознавать различные типы людей, как коллекционеру оценивать экземпляры для своей коллекции. Не дожидаясь приглашения, он сел на стул, его примеру последовал и Романенко.

Вадим удивленно вскинул бровь. Обычно сотрудники правоохранительных органов прямо с порога начинали качать права, и он ставил их на место, демонстрируя свое могущество. А эти двое, ни слова не сказав, просто взяли стулья и сели. Это его озадачило и заинтриговало.

– Вы из прокуратуры? – первым заговорил Вадим.

Романенко хотел ответить, но, взглянув на Дронго, промолчал, лишь поправил очки. Дронго тоже молчал. И улыбался. Вадим почувствовал, что теряет контроль над ситуацией, и занервничал.

– Вы хотите мне что-то сказать?

– Хочу, – ответил Дронго. – Восхищаюсь вашими предпринимательскими способностями. У вас потрясающее кафе.

– Спасибо, – еще больше удивился Вадим. – Что привело вас ко мне?

– Всегда интересно пообщаться с таким необыкновенным человеком, как вы, узнать, каким образом можно в столь молодые годы приобрести такую популярность.

Вадим даже не улыбнулся. Что-то мешало ему поверить в искренность незнакомца. Может быть, присутствие того, кто с ним пришел и мрачно смотрел на владельца кафе сквозь стекла очков.

– Хватит трепаться, – вдруг резко сказал Вадим, – что вам нужно? Зачем пришли? У меня все чисто. Можете проверить. Документы, поставки, продукты, девочки. Все чисто. Никаких наркотиков, никаких проституток.

– Потрясающий человек, – продолжал ерничать Дронго, – все успевает: и кафе содержать, и клиентов шантажировать сделанными тайком фотографиями.

– Какие фотографии, – побледнел Вадим, – какие клиенты?

Дронго вдруг вскочил, бросился на владельца кафе, схватил за горло, повалил на стол и грозно произнес:

– Кончай валять дурака, сукин сын. Из-за твоих фотографий убили человека и изнасиловали женщину. Кто тебе приказал их сделать? Имя, мне нужно имя!

Вадим, весивший не больше семидесяти килограммов, чувствовал себя в руках Дронго слабым котенком. Железные пальцы сжимали горло. Романенко не нравились подобные методы, но он молчал. Дронго тоже не любил насилия, но знал, что только так может добиться результата.

– Не понимаю... какие фотографии... – хрипел Вадим. Впервые в жизни он растерялся. Просто был в шоке.

– Кто приказал сделать фотографии? На квартире твоего друга, на Мичуринском проспекте. Кто? – Дронго все сильнее сжимал ему горло.

– Не надо... Вы меня задушите...

– Имя, – требовал Дронго. Он хорошо знал таких типов. Никакие аргументы на них не действуют. Уверенные в своей безнаказанности, наглые, самодовольные, они боятся только грубой физической силы. Попытки оппонента договориться воспринимают как его слабость.

Дверь открылась, и в комнату вбежал здоровенный амбал, телохранитель хозяина. Такого же роста, как Дронго, только шире в плечах. Он попытался помочь хозяину, но Дронго свободной левой рукой схватил со стола тяжелую пепельницу, со всего размаха опустил ее на голову телохранителя, и тот рухнул на пол.

– Так нельзя, – сказал Романенко, – здесь не Дикий Запад.

– Быстро говори имя. – Дронго не ослаблял хватки.

– Павлик... – прохрипел Вадим, – Павлик-Чертежник. Это он просил сделать фотографии.

– А наркотики тоже он поставляет?

– Какие наркотики? – Тут Вадим готов был стоять насмерть.

Дронго наконец ослабил хватку.

– Ты знал, кого фотографируешь? Знал эту женщину?

– Нет. Да. Ничего я не знал.

– Все ты знал. И зачем нужны фотографии – тоже.

– Нет, – твердил Вадим. – Я не знал, что он пошлет к ней своих людей. Мне приказали передать фотографии Матвею. Я не знал, что его убьют.

Дронго снова сдавил его горло.

– Врешь, ты не просто знал. Ты работаешь на два фронта, Вадим. И хочешь быть везде чистеньким. Сам сделал фотографии, сам отправил их к Очеретину. А утром, узнав, что Павлик послал туда своих киллеров, позвонил другой стороне, чтобы предупредить. Всем стараешься услужить. Но так не бывает. Ты предал и тех, и других, и теперь они будут тебя искать.

– Нет, я ничего не говорил. Я ничего не знаю...

– Кому ты звонил? Только быстро, кому сообщил о людях Павлика, которые поехали к Маре домой? Шпицыну?

– Нет, – выдохнул Вадим, – я такого не знаю...

– Говори! – требовал Дронго.

Вадим хотел что-то сказать, но в этот момент вдруг заработал его персональный компьютер. На нем появилась запись:

– Ты, как всегда, опоздал, я...

Дронго отпустил Вадима. Доли секунды было достаточно, чтобы сориентироваться в ситуации, и он наклонился к телохранителю.

– Надо уходить, – закричал он, – сейчас тут произойдет взрыв.

Романенко вскочил, ничего не понимая, но сработала привычка доверять эксперту. Он поспешил к двери, пропустив вперед Дронго, тащившего телохранителя.

– Быстрее, – крикнул он, повернувшись к Вадиму.

Вадим с удивлением смотрел на убегавших, затем перевел взгляд на компьютер и прочел:

– Ты, как всегда, опоздал, я тебя опередил.

– Беги, – крикнул уже из коридора Дронго.

«Странно, – подумал Вадим, – что за глупые игры с компьютером».

В этот момент раздался взрыв. Компьютер разлетелся на куски. Вадим не успел опомниться, как его разнесло в клочья.

Отовсюду слышались испуганные крики, в кабинете полыхало пламя, и оттуда вырывались клубы дыма. Дронго выбрался из-под штукатурки и щепок, которыми его завалило, когда он упал на пол. У Романенко вид был не лучше.

– Как вы узнали, что будет взрыв? – ошеломленно спросил он.

– Догадался, – выдохнул Дронго, – кажется, этого типа я спас, – он показал на телохранителя, – а вот его хозяин оказался нерасторопным.

Мимо бежали работники кафе. Истошно кричала секретарша. Но не оттого, что ее ранило, рана была пустячной – в кабинете лежал на полу Вадим. Вернее то, что от него осталось.

– Я не понял, кому звонил этот Вадим, – сказал Романенко, поднимаясь и отряхивая одежду.

– Он сделал фотографии для Павлика, по его приказу послал их Матвею Очеретину. А утром узнал, что Павлик направляет своих киллеров на квартиру Мары, и позвонил кому-то, предупредив об убийцах.

– Откуда вам это известно?

– Водитель сообщил, что позвонивший Шпицын уже знал о случившемся. Прошло всего полчаса после убийства. И никто, кроме водителя Шулякова, в квартире не появлялся. Значит, Павлика выдал кто-то из его людей. Логично предположить, что это сделал тот, кто уже знал о фотографиях.

– И кому же Вадим позвонил?

– Тому, кто устроил этот взрыв. Жаль, Вадим не успел назвать его имени. Впрочем, вряд ли владелец кафе его знал. Неизвестный слишком осторожен, чтобы сообщать свое имя такому ненадежному типу.

Дронго оглядел себя.

– Придется заехать домой переодеться, – сказал недовольно.

– Опасно с вами рядом находиться, – признался Романенко, – кто-то устроил на вас настоящую охоту.

– Фактор страха, – пояснил Дронго, – он меня боится больше, чем я его. И ненавидит гораздо сильнее. Ненависть – это месть труса за испытанный им страх, кажется, это сказал Бернард Шоу.

– Как вы думаете, кто заложил здесь взрывчатку? – спросил Романенко.

– Тот, кто сумел просчитать мои действия, – ответил Дронго, – тот самый неизвестный, о котором я вам говорил.

Заметив, что телохранитель приходит в себя, Дронго протянул ему руку, помогая подняться.

– Ты уж меня извини, я не хотел причинять тебе вред. Я твой должник.

Телохранитель растерянно посмотрел на Романенко.

– Он уже с тобой рассчитался, – сурово сказал Всеволод Борисович, – спас тебе жизнь. Теперь вы в расчете.

Телохранитель никак не мог прийти в себя и ошалело смотрел на незнакомцев. Завыла пожарная сирена. К ним подошел сотрудник милиции.

– Ваши документы? – обратился он к Романенко.

– Пожалуйста. – Тот достал удостоверение. – Кажется, мы вас опередили.

 

Москва. 12 мая

Они поехали к Романенко домой, и пришлось объяснять его жене и дочери, почему они в таком виде. Правду, разумеется, скрыли, сказали, что ездили на строительство нового дома. То же самое произошло на квартире Дронго. Семья Вейдеманиса ждала сообщений из больницы. Они уже знали, что Эдгар пришел в себя, открыл глаза и почти тотчас же снова уснул.

Романенко объявил женщинам, что вечером их перевезут в санаторий ФСБ, где будут постоянно дежурить сотрудники контрразведки. Прежде чем уйти, он как бы невзначай сказал Галине:

– Я связался с твоим начальством. Ты остаешься в моей группе, завтра выходишь на работу.

Она кивнула, слегка покраснев, но ничего не сказала. Вместе с Романенко Дронго отправился в прокуратуру. По дороге позвонил Зиновию Михайловичу.

– Что-нибудь узнали?

– Нет. Пока невозможно его вычислить, тем более что он подключался через спутник. Судя по переданному сообщению, человек он опытный. Или же на него работает классный специалист.

– Два часа назад он снова вышел на связь в одном кафе, – сказал Дронго, – я вам продиктую адрес, проверьте и его.

– У вас появился помощник? – поинтересовался Романенко.

– Для обработки информации я иногда пользуюсь услугами специалистов. Нам нужно решить, что делать дальше. Но сначала позвоните Рогову.

В это самое время в немецком суде был объявлен перерыв, и Рогов успел поговорить и с Романенко и с Дронго.

– В выдаче Чиряева Москве отказано, – закончив разговор, заявил Дронго, – таким образом, наша операция вступает в завершающую стадию. Сейчас поедем к вам и попробуем определиться.

В кабинете у Романенко он взял лист бумаги, жирной чертой разделил пополам.

– Здесь, – сказал Дронго, указав на одну половину листа, – мы поместим Чиряева, Шпицына и того неизвестного, который держит их под контролем, подсылает убийц к важным свидетелям и который дважды связывался со мной через компьютерную сеть.

– А если и убийца, и аналитик один и тот же человек? – предположил Романенко.

– Нет. Аналитик не стал бы собой рисковать, Труфилова убил кто-то другой, настоящий мастер своего дела, напрямую связанный с аналитиком. Тем, кто стоит за всем этим и руководит операциями.

– Тут, – продолжал Дронго, указав на вторую половину листа, – мы поместим Павлика-Чертежника, о котором нам сообщил Вадим. На этого Павлика мне необходимы данные, чем больше, тем лучше.

– Я уже запросил, – сказал Романенко, – еще когда мы были в кафе.

– Допустим, Чиряева нам не выдадут и он останется в Берлине. В этом случае он должен срочно, до пятнадцатого числа, погасить долг в три миллиона долларов своим противникам. Убийство Очеретина – это ему предупреждение.

– Согласен. Но в Берлине ему негде их взять, а приехать сюда он не может.

– Согласен. Тогда он обратится к неизвестному нам аналитику, чтобы тот решил эту проблему, получив деньги в «Роснефтегазпроме», чьи интересы Чиряев так ревностно защищал. Нам останется проследить, куда пойдут деньги. Но в казино могут привезти наличные, чтобы было удобнее внести их на счет. Тогда придется вычислить того, кто это сделает.

Дронго подвел под именами черту и поставил вопрос.

– Когда водитель поднялся наверх, Шпицын уже знал о случившемся. Вадим позвонил кому-то, кто предупредил Шпицына. Но кому? Это очень важно.

– Как же это узнать? Хотите, чтобы я его задержал?

– Конечно. Покушение на убийство. Это его боевики были в больнице.

– А если не его? Один убит, другой тяжело ранен. У меня нет никаких доказательств. Кстати, вам известно, на какой машине они приехали в больницу?

– Неужели на фургоне, развозившем воду?

– И это вы знаете? Просто невероятно.

– Шуляков сказал, что видел двух парней в голубой униформе. Я подумал, что убийцы могли получить приказ сначала устранить Очеретина и его телохранителей, а потом и меня. И сделал правильный вывод.

– Но тогда это не были люди Шпицына?

– Конечно, нет. Наоборот, его конкуренты. Те самые, которым Чиряев задолжал три миллиона долларов. Но вы могли этого не знать и задержать Шпицына по подозрению в убийствах. Тем более что у вас есть формальный повод. Показания Шулякова. Водитель четко заявил, что Шпицын знал о случившемся через несколько минут после убийства. А кто, кроме убийцы или заказчика преступления, может это знать? – усмехнулся Дронго.

– Вы сами себе противоречите. Вы же слышали, что сказал Вадим. Он предупредил кого-то.

– Вадим нам этого не сказал. Не успел сказать. А про Шпицына мы уже знаем, – улыбнулся Дронго, – я не хочу вас вводить в заблуждение, Всеволод Борисович, конечно, Шпицын не посылал этих боевиков. Их послал кто-то другой, тот, что приказал сначала убрать Очеретина, а потом и меня. Я даже знаю, за что они мне вынесли смертный приговор. Месяц назад я подставил их людей в Париже. Хашимова и его киллеров. Но Шпицына надо задержать. Чтобы у Чиряева не осталось помощников в городе. Очеретин убит, а Шпицына вы подержите трое суток. Или хотя бы одни. Если суд откажет в выдаче Чиряева, тот начнет искать аналитика, надеясь через него достать деньги и откупиться от кредиторов. К тому же вряд ли его отпустят просто так, наверняка потребуют залог. Тогда у него вообще не останется денег.

– Хорошо, – согласился Романенко, – задержу Шпицына на сутки. Не больше.

– Подождите, – прошептал Дронго, – его телефоны. Как я сразу не догадался. Позвоните прокурору. Нужно проверить телефоны Шпицына в агентстве. Мобильный и городской. Кто именно звонил ему в течение тридцати минут после убийства. Даже конкретнее – за минуту до того, как Шуляков поднялся наверх. Зная точное время, мы установим личность звонившего. Нужно запросить телефонную станцию. А еще лучше, отправиться туда самим, не теряя времени.

Романенко снял трубку:

– Савин, Гарибян, срочно ко мне. Важное дело. Мы выезжаем.

– Посмотрим, что из этого выйдет, – задумчиво произнес он.

– Мы знаем точное время, – сказал Дронго, – остается проверить, кто ему звонил. Именно в это время. Заодно проверим, с кем связывался Вадим по своим телефонам. Ведь он тоже звонил именно в это время. Какое счастье, что телефоны автоматизированы и все разговоры фиксируются компьютерами. Поехали быстрее.

Чтобы получить разрешение руководства нескольких телефонных станций на допуск к распечатке компьютерных данных телефонных разговоров, пришлось потратить около трех часов. Только в седьмом часу вечера они наконец узнали, что за минуту до того, как Анатолий Шпицын позвонил Матвею Очеретину, с ним самим связался по мобильному некий Алик Галкин. Романенко затребовал информацию на Галкина и довольно быстро выяснил, что Алик Галкин – известный уголовный авторитет по кличке Шахматист. Но что любопытно, Вадим звонил по номеру, не зарегистрированному на телефонной станции на чье-то конкретное имя, а принадлежавшему охранному агентству «Чагчаран». И именно по этому номеру позвонили самому Шахматисту до того, как он перезвонил Шпицыну. Круг замкнулся. Теперь следовало узнать, кому принадлежал этот телефон. К удивлению всей группы, выяснилось, что такого номера телефона в агентстве не было. Пришлось выяснять по конкретному адресу. Еще через несколько минут Романенко и Дронго держали в руках полученное сообщение. Телефон был зарегистрирован на охранное агентство «Чагчаран», но включен совсем в другом месте. В квартире Алевтины Жучковой, бывшей любовницы убитого главы агентства.

– Жучкова, – изумленно произнес Романенко, – думаете, это она тот неизвестный аналитик, от которого исходили все приказы?

– Конечно же, нет, – ответил Дронго, – я с ней однажды встречался. Глупое похотливое животное. Кто-то использовал ее квартиру и телефон.

– Только не говорите, что это Артемьев, ее бывший любовник.

– Почему, – как-то загадочно спросил Дронго, – мертвецы имеют гадкую привычку иногда оживать.

– Не те мертвецы, – вступил в разговор Гарибян, – я сам был на его вскрытии. Там работали наши эксперты. Мы проверяли его отпечатки пальцев. Это был точно Артемьев. Так что ожить он не мог. Вы же знаете, отпечатки пальцев подделать невозможно. Там работали два наших патологоанатома. Они могут подтвердить.

– Значит, не веришь в оживших мертвецов? – усмехнулся Дронго.

– Никогда не верил и не поверю, – убежденно ответил Гарибян, – ему вскрыли череп у меня на глазах. Это точно был Артемьев, мы все проверили.

– Разумеется, – поморщился Романенко, – у нас есть акт вскрытия. Это был Артемьев. Поэтому меня удивило, что телефон обнаружен в квартире Жучковой.

– А меня нет, – по-прежнему загадочно ответил Дронго, – который сейчас час? Надо к ней съездить.

В этот момент Романенко позвонили. Он, выслушав сообщение, сказал:

– Я все понял, – и отключил связь. Бросил взгляд на Дронго.

– Вы, как всегда, оказались правы. Немецкий суд отказал нам в выдаче Евгения Чиряева и выпустил его под залог в шестьсот тысяч марок.

– Примерно триста пятьдесят тысяч долларов, – прикинул Дронго, – значит, у нас в запасе всего два дня. До пятнадцатого мая Чиряев просто обязан найти деньги, чтобы заплатить кредиторам. Поедем к Жучковой, посмотрим на ее «мертвеца».

– Все равно не поверю, – убежденно заявил Гарибян, – даже если своими глазами увижу. Можете посмотреть акт вскрытия.

– Правильно, – кивнул Дронго, – нужно быть материалистом. И все-таки полезно иногда верить в оживающих мертвецов.

 

Москва. 12 мая

К дому Жучковой подъехали вчетвером. Гарибян достал пистолет, проверил.

– Как думаете, вампиров берут обычные пули? – пошутил он.

– Не знаю, – ответил Дронго, – проверим на месте.

Савин тоже достал табельное оружие, но, когда поднялись на нужный этаж, Дронго попросил всех уйти с лестничной клетки и позвонил в дверь. В квартире несколько секунд стояла тишина. Затем раздались шаги, кто-то подошел к двери.

– Кто там? – раздался знакомый женский голос.

– Здравствуй, Алевтина, – поздоровался Дронго, – может, ты меня еще помнишь. Мы с тобой встречались месяц назад.

– Конечно, помню. – Женщина открыла дверь, окинув гостя взглядом с головы до ног. Она была в цветастом домашнем платье, волосы собраны в пучок. – Такой мужчина, – произнесла со значением, – я все думала, когда ты заявишься.

– Хорошо, что ты меня помнишь, – кивнул Дронго.

– Разве тебя забудешь? Это ты сделал меня нищей. Пришел с сообщением о смерти Артемьева. И не называй меня Алевтиной. Забудь это деревенское имя. Я теперь Анжелика.

– Поздравляю, – пробормотал Дронго, – где же твои ангелы?

– Какие ангелы? – не поняла женщина.

– Был такой фильм «Анжелика – маркиза ангелов». Не видела?

– Не видела.

– Странно, – пробормотал Дронго, – в мое время это был самый популярный фильм. Все зачитывались книгами про Анжелику.

– У меня тоже есть про нее книга, – кивнула Жучкова, – только я ее не читала...

Договорить она не успела. В квартиру ворвались Савин и Гарибян. Следом вошел Романенко.

– Фу, как неинтеллигентно, – возмутилась Алевтина-Анжелика, – могли бы и поаккуратнее. Что вы здесь ищете? Может, твои вещички? – обратилась она к Дронго.

– Какие вещички? – спросил он.

– Всеволод Борисович, – крикнул Савин, – можно вас на минутку?

Они прошли в комнату. На столе стоял компьютер, подключенный к телефонному аппарату. Рядом находился еще какой-то аппарат.

– Ничего не трогайте, – предупредил Дронго, сделав им знак выйти из комнаты, и сам тоже вышел.

– Что это такое? – спросил он уже из коридора.

– Компьютер, – удивилась Жучкова, – обманул девушку и еще вопросы задает. Кто это такие?

– Хорошие люди, – успокоил ее Дронго, – не волнуйся. Скажи, кто установил у тебя компьютер?

– Слушай, чего тебе надо? – разозлилась она. – В тот раз пришел, чтобы о смерти моего друга сообщить. Теперь – чтобы напугать до смерти. Я думала, это твои вещички. Думала, совесть у тебя есть. Но ты хочешь и второго моего друга убрать? А еще такой представительный мужчина.

– Про совесть поговорим в следующий раз, – сказал Дронго, – рассказывай про компьютер. Как он здесь оказался. Кто подключил его к твоему телефону?

– Это не мой телефон, – возмутилась она, – мой на кухне и нормально работает. Это чужой телефон.

– Так, – вздохнул Дронго, – все ясно. Идем на кухню, сядем и во всем спокойно разберемся.

– А я и так спокойна, – сказала хозяйка. – Это ты психуешь, весь дергаешься.

Она прошла на кухню, села на небольшой диванчик у стола.

– Давай по порядку. Кто установил компьютер?

– Откуда мне знать? Хороший человек установил, сказал, что друг. Я думала, это ты.

– Ты, Жучкова, дурака не валяй, – посоветовал Савин, – откуда у тебя компьютер?

– Столько мужиков на одну бабу навалились. Я же объясняю. После смерти Артемьева, как раз на седьмой день, мне позвонил один человек. Сказал, что его друг и что хочет со мной встретиться. Ну я и поехала на свидание.

– Вы его видели? – быстро спросил Романенко.

– Фигушки, – скривилась Жучкова, – он меня обманул. Целых четыре часа прождала его в ресторане, а он не пришел. Столик правда заказал и все оплатил. А потом мне письмо от него прямо в ресторан принесли. Написал, что приехать не может, и сообщил, что у меня дома компьютер поставили и телефон. Я, честно говоря, испугалась, думала, вор какой, в ресторан позвал, а сам, пока я там сидела, мою квартиру обчистил. Приехала, смотрю, все в порядке. Только в комнате компьютер стоит и подключенный к нему телефон. И еще этот черный ящичек.

Она вздохнула, оглядела насторожившихся мужчин.

– Думала, разыграли меня, потом на столе еще одну записку нашла. Там он написал, что они с Артемьевым были друзьями, что ему нужна моя помощь, и просил ничего не трогать. Объяснил, что нужно делать. Когда телефон звонит, кнопки на компьютере не нажимать. Раза два он звонил, попросил написать что-то на компьютере. Я написала. Вот и все.

– И денег он тебе не оставил? – с иронией спросил Дронго.

– Ишь какой ушлый, – покачала она головой, – где ты был, когда я бедовала? Конечно, оставил. Немного. На пропитание.

– Сколько же он тебе на пропитание отстегнул? Только честно, я все равно узнаю.

– Ну, тысячу. – Она помолчала, потом с вызовом добавила: – Две. – Видя, что он не верит, перешла на крик: – Три тысячи оставил бедной женщине на месяц! Успокойся.

– Чтобы ты кнопки не нажимала? – пошутил Дронго.

– Да, – подтвердила она, – а ты не смейся. Он звонит иногда, говорит, что я молодец. Что помогаю ему. У него голос глухой, как у тебя.

– Модулятор голоса, – заметил Дронго, – он изменял голос, чтобы она его не могла опознать. Вы можете найти сейчас Лукина, пусть приедет и разберется с этим компьютером!

– Сейчас позвоню, – кивнул Романенко.

– Только по своему телефону, – попросил Дронго.

Пока Романенко связывался с Лукиным, сам он позвонил Зиновию Михайловичу.

– Сейчас его компьютер подключен к телефону, – тихо сказал Дронго, – проверьте этот номер.

– Я перезвоню ему, чтобы проверить, – сообщил Зиновий Михайлович, – только трубки не поднимайте.

– Договорились, – Дронго убрал свой аппарат и подошел к Романенко, уже закончившему разговор.

– Потрясающая система, – произнес Дронго, – он нашел своеобразный передаточный пункт, находясь на связи с нужными ему людьми и в то же время оставаясь абсолютно неуязвимым. Он начинает мне нравиться. Но чем дальше, тем больше я убеждаюсь в том, что это именно тот человек, о котором я думаю.

– Вы не можете назвать его имя? – спросил Романенко.

– Немного погодя назову, – ответил Дронго, – надо все проверить.

– Неужели вы думаете, что это Артемьев?

– Конечно, нет, – улыбнулся Дронго. – Гарибян присутствовал при его вскрытии. Он прав, отпечатки пальцев подделать невозможно. Но можно придумать другой трюк.

– Ему позвонил сюда Вадим и сообщил, что убийцы поехали убирать Матвея Очеретина, – сказал Романенко, – а этот неизвестный перезвонил Галкину по номеру, подключенному к компьютеру, и предупредил его об этом. После чего Галкин позвонил Шпицыну. Я правильно понял?

– Конечно, правильно. Но Шпицына все равно нужно задержать. Хотя бы на сутки. Вывести его из игры, изолировать Чиряева от его помощников. Одного он уже потерял, остался еще один.

– Я, в общем, понял ваш план, – кивнул Романенко, и в этот момент зазвонил телефон. Савин хотел снять трубку, но Дронго остановил его. – Не нужно, это проверяют телефон по моей просьбе.

Савин посмотрел на Романенко и, ничего не сказав, вернулся на кухню.

– Думаете, мы его найдем? – спросил Всеволод Борисович.

– Обязательно найдем, – убежденно ответил Дронго, – мы, можно сказать, уже совсем близко. Осталось сделать еще один шаг.

– Вы знаете, что мне сообщили из прокуратуры? В городе началась война двух группировок. Вчера убили главного оптового торговца наркотиками на Киевском вокзале и сожгли его магазин. У МВД есть подозрение, что это сделала группа Шпицына, отомстив таким образом за смерть Очеретина. Мы можем спровоцировать большую войну в городе, – с тревогой сказал Всеволод Борисович.

– Именно поэтому необходимо задержать Шпицына, – сказал Дронго, – а также навестить Павлика-Чертежника. Иначе наш друг, который подключил этот компьютер, успеет с ним покончить.

В этот момент из гостиной донесся какой-то странный звук. Наученный горьким опытом, Романенко приказал сотрудникам увести женщину и сам замер в коридоре, когда Дронго осторожно вошел в комнату.

– Поздравляю, – прочел он на экране компьютера, – ты сумел вычислить и эту связь.

Дронго невольно попятился, представив себе, что в любую минуту может произойти взрыв.

– Не беспокойся, – прочел он следующую фразу, – на этот раз взрыва не будет. Не думал, что ты сможешь вычислить и этот телефон.

Тут зазвонил мобильный телефон Дронго. Он даже вздрогнул от неожиданности.

– Быстро уходите оттуда, – сказал Зиновий Михайлович, – уже работает дистанционное устройство. Осталось тридцать пять секунд до взрыва. Я вижу, как бегут секунды. У него компьютер соединен с бомбой.

– Тридцать пять, я успею. Опять бомба, – крикнул он Романенко, – уведите людей.

– И ты уходи, – закричал Всеволод Борисович.

– Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь, двадцать семь... – считал Дронго.

Он вошел в комнату и прочел запись на экране:

– Хочешь, скажу, кто умрет следующим?

– ТЫ, – набрал на компьютере Дронго, продолжая отсчитывать секунды, – двадцать три, двадцать две, двадцать одна...

– Не торопись, – прочел он следующую запись, – ты все равно ничего не успеешь сделать. Ты ведь уже знаешь, что они убили Матвея Очеретина. Мне нужна женщина, которую ты прячешь. Где она, скажи?

– Семнадцать, шестнадцать, пятнадцать... – отсчитывал Дронго, набирая текст. – Давай поменяемся, – предложил он, – я скажу тебе, где женщина, а ты выдашь мне своего убийцу.

– Убийца мне еще понадобится, а женщину я все равно найду.

– Одиннадцать, десять, девять... – Дронго набрал следующую фразу: «Я знаю, кто ты, – осталось семь секунд. – ТЫ ВОСКРЕСШИЙ!»

Пять секунд. Компьютер не отвечал. Дронго ждал ответа. Четыре. Три... Он бросился в коридор, продолжая считать секунды, две... Он был уже в коридоре. Нужно торопиться. Одна... Он выскользнул в прихожую. Хорошо, что они догадались оставить открытой дверь. Но он не выбежал на площадку. В этот момент раздался оглушительный взрыв.

От удара взрывной волны заложило уши, Дронго прижался к капитальной стене, и это его спасло. Он поднялся, посмотрел на сорванную с петель металлическую дверь. Дронго все рассчитал верно. Шагни он за порог, и на него обрушилась бы тяжелая дверь. Он вовремя отбежал в сторону.

– Дронго, – закричал Всеволод Борисович, – вы живы, черт бы вас подрал?

– Жив. – Дронго поднялся. Куском штукатурки ему поранило лоб. Он вытер ладонью кровь и поморщился, бросив взгляд на свой шелковый галстук – на нем было алое пятно. Дронго носил только итальянские костюмы от «Валентино» и шелковые галстуки от «Живанши» и «Кристиана Диора». Уже второй галстук испорчен. В Москве он не пользовался услугами химчистки, не доверял, делал это только за рубежом.

– Послушай, – взволнованно произнес Всеволод Борисович, не заметив, что перешел с Дронго на «ты», – послушай, что я тебе скажу. С минуты на минуту здесь будут сотрудники ФСБ. Этот сукин сын – опасный террорист. Им должны заняться специалисты из антитеррористического центра ФСБ. К тому же он психопат. Мы ничего не можем с ним сделать. Твоя логика бессильна против взрывчатки.

– У меня сильно рассечен лоб? – спросил Дронго.

– Да, сильно, – кивнул Романенко. – Ты слышал, что я сказал? Он шизофреник. И мы передаем это дело ФСБ. Хватит заниматься самодеятельностью.

– Я знаю, кто стоит за этими взрывами, – спокойно сказал Дронго. – Разрешите мне продолжить расследование.

– Нет! Вы не вправе вести самостоятельное расследование. – От волнения он снова перешел на «вы». – Сожалею, что обратился к вам. Считайте наше сотрудничество законченным.

Дронго, шатаясь, вышел на площадку, сел прямо на ступеньку. К нему подошел Савин.

– Я вызвал «Скорую», – сообщил он.

– Не нужно, – отмахнулся Дронго, – я чувствую себя нормально, только лоб немного поцарапан.

Вслед за Савиным к Дронго подошел Романенко, сел рядом.

– Извините, – пробормотал он, – сам не знаю, чего наговорил вам. Этот взрыв выбил меня из колеи. Не ожидал, что он повторит свой трюк.

– Он хочет убрать всех свидетелей, которые могут дать показания против Чиряева. Ему зачем-то нужен этот уголовник, – устало произнес Дронго.

– Как нам его обнаружить?

– Распорядитесь усилить охрану бывшей любовницы Чиряева, которую вы отправили в санаторий. Пошлите туда кого-нибудь из своих людей. Неизвестный все равно до нее доберется. Не знаю как, но доберется.

– Гарибян, возьми кого-нибудь из сотрудников МУРа и срочно поезжай за женщиной, которую мы укрыли в санатории... погоди, – он посмотрел на Дронго, – туда сейчас поехала Галина с родными Вейдеманиса.

– Быстрее, – вскочил Дронго, – быстрее. Он вычислит этот санаторий. Мы должны были догадаться. Он будет следить за ними и вычислит этот санаторий. Когда они выехали?

– Сорок минут назад, – Романенко посмотрел на часы, – уже подъезжают к санаторию.

Дронго достал телефон, набрал номер Галины и, услышав ее голос, спросил:

– Где вы находитесь?

– Подъезжаем к санаторию.

– Кто из охраны находится в машине, кроме тебя?

– Сотрудник ФСБ. Он за рулем. Почему ты спрашиваешь?

– За вами «хвост» есть?

– Кажется, да. Мы его заметили на выезде из города. Темный джип. Я думала, это охрана.

– Можете от них оторваться?

– У нас старая «Волга». Не получится.

– Есть по пути пункт ГАИ?

– По-моему, нет. За санаторием есть, километрах в десяти.

– Направляйтесь туда. Не сворачивайте с трассы. В джипе бандиты. Если не можете оторваться от них, лучше не пытайтесь.

– Я поняла, не волнуйся.

– У сотрудника ФСБ есть оружие?

– Нет, – помолчав, ответила Галина, – он просто водитель. У меня есть.

– Проклятье, – пробормотал Дронго, – езжайте к посту ГАИ. Мы передадим по трассе, чтобы вас встречали.

– Хорошо.

– Как я не догадался, что бандиты могут их выследить? – мрачно произнес Романенко.

– Нужно было дать им охрану, а не оставлять офицеров возле моего дома, – заметил Дронго.

– Мы дали им машину ФСБ, – ответил Всеволод Борисович, – кто мог предположить, что за ней увяжется «хвост»? Тем более что с ними Галина.

– Позвоните в ГАИ, пусть передадут по трассе, чтобы их встретили. И пусть вышлют туда своих людей. Скажите, что бандиты преследуют автомобиль с сотрудниками ГАИ.

– Мне ехать? – спросил Гарибян.

– Нет, – ответил Дронго, – все равно не успеете.

Он убрал телефон и посмотрел на часы. Романенко звонил в милицию, а Савин – в ФСБ. Дронго понимал, что они не успеют, и очень волновался.

– Может, все-таки успеем? – спросил Романенко.

– Нет, – ответил Дронго, – у нас своих дел полно. Сначала нужно задержать Шпицына. Хотя бы на сутки. А затем поехать к Шахматисту. Только раньше загляну домой, переоденусь.

– Скоро вы испортите все свои костюмы, – усмехнулся Всеволод Борисович.

– Ничего. Зато найду этого мерзавца.

– Они могут подстерегать вас у дома, – заметил Романенко.

– Нет. Он почти уверен, что я погиб. И до завтра не узнает, что это не так. Сейчас главное – спасти Галину и женщин.

– Я предупредил ГАИ, – сказал Романенко, – может, еще раз позвонить Галине?

– Не нужно ее отвлекать. Подождем, – сказал Дронго, – на трассу все равно не успеем.

И в этот момент снова позвонил его телефон.

 

Москва. 12 мая

Галина оглянулась. Джип находился метрах в пятистах от них.

– К санаторию не сворачивайте, – предупредила она водителя, – езжайте прямо, до поста ГАИ.

– Понял, – кивнул водитель. Всю жизнь он проработал в КГБ—ФСБ. Сейчас ему уже было пятьдесят.

– Где-нибудь будет железнодорожный переезд? – спросила Галина.

– Нет. Дорога прямая. Но в трех местах можно свернуть.

– Не нужно. У поста ГАИ мягко притормозите.

Она снова оглянулась. Рассмотреть с такого расстояния, сколько человек находится в джипе, было невозможно.

– Илзе, – вдруг сказала она, – давай поменяемся местами.

Девочка кивнула, не сказав ни слова. Старая женщина оглянулась и тоже промолчала.

– Только не останавливайте машину, – сказала Галина водителю.

Перелезая на заднее сиденье, после чего Илзе перебралась на переднее, Галина достала пистолет, проверила. Хорошо, что она успела добавить патроны после того, как Дронго накануне воспользовался ее пистолетом в больнице.

– Проехали поворот на санаторий, – сообщил водитель.

«Может быть, зря не свернули, – подумала Галина. – Ведь там могут оказаться вооруженные сотрудники ФСБ. Но скорее всего там просто отдыхающие. Видимо, Дронго прав. Нужно доехать до поста ГАИ».

– Они увеличили скорость, – заметил водитель, слегка повернув голову. – Похоже, хотят нас догнать.

«Разгадали нашу тактику, ведь они знают о санатории», – подумала Галина.

– Прибавьте скорость, только не сразу, постепенно.

– Они уже совсем близко, – сказал водитель через некоторое время.

– Постарайтесь оторваться.

Он кивнул. И почти тотчас же сказал:

– Я не могу оторваться, они приближаются.

– Ясно. – Она бросила телефон Илзе. – Позвони Дронго и объясни ситуацию. А вы держитесь правее, – обратилась она к водителю, – и если джип нас догонит, берите резко в сторону и съезжайте с дороги. Вы меня поняли?

– Да. Но они могут открыть стрельбу.

– Я тоже могу, – сказала она, доставая пистолет, – как только свернем, ложитесь все на пол. Если со мной что-нибудь случится, бегите в поле и к машине не возвращайтесь.

– У меня нет оружия, – напомнил водитель.

– Знаю. Вы тоже бегите в поле.

Илзе дозвонилась до Дронго и передала аппарат Галине.

– Джип увеличил скорость, я буду стрелять, если они приблизятся.

– Машина ГАИ уже выехала вам навстречу, – сказал он, – через несколько минут будет рядом с вами. Постарайтесь продержаться.

– Поняла. Сделаем все, что сможем. Только пусть они поторопятся.

– Милиция выслала к вам вертолет.

– Надеюсь, они успеют. Свернуть с трассы мы не можем, наша машина по полю не пройдет.

Она отключила связь и сказала водителю:

– Как только они приблизятся, резко сверните, покиньте машину и бегите. Я останусь.

– Дайте мне пистолет, я уже пожил свое, мне терять нечего.

– Я сама знаю, что делать!

Джип был уже совсем близко. «Только бы они не открыли огонь», – словно заклинание, повторяла про себя Галина. Но стрелять, похоже, они не собирались, видимо, хотели взять их живыми или же заставить водителя остановиться, а потом уже наверняка всех перебить.

Сто метров. Старая «Волга» не могла оторваться от современного джипа «Ниссан». Семьдесят метров. Теперь уже было видно, что в машине сидят четверо. Пятьдесят метров. Галина судорожно сжимала пистолет. Руки стали влажными. Она вдруг поймала себя на мысли, что испугалась. Впервые в жизни ей стало страшно. Не за себя, за сидевших рядом людей. Тридцать метров. Уже видны были лица преследователей. Двадцать метров. Снова проверила пистолет. Десять метров. Джип был совсем рядом.

– Сворачивай! – крикнула водителю.

Он резко взял вправо. Джип на полной скорости проехал несколько метров и резко затормозил. Из него выскочили бандиты. Галина тоже выпрыгнула из машины и сделала несколько выстрелов. Она понимала, что сопротивление бесполезно. Бандиты уже бежали к ней. Двое с автоматами. Она выстрелила еще раз, кажется, попала одному из нападавших в плечо. В этот момент раздался рокот вертолета и завыли сирены мчавшихся со всех сторон милицейских машин.

– Давайте, быстрее сюда! – кричала Галина. Из вертолета поступила команда сложить оружие. Один из бандитов стал целиться в Галину, но выстрелом из вертолета его ранили в руку, и он с воплем выронил автомат. Милицейские машины были уже совсем близко.

 

Москва. 12 мая

В девять часов вечера Романенко поехал в ресторан, где в это время Анатолий Шпицын ужинал со своими телохранителями, и, ни слова не говоря, сел за его столик. Дронго сел за соседний и стал наблюдать за главой охранного агентства.

– Кто ты такой? – спросил Шпицын. После поджога магазина он чувствовал себя главным авторитетом Москвы. Теперь, по крайней мере, все узнали, какие дела он способен вершить. Он даже стал подумывать о том, чтобы из Шпицына снова стать Спицыным, как-то лучше звучит. И именно в тот момент, когда удачная мысль пришла ему в голову, за столик к нему сел незнакомец.

Романенко снял очки, протер стекла, снова надел и сказал:

– Я Всеволод Борисович Романенко, следователь по особо важным делам прокуратуры России. Вы Анатолий Шпицын?

– Да, – кивнул перепуганный Шпицын. Он знал, что такое особо важные дела.

– Следуйте за мной, вы задержаны!

Шпицын бросил взгляд на телохранителей. Те ошеломленно переглядывались и даже не подумали оказать сопротивление. Романенко встал и направился к выходу. Шпицын последовал за ним, даже не возмутившись. Дронго усмехнулся. Преступники часто оказываются гораздо трусливее, чем можно предположить. Впрочем, Шпицын не был настоящим уголовным авторитетом. Всего лишь бывшим адвокатом и бывшим юрисконсультом. Он и мечтать не мог о таком уважении, каким пользовался вор в законе. Кроме того, он хорошо представлял себе, что значит не подчиниться или оказать сопротивление следователю по особо важным делам. После этого он мгновенно превратился бы в изгоя, почти неприкасаемого. Никогда и нигде ни один преступник, ни один вор в законе не оказывал сопротивления чиновнику такого ранга. Шпицын, юрист по образованию, все хорошо понимал.

Через час Романенко со своими людьми отправился к Шахматисту. Тот жил за городом, на даче. Когда группа Романенко на трех автомобилях подъехала к дому, охранники Шахматиста решили, что готовится нападение, и мгновенно достали автоматы. Лишь чудом удалось избежать столкновения, в последний момент один из охранников узнал местного начальника уголовного розыска.

Оперативников впустили, и они стали изымать оружие у телохранителей, не оказывавших никакого сопротивления. Лишь в особых случаях уголовные авторитеты разрешали открывать огонь. Все знали, что бывает за убийство сотрудника милиции или прокуратуры. Уголовные авторитеты почти никогда на это не шли, только молодые беспредельщики, не знавшие кодекса чести настоящих бандитов.

Трехэтажный дом был окружен несколькими строениями. Хозяин дачи пригласил оперативников в огромную, метров в пятьдесят, гостиную на втором этаже с видом на лес. Здесь ярко пылал камин, манили к себе изящные и очень удобные диваны и кресла. Завершали картину выстроенные в ряд на столике бутылки с дорогим французским коньяком.

Оружие, как выяснилось, хранилось на даче незаконно, не было зарегистрировано, и трое из четверых телохранителей были задержаны.

– Почему вы так поздно приехали? – удивился Галкин. Он был одет в легкие светлые брюки и синюю футболку с короткими рукавами. В гостиной было тепло.

– Хотели с вами поговорить, – сказал Романенко, усаживаясь в глубокое массивное кресло, Дронго занял соседнее.

– Извините, – улыбнулся хозяин, – вы следователь-важняк, я сразу понял. А это что за господин?

– Наш эксперт, – ответил Романенко, – помогает нам в расследовании этого дела.

– Очень хорошо. Надеюсь, он не гипнотизер. Кстати, что у вас с головой? – улыбнулся Галкин.

– Ничего особенного, в темноте наткнулся на ветку, – ответил Дронго.

– Вы больше похожи на телохранителя, чем на эксперта, – пошутил Галкин. – Выпить хотите? – обратился он к Романенко.

– Нет, – Романенко посмотрел на часы. – Уже поздно, вы правы. У ваших телохранителей обнаружено незарегистрированное оружие. Мы всех их задержим, а оружие конфискуем.

– Это незаконно, – усмехнулся Галкин, – вы ехали сюда, ничего не зная про оружие – и только потом обнаружили его. Так не полагается.

– Ношение незарегистрированного оружия – это нарушение закона. И серьезное нарушение, – сказал Романенко, – кстати, мы можем задержать и вас, как хозяина дома.

– У меня в доме оружия нет, – развел руками Галкин, – можете произвести обыск. А телохранители живут в соседнем доме. Кстати, оружие привезли сюда из частного охранного агентства «Чагчаран». У нас есть на него разрешение, но об этом лучше спросить у моего адвоката.

– Я вам верю, – сказал Романенко, – мы приехали с вами поговорить. Пока только поговорить. Иначе я давно предъявил бы вам ордер на арест.

– Так поздно приехали, чтобы поговорить? – усмехнулся Галкин.

– Нам нужно было встретиться с вами именно сегодня.

– Давайте я вам налью коньячку. Напрасно отказываетесь, коньяк первосортный.

– Не нужно, – возразил Романенко, – у нас к вам важное дело.

– Не сомневаюсь, – Галкин не переставал улыбаться, – иначе вы не поехали бы в такую даль, да еще на ночь глядя. И что же это за дело?

– Вы знаете Анатолия Шпицына?

– Впервые слышу. Никогда не знал.

– Только что вы сказали, что знаете его.

– Вы чего-то не поняли. Я такого не говорил.

– Вы сказали, что ваше оружие зарегистрировано в частном агентстве «Чагчаран». А Шпицын глава агентства.

– Возможно, – согласился Галкин. – Но это меня нисколько не интересует. Я говорил только об агентстве и вовсе не обязан знать, кто его возглавляет.

– Вы с ним разговаривали, – сказал Романенко, – у нас есть доказательства.

– Я разговариваю с десятками людей. Что из этого? Сегодня утром, к примеру, я вел разговор с продавцом газет. Это не значит, что он мой друг.

– Хватит, Галкин, – прервал его Романенко, – я устал, и у нас нет времени. Вчера вы позвонили Шпицыну за минуту до того, как он перезвонил другим людям. И сообщили ему что-то настолько важное, что тот даже позвонил трупу.

– Как вы сказали? Трупу? Это интересно. Не знал, что существует связь с потусторонним миром.

– Вы ее наладили, – вмешался тут в разговор Дронго.

– Я? Наладил? О чем вы говорите?

– О связи с потусторонним миром, с покойником.

– С каким покойником? – запсиховал Галкин.

– С трупом. Вам нравится вести беседы с трупом, – пояснил Дронго.

– Хватит, – вышел из себя хозяин, – не хочу больше с вами разговаривать. Все это какой-то бред.

– А я хочу, – мрачно заявил Дронго. – Вы ошибаетесь, если думаете, что все кончилось. Для вас все только начинается.

– Не понимаю, о чем вы говорите. – Он плеснул себе в бокал коньяку. Рука у него при этом дрожала.

– Вы все прекрасно понимаете, – спокойно продолжал Дронго, – могу напомнить, как это было. Кредиторы Чиряева, опасаясь, что он не вернет долг, подставив его бывшую любовницу, сделали гнусные фотографии, которые отправили и Чиряеву, и его помощнику Очеретину.

Квартиру, где были сделаны снимки, предоставил Вадим и, чтобы подстраховаться, позвонил вашему другу. Тот, в свою очередь, перезвонил вам. У нас есть телефонные распечатки, поэтому отпираться бессмысленно, вы ведь умный человек, Галкин, все понимаете. Когда вы позвонили Шпицыну, Очеретин был уже убит. А Шпицын, видимо, не доверяя вам, перезвонил Очеретину и нарвался на водителя, который как раз в этот момент поднялся в квартиру. Если бы водитель не взял мобильного телефона Очеретина, мы бы ничего не узнали. Но он услышал телефонный звонок, открыл дверь, взял аппарат, и разговор был зафиксирован компьютером. Вот, собственно, и все.

– Болван, – в сердцах сказал Галкин, и непонятно было, относится это к Шпицыну или к водителю.

– Вам позвонил человек, которому вы, безусловно, доверяете, – продолжал Дронго, – ему удалось подключить телефон к компьютеру. И все получилось бы. Но он не учел одного фактора. Самого важного, фактора страха. Он боится быть узнанным. Боится, что его вычислят. И я действительно его вычислил.

– Не желаю вас слушать, – заявил Галкин, – не понимаю, о чем вы говорите.

– Прекрасно понимаете. Думаю, у вас есть другой его телефон.

Галкин залпом выпил коньяк.

– Нет у меня никакого телефона. Я ничего не знаю.

– Есть, – убежденно сказал Дронго, – но вы его нам не дадите. Потому что боитесь этого воскресшего мертвеца больше, чем всех вместе взятых прокуроров и следователей на свете. Я прав?

– Кажется, я знаю, кто вы такой, – сказал Галкин, плеснув себе еще коньяка и залпом выпив его. Он быстро пьянел.

– На Чиряеве висит долг в три миллиона долларов, – продолжал Дронго, – а он вместо того, чтобы его возвратить, приказал своим людям начать войну в городе. И об этом вы тоже знаете. Но войну вы могли начать только в одном случае: рассчитывая на поддержку воскресшего мертвеца.

Романенко слушал, не произнося ни единого слова. Знал по опыту, что лучше не мешать Дронго, который неизменно добивался успеха.

– Вы рассчитывали, что Чиряев либо останется в Берлине, либо его выдадут Москве, а вы приберете к рукам все его имущество. Но в этом случае вам пришлось бы платить все его долги, и, если вы решили поддержать Шпицына в его войне, значит, знали точно, что эти долги кто-то заплатит.

– У вас богатая фантазия, Дронго, – выдавил Галкин, – так, кажется, вас зовут?

– Совершенно верно, – кивнул Дронго, – спасибо, что узнали меня. Впрочем, и обо мне вам наверняка рассказал наш общий знакомый. Но вы просчитались. Начав войну, не учли, что на сцене появится группа Романенко и ваш покорный слуга и спутают вам карты.

– Не выйдет, – бросил Галкин, – ничего у вас не получится. Мы войны не хотим.

– И именно поэтому сожгли товар наркоторговцев, которым Чиряев тоже задолжал? Чтобы окончательно испортить его отношения с кредиторами? Чтобы он не смог сюда вернуться и вы прибрали бы к рукам всю его собственность?

– Ничего мне не нужно. Я обычный бизнесмен.

– С пятью судимостями, – с иронией присовокупил Дронго.

– Ну и что? – зло спросил Галкин. – Я давно завязал.

– А теперь послушайте меня, Шахматист. Вы ведь умеете просчитывать ходы, недаром получили такую кличку, – продолжал Дронго, бросив взгляд на Романенко и получив его молчаливое одобрение. – Кто-то придумал подлый трюк с Галиной Сиренко, свел ее с подлецом Хатылевым. Кто-то через бывшего сотрудника КГБ Арсения Попова передавал инструкции Хатылеву. Примерно так же использовали и Вейдеманиса.

– Не слышал такой фамилии.

– Охотно верю. Но именно он искал по всей Европе Труфилова.

– И этой фамилии не слышал.

– А вот в это позвольте не поверить. Наверняка слышали. Более того, вы знали, что именно он будет давать показания против Чиряева. Теперь дальше. Кто-то очень точно рассчитывал все мои действия. И не только мои, но и всей группы Романенко. Но самое интересное, когда ему нужно было что-то передать Жучковой, он не звонил ей, а писал записки, чтобы не узнала голоса, если когда-нибудь его слышала. Ясно одно: это был не Артемьев. Артемьева застрелили месяц назад.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – спросил Галкин.

– Вы знаете, кто за всем этим стоит. Более того, именно он позвонил вам, сообщив о возможном убийстве Очеретина, и этим выдал себя. Такая мгновенная реакция только у одного человека. У того, на которого вы рассчитываете, чтобы занять место Чиряева. Это ваш главный козырь, Галкин. Если хотите, могу назвать его имя.

– Уходите, – вскочил на ноги Галкин, – убирайтесь! Я не хочу с вами разговаривать.

– Вам больше покойники по душе? – невозмутимо осведомился Дронго. – С полковником Кочиевским вы ведете беседы.

Ошеломленный, Романенко дернул рукой, сбросив на пол стакан. Галкин с ненавистью посмотрел на Дронго и прошипел:

– Жаль, вы не стали сегодня трупом. А ведь могли!

– Передайте ему, что я жив, – сказал Дронго, – но не буду настаивать на эксгумации его несуществующего трупа. И скажите, что я его все равно достану. До свидания.

Когда они сели в машину, Романенко сказал:

– Может, объясните, что происходит?

– Я с самого начала был убежден, что неизвестный аналитик кто-то из посвященных в детали всех этих событий. По почерку догадался. Во-первых, желание о себе заявить. Люди маленького роста страдают обычно «наполеоновским комплексом». А Кочиевский, можно сказать, коротышка. Во-вторых, он использует бывших сотрудников КГБ и МВД, не доверяя уголовной шпане. Это, если хотите, его фирменный знак. Жучкова вполне могла узнать его голос, видимо, в свое время он звонил Артемьеву. Поэтому он и пользовался модулятором, изменявшим голос, или же писал ей записки. Мгновенная реакция всегда была отличительной чертой Кочиевского. Ну и наконец сам факт его гибели. Ведь он не застрелился. Сгорел в собственной машине, что маловероятно для полковника военной разведки. Экспертиза показала, что он сначала застрелился, а потом сгорел.

Вспомните, Гарибян говорил, что отпечатки пальцев подделать невозможно. А там был сгоревший труп. Стал бы Кочиевский думать о своем трупе после того, как застрелился? Вряд ли. У полковника всегда была железная логика. Приятно иметь дело с достойным противником. Хотя сегодня он заставил меня дважды переодеваться. Он знал, где я живу, знал, в какой больнице Вейдеманис, и еще множество всяких деталей, известных лишь ему одному. Экспертиза установила, что он поджег машину и в этот момент застрелился. А я думаю, что он застрелил какого-то беднягу, подбросив труп в машину, и сжег ее, чтобы замести следы.

– Вы меня почти убедили, – сказал Романенко, – но, если это действительно Кочиевский, вам грозит нешуточная опасность.

– Нет. Пока нет. Галкин не рискнет звонить ему прямо сейчас. Подождет до утра, чтобы найти другой телефон. Наши разговоры о телефонных распечатках его явно смутили. Он найдет способ связаться завтра с «погибшим» полковником. Но если я прав, совершенно непонятно, почему Кочиевский все еще в Москве. Что ему нужно? Почему он так упорно поддерживает Чиряева? Почему свел Галину с Хатылевым и следит за расследованием дела? Почему не угомонится? Почему?

– И вы знаете ответы на все эти вопросы?

– Знаю. Деньги. Ради них он воскрес и готов буквально на все. Ему плевать на Чиряева. Он использует Галкина, играя на его честолюбии. Но главное для него – три миллиона долларов. Я понял, почему он стремится избавиться от меня. Я фактор страха. Он боится только меня. Однажды он проиграл мне, имитируя самоубийство. Теперь ему нужно меня убрать, чтобы без проблем завладеть деньгами. За три миллиона долларов он будет драться. Этим и объясняется его интерес к вашему расследованию и желание освободить Чиряева. Ради этого он и устранил Труфилова. Ему нужен живой и невредимый Чиряев, чтобы завладеть тремя миллионами долларов. Он собирается обмануть всех и знает, что только я могу ему помешать.

– Вы уже помешали, – сказал Романенко, – знаете, мне бы хотелось взять вас к нам на работу. Вы ведь юрист по профессии.

– Все не так просто, – усмехнулся Дронго, – вы же знаете, что это невозможно.

– Теперь я уверен в успешном завершении нашего расследования, – сказал Романенко.

– Пока не надели наручники на всех чиновников, связанных с Ахметовым, говорить об этом рано.

 

Москва. 13 мая

Этой ночью он остался в своей квартире совершенно один. Несмотря на его возражения, Романенко приказал оставить у дома охрану с офицерами ФСБ на всю ночь. В третьем часу, уже собираясь лечь, Дронго спустился вниз и увидел, что оба офицера мирно спят в машине. Он постучал в стекло.

– Что случилось? – спросил один из них, моментально проснувшись.

– Можете ехать домой, – сказал Дронго, – вам разрешено. Звонил Романенко.

– У нас свой начальник, – возразил, протирая глаза, второй офицер.

– Он тоже звонил, – отмахнулся Дронго, – уезжайте. Спасибо за все.

Он поднялся наверх и лег спать. Утром проснулся в одиннадцать часов, радуясь, что никто его не разбудил. Прошел на кухню, заварил чай, выпил чашку, побрился, оделся и уже собрался уходить, когда заработал подключенный к Интернету компьютер.

– Ты все-таки меня вычислил, – передал полковник.

«Молодец Галкин, – усмехнувшись, подумал Дронго, – нашел-таки возможность сообщить Кочиевскому, что я его разоблачил».

– А ты думал, у меня ничего не получится? – спросил Дронго.

– Ты очень везучий, – сказал полковник.

– Надеюсь, мой компьютер не взорвется? – спросил Дронго.

– Ты еще и шутник. Не боишься меня? Вдруг я стою у тебя за дверью?

– Не боюсь. Тебе только что сообщили обо мне. Ты думал, меня уже нет, но ошибся.

– Чего ты хочешь? – спросил полковник.

– Ты знаешь чего, – ответил Дронго, – помочь Романенко завершить расследование. И знаю, чего хочешь ты.

– Тогда не будем друг другу мешать.

– Не получится. Я тебе не верю.

– Ведь можно договориться, – сказал полковник.

– После того, как ты столько раз на меня покушался?

– А ты меня убил, – сказал Кочиевский, – мои родные считают меня мертвым. Мне тяжелее, чем тебе.

– Ты сам себя убил, потом воскресил.

– Я не хочу начинать все сначала. С меня хватит. Я хочу исчезнуть из Москвы и никогда больше здесь не появляться.

– На каких условиях будем договариваться? – спросил Дронго. Он вдруг вспомнил про Зиновия Михайловича, поднял трубку, набрал нужный номер.

– Прежде всего ты должен согласиться на переговоры.

– Нет. Прежде всего ты мне скажешь, на каких условиях собираешься вести переговоры. Чего именно хочешь?

В это время Зиновий Михайлович снял трубку и Дронго быстро сказал ему:

– Он сейчас связался со мной. Постарайтесь выяснить, где он находится.

– Если я скажу, чего хочу, ты поймешь, чего я не хочу.

– Не нужно хитрить. Говори условия.

– Ты оставляешь меня в покое на два дня, после чего я сдаю тебе всю компанию. Всех покровителей Ахметова. Согласен?

– Давай наоборот. Ты сдаешь мне всех покровителей Ахметова, а я тебя не трогаю два дня.

– Исключено.

– Тогда не обещаю тебе спокойной жизни.

– Напрасно ты ввязался в эту игру, рано или поздно проиграешь. Задействованы слишком мощные силы.

– Не люблю сдаваться в середине игры, думаю, еще не вечер. Посмотрим, что будет дальше.

– Тебе все равно не дадут закончить расследование, давай договоримся по-хорошему.

– Мне нужны имена и факты.

– Тебе никто не говорил, что ты упрямый идиот?

– Зачем ты послал своих боевиков в больницу? – вопросом на вопрос ответил Дронго. – Это ведь была глупость.

– Это киллеры Чертежника пришли отомстить тебе за Хашимова. Мой киллер никогда не ошибается, ты это знаешь.

– Гарантирую тебе один спокойный день в обмен на твоего киллера.

– Не поменяю его даже на три. Это моя страховка на крайний случай.

– Опять офицер КГБ. Или на этот раз МВД? Ты ведь не любишь иметь дело с уголовниками.

– Догадайся сам, – полковник явно занервничал, – у тебя слишком богатое воображение. Ты слишком много знаешь. Тебе пора умереть.

– Не согласен, поскольку не в пример тебе не смогу воскреснуть. Кого ты убил, кого подставил вместо себя?

– Никого. Это был я.

– Не рассказывай сказки. Я не поверил в обгоревший труп, потому что знаю, на какие подлости ты способен. Тебе нужно было сжечь труп, чтобы не было отпечатков пальцев.

– Не лезь не в свое дело.

– Значит, это был кто-то другой? Я ведь могу потребовать эксгумации трупа. Представляешь, какой поднимется скандал?

– Не нужно. Мои родные и так настрадались. Ты ведь человек гуманный.

– Кого ты убил?

– Бомжа. Обычного бомжа. Он даже не понял, как все случилось. А потом я вырвал свои коронки и бросил в машину. Пришлось лечить зубы, но это было убедительно. Кроме тебя, все клюнули. Я даже ходил на свою могилу, носил цветы. Ощущение необычное. Не хочешь попробовать?

– Не хочу. Мне и на этом свете неплохо. И у меня нет под рукой бомжа. Помнишь, ты говорил, что я не найду Труфилова. Но я его нашел.

– А я его убил.

– Теперь я найду тебя.

– Не успеешь. Я тебя убью. Ты мне очень мешаешь.

– Зачем тебе нужна женщина Чиряева?

– Не скажу. Ты и так слишком много знаешь.

– Теперь ты до нее не доберешься. Она под надежной охраной. Все женщины, за которыми ты охотишься, под охраной.

– Ничего, кого нужно, я...

С экрана исчезло изображение. Дронго подождал с минуту – ничего. Еще через минуту позвонил Зиновий Михайлович.

– Он применил специальный код, невозможно пробиться. Как только я попытался взломать его шифры, он сразу отключился.

– Понятно. Даже приблизительно нельзя определить, откуда он звонил?

– Пытаюсь. Он выходит на вас через спутник и кодирует свои сигналы. Очень трудно.

– Постарайтесь. – Дронго положил трубку, взглянул на часы. Половина двенадцатого. Позвонил Романенко.

– Есть какие-нибудь новости?

– Лучше бы их не было, – сказал Всеволод Борисович.

– Опять что-нибудь случилось?

– На рассвете сожгли агентство Шпицына, предварительно оглушив одного из охранников. В городе идет настоящая война. Звонили из прокуратуры. Считают, что часть вины за это лежит на нас. Хорошо бы арестовать этого Чертежника. Если его киллер, которого вы ранили в больнице, даст против него показания, я его немедленно возьму под стражу.

– Ни в коем случае, – возразил Дронго, – нужно дать им два дня. Они пока выжидают. Это еще не война. Скорее разведка боем. Вы обратите внимание, охранника не убили, а только оглушили. Они ждут, когда Чиряев заплатит долг. Два дня ничего не предпринимайте.

– Прокурор города может дать санкцию на арест Чертежника без моего ведома. Все и так знают, что идет борьба между группами Чиряева—Галкина и наркоторговцами, контролирующими это прибыльное дело.

– Уговорите его не торопиться. Скажите, что вам нужны всего два дня. Надо дать им возможность себя проявить. Вы сообщили в ФСБ, что необходимо установить контроль за казино «Мажестик»?

– Конечно. МУР внедрил туда своего агента. ФСБ взяла под контроль все их счета. Как только появится такая сумма, сразу начнем проверку. Три миллиона невозможно спрятать.

– Их можно украсть, – возразил Дронго.

– Можно, конечно, – согласился Романенко, – но не так это просто. Тому, кто захочет заплатить за Чиряева, придется внести всю сумму наличными. Это три «дипломата» денег. Как их пронести в казино, если вокруг дежурят наши люди?

– Надеюсь, что так и будет, – сказал Дронго. – А знаете, я был прав. Галкин нашел возможность связаться с Кочиевским, и тот вышел со мной на связь. Он просит на два дня оставить его в покое. Ясно, они ему нужны, чтобы добраться до этих денег.

– И что вы ему обещали?

– Посадить его в тюрьму. А заодно и остальных, причастных к их махинациям.

Романенко попрощался, сказав, что непременно переговорит с прокурором города.

 

Москва. 13 мая

В кабинете президента компании «Роснефтегаза» собрались трое. Сам президент компании, высокий полный мужчина лет шестидесяти с зачесанными назад волосами и мясистым одутловатым лицом, и его гости: бывший вице-премьер правительства, мужчина лет сорока пяти, тоже высокий, и бывший заместитель министра внутренних дел, пятидесятилетний генерал, среднего роста, с продолговатым лицом, приплюснутым носом и кустистыми бровями. В его зеленых глазах, казалось, затаилась тоска, еще с того времени, как его несколько лет назад отправили на пенсию. Теперь он возглавлял службу безопасности «Роснефтегаза», заняв эту должность после трагической гибели ее руководителя, полковника ГРУ в отставке Олега Кочиевского.

Президента компании охраняли несколько десятков людей, разбросанных по всему зданию, сотрудников бывшего Шестнадцатого управления Комитета государственной безопасности, специалистов по компьютерной технике и электронному оборудованию. По всему периметру здания была установлена аппаратура, исключавшая возможность прослушивания. Генераторы шумов, скэллеры и скремблеры последнего образца. Особо охранялся восемнадцатый этаж, где находились кабинеты руководителей компании.

– У нас, как всегда, проблемы, – недовольно сказал президент, – я был против использования этой шпаны в наших целях, но вы, генерал, настояли. И теперь возникли большие сложности. В свое время вы с покойным Кочиевским убедили меня в том, что можно прибегнуть к их услугам. Чем это кончилось, вы уже знаете.

– Мы ошиблись, – примирительно сказал бывший вице-премьер, – нужно было искать другие пути. Но мы не имели времени. А предложение Кочиевского показалось вполне приемлемым.

– Приемлемым, – взорвался президент, – пусть теперь возвращается с того света и решает возникшие по его вине проблемы. Я всегда был против использования уголовных элементов. С ними опасно иметь дело.

– Благодаря им, – напомнил бывший вице-премьер, – нам удалось получить контрольный пакет акций компании «ЛИК». Если бы Кочиевский не направил туда Труфилова, если бы не провел работу среди акционеров, мы столкнулись бы с серьезными трудностями. А потом он использовал свои связи, чтобы оказать некоторое давление на чиновников в Тюмени.

– Вы забыли, что погиб один из сотрудников аппарата губернатора Тюменской области, – сказал президент, – уголовное дело до сих пор не закрыто. Вполне возможно, что это результат оказываемого давления.

– Нет, – возразил генерал, – мы никогда не применяли подобных методов, только получали от них информацию.

– Ладно, хватит, – отмахнулся президент, – мы не в прокуратуре, врать мне не нужно. Вы использовали уголовную шпану, чтобы добиться максимального результата, и теперь пытаетесь оправдаться. У нас и так хватало проблем. Теперь появятся новые, связанные с вашими бандитами.

– Эту идею подкинул Ахметов, – напомнил бывший вице-премьер, – я тоже был от нее не в восторге, но сейчас мы должны сделать все, чтобы вытащить Ахметова из тюрьмы.

– А что можно сделать? Мы наняли ему лучшего адвоката в стране. Сам Давид Самуилович ведет его дело.

– Если до лета ему не смогут предъявить обвинений, он будет освобожден. Уже год идет следствие, и пока безрезультатно, – сказал бывший вице-премьер, – через прессу поднимем шум по поводу затянувшегося следствия. Дадим несколько сообщений по телевизионным каналам. В общем, все, как обычно. Начнем «гнать волну». Обратимся к известным журналистам. Представим дело так, будто с Ахметовым хотят свести счеты враги. В прокуратуре зреет недовольство затянувшимся следствием. И если не будут найдены доказательства вины Ахметова, им придется его освободить. Но это произойдет лишь в том случае, если мы поможем Чиряеву, который работал с Ахметовым и Кочиевским в одной связке. Цена этой помощи вам известна. Нужно перевести на его счет три миллиона долларов, которые он задолжал своим компаньонам. Полагаю, это не такая уж большая сумма, если учесть доходы, которые принесла нам компания «ЛИК».

– Я так и думал, что ваш Ахметов будет нам дорого стоить, – проворчал президент.

– Наш Ахметов, – улыбнулся бывший вице-премьер, – надеюсь, вы не забыли, как много он сделал для вашей компании.

– Он получил за это приличные деньги, – сказал президент, – три миллиона долларов. И такую же сумму мы должны заплатить уголовникам.

– Мы платим за собственное спокойствие, – возразил бывший вице-премьер, – судите сами. Если мы поможем Чиряеву, он останется в Европе. И тогда Бергман добьется освобождения Ахметова в течение нескольких месяцев. Без показаний Труфилова и Чиряева у прокуратуры не будет сколько-нибудь убедительных доказательств. И после освобождения Ахметова все дело против Минтопэнерго и «Роснефтегаза» развалится.

– Может быть, решить вопрос другим, более дешевым способом, – заметил президент. – Этот уголовник может просто умереть.

– Исключено, – возразил бывший вице-премьер, – сразу станет ясно, кто именно был заинтересован в его смерти. И тогда долги Чиряева будут платить те, кто его убрал. У них принято платить по долгам. Уголовники начнут дергаться, обратят на себя внимание прокуратуры, ФСБ. А мы потеряем авторитет как ненадежные партнеры, которые в трудный момент бросают своих друзей. Репутация дорого стоит.

– Какая там репутация, – проворчал президент, – если мы имеем дело с бандитами. Ладно, черт с ними. Заплатим. Куда переводить деньги?

– Переводить нельзя, – вмешался генерал, – нас могут сразу засечь. Нужно платить наличными.

– Три миллиона наличными? – ужаснулся президент. – Где мы их возьмем?

– Потрясите своих управляющих, – предложил первый вице-премьер, – у каждого из них минимальный месячный доход от пятидесяти до семидесяти тысяч долларов. Соберите их, объясните, что нужны деньги. Думаю, они поймут. У вас люди толковые.

– Только этого не хватало, – сказал президент, – подумают, чего доброго, что я вымогаю взятки.

– Они знают, сколько вы стоите, – с улыбкой возразил гость, – и не только они, всем известно, что вы стоите миллиард долларов. И что взяток никогда не брали. Вся страна знает о вашей честности.

Он не стал уточнять, откуда у президента такой капитал. Не упомянул, что он нажил его за несколько лет, расхищая государственные запасы нефти и газа. Более наглого расхитителя в стране не было. Но с точки зрения появившихся у власти молодых чиновников в начале девяностых, хищение миллиардов долларов государственных средств, приобретение по дешевке заводов и фабрик, махинации с энергоресурсами, которые на внутреннем рынке можно было купить по бросовым ценам и продать за рубеж по ценам мировым, все это было вполне нормальным и морально оправданным бизнесом. Многие из них ворочали миллионами долларов и действительно не брали взяток наличными, не воровали. Они просто ввели своеобразный налог на подписи. Все знали, что подпись вице-премьера в бытность его у власти стоила пять процентов от совершаемой сделки. И ему переводили колоссальные суммы на его счета в зарубежных банках.

История человеческой цивилизации еще не знала столь масштабного грабежа собственного государства.

– Мы передадим деньги Чиряеву, – кивнул генерал, – и дело будет закрыто.

– Три миллиона, – повторил президент, – ладно. Найдем три миллиона долларов наличными. Но вы можете гарантировать, что Ахметова освободят и дело спустят на тормозах?

– Конечно, – улыбнулся бывший вице-премьер, – это же в наших интересах. Сделаем все как нужно.

– И на этот раз без ошибок, – предупредил президент. – Мы и так потеряли ценного сотрудника в лице Кочиевского. Никогда себе этого не прощу.

Генерал отвернулся. Наверное, ему больно вспоминать о своем прежнем начальнике, подумал президент. И хотя Кочиевский был полковником, а его заместитель генералом, последний всегда признавал превосходство Кочиевского. Загляни сейчас президент в лицо генералу, он удивился бы. Бывший заместитель министра внутренних дел улыбался. Он, пожалуй, был больше всех доволен результатами совещания.

 

Москва. 13 мая

Дронго сидел у компьютера, когда приехал Романенко. Был уже восьмой час вечера. Дронго провел гостя на кухню, где они обычно обсуждали свои проблемы.

– Женщин мы спрятали на военной базе, – сообщил Романенко. – Туда не пробраться. Галина осталась с ними. Она передает вам привет. Звонить оттуда нельзя, и у них отобрали мобильные телефоны.

– Им придется пробыть там всего два дня, до пятнадцатого.

– Чем больше я думаю над этой операцией, тем больше у меня возникает вопросов. Вы сказали, что выдача Чиряева Москве нам невыгодна. Но разве не удобнее было бы держать этого бандита в нашей тюрьме? Возможно, тогда нам удалось бы спутать Кочиевскому все карты.

– Ничего бы у нас не получилось. Кочиевский опытный аналитик и наверняка предусмотрел два варианта развития событий. Первый, наиболее желательный для него, – это если бы Чиряев остался в Германии. И второй, менее желательный, – это выдача Чиряева Москве. Кочиевский приготовился к обоим. Но не учел, что нас тоже больше устраивает первый вариант.

– Ну и что? Ведь Чиряев остался в Берлине, значит, план Кочиевского сработал?

– Не совсем, – Дронго откинулся на стуле. – Кочиевский попросил меня на два дня оставить его в покое. Видимо, рассчитывает за это время каким-то образом завладеть деньгами Чиряева и исчезнуть. Для этого, собственно, он и разыграл спектакль с самоубийством, а теперь опекает Чиряева. Но как только получит деньги, уберет Чиряева, чтобы тот не рассказал, куда делись три миллиона долларов.

Мне все время не давала покоя мысль о том, почему Кочиевский, столь удачно имитировавший самоубийство, проявляет такую активность. Ведь он мог уехать за рубеж и вернуться через несколько лет, когда все забудется. Деньги у него наверняка есть. Зачем ему понадобился Чиряев и вся эта компания? Но тут я вспомнил про три миллиона долларов. Ради таких огромных денег Кочиевский мог рискнуть. Более того, вы не поверите, но именно Кочиевский организовал арест Чиряева в Берлине в прошлом году. После того, как Истребитель сделал все, что ему велел Кочиевский, тот сдал его немецким властям, якобы за неуплату налогов с недвижимости.

Итак, что мы имеем? С одной стороны, Кочиевский опекает Чиряева, убирая всех до единого свидетелей, чтобы Истребителя не выдали Москве. С другой – сам отправляет его в тюрьму, чтобы держать на коротком поводке. Обычно полковник не прибегал к услугам уголовников, доверял только бывшим офицерам КГБ или МВД. Тогда почему он использовал в Тюмени Евгения Чиряева? Я попросил своего помощника проверить через информационный центр МВД уголовные дела Чиряева. Выяснилось, что одиннадцать лет назад его группировку взял тогда еще полковник милиции Муравьев. Интересно, что Чиряев получил по минимуму, а его боевики – по максимуму. Муравьев вскоре стал начальником управления, затем начальником отдела в Министерстве внутренних дел и, наконец, заместителем министра. Там он получил генерала и почти сразу был уволен из органов за злоупотребление служебным положением. Дело было в девяносто четвертом, и никто не стал с этим разбираться.

– И где теперь этот Муравьев?

– Не поверите, – усмехнулся Дронго, – в «Роснефтегазе», начальник службы безопасности, эту должность раньше занимал Кочиевский, а Муравьев был его заместителем. Все. Ничего больше доказывать не нужно. Именно Муравьев предложил Кочиевскому использовать уголовника Чиряева. Для полковника ГРУ Кочиевского Чиряев был слишком одиозной личностью. Для бывшего сотрудника уголовного розыска, который в свое время вел дело Чиряева, Истребитель являлся самой подходящей фигурой. Но Кочиевский внес изменения в их план. Когда Чиряев сделал все, что от него требовалось, и улетел в Берлин, его арестовали. Помните, вы говорили, что очень удивлены этим арестом. Получилось, что немецкая полиция узнала обо всем гораздо раньше, чем наше отделение Интерпола. Арест был предрешен. Кочиевский хотел оградить себя от неожиданностей.

– Возможно, вы правы, – кивнул Романенко, – но это значит, что Кочиевский исчезнет через два дня с деньгами и мы ничего не сможет сделать.

– Сможем, – уверенно заявил Дронго. – Во-первых, Кочиевскому нужно через кого-то выходить на связь с внешним миром, и это должен быть человек, которому он доверяет и которому может сказать о деньгах. Таким человеком является генерал Муравьев. Никого другого я здесь не вижу. Во-вторых, только через генерала могут пройти деньги, которые нужно вносить наличными. Вы же знаете, что именно руководство этой крупнейшей компании стояло за махинациями в Минтопэнерго и на всех нефтяных аукционах. Остается ждать, когда Муравьев попытается передать деньги в казино, под видом возвращенного Чиряевым долга. Только вряд ли эти деньги дойдут до владельцев казино. Их разделят между собой Кочиевский и Муравьев. Поэтому они и стараются отвести все подозрения от Чиряева.

– Если деньги не будут внесены в срок, Чиряеву придется отвечать, – напомнил Романенко, – и тогда он может заявить, что никаких денег не получал.

– Вот это самый важный момент. У Кочиевского есть человек, выполняющий все его приказы. Профессиональный убийца, связанный и с Чиряевым. Это наверняка бывший сотрудник правоохранительных органов, который в то же время пользуется доверием бандита. Таков стиль работы Кочиевского, вы же помните фирменный стиль. Скорее всего именно этому убийце предстоит убрать Чиряева в тот момент, когда полковник завладеет деньгами. Сами деньги должны появиться в казино не позднее завтрашнего вечера. Кочиевский все рассчитал правильно. Теперь ему остается отобрать деньги у бандитов, обмануть своих бывших хозяев в «Роснефтегазе» и скрыться. А чтобы гарантировать себе спокойную жизнь, убрать Чиряева. Вот и весь его план.

– Красиво, – кивнул Романенко, – операция продумана до мелочей. Молодец Кочиевский. А ведь мог использовать свою энергию на добрые дела.

– Не получилось, – вздохнул Дронго, – вспомните, что творилось в начале девяностых. Из правоохранительных органов тысячами, десятками тысяч выгоняли лучших специалистов. Даже в сталинские времена не громили аппарат контрразведки и милиции с такой силой, с какой это делали в начале девяностых победившие демократы. Вовсю шло сокращение армии. Куда было деваться офицерам? Одни подались в охранники или телохранители. Другие – в криминальный бизнес, обиженные на свою страну, которая их предала. Возможно, Кочиевский мог стать одним из лучших офицеров военной разведки. Возможно даже, он им был. Но его выгнали. Представляете его состояние? Умный, толковый, умеющий аналитически мыслить человек оказывается на улице, без работы и без средств к существованию.

– Похоже, вы готовы его оправдать.

– Я готов его понять. Мы все оказались в разбитой лодке. С той лишь разницей, что у Кочиевского отняли только любимую работу. А у меня гораздо больше. Страну, которую я любил и до сих пор люблю. Женщину, которую убили в девяносто первом. Любимую работу. Я вам не рассказывал, но в начале девяностых я оказался в трудном положении. Как раз тогда ко мне обратились представители грузинской мафии. Предложили за баснословный по тем временам гонорар найти исчезнувшего сына известного авторитета.

– И вы согласились? – спросил, волнуясь, Романенко.

– Согласился, – кивнул Дронго, – у меня не было ни денег, ни надежды. Каким-то чудом я нашел парня. Оказалось, он попал в грязную историю со спецслужбами. Так что я не оправдываю Кочиевского, а пытаюсь его понять.

– Но вы же не стали их пособником, – возразил Романенко, – не стали работать на мафию.

– Мне повезло, – вздохнул Дронго, – мои аналитические способности оказались востребованными. Только это помогло мне выжить. Но что было делать остальным?

– Не знаю. Мне кажется, вы не правы. Так можно оправдать любую подлость.

– Подлость невозможно оправдать. Но понять слабого человека можно. Кочиевского выгнали из разведки. А у него семья, дети. И никаких средств к существованию. Что ему было делать?

– Он был начальником службы безопасности. Там зарплата в сто раз больше моей. Ему не хватало?

– Возможно, не хватало. Разные бывают потребности. А тут он увидел, что творится вокруг. Как все воруют, обманывают, становятся миллионерами, расхищая государственное имущество, грабя страну. Он просто оказался способным учеником. Понял, что не существует отныне никаких моральных запретов, что все дозволено: убивай, грабь, прелюбодействуй, совершай все мыслимые и немыслимые преступления. И тут он решил, что может сыграть не последнюю роль в этой преступной игре.

– Вспомните, скольких людей он погубил!

– Именно поэтому он обречен. Я все равно его найду.

– Что делать со Шпицыным? Он подал жалобу прокурору, его адвокат грозит нам неприятностями.

– Можете его отпустить. Мы теперь точно знаем, что именно Галкин выходил на связь с Кочиевским. Но для его же блага ему лучше остаться здесь еще на два дня.

– Остается только вычислить убийцу, который работает на Кочиевского и пользуется доверием Чиряева.

– Я уже вычислил, – сказал Дронго. Романенко ничего не сказал, только взглянул на него. Поднялся, провел рукой по волосам, снял очки, протер, снова надел. Подошел к окну, посмотрел вниз. Потом повернулся к Дронго:

– Хотите сказать, что, сидя дома, вычислили убийцу Труфилова?

– И Попова, – добавил Дронго. – Это оказалось не так сложно, как вы предполагали.

– Подождите, подождите, что значит не так сложно? Знаете, Дронго, я стал верить в чудеса. После того, как вы вычислили воскресшего Кочиевского. Вам известно имя убийцы?

– Известно. Точнее, я знаю его кличку. Все проверено. Это тот самый профессиональный убийца, о котором мы с вами говорили.

– Как? – пробормотал Романенко. – Как вы нашли?

– Муравьев – бывший сотрудник милиции, а Кочиевский – бывший полковник ГРУ. Ни один из них не мог до конца поверить бандиту Чиряеву. Я с самого начала предполагал, что они внедрили в банду Чиряева своего человека. С другой стороны, Чиряев, достаточно опытный, не подпустил бы к себе кого попало. Другое дело бывший сотрудник милиции или КГБ. Лучше милиции. Уголовники не любят офицеров КГБ, считают чужими и называют аристократами. Зато с офицерами милиции довольно быстро находят общий язык. И такой человек должен был постоянно находиться рядом с Чиряевым, даже отправиться с ним в Германию, чтобы подстраховать ситуацию в Берлинском аэропорту.

Оставалось проверить список пассажиров, летевших в одном самолете с Чиряевым, и сравнить со списком вылетавших из Тюмени после знаменитого аукциона по продаже акций компании «ЛИК». Две фамилии, кроме чиряевской, совпали. Один – бывший помощник Чиряева – Матвей Очеретин. Другой – бывший сотрудник латвийской милиции, капитан Франц Баугис. Я попросил прислать его данные. Оказалось, он был уволен из органов МВД еще в девяностом. В девяносто втором переехал в Москву. С тех пор нигде не работал и следы его терялись. Удалось раздобыть только его характеристику. Храбрый, решительный, необычайно жестокий. Чемпион Риги по стрельбе. Вам достаточно этих данных?

Романенко надел очки. Снова снял. Снова надел.

– Я... Мы... Не знаю, что и сказать, Дронго. С вами никто не может сравниться. Никто. Что вы собираетесь предпринять?

– Собрать всех пауков в одну банку, – ответил Дронго, – мне жаль, что погиб офицер ФСБ, сопровождавший Труфилова. Остальных мне не жаль, они сами залезли в эту банку, стараясь перехитрить других пауков, и погибли – Труфилов, Попов, Фанилин, Вадим. У меня есть план, и я намерен осуществить его завтра, чтобы покончить раз и навсегда со всеми этими пауками и помочь вам завершить расследование.

– Надеетесь получить доказательства вины Ахметова?

– И не только его, – ответил Дронго, – если завтра «Роснефтегаз» заплатит три миллиона долларов бандитам, может возникнуть интересный вопрос – за что они платят?

– Но как поймать их с поличным, как узнать, где именно они будут передавать деньги? Выяснить это за оставшиеся сутки практически невозможно.

– Не нужно ничего выяснять. Сейчас изложу вам мой план. Он продуман во всех деталях, хотя доля риска в нем есть.

 

Москва. 13 мая

Чтобы срочно встретиться с нужным человеком, Дронго задействовал все свои связи. Только в одиннадцать вечера ему сообщили по телефону, что встреча состоится. Дронго понимал, как сильно рискует, но другого выхода не было. В казино «Мажестик», где по просьбе Дронго должна была состояться встреча, он приехал в половине двенадцатого.

Он никогда не брал с собой оружия, не изменил своей привычке и на этот раз. При входе в казино его обыскали и, не найдя оружия, провели по коридорам и лестницам в находившийся в глубине здания небольшой кабинет. Видимо, здесь работал кто-то из служащих, обстановка была весьма скромная. В отличие от кабинета директора, можно было не опасаться прослушивания. Тот, кому Дронго назначил встречу, видимо, знал об этом.

Дверь открылась, в кабинет вошел Георгий. Дронго поднялся. Георгий прошел к столу, подумал немного и, не говоря ни слова, сел. Дронго тоже сел.

– Не думал, что вы такой смелый, – сказал Георгий. – Не верил, что придете.

– Напрасно. Хотя уверен, что именно вы приказали Чертежнику послать в больницу киллеров. Но, слава богу, все обошлось.

– Я ему не приказывал, – быстро возразил Георгий, – но вас действительно могли убить. И сегодня еще не поздно. Вы помешали нам, подставили наших людей. И сейчас мешаете. Мы этого не прощаем.

– Не сомневаюсь. Но я здесь не для того, чтобы выяснять, кто кому больше насолил.

– Мы не собирались мстить лично вам, – сказал Георгий, – но вы многим мешаете.

– Польщен, – сказал Дронго, – в ваших устах это звучит как комплимент. Но у меня к вам конкретный разговор.

– Я вас слушаю! – Георгий скрестил руки на груди.

– Вчера немецкий суд отказал Москве в выдаче Чиряева и освободил его под залог.

– Мы знаем, – кивнул Георгий, – какое это имеет к вам отношение?

– Никакого. Если не принять во внимание, что Чиряев задолжал вам три миллиона долларов.

– Это слухи, которые распространяют наши враги, – усмехнулся Георгий. – Откуда у бедного человека три миллиона долларов? Таких денег нет ни у меня, ни у моих друзей.

– И не будет, – заметил Дронго, – вас завтра собираются обвести вокруг пальца. – Георгий молчал. Только жилка на лбу начала набухать и забилась. Наконец он произнес:

– Я согласился на встречу с вами потому, что меня об этом просили очень уважаемые люди. Но не думайте, что я вам верю. Или намерен обсуждать с вами какие-либо дела. Что бы вы ни сказали, вы уйдете отсюда живым. Сегодня, сейчас, – подчеркнул он, – я дал слово. Дальше гарантий дать не могу.

– Вы умный человек, Георгий, – сказал Дронго, – и не можете думать, что я пришел к вам просто так, познакомиться. Я здорово рисковал, и если решился на встречу, значит, дело у меня важное и очень срочное.

– Говорите, что за дело, – бросил Георгий.

– Хочу вас предупредить, никаких денег вы завтра не получите, – сказал Дронго. – За Чиряева долг заплатят другие. Но не вам.

– Мы никаких денег не ждем, – заявил Георгий, – все это выдумка, ложь.

– Ждете, – уверенно сказал Дронго, – все знают, что Чиряев вам задолжал три миллиона долларов. В качестве последнего предупреждения Чиряеву вы убили его помощника. Кстати, с его женщиной вы обошлись самым гнусным образом. Не ожидал я от вас. Вы же восточный человек.

– Хватит, – разозлился Георгий, – что вам нужно?

– Предлагаю заключить союз. Только на завтрашний день. Мне нужны люди, которые привезут деньги. Я должен их задержать.

– Ну и задерживайте, при чем тут я?

– За ваше согласие я заплачу высокую цену.

– Хотите меня купить? – криво улыбнулся Георгий. – Но я не продаюсь. Ни за какую цену.

– Есть такая цена, – уверенно заявил Дронго.

– Послушайте, – Георгий нахмурился, – мне не нравится то, что вы говорите. Думаете, если я вор, значит, дешевка? Вы меня с другими не путайте. Так что давайте кончать этот разговор. – Он поднялся и пошел к двери.

– Цена – ваша жизнь, – спокойно произнес Дронго.

Георгий остановился, повернулся к Дронго, подумал немного и снова сел.

– Ничего не понимаю. При чем тут моя жизнь? И вообще, кто вы такой?

– Завтра при передаче денег вас убьют, это сделает профессиональный убийца, и вам от него не укрыться.

– У меня своих профессионалов хватает.

– Но у вас нет денег, – возразил Дронго, – отказаться от них вы не можете, иначе счет будет предъявлен вам. Три миллиона долларов наличными вы должны внести на счет казино. Не знаю, где и как вы получите эти деньги, но мне точно известно, что в казино вы не вернетесь. Вас убьют. У вас нет ни единого шанса остаться в живых.

– Думаете, я не понял, зачем вы пришли, – усмехнулся Георгий. – Хотите все разузнать? Но я вам все равно ничего не скажу. Ни про деньги, ни про себя. Как хотите, так и думайте. За Чиряевым долг есть, это весь город знает. И он день ото дня растет. Его боевики лавку хромого Абаскули сожгли. Люди Абаскули войну хотят начать в городе. Я с трудом их удерживаю А тут заявляетесь вы с сообщением, что меня завтра убьют. Хотите всех обмануть? Не получится.

– Не верите, не надо. Я только хотел вас предупредить и объяснил, зачем мне это нужно. – Дронго поднялся.

– Не уходите, – сказал Георгий, – расскажите все, что вам известно.

– Завтра вас уберут при передаче денег, – твердо заявил Дронго. – Чиряева тоже убьют. Исчезновение денег спишут на войну между вами.

– Зачем вы пришли? Чтобы мне помочь?

– Я же вам объяснил зачем. Вы меня интересовали меньше всего. Особенно после недавней перестрелки в больнице, когда меня чуть не убили ваши киллеры. Мне нужны те, кто должен вам передать деньги.

– Хорошо, – немного подумав, сказал Георгий, – если все это правда, что вы потребуете взамен?

– Людей, с которыми вы будете встречаться. Они мне нужны живыми. Я предлагаю честный обмен. Проще было бы вас не предупреждать. Подождать, пока вас убьют, и взять их на обратном пути. Но я не хочу рисковать. Они могут скрыться.

– Хотите, чтобы я их выдал, – догадался Георгий, издав короткий смешок, – еще до того, как они со мной встретятся? За дурака держите? Теперь я понял, зачем вы пришли. Думаете, я вам поверю?

– Не думаю, – ответил Дронго, – просто предлагаю другой вариант. Вы предпринимаете меры безопасности, пересчитываете деньги, которые вам передадут, и убеждаетесь в том, что я вас обманул. Но если я сказал правду, вы платите мне, выдав этих людей живыми. Согласны? Все без обмана.

Георгий помолчал, обдумывая ситуацию.

– Выходит, если меня убьют, вы сказали правду, а не убьют – обманули.

– Постарайтесь обезопасить себя и тогда убедитесь, что я сказал правду. Денег вам не видать. И я очень боюсь, что вы не справитесь с ними, если даже возьмете с собой полсотни телохранителей.

– Почему не справлюсь? – мрачно спросил Георгий.

– Поверьте мне на слово, – сказал Дронго, – я это точно знаю.

– Давайте сделаем по-другому, – вдруг предложил Георгий, – вы поедете с нами на встречу. Только сначала переоденетесь, чтобы не могли послать никакого сигнала. И все увидите своими глазами. Если я не получу денег и останусь в живых, – он сжал кулаки, – на куски разрежу мерзавцев.

– Они тут ни при чем. Тот, кто затеял всю эту операцию, сейчас далеко. А они мне нужны как свидетели.

– Понятно. – Георгий тяжело вздохнул и погрузился в размышления. Потом спросил: – Значит, того, кто приказал меня убить, там не будет? Я вас правильно понял?

– Почти. Если хотите, поеду с вами.

– Хочу. Только учтите, ваши друзья вам не помогут.

– Но вы должны гарантировать, что я останусь в живых.

– Если не обманули, останетесь. А обманули, мы вас сами убьем. На месте.

– Наоборот, должны поблагодарить. Ведь в этом случае вас не убьют и отдадут деньги. За что же меня убивать?

– Не понимаю, чего вы добиваетесь? – тихо спросил Георгий. – Зачем голову в петлю суете? Острых ощущений захотелось?

– Человек, о котором я веду речь, очень опасный, – сказал Дронго, – у вас и ваших людей нет ни единого шанса выстоять против него. Он уберет вас, а потом Чиряева. Меня он тоже хочет убить. Чтобы покончить со всеми, кто может ему помешать.

– Он такой ловкий? – ухмыльнулся Георгий. – Со мной будут мои лучшие люди.

– Они не смогут его остановить.

– Мы его убьем, – уверенно заявил Георгий, – кем бы он ни был.

– Он уже умер однажды. А потом воскрес. Его невозможно уничтожить.

– Кто же он? – в ярости вскочил Георгий.

– Полковник Олег Кочиевский, – ответил Дронго.

Георгий пошатнулся. Посмотрел на Дронго и шепотом произнес.

– Он умер месяц назад. Я был на его похоронах.

– Он жив, – сказал Дронго, – и завтра до вас доберется.

– Полковник Кочиевский жив, – пробормотал Георгий, растерянно опускаясь на стул, – теперь понятно, почему они сожгли лавку Абаскули. Они ничего не боятся. Знают, что он жив.

Он потер переносицу и едва слышно спросил:

– Так вы поедете с нами?

– Да, – кивнул Дронго, – вы не должны умереть, мне нужны живые свидетели.

– Клянусь богом, если все это правда, мои люди будут свидетелями, – процедил сквозь зубы Георгий, – но если нет...

– Завтра, – холодно произнес Дронго, – завтра все выяснится. Куда мне приехать?

– Что? – Георгий задумался и не слышал вопроса.

– Куда я должен приехать? – повторил Дронго.

– Если вы нас обманули... – прошептал Георгий.

– Ну, хватит, – поморщился Дронго, – если бы я хотел тебя обмануть, он перешел на «ты», не пришел бы сюда. Да и зачем мне тебя обманывать? Чтобы убить? Так это можно сделать в другом месте. Даже американский президент не застрахован от пули. Денег ты и так не получишь. А получишь, значит, я тебя обманул. Ну и на здоровье. Владей своими деньгами. Так в чем же дело? И нечего мне угрожать. Я тебя не боюсь! Иначе не пришел бы сюда.

– Ты тоже очень опасный человек, – севшим вдруг голосом сказал Георгий, в свою очередь обращаясь к Дронго на «ты», – ведешь двойную игру. Но завтра играть будем по моим правилам. И никто, даже сам господь бог не поможет тебе.

– Куда мне приехать? – в третий раз спросил Дронго.

– Сюда приезжай, – ответил Георгий с заметным акцентом, как обычно, когда волновался, – завтра в два часа дня. Я тебя жду.

– До свидания, – Дронго вышел из комнаты.

Оставшись один, Георгий долго сидел, уставившись в одну точку. Потом достал свой мобильный и набрал нужный номер.

– Павлик, – сказал он, – мне понадобятся твои люди. Все, кого ты сможешь найти. И сам приезжай ко мне. Нужно позвонить Мамед-аге, чтобы тоже привез людей.

 

Москва. 14 мая

Дронго проснулся раньше обычного, в половине девятого, было душно, и он вышел на балкон глотнуть свежего воздуха. По ночам он опускал стальные жалюзи, которые даже из автомата невозможно было пробить. Дом был элитный, с надежной охраной, однако он оборудовал квартиру по последнему слову техники. В кабине лифта установил микрофон, чтобы слышать разговоры тех, кто к нему поднимался. Внизу, в подъезде, и на лестничной клетке – видеокамеры, с помощью которых следил за гостями. У дома стояли еще две камеры, замаскированные, на которые Дронго выхлопотал специальное разрешение. В самой квартире он сделал две двери, снабженные хитроумной системой глазков, позволявших ему видеть пришедших к нему, не стоя за дверью. В кабинете были скремблеры, исключавшие возможность прослушивания.

Дронго знал, что все эти приспособления защищают только от уголовников. Настоящие профессионалы давно научились определять все, что происходит в доме, по колебаниям оконного стекла, не говоря уже о направленных лучах и других суперсовременных технических новинках.

Он поселился в Москве в середине девяностых и получал тогда гонорары, позволившие купить большую квартиру и оборудовать ее всевозможной техникой. В Москве он проводил шесть-семь месяцев в году. Ему не сиделось на месте, и он часто путешествовал, успев несколько раз обогнуть земной шар. Кроме Антарктиды и Австралии, побывал на всех континентах, встречая повсюду удивительных людей и восхищаясь окружающей красотой.

Дронго принадлежал к особой категории неисправимых романтиков, способных до последнего вздоха радоваться всему прекрасному. Его поражала энергетика американской цивилизации с ее устремленными ввысь многоэтажками, ставшими символами американской культуры, где каждый дом, казалось, состязался своей высотой с соседними. Ему нравился величественный покой древнего Востока, с запечатленной в камне неторопливостью бытия, нравились реки, плавно катящие свои волны, нравились люди, стремившиеся познать мир. Его восхищала Африка с ее буйной растительностью, где человек чувствует себя единым целым с природой. Его восхищали близкие ему по темпераменту латиноамериканцы и их страна, воплотившая в себе различные культуры и народы. С не меньшим восхищением он относился к Европе с ее знаменитыми, уходящими в далекое прошлое памятниками.

Он был человеком мира, любившим и ценившим цивилизацию. Выросший на Кавказе, где словно в котле были перемешаны десятки народов и культур, религий и традиций, он с детства впитал в себя эту полифонию красок и наслаждался ею.

Дронго прошел в библиотеку. Он отдавал себе отчет в том, на какое рискованное дело решился. Но это был единственный шанс успешно закончить расследование, выйдя на главных покровителей Ахметова. Дронго ходил от полки к полке, где стояли любимые книги. Советчики и друзья. Учителя и наставники. Он приходил в библиотеку как в храм.

Непрочитанные Джойс и Пруст ждали своей очереди. Они были для него знакомыми незнакомцами. Когда-нибудь он отправится с ними в путешествие, открывая для себя их миры. Здесь же стояли Хемингуэй, Ремарк, Фолкнер, Уэллс, Моэм. Чуть в стороне – Дюма, Бальзак, Мопассан, Мериме, Золя, Жюль Верн, Майн Рид, Вальтер Скотт. Марк Твен соседствовал с О'Генри, Джен Лондон – с Хаггардом. На полках справа были писатели-фантасты: Шекли и Брэдбери, Азимов и Желязны, Гаррисон и Хайнлайн, Саймак и Андерсон. Рядом – братья Стругацкие и Станислав Лем.

Он собрал всю серию ЖЗЛ. Но не все, собранные им книги, были любимыми. Он терпеть не мог современные детективы. Криминальные романы с тупоголовыми героями, бесконечными убийствами, потоками крови, нецензурной бранью и откровенно натуралистическими постельными сценами, столь популярные во всем мире. Но он отдавал должное Жоржу Сименону и Рексу Стауту, Агате Кристи и Уилки Коллинзу, Эдгару По и Артуру Конан Дойлу, Юлиану Семенову и братьям Вайнерам.

Отдельно стояла русская классика. Толстой, Достоевский, Гоголь, Чехов. Последнего Дронго боготворил, считая величайшим мастером слова. Булгаков соседствовал с Платоновым, Эренбургом, Зощенко. Дальше шли Бунин, Горький, Ильф и Петров.

К литературным критикам Дронго относился скептически. Их оценка творчества того или иного писателя или поэта никак не влияла на Дронго. Он высоко ценил прозу Валентина Распутина и Юрия Бондарева, преклонялся перед Шолоховым, вопреки появившимся в прессе статьям некоторых критиков, никогда не считал его плагиатором. А вот модных постмодернистов не признавал, их произведения казались ему скучными и неинтересными. Он не любил Солженицына, не понимал Маяковского, с удовольствием читал «шестидесятников» – Вознесенского, Евтушенко, Окуджаву.

Четыре полки занимала поэзия. Дронго, владевший пятью языками, мог по достоинству оценить и Байрона, и Физули, и Франсиско Кеведо. Но предпочтение отдавал Пушкину, Лермонтову, Тютчеву, Пастернаку, Ахматовой, Цветаевой, Блоку, Есенину, Мандельштаму. Из восточных поэтов – Низами, Насими, Физули, Хафизу, Хайяму. Роберт Бернс был на английском и русском.

Дальше шли полки с его современниками: Габриэль Гарсиа Маркес и целая плеяда его латиноамериканских друзей – Борхес, Карпентьер, Отеро Сильва, Кортасар, Фуэнтос, Амаду. Современный автор изумительных философских детективов Умберто Эко.

Библиотека была огромной. В отдельном шкафу хранились книги Сартра, Камю, Монтеня, Кафки, Томаса Манна и Генриха Манна, Сэлинджера. Если он погибнет, его книги, его верные друзья, останутся одни. Попадут в чужие руки. И Дронго с болью окинул их взглядом, словно заранее прося прощения за невольное предательство.

Сегодня решающий день, возможно, последний в его жизни. Он старался об этом не думать. Вдруг зазвонил телефон. Кто бы это мог быть? Сейчас половина десятого. Все друзья и знакомые знают, что в это время он еще спит. Дронго подошел к телефону, включил автоответчик.

– Это я, – услышал он голос Джил. – Я из Бостона. – Она говорила по-английски. – Надеюсь, не разбудила. Не знаю, сколько у вас сейчас времени, но ты, кажется, поздно ложишься.

– Джил, – он схватил трубку. – Почему ты в Бостоне. Что случилось?

– Здравствуй, – засмеялась она, – ничего не случилось. Все в порядке. Я приехала сюда на несколько дней вместе с группой студентов, которые прилетели в Гарвард на научную конференцию.

– Как хорошо, что ты позвонила, – сказал Дронго. Хотел добавить, что очень скучает, но раздумал. Ему вообще чужда была сентиментальность, он считал, что мужчине она не к лицу.

– Мне так тебя не хватает, – проговорила она, – все время мечтаю о встрече. Почему ты никогда не звонишь?

Он не сказал, что ему стоит больших трудов не звонить. Дронго не мог избавиться от мысли, что они принадлежат к разным мирам, что им не суждено быть вместе и что когда-нибудь она его забудет.

– Сам не знаю, – ответил он, – наверно, боюсь быть назойливым.

– Но ты ни разу не звонил, – рассмеялась она. Джил не умела на него обижаться. Но сегодня у нее в голосе появились какие-то новые нотки.

– У тебя все в порядке? – спросил Дронго.

– Наоборот, – снова засмеялась Джил, – все не в порядке.

Что-то не так. Она слишком веселая. Или это ему показалось? Она действительно забыла, сколько времени сейчас в Москве, или сделала вид, что забыла? Что с ней случилось?

– Джил, когда мы можем увидеться?

– Я завтра возвращаюсь в Лондон. Когда ты сможешь туда прилететь?

– Завтра. Вернее, послезавтра. Шестнадцатого мая, – пообещал он.

– Правда, прилетишь? – спросила она.

– Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

– Нет, – счастливо засмеялась Джил, – никогда. – И, помолчав, сказала: – Знаешь, я не хотела тебе говорить по телефону. Но лучше сказать прямо сейчас. Все равно не смогу вытерпеть и через час опять позвоню.

– Что случилось? – У него сильнее забилось сердце. Неужели она полюбила кого-то? Впрочем, этого следовало ожидать. Наивно было рассчитывать на постоянство их отношений.

– Я хотела тебе сказать... – она запнулась.

Он почувствовал, как задергалась щека, так обычно бывало в моменты сильных волнений.

– Я была у врача, – продолжала Джил.

Он нахмурился. Неужели заболела? В ее возрасте? Чем она могла заболеть? Почему же она тянет, не говорит?

– Ты меня слышишь? – спросила она.

– Конечно, слышу. Что случилось? Зачем ты ходила к врачу?

– У меня будет ребенок. – Дронго почувствовал, как уплывает из-под ног пол, и схватился за стену.

– Что ты сказала? – прошептал он.

– У нас будет сын! Врач сказал, что я в полном порядке.

– Сын, – словно эхо повторил он. Странные существа мужчины. Такая новость их и радует, и пугает, как нечто из ряда вон выходящее. Его бросило в жар.

– Сын, – это слово его заворожило, – как ты узнала? – Он задал идиотский вопрос, который наверняка задал бы любой мужчина на его месте.

– Как узнала? – засмеялась она. – Говорю тебе: была у врача. Знаешь, я решила его оставить. И обо всем рассказать отцу.

– Сын, – не переставал повторять Дронго и вдруг закричал: – Я обязательно приеду! Слышишь?

– Конечно, слышу, – голос ее дрогнул от слез, – я буду тебя ждать.

– А тебе можно лететь самолетом?

– Можно, конечно, можно. Я знала, что ты обрадуешься. Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, – ошеломленный, произнес Дронго.

Положив трубку, он опустился в кресло и еще несколько минут просидел, словно постепенно осознавая это событие. Почему он сказал, что прилетит шестнадцатого? Ведь можно это сделать сегодня. Он поднялся с кресла и тут вспомнил, что сегодня это исключено. Что сегодня в два часа он должен пойти к Георгию. И если ошибся в своих расчетах, никогда больше не вернется домой. Одному Богу известно, как не хотелось ему идти в это проклятое казино.

Снова зазвонил телефон. Была половина десятого. Он машинально снял трубку.

– Доброе утро, – сказал Романенко, – извините, что беспокою так рано. Вы не передумали?

Одна секунда, вторая, третья...

– Нет, – выдавил Дронго, – не передумал.

– Тогда наш эксперт сейчас выезжает, – сообщил Романенко, – в десять часов будет у вас. До свидания.

Дронго положил трубку и закрыл глаза.

«Джил, – подумал он про себя, – я обязательно приеду шестнадцатого».

 

Москва. 14 мая

После ухода эксперта Дронго посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. Если все пройдет нормально, через два с половиной часа он должен быть в казино. Дронго позвонил Галкину.

– Алло, кто говорит?

– Ваш друг, – пошутил Дронго.

– Опять вы, не желаю с вами разговаривать. До свидания.

– У меня к вам интересное предложение.

– До свидания, – повторил Галкин, но отключаться не стал.

– Мне нужно поговорить с нашим другом, – сказал Дронго, – найдите его. Это очень важно.

– Я не могу его найти, не знаю номера его телефона, – быстро проговорил Галкин и отключился.

Дронго прошел к своему компьютеру. Он был уверен, что Галкин найдет возможность сообщить Кочиевскому о его звонке. Ждать пришлось минут двадцать. Очевидно, Галкин искал чужой телефон, чтобы гарантировать себя от прослушивания. Наконец появилась запись.

– Надеюсь, ты меня не забыл.

– Стараюсь не забывать, – ответил Дронго, – как себя чувствуешь?

– Тебя волнует мое здоровье?

– Немного волнует. Боюсь, сегодня у тебя ничего не получится.

– О чем ты?

– О ДЕНЬГАХ! – Он набрал это слово большими буквами.

Через секунду-другую появилась запись.

– Не понимаю, о каких деньгах идет речь?

– Ты должен сегодня получить три миллиона, – написал Дронго.

– Молодец, – прочел он, – хорошо работаешь. Но это не мои деньги.

– Поэтому ты хочешь их украсть!

– Ты совсем чокнулся. Я полковник военной разведки, а не вор.

– Поздравляю. А я-то думал, ты убийца и нечистоплотный тип. Оказывается, ты еще не забыл об офицерской чести.

– Что тебе нужно?

– Ничего. Хотел предупредить, что сегодня у тебя ничего не получится.

– Почему именно сегодня?

– ДЕНЬГИ! – снова написал Дронго.

– Иди ты... – Кочиевский отключил связь. Цель достигнута. Он занервничал. Непременно захочет подстраховаться. Это именно то, что нужно.

Дронго пошел одеваться. «Выйдя из дома, размышлял он, надо сразу поехать в казино, чтобы не вызвать подозрений у тех, кто за ним будет следить. А следить за ним обязательно будут. В то же время надо быть осторожным. Кочиевский может прислать своих людей».

Дронго оделся, долго выбирал галстук. Темный костюм, темный галстук, голубая сорочка. Он сознательно тянул время. Нужно все до мелочей рассчитать. Ровно в час позвонить Галкину. Без одной минуты час он набрал номер Шахматиста.

– Здравствуйте, это опять я.

– Перестаньте звонить, – разозлился Галкин, – мне придется изменить номер телефона.

– Послушайте меня, Галкин, – быстро проговорил Дронго. – Сегодня Георгию должны передать три миллиона долларов наличными, которые ему задолжал Чиряев. Это произойдет вечером в казино.

– Какие три миллиона? – спросил Галкин, прикинувшись, что ничего не понимает, но голос его дрогнул.

– Вы знаете какие, – ответил Дронго. – Но деньги Георгию не отдадут. Кочиевский хочет всех обмануть и завладеть деньгами.

– Что вам от меня нужно?

– Если деньги пропадут, а Чиряев погибнет, вы не сможете занять его место, – сказал Дронго, – все его имущество будет продано за долги. И платить их будете вы. Надеюсь, вы меня поняли? До свидания.

Он быстро отключил связь. Теперь нужно ждать. Галкин не подозревает, что за ним следят сотрудники ФСБ. Изменит номера своих телефонов и воспользуется каким-нибудь каналом, чтобы связаться с Кочиевским. Но спокойно сидеть он не будет, обязательно начнет дергаться после разговора со мной. Теперь все зависит от степени его алчности. Если он готов разделить деньги с Муравьевым и Кочиевским, позвонит полковнику и постарается увидеться с ним до вечера. Если не позвонит, значит, делиться не собирается. И в этом случае соберет своих боевиков и будет драться. Дронго посмотрел на часы. Начало второго. Примерно через полчаса надо выйти из дома, сесть в машину и отправиться в казино. Это самый опасный момент. По договоренности с Романенко, машина потом уедет в прокуратуру, чтобы гарантировать безопасность водителя.

Дронго пошарил в карманах. Носовой платок. Немного денег. Его обязательно будут обыскивать. Телефон нужно оставить дома. Он вообще не любил носить с собой мобильные телефоны. Но в последние дни приходилось это делать. Что это в кармане? Он достал крестик. Тот самый крестик, который ему подарила мать Вейдеманиса. Подумав немного, положил крестик в карман.

Прежде чем выйти из дома, просмотрел экраны компьютеров. Все в порядке. Похоже, Кочиевского теперь волновали только деньги. Наверняка возьмет с собой вечером Баугиса на операцию. Все рассчитано. Каждый шаг. Дронго окинул взглядом свою квартиру. Если все пройдет нормально, он вернется сюда ночью. Или утром. Или не вернется никогда.

Он подошел к столу, взял лист бумаги и написал крупными буквами: «Джил, я тебя очень любил. Извини, что все так получилось. Хотел быть счастлив с тобой». Он запечатал конверт, написал лондонский адрес Джил. Позвонил Романенко:

– У меня на столе конверт, если со мной что-нибудь случится, отправьте по назначению.

– Может, не стоит рисковать? – с тревогой спросил Всеволод Борисович.

– Мы уже все решили, – сказал Дронго, – ваш эксперт ушел полтора часа назад.

– Как вы? – спросил Романенко.

– В полном порядке. Действуйте по плану. В случае какой-либо неожиданности думайте прежде всего о деньгах. Слышите? Только о деньгах. Это важнее всего. До свидания.

– Удачи, – пожелал Всеволод Борисович.

– Спасибо.

Положив трубку, Дронго еще раз огляделся, передвинул конверт на столе и вышел, заперев дверь на все замки. Ключи он собирался отдать своему водителю.

«Вот и все, – подумал Дронго, – теперь посмотрим, кто кого».

 

Москва. 14 мая

Шпицына отпустили накануне вечером, и он, подав жалобу прокурору города и начальнику управления по надзору за следствием, приехал домой злой и раздраженный. Голова буквально раскалывалась, и он вызвал врача, чтобы измерить давление. Жена, насмерть перепуганная, всю ночь не спала. Только под утро Шпицын забылся тяжелым сном, и она, отправив ребенка к сестре, села на кухне, дожидаясь, когда он проснется. В час дня, когда муж еще спал, зазвонил телефон. Жена схватила трубку.

– Здравствуйте, кто говорит?

– Позови мужа, – раздался незнакомый голос.

– Он спит, кто его просит?

– Разбуди, – приказал незнакомец.

Не смея больше возражать, женщина пошла в спальню.

– Что случилось? – сонным голосом спросил Шпицын, повернувшись на другой бок.

– Толик, Толик, проснись!

– В чем дело?

– Тебя к телефону.

– Кто еще там? – открыл он наконец глаза.

– Не знаю. Какой-то мужчина. Похоже, важный начальник.

– Принеси трубку, – сказал муж, снова закрывая глаза.

Она принесла из другой комнаты телефон.

– Слушаю, – сказал Шпицын.

– Ты еще спишь? – узнав голос, Шпицын сразу вскочил. Это был Шахматист.

– Уже не сплю, – сказал он. – Меня задержали на сутки. Только вчера вечером отпустили.

– Почему так быстро? – спросил подозрительный Галкин.

– Я подал две жалобы, – объяснил Шпицын. – У меня все-таки юридическое образование.

– Мог бы и не попадаться, – презрительно заметил Галкин, – давай быстро ко мне. Нужно собрать всех наших. Ты меня слышишь?

– Да, конечно. Когда мне приехать?

– Прямо сейчас.

Закончив разговор, Шпицын пошел умываться.

Жена с ужасом смотрела на него, не понимая, что происходит.

– Вызови машину, – крикнул муж, – пусть приедут ребята. Позвони в агентство, скажи, чтобы всех собрали. Поняла? Всех до единого.

Через полчаса Шпицын отправился к Галкину на дачу.

К дому одна за другой подъезжали машины с боевиками.

– Что случилось? – спросил Шпицын.

– Где твои люди? – заорал в ответ Галкин.

– В агентстве.

– Сегодня в казино привезут деньги, – сообщил Галкин, – надо поставить там наших людей, чем больше, тем лучше, чтобы даже муха не залетела. Чтобы каждый второй был нашим человеком. У тебя есть в казино свои люди?

– Один человек есть. Но мы его не трогаем, чтобы Георгий не догадался.

– Задействуй и его, – сказал Галкин, – пусть держит нас в курсе. Оружие пусть ребята оставят в машинах и отгонят их от казино. Нас хотят наколоть, деньги могут уплыть. Три миллиона долларов наличными, которые задолжал Чиряев. Допустить этого нельзя.

– Все понял, – выдохнул Шпицын, – все сделаю.

Он повернулся и поспешил к своей машине. Тогда Шахматист вызвал одного из своих людей и взял у него телефон. Тот привез несколько аппаратов, собранных по всему городу. Галкин позвонил Вольфу.

– Надо встретиться, – сказал он, – немедленно.

– Приезжай, – ответил Вольф.

Галкин, человек опытный, понимал, что за дачей могут следить, и выехал в микроавтобусе, предварительно завалив его пустыми коробками. Кроме водителя, там никого не было. Микроавтобус медленно тронулся с места и поехал в противоположную от центра сторону. Через сорок минут, свернув в сторону небольшого поселка, остановился. Галкин вылез и пересел в другую машину, ждавшую его на дороге. Он и не подозревал, что наблюдение за ним ведется с помощью специальной техники с расстояния в несколько километров.

Еще через полчаса Галкин приехал к Вольфу в гольф-клуб. Они покинули помещение и отошли подальше от телохранителей, чтобы их никто не подслушал. Им и в голову не могло прийти, что с другой стороны поля за ними следил сотрудник ФСБ, умевший читать по губам.

– Что случилось? – спросил Вольф. – Мы же договорились встречаться только в особых случаях.

– Сегодня особый, – быстро проговорил Галкин, – вечером в казино привезут деньги.

– Три миллиона? – переспросил Вольф. – Они готовы заплатить долги Чиряева?

– Да. Заплатят Георгию, чтобы обошлось без шума.

– Ну и прекрасно, – сказал Вольф, – значит, войны в городе не будет.

– Будет, – выдохнул Галкин, – в казино деньги не поступят. Надежный источник сообщил, что уплывут, а Чиряев будет убит. И тогда его долг повиснет на нас.

– Как это не поступят? Куда уплывут?

Галкин с опаской огляделся, набрал в легкие воздуха и сказал:

– Их заберет полковник Кочиевский.

– Он же умер, – ошеломленно произнес Вольф.

– Он живой, – возразил, глядя в сторону, Галкин.

Вольф схватил его за горло.

– Сволочь! И ты все время молчал?

– Я не думал... не знал... – Галкин попятился и, споткнувшись, упал. Вольф пнул его изо всех сил ногой в бок.

– Гнида, – сказал со злостью, – решил всех наколоть. Думал, Кочиевский поможет тебе занять место Чиряева? Или просто на наши деньги позарился?

– Нет, – ответил весь перепачканный Галкин, пытаясь подняться. – Откуда я мог знать, что Кочиевский пойдет на обман? Мне казалось, он поддерживает Чиряева.

– Поддерживает, – передразнил его Вольф, – никого он не поддерживает. Возьмет денежки и сбежит. А нам припомнят все. И эти деньги, и художества Чиряева, и твоего идиота Шпицына, который сжег магазин Абаскули. Все припомнят, – побагровев, орал Вольф.

– Не думал, что он способен на такое, – зло ответил Галкин.

– Нужно было думать. Этот подонок всегда заботился только о собственной шкуре. Сам знаешь, сколько он получал в своей компании, а брал деньги буквально за все. Сволочь, мерзавец, – орал Вольф, топая ногами, – ничего, я ему покажу, – он достал телефон, набрал номер генерала Муравьева.

Тот сразу снял трубку.

– Слушай меня внимательно, генерал, – сказал Вольф, – если сегодня в казино не поступят деньги, завтра твои хозяева узнают, что это ты помог своему бывшему шефу украсть три миллиона. Ты меня понял?

– С ума сошел? – крикнул Муравьев. – Как ты смеешь звонить мне! Какие деньги? Какой бывший шеф?

– Сам знаешь какой. Воскресшая сволочь. Твой друг. Сам отвезешь деньги и сам будешь их охранять, – крикнул Вольф, – иначе выгонят тебя из компании.

– Ты как со мной разговариваешь, морда уголовная! – заорал в ответ генерал. – Ты кто такой, чтобы мне угрожать!

– Мое дело предупредить, генерал. Мы тебя пальцем не тронем. Но весь город узнает, что должок за тобой. Сам понимаешь, что это значит.

Вольф отключил аппарат, дернув с досады головой.

– Пусть только попробует не привезти деньги, – в ярости произнес Вольф. – Сколько у тебя будет людей в казино?

– Много, – отряхиваясь, ответил Галкин, – я приказал собрать всех наших людей. Человек семьдесят будет в здании и еще человек сто вокруг здания.

– Хорошо, – сказал Вольф, – и не надо хитрить. Если я узнаю, что ты от меня еще что-то скрываешь...

– Не надо, – поморщился Галкин. – Это дурачок Чиряев вообразил себя важной персоной. А я тебя никогда не обманывал.

– Уже обманул. Поедешь сам в казино?

– Нет. За мной, возможно, следят. Это опасно. Я и так рискнул, приехав сюда.

– За тобой следят?

– Не уверен. Но все может быть.

– Кто будет в казино?

– Толик Шпицын. Его вчера отпустили.

– Может, он стучать согласился, потому и отпустили.

– Нет. Магазин поджигали его люди. Он сам был там.

– Тем более. Может, он решил защиту поискать от Георгия и его людей. Ему нельзя доверять.

– Он человек Чиряева. Если сдаст нас, вина падет на Истребителя.

– Поэтому ты и не едешь в казино, – догадался Вольф. – Надо же, какой хитрожопый. Всегда таким был. Не зря тебя Шахматистом прозвали. Любишь всякие трюки придумывать. Ладно, посмотрим, что будет вечером.

– Посмотрим, что будет вечером, – повторил читавший по губам сотрудник ФСБ своему напарнику и добавил: – Они возвращаются в дом.

– Поехали, – сказал напарник, – нужно срочно передать их разговор.

 

Москва. 14 мая

Дронго приехал в казино ровно в два часа дня. Двое охранников тщательно его обыскали, вытащили из кармана крестик, носовой платок, деньги и лишь после этого провели в другую комнату, заваленную старыми вещами. Очевидно, Георгий сознательно менял комнаты, чтобы исключить возможность прослушивания.

– Здравствуй, – сказал Георгий. Он был одет в темный костюм и в темную водолазку.

– Добрый день, – кивнул Дронго.

Георгию передали найденные у Дронго мелочи. Он удивленно взглянул на крестик.

– Вы верующий? – спросил он. – Христианин? – Сегодня он снова обращался к Дронго на «вы».

– Это подарок матери моего друга. По ее мнению, он приносит удачу.

– Извините, – сказал он, – крест останется пока у меня. Я его обязательно верну. Деньги тоже.

– Надеюсь, – сказал Дронго.

– Будете сидеть здесь до вечера, – сказал Георгий, – в комнате не очень уютно, но ничего не поделаешь, я должен застраховаться от обмана.

– Это ваше право, – пожал плечами Дронго. – Только принесите мне газеты или книги. Тошно сидеть без дела.

– Вам принесут газеты и журналы, все, какие только есть в киоске, разумеется, свежие.

– Спасибо, – кивнул Дронго.

– Послушайте, – сказал Георгий, – я человек простой и не могу разобраться в ваших премудростях. Сейчас вам принесут одежду, вы переоденетесь, а свою отдадите мне, может, в ней спрятан какой-нибудь передатчик.

– Нижнее белье тоже снимать?

– Непременно. Хорошо, что волос у вас мало. Передатчик в них не спрячешь.

– У меня на груди волосы, – рассмеялся Дронго, – проверять не будешь?

– Не буду. Кстати, у меня тоже на груди волосы, – улыбнулся Георгий. – Вы сегодня не выходили из дому, мы следили.

– Но с переодеванием у меня будут проблемы...

– Какие проблемы?

– Я человек брезгливый и ни за что не надену чужое белье.

– Обижаете. Кто говорит о чужом белье? Все будет прямо из магазина. Только скажите свой размер.

– Обувь тоже придется менять?

– Обязательно. Обувь в первую очередь.

– Вряд ли вы найдете то, что мне нужно, – сказал Дронго. – Ладно. Обувь у меня сорок шестого размера. Желательно фирмы «Балли».

– «Балли» покупать не будем, – улыбнулся Георгий.

– Почему? – удивился Дронго.

– Говорю же вам, мы люди простые, но хитрые. Может, вы специально назвали эту фирму. Ваши люди сидят сейчас в магазине и собираются продать нам определенную пару ботинок сорок шестого.

– Только не ботинки, – вскинулся Дронго, – сейчас на дворе май.

– Я оговорился. Купим туфли. Что еще?

– Рубашку. Тоже сорок шестого. Желательно приличный галстук. Только не с вещевого рынка за пять долларов.

– Зачем вы нас обижаете. Нехороший вы человек, – вздохнул Георгий, – плохо о людях думаете.

– Сначала купите, потом посмотрим, – сказал Дронго. – Ремень. Носки. Майку можете не покупать. И плащ не нужен. – Последнюю фразу он произнес намеренно, но Георгий не стал возражать. Только слегка напрягся, и Дронго понял, что все рассчитано верно.

– Какой размер костюма?

– Пятьдесят шесть – пятьдесят восемь. Пиджак непременно широкий в плечах. Иначе он на меня не полезет. И рост самый большой.

– Слушайте, где вы одеваетесь? – удивился Георгий. – В магазине «Великан»? Раньше «Руслан» назывался. А глядя на вас, не скажешь.

– И еще носовой платок, – вспомнил Дронго, – только новый. Когда принесут одежду?

– Часа через два-три, – прикинул Георгий. – А газеты прямо сейчас принесут.

– Спасибо. Когда будете получать деньги, меня позовите.

– Позову, позову, – улыбнулся Георгий, – обязательно позову.

Он вышел, мягко закрыв за собой дверь. Дронго остался один. Георгий не соврал. Через пятнадцать минут принесли целую кипу газет и журналов. Еще через два с половиной – одежду. Он разделся в присутствии трех охранников и отдал свою одежду. Один из них внимательно осмотрел Дронго и кивнул, разрешив одеваться. Костюм оказался мешковатым, ремень коротким. Галстук вообще походил на шарф, и Дронго его выбросил.

– Ну, ребята, – сказал Дронго, – дизайнера у вас явно не было. Хоть бы посмотрели, что покупаете.

Боевики ничего не сказали и вышли из комнаты. Часы он не надел, зная, что их отнимут.

Время тянулось медленно. В комнате отсутствовали окна, и даже приблизительно невозможно было определить, который сейчас час. Пожалуй, седьмой, подумал Дронго. Наконец дверь открылась и в комнату вошел Георгий.

– Сейчас вам поесть принесут. Небось жажда замучила? Почему воды не попросили?

– Думал, сами догадаетесь.

– Извините, это я виноват.

Вскоре принесли еду и воду. Даже бутылку коньяка, но от него Дронго отказался. Предпочитал красное вино. Есть он тоже не стал, только выпил воду. В семь часов снова появился Георгий.

– Почему не едите?

– Не хочу. Пока не хочу.

– Дело ваше. Сейчас мы с вами поедем в одно место.

– Поедем? Разве деньги привезут не в казино?

– Не нужно задавать лишних вопросов, – сказал Георгий, – раз поедем, значит, так нужно. И нечего волноваться. Если я получу деньги, сразу привезу вас обратно. А не получу, значит, вы правду сказали и волноваться надо мне, а не вам.

– Поехали, – согласился Дронго, – надеюсь, меня не заставят бегать голым?

– Шутник, – пробормотал Георгий.

Ему уже доложили, что в залах гораздо больше людей, чем обычно, и среди них много боевиков Чиряева. Георгий приказал вызвать всех свободных охранников, полагая, что соперники готовят какой-то сюрприз. В зале был даже Анатолий Шпицын, посмевший явиться со своими телохранителями. Те у входа сдали оружие, но Георгий все время был в напряжении.

В половине восьмого он приказал всем быть наготове и вызвал к служебному входу свой автомобиль. Они с Дронго сели в него и поехали в сопровождении нескольких машин.

– Может, скажете, куда мы едем? – спросил Дронго.

– Куда нужно, туда и едем, – сурово ответил Георгий.

Кавалькада машин неслась по улицам города. Еще две машины держались чуть поодаль, проверяя, нет ли преследователей. Вскоре они выехали за город, где их ждал вертолет.

– Пошли, – бросил Георгий.

– Хорошо, что не самолет, – заметил Дронго, – терпеть не могу летать.

В вертолет сели впятером. Георгий, Дронго, пилот и два охранника. Вертолет взлетел в ночной темноте, направляясь куда-то на юг. Через полчаса приземлился на площадке, где ждали два джипа с водителями. Дорога лесом была недолгой. Дважды их останавливала охрана, проверяя, кто сидит в машине. Наконец они подъехали к массивному трехэтажному зданию в глубине лесного массива, принадлежавшему компании «Роснефтегаз». Десять лет назад сюда приезжали на охоту руководители партии и государства. Но затем здание выкупила богатая компания, отремонтировала, и теперь здесь встречали наиболее почетных гостей «Роснефтегаза».

Охранников Георгия в здание не пропустили, так же, как и Дронго. Он остался в машине. Георгий, выходя из машины, с улыбкой ему кивнул.

– Вы не верили, что мне дадут деньги. А я вам говорил, что все будет в порядке.

Георгий вошел в дом и стал подниматься по лестнице, а Дронго смотрел из окна машины на красивое здание, потом перевел взгляд на домики егерей, находившиеся поблизости.

Георгия тщательно обыскали и лишь затем провели в каминный зал, где его уже ждали двое. Президент компании «Роснефтегаз» и генерал Муравьев. Оба стояли у окна.

– Хорошо, что вы сами приехали, – сказал генерал, – мы хотели убедиться, что все будет в порядке.

– В полном порядке, – кивнул Георгий, подходя к ним в ожидании рукопожатия. Но президент компании лишь мрачно кивнул, Муравьев тоже не протянул ему руки, очевидно, чтобы не раздражать президента. Тот откровенно презирал уголовников, с которыми вынужден был общаться.

– Мы приготовили деньги, – недовольно морщась, сказал президент, – можете забрать их прямо сейчас. Но учтите, мы платим долги этого типа в последний раз. Никаких дел с вами мы больше иметь не хотим и не будем. Вы меня поняли?

– Разумеется. Вы и не имели с нами никаких дел. Только с Чиряевым, – справедливо заметил Георгий.

– Мы просто нанимали его для определенной работы, – сурово заявил президент, – и в том, что случилось, есть доля нашей вины. Он столько месяцев отсидел в тюрьме. Мы потеряли Кочиевского, – при этих словах Георгий метнул взгляд на Муравьева, но у того ни единый мускул не дрогнул в лице.

– В общем, мы согласились оплатить все его долги и на этом закончить наши дела, – сообщил президент, – три миллиона долларов наличными. Надеюсь, вы не будете их пересчитывать?

– Нет, конечно, – Георгий не мог не чувствовать некоторого уважения к этому человеку. Оно основывалось на его огромном влиянии и баснословных капиталах, которыми тот владел. Георгий мыслил конкретными категориями. Если человек стал одним из самых богатых и самых влиятельных в стране, значит, у него есть и ум, и сила. Георгий хорошо знал, что достичь этого не так просто. Тут нужны огромная энергия и недюжинные способности. Чем больше труда и таланта вкладываешь в дело, тем большую отдачу получаешь. Иначе говоря – успех равен затраченной на него энергии. А президент достиг, можно сказать, недосягаемых вершин.

– Здесь деньги. – Президент указал на большой чемодан и отвернулся. – Берите его и уходите. Или вызовите кого-нибудь из ваших людей, если одному вам его не поднять, – добавил он, глядя в окно.

– Я справлюсь, – Георгий посмотрел на чемодан, – извините, но я хотел бы его открыть.

– Что? – Президент повернулся к Георгию, глаза его метали молнии. – Вы смеете нам не доверять?

– Мы вам доверяем, – произнес Георгий, – но у нас есть сведения...

– Ну, знаете, – возмутился президент, – это переходит всякие границы. Забирайте деньги и уходите!

– Мы все уладим, – засуетился Муравьев. – С вашего разрешения я сам с ним поговорю.

– Заканчивайте поскорее, – раздраженно бросил президент и, не попрощавшись, вышел.

– Вы с ума сошли? – напустился на Георгия Муравьев. – Разве можно говорить такие вещи в присутствии самого президента. Он подумает, что вы чокнулись. Он ведь не наперсточник, а президент крупнейшей европейской компании. Для него три миллиона вообще не деньги. Как вы могли себе такое позволить?

– Хватит, – поморщился Георгий, – меня без конца обманывают все кому не лень. Вы же знаете, что случилось у Киевского вокзала. Там убили нашего человека и сожгли магазин.

– Это был не ваш человек, – возразил Муравьев, – а человек Абаскули. Берите деньги и уходите.

– Я должен сначала открыть чемодан.

– Не доверяете? – презрительно бросил генерал.

– Не знаю. Я теперь никому не верю. Особенно после того, как воскрес ваш полковник.

– Тише, – слегка побледнев, генерал оглянулся на дверь, – хватит болтать глупости. Берите деньги и убирайтесь отсюда! Там три миллиона долларов. Никакого полковника нет. Он давно сгнил в земле.

– Тогда тем более не нужно волноваться, – заметил Георгий, открывая чемодан. Пачки денег были аккуратно уложены. Георгий их сосчитал. Тридцать пакетов по десять пачек в каждом. Стодолларовые купюры. Итого: три миллиона долларов. Он раскрыл один пакет, сорвав целлофан и сняв обертку. Деньги были не фальшивые, тут сомнений не возникало. Все правильно. Тридцать пакетов по десять пачек в каждом.

– Убедились? – с иронией спросил генерал. – Теперь мы с вами в расчете. Вот телефон. Позвоните в казино, скажите, что деньги получили. Директору казино. И еще Вольфу, который был гарантом наших отношений.

– Почему я должен ему звонить? – спросил Георгий.

– Мы же не берем с вас расписки, – резонно заметил генерал. – Как иначе мы сможем доказать, что передали вам деньги. Или вы предпочитаете расписку?

Георгий подошел к телефону, набрал нужный номер.

– Добрый вечер, – недовольным тоном произнес Георгий, – у нас все в порядке. Деньги получены.

– Тогда полный расчет? – спросил Вольф.

– Пока нет, – ответил Георгий, – если твои люди нападут на нас по дороге в казино, этот долг перейдет к тебе.

– Мои люди не нападут. Они не станут меня подставлять, – тяжело задышал в трубку Вольф.

– Тогда все в порядке, – сказал Георгий и позвонил директору казино.

– Деньги у меня, – сообщил он. – Действуй по плану, – и положил трубку.

– По какому плану? – не понял Муравьев.

– Получить деньги – это только полдела. Их нужно еще привезти в казино и оприходовать, – заметил Георгий, – а казино сейчас окружили боевики Чиряева. Может, нам придется пробиваться с боем?

– Бандиты, – пробормотал генерал, – у вас нет ничего святого.

– Зато у вас есть, – разозлился Георгий, – вы своему «мертвецу» посоветуйте уехать отсюда. Чтобы людей не пугал.

– Он умер месяц назад, – гневно сказал генерал.

– Тогда не нужно так нервничать, – возразил Георгий. Чемодан оказался неподъемным, и Георгий стал толкать его ногой.

– Я вызову кого-нибудь, – предложил Муравьев.

– Нет, – возразил Георгий, – я теперь с этим чемоданом не расстанусь. Пока не доберусь до казино. Прощайте.

Как только Георгий вышел, генерал набрал нужный номер.

– Они все знают, – сказал он, то и дело поглядывая на дверь, – как теперь быть?

– Ты сделал все, что нужно? – спросил Кочиевский.

– Конечно. Как договорились.

– Значит, нет проблем. И не звони больше. Я тебя сам найду.

Кочиевский отключил связь, Муравьев посмотрел в окно. Два боевика помогли Георгию дотащить чемодан до машины. Георгий устроился на заднем сиденье джипа, туда же втиснули чемодан.

– Вот и все, – сказал Георгий, глядя на Дронго, – деньги у меня. Напрасно вы волновались. Никто не посмеет их тронуть. Никто, понимаете? – Он не мог скрыть своей радости.

– Посмотрим, – сказал Дронго, отвернувшись, чем сильно испортил Георгию настроение.

 

Москва. 14 мая

Обратно они возвращались тем же путем. Сначала джипы вывезли их из леса, при этом охранники снова проверяли каждого из приехавших. Затем вертолет поднял их в воздух вместе с тяжелым чемоданом, который внесли в кабину два телохранителя. У вертолетной площадки их ждали автомобили, уже готовые отправиться в путь. Они расселись по машинам и выехали на трассу. Автомобили шли ровно, словно на параде, на максимальной скорости. Дронго взглянул на часы в машине. Половина десятого вечера.

– Если все будет хорошо, – добродушно произнес Георгий, – я даже не обижусь за вашу шутку. И подарю вам этот костюм.

– Лучше верните мой, а то два дня назад я испортил сразу несколько костюмов.

– Обязательно верну, – пообещал Георгий, – вот только доставим деньги в казино.

Неожиданно машины резко свернули в сторону и, проехав метров пятьсот, остановились.

– Автандил, – позвал одного из своих людей Георгий, – собери у всех мобильные телефоны и принеси мне.

Через несколько минут все мобильные телефоны были собраны в «Мерседесе» Георгия. Еще минут через пятнадцать подъехал мусоровоз, из него вышел водитель, который отдал ключи Георгию. Тот кивнул двум телохранителям. Они надели форму мусорщиков и забрались в кабину мусоровоза. Затем открыли мусоросборник и забросили туда чемодан с деньгами. После чего мусоросборник закрылся и машина медленно тронулась с места.

– Двигайтесь осторожно, – приказал Георгий, – не торопитесь. Остальные пусть едут за ними, но на большом расстоянии, – напомнил он.

Два автомобиля с боевиками тронулись через пять минут, следуя за мусоровозом. Сам Георгий залез в машину и приказал водителю ехать на дачу.

– Пусть теперь ждут меня, – улыбнулся он Дронго, – я сегодня вообще не появлюсь в казино. Они ведь ждут меня, хотят узнать, кто деньги привезет. И ваши друзья меня ждут. Никому в голову не придет, что деньги в мусоровозе. Три миллиона долларов наличными.

– Здорово придумано, – сказал Дронго, – но Кочиевский все равно что-нибудь сделает.

– Слушайте, хватит меня пугать мертвецами, – разозлился Георгий, – приедем сейчас на дачу, вы отдохнете, успокоитесь, вина выпьете, поужинаете. Как только деньги привезут в казино, я вас отпущу. Еще и домой отвезу. Только прошу вас, не портите мне настроение. Хотя бы сегодня. Видите, как я все придумал? И вам нечего волноваться. И чиряевским бандитам тоже. Кто в мусоровоз полезет деньги искать? Никто. Пусть теперь меня дожидаются. – И он, очень довольный, расхохотался.

– Умный вы человек, Георгий, только не радуйтесь раньше времени. Давайте дождемся, когда деньги привезут в казино.

Дронго вел себя так, словно все шло по намеченному им плану. Они довольно быстро добрались до дачи, где их уже ждали. Дронго, сославшись на головную боль, попросил разрешения лечь. Георгий удивился, но не стал возражать. И Дронго отвели в одну из комнат, приставив к нему двух охранников.

Георгий тем временем позвонил в казино, потребовав сообщить ему, как только мусоровоз въедет во двор. Он бы очень удивился, узнав, что, несмотря на все меры предосторожности, Дронго все-таки умудрился дать сигнал следовавшей за ним группе сотрудников ФСБ.

С самого начала Дронго был уверен, что передача денег не может состояться в самом казино. Именно поэтому он позвонил Галкину, зная, что тот не будет сидеть сложа руки и прикажет своим боевикам окружить казино. Дронго знал также, что руководство компании «Роснефтегаз» не станет доставлять деньги в казино, рискуя попасть в поле зрения правоохранительных органов. Он не сомневался, что Георгий сам поедет за деньгами.

Дронго знал, что его будут обыскивать, но не мог предположить, что отберут даже одежду. Впрочем, любые неожиданности не были исключены, поэтому он попросил Романенко прислать ему эксперта из службы внешней разведки, специалиста по радиоэлектронной аппаратуре. Нужно было соорудить «маяк» – устройство, посылающее сигнал на достаточно большое расстояние. «Маяк» в виде капсулы, которую можно проглотить. Для эксперта это не являлось проблемой. «Маяк» был срочно изготовлен ночью, и утром эксперт под видом разносчика газет пришел к Дронго и передал ему эту капсулу. Это и был «маяк». Дронго проглотил капсулу и с этого момента, куда бы он ни направлялся, за ним следовали сотрудники ФСБ. При этом Дронго нельзя было есть, поскольку пища могла исказить сигналы. «Маяк» затем выводился из организма естественным путем. Но Георгию такое даже в голову не могло прийти. Его хватил бы удар, узнай он, что сотрудники ФСБ засекли мусоровоз с тремя миллионами долларов и теперь вели его, ожидая дальнейшего развития событий.

В одиннадцатом часу вечера мусоровоз въехал в центр города и направился в сторону казино. До него оставалось всего несколько минут езды, когда водитель почувствовал запах гари и оглянулся. Из мусоросборника валил дым. Водитель лихорадочно нажал на тормоза.

– Нельзя останавливаться, – сказал напарник.

– Посмотри, там дым, как бы чемодан не сгорел.

– Открывай мусоросборник, – крикнул напарник, выскочив из машины, – нужно проверить.

Но не успел он сделать и нескольких шагов, как получил удар по шее и растянулся на земле. Водитель вылез с другой стороны, открыл мусоросборник, огляделся и поднялся наверх, чтобы проверить, почему идет дым. Но в этот момент кто-то дернул его за ноги, он свалился на землю и, ударившись головой, потерял сознание.

Двое неизвестных, стоявших внизу, затолкали водителя и его напарника в мусоросборник, закрыли его, залезли в кабину и быстро отъехали, свернув в переулок. Когда через минуту здесь появились машины сопровождения боевиков Георгия, все было уже спокойно.

Обе машины вскоре въехали во двор казино. Один из боевиков взял у директора мобильный телефон и позвонил Георгию.

– Мы уже на месте, – доложил он.

– Прекрасно, – обрадовался Георгий, – деньги выгрузили?

– Какие деньги? Мусоровоза еще нет.

– Как нет? – едва не задохнулся от гнева Георгий. – Ищите его, хоть из-под земли достаньте!

Он швырнул трубку, схватил пистолет и бросился в комнату, где отдыхал Дронго.

– Где наши деньги? – заорал он. – Куда они делись?

– Я вас предупреждал, что Кочиевский украдет деньги, – напомнил Дронго.

– Где мои деньги? – кричал Георгий.

– Они вас обманули, – сказал Дронго, – у них был план.

– Я их достану, – ревел Георгий, – всех найду. Они меня накололи.

В этот момент прогремели выстрелы. Георгий обернулся, наставил пистолет на Дронго, прохрипел:

– Ты умрешь первым. Ты тоже меня обманул.

– Узнайте, что случилось, – посоветовал Дронго, – может, они хотят вас убить?

– Что случилось? – крикнул Георгий, выглянув в коридор.

– На нас напали, – ответил один из телохранителей, – бегите, батоно Георгий.

В этот момент автоматной очередью выбило окно в комнате. Георгий пригнулся. Дронго толкнул его на кровать, и через секунду пулями пробило стену, возле которой стоял хозяин дома.

– Спасибо, – прошептал Георгий.

– Давай сюда пистолет, – крикнул Дронго, но Георгий покачал головой. На них сыпались осколки стекла, над головой свистели пули. Нападение, очевидно, было спланировано, так как почти сразу погиб один из охранников, а оставшиеся вяло отстреливались. Силы оказались неравны: трое охранников Георгия против восьмерых нападающих. Исход нападения был предрешен.

– Они нас перебьют, – крикнул Дронго, – нужно уходить.

– Куда? – в отчаянии крикнул Георгий. – Я всех людей в казино отправил. Не думал, что такое случится.

– Нужно было думать, – зло крикнул в ответ Дронго.

И вдруг стрельба прекратилась. Слышались только крики. Затем раздалось еще несколько выстрелов, но уже за забором, подальше от дома. Потом все стихло.

– В чем дело? – Георгий поднял голову. – Почему прекратилась стрельба?

– Кажется, вы родились в рубашке, – прошептал Дронго, – недаром говорят: «Кому суждено быть повешенным, в воде не утонет».

– Что? – не понял Георгий. – Кого будут вешать? Меня?

– Все кончилось, – сказал Дронго, поднимаясь с пола.

Снизу, со двора, донеслись голоса множества людей. Сотрудники ФСБ подпустили боевиков Вольфа к даче, намереваясь взять их всех вместе. Правда, нападавшие открыли огонь раньше, чем рассчитывали контрразведчики, но уже через несколько минут все было кончено. Двое из нападавших погибли. Остальные шестеро были задержаны. Ни одному не удалось уйти, сотрудники ФСБ перекрыли отступление к автомобилям, на которых приехали бандиты.

Рогов поднялся в комнату, где находились Дронго с Георгием.

– Вы арестованы, сдайте оружие, – обратился он к Георгию.

Тот поднял пистолет, целясь в Дронго:

– Вы меня все-таки обманули, – процедил сквозь зубы.

– Я спас вам жизнь, – напомнил Дронго, – если бы не сотрудники ФСБ, вас бы убили.

Рука Георгия, державшая пистолет, задрожала. Дронго даже не шелохнулся. Георгий подумал и опустил пистолет. Потом бросил на пол.

– Может, вы и правы, – устало сказал он, – стар я уже в такие игры играть. Зря я вам не поверил. Возьмите мой пистолет, он мне больше не нужен.

Рогов положил пистолет в карман. Подошел к Дронго.

– Все идет по плану, – сказал, улыбаясь. – Романенко уже приготовил ордера на аресты.

– Сегодня будет убит еще один человек, – сказал вдруг Георгий.

– Кто? – обернулись к нему Дронго и Рогов.

– Анатолий Шпицын. Он организовал поджог магазина. Его застрелят при выходе из казино. За него уже уплачены деньги.

– Звони Романенко, – крикнул Дронго, – нужно его предупредить.

Рогов достал из кармана мобильный, а Георгий посмотрел на Дронго и задумчиво произнес:

– Вы странный человек. Зачем всех спасать? Какое вам дело до меня или до Толика Шпицына? Это наши разборки.

– Так нельзя, – сказал Дронго, – у вас уже внуки. А у Толика Шпицына маленький ребенок. Не могу я детей сиротами оставлять.

– Понятно, – кивнул Георгий, – теперь я знаю, почему вы всегда выигрываете. Вы не в одиночку работаете. С напарником.

– С каким напарником? – не понял Дронго. – Кого вы имеете в виду?

– Господа бога, – Георгий посмотрел вверх, достал из кармана крестик. – Он на вашей стороне. – И Георгий протянул Дронго на раскрытой ладони реликвию семьи Вейдеманисов.

– Да, – срывающимся от волнения голосом произнес Дронго, – бог на моей стороне.

 

Москва. 14 мая

Вертолеты стали кружить над охотничьим домиком, где теперь размещалась компания «Роснефтегаз». Сначала из-за леса появился один вертолет, за ним второй, третий. Охранники поглядывали на небо, не понимая, откуда взялись эти крылатые машины. Здесь никогда не садились вертолеты. Только на вертолетной площадке, в пяти километрах отсюда, и уже оттуда гости на ожидавших их машинах добирались до места.

Но сидевшие в вертолетах люди, видимо, не знали правил. Кроме того, вертолеты были большие, многоместные, не похожие на те легкие машины, которые курсировали между городом и загородной резиденцией компании «Роснефтегаз».

Первый услышал стрекот вертолета Муравьев и озабоченно посмотрел наверх. Сразу три вертолета. Муравьев нахмурился. Как начальник службы безопасности компании он обязан был знать о приглашении в резиденцию. С другой стороны, президент компании в последнее время был не очень доволен его деятельностью и мог пригласить гостей, не предупредив об этом генерала.

Ничего, с неожиданной злостью подумал Муравьев, если все пройдет нормально, через несколько дней он пошлет подальше эту компанию вместе с ее президентом и займется собственным бизнесом. Сразу станет богатым и независимым.

Муравьев отошел от окна и, подумав, поспешил на третий этаж. Там находились комнаты отдыха, и он едва не столкнулся с президентом, появившимся в коридоре.

– Что происходит? – недовольно спросил президент. – Опять вы придумали нечто оригинальное? Насколько мне известно, вертолеты обычно садятся в пяти километрах отсюда.

– Это не наши вертолеты, – растерянно ответил генерал, – я думал, к вам прилетели гости.

– В отличие от ваших, мои гости приличные люди, – мрачно заметил президент, – так что выясните, кто к нам пожаловал.

Генерал повернулся и побежал вниз. Не успел он спуститься, как вертолеты приземлились и из них высыпали бойцы спецназа.

– Это нападение, здесь бандиты, открывайте огонь, – крикнул он одному из стоявших рядом с ним офицеров. Полковник Кочиевский всегда набирал в службу безопасности и в охрану бывших офицеров милиции и КГБ. Именно это и подвело Муравьева.

– Открывайте огонь! – снова крикнул он. – Чего ждете?

– Это спецназ, – удивленно сказал офицер, – мои бывшие товарищи.

– Это бандиты! – крикнул Муравьев, побелев от страха.

– У бандитов не может быть столько тяжелых вертолетов и такого оружия, – возразил офицер. – Посмотрите, их человек сорок. А вы говорите – огонь.

– Идиот! – закричал Муравьев, пытаясь выхватить у него автомат.

Но молодой офицер оттолкнул генерала:

– Нельзя в них стрелять, это наши товарищи. Они в щепки разнесут весь дом. – Это была чистая правда.

Бойцы, выскакивая из вертолетов, бежали прямо к зданию.

«Будь оно все проклято, – подумал Маравьев, повернув к дому. – Все равно вы меня не найдете».

Бойцы спецназа тем временем, не встречая сопротивления, вошли во двор, оцепили дом. Командир отряда подошел к охранникам.

– Добрый вечер, прошу сдать оружие моим бойцам.

– Что случилось? – спросил один из сотрудников службы безопасности компании.

– Ничего, – улыбнулся командир, – спасибо, что не стали стрелять. Впрочем, другого мы и не ожидали.

Едва войдя в дом, командир встретил президента компании.

– В чем дело? – спросил тот. – Что происходит? Почему вы проводите свою войсковую операцию у нашего здания?

– Это не войсковая операция, – сказал командир, – извините, но мне приказано арестовать всех, кто находится в доме.

– И меня? – дернулся президент.

– Так точно, – кивнул командир.

– Я буду жаловаться премьер-министру, – гневно сказал президент, – я позвоню президенту России. Вы что, меня не узнали?

– Узнали. Именно за вами мы и пришли, – сказал, входя в дом, Романенко.

– Кто вы такой? – спросил президент компании.

– Всеволод Борисович Романенко. Следователь по особо важным делам прокуратуры России. У меня ордер на ваш арест и арест ваших заместителей. А также начальника службы безопасности вашей компании генерала Муравьева. По нашим сведениям, он сейчас в доме.

– Вы можете объяснить, в чем меня обвиняют?

– В хищении государственных средств, в намеренном занижении реальной цены целого ряда приватизируемых объектов, в незаконно проведенных аукционах, в связях с криминальными элементами, которым вы совсем недавно выплатили три миллиона долларов. Продолжать?

– Не нужно. Вы разрешите мне позвонить? – спросил он.

– Если своему адвокату или семье, пожалуйста.

– Я хочу позвонить премьер-министру.

Романенко взглянул на командира спецназа. Тот молчал, очевидно, предоставив это решать следователю. Перед ними был не просто бандит, а известный всей стране человек.

– Найдите Муравьева, – сказал Романенко и повернулся к президенту: – Можете звонить.

Президент пошел к себе в кабинет в конце первого этажа, где были установлены телефоны прямой связи, сохранившиеся еще с прежних времен. Он подошел к аппарату правительственной связи, подумал немного и набрал номер прямого телефона премьер-министра. Несмотря на позднее время, тот был еще на месте.

– Добрый вечер, – начал президент компании.

– Здравствуйте, – раздался в трубке голос премьер-министра.

– Извините, что беспокою вас так поздно. Ко мне приехали из прокуратуры, хотят арестовать. Я счел необходимым вас проинформировать.

Наступила пауза. Слышно было лишь, как тяжело дышит премьер-министр. Наконец он спросил:

– Вам предъявлено обвинение?

– Да.

– Думаете, это провокация? Обвинения беспочвенны?

Теперь задумался президент компании. Он был человеком мужественным и сказал правду:

– Нет, не беспочвенны. При желании можно найти просчеты в работе любого человека.

– Да, пожалуй, – премьер-министр подумал, что в сложившейся ситуации может разыграться грандиозный скандал, вплоть до отставки правительства. С другой стороны, он сам требовал найти виновных. Но не предполагал, что Дронго заберется так высоко. Арест президента крупнейшей компании мог повлечь за собой непредсказуемые последствия.

– Передайте трубку следователю, – попросил премьер.

– Вас к телефону, – обратился президент компании к Романенко.

Всеволод Борисович взял трубку.

– Кто говорит? – спросил премьер-министр.

– Следователь по особо важным делам Романенко, – дрогнувшим от волнения голосом ответил Романенко. Ему ни разу не доводилось беседовать с особами такого высокого ранга.

– Какова цель вашего приезда в компанию «Роснефтегаз»?

– У нас есть санкция на обыск и арест, – ответил Романенко.

– В чем именно обвиняется президент компании?

– Он обвиняется по нескольким статьям.

– Вы отдаете себе отчет в том, что делаете? Президент компании, один из известнейших людей в стране. И если нет веских доказательств его вины, у вас будут неприятности по службе.

– Полчаса назад, – сказал Романенко, – руководство «Роснефтегаза» передало три миллиона долларов наличными главе преступной группировки Георгию Чахаве. Прямо здесь, в резиденции президента компании в присутствии генерала Муравьева.

– У вас есть доказательства?

– Есть.

– Передайте трубку президенту компании.

– Это правда? – сурово спросил премьер-министр. – Вы передали названную сумму криминальному авторитету?

– Да, – ответил президент, – правда.

– Извини, – перешел на «ты» премьер-министр, – я не могу тебе помочь. Извини. Доложу президенту страны, пусть принимает решение.

– Да, понимаю. Спасибо за все. – Президент компании положил трубку и повернулся к Романенко, протягивая руки:

– Мне наденут наручники?

– Нет, – ответил следователь, – конечно, нет.

Он чувствовал себя очень неловко. Появился командир спецназа.

– Муравьев сбежал, – сказал он, – мы сейчас прочесываем окрестности. Ушел через окно.

– Мерзавец, – сказал президент, – я знал, что у него не хватит мужества отвечать за свои поступки. Таким же был Кочиевский. Покончил с собой, вместо того чтобы понести заслуженное наказание.

– Не хочу вас огорчать, – возразил Романенко, – но полковник Кочиевский жив. Он всего лишь имитировал собственную смерть, подставив вместо себя другого человека.

– Теперь это уже не имеет никакого значения, – хмуро заметил арестованный, – за все отвечать буду я.

 

Москва. 14 мая

Мусоровоз неторопливо двигался в противоположную от казино сторону. Потом заехал во двор. Из кабины вышли двое. Открыли мусоросборник, достали чемодан с деньгами. Пересели в рядом стоявшую машину, забросив чемодан в багажник, и машина медленно выехала со двора.

Сидевший рядом с водителем Франц Баугис достал телефон, набрал номер.

– Все в порядке, груз получили.

– Я вас жду, – ответил Кочиевский.

– Через полчаса будем.

Автомобиль набирал скорость. Баугис то и дело оглядывался, опасаясь преследования. Он специально выбрал «Волгу» старого образца, чтобы не привлекать внимания гаишников.

Когда машина выехала на трассу, он снова обернулся.

– Все чисто, – сказал напарник, – никого нет. Я проверял.

Им в голову не могло прийти, что за ними следят с момента их нападения на мусоровоз. Сотрудники ФСБ сначала определили, где именно поменяли машину, переложив чемодан из автомобиля Георгия в мусоровоз. Затем довели мусоровоз до города и позволили Баугису с его напарником завладеть им, перебросив чемодан в другую машину.

Автомобиль довольно долго ехал по трассе, затем свернул в сторону одноэтажных домишек, до сих пор встречающихся на окраине столицы. Баугис плавно затормозил у одного из домов и, кивнув напарнику, вышел из автомобиля. Они открыли ключом дверь, внесли чемодан, после чего Баугис позвонил по мобильному:

– Мы на месте.

– Уходите немедленно, – услышал он голос Кочиевского, – Муравьев сообщил, что это засада.

Но уйти они не успели. В дом ворвались сотрудники ФСБ и задержали обоих. Когда они открыли чемодан, напарник невольно вскрикнул. Тридцать пакетов по десять пачек в каждом лежали в этом неприметном синем чемодане. Три миллиона долларов наличными. Напарник, не знавший, что в чемодане, даже заплакал. Баугис спокойно смотрел на деньги. После отмены смертной казни в России его ждало пожизненное заключение без единого шанса на помилование. Поэтому деньги его совершенно не интересовали.

К этому времени казино оцепили, и началась проверка документов. Всех подозрительных задерживали. Первым взяли Анатолия Шпицына. Возмущению его не было предела. Не успел освободиться, и снова схватили. Он так бурно протестовал, что ему надели наручники. Одновременно началась «зачистка» улиц вокруг казино. Все стоявшие вблизи здания автомобили были оцеплены спецназовцами. У прибывавших боевиков отбирали оружие. В эту ночь был нанесен один из самых мощных ударов по преступным группировкам в Москве.

Павлика-Чертежника взяли прямо в автомобиле. Он даже не протестовал. Оказался мудрее Шпицына.

Галкина задержали на даче. Он не удивился, был готов к этому после встречи с Вольфом. Он больше всего опасался мести врагов и воспринял арест как спасение. В тюрьме будет легче доказать свою непричастность к пропаже денег. Долги Чиряева его больше не интересовали.

Все кончилось. Кочиевскому не удалось завладеть деньгами. Преступники не смогли доставить чемодан в казино. Руководители компании «Роснефтегаз» были взяты под стражу, но Кочиевский и Муравьев бесследно исчезли. И это не давало Дронго покоя.

Романенко передал данные обоих в МВД и ФСБ, рассчитывая, что их не выпустят из города. Следователь приехал, когда в казино уже шла облава, Дронго ждал его в машине.

– Деньги у нас, – сообщил Романенко, усаживаясь рядом, – сейчас идут аресты по всему городу. Мы завершили очень важное и полезное дело.

– Пока не завершили, – возразил Дронго, – Кочиевский все еще на свободе.

– Куда он денется? Мы возьмем его в ближайшие несколько дней. Без денег он никому не нужен. Не понимаю только, каким образом он собирался отобрать их у Георгия. Неужели планировал нападение на казино?

– Нет, конечно, – ответил Дронго, – Кочиевский рассчитал все до мелочей. Был уверен, что сам Георгий не повезет деньги в казино, а поручит это телохранителям, опасаясь, во-первых, нападения конкурентов, а во-вторых, обыска машины сотрудниками правоохранительных органов, когда невозможно будет объяснить, почему в багажнике такая фантастическая сумма.

Полковник, очевидно, обратил внимание на мусоровоз, трижды появлявшийся во дворе казино за последние два дня, и понял, что Георгий решил обмануть всех. Именно тогда в чемодан было вмонтировано устройство, позволявшее с довольно большого расстояния привести в действие находившуюся в чемодане смесь. Она не горела, только дымилась, поэтому деньги не могли сгореть. Зато дым заставил охранников, перевозивших деньги, остановиться. Баугис находился рядом с казино, держа в руках устройство. Оставалось лишь дождаться мусоровоза.

Был у Кочиевского и запасной план на случай, если деньги все же попадут в казино. Тогда устройство включалось внутри здания, и Баугису предстояло определить местонахождение чемодана по густому белому дыму. Но тут, следует сказать, шансы на успех резко падали. Кочиевский знал, с какой стороны подъезжают к казино автомобили, и на светофоре был установлен автоматический включатель системы. Проехать, минуя светофор, не было никакой возможности. Заметив дым, который шел из мусоросборника, Баугис должен был остановить машину с деньгами.

Планируя этот вариант, Кочиевский учитывал фактор страха Георгия, понимая, что тот повезет деньги тайком, без охраны, чтобы не подставляться чиряевским боевикам. Расчет полковника оказался абсолютно правильным. Георгий действительно хотел доставить чемодан без лишнего шума.

– А мы его захватили, – выдохнул Романенко.

– Да. Но Кочиевский здорово рисковал. А это на него не похоже. Чемодан могли выбросить, переложив деньги в сумки или в «дипломаты». Я не могу понять, в чем дело. Ведь он знал, что я буду в казино и попытаюсь проконтролировать доставку денег. Значит, фактор страха должен был присутствовать и у самого Кочиевского. Почему он разрешил Муравьеву отдать деньги? Почему был уверен, что все равно их заберет. Вот что меня беспокоит. Странно и то, что он не встречал Баугиса.

– Я вас не понимаю... – начал было Романенко, но в этот момент дверца машины открылась и появился сотрудник ФСБ.

– Мне только что позвонили, – сказал он, – проверка показала, что деньги в чемодане фальшивые.

Романенко в шоке взглянул на Дронго, но тот откинулся на сиденье и стал хохотать.

– Не вижу ничего смешного, – сквозь зубы процедил Романенко.

– Вот сукин сын, – сквозь смех сказал Дронго, – всех обманул. И бандитов, и чиновников, и друзей. Молодец! Они с Муравьевым решили не рисковать и подменили деньги. Георгию такое в голову не могло прийти. К тому же он волновался и не стал как следует проверять содержимое чемодана.

– Что же делать? – спросил Романенко. – Вы так спокойны, будто ничего не случилось. Где теперь этих мерзавцев искать?

– Там же, где находятся деньги, – улыбнулся Дронго. – Доллары доставили Муравьеву в охотничий домик, чтобы он передал их Георгию. Подменить чемодан генерал не мог, мог только установить устройство, о котором я говорил, и подменить деньги прямо на месте.

– Но зачем такие сложности? – удивился Романенко. – Гораздо проще было бы заложить в чемодан взрывчатку и взорвать его в казино.

– Такой вариант Кочиевскому не годился. Ему было важно отвлечь нас, чтобы мы до последней минуты следили за чемоданом. Он даже Баугиса подставил, лишь бы отвести подозрения от себя.

– Где все-таки деньги? – нетерпеливо спросил Романенко.

– Наверняка в «Роснефтегазе», – сказал Дронго, – в охотничьем домике. Как только там закончится обыск и ваши люди уйдут, Муравьев, который скрывается где-то поблизости, вернется за ними.

Романенко позвонил момандиру отряда спецназа.

– Не уехали? – спросил он.

– Обыск закончили, возвращаемся на базу.

– Отставить! – вне себя от волнения крикнул Романенко. – Деньги в доме. Муравьев прячется где-то рядом. Летите назад.

– Вас понял, – сказал командир, – не волнуйтесь. Второй раз он от нас не уйдет.

– Надеюсь, они успеют, – проговорил Романенко, отключив связь.

Муравьев видел, как вертолеты поднялись в воздух. Он уже давно знал место, куда можно спрятать деньги и спрятаться самому. Это было специально выдолбленное углубление в подвале, совершенно незаметное, закрываемое изнутри железной дверью, обитой снаружи итальянской плиткой. Даже простукивание ничего не давало. Слой цемента был достаточно плотным, плитка хорошо пригнана к стене. Стена и стена. Этот тайник был в свое время сделан Кочиевским. Замену настоящих денег на фальшивые тоже придумал Кочиевский, целый год собирая фальшивки. Муравьев, по сути дела, был только исполнителем. Перенес деньги в тайник, заменив их на фальшивые, и прикрепил к чемодану устройство, которое Кочиевский изобрел еще год назад, когда сдал Чиряева немецкой полиции. Увидев бежавших к дому спецназовцев, он спустился в подвал и закрылся в тайнике, где в двух сумках хранились деньги. Он сам не знал, сколько просидел в подвале, ожидая, когда во дворе и в доме стихнет наконец шум. Главное, не появиться раньше времени. Но вокруг стояла тишина. Он осторожно вышел из тайника, оставив сумки на месте. Входная дверь была опечатана. В доме – ни души. Всех, видимо, увезли спецназовцы.

Муравьеву хотелось кричать от радости, как когда-то в детстве. Все шло по плану. Тайник Кочиевский придумал на всякий случай, объяснив Муравьеву, что все внимание будет приковано к чемодану с фальшивыми деньгами, а где настоящие, так никто и не узнает.

Муравьев вернулся в подвал. Все позади. Деньги у него. Настоящие, не фальшивые. Он свободен и богат. Аресты, начавшиеся в компании, его больше не волновали. Через два дня он будет далеко от Москвы. Вызовет жену, если, конечно, захочет. А то заведет молодую любовницу. Или десять любовниц. Деньги вот они, перед ним. Баснословная сумма.

Еще раз обойдя дом и убедившись, что никого нет, он, весело напевая, подошел к воротам гаража, сорвал печать. Перенес сумки в «Фольксваген», снова огляделся и влез в машину.

Муравьев не переставал улыбаться. Через полчаса он встретится с Кочиевским, передаст ему одну сумку, получит заграничный паспорт на чужую фамилию, и тогда все дороги перед ним будут открыты. С такими деньгами он везде желанный гость.

Он свернул в сторону от дороги, чтобы не попасться на глаза охранникам у выезда из поселка. «Кочиевский действительно гений, – размышлял Муравьев. – Провернуть такую операцию!»

Поглощенный своими мечтами, он не услышал шума моторов. Неожиданно на дороге появилось световое пятно, которое переместилось затем на машину.

– Внимание, – донесся до него сверху голос, словно трубный глас архангела, – водитель автомобиля «Фольксваген», остановите машину!

Сердце будто оборвалось. Он выглянул из окна. Над ним летел вертолет.

– Нет! – закричал он, прибавляя скорость. – Нет!

Вертолет настигал его. Машина не могла уйти далеко по проселочной дороге, тем более что здесь не было поворотов.

– Нет, – по-звериному выл Муравьев, потеряв над собой контроль, – не отдам.

– Остановите машину, – неслось из вертолета.

Сто шестьдесят, сто восемьдесят, двести километров. Он выжимал из автомобиля все, что возможно. Ее бросало на ухабах, но Муравьев ничего не замечал.

– Не отдам, – кричал он, размазывая по лицу слезы, – не отдам!

– Остановите машину, генерал Муравьев, – неслось сверху.

Вдруг он увидел, что мчится прямо на дерево. Дорога резко поворачивала вправо. Выворачивая руль, он нажал на тормоза. На полной скорости машина, несколько раз перевернувшись, врезалась в дерево. Генерал, так и не дотянувшись до сумки с долларами, умер.

 

Москва. 15 мая

Только под утро Дронго в сопровождении сотрудников ФСБ поднялся в свою квартиру. Раздеваясь на ходу, он прошел в спальню. Впервые за долгое время он спал без сновидений. Проснулся в десять утра и долго лежал, устремив взгляд в потолок. Затем поднялся, пошел в ванную. Под горячими струями воды легче думалось. Стоя с закрытыми глазами, он перебирал в памяти события вчерашнего дня.

Муравьева нашли в двадцати километрах от охотничьего домика. Рядом лежали две сумки, набитые деньгами. Романенко не спал всю ночь. Прокуратура еще не знала такого количества арестованных и задержанных. Нечто подобное случалось только во время облав и зачисток. Но на этот раз среди арестованых были известные на всю страну чиновники, возглавлявшие компанию «Роснефтегаз», а также руководители компании «ЛИК» и нескольких других нефтяных и газовых компаний.

Дронго представил себе, как отреагирует на все эти события пресса. Подробностей журналисты еще не знали. Приняв душ, Дронго побрился, после чего позвонил в компанию «Бритиш эйруэйз» и заказал себе билет на завтрашний рейс Москва – Лондон.

На столе лежало письмо, которое он написал Джил. Дронго хотел его разорвать, но потом передумал. Сентиментальность была ему чужда. По его глубокому убеждению, мужчина должен был доказывать свою любовь делами, а не словами.

Его размышления прервал телефонный звонок. Это был Романенко.

– Мы работали всю ночь. Арестованы четырнадцать руководителей «Роснефтегаза» и других нефтяных компаний. Они сейчас дают показания. Система лжебанкротств, сознательного занижения реальной цены приватизируемых объектов, массовая коррупция, хищения, использование уголовников для запугивания конкурентов. Целый букет обвинений. Есть факты. Похоже, в Минтопэнерго полетят еще головы.

– Поздравляю, – сказал Дронго.

– Это вас надо поздравлять. Без вашей помощи...

– Нет. Я всего лишь просчитывал варианты. Всю работу сделала ваша группа. Передайте им мою благодарность. Особое спасибо Гале Сиренко. Без ее помощи я бы не справился.

– Есть новости из больницы? – спросил Романенко.

– Нет. – Дронго напрягся. – Что-нибудь случилось с Эдгаром?

– Он проснулся после наркоза. Чувствует себя нормально. Врачи убеждены, что опасность миновала. Он будет жить. Утром звонила его мать, плакала от радости. Вам позвонить не решилась, чтобы не разбудить.

– Спасибо за сообщение. Сейчас поеду в больницу, – взволнованно проговорил Дронго.

– Это опасно, – возразил Романенко, – мы пока не нашли Кочиевского.

– И не найдете, – сказал Дронго, – он теперь далеко. В Москве его держали только деньги.

– Надеюсь, вы правы, – произнес Романенко.

Закончив разговор, Дронго включил телевизор и в этот момент увидел на экране компьютера запись:

– БРАВО!

Дронго усмехнулся.

– Что дальше?

– Ничего, – ответил Кочиевский, – теперь я умер по-настоящему.

– Не думаю, – ответил Дронго, – для покойника ты слишком энергичен.

– Не думал, что у тебя получится, – передал Кочиевский, – я вроде бы предусмотрел все.

– Значит, не все. Теперь до следующего раза.

– Следующего раза не будет, – заявил Кочиевский, – позвони своему оператору, который хотел меня вычислить. Я уже за пределами России. Звоню из Таллина. Не пытайся меня найти. Я сейчас уезжаю.

– Не могу пожелать тебе счастливого пути.

– А я не могу пожелать тебе спокойной жизни. Жаль, что мы не работали с тобой в паре. Зря я связался с этим кретином Муравьевым. Прощай.

Экран погас. Видимо, Кочиевский действительно покинул страну. Дронго посмотрел на письмо, адресованное Джил, и улыбнулся.

По всем телевизионным каналам передавали сенсационные сообщения о проведенных в Москве арестах. Диктор сообщил, что через несколько минут выступит премьер-министр. Дронго выключил телевизор. Теперь он думал только о Джил.

Содержание