Интерлюдия

Его уговаривали уже второй час подряд. Говоривший с ним представитель Службы внешней разведки явно нервничал, понимая, насколько сложным будет его задание. И поэтому выглядел в этом споре неубедительно.

– Ну почему именно я должен ехать, – нервничал Дронго, – это же настоящий идиотизм. Я вообще не работаю на вашу службу. А уж тем более я не обязан работать на еврейское государство. У них и без меня вполне хватает агентов по всему миру.

– Но вы же понимаете – исключительные обстоятельства… – с несчастным лицом говорил генерал, – так получилось…

– Если у вас так получилось, почему я должен из-за этого страдать? – злился Дронго. – Да поймите вы наконец – у них самая мощная служба разведки в мире. Это все глупости. Они придумали какую-то дурацкую игру и хотят втянуть вас.

– Мы проводили с ними интенсивные переговоры, – возразил генерал, – они сами вышли на связь и предложили это сотрудничество.

– В жизни не поверю. По эффективности своих действий израильская разведка МОССАД всегда была на первом месте. Уже потом за ней шли ЦРУ, КГБ, Сикрет Интеллидженс сервис, БНД и тому подобная мелочь. Не верю.

– Но это их просьба, – разозлился наконец генерал, – неужели вы не понимаете, как нам важно налаживать контакты с МОССАДом?

– Понимаю. Поэтому вы и хотите меня подставить?

– Нет. Я же вам объясняю. Их руководитель встретился с нашим министром иностранных дел в Израиле, когда Примаков был там с визитом. Они обсудили эту проблему и решили, что подключение нашего сотрудника было бы наиболее целесообразно.

– Ваш министр иностранных дел сделает из МИДа одну большую разведшколу. Ему мало, что он взял заместителем своего бывшего зама из Службы внешней разведки контр-адмирала Зубакова, так он хочет по-прежнему курировать и всю разведку?

– Это не наше дело. Так вы согласны? – Генерал нахмурился.

– С кем именно он говорил?

– С директором МОССАДа.

– Это я понимаю. А имя есть у этого директора израильской разведки?

Генерал замялся. Почему-то посмотрел по сторонам.

– Вообще-то это один из самых больших секретов Израиля. В Израиле есть по этому поводу даже специальный закон, запрещающий упоминание имени директора МОССАДа.

– Может, мне куда-нибудь сбегать, пока вы будете решать, говорить мне его имя или не говорить?

– Какая вам разница? – не понял генерал. – Придумайте любое имя.

– А я не хочу придумывать. Мне важна степень вашей откровенности. И, конечно, откровенности МОССАДа. Мне не нравится, когда с заданием, пусть даже очень сложным, не справляется лучшая разведка мира.

– Почему вы все время говорите, что они лучшие? Можно подумать, кто-то считал наши рейтинги. – Генерал был недоволен. – В разведке вообще не подходят эти критерии, как в спорте – чемпион, вице-чемпион, экс-чемпион, пятое место, десятое. Все достаточно условно.

– Считали, – отмахнулся Дронго, – вы не читаете зарубежной прессы. На первом месте в мире по эффективности всегда был МОССАД. Кстати, КГБ был раньше на третьем месте, сразу после ЦРУ. Думаю, ваша СВР уже где-то пятая или шестая.

– Вы будете работать или нет? – вконец разозлился генерал.

– Так с кем разговаривал Примаков?

– С директором МОССАДа… – генерал наконец назвал имя.

– Между прочим, вы только что нарушили израильский закон, – улыбнулся Дронго. – Кто еще присутствовал на встрече?

– Я не знаю. Что у вас за вопросы?

– Мне важно знать все. Я хочу быть уверен, что туда, куда вы меня посылаете, я могу ехать относительно спокойно. И меня там не ждут. Вы представляете степень сложности этого задания, если с ним не может справиться даже МОССАД?

– Вы с ума сошли, Дронго?! – нервно спросил генерал. – На встрече были только два человека с израильской стороны и Примаков с нашей.

– Кто был второй? Примаков, наверно, еще не выучил иврит? Или он его знает?

– Вы не считаете, что переходите всякие границы приличия? Второй был бывший директор ШАБАКа [ШАБАК – служба внутренней контрразведки Израиля. В отличие от МОССАДа – службы внешней разведки, занимается обеспечением безопасности в самой стране. Имена руководителей спецслужб считаются государственной тайной.]. Надеюсь, вы не думаете, что он может вас выдать?

– Не думаю, но мне нужно все знать. Если они действительно встречались с Примаковым во время его визита в Израиль, значит, эта командировка не просто опасная, но и очень неприятная. Значит, меня обязательно будут ждать на месте.

– Кроме этих троих, о задании знаем только мы с вами. И наш директор Службы внешней разведки. На этот раз ваша интуиция вас подвела, Дронго. Надеюсь, все пятеро вне подозрений?

– Шестеро, – невозмутимо заметил Дронго, – с Примаковым наверняка был переводчик. Или израильтяне привели своего переводчика?

Генерал усмехнулся.

– У вас действительно неплохие аналитические способности. Я, признаться, не верил в легенды, которые о вас рассказывают.

– Там был переводчик?

– Там не было переводчика, – чеканя каждое слово, ответил генерал, – среди собеседников Примакова был человек, хорошо знающий русский язык.

– Вы хотите сказать, что директор МОССАДа говорит по-русски? Или директор ШАБАКа? Вам не кажется, что в таком случае министр иностранных дел говорил не с теми людьми?

– Он говорил с теми. Один – бывший эмигрант из Советского Союза. Но он вне всяких подозрений в Израиле, по этому поводу можете не беспокоиться. И не нужно демонстрировать свое остроумие.

– Какое, к черту, остроумие. Насчет подозрений пусть израильтяне сами разбираются. А я в таком случае просто откажусь. Только этого мне не хватало, – впервые за время разговора несколько растерялся Дронго, – как это, бывший эмигрант? И руководители спецслужб Израиля ему поверили? Ничего подобного я не могу себе даже представить. Один из генералов – бывший эмигрант? Вы понимаете, что говорите? В таком случае вас просто обманули.

Генерал покачал головой.

– Какой вы, однако, дотошный. Это был бывший директор ШАБАКа генерал-майор Йоси Гиноссар [Йоси Гиноссар – подлинная фамилия бывшего директора ШАБАК. Его родители, проживавшие в Вильнюсе, эмигрировали в Израиль еще в шестьдесят седьмом, когда официально такого права на выезд в СССР не существовало. (Прим. автора.)].

Ему было всего двенадцать лет, когда родители увезли его в Израиль в шестьдесят седьмом году. Он учился в обычной вильнюсской школе. Был пионером, как все. А потом в Израиле стал руководителем ШАБАКа.

– Это он вам так сказал? Тогда не давали разрешения на выезд, – возразил Дронго.

– Вы и это знаете, – уже ничему не удивлялся генерал. – Они выехали как поляки. Его мать родилась в Польше, когда Вильно был в составе польского государства. Потом Вильнюс перешел в состав Литвы по соглашению между Гитлером и Сталиным, когда Польша была разделена. После войны Вильнюс так и остался в составе Литвы. А бывшим польским гражданам разрешалось выезжать из СССР в Израиль.

– Кроме него, больше никого не было?

– Не было. С нашей стороны был только Евгений Максимович. С их стороны – директор МОССАДа. И этот своеобразный переводчик.

– С этим все ясно. И хотя мне по-прежнему не нравится сама форма обращения израильтян к нашему министру, я, кажется, попытаюсь взяться за это дело.

– Когда вернетесь, сами скажите об этом в Тель-Авиве.

– С чего это вдруг вы стали с ними так дружить? – нахмурился Дронго. – Кажется, вы всегда рассматривали МОССАД как потенциального врага. Почему вдруг такое согласие?

– Это вопрос не ко мне. Я выполняю приказ, – строго заметил генерал.

Его просто раздражали подобные вопросы этого непонятного агента. Хама и интеллектуала, невоспитанного «волонтера» и прекрасного аналитика в одном лице. Он уже был наслышан о чудачествах этого человека и только поэтому так терпеливо и долго отвечал на его вопросы, с трудом заставив себя сдерживаться.

– И что я должен сделать? – спросил наконец собеседник.

– Это вам расскажут при встрече, – уточнил генерал, – мы только знаем, что они сами вышли на связь с нами. И сами предложили это сотрудничество. Я думаю, у вас появилась прекрасная возможность доказать, что нас поставили ниже их лишь по недоразумению.

– Вас, генерал, вас, – дерзко заметил Дронго, – не забывайте: после распада СССР я гражданин другого государства. И вполне могу отказаться от вашего лестного предложения.

Генерал стиснул зубы, но промолчал. И лишь потом, чуть успокоившись, спросил:

– Вы согласны?

– Придется согласиться, – притворно вздохнул его собеседник и вдруг улыбнулся: – Хотя мне все равно не нравится это непонятное задание. И ваша непонятная дружба мне тоже не очень нравится. Такого еще никогда не было. Чтобы МОССАД кого-то и о чем-то попросил. Именно поэтому я согласен. Возможно, я об этом еще и пожалею.

– Я доложу, что вы в принципе согласны, – вздохнул генерал, заканчивая беседу. И, уже не удержавшись, поинтересовался: – Для чего нужны были все эти вопросы? Вы ведь с самого начала решили для себя, будете работать или нет. А эти расспросы никому не нужны. Или вы таким образом самоутверждались? Многие люди, даже наши сотрудники, если еще и знают о МОССАДе, то о ШАБАКе вообще никогда не слышали. А вы делаете вид, что все знаете. Это неправильно, Дронго, – назидательно сказал генерал.

– Конечно, – согласился его собеседник, – я думал, третьим генералом с израильской стороны был еще и руководитель АМАНа – военной разведки Израиля. Вы знаете такую организацию?

Генерал открыл рот, чтобы произнести какие-нибудь слова, но их у него просто не было.

– Когда-нибудь вам отрежут ваш длинный язык, – только и нашел что сказать генерал СВР, никогда не слышавший про АМАН. Он вдруг подумал, что этот агент знает слишком много. «Кажется, такие умирают молодыми», – пришла в голову коварная мысль. Он впервые за все время разговора чуть усмехнулся.

 

Глава 1

В мире мало подобных опасных мест, где боятся появляться даже вооруженные люди. Это не джунгли Африки и не горы Кордильеры, это не пустыня Сахара и не тропические леса Амазонки. Это жилые кварталы Гарлема, район Северного Бронкса, в некоторых местах которого лучше не появляться никогда. Здесь даже не закон джунглей, где сильнейший убивает слабейшего. Здесь царит особый закон: все против всех, и весь мир против тебя одного. И выжить в этом аду можно, только полагаясь на волю случая и свое оружие.

Он въехал сюда на своем «Фиате» десять минут назад. Поиски нужного ему человека могли затянуться, если точно не знать, куда именно нужно было ехать. Сидевший за рулем это сознавал. И поэтому, проехав до конца улицы, остановился у небольшого магазина, торгующего, как и многие вокруг, всякой всячиной. Вместо стекол здесь были поставлены плексиглас и толстые решетки, сквозь которые не могла бы пролезть рука отчаявшегося подростка или наркомана. Двери были снабжены специальным устройством, позволяющим быстро опускать стальную решетку в случае возникновения малейшей опасности.

«Фиат», доехав до магазина, остановился. Не вылезая из машины, сидевший за рулем просигналил три раза. На пустынных улицах Гарлема, где стояли остовы сожженных и развороченных машин, подобный сигнал мог дать только очень смелый человек. Из магазина медленно вышел пожилой афроамериканец. Он был среднего роста, в надетой на теплую шерстяную рубашку кожаной безрукавке. Сделав несколько шагов к автомобилю, но, не подходя слишком близко, остановился и спросил:

– Что нужно?

– Мне нужен Пол, – улыбнулся человек из автомобиля, снимая очки.

Владелец магазина покачал головой.

– Его здесь нет.

– Мне он нужен, – снова повторил приехавший.

Торговец внимательно посмотрел на него.

– Ты откуда? Я тебя не знаю. Откуда ты взялся?

– Я его друг.

– Я не знаю таких друзей Пола, – спокойно сказал лавочник и повернулся, чтобы идти обратно.

– Подожди! – крикнул приехавший. – Я должен передать тебе вот это.

И он показал стодолларовую бумажку. Но его собеседник равнодушно скользнул по ней взглядом и снова повернулся к магазину. Он был уже в двух шагах от двери, когда раздался выстрел. Вздрогнув, он повернулся к машине.

– Этот аргумент лучше?

– Пола здесь нет. Он в баре «Матадор», на соседней улице, – равнодушно ответил человек.

– Хорошо, – снова улыбнулся подъехавший. Он знал, что здесь нельзя выходить из машины. Иначе, вернувшись через минуту, можно не найти ее на месте. И никогда не выбраться отсюда, тем более если ты не темнокожий. Поэтому он снова подозвал владельца магазина, поманив его своим пистолетом.

Тот нехотя вернулся. Но опять не подошел к машине близко и тем более не стал обходить ее, чтобы оказаться рядом с водителем.

– Чего тебе? – спросил он. – Я уже сказал, где находится Пол. Давай туда, если, конечно, ты сможешь там появиться.

– Возьми деньги, – водитель снова протянул стодолларовую купюру, – они твои.

Владелец магазина улыбнулся и, сделав еще несколько шагов, наклонился к машине от водителя с другой стороны, чтобы взять деньги. Хозяин машины протянул купюру правой рукой.

– Пол действительно там?

– Спроси Боба Райта, – улыбался темнокожий.

– Спасибо. – Левой рукой сидевший в машине поднял оружие и выстрелил в лицо наклонившегося. – Ты слишком долго отвечал, беби. Бай-бай.

Темнокожий дернулся и отлетел, падая на тротуар.

Его собеседник, даже не посмотрев в сторону убитого, пожал плечами и медленно отъехал от магазина. Заворачивая за угол, он еще услышал крики выбежавшей из магазина женщины. Он достал из кармана жевательную резинку, развернул, положил ее в рот и выехал на соседнюю улицу.

В самом конце улицы находился тот самый бар, о котором говорил владелец магазина. Недалеко от него сидели темнокожие, гревшиеся у импровизированного костра. Увидев подъезжающую машину, они закричали, засвистели, повскакав с места. Объехать их не было никакой возможности. Но сидевшему в машине нужно было обязательно подъехать к бару и найти там Пола. Он остановился метрах в пятидесяти от костра.

Просто остановился, не выключая мотора, и смотрел. Кричавшие, поняв, что он не решается подъезжать, осмелели и стали шуметь еще громче. Но ни один не стал приближаться к машине. Однако люди перегородили дорогу и не давали проехать.

Мужчина ждал несколько минут. Потом поднял лежавший на сиденье рядом с ним пистолет. Очевидно, он принял решение. Выплюнул жевательную резинку в окно и дал резкий газ. Пистолет он переложил в левую руку. И на полной скорости понесся к стоявшим на проезжей части людям.

Поняв, что он не собирается останавливаться, те в страхе заметались. Он выстрелил два раза в толпу и прорвался сквозь жидкую цепочку, сбив кого-то по дороге. Проехал несколько десятков метров и резко затормозил у бара. Здесь сидели на корточках двое. Один был пуэрториканец.

– Амиго, – сказал сидевший за рулем, – мне нужен Боб Райт. – Если доставишь его сюда за минуту, получишь вот эту бумажку, – показал он стодолларовую купюру вскочившему пуэрториканцу. Тот, кивнув головой, стремительно бросился в бар.

Сидевший рядом с ним огромный темнокожий медленно поднялся на ноги, словно раздумывая, как удобнее отнять деньги у этого придурка, так неосмотрительно показавшего купюру. Он незаметно пододвинул к себе железный прут, который едва звякнул.

– Не советую, – спокойно сказал водитель «Фиата», показывая дуло пистолета, – отбрось от себя эту железку ногой. И как можно быстрее.

Темнокожий все понял. Здесь все были либо жертвы, либо охотники. И он нарвался на настоящего охотника. Он оттолкнул от себя железный прут, который покатился по развороченному тротуару.

На другом конце улицы, где осталась толпа, сквозь которую прорвался «Фиат», началось заметное оживление. Люди снова подняли крик, показывая друг другу на автомобиль. Из бара наконец вышли пуэрториканец и высокий человек с неопределенным лицом. Он вразвалку подошел к машине.

– Что тебе нужно? Я – Боб Райт.

– Деньги, – протянул руку пуэрториканец. Сидевший в машине, согласно кивнув, отдал ему стодолларовую купюру. И открыл дверь.

– Садись, – показал он Райту на сиденье рядом с собой.

– Не знал, что так дорого стою, – пошутил Райт, усевшись в машину, – ты всегда так разбрасываешься стодолларовыми купюрами?

– Мне нужен Пол, – сказал хозяин «Фиата».

– Да? – удивился Боб Райт, показывая крупные гнилые зубы. – А что я получу за это?

– Пять таких бумажек, – показал на пуэрториканца водитель. Пуэрториканец уже начал драться с темнокожим, пытаясь вырваться и убежать от него со своей стодолларовой купюрой.

– Он в баре, – показал Райт, – войди и позови его.

– Да, – усмехнулся сидевший за рулем, – что еще посоветуешь?

Райт расхохотался. Потом хлопнул по плечу водителя.

– Ты мне нравишься, парень! Сейчас я его приведу.

И вылез из автомобиля, хлопнув дверцей. Пуэрториканец вырвался из рук державшего его темнокожего и бросился бежать. Его бывший компаньон помчался за ним. Заметив движение у машины, оживились люди у костра. Вооружившись цепями и палками, они начали двигаться к автомобилю. Решив, что его владелец все-таки рискнул войти в бар, оставив машину на улице, они победно заулюлюкали и бросились к «Фиату».

Водитель перезарядил пистолет и спокойно смотрел на здание бара, из которого должен был появиться Боб Райт с человеком, которого он искал так долго.

Когда до автомобиля оставалось метров сто и разъяренные люди уже победно потрясали кулаками, он включил мотор. Когда осталось восемьдесят метров, достал с заднего сиденья автомат и, спрятав пистолет в кобуру, проверил магазин автомата и положил его на колени. Когда до автомобиля оставалось пятьдесят метров, дверь бара наконец открылась и из нее вышел Боб Райт. За ним шел высокий, широкоплечий темнокожий с абсолютно голым черепом. Он был одет в кожаную куртку с короткими рукавами и кожаные брюки, плотно обтягивающие тело, отчего тяжелая, но быстрая походка делала его похожим на мощную пантеру. Он осторожно подошел к машине, держа руку на поясе, где висело оружие, которое он не особенно скрывал.

Между нападавшими и автомобилем оставалось тридцать метров, когда Райт наклонился к машине.

– Деньги, – напомнил он, – Пол уже здесь.

Сидевший в автомобиле протянул ему пять бумажек. Стоявший за спиной Райта Пол прищурился и тоже наклонился к автомобилю.

– Я думал, тебя давно нет в живых, – сказал он, убирая руку от пояса с оружием.

– Садись, – спокойно ответили ему из машины.

– Ты заплатил пятьсот долларов, – усмехнулся Пол, отодвигая Боба Райта и усаживаясь. Он, как и водитель, видел, что между нападавшими и машиной оставалось не больше десяти метров. И некоторые камни уже долетали до нее. Боб, получив деньги, быстро кивнул и бросился к бару, захлопнув за собой дверь.

Едва Пол сел, автомобиль резко тронулся с места, но не вперед, как ожидали нападавшие, а назад. Решив, что сидящие в нем спасаются бегством, толпа бросилась вдогонку.

– У тебя нет там знакомых? – спросил, усмехнувшись, сидевший за рулем.

Пол покачал головой.

– Ты не изменился, – сказал он, – я боялся верить своим глазам. Думал, уже больше никогда тебя не увижу.

– Я сам так думал, – ответил хозяин и вдруг стал разворачиваться. Машина, сделав круг, поехала назад, прямо на нападающих, на полной скорости. И через несколько секунд ворвалась в толпу. Передний бампер у «Фиата» дополнительно укреплен, словно специально предназначен для такого рода столкновений.

Машина сильным ударом отбросила первого из оказавшихся рядом. Задела второго. Третий нападавший вскрикнул и упал, цепляясь за бампер. Цепь, которой он до того размахивал, запутала колесо, как-то заклинив его, и автомобиль вынужден был остановиться.

– Черт побери, – сказал человек за рулем, – кажется, у нас проблемы.

Пол выскочил из автомобиля, увернулся от одного из нападавших, сшиб ударом ноги второго, отодвинул неподвижное тело, сорвал с колеса цепь. И быстро вернулся на место. Нападавшие успели только разбить два задних стекла, когда «Фиат», дав резкий газ, умчался вперед.

– Ты тоже не изменился, – усмехнулся водитель, – совсем неплохо.

– Ты что, специально остановился? – недоверчиво посмотрел на него Пол.

Водитель посмотрел на своего пассажира. Но ничего не ответил. Только переложил лежавший у него на коленях автомат.

– И давно ты так разбрасываешься сотенными? – спросил Пол.

Вместо ответа водитель протянул ему еще несколько бумажек.

– За что? – деловито спросил Пол.

– Они фальшивые, – получил он спокойный ответ, – отпечатаны на цветном ксероксе.

Пол расхохотался. Помял бумажки, посмотрел их на свет. И повернулся к собеседнику.

– Зачем я тебе понадобился, Ястреб? И вообще, как ты здесь оказался? Мы ведь столько лет о тебе ничего не слышали.

 

Глава 2

Они должны были встретиться у этого здания, и Дронго вот уже пятнадцать минут стоял в доме напротив, стараясь угадать подошедшего раньше условленного времени представителя МОССАДа. Но все было напрасно. Никого не было, и он уже, повернувшись от окна, решил уходить, когда за спиной раздался приятный мягкий голос:

– Добрый вечер, Дронго.

Он не стал резко оборачиваться. Только усмехнулся и медленно повернул голову. Выше него на лестничной площадке стоял человек лет пятидесяти. В шляпе, темном плаще, с аккуратно подстриженной бородкой. Он спокойно, изучающе смотрел на профессионала.

– Здравствуйте! – ответил Дронго. – И давно вы так стоите?

– Я видел, как вы сюда поднимались, – честно признался представитель МОССАДа.

– Красиво, – вынужден был согласиться Дронго, – кажется, вы даже рассчитали вероятность моих предполагаемых действий.

– Разумеется, – чуть улыбнулся незнакомец, – а вы как думали? Мы ведь знаем специфику ваших действий. И можем просчитывать некоторые очевидные ходы. Ясно, что вы не сразу пойдете к тому дому, где я вас должен был ждать, а придете сюда, чтобы проконтролировать возможность изменения ситуации и увидеть меня раньше, чем я там появлюсь. Просто это место идеально для наблюдения.

– Учту, – угрюмо ответил Дронго, – считайте, вы меня переиграли. Нужно будет менять свой стиль, раз он так легко просчитывается другими. Спасибо.

– Мы знали, с кем имеем дело, – возразил незнакомец, – я не хотел вас обидеть. Наоборот, мы просили, чтобы к этому делу подключили именно вас. И только вас. Как видите, мы ценим вас гораздо больше, чем вы предполагаете.

– Об этом я уже догадался, – кивнул Дронго, – по тому, с какой настойчивостью меня уговаривали согласиться, я понял, что это был сугубо индивидуальный заказ. Может, нам все-таки куда-нибудь пойти? На этой площадке нельзя вести серьезные разговоры. Здесь вы стоите выше меня и все время напоминаете о моем промахе.

– Я могу переместиться вниз, – засмеялся незнакомец, спускаясь к Дронго. Он поднял шляпу, церемонно представился:

– Александр Петрович Соловьев.

– Это тоже в целях конспирации? – усмехнулся Дронго.

– Простите, не понял, – признался Александр Петрович.

– Я думал, от МОССАДа придет Абрам Моисеевич или Исаак Аронович. Во всяком случае, было бы более традиционно.

– Вы пытаетесь отыграть свое очко, – нахмурился Соловьев.

– Ну что вы. Просто, согласитесь, немного странно, когда на встречу от МОССАДа к вам приходит незнакомец с именем и внешностью типичного русского интеллигента начала века. Вам никто не говорил, что вы похожи на Чехова?

– Говорили, спасибо. Я всегда считал это комплиментом. А вам никто не говорил, что вы похожи на актера Шона Коннери?

– Который играл Джеймса Бонда? Мне казалось, я несколько неловок и тяжел для него. У него все получалось всегда гораздо лучше. Особенно в отношениях с женщинами.

Оба рассмеялись. Они спустились вниз и вышли из подъезда.

– У меня недалеко стоит машина, – предложил Александр Петрович, – может, поедем на ней?

– Конечно, – согласился Дронго. – Я думаю, она, случайно, разумеется, оборудована скэллерами и скремблерами.

– Ну что вы, – серьезно ответил Соловьев, – это уже вчерашний день. Мне казалось, что в КГБ уже тоже применяются совсем другие средства.

– КГБ уже давно нет, – напомнил Дронго.

– Да, – улыбнулся Соловьев, – только на словах. Все функции сохранены, а некоторые даже усилены. Думаю, совсем скоро снова поменяют вывеску и вместо непривычного ФСБ опять будет КГБ.

– Это меня не касается, – хмуро ответил Дронго, – я вольнонаемный волонтер.

– Конечно, – сразу согласился Соловьев, – именно поэтому вы нам и нужны.

Они завернули за угол дома и подошли к изящному темно-синему «Фольксвагену». Внешне ничего необычного в автомобиле не было. Дронго внимательно осмотрел машину, но ничего не заметил. Соловьев открыл двери ручным пультом, появившимся в его руке, и пригласил собеседника в кабину.

Уже когда они сели в машину и Соловьев снова закрыл двери, он нажал на какую-то кнопку, и стекла сразу стали темнее обычного. После чего Александр Петрович протянул Дронго специальную маску с наушниками.

– Наденьте ее, – попросил он, надевая такую же. И включил мотор, плавно трогая с места.

– Что это за маски? – спросил Дронго.

– Специальный маскировочный комплекс, – ответил Соловьев, в наушниках его голос звучал несколько необычно. – Мы соединены с этим аппаратом, – показал он на прибор, внешне напоминавший радиоприемник, – это акустический приемник обработки и подачи нашей речи. Только друг другу. Все остальные шумы, выдаваемые в эфир, будут заглушаться.

– Интересно, – согласился Дронго, – довольно необычное устройство. С помощью этого прибора вы хотите гарантировать безопасность нашего разговора?

– Не только. Сзади и спереди на автомобиле установлены специальные частотные корреляторы. Они проверяют и блокировку оконных стекол, так как лазерным лучом можно снять многое из того, что здесь говорится. Для полного погашения вибрации и исключения возможности подслушивания, даже если в машине установлен специальный «жучок», на заднем сиденье размещена аппаратура генераторов шума, издающая ультразвуковые колебания. Есть и еще несколько специальных технических приспособлений.

– Впечатляет, – кивнул Дронго. – И столько маскировки для нашего разговора? Александр Петрович, вы серьезно хотите меня убедить, что такая мощная организация, как МОССАД, может с чем-то не справиться? Например, с группой террористов. И я должен этому поверить?

– Если бы только террористы, – вздохнул Соловьев, – с этим мы как-нибудь справились бы и без вашей помощи. Здесь все гораздо сложнее. И гораздо интереснее. Вы слышали о взрывах в Израиле?

– Конечно. Группа «Хамас». Они не особенно скрывали, кто именно стоит за этими взрывами. А вы не особенно церемонились, объявив им тотальную войну. Кажется, так?

– Да. Но эти взрывы тут ни при чем. Вы знаете, почему наша специальная служба безопасности ШАБАК не смогла предотвратить покушение на жизнь премьера Израиля? Не потому, что там действовали дилетанты или они не знали о возможности покушения на Рабина. Все гораздо сложнее. Мы все были убеждены, что еврей не может убить соплеменника, что израильтянин никогда не выстрелит в своего премьера. К сожалению, мы ошибались. Мы ждали серьезных ударов совсем с другой стороны. И это уже не первый подобный случай. Вы меня понимаете?

– Пока не совсем, – честно признался Дронго, – все-таки зачем я вам понадобился? И почему именно я? Меня, признаться, заинтриговало ваше начало. Кстати, в мировой истории уже был похожий случай, когда из-за убитого соплеменника начался страшный террор.

– О чем вы?

– Вспомните восемнадцатый год. За своего расстрелянного друга Перельцвейга Леонид Каннегисер застрелил председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого. Уже после было покушение на Ленина. Чем все это закончилось, вы помните?

– У вас поразительная память, – удивился Соловьев, – признаться, про Перельцвейга я не знал.

– Вы не ответили на мой первый вопрос – зачем я вам нужен?

– После взрывов стало понятно, что с палестинцами будут разбираться наши специальные службы. Там все ясно. Открытая война, в которой гибнут обе стороны. То, что я сейчас скажу, удивит вас чрезвычайно, возможно, даже покажется невероятным, но это, к сожалению, правда. В Израиле возникла и действует подпольная организация «Луч Исава». Может, вы знаете библейскую легенду об Исааке, сыне Авраама, и его жене Ревекке?

– Такие тонкости я не знаю, хотя слышал, конечно, об Аврааме. Так что натворил этот Исаак? – улыбнулся Дронго.

– Не ерничайте, этому есть описание в Ветхом Завете. Ревекка родила двух близнецов – старшего Исава и младшего Иакова, который родился вторым и, выходя из утробы матери, якобы держался за пятку старшего.

– Очень познавательно, – все-таки не удержался Дронго.

– Позднее Иаков купил у старшего брата право первородства за чечевичную похлебку. А Ревекка, которая любила младшего сына больше, чем старшего, воспользовавшись слепотой своего мужа, заставила того благословить младшего Иакова, отказав в благословении законно старшему Исаву.

– Ну и что? Я пока ничего не понимаю. Для того чтобы рассказать мне эту библейскую историю, нужно было устанавливать в вашем автомобиле генераторы шума? По-моему, это слишком сложно, Александр Петрович. Или вам кажется, что подобные библейские истории нужно рассказывать только таким образом?

– Не издевайтесь, – строго одернул его Соловьев, – слушайте дальше. Иаков, опасаясь гнева Исава, бежал и вернулся к брату лишь спустя много лет. При этом самого Иакова позднее нарекли Израилем, а Исав, помирившийся затем с братом, который все-таки признал его превосходство, стал называться отцом иудеев. Понимаете? С точки зрения законности, не потомки Иакова, а потомки Исава могут властвовать на земле Иудеи.

– Прекрасно. Но, по-моему, этот спор нужно оставить израильским теологам, которых у вас хватает. Или МОССАД решил внедрить меня в их число? – Он все-таки не мог удержаться от насмешки, его смешили серьезный тон собеседника, его маска, закрывавшая рот, и даже фамилия, которой тот назвался.

– МОССАД трижды пытался проникнуть в эту организацию, и все безрезультатно. Они не террористы, конечно. Не взрывают автобусов, никого не убивают. Но они тайное общество, имеющее свои цели. И мы обязаны знать, что именно они замышляют. Раньше мы могли не обращать внимания на подобные организации. Но после того как Иди Амик, гражданин Израиля, застрелил Ицхака Рабина, мы просто обязаны принять некоторые меры безопасности.

– Хорошо, – понял наконец Дронго, – будем считать, что вы ответили на мой первый вопрос. Хотя мне все равно непонятно, почему разведка должна влезать в подобные истории, тем более если все это началось несколько тысяч лет назад? И почему именно я? Вот этот вопрос меня волнует чрезвычайно. У вас мало своих специалистов? Или вы полагаете, что я могу сойти за раввина в Тель-Авиве? Почему именно я?

Соловьев посмотрел на него очень серьезно, затем обернулся, словно проверяя, не едет ли за ними еще кто-нибудь. И лишь затем сказал:

– По нашим сведениям, они через некоторое время выйдут на вас, предложив вам какое-то особое задание. Мы не знаем, какое именно, но мы знаем абсолютно точно – это будете вы, Дронго. И поэтому мы хотим опередить их.

– У вас надежные сведения? – нахмурился Дронго.

Соловьев посмотрел на него удивленно. Потом так же удивленно сказал:

– У израильской разведки не бывает ненадежных сведений. Кажется, вы могли бы это оценить еще по встрече с нашими представителями в Вене, в девяносто первом году.

– Я помню, – мрачно ответил Дронго, – игры ЦРУ и МОССАДа стоили мне тогда любимой женщины.

– Неверно. Это были игры с подключением третьей стороны – бывшего КГБ, в которых вы двое оказались лишь втянутыми в это противостояние.

– Вы действительно хорошо осведомлены, – пробормотал Дронго. – Когда они должны ко мне обратиться и по какому поводу?

– Мы этого узнать не смогли. Но, что будете именно вы, знаем наверняка.

– Ваша маска не дает возможности даже нормально дышать, – в сердцах произнес Дронго. – Значит, я должен буду отказаться от их предложения и рассказать все вам?

– Нет, конечно. Вы должны принять их предложение. Хотя, я думаю, вы и так согласились бы на это. В вас сидит какой-то непонятный дух противоречия. Вам, кажется, нравятся все эти игры. Словно они составляют смысл вашей жизни. А вот согласившись на их предложение, вы проинформируете и нас.

– Теперь все ясно. Здорово, однако, работает МОССАД. Он вербует агента, зная, что его через некоторое время завербует другая сторона. Это прямо высший класс профессионализма! Примите мои поздравления. Правда, я не могу понять – почему они обратятся именно ко мне?

– Этого и мы пока не знаем. Достаточно того, что нам удалось установить абсолютно точно, к кому они обратятся. И этим человеком будете вы.

– Вы даже это знаете, – уже не удивился Дронго. – Хорошо. Все понял. Я могу теперь наконец снять эту маску?

– У вас нет больше никаких вопросов? – спросил Соловьев. Его бородка выглядывала из-под маски, придавая лицу какое-то дьявольское и лукавое выражение.

– Есть. Еще один. Почему вы так уверены, что я буду работать не на них, а на вас? У меня ведь, кажется, появляется в таком случае выбор?

Соловьев резко затормозил машину. Помолчал. А потом спросил:

– Вы это серьезно?

– Я все-таки присмотрюсь, кто из вас мне больше нравится, – улыбнулся Дронго и сорвал маску с лица.

 

Глава 3

Только несколько концертных залов в мире имеют подобную репутацию и такую славу. И один из самых престижных для исполнителя – парижская Гранд-опера.

Он сидел в своей комнате и, как всегда, волновался, глядя на свои руки. Сегодня дирижирует сам маэстро Джузеппе Бончелли. И главные сольные партии исполняют известные, съехавшиеся со всего мира звезды, готовые петь сегодня для столь изысканной публики. Сам президент Франции и его английский гость – премьер соседней страны с супругами посетили в этот вечер его спектакль. Он закрыл от волнения глаза. Неужели действительно ему удалось? Наконец он сумел достичь гармонии, того самого абсолютного результата, превзойти который он уже никогда не сможет.

Что-то мешало. Мешало его радости. Он открыл глаза, в который раз посмотрел на свои руки, словно спрашивая себя, не сон ли это. Он поднялся и, сделав несколько шагов, щелкнул замком, чуть приоткрывая дверь. Шум в коридоре, привычный шум перед большой премьерой, убеждал в обратном. Он снова закрыл дверь на замок и вернулся на свое место.

Джордж Осинский, потомок польских эмигрантов, бежавших сто лет назад в неведомую Америку и осевших в самом центре страны – в благодатном штате Канзас, сидел на небольшом стульчике в специально предоставленном для него помещении в парижской Гранд-опера.

Сегодня должно было состояться первое исполнение его оперы в Европе. Столь приятное для него событие совпало с визитом премьер-министра Великобритании в Париж. И хотя Осинский знал, что визит согласовывался заранее, что о предстоящей встрече Мейджора с Шираком писали все газеты, тем не менее совпадение визита и даты его премьеры в Европе вызвало у него самый настоящий шок.

«Неужели столь велико могущество Якобсона? – в который раз думал он, глядя на свои руки. – Или я действительно всего лишь посредственный музыкант – композитор и исполнитель, обязанный своим успехом Песаху Якобсону, сумевшему сделать, казалось, невозможное?»

Он дернул плечом и посмотрел на лежавшую перед ним газету. Осинский получил хорошее образование и умел читать по-французски. «Американский „Шопен“ в Париже» – было набрано крупными буквами. Шопен, горько усмехнулся он. У Шопена была всего лишь Жорж Санд и не было своего Якобсона. Или у него был свой «злой гений». Нет, решительно отверг он подобную мысль. Достаточно послушать музыку польского композитора, чтобы понять всю абсурдность появления рядом с ним такого типа, как Песах Якобсон.

И все-таки, почему визит Мейджора совпал с его концертом в Париже? Как это странно. Подобные совпадения, случавшиеся в разных точках земного шара, уже не очень удивляли его. Он вдруг подумал, что сегодня исполнилось ровно пять лет с тех пор, как он познакомился с этим типом Якобсоном. Пять лет непрерывных триумфов и побед. И горький осадок в душе, терзаемой постоянной неуверенностью в себе.

Или это плата за успех? Он перевел дыхание, посмотрел на часы. Скоро будет финал. В нем одновременно должны петь сразу трое главных исполнителей. Интересно, как это получится у Луизы Сандлер, в Америке она пела действительно блестяще. Или это он сам внушил себе подобную мысль, снова подумал он с горечью. Воистину, он теперь должен постоянно испытывать адские муки, не зная, где начинается и где заканчивается его истинный успех, а где проходит черта его таланта.

Якобсон просто не позволит ему самому определять меру своих способностей. И меру своего успеха. Он умеет просчитывать все и, кажется, заранее знает, о чем думает его подопечный. Иногда Осинскому казалось, что Якобсон даже умеет читать его мысли.

Пять лет назад в Лос-Анджелесе, в небольшой квартире мало кому известного композитора Джорджа Осинского, пытавшегося писать музыку для кинофильмов, появился этот человек. Осинский помнил, как они впервые встретились. И хорошо помнил, что именно тогда сказал ему Якобсон.

Он приехал в отель «Ритц-Карлтон», где должна была состояться его встреча с продюсером нового фильма. Осинский никогда прежде не бывал в отелях подобного класса и чувствовал себя не совсем уверенно, ожидая в холле и несколько стесняясь своего потертого костюма. Нужный ему человек появился лишь через полтора часа в сопровождении девицы удивительной красоты. От одного вида молодой женщины у Осинского запершило в горле.

А ее спутник даже не стал разговаривать с этим неизвестным композитором. Он просто сказал, что они уже нашли нужного им аранжировщика мелодий, и пошел дальше, не обернувшись. Получив очередной отказ, Осинский даже не обиделся, он чувствовал, что в подобных отелях судьба не улыбается несчастным.

Через час он сидел в баре, привычно заказав себе двойную порцию виски. Еще через час двадцати пяти долларов уже не было. Домой он возвращался пешком. Идти было довольно далеко, и он порядком уже устал, когда на одной из темных улиц к нему привязались двое темнокожих и сняли с него пиджак, заодно отобрав часы и хорошо сохранившиеся ботинки. Оставшуюся часть пути он прошагал в одних носках, дрожа от холода.

По всем законам логики это был не его день. И тем более не его ночь. Но в эту ночь у него на квартире появился Якобсон. Он долго стучал в дверь, а Осинский, лежа в постели, не отзывался, опасаясь, что это пришел сосед, которому он задолжал десять долларов. И лишь когда Якобсон несколько раз крикнул, спрашивая, кто есть в доме, он поднялся, открыл дверь и впустил непрошеного гостя. И свою судьбу вместе с ним.

В комнату вошел невысокий плотный мужчина лет пятидесяти. Небольшие усы делали его похожим на типичных латиноамериканских импресарио, которые подвизались в маленьких театрах города, выпускающих спектакли-однодневки. На нем был смешной котелок и длинное черное пальто. Это особенно удивило Осинского. Конечно, на улице было достаточно холодно, но даже в январе в Лос-Анджелесе не обязательно было ходить в пальто. Можно было вполне обойтись плащом или курткой. Хотя многие предпочитали ходить просто в костюме. Средняя температура в этом «городе грез» в январе никак не опускалась ниже двенадцати-пятнадцати градусов тепла по Цельсию. А иногда доходила и до восемнадцати.

– Мистер Осинский? – приятным голосом спросил вошедший.

– Да. – Он с удивлением подумал, что обычные рекламные агенты по продаже каких-либо идиотских товаров решили поискать покупателей и в этом районе. Но когда гость прошел в комнату, обратил внимание на сукно пальто и на его туфли. Рекламные агенты никогда так не одевались.

– Что вам нужно? – спросил Осинский.

– Вы разрешите? – показал на стул незнакомец, снимая свой котелок.

Осинский кивнул. В эту ночь уже ничего не могло его удивить, все складывалось отвратительно плохо, и еще какая-нибудь пакость не могла повредить уже и без того окончательно загубленного настроения. Незнакомец сохранял удивительно спокойный вид, хотя видел мрачное настроение хозяина, совсем не обрадовавшегося его визиту.

– Вы Джордж Осинский, – словно подтверждая, сказал незнакомец, – позвольте представиться. Меня зовут Песах Якобсон. Я представитель небольшой компании, филиала известной японской компании «Сони» в Лос-Анджелесе. Нам нужен композитор и пианист. Аранжировщик некоторых мелодий. Нам рекомендовали вас. Вы не могли бы нам помочь?

– Кто рекомендовал? – почему-то шепотом спросил Осинский.

Якобсон достал из кармана бумагу.

– Это вы написали «Полуденный блюз»?

– Я, – кивнул еще более удивленный Осинский.

– Мы хотели бы заключить с вами договор. На полгода. Вас устроил бы такой срок?

– Да, конечно, – кивнул изумленный Осинский, – с какого числа?

– С сегодняшнего. И, если хотите, мы можем сразу договориться о гонораре. Двадцать тысяч долларов. Вас устроит такой гонорар для начала? Разумеется, потом мы можем изменить условия договора в сторону его увеличения.

– Да, – хотел сказать Осинский, но в горле опять запершило, и он сильно закашлял. Потом пришел в себя и, сидя на кровати, спросил: – А аванс вы заплатите?

– Разумеется. – Якобсон даже не улыбнулся. Он словно не замечал нищенской обстановки в комнате и испуганного композитора. Достав из кармана бумаги, положил их на стол. – Это предварительные условия договора. Я оставлю, чтобы вы могли посоветоваться со своим адвокатом.

– Я согласен, – даже не читая, заявил Осинский, – только с одним условием.

– Слушаю вас. – В кошачьих глазах Якобсона наконец блеснул интерес.

– Я бы хотел… – Осинский снова закашлял. Черт возьми, как это трудно в Америке! Можно просто спугнуть свою последнюю надежду. – Я бы хотел… часть гонорара получить уже сегодня. У меня некоторые проблемы.

– Да, конечно, – ничуть не удивился Якобсон, доставая из кармана пачку денег, – десять тысяч долларов вас устроит для начала?

И тогда впервые Осинский испугался. Он просто не мог себе представить, что появившийся ночью в их районе незнакомец может иметь при себе подобную сумму наличными. Это были безумные, невозможные, огромные, фантастические деньги. Пачка стодолларовых купюр лежала на столе, и он смотрел на нее, словно завороженный этим видением.

– Нет, – решительно сказал он, – так нельзя. Заплатите мне аванс только за первый месяц. Не нужно давать сразу половину суммы.

– Вы не поняли, – терпеливо объяснил Якобсон, смотря прямо в глаза несчастному, – мы предлагаем вам не двадцать тысяч долларов в качестве всего гонорара. Я говорил о договоре на полгода и плате за каждый месяц работы. Итого сто двадцать тысяч долларов.

Осинский закрыл глаза. Нет, это ему не снится. Сто двадцать тысяч долларов! Такую сумму за полгода не получает даже президент Соединенных Штатов [В настоящее время заработная плата президента США около ста семидесяти тысяч долларов в год.].

Неужели это не сон и незнакомец сейчас не растает у него на глазах?!

– Да, – сказал он и сам удивился своему несколько изменившемуся голосу, – да, – сказал он второй раз, – я согласен. Оставляйте ваши деньги и договор. Завтра я приеду со своим адвокатом.

– До свидания, – Якобсон надел свой котелок, – только распишитесь, пожалуйста, здесь за получение денег. Адрес указан в конце договора. Мы вас завтра ждем. В десять утра.

Он протянул квитанцию, и Осинский расписался. Когда за гостем захлопнулась дверь, Осинский целую минуту стоял, не решаясь дотронуться до денег. И лишь затем сделал несколько неуверенных шагов по направлению к столу. И дотронулся до пачки.

Деньги были реальностью. Они лежали на столе, тугая пачка новых стодолларовых купюр. Внезапно решив, что все это розыгрыш, он испуганно достал одну и быстро просмотрел ее. Все было верно. Новые деньги образца тысяча девятьсот девяностого года с металлической нитью внутри и портретом Франклина. Он пододвинул к себе всю пачку и пересчитал. Оказалось, что в пачке было девяносто девять бумажек. Он смутился: неужели пришелец обманул его? Или он не посчитал первую купюру?

Ему даже не могла прийти мысль, что ночной гость, который принес десять тысяч долларов наличными, стал бы воровать сто долларов. Вместо этого он сорвал обертку и снова стал пересчитывать. На этот раз все было правильно, было ровно десять тысяч долларов. Он вздохнул, словно нашел недостающие деньги, и откинулся на спинку жалобно застонавшего стула.

Двадцать тысяч долларов в месяц! Неужели все это правда? Он подумал, что до утра нужно будет найти адвоката. И обязательно поехать завтра в эту фирму. Он наденет свои лучшие ботинки и лучший костюм. Тут он вспомнил, что у него уже нет ни ботинок, ни костюма. Он так страшно огорчился и испугался, что на мгновение даже забыл про лежавшие на столе деньги.

Но вид зеленых купюр вернул его к жизни. Какие ботинки? Какой костюм? Теперь он может купить все, что пожелает. Он взглянул на часы. Двенадцать часов ночи. Все магазины закрыты. Идти утром в фирму в порванных старых туфлях невозможно. Нужно что-то придумать.

И громко рассмеялся. Как это – что-то придумать! С такими деньгами ничего не нужно придумывать. Все получится само собой. Он рассовал деньги по карманам, надел свои рваные туфли и, осторожно открыв дверь, вышел на лестничную площадку. У соседа работал телефон, и Осинский решительно постучал к нему. Сонный мексиканец открыл дверь. Он был в нижнем белье и не скрывал своего недовольства.

– Что тебе нужно? – спросил он мрачным голосом. – Опять деньги?

– Нет-нет, – успокоил его Осинский, – я пришел отдать тебе долг. Вот, возьми.

Он протянул сто долларов. Мексиканец недоверчиво уставился на купюру. Потом усмехнулся:

– Фальшивые?

– Нет, настоящие, – убедительным голосом сказал Осинский. Мексиканец посмотрел на его рваные туфли, но, ничего не сказав, взял деньги. Потер их, посмотрел внимательно, еще раз потер.

– Да, – сказал он, – действительно настоящие, но у меня нет дома девяноста долларов. Только шестьдесят пять.

– Ничего, – махнул рукой Осинский, – не нужно. Я только позвоню от тебя.

Плохо соображавший хозяин впустил его в квартиру. Осинский прошел к телефону и набрал номер справочной, узнать, как заказать такси. Затем позвонил для вызова автомобиля. Услышав, куда придется ехать, диспетчер осторожно уточнил, что это довольно далеко от центра и придется платить очень большие деньги.

– Да, – сказал Осинский, – передайте водителю, что мы заплатим в два раза больше.

– Вы можете сказать номер своей кредитной карточки? – спросил диспетчер.

– Мы заплатим наличными, – быстро ответил Осинский.

– Простите, мистер, но в такой поздний час… – начал было диспетчер.

– В три раза больше, – закричал Осинский, – срочно посылайте машину. Я продиктую наш номер телефона, это будет гарантией. Какой у вас номер телефона? – спросил он у растерявшегося мексиканца. Тот испуганно продиктовал. Еще никто в их районе никогда не заказывал такси на дом. Это было действительно дорого.

Он протянул шестьдесят пять долларов Осинскому.

– Оставь их себе, – махнул музыкант, – мне они не нужны.

– Сегодня тебе выпал шанс, парень, – догадался мексиканец, – правильно я понял?

– Может быть, – засмеялся Осинский и вышел из квартиры.

Такси пришло через двадцать минут. За это время он собрал все свои бумаги в потертый кожаный чемоданчик, положил туда несколько любимых безделушек и, окинув комнату взглядом в последний раз, вышел на лестничную клетку, сильно захлопнув дверь.

Уже сидя в автомобиле, он откинулся на удобное кожаное кресло и пожалел, что не курит. Хорошая сигара была бы сейчас к месту. До отеля «Ритц-Карлтон», стоявшего на самом берегу, они доехали за полчаса. Счетчик показывал семьдесят долларов. Осинский протянул две сотенные бумажки. Водитель вернул одну со словами «вы ошиблись, сэр». И тогда впервые Осинский улыбнулся так, как будет часто улыбаться впоследствии.

– Нет, – сказал он торжествующе, – я не ошибся. Оставьте себе вместо чаевых.

И пошел к входу в отель. Швейцар, стоявший у входа, встретил его подозрительным взглядом, мгновенно оценив его старый потертый пиджак, рваные туфли и кожаный чемоданчик. Но ничего не сказал, очевидно, вспомнив, что этот тип уже был здесь вечером и беседовал с кем-то из гостей отеля.

Войдя в холл, где он был всего лишь несколько часов назад, Осинский снова почувствовал себя неловко, словно нищий бродяга вдруг оказался в роскошном королевском замке. Но деньги лежали в карманах. Деньги были единственной реальностью, и он, набравшись нахальства, шагнул вперед.

За перегородкой стояла девушка с очаровательным именем Мелани. Она что-то набирала на компьютере и морщила свой красивый носик.

– Я хотел бы снять у вас номер, – сказал Осинский. Его рваных туфель и чемоданчика не было видно за стойкой. Девушка подняла голову. Улыбнулась ему.

– Конечно, мистер. Вы заказывали номер?

– Нет, я только приехал.

– Сейчас посмотрим, – улыбнулась девушка.

В это время из боковой комнаты вышел мужчина. Это был сам мистер Николас Клейтон, генеральный менеджер отеля, иногда проверявший, как работают его люди в вечернюю и ночную смены. Он увидел стоявшего у стойки оборванца и чуть нахмурился. Клейтон разглядел непрезентабельный наряд пришельца.

«Что нужно здесь подобному типу?» – недовольно подумал он, шагнув к Мелани:

– Что здесь происходит? – спросил он ледяным голосом. Не хватало еще, чтобы этот тип был знакомым его служащей.

– Мистер хотел бы у нас остановиться. Но он не заказывал номера заранее, – пояснила девушка, – я ищу ему одноместный номер.

Самый дешевый номер в этом отеле стоил не меньше двухсот сорока долларов, а с добавленной двенадцатипроцентной таксой и того больше. К тому же Клейтон просто не мог позволить поселиться в их отеле этому ненормальному. Даже если у него случайно окажется две сотни лишних долларов.

Компьютер показал наличие нескольких свободных одноместных номеров. Клейтон легко отодвинул девушку и сказал неприятному клиенту:

– У нас нет одноместных номеров, мистер. Только люксы-сюиты. Извините, но, боюсь, мы не сможем вам ничем помочь.

– Хорошо, – сказал этот ненормальный, – а сколько стоит сюит?

Улыбка тронула губы мистера Николаса Клейтона. Сейчас этот тип узнает цену и уйдет отсюда навсегда. Такие цены просто не для подобных типов.

– Самый дешевый сюит стоит пятьсот пятьдесят долларов, сэр. Плюс двенадцать процентов таксы. У нас есть номера за семьсот и тысячу. Есть и королевские апартаменты-люкс.

– А сколько они стоят? – спросил этот тип.

«Он ненормальный, – разочарованно подумал Клейтон, – просто больной, псих».

– Две тысячи двести долларов, – сказал он, – обычно в них останавливается кто-нибудь из голливудских знаменитостей.

Именно эта фраза Клейтона и решила все дело. «Голливудские знаменитости». Именно звездой этого поганого места и хотел всегда стать Джордж Осинский. Он поднял глаза на менеджера. Теперь в них была решимость.

– А они свободны? – спросил он более решительным голосом.

Клейтон не почувствовал смены настроения своего собеседника. Он был слишком увлечен своей игрой.

– Конечно, – ответил он, переглянувшись с улыбающейся Мелани, уже догадавшейся о его игре, – конечно, они свободны, и мы можем их вам предоставить. Если вы, конечно, их захотите взять и оплатить.

– Да, – сказал вдруг этот идиот, – на два дня.

Клейтону показалось, что он ослышался.

– Простите, – уточнил он, делая чудовищное усилие, чтобы его улыбка была по-прежнему веселой и не превратилась в жалкую, – вы хотите взять эти апартаменты?

– Если можно, – ответил незнакомец, – вот плата за два дня вперед. Оформите депозитом.

И протянул пять тысяч долларов наличными.

«Господи, какой я идиот, – испугался Клейтон, – это, наверное, кто-нибудь из голливудских режиссеров или продюсеров. Конечно, я должен был догадаться. Эти туфли, этот чемодан. Такое могут позволить себе только очень богатые люди».

– Оформляйте, – больно толкнул он в бок растерявшуюся Мелани, словно и она была виновата в том, что он так ошибся.

– Люк! Ник! – закричал он пронзительным голосом на швейцаров, лениво дремавших у выхода. – Багаж мистера срочно в королевские апартаменты-люкс.

Он не кричал так никогда в жизни, и перепуганные швейцары бросились к старому кожаному чемоданчику Джорджа Осинского. Мелани дрожащими руками вводила данные мистера Осинского в компьютер, сбиваясь от волнения и чувствуя на себе ненавистный взгляд мистера Клейтона.

– Все в порядке? – спросил Клейтон. – Джеральдина, замените нас, мы с Мелани покажем нашему гостю его апартаменты-люкс.

И он пошел вместе с девушкой и Осинским к лифту, чтобы показать такому клиенту его номер. Но створки лифта, в который вошли знакомый продюсер и его очаровательная спутница, закрылись.

– Красивая женщина, – печально сказал Осинский.

– Да, – сразу подтвердил Клейтон. Он теперь был готов соглашаться с чем угодно. – Но они живут в разных номерах, – почему-то осторожно добавил он.

Они прошли мимо магазина одежды, расположенного прямо в холле отеля. Осинский задумчиво посмотрел на витрину.

– Там наверняка есть одежда моего размера, – сказал он более уверенным тоном. – Может, вы могли бы открыть этот магазин?

– Очень сожалею, – улыбнулся Клейтон, – они уже ушли. Но утром они будут.

– Мне нужно одеться именно сейчас, – упрямо сказал Осинский.

– Они закрылись, – улыбнулся Клейтон, – если ничего не произойдет, они появятся только утром.

– Ясно. – Осинский посмотрел на витрину и снова обратился к менеджеру отеля: – А если вдруг у них сломается витрина или разобьется стекло? Они тогда приедут сюда?

– Конечно, приедут, – удивился Клейтон, – но у нас есть своя охрана. Внутри отеля ничего не может произойти.

– А сколько стоит такое стекло?

– Долларов триста. А почему вы спрашиваете? – спохватился Клейтон, но было уже поздно. Незнакомец деловито снял с ноги рваную туфлю и сильным ударом разбил стекло. Завыла сирена, засуетились служащие отеля.

– Все в порядке, – улыбался Клейтон уже откровенно жалкой улыбкой, – все в полном порядке. Это случайно разбилось стекло. Не волнуйтесь. Все в порядке.

– Пусть теперь приедут и поднимут ко мне в номер костюм, рубашку, галстук, носки и туфли, – попросил Осинский. – Да, и носовые платки.

– Конечно, – наклонил голову Клейтон. Они вошли в лифт, поднялись в апартаменты. Пока менеджер ходил по комнатам, лично объясняя, где что находится, Осинский тихо сказал восхищенно смотревшей на него Мелани:

– Надеюсь, завтрашний вечер у вас свободен?

Девушка бросила на него быстрый взгляд и кивнула.

Еще через час в номер к Осинскому доставили все, что он заказал, добавив ремень и предъявив счет на полторы тысячи долларов. Вдобавок ко всему он попросил лезвия и крем для бритья. Приняв душ, побрившись, он переоделся и впервые посмотрел на себя в зеркало. Там стоял совсем другой человек.

– Песах Якобсон, – вспомнил имя неизвестного Осинский и расхохотался, подмигнув себе. А затем поднял трубку и попросил передать записку с приглашением к себе в номер продюсера и его красивой спутницы.

Был второй час ночи, но в Лос-Анджелесе, в этом городе, ставшем колыбелью Голливуда, не отказываются от предложения подняться в королевские апартаменты-люкс даже в такое время. Продюсер решил, что здесь остановился кто-то из мировых знаменитостей. И через пять минут, поднявшись наверх со своей спутницей, уже стучался в дверь.

Увидев Осинского, он долго вспоминал, когда они встречались, и долго хохотал, когда Джордж рассказал ему о вечерней встрече. Продюсер искренне решил, что его разыграли. А его спутница, оказавшаяся всего лишь его сестрой, очень благосклонно и с удовольствием принимала комплименты от хозяина апартаментов. Подобная роскошь производила впечатление независимо от сказанных слов.

Вечеринка продолжалась всю ночь. Утром Осинский с тяжелой головой ехал в фирму, опасаясь только одного: что потребуют вернуть полученные деньги. Но Якобсон не потребовал. Напротив, он выдал еще десять тысяч, и они подписали договор. Вернувшись в апартаменты, Осинский застал там сестру продюсера. И хотя у него, как обычно, не все получилось, он все равно был счастлив.

И только когда она ушла через час, он снова подошел к зеркалу и, стоя перед ним, абсолютно голый, вдруг показал сам себе язык. Словно предчувствуя всю свою дальнейшую жизнь.

И сейчас, сидя в комнате Гранд-опера, он покачал головой. Как давно все это было! Он снова взглянул на часы. Они должны уже закончить. Он осторожно приоткрыл дверь. Вышел в коридор. Да. Так и есть. Слышны заключительные аккорды. Финал. Последние звуки. Он замер, прислонившись к стене.

Все. Музыка кончилась. Мгновение, еще одно мгновение. Третье мгновение. Все тихо. Господи, испугался он, задыхаясь от ужаса и собственной неуверенности. Неужели провал? Нет. Сначала отдельные хлопки, а потом шквал аплодисментов, восторженные крики почитателей. Зал содрогался от аплодисментов благодарных зрителей. Господи, подумал он снова, закрывая глаза, кажется, и на этот раз все хорошо.

– По-моему, вам нужно выйти к зрителям, Джордж, – услышал он хорошо знакомый голос и, не открывая глаз, кивнул головой. Он знал, кому именно мог принадлежать этот голос. Открыл глаза. Перед ним стоял Песах Якобсон.

– Идите, – ласково повторил он, – там такой грандиозный успех.

И этими словами испортил Осинскому настроение.

 

Глава 4

Эта зима в Москве была особенно холодной. Морозы иногда доходили до двадцати пяти – тридцати градусов, и даже ярко освещенные центральные улицы города, где многие магазины работали до восьми-девяти часов вечера, выглядели обезлюдевшими, словно в период введения комендантского часа.

Дронго не любил приезжать в Москву в это время года. Он вообще не переносил сильных холодов, предпочитая зимой находиться далеко отсюда, на юге. Но в этот раз в Москву он был вынужден прилететь именно в середине февраля, когда ударили особенно сильные морозы.

Он с огорчением обнаружил, что забыл перчатки, и теперь ходил по улицам, засунув руки глубоко в карманы пальто. Но это не очень спасало, и руки все равно мерзли.

Телефонный звонок был, как всегда, неожиданным и поэтому особенно неприятным. Он прозвучал в десять часов утра, когда Дронго, читавший ночью одного из любимых американских фантастов Рея Брэдбери и заснувший по привычке очень поздно, еще спал. Звонок был громким и требовательным, и он, поднявшись с постели, вынужден был подойти к телефону.

– Слушаю вас, – пробормотал Дронго, взглянув на часы. «Какой идиот звонит чуть свет?» – подумал он.

– Простите, что беспокоим вас так рано утром, – раздался голос. Дронго поморщился. Говоривший явно был янки: он проглатывал слова.

– Вы не туда попали, – сказал он по-русски и уже хотел положить трубку, когда услышал:

– Простите еще раз, мистер… – И неизвестный назвал его по имени и фамилии. – Я думаю, мы позвонили правильно.

– Что вам нужно? – Он принципиально говорил по-русски. А его собеседник так же принципиально говорил только на английском, но почему-то отвечая на вопросы, заданные на совсем другом языке.

– Нам нужно с вами встретиться, – предложил незнакомец, – сегодня в три часа дня вас устроит?

– Почему я должен с вами встречаться?

Стоять на полу было холодно, и он даже пожалел, что вылез из постели.

– Мы могли бы сделать вам весьма интересное предложение, – произнес этот неприятный тип, по-прежнему говоривший исключительно на английском языке.

– Я не женщина, чтобы мне делать предложение, – зло пробормотал Дронго, переведя с английского на русский и используя двусмысленность в слове «предложение». Его собеседник тем не менее все отлично понял.

– Конечно, – согласился он на этот раз на русском языке, но с некоторым характерным акцентом человека, долго говорившего по-английски за океаном, – вы можете отказаться. Но нам казалось, что вам будет интересно.

– Вы приглашаете меня в Диснейленд? – Было уже совсем холодно, но он продолжал говорить. Каждое слово, вытянутое из незнакомца, послужит хорошим материалом для предварительной подготовки. Если знать психологию, то простой телефонный разговор может дать массу информации. А Дронго знал психологию. Тембр голоса, интонации, знание языков, интеллект, эмоциональность, манеру подачи информации, толерантность, коммуникабельность, характер, даже профессию говорившего можно определить в результате обычного телефонного разговора. И здесь важно получить как можно больше информации.

– Можно сказать, да. Мы увидимся с вами в три часа дня и все обговорим. Если захотите, можете отказаться сразу во время беседы.

– Отказаться от чего?

– От нашей дальнейшей беседы. В три часа дня в холле отеля «Москва». На первом этаже.

– Как я вас узнаю?

– Достаточно того, что я вас узнаю.

– Хорошо, – пробормотал Дронго, – будем считать, что договорились.

– До свидания. – Незнакомец положил трубку.

Дронго пошел к своей постели. Почему-то спать уже не хотелось. Он отправился в ванную. Стоя под горячими струями, анализировал телефонный разговор. Звонивший был уверен в том, что их разговор не прослушивается, значит, сумел подключить к своему аппарату какое-то техническое устройство.

Говоривший явно знал оба языка. И знал хорошо. Это был не американец. Это был бывший гражданин СССР, достаточно давно переехавший в Америку. В меру интеллигентен, но не слишком. Достаточно спокоен, не вспыльчив, имеет относительно устойчивый характер. Умеет вести беседу, выдержан, коммуникабельность выше средней нормы.

Видимо, это тот самый представитель, о котором ему говорили представители МОССАДа. Дронго в который раз подивился их безупречной работе. Ему еще не сделали предложения, а они уже знали, что именно ему будет предложено нечто. И сумели опередить своих потенциальных противников. Интересно, подумал Дронго, выходя из ванной комнаты, кто еще слушал их беседу? И сумели ли подключиться к его аппарату представители СВР или МОССАДа? Впрочем, это не столь важно, он все равно должен сразу информировать о состоявшейся беседе Александра Петровича. А заодно позвонить и в СВР, которых не меньше, чем его, интересует – чем вызван такой повышенный интерес МОССАДа именно к его персоне.

Впрочем, очень может быть, что его звонки не понадобятся. Обе разведки вполне могли за это время «пристроиться» к его телефонному аппарату и записать разговор с неизвестным от начала до конца. И этим, кстати, выяснить потенциал искренности самого Дронго, который должен будет рассказать обо всем. Все точно просчитано, если не учитывать то обстоятельство, что позвонившие также могли взять его под свой жесткий контроль и в таком случае его дальнейшие звонки кому-либо окажутся ненужными и малопродуктивными.

Ровно в три часа дня Дронго сидел за столиком в бельэтаже гостиницы, где был небольшой бар, справа от входа со стороны Тверской, и наблюдал за движением в холле отеля. Суетились люди, спешили гости, командированные и просто отдыхающие. Причем последние выделялись на фоне остальных своей расслабленной походкой, обилием бумажных и целлофановых пакетов, с которыми они возвращались в гостиницу.

Еще несколько лет назад больше всего сумок и сеток было в руках командированных, которые, пользуясь моментом, добывали те или иные дефицитные товары, недоступные в их родном городе. Москва была в те годы одним большим универсальным магазином, куда летали и ездили миллионы людей за одеждой, продуктами, бытовыми товарами. Столица первого в мире социалистического государства обязана была иметь полный достаток, служивший витриной достижений социалистического хозяйства для иностранцев. И потому огромные очереди, в основном из приезжих, заполняли магазины.

Теперь все изменилось. Магазины были переполнены товарами не только в столичных городах. Прежде недоступный дефицит от парфюмерии до одежды, от заморской колбасы до консервов был в любом городе, в любой деревне. Но взлетевшие цены и почти катастрофическое обнищание людей не позволяли большинству из них покупать эти товары. А командированные, число которых сократилось сразу в десятки и сотни раз, так как ездить теперь приходилось в основном за счет частных компаний, не любивших выбрасывать деньги, уже не спешили в магазины. Только очень богатые люди могли позволить себе отдыхать в Москве и просто так тратить деньги. К этому времени столица России прочно заняла первое место в мире по дороговизне и продолжала увеличивать этот отрыв от других городов.

Бросалось в глаза и почти полное отсутствие детей. Немногие в эти смутные времена рисковали брать с собой в столь опасный и дорогой город своих детей. Убийства и разборки на улицах Москвы стали привычным явлением в середине девяностых годов. И вскоре Москва перегнала и по этому показателю практически все цивилизованные города, стремительно ворвавшись в первую пятерку самых неблагополучных столиц мира.

Этот незнакомец возник неожиданно, словно появился из небытия. Просто стояло пустое кресло, а затем вдруг в нем оказался мужчина лет пятидесяти, смуглый, черноволосый, с характерным разрезом азиатских глаз. На нем была тяжелая длинная дубленка, меховую шапку он держал в руках. Он сидел в кресле и смотрел прямо перед собой, словно ожидая увидеть Дронго, появившегося таким же непонятным образом, как и он сам, в соседнем кресле.

Дронго спустился вниз, наблюдая за незнакомцем. Тот не шевелился. Но внимательно следил за всем, что творится вокруг него. Дронго подошел к нему сзади. Когда до неизвестного оставалось несколько шагов, тот быстро вскочил, словно у него были глаза на затылке. Или компаньон в зале, сразу понял Дронго.

– Добрый день! – сказал незнакомец. – Это я вам звонил сегодня утром.

– Добрый день! – Дронго кивнул незнакомцу. – Мы поговорим здесь или поднимемся наверх? Там есть спокойное место, где нам не будут мешать…

– Конечно, – кивнул незнакомец, – давайте поднимемся наверх.

Они поднялись по лестнице и, пройдя по низкому коридору, вернулись в бар.

– Вы будете что-нибудь пить? – спросил Дронго.

– То же, что и вы, – улыбнулся незнакомец, показывая свои искусно сработанные дантистом зубы, – а так как вы ничего не пьете, то давайте ограничимся кофе. Хотя нет, его вы тоже, кажется, не любите. Тогда лучше чай.

– Вы, наверное, изучали мои привычки, – усмехнулся Дронго, заказывая чай, – или это вы говорите специально, чтобы произвести впечатление?

– Я говорю это специально, чтобы произвести на вас впечатление, – очень спокойно подтвердил незнакомец, – а заодно дать вам понять, с кем именно вы будете иметь дело.

– И с кем я буду иметь дело?

– С организацией, которая имела возможность узнать о вас все. Вы бывший эксперт специального комитета ООН по вопросам преступности, один из лучших аналитиков мира, если не самый лучший, совмещающий часто свои теоретические изыскания с практической работой. В свое время именно с вашей помощью были проведены крупные операции в Индонезии, Мексике, США. В 1988 году вы сумели предотвратить покушение на жизнь президентов США и СССР, получив при этом тяжелое ранение. Потом некоторое время вы сотрудничали с разведкой. Выполняли их деликатные поручения. Работали в Европе и Америке. Я ничего не пропустил?

– Нет, – Дронго уже ничему не удивлялся, – у вас хороший архив. Я, правда, не знаю, чем обязан такому интересу с вашей стороны. Кстати, вы еще не представились.

– Рамеш Асанти, – улыбнулся незнакомец.

– Интересно, – вслух сказал Дронго, – я думал, вы бывший гражданин СССР. Вы говорите на хорошем русском языке. Могу поспорить, что вы раньше жили где-нибудь в Средней Азии.

– Да, – улыбнулся Рамеш, – я вырос в Душанбе. Отец у меня был индусом, а мать – таджичка. Вы всегда так точно определяете?

– Нет. Просто Асанти – фамилия необычная. Ни отец, ни мать не могли иметь такой фамилии. Верно?

– Я ношу фамилию отчима, – кивнул, явно заинтересовавшись, Рамеш, – вы действительно интересный человек, мистер Дронго. Я не думал, что вы так, с ходу, начнете демонстрировать свои способности. Это очень интересно.

– Могу добавить, что вы уже давно переехали из этой страны и теперь в вашей речи ощутимо присутствует английский язык. Вы даже говорите с английским акцентом. Но по тому, как вы со мной говорите, я понял, что вы живете в Америке. Я прав?

– Да. – Рамеш уже не удивлялся. Он только пристально смотрел на своего собеседника. – Кажется, вы действительно прекрасный аналитик, мистер Дронго.

Принесли чай и пирожные. Рамеш пододвинул к себе чашечку и положил два куска сахара. Дронго, не любивший пить чай с сахаром, взял одно пирожное.

– И зачем я был нужен вам? – спросил он. – Вы так тщательно собирали обо мне весь этот материал, что скоро можете написать мою биографию. Надеюсь, у вас нет такого намерения?

Рамеш оценил шутку.

– Нет, – сказал он, – я не собираюсь писать. Я уполномочен сделать вам необычное предложение. Мы хотели бы с вами немного поработать.

– Это уже конкретнее. Кто это «мы»? Какую страну вы представляете?

– Никакую, – покачал головой Рамеш, – мы не служим ничьим интересам. Мы – благотворительная частная компания, занимающаяся своими проблемами. Своеобразный фонд развития.

– И у этого фонда была возможность даже изучить мою биографию?

– Да.

– Интересные возможности вашего фонда начинают меня интриговать. И как называется ваш фонд?

– Фонд развития независимых демократий, – улыбнулся Рамеш.

– Никогда о таком не слышал. Где находится ваш центр?

– В Женеве. Филиалы есть в Буэнос-Айресе, Йоханнесбурге, Сиднее и Бангкоке.

– Значит, у вас интернациональная компания.

– Вы правильно все поняли.

– И как у вас идет работа с независимыми демократиями? Получается?

– Иногда да, иногда нет. Мы занимаемся чисто теоретическими изысканиями, не вмешиваясь в практические дела молодых государств.

– И это понятно. Так чем я могу быть полезен вашему Фонду? И, если можно, вразумительно объясните, почему именно я? Вы прилетели специально из Америки, чтобы встретиться со мной? Не слишком ли это накладно? Или в Америке нет специалистов подобного уровня?

– Я отвечу на все вопросы, – сказал Рамеш, поставив чашку на стол, – я действительно вчера прилетел из Вашингтона. И действительно хотел встретиться только с вами. У нас возникла проблема, решить которую можете вы. Именно вы, так как однажды вы уже справились с подобной задачей. Поэтому я и прилетел к вам.

– Что это за проблема?

Вместо ответа Рамеш достал из кармана фотографию, передал ее Дронго.

– Вы знаете этого человека?

Дронго пригляделся.

– Кажется, я его видел. Да, я его знаю. Это Альфред Шварцман. Профессиональный убийца по кличке Ястреб. Но он сидит в тюрьме. Его арестовали в Бразилии в восемьдесят восьмом году.

– С вашей помощью, – уточнил Рамеш.

– Да. С моей. Его приговорили к двадцати годам, и он еще долго будет сидеть в тюрьме.

– Он сбежал, – возразил Рамеш, – и сейчас находится в Европе.

– Мне нужно его найти и вернуть на место, – усмехнулся Дронго. – Вы не считаете, что этим должен заниматься Интерпол?

– Не считаю. Дело в том, что, по нашим сведениям, Ястреб прилетел в Европу не просто так. Он готовит убийство.

– Опять какой-нибудь президент или премьер, – улыбнулся Дронго, – я в эти игры уже не играю. У каждого должностного лица подобного ранга есть своя многочисленная охрана, государственные службы, разведка и контрразведка. Вот пусть эти профессионалы и занимаются охраной своего лидера. Я на роль палочки-выручалочки не подхожу. Надеюсь, вы помните, что означает это слово?

Рамеш не обиделся. Вместо этого он забрал фотографию Шварцмана и положил ее снова в карман. Потом достал другую, передавая ее Дронго. Тот взял фотографию и долго смотрел. Этого человека он никогда не видел. За фортепиано в черном фраке сидел сравнительно молодой человек, лет сорока – сорока пяти, и вдохновенно играл. Дронго перевернул фотографию. Никаких надписей не было. Он вернул ее Рамешу.

– Я не знаю этого человека. И никогда его не видел.

– Правильно, – кивнул Рамеш, – это Джордж Осинский, американский композитор и исполнитель. В Европе его называют «вторым Шопеном». Недавно в парижской Гранд-опера состоялась премьера его оперы. Говорят, это было незабываемое зрелище.

– Очень рад за Осинского. При чем тут он? И при чем тут я?

– Ястреб прилетел в Европу, чтобы убить Осинского, – сообщил Рамеш.

Дронго оглянулся. Их разговор вполне могли подслушать. Словно поняв, о чем он беспокоится, Рамеш тихо сказал:

– У меня в кармане включенный скэллер.

Дронго еще раз взял фотографию. Внимательно на нее посмотрел.

– Зачем Ястребу убирать этого композитора? Он связан с мафией?

– Нет.

– Персональный заказ завистливых конкурентов?

– Мы этого не знаем.

– Тогда почему?

– Мы знаем только то, что Ястреб начал охоту на Осинского в Европе. И для этого специально прилетел в Париж. Я уполномочен сделать вам предложение. Если вы согласитесь охранять Джорджа Осинского, мы готовы заключить с вами специальный договор.

– Я никогда не работал телохранителем.

– Это не понадобится. У Осинского есть свои телохранители. Вам нужно применить только ваши аналитические способности. И постараться, во-первых, предотвратить любые покушения на жизнь композитора, а во-вторых, узнать, кто именно мог помочь Ястребу бежать из тюрьмы. И кто поручил ему это убийство.

– А почему Фонд развития независимых демократий так интересует судьба Осинского?

– Он гениальный композитор, – вздохнул Рамеш, – мы обязаны оберегать таланты такого масштаба.

– Будем считать, что я вам поверил. Хотя мне все равно непонятно, почему вы решили охранять именно этого гениального композитора. А не другого. Ну это ваше дело. У вас могут быть свои странности.

Рамеш сжал зубы, но ничего не сказал. Он просто внимательно следил за рассуждениями Дронго.

– Сколько времени я должен быть рядом с Осинским? – уточнил Дронго.

– Пока не поймают Ястреба.

– Условия нашего договора?

– Тысяча долларов в день. И так до тех пор, пока не возьмут Ястреба. Разумеется, в этом случае вы получите деньги за три месяца вперед.

– Хорошо, – кивнул Дронго, – может, я и соглашусь. Вы все-таки не ответили на один мой вопрос. Почему вы обратились именно ко мне?

Рамеш взял обратно фотографию Осинского. Положил ее во внутренний карман и только потом сказал:

– У вас ведь один раз уже получилось с этим Ястребом. А мы хотели бы иметь некоторые гарантии, что вы сумеете поймать эту хищную птицу и во второй раз.

 

Глава 5

Каждый раз, прилетая в Париж, он вспоминал притчу о «даче богов». Когда боги раздали всем земли, то явившемуся последним французу досталась лишь «дача богов». И если сама Франция была подобной дачей, то Париж был ее сердцем. И все мыслимые и немыслимые эпитеты, которыми награждался этот «город любви», были лишь жалкой попыткой дать название этому чуду человеческой цивилизации конца двадцатого века.

Лишь немногие города мира по красоте и величию могли сравниться с Парижем. Но ни один из них не нес в себе столь мощный заряд любви и энергии, концентрации счастья и всепобеждающей жизни, какой имел Париж. Это был его один из самых любимых городов мира. Объездив практически весь земной шар, побывав повсюду, он знал и ценил крупные города, эти образцы человеческого гения и достижений современной науки, столь полно воплощавшие в себе устремленность цивилизации в будущее.

За сутки до своего вылета в Париж он позвонил Соловьеву. И они встретились по предложению Соловьева снова в его автомобиле. И снова были смешные маски и вся современная техника, чтобы исключить возможность услышать их разговор.

– У меня была встреча, – сообщил Дронго.

– Мы знаем, – подтвердил представитель МОССАДа.

– Неужели вы за мной следили?! – удивился Дронго. – Я ведь проверял. Там никого не было.

– Конечно, нет, – успокоил его Соловьев, – это было бы слишком непрофессионально. Любое наблюдение можно вычислить и заметить. Нет, у нас свои источники. Вам уже сделали предложение?

– Как девице на выданье, – подтвердил он.

– И о чем вас попросили?

– Нейтрализовать Ястреба. Это профессиональный убийца Альфред Шварцман. Я с ним уже сталкивался восемь лет назад. Тогда ему поручили помешать мне добраться до Вашингтона.

– Ясно, – Соловьев был явно разочарован, – и все?

– Практически да. Только нейтрализовать Ястреба. Ему почему-то в этот раз поручили убрать Джорджа Осинского. – Последние два слова он намеренно произнес приглушенно, неразборчиво, чтобы выяснить реакцию агента МОССАДа.

– Кого? – переспросил Соловьев. И по этому быстрому вопросу, по реакции своего собеседника, не сумевшего сдержаться, несмотря на весь свой опыт, Дронго понял, что именно более всего волновало МОССАД. Имя человека, против которого должен быть направлен основной удар.

– Джордж Осинский, – повторил на этот раз громко и четко Дронго, – это американский пианист и композитор. Он сейчас гастролирует в Европе.

– Осинский, – задумчиво повторил Соловьев, – значит, Осинский.

– Вы уже знаете теперь, зачем я им понадобился, – продолжал Дронго, – может, мне вообще не стоит лететь в Париж?

– Как это не стоит? – не понял Соловьев. – Вы хотите сказать, что можете отказаться от их предложения?

– И от вашего тоже.

Соловьев подозрительно взглянул на него. Потом медленно спросил:

– Вы специально сказали в первый раз его фамилию неразборчиво?

Он был настоящим профессионалом.

– А вы как думаете?

– Один – один, – махнул рукой Соловьев. – Вы меня здорово поймали. Никогда не думал, что так легко попадусь на примитивную уловку. Конечно, нам было очень важно знать, что именно они от вас попросят. Но еще более важно, чтобы вы полетели в Париж и приняли участие в охране Джорджа Осинского. Очень важно.

– Тогда я полечу, – спокойно ответил Дронго. – Кстати, я очень люблю этот город и с удовольствием побываю там еще раз.

На следующий день он вылетел в Париж. В аэропорту он обменял небольшую сумму денег, с удивлением узнав, что американский доллар успел довольно сильно упасть после его последнего визита в Западную Европу. И теперь за один доллар давали гораздо меньше пяти франков.

Он помнил, что должен остановиться в отеле «Наполеон», расположенном на авеню Фридленд, рядом с Триумфальной аркой. Сев в такси, он назвал адрес и вскоре уже был рядом с отелем. Забрав свой небольшой чемоданчик, вошел в здание.

– Мне должен быть заказан номер, – сказал Дронго, называя имя, под которым он теперь будет жить в этом отеле.

– Да, мистер, – сказала молодая девушка, проверив по компьютеру. – Вам заказан и оплачен номер «Юниор сюит». Вы хотите пройти прямо сейчас?

– Да, конечно, – подтвердил Дронго. «Почему „Юниор сюит“? – подумал он, чуть улыбнувшись. – Или у Фонда нет денег на полный сюит? И вообще зачем сюит? Вполне хватило бы одноместного номера».

Только поднявшись наверх, в номер, он понял, в чем было дело. Его сюит был за двумя номерами – сто пятым и сто шестым. Большие коридоры, специальная небольшая комната-гардероб, спальня, гостиная, большая ванная комната. Но самое главное – его номер выходил на очень большой балкон, с которого можно было видеть Триумфальную арку, расположенную в пятистах метрах от отеля, и спокойно уйти в случае необходимости через другие номера.

Номер ему понравился. Это был номер, выдержанный в строгом, типично французском стиле девятнадцатого века. Мебель, стилизованная под старину, большие кровати, красивый диван в гостиной с загнутыми подлокотниками в виде старинных свитков, кресла, светильники. И обязательно телевизор с полсотней программ от Си-эн-эн, ставший визитной карточкой солидных отелей.

Приняв душ и переодевшись, он попросил принести обед прямо в номер. Через десять минут предупредительный официант выполнил заказ. Расписавшись за обед и добавив к счету чаевые, Дронго вышел на балкон. И хотя было довольно холодно – зима в этом году в Париже вообще оказалась на редкость неприятной и слякотной, – тем не менее сам вид Триумфальной арки и раскинувшейся панорамы заставлял забыть и о ненастной погоде, и о сложном задании, из-за которого он прилетел в Париж.

Вернувшись в номер, он снова позвонил. На этот раз портье.

– Мне нужны билеты в Гранд-опера. Там сегодня вечером должна быть новая опера Джорджа Осинского. Запишите. Да, Осинского. Один билет.

– Боюсь, мсье, что это невозможно, – предупредительно сказал портье, – билетов на сегодня мы можем не достать.

– Может, вам уже оставили для меня билет? Я заказывал его несколько дней назад, – сказал Дронго, – и просил прислать его вам.

Через минуту к нему в номер позвонили.

– Да, мсье, – любезно сообщил портье, – ваш билет привезли сегодня утром. Сейчас его вам принесут.

– Спасибо. – Он положил трубу. Пока все шло по плану.

Через минуту ему принесли билет. Кто-то позаботился, чтобы он посмотрел сегодняшний спектакль, сидя в ложе. Только после этого он стал наконец обедать. Сидя за столиком, он вспоминал все, что ему было известно о Ястребе.

Альфред Шварцман. Ему сейчас уже должно быть сорок семь лет. Наверное, он изменился. Восемь лет назад был совсем другой – гибкий, стремительный, ловкий. Он родился в Бремене, в сорок девятом году. Уже в шестнадцать лет был осужден бременским судом за грабеж. Получил три года, но как малолетний довольно скоро был выпущен на свободу. И в шестьдесят девятом году, уже в Гамбурге, получил за покушение на убийство пять лет. В этот раз ему пришлось отсидеть три года. Но урок не пошел впрок, и уже в семьдесят шестом он получает еще восемь лет за убийство.

Лишь выйдя на свободу в восемьдесят втором, отсидев шесть лет из восьми, он переквалифицируется в профессионального убийцу и более никогда не попадает под юрисдикцию федеральных органов Германии. Но зато вырабатывает свой «характерный почерк» и совершает убийства в Германии, Италии, Ирландии, Франции, в Латинской Америке. По непроверенным данным, в середине восьмидесятых у него появляется жена, проживающая в Швейцарии, которая и рожает ему сначала сына, а затем двух девочек-близнецов. Именно ему в конце восемьдесят восьмого поручают убийство Дронго. И именно Дронго останавливает его кровавый путь в Бразилии, где Ястреба арестовали. Тогда французское правительство потребовало выдачи Шварцмана за убийства, совершенные в Марселе и Гренобле.

Бразилия не выдала Шварцмана, но в местном суде удалось доказать причастность Ястреба к убийству одного из бразильских бизнесменов, и он получил максимально возможное наказание. Тогда казалось, что всю оставшуюся жизнь Шварцман проведет в тюрьме. Но вот теперь он снова на свободе. И, более того, снова получил задание и снова вышел на охоту.

Как же он мог так рискнуть, подумал Дронго. Прилететь во Францию. Ведь если его здесь арестуют – пожизненное заключение ему обеспечено. И выйти из французской тюрьмы будет куда сложнее, чем из бразильской. Тогда почему он согласился на такой опасный вояж? Никакие деньги не компенсируют этой опасности. Или у него другие мотивы? Дронго налил в стакан кока-колы. Он почти не пил спиртных напитков и никогда не курил. Получается, что Ястреб просто отрабатывает некий аванс. Аванс? Его освободили под это убийство, понял Дронго. Неизвестный благодетель освободил Ястреба с условием совершить именно это преступление. Ничем другим нельзя объяснить столь странное освобождение Шварцмана и столь же быстро полученное им задание. И его согласие. Точно. Ему поставили определенное условие, и Шварцман согласился.

Тогда почему он должен убить именно композитора Джорджа Осинского? Чем этот американский пианист так опасен для неизвестных покровителей Шварцмана? Чем? Найдя ответ на этот вопрос, можно понять и мотивы, которыми руководствовались неизвестные, освобождая Шварцмана из тюрьмы и посылая его в опасную командировку в Париж.

Закончив есть, Дронго достал из специального кожаного чехла свой смокинг, в котором он должен был появиться в Гранд-опера. Сегодня уже второй раз дают оперу Осинского. На первом представлении присутствовали даже президент Франции и премьер-министр Великобритании.

Уже надевая бабочку, Дронго вспомнил о Марке Ленарте, который помог ему тогда обезвредить Ястреба. И, подумав, невольно сморщился, словно от зубной боли. Марк Ленарт был убит сотрудниками советской разведки по ошибке. Это был самый горький день в жизни Дронго. Теперь он был один. И должен был рассчитывать только на свои силы.

 

Глава 6

В Гранд-опера была обычная торжественная, немного театральная, немного снобистская обстановка, так сильно отличавшая внутреннее пространство этого мира от окружающего подчеркнутого демократизма. Он вошел в здание оперы, как всегда, восхищенный величием этого здания. Дронго не помнил, кто именно из архитекторов построил его.

Но он хорошо помнил историю строительства. Когда в царствование Наполеона Третьего императрица спросила архитектора, к какому стилю относится это здание, казавшееся столь эклектичным с первого взгляда, находчивый зодчий ответил: «К стилю Наполеона Третьего, Ваше величество».

Как же его звали? – пытался вспомнить Дронго, проходя вместе с другими зрителями к своему месту. В его правой ложе было достаточно темно. Он нашел ее, лишь обратившись к одному из служащих оперы.

Зрители занимали свои места. В его ложе никого не было. Когда раздался третий звонок, появился молодой, лет тридцати человек, с характерным разворотом широких плеч. Спортсмен, понял Дронго. Но молодой человек сел позади него и не делал никаких попыток начать разговор.

Представление началось. Заиграла музыка. Сегодня, как и в прошлый раз, дирижировал сам маэстро Джузеппе Бончелли. Дронго никогда не был особым меломаном. Ему нравились старые мелодии советских композиторов пятидесятых годов, джазовые блюзы. Из классической музыки он предпочитал слушать лишь Брамса и Моцарта. А творение мистера Осинского, выполненное в каком-то новом нетрадиционном стиле, не совсем доходило до его души. Может быть, в этом был виноват прежде всего он сам.

Мягко скрипнула дверь. В ложу кто-то вошел. Он, не оборачиваясь, слушал музыку. В конце концов, зачем-то же они прислали ему билет. Краем глаза он заметил, как рядом с ним опустился в кресло невысокий, плотный, коренастый мужчина с темными усиками, которые бывают у латиноамериканских музыкантов и актеров. Мужчина глядел прямо перед собой. И только минут через пять сказал:

– Добрый вечер. Меня зовут Песах Якобсон.

Дронго чуть оглянулся. Молодой человек, сидевший сзади, встал, как только Якобсон заговорил. И вышел из ложи.

– Не беспокойтесь, – заметил Якобсон, – это наш человек. Он охраняет мистера Осинского.

– Он его всегда так охраняет? – спросил Дронго, сделав ударение на предпоследнем слове.

Якобсон взглянул на него и улыбнулся.

– Не всегда. Кроме него, у Осинского еще два телохранителя. Он один из самых лучших в мире композиторов. И самых высокооплачиваемых.

– Со вторым я еще могу согласиться, – сказал Дронго, вслушиваясь в музыку.

На этот раз Якобсон повернулся всем телом.

– Вы опасный человек, мистер Дронго. Еще не успев начать охранять нашего клиента, вы уже готовы критиковать его гениальную музыку.

– Что вы, – улыбнулся Дронго, – я просто недостаточно подготовлен, чтобы понять всю гениальность мистера Осинского.

– Кажется, мы сработаемся, – заключил Якобсон, вставая со своего места.

Первый акт закончился, послышались аплодисменты. Сначала робкие, отдельные, затем переходящие в бурные. Якобсон наклонился и достал из-под стула какую-то коробочку. Дронго с удивлением, смешанным с восхищением, понял, что из коробочки тоже слышны громкие аплодисменты. Одного взгляда в зал было достаточно, чтобы понять, что там не все разделяют бурные восторги по поводу произведения Осинского. Но, воодушевленные общим гулом и нарастанием аплодисментов, люди привычно аплодировали, даже не отдавая себе отчета, что именно делают. Даже в таком обществе срабатывал привычный стадный инстинкт толпы. Или гипноз успеха, что, впрочем, было одно и то же.

Закончился первый акт, и Якобсон пригласил Дронго пройти за кулисы. Они вышли в коридор и увидели стоявшего там молодого человека.

– Это Хуан, – представил его Якобсон, – познакомьтесь с ним, мистер… э…

– Ричард Саундерс, – вспомнил одно из своих многочисленных имен Дронго.

– Да, конечно. Мистер Саундерс.

– Добрый вечер. – Дронго протянул руку для крепкого рукопожатия.

Они прошли дальше.

– Только ничего не говорите самому Осинскому о его музыке, – предупредительно сказал Якобсон, – нельзя ведь обижать творческого человека. Они всегда бывают такими ранимыми.

– Вы его импресарио?

– Как вы поразительно догадливы, – засмеялся Якобсон, открывая небольшую дверь, – идемте за мной.

В небольшом коридорчике находились еще двое охранников. Один, сидевший на стуле, был высокий, полный. Другой, среднего роста, рыжеволосый блондин, стоял, прислонившись к стене. Заметив подошедших, первый вскочил на ноги, а второй подтянулся.

– Это Брет и Мартин, – показал на них Якобсон. – Знакомьтесь, ребята, это мистер Саундерс. Он будет нашим главным консультантом по вопросам безопасности.

Оба охранника переглянулись, скрывая улыбки. Очевидно, они не совсем понимали, что значит иметь консультанта по таким вопросам. Но ничего не стали спрашивать.

– Он один? – спросил Якобсон.

– Нет, – сказал Брет, – мальчик-посыльный понес ему цветы.

– Букет? – уточнил Дронго.

– Корзину, – засмеялся Брет, – не волнуйтесь. Мальчишке лет десять, но мы его все равно обыскали.

Дронго сильно толкнул его в живот и бросился в комнату Осинского. Ничего не понявший Брет испуганно охнул, чуть не упав. Мартин, достав пистолет, побежал следом за Дронго. Якобсон поспешил третьим.

В этот момент из кабинета Осинского вышел мальчишка-рассыльный. Он получил пятидесятифранковую синюю купюру с изображением Сент-Экзюпери, составлявшую в эквиваленте более десяти долларов, и благодарно кивал головой.

– Ну вот видите, – обиженно заметил Брет, стоявший позади всех. – Ничего не случилось. Не нужно было меня так толкать.

Мальчишка, увидев вооруженных людей, явно испугался, пытаясь спрятать деньги.

– Не бойся, – успокоил его Якобсон, – мы можем тебя отпустить.

В его голосе была плохо скрываемая насмешка над Дронго. Всем троим спутникам Дронго явно не понравился его экзальтированный прыжок к кабинету Осинского.

– Спросите у него, кто ему передал цветы, – попросил Дронго, плохо говоривший по-французски.

Якобсон исправно перевел и получил ответ. Мальчик, успокоившись, что никто не собирается отбирать у него деньги, спокойно отвечал:

– Какой-то господин. Он просил передать мистеру Осинскому, что восхищен его творчеством, – перевел Якобсон и, пожав плечами, добавил: – Нормальное явление. У Джорджа масса поклонников и поклонниц во всем мире.

– Да, конечно, – сказал Дронго и открыл дверь в кабинет. За столиком сидел сам Джордж Осинский, совсем не такой, как на портретах. Обрюзгший, лысоватый, полный. Он с недоумением посмотрел на вошедшего.

– Что вам нужно? – спросил он недовольным голосом.

– Все в порядке, Джордж, – сказал Якобсон, входя следом за Дронго, – это наш новый консультант по вопросам безопасности.

– И он всегда так будет врываться в мой кабинет? – спросил Осинский, даже не глядя в сторону нового консультанта. Он привык, что его окружала масса лакеев и слуг, и, очевидно, считал Дронго одним из таких лиц сопровождения.

Якобсон хотел что-то ответить, но Дронго, также игнорируя самого Осинского, подошел к большой, красиво украшенной корзине. Почему-то потрогал цветы.

Осинский усмехнулся. Для полного счастья ему не хватало здесь еще одного такого идиота. И где только Якобсон находит всех этих людей?

Дронго осторожно дотронулся до самой корзины с цветами. В комнату протиснулся Брет, с улыбкой следивший за новичком. Заметив движение Дронго, он не удержался и снова самодовольно сказал:

– Да мы проверяли ребенка. У него ничего не было.

И в этот момент Дронго вдруг одним резким движением, подняв стул, разбил окно. Все замерли. Брет начал доставать оружие. А Дронго мгновенно выбросил корзину с цветами на улицу.

– Он сумасшедший! – взвизгнул Осинский. – Кого вы мне привели?

И в этот момент раздался взрыв. Послышались крики, все стекла были выбиты. Брет, Мартин, Осинский испуганно смотрели друг на друга. Якобсон перевел дыхание. Слава богу, все обошлось.

– Кажется, вы спасли нас всех, – сказал он, обращаясь к Дронго.

 

Глава 7

Взрыв, прозвучавший рядом со зданием Гранд-опера и едва не стоивший жизни Джорджу Осинскому, означал одно: Ястреб уже начал свою охоту. Быстрые и смелые действия Дронго сразу вызвали огромное уважение у всех троих охранников, для которых любое его слово отныне становилось непреложным законом.

И только Песах Якобсон был озабочен более обычного. Он явно не ожидал, что Шварцман сумеет так быстро прибыть в столицу Франции. Ему казалось, что у них было еще несколько дней в запасе, чтобы подготовиться к европейскому турне, которое должно было состояться у всемирно известного композитора и пианиста Джорджа Осинского после представления его оперы взыскательной парижской публике.

Ночью перепуганного Осинского увезли в отель «Ритц», где он остановился во время пребывания в Париже. Дронго поехал вместе с ним и лично осмотрел великолепные апартаменты Осинского. Здесь все было продумано до мелочей. В этих апартаментах до композитора останавливались Мадонна, Майкл Джексон, Элтон Джон и другие знаменитости мировой эстрады. Охрана в самом отеле была подготовлена абсолютно. Плюс еще трое телохранителей самого Осинского. Пожелав знаменитости спокойной ночи, Дронго уехал в свой отель. Сегодня, по его расчетам, уже ничего не должно было произойти.

Прикрепленный к апартаментам Осинского «Мерседес» довез Дронго до Елисейских полей, где он попросил остановить, и сошел у «Лидо», решив дальше возвращаться пешком. Было совсем недалеко, и он, подняв воротник своего легкого пальто, шел по направлению к ярко освещенной Триумфальной арке, от которой лучами расходились проспекты и улицы. И если Елисейские поля были основной артерией этих лучей, то авеню Фридленд и отель «Наполеон», где он остановился, находились на соседней улице, куда он и перешел, добравшись до магазина «Гранд-Оптик».

Получив ключи от приветливого дежурного, он поднялся к себе в номер. Разделся, снова принял душ и, поставив чайник, благо он находился прямо в номере на мини-баре, сел смотреть телевизор. Обычно он смотрел только Си-эн-эн. Основными темами последних выпусков было убийство вернувшихся в Багдад бывших зятьев Саддама Хусейна и развод принцессы Дианы. К счастью, о случившемся взрыве почти никто не говорил. Он переключился на французские каналы. Здесь тоже почти ничего об этом не говорили.

Лишь в одном выпуске сообщалось, что рядом с оперой был слышен взрыв, но, по непроверенным сведениям, это взорвался какой-то газовый баллончик. Сообщалось, что, к счастью, никто не пострадал. Отдельной темой шел рассказ об успехе оперы американского композитора Джорджа Осинского.

И хотя французского языка он не знал, тем не менее часто понимал, о чем именно говорят и в каком контексте. Дронго часто упрекал себя за подобный пробел. Французский язык ему нравился. Это был язык влюбленных, с характерным придыханием, когда можно разговаривать шепотом, понимая друг друга. Владеющий в совершенстве английским, итальянским, турецким и некоторыми другими языками, он не знал французского и немецкого, считая это большим пробелом в своей подготовке.

Рано утром в его номере раздался звонок. Он сразу поднял трубку. В отелях подобного класса телефоны были повсюду – рядом с кроватью, в гостиной, в ванной комнате.

– Доброе утро, – узнал он характерный глухой голос Якобсона.

– Доброе утро! – ответил Дронго. – Как наш друг? Надеюсь, спал спокойно?

– По-моему, да, хотя думаю, что случившееся вчера серьезно выбило его из нормального состояния. Он все-таки человек творческий, впечатлительный. Это для него был страшный шок.

– Мне придется включать в свои планы и его впечатлительность, – улыбнулся Дронго.

– Думаю, да. Я хотел бы с вами встретиться. Вы не считаете, что нам есть о чем поговорить?

– Я приеду через полчаса, – согласился Дронго.

– Не нужно. Джордж все равно еще спит. Он поздно встает. Лучше я приеду к вам, и мы немного пройдемся. Сегодня, кажется, неплохая погода. Я буду у вас через полчаса.

– Договорились. – Дронго положил трубку и отправился в ванную комнату.

Через двадцать пять минут он спустился вниз, в вестибюль. Здесь было достаточно интересно. Стояли фарфоровые статуэтки, изображавшие императора в различных позах. Продавались сувенирные платки и значки с вензелем отеля. Отдельно продавались картины, среди которых было немало интересных работ.

Якобсон приехал вовремя. Очевидно, он выехал заранее. Чтобы подъехать к «Наполеону» от «Ритца», нужно пересечь центр города, в котором пробки были хроническим явлением. Дронго вышел на улицу и видел, как его спутник отпускает свой автомобиль. Он подошел к Якобсону.

– Вы завтракали?

– Еще не успел, ждал вас. Если хотите, мы можем позавтракать у меня в номере. Или внизу, в ресторане отеля, – предложил Дронго.

– Позавтракаем где-нибудь внизу, – показал Якобсон в сторону Елисейских полей.

Они перешли дорогу. На другой стороне был магазин, торгующий кухонной мебелью. Молодой человек что-то горячо объяснял паре пожилых покупателей. Дронго и Якобсон прошли небольшой переулок и оказались на Елисейских полях.

– Здесь неподалеку есть знаменитый ресторан «Фукет'с», – показал в противоположную от Триумфальной арки сторону Якобсон, – давайте пойдем туда.

Дронго кивнул в знак согласия. Они еще раз перешли улицу и двинулись вниз.

– Я думаю, вчера вы уже поняли, что все наши опасения были не напрасны, – начал Якобсон. – Мы считали, что будет предпринята серьезная попытка устранить Осинского. И, к сожалению, не ошиблись. Вчерашний случай подтверждает, что Ястреб уже в Париже.

– Не обязательно, – возразил Дронго, – ему не обязательно приезжать сюда самому. Бомбу мог прислать и кто-то из его помощников. Шварцман не так прост. Он любит появляться в самый решающий момент.

– Он работал с кем-то в паре? – удивился Якобсон. – Я считал, что он волк-одиночка, как и вы, простите меня.

– Не всегда. Судя по охране Осинского и большой заинтересованности такого серьезного учреждения, как ваш Фонд, за убийство нашего композитора ему должны были хорошо заплатить. А при таких вариантах можно поделиться частью денег и со своими помощниками. Хотя еще лучше ни с кем не делиться. Правда, при этом у меня возникает целый ряд вопросов.

Якобсон искоса посмотрел на Дронго. Улыбнулся, подмигнул ему и сказал:

– Начинайте. Я, собственно, поэтому и приехал. Чтобы ответить на все ваши вопросы.

– Первый вопрос. Почему ваш Фонд так заинтересован в Джордже Осинском? Надеюсь, вы не скажете, что вас привлекает его гениальность. В таком случае почему вас не привлекает гениальность других, не менее талантливых композиторов и исполнителей?

– Вы не правы, – возразил Якобсон, – очень даже привлекает. Мы оказываем поддержку очень многим композиторам, художникам, писателям. Мы считаем, что поддержка талантливых людей, способных быть творчески независимыми при любых режимах, это и есть зримое воплощение демократии. Разве не так?

– Допустим. Тогда почему Ястреб не охотится за другими талантливыми людьми, а выбрал именно Осинского? Вы не считаете, что должна быть какая-то причина?

– Должна, – согласился Якобсон, – но я ее не знаю.

– Я должен вам верить? – спросил Дронго, не замедляя шага. – Вам не кажется, что знание причины убийства может серьезно облегчить мою работу?

– Может быть, но я действительно не знаю, – ответил Якобсон и, показав на двери ресторана, пригласил Дронго: – Давайте зайдем.

Они зашли в ресторан. На полу были выбиты имена тех, кто когда-то посещал это знаменитое заведение. Якобсон снял пальто, аккуратно повесил на вешалку, положил свою шляпу-котелок. Дронго снял свое пальто. Головных уборов он обычно избегал. Лишь после того, как они сели за столик и элегантный официант, приняв заказ, быстро удалился, Якобсон оглянулся по сторонам и, приблизив лицо к Дронго, сказал:

– Я бы тоже очень хотел знать, почему Ястреб должен убрать именно Осинского. Собственно, это и составляет ваше задание. Осинского будут охранять и без вас. Но почему Шварцману поручили это убийство и кто поручил? Вот что меня интересует. И вот почему мы даже не стали настаивать, чтобы вы переехали из своего отеля в наш.

– Вы не ответили на мои вопросы, – напомнил Дронго, – надеюсь, что вы действительно не знаете на них ответов.

– Мы с вами союзники, – напомнил Якобсон, потерев переносицу двумя пальцами правой руки, – поэтому я постарался бы рассказать вам все, что я знаю.

– Вы не знаете, почему Ястреб хочет убить Осинского. Вы не знаете, почему именно его. Но откуда вы узнали, что вообще состоится это покушение? Откуда вы узнали, что Шварцман прилетел во Францию, выйдя из бразильской тюрьмы, только для того, чтобы убить американского композитора? Вы проделали гигантскую работу, чтобы найти меня, когда-то уже встречавшегося с Ястребом. Значит, вы точно знали, что угроза весьма реальна. – Дронго говорил, глядя прямо в глаза собеседника. Тот слушал молча, не пряча своих темно-вишневых глаз. Они у него были не просто какого-то яркого темно-коричневого цвета. Они были именно как вишенки, маленькие и круглые.

– Но если вы смогли получить подобную информацию, – продолжал Дронго, – значит, вы можете указать мне источник. А это уже само по себе немаловажно. Может, мы могли бы выйти через этот источник на самого Шварцмана. От кого вы получили подобную информацию о готовящемся покушении?

Якобсон вздохнул. Достал из кармана небольшой прибор. Это был усовершенствованный миниатюрный скэллер, не позволявший никому услышать их беседу. И лишь затем сказал:

– Мы получили сведения из Бразилии. Дело в том, что Шварцман не вышел из тюрьмы. Он сбежал. И кто-то неизвестный ему помог оттуда уйти. Сейчас мы пытаемся выяснить, кто именно мог быть этим неизвестным благодетелем. А узнали мы очень просто. В камере Шварцмана была найдена афиша с портретом Осинского. Портрет обведен черной каймой и перечеркнут крест-накрест. Нам сообщили об этом из тюрьмы. Думаю, вы понимаете, что Шварцман никогда не был меломаном. Значит, он готовит что-то против Осинского. Мы это поняли и сразу начали думать, что можем предпринять. И только тогда вышли на вас, Дронго.

– У вас есть помощники и осведомители даже в бразильских тюрьмах? – невинно улыбнулся Дронго. – Я начинаю испытывать комплекс неполноценности от могущества вашего Фонда.

Вместо ответа Якобсон достал из кармана газетную статью. На фотографиях из бразильской газеты был виден плакат, висевший на стене камеры Шварцмана. И перечеркнутое лицо Осинского.

– Мы обязаны были отнестись к подобному со всей ответственностью, – подчеркнул Якобсон.

Официант принес сразу несколько блюд. Дронго, заказавший себе мясо с жареным картофелем, с ужасом обнаружил, что выбрал какой-то непонятный сырой фарш, смешанный с луком и специями. Он недоверчиво посмотрел на официанта.

– Я заказывал именно это?

Официант, не знавший английского языка или не желавший на нем говорить, сделал вид, что не понял клиента. Дронго покачал головой:

– Может, вы переведете этому типу, чтобы он принес мне нечто другое. Пусть запишет в счет это блюдо, но я его не смогу съесть при всем желании.

Якобсон улыбнулся и перевел все официанту. Тот, пожав плечами, унес тарелку с едой, не став спорить с таким привередливым клиентом.

– Почему они такие упрямые? – вздохнул Дронго. – По-моему, это у французов просто национальный идиотизм. Многие принципиально не говорят по-английски, а парламент даже принимает законы, запрещающие употреблять английские слова. Мне кажется, в этом есть какая-то фобия. Не знаю даже, как ее назвать. Они хотят таким своеобразным образом защитить свою культуру. Мне тоже не все нравится в нашествии американской культуры на Европу, но пытаться отгородиться вот таким образом – это нечто архаичное.

– Конец двадцатого века – это время бурного роста всякого национализма, – согласился Якобсон. – Многие маленькие нации и народы начинают понимать, что теряют свою самобытность, теряют своеобразие, растворяясь в общем котле человечества. Национализм и есть ответ на этот вызов времени. После создания мировой системы Интернет говорить об обособленном государстве уже невозможно. Вы можете прямо из своей квартиры поговорить с президентом США и получить последнюю информацию из Буэнос-Айреса. Многие еще не могут с этим освоиться. Реакция отторжения – естественная реакция любого народа. А для французов, у которых такая история и литература, опасность стать второсортной нацией с второсортным языком при засилье английского слишком очевидна. Может, потому в этой стране так растет влияние националистов и ультрарадикалов.

– Не люблю националистов, – отмахнулся Дронго, – в них всегда есть нечто ущербное и агрессивное одновременно. Это меньше всего касается французов, которые пытаются отстоять своеобразие своей культуры, не покушаясь на ее интегрированность в мировой процесс.

А вот конфликты в Восточной Европе – это уже нечто другое. Здесь стремительно растет число президентов, премьеров, министров, послов, национальных парламентов, национальных символов, национального идиотизма. По моему глубокому убеждению, национализм начинается там, где национальная интеллигенция начинает свои дешевые популистские игры с народом. Понимая, что обречена на исчезновение, в большинстве своем страдающая импотенцией, национальная интеллигенция любит рассуждать о национальных приоритетах и ценностях. Я просто хорошо знаю, как начинались все конфликты в бывшем Советском Союзе, на Кавказе, в Прибалтике, на Украине. Кто громче всех требовал отделения? Кто говорил о размывании национальных ценностей? Наименее талантливые и наиболее одиозные представители интеллигенции, которые могли сделать себе имя только на таком оголтелом национализме.

Ведь в случае отделения и создания маленького, но своего государства эти непризнанные поэты и писатели, художники и композиторы сразу становятся своеобразными «национальными ценностями», известными в своей маленькой стране. Состояться в империи, суметь чего-то добиться в большом мире они не могут, а вот покрасоваться в своей деревне, стать первыми в своей провинции – это для них. Несчетное количество представителей местной интеллигенции, понимавших, что никогда, ни при каких обстоятельствах они не могут состояться в большом государстве! Почему среди националистов не было людей всемирно известных? Почему не было людей, творчески состоявшихся? Можно ли представить себе националистом Пикассо? Кстати, к какой культуре его отнести – к французской или испанской? Или Хемингуэй, который одинаково любил свою страну, Францию и Кубу. Толстой уверял, что патриотизм – это последнее прибежище негодяев. И очень много лет я считал, что классик ошибается, что невозможно так говорить о любви к своей Родине, о чувствах к своей земле, к своей стране.

И только сейчас я вдруг понимаю, насколько он был прав. Не в смысле того, что патриотизм – плохое чувство. Я вдруг понял, что именно он хотел сказать. Не сам патриотизм как составная часть человеческого космоса, а использование патриотизма в своих целях негодяями. Когда уже не остается никаких аргументов в споре, когда единственной защитной цитаделью остаются национальные приоритеты, словно броня защищающие бездарность и подлость от окружающего мира. Патриотизм – это последнее, к чему прибегают негодяи для своей защиты. Вот именно это и хотел сказать классик. Именно так.

Официант принес другое блюдо. На этот раз он поставил его на стол и быстро удалился. Якобсон усмехнулся:

– Вы философ, Дронго.

– Я становлюсь им со временем. Ваш Фонд ведь учреждение достаточно космополитическое, насколько я понял. И сфера его интересов весьма широка – от Бразилии до Индии.

– По-моему, вас больше интересует наш Фонд, чем Ястреб, – осторожно улыбнулся Якобсон.

– Верно. Я обязан понять, почему он хочет убить именно композитора Осинского. Именно того человека, которого опекает ваш Фонд. Может, дело в вашем Фонде, а не в самом музыканте.

Якобсон, потянувшийся за бокалом вина, замер. Метнул быстрый взгляд на своего собеседника.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я должен несколько больше узнать о вашем Фонде. Иначе просто не смогу взять на себя ответственность за должную охрану мистера Осинского.

Якобсон осторожно выпил вина. Совсем немного, чуть-чуть. Медленно поставил бокал на стол.

– Вы действительно считаете, что это необходимо?

– Если вы чуть повернете голову, – тихо произнес Дронго, – вы сумеете заметить за тем столиком двух мужчин. Они пьют пиво. По-моему, мы им явно не нравимся. Они идут за нами от самой гостиницы. Вам нравится такая опека?

Якобсон покачал головой.

– Я думал, вы не заметите. Это сотрудники нашего Фонда, они обеспечивают мою личную безопасность.

– Если так будет продолжаться, – засмеялся Дронго, – я останусь без работы. У вас слишком много телохранителей.

 

Глава 8

Он помнил этот день все годы, проведенные в тюрьме. По ночам ему снился Дронго, появившийся в окне стоявшего напротив дома, – улыбающийся, уверенный в себе. И все время Дронго смеялся ему в лицо, когда он поднимал свою винтовку. Каждый раз он не успевал сделать выстрел. Каждый раз кто-то мешал, и каждый раз его враг смеялся ему в лицо.

Шварцман помнил это гадкое ощущение бессилия и проигрыша, когда он прицелился в Дронго и почувствовал дуло пистолета между лопатками. Дронго удалось его провести. Обмануть, как щенка, подставить под наблюдение своих сотрудников. Дронго долго изображал из себя приманку, и, пока Ястреб шел по его следу, вокруг него самого уже плелась искусная сеть. Когда же Шварцман хотел нанести удар, его опередили. Они просто арестовали и сдали его бразильским властям. И он получил свой тюремный срок.

Первые месяцы в бразильской тюрьме он приходил в бешенство, вспоминая о своем провале. Потом как-то успокоился, но Дронго стал являться по ночам, в его тяжелых снах, такой уверенный и спокойный. А потом самого Шварцмана перевели в тюрьму в Белу-Оризонти, и начался ад.

Это была особая тюрьма, где сидели убийцы и насильники, знаменитые по всей Бразилии. Даже в этой стране с неустоявшимися нравами, где преступлений совершалось гораздо больше, чем в благополучной Европе, эта тюрьма была особой зоной, где сконцентрировались самые отъявленные подонки. Только здесь Шварцман почувствовал всю прелесть борьбы за выживание.

Тут нельзя было сделать ни одного неверного шага, ошибиться, позволить себе на мгновение расслабиться. Тут был не просто ад. Это было земное изобретение дьявола, место, где покупаются и продаются души людей. Тут убивали и насиловали, не останавливаясь ни перед чем. Здесь были свои особые законы и особые порядки, выработанные годами непрерывного страха, унижений и насилия.

Он и раньше сидел в тюрьмах, но западногерманские тюрьмы по сравнению с этим концлагерем в Белу-Оризонти напоминали скорее молитвенные дома или кирхи. А уж что он должен был вынести! Дважды он оказывался на краю смерти. В первый раз, когда поспорил с Умберто-палачом и вся тюрьма ждала, кто именно победит в этой схватке. Они дрались всю ночь, изрезали друг друга ножами, но никто не смог победить. Утром сам Умберто предложил мир.

Через две ночи предусмотрительный Шварцман, поменявшийся местами со своим соседом по камере, услышал, как к ним ворвались сразу несколько парней и затем сдавленные крики своего соседа. Утром надзиратели насчитали на теле несчастного двадцать два ножевых ранения. Труп увезли, а за Шварцманом закрепилась репутация счастливчика, которому помогают духи.

Излишне говорить, что через два дня Умберто получил нож в спину и мучительно долго умирал в тюремном сортире, куда никто не решался войти, чтобы оказать ему помощь.

Потом было столкновение с Алвесом. Тот был известный гомосексуалист, переведенный сюда из Рио-де-Жанейро. Он сразу начал устанавливать свои порядки. К этому времени Шварцман, уже пользовавшийся уважением других заключенных, негласно покровительствовал двум молодым парням – Антонио и Габриэлю, оказывавшим ему многочисленные услуги и ставшими его своеобразными телохранителями. Оба парня были гомосексуалистами, и Шварцман, за неимением в тюрьме женщин, иногда пользовался их услугами.

Но молодой Габриэль понравился Алвесу. И хотя парень отвергал все домогательства старого убийцы, однажды его поймали в душевой и долго насиловали сразу четверо заключенных, после чего парня нашли там с разорванным горлом. Все ждали, чем ответит Шварцман. А тот молча наблюдал, как уносят тело Габриэля, как ухмыляется Алвес.

Прошло еще несколько дней. Поняв, что Шварцман не решается нанести ответный удар, многие заключенные стали позволять себе оскорбительные выкрики в его адрес. На кухне его вытеснили на худшее место, в душевой стали исчезать его вещи. Он постепенно становился парией, и единственный оставшийся у него друг – Антонио не понимал, что с ним происходит.

А однажды тяжелый пресс случайно придавил первого из убийц Габриэля. Никто не стал связывать это происшествие со случившимся ранее убийством, пока не пострадал и второй насильник. Ночью кто-то облил его лицо кислотой, непонятно каким образом появившейся в тюрьме. У самого Альфреда Шварцмана было абсолютное алиби: он в это время находился в тюремной больнице. Но по тюрьме уже поползли слухи. А пострадавший лишился зрения и был переведен в другую тюрьму.

Третий насильник был найден в своей камере с переломанным позвоночником. Несмотря на все усилия надзирателей, он так и не сумел ничего рассказать, умерев в страшных мучениях. И тогда все поняли, что настала очередь Алвеса. Понял это и сам Алвес, твердо пообещавший убить Шварцмана. В рождественскую ночь они сошлись вдвоем, чтобы решить, кто из них может остаться на этом свете, а кто из земного проклятого ада должен переселиться в гораздо более гуманный – небесный.

Что произошло между ними, не узнал никто. Но Алвес был найден мертвым. И не просто мертвым. Ему отрезали нос, уши, губы, половые органы. Даже повидавшие все в этой жизни обитатели тюрьмы в Белу-Оризонти ужаснулись подобной жестокости. Многие знали, как убивать человека и как он должен умирать. И многие осознали, что все эти увечья Алвесу были причинены не после, а до смерти, которая как спасение пришла наконец к этой заблудшей душе. С тех пор к Шварцману не приставал никто. Его признали раз и навсегда. Жестокость, которую он преднамеренно продемонстрировал, потрясла всех заключенных.

Но во сне ему снился Дронго. Он по-прежнему сжимал в руках винтовку и по-прежнему мечтал найти человека, когда-то сумевшего его превзойти. И хотя в этой тюрьме он был всесилен, бежать отсюда было невозможно. Расположенная на высоком плато, тюрьма была идеальным местом для содержания заключенных. Отсюда никто и никогда не убегал. Отсюда выходили либо мертвые, либо отсидевшие свой срок. Но последних почти не было.

Он помнил день, когда в тюрьме появился Роджер. Гость был уверенный в себе, красивый, пахнущий дорогими французскими духами, запах которых напомнил Шварцману о Европе. О любимых городах, о женщинах, о ресторанах. Казалось, все это осталось в другой жизни. До той жизни было еще много лет. И поэтому, когда Роджер предложил ему побег, он, не раздумывая, согласился.

Роджер потребовал не слишком большую плату. Всего лишь убийство какого-то музыканта. Ястреб вначале даже не поверил: цена не могла быть такой низкой. Это было невероятно, невозможно. Но именно убийством музыканта Роджер просил расплатиться за освобождение. Шварцман сразу дал согласие. Тогда впервые прозвучало имя Осинского.

Побег готовился долго и тщательно. Из самой тюрьмы убежать было невозможно, поэтому за огромную взятку чиновник, курирующий эти заведения, согласился на перевод Шварцмана в другую тюрьму. По дороге его сопровождали шесть охранников. Но на этот раз все было продумано до мелочей.

Начальник тюрьмы, в которую его переводили, был подкуплен. Еще большую взятку он получил за разрешение свидания Шварцмана с его супругой. Роль супруги блестяще исполнил… Антонио. И после свидания из тюрьмы вышел загримированный под женщину Шварцман. Антонио остался вместо него в камере. Охрана к тому времени сменилась, а дежуривший офицер знал, что нужно выпустить жену и оставить самого заключенного в тюрьме. Через день Шварцмана уже не было в Бразилии.

Но самый лучший подарок в своей жизни он получил на Ямайке, где снова встретился с Роджером. Тот подробно рассказал ему о самом композиторе, отправляющемся в Европу, и о его телохранителях. На прощание Роджер, улыбаясь, заметил, что у Осинского должен скоро появиться новый консультант по безопасности, который является одним из лучших аналитиков мира. И как бы невзначай добавил, что они уже встречались.

Шварцман насторожился. Встреча со старыми знакомыми бывает особенно «приятна», когда знаешь, как и против кого нужно действовать. Но когда Роджер произнес имя Дронго, Шварцман не мог сдержать своей радости. Это была его мечта. Это была награда за восемь лет ада. Роджер не мог понять, почему он так обрадовался. А Ястреб уже предвкушал свою новую схватку с Дронго.

На этот раз он будет готов гораздо лучше. Теперь он знает, с кем именно ему придется встретиться. Он не собирается убивать Дронго просто так. Все мучения, коим был подвергнут Алвес в тюрьме, окажутся детской забавой по сравнению с великолепием адского набора, который он готов предложить своему «крестнику», отправившему его в бразильскую тюрьму. Он летел в Париж, счастливый и умиротворенный. Казалось, сам дьявол решил послать ему такую награду за все испытания в земном аду. Теперь его даже не волновал сам Джордж Осинский. Образ Дронго заслонял собой все. Они снова встретятся и сойдутся в последней схватке. И тогда Ястреб наконец получит свою награду – голову Дронго.

 

Глава 9

Он любил жить в знаменитых отелях мира. В них зримо ощущалась та концентрация истории, географии и культуры, которая делала эти отели не просто местом проживания, а своеобразным символом городов.

Дронго жил в «Сен-Френсисе», расположенном в самом центре самого красивого города Америки – Сан-Франциско. На другом побережье Америки, в Нью-Йорке, он сумел побывать в самых известных отелях: респектабельном «Уолдорф Астория», роскошном «Плазе», суперсовременном «Сен-Редженсе» и, наконец, в отеле, ставшем символом Манхэттена, расположенном на Таймс-сквер, «Мэрриот Маркизе». В Лондоне он останавливался в изысканном «Кларидже», жил в роскошном «Хилтон Парк-лейн».

В Пекине останавливался в причудливом «Паласе», так своеобразно сочетающем национальную символику с роскошью современной архитектуры. На другом конце света – в Буэнос-Айресе жил в изящном «Алвар Паласе», напоминающем космическое зеркало. Он жил в лучших отелях Венеции и Милана, Мадрида и Мюнхена, Сиднея и Рио-де-Жанейро.

Он хорошо знал многие великолепные отели и в самом Париже. Но даже среди них, среди всех гостиниц мира, где он когда-либо жил и останавливался, парижский отель «Ритц» занимал особое место. И даже не тем невероятным, элегантным стилем, которым славился. Это был особый отель, со своими историческими традициями, ставший визитной карточкой великолепного города. Здесь бережно сохраняли традиции Сезара Ритца, основавшего отель.

Здесь останавливались самые известные, самые великие деятели культуры двадцатого века. Навсегда сохранились в отеле личные апартаменты несравненной Коко Шанель. Это был тот самый отель, который так полюбился Хемингуэю, и именно здесь родилась знаменитая фраза о празднике, который всегда с тобой. Когда Хемингуэй одним из первых вошел в освобожденный от нацистов город, он первым делом приехал в этот отель.

И теперь Дронго, переехавший в «Ритц», с восхищением и удивлением осматривал свой номер. Массивный бронзовый ключ вставлялся не в дверь, а в стену, куда был вмонтирован замок, открывающий эту дверь. Небольшой коридор, закрывающийся с обеих сторон, вел в саму комнату.

И хотя он жил в обычном одноместном номере, номер этот, пожалуй, нельзя было отнести к разряду таких же обычных. Войдя, он насчитал восемь светильников, расположенных по периметру большой комнаты. При этом основной светильник – люстра, висевшая в центре, имела характерный выключатель, позволяющий регулировать силу света.

На мраморном камине стояли изящные бронзовые часы, выполненные в стиле ампир. С левой стороны от входа, за большими зеркалами, находились глубокие платяные шкафы с внутренним светом, включавшимся автоматически при открывании дверей. На столике, у окна, лежали рекламные буклеты. По вечерам предупредительные горничные обязательно приносили специальную карточку для гостей с информацией о погоде на завтрашний день. Повсюду висели картины. Над кроватью находился гобелен.

Дронго вошел в ванную комнату. Вместо кранов здесь были серебряные лебеди с распахнутыми крыльями: вода текла прямо из клюва. Глубокая квадратная ванная с расположенной над ней непонятной цепью несколько озадачила его. Что это может быть? Он потянул за цепь. Через минуту в его дверь постучали. Оказалось, что это вызов официанта. Для гостей, находящихся в ванной, ужин либо завтрак можно заказать, очевидно, прямо в ванную.

Из ванной комнаты вела еще одна дверь – в туалет, где находились традиционные весы. Разумеется, везде установлены телефоны, чтобы разговаривать с любого места, даже не меняя своей позы. Рядом с кроватью находился небольшой пульт управления. Можно, лежа в постели, регулировать свет, открывать занавески, включать радио и телевизор, меняя программы.

Осмотрев свой номер, он пошел в расположенный рядом сюит Осинского. Здесь на стенах висели подлинные картины французских художников, уже успевших стать классиками. Кровать была обрамлена мраморными колоннами, а ванная комната напоминала небольшой, но хорошо оборудованный бассейн. Осинский, расстроенный вчерашним взрывом, нетерпеливо ходил по номеру. Напротив него в кресле сидел невозмутимый Якобсон.

– Почему, почему?! – кричал Осинский. – Почему мне должны присылать такие посылки? Кому я помешал? Кто хочет меня убить?

– Мы этого не знаем, – невозмутимо отвечал Якобсон, – мы ничего не знаем. Французская полиция занимается розысками этого непонятного придурка. Но там не было ничего опасного. Обыкновенная хлопушка. Просто кто-то хотел пошутить.

– Пошутить! – взвизгнул композитор. Он был в одном халате, и, когда делал слишком резкие движения, обнажались его светлые ноги, которые по полноте как-то не соответствовали его располневшему лицу и уже появившемуся небольшому животу. Словно их приделали после того, как Осинский начал полнеть.

– Пошутить! – кричал композитор, размахивая руками. – Поэтому там вылетели все стекла?

– Это была случайность, – успокаивал его Якобсон. – Вот мистер Саундерс может все подтвердить, – показал он на Дронго.

– Правда? – спросил, останавливаясь, Осинский. Как и все люди с неустоявшейся психикой, он больше доверял новым людям, чем своим старым знакомым.

– Да, – подтвердил Дронго, усаживаясь в кресле рядом с Якобсоном, – я думаю, не было никакой опасности.

В этот момент дверь открылась, и в комнату вошла неизвестная Дронго женщина. Он встал, чтобы поздороваться с ней. Якобсон не шевельнулся, а Осинский даже не стал затягивать пояса своего халата.

– Миссис Уэлш, – показал на нее своей короткой рукой Якобсон, – миссис Барбара Уэлш, личный секретарь господина Осинского.

Женщина повернулась к Дронго. Она была явно азиатского происхождения, несмотря на свою английскую фамилию. Раскосые, чуть удлиненные глаза, чувственный нос с четко очерченными крыльями ноздрей, твердая линия скул. Небольшой рот с тонкими губами. И холодный взгляд карих глаз. Волосы были красиво уложены. Одета она была в строгий серый костюм. «Кажется, „Келвин Кляйн“, – подумал Дронго, оценивая линии ее одежды.

– Мистер Саундерс, – показал на Дронго Якобсон, – наш новый консультант по безопасности.

Женщина холодно кивнула. Не обращая внимания на рассерженного Осинского, она прошла к другому креслу и села в него. Дронго обратил внимание на безупречные линии ее ног.

– Вы слышали, что случилось вчера? – закричал Осинский. Он, очевидно, не умел разговаривать спокойно.

– Да, – ответила Барбара. Голос у нее был низкий, глухой. – Мне рассказали Мартин и Брет.

Дронго сделал движение рукой. Якобсон, заметив это, ободряюще кивнул.

– Вы хотите что-то спросить?

– Да, – ответил Дронго. – Где вы вчера были, миссис Уэлш? Я не видел вас в опере.

Она чуть повернула голову. В глазах мелькнуло удивление.

– Вы меня подозреваете? – спросила она, не меняя позы. – Может, я уже должна отчитываться и перед вами?

– Миссис Уэлш, – чуть повысил голос Якобсон, – вы, очевидно, не поняли. Это новый консультант по безопасности. Вы должны отвечать на его вопросы.

– Я была вчера у сына, – пояснила миссис Уэлш. – Мистер Осинский разрешил мне отлучиться на вечер.

– Да, – подтвердил Осинский, – я разрешил.

«Кажется, она обиделась», – понял Дронго.

– Сколько лет вашему сыну? – спросил он.

– Двадцать четыре. – Она смотрела на него не мигая.

– В таком случае позвольте вас поздравить, – улыбнулся Дронго, – я никогда бы не мог подумать, что у вас такой взрослый сын.

Женщина не захотела принимать комплимента. Она просто отвернулась, поняв, что своеобразный допрос окончен.

– Сегодня у вас встреча с журналистами, – напомнила она Осинскому, – вы назначили им на четыре.

– Да, – подтвердил композитор, – я помню. Они дали примерный список вопросов.

– Мы уже подготовили ответы. Они у вас на столике в спальне, – ответила Барбара.

– Да-да, конечно, – вспомнил Осинский, – я совсем забыл. Сейчас я переоденусь, и мы пойдем завтракать. Хотя уже, кажется, время ленча.

Он вышел из комнаты.

– Он очень нервничает, – вздохнул Якобсон, – надеюсь, вы понимаете, как нам важно его не нервировать. Его европейское турне не может быть сорвано.

– В каких городах он будет выступать? – спросил Дронго.

– Брюссель, Амстердам, Франкфурт. Почему вы спрашиваете?

– Он должен быть на сцене? Играть или дирижировать? Будет исполняться его гениальная опера? – не удержался от сарказма Дронго.

Барбара чуть улыбнулась. Она оценила шутку нового консультанта. Якобсон шутки не принял. Не захотел ее понимать.

– Ни то ни другое, – сухо ответил он, – просто в этих городах должны состояться концерты из его произведений. После премьеры его оперы в Париже это нужно для закрепления успеха в Европе, где еще Осинского знают недостаточно. Он обязан присутствовать на этих презентациях. Это своеобразная рекламная поездка.

В дверь осторожно постучали.

– Войдите, – разрешил Якобсон на правах хозяина.

В комнату вошел Мартин с конвертом в руках.

– Для мистера Саундерса, – сказал он, – передали снизу от портье.

– Мне? – удивился Дронго. – Я поселился час назад. Никто не знает, что я здесь. И тем более под фамилией Саундерса. Какое письмо?

Мартин передал ему письмо. Дронго взял конверт, раскрыл его, достал бумагу.

«С приездом. Я рад, что мы оба снова вместе», – прочитал он и, подняв глаза, посмотрел на Якобсона и Барбару. Аккуратно сложил бумагу и положил ее в конверт. Мартин вышел из номера.

– Что случилось? – спросил Якобсон.

– Это Ястреб, – поднял письмо Дронго, – он уже знает, что я здесь. Значит, он где-то рядом, очень близко. Боюсь, что европейское турне Джорджа Осинского нам все-таки придется отменить. А мне, кажется, понадобится оружие.

 

Глава 10

Вечером Осинский должен был ехать на прием, устроенный в его честь одним из самых известных людей Европы, представителем династии европейских миллиардеров, потомком семьи Ротшильдов. Для Дронго был заказан смокинг. Все остальные, в том числе и телохранители Осинского, уже имели подобную одежду, предназначенную для таких приемов. По настоянию самого Дронго для Осинского в последний момент поменяли автомобиль.

У «Ритца» на Вандомской площади традиционно стояли роскошные «Мерседесы», прикрепленные к лучшим номерам отеля. Они терпеливо ожидали выходящих из отеля гостей. А такси стояли в конце площади и подъезжали к отелю только по свистку многочисленных швейцаров, дежуривших у подъезда. В случае ненастной погоды швейцары провожали гостей с зонтиками до машины.

Дронго позвонил в частную фирму и вызвал другой автомобиль, который прибыл точно в срок. Это был «Роллс-Ройс», не менее роскошный, но бронированный, в котором и разместились композитор, Барбара, Якобсон и Дронго. На место водителя сел Мартин, рядом с ним разместился Брет. В едущий позади них гостиничный «Мерседес», прикрепленный к номеру Осинского, сели личные охранники Якобсона. Хуан остался в апартаментах Осинского. Дронго решил не искушать судьбу, оставив своеобразного дежурного.

Он лично опросил всех стоявших в холле отеля сотрудников «Ритца»: здесь никогда не бывало менее пяти-шести человек. Но ни один из них не видел незнакомца, похожего по описаниям на Шварцмана. А по утверждениям портье, никто не интересовался, в каком именно номере остановился мистер Саундерс. Дронго, не поленившись, пошел и в бар, расположенный с левой стороны от входа, мимо которого могли пройти незнакомцы. Но бармен утверждал, что не видел никого, кроме двух молодых женщин, сидевших в холле.

Именно поэтому Дронго настоял на вызове другого автомобиля и решил подстраховаться, оставив Хуана в самом «Ритце». Он лично обошел отель, просмотрел дворик, отгороженный от стоявшего рядом здания Министерства юстиции высокой стеной. Теперь ему не казался безопасным даже такой хорошо охраняемый отель. При входе, с правой стороны, находились лифты, куда можно было попасть, поднявшись на площадку на несколько ступенек. При этом в «Ритце» была своеобразная система лифтов: когда вы садитесь внизу, на первом этаже, входите в лифт с правой стороны, а выходите на этажах с левой. Но это был современный лифт, с автоматически открывающимися и закрывающимися дверями. В противоположном конце этажа находился другой лифт, соответствующий самому стилю отеля, более архаичный, напоминающий об «эре Гэтсби». Лифт напоминал большую, идеально выполненную колонну, в которой раздвигались две ее сферы, открывающиеся вручную.

Дронго добросовестно изучал все ходы и выходы, обратив внимание на триста первый и триста второй номера, где находились личные апартаменты Коко Шанель и Сезара Ритца, ставшие бесценными реликвиями самого отеля. Дронго даже побывал в баре Хемингуэя, где преобладал красный цвет и стоял большой бюст знаменитого американского писателя.

Отель был невелик. Кроме королевских апартаментов, где жил Осинский, в нем было сорок пять сюитов и сто сорок два номера, благодаря чему охрана отеля могла запомнить каждого приходившего гостя практически в лицо.

Уже в машине, когда они направлялись на прием, Якобсон, озабоченно наклонившись, спросил у Дронго:

– У вас есть какие-нибудь предварительные представления о том, что вы будете делать?

– Ловить Ястреба, – угрюмо ответил Дронго, – мы же не можем сидеть и ждать, когда он снова попытается нанести удар.

– Это я понимаю, – кивнул Якобсон, – но каким образом?

– Для этого мы пока еще слишком мало знаем, – уклонился от прямого ответа Дронго.

Барбара, сидевшая напротив, рядом с Осинским, была в строгом элегантном платье изумрудного цвета. Дронго оценил своеобразие платья, купленного у Донны Каран. Очевидно, женщина отдавала предпочтение американским дизайнерам, подбирая под тон платья косметику, драгоценности и обувь.

На самом приеме было не менее трехсот гостей, восторженно приветствовавших вошедшего Осинского. Композитор был в этот вечер главным украшением приема. Дронго отметил несколько знакомых лиц, известных по газетам и телевизионным выступлениям. Все говорили о триумфе оперы Осинского, рассказывая о посещении оперы премьером Великобритании и президентом Франции.

Здесь появиться Шварцман не мог. И не только потому, что Ротшильды приглашали на свой прием известных и хорошо знакомых им людей. Здесь был другой круг общения, тот самый недоступный уровень, куда многие, снедаемые честолюбием, пытаются попасть всю жизнь. Но Дронго после полученного письма хорошо понимал и другое: бывший профессиональный убийца, сумевший к тому же выжить в аду бразильских тюрем и горевший жаждой мщения, Альфред Шварцман был не просто опасен. Он уподобился раненой змее, озлобленной тигрице, сочетающей в себе осторожность змеи и ярость тигра. Он стал сильнее и жестче, потерял всякие остатки человечности, если они в нем и были когда-нибудь, и превратился в идеального исполнителя для такого рода преступлений.

Остановить такую адскую машину смерти могла только смерть. И Дронго не хотел оставлять никаких шансов Альфреду Шварцману. Заметив, что Барбара осталась одна, он подошел.

– Когда закончится этот прием?

Она чуть улыбнулась.

– Кажется, вам он совсем не нравится.

– Наоборот. Это единственное место, где трудно появиться убийце. Однако, учитывая вчерашнее происшествие, я все-таки хотел бы, чтобы мистер Осинский меньше участвовал в подобных шумных мероприятиях.

– Это невозможно, – возразила Барбара, – он слишком известен.

– Вы давно с ним работаете?

– Около года.

– А мистер Якобсон?

Он уловил в ее глазах удивление.

– Спросите об этом лучше у него сами, – ответила она, – во всяком случае, мне иногда кажется, что он был рядом с Джорджем с момента его рождения.

– Он его так любит? – пошутил Дронго.

И снова получил в ответ чуть заметную улыбку.

– Может быть. Хотя мне иногда кажется, что Якобсон решил заменить Осинскому его родителей, жену, детей и всех друзей. Он возится с ним как с ребенком.

– У композитора плохой характер?

– Как и у всякого творческого человека. С нервными срывами. Депрессиями, сомнениями. В общем, все как обычно.

– А как он относится к красивым женщинам?

На этот раз она удивилась:

– На этот вопрос я тоже должна отвечать?

– Мне просто хочется знать о нем как можно больше.

– Он любит красивых женщин, – кивнула Барбара.

– У него есть постоянная подружка?

Она чуть покраснела. Дронго это заметил.

– Нет, – не совсем решительно сказала она и сразу отошла от собеседника.

К нему подошел Якобсон.

– Как вам нравится Барбара? – восхищенно спросил Якобсон. – Изумительный экземпляр самки. И очень умна, между прочим.

– Это я уже успел понять. Вы давно ее знаете?

– Только не надо ее подозревать, – сразу сказал Якобсон, – надеюсь, вы не считаете, что она может помогать Ястребу?

– Я пока еще ни в чем не уверен, – сухо ответил Дронго. – Вы нашли ее в Америке? Кто взял ее на работу? Вы или сам Осинский?

– Вообще-то всегда решения принимаю я сам, – честно признался Якобсон, – но в этом случае право выбора было за Осинским. Он сам выбрал Барбару и настоял на том, чтобы она его сопровождала повсюду.

– У них близкие отношения? – не поверил Дронго.

– Даже чересчур. Осинский, правда, немного младше ее. Но ему и нужна была такая – сильная, уверенная в себе, красивая, самостоятельная женщина. Чтобы передать ему часть своей силы. По-настоящему сильным мужчину делает женщина, которая рядом с ним. И трусом мужчину, к сожалению, тоже делает женщина.

– Она его любовница?

– Иногда они спят вместе, – признался Якобсон, – но это скорее профилактическая помощь, чем подлинное чувство. Надеюсь, вы понимаете меня правильно. Осинский слишком не уверен в себе, слишком часто подвержен капризам, чтобы быть настоящим мужчиной в полном смысле этого слова. Он до сих пор большой ребенок.

– А она его мама, – мрачно процедил Дронго, представив себе Осинского с его разбросанными конечностями и упругую, сильную Барбару в постели.

– Вам это не нравится? – понял Якобсон.

– Это просто не мое дело, – пожал плечами Дронго, не захотев признаваться, что ему не очень приятно слышать подобное. В другом конце зала мелькала всклокоченная седовато-рыжая шевелюра Осинского. Он о чем-то оживленно рассказывал.

– Кажется, наш друг уже забыл о вчерашнем происшествии, – заметил Дронго.

– Он всегда такой. Покричит, а потом отойдет.

– Я начинаю жалеть Барбару, – сказал Дронго.

Якобсон, ничего не ответив, уже отходил от него, улыбаясь известному телеведущему, спешившему к нему с бокалом шампанского. Больше за весь вечер Дронго не разговаривал ни с кем. Ближе к полуночи гости начали разъезжаться.

Они сели в поданный «Роллс-Ройс», когда Осинский досадливо поморщился:

– Я забыл там книгу. Мне ее подарила Китти. Она еще написала там такое трогательное посвящение.

– Я сейчас принесу, – открыл дверь автомобиля Брет, тяжело вылезая из «Роллс-Ройса».

– Мартин, – позвал Дронго сидевшего за рулем охранника, – верни мой пистолет. И достань свой.

– Что-нибудь случилось? – встревожился Якобсон.

– На всякий случай, – ответил Дронго. На Барбару он старался не смотреть. Видимо, она поняла, что Якобсон рассказал ему о ее отношениях с Осинским, и поэтому тоже отводила глаза.

Через минуту вернулся Брет, подал книгу.

– Кто такая Китти? – спросил Дронго.

– Это известный французский прозаик Кэтрин Муленже. Говорят, что ее скоро изберут в академию «бессмертных». Она очень популярна в Европе, – сказал Якобсон.

Осинский, откинув голову на сиденье, дремал. Видимо, он несколько перебрал шампанского, так сильно ударившего теперь в голову. Мартин мягко тронул автомобиль, выруливая со стоянки. «Мерседес» отеля, в котором сидели люди Якобсона, ехал следом.

– В отель? – спросил Мартин, оборачиваясь назад.

Все посмотрели на Осинского, который сидел, закрыв глаза.

– Да, – ответила за него Барбара, – поедем в отель.

Оба автомобиля свернули в сторону, к Сене, чтобы проехать мимо Лувра и въехать на Вандомскую площадь. Машины шли по набережной. Ничто не предвещало неожиданностей. Дронго тем не менее смотрел по сторонам, словно опасаясь внезапного нападения. Когда автомобили подъезжали к светофору, они услышали глухой удар, словно кто-то тяжелым молотком стукнул по «Роллс-Ройсу». Мартин резко затормозил. Осинский и Барбара упали на Якобсона и Дронго. Брет ударился головой о стекло.

– Черт тебя побери! – закричал Осинский. – Ты совсем с ума сошел, Мартин?

– Посмотрите, – вместо охранника показал назад Дронго. Там горел гостиничный «Мерседес», покореженный взрывом. Якобсон побледнел.

– Господи, – прошептал он, – этот человек самый настоящий дьявол. Как это ему удалось?

 

Глава 11

О сильном взрыве, происшедшем на набережной, и погибших в этот раз стало известно всему Парижу. Практически все парижские газеты, телевидение и радио передали репортажи о случившемся. С самого утра отель «Ритц» осаждали десятки репортеров, стремящихся получить хоть какую-нибудь информацию. Строились различные домыслы и предположения.

Наконец в двенадцать часов дня секретарь мистера Джорджа Осинского Барбара Уэлш согласилась дать пресс-конференцию. Журналисты ринулись в конференц-зал. Дронго тоже уселся в заднем ряду. Интересно было послушать ответы Барбары.

Женщина вошла в конференц-зал строгая и элегантная, как обычно. Волосы красиво уложены. Деловой темно-серый костюм, юбка значительно выше колен. Она села за стол, и журналисты начали задавать вопросы.

Дронго вынужден был признать, что вчерашнее утверждение Якобсона о ее уме оказалось совсем не комплиментом. Она уверенно отвечала на вопросы, шутила, остроумно обыгрывала сложные ситуации. Журналисты, почувствовав, что имеют достойного противника, воодушевились, и вопросы посыпались с настойчивостью беспрерывных теннисных ударов.

– Скажите, – обращался один из них, – как вы считаете, подобные взрывы служат своеобразной рекламой вашему патрону?

– Ему достаточно взрывов, которые он производит в опере своей музыкой, – под одобрительный восторг собравшихся парировала Барбара. – Почему в автомобиле, прикрепленном к вашему номеру, не ехал сам мистер Осинский? Он подозревал о готовящемся преступлении? – спрашивал другой.

– Ему просто нравится кататься в разных машинах. Позавчера он ездил в «Мерседесе», вчера решил пересесть в «Роллс-Ройс». Музыка мистера Осинского покорила весь мир, и мы принципиально предпочитаем различные европейские фирмы, оставаясь патриотами своей страны, – ответила Барбара под аплодисменты американских журналистов.

– Почему у вас такая мощная охрана? – выкрикнул кто-то из первого ряда. – Говорят, что есть еще специальный консультант по безопасности.

– Охрана только для того, чтобы сдерживать восторженных почитателей мистера Осинского, – под смех присутствующих заявила Барбара, – что касается консультанта, то я впервые о таком слышу.

Она нашла глазами Дронго.

Конференция длилась в общей сложности более часа, пока наконец журналисты не устроили овацию Барбаре. Дронго, выйдя из зала, поднялся в апартаменты Осинского. Через минуту там появилась Барбара.

– Вы были великолепны, – кивнул Дронго.

– Спасибо. Надеюсь, вы не обиделись, когда я сказала, что у нас нет никакого консультанта?

– Я все правильно понял. Мне кажется, вы провели пресс-конференцию идеально.

– Это же моя профессия, – пожала плечами Барбара, – я профессиональный журналист, работала в журналах, газетах, на телевидении. До Осинского работала на Си-эн-эн. Он увидел меня в одной из программ и решил, что я должна работать с ним. Мне пришлось бросить все и согласиться на его предложение.

– Почему? – удивился Дронго. – В вашей телекомпании ведущие получают сотни тысяч долларов. Это лучшая телекомпания мира. Тед Тернер создал ее буквально на пустом месте.

– Я знаю. Я работала там четыре года. И так и не стала ведущей «Новостей». Но Осинский настоял, чтобы я перешла к нему. К тому времени я развелась с мужем и решила, что не стоит оставаться на одном месте. Кроме того, Джордж предложил мне гораздо лучший контракт.

– Это я уже оценил. Ваши элегантные костюмы стоят целое состояние, – заметил Дронго. – Мистер Осинский, очевидно, умеет ценить ваши деловые качества.

– Не нужно об этом, – попросила Барбара.

И в этот момент в комнату стремительно ворвался Осинский. За ним почти бежал Якобсон.

– Вот видите! – кричал Осинский. – Меня уже хотят убить. Это ваши заговоры, Якобсон, это все интриги вашего Фонда.

Якобсон, явно смущенный тем обстоятельством, что Дронго и Барбара стали свидетелями подобного разговора, уговаривал Осинского не нервничать, объясняя случившееся интригами конкурентов. И этим еще больше подлил масла в огонь.

– Интриги! – шумел Осинский. – Какие интриги? Два человека погибли. А если бы я поехал в этой машине? Единственный человек, который нам нужен, это мистер Саундерс, – показал он на Дронго. Потом подскочил к нему, пожал руку. – Я вам благодарен, вы спасли мне жизнь уже второй раз, мистер Саундерс. Я думаю, нам нужно уволить всех наших охранников и оставить только вас. Спасибо вам!

Дронго, несколько ошеломленный таким натиском, молчал. Осинский обратился к Барбаре:

– Кто-нибудь прислал телеграммы еще?

– Да, – кивнула Барбара, – получили новые. Из Лондона, из Вены. Из Вашингтона прислал телеграмму сенатор Доул.

– Да, – оживился Осинский, – пошлите ответную. Передайте, что все в порядке. Когда у него первичные выборы?

– В штате Нью-Гэмпшир, уже сегодня, – ответила Барбара.

– Пошлите телеграмму с пожеланием успехов, – попросил композитор, – и, когда он там победит, обязательно пошлите еще одну.

– Хорошо, – кивнула Барбара.

– Мистер Осинский и сенатор Доул из одного штата Канзас, – пояснил Якобсон стоявшему рядом Дронго. – Можно сказать, они самые известные люди этого штата.

– Мне понадобится компьютер, – попросил Дронго Якобсона, – и хороший оператор. Я не слишком хорошо работаю на этих игрушках. Это можно сделать?

– Да, конечно, – ответил Якобсон, – я вызову лучшего оператора из нашего Фонда.

– Это будет долго, – возразил Дронго, – мне нужно немедленно подключиться к системе Интернет. У меня есть некоторые вопросы, которые я должен уточнить.

– Это можно сделать из отеля, – вмешалась Барбара, – прямо отсюда. Я знаю, как нужно выйти на Интернет.

– В таком случае мы начнем сразу после обеда, – предложил Дронго и, обратившись к Якобсону, спросил: – Полиции удалось что-нибудь выяснить?

– Немного, – мрачно ответил Якобсон. – Взрывное устройство не было заложено в отеле, это очевидно. Стоянка у отеля «Ритц» слишком хорошо охраняется. Они воспользовались остановкой «Мерседеса» на стоянке у дома Ротшильда. Охрана обеспечивала только внешний периметр безопасности. Да и мои парни, оказывается, выходили из автомобиля и пили кофе с охраной. Видимо, Ястреб воспользовался этим моментом.

– Он действует не один, – заметил Дронго.

– Что? – не сразу понял Якобсон.

– Он явно не один. В этот раз Ястреб изменил себе. И у него, кажется, появились помощники. Один человек не сумел бы действовать столь быстро и оперативно.

– Вы это серьезно?

– Абсолютно. Нам нужно до вечера что-то придумать. Иначе потом будет поздно.

– У вас полная свобода действий, – ответил Якобсон, – больше никаких покушений быть не должно. Это может повредить рекламной кампании Осинского, начавшейся в Европе. Никаких покушений, вы меня понимаете?

– Я за это получаю деньги, – хладнокровно ответил Дронго. – Но обещать вам что-либо я не могу. Моя главная задача – обеспечение безопасности мистера Осинского. А неудачные покушения вполне могут быть. Всех случаев полностью исключить невозможно.

– Но первые два выстрела Ястреба оказались холостыми.

– Боюсь, что нет. Во-первых, два трупа. А во-вторых, это не холостые выстрелы, а пристрелка. И третий выстрел может попасть точно в цель.

На обеде в отеле не было произнесено ни слова. Осинский попросил принести ему обед в номер, у него снова начала болеть голова. Все остальные ели молча. После обеда Дронго и Барбара прошли в любезно предоставленную администрацией отеля комнату, где стояло несколько компьютеров. Барбара села за клавиатуру, застучала по клавишам.

– Есть, – сказал она через минуту, – мы подключились к Интернету. Какие у вас вопросы?

Дронго покачал головой.

– Нет-нет, – сказал он, – я не стану вас больше задерживать. Большое спасибо. Постараюсь поработать сам.

– Вы мне не доверяете? – прямо спросила Барбара.

– Конечно, доверяю. Просто не хочу больше отнимать у вас драгоценное время. У вас еще столько работы. Большое спасибо за помощь.

Барбара отодвинула кресло и встала.

– Надеюсь, вы справитесь, – сказала она и, не оглядываясь, вышла из комнаты.

Дронго сел к компьютеру. Ввел первое имя. Барбара Уэлш. Вышел на компьютерную сеть Си-эн-эн. Через несколько секунд получил информацию и начал ее быстро читать. Она не обманула. Барбара действительно была журналисткой, работала в некоторых газетах, четыре года в телевизионной компании. Последний год – секретарем Джорджа Осинского.

Он ввел второе имя. Песах Якобсон. Компьютер выдал информацию об отсутствии вхождений поискового контакта. Дронго удовлетворенно кивнул и сделал запрос в Фонд. Компьютер сообщил, что информация закрыта. Он не стал настаивать и ввел другое имя – Рамеш Асанти. Компьютер снова выдал информацию об отсутствии вхождений поискового контакта. И новый запрос в Фонд опять ничего не принес. Информация была закрытой.

Дронго ввел имя Джорджа Осинского и почти сразу получил нужную информацию. Долго читал, потом дал команду сделать для него перепечатку. Когда закончил работать лазерный принтер, он взял листок бумаги и сунул в карман. Потом подумал немного и вдруг, неожиданно даже для самого себя, ввел имя Кэтрин Муленже. Получил ответ и снова дал команду сделать ему перепечатку. После того как у него в руках была и вторая бумага, он, достав первую, начал их сравнивать, после чего удовлетворенно кивнул головой.

У обеих знаменитостей были странные биографии. До определенного момента и Джордж Осинский, и Кэтрин Муленже были обычными неудачниками, не умевшими добиться хотя бы малейшего успеха. Но с какого-то момента, словно по взмаху волшебной палочки, все изменилось. К ним приходит шумный успех, их признают коллеги, специалисты, зрители, читатели, критики. На это совпадение Дронго сразу обратил внимание. Он выписал примерную дату, с которой начались успехи мистера Осинского. Пять лет назад. Кажется, тогда они и познакомились с мистером Якобсоном. Какое интересное совпадение! Может, у французской писательницы, тоже вдруг неожиданно заявившей о себе, точно так же рядом несколько лет назад появился свой Песах Якобсон?

Теперь нужна была информация другого характера. Он снова застучал по клавишам, попросив предоставить ему информацию о Фонде развития независимых демократий. На этот раз ответ компьютера был очень обстоятельным и большим. Дронго снова ввел команду сделать перепечатку и подождал, пока компьютер выдаст всю информацию. Информации было много. Здесь особо обращалось внимание на то, что Фонд уже помог многим странам, вкладывая огромные деньги в образование, культуру, медицину. ЮНЕСКО трижды выражало благодарность Фонду за его гуманитарную деятельность.

И только в самом конце он сделал запрос в Бразилию, попросив отпечатать для него первую страницу той самой газеты, которую держал в руках Якобсон, показывая ему на тюремную камеру Шварцмана и плакат Осинского на стене. Дронго запомнил название местной газеты, номер и дату ее выпуска.

Он терпеливо ждал ответа. И ответ пришел. Не веря своим глазам, Дронго дал команду выдать ему этот первый лист. На нем не было никакого изображения тюремной камеры Шварцмана! На нем не было плаката с портретом Осинского! Лишь в правом углу газетного листа было короткое сообщение о побеге Шварцмана. Якобсон говорил ему неправду. И показывал явно не настоящую газету. Дронго и эту бумагу положил в карман. Теперь он знал, о чем будет говорить.

Только после этого он дал команду компьютеру стереть информацию, которую он запрашивал. И вышел из комнаты. Поднимаясь в лифте, он думал только об одном: почему Якобсон обманул его, показав фальшивую газету?

 

Глава 12

В этот день по всем вечерним информационным программам сообщили о начале президентской кампании в Соединенных Штатах. И если у демократов уже был единственно приемлемый кандидат партии – президент Билл Клинтон, то республиканской партии предстоял выбор сразу из нескольких кандидатов, среди которых нужно было назвать достойного.

Все сообщения начинались с того, что безусловным фаворитом считался лидер республиканского большинства в сенате Доул, которого чаще других и показывали в информационных блоках всех программ. Сенатор, которому шел уже семьдесят второй год, решился бросить вызов молодому Клинтону, годившемуся ему по возрасту в сыновья, и начать предвыборную гонку в своей партии, надеясь победить на первичных выборах. По всем каналам транслировалось самоуверенное высказывание Доула, заявившего о том, что претендентом может быть только победитель первичных выборов в штате Нью-Гэмпшир, с которого начиналось выдвижение кандидатов на республиканский съезд.

Дронго сидел перед телевизором, думая о полученной информации. Ее было слишком много, и нужно было разобрать все факты, отобрав необходимые и выстроив их в какую-то последовательную систему. По глубокому убеждению самого Дронго, компьютеры помогали аналитикам, выдавая нужную информацию, обрабатывая необходимые факты, но не могли заменить самого аналитика. И не потому, что уступали ему в каких-то параметрах. У компьютеров отсутствовала интуиция, знание человеческой психологии, умение понимать мотивы человеческих поступков. Они были безупречно логичны и потому односторонне ущербны, так как человеческое поведение явно не укладывалось в подобные жесткие схемы, будучи иррациональным, зачастую даже лишенным очевидной мотивации.

Именно поэтому он сидел перед телевизором, почти не видя, что происходит на экране. Он анализировал полученную информацию, пытаясь найти рациональные зерна иррационального поведения людей.

На ужин он спустился в ресторан первого этажа, немного опоздав. Осинский, Якобсон, Барбара уже сидели за столом. Дронго, извинившись, занял четвертое место. Осинский оживленно комментировал высказывания Доула, уверенный в его победе. Якобсон иногда вставлял редкие слова. Барбара и Дронго почти все время молчали. После ужина, когда принесли кофе, Осинскому сообщили, что приехала сама Кэтрин Муленже, и он, извинившись, ушел вместе с Барбарой приветствовать гостью. Французская гостья была звездой первой величины и, по слухам, ближайшим другом самого президента Франции.

Осинский принимал ее в своем номере, и поэтому Дронго остался с Якобсоном на десерт. Причем Дронго попросил заменить ему кофе и принести традиционный чай.

– Она действительно такой хороший прозаик? – спросил Дронго, когда они остались вдвоем с Якобсоном.

– Да, – ответил Якобсон, – я думаю, она не просто литератор, она символ поколения. У нее очень интересный стиль.

– Я бы хотел что-нибудь почитать, – заинтересовался Дронго, – надеюсь, ее переводили на английский?

– Ее переводили даже на русский, – ответил Якобсон, – думаю, завтра я смогу достать вам несколько ее книг. Она своеобразный, но интересный писатель.

– Спасибо. Когда будет третье представление оперы маэстро Осинского?

– Уже завтра, – вздохнул Якобсон, – нам нужно все предусмотреть. Меня очень беспокоит этот Шварцман. Вдруг он спрячется среди зрителей и выстрелит в Джорджа? Вы представляете, какая будет трагедия?

– Не выстрелит, – убежденно ответил Дронго, – можете не волноваться.

– Почему вы так уверены?

– Вчера на стоянке «Роллс-Ройс», на котором мы приехали, стоял рядом с «Мерседесом», – пояснил Дронго, – я специально звонил туда, узнавал подробности.

– Ну и что? – не понял Якобсон.

– Шварцман наверняка знал, что мы приехали на другом автомобиле. Что ему мешало заложить взрывчатку и в «Роллс-Ройс»? Отсутствие информации? Не думаю. Он следит за нами достаточно тщательно. Жалость? Это на него не похоже. Тогда в чем дело, спрашивал я себя. Из разговора с Мартином я узнал, что вскрыть блокирующую систему бронированного «Роллс-Ройса» почти невозможно. И самое главное, в этом автомобиле есть генератор, подавляющий любой сигнал, поданный на взрывное устройство. Кроме того, в этом автомобиле довольно надежная сигнализация и к нему невозможно даже притронуться.

– Поэтому он и не сумел добраться до «Роллс-Ройса», – сделал нетерпеливый жест рукой Якобсон.

– Он не хотел добираться до «Роллс-Ройса», – возразил Дронго, – он знал, что это невозможно. Он специально заложил взрывчатку в «Мерседес», зная, что таким образом выведет из строя ваших охранников и заставит нас паниковать. Я был прав. Это не холостой выстрел. Это пристрелка.

– Я начинаю бояться этого убийцы, – нервно заметил Якобсон, – он прямо какое-то исчадие ада.

– Он вышел из человеческого ада, – кивнул Дронго, – его подлинное место там.

– А почему вы так уверены, что он завтра не выстрелит?

– У него две цели. И пока он не уберет одного, не будет стрелять в другого, – ответил Дронго, посмотрев в глаза Якобсону.

– Надеюсь, вы имеете в виду не меня? – спросил тот.

– Нет. Первая его мишень совсем другой человек. Это я, – просто сказал Дронго, – и, кажется, я знаю его пособника в этом отеле.

– Да? – оживился Якобсон. – Кто это?

– Вы, – холодно ответил Дронго, внимательно наблюдая за реакцией собеседника.

Тот непроизвольно дернул рукой, пролив остатки кофе на свои брюки. С проклятием вскочил и, уже не обращая внимания на пролитый кофе, закричал:

– Вы с ума сошли? Как я могу быть его пособником?

Вместо ответа Дронго достал из кармана один из листов, отпечатанный для него лазерным принтером из компьютерной сети Интернета, и протянул Якобсону.

– Что это такое? – недовольно спросил тот, несколько успокаиваясь. Подскочивший официант заменил ему кресло, вытер брюки. Якобсон внимательно посмотрел на лист. Это была первая страница той самой бразильской газеты, которую он показывал Дронго. Но на ней не было ни фотографии тюремной камеры Шварцмана, ни самого плаката с изображением американского композитора. Якобсон все понял. Он положил бумагу на стол и слегка нахмурился. – Я не думал, что вы так быстро разоблачите меня, – честно признался он.

– Это была слишком явная ложь, – заметил Дронго, – профессиональный убийца, вышедший из тюрьмы и получивший задание убить человека, никогда не оставит его портрета в своей камере. Тем более Шварцман, который не станет делать столь непрофессиональных вещей. Я уже не говорю о том, что ему наверняка сообщили о цели его освобождения только после выхода из тюрьмы. Я вам не поверил с самого начала, но запомнил название газеты и ее номер. Остальное было несложно. Я послал запрос и получил первую страницу этой газеты из библиотеки Белу-Оризонти. Вы меня обманули. И мне интересно, зачем вы это сделали.

Якобсон молча поднял на него глаза. Он постукивал пальцами по столу. Дронго обратил внимание на его перстень с большим аметистом.

– Вы правы, – сказал наконец Якобсон, – этот газетный лист мы отпечатали специально, чтобы убедить вас в необходимости помогать Осинскому. Нам было очень важно именно ваше участие.

– Я даже знаю почему, – сказал Дронго. – Именно поэтому я говорил о двух целях Шварцмана. И именно поэтому я твердо знаю, что первым он должен убить меня. Иначе после смерти Осинского я снова исчезну, а Ястреб не собирается летать за мной по всему миру. Он решил совместить приятное с полезным. Удовольствие от моего убийства с порученным ему убийством Осинского. А зная, что я охраняю Осинского, он не станет убивать композитора, пока не разберется со мной. Осинского гораздо легче найти, чем меня. Вы специально вызвали меня сюда, чтобы поставить рядом с Осинским, несколько смягчая удар. Я прав?

Якобсон продолжал стучать по столу. Он ничего не отвечал. Дронго терпеливо ждал.

– Что вы хотите? – спросил наконец Якобсон.

– Правду, – жестко сказал Дронго. – Вы не ответили. Я прав или нет? Только не нужно рассказывать мне сказки, что вы искали меня по всему свету, потому что я хороший аналитик. Вы специально искали именно меня, чтобы отвести беду от Осинского. Правильно?

– Может быть, – нехотя признался Якобсон, – для вас разве это имеет какое-то значение? У вас все равно та же задача – найти и ликвидировать Ястреба.

– Тогда каким образом вы узнали о готовящемся покушении? Поймите, Якобсон, чем больше вы мне расскажете, тем легче мне будет остановить Шварцмана. Неужели вы и этого не можете понять?

– Могу, – Якобсон оглянулся по сторонам, – только не здесь. Давайте пройдем в бар и там поговорим. Здесь становится слишком шумно.

Они вышли из ресторана и, проследовав в другой конец этажа, ближе к выходу, вошли в бар. Заказали себе два мартини, уединившись в углу. Якобсон достал из кармана скэллер, включил его, снова положив в карман. И лишь затем сказал:

– Дело в том, что наш Фонд достаточно независимая организация, существующая на частные пожертвования. Мы занимаемся различного рода программами по всему миру. Это, разумеется, привлекает внимание к нашей деятельности некоторых спецслужб мира. И мы обязаны учитывать это в повседневной работе.

– Поэтому вы стараетесь быть немного похожими на них? – пошутил Дронго.

– Нет. Просто поэтому мы обязаны учитывать реалии современной жизни. Поэтому наш Фонд имеет некоторые связи с определенными ведомствами. К сожалению, это обычная практика для международных организаций, под прикрытием которых действуют иногда специалисты другого профиля.

– Понимаю, – согласился Дронго, – надеюсь, они не заменяют всех ваших сотрудников?

Якобсон уловил иронию. Он чуть улыбнулся. После полученного шока в ресторане он уже пришел в себя и обрел привычную уверенность.

– Не всех, – честно ответил Якобсон, – мы просто имеем некоторые связи и получаем необходимую для нас информацию, предоставляя в случае нужды свои услуги различным странам. У нас нет конкретных пристрастий. Именно поэтому мы смогли вовремя узнать о том, что Шварцман бежал из тюрьмы и, по сообщениям некоторых наших друзей, получил конкретное задание на ликвидацию опекаемого нами композитора Джорджа Осинского. Тогда мы стали думать, что делать. Спрятать Осинского нельзя, это мы сознавали. Он слишком хорошо известен во всем мире. К тому же в Париже должна была состояться премьера его оперы. Мы снова обратились к некоторым нашим друзьям. И узнали, что в восемьдесят восьмом году именно вы сумели переиграть Шварцмана, арестовав его во время попытки вашего убийства. И тогда мы решили повторить подобный результат, тем более что наработанный опыт действий против Ястреба у вас уже был.

– Надеюсь, теперь вы говорите правду, – пробормотал Дронго. – Хотя мне не нравится подобная роль приманки, будем считать, что вы меня убедили.

– Вы останетесь? – спросил Якобсон. – Надеюсь, вас не обидели мои слова?

– Ну что вы, – зло ответил Дронго, – они мне даже польстили. Вы решили, что моя голова и мое тело более значимы, чем голова Джорджа Осинского. Хотя бы для Шварцмана. Меня это радует!

Интересно, подумал он, что придумает этот мерзавец, если я задам ему еще несколько вопросов. Но он не стал их задавать. Теперь он знал: нужно, как обычно, рассчитывать только на себя.

 

Глава 13

На следующий день, соблюдая все меры предосторожности, они выехали из отеля в Гранд-опера, хотя расстояние было совсем коротким и можно было пройти пешком. Дронго лично проверил кабинет, отведенный для маэстро, и коридор, в котором уже дежурили Хуан и Мартин. Брет должен был остаться у автомобилей. Якобсон срочно вызвал из Америки еще нескольких телохранителей, которые были размещены у входа в оперу.

Дронго обратил внимание на маленький магнитофон, снова принесенный Якобсоном. Он видел, как укрепляли несколько таких приборов в разных местах партера, чтобы включить их звук по сигналу, создавая, таким образом, иллюзию грандиозного успеха.

Впрочем, в мире музыки, очевидно, существовали свои жесткие схемы и законы, в которые он не хотел вмешиваться. Это было дело самого Осинского и его необычного импресарио Песаха Якобсона, так назойливо и усердно занимавшегося всеми вопросами американского композитора.

В точно назначенный час дирижер взмахнул своей палочкой, и опера началась. Погас свет. Осинский, как обычно, сидел в своем кабинете. Он не ходил в ложу и на предыдущих двух исполнениях оперы в Париже. Композитор волновался, кусал губы, нервничал, не находил себе места, лицо покрывалось пятнами. Все это демонстрировать на людях было нельзя, и поэтому Якобсон сам благоразумно предлагал подопечному сидеть за кулисами, чтобы выйти на сцену по завершении оперы, для своего триумфа.

Дронго еще раз обошел здание. Оно поражало размерами и многочисленными коридорами. Он недовольно подумал, что это почти идеальное место для покушения, когда нападающий может спрятаться или скрыться в любой из комнат, окружающих основную сцену. Но пока все было спокойно. Или Шварцман еще только готовил новый удар.

Играла музыка, а он по-прежнему перемещался по зданию. Минут через двадцать после начала первого акта он наконец вошел в ложу, где сидели Якобсон и Барбара. Женщина откровенно скучала. Музыка ее гениального соотечественника и патрона ее явно не волновала. Зато она очень волновала Якобсона, который смотрел не столько на сцену, сколько в зрительный зал, пытаясь предугадать реакцию зрителей. Его нервировал любой недовольный жест. Его интересовала даже мимика на лицах. Очевидно, ничего хорошего он не видел, так как часто опускал бинокль и тяжело вздыхал.

Дронго больше смотрел на женщину, чем на представление, разыгрывающееся на сцене. Увидев, что Барбара откровенно зевнула, он не выдержал и, наклонившись, сказал:

– Кажется, вы не очень большая поклонница творчества своего шефа?

– Нет, – серьезно сказала она, – я больше люблю классическую музыку. Воспринимать же подобную мне несколько тяжело. Хотя, может, в этом виновата я сама, а также отсутствие у меня музыкальной культуры.

В этот момент оркестр вообще заиграл нечто невообразимое, на взгляд Дронго, и он усмехнулся.

– По-моему, в отсутствии подобной культуры можно скорее обвинить самого маэстро Осинского, – прошептал он на ухо Барбаре.

Она, не выдержав, прыснула. Якобсон это заметил.

– Перестаньте немедленно, – свистящим шепотом потребовал он, – на нас смотрят люди. Идите позвоните в американское посольство. Узнайте, с каким преимуществом победил в Нью-Гэмпшире сенатор Доул. И не забудьте подготовить поздравительную телеграмму.

Барбара кивнула и, поднявшись, вышла из ложи. Видимо, для нее подобное задание было даже приятно. Оно избавляло от необходимости слушать какофонию звуков маэстро Осинского.

Первый акт закончился. Занавес закрылся. В зале не раздалось ни одного хлопка. Дронго и Якобсон вышли из ложи. Из зала начали выходить зрители. Якобсон, взволнованный и несколько возбужденный, заметил, как две пары пошли к гардеробу, явно намереваясь покинуть спектакль раньше времени. Одного из уходивших он знал. Это был редактор «Фигаро». Он с ужасом подумал о том, что завтра напишет «Фигаро». И ринулся в толпу.

Через несколько секунд заместитель министра культуры Франции мадам Изабелла Шевалье почти бегом догоняла редактора, окликнув его уже на лестнице. Редактор повернулся, чтобы поговорить с мадам Шевалье, и возможность уйти была упущена. Заместитель министра громко восторгалась оперой маэстро Осинского и приглашала редактора «Фигаро» на завтрашний банкет, устраиваемый премьером в честь американского гостя. Против этого редактор «Фигаро» не мог устоять и, к явному неудовольствию своей супруги, снова вернулся в зал.

От Дронго не укрылось, как стремительно бросился Якобсон к мадам Шевалье, заметив, что уходит один из гостей. И как быстро сказал несколько слов, заставивших уже немолодую женщину буквально бегом догонять уходящих. От него не укрылся и взгляд, которым обменялись заместитель министра культуры Франции и Песах Якобсон. Когда Шевалье удалось вернуть уже уходившую семейную чету, она бросила вопросительный и победный взгляд на Якобсона. Но это был не торжествующий взгляд победителя. Это был победный взгляд слуги, радостно выполнившего порученное ему дело. И Дронго с нарастающим изумлением заметил, как важно кивнул ей Якобсон.

«Какая связь между ними?» – тревожно подумал он. Именно тревожно. Его начинала беспокоить подобная власть Якобсона, словно имевшего своих людей во всех сферах жизни этой страны. Но начинался второй акт, и все поспешили к своим местам. Дронго сделал еще один круг и проверил коридор, где по-прежнему стояли Хуан и Мартин. Все было спокойно.

Он вошел в ложу, где уже сидел Якобсон. Услышав шум открываемой двери, тот обернулся.

– Я думал, это Барбара, – раздражительно махнул он рукой. – Почему она так задерживается? Можно было обо всем узнать за одну минуту.

– Сейчас она придет, – постарался успокоить его Дронго. – Кто это хотел уйти?

– Редактор «Фигаро». Он, между прочим, лично готовит колонки о культуре.

– Нужный человек, – понял Дронго. – А та женщина, которая его остановила? С которой вы беседовали?

Якобсон искоса взглянул на него.

– Вы это тоже заметили?

– Я должен все замечать, – серьезно ответил Дронго, – у меня такая профессия.

– Да, я говорил с этой женщиной, – очень неохотно признался Якобсон, – это заместитель министра культуры Франции мадам Изабелла Шевалье. Мы знакомы уже много лет.

– Понятно, – кивнул Дронго, отмечая в памяти услышанную фамилию.

Скрипнула дверь, вошла Барбара. Якобсон даже не стал поворачивать головы.

– Как там дела? – лениво спросил он. – С каким преимуществом победил Доул?

– Он проиграл, – ответила женщина, – проиграл первичные выборы в штате Нью-Гэмпшир с большим отрывом. Его обошел другой кандидат.

Якобсон вскочил так стремительно и шумно, что на них оглянулись. Но он даже не посмотрел в сторону зрительного зала, словно после услышанного известия все зрители разом перестали его волновать.

– Черт возьми! – громко сказал он, не заботясь об окружающих. – Какой идиотизм! Целых пять лет!

В зале продолжала играть музыка. Якобсон, бросив в кресло свой театральный бинокль, быстро вышел из ложи. Барбара испуганно посмотрела на Дронго. Таким рассерженным Якобсона она никогда не видела. Дронго дружески положил руку на плечо женщины, показав ей на сцену.

– Продолжайте получать наслаждение, – пошутил он, – а я постараюсь найти и успокоить другого неврастеника.

Он вышел в коридор. Там уже стоял явно расстроенный Якобсон. Привычной бабочки на месте не было, он ее просто содрал. Дронго подошел к нему ближе.

– Что-нибудь серьезное? – спросил он.

– Ничего, – огрызнулся Якобсон, – как всегда, все в порядке. Просто хороший друг и земляк нашего Джорджа, сенатор от штата Канзас и лидер республиканского большинства в сенате Боб Доул сегодня проиграл первичные выборы в Нью-Гэмпшире.

– Неприятно, – посочувствовал Дронго, не совсем понимая, почему из-за этого так явно расстраивается Якобсон.

– Неприятно, – повторил, криво улыбаясь, Якобсон. – Это просто крах, – почему-то сказал он. И расстегнул первую пуговицу на своей рубашке. – Я поеду в отель. Не нужно меня провожать. Может, я пройдусь немного пешком.

– Вы не хотите остаться до окончания оперы? – не поверил услышанному Дронго.

Вместо ответа Якобсон махнул рукой и пошел по коридору. Он как-то съежился и опустил голову, словно сразу постарел на двадцать лет.

– Позаботьтесь сами о Джордже, – сказал он, обернувшись, – хотя думаю, что мы скоро уедем в Америку.

– А европейское турне? – снова не поверил Дронго. – Вы забыли про его турне.

– Мы его отменим, – горько усмехнулся Якобсон. – До свидания.

И пошел дальше. Дронго, проводив его взглядом, вернулся в ложу.

– Что вы ему сказали? – спросил он у Барбары.

– Что он и просил. Я сообщила информацию из американского посольства. По их официальным данным, сенатор Доул проиграл первичные выборы республиканской партии в Нью-Гэмпшире.

– Ну и что? – спросил Дронго. – Может, вы еще что-то сказали?

– Ничего. Абсолютно ничего.

Дронго молчал. Он уже анализировал случившееся. И чем больше размышлял, тем больше удивлялся. Удивлялся собственным выводам, в которые не хотел и не мог верить. Но и не верить в очевидное было просто невозможно.

Якобсон, уехавший из оперы, не появился и после третьего акта. Аплодисменты были не просто слабые, они были неприлично жидкими. Кое-где слышался свист. Дирижер сразу ушел за кулисы. Словно без Якобсона, подлинного дирижера этого спектакля, рухнула вся конструкция, и получился полный провал. Оставшиеся без руководителя, рассыпавшиеся по залу люди Якобсона не стали включать магнитофоны, имитирующие бурные аплодисменты. В результате третье представление оперы было полностью сорвано.

Осинский, привыкший к шумным овациям, даже не вышел на сцену. Он был в панике, столь свойственной неуверенным в себе, творчески неустоявшимся натурам. В этот вечер Дронго был вынужден взять на себя обязанности няни, успокаивая безутешного композитора, раздосадованного провалом. Вместе с Барбарой они привезли маэстро в отель «Ритц». Выходя из апартаментов Осинского, Дронго оглянулся. Барбара успокаивала композитора, как маленького ребенка. И снимала с себя украшения, намереваясь остаться в номере на ночь.

Дронго поднялся к себе на этаж. Непонятное поведение Якобсона довольно серьезно его озадачило. Уже направляясь по коридору к своему номеру, он вспомнил о завтрашнем приеме. Как может пойти на него Осинский после сегодняшнего провала? Подойдя к своему номеру, он достал ключ, вставил его в стену и нажал на дверной замок, чтобы дверь открылась.

Что-то непонятное начало его тревожить. Он, не входя в номер, осмотрелся. Запах. Посторонний мужской запах. Он привык всегда пользоваться только «Фаренгейтом» и часто ловил себя на том, что чувствует посторонние запахи. Это был запах пота. И еще чего-то неуловимого. В этом отеле гости обычно принимают душ три раза в день, и даже служащие здесь несколько отличаются от обычных.

Он достал пистолет. Осторожно прошел по коридору. Кажется, в его комнате никого нет. Но это ничего не значит. Посторонний мог спрятаться либо в ванной комнате, либо в одном из больших шкафов. Он осторожно подошел к первому шкафу. Между ними был вход в ванную комнату. Открыл дверцу. Никого. Но настойчивый запах в комнате все-таки присутствует. Приоткрыл дверь в ванную комнату. Там тоже никого. Может, посторонний прятался там, дальше, в туалетной комнате. Он хотел шагнуть туда, и в этот момент открылась дверца второго, соседнего шкафа. От неожиданности он обернулся, и шагнувший оттуда темнокожий мулат выбил оружие из его рук.

Пистолет отлетел в угол, ударившись о стенку. От второго удара Дронго увернулся. Стоявший перед ним человек был очень высокого роста, почти как Дронго, и шире его в плечах. «Как попал сюда этот громила?» – подумал Дронго, нанося удар незнакомцу. Тот перехватил его руку и дважды больно ударил Дронго в грудь, отбрасывая на кровать.

Отлетевший на постель, Дронго успел заметить чемодан, стоявший позади нее. Он поднял ноги, отбрасывая от себя нападавшего. Затем, извернувшись, используя мягкий матрас, сумел перекувыркнуться на другую сторону кровати. И, подняв большой кожаный чемодан, бросил его в нападавшего. Теперь он знал, чем именно пахло в его номере. Это был запах пота нападавшего и запах кожи чемодана.

Мулат на секунду замер. Потом, отбросив чемодан, снова кинулся к Дронго. На этот раз он был точнее. Два сильных удара по лицу заставили Дронго снова упасть. Нападавший свалился на него, пытаясь задушить. Но вдруг как-то безвольно обмяк, сдавливающие горло руки потеряли силу.

Над Дронго стоял неизвестный ему человек с пистолетом в руке. Среднего роста, курчавый, с резкими, словно вылепленными чертами лица. Он внимательно смотрел на Дронго.

 

Глава 14

Дронго тяжело вздохнул. Навалившееся на него тело тяжело прижало его к кровати, затруднив дыхание.

– Вы не пострадали? – озабоченно спросил незнакомец.

Дронго оттолкнул от себя тело нападавшего. Поднялся.

– Никогда не спал с мужчинами, – пошутил невесело, – не думал, что это так противно. Кажется, вы спасли мне жизнь, – обратился он к незнакомцу.

– Нет, – возразил его спаситель, – по-моему, он не хотел вас убивать. А просто хотел похитить. Для этого он и принес такой чемодан. Кажется, вы вполне в него поместитесь. Во всяком случае, ваше тело.

– Наверно, вы правы, – кивнул Дронго. – Может, вы представитесь? Мне хотелось бы знать, кому я обязан.

– Меня зовут Моше, – сказал незнакомец, – я из МОССАДа.

– Вас прислал Соловьев, – понял Дронго.

– Чтобы помочь вам, – кивнул Моше. – Я боялся опоздать. Вы неплохо держались. Это один из лучших борцов Гарлема.

– Спасибо. Интересно, как этот мерзавец попал в мой номер? Внизу в отеле такая охрана.

– Он прошел под видом посыльного, – сказал Моше, – принес чемодан. Я видел, как он поднимался. Пришел как раз в то время, когда внизу менялись смены. То есть пришел во время первой смены, сменившейся через пять минут. И вторая смена о нем ничего не знала. Он это использовал.

– Довольно ловкий трюк, – кивнул Дронго. – Давайте упакуем его в этот чемодан. По-моему, он еще может прийти в себя. Может, вы случайно знаете, кто это такой?

– Знаю, – кивнул Моше, – это Пол Карнер, довольно известный тип из Нью-Йорка. Его привез сюда Шварцман.

– И как это так быстро получают визы? – пошутил Дронго. – Что мы будем с ним делать?

– Если позволите, я его увезу, – предложил Моше, – и поговорю с ним. Он мне все расскажет.

– Вы думаете, получится? – спросил Дронго, улыбаясь.

Вместо ответа Моше подошел к телефону, поднял трубку для вызова швейцара с тележкой.

– Зачем тащить самому этого подонка? – сказал он на прощание.

На следующий день никто, кроме Дронго, не появился за завтраком. На обед спустилась только Барбара. Дронго, сидевший в одиночестве, смотрел французские газеты. Почти все писали о провале оперы Осинского, словно сорвавшись с цепи, соревновались в унизительных эпитетах, описывали полное бессилие и творческую неудачу американского композитора. Французские журналисты делали это с большим удовольствием, ведь речь шла об американском госте, словно вымещая на нем раздражение от заполонивших страну поделок американской культуры.

Увидев Барбару, Дронго, не поднимаясь, кивнул ей. Он понимал, где именно провела ночь женщина. Она села рядом с ним.

– Больше никого нет? – спросила Барбара. Под глазами у нее были круги, словно от бессонной ночи. Интересно, с нарастающим раздражением подумал Дронго, неужели этот неуклюжий Осинский так неутомим в постели, что не дает покоя даже такой сильной женщине, как Барбара?

– И никого не было, – сказал он, разведя руками. – Даже на завтраке. Я думал, и сейчас буду один.

– Я не смогла спуститься на завтрак, – честно призналась женщина, – просто очень устала. Все утро проспала у себя в номере. Потом приняла душ и заставила себя спуститься. Хотя есть мне совсем не хочется.

– Напрасно, – внешне равнодушно заметил Дронго, – здесь шеф-поваром работает один из лучших мастеров своего дела – Гай Легай. Вы видели его изысканные пригласительные на ленч, лежащие в каждом номере?

В номерах лежали специальные коробочки с приглашениями от Гая Легая. Это были фотографии его блюд, сделанные в виде приглашений. Утонченная атмосфера «Ритца» чувствовалась буквально во всем. Даже запасные пробки для шампанского были здесь с выгравированными вензелями отеля.

– Я не обращала на них внимания, – призналась Барбара, – а сегодня тем более. Просто очень устала.

Дронго молча слушал. Она вдруг поняла всю двусмысленность своей фразы и посмотрела на Дронго. Тот выдержал ее взгляд.

– Это не то, что вы думаете, – прошептала она.

– Это не мое дело, – холодно ответил Дронго.

– Нет, – покачала она головой, – я видела, как вы вчера обернулись. И вижу, как вы на меня сейчас смотрите. Осинский взял меня именно потому, что я ему понравилась.

– Это я уже понял.

– Ничего вы не поняли. Он как ребенок. Ему просто нужен был рядом сильный друг. Сильная женщина, если хотите. Он рано потерял отца и воспитывался среди женщин. Понимаете, как это серьезно? У него практически никогда не было своей женщины.

Дронго молчал. Просто положил вилку и нож и молчал.

– Я иногда остаюсь у него в номере, – с явным вызовом сказала Барбара, – он просто несчастный человек. Сильно подвержен разного рода меланхолии. Несмотря на мировую славу, очень неуверен в себе, замкнут. Любая женщина, проявляющая к нему интерес из чисто меркантильных соображений, кажется ему Мадонной, сошедшей на землю для встречи с ним. Даже если у нее чисто практический интерес.

– Я должен его пожалеть? – спросил Дронго чуть раздраженно.

Она чутко уловила это раздражение. Медленно покачала головой.

– Не стоит. Просто я хотела, чтобы вы все поняли.

– Каждый мужчина ищет в женщине нечто невозможное. Какую-то тайну. И подсознательно всегда хочет иметь рядом женщину-мать, полностью преданную ему, любящую, заботливую. В сочетании с ее сексуальностью это и есть недостижимый идеал, – ответил Дронго более спокойным тоном, – поэтому я, кажется, начинаю вас понимать.

– Нет, – возразила она, – вы опять не поняли. Он не совсем мужчина. В общем, он не совсем состоятелен в интимной жизни.

Дронго изумленно посмотрел на нее.

– Вы хотите сказать…

– Да, – кивнула она, – он почти импотент. Нужны очень большие усилия, чтобы он хоть как-то мог себя выразить. И не всегда у него все получается. Это у него, видимо, давно, еще до того, как он стал такой знаменитостью.

Он вдруг понял и оценил эти круги под глазами, эту усталость, этот почти равнодушный тон. Она не лжет, понял Дронго. Усталость в ее глазах была другого рода. Он слишком односторонне все оценивает. Дронго взял ее руку и бережно поднес к губам.

– Простите, – сказал он, чуть дотрагиваясь губами до ее руки.

– За что? – спросила женщина. В ее глазах были слезы.

– Я заставил вас плакать, – сказал Дронго.

И потом они долго молчали. На десерт она традиционно не осталась. Только попросила кофе в номер. И, кивнув на прощание, вышла из ресторана. Дронго проводил ее взглядом и попросил официанта принести ему какой-нибудь коньяк. Он сидел довольно долго в одиночестве, пока в ресторане не появился Моше. Он стремительно пересек зал и сел рядом с Дронго.

– Мы, кажется, с вами сегодня уже встречались, – равнодушно заметил Дронго.

– Я все узнал, – торопливо сказал Моше. – Ястреб не хотел вас убивать. Он прислал Пола, чтобы тот сумел вас вытащить из отеля. Мы проверили. Там, где он должен был ждать своего партнера, его уже нет. Он, видимо, дежурил у отеля «Ритц» и, увидев, как выносят его тяжелый чемодан, все понял. Понял и снова скрылся. Мы просто не успели.

– Ничего другого я и не ожидал, – признался Дронго, – надеюсь, хоть его партнера я больше никогда не увижу?

Моше поднялся с кресла.

– Это я вам обещаю, – сказал он, – вы никогда больше о нем не услышите.

И быстро вышел из ресторана.

Он был в костюме. Интересно, подумал Дронго, где он оставил свое пальто? В холле отеля он не видел гардероба. Или сотрудник МОССАДа тоже живет в этом отеле? Он покачал головой. Бедняга Хемингуэй даже не подозревал, сколько интересного произойдет здесь после его смерти.

Он попросил принести немного выпивки. Официант с удивлением смотрел на гостя, не выпившего и то, что он принес до этого. Дронго поднялся к себе только через полчаса. Следовало подготовиться к вечернему приему. Вспомнив о приеме, он позвонил в номер Якобсона. Тот поднял трубку лишь после восьмого звонка.

– Здравствуйте, – сказал Дронго, – вчера вы так быстро ушли из театра, что я ничего не понял.

– Да, я себя плохо почувствовал, – равнодушно-чужим голосом ответил Якобсон.

– Вы читали сегодняшние газеты? – спросил Дронго. – Нашего друга там довольно сильно ругают. По-моему, третье представление было куда хуже двух предыдущих.

– Может быть, – согласился Якобсон, – я не видел этих газет.

– Мне казалось, вас интересует все, связанное с музыкой Осинского, – еще больше удивился Дронго.

– Я просто немного утомился, – ответил Якобсон.

Надеюсь, у него иная, чем у Барбары, причина, подумал Дронго.

– Вы не пойдете вечером на прием к премьер-министру? – спросил он, уже не надеясь услышать положительный ответ.

– Не пойду, – подтвердил его худшие опасения Якобсон, – у меня сильно болит голова. Поезжайте лучше вы втроем.

– Хорошо, – Дронго подумал, что уже ничему не стоит удивляться, – я просто хотел с вами поговорить.

– О чем?

– Сегодня меня чуть не убили в моем номере, – коротко сообщил Дронго, – это был один из партнеров Ястреба. По-моему, я был прав. Он в первую очередь будет охотиться за мной, обрадованный возможностью свести счеты.

– Да, – согласился Якобсон, – похоже, вы действительно правы.

– Я позвонил, чтобы обсудить некоторые возможные варианты нашего будущего поведения. И европейского турне маэстро Осинского.

И вдруг он услышал абсолютно невозможный ранее ответ:

– Не стоит так беспокоиться, мистер Саундерс. Может, мы даже отменим это турне. В конце концов, безопасность нашего друга важнее всего. Мы уедем в Америку, а вы сможете вернуться к себе домой. Гонорар вы, конечно, получите за три месяца. Раз угроза так велика, мы просто не можем рисковать.

«С чего бы это? – удивленно подумал Дронго. – Он, кажется, сходит с ума».

– Я должен уехать? – не поверил он услышанному.

– Да, мистер Саундерс, – тяжело подтвердил Якобсон, – и как можно быстрее. Видимо, мы несколько ошиблись. Личная ненависть к вам Ястреба гораздо сильнее, чем порученное ему дело.

 

Глава 15

На прием они поехали в привычном составе. Только на этот раз «Роллс-Ройс» сопровождали сразу два «Мерседеса», и по прибытии у машин остались двое охранников. Сам прием, очевидно планировавшийся супругой премьера как грандиозное событие года, превратился в скучную, утомительную, нудную церемонию. О вчерашнем провале оперы никто не говорил открыто, но подспудно эта мысль витала в воздухе, читалась на равнодушных лицах гостей.

Пришло поздравление от президента, гораздо более скромное, чем на это можно было рассчитывать после премьеры оперы. Осинский, чувствовавший какую-то гнетущую атмосферу и расстроенный вчерашней неудачей, был в подавленном состоянии. Он почти не отвечал на приветствия знакомых, не узнавая многих, кто еще вчера рвался познакомиться с ним, а сегодня лишь холодно кивал ему в знак приветствия.

Лишь несколько человек, очевидно, не приемлющих конъюнктуры, подходили к Осинскому, искренне общаясь с композитором. Среди них была и Кэтрин Муленже. Дронго с удивлением узнал, что это ее творческий псевдоним. Женщина была аристократкой со знаменитой родословной, представительница известного дворянского рода.

Барбара была, как всегда, на уровне. На этот раз она появилась в темно-бордовом, со спадающими вниз тяжелыми складками платье. Косметика была подобрана в тон. Дронго долго смотрел на ее наряд, а потом, не выдержав, подошел к ней.

– Вы, как всегда, великолепны, – сказал он с неподдельным восхищением. – Я давно смотрю на вас.

– Спасибо, – повернула голову женщина. После разговора за обедом между ними установилось нечто похожее на дружбу.

– Чье это платье? Я знаю, вы любите американских модельеров. Если бы не эти складки, я бы решил, что оно от Келвина Кляйна. А так – не знаю.

– Это Анна Кляйн, – засмеялась Барбара, – вы так же хорошо разбираетесь и в одежде. Может, маэстро следует взять вас на должность консультанта по костюмам?

– Кажется, там я принесу больше пользы, – кивнул Дронго, – меня мучает совесть за двоих погибших ребят. Они записаны в мой личный кредит убийце. А я люблю подводить баланс по всем показателям.

– Я думала, Якобсон пугает, – призналась Барбара, – мне не верилось, что кто-то может захотеть убить Джорджа. Он слишком занят своим творчеством. И слишком безобиден. Поэтому я не верила.

– У него много друзей?

– Думаю, немного. Родных у него нет никого. Есть много известных знакомых, в том числе и среди очень популярных людей. Самый близкий из них – сенатор Боб Доул. Они часто встречаются. Два самых популярных канзасца, как любит говорить сам сенатор. Во время прошлой предвыборной кампании в сенат Осинский специально прилетел, чтобы агитировать за Доула. Он ездил по всему штату, потратил на это две недели. И сенатор победил.

– Кто еще?

– В Америке еще несколько человек. Ведущий телевизионных новостей Эрик Брендон, руководитель национального оркестра в Вашингтоне Теодор Шварц. Джордж трудно сходится с людьми.

– А Якобсон с ним давно?

– Мне иногда кажется, что он его скрытый отец, – чуть улыбнулась Барбара, – хотя Якобсон старше Джорджа лет на десять, не больше. Но он очень заботливый и предусмотрительный. Работает с Джорджем уже лет пять.

– Ясно, – кивнул Дронго, – как раз после того, как начались успехи Осинского.

– Да, – оживилась Барбара, – Джордж очень любит вспоминать эту историю. Он мне несколько раз рассказывал, как сидел в Лос-Анджелесе голодный и без денег. К тому же в этот день его ограбили, сняли даже его единственные ботинки. И в этот вечер у него появился Песах Якобсон, как спасительный луч надежды. И сразу предложил огромную сумму денег. Осинский даже вначале не поверил ему, решив, что это плохо поставленная шутка.

Но, получив деньги, сразу переехал в лучший отель города и на следующий день заключил контракт с Якобсоном. Нужно сказать, что условия контракта были всегда в пользу Джорджа. Якобсон работает почти даром. Мы специально в прошлом году приглашали адвоката со стороны, чтобы он проверил условия контракта. Он все проверил и заявил, что Якобсон не человек, а просто божий ангел, слетевший с небес, чтобы помочь Джорджу. Настолько прекрасные условия контрактов он предлагает Осинскому. С тех пор Джордж доверяет Якобсону безгранично. Впрочем, он и раньше ему очень доверял.

– Понятно, – опять кивнул Дронго, – а при чем тогда этот Фонд, который представляет Якобсон?

– У них целая программа, – оживилась Барбара. – Мы были в одном из их центров. Они занимаются очень нужными вещами: помогают голодающим странам, закупают лекарства, шприцы, перевязочные материалы, строят больницы. Джордж даже пожертвовал им сто тысяч долларов, хотя Якобсон и просил этого не делать.

Мимо прошел официант с подносом в руках, и они взяли по бокалу шампанского.

– У него есть знакомые среди сотрудников Фонда? – уточнил Дронго. – Может, вы слышали такое имя – Рамеш Асанти?

– Нет, – Барбара покачала головой, – никогда не слышала. Мы вообще мало с ними контактируем. Просто иногда Якобсон ездит по их делам. Но Джордж не возражает. Он понимает, как это важно. Якобсон их внештатный консультант.

– У него есть семья?

– Кажется, была. Но он никогда о ней не рассказывает.

– Скажите, Барбара, а как вы оцениваете подобный альтруизм? Вам он не кажется странным? – Не знаю, – улыбнулась она, – иногда кажется. Якобсон очень умный человек, много знающий. Он ходячая энциклопедия: блестяще разбирается в экономике, политике, истории. Мне часто кажется, что он занимается не совсем своим делом. Такой человек мог бы встать во главе собственного дела и сразу разбогатеть. Видимо, это ему не нужно. А может, у него просто такой обет. Он глубоко верующий человек. Может, это произошло из-за того, что он сменил свою веру.

– Как? – быстро спросил Дронго. – Что вы сказали?

– Он ведь еврей по имени и фамилии, но я видела, как он ходит в католические храмы, молится там. Он, наверно, крещеный еврей. Я слышала, что в Израиле есть даже общество «Евреи за Христа». Может, он один из них? Но он христианин, это точно.

– Как интересно, – ровным голосом произнес Дронго, – возможно, поэтому он решил полностью посвятить себя подобной деятельности и занимается благотворительностью, отдавая всего себя Джорджу Осинскому. Такое возможно?

– Не знаю, – ответила Барбара, – но он странный и загадочный человек. Очень целеустремленный, подвижный, энергичный. Он меньше всего похож на кающегося грешника. В общем, это не тот образ, которому он может соответствовать.

– А вы? – спросил Дронго. – Вы тоже верующая?

– Не знаю, – ответила Барбара, – наверно, да. Но родители у меня были приверженцами баптистов.

– А сам Джордж?

– Неужели вы не догадались? Конечно, верующий. И очень набожный. Он же из польской семьи. А там традиционно все католики.

– Верно. Но мне казалось, что, прожив столько лет в Америке, его семья вполне могла измениться. Хотя, наверно, вы правы. Я обязан был вспомнить о его фамилии. А ваши охранники? Ваши личные охранники – Хуан, Брет и Мартин, они все католики?

– Нет, конечно. – Она выпила шампанское и, подозвав официанта, поставила бокал на поднос. Дронго, чуть пригубивший янтарный напиток, тоже вернул свой бокал.

– Хуан, кажется, вообще неверующий. Во всяком случае, я видела, как он морщился, когда Осинский шел в храм. Брет, по-моему, лютеранин, но точно я не знаю. А вот Мартин точно еврей. Вернее, у него мать еврейка. Я ее знаю. Она живет в Лос-Анджелесе и иногда приезжала к нам навещать своего сына.

– Полный интернационал, – кивнул Дронго.

– Там что-то произошло, – показала Барбара в сторону двери, куда потянулись многие гости. Дронго взглянул. И не поверил глазам. Там стоял Песах Якобсон. Снова улыбающийся, как всегда, немного самоуверенный, в элегантном смокинге, так красиво на нем сидевшем.

Несмотря на опоздание, он чувствовал себя достаточно уверенно. Подошел к премьеру, поцеловал руку его супруге. И словно что-то изменилось. Как будто застывшая картинка пришла в движение. И сменилась сама атмосфера. Теперь все наперебой начали говорить об Осинском. К нему потянулись люди, многие открыто восхищались его творчеством. Композитор начал улыбаться, весело шутить.

От Дронго не укрылось и то обстоятельство, как вошедший в зал Якобсон кивнул нескольким людям, словно давая им понять, как именно нужно действовать. Среди них была и Кэтрин Муленже. Заинтересовавшись, он подошел ближе. Новая звезда французской прозы рассказывала послу Германии, каким невероятным успехом пользуется музыка Джорджа Осинского в мире и какой успех был вчера на премьере его оперы.

Случилось непонятное. Все словно начали забывать о вчерашнем провале, о тягостной атмосфере сегодняшнего вечера. Неудачный вечер был признан лишь досадной оплошностью, и все снова вспомнили о триумфальных успехах Осинского в Америке, о первой премьере его оперы, на которой присутствовал президент Франции.

Дронго внимательно наблюдал за Якобсоном. Этот человек обладал какой-то энергией, словно заражающей всех вокруг своим оптимизмом. В один из моментов он взял за руку Джорджа Осинского, сказав ему несколько слов. И счастливый Осинский кивнул ему в знак благодарности и поспешил к хозяину дома.

– Мне срочно нужно позвонить, – попросил американский гость французского премьера. Тот кивнул, подзывая к себе одного из помощников. Через минуту в руках у Осинского появился спутниковый телефон. Он быстро набрал номер. Дронго сделал еще несколько шагов вперед.

– Боб, – услышал он взволнованный голос композитора, – мне только что передали о твоем успехе. Поздравляю. Мы все здесь за тебя переживаем.

– Да, – кивнул премьер-министр, – передайте ему наш привет и пожелание успехов.

– Тебе желают успехов, – сказал Осинский, – я в доме у премьера Франции. – Он прикрыл трубку. – Сенатор вас благодарит, – сказал он и снова поздравил своего собеседника.

Дронго почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Он резко повернулся. Это был Песах Якобсон. Он улыбался.

– Вы меня извините, – почти искренне сказал Якобсон, – я сегодня был не в себе. Эта ужасная головная боль. Наговорил вам много ненужного. Забудьте обо всем.

– Я могу остаться? – понял Дронго.

– Вы должны остаться, – взволнованно ответил Якобсон, – мы будем работать только вместе.

– Кажется, у вас приятные новости из-за рубежа? – кивнул на говорившего Осинского Дронго.

– Да, – не очень охотно ответил Якобсон, – мы получили приятную новость из Вашингтона. Проиграв первичные выборы в Нью-Гэмпшире, сенатор Доул убедительно победил на трех других. Они ведь друзья с нашим Джорджем. Ему должно быть приятно. Вы не ответили. Я надеюсь, вы меня простили?

И он протянул руку. На его пальце блеснул аметист.

– Да, – сказал Дронго, – я уже обо всем забыл.

 

Глава 16

Уже на следующий день сразу в нескольких утренних газетах появились короткие заметки об успешной премьере оперы Осинского. Причем в одной из них, парижской, набранное на первой странице сообщение резко отличалось от другой информации, напечатанной в разделе культурных событий и посвященной провалу Осинского в Париже. Прочитав обе статьи, Дронго подчеркнул их, а затем аккуратно переписал для себя адрес типографии, где печаталась газета.

И хотя на завтрак Осинский традиционно не явился, но уже на обеде он был вместе с Барбарой и Якобсоном, охотно рассказывая о грандиозном успехе своего последнего представления в Париже. Даже Барбара, казалось, привыкшая к подобным метаморфозам, была поражена резкой сменой настроений в парижских масс-медиа. Телевидение, начиная с двух часов, стало резко менять свою ориентацию, ведущие охотно рассуждали о своеобразии Осинского, не рискуя больше употреблять слова «провал» и «неудача».

После обеда была вновь устроена пресс-конференция, на которой появился сам Якобсон в сопровождении Барбары. На этот раз журналистов было гораздо больше и тональность их вопросов была несколько иной, чем в прошлый раз, когда отбиваться от них приходилось одной Барбаре. Уже по первым вопросам Дронго понял, что никаких неожиданностей не будет. Осинский, обрадованный внезапно свалившейся удачей, засел в своем номере в поисках вдохновения, решив не выходить до ужина. Оставив его на попечении двух телохранителей и охраны отеля, Дронго вызвал машину, намереваясь посетить отмеченную для визита типографию. С собой он взял только Мартина, который должен был подстраховать его в случае внезапного нападения Ястреба.

Дронго почти не сомневался, что Ястреб не будет убивать его из обычной снайперской винтовки. Он представлял себе, что именно испытал Шварцман за годы, проведенные в бразильской тюрьме, и какая ярость переполняла мстительную душу убийцы. Теперь, зная, что Дронго находится на своеобразной привязи и никогда не покинет Осинского, Ястреб будет искать возможность не просто нанести удар, а убить Дронго с удовольствием, с непременным осознанием жертвой всех мучительных подробностей собственной смерти.

Поиски типографии, где печаталась газета, отняли довольно много времени. Еще около часа они искали нужного человека и лишь в седьмом часу вечера вернулись в отель. В холле отеля на первом этаже в одном из кресел сидела Барбара. Увидев Дронго и Мартина, приветливо кивнула им, не поднимаясь с места. Дронго, поблагодарив Мартина, разрешил ему подняться наверх, а сам подошел к женщине, сел рядом с ней.

– Вы кого-то ждете? – спросил он.

– Должны приехать с телевидения, – любезно пояснила Барбара, – Якобсон попросил меня встретить журналистов и подняться с ними в номер Осинского.

– Какой он молодец, – не удержался от иронии Дронго. – Еще только вчера вечером все дружно ругали оперу Осинского, а уже сегодня все изменилось словно по взмаху волшебной палочки. Вам не кажется, что Якобсон слишком сильно влияет на средства массовой информации этой страны?

– Да, – Барбара взглянула на него, – возможно. Это обычная практика любого менеджера – рекламировать свой товар. В данном случае для Песаха Якобсона это Осинский. Он его и рекламирует.

– Слишком успешно, – пробормотал Дронго, – он это делает слишком хорошо.

В холле, где они сидели в глубоких креслах, на полу был разостлан чрезвычайно большой синий ковер, занимавший все пространство до зеркальных дверей ресторана. Высоко подняв руки, словно поддерживая на весу стоявшие на их головах искусно выполненные светильники, на высоких затейливо украшенных вазах стояли статуи негритянок в позолоченных одеждах.

За спиной сидевших были расположены высокие стеклянные двери, обычно открытые для посетителей в погожие дни. Они вели в небольшой дворик, расположенный тут же и отгороженный от соседнего здания Министерства юстиции Франции довольно высокой стеной. Двор был выстроен в стиле римских внутренних дворов, характерных для времен поздней Республики. В зимние дни двери обычно закрывались, и посетители могли выходить в этот двор через бар, находящийся тут же, слева от входа в отель.

Дронго посмотрел на часы. Кажется, Осинский не придет и на ужин, подумал он. Словно угадав его мысли, Барбара сказала:

– Они могут задержать Джорджа, и поэтому мы решили ужинать в номере. Там будет накрыт стол для всех. Если хотите, можете подняться прямо в номер Осинского.

– Нет, – возразил Дронго, – у меня еще много дел. Ваш Осинский, кажется, очень хороший клиент для охраны. Он почти не выходит из своего номера.

– Наверно, – чуть улыбнулась Барбара, – просто он не любит появляться среди множества людей. А магазины вызывают у него просто тихий ужас. Ему нравится респектабельная обстановка, где его окружают знакомые люди.

– Во всяком случае, он доставляет мне гораздо меньше хлопот, чем его слишком заботливый опекун, – пробормотал Дронго.

– Что вы имеете в виду? – не поняла Барбара. – Вы думаете, убийца как-то связан с Якобсоном?

– Не в том смысле, в каком вы себе представляете, – возразил Дронго, – для этого Якобсон слишком любит свое дело.

Она обратила внимание на последние слова Дронго.

– Якобсон любит свое дело, – сказал он, – а не самого Осинского.

Барбара взглянула на Дронго.

– Иногда вы мне представляетесь слишком многозначительным. Вам не кажется, что это может мешать?

– Кажется. И поэтому я сегодня вечером хочу уточнить еще несколько деталей, прежде чем схвачу вашего Якобсона за горло. Мне очень многое не нравится в его поведении.

– Вы считаете, что он как-то провоцирует убийцу?

– Не нужно гадать, Барбара. Я считаю, что мистер Якобсон слишком привязан к своей работе. И слишком настойчиво опекает своего подшефного. Так сильно, что это вредит и самому Якобсону, и, разумеется, Джорджу. Поэтому я и собираюсь отклонить ваше предложение на сегодняшний ужин.

Посыльный принес вечерние газеты. Они доставлялись в специальных синих пакетах отеля «Ритц». Барбара жадно набросилась на «Фигаро». И почти сразу нашла статью о триумфальной премьере оперы американского композитора Джорджа Осинского. Газета не скупилась на похвалы, в деталях описывая все подробности трех вечеров.

Дронго тоже развернул именно эту газету, обратив внимание на статью. Он даже не стал ее читать до конца. Общий смысл, тональность выступления были очевидны. Он сложил газету, бросив ее на стоявший перед ним столик. Барбара заметила его жест.

– Вам не нравится? – удивилась она.

– Слишком приторно-сладко, – заметил Дронго. – Еще вчера они писали совсем другое. Пока Якобсон не появился на приеме, все газеты и все каналы телевидения дружно ругали оперу Осинского. Я все время думаю, что могло произойти, если бы Якобсон не приехал вчера на вечер. Тогда все знаки так бы и остались минусовыми. А они вдруг разом поменялись на плюсы.

– Якобсон умеет это делать, – согласилась Барбара, – у него громадные связи. И не только во Франции. Во всем мире.

– Я сделал запрос через систему Интернет. Там нет на него никаких данных. Может, такого человека вообще не существует. Или он ангел, явившийся в мир помогать Осинскому. Вы в такое верите?

– Нет, – подумав, призналась она, – не верю.

– Почему? – быстро спросил Дронго.

– Он слишком расчетлив.

– Спасибо, – усмехнулся ее собеседник, – это самое важное, что я хотел от вас услышать. Надеюсь, вы сумеете убедить тележурналистов в том, что Шопен и Моцарт были лишь жалкими пигмеями по сравнению с таким гением, как Джордж Осинский. Ведь у них не было своего Песаха Якобсона.

И, подмигнув женщине, он пошел к лифту, намереваясь подняться в номер. Когда он попросил ключ, вежливый портье передал ему конверт, оставленный специально для него.

– Еще один? – удивился Дронго. – Кажется, Шварцману понравился эпистолярный жанр.

Он прошел к лифту, открывая на ходу конверт. На листке были лишь три цифры. Он нахмурился. Цифры могли означать все, что угодно. Время и место встречи. Число. Он перевернул листок. Больше ничего не было написано. Но сам листок был вложен в фирменный конверт отеля «Ритц». Может, это цифры номера, куда он должен позвонить?

Поднявшись к себе, он снял пиджак, ослабил узел галстука и набрал номер телефона, указанный в письме. Трубку сняли почти сразу. И он узнал голос.

– Слушаю вас, – сказал Соловьев.

– Добрый вечер, – поздоровался уже ничему не удивлявшийся Дронго. – Мне кажется, вы хотите со мной встретиться. Может, мне стоит спуститься к вам? А то мой номер с недавних пор облюбовали слишком неприятные личности.

Соловьев не принимал подобного юмора.

– Я вас жду, – сухо подтвердил он и положил трубку.

Дронго пожал плечами и набрал номер портье. Лишь задав ему пару вопросов и получив исчерпывающую информацию, он снова надел пиджак, затянул галстук и, выйдя из номера, пошел по коридору, намереваясь спуститься вниз. На этаже работали приветливые горничные. Он уже знал, что одна из них болгарка, понимавшая по-русски. По вечерам они заходили в каждый номер, чтобы приготовить постель, убирая тяжелый чехол и доставая пышные подушки из глубоких шкафов. При этом горничные традиционно приносили и сообщение о предстоящей погоде.

Спустившись на этаж к Соловьеву, он оглянулся. Здесь никого не было. Дронго специально не пошел по парадной лестнице в конце коридора, предпочитая менее людную небольшую лестницу, расположенную в самом центре. Он собирался постучать в дверь, но она открылась. Очевидно, Соловьев уже ждал его за дверью. Дронго вошел в номер. У двери стоял Моше. Приветливо кивнув гостю, он показал в глубь номера, где в креслах сидели Соловьев и еще один неизвестный Дронго человек.

– Добрый вечер, – улыбнулся Дронго, – кажется, мы с вами знакомы, – добавил он, обращаясь к Соловьеву. Тот кивнул, вставая с места. Руки он не протянул. Незнакомец пристально посмотрел на Дронго.

– Это наш друг, – представил его Соловьев, не считая даже нужным придумывать незнакомцу какую-либо фамилию. Дронго кивнул и ему, усаживаясь напротив.

Соловьев подошел к столу. Здесь была расположена специальная аппаратура глушения. Дронго узнал эти приборы. Это был французский аналог российских генераторов шумов, исключавших возможность подслушивания беседы. Соловьев выглянул в коридор и что-то негромко сказал стоявшему там Моше. Тот почти сразу вышел из номера, аккуратно закрыв за собой дверь. Дронго видел, как, выходя, он забрал с собой табличку «Не беспокоить!», собираясь повесить ее с противоположной стороны двери.

– Что вы будете пить? – спросил Соловьев. – Джин, виски, шампанское, коньяк?

– Вы же знаете, что я не люблю спиртного, – ответил Дронго, – налейте мне минеральной воды.

Незнакомец чуть усмехнулся. Соловьев налил минеральной воды гостю, а для себя и незнакомого напарника открыл бутылку коньяка «Хеннесси». И только затем вернулся на свое место, протягивая гостям бокалы с их напитками.

– Мы хотели с вами срочно встретиться, – сказал Соловьев, – и поэтому прилетели в Париж. Моше рассказал нам о нападении на вас. Здесь, видимо, есть частично и наша вина. Мы должны были учесть и такой вариант. Хорошо еще, что все так благополучно закончилось. Исход мог быть куда хуже.

– В таком случае я бы с вами уже не разговаривал, – согласился Дронго.

– Мы ищем Ястреба по всему городу, – нахмурился Соловьев, – задействованы наши лучшие агенты. Он, видимо, где-то затаился и выжидает. Во всяком случае, у вашего отеля он лично не появляется. Это абсолютно точно.

– Плохо, – заметил Дронго, – это очень плохо!

– Почему? – заинтересовался Соловьев. – Я думал, вы не спешите с ним встретиться.

– Если его нигде нет, значит, за отелем наблюдает кто-то из его сообщников, – довольно убедительно объяснил Дронго.

Соловьев переглянулся с незнакомцем.

– Мы об этом тоже думали, – нервно сказал он. Разговор шел на английском, и Дронго понимал, что третий присутствующий в номере человек, очевидно, не знает русского.

– Но нам пока не удается вычислить его сообщников, – добавил Соловьев. – Мы, соответственно, проверяем все его бывшие связи, всех его бывших друзей. И несколько прочищаем память захваченного в вашем отеле гостя. К сожалению, он знает не так много. Только место, где раньше прятался Ястреб. И где его теперь, разумеется, нет.

– Он знает или знал? – уточнил Дронго. – Мне казалось, Моше дал мне твердые гарантии, что я больше никогда не увижусь с этим типом.

Соловьев, уже успевший выпить коньяк, непроизвольно дернул рукой, и бокал, стоявший перед ним на столике, опрокинулся. Незнакомец успел подхватить его до того, как он упал на пол. Дронго обратил внимание на его реакцию. А Соловьев, поставив бокал, быстро заверил:

– Можете не беспокоиться. Я просто оговорился. Ваш незваный гость уже давно заплатил Харону за перевоз души на другой берег.

– Надеюсь, что он не поскупился, – пробормотал Дронго.

Пока незнакомец не сказал ни единого слова. Это был широкоплечий, уверенный в себе, излучающий силу человек. Бокал он держал тремя пальцами. И не пил, а словно дегустировал коньяк, чуть дотрагиваясь до темно-золотистой жидкости губами.

– Нас интересует несколько моментов, связанных с вашей деятельностью. У вас уже наверняка есть первые впечатления, первые замечания, – продолжал Соловьев, – какие-нибудь наблюдения, характерные детали происходящих событий. Не скрою, нас все это очень интересует.

– Я пока только присматриваюсь, – заметил Дронго, – прошло лишь несколько дней. Чтобы делать даже предварительные выводы, нужно время. Вы слишком торопитесь.

– Возможно, – согласился Соловьев, – но у нас есть для этого все основания. Поверьте, что в данном случае мы руководствуемся исключительно мотивами целесообразности. И потому прилетели сюда лично, чтобы вас выслушать.

– Что именно вас интересует?

– Все, что вы считаете нужным сообщить. Любая деталь, любая мелочь будет для нас очень важна.

– В таком случае, можно, я сам задам первый вопрос? – спросил Дронго.

– Да, конечно. А что именно вас интересует?

– После нашего разговора я позвонил портье. И узнал, что вы прилетели и сняли номер лишь полтора часа назад. И предварительно его не заказывали, что не совсем характерно для такого отеля, как «Ритц». И для таких профессионалов, как вы. Значит, ваш визит был очень срочным и очень важным. Могу я узнать, чем именно вызвана подобная срочность?

Соловьев снова переглянулся с незнакомцем. Очевидно, в его взгляде было нечто такое, что заставило незнакомца покачать головой. И он наконец раскрыл рот.

– Мы обратили внимание на повышенную активность маэстро Осинского и его менеджера, – пояснил незнакомец. По-английски он говорил хорошо, но все равно чувствовался своеобразный акцент человека, долго живущего в Израиле.

– А с чем она связана, вы не знаете? – спросил, улыбаясь, Дронго.

Его собеседники в который раз переглянулись. На этот раз они были даже смущены. Или просто разыграли смущение?

– Не знаем, – быстро сказал Соловьев.

– А мне кажется, я знаю, в чем причина их активности, – пояснил Дронго, – и вашей тоже. Вчера получено известие о победе сенатора Доула на первичных выборах сразу в нескольких штатах. Кажется, это событие каким-то образом связано и с нашим американским композитором, и с его заботливым менеджером, и даже с вашим столь срочным визитом. Разве я не прав, господа?

На этот раз незнакомец смотрел на Дронго в упор. Он даже не взглянул на заметно побледневшего Соловьева. Просто угрюмо и властно спросил:

– Даже если вы правы, что из этого следует?

– Из этого следует, что только чрезвычайная важность нашей встречи и моей работы могла заставить такого человека, как вы, прилететь сюда из Тель-Авива, – ответил Дронго.

– Вы знаете, кто я? – спросил незнакомец, даже не удивившись.

– По-моему, да. Вы не разведчик, иначе говорили бы по-английски несколько иначе, без акцента. И самое главное, не сидели бы в кресле с лицом сфинкса. Разведчики обычно имеют более подвижное лицо, способное мгновенно менять маски, настроения. Если хотите, они более театральны, более приспосабливаемы. Долгое время вы провели в самом Израиле. При этом вы прилетели на встречу с представителем МОССАДа с весьма внушительной охраной. Портье сообщил мне, что вы сняли все три номера, свободные на сегодняшний вечер. Я обратил внимание и на вашу манеру держать бокал, чтобы не пролить коньяк. И на вашу изумительную реакцию бывшего офицера коммандос. Вас трудно не узнать, генерал Аялон [Генерал-майор Ами Аялон. Отличился в военно-морском диверсионном отряде. Отмечен высшими наградами Израиля за личное мужество. В 1982 году во главе специального подразделения морских десантников высадился в Бейруте. Возглавлял военно-морские силы Израиля. В настоящее время руководитель контрразведки Израиля – ШАБАК. По израильским законам разглашение имени руководителя контрразведки недопустимо, так как оно считается государственным секретом. Однако это правило распространяется лишь на граждан Израиля и граждан дружественных Израилю стран, подписавших соответствующие правовые конвенции. Автор является гражданином страны, не подписавшей подобную конвенцию, и поэтому не попадает под действие уголовного законодательства Израиля за разглашение государственной тайны. По специальному закону о деятельности спецслужб страны руководитель ШАБАКа, как и руководитель МОССАДа, подчиняется лично премьер-министру страны и назначается им без оглашения имени в печати.].

– Мне говорили, что вы гений, – не удержался генерал, – но только сейчас я понял, насколько безупречен ваш стиль. Вы лучший аналитик из тех, кого я видел в своей жизни, мистер Дронго. Суметь так быстро вычислить, кто именно сидит перед ним, – для этого нужно быть не просто аналитиком. Для этого нужно быть таким профессионалом, как вы.

 

Глава 17

Напротив Дронго действительно сидел руководитель одной из самых засекреченных спецслужб мира – контрразведки государства Израиль, генерал Ами Аялон. Назначенный на эту должность сразу после смерти Ицхака Рабина, он получил в наследство от предшественника и массу проблем, связанных с обеспечением безопасности внутри государства, в котором отныне приходилось предполагать наличие не только палестинских террористов, но и своих собственных граждан, недовольных политикой правящей партии страны.

Дронго понимал, что только чрезвычайная, абсолютная необходимость лично присутствовать при этом разговоре могла оторвать руководителя ШАБАКа от дел и заставить совершить перелет в Париж. Он понимал и другое: если в здании отеля находится руководитель такого ранга, то здесь поблизости рассредоточено гораздо большее число агентов и сотрудников израильских спецслужб, чем можно было себе представить. Даже имя руководителя ШАБАКа считалось государственным секретом страны, привыкшей с первого дня своего существования бороться против враждебного окружения, граждане которой в результате естественного отбора выработали в себе тысячелетние гены недоверия к любому постороннему лицу. И только теперь он начал осознавать масштаб всех проводимых мероприятий и заинтересованность руководителей спецслужб Израиля в успехе его миссии.

Генерал Аялон довольно спокойно прореагировал на слова Дронго, тогда как Соловьев, напротив, вздрогнул и, пристально посмотрев на собеседника, спросил:

– Вы знаете генерала в лицо?

– Конечно, нет, – улыбнулся Дронго, – просто я его вычислил. Мне показалось, что такое предположение наиболее верно.

– Надеюсь, вы понимаете, что должны забыть это имя прямо сейчас? – строго спросил Соловьев.

Генерал усмехнулся. Его явно забавляла подобная ситуация. Дронго кивнул.

– Я уже забыл. Только если в следующий раз вы захотите привезти на встречу со мной еще и руководителя МОССАДа, предупреждайте заранее.

– Вы знаете и его имя? – окончательно разозлился Соловьев.

– А как вы думаете?

Генерал громко засмеялся. Ему явно доставляли удовольствие эти болезненные щелчки по самолюбию высокопоставленного сотрудника МОССАДа. Как и во всем мире, контрразведчики и разведчики не очень любили друг друга, даже в таком унитарном и небольшом государстве.

– Не будем спорить, – примирительно сказал генерал, – думаю, наш собеседник все понимает. И уже осознал значение того факта, что перед ним сидят руководитель ШАБАКа и один из руководителей МОССАДа. И даже понял, почему именно мы прилетели так срочно в Париж.

– Вернемся к сенатору Доулу, – предложил Дронго. – Вы прилетели так быстро из-за его победы на первичных выборах сразу в трех штатах. Верно?

– Я пока не буду отвечать на ваш вопрос, – предложил генерал, – сначала я хочу получить ответ на несколько своих вопросов. Итак, самый первый из них. Почему вы решили, что наш срочный приезд связан с недавними успехами сенатора Доула на предварительных выборах? Вы понимаете, как мне важно получить ответ именно на этот вопрос, из которого логически вытекают и несколько следующих?

– Вы ведь сами сказали, что я неплохой аналитик, – напомнил Дронго. – С самого первого дня я не верил в свою значительность и незаменимость. Сначала ваше предложение, а затем соответствующее предложение представителей Фонда все равно не могли убедить меня в моей незаменимости. Хороших аналитиков хватает и без меня, а МОССАД не очень любит привлекать к сотрудничеству представителей других стран, тем более сотрудничать со Службой внешней разведки, куда вы обратились за помощью с просьбой отыскать меня.

Из этого я сделал логический вывод, что нужен не просто хороший аналитик, а нужен конкретно именно я. Последующие встречи с господином Соловьевым и Рамешем Асанти только укрепили меня в этом мнении. Приехав сюда, я узнал, что предполагаемый убийца маэстро Осинского – тот самый Альфред Шварцман, с которым я уже встречался несколько лет назад. И значит, мое появление здесь становилось для Ястреба, который попал в бразильскую тюрьму не без моей помощи, очень сильным раздражающим стимулом.

Менеджер Осинского мистер Якобсон пытался уверить меня, что они узнали о готовящемся убийстве из прессы, и даже показал мне искусно сделанную фальшивку в бразильской газете. На мой запрос по Интернету пришел совсем другой номер газеты, и я понял, что все просто заинтересованы в моем пребывании здесь именно в качестве телохранителя американского композитора.

Почему заинтересованы представители Фонда и сам мистер Якобсон, я понял довольно быстро – им важно было установить, кто и зачем нанял Ястреба для этого убийства. А чтобы Ястреб не улетел, отказавшись выполнять подобное поручение, им важен был и такой сильный фактор, как мое пребывание здесь, чтобы мстительный Шварцман обязательно захотел не просто выполнить данное ему поручение, а еще и перевыполнить, убив заодно и меня. Я понял, что для них важнее всего на свете узнать, кто и зачем нанял Шварцмана именно против Осинского.

И это был главный ответ на вопрос, почему они пригласили именно меня. Что касается вас, то понятно, что подобный вопрос интересует и ваши ведомства, очевидно, всерьез заинтересовавшиеся работой этого своеобразного Фонда.

Генерал чуть нахмурился. «Он слишком умен», – подумал Аялон. Эта мысль, кажется, начинала нервировать. Сидевший рядом с ним высокопоставленный сотрудник МОССАДа, представившийся Дронго под фамилией Соловьев, просто молчал, мрачно сжимая узкие губы. Очевидно, их обоих беспокоила именно эта проблема.

– Теперь я отвечу на ваш вопрос, генерал. Вернее, даже попытаюсь объяснить, почему я связываю ваш приезд с победами сенатора на первичных выборах. Два дня назад состоялось третье представление оперы Джорджа Осинского. Я не бог весть какой меломан, но даже мне понятно, что до гениальных творений Доницетти или Верди, с которыми сравнивают Осинского, он просто недотягивает. Это абсолютно несопоставимые категории. Но кому-то очень выгодно проталкивать его в качестве нового гения в мире музыки. Хотя признаюсь, что категории искусства – вещь довольно сложная. Ведь признают в качестве гениальных творений искусства многое, что непонятно большинству нормальных людей. Например, «Черный квадрат» Малевича. Я пытаюсь все время понять эстетику этой картины и признаюсь, что у меня это не выходит. Однако я отвлекся.

Наблюдение за Якобсоном позволило понять этот феномен, который я бы назвал наглядным учебным пособием, как из довольно посредственного композитора делают звезду мировой величины. На первых двух представлениях все было как положено. Именитые зрители, восторженные почитатели, очень положительные рецензии критиков – все как нужно. Но на третьем представлении, вернее, во время него, мистер Песах Якобсон неожиданно узнает, что один из самых вероятных кандидатов на пост президента США от республиканской партии сенатор Доул потерпел неожиданное поражение в ходе первичных выборов в штате Нью-Гэмпшир. И все сразу меняется.

Якобсон уехал из Гранд-опера, не подав нужного сигнала. Его люди не стали организовывать привычных оваций, сотрясая зал криками и аплодисментами в честь маэстро Осинского. Все было ниже среднего. Редкие аплодисменты и недоумение пришедших людей, не понимавших, почему два первых представления прошли с таким триумфом. Позже Якобсон даже посоветует мне уехать отсюда, посчитав, что все кончено.

На последний прием к премьеру Франции я поехал скорее в силу привычки всегда доводить порученное дело до конца. И обратил внимание на натянуто-холодную атмосферу приема. Но неожиданно туда приехал сам Якобсон. И все снова поменялось. Сразу несколько человек, словно по приказу Якобсона, начали снова оживленно рассказывать о гениальной музыке Осинского. Их легко можно было вычислить.

Позже я узнал, что именно в этот момент Якобсон получает известие из США о последующей победе Доула сразу в трех штатах подряд. И все разом меняется. Не связывать эти события я уже просто не мог. К тому же мне рассказала Барбара Уэлш, что сенатор Доул, представляющий штат Канзас в сенате США, довольно близко дружит с гениальным земляком, известным во всем мире благодаря своей музыке. Хотя, если быть откровенным, точнее сказать, благодаря настойчивости Песаха Якобсона.

Я бы, возможно, не обратил внимания на столь симптоматичные совпадения побед и поражений сенатора Доула с успехами и неуспехами композитора Осинского, если бы не провел сравнительный анализ. Одна из самых модных прозаиков Франции настоящего времени некая Кэтрин Муленже. Признаюсь, я очень люблю французскую литературу, в том числе и современную. Но про эту даму слышал очень мало. Я стал изучать ее жизнь. И выявил очень странную закономерность. Год ее первых литературных успехов – тысяча девятьсот восьмидесятый. Именно тогда лидер новых голлистов Жак Ширак решил бросить вызов партнеру по правоцентристской коалиции президенту Валери Жискар д'Эстену. Но, как известно, они оба в конечном итоге уступили Франсуа Миттерану, ставшему президентом Франции. Кстати, именно в эти годы по случайному совпадению во многих странах Европы начинают печатать Франсуазу Саган, близкого друга Миттерана.

Кэтрин Муленже пребывает в безвестности примерно несколько лет, пока правые партии не побеждают на выборах и премьер-министром страны становится Жак Ширак. Вот именно в это время снова всплывает ее имя. Переводы ее романов публикуются в Германии, Англии, Италии. Но позднее Ширак вновь уходит в оппозицию, и в последние годы о таком прозаике никто не слышит. Наконец в девяносто четвертом, когда уже окончательно ясно, что смертельно больной Миттеран уступит свой пост кому-нибудь из преемников, снова всплывает имя Кэтрин Муленже. И хотя тогда никто не верил в возможность успеха Ширака на выборах, а все предсказывали абсолютную победу Эдуарда Балладюра, премьера Франции, кто-то очень проницательный, очевидно, просчитывает успех именно Ширака. Более того, перед началом президентской гонки супруги устраивают прием, и к Шираку почти никто не приезжает. Если не считать нескольких старых друзей, среди которых, конечно, Кэтрин Муленже и русский музыкант Ростропович.

Ширак сенсационно побеждает на выборах, его основной соперник от социалистической партии, который мог обойти его на выборах, также сенсационно отказывается баллотироваться, уступая место другому, заведомо проигрышному кандидату. И звезда Кэтрин Муленже отныне ярко сияет на политическом небосклоне Франции. Она получает Гонкуровскую премию и, по слухам, будет даже баллотироваться на место среди «бессмертных» академиков, оставшееся вакантным после смерти классика французской литературы Эрве Базена.

Какие поразительные совпадения! У Жака Ширака есть друг среди писателей, а у Боба Доула будет близкий друг среди композиторов. Кажется, у разведчиков это называют подготовкой агентов влияния. Судя по всему, неплохие социологи и аналитики Фонда сумели просчитать возможность победы Боба Доула над Клинтоном в ноябре этого года. И решили застраховаться заранее, подготовив близкого человека рядом с будущим президентом. Во всяком случае, подобная работа Фонда вызывает очень большое уважение. Они умеют просчитывать варианты, а это в наше время очень много значит.

И, наконец, ваш срочный визит. Я думаю, в Израиле можно насчитать лишь несколько случаев за всю историю вашего ведомства, генерал Аялон, когда глава ШАБАКа лично покидает страну, чтобы встретиться с аналитиком, к тому же не из собственного ведомства. Все эти факты слишком красноречиво свидетельствуют, что и вы прилетели сюда после трех побед сенатора Доула. И вы знаете, чем именно занимается Фонд и каким образом они все это делают. Более того, вы смогли заранее узнать, к кому именно они обратятся за помощью в решении проблемы с Ястребом. А значит, вас не просто интересует этот Фонд, вы им давно и тщательно занимаетесь. Но если учесть, что вы представляете контрразведку, то я могу сделать вывод, что вы беспокоитесь и за безопасность собственного государства. Очевидно, нечто подобное Фонд проделал и в Израиле. Догадываюсь, что такая операция по внедрению агентов влияния была разработана либо против убитого Рабина, либо против нынешнего премьера Шимона Переса.

Дронго закончил. Не дожидаясь ответа сидевших в комнате офицеров израильских спецслужб, он поднялся с места, прошел к мини-бару, достал оттуда бутылку минеральной воды, открыл ее, налил в свой бокал. Медленно выпил. Затем поставил пустой бокал на стол и наконец спросил молча сидевших собеседников:

– Может, вы меня поправите? Возможно, я сказал что-то не так. Или немного напутал.

– Вам не кажется иногда, что обладание подобной массой информации может привести к критическому результату? – чуть усмехнулся генерал Аялон. – Вы храбрый человек, Дронго. Носить подобные знания при себе не просто опасно. Вы ходячий компьютер, который очень многим может не понравиться.

– Надеюсь, вы понимаете, что все сказанное вами должно остаться здесь, – быстро добавил Соловьев. – Все это слишком серьезно, Дронго. Моя обязанность вас предупредить. И по возможности обеспечить вашу охрану.

– Спасибо. Но вы не ответили на мой вопрос. Вы прилетели в Париж так срочно из-за последних успехов сенатора Доула?

Генерал Аялон посмотрел на Соловьева. Тот пожал плечами, отворачиваясь.

– Почему бы и нет, – словно рассуждая вслух, сказал генерал, – в конце концов, он вычислил все это и без нас. Да, – подтвердил он, – мы прилетели именно из-за этого.

– В таком случае вопрос, который вас волнует, связан с деятельностью самого Фонда, – размышляя вслух, сказал Дронго. – Вы хотите знать, на какую именно разведку они работают, – медленно сказал он, словно проверяя на слух сказанное.

– Да, – во второй раз тяжело признался генерал Аялон, – мы обязаны знать, кто именно скрывается за этим Фондом. И это наша самая главная задача, которой мы занимаемся уже несколько лет. Я пообещал, что узнаю, на какую разведку работает Фонд, так эффективно и долго готовящий агентов влияния. И поэтому я прилетел лично, чтобы проверить свои сомнения. Дело в том, что мы точно знаем, кто именно помог Шварцману покинуть бразильскую тюрьму.

 

Глава 18

Рано утром Дронго не пошел на завтрак. После вчерашней утомительной беседы с прилетевшими из Тель-Авива ответственными сотрудниками ШАБАКа и МОССАДа он чувствовал себя выжатым, как фрукт, попавший в гигантскую соковыжималку. Нужно отдать должное Соловьеву, он был профессиональным разведчиком, умевшим задавать вопросы. А генерал Ами Аялон был не просто бывшим офицером военно-морских сил Израиля, а руководителем специального отряда коммандос и знал немало специфических вещей, о которых может знать только профессионал.

Они так и не раскрыли ему имени человека, помогавшего Шварцману покинуть бразильскую тюрьму. Но все-таки сообщили, что, по их сведениям, это был сотрудник ЦРУ. И именно это более всего остального волновало сотрудников израильских спецслужб. Ситуация складывалась просто парадоксальная. Офицер ЦРУ прилетает в Бразилию, чтобы освободить из тюрьмы убийцу. И после того, как его план удается, поручает Ястребу убрать американского композитора Джорджа Осинского, которого непонятно почему так опекают таинственный Фонд и лично мистер Якобсон.

Дронго все-таки не удалось узнать, почему ШАБАК и МОССАД так интересуются деятельностью Фонда. Но по осторожным ответам своих собеседников он понял, что сотрудники Фонда провели похожую операцию и в самом Израиле, сумев получить своего агента влияния среди лиц, окружавших премьер-министра страны. Подобный факт не мог не заинтересовать разведку и контрразведку Израиля и вывести их на Фонд, проводящий подобные «научные» разработки.

Лишь одного не знали оба собеседника Дронго – на кого именно работает Фонд. Все усилия израильских разведчиков уточнить именно это обстоятельство наталкивались на глухую стену. Израильские агенты подозревали самое худшее. Фонд вполне мог финансироваться богатыми арабскими странами. Или иранской разведкой. Поэтому и ШАБАК, служба контрразведки внутри Израиля, и МОССАД, служба разведки, осуществляющая свою деятельность за рубежом, так отчаянно нуждались в Дронго, в котором, в свою очередь, очень нуждались сами руководители Фонда. Только через Дронго, ставшего своеобразной приманкой, можно было найти Шварцмана и узнать наконец, кто именно и почему поручил Ястребу убрать Джорджа Осинского.

Дронго понимал, в какое запутанное положение попал он, ставший центром внимания сразу нескольких ведущих разведок мира. Он не сомневался, что и Служба внешней разведки России проявит свой должный интерес к человеку, так долго и упорно разыскиваемому МОССАДом для работы с какими-то неизвестными фондами. И все это делало последствия каждого его шага непредсказуемыми и опасными. Но нужно было как-то выходить из положения.

Утром он обычно не завтракал, предпочитая выпить чашку чая с ломтиком бисквита или вообще обходиться без нее. Выпив утром стакан апельсинового сока, он, как всегда, тщательно побрился и в одиннадцатом часу утра спустился вниз. Его пятьсот шестнадцатый номер находился на пятом этаже, и нужно было попасть на третий, где были апартаменты Осинского. У входа стоял сотрудник службы безопасности отеля, уже знавший Дронго в лицо. Кивнув в знак приветствия, он пропустил гостя.

Увидев развалившегося в кресле толстяка Брета, Дронго нахмурился. Завидев его, Брет вскочил со своего места.

– В чем дело? – строго спросил Дронго. – Где Осинский?

– Они уехали утром. У мистера Осинского была бессонница, и мистер Якобсон решил увезти его на природу, – смущенно заметил Брет. – К мистеру Якобсону вчера приехали сразу несколько новых сотрудников из его Фонда, и они уехали вместе с ними.

– Сотрудники появились вчера или сегодня? – быстро уточнил Дронго.

– Вчера, – уверенно ответил Брет, – миссис Уэлш их видела. Но я не знал, что они уедут сегодня утром.

– А вы почему остались? – уже чуть успокаиваясь, поинтересовался Дронго. – Кажется, вы обязаны лично охранять мистера Осинского?

– Так приказал Якобсон, – ответил Брет, – сказал, чтоб я остался в отеле вместе с Барбарой и все объяснил, когда вы сюда придете. Он оставил вам конверт на столике. Если разрешите, я вам сейчас его принесу.

– Сразу нужно было начинать с этого, – пробормотал Дронго. – А где Барбара?

– У себя в номере. Она звонила, что будет в одиннадцать. Я ей сказал, что все уехали, но она не удивилась. У мистера Осинского и раньше случались такие приступы бессонницы и депрессии, когда мистер Якобсон вывозил его на природу.

– Несите конверт, – разрешил Дронго, – и вызовите из ресторана кого-нибудь. Пусть мне принесут крепкий чай.

– Да, мистер Саундерс, – кивнул Брет, – я ведь сразу понял, что вы не американец. Мы больше любим кофе, а вы, англичане, предпочитаете чай.

Он пошел за конвертом.

«Какой идиот, – разочарованно подумал Дронго, тяжело опускаясь в кресло. – Почему Якобсон меня не предупредил? Или он решил, что угроза со стороны Шварцмана не столь серьезна? Это совсем не похоже на рассудительного и умного Якобсона. Он обычно неплохо просчитывает варианты. Видимо, случилось нечто такое, что он просто вынужден был уехать из отеля. Может, он знает о моем разговоре с представителями Израиля? Но при чем тут Осинский? Главная забота Якобсона – безопасность композитора. В апартаментах отеля, забитого агентами израильских спецслужб, работниками собственной службы безопасности отеля и личными телохранителями Осинского, можно не опасаться за жизнь композитора. Но вот вывозить его на природу! И это когда на него идет самая настоящая охота. Нет, у мистера Якобсона явно другие планы».

Брет принес изящный конверт и протянул его Дронго. Тот нетерпеливо достал письмо.

«Дорогой мистер Саундерс! – начиналось письмо, и Дронго несколько успокоился. – Я сожалею, что вынужден так срочно уехать с нашим маэстро. Он всю ночь не спал. Вернемся к вечеру, и я все объясню. Не волнуйтесь. Мы приняли необходимые меры безопасности. С уважением, ваш Песах Якобсон».

– Спасибо, Брет, – поблагодарил он охранника, – можете идти к себе. Лично мне вы пока не нужны.

Это письмо ничего не объясняет, подумал Дронго, когда Брет вышел из апартаментов Осинского, но оно свидетельствует о прежнем благожелательном отношении Якобсона к самому Дронго. А это значит, что мистер Якобсон не знает о вчерашней беседе Дронго с гостями, так внезапно посетившими Париж на один день.

Он услышал мягкие, приглушенные шаги за спиной и чуть повернул голову. В номер вошла Барбара. Она была в длинном темно-синем платье, отделанном пересекающимися серебряными линиями. Волосы искусно уложены, словно утром она успела заскочить к парикмахеру. Дронго поднялся с кресла.

– Доброе утро, – кивнул он, – вернее, уже добрый день. Кажется, наш маэстро со своим менеджером куда-то сбежали от нас.

– У них это случается, – подтвердила Барбара. – Мистер Якобсон позвонил мне утром в девять часов и предупредил, что они уедут на весь день. Я уже привыкла к подобным странностям Джорджа.

– И мистера Якобсона тоже, – добавил Дронго, глядя ей в глаза.

– И его тоже. – Она выдержала этот взгляд. И только затем прошла к окну.

– Кажется, сегодня гораздо лучше погода. Они приедут вечером, так мне сказал Якобсон. – Барбара говорила, не оборачиваясь. – Может, нам есть смысл куда-нибудь пойти? Или вы опять хотите сидеть в своем номере?

– Не хочу, – ответил Дронго. Не нужно рассказывать ей, что Ястреб так же охотится за ним, как и за Осинским. И если в случае с композитором он просто выполняет данное ему поручение, то в случае с самим Дронго он руководствуется куда более сильными мотивами. Но говорить об этом женщине все равно не нужно. А сидеть в номере даже такого великолепного отеля, как «Ритц», глупо. Нужно будет попросить оружие у Брета, подумал Дронго.

– Вы были в музее д'Орсе? – спросила Барбара. – Говорят, французы переоборудовали свой вокзал под этот музей. К своему стыду, я там еще ни разу не была. Если хотите, мы можем съездить. Мне рассказывал сын, что там уникальная коллекция импрессионистов.

– Согласен, – кивнул Дронго, – только сначала договоримся, что вы будете все время со мной. И выполнять все мои указания на прогулке.

– Надеюсь, они будут разумными, – засмеялась женщина, – вам, кажется, нравится роль детектива.

– Нет. Просто я лично знаю убийцу, которому поручено убрать маэстро Осинского. Это самый опасный человек, которого могли найти на нескольких континентах. Поэтому я и прошу вас абсолютно точно выполнять все мои инструкции. И самая первая из них – из отеля мы выйдем не вместе. Вы вызовете автомобиль и поедете туда через час после моего ухода. А я вас встречу там. Договорились?

– Весьма своеобразное приглашение на свидание, – сухо заметила она. – Хорошо, я согласна.

Официант вкатил столик, уставленный чайниками, фарфоровыми чашками и сухими бисквитами.

– Давайте сначала выпьем чай, – предложил Дронго, – а уже потом поедем.

Пока официант раскладывал все на небольшом столике перед диваном, они молчали. И только когда он поклонился и вышел, она спросила:

– Вы серьезно говорили насчет встречи в музее?

– Абсолютно. Может, это и великий отель, но с точки зрения безопасности он расположен просто отвратительно. Этот маленький парадный выход на Вандомскую площадь, где всегда сотни зевак. Войти сюда довольно трудно, это я признаю. Но и выйти отсюда не менее трудно. А вот это мне уже нравится гораздо меньше.

Она взяла чайник, осторожно налила себе чаю.

– Может, тогда не стоит рисковать? – спросила Барбара.

– Стоит, – убежденно ответил Дронго, – хотя бы потому, что мы имеем шансы выяснить, нет ли у него помощников. А это в нашем положении совсем неплохо. Хотя бы для того, чтобы в будущем организовать надлежащую охрану маэстро во время его европейского турне.

 

Глава 19

Дронго оказался прав. Едва выйдя из отеля, он почувствовал наблюдение. Он сразу вычислил молодого человека, лет двадцати восьми – тридцати, следовавшего за ним по пятам. Дронго был уверен, что находящийся в розыске Шварцман, чьи фотографии были разосланы по всей Европе Интерполом, не рискнет просто так появляться у «Ритца», в самом центре Парижа. Но этот парень его удивил. Дронго с неудовольствием подумал, что он допустил очевидный пробел, не проверив, кто именно сидел с Альфредом Шварцманом в бразильской тюрьме.

Его наблюдатель имел четко выраженные черты, присущие латиноамериканцам и особенно бразильцам, чья нация формировалась путем слияния белых колонистов, черных рабов и местных индейцев. Дронго прошел по улице Мира по направлению к Гранд-опера. Это было недалеко, он шел минут десять, проверяя своего наблюдателя. Молодой человек был явно не профессионалом, но знал некоторые приемы, которым его, очевидно, наспех обучил Шварцман. Дронго повернул обратно и вскоре вышел на улицу Кастильон, переходя на пересекающую ее улицу Сент-Оноре, после чего вновь свернул налево и зашагал по направлению к всемирно известной галерее Лафайет, размышляя над досадным просчетом, случившимся в процессе работы против такого опасного противника, как Ястреб. Нужно было точно проверить, с кем именно он сидел и кто был освобожден до его побега, недовольно думал Дронго.

Уже в самой галерее, где можно было потеряться, даже не захотев этого, он легко оторвался от наблюдения и в положенное время был у музея д'Орсе, где его терпеливо ждала Барбара, одетая в легкое светлое пальто.

– Все в порядке? – осведомилась она. – Кажется, у вас не было никаких проблем?

– Да, – ответил Дронго, – я несколько преувеличивал опасность.

Она удивленно взглянула на него. – Никак не могу понять, когда вы шутите, когда обманываете, а когда говорите правду, – заметила Барбара, – но думаю, сейчас вы как раз меня обманываете. Идемте в музей.

Бывший железнодорожный вокзал, оборудованный в музей, поражал обилием собранных здесь шедевров импрессионистов. Искусство французских живописцев с 1848 по 1920 год было представлено наиболее полно и во всем своем великолепии. Кроме собственно картин, здесь были наборы мебели, образцы дизайнерского искусства периода Второй империи и Третьей республики, даже предметы быта.

Они провели в музее более трех часов, но почти не чувствовали усталости. Лишь выйдя из музея, он предложил пообедать, и она согласилась. Стоянка такси была рядом с музеем, метрах в ста от входа. Дронго предложил поехать в ресторан «Ла Винь» на Монмартре, знаменитый ресторан Парижа, рядом с которым еще сохранились последние виноградники Монмартра.

В некотором смысле им повезло. Шел уже четвертый час, и в это время в ресторане было мало людей. Французы традиционно заходили в рестораны и кафе во время ленча и после работы, когда сюда вообще трудно было попасть. Парижские гурманы любили именно это время дня – после шести часов вечера.

В ресторане играла тихая музыка. Предупредительный официант быстро принес два бокала розового вина, традиционно подаваемого посетителям. Приняв заказ, он так же быстро удалился.

Меню было отпечатано на французском языке, и поэтому весь заказ сделала сама Барбара, хорошо владевшая французским. Когда официант отошел, она заметила:

– Очень странно, мистер Саундерс, что вы так хорошо знаете английский язык, а не говорите по-французски.

– Ничего странного. Я просто был большим лентяем в молодости, – пожал плечами Дронго.

Она улыбнулась.

– Сейчас вы уже в зрелом возрасте? – Он не мог не заметить явной насмешки.

– Не знаю, – честно ответил Дронго, – хотя иногда кажется, что да, в очень зрелом. Иногда я чувствую себя стариком. Это, наверно, просто критический возраст. Говорят, он бывает у мужчин лет в сорок или около того.

– Вам сорок лет? – удивилась она. Он выглядел гораздо старше.

– Даже меньше, – честно признался Дронго, – просто я так выгляжу. Уже полысевший и пополневший. Знаете, я вывел свой собственный закон лысой головы.

– И каковы его главные постулаты?

– Лысеющий человек или лысый в молодости выглядит значительно старше своих лет. Это бывает примерно до сорока пяти – пятидесяти лет. А затем лысина обретает свойство обратимости, и чем старше человек, тем моложе он выглядит. Ведь в этом случае не видно седеющих и ломающихся стариковских волос.

Она рассмеялась.

– Можно фиксировать как ваше открытие, – одобрительно сказала Барбара, поднимая бокал.

– За вас, – сказал он, поднимая свой.

– За вас, – кивнула она, выпив все вино до дна.

Он, как обычно, сделал несколько глотков. Вино было хорошее, но даже этот легкий напиток он не употреблял в больших количествах. Дождавшись, когда она поставит свой бокал на стол, он спросил:

– А почему вы решили, что я учил английский? Это, может быть, мой родной язык.

– Нет, – возразила Барбара, – я все-таки немного разбираюсь в этом вопросе. Лингвистика и филология мое, если хотите, увлечение. Вы не англичанин. И не американец. Для этого вы слишком старательно выговариваете окончания. Я знаю, что вас пригласил Якобсон. И понимаю, что ваше настоящее имя не Саундерс. Вы, возможно, венгр или словак, хотя Осинский считает, что вы русский. Так ему сказал Якобсон.

Он молчал.

– Вы не хотите говорить на эту тему? – поняла Барбара. – Тогда не будем.

– Нет, – возразил Дронго, – просто мистер Якобсон имел в виду ту страну, которая раньше называлась Советским Союзом. Я был гражданином этой страны. Сейчас ее нет. Просто не существует. И, наверно, уже никогда больше не будет. Во всяком случае, в том виде, в каком она была. Некоторые считают, что это хорошо. Другие полагают, что плохо. Я просто сожалею об этом. Это была моя страна. Страна, в которой прошли мое детство и юность. Теперь я гражданин уже другой страны. Но это уже совсем другая история. Если хотите, я гражданин исчезнувшей Атлантиды. Мой материк давно ушел под воду, а я все еще пытаюсь оставаться ему верным. Может, поэтому я так старо выгляжу?

– Нет, – возразила Барбара, – просто трагедия Атлантиды, кажется, на вас серьезно подействовала.

– И вы даже не представляете как, – задумчиво сказал Дронго, – впрочем, я, кажется, становлюсь меланхоликом. В обществе красивой женщины рассуждаю о чем-то философски отвлеченном.

– Вы боитесь умереть? – спросила Барбара.

– Не знаю, – предельно искренне ответил Дронго. – Я просто об этом никогда не думал. Наверное, боюсь, но стараюсь об этом не думать. Как и большинство людей на земле.

– Большинство людей не имеют такой профессии. Я слышала, как мистер Якобсон рассказывал про вас Осинскому. Он называл вас лучшим в мире аналитиком, сравнивая ваш мозг с великолепным компьютером.

– Это просто свойство характера, – пошутил Дронго, – у каждого человека есть свои положительные моменты. Один обладает удивительным слухом, скажем, как маэстро Осинский. Другой имеет прекрасное обоняние, третий дегустирует вина, четвертый пишет стихи. Есть такие менеджеры, как Песах Якобсон, кажется, рожденные для этой деятельности. Я любитель разгадывать человеческие кроссворды. У меня это просто лучше получается. Вот и весь мой секрет. – К какой категории людей вы относите меня? – вдруг спросила Барбара.

Он на мгновение задумался.

– У вас настоящий женский дар утешения, – сказал Дронго, – и понимания. Это тоже редкий дар, он дается только настоящим женщинам. Может, поэтому вы бываете так нужны Джорджу Осинскому. Вам можно исповедоваться. Рядом с вами мужчина чувствует себя сильнее. И чище.

Она ничего не сказала, а подошедший официант уже расставлял на столике перед ними легкие закуски.

Еще через полчаса они поднимались по крутым и узким улочкам Монмартра на Пляс-де-Театр, туда, где было царство современных французских художников, их своеобразный мир, населенный единым братством людей, стремящихся остановить время, запечатлев его в красках.

Они шли молча. После разговора в ресторане между ними возникла какая-то связь, какой-то внутренний диалог, уже не требовавший лишней вибрации голосовых связок, внутренняя музыка их разговора продолжалась. На самой площади были расставлены картины десятков художников, предлагавших свои творения зачастую за символическую плату в сто или двести франков. У одной из картин они остановились. Это было небольшое полотно художника, решившего рассказать о дожде на Монмартре. Краски были смазаны, силуэты расплывчаты, человеческие фигурки очерчены зыбкими тенями, но все это создавало иллюзию неясного, символического, размытого города, словно снова и снова стираемого дождем и возникающего каждый раз в каком-то новом качестве. Дронго, не торгуясь, купил картину за полторы тысячи франков. Для Монмартра цена, превышающая триста долларов, была довольно высока. Но картина ему понравилась. Попросив художника упаковать ее, он коротко сказал Барбаре:

– Это для вас.

Она не удивилась, будто ожидала такого подарка. В отель они возвращались вечером, когда повсюду зажглись огни и Париж начал оживать: сонные клетки его организма начали пробуждаться, а блеклые краски дневного света уступали место неоновому великолепию вечернего города, так выгодно подчеркивая все его многочисленные достоинства.

Уже войдя в отель, они узнали, что Осинский и его многочисленные сопровождающие вернулись с прогулки полчаса назад. Барбара отправилась в свой номер, чтобы привести себя в порядок. Дронго, поднявшись к себе, разделся, принял душ и лишь затем позвонил Якобсону. Там никто не отвечал. Он не удивился. Якобсон был как нянька при Осинском, всегда в его апартаментах. Он набрал номер телефона апартаментов Осинского. Трубку снял Якобсон.

– Где вы были? – недовольно спросил Якобсон. – Я думал, что с вами что-то случилось. Могли бы оставить записку.

– Вы считаете это разумным объяснением вашего поступка? – вместо ответа перешел в нападение Дронго. – Кажется, мы можем расторгнуть наш контракт уже сегодня. Я не привык, чтобы мой подопечный сам решал вопросы своей безопасности.

– Вы ничего не поняли, – нервно заметил Якобсон, – спуститесь к нам, мы должны объясниться. Кстати, ужинать мы будем в номере. Барбаре я уже сказал об этом. Если хотите, можете быть четвертым.

Дронго, ничего не ответив, положил трубку. Достал из шкафа свой смокинг, в котором обычно появлялся на вечерних трапезах. «Интересно, что в этот раз придумает этот скользкий тип?» – думал он, затягивая на шее галстук-бабочку.

Вниз он спустился через десять минут. Как всегда, по лестнице, заодно проверяя наличие посторонних людей. У входа в номер стоял сотрудник службы безопасности отеля. Он не знал Дронго в лицо, и потому пришлось позвать Хуана, который вышел из апартаментов, подтверждая, что мистер Саундерс может войти.

Столик был накрыт, как обычно, в зале для гостей. Зал был выдержан в традиционном для апартаментов «Ритца» стиле барокко. Если номер Дронго можно было скорее отнести к образцам искусства ампира, то апартаменты, в которых остановился Осинский, были лучшим номером «Ритца», и здесь царило барокко. Изощренный стиль Людовика XIV, безупречные линии мраморных потолков, высокие колонны, насыщенное световыми эффектами пространство, и, наконец, светильники и кресла составляли в своем единстве необходимую гармонию, столь характерную для этого стиля.

Дронго прошел в зал, где уже стояли Осинский и Якобсон. Барбара сидела на небольшом диване в углу зала, листая какой-то журнал. Дронго знал, как важно сразу, при внезапном появлении, обращать внимание на лица людей. Когда, застигнутые появлением чужого, они еще не успели сменить свои маски. Ведь человеческое лицо не просто раз и навсегда надетая маска. Оно видоизменяется при каждом общении. При любой ситуации. И если вначале бывает надета одна маска, то при появлении чужого человека она сразу меняется.

Войдя в зал, он обратил внимание на лукаво-хитрое выражение Якобсона и несколько удивленно-мрачное лицо Барбары. Лицо маэстро он увидел не сразу – тот стоял у окна. Но когда Осинский оглянулся, в его глазах мелькнуло нечто похожее на азарт. Это насторожило Дронго, он раньше не замечал подобного взгляда.

– Добрый вечер, – спокойно сказал он, – как у нас дела? Кажется, вы сегодня выезжали на природу?

– Да, – подтвердил Якобсон, подойдя к нему вплотную, – мистер Осинский плохо спал, и мы решили выехать за город. Сейчас ему гораздо лучше.

Барбара подняла голову и испытующе смотрела на Дронго. Именно так – испытующе. Это ему опять не понравилось. Что произошло между ними за несколько минут до того, как он появился здесь?

– Может, вы мне объясните, почему вы решились на такой риск? – спросил он Якобсона.

– Мы все просчитали, – возразил тот, – не было никакого риска. Кроме Хуана и Мартина, с нами поехали еще три моих новых охранника. И потом, мы были в загородном замке, куда никто из посторонних попасть не мог.

Он сел в кресло, приглашая в соседнее собеседника. Осинский отошел от окна и тоже сел в кресло, стоявшее рядом с Барбарой. Дронго обратил внимание на его походку. Кажется, Осинскому пошла на пользу эта прогулка, подумал он. Или это ему лишь кажется?

– Тем не менее я прошу вас в будущем избегать подобных экспериментов, – сказал Дронго, – иначе я просто уеду из Парижа.

– Согласен, – кивнул Якобсон, – тем более что мы уже завтра уезжаем в Брюссель.

– Вы все-таки хотите совершить это турне? – понял Дронго.

– Мы подписали контракт, – терпеливо объяснил Якобсон, – и просто не имеем права его нарушить. Слишком большие неустойки. Кроме того, это нужно и для рекламы новой оперы маэстро. Ведь в Париже все прошло как нельзя лучше.

«Почему так смотрит на меня Барбара?» – снова подумал Дронго. Не так, как раньше. Что-то произошло. Она словно ждет, что он решит какую-то важную задачу. Какую?! И Осинский тоже все время смотрит в его сторону. А в голосе Якобсона появилась какая-то наглая уверенность. Уверенность в чем? Что он должен понять именно сейчас?

– Это очень большой риск, – медленно сказал Дронго, – нам нужно все просчитать. О готовящемся турне наверняка напишут газеты, и Ястреб будет знать, где именно искать Осинского.

– Всего три концерта в Европе, – улыбнулся Якобсон.

«Почему он улыбается так интригующе-загадочно? Что случилось?» – снова подумал Дронго.

Вошли сразу четыре официанта и встали у высоких стульев, приглашая всех четверых гостей к столу. Барбара встала первой. Медленно поднялся Якобсон. Третьим встал Осинский, подходя к столу. Последним поднялся Дронго.

Осинский сидел, как обычно, напротив него. От Дронго не ускользнуло то неуверенное движение к правому стулу, обычно занимаемому Барбарой, куда хотел сесть композитор. Он сел за столик. Осинский ел, как обычно, молча, больше говорил Якобсон. И лишь Барбара по-прежнему бросала на Дронго какие-то непонятные, загадочные взгляды. Уже принесли десерт и чай, когда официанты, собрав ненужную посуду со столика, молча построились в ряд, чтобы удалиться. Едва за последним из них закрылась дверь, как Осинский протянул руку к сахарнице, где лежал специально приготовленный заменитель сахара – сусли, не повышающий уровня глюкозы в крови. И в этот момент Дронго схватил его за руку, опрокинув на стол кофейник.

– Спокойно, – попросил Дронго. – У настоящего Осинского на указательном пальце левой руки вчера была заусеница. Я заметил, когда он брал цветы. А у вас ее нет. Кроме того, вы перепутали место, куда должны были сесть. И ходите немного не так, как наш маэстро. Он обычно больше сутулится. Вы не Осинский, мистер незнакомец. Даже в таком идеальном гриме, какой вам сделали сегодня.

Незнакомец улыбнулся, не пытаясь вырвать руку. Якобсон откинулся на спинку стула и весело улыбнулся. Барбара торжествующе кивнула головой. Дронго выпустил руку лже-Осинского. И услышал слова Якобсона:

– Вы, как всегда, правы, мистер Саундерс. Согласитесь, что мы не можем рисковать жизнью самого маэстро. Именно поэтому нам пришлось прибегнуть к помощи его двойника. Познакомьтесь, это Рэнди Александер. Он теперь будет заменять нам Осинского. Если хотите, это тоже наживка. Наживка для Ястреба.

 

Глава 20

Мысль о трюке с двойником Осинского пришла в голову Якобсону уже давно. Но в Париже он просто не мог рисковать. Здесь были важны личные встречи Осинского, и ни при каких обстоятельствах нельзя было предъявлять двойника. И только теперь, когда парижские гастроли завершены, он решился подставить вместо Осинского двойника, чтобы избежать любой случайности.

Если искусно загримированному двойнику удавалось в течение двадцати минут скрывать свою истинную сущность даже от такого выдающегося аналитика, как Дронго, то другие могли и не разглядеть маэстро, тем более что в этих городах, в отличие от Парижа, не планировались пресс-конференции самого Джорджа Осинского или его встречи с кем-либо из знакомых людей. График был расписан четко и жестко. Два дня в Бельгии, три дня в Голландии, два дня в Германии.

Самая большая неприятность для Дронго состояла в том, что весь график предстоящего турне Осинского по Европе был опубликован во многих французских газетах. И его наверняка читал Ястреб. Сама затея с двойником Дронго очень не понравилась. В этом было нечто театральное, придуманное, и такой профессионал, как Шварцман, мог легко разгадать всю игру.

Теперь важны были даже не столько действия самого двойника Осинского, сколько окружавших его людей. Если Ястреб почувствует какую-то небрежность, какой-то просчет в действиях охраны, он моментально все поймет, сумев просчитать варианты. А скрывать от личных охранников Осинского сам факт его подмены практически невозможно. Тем более что об этом уже знали Хуан и Мартин.

Дронго помнил, как однажды в Москве имел дело с другим человеком, подставленным ему вместо реально существовавшего лица. Это была женщина, о существовании которой он знал, но которую никогда не видел, не был знаком и не мог точно ее идентифицировать. Она не была двойником в прямом смысле этого слова. Просто заменяла собой другого человека. Но здесь, в Париже, рядом с ним должен был действовать двойник всемирно известного композитора. И это было фактором, отныне усложнявшим все их действия. Хотя, с другой стороны, он понимал, почему Якобсон пошел на этот невероятный шаг. Он все-таки не очень верил в свою собственную охрану и даже в такого специалиста, как Дронго.

Теперь, имея за спиной ненастоящего Осинского, Якобсон мог рисковать, пытаясь привлечь внимание Ястреба и наконец выйти на него.

После ужина Дронго снова отправился к портье, вновь попросил разрешения воспользоваться компьютером отеля. Получив согласие, он вышел через сеть Интернет на Интерпол. Очевидно, все нужные данные он получил, так как довольно быстро поднялся к себе в номер, чтобы подготовиться к завтрашнему переезду в Брюссель.

Уже ближе к полуночи в дверь осторожно постучали. Он насторожился. Горничные уже успели побывать в его номере, приготовив постель и оставив привычную карточку с сообщением о завтрашней погоде. Вспомнив, что он не вернул оружие Брету, Дронго достал пистолет, осторожно подошел к двери, так, чтобы не оказаться прямо против дверного глазка. Стоявший за дверью вполне мог расстрелять его, даже находясь в коридоре.

– Кто там? – спросил он.

– Это я, – услышал он голос Барбары.

Спрятав оружие, он открыл дверь.

Барбара была в голубом платье, которое он еще не видел. Она успела переодеться после ужина и даже изменить прическу, снова собрав и уложив волосы. Женщина выглядела привычно элегантно и красиво. Он обратил внимание на ее обувь. Кажется, она начинает изменять американским модельерам, подумал Дронго. Туфли были с инициалами Карла Лагерфельда, возглавлявшего всемирно известную фирму «Шанель». Впрочем, все правильно, подумал он, посторонившись и пропуская ее в номер. В отеле «Ритц» просто нельзя носить другой обуви. Этот отель известен в первую очередь благодаря двум людям – Коко Шанель и Эрнесту Хемингуэю.

Барбара прошла в комнату. Он вошел следом за ней, незаметно убрав пистолет в шкаф.

– Я хочу с вами поговорить, – сказала Барбара, обернувшись к нему.

Он подвинул ей стул, подождал, пока она сядет, и лишь потом сел в кресло. Она молча смотрела на него. Потом спросила:

– Вас не удивил сегодняшний двойник?

– Какой ответ вы хотите от меня услышать? – спросил он.

– У вас есть разные варианты?

– Да. По обычной логике я должен был удивиться. Но я не удивлен. Я предполагал нечто подобное.

– Можно спросить, почему?

– Все связанное с Осинским и со мной, что происходит в последние дни, показывает, что нашему другу Якобсону очень нужен Ястреб. Он нужен так сильно, что ему даже стало изменять чувство меры. Если здесь нет самого Осинского, то что я тогда здесь делаю?

– Вы хотите сказать, что вас используют как приманку?

– Разумеется. И меня, и этого двойника. Якобсону нужен только один человек – Ястреб. Вернее, даже не он, а те, кто стоит за его спиной. Он так нужен Фонду нашего менеджера, что ради этого они готовы подставить под пули всю нашу компанию: меня, вас, троих охранников, этого двойника и даже, как ни странно, себя. Значит, для Фонда важнее всего узнать, кто именно нанял Ястреба и почему.

– Для вас тоже, – вдруг сказала Барбара.

– Что вы имеете в виду?

– Я видела вчера, куда вы поднялись. Я не люблю пользоваться лифтом и поднималась к себе на третий этаж, как обычно, по лестнице. И видела вас. Потом я видела, в какой именно номер вы пошли. Они уехали сегодня утром. Вы пробыли в их номере слишком долго. Я все время вам звонила.

Он молчал.

– Кто вы? – спросила Барбара.

– Во всяком случае, не убийца Осинского, это точно, – усмехнулся Дронго. – В этом деле слишком много секретов, Барбара. И лучше не пытаться их вызнать. Порой они кажутся слишком сложными даже для меня.

– Я боюсь за Джорджа, – призналась женщина, – он слишком доверчив.

– Вы его любите?

– Скорее жалею. Хотя по-своему, наверное, и люблю. Он талантливый человек, но не от мира сего.

– Вы знаете что-нибудь об этом Фонде, который представляет Якобсон?

– Ничего. Я даже не знаю, почему я отвечаю на ваши вопросы. Я ведь пришла задать вам свои.

– Тогда почему вы отвечаете на мои вопросы? – спросил он.

– Вы мне нравитесь, – спокойно сказала женщина, – в вас есть нечто, отличное от всех остальных. Какое-то непонятное свойство вашего характера. Или это такой своеобразный ум?

Он поднялся. Она встала со стула. Он сделал два шага к ней.

– Кажется, у нас одинаковые свойства характера, – пробормотал Дронго, – очевидно, это воздух. Парижский воздух. Он заставляет людей совершать безумства.

– Да, – согласилась она, глядя ему в глаза.

Он наклонился.

– Никогда не думал, что буду отбивать любимую женщину у своего клиента, – прошептал Дронго.

– Никогда не думала, что могу влюбиться в обычного телохранителя, – ответила она ему в тон.

Поцелуй был долгим и приятным. Так обычно целуются уже зрелые люди, миновавшие пик своей юношеской страсти, но сохранившие в душе чувство нового. Вместе с обретением опыта это делает сорокалетний возраст особенно удивительным и загадочным возрастом для любви и секса.

Уже в постели он понял, почему именно к Барбаре тянулся Осинский. Она была ведомой и ведущей одновременно. Она была уступчива и ненасытна, покорна и отважна, какими могут быть только зрелые женщины, успевшие почувствовать все могущество Эроса. Движениями рук, ног, тела она умела создавать ту гамму ощущений, из которых складывался весь процесс наслаждения.

Даже в позициях, где от нее требовалась некая статичность, она умудрялась вносить какое-то оживление неожиданными действиями, зачастую импровизированными и потому столь сладостными для партнера.

Может, высшее наслаждение – это именно наслаждение сорокалетних, когда необходимый опыт уже наработан, а нужное количество сил и энергии еще не растрачено. И если существует секс-пир, то он в полной мере может быть отнесен к эросу сорокалетних. Когда мудрость торжествует над нетерпением, выдержка над торопливостью, а желание доставить удовольствие партнеру становится главной целью интимного общения.

Оба партнера ясно сознавали, что это не любовь. Это не то всепоглощающее чувство, когда сама техника секса не столь важна, а лишь прикосновение к любимому человеку вызывает невероятный восторг, обостряя все чувства. И даже дыхание любимого в этих случаях обладает каким-то завораживающим действием, когда ясно сознаешь, что исходящее из этого тела тепло сливается с твоей энергией, создавая вокруг особое, неповторимое поле. В таких случаях происходит не столько слияние тел, сколько смешение ауры обоих партнеров, рождая из пары разнополых партнеров невероятную по своей внутренней энергетике пару.

В любви всегда присутствует элемент божественного, словно сотворение мира, начавшееся с Адама и Евы, повторяется каждый раз, когда сходятся два партнера. Но это только при большой, всепоглощающей любви Мужчины и Женщины. Энергетика однополой любви двух мужчин или двух женщин больше построена на телесном восприятии партнера, чем на божественных устремлениях. И хотя на протяжении человеческой истории лишь немногие младенцы были зачаты в энергетическом поле большой любви, тем не менее именно их путь был отмечен богами.

Сегодняшняя встреча в отеле «Ритц» двух прежде незнакомых людей не была любовью. Но это было взаимное влечение двух взрослых людей, уже хорошо узнавших жизнь и умевших чувствовать настроение партнера. Ведь в подлинной любви присутствует очень мало секса. Наслаждение доставляет само тело партнера, его тепло, его глаза, его присутствие рядом. Когда начинаешь интересоваться техникой секса, любовь умирает, остается только наслаждение при возможном взаимном влечении партнеров.

И этот ночной визит Барбары был той самой идеальной для секса встречей, когда подлинных больших чувств еще нет, а удовольствие от общения друг с другом они могут получить в полной мере, немного отстраняясь от своей души, чтобы насладиться своим телом и телом своего партнера. Кроме всего прочего, именно в сорок лет женщина начинает совершать безумства, познавая и получая запрещенные прежде удовольствия, ясно сознавая, как мало времени ей осталось для полного удовлетворения своего любопытства. Именно в этом возрасте женщина вспыхивает чаще всего как свеча, чтобы погаснуть затем навсегда.

В эту ночь они узнали немного больше о самих себе, словно удивляясь своей раскрепощенности и смелости. В эту ночь они стали чуточку опытнее и потеряли нечто, составлявшее частичку их молодости. В эту ночь они словно перешли рубеж, отделявший бесшабашную молодость от зрелости. И вдруг поняли, что первая половина их жизни уже пройдена, а вторую еще предстоит пройти.

Рано утром она ушла из номера. Они почти не спали в эту ночь. Просто лежали и смотрели друг другу в глаза, словно вели диалог, являвшийся логическим продолжением их встречи. А потом она встала и, не сказав больше ни слова, ушла.

Полежав немного, словно надеясь, что она снова вернется, он отправился принимать душ. И уже наслаждаясь сильными горячими струями, бьющими по телу, он услышал телефонный звонок. В его номере телефоны были повсюду, в том числе и в ванной комнате. Он снял трубку.

– Я забыла поблагодарить за картину, – услышал он голос Барбары. – Она мне очень понравилась. Спасибо. – И отключилась.

Он осторожно положил трубку и, улыбнувшись, сделал воду еще горячее, поднял голову навстречу бьющим сверху струям воды.

 

Глава 21

Утром построилась обычная процедура выезда. Суетились служащие отеля, бегали сотрудники службы безопасности, перед отелем рассыпались охранники Якобсона. Были вызваны сразу два бронированных автомобиля. Дронго относился к этой суматохе скептически. Ястреб не столь глуп, чтобы попасть в мышеловку на сравнительно небольшой Вандомской площади, окруженной со всех сторон зданиями.

В аэропорт их везли под мощной охраной. В салоне «Роллс-Ройса» они находились вчетвером: лже-Осинский, Якобсон, Барбара и Дронго. Якобсон все время смотрел на сидевших перед ним Барбару и Дронго как-то особенно подозрительно, словно знал о вчерашнем происшествии и пытался понять, что из этого может следовать. Его спутники вели себя как обычно. Сухо поздоровались за завтраком, перекинулись парой ничего не значащих фраз за столиком и почти все время молчали в автомобиле.

В аэропорту пришлось долго выполнять формальности. По строгим правилам авиационных полетов на «Эйр-Франс» не допускался провоз огнестрельного оружия, и его необходимо было сдавать перед полетом командиру авиалайнера, сделав соответствующую пометку на таможне. Дронго, уже успевший вернуть пистолет Брету, с неудовольствием наблюдал, как все три охранника сдают свое оружие. Оказалось, что небольшой пистолет есть и у Якобсона. А у Брета, Мартина и Хуана на троих было пять пистолетов, два револьвера и даже один карабин, словно они собирались штурмовать какой-то охраняемый арсенал, а не были обычными телохранителями.

Дронго подошел к Якобсону.

– Я с вами не полечу, – решительно сказал он, – они отобрали все оружие. Я, конечно, понимаю, что аэропорт охраняется и к летному полю никого с оружием не пропустят. Но это рассчитано на обычных террористов. А Шварцман не обычный убийца. Так нельзя. Следующий рейс через три часа. Полетите следующим самолетом. Я думаю, с билетами первого класса проблем не будет.

– Какая разница, – не понял Якобсон, – сейчас или позже.

– Выньте оттуда два пистолета. И дайте мне кого-нибудь из ваших парней. Мы поедем на поезде. Здесь всего три часа езды. Я встречу вас в Брюссельском аэропорту.

– Да, – подумав, сказал Якобсон, – это будет правильно. Только у меня к вам одна необычная просьба. По возможности, если получится, конечно, не убивайте Ястреба. Нам очень важно знать, кто именно его послал. Надеюсь, вы меня правильно понимаете?

– Иногда мне кажется, что ваш Фонд слишком специализированное учреждение, – не удержался от колкости Дронго. – Посмотрим, как там будет. Но обещать ничего не могу. Кстати, по моим сведениям, у него есть сообщники.

– Мне тоже так кажется, – согласился Якобсон. – Мы проверяли все время. Ястреб не появился ни на одном представлении оперы. Его не видели ни разу и на Вандомской площади. Но ведь кто-то за нами следил.

– Это его сообщники, – кивнул Дронго. – Идемте забирать оружие. Мне понадобится один из ваших помощников.

– Возьмите Мартина, – соглашаясь с ним, кивнул Якобсон.

Через полчаса, сидя в одной из своих машин, они вдвоем уже ехали по направлению к Северному вокзалу, откуда отходили поезда на Брюссель и Амстердам. Послав Мартина взять два билета первого класса, Дронго вышел на перрон. Он сразу обратил внимание на большое количество людей с сумками и чемоданами. После нескольких взрывов, устроенных в прошлом году алжирскими террористами на вокзале, вокруг которого обычно находили себе убежище эмигранты из африканских стран, были закрыты все камеры хранения, в том числе и автоматические. Более того, они были огорожены решетками и внизу все время дежурили полицейские.

Вернулся Мартин с билетами. И Дронго предложил пройти в ресторан что-нибудь выпить перед поездкой. Они вошли в небольшой ресторан и, поднявшись на второй этаж, сели за столик. Отсюда хорошо просматривался весь вокзал, видны были приходившие и уходившие поезда. Мартин заказал себе кофе, Дронго привычно попросил принести чай.

До отъезда оставалось еще около двадцати минут. В случае необходимости можно было спуститься вниз прямо с веранды ресторана. В летние дни посетители, очевидно, обедали на террасе. Но сейчас было еще достаточно прохладно. Когда прошло восемнадцать минут, Дронго поднялся, оставив пятидесятифранковую синюю бумажку. Это была единственная купюра во Франции, сильно отличавшаяся от других. Она была короче обычных купюр, густого синего цвета, на одной стороне было изображение Сент-Экзюпери.

Уже сидя в поезде, он вспомнил, что не успел обменять свои французские деньги на бельгийские. Впрочем, это была не очень большая проблема. В поездах принимали любые деньги западноевропейских стран. После подписания Шенгенского соглашения все значительно упростилось. Теперь не требовались отдельные визы в любую из этих стран, а на границах не было таможенников и пограничников. Правда, после серии взрывов во Франции правительство этой страны пошло на некоторые ограничения, и теперь въезд во Францию из Германии проходил-таки через пограничные пункты. Но выезд из Франции по-прежнему был свободным.

Шенгенское соглашение подписали семь западноевропейских стран – Франция, Германия, Испания, Португалия, Бельгия, Голландия и Люксембург. Отныне сообщение между ними было не просто свободным. Любой гость, получавший визу в одну из этих стран, автоматически получал право посетить и шесть остальных. Но это прекрасное правило имело и обратную сторону. Любой проступок в одной из семи стран сразу практически закрывал правонарушителю въезд во все страны Шенгенской зоны.

Дронго так и не сумел уловить, когда именно они въехали в Бельгию. Просто неожиданно стал замечать не французские, а бельгийские флаги. Они сидели вдвоем с Мартином, когда дверь в купе открылась и к ним вошла пожилая женщина, голландка или немка, лет шестидесяти. Она достала сигареты и, не обращая внимания на недовольные лица своих спутников, закурила прямо в купе. Дронго вышел в коридор.

«Почему эта идиотка села к нам?» – недовольно подумал он, проходя по вагону. Сразу пять купе были абсолютно пустыми. Неужели она хочет завести вагонное знакомство? Тоже мне, старая дура. Влюбленная в романтику больная идиотка. Влезла в купе, где сидят двое молодых мужчин, когда другие купе свободны. Он снова посмотрел на купе. И вдруг понял. На каждом из них был перечеркнутый кружочек с дымящейся сигаретой.

Все правильно, усмехнулся Дронго. Все так и должно быть. Просто у него опять сработал стереотип типичного бывшего совка. Она никак не могла войти в пустое купе, в котором нельзя курить. Она просто не представляла себе, как это можно сделать. Перечеркнутая сигарета действовала на нее как красный свет светофора. И она пошла в купе, где курить разрешалось.

Они все такие, угрюмо думал Дронго, стоя у окна. Они уже привыкли к подобным правилам. В Европе давно не понимают наших проблем. Ну как обыкновенный англичанин с их вековыми традициями демократии может понять узбекского президента, проводящего вместо нормальных демократических выборов всенародный референдум? Как им понять, что на туркменских деньгах напечатано изображение здравствующего президента и в его честь переименовываются города и деревни, улицы и площади?

Как могут немцы или бельгийцы понимать повальную коррупцию в республиках Закавказья, где официальная зарплата министров не превышает нескольких долларов, а обладатели этих зарплат покупают роскошные автомобили и виллы на Кипре? Европейцы привыкли даже улицу переходить на зеленый свет и удивляются безумству гостей, старающихся перебежать перекресток на красный свет в самом неположенном месте.

Как они могут все это понимать? Наше неверие в демократию, наше пренебрежение ко всяким законам, наше абсолютное неподчинение любым правилам и нормам, наше повальное отрицание любых авторитетов! Мы не Запад и не Восток. Мы вне нормы. Вне человеческой цивилизации. «Хотя после знакомства с Якобсоном и его Фондом начинаю думать, что и так называемые цивилизованные страны не очень далеко от нас ушли. Есть лишь внешний лоск. А поскреби их хорошенько – и увидишь тоже не очень приятную картинку».

Он вернулся в свое купе. Женщина уже закончила курить и теперь читала журнал, предусмотрительно оставленный в купе для пассажиров первого класса. Довольно скоро они прибыли на Западный вокзал бельгийской столицы. Дронго улыбнулся на прощание своей попутчице и, галантно пропустив ее, вышел вторым. За ним шел угрюмый Мартин.

С такси им не повезло. Попался какой-то раздраженный ливанец, который все время попадал в автомобильные пробки и невнятно бормотал ругательства. Он был в плохом настроении. И Дронго, успевший поменять на вокзале часть денег, наконец разозлился. Он остановил машину, протянул причитавшуюся плату водителю, не оставив на чай ни франка, и вышел из автомобиля. Мартин молча последовал за ним, ничему не удивляясь.

– Не люблю подобных типов, – раздраженно пояснил Дронго, – у него плохое настроение, а оно может передаться и нам. Любой вид энергии заразителен. Сейчас возьмем другое такси.

Уже сидя в другом автомобиле, он посмотрел на часы. До прилета самолета из Парижа оставалось около получаса. Они должны были вылететь из Франции уже двадцать минут назад. Посмотрев на Мартина, он негромко приказал:

– Войдем в здание аэропорта и пройдем к комнате VIP. Будь осторожен, там может случиться что угодно.

Мартин кивнул, ничего не сказав. В аэропорт они приехали вовремя. И, войдя в здание для встречи прилетевших, поспешили на второй этаж, к комнате для особо важных гостей, куда обычно привозили пассажиров первого класса и особо именитых людей, к которым, несомненно, принадлежал и американский композитор Джордж Осинский.

Здесь при входе в здание не проверяют на оружие, тревожно подумал Дронго, хорошо, что мы приехали раньше. Это серьезное упущение. Гости выходят из самолета еще безоружные, так как оружие будет выдано им лишь на таможне, после пограничного контроля. Получается, что любой появившийся в аэропорту убийца может спокойно их всех расстрелять. В таких случаях очень важна функция встречающих.

Поднявшись по эскалатору на следующий этаж, они неспешно подходили к комнате VIP, когда Дронго обратил внимание на двух молодых людей, стоявших у рекламного щита. Ему не понравилось, что они стояли спиной ко всем, словно приехали в аэропорт только для того, чтобы поговорить друг с другом. Самолет уже, наверно, прилетел, подумал он, проходя мимо парней. И вдруг обернулся, встретившись глазами с одним из них. Это был тот самый парень, который наблюдал за ним в Париже. Дронго сразу узнал его. И вспомнил, что вчера через Интерпол получил подтверждение того факта, что вместе со Шварцманом сидел некий Антонио, сумевший помочь Ястребу покинуть тюрьму.

Он толкнул Мартина в бок:

– Они!

Антонио и его напарник, поняв, что они раскрыты, развернулись в их сторону. В их руках мелькнули пистолеты.

– На пол! – крикнул Мартину Дронго, резко падая и стреляя по привычке почти машинально.

Выстрелы, прогремевшие в здании аэропорта, повергли всех в оцепенение. Даже многочисленные полицейские замерли. Первыми двумя выстрелами Дронго аккуратно прострелил грудь напарнику Антонио. Мартин был менее удачлив, он не сумел попасть в Антонио, который, спрятавшись за щитом, начал стрелять в их сторону.

– Мартин, – крикнул Дронго, – я его сейчас достану! Постараюсь попасть в ноги.

Он перекатился и услышал еще один выстрел, попавший как раз в то место, где раньше была его голова. Антонио не стрелял, он просто не мог выстрелить по такой траектории. Дронго оглянулся. Сзади, метрах в пятидесяти, стоял Ястреб. Мартин тоже оглянулся, поднялся…

– Нет! – закричал Дронго.

Ястреб выстрелил три раза. Он не потерял своей сноровки даже в таком аду, как бразильская тюрьма. Все три пули попали в несчастного Мартина. Он плашмя рухнул на пол, уже мертвый. Дронго вскочил на ноги, забыв об Антонио, но Ястреб уже уходил, стреляя в полицейского, перекрывшего ему путь. Дронго обернулся. Антонио за щитом уже не было. Он побежал в ту сторону, где слышались выстрелы. На полу лежал раненый полицейский. Дронго бросился дальше. И… вынужден был остановиться. Со всех сторон к нему бежали полицейские. Многие из них держали оружие в руках. Он понял, что, если сделает еще хоть один шаг, его моментально пристрелят.

– Черт возьми! – заорал он в бешенстве, бросая пистолет на пол. Он впервые пожалел, что не знает французского языка и что у него с собой нет никаких документов, удостоверяющих его принадлежность к охране мистера Осинского. Ничего, кроме паспорта, который в данном случае только дополнительная улика: он старый, еще с надписью «Союз Советских Социалистических Республик».

Возможно, у Мартина есть в кармане хоть какой-нибудь документ, подумал он, пока подоспевшие полицейские грубо обыскивали его. Да и раненый полицейский, если не умрет, сможет им что-то рассказать. Его толкали, один из полицейских больно тыкал дулом в бок. И вдруг Дронго услышал за своей спиной привычно спокойный голос Якобсона:

– Кажется, у вас проблемы, мистер Саундерс?

Он повернул голову. Из комнаты для очень важных персон вышли Якобсон и Хуан. Теперь они молча наблюдали, как его обыскивают.

– Нет, – зло сказал Дронго, – у меня нет никаких проблем. С приездом в Брюссель, мистер Якобсон.

 

Глава 22

Чтобы во всем разобраться и отпустить Дронго, полиции потребовалось около двух часов. Он вышел уставший и мрачный. В машине перед зданием за рулем сидела Барбара. Не обращая на нее внимания, он зашагал по направлению к центру, когда она посигналила. Дронго обернулся и молча пошел к машине. Сел рядом с ней.

– Вы чем-то недовольны? – спросила Барбара. В английском языке не было обращения на «ты», а он сам традиционно всегда называл на «вы» даже женщин, с которыми когда-то встречался.

– Мартин погиб, – ответил он, – да и тот парень, который стрелял в нас, тоже умер.

– Мартина убили не вы, а тот негодяй пытался убить всех нас, – возразила она.

– От этого мне не легче. Обычно я никогда не стреляю в человека на поражение. Стараюсь прострелить ему конечности. Просто в этот раз все было слишком быстро. И он сделал первый выстрел. Я боялся, что он успеет выстрелить еще раз и попасть в Мартина.

– Вы спасали себе жизнь.

– Нет. Если бы я хотел только спасти себе жизнь, я бы увернулся от выстрелов. Но у меня был пистолет. И я выстрелил на поражение. Поэтому я так не люблю носить с собой оружие.

Вместо ответа она достала с заднего сиденья сумку, открывая ее и показывая содержимое. Там лежал итальянский пистолет «беретта».

– Мистер Якобсон сказал, что ваш старый пистолет у вас могут отобрать как улику, – пояснила она, – поэтому и прислал меня с оружием для вас.

– Спасибо, – сухо поблагодарил он, не притрагиваясь к пистолету, – можете его убрать, пока он мне не понадобится.

Она бросила сумку на заднее сиденье и повернула ключ, заводя машину.

– Куда мы едем? – спросил Дронго.

– В наш отель, – пояснила Барбара, – мы остановились недалеко от Центральной площади города. Отель «Ройял Виндзор», королевские апартаменты.

– Ну да, понятно. Наш «Осинский» может жить только в этом отеле и только в таких номерах, – кивнул Дронго. – Как все это глупо, Барбара. Из-за непонятных целей каких-то институтов, фондов, разведок погибают люди. Теперь я просто обязан разобраться, в чем тут дело. Почему Ястреб должен убить именно Осинского?

– Он очень опасный убийца, – сказала Барбара. – Я была вместе с Якобсоном в Министерстве внутренних дел. Якобсон говорил с заместителем министра. Он хорошо знает французский, но почему-то это часто скрывает. И попросил меня быть переводчиком. Вот тогда заместитель министра и рассказал нам о Шварцмане. Это просто чудовище.

– Он взял вас специально, – сказал, глядя перед собой, Дронго.

– Конечно. Чтобы я ему переводила…

– Он взял вас специально, – повторил Дронго, – чтобы вы рассказали мне о его усилиях по моему освобождению. И поэтому прислал именно вас.

– Не может быть, – растерялась Барбара, – для чего это ему?

– Он знает о наших отношениях. Или догадывается. Что, впрочем, одно и то же. Ему важно, чтобы я понимал, кому я обязан своим освобождением.

– Мне тоже показалось странным, что он взял меня с собой, – произнесла Барбара. – Какой ужас! Я начинаю бояться нашего менеджера. – Не нужно. Пока вы рядом с Осинским, вам ничего не грозит, – убежденно заметил Дронго.

Остаток пути они проехали молча. Выходя из автомобиля, Дронго забрал сумку с оружием.

«Ройял Виндзор Отель» был действительно расположен в самом центре Брюсселя, в нескольких минутах ходьбы от Большой Дворцовой площади. Он имел двести пятьдесят четыре номера и двадцать один сюит, среди которых был и королевский сюит, занимавший весь верхний этаж и по комфорту и роскоши не уступавший лучшим апартаментам самых известных отелей Европы. Здесь была даже собственная сауна и огромный гостиный зал для приема гостей.

Дронго и Барбаре отвели места как раз под апартаментами, занимаемыми «Осинским». По непонятной случайности на этот раз их номера находились рядом. Сам Якобсон, как всегда, поселился в другом конце этажа, рядом со своими охранниками.

На ужин, который должен был пройти в апартаментах «Осинского», были привычно приглашены Якобсон, Дронго и Барбара. Подавали молчаливые официанты. По предложению Якобсона перед началом вечерней трапезы почтили память Мартина, чей холодный труп находился в морге полицейского управления бельгийской столицы.

Хуан и Брет, уже знавшие, что роль Осинского исполняет его двойник, тем не менее, как обычно, молча сидели в другой комнате. Чтобы не вызывать подозрения у обслуживающего персонала, они ни разу не появились в комнате, где проходил ужин.

После ужина, проходившего на этот раз в полном молчании, Барбара, сославшись на головную боль, хотела уйти, но Якобсон попросил ее задержаться. После того как официанты покинули апартаменты, он негромко сказал:

– Перед тем как уйти к себе, Барбара, я надеюсь, вы меня выслушаете.

– Конечно, – согласилась она, неприязненно взглянув на Якобсона.

Того, кажется, не смущала такая реакция женщины. Он потер короткими полными пальцами салфетку, словно собираясь с мыслями, и начал говорить:

– Как вы понимаете, мы обязаны делать все, чтобы убедить нашего преследователя в том, что перед ним настоящий Джордж Осинский. Иначе он все может понять и, оставив нас, отправиться на поиски подлинного маэстро.

– Я это понимаю. Но, кажется, мы делаем все, что в наших силах, – холодно заметила Барбара, – а несчастный Мартин сделал даже больше, чем мог.

– Мне очень его жаль, – пробормотал Якобсон. – Но я хотел бы, чтобы все по-прежнему вели себя так, словно с нами путешествует настоящий Джордж Осинский.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась женщина.

– У маэстро наверняка была бы депрессия после такого случая с Мартином. Вы меня понимаете? – осторожно спросил Якобсон.

Дронго смотрел на разыгрывающуюся перед ним сцену, не вмешиваясь. Это была сольная партия Песаха Якобсона. Сидевший напротив него двойник Осинского вообще ничем не интересовался. Кроме примечательной внешности, делавшей его похожим на композитора, он не имел никаких других достоинств. И, более того, был абсолютно глуп. Якобсон увидел его однажды в Техасе, где Рэнди Александер работал в овощной лавке обычным продавцом. Хитрый Якобсон сразу понял выгоду подобного совпадения внешности и предложил Рэнди работать в их филиале в Буэнос-Айресе, придумав ему какую-то должность. И именно теперь он вызвал двойника в Париж.

Рэнди откровенно наслаждался обстановкой и комфортом, не выказывая никаких претензий или собственных мыслей. Он был просто игрушкой в руках Якобсона.

– Депрессия могла быть у настоящего Осинского, а не у этого типа, – показала Барбара на Рэнди.

– Правильно. Но, кроме нас, никто не должен знать, что здесь живет не настоящий композитор, – спокойно продолжал Якобсон. – Именно поэтому вам нужно будет остаться сегодня ночью здесь, в этих апартаментах.

Барбара гневно взглянула на него. И только потом, вспомнив про Дронго, посмотрела и в его сторону. Сильно покраснела и открыла рот, чтобы что-то сказать. Но поперхнулась и начала кашлять. Дронго быстро налил ей воды, протянув стакан. Она отвела его руку и, чуть успокоившись, гневно спросила:

– Что вы мне предлагаете, мистер Якобсон? Вы считаете меня проституткой? Или я должна лечь в постель с этим идиотом, чтобы его успокоить?

Испуганный Рэнди, понявший, что речь идет о нем, беспомощно взглянул на Якобсона. Тот, в свою очередь, смотрел на молчавшего Дронго. Молчание длилось долго, и наконец Якобсон примирительно сказал:

– Вы меня неправильно поняли, Барбара. Я не имел в виду ничего плохого. Просто вам не нужно идти в свой номер. А ночевать вы можете в той розовой спальне. Разумеется, в полном одиночестве, если пожелаете. Я не имею права навязывать вам общество кого бы то ни было.

Последняя фраза была произнесена с определенным подтекстом. Барбара снова хотела что-то сказать, но вмешался Дронго.

– Мистер Якобсон прав, – мягко сказал он, – Ястреб может знать о всех привычках маэстро. Мы не должны давать ему ни единого шанса. Вам нужно будет прийти сюда чуть позже.

Барбара молча отвернулась. Ей, очевидно, не понравилось подобное «предательство». И после того как они вышли из апартаментов «Осинского» и спустились на свой этаж, она сухо кивнула Дронго на прощание и сильно хлопнула дверью.

Дронго открыл дверь. И почувствовал присутствие чужого. Опять, подумал он с раздражением. Сумка с оружием лежала в самом номере. Может, пойти попросить новый пистолет у Брета? На Ястреба это не похоже. Он не будет дважды повторяться.

– Входите, мистер Саундерс, – услышал он знакомый голос Моше и уже спокойно шагнул в комнату.

Моше сидел в кресле и в ожидании Дронго читал какой-то журнал.

– Как вы сюда попали? – спросил Дронго. – У вас есть карточки от всех номеров всех отелей Европы?

Во многих европейских и американских отелях вместо ключей давно использовались магнитные карточки. А сами замки на дверях кодировались с помощью компьютеров.

– Нет, – засмеялся Моше, – у меня есть специальный прибор, разработанный нашей технической службой. Он помогает проникать в номера любого отеля.

– Понятно, – кивнул Дронго, усаживаясь напротив. – И где вы сегодня были? Меня чуть не убили. Кажется, МОССАД должен был меня охранять.

– Я перепутал автомобили, – сказал явно смущенный Моше, – вы взяли такси у железнодорожного вокзала, и я запомнил его номер. Потом мы все попали в пробку. А вы почему-то поменяли такси. Но я этого уже не увидел. И продолжал преследовать ваше такси уже совсем с другими пассажирами.

– Паршивый таксист, – покачал головой Дронго, – нам попался такой мерзавец, что пришлось поменять такси. Просто потому, что он нам не понравился. Я и не думал в этот момент про вас. Кажется, мы оба наделали кучу глупостей.

– Да, – уныло согласился Моше, – и еще погиб Мартин.

– Это я виноват. Нужно было предусмотреть появление Ястреба, – мрачно заметил Дронго. – Он появился сзади, и Мартин не успел ничего сделать.

– Он был неплохим парнем, – пробормотал Моше.

– Конечно, – согласился Дронго и вдруг посмотрел на Моше. – Что значит неплохим? Вы его близко знали?

И тут Моше сказал ему чудовищно спокойным голосом:

– Он был осведомителем МОССАДа в Фонде. От него мы и узнали, что Якобсон и руководство Фонда ищут вас, Дронго.

– Давно вы его завербовали?

– Кажется, в прошлом году. Но точно я не знаю.

– Хорошая работа, Моше. Но вы должны были рассказать мне об этом чуть раньше. А теперь несчастный Мартин лежит в морге.

– Я не успел приехать в аэропорт. Он всегда был таким точным и дисциплинированным агентом. У него осталась мать, которую он очень любил.

– Понятно, – кивнул Дронго, – конечно, все правильно. У него ведь мать еврейка. Кто-то мне сказал, что любой еврей потенциально всегда агент МОССАДа. Говорят, у вас в каждом посольстве есть координатор МОССАДа, который обязан знать всех известных евреев в той или иной стране. Это правда?

– Я не знаю, – уклонился от ответа Моше.

– Значит, Мартин был вашим человеком. Какой идиотизм! Почему вы мне не сообщили об этом раньше? Как все это глупо получилось! Я бы не взял его с собой.

Дронго вдруг замолчал. Он вспомнил, что именно Якобсон рекомендовал ему взять с собой Мартина. Или всезнающий менеджер тоже подозревал Мартина и поэтому отправил именно его на столь опасную операцию. Но говорить об этом Моше не следовало.

– Никто не думал, что все так получится, – возразил Моше, – это просто случайность.

– Да, наверно, – согласился Дронго, вспоминая поведение Якобсона за столом. Мало того, что он специально послал Мартина на гибель, он еще лицемерно и сожалел о его смерти. Хотя, с другой стороны, откуда он мог знать, что все так получится? Может, это действительно случайность.

– Где сейчас Ястреб? – спросил Дронго.

– Мы этого не знаем.

– Не знаете или не хотите знать?

– Не знаем.

– Кто такой Песах Якобсон? Он тоже ваш агент? Или осведомитель?

– Конечно, нет. Во-первых, он не Якобсон. Мы знаем по крайней мере несколько фамилий, под которыми он действует. Вернее, которые ему дают в их Фонде. Во-вторых, по-моему, он даже не еврей. Во всяком случае, он, наверное, католик. Мы сумели заснять его в ванной комнате. У него на шее католический крест.

Дронго вспомнил, как Барбара рассказывала ему о Якобсоне, говоря, что тот посещает католические храмы. Это похоже на правду, подумал он.

– Понятно. Надеюсь, среди нашей группы больше нет ваших осведомителей? А если есть, расскажите мне о них прямо сейчас.

– Больше нет. Мы пытаемся внедрить своих людей в руководство Фонда, но пока безрезультатно.

– Не могу поверить, что у МОССАДа ничего не получается. Если вам удалось снять даже голого Якобсона, – не удержался от сарказма Дронго. – Как мне все это не нравится! И ваша всезнающая и всепроникающая разведка, и этот нахальный Фонд, с которым вы не можете справиться, представляющий неизвестно кого и так вас напугавший, что вы вместе с ШАБАКа пытаетесь понять, что именно там происходит. И, наконец, эта непонятная охота Ястреба на американского композитора, который уж точно не может быть связан ни с какой разведкой мира. Или Осинский тоже ваш агент? В Польше ведь тоже было много евреев.

– Вы антисемит? – строго спросил Моше.

– Антисемит давно послал бы вас всех к чертовой матери. Просто мне не нравится, когда меня используют втемную. Только после того как что-то происходит, вы открываете мне часть правды. Только после. И только тогда, когда эта правда оплачена кровью. Вам не кажется, что мне может просто надоесть такое положение вещей?

– Что вы хотите?

– Правду. Что еще вы от меня скрываете? Скажите прямо сейчас или потом будет поздно. Если я даже случайно узнаю, что вы утаили от меня часть правды, я больше никогда не буду с вами разговаривать. В следующий раз я просто выброшу вас из номера. Вы делаете умные лица и рассказываете о своем могуществе, а здесь гибнут живые люди. Я спрашиваю вас в последний раз: у вас есть какая-нибудь информация, которую вы от меня скрываете? Конкретно по Ястребу?

Моше отвернулся. Потом нехотя кивнул головой.

– Ему помогал кто-то из ЦРУ. Мы не знаем, кто именно, но имеем точную информацию, что там были сотрудники ЦРУ. Ястреб получил задание убрать Осинского. После сегодняшнего покушения мы проверили все возможные места, где мог скрываться Ястреб. Он остался с единственным своим напарником, который сбежал вместе с ним из аэропорта.

– Знаю. Этот тип помог ему бежать из бразильской тюрьмы, – кивнул Дронго. – Что еще?

– В Париже нам удалось обнаружить место, где скрывался Шварцман со своими людьми. Благодаря разговорчивости того самого визитера, Пола Карнера, который нанес вам визит в отеле «Ритц». Мы нашли там подробное расписание маршрута Осинского. Шварцман точно знает, куда и когда вы поедете. И в каких отелях будете останавливаться. Больше мне ничего не известно.

Дронго молча смотрел на него.

– Я действительно больше ничего не знаю, – пожал плечами Моше. – Уходите, – коротко приказал Дронго, – и старайтесь делать так, чтобы я вас меньше видел. Один раз вы спасли мне жизнь. Я по-прежнему ваш должник. Но не люблю, когда меня принимают за идиота. Вам нужно было рассказать мне все о Мартине еще в Париже. Идите. И в следующий раз не входите, пожалуйста, в мой номер, пользуясь своим гениальным прибором. Лучше постучите. Так делают воспитанные люди.

Моше молча поднялся и вышел.

Дронго остался сидеть в кресле. Значит, он был прав. Конечно, Шварцман уже прочел в газетах о предстоящем европейском турне такой знаменитости, как Джордж Осинский. Нужно придумать какой-нибудь ход. Необходимо выбить Ястреба из привычной колеи. Он уже потерял двоих своих людей. Новых набрать так быстро он не сможет. Значит, вынужден будет идти ва-банк. Как странно, что он вообще решил прибегнуть к посторонней помощи.

Чтобы убить обычного композитора, музыканта, такой профессионал, как Ястреб, набрал целую команду. Значит, заранее знал, что против него будет не просто композитор. Значит, знал и об охране Осинского, и о людях Якобсона, и о появлении Дронго. Именно поэтому он и набрал себе такую команду. Тогда все правильно, все совпадает. Но теперь нужно придумать нечто такое, что должно изменить уже отработанное расписание.

Дронго потянул к себе телефон, набирая номер апартаментов Якобсона. И, когда тот поднял трубку, спросил:

– Можно я к вам зайду?

– Конечно, – сразу ответил заинтересовавшийся Якобсон. – Что-нибудь случилось?

– Мне просто нужно посоветоваться, – уклонился от прямого ответа Дронго.

Он поспешил в номер Якобсона. Прошел по коридору и постучал в дверь. Рядом сразу возник сотрудник службы безопасности отеля, испытующе посмотревший на Дронго. Он стоял около лифта и не был виден отсюда.

– Мы из одной делегации, – спокойно сообщил Дронго, – я живу в другом конце коридора.

Невозмутимый сотрудник спокойно ждал, пока Якобсон откроет дверь, и, лишь убедившись, что все в порядке, кивнул, отходя от двери. Якобсон был уже без пиджака. Но в жилетке, в брюках и галстуке. Пропустив гостя в номер, он быстро надел пиджак и, сев первым в кресло, предложил Дронго сесть напротив.

– Будете что-нибудь пить? – заботливо спросил он.

– Вы же знаете, что я не пью, – холодно сказал Дронго. – Зачем нужен был весь этот балаган с Барбарой? Вы ее оскорбили.

– Вы пришли из-за этого? – Якобсон поднял левую бровь.

– Нет, конечно. Меня просто всегда возмущает несправедливость.

– Согласен. Просто я думал, что небольшая встряска Барбаре необходима. Она, кажется, несколько увлеклась вами, и я обязан был напомнить ей о долге.

– Вы чудовище, – очень спокойно заметил Дронго.

Якобсон, довольный таким замечанием, улыбнулся.

– Это смотря с какой стороны поглядеть. Так зачем вы пришли ко мне в столь поздний час? Или вас больше ничего не интересует, кроме душевного состояния Барбары?

– Интересует. Меня интересует в первую очередь безопасность мистера Осинского. Настоящего Джорджа Осинского, – сказал Дронго.

– Как и меня, – кивнул Якобсон. – Именно поэтому вы и находитесь здесь, чтобы обеспечить безопасность нашего маэстро.

– Очень трудно охранять человека, о передвижениях которого заранее сообщают все европейские газеты, – ответил Дронго. – Вы знаете, что о турне Осинского напечатано во всех газетах?

– Конечно, знаю. И очень это приветствую. В нормальных странах это называется рекламой. Что вас не устраивает?

– Меня не устраивает положение, при котором убийца точно знает, где, когда и с кем мы будем. Может, мы все-таки отменим турне?

– Это невозможно, – покачал головой Якобсон.

– Конечно. Вы ведь рискуете чужими жизнями. Рэнди, Барбара, Берт, Хуан, я. Все это для вас ничего не значит.

– Вы забыли, что я рискую и собственной жизнью, – напомнил Якобсон.

– Не забыл. Но вас будут убивать в последнюю очередь. Мне нужна ваша помощь, мистер Якобсон. У меня появился свой план.

– Как лучше обеспечить охрану Осинского?

– Как остановить и поймать Ястреба, – тихо вымолвил Дронго.

Якобсон вздрогнул. Это волновало его больше всего на свете. Даже больше собственной безопасности.

– Что я должен делать? – быстро спросил он.

– Где предполагается остановка Осинского в Амстердаме? В каком отеле?

– Уже забронированы апартаменты в отеле «Европа». А почему вы спрашиваете?

– «Европа», – попытался вспомнить Дронго, хорошо знавший столицу Голландии, – нет, это не подходит. Сообщите всем, что мистер Осинский остановится послезавтра в отеле «Пулитцер». Это тоже очень известный и популярный отель. Им владеет компания «Шератон». Там достаточно прекрасных номеров, чтобы наш Рэнди мог чувствовать себя не хуже, чем здесь.

– Какая разница? – не понял Якобсон. – При чем тут отель?

– Я пытаюсь просчитать логику действий Ястреба. Он уже понял, что нападение в Брюсселе не удалось. И сейчас его ищет вся бельгийская полиция. Поэтому следующее нападение он повторит обязательно в Амстердаме. И на этот раз уже не в аэропорту, а либо в отеле, либо во время концерта, который состоится с участием нашего друга. Но я лично выбираю отель. Именно поэтому и прошу вас немедленно сообщить, что вы остановитесь в отеле «Пулитцер». Запишите, чтобы не забыть.

– Но почему именно в этом отеле? – снова не понял Якобсон.

– Он лучше подходит. Здесь легче наблюдать за входами в отель и выходами из него. С обеих сторон каналы. Мне будет легче все проконтролировать, хотя в самом отеле будет, конечно, сложнее.

– Хорошо, – подумав, согласился Якобсон, – я сообщу об этом завтра. И заодно закажу нам номера в этом отеле.

– И чтобы это сообщение появилось во всех газетах, – напомнил Дронго, – сразу и во всех. Ну, в общем, как вы умеете.

– Что вы хотите этим сказать? – насторожился Якобсон.

– Ничего, – поднялся Дронго, – просто я иногда завидую вашей оперативности. Вы так быстро сумели переубедить общественное мнение в Париже после неудачной премьеры оперы Осинского, что я почти поверил в ваше могущество. Спокойной ночи, мистер Якобсон.

И Дронго вышел из номера, подмигнув на прощание Якобсону. Тот остался молча сидеть в кресле. И лишь когда дверь за Дронго закрылась, пробормотал ругательство.

 

Глава 23

На следующий день должен был состояться концерт из произведений Джорджа Осинского. Около трехсот полицейских было выставлено для обеспечения безопасности композитора и музыкантов с самого раннего утра. Дронго, побывавший в концертном зале, убедился, что полицейские приняли беспрецедентные меры безопасности. И хотя ничего нельзя было гарантировать, тем не менее он считал, что главный раунд их противостояния с Ястребом состоится именно в Амстердаме. Он не сомневался, что после случая в аэропорту Шварцман и его сообщник уже покинули Бельгию.

Во всех газетах было напечатано сообщение, что после сегодняшнего концерта американский композитор Джордж Осинский собирается в Амстердам, где будет жить в лучшем отеле города – «Пулитцере». Особо подчеркивалось, что «Пулитцер» называют в Голландии «отелем для влюбленных». Там была своя собственная лодочная станция, позволявшая парам совершать прогулки по каналам, наслаждаясь красотой этого удивительного города. Правда, у этих сообщений была и неприятная сторона. В некоторых газетах откровенно намекали на Барбару.

Ровно в половине двенадцатого Дронго позвонил Якобсону.

– Я уезжаю в Амстердам.

– Вы так убеждены, что здесь ничего не случится? – спросил Якобсон.

– Все, что могло, уже случилось, – холодно заметил Дронго, – два трупа – это более чем достаточно.

– Вы считаете и труп того мерзавца? – удивился Якобсон. – По-моему, это вы его застрелили.

– Именно поэтому я так и говорю, – подтвердил Дронго. – Надеюсь, сегодняшний вечер пройдет благополучно. Банкет предусмотрен?

– Мы его отменили. После стрельбы в аэропорту сочли это не совсем этичным. Хотя там должны были присутствовать два бывших премьер-министра.

– Очень хорошо. В таком случае нашему другу «Осинскому» остается только сидеть в своих апартаментах. И наслаждаться ими. Можно даже вызвать к нему какую-нибудь массажистку. Пусть получает удовольствие, – не удержался от колкости Дронго.

Якобсон вместо ответа положил трубку. Дронго хотел было позвонить и Барбаре, но, подумав немного, решил этого не делать. Прошлая ночь была для нее своеобразным унижением, и она сейчас наверняка не в настроении.

Через двадцать минут он вышел из отеля с легкой сумкой в руках. Чемодан он попросил отнести в номер Хуана, которому поручил проследить за отправкой своих вещей в Амстердам. До Центрального вокзала было совсем недалеко. Через четыре минуты он был уже там. Войдя в здание, направился к кассам. С левой стороны две крайние были международными.

Дронго подошел к одной из них и, наклонившись, спросил, когда ближайший поезд на Амстердам.

– В двенадцать четырнадцать, – любезно сообщил кассир, – в Амстердам прибывает в пятнадцать ноль восемь [Все приведенные в романе цифры: расписание поездов, стоимость билетов, данные по отелям соответствуют действительности.].

– А следующий?

– Они идут через каждый час. Следующий в тринадцать десять. И так далее, до двадцати трех десяти. Есть еще другие поезда, которые идут с Западного и Северного вокзалов, не заходя в центр.

– Дайте мне один билет первого класса, – попросил Дронго, протягивая деньги, – но только в один конец.

– Тысяча шестьсот двадцать франков, – сообщил кассир.

– Сколько? – изумился Дронго. Он по привычке перевел французские франки, соотносившиеся как пять к одному, и получил сумму в триста с лишним долларов. Такой цены просто не могло быть. Очевидно, кассир его понял.

– Тысяча шестьсот двадцать бельгийских франков, – пояснил он.

– Простите, – извинился Дронго, – я подумал о своем.

Это было примерно пятьдесят четыре доллара. Бельгийские франки соотносились с долларами как тридцать к одному.

Он заплатил, получил билет и маленькую карточку с расписанием поездов Брюссель – Антверпен – Роттердам – Амстердам. Взглянул на часы. До отхода поезда оставалось еще около десяти минут. Раньше он часто бывал на этом вокзале и поэтому знал абсолютную точность европейских поездов, прибывающих и отправляющихся минута в минуту.

Дронго вышел из вокзала и, пройдя метров триста, подошел к конной статуе короля Альберта. Постояв немного у памятника, повернул обратно. Как он и предполагал, поезд прибыл точно по расписанию. Дронго поднялся в почти пустой вагон первого класса, войдя в свободное купе для некурящих, задернул шторы. Снял пальто и пиджак, повесил их на вешалку, подвинул к себе противоположное кресло, нижняя подушка которого пошла к нему, а верхняя вниз, и сел, вытянув ноги.

Каждый раз, когда он ездил в подобных комфортабельных поездах, испытывал непонятную грусть. Словно это была ностальгия по тем временам, когда его, совсем еще маленького мальчика, родители возили в Москву. Они ездили туда довольно часто. Отец не любил самолеты, предпочитая им исключительно поезда, тратя два дня на подобное путешествие. К этому он приучил и свою семью.

Он брал два купе в международных вагонах, которые сообщались между собой общим туалетом. Вагоны были еще старые, германские, и потому особенно комфортабельные и роскошные. Потом появились новые восточногерманские вагоны, в которых умывальники располагались под столиком. И наконец, в самом конце, когда началась перестройка, они еще успели застать вагоны, в которых оба спальных места располагались внизу, а умывальники были снова убраны в конец вагона, там, где им положено было находиться.

Последний раз его отец сумел приехать в Москву в сентябре девяносто первого. Тогда ездить уже было небезопасно, августовские события потрясли великую страну. Но все еще оставалась единая железная дорога и единая страна. Вскоре к власти в Чечне пришел генерал Дудаев, и привычный маршрут поездов через Гудермес стал просто невозможен. А в декабре распалась страна, после чего Москва превратилась в далекую столицу чужого государства.

Но эта любовь к поездам, к перестуку колес и мельканию за окном лесных массивов и сельских ландшафтов, к неповторимым запахам железной дороги, к самому ощущению неспешной езды пробуждала в нем самые светлые чувства, словно возвращая его в детство.

Через восемнадцать минут они были уже в Мехелене. Еще через семнадцать минут проехали Антверпен. Дальше была Голландия. Это удивительное ощущение маленькой страны, которая кончается так быстро, через несколько минут после того, как поезд тронулся, всегда казалось Дронго самым интересным и занимательным в европейских путешествиях.

И если за первые двадцать минут в бывшем Советском Союзе они только выезжали из крупного города, минуя его окраины, то здесь вскоре кончалась страна. А за два дня можно проехать всю Европу. Может, поэтому европейцы так остро чувствуют свою сопричастность ко всему, что творится в мире, думал Дронго. И может, поэтому мы все, бывшие советские народы, привыкшие к масштабам от Бреста до Владивостока, так разболтанны и нецелеустремленны, словно надеемся наверстать свое на стайерской дистанции.

В четырнадцать ноль одну поезд прибыл в Роттердам. Он прибыл именно в одну минуту третьего. Не раньше и не позже, а как полагалось по расписанию. Еще через час с небольшим они наконец прибыли в Амстердам.

За все время пути его почти никто не тревожил, если не считать буфетчика, принесшего горячий чай и сдобную булочку. Забрав свою сумку, надев пиджак и пальто, он затянул галстук и вышел на перрон. В отличие от Парижа, в столице Голландии стояла удивительно мягкая, очень весенняя погода. Среди вышедших из соседнего вагона мелькнула физиономия Моше, но Дронго принципиально отвернулся, чтобы не смотреть в ту сторону.

Он часто бывал в Амстердаме. Ему нравился этот город абсолютной внутренней свободы, какой-то праздничной атмосферы раскованности. Если Париж был постоянным праздником души, Мадрид и Лондон – величественными городами некогда огромных империй, а итальянские города – подлинными музеями под открытым небом, то Амстердам был столицей царства свободы, той недостижимой гармонии, к которой стремились многие народы и государства.

И дело было даже не в узаконенной проституции и легализации наркотиков. Разгадка такого феномена была в самих голландцах – дружелюбных, раскованных, отзывчивых, улыбающихся. На вокзале он подошел к туристическому бюро узнать, как лучше проехать к отелю «Пулитцер». После этого, выйдя из здания железнодорожного вокзала, свернул направо, где была стоянка такси. Сев в первый автомобиль, попросил отвезти его к отелю.

Если Амстердам был в своем роде уникальным городом, и не только потому, что это единственная столица в Европе, расположенная ниже уровня моря, а благодаря своим многочисленным каналам и историческим памятникам архитектуры, знаменитым музеям, среди которых особо выделялись музеи Рембрандта и Ван Гога, то отель «Пулитцер» был не меньшей знаменитостью города.

Это был не просто отель. Двадцать четыре старых исторических здания семнадцатого века, узких и прямых, как и многие голландские дома, были снаружи по-прежнему старыми зданиями голландской столицы. Но зато внутри все эти здания, вернее, весь квартал, были кардинально перестроены. Осталась лишь историческая оболочка. Нужно было войти в этот отель, чтобы понять ту гигантскую работу, которую компания «Шератон» в нем провела.

Расположенный на Принценграхт, отель насчитывал двести тридцать номеров, два сюита и пять апартаментов. Здесь находился один из лучших ресторанов голландской столицы, так любимый гурманами, и знаменитое кафе «Пулитцер». Внутри отеля между зданиями, где находились номера для гостей, была построена арт-галерея, в которой проходили выставки местных и иностранных художников.

Дронго знал этот отель и потому не удивился, когда такси, проехав по Радхаузштраат, свернуло на Принценграхт и, проехав по очень узкой полосе, отделявшей старые дома от канала, остановилось у небольшого входа в отель. Дронго вспомнил, как, впервые приехав сюда, даже удивился. Такой вход не мог быть у пятизвездочного отеля, тем более отеля, относящегося к всемирно знаменитой группе отелей «Шератон». Но это был «Пулитцер». Прямо напротив входа стоял небольшой катер, принадлежавший отелю, на котором можно было совершить увлекательное путешествие.

Войдя в отель, Дронго попросил предоставить ему забронированный номер. Получив карточку отеля, поднялся на четвертый этаж. Открыл дверь, вошел, огляделся. Номер был небольшой, но привычно комфортабельный. Телевизор с классическим набором программ, включая все европейские и Си-эн-эн, специальный сейф для гостей, вмонтированный в стену, привычно полный мини-бар. В его номере было сразу три окна, с разных сторон выходивших во двор. Он привычно задернул занавески и пошел принимать душ.

Освежившись, он спустился вниз и попросил карту города, которую ему любезно вручил портье. Лишь после этого Дронго стал обходить отель. Его внимание привлекли автоматические двери в арт-галерее. Они открывались не как другие, обеими створками вперед или назад. Они расходились двумя створками в разные стороны, словно невидимый сторож открывал правую часть двери именно для вас.

В арт-галерее были выставлены уникальные работы знаменитых фотомастеров, запечатлевших жизнь неведомого Дронго африканского племени. Некоторые работы были подлинными шедеврами фотоискусства. Понравившиеся можно было сразу купить, правда, и цена на них была достаточно велика – от восьмисот до тысячи двухсот голландских гульденов, что составляло немалую сумму и в долларах.

Дронго обошел всю запутанную систему арт-галереи, обращая внимание на уютные внутренние дворики, мимо которых проходили стеклянные туннели. Он добросовестно исследовал все ходы и выходы, набрасывая для себя специальную карту-шпаргалку. Прошел в бар, который находился в правой стороне отеля. Еще правее находились ресторан и кафе, пройти в которые можно было, сначала спустившись вниз, а затем снова поднявшись наверх. Система ходов была столь запутанна и сложна из-за того, что строители отеля не имели права нарушать сложившийся исторический облик города, ломая его старые здания. Они лишь могли перестраивать все внутри, что и сделали мастерски, использовав лишь внешнюю оболочку старых стен и заменив всю начинку суперсовременными строительными материалами и разнообразной техникой.

Досконально исследовав весь отель, Дронго вернулся к портье и, предъявив ему разрешение Якобсона, получил возможность осмотреть апартаменты, в которых должен был остановиться Осинский. Вежливый портье вызвал одного из служащих и отправил его вместе с Дронго. Апартаменты были, как обычно, изысканны и ошеломляюще комфортабельны. Внимательно осмотрев все комнаты, он вышел на балкон. Конечно, нанести удар здесь лучше всего, подумал Дронго. Просто войти в отель и выстрелить вон оттуда, с противоположной стороны, где есть несколько номеров. Нужно будет попросить, чтобы те два номера дали Хуану и Берту. Так будет надежнее.

Он даже не подозревал, что на соседней улице в это время в автомобиле сидели Альфред Шварцман и его напарник. Антонио мрачно смотрел на здание отеля.

– Вот здесь мы их достанем, – кивнул Ястреб, показывая на отель. – Они приедут сюда. И нам нужно сделать так, чтобы они здесь остались.

Антонио улыбнулся, показывая белые зубы, и, повернув голову, выплюнул жвачку прямо в мутные воды канала.

 

Глава 24

Вечером Дронго позвонил в Брюссель, в апартаменты Осинского, чтобы узнать последние новости. Трубку взял Якобсон.

– У вас все в порядке? – спросил Дронго.

– Пока да. Мне иногда кажется, что вы ясновидящий, – проворчал Якобсон, – но, слава богу, ничего о нашей птичке мы пока не слышали.

– Будьте поосторожнее на концерте, – напомнил Дронго перед тем, как положить трубку. Взглянул на часы. Кажется, можно немного пройтись по городу.

Одевшись, он спустился вниз. В холле сидел Моше, читавший газету. Дронго подошел к нему.

– Не надоело? – строго спросил он. – Я мог уйти и через ресторан.

– Там еще не открыли дверь, – возразил Моше, – мне тоже пришлось изучить строение этого отеля. Кстати, почему вы решили остановиться здесь? Ведь Осинский первоначально планировал поселиться в отеле «Европа»?

– Мы передумали. Здесь хорошая арт-галерея, – серьезно сообщил Дронго. – Черт с вами, вы все равно от меня не отвяжетесь. Идемте, немного погуляем по городу. Я давно уже не был в Амстердаме.

Моше отложил газету и согласно кивнул головой. Они вместе вышли из отеля.

– Думаю, Ястреб уже здесь, – сказал Моше, – вы, конечно, правильно все рассчитали. Он не рискнет нанести удар в Брюсселе, а постарается взять реванш в Амстердаме.

– От этого нам не легче.

Они шли по направлению к центру, где находился железнодорожный вокзал и Центральная площадь, на которой стоял памятник, так удивительно напоминавший фаллос, словно и здесь голландцы решили бросить всем вызов. Справа от памятника было большое здание знаменитого музея восковых фигур, сделанного по образцу известного на весь мир лондонского музея восковых фигур мадам Тюссо. Слева от памятника, в глубине старинных строений, начинался так называемый «розовый квартал» – самое посещаемое и популярное место в ночные часы.

Собственно, это был давно уже не квартал, а сразу несколько кварталов, где под розовато-красным неоновым светом за стеклом, словно в маленьких тесных аквариумах, стояли девицы в бикини и символических полосках, едва прикрывавших их грудь. Толпы подростков, туристов, просто любопытствующих ходили по улицам, рассматривая женщин. Лишь немногие счастливцы рисковали зайти внутрь. Хотя плата была не очень высокая – всего около тридцати двух долларов, однако люди очень боялись разного рода заболеваний и не рисковали вступать в контакты с проститутками, ограничиваясь лишь наблюдением.

Это была самая известная туристическая достопримечательность Амстердама и всей Голландии, которую посещали гораздо охотнее любых музеев, настолько притягательна сила этого порока, помноженная на чисто человеческое любопытство. Для особо стыдливых существовали экскурсии на машинах, которые проезжали вдоль канала, и сидевшие в них мужчины и женщины (последних было гораздо больше) рассматривали выставленных за стеклом других женщин.

Одинокие мужчины предпочитали неспешные прогулки с заходом во все тесные улочки и переулки, где с трудом могли разойтись два человека и где так торжествовал культ первобытных животных инстинктов. Эроса здесь не было. Был лишь прямой расчет хозяев подобных заведений и грубая физиология.

Дронго и его спутник не стали сворачивать в сторону «розового квартала», а вошли в какой-то ресторан, работавший до полуночи. Заказав ужин, они сели в полупустом зале. Здесь было гораздо меньше посетителей, чем на противоположной стороне улицы, ближе к знаменитому кварталу «любви».

– Я обратил внимание, – заметил, улыбаясь, Моше, – вы обычно любите плотно ужинать и почти не завтракаете.

– Да, – согласился Дронго, – видимо, я очень ярко выраженная сова. Мой настоящий пик активности начинается к вечеру и длится примерно до четырех-пяти часов утра.

– У вас творческая натура, – заметил Моше, – обычно такой распорядок устраивает писателей и художников. И еще шахматистов.

– В таком случае я шахматист, – засмеялся Дронго. – Кстати, вы можете удивиться, но я однажды играл с самим Гарри Каспаровым.

– С чемпионом мира по шахматам? – изумился Моше.

– Тогда он не был чемпионом. Тогда он учился в школе и был обычным, хотя и очень одаренным мальчиком. А я был старше его на несколько лет. И мы встретились на какой-то школьной олимпиаде. Так что я могу гордиться, что играл с самим чемпионом мира.

– И чем кончилась ваша встреча?

– Я проиграл почти сразу. Просто позорно и разгромно. И с тех пор почти не играю в шахматы, помня о своем поражении школьнику младше меня. Мне вообще кажется, что человек должен быть лучшим в своем ремесле. Самым лучшим. А когда вас так оскорбительно быстро обыгрывают, нужно либо вообще выходить из игры, либо, собрав всю волю, готовиться и побеждать. Побеждать во что бы то ни стало. У настоящего мужчины изначально должно быть заложено стремление быть первым. Какой-то спортивный азарт. Если его нет, значит, нет чего-то очень важного для становления вашей судьбы.

Но к шахматам, как и к любому виду творчества или спорта, это не относится. Там нельзя побеждать только путем элементарного натаскивания и занятий. Там еще присутствует и такая важная составляющая, как талант. Если его нет, то уже ничего не поможет. Вы можете стать мастером, даже гроссмейстером. Но вы никогда не будете чемпионом мира. А мне всегда хотелось быть чемпионом мира. Поэтому я бросил шахматы.

– И занялись своей нынешней работой? – серьезно спросил Моше.

Дронго взглянул на него.

– Что вы имеете в виду?

– Вы стали чемпионом в своей области. Своего рода непризнанным гением аналитического расследования. Разве это не утешение?

– Вы, кажется, начинаете мне льстить, Моше. Не нужно. Конечно, я не гений. Я просто специалист. Может быть, неплохой. Но это разные вещи.

После ужина они возвращались домой пешком, и Дронго решил еще раз обойти отель. Он обратил внимание на окна кафе «Пулитцер», выходившие на другую сторону канала. Они были сделаны в традиционном стиле и раскрывались не настежь или внутрь, а поднимались вверх. Ресторан был в глубине комплекса зданий, и его окна не имели внешнего выхода.

Завтра утром из Брюсселя должны прилететь Осинский и его сопровождающие. Уже в одиннадцатом часу он попрощался с Моше и поднялся к себе. Снова набрал знакомый номер телефона апартаментов в Брюсселе. На этот раз у телефона оказалась Барбара.

– Вас слушают, – строгим деловым голосом сказала она.

Он чуть помедлил, словно опасаясь разговаривать с ней.

– Кто это? – спросила она. – Вас не слышно.

– Это я, – ответил он. – Как у вас дела?

– Все в порядке, – напряженным голосом сообщила она, – мистер Осинский сейчас отдыхает в своем номере. Концерт прошел, как обычно, с большим успехом.

Он понял, что она все-таки обиделась. И за то, что он вчера фактически поддержал своим молчанием Якобсона. И за то, что сегодня не стал с ней прощаться перед отъездом. Возражать было нечего. Она была права.

– Хорошо, – сказал он, – я жду вас завтра в аэропорту.

– Мы прилетаем утром, – напомнила она, – но на этот раз нас будут встречать и сотрудники частной охранной службы. Мистер Якобсон хочет избежать повторения трагедии, случившейся в Брюсселе.

– Конечно, – согласился он, – надеюсь, в Схипхоле [Схипхол – международный аэропорт Амстердама. Один из лучших аэропортов в Европе и мире. ] ничего подобного не случится.

– Мы тоже на это надеемся. – Она уже собиралась отключиться, когда он позвал:

– Барбара…

Она молчала. Видимо, он тоже понял, что говорить нечего. Все было ясно без слов. И поэтому он тоже молчал. Подобное молчание длилось около пятнадцати секунд, но им показалось, что больше.

– До свидания, – первым пробормотал он наконец, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– До свидания, – сказала она и первой положила трубку.

В эту ночь он спал плохо. Может, потому, что ему снилась Барбара. Может, потому, что гудела система воздухоочистки в его ванной комнате. Он вспомнил, что слышал подобный глухой шум и в отеле «Шератон» в Хартфорде. Может, они все строились по единой технологии и поэтому имели столь одинаковый недостаток, думал Дронго. Впрочем, шум был не очень слышный, и он заснул, чтобы снова увидеть тело Барбары и почти физически ощутить ее присутствие рядом.

Утром он проснулся разбитым. Ему не нравились подобные сны. Он не был суеверным, но в его жизни уже дважды погибали женщины, которые ему нравились. Одну из них он даже любил. И потому он не позволял более себе так сильно увлекаться, словно опасаясь, что энергетика его любви несет отрицательный заряд любимой женщине, разрушая ее собственное защитное поле.

В Схипхоле все прошло спокойно. На этот раз их встречали около десяти сотрудников частной фирмы, нанятых Якобсоном для охраны. «Осинский» и его сопровождающие благополучно сели в припаркованные у здания аэропорта автомобили и приехали в «Пулитцер», где были приготовлены номера для всей группы.

Барбара держалась подчеркнуто сухо и сдержанно, лишь коротко поздоровавшись с приехавшим в аэропорт Дронго. Но из аэропорта они поехали в разных автомобилях: Барбара с «Осинским», а Якобсон сел вместе с Дронго, чтобы узнать последние новости.

– Как у вас дела? – спросил менеджер, глядя в окно, где мелькали традиционные для ландшафта Голландии мельницы и зеленые поля, узкие по фасаду домики с остроконечными крышами и каналы, пересекавшие дороги на пути их следования.

– Пока все в порядке, – сказал Дронго, – я начертил схему, где должны находиться наши люди. И вот в этих номерах желательно поселить Хуана и Брета, – он показал на свою импровизированную карту. – С администрацией отеля я уже договорился, – добавил он.

Якобсон недовольно взглянул на схему.

– Я думал, они будут рядом с нами. Эти номера находятся довольно далеко от апартаментов Осинского.

– Верно. Но там должны быть именно ваши люди. А вместо компенсации я сам поселюсь рядом с вами. Кроме того, по вечерам нужно обязательно перекрывать вход в кафе и ресторан. Пусть двое охранников дежурят там постоянно после шести часов вечера, когда открываются двери.

– Я распоряжусь, – согласился Якобсон. – А кто будет стоять у главного входа? Или вы решили никого там не ставить?

– В холле должен сидеть один человек, – возразил Дронго, – но он все равно ничего не заметит.

– Почему один? Что значит ничего не заметит? – рассерженно спросил Якобсон.

– Ястреб наверняка придумает какой-нибудь оригинальный ход, который мы не сможем предусмотреть. Поэтому главный вход охранять в любом случае бесполезно. Он ведь не войдет в отель просто так, чтобы начать стрельбу по нашей группе. Я знаю Шварцмана, он обязательно придумает какую-нибудь пакость.

– Я начинаю жалеть, что согласился переехать в «Пулитцер», – пробормотал Якобсон.

– Не волнуйтесь. Главное – четко выполнять мои инструкции.

– А вы не забудьте, что Шварцман нужен нам живой. Нужно выяснить, кто именно послал его убрать Осинского. Это для нас очень важно. Иначе после первого убийцы может появиться второй, третий. Мы просто не сможем всех останавливать, пока не найдем источник, питающий такую опасность. Вы меня понимаете? Повторения брюссельской стрельбы не должно быть. Нам очень нужен живой Ястреб.

Дронго посмотрел в окно.

– Вы меня слушаете? – строго спросил Якобсон.

– Конечно, – повернул к нему голову Дронго, – обещаю не убивать его, если он раньше не убьет меня.

И, помолчав, вдруг добавил:

– Или вас…

 

Глава 25

Размещение в отеле и последующий обед прошли спокойно, даже обыденно. Рэнди вел себя безукоризненно, он все больше и больше входил в роль Осинского, наслаждаясь комфортом и изысканными блюдами, приготовленными специально к приезду гениального американского композитора.

Договорились встретиться через два часа, чтобы поехать в концертный зал на репетицию. Дронго, вспомнив, что его интересовал один вопрос, осторожно спросил Якобсона:

– Почему по программе вы должны быть в Амстердаме три дня?

– Сегодня репетиция, завтра концерт, а послезавтра у нас прием. Мы не имеем права его отменить. Это прием с участием коронованных особ.

– Нужно было меня предупредить, – разозлился Дронго, выходя из ресторана.

По его указанию автомобили были поданы прямо к зданию отеля, так, чтобы выходивший «Осинский» оказывался сразу в машине. На концерт они поехали на трех автомобилях. Все прошло благополучно. Дронго нервничал, понимая, как с каждой минутой растет вероятность нового нападения. Ястреб наверняка был где-то рядом.

Дронго сам обходил здание, проверял охранников, заглядывал в коридоры, пытаясь обнаружить неизвестных. Брету и Хуану передалось его волнение, и они также начали нервно поглядывать по сторонам. Лишь два человека сохраняли спокойствие. Якобсон, знавший, что настоящего Осинского здесь давно уже нет, и Барбара, внешне безучастная ко всему, но обиженная казавшимся ей чудовищным предательством Дронго, не пожелавшим прийти ей на помощь в отеле «Ройял Виндзор».

Он понимал ее состояние и поэтому старательно избегал обращаться к ней, надеясь поговорить, когда представится возможность. Вернувшись в зал, он обнаружил Рэнди, мило беседующего с какой-то симпатичной мулаткой, явно восторженной поклонницей его творчества. Дронго не было видно ее лица, зато он четко видел, как рассыпается в любезностях Рэнди. Для такого типа обожание женщин было предметом особой гордости. При этом он не испытывал никаких комплексов, словно не понимал, что они восторгаются не им, а его образом, представлявшим совсем другого человека. Как она сюда попала? Очевидно, какая-то дамочка из оркестра. Других сейчас в зал просто не пускали.

Молодая женщина повернулась, и Дронго разглядел ее четкий профиль. Он подозвал к себе директора концертного зала.

– Она работает у вас?

– Да, это наш дизайнер, – оживился директор, – прекрасный специалист и такая молодая…

– Спасибо, – прервал его восторги Дронго.

Вечером, в семь тридцать, они вернулись, чтобы поужинать в отеле. Растроганный Рэнди, у которого все время просили автографы, был в прекрасном настроении. Едва он вышел из машины, как к нему бросились две девушки-японки, попросив дать автограф. Он легко расписался, благо Якобсон давно заставил его изучить характерную роспись подлинного Осинского, и пошел к лифту. Обычно в лифт первой заходила Барбара, а уже затем Осинский, Якобсон, Дронго и все остальные охранники. Так получилось и на этот раз. Барбара прошла первой, а находящийся в прекрасном настроении Рэнди легонько подтолкнул ее рукой, ударив ниже спины.

Женщина разъяренно обернулась. Но, помня о том, что на них смотрят, промолчала. Свидетелем этой сцены были только Якобсон и Дронго. Когда Хуан и Брет вошли в лифт, все было внешне спокойно. Лишь выходя из лифта, Барбара негромко сказала одно слово: «Кретин», – и пошла к своему номеру.

Якобсон, посмотрев ей вслед, покачал головой и, явно недовольный таким поворотом событий, нахмурился, но также не стал ничего говорить. Дронго добросовестно проводил «Осинского» до его апартаментов и вошел вместе с ним в гостиную. Якобсон, уже оставивший их, удалился, а Брет с Хуаном задержались в другой комнате.

Дронго оглянулся и негромко сказал «Осинскому»:

– Если ты еще раз сделаешь что-нибудь подобное, я сломаю тебе руку, – и толкнул его.

Рэнди полетел на пол, опрокидывая столик с вазой. Раздался звук разбитого стекла. В комнату сразу ворвались Брет и Хуан с оружием в руках.

– Все в порядке, ребята, – сказал Дронго, – просто наш Рэнди случайно оступился. Он не привык к подобной обстановке. Правда, Рэнди?

– Да, – закивал тот испуганно.

Дронго, уже не глядя на него, вышел из гостиной.

К ужину Барбара не явилась, сославшись на головную боль. В ресторане за столом им пришлось сидеть втроем. Рядом, как обычно, стояли Хуан, Брет и еще несколько охранников. Официанты работали, как всегда, безупречно. По просьбе Дронго обслуживали два филиппинца, которые многие годы работали в этом ресторане.

Они уже заканчивали ужин, когда Хуан, наклонившись к Рэнди, что-то тихо сказал. Рэнди просиял от удовольствия. Дронго, заметив это, строго посмотрел на Хуана, но тот как-то успокаивающе кивнул головой.

– Я поднимусь к себе, – быстро сказал Рэнди.

– Мы еще не кончили ужинать, – одернул его Якобсон.

– Можно, я поднимусь к себе на полчаса? – взмолился Рэнди. – Я не хочу десерта. Мы все равно вечером поедем по городу.

– Куда поедем? – насторожился Дронго.

– Он хочет совершить романтическую прогулку на катере, – пояснил Якобсон, – по каналам ночного Амстердама.

Дронго хотел сказать, что о таких вещах предупреждают заранее, но Рэнди быстро встал.

– Так я пойду, – сказал он, умоляюще глядя на Якобсона.

– Идите, – махнул рукой менеджер. Очевидно, он услышал, что именно сказал Хуан.

– Я пойду с ним, – поднялся Дронго.

– Не нужно беспокоиться, мистер Саундерс, – попросил Рэнди, – вот Хуан меня проводит. И Брет тоже. Мне вполне достаточно двоих.

Дронго посмотрел на Якобсона. Тот сидел спокойно, продолжая сосредоточенно жевать.

– Что происходит? – спросил Дронго, когда Рэнди удалился в сопровождении обоих телохранителей.

– К нему пришла та самая красотка, с которой он познакомился в концертном зале, – пояснил Якобсон. – Этот сукин сын, оказывается, еще и бабник. Впрочем, я не возражаю. Это даже к лучшему. Про настоящего Осинского давно уже ходят какие-то сплетни о его мужской несостоятельности. Это будет самый лучший показатель его мужского превосходства. Пусть потом эта девочка всем расскажет, как спала с самим маэстро Осинским.

– Вы, кажется, готовы использовать для пользы дела даже его сексуальные влечения, – ядовито заметил Дронго, – у вас все просчитывается до мелочей.

Якобсон допил свой сок. Он, как и Дронго, почти не употреблял спиртного.

– Не все, – спокойно заметил он, – не все. Я, например, не могу так высчитывать предполагаемые действия Шварцмана, как вы. У вас это получается гораздо лучше.

– Он сегодня оскорбил Барбару, – напомнил Дронго. – Я, признаться, удивился, что она сдержалась. Если он повторит подобное, она при всех даст ему пощечину.

– Я все видел, – хмуро сказал Якобсон, – не повторит. Я ему скажу, чтобы больше так не делал.

– Только не забудьте. Иначе вместо Ястреба я сам сверну ему голову, – пообещал Дронго.

Якобсон искоса взглянул на него, но продолжал есть. Дронго, поднявшись, вышел из-за стола и пошел в номер. Чтобы попасть в свое крыло, он должен был миновать холл, где сидел охранник. Там же сидел и Моше с неизменной газетой в руках.

– Кажется, у вашего шефа гости, – улыбнулся Моше. – Видел, как она пришла. Очаровательная куколка. Мне она очень понравилась.

– Охранники смотрели ее сумочку? – спросил Дронго.

– Конечно, нет. Она сказала, что пришла сюда по приглашению самого маэстро Осинского. Разве можно в таких случаях…

Моше не договорил. Дронго бросился обратно, на ходу доставая оружие. Черт возьми, нервно думал он, пробегая по галерее в левое крыло здания, где были апартаменты «Осинского». Только бы успеть. Не дожидаясь лифта, он поднялся на третий этаж, пробежал мимо испуганного охранника, увидел стоявшего в дверях Хуана.

– Где Рэнди? – спросил он, задыхаясь.

– Он там, – показал Хуан, – но он не один, с дамой.

Оттолкнув Хуана, Дронго рывком открыл дверь, ворвался в гостиную, пробежал комнату, другую, кабинет. Из спальни доносились какие-то звуки. Он вбежал туда с пистолетом в руках в тот самый момент, когда томная мулатка счастливо ворковала, намереваясь одновременно с гениальным маэстро достойно завершить процесс их интимной встречи. Мелькнуло ее мускулистое загорелое тело в объятиях рыхлого белого Рэнди.

Женщина испуганно вскрикнула. Рэнди обернулся и, увидев стоявшего с пистолетом Дронго, испуганно замер. И лишь спустя несколько секунд, когда Дронго, поняв, что ошибся, разочарованно пробормотал извинение, он вскочил на ноги и, не прикрываясь ничем, заорал на весь отель:

– Вы что себе позволяете, мистер Саундерс! Совсем с ума сошли! Вам мало одной Барбары, хотите отнять у меня всех женщин? Убирайтесь отсюда! Хуан, выбросьте его отсюда!

Вошедший следом за Дронго Хуан брезгливо смотрел на голого Рэнди, не пытаясь ничего сказать.

– Извините, – еще раз пробормотал Дронго, выходя из спальной комнаты. Хуан молча последовал за ним. Вслед неслись проклятия Рэнди.

У дверей они встретили Якобсона. Тот неодобрительно покачал головой.

– Я, конечно, понимаю, – сказал сочувственным тоном Песах, – напряжение последних дней сильно на вас сказывается. Но будьте более трезвым. Не нужно видеть в каждой пришедшей женщине агента Ястреба. Почему вы не хотите поверить, что гениальность нашего маэстро может заставить любую женщину лечь под него? Даже очень красивую. Вы не допускаете такого?

– Нет, – хмуро сказал Дронго, убирая оружие.

– Почему? – удивился Якобсон.

– Потому, что вы сами не верите в его гениальность. В гениальность настоящего Осинского, сделанного вами, как и этот Рэнди, – жестко произнес Дронго, выходя из номера.

Якобсон посмотрел на стоявшего рядом Хуана и пожал плечами.

– У него просто сдают нервы, – напряженным голосом сказал он.

 

Глава 26

В этот вечер они никуда не поехали. Взбешенный поступком Дронго, переполненный сознанием собственной значимости, Рэнди вообще потребовал увольнения ненужного ему телохранителя.

– Зачем мы ему платим деньги?! – кричал он на Якобсона в присутствии молодой женщины, удовольствие от встречи с которой было так скомкано. – Этого наглого мерзавца нужно уволить!

Якобсон молча слушал, выжидая, пока женщина оденется и уйдет, и, лишь когда она вышла из номера, тихим голосом напомнил Рэнди:

– Во-первых, платите не вы, а я. Во-вторых, мне кажется, вы, Рэнди, слишком вошли в роль. Я ведь могу вас и отослать обратно. Только не в Буэнос-Айрес. А снова в Техас, подметать улицы. И наконец, в-третьих, будьте более уважительны к окружающим вас людям. Мистер Саундерс выполнял свой долг. Он обязан сделать все, чтобы вы, именно вы, а не Джордж Осинский, остались в живых. А миссис Уэлш в следующий раз даст вам при всех пощечину, если вы будете распускать свои руки. Я ей это официально разрешил. У вас есть еще какие-нибудь предложения?

– Нет, – испуганно заверил его Рэнди.

Якобсон повернулся и молча вышел из комнаты.

Ночь прошла относительно спокойно. К завтраку следующего дня в ресторане появились все четверо. У Барбары было совсем другое настроение. Она даже улыбалась за столом. Дронго с удивлением следил за ней, пораженный переменой, происшедшей с женщиной. Лишь когда они, закончив завтракать, возвратились в свои номера, он понял, в чем дело.

Барбара, как всегда, входила первой, и он чуть посторонился, привычно давая ей дорогу. Она улыбнулась и заметила:

– Говорят, вы не всегда бываете столь галантны, мистер Саундерс. Вчера вы были очень настойчивы по отношению к одной даме.

Якобсон повернулся, посмотрев на них удивленно, а Рэнди, Брет и Хуан громко засмеялись.

Кто-то из них рассказал ей все, понял Дронго, чувствуя, как у него начинает дрожать щека от нервного напряжения. Впрочем, ситуация действительно была комическая, он вчера здорово ошибся.

На репетицию они поехали в обычном составе. Три автомобиля, охрана внутри и снаружи здания, перекрывающая все подступы к залу. И сам Дронго, по-прежнему проверяющий все вокруг. На этот раз репетиция прошла нормально. Рэнди, как обычно, молча сидел на своем месте, лишь иногда согласно кивал головой.

Для него были заранее подготовлены два-три замечания, которые он и высказал перед началом. А затем только слушал. В половине первого они решили вернуться в отель. Рэнди поднялся, чтобы идти к машине, когда мальчик-посыльный протянул ему какое-то письмо. Рэнди открыл конверт.

«Я безумно в вас влюблена, – было написано в письме. – Разрешите сегодня днем, в два часа, зайти к вам. Ваша поклонница».

Рэнди спрятал письмо в карман и улыбнулся. В положении Осинского, оказывается, было много приятных сторон. Он неприязненно посмотрел на идущего справа Дронго. «Надеюсь, на этот раз он мне ничего не посмеет испортить», – раздраженно подумал подставной маэстро.

– Что написано в записке? – услышал он требовательный голос Якобсона, о котором даже забыл. – Дайте ее мне.

– Мне назначена еще одна встреча, – жалобным тоном сказал Рэнди. – Вы ведь сами говорили, что не будете возражать против моих встреч.

Якобсон взял записку, прочитал и положил в карман.

– Встречайтесь, – разрешил он, – только не говорите мистеру Саундерсу, а то он опять вам все испортит.

Рэнди кивнул и поспешил к автомобилю. У машин уже стояла восторженная толпа поклонников, просивших автографы, но, повинуясь жесту Якобсона, он быстро сел в свой «Ягуар».

Когда вся группа вернулась в отель и Рэнди уединился в своих апартаментах, Дронго и Барбара остались вдвоем. Он пошел провожать ее до дверей номера. Она ничего не сказала, словно все было как обычно. И только когда они подошли к дверям, он спросил:

– Вы на меня обиделись?

– А вы как думаете?

– Напрасно. Якобсон был прав, когда предлагал вам остаться в апартаментах Рэнди. Нужно, чтобы все было по правилам, иначе Ястреб мог заподозрить неладное.

– Но вы ведь сами решили, что его нет в Брюсселе. И, оставив нас там одних, прилетели сюда.

– Его могло и не быть, – согласился Дронго, – но за отелем вполне мог наблюдать кто-то из его сообщников. И сообщить ему о вашем странном поведении. Внешне все должно быть таким же обыденным, как всегда.

– Вы считаете мои ночные визиты к нему обыденными? – вспыхнула женщина. – Как вам не стыдно! Я рассказала вам все совсем не поэтому.

– Я уже забыл, о чем вы мне говорили. Просто был согласен со словами Якобсона и поэтому молчал. А что вы делали в номере Осинского, чтобы его успокоить или утешить, меня не касается.

– Вам все равно?

– Я так не говорил. Я сказал, что ваша прежняя жизнь меня не касается. По-моему, это нормально.

– По-моему, нет. Впрочем, не буду с вами спорить. А почему вы не попрощались со мной, когда улетали из Брюсселя?

– Не улетал, я уехал на поезде.

– Какая разница? – нервно дернула она плечом. – Ну, пусть уезжали. Вы ведь все равно не попрощались.

– Я видел, в каком вы находились состоянии, и не хотел вас беспокоить. Нервировать по пустякам. Хотел дать вам время чуточку остыть, разобраться в ситуации.

– Вы всегда так бережно относитесь к людям? – не скрывая сарказма, спросила Барбара.

– К тем, кто мне нравится, всегда, – серьезно ответил он.

Она посмотрела ему в глаза и, ни слова не говоря, повернулась, вошла в свой номер. А Дронго пошел в свой – принять душ и переодеться для предстоящего обеда.

На обед Рэнди не явился. Он решил есть в одиночестве, в своих апартаментах. Настоящий Осинский часто так поступал. И Якобсон не стал настаивать, чтобы Рэнди спустился вниз, в ресторан. Кроме того, он помнил о записке, которая лежала у него в кармане. И справедливо решил, что возрождение легенды о мужских достоинствах Джорджа Осинского только пойдет на пользу маэстро. Им пришлось обедать втроем.

Хуан и Брет остались наверху, чтобы обеспечить безопасность Рэнди. Дронго, не знавший о записке, спокойно сидел рядом с Якобсоном и Барбарой, ожидая, когда официанты подадут первое блюдо. Якобсон сделал им знак рукой, разрешая начать обед. На часах было уже пять минут третьего.

– Разве Рэнди не спустится вниз? – спросила удивленная Барбара.

– Нет, он решил обедать наверху, – отмахнулся Якобсон.

– А почему мы обедаем здесь? – насторожился Дронго.

– Он просто хочет остаться один. – Якобсон не стал открывать истинной причины, решив, что Рэнди вполне может порезвиться. – По-моему, его общество не доставляет вам особого удовольствия.

– Это действительно так, – холодно подтвердила Барбара.

Официанты-филиппинцы принесли привычный джин-тоник, но его попросила только Барбара. И лишь затем начали подавать обед, поднося каждому зеленый салат. В этот момент к Дронго подошел руководитель службы безопасности отеля «Пулитцер».

– Простите, сэр, – сказал он почтительно, – вы просили каждый раз предупреждать вас о любых визитерах к мистеру Осинскому. К нему только что поднялась дама.

– Какая дама? – спросил Дронго, взглянув на Якобсона и поняв по неподвижному лицу менеджера, что тот в курсе происходящего.

Дронго вскочил.

– Я же просил предупреждать меня о любых визитах! Вы слышите, мистер Якобсон: о любых визитах к мистеру Осинскому!

Тот спокойно посмотрел снизу вверх.

– Кажется, вчера вы уже демонстрировали свою проницательность, мистер Саундерс. Или вы опять хотите испортить мистеру Осинскому настроение? Тем более перед сегодняшним концертом?

– Черт бы вас побрал, – незлобно сказал Дронго, поворачиваясь к начальнику службы безопасности, – нужно быть последовательными до конца. Идемте, проверим, кто там пришел.

Якобсон не шевельнулся. Глядя на него, осталась сидеть и Барбара. Она вообще не понимала, почему Дронго так волнуется из-за паршивого Рэнди.

Он покинул ресторан, миновал часть галереи и, сворачивая несколько раз налево и направо, вошел в холл, где сидел один из сотрудников частной службы охраны.

– Где эта гостья? – спросил Дронго.

– Она поднялась наверх, – усмехнулся охранник, не понимая, почему так нервничает мистер Саундерс. – Куколка лучше вчерашней.

Дронго быстро направился в то крыло, где находились апартаменты «Осинского», поднялся на лифте вместе с начальником службы безопасности. У дверей дежурили Хуан и Брет.

– Где эта особа? – повторил он вопрос уже телохранителям.

– Какая особа? – удивился Брет.

– Не делайте из меня идиота! – закричал Дронго. – Где они?

– Они в номере, – показал на дверь Брет. – Но он просил не беспокоить. Я хотел сказать: мистер Осинский, – виновато добавил Брет, увидев начальника службы безопасности.

– Вы ее обыскали?

Охранники переглянулись.

– Я спрашиваю, вы ее обыскали?

И, уже не дожидаясь ответа, Дронго оттолкнул сначала Брета, а затем Хуана и, толчком ноги открыв дверь, вошел в апартаменты. Достав пистолет, прошел в гостиную. Здесь никого не было. Но из спальни не слышалось ни звука. Он осторожно пошел дальше. Прислушался. Кто-то говорил. Кажется, Рэнди. Чертов ублюдок.

Дронго подошел к приоткрытым дверям спальной комнаты. Рэнди, уже совсем раздетый, лежа на кровати, призывно махал руками, обращаясь к стоявшей у зеркала стройной девушке. Дронго уже хотел отойти от двери, когда его внимание привлекла сумочка гостьи. Она была чуть больше обычной. Не понравилось и что-то в фигуре этой дамочки. Женщина чуть повернула голову, и он вздрогнул. Он знает этот профиль, этот горящий взгляд. Он уже видел раньше эту женщину. Женщину?

Он успел увидеть, как она, быстро открыв сумочку, достает пистолет с надетым на ствол глушителем. Вот она поднимает руку. Рэнди испуганно охнул, закрываясь руками, словно это могло его защитить. И в этот момент от сильного удара Дронго дверь ударилась об стенку. Он выстрелил первым. Женщина успела только повернуть голову, когда ей в руку попала пуля. Она выпустила из руки пистолет, вскрикнув от боли неожиданно мужским голосом.

Но дотянуться до пистолета левой рукой уже не смогла. Ворвавшийся Дронго нанес ей сильный удар в скулу и отбросил пистолет ногой. На выстрел в спальню уже бежали Хуан, Брет, начальник службы безопасности отеля и еще несколько человек.

Лежавшая на полу раненая женщина тихо стонала. Все вбежавшие в номер удивленно-испуганно толпились у дверей. Рэнди жалобно скривил лицо.

– Вы хотели меня убить, мисс? – спросил он, словно еще не понимая, что именно произошло.

Дронго наклонился к женщине и, схватив ее за волосы, сильно потянул на себя. Парик оказался у него в руках.

– Познакомьтесь, – уставшим голосом предложил Дронго, отбрасывая парик в сторону, – это Антонио Коско, бывший заключенный бразильской тюрьмы Белу-Оризонти и друг Альфреда Шварцмана. Он следит за нами с самого Парижа. Я его сразу узнал.

Сзади послышались шаги, и в комнату вошел бледный Якобсон. Он молча смотрел на Дронго.

– Вот именно, – сказал Дронго, – кажется, вы говорили, что любая женщина хочет лечь под нашего маэстро. Вот эта женщина, мистер Якобсон, хотела уложить маэстро одного. Я правильно выражаюсь по-английски?

 

Глава 27

В этот вечер концерт состоялся точно по расписанию. Маэстро сидел в ложе, и никто не замечал необыкновенного цвета его лица. Но на приветственные крики и бурю восторженных аплодисментов, как всегда, мастерски организованных Якобсоном, маэстро реагировал как-то вяло, лишь дважды поклонившись своим почитателям.

После случившегося Рэнди был в ужасном настроении, сознавая, что едва не стал жертвой хладнокровного убийства. Шварцман искусно сыграл на его страсти к женщинам. Каким-то образом сумел, очевидно, от кого-то из служащих отеля узнать, что вчера у мистера Осинского была молодая женщина и случился довольно неприятный инцидент, когда кто-то, ворвавшийся в номер, помешал их свиданию.

И Ястреб решил повторить сцену свидания, ясно сознавая, что на этот раз охранники будут не столь придирчивы. Ему почти удался этот трюк с переодеванием гомосексуалиста Антонио, для которого сыграть женщину было истинным удовольствием. Если бы не бдительность Дронго! Он точно прострелил ему руку, даже раздробив кость.

Полиция арестовала раненого Антонио и увезла в тюремную больницу. Но показания ничего не дали. Он даже не знал точного местонахождения Ястреба. Там, где они раньше останавливались, Шварцмана уже не было, а куда он мог исчезнуть, Антонио не представлял. Тем не менее Дронго твердо решил присутствовать на его допросе, чтобы узнать другие подробности о Шварцмане.

Вечером после концерта перепуганного Рэнди посадили в автомобиль и увезли в отель. Ему нужно было прийти в себя. И Барбара, морщась от презрения и брезгливости, согласилась посидеть в гостиной, чтобы не оставлять находившегося в своеобразном шоке Рэнди Александера одного.

– Я останусь здесь, – сказала женщина. – Нужно ему еще показать телеграмму. Пусть порадуется. Телеграмму с соболезнованиями о смерти Мартина прислал из Вашингтона сенатор Доул.

– Доул? – переспросил Дронго и, словно отвечая сам себе, кивнул: – Конечно, Доул. Он ведь друг и земляк нашего маэстро.

И он повернулся, собираясь уйти. Но тут Якобсон неожиданно попросил его спуститься вместе с ним в бар. Это было само по себе достаточно впечатляюще. Менеджер почти никогда не пил. Он прекрасно знал, что Дронго также не любитель спиртных напитков. Но тем не менее Дронго решил пойти с менеджером в бар, понимая, что предстоит важный разговор.

Они спустились на первый этаж, прошли галерею и поднялись по ступенькам в бар, где в этот поздний час было мало посетителей. Якобсон остался верен себе и здесь. Он заказал апельсиновый сок, даже не спросив у Дронго, словно заранее зная, что тот согласится. И лишь когда официант, поставив на стол два высоких стакана, отошел от них, негромко сказал:

– Я хотел извиниться перед вами.

– Ничего, – отмахнулся Дронго, – я привык к этому. Все как обычно.

– Честно говоря, я думал, что меня трудно удивить. Но вы меня удивили. Вернее, даже не вы, а ваш нестандартный образ мышления. Я даже не мог предположить, что подобное возможно. Этот Шварцман не ястреб, а настоящая змея. Хитрая, скользкая и очень коварная.

– Он профессиональный убийца, – уточнил Дронго, – а я профессиональный аналитик. Значит, он обязан придумывать различные способы убийства, а я обязан их предугадывать. По-моему, все правильно. Вы ведь тоже прекрасно знаете свое дело… – он специально выдержал паузу и закончил: —…менеджера композиторов. Вернее, знаете, как из них делать гениев.

Якобсон оценил паузу. Он улыбнулся.

– Вам не нравится музыка Джорджа Осинского? – Он, не мигая, смотрел на Дронго.

Тот выдержал этот взгляд.

– Не нравится, – сказал он, – если честно, то я совсем не большой поклонник его несколько экстравагантной музыки.

Якобсон ничего не ответил. Просто молча поднял свой стакан и, не сводя немигающих глаз со своего собеседника, выпил весь сок. Затем сказал:

– От вас и не требовалось любить музыку нашего маэстро. Вы должны только обеспечивать его безопасность.

– Безопасность Рэнди, – терпеливо напомнил Дронго, – вы забыли.

– Я не забыл. Рэнди сейчас исполняет роль Осинского. Значит, для всех он и есть настоящий Джордж Осинский. И мы не можем допустить, чтобы его убили на глазах у всех. Иначе как мы объясним журналистам, зачем решили подменить настоящего Осинского его двойником?

Дронго молчал. Он просто старался выдержать пристальный взгляд Песаха Якобсона.

– Он не успокоится, – убежденно сказал Дронго, – он как нацеленная стрела – остановиться не может. Либо попасть в цель, либо разбиться, иного пути он не признает.

– Вы меня не успокоили, – раздраженно заметил Якобсон, подзывая официанта. – Дайте нам два виски, – попросил он.

Дронго удивленно посмотрел на менеджера. Кажется, он действительно сегодня несколько выбит из колеи. Официант быстро принес требуемое, поставив пузатые стаканы, и так же быстро отошел. Якобсон поднял свой стакан и залпом выпил содержимое. Льдинки ударились о стенки стакана, легко зазвенев. Чуть отдышавшись, Якобсон заговорил:

– Дело в том, что нас действительно очень волнует этот случай. Прежде всего мы хотим понять, почему Ястреб получил такое задание? Почему он должен убить Осинского? Кому и почему мешает композитор, никого в жизни не обидевший?

– А вы действительно этого не знаете? – спросил Дронго, не притрагиваясь к стакану с виски.

Якобсон нахмурился.

– Что вы хотите сказать?

– Я просто спросил.

– Вы уже догадались, – понял Якобсон, – этого следовало ожидать. Такого аналитика, как вы, нельзя иметь рядом с собой. Это довольно опасно.

– Я понял все уже в Париже. Последние события только подтвердили мою правоту. Насколько я знаю, после первичных выборов в Южной Каролине сенатор Доул впервые вышел в лидеры. Через два дня пройдут решающие «праймериз» в Огайо, Иллинойсе, Мичигане. Думаю, тогда станет ясно, что сенатор Доул побеждает соперников и будет выдвинут на республиканском съезде кандидатом в президенты США, – произнес Дронго.

Якобсон даже оглянулся.

– Не нужно так громко говорить, – попросил он.

– Мы можем подняться в ваш номер, – предложил Дронго. – У вас нет скэллера?

– У меня он в кармане, – кивнул Якобсон, – просто я боюсь, что нас могут услышать.

– Значит, я прав. Сенатор Боб Доул. Будущий кандидат в президенты США. Главная цель вашего Фонда. У вас работают просто потрясающие аналитики.

– Идемте, – поднялся Якобсон, – поговорим лучше в галерее. Я думаю, там будет удобнее.

Дронго, так и не притронувшийся к своему виски, вышел первым. Якобсон подписал счет за выпитое в баре и вышел следом. В арт-галерее он догнал Дронго.

– Вы действительно давно догадались обо всем? Или только сейчас?

– В Париже. Когда вы предложили мне уехать после первичных выборов в Нью-Гэмпшире, где сенатор Доул неожиданно проиграл выборы своему основному сопернику Пэту Бьюкенену. Тогда вы решили, что ваша игра провалилась, и даже посоветовали мне уехать. Но на следующий день, когда все встало на свои места и пришли известия о последующих победах Доула, вы изменили свое мнение. А заодно изменился и тон статей, рассказывающих о триумфе оперы Джорджа Осинского.

– Я должен был предусмотреть все, – сказал, заметно волнуясь, Якобсон. – Кажется, вы узнали слишком много.

– Ровно столько, чтобы оценить всю гигантскую аналитическую деятельность вашего Фонда. Я не знаю, на кого вы работаете, мистер Якобсон, но должен признать, что работаете здорово. Еще пять лет назад в Лос-Анджелесе прозябал в неизвестности композитор Джордж Осинский, влачивший нищенское существование и пытавшийся пробиться в Голливуд. Не удивляйтесь, я неплохо поработал с компьютером и знаю всю биографию Осинского.

Именно пять лет назад появились вы, мистер Якобсон. Как ангел-хранитель, протянувший руку помощи Осинскому. Именно с того дня, как вы стали менеджером композитора, начались его грандиозные успехи и всемирная популярность. Я пытался понять, чем вызван подобный альтруизм. Неужели ваш Фонд всерьез заинтересовался новаторской музыкой Осинского? Или эстетикой его произведений? Но, немного узнав вас, я понял, что ошибаюсь. Вы слишком рациональны, чтобы быть эстетом. И слишком большой прагматик, чтобы стать альтруистом. Значит, дело в другом.

Якобсон слушал молча, не перебивая.

– Тогда, в Париже, я провел параллельное исследование жизни Кэтрин Муленже. – При упоминании этого имени Якобсон заметно вздрогнул, но снова не произнес ни слова. – У нее удивительная судьба, напоминающая судьбу нашего маэстро. Пик ее популярности каждый раз приходился на начало президентских выборов во Франции, когда у ее близкого друга Жака Ширака появлялись хоть какие-то шансы пройти во второй тур и выиграть президентскую гонку. Сегодня мадам Муленже самый популярный прозаик Франции, а ее близкий друг – президент Франции.

– Ну и что? – не выдержал Якобсон. – Что в этом удивительного?

– Ничего. Просто я провел некоторые параллели. Пять лет назад стало ясно, что Джордж Буш, выигравший войну в Персидском заливе, просто обречен остаться президентом на второй срок. Так полагали многие. Но не ваш Фонд. Очевидно, вы сумели просчитать гораздо лучше многих американских аналитиков и смогли разглядеть будущее недовольство народа, которое обязательно должно было сказаться на выборах.

– Это невозможно просчитать, – нервно дернулся Якобсон, – это все из области предположений.

– Верно. Когда два равных соперника, исход предсказать заранее невозможно. Но когда появляется третий… Ах, как много было возможностей для маневра у вашего Фонда! На президентских выборах 1992 года впервые в двадцатом веке спор шел не между лидерами двух основных партий – республиканской и демократической, Джорджем Бушем и Биллом Клинтоном. Нет. На этот раз спор шел между тремя кандидатами. Вмешался миллионер Перо, который и предопределил исход голосования в пользу Клинтона. Он сумел оттянуть миллионы голосов консерваторов от Буша в свою пользу и этим обеспечил победу Билла Клинтона, который до этого не имел вообще ни единого шанса стать президентом США. Вы знаете, что через полгода в Америке провели интересный эксперимент? Избирателей Перо спрашивали, за кого из двух основных кандидатов они бы голосовали, если бы у них был выбор только между двумя. Ответ был ошеломляющий. Девяносто процентов избирателей отдали бы свои голоса… Джорджу Бушу. Клинтон просто не имел в этом случае никаких шансов.

Якобсон уже ничего не спрашивал, даже не перебивал. Только морщины на лбу, отчетливо проявлявшиеся с каждым словом Дронго, свидетельствовали о его сильном волнении. Но он сдерживал себя и больше не перебивал Дронго.

– Пять лет назад вы отчетливо уловили тенденцию. Клинтон обыгрывает Буша, а через четыре года его сменяет Доул. Именно тогда вы решили сделать имя неизвестному композитору, узнав, что его отец был знаком с Доулом, а сын родом из штата Канзас, который Боб Доул представляет в сенате США. Расчет был гениален. С таким известным человеком Доул просто не мог не подружиться. За пять лет вы блестяще раскрутили Осинского, нужно отдать вам должное. И сделали его личным другом будущего президента США. По-моему, во всем мире это называется «агентом влияния». Вы получили своего агента влияния и во Франции, сумев сделать рекламу довольно посредственной прозе Кэтрин Муленже. И, кажется, сумели подготовить еще одного кандидата. На этот раз для будущего президента США.

– У вас буйная фантазия, – выдавил Якобсон растерянно, – вам нужно писать фантастические романы.

– Я проверил через сеть Интернета. Ваш Фонд финансировался миллионами Перо. Очевидно, у вас с ним давняя связь. И в нужный момент он согласился на ваш вариант, решив принять участие в выборах. Но самое интересное, что вы сумели просчитать и нечто другое. То, чего я даже не мог предположить.

– Что еще? – хрипло спросил менеджер, уже не скрывая своего раздражения.

– Ваш Фонд в свое время имел тесные контакты с семьей отца Хиллари Клинтон. Или она тоже ваш агент влияния в Белом доме?

– Я удивляюсь только одному, – неожиданно сказал Якобсон, – почему вы все еще ходите в этом городе. С таким багажом знаний я бы поостерегся вообще выходить на улицу.

 

Глава 28

Его холодный ум требовал действий. После потери своего последнего сообщника Шварцман понял, что рассчитывать придется только на себя. Никому более доверять он просто не мог. Если бы он не знал о предстоящем участии в операции проклятого Дронго, он бы взялся за это опасное задание в одиночку. Ему нужна только снайперская винтовка, чтобы композитор Джордж Осинский замолчал навсегда. Но, узнав о том, что его телохранителем будет тот самый Дронго, который отправил его в тюрьму восемь лет назад, он понял, что придется набирать специальную команду.

Пола он нашел в Гарлеме, Антонио и его друга Доменика в Бразилии. Ему казалось, что все идет нормально. Уже в Париже они сумели наладить наблюдение за отелем «Ритц» и вычислить все поездки Осинского и его опасного телохранителя. Полу удалось даже взорвать автомобиль сопровождения, показав Дронго, с кем именно ему придется иметь дело. Но потом начались неприятности.

Сначала пропал Пол. Он сам вызвался убрать Дронго, войдя в его номер. Пройти в здание отеля Полу действительно удалось. Но он оттуда не вернулся. Наблюдавший за отелем Антонио видел, как незнакомцы уносили тяжелый чемодан, который Пол захватил с собой, чтобы запихнуть туда Дронго. Судя по тому, что Дронго остался жив, следовало предположить, что ему каким-то образом удалось запихнуть в этот чемодан самого Пола.

Шварцман знал, как умеет драться Пол. Знал его как лучшего бойца Гарлема. И не мог поверить, что тот каким-то образом уступил Дронго. Но Пол так больше нигде и не появился. А им пришлось сменить место жительства.

Казалось, в Брюсселе они предусмотрели все. Ястреб точно рассчитал, что охрана Осинского и его сопровождающие должны будут сдать оружие перед тем, как войдут в самолет. И напасть на группу следовало сразу после выхода из самолета, когда они будут ждать возвращения оружия в комнате VIP. Но Дронго снова спутал все планы. Он появился в аэропорту до прибытия самолета и каким-то образом сумел узнать Антонио. И хотя Шварцману удалось убить его напарника, тем не менее они потеряли в аэропорту Доменика. А это было уже совсем плохо.

Вчера вечером болтливая горничная рассказала ему о скандале, случившемся в «Пулитцере», когда к Осинскому пришла женщина. Шварцман сразу понял, как можно использовать этот инцидент. Отправил записку Осинскому, купил специальное платье для Антонио. Уходя, Антонио положил в свою сумочку, которую пришлось искать по всем магазинам Амстердама, чтобы она была достаточной длины, пистолет с уже надетым глушителем.

Ястреб верно рассудил, что у Антонио может не быть времени и пистолет должен быть готов к стрельбе. Сам он стоял на противоположной стороне канала, ожидая сигнала Антонио. Все было рассчитано с точностью до мелочей. После вчерашнего скандала охрана не должна была проверять сумочку женщины, идущей на свидание к маэстро.

Даже время Шварцман выбрал с таким расчетом, чтобы все были на обеде. Знал, где именно они обедают, и рассудил, что любвеобильный Осинский не захочет спуститься к обеду, когда у него будет дама. Ястреба несколько смущала только внезапно вспыхнувшая любовь маэстро к прекрасному полу именно в поездке. До этого Осинский представлялся ему вялым, анемичным человеком, не способным на подобное геройство.

Антонио должен был спокойно пристрелить композитора и выйти из отеля. Но это была только первая часть замысла. В наступившей суматохе все наверняка должны были забыть о самом Шварцмане. Наверняка будут вызваны полиция и врачи. Именно тогда должен был появиться сам Шварцман в полицейской форме и, воспользовавшись суматохой, пристрелить своего личного врага – Дронго.

План, казалось, был продуман во всех деталях. Полиция действительно приехала, но Антонио из отеля не вышел. А через некоторое время его вывели к полицейской машине с перевязанной правой рукой и, посадив в автомобиль, увезли в неизвестном направлении.

Шварцман так и остался стоять в полицейской форме, не решаясь идти в отель. Он понял, что проигрывает Дронго по очкам. Пока он охотился за главной фигурой, Дронго вывел из строя всех его помощников. Отныне приходилось рассчитывать только на себя. И на Роджера, который должен был сегодня появиться в Амстердаме.

Вечером, ровно в семь, Ястреб позвонил в американское посольство по известному ему телефону. Трубку взял сам Роджер.

– Я хотел бы с вами встретиться, – попросил Шварцман.

– Увидимся сегодня в известном вам месте, – сухо ответил Роджер, – через полчаса.

Через полчаса они оказались в итальянской пиццерии, где встреча должна была состояться в случае удачного исполнения Шварцманом заказа Роджера. Американец пришел в темном плаще и большой шляпе, словно решил вспомнить о гангстерах тридцатых годов. Шварцман был в кожаной куртке и кепке. Было довольно холодно, и он сразу попросил принести ему виски.

Роджер появился, как всегда, неизвестно откуда и сел за столик Шварцмана. Он был высокого роста, с резкими чертами лица, широкоплечий. Шварцману не нравились его глаза. Они были какого-то непонятного белесого цвета. Войдя в пиццерию, Роджер неприязненно уставился на бутылку виски.

– Кажется, вы спиваетесь, – неодобрительно сказал американец, – вместо того, чтобы сделать дело.

– Это не так просто, – огрызнулся Шварцман, – мне все время мешает Дронго. Этот проклятый специалист. Он убрал всех моих помощников…

– Успокойтесь, – недовольно перебил его Роджер, – ведь вы знали, с кем придется иметь дело. И поэтому мы разрешили вам набрать целую команду. Никто не виноват, что вы так бездарно готовите свои покушения.

– Я его убью, – сжал огромный кулак Шварцман.

– Вы обещали мне это еще в Париже, – напомнил Роджер. – Так просто нельзя работать.

– Я его все равно убью, – повторил Шварцман.

– Кажется, нам придется вам немного помочь, – задумчиво сказал Роджер, – этот тип действительно мешает всем. Завтра ночью у вас будет шанс убрать Дронго. Только постарайтесь не ошибиться.

– Мне нужно войти в отель?

– Нет. Завтра он решит прокатиться на катере. Вместо капитана за рулем будете вы. И, я думаю, у вас не будет особых проблем с этим Дронго.

– Он знает меня в лицо, – нерешительно сказал Шварцман.

– Он вас не увидит. Он сразу войдет в салон и сядет за столик. А вы будете в это время на корме. Их будет обслуживать официант. Совсем не обязательно, чтобы он вас видел.

– Вы сказали «их». Кого – их?

– Это неважно, – отмахнулся Роджер. – Завтра он сядет на этот катер, где вместо капитана будете стоять вы. Надеюсь, управлять катером вы умеете. Как только катер пройдет внешнее кольцо каналов, можете начать действовать. Быстро и четко. Спутник Дронго не будет вам мешать, это я вам обещаю.

– Но вы точно знаете, что он сядет на катер? – не сдавался подозрительный Шварцман.

Роджер усмехнулся.

– Когда я вытаскивал вас из тюрьмы, вы были менее разговорчивы, – напомнил Роджер. – Завтра у вас решающий день. Постарайтесь не промахнуться. Это будет ваш последний шанс убрать Дронго.

– Хорошо. – Шварцман задумчиво посмотрел на стоявшую перед ним бутылку. – А потом я спокойно уберу Осинского.

– Договорились, – кивнул Роджер, – увидимся здесь послезавтра. В это же время. А завтра в три часа дня будьте на привокзальной площади. В отеле «Виктория». Там вам передадут все необходимое для завтрашнего путешествия. Документы, костюм и даже парик, чтобы Дронго узнал вас не сразу. Если сделаете все четко, получите всю сумму сразу. Как мы и договаривались. Но только после убийства Осинского. А Дронго мы отдаем вам как небольшой подарок, чтобы вы наконец выполнили свое поручение и ликвидировали композитора.

– Не понимаю вас, – нахмурился Шварцман, – даже такой профессионал, как Дронго, не стоит для вас такого слизняка, как Осинский. Почему вы хотите его убрать?

– До свидания, – поднялся Роджер, проигнорировав его вопрос. – Надеюсь, завтра вы будете более точны. И запомните – вы ни при каких обстоятельствах не должны убивать спутника Дронго. Это наш человек. Вы меня хорошо поняли?

– А если я случайно нажму на курок? – ухмыльнулся Ястреб.

Роджер нахмурился.

– По-моему, в бразильской тюрьме вам не очень понравилось. Сделайте все так, как я вам говорил. Чтобы туда больше не попадать.

С этими словами он вышел из пиццерии. Шварцман, посмотрев ему вслед, едва не швырнул бутылку. Потом схватил ее, чтобы налить еще немного. Но, подумав, усилием воли заставил себя подняться. Завтра ему нужна ясная голова, и самое худшее, что он может сделать, – это сегодня напиться. Если все пройдет нормально, завтра он наконец отдохнет. Шварцман с сожалением посмотрел на оставшуюся бутылку и, бросив на стол разноцветную голландскую купюру достоинством в пятьдесят гульденов, вышел из пиццерии. Завтра ему предстоял важный день. Он наконец доберется до своего обидчика.

 

Глава 29

Якобсон смотрел на Дронго с очевидной неприязнью. На лбу выступили капельки пота. Он явно не ожидал, что этот неприятный тип сумеет так тщательно и глубоко разобраться в ситуации всего за несколько дней.

– Вы мне угрожаете? – спокойно спросил Дронго. – По-моему, это глупо, мистер Якобсон. То, что узнал я, может узнать и любая аналитическая служба любой разведки мира. А насчет Доула вам нечего скрывать. Они ведь большие друзья с Осинским. Об этом постоянно пишут все газеты. Вернее, вы сделали их большими друзьями.

Якобсон обернулся, словно проверяя, нет ли кого-нибудь в арт-галерее. Потом посмотрел на Дронго и тихо продолжил:

– Давайте где-нибудь сядем. Я, кажется, устал.

– Вы хотите снова вернуться в бар?

– Конечно, нет. Идемте к вам в номер. Там мы сможем спокойно поговорить.

Они вышли к лифту. Дронго немного удивился, что в холле не было Моше. Может, он решил, что сегодня ночью уже ничего не произойдет.

Поднялись в номер Дронго. Вошедший первым Якобсон сел на стул, подвинув его ближе к столу и развернув в сторону Дронго. Тот, в свою очередь, сел в кресло.

– Вы действительно не боитесь рассказывать мне подобные вещи? – спросил Якобсон. – А если мы решим, что вы много знаете?

– Во-первых, вы достаточно прагматичны, чтобы так поступить. А во-вторых, я не только играл в компьютерные игры, но и записывал некоторую информацию. Она может всплыть ровно через три месяца и пройти по линии Интернет. Вы представляете, что в таком случае ждет ваш Фонд?

– Вы хотите нас шантажировать?

– Я хочу, чтобы вы просто осознали некоторые моменты. И не нужно увеличивать число моих врагов. У меня их и так более чем достаточно.

– Вы хотите уехать?

– Конечно, нет. И не только потому, что это подлость – бросить глупого Рэнди в объятия Ястреба. Дело в том, что Шварцман все равно не успокоится, пока не встретится лично со мной. Пока не убьет меня. Это вы рассчитали правильно. Поэтому я остаюсь. В конце концов, условия нашего соглашения были следующими – либо я устраняю угрозу Осинскому, либо его убивают, и я проигрываю. Пока не случился ни один из вариантов. Значит, я должен оставаться здесь. Но вы упрямо не хотите мне помочь.

– Каким образом? – спросил Якобсон. – Чем я могу вам помочь?

– Почему Ястреб получил задание убрать Осинского, я уже понял. Ваш Фонд готовит своего агента влияния на будущего президента США, осторожно пытаясь пробиться в его ближайшее окружение. Но кто в таком случае нанял Шварцмана? Кто помог ему бежать из тюрьмы и поставил такую необычную задачу, чтобы работать против вас? Мне интересно ваше мнение.

– По-моему, вы могли бы догадаться, – выдохнул Якобсон, – это наверняка израильская разведка МОССАД. Они повсюду суют свой нос.

– Вы ведь еврей, Якобсон. Разве можно так говорить о разведке своего этнического государства? По-моему, вы несколько погорячились.

Якобсон, поняв, что действительно допустил промах, отвернулся. Потом раздраженно спросил:

– Что вы еще хотите знать?

– Для начала ваше настоящее имя. Вы носите на груди христианский крестик и ходите в католические храмы. Вдобавок сегодня вы готовы обвинить МОССАД в противодействии вашему Фонду. Это как-то не вяжется с вашей фамилией, мистер неизвестный. Я ведь давно догадался, что Якобсон – всего лишь псевдоним.

– Откуда вы знаете про мой крест? – мрачно спросил Якобсон. – Или это вы тоже подсмотрели в своих компьютерах?

– Какая разница! Тем не менее я повторяю свой вопрос. Почему вы считаете, что это МОССАД? Или, вернее, даже не так. Почему вы считаете, что МОССАД будет заинтересован в этом необычном деле?

– Они и были заинтересованы, – скривил лицо Якобсон, – подсунули в наш Фонд своего агента. Своего осведомителя, который сообщал им о наших передвижениях.

– Вы знаете имя этого агента?

– Конечно. Сейчас уже можно сказать. Это был покойный Мартин.

– Поэтому вы отправили его со мной, решив подставить под пули?

Якобсон снова отвернулся.

– Я не думал, что так получится, – проворчал он, – никто не мог предположить, что они откроют стрельбу в аэропорту.

– Тем не менее вы с удовольствием от него избавились.

– Да, конечно. А почему я должен был терпеть у себя их агента?

– Значит, вы полагаете, что это сотрудники МОССАД помогли бежать Шварцману и нацелили его на выполнение задания по устранению Осинского?

– Мне так кажется. Во всяком случае, они очень заинтересованы в исходе этих выборов. Как и обычно, они всегда уделяют огромное внимание выборам в США. Сейчас, после того как распался СССР, это единственная суперстрана в мире. И президент этой страны должен интересовать такую службу, как МОССАД. Можно подумать, вы новичок в разведке. Во всех крупных спецслужбах мира есть свои аналитические службы, занимающиеся проблемами первых лиц крупных государств или государств, находящихся в состоянии конфронтации. Отдельно изучаются состояние здоровья лидеров, их привычки, пристрастия, семейное положение. И, самое важное, адекватность реагирования в различных ситуациях. Я не сомневаюсь, что у русских, в СВР, тоже есть своя служба подобных аналитиков. Есть она наверняка и в ЦРУ. Она есть даже в МИТ – разведке Турции, что уж тут говорить про МОССАД.

– Но почему именно МОССАД? – настаивал Дронго. Он не хотел говорить Якобсону, насколько тот прав и не прав одновременно. МОССАД более чем интересовался этим вопросом, заранее узнав о подключении к этой операции. Но сотрудники МОССАДа не нанимали Шварцмана и не устраивали ему побега. Это Дронго знал точно. Иначе Моше не стал бы его охранять. Хотя МОССАД мог и разыграть тонкую партию, освободив, с одной стороны, Шварцмана с поручением убить Осинского. А с другой – предложить Дронго охранять Осинского, чтобы в процессе их противостояния более детально ознакомиться с работой Фонда. Эта гипотеза имела право на существование, если бы не один фактор – убитый Мартин. Он был осведомителем МОССАДа, а они не стали бы подставлять своего агента, с таким трудом внедренного в Фонд, под пули нанятых ими людей.

– Почему МОССАД? – вскочил на ноги Якобсон. – Почему они? Только они могли решиться на такую операцию. Только они могут устраивать пакости во всем мире, опираясь на свою мощную диаспору. Вы мне еще рассказывали о Клинтоне, о семье Хиллари. Как будто вы не знаете, кто финансировал всю кампанию этого выскочки. Банк «Голдман-Сакс».

– Послушайте, Якобсон, это просто неприлично. Нельзя быть антисемитом человеку с такой фамилией.

– Это не моя фамилия, – окончательно разозлился Якобсон, – впрочем, вы уже давно обо всем догадались. Просто менеджеру такого композитора, как Осинский, обязательно нужно иметь еврейскую фамилию. Для шоу-бизнеса это имеет большое значение. И для международных банков тоже.

– Судя по вашим словам, вы не очень любите евреев. И МОССАД тоже.

– Я их ненавижу, – дернулся Якобсон, – они повсюду захватили власть, устраивают заговоры, держат под своим контролем весь мир. Почему я должен их любить? Потому что они поддерживают этого никчемного Клинтона, который в любом случае является их ставленником? Почему я должен любить евреев, которые владеют всеми капиталами?

– Не люблю националистов, – поморщился Дронго. – Я не думал, что вы такой примитивный тип. Вы казались мне умнее. Вы верите в теорию организованного зла. Всемирного заговора сионистов. В таком случае что такое ваш Фонд? Вы ведь тоже интернациональное всемирное объединение. И, кстати, насчет Клинтона я не совсем понял. Вы ведь его тоже не любите. Тогда почему на прошлых выборах делали все, чтобы победил он, а не Джордж Буш? Вы можете мне объяснить?

– Не могу, – зло отрезал Якобсон.

– На прошлых выборах вы решили поддержать кандидатуру Клинтона. Очевидно, Буш чем-то не устраивал ваш Фонд. Вернее, не Фонд, а тех, кто вас финансирует. Буш не устраивал вас даже больше Клинтона, которого поддерживал Израиль. И сейчас вы готовы бороться уже против Клинтона, поддерживая Доула.

– Они не допустят республиканцев к власти, – поморщился Якобсон, – и не только Доула, но и его основного соперника Пэта Бьюкенена. Вы знаете, что он заявил во время «праймериз»? Пэт сказал, что «конгресс США оккупирован Израилем».

– Это доказывает только, что больные люди встречаются и среди кандидатов в президенты США, – холодно парировал Дронго.

– Это доказывает, что он прав, – возразил Якобсон.

– Вы не назвали мне свое имя, чтобы я мог к вам обращаться. Можете придумать себе какое-нибудь имя? Мне как-то неудобно после ваших слов обращаться к вам со словами «мистер Якобсон». Представляю, как сильно вас злит собственное имя.

– Для вас я по-прежнему Якобсон. Можете называть меня так и дальше.

– В таком случае ситуация предельно обострилась, – задумчиво сказал Дронго. – Вы откровенно ненавидите МОССАД. Готовы сделать все, чтобы не прошел их ставленник Билл Клинтон. Заранее готовите своего агента влияния для будущего президента США. И в то же время на предыдущих выборах сделали все, чтобы представлявший республиканцев Джордж Буш проиграл на выборах. Интересная ситуация, правда?

Собеседник с интересом смотрел на Дронго. Он уже полностью пришел в себя и внимательно следил за его рассуждениями.

– Я, кажется, знаю людей, которые ненавидят Буша даже больше, чем МОССАД, Израиль и весь остальной мир. Однажды в Багдаде, в отеле «Аль-Рашид», я видел изображение президента США Джорджа Буша. Чтобы войти в отель, нужно было пройти по лицу бывшего президента США, изображенному на мозаичном полу. И только тогда автоматические двери открывались, впуская гостя в здание отеля.

На прошлых выборах вы убрали огромную часть консервативных избирателей – потенциальных сторонников Буша, заставив их голосовать за Перо. А тот, в свою очередь, тесно связан с военно-промышленным комплексом. И с арабскими странами. Ведь это ему удалось вытащить своих сотрудников из иранской тюрьмы, тогда как правительству США не удалось освободить своих заложников, даже задействовав весь потенциал самой мощной в мире армии. Тогда все считали, что он настоящий герой. А может, ему просто удалось договориться?

Якобсон не перебивал. Он внимательно слушал.

– Я, кажется, начинаю все понимать, – сказал Дронго. – Победителя арабской войны Джорджа Буша слишком ненавидели во многих арабских странах. Теперь я понимаю, откуда у вас столько денег. И столько возможностей. Вас финансируют арабские страны. Вот почему вы так патологически ненавидите евреев и тем не менее на прошлых выборах поддержали Клинтона, чтобы отомстить Бушу. Я правильно все рассчитал?

– Поэтому МОССАД и нанял Шварцмана, помогая ему бежать из тюрьмы, – с вызовом закончил Якобсон.

– Кажется, я могу вас огорчить, мистер представитель Фонда. На этот раз вы ошиблись. Если вы скажете мне, кто именно финансирует ваш Фонд, я назову вам организацию, которая помогла бежать Шварцману из тюрьмы.

Якобсон вскочил на ноги. Стул опрокинулся.

– Вы блефуете, – сказал он, заметно волнуясь.

– Нет. Я точно знаю, кто именно помог Шварцману. Успокойтесь и сядьте. Вы так и не сказали мне ничего.

– Этого я вам не могу сказать. Я просто не знаю всех подробностей. Я занимаюсь только Джорджем Осинским.

– Правильно. Чтобы через него влиять на будущего президента США. Тем не менее я повторяю свой вопрос. Не нужно даже называть мне страну или организацию. Просто скажите, что моя догадка насчет Буша верна. Я жду вашего ответа. Только кивните головой, да или нет.

Якобсон молчал. Он, видимо, что-то обдумывал. Потом, приняв решение, просто молча кивнул головой.

– Ему помогли бежать из бразильской тюрьмы сотрудники ЦРУ, – спокойно сказал Дронго.

Его собеседник не шевельнулся. Он словно ждал именно этих слов.

Якобсон закрыл глаза. Помолчал несколько секунд, а затем с чудовищной ненавистью выдавил:

– Будь они прокляты, эти безбожные американцы! Я так и думал.

 

Глава 30

На следующий день должен был состояться прием. Напуганный Рэнди весь день никуда не выходил, не доставляя никаких хлопот своим телохранителям. Он даже не хотел ехать на прием, пока рассерженный Якобсон не приказал ему одеваться. На прием они отправились вчетвером.

До обеда Дронго успел заехать в полицию, где уже допросили раненого Антонио. Как и ожидалось, он ничего нового не сказал. Просто рассказал, что их было четверо. Назвал имена остальных, сообщил про убитого Доменика. О другом помощнике Шварцмана, посланном в отель «Ритц», он ничего не знал. Ястреб приказал ему ждать Пола у выхода с Вандомской площади, а тот так и не появился. Голландская полиция, не знавшая, что случилось с Полом, подозревала, что он все еще работает с Ястребом, и усиленно искала обоих мужчин по приметам, указанным Антонио.

Разочарованный Дронго вернулся в отель в пятом часу дня. В шесть часов привезли смокинг, в котором он должен был появиться на приеме. Через полчаса он спустился вниз, чтобы ехать со всеми на прием. Якобсон держался невозмутимо, но все время бросал подозрительные взгляды на Дронго, словно пытаясь узнать, о чем именно тот думает. После вчерашнего разговора Якобсон неуловимо изменился. Он стал еще мрачнее и молчаливее, но одновременно и раздражительнее, даже накричал на Рэнди, чего раньше никогда не случалось.

Весь день Дронго не видел Моше, и это его несколько удивило. Или МОССАД решил, что угроза со стороны Ястреба уже не столь существенна, или опять произошло что-то непонятное. Он не стал гадать по этому поводу, собираясь вечером проверить свои подозрения. Весь день Барбара смотрела на него как-то особенно, словно пытаясь сказать нечто важное. Но даже когда они остались вдвоем в машине, она не сказала ни слова. Прием оказался, как обычно, торжественным и скучным. Рэнди Александер был в центре внимания, все старались польстить «маэстро Осинскому», восторженно говоря о его концерте. Якобсон был мрачен. Барбара, напротив, была как-то неестественно возбуждена, громко смеялась. Дронго не нравилось ее сегодняшнее состояние, она была явно не в форме, хотя и пыталась быть веселой. Но это получалось нарочито вульгарно и грубо, словно она пыталась скрыть под веселым настроением нечто очень важное.

Дронго, молча наблюдавший за всеми, почувствовал на своем плече чью-то руку. Он повернул голову. Это был Рамеш Асанти.

– Не ожидали? – усмехнулся Асанти.

– Честно говоря, нет. Мне казалось, что мистер Якобсон успешно представляет ваш Фонд. Иногда даже более успешно, чем это нужно.

Асанти холодно усмехнулся.

– Вы с ним поругались?

– Конечно, нет. А почему вы спрашиваете?

– Иногда он бывает слишком экспансивен.

Дронго удивленно оглянулся на Якобсона. Тот пока не обращал на них внимания, занятый разговором с японским послом.

– Я этого не замечал, – честно признался он.

– Вы неплохо работаете, – сухо сказал Асанти, – сумели уже трижды отличиться.

– Спасибо, – улыбнулся Дронго. Смысл сказанного дошел до него. Улыбка исчезла с лица. – Трижды? Вы сказали – трижды? По-моему, вы спутали – дважды.

– Ничего я не перепутал, – хладнокровно сказал Асанти, – трижды. В Париже, Брюсселе и Амстердаме.

И с этими словами отошел к английскому послу, уже спешившему к ним поздороваться с Асанти. Дронго замер на месте. О нападении на него в отеле «Ритц» не знал никто, кроме Моше, который спас ему жизнь, и представителей израильских спецслужб. Теперь знал и Асанти. Зачем он ему это сказал? Чтобы подчеркнуть свое знание? Но для чего? Чтобы показать, что он знает о связи Дронго с МОССАДом? Кажется, так. Но в таком случае почему он ничего не сказал Якобсону? И почему Дронго до сих пор жив?

Он следил глазами за Асанти. Тот невозмутимо беседовал с английским послом. Через несколько минут к ним подошел Якобсон. Они стали о чем-то говорить, часто посматривая в сторону Дронго. Он спокойно наблюдал за ними. Кажется, сегодня он получит очень серьезную проблему. Откуда Асанти знает о происшедшем в «Ритце»? Кроме Моше, об этом знали руководитель ШАБАКа и высокопоставленный сотрудник МОССАДа. Или один из них тоже работает на этот чертов Фонд? Кажется, он несколько ошибся. Если бы это были только арабы, они не смогли бы так быстро узнать о случившемся в «Ритце». И куда все-таки подевался Моше?

Представить себе состояние Якобсона, который был неистовым антисемитом, было трудно. Если он узнает, что Дронго имел контакты с представителями МОССАДа, последствия предсказать трудно. Он может забыть обо всем на свете.

Якобсон, закончив разговор с Асанти, кивнул собеседнику, словно соглашаясь с ним, и пошел прямо к Дронго. Ближе, еще ближе…

– Вы уже знакомы с мистером Асанти, – зловеще улыбаясь, сказал Якобсон, – он предлагает несколько изменить нашу будущую программу. Завтра во Франкфурт приедет настоящий Осинский, и мы отправим Рэнди обратно в Аргентину.

– Почему?

– Во Франкфурте на концерте будет присутствовать американский посол в Бонне. А он раньше встречался с Осинским на его концертах в Нью-Йорке и может понять, что Рэнди совсем не тот, за кого мы его выдаем.

– Но мы пока еще не нашли Ястреба.

– Это уже ваша проблема, мистер Саундерс, – напомнил Якобсон и отошел. Дронго перевел дыхание. Асанти ему ничего не сказал. Пока ничего не сказал. Он повернулся и прошел к Барбаре. Она стояла с бокалом шампанского, в чудесном светло-коричневом платье с оголенными плечами. Кажется, ее запас платьев был рассчитан на всемирное турне, подумал Дронго. Она вопросительно посмотрела на него, когда он подошел.

– Вы знаете того человека? – Дронго показал на Асанти.

Она пригляделась и пожала плечами.

– Никогда его не видела. А кто это такой?

– Один из руководителей Фонда. Я думал, вы его знаете.

– Нет. А почему я должна их знать? Я работаю с Осинским, а не с этим Фондом.

– Да, конечно. Но я думал, что вы, может быть, раньше где-то его видели.

– Никогда не видела, – улыбнулась Барбара. И снова в ее улыбке было нечто жуткое и жалкое одновременно.

– Понятно, – разочарованно произнес он и хотел отойти. Вдруг Барбара дотронулась до его руки.

– Сегодня наш последний вечер в Амстердаме, – сказала она грустно.

– У нас еще впереди два дня во Франкфурте, – сообщил он, – вернее, два вечера.

– Я не о том. У нас рядом с отелем стоят катера. Может, мы сегодня поужинаем вместе? – В голосе Барбары была какая-то нерешительность, и это меньше всего понравилось Дронго. Она словно просила, сомневаясь в обоснованности подобной просьбы. Это была не та сильная и уверенная в себе Барбара, которую он знал…

– Хорошо, – согласился он, – конечно, поужинаем вместе. Я должен был вас пригласить. Простите, Барбара. Я позвоню и закажу катер.

– Не нужно, – возразила она, – я уже заказала. И ужин тоже.

– В таком случае это вы меня приглашаете, а не я, – пошутил Дронго. Он отошел от нее с каким-то неприятным осадком, оставшимся от этого разговора. Ему не нравились глаза женщины. Они были грустными и жалкими одновременно. Или подлец Рэнди снова оскорбил ее? А может, Якобсон сказал ей что-нибудь неприятное?

Прием закончился за полночь, и кавалькады машин тронулись в обратный путь. Всю дорогу Барбара молчала. Лишь когда автомобили, подъезжая к отелю, сворачивали за мост, чтобы, повернув еще раз налево, проехать по узкой мощеной улице, отделявшей канал от здания отеля, она сказала:

– Встретимся через сорок минут.

Автомобили осторожно двигались вперед. Здесь с трудом проезжала даже одна машина. Велосипедисты ездили уже по пешеходной, не менее узкой дорожке. У входа в «Пулитцер» их машина остановилась, и Дронго любезно помог Барбаре выйти. Когда он дотронулся до ее руки, она вздрогнула, но он сделал вид, что не обратил на это внимания.

Приняв традиционный душ и переодевшись в свой темный костюм, он привычно укрепил под мышкой пистолет. Итальянский пистолет, выданный ему Якобсоном, несколько раздражал Дронго, привыкшего к американским образцам. Но прежний, американский, из которого он застрелил Доминика, у него отобрали. И теперь приходилось мириться с этим. Впрочем, был он небольшой, легкий, и Дронго не стал возражать.

Посмотрев на часы, он причесал редеющие волосы. К его большому огорчению, процесс облысения не остановился и после тридцати пяти, продолжаясь с нарастающей скоростью. Впереди уже нечего было зачесывать. Вообще его прическа становилась все больше похожа на прическу Жака Ширака, пытавшегося из своей лысины сделать нечто пристойное.

Затянув галстук, он посмотрел в зеркало и вышел из номера. В зеркало он смотреть не любил, даже когда брился, предпочитая делать это на ощупь. Лишь галстуки были его давней и единственной страстью. Он предпочитал только «монсеньор Кристиан Диор», покупая их повсюду, где только можно. После распада СССР никто уже не контролировал его поездки, и он имел возможность привозить себе в качестве сувениров редкие образцы. В последнее время он купил несколько галстуков от Валентино и даже позволил вольность в Париже, приобретя на авеню Георга Пятого, в магазине «Кензо», фирменный галстук с вызывающе желтыми цветами, вышитыми на синем фоне. Но это было исключением из правил. Он оставался верен своему пристрастию, используя всегда только «Фаренгейт» в качестве парфюмерии, галстуки «монсеньор Кристиан Диор», туфли «Балли», которые были так удобны. Только в костюмах он допускал некоторое разнообразие, предпочитая различные итальянские и французские фирмы, но в основном классического стиля, покупая их в салонах «Нина Риччи» и «Валентино».

Его гонорар с учетом уже отработанных дней составлял не одну тысячу долларов. Но он был равнодушен к деньгам, даже не зная точно, сколько именно имеется на его кредитной карточке. Они позволяли ему путешествовать и ни в чем не нуждаться, покупать любимые книги и видеть красивые места. Большего он не хотел.

Он не стал надевать пальто, зная, что катер обычно стоит почти у самых дверей отеля, до него не более пяти-шести метров. Спустившись вниз, он снова посмотрел на часы. Барбара опаздывала. Моше по-прежнему не было видно. Или Асанти уже сумел убрать его? Тогда почему ему позволяют спокойно передвигаться? В этой непонятной игре у каждой стороны были свои козыри.

Наконец раскрылись створки лифта, и Барбара появилась в том же платье, в каком была на приеме. Это его сильно удивило. Обычно она уделяла очень большое внимание своим нарядам. Неужели не успела переодеться? Женщина куталась в большую шерстяную шаль от Версаче, словно ей было холодно уже сейчас.

– Пойдемте. – Дронго протянул ей руку.

Она подала ему свою холодную руку. Они перешли узкую дорожку, и он помог женщине спуститься на катер. На корме, в отдалении, спиной к ним стоял капитан судна, составлявший весь экипаж в единственном числе. У каюты их встретил молодой официант с четко выраженными восточными чертами лица, которого Дронго уже видел несколько раз раньше в ресторане отеля. Кивнув официанту, они вошли в каюту. Официант что-то прокричал капитану, и тот, осторожно заведя мотор, плавно отчалил.

В каюте могло поместиться пять-шесть человек. Здесь уже был накрыт стол. Официант почтительно ждал, когда они сядут, чтобы обслуживать их. В случае необходимости, чтобы не мешать влюбленным, если те решили остаться вдвоем, он мог укрыться на корме, рядом с капитаном.

– Здесь довольно красиво, – одобрительно сказал Дронго.

– Да, – согласилась женщина, зябко поеживаясь.

– Вам холодно? – спросил Дронго. – Может, я дам вам свой пиджак?

– Нет, ничего.

Официант наклонил голову.

– Что вы будете пить?

– У вас есть красное вино? – спросил Дронго.

– Конечно, – улыбнулся парень, – у нас есть все. Мы имеем очень хороший бар. – Он неплохо говорил по-английски.

Барбара по-прежнему куталась в шаль. Она словно уже пожалела об этой поездке. Официант принес бутылку итальянского вина, оказавшегося действительно превосходным. Но Барбара не стала пить, лишь пригубила. Дронго делал вид, что ничего не происходит, разговаривая с официантом, улыбаясь женщине. Однако он видел, что она явно нервничает.

Официант принес шейки лангустов, зажаренные таким образом, чтобы панцирь легко открывался, а вместо гарнира подавались креветки в чесночном соусе. Здесь было царство рыбной кухни. Дронго не очень любил рыбную кухню и поэтому был довольно равнодушен к еде. Однако и он не мог не отдать должное мастерству поваров ресторана «Пулитцер».

Барбара по-прежнему куталась в свою шаль. Дронго все-таки снял пиджак и набросил его на плечи женщины. Перед этим он отстегнул кобуру с оружием, положив ее между собой и спутницей. Она ничего не сказала, только посмотрела на него непонятным взглядом. Сегодня Барбара была явно не в духе.

Официант, улыбаясь, предложил им следующее блюдо.

– Нет, – возразил Дронго, – больше ничего не нужно.

Они плыли уже более двадцати минут. Официант, наклонив голову, снова разлил итальянское вино в высокие фирменные бокалы и почти моментально вышел из каюты. С его точки зрения, гости просто не умели есть, а к подобной рыбе вообще нужно было просить белое немецкое вино. Но указывать он не смел.

Дронго посмотрел на сидевшую перед ним женщину.

– Вы плохо себя чувствуете?

– Нет, – быстро сказала она, – с чего вы взяли?

– Вы все время молчите, как будто эта прогулка не доставляет вам особого удовольствия.

– Да, – сказала Барбара, – просто я очень устала. Вы меня извините, я сегодня немного не в форме.

– Ничего. Мы вернемся в отель, и я провожу вас до номера.

– Послушайте, мистер Саундерс, мы знакомы столько времени, а вы мне даже не назвали своего настоящего имени, – вдруг сказала Барбара. – Или Саундерс – ваше настоящее имя?

– Нет, конечно, – засмеялся Дронго, – мы ведь об этом уже говорили. У меня совсем другое имя.

– Зачем вам все это нужно? – снова спросила Барбара. – Все эти заговоры, разведки, фонды. Почему вы не можете жить, как все нормальные люди?

– Наверно, не получается. Я слишком увлекающийся человек. Вы знаете, Барбара, я ведь по гороскопу Овен. А родившиеся под этим знаком бывают обычно плохими домоседами и нетерпеливыми людьми. Скучная жизнь не для меня.

– Вам нравится рисковать жизнью?

– Нет, конечно. Мне просто нравятся эти игры. Своего рода зарядка для ума. Одни играют в казино, чтобы получить острые ощущения, другие увлекаются наркотиками, чтобы забыться. Очевидно, я таким способом пытаюсь тоже получить своеобразное удовольствие. Это для меня своего рода наркотик, к которому я привык. Вот уже много лет я вращаюсь в этом кругу. У меня просто нет другой профессии.

– Значит, вам нравится то, что вы делаете?

– Нравится – неправильное слово. Мне интересна сама жизнь во всех ее проявлениях. Очевидно, во мне заложено сильное стремление к самоутверждению. К наиболее полной самореализации. Считайте, что я так просто самореализуюсь. Делаю то, что умею делать.

– У вас даже есть оправдание такой жизни.

– Она меня устраивает.

Он заметил, как мимо каюты проходит капитан. Интересно, почему он поднял воротник своей куртки? Ему тоже холодно?

– Вы странный человек, – холодно сказала Барбара, – наверное, вы получаете удовольствие от всех этих встреч. У вас много денег, много женщин и масса приключений.

– Нет, – возразил Дронго, – в моей жизни было очень мало женщин. А деньги меня вообще не волнуют. Что касается приключений, то они бывают иногда очень опасны.

Капитан прошел к дверям.

– И вы в своей жизни ни о чем не жалеете? – настаивала Барбара, глядя ему в глаза.

– Иногда жалею, – сказал он, выдерживая ее взгляд, – например, в Брюсселе три дня назад я должен был попрощаться с вами перед отъездом. Или не разрешить вам оставаться в одном номере с Рэнди. Это печальные моменты, о которых я жалею.

Она закусила губу.

– Он к вам приставал, – понял Дронго.

– А как вы думаете?

– Вот сукин сын! – разозлился Дронго. – Я переломаю ему все конечности. Я его предупреждал.

Капитан стоял прямо перед входом в каюту. Наверно, он хочет их поприветствовать. Рассказать о своих любимых каналах, на которых проходит вся его жизнь. Многие голландцы традиционно хорошо говорили на английском.

– Уже поздно, – сказала она.

– Что значит поздно?

– За дверью его апартаментов стояли охранники из частной фирмы, – пояснила Барбара, – а я ночью спала в кабинете, на диване. Он и пришел ко мне. Кричать я не могла, услышали бы охранники.

– Нет! – понял наконец, в чем дело, Дронго. – Он вас изнасиловал?

– Если бы, – усмехнулась Барбара. – Обслюнявил меня всю, изгадил мою одежду и убрался восвояси. Кажется, я сопротивлялась довольно успешно.

Он положил свою руку на ее. На этот раз она не вздрогнула.

– Простите, – сказал Дронго, – я не думал, что он решится на такое.

Капитан шагнул в каюту. Он открыл дверь как раз в тот момент, когда Дронго положил свою руку на руку Барбары. Она сидела справа от него, и он накрыл ее руку своей правой рукой. Дронго посмотрел на вошедшего и замер. Капитан снял фуражку вместе с париком.

Перед ним стоял Альфред Шварцман. В руках у него был пистолет.

– Добрый вечер, – весело сказал Шварцман, – кажется, мы уже однажды встречались.

Дронго молчал. Он по-прежнему держал руку Барбары.

– Держите руки на столе, чтобы я не спустил курок раньше времени, – торжествующе сказал Шварцман.

Дронго по-прежнему хранил молчание.

– Я много лет мечтал о такой встрече, Дронго, – улыбнулся Шварцман, – тогда, в Бразилии, ты меня переиграл. Сегодня я переиграл тебя. Только ты никому больше не расскажешь об этом. Сейчас ты умрешь. Но не просто так. Сначала я отстрелю тебе все конечности, а затем брошу в канал, подыхать там. Чтобы ты почувствовал, как я мучился в бразильской тюрьме, чтобы ты знал, какое это удовольствие.

Дронго повернул голову к Барбаре. Он помнил, что именно она заказала этот вечерний ужин и прогулку на катере. Кажется, это волновало его более всего остального.

– Ты знала об этом. – Он по-прежнему говорил на английском, в котором не было слова «ты». Но на этот раз он спросил таким тоном, что обращение «you „прозвучало как «ты“. И она это поняла.

Повернув голову, она прошептала:

– Ты ничего не понимаешь.

– И уже никогда не поймет, – торжествующе сказал Шварцман, поднимая пистолет. – Сядьте от него подальше, миссис, пока я прострелю ему обе руки. Я боюсь испачкать вас его кровью. А оставлять его так очень опасно. Он слишком грозное животное.

Она посмотрела на Дронго и чуть отодвинулась от него, высвобождая свою руку. Дальше, еще дальше.

– Вот теперь ты будешь кричать, – усмехнулся Шварцман. – Теперь ты будешь умолять меня пощадить тебя. А я буду смеяться над тобой, собака. Встань.

Дронго, не меняясь в лице, встал, лишь бросив взгляд на Барбару. Только короткий взгляд, но, видимо, что-то в нем было, если она снова закусила губу. На этот раз так сильно, что едва не брызнула кровь.

Шварцман поманил пистолетом.

– Иди сюда.

Дронго посмотрел по сторонам. Каюта была слишком маленькой и тесной. И ничего подходящего под рукой не было, чтобы попытаться выбить оружие из рук Шварцмана.

Ястреб прицелился ему в руку. И в этот момент прозвучал выстрел. Дронго обернулся. Барбара, достав его пистолет, выстрелила прямо в живот Шварцману. Тот пошатнулся, удивленно глядя на нее.

– Сука, – сказал он, хватаясь за живот.

И тогда она выстрелила еще два раза. Отброшенный к дверям, Ястреб сполз на пол, выплевывая кровавую пену.

– Дурак, – успел произнести перед смертью Шварцман, очевидно, негодуя на себя за то, что не выстрелил первым в женщину.

Дронго, обернувшись, молча смотрел на Барбару, сидевшую за столом с дымящимся пистолетом в руках. По корме пробежал испуганный официант. Открыв дверь каюты, он замер, глядя на лежавшего в крови Альфреда Шварцмана.

Какая странная судьба, отстраненно подумал Дронго, самого известного убийцу в конце концов убила молодая женщина. Это для него, наверное, было самым неожиданным.

Барбара отбросила пистолет. Она не плакала, не суетилась. Просто смотрела на Дронго. Испуганный официант побежал на корму, чтобы повернуть катер к берегу и вызвать полицию. И только тогда Барбара призналась:

– Я работала на ЦРУ. Была их осведомителем при Якобсоне.

– Да, – кивнул Дронго, – это я уже понял.

На полу между ними лежал с развороченными внутренностями бывший профессиональный убийца Альфред Шварцман. Ястреб кончил свою охоту. Больше он никогда не поднимется в воздух.

 

Глава 31

Они пристали к берегу, и вскоре рядом с катером показались полицейские машины. Их было сразу четыре – еще бы, ведь на каналах давно не случалось подобного! Но когда детективы узнали, что это Альфред Шварцман, тот самый Ястреб, о котором были предупреждены все полицейские Бенилюкса, положение кардинально изменилось. Приехало еще несколько машин полиции. Прибыли эксперты, врачи, криминалисты. Приехал даже заместитель министра внутренних дел.

Пистолет, из которого стреляла Барбара, забрали, уложив его в специальный пакет. Следователи по горячим следам допрашивали всех троих, бывших на судне во время происшествия. Сделали срочные запросы в Интерпол с просьбой выслать отпечатки пальцев Шварцмана. Передали запрос даже в Бразилию. Никто не мог поверить, что наводивший ужас на полицию стольких государств, имевший на своем счету столько убийств профессионал Альфред Шварцман погиб от руки молодой женщины.

В четыре часа утра в полицейское управление приехали узнавшие обо всем журналисты, и начался самый настоящий кавардак, какой бывает в таких случаях. Все кричали одновременно, добиваясь каждый своего. А про Дронго и Барбару просто забыли.

Они сидели в комнате следователя, глядя друг на друга. Прошло уже достаточно много времени, чтобы они могли прийти в себя и осмыслить случившееся. Они молчали, словно не решаясь говорить именно в этом месте, слишком шумном и агрессивном.

Еще через час приехал Якобсон. Он все не мог понять, каким образом Ястреб мог подменить капитана катера и так подготовиться к этому «романтическому путешествию». Менеджера разбудили ночью, и теперь он недовольно морщился, пытаясь разобраться в случившемся. Очевидно, некоторые подозрения у него все-таки появились! Он бросал подозрительные взгляды на сидевших рядом Дронго и Барбару. Еще через час приехали два адвоката, представлявшие интересы Осинского в Голландии. И всех свидетелей наконец отпустили.

В отель они ехали с Якобсоном в одной машине. Дронго сидел впереди, рядом с водителем. Теперь, когда Ястреб был убит, внешняя угроза Осинскому, казалось, исчезла. Хотя бы на время.

– Не понимаю, – произнес Якобсон, когда машины сворачивали на мост, – не понимаю, как он мог узнать о вашем путешествии?

Дронго молчал. Барбара, взглянув на Якобсона, тоже ничего не сказала. Вопрос так и остался без ответа. В отеле они разошлись по разным номерам. Дронго так устал, что с трудом заставил себя раздеться и встать под душ. Очевидно, он долго стоял под горячей водой, если не услышал, как в его номер постучали в первый раз. Кто-то постучал во второй раз, чуть сильнее, и он, накинув халат, вышел из ванной.

– Кто там? – спросил, по привычке осторожно подходя к двери. Оружие осталось в полиции, а нового он не попросил. Якобсон мог решить, что ему нравится оставлять пистолеты в качестве сувенирных подарков полицейским разных столиц Европы.

– Это я, – сказала Барбара, и он быстро открыл дверь.

Она была тоже в халате, очевидно, после принятого душа. Женщина вошла в номер, закрыла дверь, и они шагнули друг к другу.

Она не оправдывалась, не пыталась что-то объяснить или рассказать. Она просто пришла к нему, и это было лучшим объяснением, которое она могла произнести. Словно повторилась та первая ночь в парижском отеле «Ритц», когда их вулканическая встреча стала подлинным слиянием обоих начал.

В этот раз все было несколько иначе. Эффект узнавания уже прошел, но радость повторения еще не была обретена. Однако убийство Альфреда Шварцмана, нервные потрясения в полиции сказались на обоих и прежде всего на женщине. Она словно выплескивала из себя всю накопившуюся обиду, раздражение, боль. Эта ночь была похожа и не похожа на предыдущую. Хотя справедливости ради стоит сказать, что это была уже не ночь. За окном уже было светло, когда она шагнула к нему в номер.

Он проснулся в одиннадцать часов утра. Барбара еще спала. Узкая кровать голландского отеля «Пулитцер» несколько отличалась от широкой королевской кровати в «Ритце» и заставляла их теснее прижиматься друг к другу. Он осторожно убрал руку, чтобы не разбудить ее, и пошел в ванную комнату.

Когда он вернулся, она все еще лежала с закрытыми глазами. Он подошел к телефону и набрал номер.

– Да! – раздался недовольный заспанный голос Якобсона. Очевидно, он тоже не ходил на завтрак.

– Это я, – негромко сказал Дронго. – Когда мы улетаем во Франкфурт?

– Через три часа, – сказал Якобсон. – Вы не ходили на завтрак?

– Нет, конечно. Почему вы спрашиваете?

– Барбара опять пропала. Нигде не могут ее найти. Думаю, вчерашнее событие ее сильно потрясло. Неужели это она стреляла в Ястреба? Никогда бы не подумал. Или это все-таки были вы?

– Это была она, – терпеливо сказал Дронго. – Она спасла мне жизнь.

– Удивительно, – пробормотал Якобсон. – Интересно, куда она могла пойти? В холле не видели, когда она уходила.

– Вы действительно не догадываетесь, где она может быть?

– Она у вас, – понял Якобсон. – Вообще-то я так и думал. Иначе бы она не стала стрелять.

– Очень глубокая мысль, – раздраженно заметил Дронго, положив трубку на рычаг. И, обернувшись, увидел, как смотрит на него Барбара.

– Он не верит, что я убила Шварцмана? – спросила она, поняв по ответам Дронго, что именно спрашивал их менеджер.

– Немного сомневается. Ястреб был слишком опасен, чтобы его могла вот так просто застрелить женщина.

– Он смотрел все время на тебя, словно меня и не было в каюте, – тихо сказала Барбара, – это было совсем не трудно.

– Очевидно, его предупредили, что ты не будешь вмешиваться.

– Да, – подтвердила она. – Я и не должна была вмешиваться.

– Ты знала, что меня должны были убить?

– Нет. Но я понимала, что там может случиться нечто подобное. Мне поручили организовать эту ночную прогулку по каналам Амстердама, выбрав именно катер, принадлежавший отелю.

– Но ты догадывалась, что меня могут убить?

– Догадывалась, – кивнула она, – но мне казалось это справедливой платой за твое равнодушие ко мне в Брюсселе. А когда ты сказал, что сожалеешь, я почувствовала, что начинаю сомневаться. Но самое главное – я увидела глаза Шварцмана. Это был взгляд палача. Безжалостного убийцы. Такой торжествующий и агрессивный одновременно. И я поняла, что никогда не прощу себе, если он останется победителем.

– Я еще тебя не поблагодарил. В этой поездке все решили спасать мне жизнь, – сказал Дронго, – во всяком случае, спасибо за твою решительность. Он бы наверняка выполнил угрозу, бросив меня в канал с простреленными конечностями. А может, придумал бы еще какое-нибудь издевательство.

– Я это почувствовала.

– Через три часа мы улетаем во Франкфурт, – сказал он, – там снова произойдет обмен. Рэнди улетит в Буэнос-Айрес, а настоящий Джордж Осинский займет его место. Вернее, свое место.

– Почему? – удивилась она.

– Там, на концерте, будет присутствовать американский посол в Германии. А он знает Осинского в лицо и может почувствовать подмену. Они решили не рисковать. Тем более сейчас, когда Ястреб убит. Хотя я думаю, что ничего еще не кончилось.

– Почему ты так считаешь?

– Ты знала, что Мартин работал на МОССАД?

– Нет, – изумленно произнесла Барбара, – конечно, не знала.

– Этот Фонд привлекает разведчиков всего мира, – пояснил Дронго. – Зато это знал Якобсон. Боюсь, что он подозревает и тебя. Это ничем хорошим не кончится.

– Я больше не буду работать с Джорджем, – чуть покраснела женщина, – я могу просто уволиться.

– Не разрешат. Ни в ЦРУ, ни люди Фонда. Как ты поддерживала контакты с представителями ЦРУ?

– Они звонили мне, когда было нужно, и мы встречались. Примерно раз в неделю.

– Каждый раз приходили разные люди?

– Да. Но чаще приходил один человек, которого я называла мистер Джоунс. Он встретился со мной и вчера, в Амстердаме.

– Когда вы должны с ним снова встретиться?

– Я должна ему позвонить перед отъездом в Германию и договориться о встрече во Франкфурте.

– Он оставил телефон?

– Да.

Дронго чуть приоткрыл занавеску своего окна.

– Сегодня хорошая погода.

– Ты не хочешь мне больше ничего сказать? – удивилась она.

– Ничего.

– Ты меня простил?

Он обернулся к ней.

– Ты спасла мне жизнь. По-моему, ты задала глупый вопрос.

Она снова закусила губу, но, ничего не сказав, поднялась, надевая халат.

– Я пойду к себе. Нужно собрать вещи.

Он поднялся, подойдя к ней, бережно поднял правую руку, чуть касаясь губами ее ладони. И больше ничего не было сказано. Она ушла, а он принялся одеваться, чтобы навестить Рэнди Александера, к которому у него был небольшой долг.

Одевшись, он вышел из номера и, спустившись на лифте, прошел в левое крыло, в апартаменты Рэнди. У входа стоял знакомый охранник из службы безопасности отеля.

– А где наши люди? – спросил Дронго.

– Они поехали в магазины, – улыбнулся охранник. – Говорят, уже можно. Вы сегодня нашли и пристрелили убийцу.

– Это был не я, – возразил Дронго, входя в номер.

Рэнди сидел за накрытым столом. По его указанию сюда приносили свежие фрукты, шоколад и шампанское, которые меняли каждые три часа. Рэнди, очевидно, любил клубнику. Увидев Дронго, он заулыбался.

– Я ведь предупреждал, – сказал Дронго, – чтобы ты не приставал к Барбаре. А ты в Брюсселе все-таки решил сделать по-своему.

Рэнди испуганно вскочил, отступая за стол.

– Нет! – запричитал он. – Ничего не было! Честное слово! Я только ей предложил. Ничего не было!

Дронго шагнул к нему, Рэнди побежал вокруг большого стола.

– Не нужно. Я больше не буду. Честное слово, ничего не было.

– Ах ты сукин сын! – зло выговорил Дронго и, рванувшись, успел схватить Рэнди за рубашку, измазавшись при этом в клубнике.

– Нет, – попросил Рэнди и отлетел на пол после сильного удара.

Он заплакал, размазывая слезы по лицу.

– Вставай, – предложил Дронго, – я ведь тебя честно предупреждал. Нельзя быть таким идиотом, Рэнди.

Тот потрогал свой опухший нос и заплакал еще сильнее. Дронго стоял над ним, испытывая смешанное чувство брезгливости и неприятия этого жалкого подонка.

– Вставай, – раздраженно сказал он, – я тебя больше не трону.

Рэнди испуганно отполз в сторону и поднялся, шмыгая разбитым носом, из которого потекла тоненькая струйка крови.

– Иди переоденься, – предложил Дронго, – и поменяй рубашку.

Рэнди поспешил в спальню. Дронго вошел следом за ним. Окна спальной комнаты были распахнуты настежь. Напротив располагались номера Брета и Хуана.

Решили, что все кончилось, вспомнил Дронго, вот молодцы, сразу воспользовались моментом. Он посмотрел на Рэнди, размазавшего слезы и кровь по лицу.

– Сначала умойся, – посоветовал он. В комнате Хуана кто-то отодвинул занавеску.

Наверное, уже вернулись, подумал Дронго. Он услышал шум и прошел в гостиную. Там был Якобсон.

– Эти ребята совсем распустились, – возмущенно говорил он, – сейчас встретил их на лестнице, идут с большими сумками, словно приехали сюда за покупками. Они решили, что охранять Рэнди совсем не обязательно.

Дронго чуть усмехнулся. Якобсон был прав, но и молодых ребят можно было понять. Они впервые оказались в таком городе, как Амстердам, и, наверное, их интересовали не столько магазины, сколько «розовый квартал», где они наверняка уже успели побывать.

– Они пошли в номер? – спросил он, улыбаясь.

– Нет, – раздраженно ответил Якобсон, – сейчас поднимаются сюда.

Дронго вспомнил отодвигавшуюся занавеску в номере Хуана. Мгновение на то, чтобы это вспомнить, мгновение, чтобы осознать значение этого факта, и еще одна секунда, чтобы понять сказанное Якобсоном. Оба охранника были на лестнице, значит, в номере Хуана был кто-то чужой. Или это была горничная. Но почему тогда она трогала занавеску именно в тот самый момент, когда Рэнди подходил к своему окну?

– Рэнди! – закричал Дронго изо всех сил. – Рэнди, падай на пол!

Оттолкнув изумленного Якобсона, он бросился в спальню. Но успел добежать лишь до дверей. Вышедший из ванной Рэнди уже подошел к раскрытым окнам и радостно вдыхал свежий воздух, видимо, сознавая, что легко отделался. Он не понимал, почему этот грозный тип так переживает из-за Барбары. В конце концов, она была его секретарем. О том, что Барбара Уэлш была секретарем самого Осинского, он уже забыл и отождествлял себя с настоящим Осинским. Не говоря уже о том, что в обязанности личного секретаря совсем не входили способы ублажения своего шефа.

Он смотрел на внутренний дворик отеля. Если не считать этого неприятного типа, который все время появлялся не там, где надо, последние дни были лучшими в его жизни. Рэнди радостно вздохнул. Ему все здесь нравилось. Хотелось быть Осинским всю оставшуюся жизнь. Он и не подозревал, что оставшаяся жизнь исчисляется несколькими секундами.

Из номера Хуана, расположенного напротив, раздалось два характерных щелчка.

– Нет! – закричал Дронго, но Рэнди, оглянувшись, испуганно уставился на два кровавых пятна, вырастающих у него на груди. И с улыбкой, не понимая, сполз на пол. У Дронго не было оружия, и поэтому он не мог выстрелить в ответ по окну, из которого стреляли. Вместо этого он подскочил к телу Рэнди и отодвинул его от окна, чтобы не было видно снаружи. И лишь затем крикнул Якобсону:

– Бегите! Скажите, чтобы они перекрыли все выходы из отеля! Пусть ищут убийцу!

Якобсон бросился к дверям. Дронго потрогал пульс лежащего на полу человека. Бедняга Рэнди был мертв.

 

Глава 32

Все было неправильно. Этого не должно было случиться. Но это произошло. Мертвый Рэнди лежал в апартаментах, записанных на имя Джорджа Осинского. Всю последнюю неделю он жил как Джордж Осинский и даже умер за него. Теперь он лежал на ковре, глядя в потолок, словно спрашивая: как это могло случиться? Дронго накрыл его простыней и вышел в гостиную.

Там уже стояли сконфуженные Брет и Хуан. В углу комнаты в глубоком кресле сидела Барбара. Нетерпеливо ходил по гостиной Якобсон. У него хватило ума даже в тот момент, когда погиб Рэнди, не поддаваться панике. Все выходы из отеля были перекрыты почти сразу, но неизвестный убийца так и не появился. Либо он жил в отеле, либо ушел раньше времени. Либо был кем-то из служащих отеля, что было маловероятно. В любом случае убийцы уже не было, а Рэнди был мертв.

Не посвящая больше никого в подробности этого происшествия, Якобсон собрал всю группу в гостиной. Следовало решать, что делать дальше.

– Мы не должны поддаваться шантажу, – говорил Якобсон, – пусть никто не узнает об этом происшествии. Во Франкфурт приедет настоящий Осинский, и все решат, что так и должно быть. Про Рэнди нужно забыть. Его никогда не было. И никто его не убивал.

– На ковре осталась кровь, – возразил Хуан.

– Ничего, скажем, что он поранил себе руку. Это мы объясним, – отмахнулся Якобсон.

– Как мы его отсюда вынесем? – спросил Брет.

– Достанем большой чемодан и запихнем тело туда. Наш большой чемодан, кажется, как раз подойдет для такого случая, – потер рука об руку Якобсон. – И вообще, прекращайте вопросы. Это из-за вашей небрежности погиб Рэнди.

Оба охранника замолчали. Якобсон взглянул на Дронго.

– У вас есть какие-нибудь другие предложения?

– Прежде всего мы должны понять, кто стрелял в Рэнди, – упрямо сказал Дронго. – После смерти Ястреба нам казалось, что ничего подобного быть не может. А в Осинского все равно стреляли. Хорошо, что убийца не знал, кто именно перед ним. Но, если мы теперь вернем настоящего Осинского в Германию, где гарантия, что покушение не повторится?

– Это сделал МОССАД, – быстро ответил Якобсон, кинув на Дронго подозрительный взгляд. – Неужели вам все еще не ясно, кто именно хотел смерти Осинского? Конечно, МОССАД.

– Мне так не кажется. – Дронго не смотрел на Барбару, но чувствовал, как внимательно она следит за разговором, понимая, что именно он хочет сказать.

Рассуждения Дронго были примерно следующего свойства. Если кто-то из сотрудников ЦРУ поручил Барбаре организовать вчера это путешествие на катере, решив устранить самого Дронго, значит, этот же неизвестный принял решение и о ликвидации Осинского. После смерти Ястреба прошло не так много времени, но решение было исполнено почти сразу. Неизвестный убийца воспользовался типичной ошибкой охраны Осинского, решившей, что после смерти Ястреба можно расслабиться. Но говорить об этом подозрительному Якобсону не следовало. В подобном случае Барбара просто не ушла бы живой из этого отеля.

– Вот и ищите тогда, кто убил Рэнди, – зло предложил Якобсон, – это, в конце концов, ваша задача.

– Когда наш самолет? – спросил Дронго.

– Уже через два часа, – взглянул на часы Якобсон, – но мы не полетим на нем. Барбара, будьте любезны, позвоните в компанию «Люфтганза» и отмените заказ.

– Почему? – поинтересовался Дронго.

Барбара встала, подошла к телефону.

– Мы наймем частный самолет, – пояснил Якобсон, – сначала полетим в Женеву, избавимся там от трупа Рэнди и заберем настоящего Осинского. А потом прилетим во Франкфурт.

– Он в вашем центре, в Женеве, – понял Дронго.

Якобсон подозрительно взглянул на него.

– Откуда вы знаете про наш женевский центр?

– Мне говорил об этом мистер Асанти, – ответил Дронго. – Вам не кажется, что ваша подозрительность уже переходит всякие рамки разумного?

– Не кажется, – огрызнулся Якобсон, – это проклятое турне все еще не кончилось. И в каждом городе мы несем потери. Сначала убили моих телохранителей в Париже. Потом мы потеряли Мартина. Сейчас Рэнди. Мы платим слишком большую цену за эти концерты.

– Я не мог представить, что вы так будете сожалеть о Мартине и Рэнди, – холодно произнес Дронго.

Якобсон взглянул на него, скрипнув зубами. Потом выдавил:

– Иногда я жалею, что мы вообще обратились за помощью к такому специалисту, как вы. Звоните, Барбара. У нас еще много дел.

– Я поеду на поезде, – решительно сказал Дронго.

– Как обычно, – кивнул Якобсон, – думаете, опять на нас нападут в аэропорту?

– Нет. Просто я могу вам помочь таким образом. Пилотам вы можете объяснить, что часть вашей группы поехала поездом, а часть летит в Швейцарию. В таком случае они не будут выяснять, где именно находится Осинский и кто из нас композитор.

– Это вы хорошо придумали, – кивнул Якобсон. – И кого вы хотите на этот раз взять с собой?

– Барбару…

Он назвал это имя спокойно, но Барбара, услышав свое имя, вздрогнула. Брет и Хуан переглянулись, а Якобсон презрительно усмехнулся.

– Хорошо. Пусть будет Барбара. Когда вы будете во Франкфурте?

– Я не помню расписание поездов наизусть, – ответил Дронго. – В любом случае, думаю, это будет быстрее, чем ваш переезд до Женевы и обратно. Барбара, если можно, уточните, пожалуйста.

Она кивнула, набирая новый номер. Задала несколько вопросов, быстро записывая ответы на фирменном блокнотике «Пулитцер». В отелях любого класса в Европе и Америке рядом с телефоном лежат фирменная ручка и блокнот отеля. Она положила трубку и посмотрела на Дронго. На Якобсона она почему-то избегала смотреть.

– Через сорок минут в Кёльн выходит поезд сто сорок седьмой. Ровно в тринадцать ноль шесть. В пятнадцать сорок две он будет в Кёльне. Там нужно сделать пересадку на восемьсот двадцать третий «Интерсити», который прибудет во Франкфурт в восемнадцать ноль семь, – прочитала она по бумаге.

– Вы успеете собраться? – спросил Дронго. – До вокзала минут десять езды.

– Постараюсь, – кивнула Барбара, снова поднимая трубку. – Заказывать самолет? – спросила, обращаясь к Якобсону, так и не посмотрев в его сторону. Тот не обиделся.

– Конечно, Барбара, – сказал он, – постарайтесь сделать это быстро, чтобы не опоздать на поезд с мистером Саундерсом.

– Вы дадите мне какое-нибудь оружие? – напомнил Дронго.

– Мне надоело раздавать вам пистолеты, мистер Саундерс, – раздраженно заметил Якобсон и нехотя разрешил: – Брет, выдайте ему из ваших запасов.

Брет, улыбаясь, вытащил из кобуры «магнум». Получив оружие, Дронго почувствовал себя немного увереннее. Не из-за наличия оружия. Просто он привык к «магнуму» и часто пользовался им в своих путешествиях.

Но оформление заказа заняло довольно много времени, и самолет обещали подготовить только к шести часам вечера. Поэтому Дронго и Барбара, опоздавшие на поезд, отходивший в Кёльн в час дня, поехали трехчасовым, спокойно собрав свои вещи и прибыв на вокзал за пятнадцать минут до отправления.

Непосвященные туристы не знают, что, кроме номеров, у каждого голландского поезда, следующего в сторону Кёльна, есть свое название. Сто сорок третий утренний носит гордое имя Эразма Роттердамского, сто сорок пятый был назван по имени Франса Гальса, сто пятьдесят третий получил имя великого Босха, а третий номер, самый удобный и выходящий в девять часов утра, назван именем самого выдающегося голландского мастера – Рембрандта. Дронго и Барбара выехали в Кёльн на сто сорок девятом, носящем имя знаменитого Вермеера. Очевидно, голландцам было чем гордиться, и они не упускали случая подчеркнуть это творческое наследие.

С вокзала Барбара позвонила по известному ей номеру местному резиденту ЦРУ и сообщила, что выезжает во Франкфурт. О смерти Рэнди она не сказала, но резидент спросил сам:

– У вас ничего не произошло необычного?

– Нет, – сказала Барбара, глядя на Дронго, – у нас все в порядке.

– Запомните телефон во Франкфурте, – предложил резидент.

Барбара могла и не знать о случившемся покушении, тем более если оно удалось. Убийце будет трудно оправдаться перед своими хозяевами, если он не сумеет доказать, что попал точно в цель. А живой Осинский, который появится сегодня вечером во Франкфурте, позволит усомниться в его искренности. Но сам вопрос резидента лучше всего свидетельствовал о причастности его службы к наполовину удавшемуся покушению.

На этот раз в вагоне первого класса было довольно много людей. Удобства железной дороги были очевидны. До Кельна поезд шел чуть более двух с половиной часов, а оформление билетов, погрузка в самолет, проезд до аэропорта в Амстердаме и из аэропорта в Кёльне заняли бы время даже большее, чем два с половиной часа.

Дронго взял на вокзале расписание поездов, следующих в Кёльн. Он принес его в купе и долго, внимательно изучал. Наконец Барбара не выдержала:

– Там что-то интересное? Вы так долго читаете это расписание.

– Для меня да, – пробормотал Дронго, – просто потрясающая картинка. В некоторых местах пауза между поездами составляет всего три минуты. Вы представляете абсолютную точность этих поездов?

Барбара выросла в Соединенных Штатах, где подобная пунктуальность в расписании поездов была обязательной. Она пожала плечами, не понимая, чему он удивляется. Дронго продолжал:

– Однажды в Токио я обратил внимание на расписание автобусов. В огромном многомиллионном городе автобусы ходили по расписанию с точностью в одну минуту. Это меня тогда здорово поразило. Все-таки у нас была совсем другая цивилизация. Там опоздания даже на полчаса считались в порядке вещей.

– Вам было нелегко, – улыбнулась Барбара.

– Да нет, я бы не сказал. Мы просто привыкли к такому положению дел и считали его в порядке вещей. Зато у нас были совсем другие идеалы. Другое отношение к жизни. Для вас было важно, чего человек добился, чего достиг. Вы были слишком увлечены материальной стороной цивилизации. Не знаю, может, это было рациональнее. Но в нашей цивилизации все было несколько иначе. Ценность представлял человек сам по себе, хотя положение много значило. Но у нас чиновник мог быть и зачастую был абсолютным идиотом, а работавший во дворе дворник читал Аристотеля и Платона. Такое случалось. У нас учили некоторым моральным ценностям гораздо глубже, чем у вас. Хотя, признаю, очень многие лицемерили.

– Вы все время говорите о своей стране в прошедшем времени, – заметила Барбара, – неужели это так важно для вас?

– Это моя исчезнувшая цивилизация, – пробормотал Дронго, – поэтому я так все время о ней говорю.

Она достала сигареты. И поднялась, чтобы выйти из купе, в котором нельзя было курить. Дронго улыбнулся:

– В этом наше отличие тоже. Если хотите, курите здесь, я не буду возражать.

Барбара достала зажигалку.

– Этот резидент знал о том, что случилось в «Пулитцере», – сказала она убежденно.

– Конечно, – согласился он, – поэтому наша поездка во Франкфурт так важна. Там все должно решиться. В конце концов, мне надоели все эти секреты. Ты штатный сотрудник ЦРУ?

– Нет, конечно, – засмеялась Барбара, – они завербовали меня уже после того, как я стала работать с Осинским. Просто просили сообщать о нем и его менеджере. Говорили, что это мой долг. Что так нужно. Ну, в общем, всякие патриотические слова, что говорят в таких случаях. Джордж казался мне таким беззащитным, что я согласилась. Считала, так будет лучше и для него.

– Я так и думал. Для сотрудника ЦРУ ты слишком непрофессиональна.

– В постели тоже? – улыбнулась она.

– Нет, там как раз все в порядке. Их интересовал только Джордж Осинский?

– Не только. Его отношения с Якобсоном. Деятельность Фонда, все, что касалось финансирования концертов Осинского.

– Ты не думала, для чего это им нужно?

– Честно говоря, нет. Считала, что Осинский слишком известен, поэтому ЦРУ его охраняет. Собственно, они на это и намекали. А потом, когда я все начала понимать, было уже поздно. Они и предложили мне вчера взять тебя в это путешествие по каналам.

– Почему они так хотят убрать Осинского? – нахмурился Дронго. – Вот это мне совсем непонятно. Чем им мешает маэстро?

– Вы думаете, они хотят его убить? – спросила Барбара.

– Они его уже убили, – мрачно напомнил Дронго, – просто пока это оказался Рэнди Александер. Все-таки нам нужно узнать, почему они хотят убрать Осинского. Кажется, сегодняшний вечер будет для нас очень важным.

 

Глава 33

Во Франкфурт они прибыли точно по расписанию. Сразу по прибытии поехали в роскошный «Hessisher Hof», расположенный рядом с железнодорожным вокзалом. В отеле они узнали, что группа с Осинским еще не прибыла. Оба номера для них были заранее забронированы, и они разместились в отеле. Апартаменты для мистера Осинского были также готовы, и Барбара как его личный секретарь получила ключи, чтобы осмотреть номер до прибытия маэстро.

Из своего номера она позвонила по указанному телефону. На этот раз ответил знакомый голос, она сразу узнала его. Это был Роджер Джоунс, который все время находился рядом, сопровождая их по Европе. Барбара взволнованно сообщила, что хочет с ним встретиться. Ничего не подозревающий Джоунс согласился, назначив свидание в ресторане отеля «Мэрриот». Как и все американцы, он не любил останавливаться в европейских отелях даже высшего класса, предпочитая им стандартные американские номера в высококлассных американских отелях, построенных в Европе. Таким являлся и многоэтажный «Мэрриот», две высокие башни которого были видны отовсюду.

Через час Барбара поехала в «Мэрриот». Ресторан, в котором они должны были встретиться, был необычным заведением, уже полюбившимся многим местным жителям. Это был своего рода спортбар. Везде развешаны фотографии выдающихся спортсменов, запечатлевшие их в момент достижения наибольших успехов. По телевизорам, расставленным по бару, демонстрировали лучшие матчи НБА и финальные матчи за звание чемпиона мира по боксу среди профессионалов. Висели клюшки лучших хоккеистов, свитера игроков в американский футбол, кожаные перчатки известных боксеров, даже майки прославленных баскетболистов.

Местные жители любили сюда приходить, отмечая тут памятные дни и разного рода торжественные даты, или просто выпить стакан пива, находясь в столь приятной для молодых людей атмосфере. Этот своеобразный спортбар притягивал многих местных жителей. Барбара с трудом нашла свободный столик у стены и в ожидании Джоунса села на удобный кожаный диван.

Тот пришел в точно назначенное время. Одетый, как всегда, в своей большой шляпе, с поднятым воротником плаща. Он прошел к столику и сел напротив Барбары. Подозвав официанта указательным пальцем левой руки, заказал для себя пива. И лишь потом снял шляпу, положив ее на стол.

– Зачем вы меня позвали? – недовольным тоном спросил он. – Что случилось?

– А вы не знаете? – спросила Барбара. – Вчера нас чуть не убили на катере. Какой-то ненормальный тип, переодевшийся под капитана.

– В которого вы выстрелили, – кивнул Джоунс. – Я уже все знаю.

– А что мне было делать? – не смутилась Барбара. – Он угрожал мне, обещая пристрелить обоих.

– Он угрожал вам тоже? – не поверил Роджер.

– Конечно. Он пообещал застрелить нас обоих. И в тот момент, когда он хотел убить меня, я выстрелила в него. – Барбара знала, что говорить: всю дорогу до Франкфурта Дронго натаскивал ее на этот разговор.

– Он был ненормальный, – нахмурился Роджер, – хотя я вам все равно не верю. Зачем вы меня позвали? Только из-за этого?

– Сегодня стреляли в Осинского, – сообщила Барбара.

Официант принес пива, стал расставлять кружки и вазочки с соленым печеньем. Когда он отошел, Роджер спросил:

– Почему вы не сказали об этом в Голландии? Вы позвонили сегодня днем и сказали, что все в порядке.

– Я не знала. Мне все рассказали в поезде. Кто-то стрелял в Осинского.

– И, кажется, даже попал, – усмехнулся Роджер, – во всяком случае, маэстро теперь будет музицировать только ангелам на небесах.

– Я только что говорила с ним, – спокойно сообщила Барбара, – если хотите, я могу ему позвонить. У него есть с собой телефон.

– Вы блефуете, – усмехнулся Роджер, – такого просто не может быть. По нашим сведениям, мистер Осинский сегодня погиб. Просто его менеджер решил, как всегда, все скрыть от журналистов. Но долго скрывать не удастся. Завтра должен состояться концерт, на котором придется предъявить живого Осинского. Будет грандиозный скандал.

– Он жив, – сказала Барбара, – у вас неверные сведения.

– Не говорите глупостей, – окончательно разозлился Роджер, – мистер Джордж Осинский убит. И не нужно мне морочить голову.

– Сейчас я вам докажу, – пообещала Барбара, подзывая официанта. – Мне нужен телефон. Принесите мне его сюда. Потом впишите мой разговор в общий счет.

– Конечно, фрау, – улыбнулся официант и отошел от столика.

– Не нужно делать глупости, Барбара, – сказал Роджер, – у вас ничего не получится. Он мертв.

Барбара промолчала, не став спорить. Когда официант принес телефон, она быстро набрала номер личного аппарата Джорджа Осинского. Подождала, пока тот возьмет трубку, и быстро спросила:

– Джордж, это вы? Это говорит Барбара. Как вы себя чувствуете? Где вы находитесь?

– Мы уже приехали в аэропорт, Барбара, – возбужденно сказал Осинский. – Мы в Женеве. Сейчас вылетаем во Франкфурт, у нас все хорошо. Я чудесно здесь отдохнул.

Он не знал, что именно случилось с Рэнди, а Якобсон решил не сообщать ему об этом перед концертом. Роджер не поверил Барбаре. Он выхватил у нее трубку и сам услышал последние слова Осинского, растерянно уставившись на Барбару.

– Мы будем вас ждать, – улыбнулась женщина, отключаясь. Потом посмотрела на Роджера. – Теперь вы убедились, мистер Джоунс, что я говорю правду?

– Какого черта! – рассеянно пробормотал Роджер. – Вас обманывают. Это не он, Барбара, это наверняка его двойник.

В этот момент он почувствовал, как в спину ему уперлось дуло чужого оружия. Он не вздрогнул, просто повернул голову.

– Мистер Джоунс, – любезно сказал Дронго, – по-моему, вы хотите проехать с нами в наш отель. Не нужно делать резких движений. Иначе я вас просто пристрелю. Вам все ясно? И не забудьте свою великолепную шляпу.

Роджер кивнул, сохраняя относительное спокойствие. Барбара подозвала официанта, расписалась в счете. Затем все трое вышли из ресторана. Пройдя холл, они подошли к невероятно большим вращающимся дверям «Мэрриота». Но Дронго передумал и показал направо, предлагая мистеру Джоунсу идти к лифту. Войдя в лифт, он нажал на кнопку тридцать седьмого этажа и, пока они поднимались наверх, обыскал своего пленника, передав «магнум» Барбаре. Достав оружие и документы Роджера Джоунса, он выяснил, что настоящая фамилия сотрудника ЦРУ Эдвард Вуд.

Лифт пошел вниз и вскоре снова остановился в холле. Лишь тогда они вышли из отеля и направились к такси, которые были сплошь белыми «Мерседесами». Такси стояли прямо у здания. Причем стояли таким образом, что первым считалось не то, которое впереди всех, а машина, которая находилась позади всех, но ближе к дверям отеля.

Они приехали в свой отель и поднялись в апартаменты, приготовленные для Осинского. Внешне отель имел вид довольно скучный, напоминал какую-то спичечную коробку неопределенного серого цвета. Но на самом деле это был один из лучших отелей Европы. В нем было одиннадцать сюитов и сто шесть очень дорогих номеров, самые дешевые из которых стоили не одну сотню марок. При отеле была даже специальная площадка для гольфа.

Мистер Вуд держался внешне спокойно. Войдя в апартаменты, он прошел в центр комнаты, взял стул и сел, не спрашивая разрешения. Дронго подвинул к себе второй стул, усаживаясь напротив. Барбара отошла к окну.

– Поздравляю вас, Дронго, – усмехнулся Эдвард Вуд, – кажется, вам удалось провернуть еще одну операцию. Я, честно говоря, подозревал нечто подобное. Ведь Шварцман не должен был убивать Барбару. Раз она первая выстрелила в него, значит, ее чувства к вам вполне очевидны. Мне следовало догадаться об этом раньше.

– Я хотел поблагодарить вас за вашего осведомителя, – парировал в тон ему Дронго, – она вчера ночью спасла мне жизнь. А сегодня помогла устроить свидание с таким мерзавцем, как вы, мистер Вуд. Или вас называть по-прежнему мистер Джоунс? Интересно, чем это я вам помешал? Почему вы хотели меня убить?

– С чего вы взяли? – Эдвард Вуд скривился в усмешке. – Если я знаю про вчерашний случай, то это совсем ничего не доказывает.

– Это доказывает ваша предыдущая успешная деятельность, – возразил Дронго. – Сначала вы помогли бежать Ястребу из тюрьмы, поставив ему условием освобождения убийство Осинского. Затем помогли получить визу в вашу страну и набрать нужную команду. Потом помогли с европейской шенгенской визой. Без вашей помощи он никогда бы не обошел компьютеры европейской «семерки». Его данные заложены во все компьютеры стран Западной Европы, что не помешало ему благополучно приехать во Францию и потом путешествовать по Бенилюксу. Или вы хотите, чтобы я поверил в то, что он нелегально проник в Европу?

Мистер Вуд внимательно слушал, не перебивая. Но и не возражая против этих слов Дронго. Шляпу он положил на столик, аккуратно подвинув в центр, чтобы она не упала, словно это было единственное, что его по-настоящему волновало.

– После этого вы ждали, когда он выполнит ваш приказ. Но тут произошел досадный сбой. Композитор внезапно получил такого охранника, как я. Дело не в моей исключительности. Дело в личных чувствах Ястреба ко мне. Нужно признать, что нанявшие меня руководители Фонда рассчитали все гораздо правильнее, чем вы. После неудачного покушения в Брюсселе вы поняли, что сначала нужно убрать меня. Поэтому приказали Барбаре пригласить меня на катер, где меня должен был убрать Шварцман. Но произошла ошибка, Ястреб на этот раз сам угодил в свою сеть. Тогда вы решились действовать наверняка.

– Какой-то бред, – не выдержал Вуд. – Что вам вообще от меня нужно?

– Я заканчиваю. После того, как вы поняли, что с Ястребом все кончено, вы решили, что мы несколько расслабимся. И правильно решили. Ваш убийца дважды выстрелил в мистера Осинского. Можете не беспокоиться, он в него действительно попал. Но вся ваша беда, мистер Вуд, в том, что вы очень умный. Вы не поняли, что Фонд снова вас обманул. Вам подставили вместо Осинского его двойника, которого вы действительно убили. Понимаете? Не сейчас прилетит двойник Осинского, он был там, в Амстердаме. И самое главное, что я вам скажу. Несчастный Осинский вовсе не агент Фонда и даже не его сотрудник. Он просто агент влияния, которого они разрабатывают даже без его ведома. А вы так испугались Осинского, что решили убрать его с помощью Ястреба.

Эдвард Вуд мужественно принял удар. Просто опустил голову и ничего не произнес. Он понял, что его переиграли.

– Теперь, мистер Вуд, вы видите, сколько интересного материала у меня есть против вас, – продолжал Дронго, – остается только пригласить сюда журналистов. Передать им ваш паспорт и рассказать об успешной деятельности в Европе. Вас устраивает такой вариант?

– Что вам нужно? – спросил сотрудник ЦРУ, поднимая голову.

– У меня к вам только два вопроса. Если вы на них ответите, я верну вам оружие и документы и обещаю отпустить вас.

– Какие вопросы?

– Первый из них. Почему вы хотели убить Осинского? Если я прав в своих предположениях, то вы принимали его за агента Фонда и, видя растущую популярность, явно считали, что никаким другим способом его убрать не удастся. И второй вопрос. Почему вообще вы так интересуетесь Фондом? Вот и все. Если вы ответите мне на эти вопросы, можете уходить отсюда, даже надев свою прекрасную шляпу.

– Не издевайтесь! – зло сказал Вуд. – Можно подумать, вы ничего не знаете. Вас-то наверняка нанимал не Осинский, а сотрудники Фонда. Вы все про них знаете.

– И тем не менее мне интересны ваши рассуждения. Я жду, мистер Вуд. И помните, что у нас очень мало времени. Через час-полтора настоящий мистер Осинский прилетит сюда, и вместе с ним прилетит его менеджер, которому может не понравиться ваша активная деятельность по устранению Джорджа Осинского.

– Это не просто Фонд, – выдохнул Эдвард Вуд, – вернее, совсем не Фонд. Это самый настоящий разведывательный центр. Со своими задачами и функциями. И со своими источниками финансирования. Они покупают лучших ученых, приобретают самое совершенное техническое оборудование, они покупают политиков и бизнесменов. Разве вы ничего не поняли? Они готовят своих агентов влияния по всему миру.

– Значит, они работают не на вас?

– Они работают только на себя, – уточнил Вуд. – Это секретная организация неистовых католиков, своего рода тайная масонская ложа. Они считают, что должны противостоять загнивающей цивилизации, и ставят повсюду своих агентов влияния. Мы занимаемся ими уже несколько лет. Они готовят Джорджа Осинского как своего человека. Мы действительно давно за ним наблюдаем и видим явно неадекватную популярность, растущую во всем мире. Но мы считали его агентом Фонда, а не агентом влияния. Теперь я понимаю, как мы ошибались. Мы просто несколько спутали масштаб опасности. Считали, что именно Осинский главный в связке Осинский – Якобсон. А оказалось наоборот.

Дронго не успел ничего сказать. Он вдруг услышал за спиной знакомый голос:

– Я вам не помешал?

Все разом обернулись. В дверях стояли Рамеш Асанти и еще два незнакомца. У сопровождавших его людей в руках было оружие.

– Продолжайте свою увлекательную беседу, – предложил Асанти. – Кажется, мы пришли как раз вовремя.

 

Глава 34

Дронго не стал поднимать свой «магнум». Он видел, что оба пистолета направлены ему в грудь… Он медленно поднялся и бросил им свой «магнум» к ногам, оставив, однако, пистолет Вуда у себя в кармане.

– Что вам нужно? – спросил он. – Вы всегда появляетесь очень не вовремя, мистер Асанти.

– Нет, на этот раз вовремя, – спокойно сказал Асанти. – Мы слышали все, что сказал мистер Вуд. Но, по-моему, он ошибается. Ему мало того, что он пытался убить ни в чем не виновного композитора. И даже вас, мистер Дронго.

Он говорил по-русски, и никто, кроме Дронго, его не понимал. Тот показал ему на стул.

– Может, вы все-таки сядете?

– Конечно, – согласился Асанти. Взял третий стул и уселся напротив. – Итак, кажется, мы почти все в сборе.

Дронго тоже опустился на стул. Оба телохранителя Асанти стояли у дверей, не выпуская из рук оружия. Барбара села в кресло, стоявшее у окна.

– Почему почти все? – спросил Дронго.

– Нет вашего друга из МОССАДа, – любезно пояснил Асанти, – который охранял вас и помогал все время. Вот уж никогда не думал, что и вы будете завербованы МОССАДом. Мне казалось, вы гарантированы от подобной заразы.

– А я не был завербован, – зло парировал Дронго, понявший, почему два последних дня он не видел Моше. Очевидно, его обнаружили сотрудники Фонда. – Он меня просто охранял.

– Не нужно нас обманывать, – поморщился Асанти, – все получилось так, как мы и думали. Сначала мы подбросили информацию для ЦРУ о будущем агенте влияния – Джордже Осинском. Они, конечно, сразу ухватились за эту идею, даже не заметив нашей подставки. Мистер Вуд получает задание освободить из тюрьмы Альфреда Шварцмана и поручить ему убрать Осинского, чтобы понять, какую именно игру мы ведем. Но чтобы держать Шварцмана все время на поводке рядом с Осинским, мы приглашаем вас, мистер Дронго, чтобы Шварцман, не дай бог, не сбежал.

Дальнейшее было уже просто. Благодаря этой интересной игре мы вычислили всех. И Мартина, работавшего на МОССАД, и нашу очаровательную миссис Уэлш, ставшую осведомителем ЦРУ. Единственное, чего мы не могли учесть, что МОССАД подберется и к вам, мистер Дронго. Но израильская разведка оказалась на высоте. Они сумели все вычислить благодаря Мартину, подслушавшему нашу беседу с Якобсоном. Вот и все. Думаю, вы понимаете, что после того, как вы это услышали, оставить вас в живых я просто не могу.

Тем более вас, мистер Дронго! Вы так много узнали интересного о нашем Фонде. Признаюсь, я даже не думал, что такое возможно. Вы были прекрасным игроком и хорошо провели игру. Остается только поблагодарить всех вас за участие в этой игре.

– На каком языке он говорит? – спросил Вуд. – На русском? Фонд финансируется русскими? – изумленно спросил он.

– Нет, мистер Вуд, – ответил ему по-английски сам Асанти, – просто мы вспоминаем старых знакомых. А так как мы оба знаем русский, нам легче на нем беседовать. Не бойтесь. Руки КГБ здесь нет, я уверяю вас в этом.

Вуд молчал, глядя на Асанти. Барбара нервно повела плечами. А Дронго, напротив, усмехнулся.

– Прежде чем меня убивать, подождите немного. Я ввел в систему Интернет одну компьютерную программу, которая может сработать и напечатать очень неприятную для вас информацию.

– Вы это уже говорили нашему другу Якобсону, – напомнил с очаровательной улыбкой Рамеш Асанти, – мы все проверили. Ваша программа изъята, можете за нее не беспокоиться. Она нам очень понравилась. У нас работают превосходные операторы-программисты. Кроме того, все время мы слушали ваши разговоры. Везде: в отелях, в машинах, на улицах. Наши специалисты разработали специальные устройства, позволяющие давить шумовую способность скэллеров. Поэтому мы все время держали вас на контроле. И даже знаем о вашей беседе в «Ритце» с руководителем ШАБАКа, который специально прилетал в Париж.

– Хорошая работа, – признался Дронго, – я никогда не слышал о таких приборах. Просто здорово. Но, может, вы все-таки ответите мне на вопрос, зачем вам все это нужно? Или мистер Вуд говорил про ваш тайный орден правду?

Асанти усмехнулся.

– А вы как думаете? Конечно, в мире полным-полно всяких закрытых обществ и институтов. Другое дело, для чего они создаются. Некоторые элитарные клубы создаются под разных аристократов или политиков. Некоторые под гомосексуалистов и разного рода извращенцев. Мы создали наш Фонд под идею. Благородную идею равенства вольных людей. Разве она не стоит вашего уважения?

– Я видел, какое равенство вы исповедуете, – возразил Дронго, – нужно было послушать Якобсона, когда он говорил о евреях.

– Правильно говорил, – улыбнулся Асанти, – они ведь захватили весь мир. Об этом даже нельзя говорить. Это считается дурным тоном. Но еврейский капитал определяет политику Америки, Франции, Англии. Слава богу, их очень мало осталось в Германии. И нет в Японии, а то бы они и туда проникли. Почему им можно иметь повсюду своих агентов влияния, а нам нельзя? По-моему, это несправедливо.

– Так вы настоящий фашист, Асанти, – констатировал Дронго. – Вам это никто не говорил?

– Типичная пропаганда, – отмахнулся Асанти, – я думал, вы умнее. Мы будем бороться против них везде, по всему миру. И поэтому мы не брезгуем ничьей помощью. Ни арабов, ни русских, ни американцев. Во имя нашей идеи. Вы знаете, что весь мир считает масонские ложи организациями МОССАДа. Мы решили доказать, что это не так. И мы это докажем.

– И это в конце двадцатого века, – покачал головой Дронго. – Теперь вы видите, Вуд, с кем именно имели дело. Все правильно. Раз вы решили, что можете применять насилие, значит, и они будут его применять. Раз вы решили, что можете устранить Осинского, то и они будут устранять не понравившихся им людей. Все верно.

– Кажется, наша беседа затянулась, – поднялся Асанти, – по-моему, нужно заканчивать. Я надеюсь, господа, что вы окажетесь мужественными людьми и не заставите моих людей расстреливать вас прямо в отеле.

Он кивнул одному из сопровождавших его людей. Тот открыл дверь, приглашая стоявших за дверью еще троих громил. Дронго подумал, что ему может не помочь и пистолет Вуда, спрятанный в кармане. Но Асанти не дал ему и этого шанса.

– Мистер Дронго, – попросил он перед тем, как уйти, – отдайте моим людям пистолет мистера Вуда. А то вы можете про него забыть, а я не хотел бы, чтобы в этом отеле началось нечто неприятное. В конце концов, это очень хороший отель, и не нужно портить его репутацию.

– И вы считаете, что таким образом сумеете что-то сделать? – спросил напоследок Дронго, поднимаясь вслед за Асанти.

– Мы уже делаем, мистер Дронго, – холодно отрезал Асанти. – В мире сегодня существуют только две силы. Израиль и мы. Все остальное – глупости. Эти ЦРУ, БНД, КГБ. Все они скованы разного рода предрассудками, над ними стоят конгрессмены и депутаты, президенты и премьеры, политики и журналисты. Только у нас и у Израиля нет никаких ограничений. Третья мировая война давно идет. И мы в ней будем победителями. Жаль, что вы не захотели встать на нашу сторону.

– Я стою только на своей стороне, – строго ответил Дронго, – и меня вполне устраивает такая позиция.

– Оставайтесь на этой позиции, – усмехнулся Асанти, – тем более что вам осталось не так долго на ней стоять.

Он посмотрел на лежащую на столе шляпу Эдварда Вуда. Подошел к столу и взял ее.

– По-моему, она вам больше не понадобится, мистер Вуд.

Вуд вырвал шляпу у него из рук.

– Ничего. Я надеюсь еще немного в ней походить.

– Ну-ну, – ухмыльнулся Асанти. – Прощайте, господа! – Он покинул номер. Старший из оставшихся поднял пистолет.

– Выходим по очереди, – сказал он с чудовищным немецким акцентом, – и никаких лишних движений. Сначала вы, – показал он на Вуда, – потом эти двое.

Вуд надел шляпу и посмотрел на Дронго.

– Мне жаль, что все так получилось, – признался он, выходя из номера в сопровождении двух охранников. Через минуту еще с тремя оставшимися вышли Дронго и Барбара. В лифте он сжал ей руку. Она чуть улыбнулась. Кажется, она была более мужественна, чем он мог предположить.

Их посадили в небольшой автобус и повезли за город. В самом автобусе впереди сели двое охранников. За ними шел «Мерседес» с тремя другими. Дронго увидел на сиденье их автомобиля автоматы. Автобус изнутри не открывался, и у них не было никаких шансов сбежать отсюда.

– Кажется, это наш последний рейс, – нашел он в себе силы пошутить. Он снова держал руку Барбары в своей руке. Она ничего не ответила.

Вуд смотрел куда-то в сторону, словно надеясь что-то увидеть за окнами этого бронированного автобуса…

– Скажите, мистер Вуд, для чего вы все-таки вытащили из тюрьмы это чудовище Шварцмана? – спросил Дронго. – Неужели действительно вам было это так нужно?

– Конечно, нет, – ответил Вуд, – просто по нашей информации именно он мог справиться с таким заданием. Не забывайте, он профессиональный убийца. Мы везде натыкались на деятельность этого Фонда. На прошлых выборах они тоже сыграли свою неблаговидную роль, подставив подножку Бушу. Нам просто это надоело. А ответить им в рамках закона мы не могли. Вы же знаете, как у нас все сейчас строго. Этот тип Асанти прав. Над нами столько политиков, мы связаны по рукам и ногам. А они могут все – любые действия. Тем более что у них очень сильная финансовая поддержка. Обычно любой банкир, считающий, что его интересы ущемляют еврейские банкиры, тут же обращается к националистам и патриотам. Он ведь правду не скажет, а начнет рассуждать о любви к отечеству. Хотя на самом деле все из-за ущемленного личного самолюбия. Вот он и дает деньги подобным фондам. А мы ничего не можем сделать.

– По-моему, вы тоже наделали немало глупостей, – напомнил Дронго, – вытащили из тюрьмы убийцу, помогли ему убить стольких людей. И все из-за вашего противостояния с Фондом.

– Иначе мы бы не смогли их раскрыть.

– Дурацкое оправдание, – прошептал Дронго, закрывая глаза. – И вы хотите так спокойно умереть?

– А что мы можем сделать? Отсюда не выберешься.

– В любом случае нужно что-то придумать. Здесь дама. Это просто неприлично – заставить ее умирать вместе с нами.

Вуд посмотрел по сторонам.

– Здесь ничего нет.

– А у вас в карманах?

– Вы успели вытащить все, что там было, – раздраженно напомнил Вуд.

Дронго пошарил по своим карманам.

– У меня тоже ничего нет. Хотя есть кобура от пистолета. Как вы думаете, Вуд, они испугаются кобуры?

– Не испугаются.

– У вас случайно ничего нет, Барбара? – обратился Дронго к женщине. – Например, гранатомета или пулемета?

– Моя сумочка осталась в апартаментах, – вспомнила она, – там у меня были ключи.

– Тогда, кажется, все, – подвел итоги Дронго. – Нам придется умирать всем вместе. Вас устраивает такая компания, мистер Вуд?

– Меня не устраивают ваши шутки, – обиделся Вуд.

– Напрасно. Это единственное, что мы еще можем себе позволить. Кстати, агенты влияния – это ведь не выдумка Фонда. По-моему, ЦРУ тоже активно использует для своих целей подобного рода людей.

Вуд молчал.

– Не нужно бояться, – сочувственно сказал Дронго, – я могу рассказать теперь о ваших секретах только Господу Богу. А так как мы с вами наверняка попадем в ад, то там нас даже не станут слушать.

Автобус остановился. Двери начали открываться.

– Вот и все, – подвел итоги Дронго, – кажется, мы уже приехали.

Из «Мерседеса» выходили их стражники с автоматами в руках. Дронго посмотрел на Барбару. Ему было стыдно, что он не смог защитить женщину.

 

Глава 35

Выйдя из автобуса, они медленно побрели в ту сторону, куда их подталкивали трое палачей с автоматами. Было уже достаточно темно, и фигуры начали расплываться, как всегда бывает при закате солнца. Они еще не дошли до места. Первые очереди были неожиданными. Но последующие одиночные выстрелы уже внесли ясность: в них стреляли со всех сторон. Вернее, не в них, а в их стражников.

Поняв, что происходит, Дронго крикнул Вуду: «Ложитесь!» и бросился на землю, больно толкнув Барбару. Через минуту все было кончено. Все пятеро приехавших с ними охранников были убиты. Среди нападавших лишь один человек получил тяжелое ранение в живот. Остальные освободители спешили к ним.

Дронго поднялся первым. Он узнал Моше, который шел впереди всех. Подойдя к Дронго, тот улыбнулся.

– Я боялся, что не успею.

– Кажется, вы второй раз спасаете мне жизнь, – признался Дронго. – Счет уже два – ноль в вашу пользу. Это очень много, вы не находите?

В этот момент раненый водитель автобуса, который лежал рядом с машиной, поднял руку, намереваясь выстрелить в Моше. Дронго успел оттолкнуть его. Пули прошли мимо них. Один из сотрудников МОССАДа дал длинную очередь из автомата, и нападавший затих.

– Вот видите, – показал Моше, – счет уже два – один.

Послышался стон. Дронго с ужасом обернулся. Барбара лежала на земле, а рядом расплывалось кровавое пятно. Он наклонился над ней и дотронулся до ее волос. Она открыла глаза.

– Больно, – прошептала чуть слышно.

Он осторожно перевернул ее на спину, и она застонала сильнее. Он прежде всего ощупал ее тело. Кажется, ничего серьезного. Пуля попала в ногу, возможно, задев кость.

– Она ранена, – сказал он подошедшему Моше. – Ее нужно везти в больницу.

Тот что-то приказал своим бойцам. Двое высоких парней в масках подбежали и, бережно подняв женщину, понесли к машине. Она закрыла глаза: очевидно, даже небольшое сотрясение причиняло ей боль.

Вуд отряхивал пыль с одежды, озираясь по сторонам.

– Вы не видели, куда девалась моя шляпа? – спросил огорченно он.

– Неужели она для вас важнее головы? – пошутил Дронго.

– Давайте уедем, – предложил Моше. – Сюда в любой момент может нагрянуть полиция. Я бы не хотел, чтобы нас видели.

Обратно они возвращались вдвоем с Эдвардом Вудом в «Опеле» Моше. Тот вел автомобиль, все время посматривая в зеркало заднего обзора. Но все было спокойно.

– Они поняли, что я приставлен к вам в качестве прикрытия, – рассказывал Моше, – и сумели меня вычислить. В Амстердаме я ушел от них чудом. Уже понимал, что они все знают. И поэтому решил вызвать группу, чтобы как-то помочь вам. Мы успели в последний момент, когда вас вывозили из отеля.

– Где Рамеш Асанти? – спросил Дронго.

– Этого я не знаю, – признался собеседник, – может, он сейчас во Франкфурте, а может, уехал в Женеву. Мы пока ничего не знаем. Наше руководство уже приняло решение. Послезавтра постараемся взять их центр в Женеве. Там они расположены на границе, и вся территория принадлежит их Фонду. Такое маленькое государство в государстве. Вот мы и нанесем им визит.

– А где Осинский? – спросил Дронго.

– Наверное, уже приехал во Франкфурт. Завтра концерт, он должен на нем присутствовать.

– Я тоже, – решительно сказал Дронго.

– Вы с ума сошли?! – удивился Моше. – Уезжайте немедленно домой. Они не должны знать, что вы остались в живых. Пусть думают, что погибли в перестрелке.

Вуд, сидевший на заднем сиденье, молчал.

– Я должен быть на концерте, – настаивал Дронго, – хотя бы для того, чтобы понять весь этот чудовищный механизм до конца. Я должен там быть.

– Это вы решите завтра с другим человеком. Если вам удастся его убедить, можете оставаться.

Дронго понял, что он говорит о Соловьеве.

Моше попросил Эдварда Вуда достать из сумки два пистолета – себе и Дронго. Когда Вуд протянул ему пистолет, Дронго усмехнулся. В этой поездке он все время менял оружие.

– Куда мы едем? – поинтересовался Вуд. – У меня в «Мэрриоте» остались вещи.

– Сейчас вам туда нельзя, – сказал Моше. – Завтра в «Шератоне» состоится совещание. Должен прилететь ваш высокопоставленный сотрудник из Лэнгли. И наш представитель. Можете решать с ними, что именно вам делать.

– Кто прилетит? – помрачнев, уточнил Вуд.

– Этого я не знаю. Мне приказано отвезти вас в «Шератон» и там оставить. Для вас уже забронирован номер. Один на двоих. В соседнем будут наши сотрудники. Номер двухместный, надеюсь, не поссоритесь.

Отель «Шератон» находился не в самом Франкфурте, а вблизи международного аэропорта, одного из крупнейших в Европе и мире.

Приехав в отель, они действительно вынуждены были оставаться в одном номере. При этом Дронго любезно уступил душевую комнату Вуду. Через полчаса оба заснули, настолько тяжелым был этот невероятный день.

Утром следующего дня они попросили завтрак прямо в номер. А потом спустились вниз, где в сюите их уже ждали прилетевший из Тель-Авива Соловьев и еще двое незнакомцев.

Вуд и Дронго вошли в номер, когда все трое уже сидели за столом. Увидев вошедших, один из гостей, седовласый, с красиво уложенными волосами, крупный человек с характерным, чуть придавленным носом и слегка выпученными глазами, нахмурился и грозно сказал:

– Мистер Вуд, кажется, вы провалили всю операцию.

– Нет, мистер Вудсток, – пролепетал Вуд, – мы просто не знали всех подробностей.

Дронго сообразил, что это прилетевший из Лэнгли заместитель директора ЦРУ по оперативной работе. Сидевший рядом с ним второй незнакомец, худой, среднего роста, с монголоидными чертами верхней части лица, лысоватый, с тонкими некрасивыми губами, сказал сквозь зубы по-русски:

– Я много слышал о вас, Дронго. Но не думал, что вы так легко попадетесь. Говорят, вчера вас чуть не убили.

– С кем я разговариваю? – устало спросил Дронго.

– Я генерал Минулин. Может, слышали?

– Слышал. – Генерал возглавлял в СВР специальное аналитическое управление.

Теперь Дронго понимал, что все три сидевших перед ним генерала – высшие руководители своих спецслужб. В том числе и скрывающийся под фамилией Соловьева генерал МОССАДа. Интересно, почему он все-таки взял себе такую фамилию? – в который раз подумал Дронго.

– Садитесь, – разрешил Соловьев, – генералов Вудстока и Минулина вы знаете. А я генерал Райский. Вы, Дронго, должно быть, слышали обо мне. Я был руководителем Симховича, когда вы так неудачно разошлись с ним в Вене четыре года назад.

Дронго кивнул. Он помнил Вену девяносто первого. И смерть Натали Брэй, единственной женщины, которую он по-настоящему любил. Но он ничего не сказал генералу МОССАДа.

– Теперь уже ясно, что такое этот Фонд, – продолжал Райский. – Это тайное общество, имеющее не только свои филиалы, но и своих агентов влияния по всему миру. Кто возглавляет Фонд, нам так и не удалось узнать. Но мы знаем, что их филиал есть в том числе и в самом Израиле.

Дронго удивился. Ярко выраженный антисемитизм Асанти и Якобсона находился в диком противоречии с этими утверждениями. Но, очевидно, по отношению к своему израильскому филиалу Фонд проявлял некоторую снисходительность.

– Из-за нашего взаимного недоверия, – продолжал генерал МОССАДа, – каждая из наших служб считала, что кто-то другой финансирует и покровительствует этому Фонду. Но теперь мы знаем, что это не так. Фонд создан тайным масонским орденом «вольных каменщиков» и финансируется на их деньги. При этом часть денег эти неистовые ревнители веры получают от арабских стран, что их, конечно, не смущает.

Что-то в его словах смущало Дронго, но он решил не перебивать генерала. Тихо скрипнула дверь, в номер вошел и осторожно присел на стул у дверей Моше.

– Узнав наконец, что представляет собой Фонд, теперь мы можем начать против него совместную акцию, – продолжал Райский. – Только объединив усилия наших организаций, удастся покончить с этим монстром. Надеюсь, все со мной согласны?

Минулин осторожно наклонил голову. Вудсток быстро закивал. И в этот момент раздался голос Дронго.

– Нет, – громко сказал он, – я не согласен.

Все посмотрели на него.

– Вы с ума сошли? – дернулся генерал Минулин. – Что вы такое говорите? Как это не согласны?

– Вы, очевидно, забыли, – зло сказал Вудсток, – вчера вечером вас спасло только чудо.

Дронго не обращал на них внимания, глядя в глаза Райскому.

– Я начинаю понимать, почему вас так не любят, – почти шепотом сказал Дронго.

Все молчали, ожидая, что скажет Дронго дальше.

– Неужели вы ничего не видите, генерал? – спросил Дронго. – В вас самих сидит очень сильный комплекс неполноценности. Я понимаю, как нелепо это может выглядеть по отношению к вашему народу, но ведь это действительно так. Вам все время кажется, что все вам завидуют, все вас ненавидят, все интригуют против вас. Я не исключаю, что это так, но, конечно, не в тех масштабах, в каких вы себе представляете. В любой стране вы пытаетесь создать свою опору, с детства внушая каждому своему соплеменнику мысли о его исключительности, о его принадлежности к великому народу. Это прекрасно. Но посмотрите, во что это превращается. Вы присваиваете себе право миловать и карать. Вы всерьез уверовали, что именно вам поручена некая миссия. Имея громадное влияние в мире, вы начинаете им злоупотреблять. Пытаясь защититься от действительной агрессии, вы часто переходите ту грань, которая отделяет вас от самозащиты, и невольно сами становитесь агрессором.

– Что вы предлагаете? – спросил Райский.

– Нападение на их центр в Женеве ничего не даст. Только вызовет новую волну ненависти в ваш адрес. Черт вас всех возьми, вы ведь верующие люди!

Дронго вскочил со своего места и, пройдя в другую комнату, принес Библию. В любом европейском или американском отеле в спальне обязательно лежит Библия. Он раскрыл ее на известной ему странице и прочел: «Не судите, да не судимы будете; ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить».

– Вы же умный человек, генерал, – продолжал Дронго, – неужели вы не хотите понять очевидного? Если вы считаете себя исключительным народом с исключительной привилегией всегда защищаться и делать так, как считаете нужным, значит, вы должны признать подобную исключительность и за другими. В том числе и за вашими врагами. «И какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». Мне противен Асанти с его Фондом, мне противны их действия. Но если вы имеете своего агента влияния в Вашингтоне, почему они не могут сделать то же самое? И если вы завтра нападете на их центр в Женеве, почему они не могут ответить тем же? Око за око, кровь за кровь. Неужели вам мало многолетней войны с арабами, которой не видно конца?

– Перестаньте, – отмахнулся Минулин, – вы ведете себя очень странно. Они вас вчера хотели расстрелять, а вы их защищаете. Это решает не только МОССАД. Мы представляем здесь свои разведки и готовы объединить усилия, чтобы покончить с этим Фондом. Раз и навсегда. Вы думаете, у нас нет их агентов влияния? Это общая проблема для всего мира. Мы не должны позволить им диктовать нам условия. Это кучка зарвавшихся авантюристов, вообразивших, что могут переделать мир.

– Я их не защищаю, – возразил Дронго, – я просто хочу, чтобы вы все правильно оценили. Разве в Москве агенты влияния только этого Фонда? А сидящие здесь генералы, представляющие ЦРУ и МОССАД, не имеют своих агентов влияния в Москве? Так в чем дело? Почему одним вы позволяете, считая это в порядке вещей, а с другими жестоко расправляетесь, рискуя вызвать ответную реакцию?

– Мы никому не позволяем иметь у нас агентов влияния! – сорвался на крик Минулин. Зная, что Райский знает русский язык, он даже не успел перейти на русский.

Райский по-прежнему молчал.

– Делайте что хотите, – махнул рукой Дронго, – я просто хотел вам объяснить, что вы все равно ничего не добьетесь.

Вудсток неприязненно посмотрел на него. «И где только откопали этого неврастеника?» – подумал он. И, видя молчание своего коллеги из МОССАДа, продолжал:

– Завтра совместная группа ЦРУ и МОССАДа, состоящая из специалистов особых подразделений наших служб, возьмет этот центр. Наши русские коллеги обещали нам прикрытие со спутника. На это время их спутник сумеет накрыть зону Женевы и вызвать необходимые помехи в радиолокационной системе защиты Фонда. А потом будет необходимая поддержка с применением спутниковой связи, чтобы избежать больших потерь.

– Да, – сказал Минулин, – наши службы готовы.

– В таком случае завтра в пять часов мы начинаем, – подвел итог Вудсток. – Генерал Райский, вы хотите что-нибудь сказать?

Райский по-прежнему смотрел на Дронго.

– Нет, – сказал он, не отводя взгляда, – ничего.

Вудсток шумно поднялся и вышел из номера. За ним поспешил Эдвард Вуд. Осторожно удалился Моше. Минулин, поднявшись, посмотрел на Дронго, словно хотел что-то сказать, но, передумав, вышел из апартаментов, раздраженно бросив ручку с фирменным названием отеля на стол.

Они остались одни. Генерал МОССАДа Райский и Дронго. И долго молчали. Потом Райский спросил:

– Вы серьезно так считаете?

– Почти, – честно ответил Дронго.

– По-моему, в ваших рассуждениях есть рациональное зерно, – задумчиво сказал Райский. – Мы просто устали от этой ненависти. Устали от постоянной войны всех наших соседей против нас. Но вы не совсем правы. У нас есть и то, что отделяет нас от других народов. Страшный опыт холокоста, вы не забывайте об этом. Каждый еврей помнит, что подобное не должно повториться. Мы не можем позволить себе никогда быть слабыми. Мы обязаны быть сильными, чтобы подобной трагедии, когда сжигали и убивали миллионы евреев, не повторилось. Это не комплекс неполноценности, Дронго. Это комплекс вины за наших погибших родителей, которых мы не могли защитить.

– Белорусов тоже убивали, – возразил Дронго, – но они же не стали после этого постоянно вспоминать об уроках войны.

– Их убивали не за то, что они белорусы, – возразил генерал МОССАДа, – они сражались в Сопротивлении, были в партизанских отрядах, боролись с фашистами. А нас убивали только потому, что мы евреи. Быть евреем – это уже была вина, и за это убивали. У нас очень трагический опыт, Дронго. Вспомните, сколько тысяч лет нас сжигали и вешали. Разве мы не выстрадали свое право на защиту?

– На защиту – да. Но не на агрессию. Вы часто наносите превентивные удары, считая, что только таким способом можете решить свои проблемы. Это иллюзия. Чем вы становитесь сильнее, тем больше вас ненавидят во всем мире. Простите, генерал, вы сами напросились на откровенность.

– Да, – кивнул Райский, – я знаю об этом. Но я солдат и обязан выполнять свой долг. И поэтому завтра наша группа пойдет на штурм этого женевского центра. Остановить уже ничего нельзя. Все зашло слишком далеко. И не только у нас, Дронго.

 

Глава 36

В этот вечер должен был состояться последний концерт Осинского в Европе. Все билеты были проданы. Меломаны со всей Германии съехались на этот концерт, ставший значительным событием в культурной жизни страны. Сказывался обычный эффект нарастающей лавины, столь характерный для явлений культуры и искусства. Достаточно приобрести небольшую известность, получить начальный заряд, или, иначе говоря, «тронуться с горы», как дальше идет эффект нарастания лавины, вызывающий интерес к этому событию, уже не столько зависящий от самого исполнителя и действительного качества его произведений.

Должны были прибыть высокопоставленные гости, и полиция с самого утра оцепила здание, где должен был пройти концерт. А Осинский с самого утра нервничал. Он не понимал, почему его так срочно вытащили из Женевы, где он наслаждался почти деревенской тишиной и покоем. Он не понимал, куда делась Барбара, а его менеджер так и не смог вразумительно объяснить ему, где именно она находилась. И наконец, куда пропали один из его охранников – Мартин и новый специалист, так понравившийся ему в Париже, – мистер Саундерс.

Все его вопросы оставались без вразумительного ответа, и от этого он нервничал еще больше. Ему необходимо было время, чтобы «войти» в атмосферу концерта, в это своеобразное творческое состояние, из которого он был выведен после отъезда из Парижа.

Не принимавший участия в репетиции оркестра, даже не посетивший зал перед началом концерта, он нервничал все больше и больше. И в конце концов устроил истерику Якобсону, требуя немедленно вернуть Барбару. Лишь с большим трудом Якобсону удалось убедить композитора, что она приедет на следующий день после концерта.

Хуан и Брет получили строгое задание не рассказывать, что именно произошло за время отсутствия Осинского в их группе. Оба охранника предпочитали держать язык за зубами, видя нервное и лихорадочное ожидание Якобсона перед концертом. Они даже не понимали, чем вызвано подобное состояние менеджера, который уже был в курсе случившегося. Он не просто знал о происшедшем задержании Дронго и его спутников. Он знал также и о том, что акция по их устранению не удалась и все люди Асанти, которые поехали вместе с пленниками, исчезли, словно провалились сквозь землю. Все это делало предстоящий концерт совершенно непредсказуемым зрелищем с любым финалом. Может быть, самым неожиданным.

В три часа дня по его личному телефону позвонил Асанти. В отличие от Якобсона, он был более спокоен.

– Мы так и не нашли наших людей, – заявил коротко он, – видимо, опять вмешался кто-то третий. Мы не сумели ничего сделать.

– Им хотя бы удалось сделать то, что они должны были сделать?

– Не знаю, Оливейра. Во всяком случае, нужно быть готовым к самому худшему варианту. Они могут предпринять против нас любые активные действия.

– Неужели все зашло так далеко? – встревожился Якобсон.

– Боюсь, что да. Мы вынуждены будем применить чрезвычайный вариант, если они захотят появиться в Женеве. Это может произойти в любой день.

– Что нам делать?

– То, что и раньше. После концерта уезжайте в Буэнос-Айрес. И постарайтесь успокоить Осинского. Я получаю известия из США. Сенатор Доул опять победил на первичных выборах. Видимо, он имеет все шансы быть выдвинутым на съезде республиканской партии, если, конечно, до этого ничего не произойдет. Но мы готовы и к чрезвычайному варианту, Оливейра. Помните об этом.

Якобсон положил трубку. Вытер с лица пот. Его настоящее имя было Рамон Оливейра. Выросший в традиционной католической семье в Бразилии, он впитал истинные постулаты христианства, как и полагалось настоящему католику. Уже в двадцать два года он начал заниматься бизнесом у крупного торговца недвижимостью. Попытка Оливейры рискнуть деньгами своего патрона кончилась плачевно, и он был разоблачен. И получил за это мошенничество первый свой срок.

Торговец недвижимостью был правоверным иудеем, и с тех пор в душе Оливейры укрепилась ненависть ко всем «менялам и торговцам», которые так и не дали ему состояться. В каждом торговце отныне он видел иудея, к которым начал относиться с почти фанатичной ненавистью. Это сказалось на всей его дальнейшей жизни.

После выхода из тюрьмы он снова пытался встать на ноги. Но все его попытки кончались крахом. Именно тогда его нашли представители Фонда, создавшие после войны своеобразный орден, призванный защищать чистоту веры и помыслов новой цивилизации. Вначале все упиралось в деньги. Когда они появились, все пошло гораздо быстрее. Аналитические службы Фонда начали разрабатывать планы внедрения своих агентов влияния по всему миру. На подкуп и шантаж не жалели денег. Цель оправдывала средства. Постепенно Фонд становился ведущей силой, с которой отныне должны были считаться даже ведущие разведки мира.

Его аналитическая служба становится все мощнее и действует все более изощренно. По всему миру появляются агенты влияния, действующие в интересах Фонда и во имя его планов. В эпоху, когда элитарные клубы и общества растут как грибы, все кажется закономерным. Но постепенно деятельностью Фонда все больше начинают интересоваться сотрудники различных спецслужб, сталкивающиеся с людьми Фонда на своих территориях. И тогда наступает новый этап в развитии Фонда, когда его сотрудники бросают вызов могущественным спецслужбам.

И вот теперь все могло разрушиться. Оливейра скрипнул зубами от ненависти. Они даже не могли предположить, что вызов Дронго повлечет такие роковые последствия. Что этот тип сумеет просчитать всю их игру, сумеет переиграть Ястреба, сумеет обмануть Фонд и узнать всю правду о действительных событиях, связанных с подготовкой агентов влияния.

Сначала все шло так, как и должно было идти. В ЦРУ поверили, что главным агентом Фонда является придурок Джордж Осинский. Они видели, какие силы затрачиваются на создание имиджа Осинского, как повсюду в мире пропагандируется его бездарная музыка, и сделали правильные выводы, лишь неверно расставив акценты. Они считали, что именно Осинский наиболее опасен в этом Фонде, и потому решили убрать его с помощью Ястреба.

Такая игра позволяла выявить всех сотрудников ЦРУ в своем ведомстве. Она позволяла рискнуть и сорвать крупный куш, сумев разом избавиться от всех подозрительных и уже завербованных агентов. Она позволяла, подставив Осинского, начать свою игру. А потом они подставили и Дронго. И все было бы хорошо, если бы не этот тип, сумевший-таки все выяснить. Он сорвал не просто игру Фонда. Он вывел их противостояние со спецслужбами мира на другую, более высокую ступень. И хорошо начавшаяся игра грозила обернуться не просто поражением, а крахом.

Теперь нужно было ожидать мощного ответного удара. Оливейра знал, что на этот счет существуют специальные планы. Знал, насколько страшным может быть возмездие. Фонд был слишком мощной, слишком разветвленной организацией, чтобы его можно было уничтожить одним ударом, он напоминал многоголовую гидру, которая с потерей одной головы отращивала две новые.

Но даже он – Рамон Оливейра, один из самых высокопоставленных сотрудников Фонда, принятый в орден еще пятнадцать лет назад, не знал и не мог знать, кто именно стоял во главе Фонда. Кто был фактическим руководителем их ордена. Наивные люди полагали, что все масоны в массе своей были иудеями. Неистовый Оливейра знал, что это не так. Но он не знал имени Великого Магистра. Это была самая большая тайна Фонда: имена Великого Магистра и четверых его заместителей. Оливейра подозревал, что Асанти мог знать имя, но никогда об этом не спрашивал. В их Фонде не поощрялось любопытство.

Сегодня вечером, на концерте, нужно быть готовым к любым неожиданностям. Оливейра пошел одеваться. Нужно будет держать Джорджа Осинского под строгим контролем. Теперь он опасался любой неожиданности.

На концерт они поехали, как обычно, вместе. Осинский нервно теребил пальцы, а Оливейра смотрел по сторонам, словно ожидая увидеть нечто невероятное. Он понимал, что Дронго может появиться в любую минуту, и он боялся этого появления. Но самым страшным было бы появление Барбары. Если Дронго никто не знает и его заявления будут лишь голословными обвинениями, пусть даже и очень неприятными, то с Барбарой все обстоит несколько иначе. Ее знали многие, ей верил Джордж Осинский. И это обстоятельство может оказаться решающим. Он посмотрел на сидевшего рядом бледного композитора. От этого идиота можно ждать чего угодно.

Зал был переполнен. Осинского сразу отвели в ложу для почетных гостей. Дирижер лично явился, чтобы поприветствовать американского гостя. Маэстро был явно не в духе, и дирижер, привыкший к подобным настроениям среди композиторов, поспешил удалиться.

Концерт начался в точно условленное время. Оливейра, сидя рядом с Осинским в ложе, все время смотрел в зрительный зал, словно ожидая увидеть чудо. Зрители восторженно приветствовали каждое исполнение.

Оливейра продолжал наблюдать за залом. Он помнил слова Асанти о чрезвычайном варианте. И знал, что это может означать. Этого он боялся более всего. Такие действия означали бы, что они впервые бросают вызов, настоящий вызов всему цивилизованному человечеству. И Рамон Оливейра не был уверен в том, что они будут победителями в этой трудной схватке.

Он в очередной раз навел бинокль на зрительный зал. Многих Оливейра знал в лицо. Сюда собрались те, кто обязан был по должности посетить этот концерт, отметившись на нем, как на обязательном мероприятии. Оливейра посмотрел на часы. Скоро объявят перерыв. Он незаметно вздохнул. Кажется, все идет нормально. И в этот момент увидел Дронго.

Оливейра не поверил своим глазам. Он торопливо схватил бинокль. Это был действительно Дронго. Дрожащими руками Рамон Оливейра опустил бинокль. Кажется, Асанти прав. Им придется прибегнуть к чрезвычайному варианту.

 

Глава 37

Оливейра едва дождался перерыва. Он не мог прийти в себя. Как посмел этот негодяй явиться на концерт?!

Значит, группа Асанти ничего не добилась. Видимо, напрасно ждать от них каких-то известий. Раз Дронго сидит в театре, все кончено. Группа Асанти уничтожена, и теперь нужно думать о чрезвычайном варианте, возможном в случае открытого нападения на их центр в Женеве.

– Сегодня играют гораздо лучше, чем в Амстердаме, – заметил вдруг самодовольный Осинский.

– Что? – отвлекся от своих мыслей Оливейра.

– Хорошее исполнение, – кивнул на сцену Осинский.

Оливейра с неожиданной ненавистью посмотрел на маэстро. Привыкший к его капризам, он часто удивлялся своеобразному выбору судьбы. Будущий президент США и этот никчемный композитор, музыкальные способности которого не поднимались выше среднего. Чтобы стать настоящим другом сенатора Доула, представляющего штат Канзас в сенате США, его земляк, композитор Джордж Осинский, должен был быть не просто известным человеком. Он должен быть всемирно признанным гением, композитором с вселенской известностью. Только так можно обратить на себя внимание Доула, стать его приятелем и оказать в будущем те услуги, которые он обязан будет оказывать, даже не подозревая об их истинном значении.

Аналитики Фонда провели довольно серьезную работу, прежде чем определили наиболее подходящую кандидатуру. Доул, в отличие от Клинтона, был более замкнутым человеком, не очень легко сходившимся с людьми. Возможно, сказывался и возраст. Доул годился по возрасту в отцы более молодому президенту США Биллу Клинтону. Именно поэтому выбор кандидата был очень ограничен. С одной стороны, это должен быть человек, через которого можно будет проталкивать некоторые интересные идеи и узнавать реальное положение дел, то есть человек достаточно слабохарактерный и уступчивый. Любая аналитическая служба обычно рассчитывала на таких агентов влияния. Была еще и вторая группа – ранее завербованных агентов, в силу каких бы то ни было причин отказавшихся от исполнения своей роли или обладавших непомерным честолюбием, амбициями, стремлением к лидерству. С такими было гораздо труднее работать, но такие приносили и больше пользы.

Однако рядом с Доулом при всех обстоятельствах не мог появиться очень сильный лидер или обладающий ярко выраженными честолюбивыми амбициями политик. Доул просто не сошелся бы с таким человеком. Значит, необходимо было подобрать кандидата, с которым, с одной стороны, обязательно захотел бы сойтись Боб Доул, а с другой – который ни при каких обстоятельствах не вышел бы из подчинения людей Фонда. И единственной кандидатурой был Джордж Осинский, но только в том случае, если он действительно станет мировой знаменитостью.

Оливейра еще раз посмотрел на Осинского. Конечно, он подходил. Но кто мог подумать несколько лет назад, что из-за разработки именно этого агента влияния появится Ястреб и, как следствие, сам Дронго. И хотя Ястреб был уже уничтожен, проблемы, связанные с Дронго, не только не отпали, но, наоборот, стали очень тревожными, заставив задуматься о будущем Фонда.

С самого начала было ясно, что вся подобная операция будет проходить под пристальным вниманием спецслужб, но то, что произошло, оказалось неожиданностью даже для аналитиков Фонда. Специалисты ЦРУ и МОССАДа, подключившиеся к этой операции и, казалось, действующие по своим четким схемам, внезапно решили объединиться в едином стремлении покончить с незаконной деятельностью Фонда.

И теперь следовало исходить из самых худших предположений о возможных действиях грозных противников, сосредоточенных против Фонда. Оливейра сжал руки. Кто мог предположить, что МОССАД сумеет договориться с русской разведкой, выйти на Дронго и заранее все просчитать. Он в который раз подумал, что весь мир заражен бациллами сионизма и оказался у него в подчинении. Но ничего не сказал Осинскому, занятый своими мыслями.

За пять минут до перерыва Оливейра заметил, как Дронго выходит из зала. Он кивнул Брету и Хуану, показав на Осинского, и вышел из ложи. За себя он не боялся. Его не могли ни в чем обвинить, документы были в порядке, а любое задержание американского гражданина Рамона Оливейры, работавшего к тому же менеджером известного композитора Джорджа Осинского, личного друга кандидата в президенты США, могло вызвать грандиозный скандал. На это не пойдет ни одна спецслужба мира. Он пошел к лестнице и увидел поднимающегося Дронго. На всякий случай Оливейра почему-то дотронулся до левого бока, где висел привычный пистолет, который он с разрешения охраны всегда имел при себе.

– Добрый вечер, – спокойно сказал Дронго, – кажется, мы с вами где-то встречались.

– Не паясничайте, – дернулся Оливейра. – Что вам нужно? Зачем вы сюда явились?

– Насладиться музыкой Осинского, – улыбнулся Дронго, – разве вам это непонятно?

– Я не хочу с вами разговаривать, – зло заметил Оливейра, – вы уволены. Деньги будут переведены на ваш счет в «Сити-банк».

– А миссис Барбара Уэлш?

– Она тоже уволена. Что вам еще нужно?

– А погибшего Мартина вы тоже уволили? – спросил Дронго. – Как все это глупо, мистер Якобсон. Назовите мне хоть какую-нибудь другую фамилию. Представляю, как вы злитесь, когда кто-то обращается к вам с этой еврейской фамилией. Ненависть губительна, мистер Якобсон. Или как вас там по-настоящему? Вы все еще не хотите понять, что не все события укладываются в вашу иерархию ценностей. И не все можно объяснить с помощью теории организованного зла в лице сионистов.

– Я не буду с вами дискутировать, – отрезал Оливейра, – у нас вечером прием, и я прошу вас там не появляться. Иначе я буду вынужден обратиться в полицию. Ваше имя вычеркнуто из списка гостей.

– Не сомневаюсь. Просто мне очень интересно знать, каким образом масонский орден сочетается с таким махровым антисемитизмом. Ведь во всем мире националисты и шовинисты считают эти два слова тождественными друг другу. Их даже так и называют – сионисты-масоны. А вы вдруг создаете свой Фонд, своего рода закрытую масонскую ложу, в которой яростно боретесь против евреев. Как это объяснить?

– Это все ваши домыслы, – окончательно разозлился Оливейра, – мы ни с кем не боремся. Наоборот, мы помогаем многим странам в развитии демократии.

– Которую вы всегда понимаете по-своему, – махнул рукой Дронго и полез в карман за платком: было достаточно жарко. Оливейра моментально выхватил оружие.

– Не двигайтесь!

Дронго осторожно достал платок.

– Вы с ума сошли? – строго спросил он. – Перестаньте суетиться и уберите свое оружие. На нас обращают внимание.

Двое служащих уже подходили к ним на крик Оливейры, разобраться, что происходит. Поняв, что действительно погорячился, Оливейра убрал оружие и обернулся к подходящим людям.

– Все в порядке, – улыбнулся он, – этот человек наш сотрудник.

В театре все знали в лицо менеджера великого Осинского, поэтому никаких лишних вопросов не последовало. Послышался шум открываемых дверей. Из зала начали выходить зрители. Слышались их привычные восторженные голоса. В зале бушевала овация. Раздавались привычные крики «браво».

– Ваши люди хорошо работают, – заметил Дронго, – но на этот раз все напрасно, мистер Якобсон. Можете назвать мне свое настоящее имя. Вы же понимаете, что проиграли.

Вместо ответа Оливейра повернулся, намереваясь уйти.

Дронго взглянул на часы. До назначенного на завтра штурма оставалось не так много времени. Он должен был начаться в пять часов утра. И в этот момент Дронго увидел Моше. Оливейра отошел, даже не попрощавшись, а Моше, увидев разгневанное лицо менеджера Осинского, направился к Дронго.

– Вы все-таки пришли, – покачал он головой.

– Я не мог. Мне нужно было поговорить с Якобсоном, чтобы разобраться до конца. И мне немного жалко Осинского. Поняв, что они раскрыты и с этим агентом влияния у них ничего не получится, они вполне способны убрать несчастного композитора.

– Уже нет, – возразил Моше, – мы получили сведения о том, что они готовят некий «чрезвычайный вариант». Сегодня в три часа дня Рамеш Асанти говорил по телефону с Песахом Якобсоном. Кстати, его настоящее имя – Рамон Оливейра. По решению руководства штурм был перенесен на десять часов.

Штурм должен был состояться завтра в пять часов утра. Если его перенесли на десять, значит, штурм начался сегодня в девятнадцать ноль-ноль, быстро подсчитал Дронго и снова посмотрел на часы: получалось, что в окрестностях Женевы, южнее небольшого городка Каруж, расположенного на самой границе с Францией, уже около двух часов шел бой. И сила была явно не на стороне Фонда.

– Они начали сегодня в семь часов вечера, – словно подслушав его мысли, подтвердил Моше, – поэтому я и приехал сюда за вами. Там уже все кончено, Дронго. Оливейра больше никому не опасен.

– Я в этом сильно сомневаюсь, – пробормотал Дронго. – Как вы узнали об этом? Неужели смогли прослушать беседу Оливейры?

– У него мобильный сотовый телефон со специальной шифровальной системой блокировки любого прослушивания. Но американцы умудряются снимать показания с мембраны телефонного аппарата направленным со спутника лучом. А почему вы спрашиваете?

– Нужно поставить эксперимент, – быстро предложил Дронго, – сообщить Оливейре о нападении на Фонд. Он наверняка держит свой телефон где-то рядом. И тогда можно будет узнать, что именно они собираются сделать. И кому он позвонит в таком случае.

– У вас мозг устроен совсем не так, как у обычных людей, – изумленно заметил Моше. – Кажется, я понял ваш план. Сейчас позвоню Вуду.

– Через две минуты я сообщу Оливейре о случившемся, – пообещал Дронго, – а вы постарайтесь достать мне приглашение на сегодняшний прием. Я обязательно должен быть там.

В зале не прекращалась овация. Люди Фонда действительно умели работать. Дронго прошел к левому коридору; здесь, выйдя из правой ложи, должны были появиться Оливейра и Осинский. Ждать пришлось не две минуты, а целых четыре. Композитора не отпускали благодарные зрители. Наконец он вышел, как обычно, растроганный и почти уверенный в своей гениальности. И увидел Дронго.

– Мистер Саундерс, – бросился к нему растаявший композитор, – где вы были весь вечер? Где Барбара?

– Она скоро приедет, Джордж, – сказал Оливейра, перехватывая его протянутую в приветствии руку и кивая охранникам. Брет и Хуан повели маэстро в его комнату.

– Что вам еще нужно? – сердито спросил Оливейра. – Уходите отсюда! Не нужно его нервировать.

– Я просто хотел сообщить вам некоторые новости, – тихо сказал Дронго. – Два часа назад на ваш центр в Каруже, под Женевой, напали. Кажется, у вашего Фонда там серьезные неприятности.

Менеджер хмуро взглянул на него.

– Что вы об этом знаете?

– Ничего. Просто я хотел вам сообщить. Два часа назад особые подразделения групп специального назначения ЦРУ и МОССАДа начали штурм вашего центра в Каруже. Действия групп контролируются и космическими спутниками разведывательной службы России. У вашего Фонда нет ни единого шанса. Вы были слишком самоуверенны, слишком нагло действовали по всему миру. Против вас три лучшие разведки мира. Вы проиграли.

– Вы блефуете, – подозрительно сказал менеджер, – вы просто блефуете.

– Позвоните своим друзьям и все узнаете сами… – предложил Дронго и добавил: —…мистер Оливейра.

Оливейра хотел что-то сказать, но, услышав свою фамилию, резко повернулся и почти бегом бросился к кабинету, где отдыхал Осинский. Из зала продолжали выходить зрители. Он с трудом протискивался через толпу. Некоторые женщины вскрикивали, мужчины удивленно смотрели на этого невоспитанного хама, так спешившего за кулисы. Несколько человек, узнавших его, понимающе пропускали. Они полагали, что он спешит разделить триумф с композитором.

Оливейра яростно протискивался, раздумывая на ходу, как они могли не предусмотреть подобного. Было вполне очевидно, что после вчерашней неудачной попытки устранения их противники пойдут на самые решительные меры. Но что они смогут так быстро объединиться, никто не мог даже предположить.

При одной мысли о том, что именно могут найти в их центре, Оливейра начинал багроветь от гнева. Даже он, посвященный в высшие секреты ордена, не мог и не имел права знать имени Высшего Магистра ордена и его заместителей. Особенно одного из них, отвечавшего за европейские дела. Оливейра догадывался, что это был кто-то из очень известных в мире людей. Но кто именно, он не должен был знать.

Больно толкнув у дверей зазевавшегося Брета, он ворвался в номер Осинского. Композитор сидел перед зеркалом и готовился ко второму акту. Он удивленно посмотрел на вбежавшего менеджера. Не обращая на него внимания, Оливейра бросился к своему телефону. Носить с собой мобильный телефон, оставаясь в смокинге, было непросто, и он обычно оставлял его в кабинете Осинского. Сейчас, судорожно набирая номер личного телефона Рамеша Асанти, он впервые с удивлением обратил внимание на пальцы своих рук. Впервые в жизни он чувствовал, как они срываются, дрожат, не слушаются его. На этот раз ему повезло, Асанти ответил почти сразу:

– Слушаю вас.

– Это я, – закричал Оливейра, – сегодня в семь часов напали на наш центр в Каруже.

Асанти не ответил.

– Вы меня слышите? – встревожился Оливейра.

– Я уже знаю все. Центр разгромлен. Откуда об этом знаете вы?

– Здесь появился Дронго. Он в театре.

– Он вам угрожал?

– Нет, но он сказал, что сегодня в пять часов…

– Там все уже закончилось, – быстро перебил его Асанти, – все кончено. Они разгромили наш центр. По нашим сведениям, сейчас готовятся специальные акции в наших филиалах. Сегодня ночью мы рассмотрим возможность нанесения ответного удара. Вы меня понимаете? Мы предполагаем прибегнуть к чрезвычайному варианту.

– Да, – шевельнул уже непослушными губами Оливейра, – я все понимаю.

Он с ужасом представил себе все последствия такого решения. Хорошо, что завтра они улетают из Европы. Послезавтра здесь может бушевать настоящий ад.

Через двадцать минут эти данные были у генерала Вудстока. Дронго рассчитал все правильно. Теперь оставалось выяснить, что именно имеет в виду Асанти, говоря о чрезвычайном варианте. Они еще не знали, какой сюрприз им готовит следующий день.

 

Глава 38

Концерт закончился в одиннадцать часов вечера. Сразу после него должен был состояться прием, на котором обещал выступить американский посол. Овации после исполнения длились пятнадцать минут, слышались крики восторга. Но в ложе Осинского рядом с композитором не видели привычного Песаха Якобсона. Менеджер не появился в ложе маэстро и во втором акте.

Не приехать на прием было просто нельзя. И Оливейра вынужден был отправиться на эту самую тяжелую в его жизни встречу. Он еще не знал, что именно нашли в их центре, не знал всех подробностей, но понимал, что игра практически сделана. Теперь об Осинском знали слишком многие. И никаких шансов у композитора уже не было. Именно поэтому Оливейра так равнодушно слушал привычные высказывания в адрес композитора и почти не следил за несколькими негласными агентами влияния Фонда, призванными постоянно будоражить участников приема рассказами о музыке маэстро.

В этом мире уже давно ощущался дисбаланс выдаваемой и потребляемой информации. Лавина нарастала уже не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Разобраться в этом океане информации было не просто трудно, но и немыслимо. С такой же скоростью происходило нарастание общего числа произведений литературы, живописи… Если не считать отдельных гениев, то общее количество просто хороших и очень хороших произведений часто превосходило все мыслимые границы человеческих возможностей. И выделять среди них достойные становилось все труднее и труднее.

В подобном хаосе нарастающей информации удача того или иного произведения, того или иного режиссера и композитора часто зависела от воли случая или каприза судьбы. Любое имя, часто употреблявшееся в газетах и журналах, на аристократических раутах и в дружеских компаниях, становилось известным и популярным. Даже если обладатель этого имени не заслуживал подобной чести.

Премии давали по «совокупности частоты употребления имени», а признание получали после надлежащей рекламы в средствах массовой информации. Именно поэтому сотрудникам Фонда удавалось создавать столь популярных деятелей искусства, являвшихся одновременно агентами влияния, и замалчивать других, более достойных. Ведь очень трудно крикнуть в решающий момент, что на короле нет никакой одежды и он голый.

Оливейра не стал даже отвечать на приветствия Кэтрин, специально прилетевшей на этот прием из Парижа. Он хорошо знал, что с ней работали сотрудники Фонда, создавая нужную репутацию и соответствующую рекламу. Казалось, его ничего не может удивить. Но неожиданно он увидел Дронго. Это его изумило. На встрече присутствовало немало известных политических деятелей, и охрана строго следила за каждым из входящих, тщательно сверяясь со списком гостей. Охрана была тем более удвоена, так как после известных покушений на Осинского во время его турне во Франции и Бельгии было решено обратить особое внимание на этот прием.

О случившемся в Амстердаме убийстве Рэнди никто, разумеется, не знал. Но, увидев Дронго, Оливейра почувствовал, что теряет остатки терпения. И пожалел, что оставил оружие при входе сюда.

– Вы чем-то недовольны? – спросил Дронго.

– Как вы сюда попали? – спросил Оливейра.

– По приглашению, – отозвался Дронго. – И не волнуйтесь – не по вашему. Вы уволили меня в самый неподходящий момент.

– Я не хочу с вами разговаривать, – судорожно дернулся Оливейра, уже потерявший остатки былой респектабельности.

– Зато я хочу, – заметил Дронго, – и собираюсь продолжать разговор, нравится вам это или нет.

– Если бы я знал, что от вас будет столько неприятностей, я бы никогда в жизни не позволил вам появиться рядом с Осинским, – честно признался Оливейра.

– Сожалею. Я не думал, что вы так меня ненавидите.

– Вы сломали нам всю игру, всю нашу многолетнюю подготовку. Мы хотели все выяснить, а вместо этого запутались окончательно.

– Именно поэтому я и хочу задать вам несколько вопросов.

Оливейра криво усмехнулся:

– Ценю вашу наглость. Но не собираюсь с вами больше разговаривать. У меня к вам предложение. Постарайтесь сделать так, чтобы я вас больше никогда не встречал. Мне надоело путешествовать в вашей компании.

– Все? – спросил Дронго.

– Вам мало?

– Теперь послушайте меня, Оливейра. Никто не собирался брать штурмом ваш центр. Но именно ваша беседа с Асанти спровоцировала этот штурм. Именно вы – главный виновник такого оглушительного провала Фонда.

– Вы с ума сошли. – Оливейра даже оглянулся от возмущения и страха, но никого рядом не было. – Что вы несете?

– Я могу это доказать, – возразил Дронго, жестом подзывая официанта с подносом. Он поднял первый бокал и предложил его Оливейре: – Возьмите. Вам понадобится что-нибудь выпить. – И сам взял второй.

– Говорите, – нетерпеливо велел Оливейра, чисто машинально принимая бокал. «Что еще придумал этот негодяй?» – со страхом подумал Оливейра, начинавший бояться этого человека с таким компьютерным умом.

Дронго спокойно сделал несколько глотков.

– Хорошее шампанское, – одобряюще сказал он, явно испытывая терпение собеседника.

– Я сейчас уйду, – не выдержал Оливейра.

– Сегодня в три часа дня вы разговаривали с Рамешем Асанти, – наконец начал рассказывать Дронго, – именно после этого разговора, который удалось прослушать специальной службе ЦРУ, хотя подозреваю, что это были специалисты АНБ [АНБ – Агентство национальной безопасности США.] из электронной разведки, было принято решение о штурме вашего центра.

– При чем тут наш разговор? – не понял Оливейра. – Какие у вас есть доказательства?

– Вы становитесь нелогичны, сеньор Оливейра, – заметил, улыбнувшись, Дронго, – второй вопрос противоречит первому. Или вы хотите знать, при чем тут этот разговор? Или вы знаете о разговоре и требуете у меня доказательств? Так на какой мне вопрос отвечать?

Оливейра сжал свой бокал. Казалось, он сейчас взорвется вместе с этим бокалом.

– Хотя я могу ответить на оба ваших вопроса. Во время разговора вы упомянули о «чрезвычайном варианте», который был подготовлен сотрудниками вашего Фонда. Именно поэтому было решено взять штурмом ваш центр, чтобы не допустить подобного развития ситуации. А доказательства… По-моему, их не нужно. Иначе откуда я мог знать о вашем разговоре?

Оливейра ошеломленно молчал.

– После первого акта вы снова позвонили мистеру Асанти и снова с ним говорили, – продолжал добивать несчастного менеджера Дронго. – Надеюсь, вы помните и второй разговор?

– Как вам удалось их услышать? – спросил Оливейра. – Мне казалось, что это абсолютно невозможно.

– Прекрасная техника не только у вас, сеньор Оливейра. Но и у ваших соперников. Я, кстати, не уточнил, может, вы хотите, чтобы я по-прежнему называл вас мистером Песахом Якобсоном?

Только громадным усилием воли Оливейра сдержал себя, чтобы не запустить бокал с шампанским в эту ненавистную физиономию. Но скандал на сегодняшнем приеме был не в его интересах. Хотя он давно уже осознал, что это, возможно, последний прием в его жизни.

– Что вам нужно? – уставшим голосом спросил он, подходя к столу и ставя свой бокал.

– Чрезвычайный вариант, – пояснил Дронго, – что это такое?

– Это ад, – криво усмехнулся Оливейра, – самый настоящий ад. И вы уже ничего не сможете сделать.

– Говорите быстрее, – потребовал Дронго.

– Я вам ничего не скажу, – ответил, по-прежнему жалко улыбаясь, Оливейра. Но в его улыбке было нечто ужасное. И Дронго понял, что менеджер не блефует. На этот раз Фонд готов был нанести ответный удар.

– Вы готовите какой-то террористический акт? – понял он.

– Вы ведь такой умный, – заметил Оливейра, – попробуйте догадаться сами. Это будет совсем нетрудно. Тем более что у вас в запасе есть еще один день.

– Вы понимаете, что, если случится нечто непредвиденное, отвечать будете лично вы? – спросил Дронго.

Оливейра взял свой бокал с шампанским и, залпом его выпив, снова поставил на место и махнул рукой.

– Я и так за все буду отвечать. И за проваленную миссию Осинского, и за вас, Дронго, и за убитого Мартина, и за исчезнувшую Барбару. Я за все буду отвечать. Кстати, ее не убили?

– Нет.

– Приятно слышать, – пробормотал Оливейра, – в общем, она была неплохой человек. Правда, несколько статична в постели. Только не смотрите на меня взглядом ревнивца, она не дарила мне свой платок. Но к Джорджу Осинскому относилась с известной симпатией. У меня сохранились приятные кадры их интимных встреч. Джордж ведь почти импотент, никуда не годный мужик. И Барбаре часто приходилось ему помогать. Догадываетесь, что она для него делала?

Дронго вдруг как-то странно улыбнулся. Потом аккуратно поставил свой бокал на столик. И, развернувшись, нанес сильный удар прямо в лицо Оливейры. Тот с шумом отлетел на столовые приборы, опрокидываясь на стол. Со всех сторон послышались удивленные возгласы. Бежали охранники и официанты.

– Ничего, – улыбался Дронго, – просто наш друг поскользнулся. Это бывает.

И, расстегивая на ходу бабочку, направился к выходу. У выхода его догнал Эдвард Вуд.

– Вы не умеете себя контролировать, – неодобрительно заявил сотрудник ЦРУ.

– Задержите Оливейру, – холодно посоветовал Дронго, – и выжмите из него все возможное. Он знает, о каком чрезвычайном варианте говорил Асанти. Иначе завтра будет уже поздно. И снимите где-нибудь номер для себя. Я хочу выспаться. Пусть за ваш номер заплатит ЦРУ. Мне трудно переносить ваше присутствие в своем номере.

 

Глава 39

Но выспаться ему не дали. Правда, Вуд благоразумно не стал появляться в их номере, но в три часа ночи он позвонил.

– Да, – поднял трубку сонный Дронго. Ему не удавалось выспаться уже которую ночь.

– Это я, – быстро сказал Вуд, – вставайте и одевайтесь. Нужна ваша консультация.

– Что опять случилось?

– Оливейра покончил с собой.

Сон пропал окончательно. Дронго тряхнул головой. Нечто подобное можно было ожидать.

– Когда это случилось?

– Только что. Мы дали ему возможность вернуться в отель вместе с Осинским, чтобы не волновать маэстро. Но, приехав в отель, он заперся в номере и полчаса не выходил. Мы взломали дверь и нашли его в ванной комнате.

– Я же говорил, что его нужно брать на приеме, – разозлился Дронго. – Вы всегда так непрофессионально работаете, мистер Вуд?

– При чем тут мы, – возразил Вуд, – его должна была арестовать немецкая полиция. Это их территория. А на приеме этого нельзя было делать. Там было столько известных людей. И наш посол. Вы же все сами понимаете.

– Куда мне приехать?

– Сейчас за вами заедет машина. Они будут ждать вас у отеля. Спускайтесь вниз.

– Я так и думал, что вы не дадите мне поспать, – пробормотал Дронго, вставая с постели.

Через десять минут он спустился вниз и сразу увидел поджидавший его серебристый «БМВ». Уже в машине начала сильно болеть голова, и он подумал, что опять придется провести бессонную ночь. Через полчаса они были на месте. Это был Центр электронной разведки АНБ США. Во Франкфурте размещался один из самых мощных аэропортов Европы, ставший крупнейшим пересадочным пунктом и для самолетов, следующих в США.

Именно поэтому здесь находился и специальный Центр электронной разведки АНБ, созданный в годы «холодной войны», когда противостояние двух блоков грозило Европе и всему человечеству новой мировой войной. Противостояния уже не было, а Центр оставался, по-прежнему контролируя возможные перемещения любых летательных аппаратов и систему телефонных сообщений по всей Европе.

В Центре находились уже приехавшие туда генералы Минулин и Вудсток. В комнате были Вуд и еще несколько неизвестных Дронго людей. Увидев входившего Дронго, генерал Минулин кивнул в знак приветствия. Вудсток ограничился поднятием правой руки.

– Вы уже обо всем знаете? – спросил Вудсток.

– Его нужно было взять живым, – упрямо сказал Дронго, – они готовят какую-то акцию, а, судя по их возможностям, это может быть очень неприятная неожиданность.

– Мы пытаемся вычислить, где находится Рамеш Асанти, – нахмурился Вудсток. – По нашим данным, когда ему позвонил Оливейра, он был в районе Кёльна. Видимо, говорил из своего автомобиля. Теперь мы обязаны установить его местоположение.

– Вы можете ему позвонить? – удивился Дронго.

– Не получается. Сразу после разговора с Оливейрой он отключил свой телефон. Очевидно, подумал так же, как и вы. Но куда он мог поехать? И кому мог позвонить? Мы обязаны вычислить это до утра. Найти его во что бы то ни стало, чтобы предотвратить тот чрезвычайный вариант, о котором говорил Асанти. Но как это сделать?

На столе лежала огромная карта. Дронго подошел ближе. Район Кёльна, подумал он. Отсюда можно уехать и в Париж, и в Амстердам, и в Брюссель, и в Люксембург, и в Страсбург, и в Гамбург. Какой путь выберет Асанти?

– Мы не сможем вычислить, куда он поехал, – сказал Дронго, – а если будем гадать, потеряем время. Уже скоро четыре.

– Поэтому мы вас и вызвали, – раздраженно заметил генерал Минулин. Он был первым советским офицером, попавшим в этот Центр, и, перед тем как сюда войти, прошел довольно унизительную проверку, когда ему пришлось сидеть перед зданием в машине добрых двадцать минут. Дронго снова посмотрел на карту. Потом на стоявшего рядом Вуда.

– Может, мы могли бы засечь его автомобиль? – спросил Дронго.

Тот покачал головой.

– Мы хотели засечь через спутник, но он поменял свой автомобиль, – тихо пояснил Вуд, – ничего не получается. Свой автомобиль он оставил в Кёльне.

– Может, задействовать систему «Кихоул» [Американские спутники оптико-электронной разведки серии «Кихоул». Используются специалистами АНБ, ЦРУ и Пентагона для распознавания любых объектов на территории возможного противника. Обладают уникальной разрешающей способностью и могут вести съемку с четкостью, позволяющей увидеть газетный лист на земле. Являются основным компонентом всей системы космической разведки США. (Прим. авт.)]? – также тихо предложил Дронго, но генерал Вудсток его услышал. И, бросив на Дронго подозрительный взгляд, поинтересовался:

– Откуда вы знаете про «Кихоул»?

– Какое это имеет сейчас значение? – пробормотал Дронго. – Вы ведь знали, что я эксперт-аналитик, значит, некоторые вещи я просто обязан знать. Может, задействовать вашу систему космической разведки и выйти на Асанти?

– Мы пытаемся это сделать, – разозлился Вудсток, – но мы не можем следить за каждым человеком в Западной Европе. Это не так просто, как вы думаете. Если бы мы точно знали, где находится Рамеш Асанти, выследить его не составило бы особых трудностей. Но этот тип успел сменить машину.

Дронго снова посмотрел на карту. «Интересно, почему он решил поменять свою машину? – мелькнула мысль. – Или его опять предупредили о возможном наблюдении со спутника? Или что-то другое?»

– Наши люди получили задание проверить по всем европейским столицам, – сказал Вудсток. – Они подключились к компьютерным сетям всех лучших отелей Европы. Если Асанти появится где-нибудь, мы сразу будем знать. Но это может быть слишком поздно.

Наступило молчание. Спустя мгновение в комнату вошел кто-то в штатском. Он протянул листок бумаги генералу Вудстоку.

– Оливейра принял яд. Эксперты не сомневаются, что это было самоубийство.

– Можно подумать, мы этого не знали, – раздраженно пробормотал Вудсток. – Что с Джорджем Осинским?

– Спит в своих апартаментах.

– Обеспечьте ему надежную охрану, – проворчал Вудсток, – он все-таки всемирная знаменитость. И американский гражданин.

Незнакомец кивнул и вышел из комнаты.

«Боюсь, Осинский недолго будет мировой знаменитостью, лишившись поддержки Оливейры-Якобсона и сотрудников Фонда», – подумал Дронго с привычной иронией.

– Они могут нанести удар в любом месте, – вздохнул Вудсток. – Нужно найти какой-то выход.

Асанти уже знает, что на центр в Каруже напали, подумал Дронго. Значит, он имел постоянную связь с ними. Оливейра позвонил ему около девяти часов вечера.

– Можно проверить, какие переговоры вел центр в Каруже с внешним миром? – спросил Дронго вслух. – Вы захватили какую-нибудь их документацию?

Вудсток и Минулин переглянулись.

– Нет, – нервно сказал Вудсток, – они стерли всю информацию из своих компьютеров. Это была автоматическая команда.

– Черт возьми, – зло проворчал Минулин, – они завтра начнут действовать, а мы ничего не знаем.

Дронго задумчиво смотрел на карту. В каждой ситуации можно найти возможность решения задачи. Но как действовать в этой ситуации? Он взял стул и сел в углу, словно не замечая, что творится вокруг.

Через полчаса прибыли представители МОССАДа с генералом Райским. Они также сообщили, что уже передали сообщение во все европейские столицы своим резидентам с категорическим приказом искать Рамеша Асанти. Его портреты были в каждом посольстве, в каждом полицейском управлении. Но все было безрезультатно. Дронго по-прежнему сидел в углу, обдумывая случившееся. Асанти должен получить разрешение на чрезвычайный вариант, понимал он. Вчера в три часа дня, когда Оливейра говорил с Асанти, они уже планировали этот чрезвычайный вариант. Кажется, так. А потом Асанти сменил свой автомобиль, словно уже зная о возможном наблюдении. Дронго привычно довел нить размышлений до логического конца и только затем поднялся со стула, опять подошел к карте.

Вудсток предлагал задействовать пограничников всех стран Шенгенской зоны, уже забывших о том, что существуют границы. Минулин морщил лоб. Больше всего на свете он боялся, что произойдет нечто непоправимое и его отзовут в Москву. Он понимал, как много поставлено на карту: его собственная должность, его возможное продвижение по службе, его собственное выживание в разведке. Генерал Райский был внешне более спокоен, будто вопрос, который здесь рассматривался, не касался лично его.

И в этот момент все посмотрели на Дронго, словно ожидая от него чудес.

– Вы приняли решение о переносе времени нападения из-за разговора Асанти и Оливейры? – спросил Дронго.

– При чем тут это? – отмахнулся Вудсток.

– Подождите, – вмешался Райский, – кажется, у Дронго есть какой-то вариант решения.

– Вы приняли решение о переносе времени нападения из-за их разговора? – снова спросил Дронго.

– Да, – кивнул Вудсток, неприязненно посмотрев на Дронго. Он давно уже полагал, что все слухи о гениальности этого типа сильно преувеличены.

– Значит, Асанти считал, что чрезвычайный вариант возможен? – терпеливо уточнил Дронго.

– Можете прослушать пленку, если хотите, – разозлился Вудсток, – я не понимаю сути ваших вопросов. При чем тут их дневной разговор? При чем тут наше нападение? Нужно искать, где находится Рамеш Асанти.

– Я объясню, – сказал Дронго. – Если в три часа дня Асанти говорил о введении чрезвычайного варианта как возможного, то после нападения в девять часов вечера он говорил уже о реальности такого плана. Вы улавливаете мою мысль?

В неожиданно наступившей тишине Вудсток посмотрел на обоих генералов, сидевших рядом, и ошеломленно спросил:

– Вы хотите сказать, что он получил за это время разрешение?

– Вот именно. Но на введение подобного чрезвычайного варианта согласие должен был дать высший совет Фонда или Верховный Магистр ложи со своими заместителями. Судя по тому, как они готовят этот вариант, речь идет о чем-то очень тревожном и опасном. Значит, где-то в Европе за этот период должно было состояться совещание, собрание этих лиц.

– Вы правы, – медленно сказал Райский. – Как мне это не пришло в голову сразу.

– Мы не знаем, кто эти люди, – возразил не собирающийся сдаваться Вудсток, – мы не знаем никого из руководства Фонда.

– Это нетрудно, – устало заметил Дронго. – Проверьте все города, в которых Асанти мог побывать в течение шести часов на автомобиле. Я не допускаю мысли, что в высший совет Фонда входили малоизвестные люди и их совещание было где-то на сельской ферме. Нужно проверить все вчерашние презентации, приемы, рауты. Это наверняка было не во Франкфурте, где в это время был и сам Оливейра. Но где-то рядом, в радиусе шести часов автомобильной езды. И потом нужно проверить, не звонил ли кто-нибудь оттуда по мобильному сотовому телефону Асанти. Для этого придется задействовать все ваши возможности, нужно будет дать срочные указания и в свои посольства.

– Он прав, – понял наконец мысль говорившего Вудсток, – сейчас я свяжусь с государственным департаментом.

«Неужели он действительно гений, этот Дронго?«– подумал генерал перед тем, как поднять трубку.

 

Глава 40

Еще два часа ушло на обработку поступающей информации. Сообщения о всех приемах передавались во Франкфурт. В Лондоне был устроен небольшой прием в Виндзоре, но на нем были только члены королевской семьи. В Амстердаме давали прием в честь дня рождения японского посла. В Париже состоялось сразу несколько приемов. Несмотря на будний день, аристократическая и светская жизнь в европейских столицах шла своим чередом.

Все данные обрабатывались, но пока никаких результатов не было. В седьмом часу утра уставший Вудсток протер красные глаза и впервые подумал, что Дронго мог и ошибиться. В половине восьмого генерал Минулин попросил подать завтрак. Они работали без перерыва уже столько часов!

В восемь утра служба МОССАДа передала, что вчера из Нью-Йорка срочным рейсом на «Конкорде» вылетел в Париж бывший государственный секретарь США Генри Киссинджер. По сообщениям МОССАДа, он не планировал поездку в Европу, однако прервал свой отдых, чтобы полететь в Париж.

Через пятнадцать минут пришло сообщение из английской разведки, что один из самых богатых людей в мире финансист и магнат Джордж Сорос отбыл вчера на светский прием в Париж. И он также не планировал эту поездку, так как собирался завтра улетать в Южную Америку.

Почти сразу поступила информация о том, что на вчерашнем приеме в одном из парижских отелей присутствовал обычно нелюдимый и никогда не принимающий участия в подобных мероприятиях Робер Эрсан. Было получено сообщение об участии в нем и лидера ультраправых Ли Пэна.

Без десяти девять поступило подтверждение о состоявшемся приеме в парижском отеле «Георг Пятый». Праздновали день рождения одного из самых известных людей Европы. Получив это сообщение, Вудсток передал листок сидевшим рядом генералам.

– Киссинджер, Сорос, Эрсан, Ли Пэн – очень теплая компания, – произнес он иронически. – Кто там был еще?

– Ротшильд, члены королевских семей Испании и Швеции, бывшие премьер-министры Италии и Франции, – добавил Дронго. – Кажется, мы нашли.

– Не может быть! – возразил генерал Минулин. – Вы полагаете, что Киссинджер или Сорос могли входить в руководство Фонда?

– Я пока ничего не полагаю, – возразил Дронго, – я просто обращаю внимание на этот необычный прием.

– Ведь это ультраправые националисты. Среди них не может быть ваших соотечественников, – напомнил Минулин.

– Среди них может быть кто угодно, – задумчиво сказал Дронго, – вы ведь знаете, Фонд обладает такими большими финансовыми возможностями, что вполне может купить любого политика, любого чиновника в любой стране. Что они, очевидно, и делают. Покупая агентов влияния даже в Израиле. Согласитесь, что нельзя бороться с кем-то и не иметь своих агентов во враждебной среде.

– Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? – нахмурился Райский. – По-вашему, и Киссинджер, и Сорос, и Ротшильд являются членами руководства Фонда и антисемитами? Это ведь идиотизм.

– Я этого не говорил, – возразил Дронго. – Вчера в отеле «Георг Пятый» состоялась встреча очень известных людей, среди которых были и ваши возможные союзники, и ваши явные враги. Почему они встретились именно вчера? Важен был предлог. Я могу почти наверняка сказать, как будут развиваться события. Никаких акций теперь не будет. Какая-то другая масонская ложа, выступающая уже вашим союзником, генерал Райский, решила договориться с руководством Фонда. Самим. Без посредников и без лишних агентов спецслужб. Думаю, что вчера в отеле встречались две группы лиц. Я по-прежнему не называю ничьих фамилий. Но договоренность достигнута, и вам всем, господа, включая и меня, уже нечего делать. Все решилось без нас. Может, даже господин Райский уже все знает, и поэтому он сегодня немного задержался.

Генерал МОССАДа молча отвернулся от Дронго, стараясь не смотреть на него. Все ошеломленно молчали.

В комнату быстро вошел офицер АНБ, который уже несколько раз появлялся с различными сообщениями.

– Мы проверили, – сказал он, – из отеля разговаривали с Рамешем Асанти. В местном компьютере зафиксирован номер мобильного сотового телефона мистера Асанти. Ему звонили из отеля «Георг Пятый».

– Кто звонил, известно? – быстро спросил Вудсток.

Вместо ответа офицер АНБ протянул ему листок бумаги. Вудсток дважды перечитал написанное имя. Потом, несколько помедлив, протянул его генералу Минулину. Тот прочел и, не скрывая изумления, взглянул на генерала ЦРУ. Тот мрачно кивнул, словно подтверждая написанное. Третьим имя человека, звонившего Асанти, прочел Райский. Он, очевидно, ожидал увидеть подобное, так как не стал особенно удивляться, а вернул листок Вудстоку. Тот, снова немного помедлив, взял листок и разорвал его пополам.

– Что еще? – спросил он у офицера АНБ, стараясь не смотреть на Дронго.

«Кажется, я им всем сильно мешаю», – весело подумал Дронго.

– Был еще один интересный звонок, – сказал офицер, – на атомную станцию под Страсбургом. Они звонили в кабинет директора станции.

«Вот и все, – подумал Дронго, – теперь мы знаем, где именно они хотели ударить. Атомная станция. Самый уязвимый объект. Весь цивилизованный мир думает над тем, как обеспечить безопасность этих сооружений, делает все мыслимое и немыслимое, чтобы защитить подобные объекты от нападений возможных террористов. А Фонд просто покупает себе директора и с его помощью может шантажировать весь мир».

– Быстро, – поднялся Вудсток, – теперь мы знаем, где они хотели нанести удар. Свяжитесь с французским правительством. Сообщите, что мы хотим передать сообщение исключительной важности. Этого директора атомной станции нужно нейтрализовать до того, как он сумеет что-либо предпринять.

Он наконец посмотрел на Дронго.

– Вы были во всем абсолютно правы, – сказал генерал Вудсток, – на вчерашнем приеме в парижском отеле «Георг Пятый» присутствовали высшие члены руководства Фонда. Мы пока точно не знаем, кто именно из них входил в руководство, но там было много известных в мире людей. А человека, который звонил Асанти, вы наверняка знаете. Но я не стану говорить вам его имени. И никто не скажет. По инструкциям, которые я получил от правительства моей страны, я могу сотрудничать только с генералами Минулиным и Райским. Простите меня, господин Саундерс. Или как к вам лучше обращаться?

– Не нужно никому звонить, – устало возразил Дронго, – все уже решено, генерал. И без вашего участия. Два секретных ордена договорились без свидетелей. Никакой опасности больше не существует. Хотя и это уже все равно, – закончил Дронго, – в конце концов, мы сделали главное. Узнали, где именно они хотели нанести удар. Думаю, в ближайшие дни этот директор просто уволится. Или разобьется в автомобильной катастрофе. Смотря по степени его значимости для определенных людей.

Он поднялся.

– Кажется, все, господа. Мы сделали все, что смогли. Уже утро, и, если разрешите, я отправлюсь к себе спать. А имя, которое вы прочли на этом листке бумаги, меня совсем не интересует. Мне они одинаково неприятны все.

– Мистер Вуд отвезет вас домой, – сказал Вудсток, словно смягчая впечатление от разорванного листка.

Дронго посмотрел на стоявшего рядом сотрудника ЦРУ.

– Вы не хотите спать, мистер Вуд? – спросил у него.

– Я отоспался, пока вы были на концерте, – улыбнулся Вуд. – Идемте, я вас отвезу.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Дронго, – и до свидания, – сказал он всем находившимся в комнате, выходя первым. Вуд двинулся следом. За ними вышли и все присутствующие, оставив трех генералов.

– Да, – сказал Вудсток, – он действительно гений. Но опасный гений. С такой головой, действующей, как компьютер, нужно быть очень осторожным. Этот компьютер может кое-кому не понравиться.

– Мы предлагали ему штатную работу у нас, – вставил Минулин, – он отказался.

– Господа, – напомнил генерал Райский, – только что этот человек спас Европу от ядерного кошмара. Возможно, в парижском отеле кто-то и договаривался друг с другом. Но, чтобы такая договоренность состоялась, Дронго несколько дней рисковал собственной жизнью. Отдадим должное его проницательности.

– Так вы считаете, что встреча все-таки была? – усмехнулся Вудсток.

– Не могу исключить и такой вариант, – засмеялся Райский, – хотя, уверяю вас, МОССАД здесь ни при чем.

Дронго вернулся в свой отель, поблагодарил Вуда и, поднявшись в номер, пошел под душ. На этот раз горячая вода не спасала. Он засыпал прямо под душем и лишь усилием воли заставил себя вылезти из ванны и добраться до кровати.

Когда через три часа снова зазвонил телефон, он глухо зарычал, но поднял трубку.

– Это говорит Вуд, – послышался знакомый голос. – Все оказалось, как вы говорили. Директор атомной станции уже дает показания. Они хотели шантажировать правительство и получить компенсацию за ущерб в Женеве. А к тому типу, которого вы помогли вычислить в парижском отеле, уже поехали представители французской разведки. Говорят, он очень влиятельный человек.

Дронго положил трубку.

Проснулся он через семь часов. В комнате было необычно тихо. Он пошел в ванную комнату, чтобы побриться, но вспомнил, что здесь в номере нет его вещей. Они все еще оставались в другом отеле, куда они приехали с Барбарой, в самом Франкфурте. Он выглянул в окно. Как называется его отель? Он совсем забыл название. Он увидел лежавшую на столе ручку с буквой «S». Это был фирменный знак «Шератона». И вспомнил, что их отель находится за городом, рядом с аэропортом.

Он не любил ходить небритым. И нет его любимого «Фаренгейта», которым он пользовался после бритья. Он подошел к телефону. Мигала красная кнопка, кто-то оставил ему сообщение. Поднял трубку, нажимая кнопку, чтобы выслушать оставленный текст.

– Позвоните в соседний номер, – предложил оператор.

Дронго позвонил в соседний номер. Трубку сразу поднял Вуд.

– Я уже четыре часа жду вашего звонка, – весело сообщил он, – решил на этот раз вас не будить.

«Чему он так радуется? – неприязненно подумал Дронго. – Это ведь он помог Ястребу бежать из бразильской тюрьмы. Можно подумать, что он альтруист».

– Спасибо. Если бы вы попытались это сделать, я бы сломал телефон.

– Я догадался, – засмеялся Вуд. – У меня есть указание начальства. Посадить вас в самолет, улетающий в Москву. И как можно быстрее.

Они боятся, что я слишком много знаю, понял Дронго, хотят поскорее от меня избавиться.

– Когда мой рейс?

– Вы улетите первым же рейсом, как только будете готовы. Билеты возьмем в аэропорту. Это здесь рядом. Вам не придется заезжать в город.

– Мне нужно побриться, – недовольно заметил Дронго, – я должен спуститься вниз и купить себе одноразовые лезвия.

– Не нужно. Я это сделаю сам. И куплю вам хороший помазок на память.

– Договорились, – сказал Дронго. «Они все-таки очень боятся, что я проболтаюсь, – снова подумал он, – очевидно, у этого Фонда было слишком много агентов влияния».

Через пять минут в номер вошел Эдвард Вуд с новым лезвием и кремом для бритья известной компании «Босс». Через полчаса, поужинав прямо в номере, они уже были в терминале франкфуртского аэропорта, откуда улетали самолеты в Москву. Дронго вспомнил, что в карманах у него оставалось немного долларов, и решил купить себе привычный «Фаренгейт». Но для этого нужно было пройти границу, чтобы оказаться в магазине беспошлинной торговли.

До вылета самолета оставалось еще минут сорок. Он кивнул Вуду:

– Я пойду.

Вуд, не решаясь протянуть руку, кивнул в ответ.

– У меня к вам просьба, – попросил вдруг Дронго, – может, вы узнаете, что стало с Барбарой? Как она себя чувствует? И передадите от меня привет.

– Если вы меня подождете и обещаете никуда не уходить, я позвоню, – ответил Вуд, – но говорить буду только я сам. А вы будете ждать меня здесь.

– Хорошо, – сказал Дронго, усаживаясь в кресло, – я буду вас ждать.

Вуд отправился звонить. Здесь было два вида телефонных автоматов. По одним, более многочисленным, можно было звонить при помощи карточки. По другим – только опустив монету. Вуд отправился искать телефон-автомат с использованием монет.

Дронго остался один. Чуть правее него сидела молодая женщина с маленькой собачкой болонкой, которая, впервые попав в такое скопление людей, сильно нервничала, то и дело взрываясь отрывистым лаем. Дронго все время смотрел в ее сторону. Вуд задерживался. Дронго встал, чтобы немного пройтись, и снова посмотрел в сторону собачки. Именно в этот момент он увидел, как со стороны небольшого кафе к нему приближаются двое парней.

Дальше все шло, как в плохом вестерне. Они молча скинули с рук плащи, под ними оказались короткие израильские автоматы «узи». Дронго, уже сдавший оружие, оглянулся. Бежать было некуда. А сопротивляться невозможно.

«Интересно, кто они, – почему-то подумал он в последний момент, – из ЦРУ или МОССАДа?»

Ответ он получил через мгновение, когда парни подняли свои автоматы. Он успел упасть на пол, намереваясь все-таки вырвать хоть какой-то шанс, когда раздались одиночные выстрелы с другой стороны. Один из нападавших даже не успел обернуться. Другой дал длинную очередь над головой Дронго. И успел обернуться к бежавшему Вуду.

«Они из Фонда», – понял в этот момент Дронго.

Один из нападавших упал сразу после первого выстрела. Вуд попал ему в шею. Второй дал очередь не только в Дронго. Очевидно, он был лучше подготовлен. Он успел дать очередь и в подбегавшего Вуда. Но в этот момент его внимание отвлек полицейский, уже появившийся с оружием в руках с другой стороны. Выстрелив в полицейского, нападавший на мгновение отвлекся, и этим воспользовался Вуд, прострелив ему ногу. Нападавший упал на пол. Автомат отлетел в сторону. Подняться он уже не сумел. Со всех сторон бежали вооруженные полицейские.

Вуд подскочил к Дронго.

– Убирайтесь отсюда, – крикнул он, – вы тут ни при чем. Барбара спит, с ней все в порядке. Но я не успел с ней поговорить.

– Спасибо. – Дронго кивнул ему на прощание и поспешил к стойке пограничников, тоже услышавших выстрелы.

– За Ястреба! – крикнул на прощание Вуд. Дронго понял, что имел в виду Эдвард Вуд. Он словно расплатился сегодня за Альфреда Шварцмана, которому помог уйти от наказания, подставив под его пули самого Дронго.

Уже сидя в самолете, Дронго подумал, что так и не попрощался с Барбарой. Впрочем, может, это было и к лучшему. Теперь Джорджу Осинскому понадобится настоящая поддержка в жизни. Отныне он будет так одинок.

 

РОССИЙСКАЯ СОНАТА

(Возможная вариация)

Он вернулся в Москву. Последнее путешествие так потрясло его, что Дронго твердо решил навсегда покончить с этими грязными играми. Когда все играют против всех и каждый сам за себя. Он купил билет, намереваясь покинуть столицу на следующий день. Но вечером ему позвонили. Тот самый генерал, который просил его согласиться на сотрудничество с МОССАДом, теперь приглашал в свое ведомство, решив, что нужно выжать из Дронго все подробности его заграничного путешествия.

– Я приеду, – согласился Дронго, – но только сегодня вечером. Завтра я улетаю домой.

– Вы могли бы задержаться, – недовольным голосом заметил генерал.

– Тогда я вообще больше не появлюсь в вашем ведомстве! – зло отрезал Дронго. – Вы мне все так надоели.

– Хорошо, – согласился генерал, понимая, что строптивый аналитик может исполнить свою угрозу, – приезжайте прямо сейчас. Я буду вас ждать.

Дронго положил трубку и пошел одеваться. В этом году зима необычно затянулась, и даже в последних числах марта на улицах города шел сильный снег. Он хотел остановить попутную машину, но, передумав, пошел в метро. Через полчаса он сидел перед генералом.

– Мы специально не подключались к этой операции, – воодушевленно говорил хозяин кабинета, – чтобы МОССАД не заподозрил нас в неискренности. Для нас очень важны контакты с израильской разведкой. У них потрясающая агентура в Иордании и Турции, а нам они сейчас могут очень понадобиться, там большие чеченские диаспоры, которые помогают Дудаеву. Хотя я думаю, что его дни сочтены. Если не мы, то его убьет кто-то из своих. Слишком большие деньги в этой игре.

Дронго поморщился.

– Пока еще его не убили.

– Это нас не касается, – отмахнулся генерал, – это дело контрразведки. У нас свои приоритеты и свои задачи. Поэтому мы принципиально не вмешивались в вашу операцию, решив, что вы сами по возвращении расскажете нам обо всем.

– А если бы я не вернулся?

Генерал смутился. Потом быстро сказал:

– Мы были уверены в ваших профессиональных возможностях. Вы не могли не вернуться.

– Что вы хотите знать? – устало спросил Дронго.

– Все. Все, что вы помните. Конечно, об этом Фонде. Об их источниках финансирования, о работе их агентуры. О работе МОССАДа. Ваши наблюдения о специфике их работы, о работе их сотрудников. В общем, все, что вам удалось узнать.

– Вы разве ничего не знаете про этот Фонд?

– Кое-что знаем. Но вы должны нам помочь. И мы надеемся, что с вашей помощью узнаем больше.

– Фонда больше не существует.

Генерал засмеялся скрипучим, жестким, неприятным смехом.

– Не говорите глупостей, Дронго. Фонд будет всегда. Это не просто научно-исследовательский институт, занимающийся проблемой разведения птичек. Это мощный центр, имеющий солидные финансовые возможности и связи. Гибель нескольких людей ничего не решает.

– Примерно так же считает и руководство МОССАДа.

– Вот видите. Поэтому не стоит обольщаться. Такие фонды будут всегда. Пока в них есть огромная необходимость.

– Они одержимы химерой власти, – с отвращением сказал Дронго. – Они просто безумны в своих заблуждениях. Эти люди исповедуют культ силы, считая, что все проблемы человечества можно решать с помощью интриг и заговоров.

– Тем не менее им удается иметь своих людей во многих странах мира, – заметил генерал. – Вы знаете, что сейчас на Ближнем Востоке позиции Франции и США не совпадают. И я бы не связывал это только с разногласиями дипломатов. Ведь Клинтона в Америке поддержали крупные банки, ориентированные на европейский капитал. А во Франции Ширак стал президентом только благодаря поддержке ультраправых, которые в большинстве своем ярые антисемиты. Может, поэтому Франция выступает сейчас за равный диалог между Израилем и Ливаном, а позиция США односторонне ущербна.

– Если выяснится, что и вы антисемит, я просто сойду с ума, – засмеялся Дронго. – Господи, это же так просто! Тысячу лет убивали евреев, преследовали их по всему миру, организовывали погромы и сжигали их на кострах. Шел не просто естественный отбор. Шел жесточайший отбор самых умных, самых хитрых, самых изворотливых. Только такие могли уцелеть, могли выжить. И, конечно, сегодня среди них много выдающихся людей – финансистов, политиков, бизнесменов, деятелей искусства. Нельзя ненавидеть людей только за то, что они умные и талантливые. Нельзя ненавидеть людей за то, что в большинстве своем они лучше умеют самоорганизоваться, обладают тысячелетним опытом выживания. Надо просто признавать их право существовать в этом мире.

– А я ничего не сказал, – обиделся генерал. – Есть и некоторые объективные данные. Они используют свои связи, чтобы усилить свое влияние во всем мире.

– Ну да. Поэтому неистовствующие антисемиты и создают такие фонды, тайные общества, пытаясь защититься от евреев. А те, в свою очередь, противостоят этим фондам, создавая свои различные общества, и соперничество выходит на новый виток. И каждой стороне бывают нужны свои агенты влияния. Свои проводники идей, которые могут влиять на известные события.

– Да, – мрачно кивнул генерал, – это нам знакомо. Я раньше работал в Первом Главном управлении, в КГБ, знаю, как это делается.

– Вы опять подозреваете масонов или сионистов?

– Нет, – усмехнулся генерал, – конечно, нет. Все было гораздо хуже. На наше противостояние с Америкой это сильно наложилось. Лишь некоторые наивные люди полагали, что романтик Горбачев в одиночку расшатал и свалил колоссальное здание Советского Союза, организацию Варшавского Договора, СЭВ. Это совсем не так. Американцы переняли этот опыт, о котором вы сейчас говорите. Они создали целую сеть своих агентов влияния, воздействуя через них на различные стороны жизни нашей страны.

– Опять заговоры? – снова поморщился Дронго.

– Не совсем, – серьезно ответил генерал. – Я возглавлял специальную аналитическую группу и готовил доклады для председателя КГБ Крючкова, который относил их сначала генеральному секретарю, позднее ставшему президентом, Михаилу Сергеевичу Горбачеву. У нас была масса фактов. Вспомните, что произошло, когда начался развал страны. Десятки, сотни известных людей стали стипендиатами различных американских фондов, стали выезжать за границу за их счет, устраивать своих детей и внуков на учебу за рубежом, читать лекции в американских университетах, издавать свои книги, словно их действительно собирались читать в Америке. Сколько среди них было известных людей! Конечно, они не были ни разведчиками, ни осведомителями, ни агентами ЦРУ. Но они объективно работали на другую сторону.

– Вы хотите сказать, что ЦРУ имело у нас своих агентов влияния?

– Да, имело. Это была абсолютно точная, проверенная информация, которую мы получали из Америки. Можете вспомнить фамилии всех тех, кто кормился за счет различных фондов. Наши академики и профессора, наши политологи и журналисты… Все это было не так просто.

– Может быть, – согласился Дронго. – В таком случае нужно было составить их список и доложить президенту страны.

– Доложить, – горько усмехнулся генерал. – Что вы об этом знаете?! Председатель КГБ трижды докладывал Горбачеву о том, что агенты влияния есть и в его ближайшем окружении.

– В вас говорит чувство неудовлетворенности, – осторожно заметил Дронго, – вы все еще живете реалиями тех лет.

– Реалиями тех лет, – повторил его слова генерал. – Несколько лет подряд, пока мы говорили о том, что в ближайшем окружении Горбачева сидит агент влияния, нам никто не верил. Просто никто не верил. Говорили, что у нас непроверенная информация, что мы снова хотим начать «охоту на ведьм». Но сейчас-то все должны понять, что мы говорили правду. Нашим агентом в ЦРУ был руководитель специальной программы по дестабилизации КГБ и СССР, кадровый разведчик ЦРУ Олдридж Эймс. Теперь-то все знают, что мы говорили правду. Что некоторые очень видные политики действительно были агентами влияния американцев, о чем нам сообщал Эймс. Мы просто не имели права раскрывать его донесения. Но даже сейчас нам не верят. Даже после того, как Эймса арестовали и он сознался, что работал на нас с восемьдесят пятого года.

– Я об этом не знал, – нахмурился Дронго.

– Мы многого сами не знали. Только сейчас узнаем некоторые факты. И понимаем, кто был кем. Эти фамилии сегодня знает каждый из хорошо осведомленных журналистов. Просто поверить в это не все хотят. Потому что поверить – значит согласиться.

– И я не могу поверить, – вздохнул Дронго, – все-таки не могу понять вашей логики. Получается, что несколько человек, даже очень известных, могли разрушить великое государство. Так не бывает.

– Конечно, не бывает. Это все только шелуха. По-настоящему его разрушили все мы. Своим непониманием, своей трусостью, своим безразличием. И потому заслужили то, что мы имеем.

Дронго молчал. Ему нечего было возразить. Молчал и генерал, очевидно, заново переживая все перипетии последних лет. Потом наконец он поднял голову и, посмотрев на Дронго, спросил:

– Будете писать?

– Буду, – кивнул Дронго, – только мне понадобится несколько дней.

– Хорошо, – неожиданно улыбнулся генерал. – Я всегда боюсь за вас, Дронго. Вы так много знаете, что кто-то в далеком или близком кабинете может решить, что ваши знания слишком опасны. Такие люди долго не живут.

– Кому нужны мои знания? – отмахнулся Дронго. – Я для себя все уже решил. Больше меня в разведку не потянут. Слишком грязное дело. Мне уже почти сорок. Говорят, если мужчина не состоялся до сорока лет, значит, потом он уже ничего не сможет сделать. А я обязан еще успеть что-то сделать.

– И чем вы думаете заниматься?

– Стану частным детективом. Это единственное, что я умею делать. Буду помогать старушкам искать их украденное белье. По-моему, вполне достойное занятие.

Вместо ответа генерал достал из ящика стола фирменный конверт секретариата ООН.

– Лучше прочтите, – сказал он, передавая конверт Дронго. – Они просят, чтобы вы возглавили Комитет экспертов ООН по предупреждению преступности. По-моему, вы можете согласиться.

Дронго взял конверт и положил его на стол. Он смотрел на генерала и на конверт. Сидел и смотрел, не открывая конверт. Он словно размышлял, как ему поступить. И он уже понимал, что его выбор будет однозначным.

 

ПОСЛЕДНИЙ АККОРД

Спустя несколько дней

Он лежал на диване, с наслаждением читая новый роман Роджера Желязны. Только недавно пришло известие о смерти великого американского фантаста, составлявшего вместе с Айзеком Азимовым, Реем Брэдбери и Робертом Шекли плеяду блестящих мастеров этого жанра. И хотя некоторые из них уже покинули этот мир, свет их таланта, как подлинной звезды, продолжал идти еще много лет. В этот раз он купил в Германии несколько романов Желязны, ранее не печатавшихся на русском языке. Читать в подлиннике всегда было интереснее, хотя и труднее. По его глубокому убеждению, самым литературным и самым красивым языком был язык Толстого и Достоевского, Чехова и Гоголя. Но, достав эти романы, не изданные на русском языке, он погрузился в стихию невероятных переживаний героев писателя, забыв обо всем на свете.

Телефонный звонок прервал чтение. Он с неудовольствием отложил книгу и поднял трубку.

– Да, – сказал несколько раздраженно.

– Добрый день, – послышался незнакомый голос.

– Кто вам нужен? – спросил Дронго. Он не любил, когда ему звонили незнакомцы. С этого обычно начинались все неприятности.

– Вы купили сегодняшние газеты? – спросил вместо ответа незнакомец. – Посмотрите некоторые из них. Там есть имя одного из ваших знакомых. Он сегодня умер от сердечного приступа.

Дронго положил трубку и начал одеваться. В газетном киоске работал знакомый парень, который обычно оставлял для него стопку свежих газет. Купив газеты, Дронго вернулся к себе. Начал лихорадочно разворачивать одну за другой. Ничего не ясно. Кто умер за последние несколько дней? Все газеты дружно писали о весенней победе итальянских коммунистов на выборах. Он начал внимательно изучать страницы и наконец нашел известие о кончине газетного магната из Франции.

Заметка собственного корреспондента столичной газеты «Известия» вызвала у него особый интерес. Похоже, корреспондент даже не понял, что именно он написал и какой вывод можно было сделать из этого сообщения:

«Человек загадочный и скрытный, один из самых влиятельных людей во всем мире, газетный магнат Робер Эрсан всегда предпочитал действовать за кулисами. Никогда не давал интервью и не появлялся в светских салонах. Сильных мира сего он принимал у себя дома вдали от посторонних глаз.

На протяжении всей своей жизни Робер Эрсан одновременно строил свою империю прессы и занимался политикой, до самой смерти оставаясь депутатом Европейского парламента. В годы войны в двадцатилетнем возрасте он возглавлял профашистскую организацию «Молодой фронт» и сотрудничал с газетой того же направления – «Пилори», которая провозгласила своей задачей борьбу с жидомасонами. После разгрома Германии Эрсана приговорили к десятилетнему поражению в правах, но затем амнистировали».

Дронго не стал читать дальше. Он закрыл глаза. Робер Эрсан – владелец «Фигаро» и «Франс-суар». Может, он и был Великим Магистром ложи. Или одним из его заместителей. На его долю приходилось более трети всех ежедневных газет Франции. Такой человек при желании мог оказывать любое влияние на общественное мнение страны, склоняя его в ту или другую сторону. Все так перемешалось в мире. Или магнат не выдержал разгрома центра в Швейцарии?

Он был в тот день в парижском отеле «Георг Пятый». Значит, вполне мог быть одним из руководителей Фонда. А по своему влиянию в мире он был одним из очень известных людей. Судя по сообщению, все сходится. Многие правые политики искренне считали, что в мире слишком много секретных «жидомасонских обществ». И, как реакция на эти слухи, вполне могли сформировать свой собственный масонский орден, противостоящий другой стороне.

В этот момент раздался еще один телефонный звонок.

– Вы нашли сообщение? – спросил незнакомец.

– Нашел, – подтвердил Дронго.

– Я просто хотел убедиться. До свидания. – И незнакомец, не сказав больше ни слова, положил трубку.

Они не успокоятся, понял Дронго, ни та ни другая сторона. И продолжат свой спор в двадцать первом веке. А может, нам еще предстоит быть свидетелями нового витка их противостояния.

Интересно, кого изберут на президентских выборах девяносто шестого года в Америке? Если оба кандидата останутся в живых, то это наверняка должны быть Билл Клинтон и Боб Доул. И победа любого из них будет победой сил, стоявших за ними. Интересно, подготовил ли Фонд альтернативную фигуру Осинскому в случае победы Доула на выборах? Схватка идет за возможность влиять на самого авторитетного политика в мире – на будущего президента США.

Мы все агенты влияния, подумал Дронго. Каждый представляет какую-то сторону, каждый сознательно отстаивает те или иные идеалы. У любого влиятельного политика есть свои агенты влияния, окружающие его со всех сторон. Очевидно, без этого просто невозможно. И как часто мы бессознательно становимся на ту или иную сторону, не понимая в конечном итоге, что лучше всего руководствоваться во всех вопросах собственной совестью и своими жизненными принципами.

Он аккуратно сложил газеты и вернулся к любимым книгам. Смерть газетного магната его больше не интересовала.