У Жана-Ми и Доми было много гостей — в основном мужчин, среди которых кое-где мелькали старлетки со слегка потерянным видом. Мигель, роскошный идальго, от которого Жан-Ми был без ума, Шарли, певец, чей звездный час давно прошел, но с тех времен остались роскошные затемненные очки… Всем собравшимся примерно от тридцати до сорока, они высокие и стройные, в ярких футболках. У Жана-Ми длинные волосы, выкрашенные в темно-красный цвет, у Доми они, напротив, совсем короткие, с завитками на висках. Все как-то подозрительно оживлены — очевидно, под воздействием наркотиков.

Я рассматривала их так, словно находилась в прозрачной непроницаемой оболочке, а все остальные — за ее пределами. От хронического недосыпа и усталости, к которым добавилось опьянение, у меня кружилась голова и плыло перед глазами.

Мысли ворочались с трудом. Я думала о Леа. Что она делает сейчас? Улыбается ли? Не голодна ли? Может, ей холодно? Необходима ли я ей? У меня не было сил развлекаться, говорить с окружающими — я думала только о ней и чувствовала себя здесь не в своей тарелке.

Пока все танцевали, я забилась в угол и выпила бокал вина, потом второй… Проклиная себя при каждом глотке, я думала о той, которая меня ждет. Нужно было пойти к ней. Я уже не могла успокоиться и воспользоваться хоть кратким мигом свободы — нужно было заботиться о ней и постоянно спрашивать себя, все ли с дочерью в порядке, выпила ли она на ночь бутылочку молока, сменили ли ей памперсы, заснула ли она… Я злилась на себя и на нее. Хотелось, чтобы она не была такой обузой, такой всепоглощающей. Я желала видеть ее умненьким, образцовым ребенком. Но нет, в ней кипела невероятная жажда жизни, которая требовала своего. Даже когда Дочери не было рядом, ее присутствие все равно ощущалось. Я ощущала малышку повсюду: в моем сердце и во всем теле; она теребила меня, требовала, помимо молока, еще и утешения, нежности, заботы. Ребенок боялся одиночества. Когда меня не было рядом, дочь ощущала пустоту. Так же, как и я без нее.

Внезапно я перестала слышать окружающих, захотелось позвонить Николя, меня охватила паника. А вдруг он уехал, забрав моего ребенка с собой? При мысли об этом на висках выступил холодный пот.

Я отвыкла от алкоголя и сигарет, и теперь меня пошатывало. А еще это множество мужчин вокруг… Я им завидовала — у них не было хлопот с ребенком. Отношения между мужчинами вообще, должно быть, гораздо проще. Они просто отталкивают от себя все проблемы и кажутся счастливыми. Мужчины умеют устроить себе праздник и словно находятся на острове позади этого грустного Парижа… У них опьяненный вид. Они беседовали по двое и группами. Казалось, что, несмотря на возраст, эти люди обладают вечной молодостью. Они идеальны. Мне стоило бы родиться мужчиной. Гомосексуалистом.

В полубессознательном состоянии я мельком еще раз подумала о своей дурацкой идее пойти в сквер и там напиться. Проклятие!.. Все кончено. Моя жизнь позади. Я была сотворена Богом и для Бога. А меня изгнали из рая.

Шатаясь, я вошла в спальню Жана-Ми и Доми, рухнула на супружескую кровать и заснула между двумя их дочками-жирафами, Хлоэ и Аглаей.