– Твою мать!

Жо смотрит на смартфон на полу, и эмоции – горючая смесь из ярости, страха и паники – захлестывают его. Эта дрянь позвонила в полицию! В гневе он заносит ногу, чтобы одним неумолимым ударом отбить мерзавке голову… Леа вскрикивает еще громче, и на короткий миг мужчина отвлекается. Этого хватает, чтобы пробормотать несколько слов, заставить его усомниться в своих выводах и… повременить с расправой.

– Я никому не успела позвонить! Я не успела!

Жо в ответ только морщится, знаком давая понять, что ничего не желает слышать. Конечно же, она врет, хитрит. Таким, как она, нельзя доверять.

– Проверьте сами в истории звонков и сообщений! – кричит молодая женщина в страхе, что в любую минуту получит удар ногой в лицо. – Сжальтесь, не надо меня бить!

Жо колеблется. Ему нравится слушать, как эта дамочка умоляет его о снисхождении. Невыразимое удовольствие – ощущать ее страх, смотреть, как она пресмыкается перед ним, корчится у его ног, а ведь еще несколько минут назад ей, как и остальным, было на него плевать, он вызывал только гадливость и презрение…

– Ну давай, упрашивай меня! – приказывает он вдруг металлическим голосом.

Леа ошеломлена этим неожиданным требованием.

– Проси! – повторяет мужчина все тем же тоном.

– Прошу, умоляю! – спешит она подчиниться. – Ради бога, не причиняйте мне вреда!

– Еще!

И тут Леа понимает, что он ее слышит.

– Пожалуйста, отпустите меня! Мой маленький сын остался один дома. Обещаю, я никому ничего не скажу! Он ждет меня, ему всего три годика! Мне нужно домой! Я вас умо…

– Заткни пасть!

Возвышаясь над ней всей своей массой, Жо угрожающе смотрит на молодую женщину, и этот взгляд… он как плевок, растянутый в пространстве, неумолимо стремящийся к земле, ко дну, в самую глубину. Вот оно, настоящее лицо порядочности! Грязь под слоем лака. Приглушенный духами тошнотворный запах дерьма, который не спрячешь. И это принято считать нормой, таких уважают, ставят всем в пример! Такие легко находят себе место в обществе. А его эти люди презирают и осуждают, притом что сами способны оставить трехлетнего малыша наедине со страхом, тишиной и удручающим чувством, что все тебя бросили!

Flash… Перед глазами стремительно мелькают картинки. Крик застрял в горле, во рту – соленый вкус слез, внутри все сжимается, живот сводит, выкручивает, к горлу поднимается тошнота… Жо помнит, как боялся в детстве пустоты и тишины. Помнит часы, проведенные в ожидании матери, когда единственным компаньоном его был страх, что она вообще никогда не вернется. И как он старался не шевелиться, чтобы не пропустить легчайшего шороха со стороны лестничной клетки. Секунды, застывшие в боязни. Объятия одиночества. Тяжкое бремя неведения… Всхлипы, которые часами копятся в груди, превращаясь в компактный сгусток, мешающий дышать. Какой нужно быть матерью, чтобы оставить своего малыша дома одного?

Воспоминания, приправленные ядом горечи, – и кровь вскипает, словно в нее плеснули кислоты. Отвращение ко всем этим людям начинает душить его изнутри, потому что он чувствует себя пристыженным, потому что в очередной раз он оказался на стороне зла. Плохой, уродливый, вонючий, внушающий страх… И у его ног – женщина, которая дрожит и плачет. Аккуратненькая, в одежде, которую наверняка не носит два дня кряду. Такие никогда не лезут без очереди, и жизнь у них похожа на ленточный конвейер, который движется медленно, всегда по прямой и с неизменной скоростью…

Вот они – люди, которые его порицают, зажимают носы, чтобы не чувствовать запах нищеты и отчаяния! И вдруг увидеть их пресмыкающимися, умоляющими, дрожащими от страха, когда он стоит гордо, а они – повержены… О, как это безумно приятно, как это волнует, возбуждает, как будоражит кровь!

Жо с силой наступает на смартфон, и тот раскалывается. Леа проглатывает крик, но тот все равно, против воли, вырывается наружу жалобным стоном. Налетчик в маске делает три шага назад и обращается к своим жертвам:

– А теперь вы все достаете свои мобильные и бумажники! Украшения тоже. Кладете на пол и толкаете все ко мне! Если не хотите получить пулю, никаких глупостей!

Все начинают нервно рыться в сумках и карманах. Вынимают мобильные телефоны, снимают колечки с пальцев, браслеты, сережки, а потом почти одновременно толкают все это по полу к ногам бандита.

Софи Шене, рецепционистка, вдруг заходится рыданиями – у нее сдали нервы.

– Заткнись, корова! – хватает ее за плечо налетчик. – Или дать тебе настоящий повод похныкать?

Перепуганная женщина всхлипывает громче и чаще, она просто не может остановиться.

– Пасть закрой, говорю! – разъяряется Жо.

Тома Пессен неловко пытается успокоить подругу.

– Тише, успокойся! Делай, что велят, и все будет хорошо, – бормочет он и сам не слишком себе верит.

– Я ничего не обещал, придурок! – скалит зубы Жо.

Полнота власти пьянит, и ему хочется растянуть ее во времени. Раньше ничего подобного он не испытывал. Жо чувствует, что живет, осознает собственную важность. Он – в центре внимания. Он существует. Внушает страх и уважение. Ему подчиняются… Он возвращается к Леа Фронсак, хватает ее за волосы и заставляет встать. Молодая женщина вскрикивает от боли и страха, но Жо тут же затыкает ей рот ладонью в перчатке. Другой рукой он приставляет к ее виску пистолет, потом поворачивается к Гийому Вандеркерену, кассиру:

– Ты! Быстро пошел и опустил жалюзи!

– Что, простите?

– Закрывай магазин! Если кто-нибудь зайдет, я вынесу ей мозги! – поясняет Жо и крепче прижимает дуло к виску Леа.

Та жалобно стонет, глаза наполняются слезами. Молодой кассир останавливается: бремя ответственности обрушивается на него и приковывает к месту. Он ошарашенно смотрит на молодую женщину, а Леа, со своей стороны, умоляет его взглядом. Грабитель теряет терпение.

– Если кто-то войдет, я ее убью! – повторяет он, четко отделяя одно слово от другого.

Гийому не остается ничего, кроме как взять себя в руки. Он подходит к щитку управления электроникой – в углу, рядом с входной дверью – и опускает несколько тумблеров. Тут же раздается металлический скрежет, и помещение постепенно погружается в полумрак. Остаются гореть только пара неярких неоновых ламп под потолком.