Сталин отложил в сторону ручку и тяжело поднялся из-за стола. Ему так и не удалось полностью сосредоточиться на крайне важных в нынешней ситуации документах, оставленных Поскребышевым. Недавний звонок Берии смешал все мысли. Интригующим тоном Лаврентий сообщил о получении особо важных разведданных. Сталин терялся в догадках: по пустякам в столь ранний час Берия не стал бы его беспокоить. От Лубянки до Кунцева езда занимала не более получаса, а Лаврентий все не появлялся. Возвратившись к столу, Сталин попытался вернуться к изучению документов, но так и не смог.

«Что за особо важные данные? – не давала покоя навязчивая мысль. – Совпадают ли они с данными в документах Поскребышева и его подчиненных? Но главное – чем они могут обернуться накануне контрудара по фашистам?»

Готовившееся в глубочайшей тайне наступление под Москвой, на которое было поставлено все, в том числе и его, Сталина, имя, должно было разорвать танковые клещи врага, сжимающиеся вокруг столицы, остановить зарвавшегося Гитлера и показать всему миру, что он, Сталин, не сломлен неудачами первых месяцев войны и готов к борьбе. И вот теперь, когда до решающего часа остались считаные дни, «особо важные разведданные» могли смешать так тщательно отработанные планы.

С чем к нему ехал нарком, оставалось только гадать. Лаврентий даже по ВЧ опасался сказать, что же такого сверхважного добыли его разведчики. Прошло больше сорока минут после его звонка, а охрана дачи пока молчала, и в Сталине все сильнее нарастало раздражение.

Наконец с улицы донесся шум автомобиля. Сталин подошел к окну и отодвинул штору. На аллее показался Берия. Широкополое пальто не могло скрыть брюшка, а шляпа, сбившаяся на затылок, – глубоких залысин, пропахавших лоб. О прежнем Лаврентии напоминали лишь неизменное пенсне и порывистые движения.

Все мы бессильны перед старостью, с горечью подумал Сталин. Какой-то десяток лет назад Лаврентий был настоящим джигитом, а сейчас и на осла не залезет.

И. В. Сталин и Л. П. Берия на рабочем совещании

Когда же это было? Он напряг память. Кажется, в двадцать девятом, на Рице. До этого Нестор и Серго не раз говорил ему о молодом, энергичном земляке-чекисте Берии. Но он не произвел на него особого впечатления. Щуплый Лаврентий напоминал великовозрастного подростка. Пенсне, чудом державшееся на тонком птичьем носу, и мешковато сидящие галифе придавали карикатурность всей его фигуре. Несмотря на это, Лакоба души в нем не чаял, а Менжинский с Ягодой в один голос убеждали, что более хваткого и искушенного в закавказских делах, чем чекист Берия, им не найти. Но Киров, этот любимец народа и партийной фронды, был категорически против выдвижения. И тогда в пику ему он назначил Лаврентия на должность заместителя полпреда ГПУ в Закавказской республике. И как оказалось, не ошибся.

Берия на удивление быстро освоился с новым и сложным участком работы. Без особого труда подмял под себя председателя Закавказского ГПУ – медлительного, частенько заглядывавшего в стакан и неравнодушного к хорошеньким юбкам Реденса – и фактически стал полновластным хозяином управления. К концу тридцатого года он не только ликвидировал в Грузии оппозицию из числа сторонников Троцкого, но и заткнул глотки оставшимся на свободе дружкам меньшевика Ноя Жордании. После этого Нестор с Серго стали подъезжать к нему с новым предложением: назначить Берию вторым секретарем Закавказского крайкома партии. На этот раз он не дал согласия, хотя это предложение совпадало с его далекоидущими планами – осадить самого Лакобу с абхазцами, которые враждовали с грузинами, и заставить понервничать зарвавшегося первого секретаря Закавказского крайкома Орахелашвили, возомнившего себя удельным князьком.

Ф. Э. Дзержинский в группе чекистов на пароходе «Нестор-летописец». Здесь же: В. Н. Манцев (стоит, второй справа), С. Ф. Реденс (сидит, второй слева). Одесса, июнь 1921 г. (РГАСПИ. Ф. 413 Оп. 1. Д. 88)

Быстрый на решения, честолюбивый чекист Берия, как никто другой, подходил на эту роль, но он решил выждать, предложив рассмотреть вопрос ближе к пленуму. Ситуация зависла и еще больше обострила борьбу между Лакобой и Орахелашвили, а это было ему как раз на руку. Слухи о предстоящем назначении просочились сначала в Тифлис, а потом и в Сухум и еще больше подлили масла в огонь вражды, полыхавшей между ними. Эта вражда ослабляла обоих, но особенно выводила из себя «отца всех абхазов» – гордеца Нестора, который в последнее время стал своевольничать и подвергать критике подходы ЦК и лично его, Сталина, к коллективизации на Кавказе.

К лету тридцать первого Лакоба насмерть разругался с Мамией Орахелашвили и лез из кожи вон, стараясь пропихнуть в секретариат крайкома Берию, но Орджоникидзе на этот раз отошел в сторону. И тогда хитрец Нестор зашел с другой стороны: дождался, когда в октябре он, Сталин, приехал на отдых в Гагру, и вместе с Ворошиловым напросился в гости, а заодно прихватил с собой своего протеже.

Появились они задолго до завтрака и, как водится, привезли собой подарки. Берия так расстарался, что не поленился приволочь с собой бочонок хванчкары с виноградников Гори, но вперед не высовывался и скромно держался за спинами «старших друзей». Те, уже не раз бывавшие на даче, вели себя побойчее. Клим, азартно поблескивая глазами, косился в сторону чайного домика. Оттуда доносились звон посуды и тихие голоса прислуги. На летней террасе пыхтел жаром пузатый самовар, а в глубине комнаты тускло отсвечивал зеленым сукном великолепный бильярдный стол. Ворошилов не утерпел и подтолкнул плечом Нестора, тот тоже загорелся: оба были отменными игроками и не упускали возможности сразиться. Здесь, на даче у Холодной речки, бильярдный стол безоговорочно признавался как лучший, но солнечный денек и тонкое благоухание осеннего сада влекли на открытый воздух.

После ливневых дождей и короткого похолодания в Абхазии снова установились теплые погожие дни. Днем уже не было той изнурительной жары, что стояла в сентябре, воздух стал чист и прозрачен. В сине-бирюзовой дымке причудливыми замками угадывались заснеженные вершины Большого Кавказского хребта, склоны гор полыхали багровым пожаром увядающей листвы. Привольно раскинувшаяся Бзыбская долина напоминала огромный персидский ковер, вытканный золотистым цветом созревающей в садах хурмы и мандарин. Внизу, у скал, безмятежную гладь моря морщил дежурный сторожевик, а вдали белоснежными парусниками санаторских корпусов виднелась красавица Гагра.

И. В. Сталин и Л. П. Берия с сотрудниками НКВД на даче в Абхазии. 1930-е гг.

Снизу, со стороны поселка, долетали ароматные запахи. Там варили мамалыгу, чурчхелу и коптили мясо. Где-то в верховьях речки монотонно скрипело мельничное колесо, из глубины леса веселым звоном отзывалась пила, а в ответ раскатистым эхом ухали удары топора. Все это воскрешало давно забытые чувства. Он даже ощутил в ладонях шершавую виноградную лозу, а на губах появился сладковато-терпкий запах зрелой изабеллы. В нем на время пропал Вождь, уступив место обыкновенному человеку, испытывающему тягу к земле.

Нарочито громко он прикрикнул:

– Нестор! Клим! Хватит бездельничать!

Гости оборвали смех и недоуменно переглянулись. Берия насторожился и нервно затеребил пояс.

– Надо убрать дикий кустарник, он мешает саду!

Этот призыв вызвал небывалый прилив энтузиазма, каждый стремился выставить себя в лучшем свете перед Вождем. Все пришло в движение. Охрана притащила садовый инвентарь. Сам он взял ножницы и не торопясь принялся срезать ветви дикого орешника. Настроение Вождя передалось другим. Ворошилов, как в кавалерийской атаке, лихо рубил топором сучья, Нестор, подобно заправскому дворнику, подметал дорожку к чайному домику.

Берии достались грабли. Работал он неумело. Зубья то и дело цеплялись за расщелины, выскальзывали из рук, и это выводило его из себя. Рядом с ним охранник пытался перерубить толстый узловатый корень кизила. В неловких руках лезвие топора, соскальзывая на гранитный валун, высекало сноп искр. Берия отбросил грабли, пихнул охранника в бок, выхватил топор и громко – так громко, чтобы слышали все, – прокричал:

– Мне под силу срубить под корень любой кустарник, на который укажет хозяин этого сада, Иосиф Виссарионович Сталин!

Топор со свистом опустился, и корень отлетел в сторону.

– Смотри, Лаврентий, чтобы между ног не зацепил, – поддел Ворошилов.

Тот не отреагировал, опустив топор на плечо, он пожирал взглядом только его – Сталина!

В последние годы так дерзко смотреть на него никто не отваживался. Берия рисковал, но, как расчетливый игрок, понимал: без риска добиться серьезных успехов в политике невозможно. Впервые он попал в ближний круг Хозяина, и это произошло не в холодном и чопорном Кремле, где сотни партийных секретарей проходили безликой массой перед «живым богом», а здесь, под Гагрой. На земле, где веками жили их предки, где родились и выросли они сами. Но их объединяло нечто большее, чем принадлежность к одной партии и узы землячества, – неуемная жажда власти. И, судя по всему, ради обладания ею амбициозный мингрел готов был служить хоть самому черту и рубить головы соперникам так же безжалостно, как кустарник.

Чекист запомнился, и в декабре тридцать шестого, когда Нестор не поддался на настойчивые уговоры оставить свою Абхазию и занять кресло наркома внутренних дел СССР, снова всплыл в памяти. Берия понадобился, чтобы после Ежова, сделавшего свое дело, зачистившего партию от брюзжащих, вечно недовольных и путающихся под ногами бухаринцев и зиновьевцев, убрать вслед за ним ставших уже ненужными свидетелей – чекистов…

Близкий шум шагов отвлек Сталина от воспоминаний. В комнату стремительно вошел нарком. Его лицо разрумянилось от мороза и возбуждения, за стеклами пенсне лихорадочно поблескивали глаза.

– Что стряслось, Лаврентий? Ты, часом, не Гитлера поймал? – с сарказмом спросил Вождь.

– Иосиф Виссарионович, в наркомат поступила информация особой государственной важности! – забыв поздороваться, выпалил тот.

Волнение Берии невольно передалось и самому Хозяину. Он жадно затянулся, не замечая, что трубка погасла. Щеки надулись, словно мяч, усы встали торчком, как у рассерженного кота. Нарком смешался и скосил взгляд в сторону.

Сталин с раздражением прокашлялся, повернулся к Берии спиной и, припадая на левую ногу, прошел к креслу.

– У нас неважных дел не бывает, – сказал он, садясь.

Берия суетливо зашарил по папке, но замок, как назло, заело.

– Что там у тебя? – торопил Вождь.

– Иосиф Виссарионович, операция вступила в завершающую стадию. По только что полученным оперативным данным, в ближайшие дни, а возможно уже и часы, произойдет резкое охлаждение отношений между Японией и США, которое, вероятнее всего, приведет к военному конфликту, – на одном дыхании доложил нарком и протянул сводку.

Сталин посмотрел на него долгим немигающим взглядом, попросил положить сводку на стол, поднялся и прошел к окну. Берия облизнул внезапно пересохшие губы, он не спускал глаз с затянутой во френч сутуловатой спины.

– Насколько можно доверять этому сообщению?

Вопрос Сталина заставил Берию поежиться, но он не потерял уверенности и твердо заявил:

– Деза исключена! Информация перепроверялась по другим каналам. Думаю, не сегодня, так завтра ее подтвердят конкретные действия американцев.

– Хорошо бы, – произнес Сталин, затем его глаза в хищном прищуре нацелились на Берию, и он спросил: – Лаврентий, а ты уверен, что Гопкинс поверил тому, что сообщил этот, как его…

– Сан, – поспешил подсказать нарком.

– Так почему он должен ему доверять?

– Они давние друзья, и Гопкинс верит Сану, как самому себе.

– Доверие в политике – вещь сомнительная и опасная, – покачал головой Сталин. – Доверился – значит проиграл!

Берия замялся, но быстро собрался.

– Сан не просто друг Гопкинса, – заявил он. – Он один из самых авторитетных специалистов в Штатах по проблемам Японии и Индокитая. Кроме того, в ходе операции мы активно задействовали и другой канал, в первую очередь я имею в виду нашего агента Грина. Через него регулярно велась подпитка Гопкинса дополнительной информацией, которая перекликалась с данными Сана. На последней встрече Сан выложил перед Гопкинсом железный аргумент – расшифровку послания японского премьера Тодзио Гитлеру о переносах срока выступления Квантунской армии против СССР в связи с подготовкой к боевым действиям на Тихом океане. Так что если у Гопкинса и возникали какие-то сомнения, то после такой информации, я полагаю, они рассеялись.

Сталин направился к столу, пододвинул к себе разведсводку и принялся читать. Берия, неловко переминаясь с ноги на ногу, пожирал его глазами, пытаясь предугадать реакцию. Карандаш медленно полз по строчкам. На середине листа он споткнулся и надолго остановился.

– А что может подтвердить, что Рузвельт готовит японцам официальную ноту?

Берия отметил, что в голосе Вождя смешались удивление и радость.

– В разговоре с Саном Гопкинс прямо заявил, что работа над текстом фактически завершена, – ответил он.

– А вдруг Рузвельт передумает? Позиция выжидания, которую он до сих пор занимал, работала на усиление Америки, зачем же ему лишний раз дразнить японцев?

– Вряд ли! У него не остается выбора. По словам Гопкинса, после прихода к власти Хидэке Тодзио мирные переговоры зашли в тупик. Действия Номуры и Курусу он расценивает просто как затяжку времени, которая необходима японской армии и флоту, чтобы сосредоточиться для удара. В Вашингтоне понимают неизбежность войны с Японией, но пока не располагают достаточными силами для ее ведения и потому ведут свою игру, чтобы оттянуть время. По оценке Сана, все это займет не менее двух месяцев.

Лицо Сталина помрачнело, и он с ожесточением заметил:

– Да, Рузвельту не откажешь в дальновидности. Как великий политик, он не тащится за историей, а делает ее сам. Эта нота может остудить боевой пыл японцев.

Берия нервно сглотнул и решился возразить:

– Иосиф Виссарионович, – и тут же поправился, – товарищ Сталин! Я полагаю, японскую военную машину уже не остановить.

– Ты так уверен? – Этот простой вопрос, казалось, сплющил наркома. Круглая голова вжалась в плечи, а фигура стала напоминать тающую снежную бабу.

– Да… – с трудом выдавил он и от собственной смелости покрылся ледяным потом.

– Лаврентий… – Сталин сделал долгую паузу, – если твоя уверенность строится только на словах больших политиков, то это непростительное заблуждение. Слова им служат для того, чтобы скрыть истинные мысли и истинные планы.

– Нет, товарищ Сталин! – Голос Берии окреп. – Кроме слов я опираюсь на факты, на конкретные факты. По данным токийской и харбинской резидентур, основные силы армии, авиации и флота Японии приведены в полную боевую готовность. Сосредоточены они на Тихоокеанском театре военных действий. Не так давно в бухте Гаго в обстановке строжайшей секретности состоялись крупнейшие за последние годы учения. К сожалению, по этому вопросу нашей агентуре удалось добыть лишь отрывочные данные. В частности, стало известно, что в ходе учений отрабатывались воздушные удары по морским целям и системам береговой охраны. Что касается Квантунской армии, то она пока занимает зимние квартиры. В совокупности все это говорит о военном варианте развития событий на море и свидетельствует о том, что наши усилия оказались не напрасны.

– Возможно и так, поживем – увидим, – не спешил соглашаться Сталин и, бросив на Берию короткий взгляд, продолжил: – Ты и твои подчиненные неплохо поработали, но требуется еще одно, последнее, усилие.

Тот вспыхнул от похвалы и не без пафоса отрапортовал:

– Иосиф Виссарионович, товарищ Сталин, спасибо за высокую оценку работы наркомата! Ради вас и партии я и НКВД готовы на любые жертвы!

Но Вождь оставил без внимания показную демонстрацию преданности.

– Война? – Короткое слово как отзвук его мыслей вопросом повисло в воздухе. – Война! – снова повторил он. – Только время и история оценят этот наш шаг, – голос Вождя набирал силу, – великие цели требуют великих поступков! Будущее покажет, что мы были правы. Фашисты захватили пол-Европы, и сегодня под Москвой решается судьба не только нашей страны, но и всего мира! Если мы не устоим, завтра фашисты захватят Азию, а потом погребут под собою сытую и благополучную Америку. Рузвельт и Черчилль это прекрасно понимают! Так почему же они медлят и не открывают второй фронт против фашистов?! Не могут или все-таки не хотят?

Берия гневно мотнул головой и с презрением сказал:

– Все они одним миром мазаны. Этот облезлый английский лев Черчилль только и знает, что мурлыкать про борьбу с фашизмом, а сам не наберется духа перепрыгнуть через лужу под названием Ла-Манш, чтобы вцепиться в глотку Гитлеру. Рузвельт тоже не лучше, отделывается обещаниями и второсортной тушенкой. Для них, чем больше прольется русской крови, тем больше станет сундуков с золотом.

На лице Сталина неожиданно промелькнула улыбка.

– Лаврентий, откуда столько пафоса? – с сарказмом спросил он. – Ты так без работы оставишь товарища Мехлиса и его комиссаров.

– Мне с ним не тягаться, пускай он Геббельсу рот затыкает, – не преминул пройтись в адрес главного комиссара Красной армии нарком.

– Ну, это скорее по твоей части! – хмыкнул Сталин, но в следующее мгновение лицо его стало серьезным. – В чем-то ты прав, Лаврентий. Денежные мешки, всякие там Рокфеллеры, Форды и Ротшильды, вскормили этого Гитлера и натравили на нас, но мы не дадим им отсидеться за нашими спинами. Мы заставим их воевать!

Берия, невольно вытянувшись, внимал каждому слову Вождя, а тот продолжал говорить:

– Для этого требуется еще одно усилие, и война между империалистическими хищниками станет неизбежной! И ты, Лаврентий, твои чекисты должны сделать это!

– Мы выполним вашу задачу, Иосиф Виссарионович! – заверил он.

– Надеюсь. – Лицо Сталина смягчилось, и он уже буднично спросил: – Что там еще у тебя?

Нарком запустил руку в папку и вытащил стопку листов. Сталин поморщился и ворчливо заметил:

– Вы что, с Поскребышевым сговорились меня в бумагах похоронить?

– Иосиф Виссарионович, требуется только утвердить списки номер один и номер два на врагов народа.

– А не многовато будет? И так воевать некому.

– Нет. Здесь самые опасные. К остальным подходим избирательно. Тех, кто прошел перековку и покаялся перед советским народом, направляем на фронт, чтобы в штрафных батальонах искупили кровью свою вину.

– Хорошо, показывай! – согласился Сталин и потянулся к красному карандашу.

Положив на стол два списка из числа сотрудников наркомата иностранных и внутренних дел, Берия суетливо поправил пенсне и поспешил заметить:

– Молотов ознакомился с обоими списками и согласился с предложениями НКВД.

В верхней части листа стояла аккуратная, с нажимом на первой букве роспись наркома иностранных дел. Бегло просмотрев список номер два – «врагов народа», которым выпала неслыханная милость каторжным трудом в лагерях искупить свою вину, Сталин расписался.

Список номер один, отпечатанный крупными буквами, чтобы не утомлять глаз Вождя чтением фамилий изменников и террористов, подлежащих расстрелу, оказался короче. Отточенное острие карандаша хищно заскользило по бумаге. Остановилось оно в конце первой страницы, на фамилии известного в Грузии большевика. Берия подался вперед. Сталин поднял голову, испытывающее посмотрел на него и спросил:

– Не жалко? Ты же с ним не один год проработал в Закавказской ЧК?

– К врагам товарища Сталина и партии у меня и НКВД не может быть жалости и снисхождения!

– Мы все служим партии, – поправил Вождь и повторил вопрос: – Так все-таки не жалко? Кажется, в двадцатом он вытащил тебя из кутаисской тюрьмы?

Болезненная гримаса искривила лицо Берии. «Все помнит, черт сухорукий!» – поразился он и с раздражением ответил:

– Сволочь, как был меньшевиком, так им и осталась.

– Вышинский тоже бывший меньшевик, может, и его расстреляешь? – с усмешкой спросил Хозяин, и в его рысьих глазах вспыхнули зловещие огоньки.

Этот взгляд был знаком Берии, ох как хорошо знаком… Он просвечивал душу как рентгеном, выискивая в ней пятна измены. И все же он не отвел глаз в сторону и твердо заявил:

– Товарищ Вышинский беспощадной борьбой с троцкистами, зиновьевцами и прочей мелкобуржуазной сволочью доказал свою преданность революции и партии! А этот… – Он силился подобрать нужное слово, злость душила его, наконец он яростно выпалил: – Вонючий шакал! Мы слишком поздно разглядели его. Прикрываясь партийным билетом, он готовился совершить теракт против вас и членов Политбюро!

– Лаврентий… – Здесь Сталин поморщился и напомнил: – Если мне не изменяет память, в конце двадцатых ты его не раз нахваливал и даже представлял к ордену за разоблачение заговора меньшевиков в Грузии.

В глазах наркома промелькнула растерянность, но он быстро оправился и с негодованием воскликнул:

– Товарищ Сталин, вы нас учите, что никакие заслуги в прошлом не дают права встать над партией, а тем более выступить против нее.

– Правильно! Мы все ее рядовые бойцы, – неопределенно ответил Вождь и оценивающе посмотрел на своего давнего соратника, будто увидел впервые. Потом он снова прошел к окну и остановился.

Солнце поднялось над лесом, мороз спал, и дымка, окутывавшая деревья, рассеялась. Девственно чистый снег искрился бриллиантовым блеском. Легкий ветерок, прошумев среди вершин сосен, озорно перескочил через глухой забор, пробежался по саду и снежным водопадом осыпался с веток на землю. Но Сталин не замечал тихой красоты зимнего дня, его мысли занимало совершенно другое.

Через сутки, а может, уже через несколько часов для тех, кто значится в списках, все это перестанет существовать: и небо, и солнце, и снег. Один только росчерк пера, и их не станет. А ведь совсем недавно им рукоплескала восторженная толпа, на демонстрациях несли транспаранты с выписанными аршинными буквами именами… Но уже сегодня друзья открещиваются от них, клеймят позором, призывают к беспощадной борьбе с изменниками, террористами и вредителями.

Изменники? Вредители? Не раз и не два задавался он этим вопросом. Большевики с дореволюционным стажем, прошедшие через царскую каторгу, сегодняшние «властители умов», пробившиеся во власть, – чего вы все без меня стоите?! Он гневно повел плечом. Я дал вам все: спокойную сытую жизнь, всенародную любовь и, наконец, такую власть, какая и не снилась царским сатрапам! Но вам этого показалось мало. Мерзавцы! Подлецы! Вы посмели усомниться в том, что я выстрадал это место, что я отдаю партии без остатка всю свою жизнь. Жалкие пигмеи! Думаете только о себе!

От гнева пальцы его сжались так, что кожа побелела на костяшках. Против них – этих надменных снобов: Бухарина и Радека, Зиновьева и Каменева, новоявленных суворовых и кутузовых: Тухачевского, Блюхера и Егорова – в груди поднялась глухая ярость.

Пустобрехи и краснобаи, вчерашние прапорщики, возомнившие себя солью партии и армии, вы не упускали случая ткнуть меня, недоучку-семинариста, в словесную блевотину, которую выплескивали в толпу на площадях Питера и Москвы. И это в то время, когда я, Сталин, кормил вшей в окопах под Царицыным, голодал в донских степях, топил баржами белое офицерье и предавал огню мятежные казацкие станицы. Я делал всю грязную работу, что поручала партия ради одного – победы Великой Революции!

А. И. Егоров, К. Е. Ворошилов, И. В. Сталин, М. Н. Тухачевский, Н. В. Лакоба на даче в Абхазии. 1930-е гг.

Потом, после смерти Старика, вы, как тетерева на току, упиваясь собственным красноречием, продолжали рисоваться на митингах, а я, как ломовая лошадь, снова взвалил на себя всю рутину партийных дел. И пока вы разглагольствовали, я создал ее – свою Партию! Свое детище и свою гордость! Партию, которая должна стать новым орденом крестоносцев, и этот орден я поведу на завоевание мира, чтобы построить Великую империю, новый четвертый Рим, равного которому еще не знала история!

Но вы, неблагодарные твари, обласканные и вознесенные мною до небес, отплатили черной неблагодарностью. Вы тащили партию то влево, то вправо, обвиняли меня в косности и догматизме. Под вашу трескотню та старая, ленинская, партия разлагалась! ЦК превращался в скопище демагогов, а на местах партийные секретари становились удельными князьками. Рядовые коммунисты завалили органы сигналами о вопиющем казнокрадстве, комчванстве и беспробудном пьянстве руководителей. Грозные указания ЦК тонули, словно в болоте, в огромной партийной машине.

Успех первой ударной пятилетки оказался недолгим, следующий план затрещал по всем швам. Отчаянные усилия вытащить страну из трясины махрового бюрократизма и внутрипартийных дрязг натыкались на откровенный саботаж. Партийная машина взбунтовалась против своего создателя и на XVII съезде попыталась даже избавиться от меня. Накануне Каменев и Зиновьев челноками сновали между Москвой и Ленинградом, готовили в вожди этого любителя хождений в народ Кирова и уже предвкушали свою победу.

Дураки! Кого хотели провести? Главное – не правильно голосовать, а правильно подсчитать голоса! И подсчитали все как надо! Потом эти слизни, метившие в мое кресло, ползали на коленях и каялись во всех грехах… Поздно! Я слишком много и долго прощал. Человек – неблагодарная тварь! Ради власти и денег он готов переступить через мать, через друга и совесть, но не через собственный страх. Именно страх стал тем универсальным средством, которое позволило удержать в руках и партию, и власть.

Инструмент для исполнения воли Вождя долго искать не пришлось, он оказался под рукой. Безупречная, превосходно отлаженная за годы борьбы с контрреволюционерами и саботажниками, нашпиговавшая своими осведомителями всю страну организация: ВЧК – ОГПУ – НКВД оказалась самым удачным детищем революции. Вскормленные кровью своих жертв, загипнотизированные заклинаниями о беспощадной борьбе с врагами партии, чекистские органы после окончания Гражданской войны, окончив расправу с контрреволюционерами, в отсутствии новых врагов начали чахнуть. И тогда он нашел им работу, но престарелый и больной председатель ОГПУ Вячеслав Менжинский всячески старался прикрыть своих дружков. Его скоропостижная смерть в мае тридцать четвертого устранила последние препятствия, и новый председатель Генрих Ягода ретиво взялся за дело. Он не задавал лишних вопросов и преданно исполнял его волю. За короткий срок он расправился с партийной оппозицией и заткнул глотки Каменеву, Зиновьеву и Рыкову. В сырых тюремных камерах с них вмиг слетел глянец вождизма. Жалкие трусы! Не хватило мужества достойно умереть. Топили друг друга, только чтобы спасти свои никчемные жизни…

Прошли первые показательные процессы, и страна под их шум на время забыла о голоде, о варварской коллективизации, окончательно разорившей деревню. Теперь она знала, кто виновен во всех бедах, и слепой гнев народа волной обрушился на них – «предателей и вредителей». На Западе тут же поднялся вой, бешеный пес Троцкий заходился в злобном лае. Ему подвывал из Парижа и шакал Раскольников. Мерзавец! Обвиняя его, Сталина, во всех смертных грехах, он забыл, как сам в Нижнем сотнями расстреливал и топил в баржах беляков с эсерами. Здесь, в Москве, им подпевали Бухарин с Радеком; как подколодные змеи, они шипели из углов и мутили партию. Эти любимцы Старика стали ему поперек горла, но когда потребовалось заткнуть им рот, Ягода вдруг распустил нюни. Его помощнички, кучка интеллигентствующих дзержинцев, откровенно саботировала указания.

Ягода Генрих (Енох) Григорьевич (Гершенович)

Из личного дела Г. Ягоды

Ягода, Генрих Григорьевич (Енох Гершенович) (1891, Рыбинск – 15. 03. 1938). Родился в семье мелкого ремесленника, по национальности еврей. Экстерном окончил 8 классов нижегородской гимназии. В 1904–1905 гг. работал наборщиком в подпольной типографии Нижнего Новгорода; в 1906 г. временно переехал в Сормово, был членом боевой дружины; в 1907 г. вступил в РСДРП (б); в 1907–1908 гг. член нижегородской группы анархистов-коммунистов, поддерживал контакты с партией эсеров; в 1911 г. арестован; в 1912 г. после выхода их тюрьмы нелегально под фамилией Книшевский прибыл в Москву, проживал у сестры под фамилией Галушкин, не работал; 12 мая 1912 г. снова арестован, содержался в Арбатском полицейском доме; постановлением Особого совещания МВД от 16 июля 1912 г. выслан под гласный надзор полиции на два года в г. Симбирск, в ссылке партийной работы не вел; в 1913–1914 гг. служащий статистической артели Союза городов, сотрудничал с журналом «Вопросы статистики»; с 1914 г. в Петрограде, работал в больничной кассе Путиловского завода; в 1914 г. женился на Иде Авербах – племяннице Я. М. Свердлова. В годы Первой мировой войны в армии – рядовой, ефрейтор 20-го строевого полка 5-го армейского корпуса; был ранен на фронте. С 1917 г. член Петроградской военной организации РСДРП (б); до октября 1917 г. член Петросовета; участвовал в издании газеты «Солдатская правда»; участник октябрьских событий в Москве 1917 г. С ноября 1917 г. по апрель 1918 г. ответственный редактор газеты «Крестьянская беднота». Кандидат в члены ЦК ВКП (б) (XVI съезд); член ЦК ВКП (б) (XVII съезд); член ЦИК СССР 4—7-го созывов.

Служба в РККА: с 24 апреля 1918 г. по 8 сентября 1919 г. управляющий делами Высшей военной инспекции РККА.

Работа в органах ВЧК – ОГПУ – НКВД: с 3 ноября 1919 г. по 1 декабря 1920 г. управляющий делами управления ОО ВЧК, заместитель начальника управления ОО ВЧК; с 29 июля 1920 г. по февраль 1922 г. член коллегии ВЧК; с 13 сентября 1920 г. по 6 апреля 1922 г. управляющий делами ВЧК – ГПУ; в 1920–1922 гг. управляющий делами и член коллегии Наркомата внешней торговли РСФСР; с января 1921 г. по июнь 1922 г. заместитель начальника ОО ВЧК – ГПУ; с 31 марта 1921 г. по 30 июля 1927 г. заместитель начальника Секретно-оперативного управления (СОУ) ВЧК – ГПУ – ОГПУ СССР; с 12 июля по 5 сентября 1921 г. начальник Административно-организационного управления (АОУ) ВЧК; с 1 июня 1922 г. по 26 октября 1929 г. начальник ОО ГПУ РСФСР – ОГПУ СССР; с 18 сентября 1923 г. по 27 октября 1929 г. 2-й заместитель председателя ГПУ – ОГПУ СССР; с 12 июня 1924 г. по 10 июля 1937 г. член Особого совещания ОГПУ; с 30 июля 1927 г. по 26 октября 1929 г. начальник СОУ ОГПУ СССР; с 27 октября 1929 г. по 31 июля 1931 г. заместитель председателя ОГПУ СССР; с 31 июля 1931 г. по 10 июля 1934 г. заместитель председателя ОГПУ СССР; с 10 июля 1934 г. по 26 сентября 1936 г. нарком внутренних дел СССР.

Присвоение воинских званий: 26 ноября 1935 г. – генеральный комиссар ГБ (уволен в запас 27 января 1937 г.).

Награды: знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (5)» № 10 (1922 г.); орден Красного Знамени (14 декабря 1927 г.); орден Красного Знамени (3 апреля 1930 г.); орден Трудового Красного Знамени ЗСФСР (19 декабря 1932 г.); знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (15)» (20 декабря 1932 г.); знак «Почетный работник РКМ» (25 февраля1933 г.); орден Ленина (4 августа 1933 г.).

Работа в советских учреждениях: с 26 сентября 1936 г. по 28 марта 1937 г. нарком связи СССР (официально отстранен от должности 3 апреля 1937 г.).

Примечание. С октября 1931 г. по 22 ноября 1936 г. заместитель председателя Комитета резервов при СТО СССР.

28 марта 1937 г. арестован; на процессе правотроцкистского блока, состоявшемся 2—13 марта 1938 г., приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян. Не реабилитирован.

И ему снова пришлось брать все на себя, чтобы не дать уничтожить страну и партию. Замену Ягоде найти оказалось не так-то просто. Земляк Нестор Лакоба хитро ушел от предложения, сославшись на плохой слух. Слух у него действительно был плохой, и он посетовал, что может не расслышать «змеиное шипение затаившихся контрреволюционеров и обезвредить их ядовитое жало». Как в воду глядел! 27 декабря 1936 года в Тбилиси, на ужине в доме у своего выдвиженца Лаврентия Берии, он съел «что-то не то» и в ту же ночь скончался.

Тогда он обратился к Чкалову, но «первый сокол» страны вознесся так высоко на крыльях всемирной славы, что посмел сказать в глаза: «Я летчик, а не стервятник». И тоже накаркал на свою голову. В воздухе могут жить птицы, а не люди. Признанного асса подвела техника, и страна с почестями похоронила своего кумира.

Наконец его взгляд разглядел среди серой партийной массы невзрачного, метр с кепкой, но исполнительного заведующего отделом руководящих партийных кадров ЦК ВКП (б)Николая Ежова. Приглянулся он во время партийной чистки тридцать четвертого года, после того как, не дрогнув, пачками выметал вольнодумствующих товарищей с дореволюционным стажем. Этот золотник оказался мал, да дорог, осмотревшись на новой должности, Ежов вскоре арестовал своего предшественника и заставил того признаться во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. К концу тридцать седьмого он почистил НКВД от «слюнтяев и саботажников», а затем принялся за армию и комиссариаты. Арестовывали даже самых преданных, даже таких, как Бокий, чей партийный стаж исчислялся с 1897 года.

Ежов Николай Иванович

Из личного дела Н. Ежова

Ежов, Николай Иванович (1895, Петербург – 06. 02. 1940). Родился в семье металлиста-литейщика, по национальности русский. Учился в начальном училище Санкт-Петербурга; с января 1926 г. по июль 1927 г. посещал курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП (б). До 1906 г. был учеником в слесарно-механической мастерской, до 1907 г. – учеником портного. В 1909–1914 гг. рабочий завода Тильманса (г. Ковно); в 1914–1915 гг. рабочий на кроватной фабрике, Путиловском заводе (г. Петроград). Участвовал в рабочем движении, подвергался аресту, за участие в забастовке высылался из Петрограда. В годы Первой мировой войны рядовой 76-го пехотного запасного полка, 172-го пехотного Лидского полка; в 1915 г. был ранен; с 1916 г. рядовой 3-го пехотного полка, рабочий-солдат команды нестроевых Двинского военного

округа. В марте 1917 г. вступил в РСДРП (б). До октября 1917 г. мастер, затем старший мастер артиллерийской мастерской 5-го Северного фронта в г. Витебске, с июля 1917 г. возглавлял там ячейку РСДРП (б). Принимал участие в организации Витебского комитета РСДРП (б). С октября 1917 г. по январь 1918 г. помощник комиссара, комиссар ж.-д. станции Витебск, участвовал в разоружении Хопёрской казачьей дивизии и польских легионеров. В январе 1918 г. прибыл в Петроград, откуда в мае 1918 г. уехал в Вышний Волочок, где до апреля 1919 г. работал на стекольном заводе Болотина, был членом завкома, членом правления городского профсоюза, заведовал клубом коммунистов.

Служба в РККА: с апреля по май 1919 г. специалист-рабочий батальона ОСНАЗ, г. Зубцов; с мая по август 1919 г. секретарь ячейки РКП (б) военного подрайона (городка) в г. Саратове; с августа 1919 г. – 1920 г. политрук, секретарь партколлектива 2-й базы радиотелеграфных формирований, г. Казань; с середины 1920 г. по январь 1921 г. военком радиотелеграфной школы РККА, г. Казань; в январе – апреле 1921 г. военком радиобазы, г. Казань.

Работа в партийных и советских организациях: в апреле – июле 1921 г. заведующий агитационно-пропагандистским отделом Кремлевского райкома РКП (б),г. Казань; с июля 1921 г. заведующий агитационно-пропагандистским отделом Татарского обкома РКП (б); в 1921–1922 гг. заместитель ответственного секретаря Татарского обкома РКП (б); в 1921–1922 гг. член Президиума ЦИК Татарской АССР; с февраля1922 г. по апрель 1923 г. ответственный секретарь Марийского обкома РКП (б); с апреля 1923 г. по май 1924 г. ответственный секретарь Семипалатинского губкома РКП (б);с мая 1924 г. по октябрь 1925 г. заведующий орготделом Киргизского обкома ВКП (б);с 12 октября 1925 г. по 7 января 1926 г. заместитель ответственного секретаря и заведующий орготделом Казахстанского крайкома ВКП (б); с 16 июля по 11 ноября 1927 г. помощник заведующего организационно-распределительным отделом ЦК ВКП (б);с 11 ноября 1927 г. по 28 декабря 1929 г. заместитель заведующего организационно-распределительным отделом ЦК ВКП (б); с 16 декабря 1929 г. по 16 ноября 1930 г. заместитель наркома земледелия СССР; с 14 ноября 1930 г. по 10 марта 1934 г. заведующий распределительным отделом ЦК ВКП (б); с 28 апреля 1933 г. по февраль 1934 г. член Центральной комиссии ВКП (б) по чистке партии; с 10 февраля 1934 г. по 21 марта1939 г. член Оргбюро ЦК ВКП (б); с 11 февраля 1934 г. по 28 февраля 1935 г. заместитель председателя Комиссии партийного контроля (КПК) при ЦК ВКП (б); с 28 февраля 1935 г. по 21 марта 1939 г. председатель КПК при ЦК ВКП (б); с 10 марта 1934 г. по10 марта 1935 г. заведующий промышленным отделом ЦК ВКП (б); с 1 февраля1935 г. по 21 марта 1939 г. секретарь ЦК ВКП (б); с 10 марта 1935 г. по 4 февраля 1936 г. заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП (б); с августа1935 г. по март 1939 г. член Президиума Исполкома Коминтерна; с 22 ноября 1936 г. по 28 апреля 1937 г. заместитель председателя Комитета резервов при СТО СССР; с 23 января 1937 г. по 19 января 1939 г. член Комиссии Политбюро ЦК ВКП (б) по судебным делам; с 12 октября 1937 г. по 21 марта 1939 г. кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП (б); с 27 апреля 1937 г. по 21 марта 1939 г. кандидат в члены Комитета обороны при СНК СССР, член Военного совета при НКО СССР; с 8 апреля 1938 г. по 9 апреля 1939 г. нарком водного транспорта СССР.

Работа в органах НКВД: с 26 сентября 1936 г. по 25 ноября 1938 г. нарком внутренних дел СССР.

Присвоение воинских званий: 28 января 1937 г. – генеральный комиссар ГБ.

Награды: орден Ленина (17 июля 1937 г.); орден Красного Знамени МНР (25 октября 1937 г.).

10 апреля 1939 г. арестован; 4 февраля 1940 г. Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян. Не реабилитирован.

В те дни наркомат работал без выходных и праздников, число «врагов народа» росло как снежный ком, под который попадали и министры, и бульдозеристы, и артисты, и машинисты, и маршалы, и рядовые. Пособников террористов умудрились обнаружить даже на забытом Богом Медвежьем острове во льдах Северного Ледовитого океана. Расстрельным командам НКВД не хватало патронов, и их приходилось забирать с армейских складов. ГУЛАГовские лагеря пополнились новой рабочей силой, и «ударные» стройки Севера снова погнали план. В партии наконец закончилась бесконечная болтовня, теперь негромкий голос Вождя хорошо слышали даже на Чукотке.

Маховик репрессий набрал обороты. К середине тридцать восьмого на должность командующего округом приходилось назначать вчерашних комбатов-капитанов, а недавние выпускники рабфаков становились министрами. «Кровавый карлик» явно переборщил, ему повсюду мерещились враги и предатели. Страна, зажатая в «ежовых рукавицах», все дальше и дальше отдалялась от социализма и превращалась в одну огромную зону, и тогда он вспомнил о Берии.

Бокий Глеб Иванович

Из личного дела Г. Бокия

Бокий, Глеб Иванович (1879, Тифлис – 15. 11. 1937, Москва). Родился в семье учителя, по национальности украинец. Учился в реальном училище, затем в Санкт-Петербургском горном институте. В 1897 г. вступил в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», был партийным организатором и пропагандистом. В 1904–1909 гг. член Петербургского комитета РСДРП; в 1905 г. участвовал в боях на баррикадах Васильевского острова. В 1914 г. участвовал в создании Центрального Бюро РСДРП (б);в 1916–1917 гг. член Русского бюро ЦК РСДРП (б), заведующий отделом сношений с провинцией Русского бюро ЦК РСДРП (б). До революции неоднократно подвергался арестам, дважды находился в ссылке. С апреля 1917 г. по март 1918 г. секретарь Петроградского горкома РСДРП (б); с октября по ноябрь 1917 г. член Петроградского ВРК; с февраля по март 1918 г. член Комитета революционной обороны Петрограда. В 1918 г. примыкал к «левым коммунистам».

Работа в органах ВЧК – ОГПУ – НКВД: с 13 марта по 31 августа 1918 г. заместитель председателя ЧК Союза коммун Северной области и Петроградской ЧК; с 31 августа по ноябрь 1918 г. председатель ЧК Союза коммун Северной области и Петроградской ЧК; с 21 ноября 1918 г. по первую половину 1919 г. член коллегии НКВД РСФСР; с начала 1919 г. до сентября 1919 г. начальник Особого отдела ВЧК Восточного фронта; с сентября 1919 г. по август 1920 г. начальник Особого отдела ВЧК Туркестанского фронта; с 8 октября 1919 г. по август 1920 г. член Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР; с 19 апреля по август 1920 г. полпред ВЧК в Туркестане; с 12 июля 1921 г. по февраль 1922 г. член коллегии ВЧК; с 28 января 1921 г. по февраль 1922 г. заведующий специальным (шифровальным) отделением при Президиуме ВЧК; с 28 января 1921 г. по 10 июля 1934 г. заведующий специальным отделом ВЧК – ГПУ – ОГПУ СССР; с 22 сентября 1923 г. по 10 июля 1934 г. член коллегии ОГПУ; с 27 сентября 1923 г. по декабрь 1930 г. член коллегии НКВД РСФСР; с 10 июля 1934 г. по 25 декабря 1936 г. начальник спецотдела ГУГБ НКВД СССР; с 25 декабря 1936 г. по 16 мая 1937 г. начальник 9-го отдела ГУГБ НКВД СССР.

Примечание. До 16 мая 1937 г. был членом Верховного суда СССР. Присвоение воинских званий: 29 ноября 1935 г. – комиссар ГБ 3-го ранга. Награды: орден Красного Знамени (8 апреля 1923 г.); знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (5)» № 7; знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (15)» (20 декабря 1932 г.).

16 мая 1937 г. арестован, 15 ноября 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания. 27 июня 1956 г. приговор отменен, дело прекращено за отсутствием состава преступления. Реабилитирован.

Примечание. В 1950-е г. дочери сообщили, что ее отец умер в мае 1941 г., отбывая наказание, впоследствии было уточнено что смерть наступила 8 сентября 1940 г. от паралича сердца. Вероятнее всего, Г. И. Бокий был расстрелян.

Час Лаврентия пробил. С новой ролью он освоился быстро. Печальный опыт сначала Ягоды, а потом Ежова заставил его действовать гибко и изобретательно. Исправление линии партии в органах безопасности он начал не с арестов, а с освобождения уцелевших профессионалов и выпрямления «перегибов». Прежде загнанная в угол и шарахающаяся от собственной тени интеллигенция, которую он часто баловал своим появлением в театральных ложах, приободрилась и даже время от времени стала распускать языки. Физиономия новоиспеченного наркома мелькала среди артистов и писателей. Это вызывало ревность у «стариков». Молотов и Каганович жаловались, что Берия не дает прохода балеринам из Большого театра. «Дураки, чего жалуетесь! Пусть лучше щупает их, чем вас», – с иронией бросил им Вождь в лицо. Лаврентий тогда промолчал, а через неделю положил на стол сводку слухового контроля. Эта чертова жидовка, Полина Жемчугова, жаловалась своему усатику Славику, что он, Сталин, перестал-де считаться с мнением старых большевиков и превратил их в холуев, а из партии сделал скопище подхалимов и лизоблюдов. Потом Молотов ползал перед ним по ковру и умолял пожалеть эту дуру. Поздно! У Лаврентия поумнеет. Лазарь тоже прикусил язык, когда его ткнули носом в то, что несли его зарвавшиеся братцы, и даже не пикнул, когда один из них полез в петлю, а другой пошел под расстрел.

Лаврентий понимал все с полуслова. Стране требовалась передышка, и он посадил на короткую цепь своих псов. НКВД, как и прежде, выискивал и карал врагов народа, но теперь ими стали агенты фашистов и их пособники. Страна вздохнула от репрессий и сплотилась вокруг единственной надежды и опоры – Иосифа Виссарионовича Сталина! На время из-под крыш комиссариатов и начальственных кабинетов ушел страх, и там снова развязались языки. Но Лаврентию не требовалось объяснять, что угроза власти исходит не столько от врагов, сколько от ближних и дальних соратников.

Он так опутал невидимой сетью лихих кавалерийских рубак и прожженных партаппаратчиков, что те боялись поверять тайны не то что жене – подушке! Знаменитый Большой дом на набережной, где проживало большинство высокопоставленных представителей партии и правительства, равно как и их служебные кабинеты, приобрели прозрачность аквариума. День и ночь опера из технического управления НКВД записывали каждое слово и каждый вздох. В пухлых наблюдательных делах накапливались фотографии из интимной жизни, многостраничные отчеты о неурядицах и склоках в семьях членов ЦК. Взбрыкивавший иногда старик Калинин перестал коситься на молодых бабенок и теперь тихо плакал по своей жене, которую тоже отправили собирать валежник на Крайнем Севере.

… Отчаянный писк птиц прервал его размышления. Под окном на дорожке отчаянно барахтался воробей, пытаясь выбраться из-под снежного кома, рухнувшего с крыши. Наконец ему это удалось, и он поскакал к мусорной кучке, но тут над ним взметнулась серая тень кошки, и когтистые лапы впились в маленькое тельце, перья полетели во все стороны.

«Вот так и в жизни – зазевался и стал добычей, – подумал он, отвернулся от окна и встретился с по-собачьи преданным взглядом Берии. – Знаю я твою преданность, ты не лучше других. Ты просто умнее и хитрее, но меня не проведешь. Я тебя насквозь вижу».

Заложив правую руку за борт френча, Вождь пошел к столу. Берия двигался сбоку. Мягко ступая по ковру, он пытался попасть в ногу.

«Ишь, как старается. Ничего не скажешь, Лаврентий оказался настоящим цепным псом. Малюта Скуратов в подметки ему не годиться. Но меня не обманешь! Недаром говорят, свой пес больнее кусает. Но на этот случай у меня припасен хороший намордник. Думает, раз Кирова не стало, так и дело с концом? Дудки! Лежит у меня в сейфе папочка, а там справка, Сергеем написанная, как Лаврентий в девятнадцатом в Баку работал на мусавитистскую контрразведку. Там и его, Лаврентия, расписка имеется. Скажет, что такое задание партия дала, а кто подтвердит? Колька Ежов всех свидетелей зачистил, а Лаврентий зачистил его самого».

И. В. Сталин

Странное поведение Сталина сбивало Берию с толку. Казалось, он узнал все повадки Хозяина, научился угадывать малейшие его желания, но каждый раз тот ставил его в тупик. И сегодня рутинное дело – утверждение списка врагов – превратилось в очередную проверку.

Так ничего и не сказав, Сталин тяжело опустился в кресло и возвратился к просмотру «расстрельного» списка. Карандаш медленно скользил по фамилиям и остановился на Марии Спиридоновой.

– Жива еще, старая стерва? – удивился он.

– Скрипит, – презрительно заметил Берия.

– Ты смотри, пережила всех!

– Последняя. Из эсеров больше никого не осталось.

– Прощения не просит?

– Нет.

– Гордая… Ну и пусть подыхает! – Сталин с ожесточением поставил на первом листе жирную роспись.

Берия с облегчением вздохнул и сложил листы в папку. Но Хозяин не отпускал. Почистив трубку, он набил ее табаком и закурил. Дым причудливыми кольцами поднимался к потолку. В наступившей тишине было слышно, как между стекол бьется ожившая на солнце муха.

– Лаврентий, – впервые за время разговора голос Сталина потеплел, в глазах заплескалась радость, – а все-таки мы столкнули их лбами!

– Теперь только искры полетят, – поддакнул Берия.

– Искры – это только начало. – Взгляд Сталина затуманился. – Грызня этих империалистических хищников не только облегчит наше положение на фронтах, но и разбудит крестьянство и рабочий класс в Китае, в Юго-Восточной Азии и Индии. Великая революция на Востоке, зерна которой были обильно политы в начале века кровью трудящихся, сметет остатки китайских мандаринов и разрушит британскую империю. С Китая мы начнем новый поход против мирового империализма, который завершится полной победой социализма.

– Мы активно работаем в этом направлении, Иосиф Виссарионович, только в одном Китае задействовано четыре резидентуры. За последние полгода значительно укрепились наши оперативные позиции в Америке и Индии, – поспешил заметить Берия.

– До конца войны еще далеко, – продолжал размышлять Сталин, – но победа обязательно будет за нами! На пути к ней еще возможны отдельные поражения, но независимо от них судьбы Гитлера и будущей Германии предопределены. Поэтому уже сегодня мы должны думать о будущем – и близком, и далеком. Кто станет в нем нашим врагом, а кто союзником? И здесь ведущая роль принадлежит твоему ведомству. В чужой стране лучше иметь своего президента, чем посылать туда армию. Последняя операция показывает, что НКВД способно решать такие задачи.

Берия громко, словно боясь, что Сталин не услышит, заявил:

– Иосиф Виссарионович, только под вашим гениальным руководством нам удалось провести эту блестящую операцию!

Тот поморщился и строго заметил:

– Мы, коммунисты, должны быть скромны. В наших рядах нет ни первых, ни последних. Все мы – рядовые бойцы партии, и наши жизни принадлежат только революции.

– Да, конечно! А на чекистов вы всегда можете положиться! Для них нет и не может быть большей чести, чем отдать жизнь за партию.

– Жизнь, говоришь… А чего эта жизнь стоит на весах истории? – загадочно обронил Вождь и ушел в себя.

Берия терпеливо ждал, но следующее заявление огорошило его.

– Лаврентий, твои разведчики в Китае и Америке были настоящими патриотами и героями. Родина их не забудет и обязательно воздаст по заслугам.

– Почему… были? Они живы и продолжают активно работать! Японцам удалось захватить всего несколько человек, но они молчат.

– А Зорге? Подлец! На первом же допросе сознался, что работает на нас!

– Но ему ничего неизвестно об этой операции, – промямлил Берия.

– Лаврентий, ты меня не понял? – Сталин выразительно посмотрел на него и сухо сказал: – Запомни, семьи героев ни в чем и никогда не должны знать нужды, а предателей надо уничтожить! Если потребуется, тебе поможет Абакумов, у него хватка бульдожья.

– Я сам прекрасно справлюсь, товарищ Сталин!

– Вот это другое дело, а то я подумал, что ты уже утерял партийное чутье.

– Я все понял, товарищ Сталин! – поспешил заверить Берия, почувствовав себя под немигающим взглядом хозяина, как кролик перед удавом. Страх когтистыми лапами сжал сердце.

«На каком решении остановится сухорукий? – лихорадочно соображал он. – Выкосить только резидентуры? Главк? А может, и меня самого? Недаром вспомнил этого бульдога Абакумова…»

Собравшись с духом, он заявил:

– Товарищ Сталин, ни один предатель не уйдет от справедливого возмездия. Я сделаю все…

– В общем, Лаврентий, разберись. Не только нашим врагам, но и нашим союзникам не должна поступить никакая

ложная информация от перебежчиков и провокаторов! Еще не хватало, чтобы Рузвельт подумал, что мы виляли им, как собачьим хвостом!

Через несколько часов за подписью наркома внутренних дел СССР Лаврентия Берии в адрес руководителей харбинской и нью-йоркской резидентур были направлены срочные радиограммы. В них предписывалось принять все меры по незамедлительному выводу в Центр следующих агентов: Сан, Гордон, Курьер, Доктор и Павлов, а также ряда других, обеспечивающих работу специальных агентов или задействованных специальными агентами в процессе выполнения поручения Центра.