Сколько бы раз управдом ни заделывал окна и дыры в подвале — в том, что рядом с котельной, — бомжи всегда отдирали доски и вырывали решетки, а затем вновь проникали внутрь. Да и дверной замок, когда его вешали, сбить было не проблемой. Бродяги собирались здесь с ближайших кварталов уже несколько месяцев — всё меньше оставалось незапертых чердаков, тёплых и открытых парадных. В больницы бомжей не брали, только уж совсем доходяг. А милиция, вместо того, чтобы за мелкое правонарушение обеспечить их на зиму крышей в следственном изоляторе, отвозила бродяг за 101-ый километр, где отпускала на волю и добираться обратно в город им приходилось своим ходом. И каждый раз они возвращались сюда, в подвал рядом с котельной.

Егорыч обитал здесь дольше всех. Он был домоседом и свой район никогда не покидал. Говорят, что по местным помойкам он околачивался еще при советской власти. Человек он был добродушный, ни к каким бандам не принадлежал, тихо себе проживал рядом с крысами и бездомными кошками, никому не мешал. Однажды к нему подселился знакомый мужик из соседнего квартала, за ним другой, третий. Город чистили от бездомных, а жить им было где-то надо. И все они старались перебраться туда, где тепло и сухо, и откуда их не будут выгонять посреди ночи.

Вчера Егорыч, выклянчив у прохожих мелочи на бормотуху, явился домой, но оказалось, что вход в подвал забит вдоль и поперек досками, а все его обитатели уже куда-то рассосались. На стене висело грозное предупреждение с обещанием привлечь к уголовной ответственности любого, кто еще раз посягнет на территорию жилищного управления и призыв к жильцам сообщать о несанкционированном взломе подвала по таким-то телефонам. Пока Егорыч внимательно читал объявление, в парадную зашел управдом — вечный злыдень и гроза бомжей. Он проверил, насколько хорошо заколочена дверь и сказал Егорычу, чтобы тот валил подальше из его района. Иди, грейся в метро, — сказал он. — А сюда дорогу забудь.

У Егорыча осталось немного мелочи, на метро хватало. Часа два он покатался под землей, выпив по ходу дела бутылку бормотухи и захмелев. Становилось поздно и надо было выбираться наверх, чтобы найти себе ночлег. Он вспомнил, что один из его старых дружков переселился в новострой, и, вроде, неплохо устроился, но не мог вспомнить, на какой станции надо вылезать. Егорыч вышел наугад и пошёл по парадным близлежащих домов.

Но ему не повезло. На всех дверях стояли домофоны и пробраться вовнутрь не удавалось. Только он прошел в один парадняк, как его оттуда шуганули жильцы. Нашел дырку в подвале, но и там было занято. Вдруг он увидел пару пивных бутылок у скамьи, взял, чтобы завтра сдать в ларьке, но тут появились два местных бугая, которые бить его не стали — побрезговали, но предупредили, что если еще раз увидят на своей территории, то местные дворники будут со всей этой территории собирать его, Егорыча, по мелким кусочкам, которые, очевидно, скормят собакам. Неуютно было в новом районе, неласково. Люди были холодные и злые. Мужики в винном разговаривать не желали, из столовки отказались вынести остатки еды. Места, где ночевать, не нашлось.

В общем, пришлось всю ночь, не сомкнув глаз, натощак, провести в одном из дворов, а в новостройках дворы, как известно, продуваемые — как ни кутайся, продерёт до костей. Озяб Егорыч настолько, что к открытию метро пришел аж за два часа. И здесь он продолжал мерзнуть, пока наконец не открыли входную дверь.

В вагоне он согрелся, выспался, и только стал отходить, только начал обдумывать, что же ему делать дальше, как появились патрульные и выдворили Егорыча из вагона на платформу, а там — пинком на эскалатор.

Егорычу повезло. Это оказалась его родная станция. Он решил проверить, не случилось ли за ночь каких изменений у родного дома. Пошел вверх по эскалатору, но тут его зазнобило и стало вдруг странно шатать, словно он был пьян, хотя со вчерашнего он не выпил ни капли. Он толкнул одного пассажира, другого, третьего. Вслед ему неслись недовольные возгласы, но он их плохо слышал. На самом верху какая-то женщина вскрикнула и, отшатнувшись от него, упала, но он этого не заметил. Что-то не так было с головой, она тяжелела и отказывалась думать. Егорыч вылез на улицу. Ему казалось, что там будет холодно, но почему-то оказалось очень жарко. Не глядя по сторонам, он пошел по улице напрямик, машины скрипели тормозами, но ни одна из них не зацепила его. Ведь судьба ждала Егорыча не здесь, а там, в районе дома с котельной. Придя, он ее не заметил, она тихо пряталась в стороне и наблюдала за ним. Егорыч заглянул в парадную, но со вчерашнего ничто не изменилось. Из квартиры на втором этаже вышла противная бабка с собакой и начала на него орать, выдворяя из парадной. Он вышел из дома и сел на снег у стены. Ему стало очень себя жаль, он подумал, что вот теперь пришла его пора умереть, а похоронить будет некому. Егорыч заплакал, а затем свернулся в калачик и заснул.

Судьба долго стояла в ожидании, пока найдется добрый человек, который тронет Егорыча за плечо и спросит, не плохо ли ему. А когда Егорыч не ответит, то брезгливо потрясет его. А потом позвонит испуганно в милицию и скажет, что здесь замерз прохожий…

Какое на редкость изящное кольцо у меня получилось, — подумала судьба. — И сколько профессионализма! А время… Вы обратили внимание, что я не только уложилась в график, но сделала работу меньше, чем за сутки? — Но похвалить судьбу за мастерство и тонкое искусство было некому. Судьба — дама одинокая, ведь она ни с кем не дружит.