Несколько мгновений я пытался оторвать от себя руку человека, зажимавшую мне рот, но был еще слишком слаб, чтобы сопротивляться.

— Да успокойся же ты, разбудишь всех, не буянь, я друг, друг, не враг, — шепотом произнес незнакомец и, когда я вяло откинулся назад на подушку, убрал руку. Я вдруг понял, что если бы он и вправду был врагом, то спокойно убил бы меня и всю семью мою еще пять минут назад, в то время, когда я спал. Однако, он этого не сделал. Как он попал в квартиру? Неужели Цыпочка впустила? Ведь обещала вчера не высовываться из комнаты, пока ее не разбудит Дашка, клялась не включать свет, не ходить по квартире — неясно пока, следят за нами сатанисты, органы или еще Бог весть кто. Чем меньше передвижений можно заметить снаружи, тем лучше.

— Я подожду тебя на кухне, — по-прежнему шепотом произнес человек, чьи смутные очертания уже начинали выплывать из темноты и вдруг опять исчезли, растворились в ночной мгле. — Выходи, только не шуми, ради Бога.

Я медленно сел, спустил ноги с тахты, пошарил вокруг ногами, но тапок не нашел, видимо, Дашка убрала шлепанцы за ненадобностью. Зато я нащупал ноутбук, и хорошо, а то я совершенно про него забыл, и в темноте, вставая, обязательно грохнул бы. Я отодвинул его в сторонку, встал и, стараясь чтобы под руками была какая-нибудь опора, стал осторожно продвигаться к выходу из комнаты. К счастью, все крепко спали.

В коридоре света не было. Из кабинета доносился храп. Цыпочка издавала громогласные звуки в столь низких регистрах, что я даже удивился — всякого повидал, но не такого — ребенок ведь еще, к тому же девочка. Вот тебе и еще одно косвенное опровержение гипотезы Чарльза Дарвина: в какой такой природе могло выжить столь беспомощное существо как человек, которое опасностью во сне настолько пренебрегает, что сообщает о своем существовании всему окружающему миру вокруг, да и разбудить-то его при этом — поди попробуй? Однако, не похоже, что незнакомца впустила в квартиру Цыпочка. Откуда же он все-таки взялся? Странно стало как-то жить на свете: две недели назад я при появлении ночью у меня в квартире неизвестного человека испытывал бы совершенно другие чувства — сейчас я был беспредельно спокоен, хотя так ли уж беспредельно? Все-таки, потащился ведь еле живой на кухню? Вот и добрался до нее. Света на кухне не было. Я зажег его.

Спиной ко мне, около занавешенного окна, стоял высокий человек в черном водонепроницаемом плаще до пят, старомодной кожаной шляпе, тоже черной. Я сразу узнал его. Не знаю, почему. Не знаю, как. Я тяжело и болезненно осел на табуретку.

— Коннитива, — сказал я. — Гэнки?

— Охайо, — ответил незнакомец и повернулся ко мне лицом. — Гэнки йо, Скиталец.

Таким я, пожалуй, его и представлял себе. Острое, изрезанное шрамами и глубокими морщинами, еще не старое лицо. Бледная кожа, выбивающиеся из-под шляпы седые волосы. Воспаленные глаза, с красноватым оттенком. Похоже, все-таки, альбинос, хотя при его образе жизни… Кто знает?

— Есть хочешь? — спросил я, как будто каждый день мы встречались с ним вот так на кухне. Вообще-то, я не знал, о чем мне говорить с SolaAvisом, но раз он здесь, то, вероятно, сам расскажет. Однако старый друг мой молчал, внимательно меня разглядывая. Ну что же, его право, должен же он как-то меня изучить, прежде чем иметь со мной свои странные дела. Чтобы как-то скрасить возникшую паузу, я потянулся за сигаретами, давненько я не курил, хотя очень хотелось — Дашка мне не давала, говоря, что вредно, пока не поправлюсь. Я, собственно, не возражал сильно — не говорить же ей, что у меня не осталось времени на то, чтобы поправиться. И вот, похоже, появился шанс. А если есть шанс, то можно слегка и здоровьем рискнуть, так ведь? — усмехнувшись, спросил я себя. Я закурил. — Ну вот, друже, смотри как интересно получилось, — сказал я Одинокой Птице. — послезавтра итог конкурса, а нынче все три финалиста собрались в моей квартире. Как странно это всё. Неисповедимы пути Твои, Господи…