В десять утра мне вдруг взбрело в голову, что, может быть, звонок сломался? Сходил — проверил. Всё работало. Тут же вспомнил, что SolaAvis проник в квартиру без всякого звонка. Что, что могло его задержать?!

Я силком заставлял себя думать, что Одинокая Птица приедет вечером. Это такое испытание, — твердил я себе. — Я не должен отчаиваться. Как только станет темно, SolaAvis появится. Или хотя бы даст о себе знать. Потом я подумал, что с Одинокой Птицей могло что-то случиться на обратном пути, а мои сидят в Чумном форту и так же нервничают, как я. Я постарался остановить свои мысли на этой версии как рабочей: если SolaAvis не появится до ночи, значит, мне надо что-то предпринять. Каким-то образом постараться проникнуть в Чумной форт. Я посмотрел в Интернете, узнал, сколько будет стоить двухчасовой прогон катера по Финскому заливу, посчитал оставшиеся в наличии деньги — не густо, придется тратить отложенное на черный день.

Мысль, что я могу что-то предпринять, меня немного успокаивала. Она загоняла на задний план возрастающее минута от минуты убеждение, что больше я не увижу ни детей, ни Дашки, ни Solaavisa. Пока я ждал, оставалась надежда. Я не мог позволить ей погаснуть.

Час дня. Ничего не изменилось. Из кухни высунулась Цыпочка и робко сказала, что мне надо поесть. Мне очень хотелось на нее наорать, послать ее подальше, сорвать все свое беспокойство, но я сдержался — только сказал, что мне сейчас ни до чего, я волнуюсь за семью, и лучше меня пока что не трогать. Ни в каких утешениях, мол, я не нуждаюсь. Цыпочка опять спряталась на кухне и не вылезала, стараясь меня не беспокоить. Тут она была молодец, чувствовала момент. Умела не путаться под ногами, когда было не до нее.

Три часа дня. Письма Хакера все еще не было, но это меня не слишком волновало, плевать мне на Хакера. Где мои???

Это уже не имело ни малейшего смысла, но я продолжал поминутно смотреть на часы. Занозой в сознание воткнулась подлая мысль, что вот так мне и не придется никогда в жизни прокатиться на «Русалке», я отогнал ее прочь, но она настойчиво пыталась проникнуть обратно, и чем больше я ее гнал, тем упорнее она становилась. В конечном итоге, я стал чувствовать себя полным ничтожеством. Дашка, Длинноухий, Цыпленок — в опасности, а я… я позволял себе думать о такой ерунде. Господи, что угодно, пусть им суждено умереть сегодня, но пусть я умру прежде их, — взмолился я.

Пять часов дня. Я позвонил на спасательную станцию Финской акватории. Ни о каких погибших судах ничего известно не было. На мой обеспокоенный вопрос о безопасности плавания в бурю на «Русалке», мне ответили, что бы я не волновался. «Сын, небось? — спросил диспетчер. — С девушкой, наверное, развлекается. Любят они покрасоваться в шторм и продемонстрировать, какие они крутые. Вы не беспокойтесь, все будет в порядке, папаша».

Семь часов вечера. Начало темнеть. Я весь напрягся и вслушивался в тишину, стоящую в квартире, вдруг раздадутся шаги SolaAvisa — но только изредка дзинькала о чашку ложка на кухне. Цыпочкино беспокойство выражалось в том, что она бесконечно, чашку за чашкой, пила чай. Я думал, до скольки мне ждать SolaAvisa прежде, чем предпринимать какие-либо действия? Пожалуй, придется дотерпеть до утра, а потом ехать на лодочную станцию к открытию. Когда я просматривал в очередной раз сводку погоды — буря давно затихла, — в ящик вдруг свалилось еще одно письмо от Хакера.