Руби открыла глаза. Уже утро. Она чувствовала себя лучше. Небольшая слабость, но жар прошел. То искажение мира, которое было вызвано болезнью, тоже прошло. Она видела все ясно, может быть, даже слишком ясно, потому что заметила на потолке прямо над изголовьем своей кровати маленькое пятно, которое было чуть темнее. Нужно сказать об этом родителям, иначе оно будет ее раздражать.

Большая снежинка пролетела мимо окна. Она парила, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Потом еще одна, и еще, и еще. Все они были разными, как и люди, исключая, конечно же, близнецов. Но различия у снежинок очень трудно заметить, а вот людей, пожалуй, вряд ли спутаешь. И чем лучше ты узнаешь людей, тем больше различий находишь. А вот все ли так считают? Вот люди, создающие рекламу, уж точно так не считают. Они полагают, что все люди одинаковы. Возьмем, например, Gap, который создает вещи для миллионов девчонок. Она, Аруба Николь Маркс Гарднер, несмотря на свое необычное имя, была одной из миллиона, а может, и вообще из миллиарда. Руби решила дальше не продолжать, иначе она может вообще возненавидеть Gap. Одежда от Gap была одним из основополагающих моментов в ее жизни.

Она взглянула на часы. Девять тридцать пять. Девять тридцать пять? Что это с ней? Среда, девять тридцать пять показывали часы. Она проспала, опоздала на автобус, пропустила математику, на которой, кстати, проводили контрольную, к которой она не готовилась. Пропустила валеологию, по которой тоже была контрольная, к которой она тоже не готовилась. Хотя этого и не надо было делать, так как самое важное, что полагалось запомнить, — это то, что наркотики, курение и употребление алкоголя вредят здоровью.

Руби встала с постели. Небольшая слабость, и очень хочется есть. Она прошла в ванную, потом спустилась вниз на кухню. На кухне сидел Джулиан. Он завтракал и смотрел телевизор.

— Доброе утро, Руби! — сказал он, посмотрев на нее.

На экране мелькали цифры — информация о торгах на фондовой бирже.

— Как чувствуешь себя? Получше?

— Угу.

Ей и на самом деле было лучше. Она все ясно видела. Например, его бородка немного заросла. Наверное, пора постричь. С обонянием тоже все было в порядке: она унюхала запах сигаретного дыма, хотя он сейчас не курил, и окурков тоже нигде не было видно.

— Мама с папой решили тебя не будить, а мне велено тебя охранять, — сказал Джулиан.

— Итак, в школу я сегодня не иду?

— Свободна, как ветер. Тебе завтрак приготовить?

— Спасибо, я сама, — ответила Руби, взглянув, что ест он, — кофе и тост с густо намазанным клубничным джемом.

Руби заглянула в буфет. Непочатая коробка хлопьев. Мама на этой неделе просто на высоте. Она насыпала себе большую миску. Как хорошо, что в этих хлопьях есть все, и не нужно добавлять ни бананы, ни какие-нибудь ягоды. Она поставила миску на стол и уселась напротив Джулиана.

— Выглядит аппетитно, — заметил он.

— Хочешь?

— Нет, спасибо.

Руби запихнула полную ложку в рот, потом еще несколько подряд. Она была такая голодная. Молоко потекло по подбородку. Она вытерла его рукавом, пока Джулиан не видел.

— Слушай, а когда ты был ребенком, у вас была валеология?

— Валеология? Думаю, что да.

— И там рассказывали то же самое? Курить вредно и т. д.

Он повернулся к ней, оторвавшись от телевизора:

— У меня не было занятий по валеологии. Я говорил твоим родителям, что получил домашнее образование.

— Прости, я забыла, — сказала Руби, запихивая в рот очередную ложку с множеством кусочков манго.

Вкусно, но не сравнить со спелыми манго, которые она ела в Атлантисе.

— У тебя были репетиторы?

— Именно так.

— И поэтому ты сам этим занимаешься?

— Нет.

Она ожидала услышать объяснения. Может быть, он размышлял над ответом, намазывая джем на тост. Спустя некоторое время она спросила:

— Но ведь тебе нравится заниматься репетиторством?

— Конечно.

— Работать с детьми и все такое? Некоторые из моих учителей, как это ни странно, не любят детей.

— Да, вот уж действительно странно, — произнес Джулиан, поднося ко рту тост с джемом.

— Мне кажется, я кое-что про тебя знаю.

— Да? — сказал он, отложив тост на тарелку. Она заметила, что это была одна из бабушкиных тарелок, которые обычно хранятся в столовой и достаются только на Рождество.

— Ты занимаешься репетиторством, потому что оно не мешает твоей писательской деятельности.

— С чего ты взяла?

Начало стихотворения, которое она нашла в его блокноте, то самое про беспечный — оставит, указывало на это. Но она не имела права его читать, а уж тем более дописывать, поэтому решила не вспоминать об этом неприятном эпизоде.

— Ты знаешь все слова.

— Ты думаешь, это самое важное для писателя?

— По крайней мере есть из чего выбирать.

Он посмотрел на нее. В его взгляде читался ум. Она немножко разнервничалась, но тут на ум пришло еще кое-что:

— Если ты захочешь, ты можешь писать по-итальянски.

Джулиан снова взял тост, откусил кусочек, наслаждаясь клубничным джемом. Об этом можно было судить по медленному движению его губ. Чувствительных. То ли это слово? Или они были чувственными? Она не хотела спрашивать у него такие глупости, решив посмотреть значение обоих слов в словаре на…

Итальянский. Погодите-погодите. Все смешалось у нее в голове. И тут возник вопрос: «Где сейчас распродажа?» Он ведь совершенно неправильно задавал этот вопрос. Похоже, у Джулиана с итальянским не очень.

— А где ты выучил итальянский?

Джулиан отхлебнул кофе, сделав очень маленький глоток. Иногда он был похож на европейского аристократа, каких показывают в фильмах. Руби никогда не встречала их в жизни.

— Преимущественно в Камеруне.

— В Камеруне говорят по-итальянски?

Руби не очень хорошо себе представляла, где находится Камерун, но знала, что в Африке говорят на европейских языках. Примерами тому были Нельсон Мандела и Французский легион. Наверное, итальянский, на котором говорят в Камеруне, отличается от итальянского, на котором разговаривают в самой Италии, тогда это объясняло проблему, возникшую с вопросом о распродаже.

— В итальянском посольстве. Я ходил на занятия вместе с детьми посла.

Вот оно как.

— Они были из Рима?

— По-моему, из Милана.

— А как итальянский в Милане?

— Прости, не понял.

— Он там правильный, такой же, как в Риме?

Джулиан уставился в потолок, возможно, задумавшись, а потом посмотрел на нее.

— Думай, что говоришь, — сказал он, сделав глоток кофе.

Сначала Руби решила, что она ослышалась. Джулиан всегда был так мил и вежлив. Но это была довольно простая фраза, составленная из простых слов, а слух у нее сегодня (как, впрочем, и все остальные чувства) был обострен. Она все правильно услышала. От этого ее лицо покраснело, а нижняя губа онемела и задрожала.

Джулиан поднял брови:

— Боже мой! Неужели я это сказал?

Он отставил чашку, сделав это довольно резко, потому что кофе расплескался на блюдце.

— Прости, пожалуйста, Руби.

Он коснулся рукой лба:

— Я что-то неважно чувствую себя сегодня. Прости, я не хотел. Ты мне так дорога. Просто в эту минуту я вспомнил это ужасное посольство, этот ужасный город, Яунде. Как они сами называли его, «могила белого человека», где они… мы все закончим свою жизнь. Пожалуйста, прости меня.

Он привстал из-за стола и похлопал ее по плечу.

— Да ничего страшного, — сказала Руби. Взрослые постоянно делают больно. Все взрослые, которых она знала, причиняли ей боль, а некоторые из них делали это неоднократно. Например, миссис Фреленг и мама. Краска сошла с лица, нижняя губа перестала дрожать.

— Спасибо, Руби. Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги. Я думаю, тебе это известно.

— Нет, никогда раньше не слышала.

— Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги.

Как красиво звучит! Настолько красиво, что у нее даже захватило дух.

— Сам придумал?

— Это сказал Папа. В эссе, посвященном критике.

Какой конкретно папа? Руби не знала. Она простила его. В конце концов, любой человек, задавший подобный вопрос, заслуживал такого ответа. Она не хотела задавать еще один глупый вопрос. Теперь она поступила умнее.

— А как это будет по-итальянски?

Джулиан улыбнулся.

— Еще лучше: «Sbagliare е umano, perfervorare е diabolico».

— Что это значит?

— «Человеку свойственно ошибаться, а упорствовать — это от дьявола».

Руби задумалась. Джулиан так много знает. Сколько же, интересно, ей потребуется лет, чтобы получить хотя бы половину его знаний? Что же касается его итальянского, он определенно был perfetto. Так зачем же задавать следующий вопрос? Почему она опять вспомнила: «Где сейчас распродажа?» В угоду дьяволу?

— Dove si puo trovare i prezzi buoni? — сказал Джулиан.

Именно так эта фраза звучала из уст девочки, слово в слово. В тот самый момент, когда он заканчивал фразу, он отвел глаза. Как будто бы задумался над чем-то. Руби показалось, что она умеет обращать внимание на всякие пустяки. Та, другая фраза — «Questo е l'inizo della fine» — не имела ничего общего ни с распродажей, ни с венецианским сленгом, ни с чем-либо еще. Тогда почему же он намеренно пытался запутать ее? Это что, шутка? Она не понимает такие шутки.

— О чем задумалась, Руби?

— Об итальянском, — сказала она, продолжая размышлять. Если это не шутка, тогда что? Что смешного в фразе «Начало конца»? Может быть, эта путаница с итальянским давала повод подумать об еще одном деле? «Так красиво звучит».

И если это было новым делом, ей нужно было узнать больше, намного больше. Холмс всегда перечислял Ватсону известные ему факты в начале каждого рассказа, но сначала нужно было собрать эту информацию.

— На каких еще языках ты говоришь, Джулиан?

— Французском, испанском, португальском. Немного знаю арабский, русский и совсем чуть-чуть — немецкий.

— Мама говорит, что твоя семья занималась нефтью.

— Верно.

— Поэтому ты успел пожить везде.

— Далеко не везде, но кое-где все-таки побывал.

— Где тебе понравилось больше всего?

— В Лондоне.

— В Лондоне есть нефть?

Молчание.

— Мы родом из Лондона. Там у нас был дом.

— Тогда все понятно.

— Что?

— Ты говоришь, как англичанин. Правда, у тебя нет акцента.

— А ты встречала много англичан?

— Нет.

— Но ты видела их в кино.

Руби кивнула.

— Тебя ведь считают творческим человеком, правда?

Голос Джулиана звучал задумчиво. Похоже, он тоже обращал внимание на пустяки.

— Самый что ни на есть невинный вопрос, — сказал он, улыбаясь.

Руби никогда не задумывалась о том, что там про нее думают остальные.

— Не знаю.

Он посмотрел на нее. Улыбка постепенно сходила с его лица, хотя губы сохраняли прежнее положение.

— Моя мама была англичанкой.

— А отец?

— Американцем.

— Откуда?

— Из Новой Англии, так же как и вы.

— Мама говорила, что твои родители умерли.

Черт! Ей следовало сказать что-нибудь типа: отошли в мир иной.

— Да, это правда.

— Сколько тебе было лет, когда это случилось?

— Я уже был довольно взрослым.

Джулиан был слишком молод. Его родители умерли явно не от старости. Она начала строить предположения:

— Они погибли от несчастного случая?

— От сильного взрыва.

— Боже мой! Извини. Это был мощный взрыв на месторождении нефти?

— Да, очень сильный взрыв.

— Это ужасно, Джулиан. Я не представляю, как можно жить без папы и мамы.

— Правда?

Она попыталась представить это хотя бы на мгновение. Жизнь показалась абсолютно серой и безрадостной. Конечно, был бы еще Брэндон. Он бы как-то скрашивал жизнь.

— У тебя есть братья или сестры?

— Нет. Я был единственным ребенком в семье.

— А какие они были, твои родители?

Джулиан полез в карман и достал оттуда сигарету:

— Теперь, когда ты знаешь мой секрет, можно, я здесь покурю?

Руби не знала, что ответить. В доме никто никогда не курил.

— Я открою окно, и все канцерогены полетят туда.

Он открыл окно. На кормушке сидела ворона. Он зажег спичку, прикурил, посмотрел на синий кончик пламени, выбросил спичку в окно и пристроил руку на подоконнике, чтобы дым шел наружу. Руби сразу же почувствовала холод.

— А этот доклад, который ты делал в Оксфорде… — начала Руби.

— Тебе папа с мамой о нем рассказали?

— Мама.

— Понятно.

— Там было что-то про путешествие по Африке.

— И про коллекцию животных. Она тебе про нее говорила?

— Нет.

Он улыбнулся:

— Продолжай.

— А твои родители присутствовали во время твоего выступления?

— Почему тебя это интересует?

— Просто если они там были, должно быть, они были очень горды своим сыном.

— Да, были.

— А что они тебе сказали после выступления?

— Не помню.

— Думаю, что-нибудь очень приятное.

Джулиан затянулся и пустил дым через нос и рот одновременно. Она почему-то подумала о драконах. Она уже собиралась спросить, на кого Джулиан похож — на отца или на мать, но тут на экране появилась фотография Джанет. Руби вскочила, схватила пульт и прибавила звук.

— «…кажется все менее и менее вероятным из-за еще одной холодной ночи в горах. Спасатели с других курортов, Вермонта и Нью…»

Джулиан покачал головой.

— Ужасно, — сказал он.

Руби не понравилось, как он это сказал. В его голосе не было никакой надежды.

— Сколько времени человек может прожить при такой температуре, если, скажем, он сломал ногу или упал в расселину? — спросила Руби.

— В Зеленых горах нет расселин, — ответил Джулиан и еще раз затянулся. — Но даже при мимолетной встрече мне показалось, что Джанет очень сильная женщина. Не стоит терять надежды.

Руби стало полегче. Джулиан стряхнул пепел, и он сразу же исчез из виду. Снег пошел еще сильнее. И опять напомнил про Джанет.

— Слушай, а поехали ее искать? — предложила Руби.

— Это слишком банально, как клише.

Клише? Разве слово «клише» не означает избитую фразу, например «Упрямый как осел»?

— Что ты имеешь в виду?

— Спасатели-любители, ползающие по колено в снегу. Так и самим можно нарваться на неприятности.

— А-а-а, — сказала Руби и вдруг почувствовала себя совсем нехорошо. Наверное, это из-за сигаретного дыма. Она облокотилась на стол.

— Ты в порядке?

— Угу.

— Может быть, воды? — сказал он и направился к холодильнику, налил стакан воды и поставил его перед ней. В той же руке он держал дымящуюся сигарету. Какие красивые у него руки! Правда, ноготь на среднем пальце был безобразно сломан, и под ним была запекшаяся кровь.

Руби выпила воды.

— Как ты?

— Нормально. Спасибо.

Он затянулся в последний раз, выкинул сигарету в окно и закрыл его.

— У тебя сегодня столько вопросов.

— Правда?

Он засмеялся:

— Теперь моя очередь.

— Твоя очередь?

— У меня тоже есть парочка вопросов к тебе.

— О чем?

— О Брэндоне. Я немного за него волнуюсь.

— Почему?

— Вчера, по дороге в Нью-Йорк, он рассказал мне кое-что, что расстроило меня.

— Да?

— Не знаю, говорил ли он тебе.

— Что за история?

Он взглянул на нее и снова полез в карман. Опять собрался курить? Но он ничего оттуда не достал.

— Эта история касается обыска его шкафчика.

— Да, он что-то такое говорил.

— Ты не помнишь, что именно?

Руби пристально посмотрела на него. Всего на мгновение. Было нелегко смотреть в глаза Джулиана — он такой умный, правда, в том нет его вины. Прежде чем отвести глаза, она вспомнила, что говорила Брэндону накануне вечером, когда она была совсем больна. Может, она и сейчас еще не выздоровела, но она явно чувствовала себя гораздо лучше. Вчера она находилась в каком-то странном состоянии и говорила как-то совсем по-взрослому. По крайней мере ей так казалось. Сегодня она снова была прежней Руби. Но это неважно. Она сказала Брэндону: «Этот человек станет расспрашивать тебя. Но он будет вести себя очень хитро».

— Ты не замерзла?

— Нет.

— Температура есть?

— Нет.

— Ты вздрогнула.

— Я в порядке.

Все дела, которые она расследовала, перепутались у нее в голове. Ей нужно подумать.

— Я просто беспокоюсь о Брэндоне. Естественно, на все, что ты скажешь, распространяются условия договора о пожаре.

О пожаре? Наконец до нее дошло.

— В смысле, ты никому не расскажешь?

— Именно так.

Он тогда так поступил, а ведь она чуть не спалила дом. Вдруг ее кинуло в жар. В голове опять все начало путаться, как в состоянии наркотического опьянения. Чего там касалась проблема с итальянским? Может быть, она что-то перепутала? А что там у нас насчет курения? Она совершенно ни в чем не могла разобраться. Это наваждение какое-то.

— Честно говоря, об этом и сказать-то нечего. Брэндон говорит, они регулярно устраивают обыски.

— И вспарывают подкладки?

— Они знали, что делали.

— Итак, он тебе все рассказал?

— Да.

— Он не знает, что они искали?

— Должно быть, наркотики.

— Что за наркотики?

Руби пожала плечами.

— Ты помнишь наш разговор в кафе?

— Угу.

— Ты сама заговорила о крэке.

— Да, верно.

— По собственной воле.

— Да.

Молчание. Только по телевизору что-то бормотали, а на экране мелькали какие-то цифры, касающиеся фондовой биржи. Два парня разговаривали про цемент.

— Что меня поражает, так это то, что они искали целенаправленно. Как ты думаешь, может, там, под подкладкой, действительно был зашит крэк?

Джулиан был немало озадачен. Она никогда не видела у него такого выражения. Если бы она увидела подобное выражение на чьем-либо другом лице, она бы сказала, что оно выражало злость. Озадачен. Она вспомнила, что она говорила об этом: «Он сейчас должен быть очень озадачен тем, что его план не сработал».

Руби отхлебнула воды. Ей было не очень хорошо. Все ее чувства и мысли относительно Джулиана перемешались. Он всегда был так мил с ней, веселил ее, ценил Шерлока Холмса, разговаривал с ней, как со взрослой, но эта его фраза «Думай, что говоришь»? «Да, под подкладкой был крэк, — очень хотелось сказать ей. — Я нашла его и вынула оттуда. Помоги нам выяснить, кто его туда положил. Что происходит, Джулиан?»

Руби чуть не сказала все это, но не смогла. Почему? Причиной тому не был итальянский (она не была большим специалистом в языках и знала только английский, а также могла понимать багамский английский). Дело не в курении. Ее это вообще не касалось. Дело было в чем-то другом, в какой-то мелочи, которым так много внимания уделял Шерлок Холмс: «Думай, что говоришь». Он обидел ее. В первый раз. Она простила ему эту обиду, но не забыла о ней.