У Кремлевской стены (сборник)

Абрамов Алексей Сергеевич

МОГИЛА НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА

 

 

 

ВТОРОЕ БОРОДИНО

Неизвестный солдат лежит у северо-западной стены Кремля, в Александровском саду. Это символично: он защищал северо-западные подступы к столице нашей Родины и словно остался ее бессменным дозорным, ее вечным стражем.

Кто он? Твой сын, брат, отец, муж?

Мы не знаем его имени. Мы знаем: он погиб на подступах к Москве в суровом 1941-м…

Сюда идут матери и отцы, не дождавшиеся сыновей и дочерей, идут вдовы, идут внуки, знающие дедов только по фотографиям. И каждый думает, что, может быть, под этим красным камнем лежит его родной человек… Его Ваня или Микола, его Шота или Сулейман, его Марина или Лиза.

Неизвестный солдат шагнул в бессмертие.

И его вечный покой трепетно и преданно хранят столица, Родина.

* * *

Неизвестный солдат погиб в боях за Крюково, на 40-м километре от Москвы.

28 ноября 1941 г. маршал Б. М. Шапошников, знакомя нового начальника штаба одной из армий с обстановкой, сказал:

— Самое опасное положение создалось на правом крыле Западного фронта.

Действительно, здесь враг ближе всего подошел к столице. Уже несколько дней шли ожесточенные бои у Крюкова и в районе Истры. Немецкие танки, наступавшие на Красную Поляну, были в 27 километрах от Москвы. Именно отсюда гитлеровцы поспешили сообщить, что уже видят столицу большевиков в хороший бинокль. По ночам они наблюдали разрывы снарядов московских зениток, отбивавших налеты фашистских самолетов.

«Солдаты! — взывало немецкое командование. — Перед вами Москва!.. Все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Вам осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите ей силу вашего оружия, пройдите по ее площадям. Москва — это конец войны. Москва — это отдых… Вперед!»

Берлинским газетам приказали оставить в номерах на 2 декабря место для сообщения о взятии русской столицы.

А по заснеженным и опустевшим улицам Москвы шли батальоны суровых красноармейцев и ополченцев. Мимо баррикад и противотанковых «ежей»… Сзади — родной дом, завод, Кремль.

Они шли навстречу врагу и пели только что родившуюся песню, сразу ставшую их гимном и клятвой:

Не смять богатырскую силу, Могуч наш заслон огневой. Мы выроем немцу могилу В туманных полях под Москвой.

…29 ноября 1073-й полк, дравшийся в районе Волоколамска, получил приказ: «Отойти, занять оборону в Крюково». Его командир Баурджан Момыш-Улы вспоминает:

«Я достал карту и не нашел Крюкова. Развернул новый лист… Ага, вот оно… И тут же, на этом листе, огромное средоточие топографических знаков. „Москва“, — прочел я и вздрогнул. Надо было намечать маршрут, давать распоряжения, а я смотрел и смотрел на сбежавшиеся квадратики, кресты, полоски, на явственно проступающие ломаные и кольцеобразные просветы московских улиц».

Тревожные мысли комполка прервал адъютант Петр Сулима:

— Батальоны ждут приказа, товарищ командир.

Ни казах Момыш-Улы, ни украинец Сулима никогда не были в Москве, но у обоих дрогнуло сердце… От Крюкова до окраин Москвы всего 20 с небольшим километров… Что это для танков? Один рывок — и бои на улицах. Момыш-Улы пишет: «По привычке прежних отступательных боев я поискал промежуточный рубеж от Крюкова до Москвы, где можно было бы зацепиться, и… этого рубежа не нашел».

Подперев голову руками, командир пристально смотрел на карту, на черную полуокружность — Москву. Он с болью представил врага в столице: обгорелые коробки зданий, сваленные трамваи и троллейбусы, разорванные провода, трупы красноармейцев, женщин и детей во дворах и на улицах, марширующие парадным шагом гитлеровцы. Вспомнились пленные немцы, которые с ухмылкой говорили: «Волякалямск — Москау…» Неужели они восторжествуют?

Момыш-Улы взял нож, отрезал часть карты, на которой была местность восточнее Крюкова, и велел сжечь.

— Как? — переспросил Сулима.

— Сожгите, — повторил командир.

Адъютант «посмотрел на меня с недоумением, — вспоминает ветеран, — но секунду спустя понял. Для чего нужна карта? Для ориентировки… Нам не понадобится ориентировка в дорогах, речках, населенных пунктах, что лежат позади Крюкова… Мы или отбросим немцев, или умрем под Крюковом».

Оба молча смотрели, как горит бумага, «как исчезают, превращаясь в черный прах, названия шоссейных дорог и проселков, ведущих к Москве».

«Отбросим врага или умрем под Крюковом!» — так думали во всех полках. Они понимали: Крюково — это последний рубеж. Они понимали: им выпал жребий славы и величия духа. Столицу защищали уральцы и сибиряки, казаки и одесситы. Но все они считали себя в те дни москвичами.

…Окраина Крюкова переходила из рук в руки. По нескольку раз в день. По словам Момыш-Улы, «боевые порядки стояли вплотную, дрались, как бы схватившись за горло». Наконец немецкие танки ворвались в поселок. Бои стали еще ожесточеннее. Фронт стирал с лица земли улицы и сады, дачи и школы. Бились за каждый дом. Снаряды, мины и бомбы рвались на улицах. Артиллеристы разили врага прямой наводкой.

30 ноября немцам удалось взять Крюково. Но это был их предсмертный прыжок.

Они выдыхались. Их ударная северо-западная группировка, ворвавшаяся в Крюково, потеряла не менее половины людского состава; русские метели засыпали снегом подбитые немецкие танки, орудия, минометы, тягачи.

2—4 декабря гитлеровцы, наступавшие с северо-запада, были окончательно остановлены. Их яростные атаки в районе Крюкова были отбиты, и они перешли к обороне.

Крюково осталось последней точкой нашего отхода под Москвой.

Думая перезимовать у стен столицы, немцы превратили Крюково, где соединились две их группировки — клинская и волоколамская, в мощный оборонительный узел. Каменные дома приспособили под дзоты. Сосредоточили до 60 танков; некоторые зарыли по башни в землю. Противотанковые пушки и густые минные поля стерегли все подступы…

Стремясь отвести угрозу от Москвы, наши гвардейцы несколько раз контратаковали крюковский узел сопротивления врага.

…На рассвете сверкнули огненные вспышки. Грохот потряс окрестности. Короткими артиллерийскими и минометными налетами началось наше контрнаступление.

Когда пушки перенесли огонь в глубь немецкой обороны, над нашими окопами взвились красные ракеты и в атаку бросилась пехота…

На Крюково наступал 1073-й полк 8-й гвардейской стрелковой дивизии имени Панфилова при поддержке 1-й гвардейской танковой бригады. На слившуюся со станцией деревню Каменки шли 44-я кавалерийская дивизия и 17-я стрелковая бригада.

Вскоре они наткнулись на сильный огонь минометов и пулеметов и залегли…

Ожесточенны и кровопролитны были бои за Крюково, в которых пал геройской смертью Неизвестный солдат.

С 3 по 6 декабря наши гвардейцы девять раз атаковывали вражеский узел сопротивления. Станция переходила из рук в руки.

Командир танкистов полковник М. Е. Катуков, позднее маршал бронетанковых войск, рассказывал:

…Танк лейтенанта Платко подорвался на мине. Но экипаж не бросил машину и стрелял, пока не кончились снаряды; на третьи сутки саперы ночью разминировали проход и вытащили танк к своим. Старший сержант Устьян возглавил добровольцев, которые проникли в тыл врага, разведали огневые средства, изучили местность, принесли ценные сведения; возвращаясь, они уничтожили немецкую машину с солдатами. Одним из первых ворвался на улицы Крюкова танк лейтенанта Каландадзе. Увидев бегущих из дома фашистских офицеров, он понял, что там штаб, и таранил здание. На танке остался лишь десантник-узбек со станковым пулеметом. Он расстреливал метавшихся в ужасе гитлеровцев, не думая об укрытии. Отважного бойца сразил осколок авиационной бомбы…

К 10 часам утра 8 декабря наши войска овладели Крюковом.

Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, чьи войска штурмовали станцию, считал, что по ожесточенности схваток «это было второе Бородино».

 

ЭШЕЛОН ИЗ ПРОШЛОГО

Неизвестный солдат прибыл в Москву 3 декабря 1966 г. Вся столица преклонила колени перед своим защитником.

…Почетный эскорт мотоциклистов еще не достиг городской границы — кольцевой автомагистрали, а у Ленинградского шоссе уже стояли ветераны, пришедшие на встречу с героической юностью, с фронтовым товарищем, стояли школьники и студенты, прервавшие занятия, чтобы поклониться человеку из легендарного 1941 года…

Накануне на 40-м километре шоссе, близ Крюкова, была вскрыта братская могила неизвестных воинов, погибших в боях за столицу. В те дни Москва торжественно праздновала 25-летие разгрома гитлеровских орд у своих стен; тогда и решили перенести останки одного из безымянных героев в город и похоронить его под сенью Александровского сада, у Кремлевской стены…

Выбор пал на братскую могилу на 40-м километре — одном из рубежей, откуда начался победный марш наших войск на Берлин.

…Гроб с останками безымянного воина установили рядом с могилой, на алом постаменте. На крышке саркофага — военная каска.

В почетный караул встали заместитель председателя Моссовета Л. В. Бахметков — бывший боец, сражавшийся в этих местах 25 лет назад, врач Н. А. Соломатова, до сих пор не знающая, где могила ее мужа-фронтовика, пионеры школ Зеленограда — нового города, выросшего там, где пролилась кровь Неизвестного солдата.

Снег замел дороги и стежки. Только одну тропу — к Неизвестному солдату — не сумел покрыть снег. По ней весь день и ночь шли люди. С окрестных сел и деревень, станций и поселков. Снимали шапки. Стояли в почетном карауле. Клали цветы. На шоссе замедляли бег автомашины, пассажиры выходили, чтобы почтить память безымянного бойца.

3 декабря в 11 часов 25 минут члены комиссии и молодые солдаты Таманской дивизии перенесли саркофаг, перевитый гвардейской лентой Славы, в траурную машину на шоссе. За ней выстроилась длинная вереница автомобилей с делегациями окрестных районов.

Последний путь Неизвестного солдата проходил там, где не ступала вражеская нога.

Встречные автомобили уступали путь траурному кортежу, а постовые милиционеры отдавали честь.

Все ближе Москва. И, глядя на мелькающие окрестности, люди, сопровождавшие останки героя, все сильней пытались представить себе, как выглядел Неизвестный солдат, как сражался и погиб, и невольно многие мысленно беседовали с ним…

Ты помнишь Ленинградское шоссе 1941 года? Из Москвы катили к фронту покрашенные в белый маскировочный цвет пушки, тягачи, грузовики, грохотали белые танки, шагала в маскхалатах пехота. Патрули с винтовками СВТ и красными повязками на рукавах проверяли документы. На обочинах шоссе притаились противотанковые батареи, вытянув седые дула на северо-запад… А навстречу ехали санитарные автофургоны; порой, заполняя шоссе от края до края, вопреки всем правилам уличного движения, шли угоняемые на восток стада… Ты помнишь, у баррикад и «ежей» машины замедляли бег, проезжая в узкий проход, оставленный для транспорта?.. Может быть, ты шел тогда здесь в колонне пехоты, гарцевал на коне с эскадроном, видел грозное шоссе в смотровую щель своего танка или ехал в кузове грузовика, из которого раздавалась дружная песня: «Любимый город может спать спокойно»?

…Не узнать шоссе, солдат! За мостом через канал имени Москвы приютились доживающие свой век пяток избушек. Но там, где мерзла в снегах пехота, где белели пустыри и поля, на магистраль глядят восьми-девятиэтажные красавцы.

Станция метро «Речной вокзал»… Ты ездил, наверное, только до «Сокола»; мы продлили подземку в новые кварталы…

Фестивальная улица, парк Дружбы; его посадили молодые негры, индусы, англичане, бразильцы, немцы; да, и немцы…

Впереди — по бокам шоссе — у въезда на мост застыли на каменных постаментах два красноармейца. Высоко подняла над бегущими автомашинами свой автомат девушка в пилотке. Властно выбросил руку над шоссе боец в каске. «Стой! Ни шагу назад!» — приказывают они. Вихри студеной осени 1941 г. рвут бронзовые плащ-палатки… Бойцы шагнули вперед, они устремились навстречу врагу, охваченные твердой решимостью отстоять столицу. Но сегодня их властные жесты полны иного смысла. Они приветствуют тебя, не дрогнувшего в бою…

Это мост-монумент, мост имени Защитников Москвы.

А дальше — улицы-памятники Зои и Александра Космодемьянских, генерала Черняховского, Лизы Чайкиной, генерала Панфилова, Степана Супруна, Владимира Викторенко, Николая Острякова, площадь Марины Расковой.

Герои, погибшие за Москву, за Родину и воплотившиеся, как хорошо сказал поэт, в «строчки и другие долгие дела».

Под мостом — красно-желтый трамвай. Может быть, это твой старый знакомый? Уже более 30 лет бегает 23-й вдоль Ленинградского шоссе. Может быть, возил и тебя на работу, в гости и по воскресеньям в Покровско-Стрешнево?

12 часов 45 минут. Белорусский вокзал.

Летом 1941 г. площадь перед вокзалом зеленела от новых гимнастерок. С перрона доносилась медь оркестров, провожавших маршевые части. А здесь, на площади, тысячи красноармейцев ожидали погрузки. Одни пели и плясали в кругу под гармошку. Другие, задумчивые, молчаливые, сидели на вещмешках, глубоко затягиваясь махрой…

Сейчас все замерло на шумной площади. Тишина. Обнажились тысячи голов.

В начале улицы Горького траурная автомашина остановилась у пушечного щита. Гвардейцы-таманцы бережно перенесли саркофаг на артиллерийский лафет. На гроб, на каску тихо падали снежинки…

Далеко вдоль улицы, запруженной москвичами, вытянулись «газики» — 54 машины, 27 рядов, на сиденьях — 140 венков.

От ЦК КПСС.

От Совета Министров СССР.

От Президиума Верховного Совета СССР.

От Исполкома Моссовета.

От трудящихся Солнечногорского района.

От воинов гвардейской Таманской дивизии…

Сейчас… Сейчас начнется последний путь Неизвестного солдата по главной улице Москвы, за которую он отдал жизнь и которую, может быть, никогда не видел.

И вот траурный марш разорвал тишину.

Медленно поехали «газики» с венками… Скорость — три километра в час. Ветер развернул боевое знамя над гвардейским бронетранспортером, буксирующим лафет с гробом… Отпечатали первые железные шаги 20-летние часовые почетного караула по бокам саркофага…

Эшелон из Прошлого двигался по запруженной людьми улице Горького.

Кто он? Из Сибири, из Рязани? Был убит в семнадцать, сорок лет? И седая женщина глазами Провожает траурный лафет. — Мальчик мой! — сухие губы шепчут. Замирают тысячи сердец, Молодые вздрагивают плечи: — Может, это вправду мой отец?.. [60]

И казалось, бронзовый Горький у Белорусского вокзала, провожая долгим взглядом саркофаг, говорил:

«Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!»

А на следующей площади агитатор-горлан Маяковский, встречая траурный кортеж, словно обращался к солдату и всем павшим: «Тише, товарищи, спите… Ваша подросток-страна с каждой весной ослепительней, крепнет, сильна и стройна…»

Склонив обнаженную голову перед безымянным сыном Отечества, бронзовый Пушкин, казалось, повторял проверенное временем предсказание: «К нему не зарастет народная тропа».

Оркестр исполнял песни 41-го года, и порой тишину улицы Горького разрывали рыдания женщин, вызванные мелодией, разбудившей память, всколыхнувшей сердце.

…Дом № 9. Многие успели забыть, что его массивный цоколь облицован норвежским гранитом, заготовленным по приказу Гитлера для будущего монумента победы Германии во второй мировой войне… Поторопился фюрер. Декабрьским днем 1966 г. мимо блоков гранита, покорно легших в основание московского дома, ехал Солдат, заложивший один из первых зарядов под тот фашистский памятник, ехал победитель, осененный красным знаменем.

…Пушечный лафет остановился перед трибуной, сооруженной близ входа в Александровский сад. На ней — руководители партии и правительства, делегаты москвичей.

…Мы не знаем, были ли траурные речи в 1941 г., когда Неизвестного солдата опускали в братскую могилу на обочине Ленинградского шоссе… Комиссар 1073-го полка, взявшего Крюково, вспоминает, что убитых бойцов «хоронили не под залпы салюта, а под звуки разрывавшихся вблизи снарядов и бомб». Так бывало не только под Крюковом.

3 декабря 1966 г. Родина сказала материнское слово над прахом всех сынов и дочерей, погибших в безвестных окопах, у незнакомых поселков и на безымянных высотах, раскинувшихся от канала Москва — Волга до Эльбы и Влтавы.

Не цепочка уставших после боя товарищей — десятки тысяч москвичей замерли в торжественном и строгом молчании на Манежной площади, перед Александровским садом. Десятки тысяч?.. Нет, миллионы! «Интервидение» позволило прийти к священной могиле ленинградцам и тбилисцам, таллинцам и сибирякам, варшавянам и пражанам.

Не пяток винтовок, еще не остывших после боя, — целый артиллерийский дивизион поднял в Александровском саду стволы к небу, готовые дать трехкратный прощальный салют.

Над прахом героя, над всей страной прозвучали речи — клятвы на верность павшим.

Маршал К. К. Рокоссовский:

— Эта могила Неизвестного солдата у древних стен Московского Кремля станет памятником вечной славы героям, погибшим на поле боя за родную советскую землю, здесь отныне покоится прах одного из тех, кто грудью своей заслонил Москву.

Вальцовщик В. И. Дюжев:

— Для нас, рабочих «Серпа и молота», в этой могиле лежат и наши товарищи — сталевары, которые прямо от мартенов и прокатных станов ушли в бой за Родину, за Москву и отдали за нее свою жизнь.

Мать двух Героев Советского Союза Л. Т. Космодемьянская:

— Все матери, потерявшие детей в великой войне за нашу Родину, будут приходить сюда не только со своей печалью и горем, но и с великой гордостью за своих детей. И если над Родиной вновь нависнет опасность, советские матери благословят своих детей, как и в то тревожное время, на ратные подвиги, сами соберут вещевые мешки, сами дадут оружие в руки.

Рядовой Е. П. Семенов:

— Мы склоняем головы перед твоим подвигом, Неизвестный солдат, и клянемся на твоей священной могиле, что, если на Родину вновь нападут враги, мы до конца выполним свой воинский долг, как это сделал ты.

…Над Москвой ударил трехкратный артиллерийский салют.

Гроб медленно опускается вниз. Вот скрылась каска… В могилу падают первые горстки земли. Их бросают член Политбюро ЦК партии и рабочий, министр и колхозник, маршал и рядовой…

На надгробной плите — вечной красноармейской книжке солдата — высечено:

ИМЯ ТВОЕ НЕИЗВЕСТНО

ПОДВИГ ТВОЙ БЕССМЕРТЕН

Звучит гимн…

Мимо зеленого холма венков, выросшего над свежей могилой, проходят торжественным маршем батальоны всех родов войск, отдавая воинские почести безымянному сыну Отчизны.

Спи, солдат! Родина навсегда оставила тебя в своем сердце — у Кремлевской стены.

 

«СПАСИБО, СОЛДАТ…»

Едва кончился траурный митинг, как к Неизвестному солдату устремилась людская река…

Восемь ступенек наверх.

Пожилые мужчины первыми снимают шапки. Им не забыть скорбный ритуал, с которым провожали в последний путь многих боевых друзей… И, глядя на отцов, обнажают головы мальчишки.

Гранитная площадка. Зеленый холм. Он быстро обрастает букетиками живых цветов.

По бокам могилы — часовые с карабинами. 20-летние, стройные, они стоят как статуи, как символы величия нашего дела и верности героям-отцам.

Ни один мускул не дрогнет на лицах часовых. Они кажутся невозмутимыми, стражи вечного покоя Неизвестного солдата. Но это только кажется…

Старая женщина в платке остановилась у могилы, плачет. Часовой слышит, как она называет солдата, погребенного под плитой, Лешей.

— Ты здесь лежишь… А я осталась… Спасибо тебе, сынок, за все, что ты сделал…

Она не спешит уйти отсюда, где покоится — она уверена — именно ее сын. Седая мать со сбившимся на плечи платком. Казалось, это сама скорбящая Родина. Какие воспоминания бередят душу одинокой матери? Ее не решились потревожить даже тогда, когда милиция временно закрыла доступ к могиле для смены почетного караула. Мать стояла на пути часового. Но шедший на пост солдат и тот, кого он сменил, почтительно обошли ее.

…Пожилой мужчина опускается на колени перед красной плитой и целует гранит. А пришедший с ним мальчуган кладет букетик цветов…

И старая мать, и пожилой мужчина долго стоят у могилы, зная, что именно тут лежит тот, кого их измученные сердца искали по безымянным просторам, перепаханным войной…

Вдоль Кремлевской стены сотни венков. Красные ленты, зеленые ветки. «…От трудящихся города Клина», «…от учеников школы № 5 г. Рязани», «…от трудящихся Шаховского района». И тут же — золотом по белому — «Дмитрию Соловьеву, пропавшему без вести, — от жены, сына и внука, носящего имя твое».

А через несколько дней сюда пришли депутаты Верховного Совета СССР. Ведь защитники Крюкова и Истры обороняли не только Москву. Они прикрыли грудью Урал и Сибирь, Алма-Ату и Ташкент. Они помогли выстоять подпольщикам Риги и партизанам Украины. И посланцы братских народов, съехавшиеся на очередную сессию, склонили головы перед прахом защитника столицы. На лентах венков, возложенных депутатами, слова: «Неизвестному солдату от молдавского народа. Тот, кто отдал жизнь за свободу Родины, не умирает», «…от грузинского народа», «…от украинского народа» — от всех 15 республик…

Сюда приходят не только москвичи, не только делегации.

Здесь можно увидеть солдата, отслужившего положенный срок и едущего в родные края. Он расскажет односельчанам: «В Москве навестил деда…» Тут можно увидеть мужа и жену, пришедших с цветами в день рождения его брата, не вернувшегося с войны. Тут можно увидеть бывшего морского пехотинца, приехавшего в командировку и влекомого сюда памятью о павших друзьях — «полосатых дьяволах», нагонявших ужас на фашистов… Здесь можно увидеть пожилую женщину — из славных девчат, рожденных в двадцатые годы, сильных и мужественных; их ровесники лежат в братских могилах от Москвы до Берлина; она пришла к своему суженому, которого никогда не знала… Здесь можно увидеть журналиста, который вдруг ничего не может записать в свой блокнот, ибо сердце «разрывается от того, что не выплачешь и не выкричишь»: накануне войны по этому Александровскому саду, у этих кремлевских стен гулял его сын с девушкой; он ушел добровольно, имея бронь в авиационном институте…

Здесь можно увидеть стайки школьников и студентов, притихших и торжественных. Много читавшие и слышавшие про войну, они вдруг постигают доселе незнакомую им сторону ее. И им, парням и девчатам, принесшим сюда свое живое сердце, хочется, если Родина вновь призовет к оружию, быть не хуже, не слабее солдат 41-го года.

У могилы Неизвестного солдата можно увидеть английского профессора, американского докера, австралийского фермера. Они помнят зиму, когда британское радио передавало: «Лондон приветствует неустрашимый город Москву, храбрую Красную Армию, героев красной авиации… Вы разгромили самый мощный натиск в истории войн». Они помнят зиму, когда их газеты писали: «Разгром немцев у русской столицы имеет большое значение не только для Москвы и всего русского народа, но и для Вашингтона, для будущности Соединенных Штатов». Здесь можно увидеть француза, югослава, грека, поляка, для которых победа под Москвой стала зарей Надежды.

— Спасибо, солдат…

— Сэнкью, соулджер…

— Мерси, сольда…

— Хвала, ратниче…

— Дзеньки ти, жолнежу…

…18 декабря 1966 г. к могиле Неизвестного солдата пришли роты новобранцев дважды орденоносной дивизии имени Ф. Э. Дзержинского. У знамени части замерли ассистенты-автоматчики. Молодые бойцы приехали, чтобы у священного места, где вечным сном спит бессмертный герой, принять военную присягу. С того дня это стало традицией.

 

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ

Когда к 20-летию Победы объявили конкурс на лучший проект памятника Неизвестному солдату, предложений о месте мемориала поступило несколько. Одни зодчие предпочли Манежную площадь, другие — Красную, у ГУМа, третьи — Революционный некрополь за Мавзолеем Ленина. У каждого варианта были свои аргументы. Но тогда конкурс завершить не удалось, и к идее такого сооружения вернулись через год, с приближением другой дорогой нам даты — 25-летия разгрома немцев под Москвой.

Предпочтение отдали проекту архитекторов Д. И. Бурдина и В. А. Климова (институт «Моспроект-2»), предложивших возвести памятник в Александровском саду, у Кремлевской стены.

Зодчий Владимир Александрович Климов рассказывает:

— Почему в Александровском саду? По-нашему, такой памятник должен быть обязательно в парке. У такого монумента надо посидеть, подумать… Поэтому не асфальт, а трава вокруг. Не здания, а березки и ели. Не рев автомашин, а шелест листвы. Не бурная улица, где человек подобен песчинке в безостановочном потоке, а тихие аллеи, где каждый может предаться своим мыслям и переживаниям. И тут же рядом — Кремлевская стена, выдержавшая столько вражеских осад, но по-прежнему мощная и нерушимая, как символ могучей матери-Родины…

Д. И. Бурдин и В. А. Климов бывали в Бразилии, Франции и других странах, видели там памятники Неизвестному солдату. Просмотрели фотографии подобных монументов, сооруженных в Италии, Финляндии и других государствах. Все увиденное, решили зодчие, нам не подходит. Они поразились: чем меньше воевала страна, чем меньше одержала побед, тем помпезней, колоссальней ее мемориальные сооружения. «Там гипертрофия того, что надо бережно держать в ладонях», — считает В. А. Климов и, говоря это, машинально складывает кисти рук так, словно в них бьется частичка его собственного сердца. Так мать держит орден погибшего сына…

Кремль — шедевр мировой архитектуры. И перед зодчими, как в свое время перед А. В. Щусевым, проектировавшим Мавзолей Ленина, стояла очень сложная задача: создать памятник, который, будучи тесно «увязан» с Кремлевской стеной, не растворился бы около нее, не исчез, а, наоборот, стал еще более впечатляющим.

Поэтому архитекторы предпочли простое и выразительное решение. Они расположили могилу — красную гранитную площадку — ближе к Кремлю, а остальные части мемориала — аллею подхода, ее парапет с блоками для земли городов-героев, эту направляющую деталь ансамбля, идущую параллельно стене, — «отодвинули» от нее к саду.

10 января 1967 г. исполком Моссовета утвердил проект постоянного памятника на могиле Неизвестного солдата. В пояснительной записке, представленной архитекторами, говорилось, что ансамбль возводится между Угловой и Малой Арсенальными башнями. Там свободное пространство перед откосом Кремлевской стены, много зелени и главный вход в сад.

Композиция ансамбля не нарушила основной схемы парка, заложенного в 1821 г. и являющегося исторической ценностью. Главная магистраль к могиле — 141-метровая гранитная аллея — планировочно связана с ближними входами в сад и с шестью дорожками, ведущими к ней. Учитывая, что мимо монумента будут идти люди в Мавзолей Ленина, архитекторы предложили облицевать памятник теми же сортами гранита, лабрадора и кварцита и того же цвета, что и усыпальница Ильича.

Утром 11 января 1967 г. на аллеи Александровского сада въехали грузовики, и строители стали сгружать с них щиты сборного деревянного забора, чтобы оградить место будущих работ.

В тот же день газеты сообщили, что доступ к могиле временно прекращен. Но паломничество к Неизвестному солдату продолжалось.

За голубой металлической оградой прохаживался милиционер в черном тулупе, высилась припорошенная снегом пышная гора венков на могиле. Часовых почетного караула уже сняли. Милиционеру то и дело приходилось отвечать на вопросы людей: почему не пускают, когда откроют доступ? Он охотно сообщал, что будут строить памятник и «будет Вечный огонь». Одни уходили, другие приходили и стояли со своими думами. Закутанные в платки колхозницы. Бородатые туристы с вещмешками за спиной. Два задумчивых полковника с портфелями… Шли по одному и группами. То и дело слышались слова гида очередной экскурсии: «Здесь 3 декабря были торжественно захоронены останки Неизвестного солдата, погибшего в битве за Москву. В этом сражении гитлеровские войска, прошедшие победным маршем по Европе, были остановлены и разбиты».

Люди шли и шли, несмотря на первые метры сооружаемого забора. И было ясно: никакого пышного памятника не надо. Есть скромная розовая плита, пусть даже будет простой холмик, засыпанный снегом или поросший пожелтевшей травой, — этого достаточно. Ибо это место уже стало святыней. И сюда будут приходить всегда, чтобы поклониться Неизвестному защитнику Родины…

Как-то странно было видеть могилу без стройных часовых почетного караула, непривычно и сиротливо. Но, глядя на все время подходивших людей, чувствовалось: то, что заставляет тысячи мужчин и женщин идти сюда, ценней официального ритуала.

Даже через несколько дней, когда возведенный забор плотно закрыл место работ, сюда шли многие… Помню морозный вечер. На Кремлевской стене — прожектор. Он освещает обелиск революционным мыслителям, который намечено передвинуть отсюда в глубь сада. Полумрак и молчание. Ни души. Лестница к могиле уже разобрана.

Видны лежащие в беспорядке гранитные блоки ступеней. Никого. Солдат спит один… Неужели так быстро забыли его? Нет… В узкий проход в заборе робко заглядывают темные силуэты. Зашел пожилой мужчина в ушанке. Тихо спросил другого: «Где?» Тот молча показал рукой. Мужчина приглашает кого-то, оставшегося за забором. Входит женщина. И он повторяет для нее тот же жест. Может быть, они пришли к сыну, которого в грозном 41-м благословили на священный бой с врагами и который вечно жив в их родительских сердцах? Заглянул молодой солдат в черных погонах. Замер и четко козырнул — отдал честь Неизвестному солдату. Отдал честь Ему. И Им. Ибо подвиг павших в Великую Отечественную бессмертен.

…25 градусов мороза. Недвижимы стрелы автокранов. Недвижимы серебристые деревья сада. На пустынной гранитной площадке спит Солдат. И люди заходят проведать его, стерегут его покой.

Гранитчики управления № 38 треста строительства набережных привыкли к ответственным и срочным заданиям. Они возводили почти все монументы в столице — Юрию Долгорукому, Максиму Горькому, отделывали Кремлевский Дворец съездов. «Но этот — всем памятникам памятник», — сказали рабочие, узнав, что им выпала честь сооружать архитектурный ансамбль на могиле Неизвестного солдата. Чтобы выполнить почетное задание в срок — ко Дню Победы, они трудились в две смены, без выходных и, если требовалось, сверхурочно.

14 января машинист копровой установки В. Авилкин забил первую железобетонную сваю. За 7—10 дней могучие установки вогнали в землю 280 таких свай — фундамент будущей гранитной аллеи. Одновременно началась реконструкция входной площади сада, расположенной перед могилой: обелиск революционным мыслителям, открытый в 1918 г., передвинули в глубь парка, к гроту.

Ударившие в конце января морозы осложнили работы, особенно бетонные. «Но если есть цель, — выразил мнение строителей главный инженер Е. И. Агранович, — мороз нипочем». Темп работ не ослабевал. Бетон привозили с заводов подогретым до 15–20 градусов и с химическими добавками для «схватывания» зимой. Чтобы добиться нужной прочности, его дополнительно прогревали в опалубке электродами, сверху укрывали «одеялом» — раскаленным песком, нагретым до 160 градусов и закрытым, в свою очередь, шлаковатой, чтобы не остыл. Над садом стлался сизый дым костров — рабочие в телогрейках и ушанках оттаивали землю. Стоял рев экскаваторов, рыхливших грунт клинбабой и рывших котлован под фундамент памятника и траншеи для подземных коммуникаций, в том числе газопровода к Вечному огню. Рев компрессоров, автопогрузчиков, бульдозеров. Автокраны поднимали первые железобетонные плиты.

В зеленом автофургоне — штабе стройки — то и дело открывалась дверь, и с клубами морозного воздуха туда вваливались раскрасневшиеся бригадиры, экспедиторы, субподрядчики. Они сообщали: «Привезли кабель», «Где раствор?», «Подбросьте досок!» Трезвонили два телефона. Бравшие трубку — те, кто оказывался ближе, — говорили склонившемуся над чертежами главному инженеру Е. И. Аграновичу: «Из „Московской правды“, „Из ТАССа“, „С телевидения…“» И он, подходя к аппарату, устало отвечал журналистам: «Пересадили около 100 деревьев, чтобы расчистить фронт работ… Предстоит уложить 450 железобетонных плит, проложить водостоки, обновить подземные коммуникации, посадить деревья и кустарники, сделать дорожки и наконец, к 1 мая уложить и подогнать более 2500 квадратных метров декоративного камня — гранита, лабрадора, кварцита… Нет-нет, сейчас нечего снимать. Начнем облицовку гранитом — тогда пожалуйста…»

За этой стройкой следили не только московские редакции, выполнявшие волю читателей и телезрителей, — следила вся страна.

…На берегу далекого Онежского озера слились стук перфораторных молотков, рокот экскаваторного крана, шум компрессора. Здесь, близ деревни Шокша, лучшие забойщики — ветераны войны Н. В. Васичев, Г. И. Таркоев, Н. А. Попов, П. С. Ермолаев и другие — добывали кварцит для памятника Неизвестному солдату… 37 лет назад тут брали камень для Мавзолея Ленина. Благородная красота, высокая прочность, огнеупорность, ничтожная истираемость, стеклянный блеск при полировке — эти- качества сделали «шокшинский порфир», как называют здешний кварцит, единственным в своем роде. Почти не осталось в живых тех, кто добывал его для усыпальницы Ильича. Смертью храбрых пали на фронте забойщики братья Николай и Григорий Ефремовы, Семен Зайцев. И поэтому так тепло, с особой трогательной заботой обрабатывали их земляки-каменотесы глыбы кварцита для памятника Неизвестному солдату. За 50 дней они должны были изготовить около 700 блоков — для надгробной плиты, тумб с землей городов-героев и стелы с надписью: «1941 ПАВШИМ ЗА РОДИНУ 1945». Чтобы с честью выполнить почетный заказ, создали специальную бригаду. Добавили ей компрессоры, автокраны, тракторы… Взорванной скалы для выполнения задания не хватало. Пустили второй буровой станок, он делал 11-метровые скважины для заряда. За бурильщиками шли забойщики. Они перебирали глыбы камня, выброшенного на-гора, отыскивая лучший, исключительно крепкий. Мастера обязались подготовить в январе 130 блоков, но сдали больше. Грузовики ежедневно увозили порфир в Рыбреку, где лучшие камнетесы-чистоделы В. А. Герасимов, А. И. Рыборецкий, С. С. Манькин, Г. П. Медведев и другие производили теску блоков. Отсюда автоколонны с даром карельской земли Неизвестному солдату отправлялись в Москву.

Так же, с особой приподнятостью, вкладывая в каждый камень частичку своей души, трудились коллективы украинских карьеров: Жежелевского, Капустянского, Головинского.

Первыми в Александровский сад — в конце второй декады февраля — прибыли серые плиты жежелевского гранита для главной аллеи. Затем (одновременно с шокшинским кварцитом) привезли красные блоки капустянского для центральной площадки памятника. 10 марта доставили черный головинский лабрадорит для надгробия с Вечным огнем и для парапета главной аллеи.

Рев машин, более месяца оглашавший стройку, сменился тонким перезвоном киянок гранитчиков. Они обрубали скарпелями кромки каменных плит — делали калибровку, чтобы швы между установленными плитами не превышали 2–3 миллиметров. Время от времени раздавалось визжание электромашин, шлифовавших кромки.

В середине февраля московские строители приступили к укладке гранитных ступеней монумента. Этим ответственным этапом сооружения памятника солдату, погибшему под Москвой, руководил мастер И. Ф. Козырев, бывший старшина-артиллерист, давший последние залпы по Берлину.

У могилы посадили клены, вдоль Кремлевской стены — голубые ели, перед блоками с землей городов-героев — березы, вдоль ограды сада — липы, сирень. Родная природа как бы встала тут в почетный караул.

Мемориал Неизвестному солдату строили и ветераны войны, и молодые пареньки, годящиеся им во внуки.

К маю 1967 г. взору людей предстал лаконичный и строгий памятник.

К Неизвестному солдату ведет 141-метровая серая гранитная аллея шириной 10 метров, начинающаяся у грота. С правой стороны аллеи тянется невысокий черный каменный парапет. На нем — через равные промежутки — алеют двенадцать кварцитовых блоков с землей городов-героев и Брестской крепости. Эта земля, обагренная солдатской и матросской кровью, доставлена с легендарных рубежей обороны Одессы и Тулы, с Малахова кургана в Севастополе, Мамаева кургана в Волгограде, Кургана бессмертия в Смоленске, с горы Митридат в Керчи, взята у подножия обелиска Славы защитников Киева, памятника защитникам Заполярья в Мурманске, с Пискаревского мемориального кладбища в Ленинграде, с Малой земли близ Новороссийска, около стен Брестской крепости, с площади Победы Минска.

Спокойный серый цвет аллеи служит как бы фоном для двух других — красного и черного, символизирующих цвета нашего государственного траурного флага. Преобладающий красный — цвет революционных знамен, черный передает скорбь народа.

В конце аллеи — четыре ступеньки наверх, к могиле. Это красная гранитная площадка размером 440 квадратных метров. В ее центре, в углублении, на черных плитах большая бронзовая звезда, в середине которой полыхает Вечный огонь славы. Он зажжен 8 мая 1967 года — накануне Дня Победы от пламени, доставленного из Ленинграда с могил борцов революции и гражданской войны на Марсовом поле.

Покидая памятник, люди проходят мимо 5-метровой малиновой стелы с надписью:

1941 ПАВШИМ ЗА РОДИНУ 1945

Перед могилой — площадь, с трех сторон окаймленная деревьями сада. По ней делегации — стар и млад, белые, желтые и черные — направляются с венками и цветами к последнему привалу Неизвестного солдата. В День Победы — при возложении венка от воинов Вооруженных Сил СССР — на площади выстраивается военный оркестр.

Волнующая церемония проходит под траурную мелодию и при 40 склоненных боевых знаменах. Звучит величественный Гимн Советского Союза. Его сменяет победный марш. Парадные роты всех родов войск — мотострелки, летчики, моряки, воздушные десантники, морские пехотинцы, пограничники — с развевающимися красными знаменами проходят, чеканя шаг и повернув лица к Вечному огню, мимо блоков с названиями городов-героев, мимо спящего вечным сном богатыря, воздавая воинские почести ему и всем бессмертным защитникам Отечества.

В разработке планов мемориального сооружения участвовали управления «Моспроект-2» и «Моспроект-3», институты «Мосинжпроект» и «Мосгазпроект». Монумент возводили тресты строительства набережных, № 7 дорожно-мостового строительства, «Мосподземстрой-2», Управление зеленого строительства, а заводы камнеобработки в Водниках и художественного литья в Мытищах шлифовали и полировали гранит, Лабрадор и кварцит.

К 30-летию Победы мемориальный ансамбль реконструировали, чтобы сделать его еще торжественнее. С гранитной плиты надгробия, высящейся за Вечным огнем, ниспадает бронзовое полотнище знамени, склоненного в прощальном боевом салюте. На надгробии — солдатская каска с пятиконечной звездочкой и лавровая ветвь — символ бессмертной славы. Автор композиции скульптор Н В. Томский.

На каждом блоке со священной землей рельефными бронзовыми буквами начертано название города-героя, а под ним сияет изображение медали «Золотая Звезда».

День и ночь горит огонь на могиле Неизвестного солдата. В Вечном огне, как поется в песне, «видишь вспыхнувший танк, горящие русские хаты, горящий Смоленск и горящий рейхстаг, горящее сердце Солдата».

— Это огонь каждого человека и огонь всего народа, — сказал писатель Сергей Смирнов, — огонь скорби и гордости, огонь памяти прошлого и воли к борьбе за светлое будущее.