НАПОЛЕОН ПРОТИВ КУТУЗОВА
Одноглазый Кутузов мудро спал. Под ним мудро спала и его старая одноглазая лошадь.
Наполеон вдруг стал нервничать и подергивать своей жирной ляжкой.
Заржала мудрая одноглазая лошадь Кутузова, но сам Кутузов так и не проснулся.
Наполеон рассвирепел.
— Загадочны русачки! — на ломаном русском взревел он. — Бляха-муха!
Наполеон пошел будить Кутузова. За ним двинулось расфуфыренное французское войско.
Наполеон прискакал на Бородино. Подергал жирной ляжкой. Сложил коротенькие ручки на толстой груди.
— Сотни веков смотрят на вас! — крикнул Наполеон.
Французы бросились в штыки.
А что же Кутузов? Он все так же продолжал мудро и одноглазо спать на своей видавшей виды одноглазой кобыле.
Наполеон почувствовал что-то неладное. Врага не было. Лишь спящий Кутузов да его лошадь.
И тут, словно подтверждая самые его худшие догадки, над Бородином поднялась огромная русская дубина. Она стала так лупцевать, что французы бросились из России галопом.
Забежали в Москву, а там — пожар! Французы припустили еще быстрее, но тут из леса, гневно насупив брови, вышла баба-партизанка с заткнутым за красный кушак топором. Увидев это, добрая треть басурманского племени сразу сдалась в полон.
Остатние французики совсем ошалели. Драпанули изо всех сил, но тут на них, шумно раздвинув можжевеловые кусты, выскочил сам Иван Сусанин. Он только что обрек на голодную погибель поляков и сейчас как бы был без дела, вот он и вышел за французами.
Иван Сусанин достал деревянную дудочку, заиграл. И... сыны, а также дочери Парижа, как завороженные крысы, потянулись за Иваном через можжевеловые кусты в жуткую чащобу леса.
Наполеон задрожал уже обеими жирными ляжками.
Одноглазая кобыла Кутузова перебрала ногами.
Кутузов проснулся!
Он озорно глянул мудрым глазом на разрозненные ряды врага и воскликнул слегка простуженным голосом:
— Соколики мои! Орелики! — А потом помолчал и добавил: — Браво, ребятушки!
ПЕТР I И МЕНШИКОВ
(История знакомства)
Петр I шел с сушеным крокодилом под мышкой. Навстречу ему бежал Меншиков. Увидев царя, Меншиков остановился, достал из кармана сапожную иглу и проткнул свою щеку.
Петр осторожно положил крокодила и стал присматриваться.
Меншиков же вынул из-за пазухи тепленький пирожок с севрюжкой, принялся уплетать его.
Тут не выдержал Петр, рассмеялся, затряс косматой головой, а потом как гаркнет:
— Руби окно!
— Куда? — хитро прищурился Меншиков.
— В Европу руби! — ноздри широкого носа Петра побагровели и хищно раздулись.
Меншиков выхватил из сапога ладный топорик, размахнулся со всего плеча.
Стук, гам. Щепки летят! В Европе затаились, притихли. Опасаются русского мужика с топором. Шведский король с перепугу хотел было опять своих псов-рыцарей на чудской лед вытолкнуть, да, еще более убоявшись, передумал.
Прорубил Меншиков окно. Засквозило.
Тут царица-матушка идет, в пояс кланяется.
— Лучше бы ты, Петруша, дверь прорубил, — говорит она, а сама комнатной собачонке туфелькой холку чешет. — Просифонит ведь. А лекарств-то на Руси нетути, малинка одна.
Собачонка гаденько гавкнула, в двухметровую ботфорту Петра зубами впилась.
Рассвирепел тут Петр. Поддел визжащую болонку ногой и подбросил ее на десять аршин. Царицу же хотел на дыбу отправить, но потом глянул в прорубленное окно, раздобрел, по-мальчишески щелкнул языком и послал ее в глухой монастырь, на вечное поселение.
Потом подошел Петр к окну. Плюнул. Высоко! Подумал: «Вообще-то, я хотел парикмахером стать. Бороды стричь!»
Подумал так Петр и посмотрел на безбородого Меншикова. А тот ухмыляется, одной рукой дубовые стружки с себя смахивает, другой в ухе ковыряет сапожной иглой.
Осатанел Петр и как заорет:
— Руби флот!
И сам из ботфорты голландский топорик выхватил, принялся форштевень рубить.
Раболепно хлюпая носами, стали подползать бояре. А Петр с Меншиковым раскраснелись, все в мыле, глаза сияют.
— Ай не для вас ли, паразиты, стараюсь! — кричит боярам Петр. — Аль не рады? Не веселы?
— Рады, батюшка! — пугливо жмутся бояре. — Веселы! — А сами Меншикову в карман пудовую банку меда суют.
Приметил это Петр, нахмурился, но решил погодить, не до этого ему теперь, флот рубит.
К вечеру весь флот был срублен.
Так открылась новая страница истории России.
Так Меншиков втерся в доверие к Петру Великому.
Так наконец было прорублено окно в Европу, свежее веяние через коее мы ощущаем и по сю пору.