1

Весь день просидел Саблин, склонившись над альбомами Феофана Грека и Андрея Рублева, которые достал в городской библиотеке у самой Полины Ивановны. Такие книги давались на руки только в читальном зале, да и то лишь близким к искусству людям. Но к Саблину премудрая Полина благоволила еще со школьных его лет, когда он приходил в библиотеку этаким скромным, тихим и застенчивым юношей. Читал он много, больше своих однокашников, а перечитывал обычно то, что они не читали: Лескова и Герцена, Шекспира и толковый словарь Даля, даже михельсоновскую «Русскую мысль и речь». Да и вернувшись домой после окончания областного университета, он тотчас же возобновил свои связи с библиотекой. Полина Ивановна никогда не спрашивала, почему ему нужна та или иная книга — только радовалась его жадности к знанию. Но сейчас, когда он попросил альбомы древнерусской иконописи, не выдержала и спросила:

— Вы что, ушли из милиции, Юра?

— Почему? — смутился Саблин. — Вы удивлены моим выбором?

— Немножко. Да и непонятно, почему вдруг ваше стремление к познанию обратилось к иконописи?

— Я расскажу вам об этом несколько позже. Мы сейчас расследуем дело, предметом которого может быть одна из таких картинок, — он раскрыл наугад альбом Феофана Грека. Сверкнули краски на картине, осветилось, словно изнутри, глубоко страждущее человеческое лицо. — Вот я и должен быть во всеоружии.

 

2

Нагруженный альбомами, тщательно упакованными в бумажный пакет из-под почты, Саблин с видом победителя вошел в кабинет к начальству. Следом за ним шагал Глебовский.

— Могу сразу же начать с ответа на итоговый ваш вопрос, — Саблин сделал паузу для эффекта. — Какое же сокровище оставил протоиерей Вдовиной? — Он повторил паузу и закончил: — Икону.

— Икону? — воскликнул одновременно Глебовский и Князев. Одновременно, но в разной тональности: один разочарованно, другой с интересом.

— Вы полагаете, Юрий Александрович, — недоверчиво спросил подполковник, — что из-за иконы можно убить человека?

— Полагаю, Матвей Георгиевич. Из-за такой можно.

— Какой такой? — присоединился к подполковнику Глебовский. — В золотом покрытии, что ли?

Саблин не отказал себе в ироническом уточнении:

— Риза на иконе зовется окладом. Оклад был, конечно. Вероятно — медный. Только продавать ее будут без оклада. Даже не реставрированную.

— В прошлом году, — не удержался, чтобы не съязвить Глебовский, — судили фарцовщика Травкина за то, что он продавал краденные у коллекционеров иконы. А продавал он их по двести — триста рублей. Ну, повысим до пятисот, пусть даже до тысячи. Михеев не мелкий воришка, чтобы рисковать из-за такой суммы.

— А если повысить ее, скажем, до ста тысяч. Рискнул бы?

— Это оценка Смиренцева? — спросил Князев.

— Его. Конечно, учитывая цены раритетов на мировом рынке. Недавно на аукционе в Нью-Йорке подобная икона была продана за сто тысяч долларов. А Смиренцев считает эту цену даже заниженной:

— Не Рублев ли? — спросил Князев. — Я слышал, что именно он так высоко котируется.

— Не он один. Ведь он не раз писал свои иконостасы в содружестве с другими мастерами. Был среди них и старец Прохор из Городца. Вот его-то профессор и считает автором иконы, принадлежавшей Востокову. А почему, я вам сейчас объясню.

Саблин вынул из пакета альбомы и раскрыл их там, где лежали закладочки. То были цветные литографии: «Богоматерь» Феофана Грека и рублевский «Спас в силах».

— Обе иконы начала пятнадцатого века, — пояснил он. — Русский Ренессанс. Музейная ценность. Но к той же эпохе относится и «сокровище» протоиерея Востокова.

И Саблин почти слово в слово повторил лекцию патриаршего профессора. Глебовский, не отрываясь, смотрел на иконы, а Князев сказал, словно подвел итог:

— Что ж, дело Михеева сейчас приобретает для нас особую важность. Похоже, что действительно убийство было спланировано заранее и что соучастниками его являются Андрей Востоков и Екатерина Михеева. Но чтобы доказать это, надо найти икону. Да и ее ценность для государства нас к этому обязывает.

Следователь прокуратуры тут же заметил:

— Не исключено, что они могут продать икону, пока вы будете заниматься поиском.

— Не думаю, — откликнулся Князев. — За обоими установлено наблюдение, оба никуда не выезжали, новых знакомств не заводили. Андрей Востоков по-прежнему работает в своей комиссионке, а Михеева поет в хоре и хозяйничает у себя дома. Даже в кино не ходит. Видимо, ждут, когда мы снимем наблюдение.

— А не повторить ли обыск? — предложил Саблин. — Если, скажем, мы не найдем ее в доме и на участке, тогда не поискать ли икону у старых подружек Вдовиной? Певчих, которые уже не поют. Все они верующие. У каждой в доме своя божница. Так почему бы не спрятать икону в такой божнице? А почему прятать? Да потому, что не достойна дочь такого подарка: замуж за битюга пошла, родной матери не послушалась. А подружка — человек верный, на чужое добро не польстится и молчать будет.

— Мысль верная, капитан, — одобрительно сказал Князев, — так что и займитесь этим.

 

3

Днем Саблин и Веретенников пришли к Михеевым. Прихватили с собой в качестве понятых соседей по этажу.

— Опять с обыском! — раздраженно заметил Востоков. — Даже пообедать не даете.

— А вы обедайте, — сказал Саблин. — Мы пока и без вас управимся.

Он прошел в комнату Вдовиной. Открыл киот — треугольный шкафчик с иконами, прощупал обитые бархатом стенки и не торопясь снял оклады с икон. Все это были ремесленные поделки прошлого века. Тусклые краски, померкший лак.

— Отставить, — сказал себе Саблин и прошел в гостиную, где Веретенников уже успел обработать миноискателем пол.

— А если она без металла? — спросил Саблин, не объясняя, впрочем, что он имел в виду.

Веретенников и не уточнял:

— Коли в дереве, простучим пол.

— Пройдись по стенам, — предложил Саблин.

Веретенников прощупал миноискателем стены и наконец в простенке остановился.

— Есть! — радостно воскликнул он.

Саблин приставил к стене принесенную из чулана лестницу и заметил просверленные дрелью дырки в обоях. Именно здесь и просигнализировал миноискатель. Сняв метровый кусок обоев, инспектор тотчас же обнаружил выпиленный в досках, покрывающих бревенчатые стены дома, небольшой прямоугольник, забитый сверху тонким листом фанеры. Стамеской снял и фанеру.

— Вот и все, — сказал Саблин и оглянулся на стоявших у лестницы людей.

И сразу заметил: у Екатерины Михеевой даже лицо исказилось от волнения, а Востоков рванулся вперед, словно хотел свалить Саблина. Только Веретенников остановил его, схватив за плечо. Старший инспектор спокойно вынул из тайника плоский жестяной ящичек, по размеру похожий на портфель, в просторечии именуемый «дипломаткой», поставил его на стол и открыл.

Плоская коробка была пуста.

— Что здесь хранилось? — растерянно спросил Саблин.

Михеева ответила так же растерянно:

— Не знаю. Это мать что-то от нас прятала.

Востоков, сжав зубы, угрюмо молчал. И Саблин, естественно, ни о чем уже не спрашивал. Понимал, что больше ему ничего не скажут. А обыск заканчивали тщательно, но уже без энтузиазма. Знали, что главное сделано: тайник обнаружен и было ясно — для чего он предназначался. Видимо, Вдовина в последний момент передумала. Доски выпилила, подходящую часть двух бревен выстругала, чтоб углубить тайник, забила его фанерой и оклеила стену обоями. Зачем? Может быть, испугалась, что тайник будет все-таки обнаружен. Не доверяла ни дочери, ни пасынку, если он к тому времени уже появился в квартире. Да и муж дочери был опасен.

Так размышлял Саблин, уже догадываясь, что икону следует искать в другом месте. И ясно стало, что вся эта преступная троица, даже зная о тайнике, не ведала, что он пуст. И не открывала его, потому что обои были целехоньки.

Уже уходя с пустым ящичком, Саблин как бы вскользь спросил Михееву:

— А когда комнату переклеивали?

— Лет десять тому назад. А может, и больше.

Не спросил Саблин только о том, что взволновало их, когда он открыл в простенке тайник. И о дырках в обоях не упомянул.