Александр Павлович лежал поутру в постели, никуда не спешил — рано еще было, анализировал события. Ну прямо любимое занятие у него стало: анализировать события; эдак из практика-иллюзиониста в психолога-теоретика переквалифицируется, смежную профессию освоит…

А что, собственно, анализировать?

Ну, во-первых, техники многовато в этой истории. Прибор-«портсигар», прибор «короля магов» Рудольфа Бема… И тот и другой безотказно подействовали на женщин: один — на мать, второй — на дочь. Семейная черта: повышенная восприимчивость к техническим чудесам…

А во-вторых?

Во-вторых, приборы-то — ох какие разные-е-е…

Наташу расстраивать не хотел, сказку убивать не хотел, а ведь догадался Грант: бемовский «фильмоскоп» на принципе голографии построен. Заложены в него голограммы, мощно подсвечены, фоновыми шумами подкреплены — все реально, хотя техническое исполнение безукоризненное, штучная работа.

Помнится, спросил у Бема:

— А все-таки, почему сами не воспользовались?

Старик помолчал, губами пошлепал — зубов у него совсем не осталось, а протезы он почему-то не носил, — ответил:

— Техники не люблю. Не верю. Рукам своим верю. И вам советую.

— Зачем же дарите?

— Просто так. На память. Может, пригодится когда-нибудь.

Вот и пригодилось…

Александр Павлович в отличие от Бема технике верил, но лишь той, какую своими руками сотворил, какую мог по винтику, по дощечке собрать-разобрать, принцип действия назубок знал, хоть патентуй.

Может, «портсигар» запатентовать, а?..

Его не запатентуешь, принцип действия самому до сих пор неясен, только и остается, что в чудеса верить.

Однако пора подниматься, холодный душ принимать: какой садист, любопытно, на него патент получил?..

Привычная пытка рождала столь же привычное раздражение. Думал: «А ведь ты сам садист. Зачем тебе эти эксперименты? Доказать Валерии, что женщина должна быть женщиной, как природа установила?.. Ну, допустим, докажем, хотя вряд ли. И что дальше? А про „дальше“ ты ни черта не ведаешь, боишься в „дальше“ заглядывать, как страус, голову в песок сунул: авось не заметят, мимо пройдут. Авось не спросят: что это вы, умный Александр Павлович, дальше делать станете?.. Может, плюнуть? Выкинуть „портсигар“ в мусоропровод, Валерии не звонить, уйти в подполье, вплотную заняться предстоящей премьерой… А Наташа?.. Да-а, с Наташей — тут ты совсем зря! Жила девочка, не тужила, как герой из анекдота, которого прохожий хотел из болота вытянуть… Зачем вытягивать? Зачем вбивать в голову глупые и пустые иллюзии? У нее есть свой мир, свое, если хочешь, болотце. Ей там хорошо, привычно, а что малость коломытно — так это пройдет. С возрастом. А не пройдет — не твоя забота…»

В том-то и дело, что; Александр Павлович точно не знал: его это забота или не его. Три дня назад, к примеру, знал точно — не его, а сегодня — плавает, ответить не может. И прекратить эксперимент не может: разбежался, трудно остановиться…

Успокаивал себя: «Да ничего не произойдет, страшного не предвидится, не стоит и пугать себя. И вообще, кончать надо с психологией липовой, а то ненароком в психиатричку же и залетишь с каким-нибудь мудрым диагнозом вроде: „синдром самобичевания“… Жуть!.. Нет, брат, делаешь — делай, а рассуждать — этим пусть другие занимаются, им за то деньги платят…»

Вроде убедил себя, успокоил, а настроение не исправилось. Как было кислое, таким и осталось.

Валерия это сразу заметила:

— Не выспался?

— С чего ты взяла?

— Вид унылый.

— Погода…

Погода не радовала. С утра зарядил мелкий сыпучий дождик, небо прочно затянуло серыми тучами, лишь кое-где просвечивали проплешины побелее.

— Может, не поедем? — спросила Валерия. — По лесу не побродишь, на травке не поваляешься…

Александр Павлович бросил взгляд в зеркальце: Наташа сидела позади — в красной нейлоновой курточке с капюшоном, в полной дождевой экипировке, смотрела умоляюще.

Решил:

— Не будем отменять задуманное. Скорректируем планы: съездим в Загорск, зайдем в ризницу, поиграем в туристов, а на обратном пути пообедаем; там по дороге один ресторанчик есть, помню.

— Ладно, уговорил, — согласилась Валерия. Александр Павлович с удивлением отметил в ней некую нерешительность, вот это: «Может, не поедем?» Непохоже на Валерию. «Может» — не из ее лексикона. Она, если решает, так твердо и на века. А тут: и хочется и колется… Наташа тому причиной, очень просила? Да нет, вряд ли: если уж Валерия что-то сочла нецелесообразным, то проси не проси… Значит, не сочла. Недосочла. Александр Павлович машинально запустил руку в карман: на месте «портсигар», невключенный. Неужто «остаточные явления»?.. Вполне возможно. Как, впрочем, вполне возможно и то, что Валерии безразлично: ехать или не ехать. Сегодня выходной. Отдыхает она в конце концов от своей «железности» или нет? Или так и спит в латах? Может она предоставить кому-то другому право решать? Тем более что и решать-то нечего…

И все же Александр Павлович сомневался: не привык он к «нерешающей» Валерии, незнаком был с такой.

…В ризницу им попасть не удалось: там тоже был выходной день. Прячась под двумя зонтами — черным Александра Павловича и красно-коричневым Валерии, — перебегали из собора в собор, посмотрели сквозь железную изгородь на длинное здание духовной академии, прошлись по крепостной стене лавры, благо над ней крыша имелась.

Валерия к дождевым неудобствам относилась стоически, не требовала немедленно вернуться в машину, да и вообще больше помалкивала, слушала Александра Павловича. Он как раз недавно путеводитель по загорским местам проштудировал: ехал в поезде в Москву, ничего почитать в дорогу не взял, забыл в суматохе сборов, а путеводитель этот кто-то в купе обронил. Память у Александра Павловича хорошая, цепкая: говорил и специалистом себя ощущал. Валерия даже поинтересовалась:

— Откуда ты все знаешь?

Почти признался:

— Специально для вас, дамы, выучил.

Не поверили. Но это уже их дело… И с Наташей Валерия ровно себя вела, только раз сорвалась, когда девочка оступилась, набрала полный сапог воды.

— Ты что, не видишь, куда ступаешь? — «Срыв» вполне в стиле Валерии: сухо, жестко, обличающе, но голоса не повышая.

— Я нечаянно, — оправдывалась Наташа.

Александр Павлович не вмешивался, ждал продолжения: как-то все будет, когда «портсигар» выключен? Было обычно.

— Вину на нечаянные обстоятельства сваливают только беспомощные и слабые люди. Я не хотела бы считать тебя таковой… Ну и что ты собираешься делать?

Тут Александр Павлович счел дальнейшее воспитание неуместным. Поставил ногу на мокрый валун, посадил на колено Наташу, придержал рукой.

— Снимай сапог и носок. Помочь?

— Я сама…

— Еще бы не сама, — все-таки вставила Валерия, однако мешать не стала.

Наташа вылила из сапога воду, выжала носок.

— Не надевай его, — сказал Александр Павлович. — Давай на босу ногу. В машине высушим.

В машине он включил печку и положил сапог и носок под струю горячего воздуха. Валерия его действия не комментировала. Согласилась на его опеку над дочерью?.. Не зная точного ответа, Александр Павлович все-таки решился: нащупал в кармане «портсигар» и нажал кнопку. Пусть поработает: Валерии не повредит, а Наташе, да и самому Александру Павловичу спокойнее будет. И потом: эксперимент-то надо продолжать.

Надо или не надо?..

Здесь Александр Павлович тоже не знал точного ответа.

— Конфликт улажен? — спросил он.

— Какой конфликт? — удивилась Валерия.

— С водой в сапоге.

— Я тебя не понимаю, Саша, — довольно раздраженно сказала Валерия. — Конфликта… — она выделила слово, — не было. Было обыкновенное замечание… Наташа, ты поняла?

— Поняла, — Наташа вытянула босую ногу между передними сиденьями, рядом с ручником — ловила горячий воздух из печки.

— Вот и все, — подвела итог Валерия.

Конфликта не было, подумал Александр Павлович. Верно: для Валерии это не конфликт. Ерунда, повседневность, обычность, обычный «воспитательный» эпизод. Не включи Александр Павлович «портсигар», все равно тема была бы исчерпана.

Но «портсигар»-то включен…

Тогда откуда раздраженность в голосе Валерии? По логике, она должна кроткой стать, мягкой и ласковой — ни тени агрессивности. А Почему, кстати, ни тени?.. Вполне женская черта характера. Нормальная Валерия, без влияния «портсигара», по пустым поводам раздражаться не стала бы, она, даже когда злится, ни за что не выйдет из себя, голоса не повысит.

…Александр Павлович глянул на указатель уровня топлива: батюшки светы, красная лампочка загорелась, эдак не только до Москвы — до Абрамцева не дотянуть… Помнится, где-то на выезде из города заправочная колонка стояла; талоны на бензин есть, там и заправимся.

— Тронулись?..

Ответа Александр Павлович не ждал, сам «тронулся», без согласия общественности. Общественность в лице Наташи взяла из-под печки носок, сказала ликующе:

— Совсем высох! — оделась, ногой притопнула: — И ничего страшного.

— Никто и не боялся, — заявила Валерия. Дождь кончился, в обложном небе появились голубые прорехи, в одну из которых выглянуло солнце, высветлило мокрую траву вдоль шоссе, зажгло ее.

Валерия приспустила стекло.

— Где твоя колонка?

— С километр отсюда. Или чуть больше.

— Останови, мы с Наташкой пройдемся. Там небось очередь; пока ты заправишься, мы до колонки и дойдем. А то обидно: были за городом, а лесом даже не подышали.

Александр Павлович выехал на обочину, затормозил. Валерия и Наташа вышли — обе в одинаковых красных куртках, в красно-синих резиновых сапожках, обе тоненькие, — и Александр Павлович впервые отметил, что они похожи. А собственно, что удивляться: не чужие ведь…

— На все про все вам — полчаса. Хватит?.. Только к колонке идти не надо. Здесь гуляйте. Леса навалом.

— Почему не идти?

— Я этот километр от фонаря взял. А если три? Или пять? Нет уж, так спокойнее: выйдете через полчасика на дорогу, я и подъеду. А вы по лесу погуляйте, а не вдоль шоссе.

— Уговорил, — засмеялась Валерия. — Только полчаса, не дольше…

Александр Павлович был прав: до колонки оказалось пять с лишним километров. Они бы их час пехом одолевали… Заправился он быстро, выехал на шоссе, развернулся, погнал назад. Думал: успеет своих дам отыскать и сам с ними по лесу пройдется, сто лет на природу не вылезал, плесенью покрылся. Впереди газовал «МАЗ» с прицепом, ничем, видимо, не груженным: его болтало из стороны в сторону. Александр Павлович включил «мигалку» и приноровился пойти на обгон, но в это время сзади на встречную полосу выскочила серая «Волга», громко сигналя, рванулась вперед, стремительно опережая и Александра Павловича, и «МАЗ». Она бы успела это сделать, но вдруг навстречу, из-за поворота, из-за лесного островка, возник автобус, и «волгарь» резко принял вправо, трудно втискиваясь между «МАЗом» и «жигуленком» Александра Павловича, притормозил, чтобы — не дай бог! — не «поцеловаться» с автобусом. Серый багажник «Волги» внезапно очутился в опасной близости от капота «жигуленка», Александр Павлович несколько раз прижал педаль тормоза, «покачал» его чуть-чуть, отлично помнил он о мокром и скользком дорожном покрытии, но полысевшая резина не смогла удержать машину; «жигуленок» легко, как на лыжах, понесло вперед, и Александр Павлович еще успел выкрутить руль, увести машину к обочине, и все же не избежал столкновения, мазнул своим передним крылом по заднему «волгаря».

«Волга» проехала еще метров десять и встала. «МАЗ» маячил где-то далеко впереди, его водитель даже не заметил, наверно, что случилось. Или углядел в зеркальце, но задерживаться не стал: он-то тут при чем?..

Шофер «Волги», казенной, судя по номеру, — здоровенный мордастый парень в ковбойке — сначала обошел свою машину, оглядел крыло, на корточки присел, изучая вмятину, потом направился к Александру Павловичу, который так же сидел на корточках перед смятым в гармошку левым крылом «Жигулей», тупо смотрел на рваное железо, на причудливо изогнутое кольцо от фары, на ее осколки на черном асфальте.

— Чего делать будем? — спросил «волгарь». Он был настроен миролюбиво, понимал, что виноват в аварии больше, чем Александр Павлович, но еще он прекрасно понимал, что вину эту вряд ли докажешь: свидетели разъехались от греха подальше, а для милиции — кто сзади, тот и ответ держи, соблюдать дистанцию надо, о том в правилах написано.

Александр Павлович правила помнил, но гнев собственника, которым он был сейчас обуян, почему-то невероятно усиливал веру в святую справедливость.

— Разберутся, — мстительно сказал он.

— Кто разберется? — «Волгарь» почувствовал, что с дураком-частником миром не поладишь, и полегоньку пошел в наступление.

— Милиция. ГАИ.

— Где ты их возьмешь, гаишников? За кустом, что ли? Здесь не Москва, телефонов нет.

— А телефоны и не нужны… — Александр Павлович проголосовал проезжавшему мимо «жигуленку», своему «брату-частнику», тот немедленно тормознул, высунулся в окно:

— Стукнулись?

Вопрос был праздным. Александр Павлович, не отвечая, приступил к делу:

— Вы в Загорск?

— Ну.

— Там, на въезде, пост ГАИ есть, знаете?.. Скажите им, чтобы прислали инспектора. И поскорее, если можно.

— Есть, потороплю… — «Брат-частник» умчался торопить милицию, а Александр Павлович спросил «волгаря»:

— Ты хоть понимал, что в аварию лезешь, умелец?

— Сам умелец, — огрызнулся «волгарь». — Дистанцию не держишь. Видел, что я на обгон пошел…

— Кто ж на обгон на повороте идет?

— Тебя не спросили!

На этом «волгарь» счел разговор законченным, сел к себе в машину, демонстративно хлопнув дверцей. И Александр Павлович тоже к себе сел.

«Вот невезуха, — думал он. — Славненько покатались… Да, Лера с Наташей ждать станут, — он посмотрел на часы: назначенные им полчаса пролетели, как не было, — ну да ладно, подождут, пойдут навстречу, здесь уже недалеко, полдороги до них я проехал».

Видимо, «брат-частник» встретил инспектора ГАИ задолго до Загорска: его желтый с синей надписью на коляске мотоцикл подъехал к месту аварии минут через пятнадцать. Все это время Александр Павлович и мордастый шофер сидели по своим авто и дипломатические отношения не возобновляли.

Инспектор — лейтенант милиции — остановился на обочине: как раз между «Волгой» и «Жигулями», заглушил двигатель, снял белый шлем, кинул его в коляску. Однако с мотоцикла не слезал, выдерживал характер. Впрочем, повреждения на обеих машинах ему были отлично видны. Александр Павлович и «волгарь» характеры, напротив, не выдерживали, мигом к инспектору подались.

— Товарищ лейтенант, — первым начал Александр Павлович, — он же на двойной обгон пошел, а навстречу — автобус, так этот тип полез передо мной, я в него и вмазал…

— На какой на двойной, — заорал «волгарь», — ты только «мигалку» включил, а я уж по встречной шпарил, ты что, сам не видел автобуса, притормозить не мог, водило липовое?..

— А вот хамить не надо, — спокойно сказал инспектор, по-прежнему не слезая с мотоцикла. — Попрошу документы.

Александр Павлович протянул ему техпаспорт на машину, залитые в целлофан международные права. Шофер «Волги» свои бумаги вытащил. Инспектор долго и внимательно все изучал, особенно пристально путевой лист на «Волгу» рассматривал. Наконец резюмировал:

— Оба виноваты, братцы. Один — что на обгон на слепом повороте пошел. Другой — что дистанцию не держал. Акт я составлю, права ваши, извините, реквизирую, а завтра вы к нам в ГАИ заедете. Ежели решите полюбовно расстаться — все назад получите… У вас машина застрахована? — спросил он Александра Павловича.

Тот кивнул, расстроенный: не хотел права отдавать, не хотел завтра черт-те куда ехать, время терять.

— Вот и ладушки… На ремонт тратиться не придется.

— А нервы? — не удержался Александр Павлович.

— Нервы — это не по нашей части, — сказал инспектор, — это вы к доктору… — и принялся за акт.

…Минут через тридцать-сорок инспектор укатил. Следом за ним уехал донельзя злой «волгарь»: у того, оказывается, с путевым листом что-то не в порядке было, куда-то не туда, голубчик, несся. А Александр Павлович, вконец умученный, сел на обочинку, прямо на мокрую траву, почувствовал, как мгновенно намокли джинсы, но вставать не стал: намокли — высохнут, покой дороже. А покоя Александру Павловичу хотелось сейчас больше всего, хотелось просто сидеть и смотреть в лес, и чтобы никто его не трогал, никуда не торопил, попусту не дергал, и даже о Валерии с Наташей он в тот момент забыл — совсем из головы вылетело.

Устал он.

От ожидания премьеры. От того, что ничего еще не готово, аттракцион не репетировался, ассистенты невесть где шляются. От каждодневного напряжения, когда любая встреча с Валерией как непростая служба, которую сам себе и придумал: никто его не заставлял глупые эксперименты ставить, «портсигар» мастерить. От какого-то полувранья устал, когда сам толком не ведаешь, как относишься к женщине: безразлична она тебе или нет? Да нет, наверно, в том-то и дело, не совсем безразлична, от чего и тяжко.

А тут еще Наташа…

Он докурил сигарету, швырнул окурок в траву, встал. И сразу увидел две красные фигурки, бегущие к нему по обочине.

— Саша! Саша! — донеслось до него.

Чисто машинально полез в карман: «портсигар» работал. Для кого, интересно?.. Прижал кнопку — выключил.

Валерия первой добежала до него, с ходу обхватила Александра Павловича, тесно прижавшись к нему сырой курткой: по лесу, видать, бродили, а деревья насквозь дождем пропитались.

— Саша, что с тобой, Саша?! Ты цел? — подняла испуганное лицо.

Он впервые видел Валерию такой: тушь с ресниц под глазами размазана, волосы «поплыли» из-под капюшона, приклеились ко лбу, лицо мокрое — то ли от слез, то ли от дождя. И Наташа не лучше: у этой-то глаза явно заплаканные, красные — под цвет куртки.

— Я цел, — сказал Александр Павлович. — А вот вы-то что в такой панике? Медведя встретили?

— Медведя… Дурак! — Валерия не выбирала выражений, не стеснялась Наташи. — Мы тебя ждали-ждали, отчаялись уже, Наташка волнуется: где ты? Не случилось ли что?.. Я тоже нервничать стала… А тут две тетки мимо, говорят: там авария, все вдребезги, два трупа… Мы и побежали… — И тут она, не стесняясь, в голос, заплакала, уткнулась лицом в толстый пиджак Александра Павловича, будто снимала с себя накопленное за этот час напряжение, разряжалась.

Выходит, и у нее оно было — напряжение?..

И Наташа рядом носом хлюпала.

Для полноты картины заплакать оставалось и Александру Павловичу. Для проезжающих мимо умилительное зрелище: безутешная семья рыдает над разбитым семейным счастьем марки «ВАЗ-21011»… Поэтому Александр Павлович плакать не стал, да и забыл он давным-давно, как это делается, хотя, по правде говоря, в горле что-то предательски пощипывало. Впрочем, сие можно было и на нервы списать…

— Ну, ладно, ладно, — он старался быть строгим, — прекратите немедленно! Нагородили тут: «вдребезги», «трупы»! Тетки, видите ли, сказали…

— Да-а, тебя же нету-у, — тянула Валерия. Наташа плакать перестала, стояла рядом, держась за полу пиджака Александра Павловича: чтобы он, не ровен час, опять не исчез, — страховалась, значит.

— Все, кончили! — Александр Павлович уже начинал всерьез сердиться. — Устроили рев… Подумаешь, авария! Крыло заменить — и все. День работы на станции… Вот что, дамы: я обедать хочу. По машинам…

Двигатель работал вполне исправно. Александр Павлович развернулся в сторону Москвы и, уже не слишком торопясь, повел своего покалеченного «жигуленка».

— В ресторацию? — спросил. Хотя, честно, не до ресторанов ему было. Представлял: сколько придется возиться, пока страховку получишь, пока найдешь крыло, фару, решетку, бампер — ну просто оторопь брала.

— Никаких ресторанов, — твердо сказала Валерия. — Едем домой. У меня есть курица, я ее в духовке изжарю, на пару. А Наташка сделает салат… Как, Наташка?

— Сделаю…

Валерия осторожно, но крепко прикрыла своей ладонью руку Александра Павловича, лежащую на рычаге коробки передач. Сидела, молчала. Так и ехали — молчком.

И, лишь подъезжая к проспекту Мира, Александр Павлович с некоторым замешательством вспомнил: а «портсигар»-то он выключил…