Церковные колокола пробили одиннадцать ударов, когда мой экипаж подъехал к особняку маркиза. Маскарад был в самом разгаре. Несмотря на то что празднество проходило в самом большом из дворцовых залов, здесь было негде упасть яблоку. Мое лицо, как и лица большинства мужчин, было скрыто под черной кожаной маской. У женщин были белые шелковые маски, которые крепились на затылке с помощью ленточек, либо же их приходилось удерживать перед лицом нежной ручкой.

Я занял наблюдательную позицию у стены, ища глазами донью Анну. Сотни свечей в канделябрах освещали зал. Большая ширма, украшенная перламутром, была призвана разделять женщин и мужчин, однако она была установлена с таким расчетом, чтобы женщинам было тесно на своей половине и им поневоле пришлось бы присоединиться к компании мужчин. Маркиз был мастер устраивать подобные хитрости, а потом стоять в сторонке и наблюдать, что происходит. Довольно скоро шлюзы между двумя частями зала оказались прорванными, и теперь мужчин и женщин разделяли только маски, которые скорее способствовали флирту, чем препятствовали ему. Впрочем, сегодня такие интрижки не волновали меня.

— Дон Хуан!

Мое одиночество нарушили узнавшие меня дон Хосе и его жена. Я улыбнулся, приветствуя товарища по битве. Белокурые локоны его супруги, которая была родом из Вены, красиво ниспадали из-под маски. В то время как дама засыпала меня вопросами, глаза ее спутника скользили по толпе, высматривая под масками хорошенькие женские лица. Жена держала его под руку и явно изнемогала от ревности.

Как только мое инкогнито было раскрыто, гости обступили меня со всех сторон и каждый желал лично поздравить с победой в бою. В другой раз мне бы польстило такое внимание, однако сегодня оно меня тяготило. Я уже собрался вежливо извиниться и исчезнуть, но появление маркиза помешало мне это сделать. Лицо маркиза тоже было прикрыто маской, при этом его крупную фигуру трудно было не узнать.

— Поздравляю, это был грандиозный успех, — сказал он, а потом наклонился и прошептал на ухо: — Он обеспечит тебе новые победы в Севилье.

— Что слышно о доне Эрнане?

Маркиз снял маску, и у меня упало сердце.

— Он умер от ран спустя несколько часов после боя.

Затем, не желая превращать праздник в поминки, он громко обратился к публике:

— Наш благородный друг дон Эрнан погиб во имя чести и любви. Этот праздник мы посвящаем ему!

— Ни честь, ни любовь не имеют к его гибели никакого отношения, — сказал я, пробираясь сквозь толпу в поисках места, где можно было бы побыть в одиночестве.

Маркиз догнал меня и взял под руку.

— Ты сделал все, что мог. Никто из нас не смог бы сделать большего.

— Он просил вас позаботиться о его жене и детях.

— Разумеется, я не оставлю их.

Несмотря на присущий ему цинизм, маркиз был искренне предан тем, кого считал своей собственностью. От разговора о доне Эрнане нас отвлекло появление командора и доньи Анны. Она придерживала у лица маску, в то время как отец был явно не расположен к подобным развлечениям. По его окаменевшему лицу и мрачно сверкающим глазам нетрудно было догадаться, что на праздник командор явился не по своей воле. Я также заметил, что сегодня с ними не было дуэньи.

Узнав маркиза и не узнав меня, донья Анна приветливо улыбнулась. На лице ее отца не дрогнул ни один мускул. Маркиз сделал вид, что ничего не замечает, и обратился к нему:

— Командор, мы бы не могли переброситься с вами парой слов в моей библиотеке? Это касается ваших земельных владений.

— Мне бы не хотелось оставлять дочь.

— О, это займет всего лишь несколько минут, и я уверен, что мой благородный друг присмотрит за доньей Анной до нашего возвращения.

— Кто он такой?

Маркиз не дал мне возможности представиться и поспешно сказал:

— Мое доверенное лицо.

— Навряд ли в доме маркиза мне может угрожать какая-либо опасность, — сказала донья Анна.

Она искоса взглянула на меня, словно пытаясь что-то припомнить. Вероятно, я напоминал ей того рыцаря в маске, который пришел ей на помощь во время разбойного нападения на ранчо.

— Полагаю, что столь прекрасная молодая женщина нигде не может чувствовать себя в безопасности, — заметил я.

— А я слышал, что донья Анна вполне способна защитить себя, — веско заявил маркиз.

— Со мною все будет в порядке, отец.

Вынужденный последовать за маркизом, командор несколько раз оглянулся на нас. Когда они скрылись за дверью библиотеки, я сказал:

— Может быть, вы хотели бы чего-нибудь выпить?

— Нет, благодарю вас.

По ее быстрому взгляду я догадался, что ей, наконец, удалось вспомнить, где она видела меня прежде. Памятуя о ее пристрастии к свежему ночному воздуху, я сказал:

— А может быть, вы хотите попить… лунного света?

Несколько удивленная необычным предложением, она тем не менее с улыбкой кивнула.

— Да, пожалуй. На подобных праздниках мне становится немного душно от комплиментов.

— Никаких комплиментов, обещаю вам.

Благодаря ее мелодичному смеху, сердце начинало оживать в моей груди. Я протянул ей руку и, даже не коснувшись рукава ее голубого платья, почувствовал, как трепет охватил меня. Из-за небольшого ветра гости предпочитали оставаться в зале, и кроме нас на балконе никого не было. Прохладный ночной ветерок играл белыми цветами в ее волосах.

Мы оба смотрели на полную луну, но я не мог удержаться от того, чтобы украдкой не поглядывать на свою спутницу. Она уже не закрывала лицо маской, поэтому я мог любоваться нежным овалом ее лица и черными глазами, которые светились ярче лупы. Сейчас донья Анна выглядела еще прекраснее, чем днем, хотя на ней почти не было румян и пудры, которые вошли в моду в последнее время. Ее кожа безо всякой пудры была гладкой и бархатистой, а губы блестели, хотя и не были покрыты слоем воска.

— Мне казалось, что вы собирались наслаждаться лунным светом, а вовсе не моей внешностью, — проговорила она, глядя в небо.

— Прошу прощения, донья Анна. Впредь я постараюсь вести себя скромнее.

— Ведь вы и есть тот самый человек, который прыгнул в мою карету… и в тот же вечер спас мне жизнь. Правда?

— Вы сами спасли свою жизнь.

— Надеюсь, вы не сердитесь на моего отца.

— Он защищал свою дочь.

— У нас мало времени… Скажите мне, кто вы?

Я поднял маску, и улыбка погасла на ее лице. Когда я увидел разочарование в ее глазах, мне показалось, будто я падаю с балкона.

— Мне следовало догадаться, что это вы… Боюсь, соображения приличия велят меня покинуть вас, дон Хуан.

— Возможно, чувство сострадания велит вам остаться.

— Я не знаю, что задумал маркиз…

— Я тоже этого не знаю. Возможно, он хочет убедиться, что я действительно заслуживаю звания его доверенного лица.

— Насколько мне известно, преданность не является вашей сильной стороной.

— Полагаю, вы ошибаетесь, — сказал я, глядя в сторону.

— Беру свои слова обратно, — проговорила она.

— Благодарю вас.

— Сегодня днем я могла наблюдать вашу преданность… и вашу храбрость.

— Дон Эрнан мертв.

— О, мне так жаль! И этот бедный мальчик…

Мы помолчали, отдавая дань уважения человеку, душа которого в настоящий момент направлялась на небеса. Или в какое-то иное место, куда попадают души тех, кто при жизни был неверным мужем, зато на смертном одре стал любящим отцом.

— Мне и в самом деле пора идти, — сказала она, вероятно, заподозрив в моем поведении очередную попытку соблазнить ее.

— Прошу вас, не уходите! — воскликнул я. — Только ваше присутствие помогает мне справиться со своим отчаянием. Сегодня я потерял двух друзей.

— Двух?

— Одного отняла смерть, а другого… слепая вера.

— Я трижды могла наблюдать, как вы приходите на помощь другим людям, — сказала она, несомненно, подразумевая в числе остальных и мой поступок на невольничьем рынке.

— Вы не сердитесь на меня за то, что я позволил себе вмешаться?

— Нет.

— Должен вам признаться, что в ту ночь на гасиенде и потом, на невольничьем рынке, я преследовал тайное намерение обольстить вас. Но во время боя быков я испытал дотоле неведомое мне чувство. Мною двигал совершенно иной порыв…

— Благородный порыв…

— Возможно… Прежде со мною такого никогда не бывало.

— Позвольте спросить, дон Хуан, почему вы соблазняете так много женщин и не женитесь ни на одной из них?

— Помимо стремления к наслаждению много движет сострадание к женщинам — к их сердечной боли и одиночеству.

— Возможно, именно ваша сердечная боль и ваше одиночество заставляют вас искать спасения в объятиях многих женщин.

— Может быть, и так, — согласился я, потрясенный ее чуткостью и мудростью.

— А быть может, вы просто боитесь, что кто-нибудь сумеет разглядеть под маской человека… — добавила она с еще большей теплотой в голосе.

Улыбаясь, я снял маску и положил ее на перила балкона, словно подтверждая правоту ее предположения.

— Все мы не настолько смелые, какими хотим казаться, — признался я.

Теперь она сама придвинула лицо совсем близко к моему.

— Да, это верно. Однако некоторые находят в себе смелость взглянуть в лицо любви, а другие… так и умирают в одиночестве.

— Счастлив тот, кто сможет назвать вас своей женой.

— И многим женщинам вы говорили эти слова, дон Хуан?

— Если считать вас, то одной… — Мои губы почти касались ее лица.

— Ах, ваша маска!

Она попыталась поймать маску, которую ветер подхватил с балконных перил, но при этом потеряла равновесие и едва не упала с балкона. Мне пришлось схватить ее за руку.

— Не стоит беспокоиться. На сегодня маскарад для меня закончен, — сказал я, убедившись, что девушка в безопасности.

— Благодарю вас за то, что вы снова спасли меня, — прошептала она.

— Я тоже благодарю вас за то, что вы спасли меня от отчаяния.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Я по-прежнему сжимал ее руку, как будто кому-то из нас двоих грозила опасность упасть с головокружительной высоты.

— Итак, мой дорогой дон Хуан, я вижу, что вы добросовестно присматривали за доньей Анной.

Я не заметил, как маркиз и командор оказались рядом с нами на балконе, и поспешно выпустил руку доньи Анны.

— Я только что узнала о смерти вашего друга, — быстро проговорила девушка.

— Да, конечно, бой быков — это опасная игра, и на этот раз победил бык.

— Что все это значит, дон Педро? — воскликнул командор, кивая на меня и не скрывая своей ярости по поводу того, кто именно оказался доверенным лицом маркиза.

— Дон Хуан спас меня, когда я едва не упала с балкона, — сказала донья Анна, прежде чем маркиз что-либо успел ответить. — Нам следует поблагодарить его.

Судя по смертельной бледности, которая покрывала его лицо, командор вовсе не был убежден в необходимости изъявлять благодарность.

— Командор, сейчас не время затевать ссору, а время пировать. Я хочу, чтобы дон Хуан был первым, кто узнает о том, что вы согласились отдать мне руку доньи Анны.

Судя по недоумению на ее лице, для доньи Анны это тоже явилось новостью.

— Да, моя дорогая. Я счастлив сообщить, что ваш мудрый отец дал согласие на нашу помолвку.

Донья Анна выдавила из себя вежливую улыбку, но тревога в ее глазах выдавала ее истинные чувства. Мое сердце похолодело, однако я тоже заставил себя улыбнуться. Командор продолжал стоять с каменным лицом.

— Во дворце ла Мота давно пора появиться наследнику, и я не могу представить себе более благородной избранницы. Давайте вернемся к гостям и поднимем бокалы за наследника ла Мота.

Вместе со всеми я поднял кубок в честь этого события, после чего немедленно покинул праздник. На булыжной мостовой возле кареты я подобрал свою маску и спрятал ее в рукав. По пути домой под стук колес я дал себе слово с этой минуты оставить попытки обольстить донью Анну. Даже у галантедора имеется свой кодекс чести… Теперь ее рука была обещана моему учителю и близкому другу. Однако чем больше я убеждал себя в этом, тем настойчивее преследовал меня ее прекрасный образ.

Я надеялся, что, описав на страницах дневника события сегодняшнего дня, смогу больше не думать о ней, но я ошибался. Уже утро, а лицо доньи Анны по-прежнему передо мной. Впрочем, есть один способ забыть о женщине из плоти и крови, и он меня ни разу не подводил.