Аудиенция подходила к концу, и меня окликнули по имени, пригласив подойти к королю. Когда я шел из другого конца зала, по толпе пронесся шепот, и все повернули головы, пытаясь расслышать, с какими именно словами обратится ко мне король.

Подойдя, я опустился на колени. Его зеленые глаза смотрели, как всегда, подозрительно и отрешенно, а усталое лицо, обрамленное седой бородой, покрывала смертельная бледность. Он страдал от подагры, и потому поездка из Мадрида в Севилью, должно быть, далась ему нелегко. Его правая нога покоилась на маленькой скамеечке, специально изготовленной для него по распоряжению китайского императора. Именно потому, что король был банкротом, он пожелал лично встретить корабли, везущие в Севилью несметные богатства, и для этого вынужден был предпринять это долгое путешествие из столицы. Мне было известно, что король, так же как и я, презирает лесть и лицемерие придворных, и потому даже не пытается скрыть свою скуку. Он с трудом восседал на троне из красного дерева с прямой спинкой, который тоже казался строгим — под стать своему благочестивому хозяину.

Взрослая дочь короля, инфанта Изабелла Клара Евгения, стояла позади. Ни для кого не было секретом, что она являлась его ближайшим доверенным лицом и была его любимым ребенком. Глаза инфанты тоже были зеленые и умные, как у отца, но округлое юное лицо выглядело гораздо более приветливым. Ее каштановые волосы, стянутые в тугой узел, прикрывал черный берет, расшитый жемчугом и украшенный страусиным пером.

Я застыл в ожидании, склонив голову, будто перед топором палача. Запах духов инфанты, в котором смешались ароматы апельсина и персика, успокаивал мои взвинченные нервы. Нарушая напряженную тишину, маркиз тяжелой поступью направился к трону, чтобы представить меня. Для человека с такой широкой грудью, на вид неуклюжего, как медведь, он двигался неожиданно быстро. Эта мощь в сочетании со стремительностью движений делали его опасным противником на дуэли. Подобно королю, он был одет во все черное, по его модное платье было отделано золотой и серебряной тесьмой. Кончики напомаженных усов смотрели вверх, а тоненькая бородка серпантином устремлялась вниз. Ему было за пятьдесят, и линия волос на его голове отступила назад, обнажив значительную часть черепа. Его нос и щеки, как всегда, были красные, а полное лицо свидетельствовало о бесчисленных деликатесах и о множестве бутылок, которые он успел откушать и осушить. Он как-то поведал мне, что в жизни мужчины наступает момент, когда еда доставляет больше удовольствия, чем женщина. Я молил Бога, чтобы для меня такой момент не наступил никогда.

— Ваше величество, имею честь представить вам дона Хуана Тенорио, вашего верного слугу.

— О его вере пусть судит инквизиция, — проговорил король.

В толпе послышался шепот удивления, а я почувствовал, как моя спина холодеет.

— Судя по историям… которые рассказывают при дворе… складывается впечатление, что вы… просто дьявол какой-то.

— Просто человек, ваше величество… — ответил я. — Придворные сплетники могут представить дьяволом кого угодно.

Я поднял глаза и заметил, что король не может подавить усмешку. Он и сам был жертвой дворцовых сплетен и пересудов, причем в большей степени, чем кто-либо другой.

— Мне донесли, — продолжал король, — что сегодня вечером вы объявите о своей помолвке…

Вероятно, мое лицо выражало крайнее удивление. Я оглянулся на маркиза и по его недоуменно поднятым бровям понял, что источником сплетни был кто-то другой.

— Меня ввели в заблуждение?

— Мои враги солгали вам, ваше величество. Любовный недуг не коснулся меня.

Инфанта наклонилась и что-то прошептала на ухо королю.

— Моя дочь говорит, что брачные узы и любовь — не одно и то же.

— В словах вашей дочери есть своя мудрость, ваше величество, — сказал я и постарался тайком поймать взгляд инфанты.

Хотя ей было уже двадцать семь, она продолжала жить со своим престарелым отцом. Ее мать выдали замуж за нашего короля в возрасте пятнадцати лет — с целью укрепить союз между Испанией и Францией. Она скончалась через два года после рождения Изабеллы. Младшая сестра и единственное близкое существо инфанты, Каталина, восемь лет назад вышла замуж за герцога Савойского и уехала. Вне всяких сомнений, инфанта согласилась бы на брак без любви, если бы у претендента был подходящий титул. У меня его не было.

— Нас премного огорчает, что вы до сих пор не связали себя священными узами брака, — мрачно сказал король и отвел глаза.

— Доставить удовольствие вашему величеству — моя единственная забота, — ответил я, многозначительно глядя на инфанту.

Она поверх веера устремила на меня ответный взор, при этом губы ее слегка приоткрылись. Для женщины, несомненно, глубоких страстей двадцать семь лет — это слишком много, чтобы дожидаться подходящего политического союза между королевствами, подумал я, когда она скромно отвела глаза.

— В таком случае данной мне властью приказываю вам подыскать себе подходящую супругу, — с важностью сказал король. — Этого требуют правила приличия… а также Святая инквизиция. В следующем месяце при дворе я намерен услышать о вашем выборе.

Он вяло протянул свою руку. Я поцеловал ее и отступил назад, живо припомнив слова инквизитора и собственные впечатления от ада, свидетелем которого я недавно стал. Наш король, страдающий от болезни, явно был не в силах противостоять растущему влиянию инквизиции.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответил маркиз вместо меня. — Вы обладаете мудростью Соломона и терпением Иова.

Король, которому приходилось проявлять благосклонность по отношению к могущественному маркизу, слегка наклонил голову Я отошел назад и немедленно был подхвачен толпой, которая вернулась к своим сплетням так же быстро, как минуту назад вынуждена была замолкнуть. Нескончаемый поток других посетителей устремился за королевской милостью, а я опустил глаза, чувствуя себя неловко среди людей, гораздо более благородных, чем я.

Устроившись возле одной из колонн, я принялся украдкой наблюдать за инфантой. В своем парчовом наряде она выглядела скорее зрелой матроной, нежели девушкой, кем была на самом деле. Рукава ее платья ниспадали подобно крыльям ангела, а шею и запястья украшали кружевные оборки. Пояс, расшитый драгоценными камнями, охватывал ее талию, как бы оберегая целомудрие.

Женщина умеет чувствовать взгляды, так же как умеет угадывать слова, произнесенные почти неслышно. Она обернулась и посмотрела на меня, а затем быстро ответила мне на тайном языке с помощью веера. Она прикоснулась нежным черным кружевом к нижним векам своих зеленых глаз, опушенных длинными черными ресницами. Возможно, таким образом она посылала сигнал о том, что хотела бы видеть меня наедине. Она уже не единожды во время королевской аудиенции дарила мне взгляды поверх веера, и я знал, что только мой страх и моя слабость не позволяют мне сделать ответный знак.

Маркиз, судя по всему, заметил этот обмен взглядами и сейчас приближался ко мне под руку со знаменитой куртизанкой Альмой.

— Боюсь, что король, говоря о священных узах брака, вовсе не имел в виду свою дочь, — прошептал он мне с хитрой улыбкой.

Его маленькие глазки по обыкновению ничего не упускали, замечая каждую мелочь. Он видел меня насквозь и знал меня как никто другой. Его тонкие губы, которые считались признаком благородных кровей, поскольку якобы свидетельствовали о холодной сдержанности, раздвинулись в улыбке, а пальцы принялись теребить бородку.

— Вам известно, что брак занимает мой ум в последнюю очередь, — прошептал я в ответ, стоя рядом с ним под одной из арок.

Черные локоны Альмы оттеняли голубизну ее глаз, которые всегда горели ярким пламенем. Довольная улыбка засияла на красивом лице, когда она позволила себе вмешаться в разговор.

— Слово «брак» не входит в лексикон нашего дорогого дона Хуана.

Мы оба — я и Альма — родились в маленьком городке Кармона, правда, с разницей в десять лет. Она была моей лучшей ученицей, так же как я был лучшим учеником маркиза.

— И напрасно. Это слово необходимо внести в твой словарный запас, если ты все еще нуждаешься в благосклонности короля, — сказал мне маркиз. — С другой стороны, я прекрасно понимаю, почему тебя заинтересовала инфанта и почему инфанта заинтересовалась тобой.

— В самом деле? — Альма откликнулась вместо меня.

— О да, — прошептал маркиз. — Бедняжка инфанта очень одинока, и ей требуется сочувствие.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Из письма, которое она написала сестре, — сказал он еще тише, а потом чуть слышно процитировал: — «Как я хочу выйти замуж, стать настоящей женщиной, познать ласку мужских рук!»

Маркиз постоянно перехватывал королевскую почту, я и сам, будучи его шпионом, не единожды крал для него письма. Я знал, что потом он скрепляет их фальшивой печатью и отсылает по назначению. Тем не менее я не одобрял его манеру совать нос в чужую переписку.

— А вам-то какое дело до желаний инфанты? — спросил я.

— Личному советнику короля надлежит быть осведомленным обо всех событиях в королевстве, — парировал он.

Король и инфанта после своего долгого путешествия нуждались в отдыхе, и гости стали постепенно расходиться.

— Это соблазнение будет достойно того дневника, который я подарил тебе, — прошептал маркиз мне на ухо. — Но, умоляю, будь осторожен. Твоя казнь стала бы невосполнимой потерей.

Маркиз извинился и сказал, что хотел бы до отъезда еще раз поговорить с королем.

— А я знаю твое правило: на первом свидании с девственницей не пытаться самому получить удовлетворение, — сказала Альма, задержавшись возле меня.

— Неукоснительное правило, которое всегда приводит ко второй встрече.

— …И к вечной благодарности, — добавила она, — поскольку удовольствие пробуждается в девушке до того, как случится неизбежная боль.

— Так и есть. Хотя удовольствие и боль порой бывает невозможно отличить друг от друга.

— Как раз на это я и намекаю. Когда ты позаботишься об удовольствии инфанты, я, возможно, смогу облегчить твою боль.

С этими словами она дотронулась веером до моего гульфика, чем привела меня в дрожь.

— Я понимаю, почему ты слывешь величайшей куртизанкой Севильи. Дело не только в твоей красоте. Ты знаешь, чего желает мужчина, прежде чем он сам догадается об этом.

— Это ведь ты научил меня угадывать невысказанные, тайные желания, — ответила она.

Мы рука об руку покинули приемный зал в числе последних гостей и потом продолжали шептаться по дороге через колоннаду Патио де ла Дончелас.

— Ты оказалась талантливой ученицей.

— Приберечь для тебя свободное утро?

Я вдохнул сладкий запах цветов магнолии и покачал головой:

— Я больше не являюсь твоим учителем, донья Альма, так же как маркиз более не является моим.

— Учитель всегда может научить чему-нибудь еще.

— Вынужден напомнить тебе другое мое правило — никогда не покупать за деньги то, что должно быть принесено в дар.

— С тебя, дон Хуан, я не возьму никакой платы.

— Премного польщен, однако я ищу того, чего не может дать ни одна проститутка или куртизанка. На этом и расстанемся.

Я быстро нырнул за одну из двойных колонн. Альма, вскинув брови, растерянно оглядывалась по сторонам, но у меня не было времени обсуждать ее предложения. Теперь мои помыслы целиком занимала предстоящая рискованная затея. В какой-то момент легкая тень сомнения закралась мне в душу, и я почувствовал, как ноги сами ведут меня вслед за Альмой и другими гостями, которые скрывались за углом. Моя правая нога начала подрагивать, как это случалось всегда, если я имел глупость ввязаться в смертельно опасную авантюру.

Мимо колонн, за которыми я скрывался, прошли несколько стражников. Я вспомнил лицо инфанты и ее глаза, с мольбой устремленные на меня поверх веера. Как я мог не откликнуться на ее приглашение? Это противоречило бы моим принципам вольнодумца. Я принес клятву служить женщине и не мог оставить ее в плену одиночества.

За минуту до того, как ушли последние гости и двор погрузился в тишину, я достал черную маску, которую всегда прятал в рукаве. Она давала надежду сохранить инкогнито, если кто-либо увидит меня прежде, чем я доберусь до спальни инфанты. Я шагнул в лунный свет, которым был залит каменный дворик. Руки горели от предвкушения. Теплый ночной ветер не мог остудить моего жара, когда я пробирался между колоннами. К счастью, опыт, который я приобрел будучи грабителем, теперь сослужил мне хорошую службу, и я порадовался, что пробковые каблуки сапог надежно заглушают звук моих осторожных шагов.

Когда я повернул за угол, то внезапно увидел лунные блики на гладких поверхностях шлемов и нагрудных пластин двух королевских стражников. Я замер и, подобно ночной тени, попытался слиться со стеной. Мое сердце колотилось так, будто кто-то настойчиво стучал в дверь, которую не желали открывать.

Стража охраняла величайшее сокровище короля — честь его дочери. В руках, скрытых перчатками, они держали увенчанные пиками топорики, которые могли нагнать страху на злоумышленников, а заодно и обезглавить их. Стражники смотрели в мою сторону.

Черные сапоги, плащ и маска делали меня невидимым в тени колонн. Темно-бордовый камзол и плащ с капюшоном, которые я всегда надевал по ночам, также были неразличимы в темноте. И только серебристое лезвие шпаги грозило выдать мое присутствие. Стражники направлялись в мою сторону. Я быстро отступил в пустую комнату, которую обнаружил за одной из резных дверей красного дерева. Я с трудом сдержал дыхание, когда сначала почувствовал, а потом увидел, как один из стражников просунул голову в комнату. Он находился так близко, что моих ноздрей коснулся едкий запах пота, исходивший от его накрахмаленной униформы, и я услышал его тяжелое дыхание. Дверь заскрипела. Еще мгновение, и он обнаружит меня. Я закрыл глаза и перестал дышать, мечтая обладать способностью проходить сквозь стены.

— Похоже, мне мерещатся привидения, — сказал он своему напарнику и вышел из комнаты.

Они продолжили прерванный разговор, а я с облегчением перевел дух и вновь начал дышать. Я знал, что следует набраться терпения, потому что оба солдата рано или поздно уйдут. Ни один мужчина, за исключением самого короля, не имел права находиться ночью на территории дворца, в том числе королевские стражники.

Ждать пришлось недолго, и я увидел, как те двое стражников в сопровождении третьего направляются к выходу. Луна, перед тем как спрятаться за тучу, ободряюще подмигнула мне; и я продолжил свой путь. Насколько мне было известно, теперь многочисленная стража караулит дворец снаружи и в случае малейшей опасности готова поднять тревогу.

Дверь в королевские покои, разумеется, была заперта. Я вытащил нож и снова пустил в дело свои навыки, приобретенные в юности. Я начал потихоньку отжимать засов, пока наконец не почувствовал, что он отошел и можно открыть дверь.

Осторожно, шаг за шагом, я стал подниматься по лестнице, освещенной пламенем свечей. В золотых канделябрах стояли тонкие восковые свечи, и тени, которые отбрасывал их огонь, плясали вокруг меня, населяя лестницу видениями. Я искал покои инфанты, и чутье влекло меня все дальше в глубь дворца. Завернув за угол, я почувствовал смешанный аромат апельсина и персика. То были редкие турецкие духи, запах которых я запомнил еще в зале, где проходил прием. Аромат усиливался по мере того, как я приближался к низкой двойной двери. Как и большинство дверей в Алкасаре, она была украшена лепниной и арабской вязью, оставшейся еще со времен мавров. Ведь они тоже когда-то караулили эти покои, и гарем султана требовал такой же неусыпной заботы, как и спальня дочери нашего короля. Ручками дверей служили массивные золотые кольца. Предвкушая успех, я уже совсем было собрался потянуть за одно из них.

Внезапно я почувствовал дуновение воздуха, скрипнули петли — дверь сама начала открываться. Я потерял равновесие и едва не упал, но успел отпрыгнуть и притаиться в комнате по другую сторону зала. Сквозь дверную щель я увидел, как из покоев инфанты, ковыляя, вышла слабоумная карлица — ее дуэнья. Голову карлицы покрывала белая мантилья, а на шее, будто ожерелье, болтались четки. В руке она сжимала два тонких поводка, на которых сидели маленькие обезьянки — серая и коричневая. Клок белой шерсти на голове у серой спадал ей за уши, что делало ее похожей на пожилую компаньонку.

Эти умные животные — самые лучшие из королевских стражников. Нюх у обезьян гораздо острее, чем зрение у дуэньи, и бдительные создания остановились возле двери, за которой, обмирая от страха, прятался я. Они принялись повизгивать и совать внутрь свои тоненькие лапки. Я знал, что, если дуэнья войдет в комнату, мою голову вскоре преподнесут инфанте в подарок, как голову Иоанна Крестителя. Пот струился по моей спине, и я лихорадочно шарил в кармане, пока не отыскал монету и не вложил ее в маленькую ладошку, которая просунулась в дверь. После этого обезьяна моментально успокоилась и занялась своей добычей. Каждый стражник имеет свою цену. Спустя еще мгновение обезьяны подняли крик и затеяли драку из-за монеты.

— Прекратите немедленно! Что вы там нашли? Дайте-ка сюда! Эй, маленькие уродцы! — сказала дуэнья и затем добавила, обращаясь скорее к самой себе, чем к обезьянам: — Она не хочет, чтобы мы ей помогали, ну и не надо.

Тяжело переводя дыхание и пытаясь унять дрожь в пальцах, я оставался в своем укрытии до тех пор, пока ее шаги не стихли. А потом проскользнул обратно в зал. Появление дуэньи, которое едва не стоило мне жизни, подтверждало догадку, что это та самая, нужная мне комната. Дверная ручка на ощупь была гладкой и холодной. Я остановился, чтобы еще раз быстро осмотреться и убедиться в том, что никто за мной не наблюдает. После чего решительно потянул за кольцо, надеясь, что инфанта еще не заперлась изнутри. Дверь отворилась, и я осторожно ступил внутрь.