Русский взгляд на происхождение зла и его проявления в реальном мире никогда не отличался прямолинейностью и категоричностью. К нечистой силе наш народ неизменно относился с известной долей симпатии и даже любви. Тысячелетнее торжество Православия в Отечестве не перебило эту традицию. Сознание русского человека совершенно не склонно лицезреть мир разделенным на дьявольское и божественное, черное и белое. Нам важны оттенки, мы никогда не числили дьявола отъявленным негодяем и всегда старались найти в нем положительные начала.

Не будем утверждать, что это присуще только нашему народу, но это наша своеобразная черта. Не случайно в русском языке присутствует слово «злосчастие», соединяющее, казалось бы, прямо противоположные понятия. Многие читатели романа «Мастер и Маргарита» прямо-таки влюбляются в Воланда и его необыкновенную компанию, а ведь они — самые настоящие преступники: хулиганы, поджигатели и убийцы. Наши старушки, костеря кого-нибудь выражениями вроде «чертяка» или «сатаняка», не вкладывают в эти слова особой злобы или ненависти. Это выглядит, скорее, как некое обязательное заклинание, призывающее ругаемого к раскаянию.

Известный писатель и философ Георгий Дмитриевич Гачев очень интересно обозначил отличие русской и западноевропейских логик: «Формула логики Запада (еще с Аристотеля) — «это есть то-то» («Сократ есть человек», «некоторые лебеди белы»). Русский же ум мыслит по логике: «не то, а…» (Что?)…

(Лермонтов)

(Лермонтов)

(Тютчев)

(Некрасов)

(Пушкин)

Русский ум начинает с некоторого отрицания, отвержения, и в качестве «тезиса-жертвы» берется некая готовая данность (с Запада, как правило, пришедшая). Оттолкнувшись в критике и так разогревшись-разогнавшись на мысль, начинает уже шуровать наш ум в поиске положительного ответа. Но это дело оказывается труднее, и долго ищется, и не находится чего-то четкого, а повисает в воздухе вопросом. Но сам поиск и путь уже становится ценностью и как бы ответом» (Вопросы философии, 1994. № 1. С. 28). Вот так же, столкнувшись со средневековой формулировкой «Дьявол — это абсолютное зло», русский человек задумается, прежде чем одобрительно кивнуть в ответ. Его вряд ли удовлетворит и гётевское определение:

прежде всего потому, что здесь за версту отдает немецкой ученостью и наукообразностью. Нам более по сердцу пословицы: «Черт чертом, а дьявол сам по себе»; «Всех чертей знаю, одного дьявола не знаю» — так бывалый человек характеризует свой житейский опыт, говоря о дьяволе как малодоступном восприятию человека духе. Можно рассматривать эти пословицы и как своеобразное столкновение языческой и христианской традиций: первая, более древняя, рассказывающая о черте, русскому человеку более сродни и более понятна, вторая же, иноземная, толкующая о дьяволе, темна и загадочна.

Может быть, потому, что дьявола на Руси пытались определить множеством способов, за ним закрепился не один десяток имен и прозвищ. Вот самые известные из них: бес, нежить, нечисть, злой дух, демон, сатана, черт, вельзевул, царь тьмы, князь тьмы, царь преисподней, змий, враг, лукавый, нечистый, нелегкая, нечистая сила, неладный, некошный (т. е. нечистый, или поганый), немытый, нехороший, соблазнитель, шут, ненавистник рода человеческого, леший, дворовый, банник, кикимора, русалка, полевик, водяной, домовой, шиш, огненный змей и т. д. Значительная часть этих названий характеризует какую-либо бесовскую черту, причем большая часть из них образована по «правилу Гачева» и содержит приставку «не». Есть среди них и имена иноземного происхождения — демон, сатана, вельзевул, пришедшие на Русь вместе с христианством, но они явно в меньшинстве. В основном же дьявола сопоставляли с древнейшими русскими богами и божками, его образ стал как бы концентрированным выражением всех антихристианских сил, прижившихся в сознании русского народа. Обычно имена нечистой силы пишут со строчной буквы, но далее мы не всегда будем следовать этому правилу. Исключение будет делаться для тех прозвищ, которые являются именами языческих богов, а также в тех ситуациях, когда демон выступает в качестве конкретного героя и требует к себе более уважительного отношения.

Христианское учение видит в языческих богах носителей греховных начал, вселенского зла, наполняющего мир людей. Но само понятие «зла» родилось и оформилось в человеческой культуре относительно поздно. Наши древнейшие языческие божества — такие как Змей, Кощей, Баба Яга — существовали уже задолго до этого. В те времена люди еще не персонифицировали зло как отдельную сущность. Мир духов у них не делился на добрых и злых, и воля каждого из богов могла быть как добродетельной, так и пагубной. Вплоть до XIX века русские крестьяне продолжали считать, что домовой, водяной, леший, ведьма и прочие не представляют, собственно, нечистую силу, а обращены ею из людей за грехи и провинности. В таком объяснении проявляется участливое, добросердечное отношение наших ближайших предков к миру нежити. Нас как бы призывают задуматься о реальном (истинном) внутреннем содержании классических образов русской мифологии, записанных ныне в прародителей дьявола.

Различные духи природы (домовые, полевые, водяные, лесные и т. д.) относятся к персонажам низшей мифологии. Они не имеют божественного статуса. Их происхождение было связано с бытом человека и потому достаточно очевидно. Верования наших предков в повсеместную населенность природы разными духами приводили к тому, что в повседневной жизни человек зависел от них больше, чем от самих богов. Связь персонажей низшей мифологии с бытовой магией способствовала сохранению представлений о них, после принятия христианства перешедших в разряд суеверий. Кроме того, они стали действующими лицами многих сказок и быличек, что тоже способствовало сохранению преданий о них. Другое дело — древнейшие языческие боги. Дошедшие до нас сведения о них крайне скудны, и их образы по-прежнему таят для исследователей множество загадок. Мы начнем их обсуждение с наиболее древних из наших богов — Змея, Кощея и Бабы-яги.

 

Глава 1

Правда о Змее Горыныче и Кощее Бессмертном

Сознание современного русского человека склонно безоговорочно записывать Змея в разряд одного из наиболее отрицательных персонажей мифологии. В сказках, былинах и преданиях Змей — противник богатыря, похититель красавиц и опустошитель родного края. В разговоре на эту тему христиане обязательно напомнят о чуде святого Георгия, победившего вражью нечисть, а москвичи об изображении этой сцены на гербе их города. Традиция видеть в Змее врага рода человеческого сложилась давно. Но стоит только задуматься, было ли так всегда, как картина начнет несколько меняться. Во-первых, думается, что большая часть человечества захочет помянуть добрым словом библейского Змея, «подарившего» Адаму и Еве новое знание и новые наслаждения. А во-вторых, никто не оспорит, что дохристианский (языческий) образ Змея несравненно привлекательнее и, прямо скажем, добрее. И если уж следить, когда и как произошел перелом в его восприятии нашими предками, то придется заглянуть в глубины тысячелетий.

Змея представляют в разных обличьях. Это фантастическое существо, чудовище, соединяющее в себе черты пресмыкающегося, птицы, животного, человека. Но животные и человекоподобные изображения его опять-таки вторичны, здесь уже основательно поработала фантазия первых поэтов человечества. Основой самых древних мифологических образов, как правило, выступают неведомые человеку природные явления. И первичными или изначальными чертами нашего героя должно было стать нечто необыкновенное для жителя земли, некое завораживающее зрелище. Это «нечто» наши предки окрестили Огненным Змеем, огнедышащим драконом или Змеем Горынычем. Какое же природное явление могло стать основой этого образа?

Еще в XIX веке выдающийся наш литературовед А. Н. Афанасьев (1826–1871) в своем основательном сочинении «Поэтические воззрения славян на природу» предложил считать летучего Змея демоническим олицетворением грозовых туч, которые «то дышат пламенем, то рассыпают огненные искры». Исследователь абсолютно верно выделил две самые впечатляющие (и наиболее древние!) характеристики Змея — способность летать и порождать (или переносить) огонь. Но при всей внешней привлекательности эта точка зрения не может быть принята. Образ Змея не следует выводить исключительно из сюжета о грозе и буре, поскольку в мифах и сказках он противник не только громовержца, но и других героев. Более того, Огненный Змей был известен тем, что посещал вдов и девиц, тоскующих по умершим мужьям и женихам, являясь в образе покойного, и от его посещений те сохли, худели и умирали. Огненный Змей мог прилететь к смерти одного из домашних, в него обращался обычный колдун с целью любовных свиданий с женщиной. Огненных Змеев призывали в заговорах, чтобы присушить девицу. Считалось также, что Огненными Змеями летают черти к колдунам и тем, кто их призывает, носят деньги избранникам. Таким образом, Огненный Змей представлялся существом вещим и был посланцем мира умерших душ. Афанасьевская гипотеза бессильна объяснить происхождение такого рода суеверий. Ее пробовали несколько видоизменить, выдвигая версии о том, что в представлениях об Огненном Змее отразились понятия об оживотворенных небесных, «огненных» явлениях (о «живых» падающих звездах, метеоритах) и о покойнике — «хозяине» иного царства, который посещает живущих на земле людей. Однако и здесь отдельные блестящие прозрения никак нельзя принять за полное решение проблемы.

Совершенно новую идею происхождения образа Змея предложила Л. М. Алексеева в книге «Полярные сияния в мифологии славян. Тема Змея и змееборца», вышедшей в 2001 году. Это первое серьезное исследование влияния наблюдений полярных сияний на формирование религиозных представлений у северных охотников послеледникового периода.

Полярные сияния горят на высоте около 100 километров. Их вызывает вторжение заряженных частиц (в основном электронов и протонов) в земную атмосферу. Сияния могут иметь форму дуги, извилистой полосы, пучка лучей, короны или драпри, напоминающую прозрачную свисающую завесу в складках (драпировку). Их внутренняя структура является либо сплошной (однородное свечение), либо лучевой (состоящей из отрезков прямых). Временами — это бывает в период суббурь — сияния становятся особенно яркими, цветными и очень подвижными. Длятся они 1–3 часа. На поверхности Земли суббуря ярко обнаруживает себя лишь на высоких широтах, где загораются невероятной красоты полярные сияния, представленные игрой белого, желтого, красного и зеленого цветов.

Обычно области, где горят полярные сияния, образуют кольцо, охватывающее геомагнитный полюс. Существование кольца обусловлено взаимодействием магнитного поля нашей планеты с так называемым солнечным ветром — потоком плазмы, который непрерывно испускается Солнцем. Поэтому круговая область «крепится» к магнитному полюсу Земли и сохраняет свою ориентацию по отношению к Солнцу — обращенная к Солнцу сторона кольца все время остается ближе к магнитному полюсу, чем ночная (кольцо всегда как бы слегка сдуто в ночную сторону). Это кольцо получило название аврорального овала.

Магнитный полюс, как известно, не совпадает с географическим, и его положение может меняться со временем. В настоящее время он находится вблизи полюса нашей планеты. Но магнитное поле Земли в прошлом испытывало значительные отклонения, так что магнитный полюс иногда оказывался далеко от своего обычного околополюсного положения. Через некоторое время он возвращался на свое привычное место, но во время его блужданий полярные сияния могли наблюдать уже и жители умеренных широт.

Спонтанная миграция магнитного полюса получила название экскурса. В период, когда экскурсы отсутствуют, величина магнитного поля колеблется относительно некоторого среднего уровня, а магнитный полюс совершает блуждания, не слишком отдаляясь от географического полюса. С конца последнего оледенения по наши дни на этом фоне произошли три экскурса (12,5 тыс. лет назад; 6,6 тыс. лет назад и 2,8 тыс. лет назад), причем во время раннего и позднего из них геомагнитный полюс так далеко отходил от географического, что на какой-то период оказывался за экватором. Во время среднего экскурса магнитный полюс, видимо, не покидал области Ледовитого океана.

Наблюдение с земли обычного аврорального овала может породить самые разные образные ассоциации. Одна или несколько светящихся дуг создают впечатление огромной (часто протянувшейся от горизонта до горизонта) светящейся «огненной змеи» — и это кажется тем более натуральным, что дуги зачастую превращаются в складчатые полосы-ленты, волнообразные извивы которых очень похоже воспроизводят движения змеи. Охотники на северного оленя, попадавшие в Заполярье, были первыми зрителями этого «фантастического существа». Их рассказы стали основой сказочных сюжетов о встрече героя со Змеем где-то на самом краю земли, у Огненной реки, еще одного образа, порожденного созерцанием аврорального овала.

Согласно Л. М. Алексеевой, древние первопроходцы, попадавшие в северные широты, мыслили авроральный овал как границу, разделяющую мир живых и умерших душ, и сравнивали его с Огненной рекой, которую надо переплыть, чтобы попасть в царство мертвых. В былинах и сказках эту реку называют еще Смородиной, от слова «смород» («смрад»), то есть «смерть».

Здесь, на границе того и иного света, происходит бой героя-богатыря со Змеем Горынычем. Прозвище «Горыныч» дано ему от слова «гореть», это одна из наиболее древних его метафор. Впоследствии это прозвище стало толковаться более широко. Небесный Змей начал в то же время восприниматься и как существо, обитающее на далекой северной горе, а полное его имя «Змей Горыныч» интерпретировалось как «Змей — хозяин горы».

Само описание происходящего боя родилось, по-видимому, под впечатлением наблюдения суббури, разыгрывающейся внутри аврорального овала. Переход от обычного состояния аврорального овала к суббуре носит взрывной характер и происходит за несколько минут. Первым ее признаком является внезапное увеличение яркости отдельных областей внутри овала. В узком секторе долгот вспыхивает новая дуга или уярчается часть уже существовавшей. Вспышка быстро распространяется в обоих направлениях вдоль овала, так что в течение нескольких минут загорается весь занавес вдоль аврорального овала с ночной стороны Земли. Сияния становятся очень активными и подвижными. Яркие пятна устремляются к полюсу (их скорость порядка сотни метров в секунду), при этом на занавесе образуется выпуклость. По мере развития суббури она расширяется. Около ее западного края образуется крупномасштабная складка, которая начинает двигаться вдоль аврорального кольца на запад со скоростью около километра в секунду (т. е. значительно быстрее, чем яркие формы сдвигались к полюсу). Дуги на восточной стороне выпуклости распадаются на пятна, которые дрейфуют вдоль аврорального овала в сторону восхода солнца со скоростью примерно 300 м/с. По достижении выпуклостью наибольшей широты начинается фаза затухания суббури. Возмущенная часть овала постепенно сжимается, и восстанавливается обычная картина полярных сияний. Движущийся к западу изгиб все еще может продолжать движение и уходит из поля зрения наблюдателя.

Как видим, во время суббури авроральный овал как бы подвергается внешнему нападению. Нападающая сторона (сказочный герой) пытается прорваться сквозь границу, разделяющую этот и тот миры, перейти через Огненную реку. (На это указывает движение ярких форм к полюсу.) Само искажение формы овала и наличие волнообразных движений на фронтах выпуклости подчеркивает ярость схватки героя со змеем, ее динамизм. Змей в сказке никогда не описывается, за одним исключением. Мы знаем, что он — существо многоголовое. Число голов различно, обычно называются числа, кратные трем, — 3,6,9, 12 голов, но иногда встречаются змеи и с 5 или 7 головами. Чудовище можно уничтожить, только срубив все его головы, но они имеют чудесное свойство отрастать вновь. «Срубил Чуду-юду девять голов, — говорится в сказке, — Чудо-юдо подхватил их, чиркнул огненным пальцем — головы опять приросли». Но развитие сильных суббурь идет путем повторения отдельных импульсов, каждый из которых начинается с очередного «чирканья» — с образования новых ярких дуг на фронте светящейся выпуклости. Прекращение «чирканий» свидетельствует о поражении Змея.

Змееборец, вторгавшийся в змеиные пределы и глядящий на Огненного Змея с земли, должен был ощущать себя внутри конуса, образованного свисанием его бесчисленных голов. Эту деталь боя прекрасно отразил В. М. Васнецов в картине «Бой Добрыни Никитича со Змеем Горынычем». Таким образом, находят объяснение обе важнейших черты Огненного Змея. Помимо этого, выясняется, что он охраняет вход в мир умерших душ и может быть посредником между миром живых и мертвых. А это уже дает возможность рационально объяснить происхождение различных суеверий, сложившихся вокруг Огненного Змея. Он — оборотень и может принимать личины умерших людей (обитателей его царства). Его совершенно не случайно подозревают в связях с колдунами, поскольку те с помощью магических приемов пытаются установить связь с миром духов.

Л. М. Алексеева блестяще разгадала тайну происхождения образа Змея. Без всякого преувеличения можно сказать, что это выдающееся открытие в мифологии. Более века специалисты в самых разных областях знания пытались решить данную проблему, но в их трудах не было главного — ясного и логичного объяснения, как же все-таки зародился этот один из наиболее популярных образов мировой мифологии. Разгадка получилась неожиданной: образ Змея родился на Крайнем Севере! Правда, нельзя забывать, что были периоды, когда магнитный полюс Земли покидал область полярных широт и забирался в южные страны. Соответственно, образ небесного Змея мог возникнуть независимо не только у северных, но и у других, самых разных народов. Другое дело, найдутся ли в их мифологии столь же яркие доказательства этому, какие присутствуют в древнерусском эпосе?

Вернемся, однако, к нашему герою. Мы разобрались с детским и юношеским периодом его жизни и кое-что сумели объяснить в его характере. Но не будем останавливаться на полпути. Тем более что Змей таит еще одну, не менее интригующую тайну. В энциклопедии «Мифы народов мира» сообщается: «Змей, змея, представленный почти во всех мифологиях символ, связываемый с плодородием, землей, женской производящей силой, водой, дождем, с одной стороны, и домашним очагом, огнем (особенно небесным), а также мужским оплодотворяющим началом — с другой». Как в одном образе совместились столь противоположные стихии огня и воды?

На сей счет предложено множество самых разнообразных решений. Небесного Змея сравнивали с молнией, падающей на землю и оповещающей мир о грядущем дожде; со смерчем, сопутствующим грозе; с реальными змеями, обитающими на болотах и в водоемах. Но указать на непосредственную причину «привязки» Змея к воде никому так и не удалось. Ариэль Голан в книге «Миф и символ» пишет: «Почитание змей племенами раннеземледельческих культур не могло быть обусловлено земледельческим хозяйством, особенностями быта или какими-либо иными объективными факторами; следует полагать, что оно было унаследовано от палеолита».

Палеолит, или древний каменный век, имеет своей ранней временной границей приблизительно X тысячелетие до н. э. Это время отступающего ледника и первых проникновений северных охотников в приполярные области. Полярный Змей должен был мыслиться ими хозяином этих владений. Змеиное кольцо, видимое ими в небе, обозначало границу того мира, где Змей был единоличным властелином. Чтобы попасть в этот мир умерших душ, сказочным героям надо перейти лишь Огненную реку. Они не воспаряют в космическую высь: мир древнейших сюжетов плоский, и царство Змея — Заполярье. Но Русский Север — это не только горы льда, это еще и Океан, который тоже был вотчиной Змея. Первопроходцы знали, что к Океану текут реки, в царстве Змея били источники с живой (оживляющей) и мертвой (целющей, то есть делающей тело целым) водой. Сама «черта», разделяющая тот и иной свет, называлась рекою. Змей монопольно владел гигантскими объемами живой (настоящей) и мертвой (заледеневшей) воды. Ясно поэтому, что именно ему в древнем мире была отведена роль хранителя водных источников и подателя влаги. Нам осталось только понять, почему хранитель царства мертвых душ стал воплощением идеи плодородия и почему за ним утвердилась слава несравненного искусителя женских сердец. Неужели стихия арктического холода совместима с огнем любовной страсти?

Здесь нам не обойтись без упоминания еще об одном, не менее знаменитом герое русского фольклора — Кощее Бессмертном. За Кощеем утвердилась слава демонического героя. Он олицетворяет беду, грозящую героям сказки, и традиционно считается носителем зла. Однако в самих сказках он никого не убивает, наоборот, расправляются с ним и его приближенными. Более того, прозвище «Бессмертный» указывает, что в нем заключено некое жизненное начало, противостоящее тлену и погибели. Кощей является хранителем Космического яйца (символического яйца Вселенной!), которое находится в утке, а та вместе с зайцем — в железном сундуке под зеленым дубом в море-океане, на острове Буяне. Заветное яйцо зарыто под корнями Мирового древа, места обитания Великой богини (прародительницы мира, снесшей это яйцо!). Сама она, являясь в сказке в образе утки, оберегает свое священное сокровище и борется до последнего, пытаясь спасти его. В Кощее следует видеть, прежде всего, спутника Великой богини. Он ее верный слуга (жрец и супруг!), жизнью (вернее, даже бессмертием, что неизмеримо дороже!) расплачивающийся за свою преданность ей. Игла, которую находит Иван в Кощеевом яйце, символизирует его жизнестроительные силы, это иносказательный образ детородного органа. Переламывание иглы означает утрату Кощеем способности порождать новые жизни, а если шире, то и права выступать в качестве божества плодородия. Поступок Ивана полностью аналогичен действию Кроноса, оскопившего своего отца Урана с целью пресечь его бесконечную плодовитость. Таким образом, выставлять Кощея только демоном загробного мира, несущим миру смерть, неправильно.

Как же тогда он стал властителем царства мертвых? Очень просто, это самое древнее наше божество. Кого, как не его, соотносить с миром пращуров, наших умерших предков? В мифологии это типичная ситуация, если хотите, закон. Старейшим из богов отводится роль хранителей мира мертвых, а сами они, как бы прекрасны некогда не были, начинают изображаться в виде чудовищ. Подтверждением такому мнению служит сказка «Марья Моревна» из сборника Афанасьева. В ней Кощей и Иван-царевич сражаются за право быть возлюбленным Марьи Моревны. В первый раз, когда Ивану удается вызволить суженую из плена, вещий конь Кощея говорит своему хозяину: «Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть, да тогда вдогонь ехать — и то поспеем!» И после второй попытки увоза конь Кощея уверенно заявляет: «Можно ячменю насеять, подождать, пока он вырастет, сжать-смолотить, пива наварить, допьяна напиться, до отвала выспаться, да тогда вдогонь ехать — и то поспеем!» В тексте сказки обнаруживается интереснейшее обстоятельство: время пребывания Марьи Моревны на свободе совпадает по срокам с сезоном полевых сельскохозяйственных работ. «Сев. Рост колосьев. Жатва. Молотьба. Размол зерна. Выпечка хлеба и варка пива. Здесь с подробностью заклинания, перечисляющего все детали и все этапы, представлен полный годичный цикл древнего земледельца — от весеннего сева до осеннего праздника урожая с его ритуальным пивом. Упомянуты тут и древнейшие злаки первых земледельцев: яровая пшеница и ячмень» (Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси). Сказочная Марья Моревна — это один из образов Великой богини, по-другому, Морены. На время холодов ее уносит и оберегает в своем дворце Кощей Трипетович, хранитель сил плодородия. Таков изначальный смысл мифа о Кощее и Марье Моревне. Повторимся: злодеем и повелителем царства мертвых Кощея сделала уже позднейшая традиция. Попросту он уступил место верховного бога плодородия более юному богу Ивану.

В старославянских памятниках слово кощь, когить попадается исключительно в значении: сухой, тощий, худой телом, и очевидно стоит в ближайшем родстве со словом «кость». В русском языке слова «окостенеть» и «умереть» — синонимы, поэтому при экранизациях сказок или в иллюстрациях к ним Кощея часто изображают в виде скелета (символа смерти). В русском языке слово «костенеть», с одной стороны, означает «обращаться в мертвое тело», а с другой — прямо связывается с морозом, превращающим все живое в камень («кость»). Еще академик Б. А. Рыбаков, пытаясь объяснить, почему владения царя Кощея находились «на стеклянных горах», а сам он обитал в «хрустальном дворце», указывал на возможность зарождения культа Кощея где-то в северных землях. Наблюдения льдов и знание об айсбергах, по мысли академика, могли породить такие необычные представления о горах и расположенном на них дворце. Но в действительности все было значительно интереснее и поэтичнее. Северные охотники, двигавшиеся вслед за отступающим ледником, видели феерическую картину полярных сияний, а в этой многоцветной, живой мозаике можно было разглядеть и стеклянные горы, и хрустальные дворцы.

В начале суббуревой активности на небе как бы воссоздается картина широко раскинувшегося над землей сказочного золотого дворца. «А дворец тот стоит на одном столбе на серебряном, а навес над дворцом из самоцветных каменьев, лестницы перламутровые, как крылья, в обе стороны расходятся… Лишь только вошли они, застонал столб серебряный, расходились лестницы, засверкали все кровельки, весь дворец стал повертываться, по местам передвигаться». Да и где, как не в Заполярье, следовало мыслить владения Кощея: ведь именно там, под авроральным овалом, жители Русской равнины изначально (в период отступления ледника и во времена раннеземледельческих культур) мыслили местонахождение душ своих предков. Добавим также, что сияющие высоты навевали мысли о сказочных богатствах хозяина мира мертвых. Отсюда происходит «там царь Кощей над златом чахнет». Подчеркнем, однако, что полярные широты вовсе не являются родиной Кощея, его образ родился в сознании первых земледельцев, и только впоследствии они сделали его жителем Севера.

Точно также и остров Буян, где «спряталась» смерть Кощея, вначале, по-видимому, не привязывался к конкретному месту на земле. Но одним из возможных его месторасположений со временем стала Арктика. Ведь что означает знаменитый оборот «на море-океане», применяемый к острову Буяну? С каким океаном соседствовала Русь? И Черное море, и Балтийское — моря внутренние, значит, единственный вариант — Северный Ледовитый океан! Разумеется, изначальный смысл словосочетания «море-океан» связан с космосом, космическим океаном — тем неведомым миром, который окружает нашу планету со всех сторон. Древние греки, к примеру, так и считали, что Земля плавает в Космическом Океане. Ф. И. Тютчев прекрасно выразил эту мысль поэтически:

Но у тех же поморов сохранилось выражение, записанное нашим замечательным писателем Борисом Викторовичем Шергиным (1893–1973) и воспроизведенное им в качестве названия одной из своих книг: «Океан — море русское». Здесь океан надежно привязывается к русскому пространству, а потому и легендарный остров Буян, и наше сказочное Лукоморье должно мыслиться как диковинка Русского Севера.

Шапка полярных сияний, загоравшаяся в северном небе, была похожа на развесистую крону дерева, в ветвях которого прячется Космический Змей. Эти очевидные ассоциации, думается, навевали мысли о Мировом древе, зеленом дубе Лукоморья. Но где мыслится одно дерево, там «вырастет» и множество других, а переливчатый цвет сияний подскажет, что все они увешаны чудесными плодами. Вкушающие их небожители должны жить вечно, поскольку полярные сияния — явление непреходящее. Так родилась идея бессмертного существования для того, кто попадет в этот райский сад. А сам хозяин этого сада получил прозвище «Бессмертный».

Итак, со временем, уже в эпоху раннеземледельческого общества, образ полярного Змея стали совмещать с Кощеем. Соответственно на змея перенесли и те черты Кощея, которыми он обладал изначально, а главные из них — связь с плодородием и водой. Исследователи русских сказок и народных преданий неизменно отмечают, что значение Змея и Кощея в них совершенно тождественно. Оба они выступают в роли скупых хранителей несметных богатств, оба равно враждебны сказочным героям и свободно заменяют друг друга, так что в одной и той же сказке в одном варианте действующим лицом выводится Змей, а в другом — Кощей.

Но что же означает имя «Кощей», если по рождению он не был божеством мороза? Ведь это значит, что этимологическая параллель Кощей — кость дает лишь частичное понимание смысла, который вкладывался в имя нашего мифологического персонажа. О Кощее спорят давно. Владимир Даль (1801–1872) в своем «Толковом словаре живого великорусского языка» связывает имя Кощея с понятием «касть» («кась»), что является, по его мнению, сокращением более понятного сегодня слова «пакость». Отсюда на Кощея навешивается ярлык злыдня, пакостника и негодяя. Но мы уже прекрасно представляем, что все это наслоения совсем недавнего времени. Исходное значение имени не должно было нести в себе никаких морально-нравственных оценок! Академик Б. А. Рыбаков возводил имя Кощея к понятию «коша» — «жребия», «судьбы», но такой ответ опять-таки не тянет на пять с плюсом.

Происхождение слова «Кощей», таким образом, загадочно, если не сказать таинственно. «Лобовые» (чисто лингвистические) методы анализа дают очевидный сбой, поэтому стоит пофантазировать, а как выглядел Кощей в своем первозданном виде. О Кощее известно, что он летает. В сказочных текстах полеты не редкость: летают и ковры-самолеты, и корабли, и даже рожденные ползать змеи. Но в природе летают только птицы! Не забудем, что древнейшим символом Великой богини была именно птица. Так не мыслился ли и ее хранитель изначально в птичьем облике? Разве не птица-самец должен оберегать Космическое яйцо, снесенное, как явствуют самые разные индоевропейские мифы, птице-девой? Конечно, он, ее супруг, и сторожит плод своей любви. Иначе и быть не может, иначе вся история с магическим яйцом, зарытым где-то у черта на куличках, превращается в полную бессмыслицу, которая не пережила бы и двух-трех поколений. Мифы, рожденные много веков назад, можно сравнить со светом, приходящим от далеких звезд. Тысячи лет он странствовал в космической пустыне, но, в конце концов, был увиден и запечатлен людьми. И теперь дело за малым: описать историю путешествия светового луча.

Но вернемся к разговору об имени нашего героя. Русские называют петуха еще кочетом или кочем. Слова «кочет» (слышится «кочт») и «коч» созвучны имени «Кош», которое присутствует в сказках и породило более поздний, ставший общеупотребительным вариант «Кощей». В основе всех этих слов лежит форма «Ко-» — характерный звук, который издают петухи и курицы. От нее произошли слова «коко» — яйцо, «кокошь» — курица, наседка, «кокотать», т. е. кудахтать. Имена Кочет, Кош, Кощей тоже родственны им. В связи с этим напрашиваются объяснительные параллели Кочет — тот, кто кокочет, Кош — тот, чья жена ко-кошь, а Кощей — ко-коший (наседкин) муж или просто «Коший» («Кощей!)».

Народная сказка приписывает. Кощею обладание гуслями-самогудами, которые так искусно играют, что каждый невольно заслушается их до смерти. Но что это за инструмент, который играет сам по себе? Может быть, это просто поэтическая метафора песен вещих птиц, к числу которых относится и петух? Ведь слово «петух» произошло от глагола «петь», а самого петуха называют еще пивень, то есть поющий.

В народных верованиях славян петух — птица, способная противостоять нечистой силе и в то же время наделяемая демоническими свойствами. У украинцев демонический петух называется «царик». Он начинает петь еще в яйце, а когда вырастает, то становится самым почитаемым петухом в округе. Он первым поет в полночь, и его боится дьявол. «Царика» нельзя резать. В Сербии верят, что петух может быть «змеем». Такой петух отличается необыкновенной силой. При приближении градоносной тучи он забивается под порог и там оставляет тело, а его дух идет бороться с душами самоубийц, которые водят тучи. Существует поверье, что петуха нельзя долго держать в хозяйстве. Сербы ежегодно в день Ильи-пророка колют на пороге старого петуха и заводят нового. По их представлениям, старый петух может навлечь на хозяина смерть или превратиться в демоническое существо. У всех славян считается, что старый петух, проживший три, пять, семь или девять лет, снесет маленькое яйцо. Из этого яйца может вывестись демоническое существо («хованец-годованец», «огненный змей», «василиск» и др.), принимающее вид огня, искры, кота, маленького человечка или цыпленка. Это существо нечистое. Оно исполняет желание хозяина, но через три года забирает его душу. В некоторых местах считали, что петух загребает свое яйцо в навоз, и из него вылупляется демонический Змей. Эти примеры убедительно доказывают возможность перевоплощения Кощея-кочета в зловещего Змея.

В былине «Иван Годинович» упоминается отчество Кощея — Трипетович. Оно «еще не подвергалось толкованию» (Рыбаков Б А. Язычество Древней Руси) и выглядит совершенно неприступным для анализа. В нашей интерпретации Трипетович — значит Трипетухович, или третий Петухович (третий цыпленок у своих родителей). Таким образом, отчество Кощея свидетельствует, что он потомок Кочета. Но какой смысл имеет приставка «три»?

На Руси вплоть до начала XX века праздновался загадочный и таинственный для современных исследователей праздник Троецыплятницы. Опишем вкратце его, следуя материалам, собранным выдающимся русским этнографом Д. К. Зелениным (1878–1954). Троецыплят-ницей называют курицу, выводившую цыплят три раза. Хозяйка дома, в котором задумали праздновать Трое-цыплятницу, сначала делает сбор в кругу своих родных и знакомых; последние дают солод, муку, хмель и крупы. По окончании сбора хозяйка заблаговременно готовит пиво. Кушанья делаются уже общими силами. Приготовлением кур-троецыплятниц занимаются одни вдовы. Кроме них, никто другой, ни из мужчин, ни из женщин, не должен касаться этих кур. Только колоть их дают мальчику не старше 9 лет.

В назначенный день, после молебна, на котором бывают все приглашенные на праздник, устраивается обед. Сперва за стол усаживаются одни мужчины, им подаются вино и пиво и все кушанья, за исключением троецыплятницы. Согласно традиции, ее должны есть одни женщины. Отобедав, мужчины вскоре уходят, женщины же, оставшись одни, высылают из комнаты девиц и детей и запирают двери. Потом, затеплив пред иконами свечу и помолившись Богу, садятся кушать за два стола: за первый — старые, а за другой — молодые женщины, и с благоговением продолжают свою трапезу, не употребляя во время нее ни вина, ни пива. За первым столом занимает «председательское» место обыкновенно старшая летами, по преимуществу вдова. Она, отломив голову троецыплятницы, передает ее другим, а те друг другу, ломая на части руками, так как, по их мнению, грех употреблять в то время ножи и вилки. После окончания трапезы председательша, собрав кости трое-цыплятниц и положив их в чистый сосуд, ставит его с благоговением на свою голову и проносит по комнате взад и вперед. После нее этот ритуал исполняет каждая из присутствующих женщин. По окончании обряда хозяйка вынимает кости из сосуда, заворачивает их в скатерть и прячет. В этот же день вечером, тайно от других, хозяйка пускает скатерть с костями в воду, если поблизости есть река или пруд. Если же рядом нет водоемов, то эти остатки скрываются в поле или в лесу, обязательно без свидетелей, чем подчеркивается священность захоронения. На другой день гости собираются вторично, нарочито уже для угощения, принося приготовленные дома кушанья. Тогда пьют пиво и вино и веселятся, кто как может. Так заканчивается этот обряд, который справляется непременно осенью и которому приписывается какая-то чудодейственная сила.

Троецыплятница является символическим изображением Великой богини. Ритуальное поедание троецыплятницы сродни более позднему по происхождению обряду похорон божества плодородия (у славян в этой роли выступали Кострома, Марена, Ярила и др.). Их соломенные чучела сжигали или разрывали на части, но считалось, что позже они обязательно воскреснут, знаменуя неуничтожимость жизни. Этот ритуал был призван обеспечить плодородие. Близкие идеи, по всей видимости, лежали и в основе праздника Троецыплятницы. Петух и курица известны как символы плодородия. Петухов резали, чтобы приготовить ритуальное блюдо после окончания жатвы. После уборки зерновых сербы, например, закалывали петуха на гумне, его кровью окроплялось зерно, которое первым бросали в землю при севе. Курица, трижды выведшая цыплят (тройка — магическое число), считалась в значительной степени уже истощившей свои плодоносные силы, чтобы рождать здоровое и сильное потомство, и потому обрекалась на заклание. Служительницами Великой богини в данном обряде выступают вдовые женщины («весталки» поневоле) и юный мальчик, которые (в силу разных обстоятельств) также не могут олицетворять плодородие. Но, как Марена и Кострома, троецыплятница в будущем должна воскреснуть, правда, уже в другом облике. Не случайно ее поедают без использования режущих и колющих предметов, чтобы не повредить косточек. Кстати, не отсюда ли происходит обычай есть курицу руками?

В русских сказках распространен сюжет, когда косточки съеденного животного, зарытые где-нибудь в заветном месте, порождают через некоторое время новую жизнь. Продолжать божественную (жизненную) линию троецыплятницы должен был последний в ее роду, то есть рожденный третьим цыпленок (обратим внимание, что в сказках все запредельные задачи удается решить именно третьему сыну). Трипетовичу надлежит хранить плодоносные силы природы, что, собственно, и делает Кощей в роли стража символического яйца жизни.

Важным культовым действием во время праздника Троецыплятницы являются манипуляции с сосудом или горшком, в которые положены обглоданные косточки жертвенного животного. Женщины поочередно ставят его на голову и ходят с ним по комнате. В чем же состоит смысл этих магических действий? Тут самое время вспомнить, что у русских роль оберега домашней птицы выполняли камешки со сквозными отверстиями, горшок, кринка или глиняный рукомойник без дна и т. д. Он назывался Куриный бог и помещался обычно в курятнике около насеста или над ним. Делалось это, чтобы куры хорошо неслись и были целы. Горшок с останками троецыплятницы выступает в рассматриваемом обряде в качестве Куриного бога. Наличие отверстия у предметов, символизировавших этот оберег, позволяет усматривать в нем женский эротический символ, что соответствует одной из его функций — способствовать плодоносности кур. С другой стороны, внешней вид кости чрезвычайно схож с эректированным фаллосом, поэтому помещение куриных (неразломанных!) косточек в горшок символизировало акт оплодотворения Великой богини, будущее сексуальное действие, которое послужит зарождению новой жизни. Указывавшаяся ранее этимологическая параллель Кощей — кость дает нам дополнительное основание утверждать, что образ Кощея поминался в ходе обряда. Но почему женщины ставили сосуд с костями на голову?

Эта деталь обряда опять-таки не случайна. Религиозные воззрения на Руси требовали, чтобы замужняя женщина тщательно скрывала свои волосы от постороннего взора. Засветить волосом, т. е. показать постороннему хотя бы прядь своих волос, было для нее величайшим позором. Головными уборами замужней женщины служили покрывало, кичка, кокошник и др. Девичий головной убор отличается от них, главным образом, тем, что девушки не закрывают темени и открывают волосы. При этом они не прячут косу, которая свешивается на спину. Непокрытые волосы считают показателем девственности, и поэтому женщине, родившей ребенка, не полагается носить девичий головной убор. Покрытие головы, таким образом, символизировало переход женщины в новый период своей жизни, когда она становилась Матерью. Устанавливая ритуальный сосуд на голову, женщина имитировала первое надевание девушкой головного убора замужней женщины. Этим магическим приемом (символическим переживанием акта совокупления) она призывала к себе силы плодородия. Очень характерно, что женщина, поддерживающая сосуд, стоящий на голове, напоминала известные изображения Великой богини (в наскальных рисунках, в вышивках) с устремленными к небу руками. Этот обряд совершался при отсутствии мужчин, что свидетельствует о глубокой его древности. Он зародился во времена матриархата и подчеркивает приоритет женщины в воссоздании жизни. Однако манипуляции с костями (которые символизировали то, что в сказке целомудренно названо Кощеевой смертью) и горшком (Куриным богом) указывают, что сам акт творения уже не мыслился без участия мужчин. Третий цыпленок — это третий (священный) сын Курицы (Коши!) — Коший сын или Кощей Трипетович, но он же и ее возлюбленный, стерегущий символическое яйцо жизни, — Кощей! Вот в чем глубинный смысл этого образа! Кощей — Бессмертный, потому что ежегодно он перевоплощается в новорожденного петуха, это русский Хронос, бог времени.

Некоторые известные мифологи XIX века пытались реконструировать образ славянского божества времени, аналога греческого Крона (Хроноса). Ссылаясь на средневековые латинские словари, они предположили, что его звали Крът (Крет) — созвучно (совпадают первые две буквы) имени Крон. Подобной точки зрения придерживался, в частности, Якоб Гримм в своем классическом труде «Немецкая мифология» (1835). Сейчас можно конкретизировать их поиски неведомого бога и поставить точку в данном вопросе. Имя божества времени у древних славян было Курет, то есть Петух. В русских сказках и былинах он известен как Кощей Бессмертный. Другой его брат-близнец — бес Курент, про которого рассказывают такую притчу.

Однажды человек-исполин и Курент поспорили между собой, кому из них обладать белым светом. Долго боролись они, изрыли ногами всю землю и сделали ее такою, какова она теперь: где прежде были широкие равнины, там появились высокие горы и глубокие пропасти. Ни тот ни другой не осилил противника. Тогда Курент взял виноградную лозу и стиснул так крепко, что из нее ударило вино; этим вином он упоил человека в то самое время, когда тот сидел на высокой горе за божьим столом. Вскоре воротился Бог и увидел человека, дремлющего за столом; разгневался Бог и сбросил его сильною рукою с горы вниз, отчего много лет лежал он разбитый и полумертвый. Когда человек выздоровел, сила его пропала: не мог он ни скакать через море, ни спускаться в глубь земли, ни восходить к небесному столу. Так завладел Курент светом и человеком, и люди с той поры сделались слабы и малы.

Эта история открывает, что некогда Курент был верховным богом. Лишенный права управлять всем миром, он интригует против Бога и человека. В современной христианской традиции он подобен Дьяволу — что ж, это удел всех древнейших божеств. Новые боги занимают их место, и люди зачисляют проигравших в воинство нечистой силы.

Как мы уже говорили, с некоторых пор образы Кощея-Курета-Курента и Змея стали отождествляться. Совмещение Змея и Кощея в одном лице имело и глубокие внутренние основания: оба они изначально мыслились летающими, а их земные аналоги (обычные змеи и птицы) размножались схожим образом и могли в равной степени претендовать на роль прародителей мира (создателей Космического яйца). Но если гипотеза о Кощее-петухе верна, то в нашем фольклоре должен существовать и персонаж, вобравший в себя черты и петуха, и змея. И такое существо действительно имеется: это василиск!

Василиск — по древним мифам и средневековым поверьям, чудовищное животное, выглядевшее как крылатый змей с петушиной головой. Более точный портрет складывается из таких черт, как петушиный гребень, лебединые крылья, хвост дракона и птичьи лапы со шпорами. Иногда василиску приписывалось даже человеческое лицо. На средневековых гравюрах и рисунках василиск иногда изображался с туловищем жабы, головой петуха и хвостом змеи. Этим изображениям он был обязан легендам о своем рождении, согласно которым василиск мог родиться только из яйца, снесенного старым, семилетним черным петухом и высиженного в навозе жабой (здесь опять-таки мотив соединения птиц и земноводных). Происходя от петуха, василиск и погибает от него: как скоро заслышит крик петуха, он тотчас же умирает.

Главной особенностью василиска считалась его способность одним только взглядом убивать все живое. Смертоносным было и его дыхание. От него сохли растения, гибли животные и трескались скалы. В этом своем проявлении он очень схож с Огненным Змеем. Но в то же время изображение василиска с хвостом во рту символизировало годовой цикл и пожирающее само себя время. Это уже верный признак Кощея! И мы вправе заключить, что тут «сработала» формула:

Василиск = Змей + Кощей.

Имя «василиск» происходит от древнегреческого слова «базилевс», что значит «царь», поэтому его и считали «царем змей». Этому поверью способствовал и Плиний Старший, римский историк и натуралист I века, описывавший василиска как простую змею, увенчанную маленькой золотой короной. Так не поэтому ли Кощея именовали царем? В самих сказках Кощей нигде не называется царем, но со временем за ним устойчиво закрепилась слава царя подземного (подводного) мира, что и зафиксировал в своей знаменитой строке А. С. Пушкин.

Змей — одно из древнейших божеств на земле. Уступив свою власть на Олимпе более юным богам, он со временем был зачислен в стан врагов рода человеческого. Вполне возможно также, что этому способствовало и наблюдавшееся древними народами смещение аврорального овала. Область распространения полярных сияний определяется местоположением магнитного полюса Земли. Он же, в свою очередь, неоднократно мигрировал в южном направлении, причем иногда весьма значительно. Людей, наблюдавших такое «чудо», это должно было насторожить, испугать и т. д. Во все времена такого рода события принимались за знамения, причем, как правило, за предвестники беды. Геродот, рассказывая о праславянском племени невров, проживавшем в верховьях Днепра, сообщает: «За одно поколение до похода Дария им (неврам. — А. А.) пришлось покинуть всю свою страну из-за змей. Ибо не только их собственная земля породила множество змей, но еще больше напало их из пустыни внутри страны. Поэтому-то невры были вынуждены покинуть свою землю». Пустыня, о которой упоминается в тексте, находилась на севере («севернее невров идет безлюдная пустыня»), поэтому, вслед за Л. М. Алексеевой, мы должны признать, что рассказ Геродота содержит мифологически осмысленное описание небесных «катаклизмов» в небе над Днепром. Вероятно, сдвижка магнитного полюса сопровождалась и климатическими изменениями, и тогда, скорее, именно этот фактор должен был предопределить уход невров с обжитых земель. Но в восприятии самих невров природный «катаклизм» был следствием небесного явления.

А. Н. Афанасьев очень много и обстоятельно писал о соотнесении древними славянами образа Змея с темными грозовыми тучами. Извилистая форма Змея подсказывала мысль сопоставлять его с ветром (смерчем) и потоками воды, сопутствующими грозе. Во время таких ливней могло казаться, что Змей низвергается с небес на землю. С течением времени Змей стал ассоциироваться уже не с самой тучей, а с молниями, вылетающими из этой «небесной горы». Змеевидность последних, несомненно, в огромной степени способствовала возникновению такого рода фантазий. Впоследствии их перенесли с молний на метеориты, проносящиеся над землею и рассыпающиеся у всех на глазах. В одной из былин про Добрыню Никитича так описывается появление «лютого зверя Горыныча»:

Автор этого «портрета» чудища смешивает всевозможные «краски», и образ его героя является слушателю как фантасмагорическое смешение туч, дождя и молний (или даже метеоритов).

Как бы то ни было, но об истинном происхождении Змея люди стали постепенно забывать. Из владыки Космического Океана («пылающей бездны») он превратился в хозяина подземного и подводного мира, властелина тьмы. О светоносности небесного Змея теперь уже не вспоминали, наступала эпоха верховенства богов-громовержцев и богов, олицетворяющих солнечный свет. Змей же, как божество более древнее, стал выступать в качестве низринутого соперника и врага.

На бытовом уровне Змея стали смешивать с обычными змеями, которые в простонародном воображении часто выступали олицетворением всего злого, лукавого и вредоносного. «Змей умирает, а все — зелье хватает!» — отзывается наш народ о злых, жадных до неправедной наживы людях. «Сколько змею не держать, а беды от нее ждать!» — о лукавых. «Выкормил змейку на свою шейку», «Отогрел змею за пазухой!» — о черной неблагодарности. Нелишне напомнить и такие поговорки, как «Лучше жить со змеею, чем со злою женой!», «Недобрый сват — змее родной брат!», «У клеветы жало змеиное» и т. д. Особенную нелюбовь на Руси заслужила гадюка. Молва приписывала ей совсем уж нелестную родословную: «У змеи-гадюки чертушка — батюшка, нечистая сила — матушка!» О ней же сложили следующие присказки: «Нет хуже гадины, как змей-гадюк!», «Гадюку завидишь — глаза навек изгадишь!», «Не гадюке бы поганой матушку-землю сквернить!», «Завелась гадюка — весь лес нечистью пропах!». Но совсем другое отношение было к совершенно безвредному ужу, недаром говорится: «Всякий гад — на свой лад».

В древнерусском эпосе Змей противостоит богатырям, защитникам родной земли. Он — чужак и олицетворение силы, несущей Русской земле разорение и смерть. Подобно сказочному Кощею, он нетерпим к русскому духу. Кстати, у этого свойства Кощеева характера есть, видимо, историческая подоплека. Фольклористы давно заметили, что враждебные русскому воину персонажи хранят черты реальных племен и народов, нападавших на Русь. У тюркских народов (болгар, хазар, печенегов), враждовавших с русскими, слово «кощей» означает «раб», «пленник». Для древних русичей состояние рабства (плена) приравнивалось к смерти, и потому в народных сказках поработители-степняки сопоставлялись с повелителем царства мертвых (Кощеева царства). Вот почему Кощей превратился в откровенного русофоба!

Биография Кощея очень поучительна: древнейшее божество стало символом врага и воплощением духа зла. Вначале Кощей устойчиво ассоциировался со смертью, а еще позже — с тюрками, нападавшими на Русь. Примерно по такому же сценарию менялось и отношение к Змею. Приведем типичную характеристику, даваемую ему в словарях-справочниках по славянской мифологии. Змей Горыныч — горный демон, представитель туч, издревле уподоблявшихся горам и скалам. Появляется он в сопровождении грозного шума: «дождь дождит», «гром гремит». Основное оружие Змея — огонь. Харкая и выплевывая, он творит облачные горы и дождевые хляби, в которых позднее, при затемнении смысла старинных метафор, признали обыкновенные земные возвышенности и болота. Мифический Змей в народных сказаниях смешивается с Сатаною. Подобно богу-громовнику, и Сатана создает себе сподвижников, вызывая их сильными ударами в камень, то есть высекая убийственные молнии из камня-тучи. Низвергнутые божественною силою, эти грозовые бесы упадают с неба светлыми огоньками вместе с проливным дождем. Змей Горыныч всегда был порождением нежити-нечисти, не заслуживавшей никакого поклонения-почитания, хотя и вынуждавший своим лукавством ограждаться от нее всякими причетами-заговорами.

А обращали ли вы внимание, что в одном из самых распространенных змееборческих сюжетов Змей сражается с богатырем Добрыней? Об их поединке рассказывает былина «Добрыня и Змей». Сам Змей в ней безымянен, но по логике рассуждений, если против него вышел биться Добрыня, то прозвищем Змея должно быть «Злыня» («Злыдень»), то есть хранитель вселенского зла.

Христианские авторы, понятное дело, не очень-то интересовались прошлым языческих богов. Для них они выступали воплощением всего нечистого, злого, очевидным проявлением неразвитого воображения древнего человека. Этой «близорукостью» страдали и многие светские писатели, так что восстанавливать истинную биографию Змея нам было совсем непросто. Исходным положением стало открытие Л. М. Алексеевой о северном происхождении образа Змея. Если при этом учесть, что в Западной Европе ледник проник гораздо дальше на юг и северные области там дольше оставались подо льдом, нежели на Восточно-Европейской равнине, то можно совершенно обоснованно утверждать, что родиной Змея был Русский Север. Именно с территории нашего Заполярья этот космический персонаж начал свое победное шествие по планете. Скандинавский Ермунганд, живущий в океане у подножия Мирового древа и опоясывающий всю землю, греческий Ладон, сторожащий сад Гесперид, египетский Апоп — извечный враг бога солнца Ра, мексиканский Кецалькоатль — творец мира, создатель человека и культуры, владыка стихий, китайские драконы — все это не просто родственники Змея Горыныча, а его потомки! Культ Змея распространялся из областей русского Заполярья в самых разных направлениях: в Скандинавию, на Британские острова, в Грецию, Переднюю Азию, Египет и Китай, он пришел вместе с индоевропейцами, мигрировавшими сюда с территории Русской равнины.

Для ученых до сих пор остается неясным происхождение слова «дракон». Оно традиционно считается греческим, но веских аргументов в пользу такой точки зрения нет. С другой стороны, всякий знакомый с русским языком вспомнит о слове «драка», восходящему к родственным глаголам — «драть», «деру». Они таят в себе сразу несколько смысловых значений — это и задирать, и убивать, сдирать кожу и, наконец, осуществлять сексуальные действия. Ясно, что все они очень подходят для характеристики Змея. Наша знаменитая аттестация кого-либо дураком в своем изначальном значении отнюдь не выглядела ругательством. Скорее, наоборот. Слово «дурак» родилось из праформы «драк», обозначавшей того, кто дерет (в более мягком варианте, задирает) окружающих. Иван-дурак, прежде всего, герой любовник, ни одна сказочная красавица не устояла перед ним. Кроме того, не следует забывать, что Иван — один из русских первобогов. Нашими предками он мыслился как создатель мира и основатель культурной традиции, и именовать его недобрым эпитетом они вряд ли бы стали. Так что слово «дракон» является русским, а то, что оно стало таким популярным даже в Китае, так это только лишнее доказательство, что предки русских не сидели на месте.

Дракон может считаться дальнейшим развитием образа Змея. Как его прообраз, он тоже неоднозначно воспринимался людьми. Например, не все драконы были разрушителями. Некоторые всю жизнь оставались вдали от людей и не доставляли им неприятностей, избрав для себя роль хранителей вод и первозданных богатств земли. У отдельных народов змеепоклонство сохранилось вплоть до наших дней. Мы не отрицаем, что в ряде случаев культ Змея (дракона) мог возникнуть и на местной почве, независимо от пришлых индоевропейцев, но настаиваем на том, что культ Огнедышащего дракона пришел в Западную Европу и Азию с Русской равнины.

Большинство наших современников не решаются поверить в древность русской культуры, в ее десятитысячелетнюю древность. А ведь именно в те далекие времена наши далекие предки — охотники, двигавшиеся вслед за отступающим ледником и попавшие в полярные широты, — и обожествили авроральный овал. По времени это событие предшествовало созданию и шумерской, и египетской, и китайской, и греческой цивилизаций. Культ Змея пришел к этим народам с севера. Конечно же, у них он принял свои специфические черты и особенности. Но родиной его было Заполярье, Русский Север. Вот истинная правда о Змее Горыныче, хотите — верьте, хотите — нет.

 

Глава 2

Баба-яга и ведовство на Руси

Русские сказки сохранили чрезвычайно яркий и запоминающийся образ Бабы-яги. В большинстве сюжетов она предстает в обличье ведьмы — старой и злой старухи-колдуньи, пытающейся всячески навредить герою. «Баба-яга или Яга-баба — сказочное страшилище, большуха над ведьмами, подручница сатаны. Баба-яга костяная нога: в ступе едет, пестом погоняет (упирается), помелом след заметает; она простоволоса и в одной рубахе, без опояски; то и другое верх безчиния» (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка). Но сквозь этот «негатив» просвечивают и совсем иные ее качества. Так, сказка нередко повествует о трех вещих сестрах (Баба-ягах), изображая их хотя и сварливыми, но добрыми и услужливыми старухами: они предвещают страннику, что ожидает его впереди, помогают ему мудрыми советами, дают богатырского коня, клубок, указывающий дорогу в неведомые страны, ковер-самолет и другие диковинки. Кстати, русское слово «ага» есть один из вариантов произнесения имени богини (сравни яга=йага→ага) и означает оно согласие («да», «так», «конечно», «ладно»). Таким образом, изначально Баба-яга обладала не только отрицательными, но и многими положительными качествами. Точнее говоря, образ Бабы-яги возник в те далекие времена, когда добро и зло еще не противопоставлялись как две духовные сущности.

Археологи нашли множество женских статуэток, относящихся ко времени каменного века — палеолита и неолита (VIII–III тыс. до н. э.). Эти находки дают основание полагать, что в те эпохи женское божество считалось главенствующим. Такое предположение находит подтверждение в искусстве Древнего Крита, а также в дошедших до нас текстах древних греков, римлян и египтян, где верховное женское божество именуется Великой богиней (или Великой матерью). Самая древняя скульптура Великой богини была найдена на месте палеолитического поселения в Восточной Сибири (его возраст 34 тысячи лет). Она представляет рожающую женщину с птичьей головой и высунутым языком. Образ богини-птицы, по-видимому, следует отнести к числу наиболее архаичных воплощений Великой богини. Человекоподобные образы богов приходили на смену зооморфным, но не всегда их замещение было полным. В частности, так произошло с Бабой-ягой, у которой «костяная (т. е. птичья) нога» и длинный (т. е. птичий) нос. Да и проживает бабушка в избушке на курьих ножках (здесь на форму жилища переносятся черты его хозяина), а метлу, на которой она так лихо летает, следует признать поэтической метафорой хвоста. Эти сохранившиеся у Яги черты животного подчеркивают древность ее образа.

Представление о хозяйке избушки на курьих ножках как о птице-деве наводит на мысль, что изначально Баба-яга уподоблялась птице, которая снесла и высидела мировое (Космическое) яйцо. В мифопоэтической традиции самых разных народов оно осмыслялось как начало всех начал, прообраз космоса и его отдельных частей. Славяне, к примеру, верили, что весь мир подобен огромному яйцу: скорлупа — это небо, пленка — облака, белок — вода, желток — земля. В русских сказках яйцо выступает магическим предметом (оберегом). Оно может заключать в себе царства (медное, серебряное или золотое), хранит пропавшую любовь царь-девицы, жизнь Кощея или волшебное семечко, от которого тает хрустальный дворец и освобождается царевна. Сохранились в сказках и более древние сюжеты о яйцах загадочной жар-птицы, об утке, несущей золотые и серебряные яйца, а также о курочке-рябе, обещающей подарить деду и бабе золотое яичко. В образах этих птиц продолжают жить старинные представления наших предков о Деве-птице — Великой богине, которая откладывает Космическое яйцо (т. е. порождает Вселенную). Более поздние ее воплощения (например, сирены в греческой мифологии или русская вещая птица Гамаюн) сочетали в себе уже как человеческие, так и птичьи признаки. Бабу-ягу тоже следует отнести к их числу.

А. Н. Афанасьев особо подчеркивал близость образов Бабы-яги и сказочной Змеихи. По его мнению, слово «яга» соответствует санскритскому «ahi» — змей. «У славян Баба-яга и мифическая Змеиха выступают в преданиях, как личности тождественные; что в одном варианте приписывается Змее, то нередко в другом исполняется Ягою, и наоборот; на Украине поедучую ведьму обыкновенно называют змеею. Замечательно, что те же эпические выражения, какими обрисовывается избушка Бабы-яги, прилагаются и к змеиному дворцу. Словацкая сказка изображает сыновей Ежи-бабы лютыми змеями. Наконец, подобно змею, Баба-яга любит сосать белые груди красавиц… и пожирает человеческое мясо». Но как в одном образе могли ужиться черты змеи и птицы? Определяющим, на наш взгляд, тут является то обстоятельство, что змеи, как и птицы, размножаются схожим образом, поэтому змея также могла мыслиться в качестве прародительницы Вселенной (Космического яйца). Так, эллины считали, что скифы произошли от мифической змеедевы, а в наиболее древнем варианте греческого мифа творения Мировое яйцо высиживал змей Офион (в предметах древнего средиземноморского искусства Великая богиня постоянно изображалась вместе с ним).

Баба-яга известна как похитительница детей. Ее избушка окружена забором из человеческих костей или тыном с воткнутыми на нем черепами. Это говорит о существовании кровавого культа этой богини, сопровождавшегося людскими, в том числе, по-видимому, и детскими жертвоприношениями. Но наряду с этим можно также говорить и о другой, более мирной стороне ее культа. В книге «Исторические корни волшебной сказки» В. Я. Пропп особо отмечал, что в процессе «очеловечивания» бога-животного то, что ранее играло роль животного, становится его атрибутом. В частности, избушку Бабы-яги можно соотносить с древним образом ее хозяйки. Но тогда нельзя не признать, что заклинание, произносимое Иваном перед жилищем богини: «Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом!» — звучит более чем двусмысленно. Не забудем также, что сказочный Иван не знает неудач в любовных похождениях, а то, что сказка изображает Бабу-ягу старой и некрасивой, очевидно, «налет» более поздних времен. Можно не сомневаться, что изначальный облик Богини Всего Сущего был гораздо привлекательнее, да и сама она была не столь дряхла и немощна. Не случайно в ряде сказочных сюжетов Баба-яга выступает могучей воительницей, она — богатырша, спит с мечом-кладенцом в изголовье и бьется с богатырями, а на лубочных картинках изображается дерущейся со стариком или крокодилом.

Во многих сказках Яга предстает женщиной с огромными грудями: «Титьки через грядку» (грядка — шест для полотенец и пр.); «Яга, Ягишна, Овдотья Кузьминишна, нос в потолок, титьки через порог, сопли через грядку, языком сажу загребает». Или: «На печи, на девятом кирпичи лежит Баба-яга, костяная нога, нос в потолок врос, сопли через порог висят, титьки на крюку замотаны, сама зубы точит». Баба-яга подобна другим, более молодым воплощениям Великой богини (Кибелы, Исиды, Астарты, Афродиты): она и воительница, и богиня любви. Ее пест и ступа — предметы, символизирующие вполне ясное эротическое действо, а метла, на которой восседает колдунья, — не менее очевидный символ утоления любовных вожделений. Словом, Иван, вступающий в избушку Бабы-яги, не обычный посетитель или проситель. За этим сюжетом угадывается древнейший обряд служения и ритуал жертвоприношения Великой богине.

В древней Европе не было богов. Великая богиня считалась бессмертной, неизменной и всемогущей. Мужчины боялись своего матриарха, поклонялись и подчинялись ей; очаг, за которым она следила в пещере или хижине, являлся самым древним социальным центром, а материнство считалось главным таинством. По мере того, как соитие становилось общепризнанной причиной деторождения, царица племени (земное воплощение Великой богини) выбирала себе на год возлюбленного из числа юношей, состоявших в ее свите, и, когда истекал срок, он приносился в жертву. По нашему мнению, обряд жертвоприношения юноши Великой богине служил исходным основанием для сюжета посещения сказочным героем избушки Бабы-яги. В течение года (или более короткого срока) юноша должен был выступать в роли супруга-соправителя царицы, и потому встречается он неизменно по-доброму: его и накормят, и напоят, и необходимую помощь окажут. Другое дело, что герой всегда счастливым образом избегает гибели, но такой поворот событий легко объясняется тем фактом, что со временем Ягу превратили в злого демона. «С появлением земледелия и земледельческой религии вся «лесная» религия превращается в сплошную нечисть, великий маг — в злого колдуна, мать и хозяйка зверей — в ведьму, затаскивающую детей на вовсе не символическое пожрание. Тот уклад, который уничтожил обряд, уничтожил и его создателей и носителей: ведьма, сжигающая детей, сама сжигается сказочником, носителем сказочной традиции» (В. Я. Пропп).

Итак, Баба-яга — один из древнейших образов Великой богини. Корни ее происхождения ведут во времена каменного века. Белорусы утверждают, что Баба-яга ездит по поднебесью в огненной ступе и погоняет огненной метлою, что во время ее поезда воют ветры, стонет земля, трещат и гнутся вековые деревья. Сверх того, Баба-яга обладает волшебными огнедышащими конями, сапогами-скороходами, гуслями-самогудами и мечом-самосеком, то есть в ее власти состоят и быстролетные облака, и бурные напевы грозы, и разящая молния. Иначе говоря, в былые времена Баба-яга олицетворяла могущество и необузданность природных стихий. Это первобогиня русских и славян. И образ ее возник в те далекие времена, когда русские и славянские племена еще не выделились из единой индоевропейской общности.

Теперь об имени богини. Можно предположить, что словосочетание Баба-яга — относительно позднего происхождения, а изначальным вариантом имени была «Ягая баба», то есть «кричащая, шумящая баба». Такая форма имени и его различные производные (Ягайя-баба, Егабовна, Егибисна, Егибиха и т. д.) непосредственно присутствуют в фольклорных текстах. Но из-за безударной первой гласной словосочетание «Ягая баба» могло восприниматься как «Гая баба» (замечательно, что одно из значений слова «гай» — «гам, шум») или «Баба Гая». Привлекательность такой версии заключается еще и в том, что другим значением слова «гай» (родительный падеж «гая») в славянских языках является «роща», «лес» и, следовательно, «Баба гая» означает «Лесная баба», что идеально соотносится со сказочными описаниями Бабы-яги.

Смысловая параллель яга — гай — гам имеет еще одно воистину впечатляющее следствие. Она позволяет отождествить имена Яга и Гамаюн! Гамаюн — вещая птица с человеческим (женским) лицом. Она — вестник древних языческих богов, их глашатай, поющий людям божественные гимны. Эта птица-дева выступает хранительницей тайн мироздания. В представлениях русских людей ее образ связывается с картиной В. М. Васнецова «Гамаюн» и одноименным стихотворением А. А. Блока, написанным под впечатлением от нее:

Нам неизвестны какие-либо специальные исследования, посвященные птице Гамаюн. Этот мифологический персонаж почему-то представляется современным филологам второстепенным и не заслуживающим внимания. К счастью, так было не всегда. В. М. Васнецов и А. А. Блок ощущали исключительную важность образа вещей птицы в русской и славянской мифологии и потому обратились к нему в своих произведениях.

Васнецовская картина притягивает своей красотой. Но вместе с тем в ней заключена и глубокая мифологическая символика. Дерево, на котором сидит вещая птица, не обыкновенное, а священное! Его называют Космическим (Мировым) деревом, или Древом жизни. По представлениям самых разных народов, оно соединяет верхний и нижний миры Вселенной, это чрезвычайно архаический образ, наполненный глубоким философским содержанием. Он символизирует связь времен, единство всего Сущего (в том числе неразрывную связь с космосом), всеведение и торжество жизни. Это о нем писали А. С. Пушкин:

Из-под корней Мирового древа бьют ключи с живой и мертвой водой.

Во многих русских сказках и заговорах Космическое древо описывается стоящим на море-океане, на острове Буяне. Эту мифическую деталь обыграл Иван Бунин в своем стихотворении «Русская сказка». Приведем его полностью:

Ворон

Яга

Ворон

Поэт попытался представить житье-бытье Бабы-яги посреди океана — она уже и не Хозяйка леса, не Властительница природных сил и не Хранительница огня. Здесь налицо отступление от классической сказочной традиции. Случайно ли это? Разумеется, нет. Стихотворение было написано в 1922 году и имеет вполне очевидный политический подтекст. Баба-яга в стихотворении, подобно России того времени, переживает трагические времена. Она изолирована от мира, испытывает нужду и голод и к тому же попала в зависимость от черта и его своры…

Точно так же в «нашествии» вод на васнецовской картине, замутивших бьющие из-под корней Мирового дерева ключи и затопивших остров Буян, мы склонны видеть исторический подтекст. Художник жил на рубеже веков и, подобно многим своим выдающимся современникам, предчувствовал грядущие потрясения, ожидающие Россию. Закат на картине — предвестник кровавых перемен, этим же настроением пронизаны и блоковские строки. Правда, можно сказать, что мотив былых жертвоприношений Великой богине («Уста, запекшиеся кровью») в самой картине явно не выражен, и поэтом в данном случае более владели собственные пророчества о будущей судьбе России.

В ходе главы мы шаг за шагом восстанавливали первозданные черты Бабы-яги: ее природную предрасположенность не только ко злу, но и к добру, вещую природу, внешний облик в виде девы-птицы, отнюдь не безобразную (если не сказать красивую) наружность и, наконец, покровительство искусству любви. Но все это свойственно и птице Гамаюн. Мы смело можем утверждать, что птица Гамаюн представляет изначальный образ Бабы-яги — Птицедевы. Более того, значение имен этих богинь суть одно и то же! Слово «Гамаюн» — двусоставное; первая его часть «гама» уже обсуждалась, вторая же «юн» означает «юная», «юница», так что все имя целиком можно перевести как «кричащая дева» или «кричащая молодка». Оно в точности соответствует расшифровке имени Бабы-яги, но вместе с тем содержит в себе и некоторое своеобразие. Древнерусские слова «юница» и «юнец» употреблялись в значении «новобрачные», юницами шутливо называли полувзрослых девушек, подлеток, поэтому птица Гамаюн, а значит, и Баба-яга — богини-девственницы. Последнее обстоятельство объясняет, почему у Бабы-яги нет мужа, а сама она всегда старается помешать соединению влюбленных. Но как тогда совместить представления о девственности Бабы-яги с оргиастическим характером ее культа?

Парадокс разрешается достаточно просто. Представления о Бабе-яге формировались в ту далекую эпоху, когда еще не было ни богов, ни жрецов, а были универсальные богини и их жрицы, причем женщины являлись главенствующим полом. Обряды служения Великой богине и ритуалы жертвоприношения ей — тоже отголоски древнейших времен. Поначалу в них не вкладывалось какой-либо «духовной» подоплеки, на первый план выходила оргиастическая (физиологическая) сторона культа. Под влиянием «догмата о девственности» они непрерывно изменялись, может быть, даже на какое-то время запрещались, ведь не случайно же возникли «институты» скопцов, весталок и христианство с его культом Девы Марии, но в целом как традиция эти обряды сохранялись очень долго (в России это праздники в Ивановскую ночь с их сладострастными игрищами, обряды похорон бога плодородия — супруга Великой богини, изображавшегося в виде куклы с непомерно большим фаллосом).

Великая богиня является персонификацией изначальной стихии, Первоженщиной (Матерью Вселенной), своеобразным тотемным предком человечества. Идея создания Мира (включая богов) одним изначальным существом породила, в свою очередь, мысль о непорочном зачатии (славянское deva — «девственница», кстати, этимологически родственно санскритскому devi — «богиня»). В более поздние времена отношение к такому религиозному утверждению уже не могло оставаться столь единодушным, поэтому данная черта оказалась присуща отнюдь не всем ипостасям Великой богини. На некотором этапе развития русского народа жрецы осознали, что понятие о девственности не слишком вяжется с именем «Баба»: баба — замужняя женщина низших сословий. Наверное, именно в тот момент и возникло новое имя нашей героини — Гамаюн, которое подчеркивает ее юность, чистоту и непорочность.

Бабу-ягу традиционно причисляют к ведьмам. М. Забылин, автор книги «Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», писал про Бабу-ягу: «Подобно ведьмам, она посещает шабаш ведьм, летает на Лысую гору, но только не на помеле, а в ступе и пестом след заметает». По некоторым поверьям, она есть их предводительница и называется главной ведьмой. В наше время слово «ведьма» стало бранным, но здесь опять-таки видна многовековая работа христианских проповедников. Ведьма — это ведающая мать, ведунья (от глагола «ведать») или, по-другому, — знахарка. Все эти названия ясны каждому и, очевидно, не несут в себе никакого дурного смысла. Так именовались женщины сведущие, обладающие ценными для людей знаниями и приемами лечения. Отсюда проистекает то почтительное отношение к знахаркам, которое испокон веков испытывали на Руси. «Разница во взглядах народа и духовенства на колдунов состояла в том, что духовенство видело в них слуг дьяволовых, и потому его вражда к ним была, так сказать, постоянная, тогда как народ в обычное мирное время относился к колдунам либо с почтительным страхом, либо с явным уважением, озлоблялся же на них лишь в годины лютых бедствий, если сами эти бедствия решался приписывать им» (Орлов МЛ. История сношений человека с дьяволом).

В числе предков современных русских был древний народ, который называл себя ариями. Видимо, приблизительно в V–IV тысячелетиях до н. э. арии выделились из семьи индоевропейских народов как единая историческая общность. Территориально они проживали на просторах Русской равнины, это древняя прародина русских. Отсюда, как с базового плацдарма, на протяжении трех следующих тысячелетий арийские племена осуществляли массовые миграции в самых разных направлениях. Поначалу преобладал западный вектор расселения, в направлении Дуная, Вислы и Одера (славянской прародины), вплоть до Британских островов, затем (IV–III тысячелетия до н. э.) арии проникли в Средиземноморье (Греция, Малая Азия, Месопотамия, Палестина, Египет), а еще позже (II–I тысячелетие до н. э.) достигли Индии и Ирана. Арии, оказавшиеся в Индии (индоарии), были авторами самых древних из известных книг человечества. Они носят название «Веды». Известны четыре, весьма значительные по объему собрания вед (сокровенных знаний). Записывались эти тексты уже в Индии, но истоки ведийской мифологии лежат в мифологических и религиозных представлениях индоевропейских и арийских племен более раннего времени, обитавших на Русской равнине или в непосредственной близости от нее (комментаторы указывают на большое количество полярных реминисценций в «Ведах»). В «новые» времена Бабу-ягу записали в ведьмы. Но слова «ведьма» и «веды» («ведизм», «ведунья») восходят к одному корню, и их совершенно ясное значение свидетельствует, что в древности ведьмами называли хранительниц божественных знаний русского ведизма, колдуний или, что то же самое, жриц Верховной богини. Сама богиня могла называться по-разному (Баба-яга, Марена, Макошь, Коляда и т. д.), однако ее служительницы именовались одинаково — ведьмы. Ведовство (то есть то, чем занимались ведьмы, колдуньи, их ремесло) — не просто отголосок языческой древности, это культура, порожденная эпохой матриархата с ее культом женских божеств.

А. И. Куприн в повести «Олеся» так описывает колдунью Мануйлиху: «Все черты Бабы-яги, как ее изображает народный эпос, были налицо: худые щеки, втянутые внутрь, переходили внизу в острый, длинный, дряблый подбородок, почти соприкасавшийся с висящим вниз носом; провалившийся беззубый рот беспрестанно двигался, точно пережевывая что-то; выцветшие, когда-то голубые глаза, холодные, круглые, выпуклые, с очень короткими красными веками, глядели, точно глаза невиданной зловещей птицы». Ее жилищем служит не хата, а «именно сказочная избушка на курьих ножках. Она не касалась полом земли, а была построена на сваях, вероятно ввиду половодья, затопляющего весною весь Ириновский лес. Но одна сторона ее от времени осела, и это придавало избушке хромой и печальный вид. В окнах недоставало нескольких стекол; их заменяли какие-то грязные ветошки, выпиравшиеся горбом наружу». Писатель как бы нарочно упоминает о схожести колдуньи с Бабой-ягой, даже живет она в избушке на курьих ножках. Тем самым он дает понять читателю, что его рассказ не выдуман, что он отражает типическую судьбу ведьмы на Руси и содержит ту глубинную правду, которую ввиду своей краткости не описывают ни сказки, ни летописи.

Поверим и мы Куприну и приглядимся внимательно, что же представляла из себя настоящая русская ведьма. В приведенном портрете Мануйлихи есть любопытное сравнение: глаза колдуньи глядели, «точно глаза невиданной зловещей птицы». Писатель, кажется, обронил это случайно, ненароком, но это, конечно же, не так. Образы вещих птиц — украшение древних мифологий, это едва ли не самые поэтические фигуры, когда-либо придуманные человеком. Только в нашем фольклоре — это Лебединые Девы, Сирин, Алконост, Гамаюн (Баба-яга в пору своей молодости). Все они не только сладкоголосы, но обладают также способностью прорицать будущее и оборачиваться в прекрасных юных дев. Патриархальная традиция, когда миром стали править боги-мужчины, превратила этих чудо-красавиц в зловещих чудовищ. Точно так же и среди людей возникло предубеждение против женщин-колдуний. Куприн опять-таки мимоходом упоминает, что глаза Мануйлихи были когда-то голубые (читай: небесные, чистые, бездонные) и лишь потом из-за людских обид стали холодными и зловещими.

Вместе с Мануйлихой живет внучка Олеся. «В ней не было ничего похожего на местных «дивчат», лица которых под уродливыми повязками, прикрывающими сверху лоб, а снизу рот и подбородок, носят такое однообразное, испуганное выражение. Моя незнакомка, высокая брюнетка лет около двадцати — двадцати пяти, держалась легко и стройно. Просторная белая рубаха свободно и красиво обвивала ее молодую, здоровую грудь. Оригинальную красоту ее лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было, даже привыкнув к нему, его описать. Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, темных глазах, которым тонкие, надломленные посередине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности». Олеся, как и бабушка, чародейка, она — продолжательница колдовской традиции, присущей их роду. Но, в отличие от Мануйлихи, ее глаза еще излучают свет и радость. Все ее страдания впереди, и придут они из мира людей. Она понимает язык животных и птиц, умеет отыскать нужные в колдовстве и лечении болезней растения, знает рецепты приготовления магических зелий, умеет насылать страх на человека и прорицать его судьбу. Все это дано ей от природы, она — Лесная Дева (сравни однокоренную тройку слов: лес — Леся — Олеся), живое воплощение богини Леса (юной Бабы-яги!). Но останется ли она такой же лучезарной и добродетельной при столкновениии с враждебным к ней миром людей?

Куприн оставляет этот вопрос открытым. Попытка прийти к селянам с добром и миром окончилась полным провалом. Олесе позволили отстоять обедню, но зато потом местные бабы, напав целою толпою, едва не убили ее. Вырвавшись и отбежав от них шагов на пятьдесят, «Олеся остановилась, повернула к озверевшей толпе свое бледное, исцарапанное, окровавленное лицо и крикнула так громко, что каждое ее слово было слышно на площади: «Хорошо же!.. Вы еще у меня вспомните это! Вы еще наплачетесь досыта!» Все это было сказано в сердцах, от большой обиды, но ночью случилась гроза с градом, и у половины села жито было как ногами потоптано. Понятно, что повинными в этом молва объявила окрестных колдуний, но те еще ночью бежали из этих мест…

Народные суеверия — отдельная тема. Ясно, что рождались они не на пустом месте и были как-то связаны с древними языческими верованиями и обрядами. Например, повсеместно было распространено убеждение, что ведьмы — виновницы засух и гибели урожаев. В повести Куприна будущий урожай загубил град, но это ни в коей степени не могло извинить колдуний, ибо считалось, что именно они могли управлять облаками. В языческой традиции издавна существовала основанная на магии практика вызывания дождя. Моления о дожде устраивались во времена засух, это было своего рода обращение к Природе за помощью. В христианские времена смысл этих ритуалов переиначили, и ведьм стали обвинять вообще во всех природных неурядицах. Байка о том, что ведьму можно узнать по имеющемуся у нее хвосту, возникла, видимо, оттого, что люди издревле верили в возможность ее оборотничества и превращения в птицу (деву-птицу!). Рассказы же о шабашах представляют очевидную пародию на древние языческие празднества. Вообще, в историях о ведьмах много небывальщины. Другое дело феномены магии, заговоров и лечения травами, то есть всего того, что сегодня называют народной медициной. Это целый пласт древнерусской культуры, впитавший в себя опыт тысячелетий и заслуживающий самого пристального изучения.

Отношение Русской Православной Церкви к колдунам и ведьмам со временем менялось, но поначалу оно было крайне непримиримым. С самого момента обращения Руси в христианство дела о колдовстве были представлены в ведение духовенства. В церковном уставе, писанном еще при князе Владимире, сказано, что духовный суд рассматривает — «ведство, зелейничество, потворы, чародеяние, волхвования», и за все эти преступления, как и в Западной Европе, полагалось сожжение на костре. В нашем Отечестве «никогда не было такого ужасающе торжественного аутодафе, как в Испании, но об отдельных случаях костровой расправы в летописях упоминается» (Орлов МЛ. История сношений человека с дьяволом). В 1411 году в Пскове сожгли живьем двенадцать «вещих женок» за якобы причастность к распространению в городе моровой язвы. При Иоанне Грозном был подтвержден закон о сжигании чародеев. По делам XVII века видно, однако, что сожжение применялось в то время уже редко; колдунов и колдуний ссылали в отдаленные места, в монастырь, но не жгли, хотя мера эта признавалось все-таки законною карою.

В XIII веке Серапион, епископ Владимирский, порицал суеверных, сжигавших или топивших ведьм в случае засух и неурожаев. Он писал, что на смерть можно осудить человека, только имея веские доказательства его вины, достоверные показания очевидцев — «послухов»: «Вы же воду послухом поставите и глаголите: аще утопати начнет — неповинна есть, аще ли поплывет — волхов есть». Обычай проверки заподозренных ведьм водою, однако, сохранялся вплоть до XIX века. Во время засух предполагаемым ведьмам скручивали руки веревками, привязывали на шею тяжелые камни и сбрасывали в глубокие омуты. Неповинные в чародействе тотчас погружались на дно, а ведьмы плавали по воде вместе с камнем, вода их не принимала. Первых вытаскивали и отпускали на свободу, вторых забивали насмерть и топили силой. При коллективной расправе над ведьмами убийц не искали, и дело обычно устраивали так, что убитая как бы погибла от несчастного случая.

Физическое истребление язычников едва ли прибавляло уважения правительству и Церкви, пусть даже с каких-то пор они и перестали взывать к этому. Поэтому власти стали действовать мудрее: многие языческие праздники были наполнены христианским содержанием, а место языческих богов заняла христианская Троица. Установилось так называемое двоеверие, когда народ, не отказавшись от прежних языческих обрядов и обычаев, стал поклоняться Христу. Вот, к примеру, отрывок из старинного заговора против мужского бессилия:

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Есть святое Океан-море, на том святом Океан-море есть стоит остров, на том острове стоит дуб булатный, у того дуба булатного корени булатные, сучье булатное, вершина булатная. Круг того дуба булатного ветром не согнет, вихрем не сломит, так бы у меня, раба Божия (имя рек), стояли семьдесят жил и единая жила… на женский лик красной девицы, на старых баб, на молодых молодиц, на сивых кобылиц…

Этот заговор обращен к христианскому Богу, но по своему содержанию он насквозь языческий и ничего общего с учением Христа не имеет. Это, если хотите, ведовство по-христиански.

Итак, в истории ведовства следует выделять три этапа.

1. Эпоха матриархата. Зарождение «института» ведьм — жриц Великой богини. Это избранницы, чтимые всем народом. Баба-яга в то время еще совсем юная и выглядит как писаная красавица.

2. Период языческого патриархата. Богини теряют свою верховную власть на священном Олимпе. Хранительницы их культа считаются инакомыслящими, оппозиционерами и т. д. Возникают и повсеместно распространяются мифы о вредительстве, кознях ведьм и их изначальной злонамеренности по отношению к человеку. В это время создаются сказки о противной Бабе-яге и прекрасном герое Иване-царевиче.

3. Эпоха христианства. Ведьма объявлена носительницей абсолютного зла.

Превращение ведьмы в отрицательного персонажа народного фольклора началось задолго до распространения христианства на Руси. Слишком велик «языческий» слой наговоров на нее. По народным представлениям, обычная женщина становилась ведьмой, если в нее вселялся (по ее желанию или против воли) злой дух, душа умершего; если она сожительствовала с чертом, бесом или Змеем или заключала с ними сделку ради обогащения. Главным вредным свойством ведьм считалась способность портить скот и отбирать у коров молоко. С этой целью ведьма собирала росу на межах и пастбищах, волоча по траве полотно (фартук, платок, сорочку), затем выжимала ткань и поила водой свою корову или просто вешала намокшую ткань дома, и с нее обильно текло молоко. По русским поверьям, ведьма могла «отнимать сало» (т. е. жир с чужих свиней переходил к свиньям ведьмы, даже если она их не кормила), перенимала яйценоскость у чужих кур. В присутствии ведьм женщины никак не могли напрясть много пряжи, так как вся нить шла на веретено. Ведьме приписывалась способность насылать порчу на людей, домашних животных, растения, продукты и т. п., в результате чего люди и животные болеют, гибнут, новорожденные не спят по ночам и плачут, домочадцы ссорятся, свадьбы расстраиваются, продукты портятся, нитки рвутся, работа не удается. На Украине верили, что ведьмы могут наслать град, ураганные ветры, наводнения, пожары, похитить небесные светила, вызвать засуху и другие бедствия.

С определенных времен к ведьмам на Руси относились с опаской, Церковь же только подлила масла в огонь. Теперь в любом словаре по мифологии можно прочитать: ведьма — один из основных персонажей демонологии восточных и западных славян, сочетающий в себе черты реальной женщины и демона. А вот то, что у ведьмы божественное происхождение, как правило, умалчивается…

 

Глава 3

Чудо-юдо: сказки и быль

Кто из нас в детстве не читал сказки о богатырях, сражавшихся с чудовищными змеями и Чудо-юдами? В то время мы не сомневались, что они повествуют о реальных событиях. Но так ли мы были не правы?

Волшебная сказка не так проста, как кажется. В ней естественно соединились и первобытные представления о видимом и потустороннем мире, и древние обряды, обычаи и досказочные мифы. «Сказка не пустая складка; в ней, как и вообще во всех созданиях целого народа, не могло быть и в самом деле нет ни нарочно сочиненной лжи, ни намеренного уклонения от действительного мира» (Афанасьев А. Н). Другое дело, что, странствуя меж людей, она не упускала случая возвысить обыденное, изысканно принарядиться в волшебные одежды и приготовить для своих обожателей пьянящий нектар выдумки. Однако за «дружескими враками» прячется нечто реальное, вошедшее в рассказ в диковинном обличье.

Хорошо известно, что в образах чудовищ, противостоящих богатырям, древние сказители воплотили свое представление о народах, нападавших на Русь. На первый взгляд кажется, что в сказочных сюжетах представлен обобщенный образ враждебных сил, что они отражают типическую ситуацию и потому лишены какой бы то ни было исторической информации. Для большинства сказок это действительно так. Но есть и удивительные исключения! Например, сказки о Чудо-юде.

В богатырских сказках братья Чудо-юды поочередно предстают шести-, девяти- и двенадцатиглавыми Змеями. В сказке о Буре-богатыре грозной мрачной силе Чудо-юды противостоит олицетворяющий светлое начало Иван коровий сын. С образом коровы народная фантазия со времен глубочайшей древности связывала дожденосную тучу, проливавшую на землю потоки небесного молока. «Поэтому Буря-богатырь, коровий сын, есть собственно сын тучи, то есть молния или божество грома — славянский Перун: понятно, что удары его должны быть неотразимы. Перун вел постоянную борьбу с великанами-тучами и разбивал их своей боевой палицей и меткими стрелами; точно то же свидетельствует сказка об Иване коровьем сыне, заставляя его побивать многоглавых, сыплющих искры Змеев. Чудовищные Змеи, владетели «сильной» воды (дождя), и в пылу борьбы бросаются испить этого нектара, чтобы укрепить себя для новой схватки» (Афанасьев А. Н.). Битва гигантов происходит во тьме грозовых туч. Луч молнии, пронзающий тучи, воображение сказителя рисовало огненным мостом. Вот почему богатырь и Змей сражаются на Калиновом (каленом) мосту. В картине поединка запечатлелись еще два образа космического происхождения — многопудовая палица-молния героя и огненный палец Змея-исполина, прикрепляющий чудищу новые головы-тучи. Ранее мы указывали, что исходным основанием сюжета о змееборстве было наблюдение полярных сияний. Но жители умеренных широт наполнили его новым содержанием, связанным с грозовыми явлениями.

Поражение Змея, или, иными словами, — разгром темных туч, — обычный исход грозы. В то же время низвержение Чудо-юды с небес предопределило его земной удел. Как божество, связанное с оплодотворяющим, проникающим к сердцу земли дождем, он стал властелином подземного и подводного мира. Хозяину подводного царства восточные славяне приносили в жертву (топили) живую лошадь или конский череп. Поэтому в сказке Чудо-юдо непременно выезжает на битву на «добром коне», а в разговоре называет своего любимца «воронье мясо», то есть лакомая для воронья мертвечина.

А что означает двусоставное имя сказочного героя? Первое имя вполне ясно каждому: чудо — сверхъестественное явление, зримое проявление высших сил. А Юдо? Правильную, на наш взгляд, расшифровку предложила Г. В. Макарова, связав это прозвище с гипотетическим (то есть реально не засвидетельствованным, но восстанавливаемым на основе звуковых соответствий и близости значений) корнем индоевропейских языков — uoid — глаголом «знать». В такой интерпретации Чудо-юдо — божество, обладающее тайным знанием, провидческим и пророческим даром. Недаром победить Змея должен вещий Буря-богатырь. Кстати и то, что верный слуга Чудо-юды — вещий конь Сивка-Бурка. В болгарском фольклоре известны юдо-самовилы и юдо-самодивы — вещие мифические девы с длинными косами, живущие в глубоких реках, озерах и водоворотах и обладающие волшебной способностью превращаться в прекрасных лебедей. В русских сказках девы-лебеди — это дочери Морского царя Чудо-юды, Василиса Премудрая и Лебедь-птица, красная девица. Видимо, наиболее древние образы вещих юд те, что содержат в себе зооморфные признаки птиц и змей (девы-лебеди, девы-колпицы, девы-змеи). Один из чудесных образов вещей юды, дошедший до нас, — птица Гамаюн (Сирин) с прекрасным женским ликом.

Чудо-юдо — чародей и колдун, оборотень, но он также и божество воды. В некоторых индоевропейских языках юдо символизирует связь с водой. В древнеиндийском языке uda — «вода», в английском сохранилось слово udometer — «дождемер». В древнерусском языке первоначальный смысл юдо почти неуловим. О нем напомнит разве что созвучное «уд», «уда» и сохранившаяся особенность замещения гласных в основе слова. Голова языческого бога: волосы, глаза, уста, борода, уши имели сакральное значение, и в каждой из этих частей тела — «уде» — заключалась сила бога (чаще в волосах и бороде). Поэтому для волхва-сказителя достаточно было поведать, что у Чудо-юды была только борода (как в сказке о Даниле Бессчастном), не упоминая другие «уды», и слушателям было ясно, кто это существо и что оно обладает неслыханным могуществом (чарами).

В божественном пантеоне славянского язычества Чудо-юде родствен священный Ящер — господин нижнего яруса Вселенной. Эти «боги» далеко не ровесники. Космогонические мифы о гигантском земноводном, удерживающем на себе твердь земли, проглатывающем вечером заходящее солнце и возвращающем его поутру на другом конце горизонта, пронизаны уже не только поэтическим вдохновением (как древние мифы о борьбе героя со змеем), но и философским стремлением осмыслить Космос как двуединство верхнего и нижнего миров. И если «Чудо-юдо — самый глубокий архаизм в сказках» (Б. А. Рыбаков), то Ящер — более молодой житель славянского Олимпа.

Важнейшим свидетельством почитания Ящера на Руси являются найденные археологами металлические застежки для ритуальных плащей, так называемые фибулы. Они датируются VI–VII вв. и представляют собой языческие обереги от упырей-вампиров и вредоносных навий. Приведем описание одной из таких фибул: полукруглый верхний щиток оформлен как мужская фигура в широком кафтане, полы которого и обозначают контуры щитка. Руки мужчины плавно переходят в шеи двух водоплавающих птиц. Нижний щиток оформлен такими же четырьмя птицами и завершается в самом низу головой ящера. Верхний щиток (фигура мужчины в кафтане) соединен с нижним не только перемычкой, обязательной для всех фибул, но и двумя обращенными вверх змеями и двумя полосками, усеянными маленькими солярными (солнечными) знаками. Каждая змея соединяет головы птиц. Туловища змей украшены зигзагообразным узором. Головы птиц нижнего щитка, повернутые у верхней пары вверх, а у нижней — вниз, тоже соединены парой змей, но эти змеи двуглавые: вторая голова на месте хвоста. Анализируя описанную фибулу, академик Рыбаков пришел к заключению, что она является символическим изображением Вселенной с дарующим свет (две полоски с солярными знаками) Солнцем-Даждьбогом наверху и Ящером внизу. Птицы-лебеди обозначают суточное движение светила — днем по небосводу, а ночью по воображаемому подземному океану. Что же касается змей, то ученый предположил, что это ужи — символы дождя. Но многоглавость — «фамильная» черта Чудо-юд! Двуглавые змеи нижнего щитка вместе с одноглавыми в верхней части фибулы составляют два трехглавых Змея, соединяющих этажи подземного и воздушного царств. Характерно, что количество голов у сказочных Чудо-юд всегда кратно трем. По три головы разом сносит богатырь ударом боевой палицы. Каждая тройка голов чудища живет независимой жизнью. Все эти особенности «змеиного» организма передает рисунок украшения. Общая же в сумме шестерка голов напоминает классический образ меньшого из Чудо-юд.

Символика фибулы убеждает, что в VI–VII вв. наши предки почитали двух божеств водной стихии — древнейшего Чудо-юду и менее древнего Ящера. Судя по волнистой линии (символике дождя), оставленной на фибульном изображении Чудо-юды, к нему обращались с мольбою о небесной влаге и обильном урожае. Ящера — хозяина водных путей и повелителя морской и речной живности — славяне просили о спокойствии моря и богатстве улова. В Новгороде Ящер вместе с богинями Ладой и Мокошью составлял верховную триаду богов. Новгородцы мыслили его в двух ипостасях: как «чародея Волхова», «лютого зверя крокодила» (по упоминаниям в легендах), и бога «синего моря соленого» — морского царя, известного из былин о Садко. Очевидно, переменчивость обличий северный Ящер перенял от Чудо-юды.

А что же в южной Руси? «Для лесостепи мы можем указать только фибулы VI–VII вв., часто завершающиеся головой Ящера» (Рыбаков Б А. Язычество древней Руси). Начиная с VIII века пропадают какие бы то ни было упоминания о божествах воды. Нет покровителя дальних плаваний и среди языческих богов, канонизированных князем Владимиром. Зато в русских сказках присутствует морской змей Чудо-юдо! Киевское соперничество водяных разрешилось прямо противоположно новгородскому: Чудо-юдо победил, но воспринимался он уже исключительно как носитель сил зла. И вряд ли мы будем не правы, если свяжем Чудо-юдово «бесовство» с конкретными событиями VIII–X вв.

Вспомним о гигантском каспийском «спруте» — Хазарском каганате, протянувшем в VIII веке свои щупальца в сторону Европы. В VIII — сер. X в. хазары были наиболее страшным и опасным врагом древних русичей. Они контролировали важнейшие морские пути по Каспию, Черному морю (вдоль северо-восточных берегов), а также речной проход в Великую Пермь. Арабский автор начала X века Ибн-ал-Факих сообщает, что после выхода из устья Днепра русские идут по морю к Керченскому проливу, принадлежавшему хазарам, после чего обращаются к Славонии. Потом они начинают путь от Славянского (Азовского) моря, пока не приходят к Хазарскому Рукаву, где владетель хазар берет с них десятину. Затем идут к Хазарскому (Каспийскому) морю по той реке, которую называют славянской рекой (Волгой). Как видим, не имея сильного флота, хазары тем не менее господствовали на морях и в проливах. Морской царь-демон перестал покровительствовать русичам. Видимо, по этой причине они и переменили свое отношение к Чудо-юде и отождествили его с агрессивным соседом.

Историческая параллель Чудо-юды с хазарами открывала возможность по-новому объяснять его имя. В Средневековье слово «чудо» иногда употреблялось в значении «чудовище», «исполин», а знакомство с иудейской Хазарией рождало ассоциацию Юдо — Иуда. В таком восприятии Чудо-юдо переводилось как «исполин (каганат), принявший воззрения иудаизма». Надо полагать, что этот перевод имени чудища естественно возникал у слушателей сказки в X–XII вв.

Сама аналогия, однако, могла возникнуть и раньше. Дело в том, что задолго до принятия христианства на Руси славяне сближали предателя Христа апостола Иуду с различными персонажами народной демонологии. В Польше и на Украине имя Иуды упоминается среди названий черта. По-украински, к примеру, «юда» — злой дух, нечистая сила. В славянских заговорах от болезни скота недуг отсылается «Июде (или черту) на здоровые ноги». Описание кончины Иуды соотносится с поверьем об истреблении чертей громом: когда Иуда повесился, ударом грома части его тела были разнесены по свету (Галиция). В белорусских сказках появляется «Чудо-Юда», крадущий с неба солнце, месяц и звезды, или «юда — беззаконный черт», человекоподобное лесное существо, оборотень со смертоносными клыками. В рассказах сибиряков «Иуда беззаконный» сближается с водяным: если отказать Иуде в просьбе, он утащит в пруд, под мельничное колесо. У южных славян бытуют поверья о «юдах» — злых демонах, которые вредят людям, по ночам душат людей (Болгария, Македония).

После принятия христианства славянские народы перенесли на Иуду черты, свойственные их языческим богам. У западных и южных славян-католиков к кануну Пасхи были приурочены обряды «сожжения» и «преследования» Иуды. Соломенное чучело или бревно, называемое «Иудой», сжигалось возле костела. Головешкам от этого костра приписывалась магическая сила хранить хозяйство от нечистой силы. Хозяин, в чей дом приносили это полено, делал из него «иудины крестики», их втыкали на поле в качестве оберега от града, ливня и ведьм. Обряд «преследование Иуды» совершался на Страстной неделе. Мальчики с трещотками и колотушками бегали по селению, преследуя «Иуду», одетого в соломенный наряд, который потом сжигали. «Преследование Иуды» могло завершиться сбрасыванием с башни костела, сжиганием, бросанием в воду соломенного чучела Иуды. В Страстную пятницу в Польше совершалось также «наказание Иуды»: дети делали фигурку Иуды, в карман ему клали мешочек с 30 кусочками стекла, носили по улицам, дергали за волосы, били, сбрасывали с костела, топили.

Зная все это, вполне естественно предположить, что у русских людей конца I тысячелетия образ Чудо-юды устойчиво ассоциировался с потомками Иуды и хранителями иудейской веры. Последние в тот момент сосредоточились в непосредственной близости от них, на территории Хазарского каганата, и потому, если только допустить, что окончательная редакция сказок о Чудо-юде происходила именно тогда, то перед нами откроется одна из темных страниц русской истории — противостояния Руси и Хазарии.

Буря-богатырь и Вещий Олег

В сказке о Буре-богатыре королева, девка-чернавка и «придворная» корова, отведав златокрылой щуки, понесли в один день, в один час трех сыновей: Ивана-царевича, Ивана девкина сына и Ивана коровьина сына. Золотая рыба, дающая жизнь названным братьям, здесь не только символ плодовитости, но и доброе напутствие светлых сил реки новорожденным на борьбу с водяными злыднями.

Родина богатырей — великое и обильное царство. Много в нем городов, и напоминает тем оно подлинную «Гардарику» (страну городов), как называли Русь в IX–X вв. скандинавы. На пиры к королю съезжаются князья и бояре (наиболее уважаемые старшие дружинники), богатые купцы и крестьяне. Но нет согласия в сказочном королевстве. Соперничество в богатырской силе разделяет названых братьев. Знатный Иван-царевич и Иван девкин сын не хотят подчиняться сильнейшему из братьев — Ивану коровьему сыну, который зовется Буре-богатырем. На символическом языке сказки братья-богатыри олицетворяют князей отдельных племенных союзов (поляне, древляне и т. д.), а в их спорах о верховенстве угадываются зафиксированные сказкой времена объединения восточнославянских племен в сплоченный союз с русским князем во главе.

Направление военного похода трех богатырей — во владения Змея у Черного моря. В северо-восточном Причерноморье, начиная приблизительно с конца VIII и вплоть до середины X века, хазары были полноправными хозяевами. В иные времена им платили дань и греческие причерноморские города. В Тмутаракани (на Таманском полуострове) хазары правили еще дольше — вплоть до 1083 года, когда свергнутый и высланный ими в 1079 году внук Ярослава Мудрого, князь Олег Святославич, возвратил себе власть, причем, как сказано в «Повести временных лет», «иссек хазар». Для древних русичей Черное море было родным. Иноземные авторы IX–X вв. продолжали называть его Русским. Понятно, что столкновение в Причерноморье всесильного каганата и крепнущей год от года Киевской Руси не могло не обернуться новыми битвами. Вот почему на миролюбивые приветствия Чудо-юд: «Зачем ты приехал? Сватать моих сестер али дочерей?» — богатырь неизменно отвечает: «Нет, брат, в поле съезжаться — родней не считаться; давай воевать».

Буря-богатырь побивает Чудо-юд, но сражается он в одиночку. И если жены чудищ и их мать, в образе огромной свиньи, готовятся отомстить за мужей и чад, то «братья» Бури-богатыря, наоборот, разрывают с ним союз. Однако, отделившись, они не в силах бороться с семейством чудищ. Подобно тому, как в середине IX века юго-восточные племена Руси попадают под иго хазар, Иван-царевич и Иван девкин сын проглатываются «свиньей». От рабского пленения их освобождает Буря-богатырь. За этим сказочным образом угадывается реальный воевода — князь Олег (в фольклорной традиции Вещий Олег). Буря-богатырь, как и Олег, вещий витязь, то есть вещун, или прорицатель. Оборачиваясь то мушкой, то соколом, он узнает замыслы врагов и избегает готовящихся ему напастей.

Победив Чудо-юдову мать, Буря-богатырь нападает на Индейское царство. С кем же воюет русский богатырь? И какая страна скрывается в сказке под именем Индейского царства? Подсказкой здесь может послужить былина «Волх Всеславьевич», в которой также запечатлен индейский набег киевской дружины. В былине говорится:

Надо полагать, что в этом сюжете киевляне ходили не на край света. К тому же экспедиция киевлян была сухопутной. Но где же находилась эта белокаменная крепость? Здесь мы должны сделать одно важное историческое отступление.

Хазарский царь Иосиф, правивший в середине X века, в письме придворному кордовского халифа Абдаррахмана III Хасдаю Ибн-Шафруту писал, что в свое время хазары вели войну с народом в-н-н-т-р (в другом варианте письма в-н-н-тит), в ходе которой заняли его страну. При этом побежденные вынуждены были перейти большую реку и обосноваться на другом берегу. На этой территории археологами была открыта цепь оборонительных белокаменных крепостей, расположенных вдоль берега реки. Царь Иосиф писал о народе венетов, известном русским летописцам под именем вятичей (переход корня «вент» в «вят» обоснован филологами). Вместе с ними проживали аланы, а также эмигранты из Хазарии. Отступление венедов-вятичей на правобережье Дона следует относить к рубежу VIII–IX вв., когда вследствие принятия правителями каганата иудаизма резко переменилась проводимая ими политика. Во внешнеполитической области это вылилось в организацию военных походов внутрь Руси с целью овладения важнейшими торговыми путями — «греко-варяжским» и «волго-балтийским».

Традиционно хазароведы говорят о страшной гражданской войне, разгоревшейся внутри Хазарии в 30-х гг. IX в. Но к тому времени внутренняя оппозиция уже была разгромлена! Иудейским правителям не с кем было воевать внутри своей страны. Сопротивление коренного населения уже было сломлено, и победа новых хозяев страны законодательно оформилась знаковым событием — принятием иудаизма. В то время началась другая война — между Хазарским каганатом и вятичами (страной Вантит, или Росским каганатом). Поэтому хазарским походам на племена полян (днепровских русов), северян и радимичей предшествовала их война с азовскими (или донскими) русами — венетами-вятичами.

Многие хазароведы утверждают, что уже на первом этапе войны хазары овладели системой укрепленных городищ. Но считать так нет никаких оснований! Как раз наоборот, вятичи-русы отбили эту первую атаку. Следствием этого стало то, что по заказу хазар в 30-е гг. IX в. византийцы построили на Дону крепость Саркел. Она замысливалась как противовес вятичским белокаменным укреплениям. Ни о каком продвижении хазар за Дон в первой половине IX в. не может быть и речи! Другое дело — путь в Поднепровье, он был открыт. И именно в этом направлении, получив от вятичей «по зубам», двинулись хазары. Исследователи полагают, что где-то во второй четверти IX в. хазарам удалось завоевать Киев и принудить полян выплачивать им дань. Но вятичи по-прежнему оставались независимы. В 837–838 гг. они еще чеканили собственные монеты: это означает, что их торговая и хозяйственная деятельность отнюдь не была парализована военными действиями. Хотя угроза со стороны хазар, безусловно, ощущалась.

В «Повести временных лет» сказано, что в третьей четверти IX века западные соседи вятичей — поляне, радимичи и северяне — платили дань хазарам. В 880-х годах князь Олег, пришедший с мощной дружиной из Ладоги в Киев, вырвал северян и радимичей из-под хазарской власти. Вполне вероятно, что поляне сделали это раньше и независимо от Олега, а вятичи, хотя и находились ближе всех остальных русских племен к хазарам, и вовсе не платили им в то время дани. Во всяком случае, никаких свидетельств на этот счет нет. В отношениях с Олегом сложилась, однако, другая ситуация. В 911 году вятичи под его началом ходили на Царьград. Этот военный союз, видимо, состоялся после нешуточного военного конфликта. Варяг-рус Олег, пришедший с севера и овладевший славяно-русским Киевом, присоединил к своим владениям страну Вантит, страну белокаменных крепостей. Страна венедов (Венедия-Виндия-Индия) — вот куда направлялась дружина Волха. Таким образом, и сказка, и былина описывают поход киевлян против вятичей.

Былинный сюжет обнаруживает несомненное родство со сказочным. Многие исследователи фольклора указывали на связь былинного Волха с Вещим Олегом (созвучны и их имена). При нашем согласии с этой точкой зрения следует только уточнить, что былина описывает поход на Дон, в страну Вантит, а не на Царьград (Константинополь).

Итак, подвиги великого киевского князя Олега нашли отражение в самых разных произведениях — сказке, былине и летописных записях. Как образец более древнего жанра, сказка о Буре-богатыре, видимо, возникла первой. Во всяком случае, замечательно прослеживается ее связь с летописным сказанием о смерти Олега.

Отринув мысль о смерти, едет царьградский триумфатор взглянуть на останки своего коня. «И ступил он ногою на череп, и выползла из черепа змея, и ужалила его в ногу. И от того разболелся и умер он» («Повесть временных лет»). Разве не напоминает эта сцена встречу пешего Бури-богатыря с Чудо-юдой, восседающим на коне по кличке Воронье мясо? Буря-богатырь, победив двенадцатиглавого Чудо-юду, забирает себе его коня. Предание о гибели князя тем самым можно рассматривать как продолжение сказочного жизнеописания Бури-богатыря (Вещего Олега): конь Змея стал добычей воина (сказка), но позже принес смерть своему новому хозяину (предание). В сущности, трагическая развязка выглядит как месть самого Чудо-юды: недаром змея выползает из черепа — символа царства мертвых.

Сказочный Вещий Олег — Буря-богатырь — добывает себе коня в битве с Чудо-юдой. Этот конь составляет половину могущества Чудо-юды: потеряв его, Змей теряет часть своей силы. Тот же, кто получает коня, становится сильнее и могущественнее. Конь дает своему хозяину силу совершать богатырские подвиги, спасает его от смерти. Но он служит не вечно, а только до поры до времени. Оставшись без этого чудесного коня, воин лишается и его волшебной помощи, из непобедимого богатыря превращается в уязвимое существо.

Волхвы открывают Олегу судьбу в простом и ясном предсказании: примешь смерть от коня своего. Сообщают ему и его соратникам ровно столько, чтобы преданные ему поберегли его, а тайные враги, буде такие окажутся, не поняли сокровенного смысла предсказания. Олег отказывается от коня, но не отказывается от военных походов. Начав испытывать судьбу, Олег уже не мог отступить и измениться: пользуясь тем, что предсказание всеми понято буквально, он совершил свой подвиг ради великой державы и, поддерживая дух своих единомышленников, укорил кудесников: «Не правду говорят волхвы, но все то ложь: конь умер, а я жив». Он касается ногой черепа старого боевого коня, чтобы убедить всех в своей правоте, и (трагическая случайность!) предсказание сбывается. Но и через девять веков память о нем не угаснет: Пушкин создаст вдохновенную «Песнь о Вещем Олеге», а Н. М. Языков в одном из своих стихотворений напишет: «Вещего помнит Россия». За что же такая слава?

В конце IX века Хазария с переменным успехом билась с Русью, но дружила с Византией: около 893 года хазары в союзе с греками и мадьярами воевали против болгар и печенегов. В начале X века ситуация переменилась. Победив полки Олега, хазары приказали ему идти на Византию. Русскому князю в этой ситуации предписывалось выполнить роль наемника. Война же по замыслу хазарского «генштаба» должна была не только ослабить Русь и Византию, но и вконец расстроить их налаженную торговлю. Если бы этот план осуществился, то каганат завладел бы монополией на сбыт русских товаров на Востоке. Однако правители Хазарии просчитались. Начавшись военным столкновением, поход Олега завершился мирными договорами 907 и 911 гг.

Некоторые историки считают, что похода 907 г. не было, поскольку о нем нет упоминания в греческих источниках. Но для нас этот вопрос несущественен, так как мы разбираем чисто летописную аллегорию об истории смерти князя, а согласно ей, поход имел место.

Договоры с Византией юридически оформляли права русских купцов в Константинополе и предопределяли тем самым не только увеличение русско-греческой торговли, но и долговременную ориентацию внешней политики Руси на дружбу с Византией. Договоры ломали сложившуюся систему диктата Хазарии в юго-восточной Европе. Неудивительно, что вокруг них разгорелся костер политических интриг. И, видимо, не случайно, что подписавшие договор 911 года византийские императоры-соправители Лев VI Мудрый и Александр, а также русский князь Олег умерли уже к середине 913 года.

Киевский воевода «укрепил» свой щит на царьградских вратах, то есть гарантировал защиту византийской столицы. Союзом с греками он восстанавливал против себя хазар и фактически, как бывший их наемник, подписывал себе смертный приговор. Русичи сознавали, что выбор сделан. Оставалось только гадать, когда Хазария подготовит ответный удар. Договор 907 года носил лишь предварительный характер, но именно в это время волхвы предсказывают Олегу смерть. Через четыре года, когда будет оформлен и подписан договор, конь умрет. Это знак, предвещающий скорую гибель князя.

«И плакашися людие вси плачем великим», прощаясь с Олегом. Так записал летописец, а сказка, как фольклорный жанр, передающийся от одного поколения к другому, сохранила до нашего времени этот скорбный мотив. «Да, Вещего помнит Россия».

Иван Быкович и князь Игорь

Сказка «Иван Быкович» — тоже история о трех братьях. Правда, в отличие от предыдущей сказки, между богатырями уже нет и тени неприязни. Проиграв в соревновании на силу, Иван-царевич и Иван кухаркин сын говорят победителю: «Ну, Иван Быкович! Будь ты большой брат!» Союз братьев (русских богатырей) стал крепче, чем при Буре-богатыре. Это послеолеговы времена.

Ивана Быковича, судя по его отчеству, логично считать потомком Ивана коровьего сына, Бури-богатыря, точнее, воином следующего поколения. Если же продолжать параллель мира мифологии, образов сказки и мира русской истории, то богатырю Ивану Быковичу будет соответствовать князь Игорь. Собственно, в сказке находит образное выражение мысль о том, что Иван Быкович, как защитник земли русской, преемник Бури-богатыря и в реальности мог бы быть отождествлен с князем Игорем. Подобно своим историческим прототипам, они сменяют друг друга в стольном Киеве и на богатырской заставе.

Иван Быкович бьется со Змеями не у моря, а на реке Смородине (смород — смрад), берег которой усеян человеческими костями, «по колено будет навалено». Чудо-юды владеют к этому времени огромными пространствами, даже агрессивная Баба-яга поминает их без симпатии: «… ведь они, злодеи, всех приполонили, всех разорили, ближние царства шаром покатили». Точно то же в первой половине X века мог сказать о хазарах любой их сосед. Где-то после 913 г. хазары с новой, еще более страшной силой наваливаются на Русь, так что данниками каганата становятся уже и вятичи. Именно к этому времени относится письмо царя Иосифа своему испанскому соплеменнику о множестве подвластных ему народов (в их числе и народа в-н-н-тит). В те времена хазары действительно овладевают системой укрепленных городищ на Дону.

Река Смородина — внутренняя приграничная река русского государства. Ряд исследователей фольклора настаивают на исключительно мифологическом названии реки, являющейся границей между «этим» и «иным» мирами. Но в то же время река Смородина упоминается в былине «Илья Муромец и Соловей-разбойник», и протекает она где-то поблизости от Чернигова. Всеволод Миллер отождествил ее с рекой Смородинной, что в 25 верстах от Карачева — города черниговских князей, предполагаемой родины Ильи Муромца (в былине село Карачарово). Другая былина — «Наезд литовцев» также помещает Смородину в области, близкие селам Карачеву и Переславскому (город Переяславль). Трудно поверить в то, что сказители X–XI вв. мыслили сказочную и былинную реку Смородину в разных концах Руси. А если так, то место битвы Ивана Быковича со Змеями локализуется внутри треугольника из трех городов — Киева, Чернигова и Переяславля, вблизи границы между землями полян и северян. Через эту область двигались хазары на Русь.

Иван Быкович, продолжая дело Бури-богатыря, побил Змеев, а вот сладить с их матерью не смог. Поражение богатыря (войск киевского князя невдалеке от Киева) естественно отнести ко времени второй волны хазарского ига (20-е (?) — 60-е годы X века), к тому историческому времени, когда русичи вновь попытались освободиться. Кембриджский аноним, еврейский автор XII века, рассказал о войне киевского князя в союзе с Византией против Хазарии, начавшейся в 939 году. «Войну развязал хазарский царь Иосиф, который «низверг множество необрезанных», т. е. убил много христиан…

В 939 г. (или в начале 940 г.) Хельгу (князь Игорь. — А. А.) внезапным ночным нападением взял город С-м-к-рай (Самкерц, на берегу Керченского пролива)…

Хазарский царь ответил на удар ударом. Полководец «досточтимый Песах» освободил Самкерц, отбросил русов от берегов Азовского моря, вторгся в Крым, взял там три греческих города, где «избил много мужчин и женщин», но был остановлен стенами Херсонеса, куда спаслось уцелевшее христианское население Крыма.

Затем Песах пошел на Хельгу, то есть подступил к Киеву, опустошил страну и принудил Хельгу, против его воли, воевать с бывшими союзниками-византийцами за торжество купеческой иудейской общины Итиля.

Все эти события в русской летописи опущены, за исключением последовавшего за ними похода на Византию» (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь). Но отзвуки этих событий, волшебно преобразившись, присутствуют в сказке!

Ведьма (сказочный образ полководца Песаха) утаскивает Ивана Быковича в подземелье — логово Чудо-юдова отца. Длинные ресницы и густые брови совсем закрывают глаза старика. Как и восточнославянскому Вию, веки ему поднимают железными вилами могучие богатыри. В отшельничестве и бездействии змеиного родителя просматривается поразительная аналогия с положением хазарского кагана.

Приняв высший верховный титул, он удалялся в специальный дворец, появляясь перед народом только в особо торжественных церемониях. Действия правителя были строго табуированы и жестко ограничены, а всю власть сосредоточил ставленник придворной верхушки. Неизменной обязанностью кагана, правда, оставалось руководство войсками в случае войны. Как мудрый главнокомандующий действует и сказочный «каган», отец Чудо-юды. Он не мстит Ивану за сыновей, но направляет его (!) в военный поход — умыкнуть царицу золотые кудри.

Подробности морской экспедиции сказочного витязя напоминают о связанных единой задачей походах князя Игоря на Византию в 941 и 943 гг. В первом походе Игорь возглавил эскадру в 10 тысяч кораблей. Велик и сказочный караван судов: «Вышел первый корабль; Иван Быкович сел в него, крикнул: «Все за мной!» — и поехал в путь-дорогу. Отъехав немного, оглянулся назад — и видит: сила несметная кораблей и лодок!»

Захватить Константинополь русским не удалось. А потому второй поход, уже сухопутный, объединил варягов, печенегов, словен, кривичей и днестровских тиверцев. Войско дошло до Дуная, где встретило послов императора с мирными предложениями. Взятие богатого откупа у греков подобно подношениям Ивану Быковичу: «Приезжают в невиданное царство, небывалое государство; а там уже давно сведали, что Иван Быкович будет, и целые три месяца хлеб пекли, вино курили, пиво варили. Увидал Иван Быкович несчетное число возов хлеба да столько же бочек вина и пива; удивляется и спрашивает: «Что б это значило?» — «Это все для тебя наготовлено».

Однако не так просто заполучить хозяйку заморской стороны. Уготовила она русичам баню огнем, и погорел бы Иван Быкович, не окажись с ним старичок Мороз-Трескун. Выдержал богатырь Иван испытание, «царица сама к нему вышла, подала свою белую руку, села на корабль и поехала». Доплыли они до Чудо-юдова берега, а Иван Быкович к тому времени так полюбил царицу, что посмел предложить своему «повелителю» завоевать невесту в честном соревновании — кто пройдет по жердочке над пропастью, тот и женится на прекрасной даме. «Иван Быкович пошел по жердочке, а царица золотые кудри про себя говорит: «Легче пуху лебединого пройди!» Иван Быкович прошел — и жердочка не погнулась; а старый старик пошел — только на середину ступил, так и полетел в яму». Балансирование над бездной — наверное, лучше не охарактеризуешь русскую внешнюю политику 944 года. С одной стороны, условие хазар завоевать Византию, с другой — традиция мирных отношений с греками. Не потому ли, гадая об истинных намерениях русского богатыря, так недоверчиво и неприязненно встречает его царица? Но во время соревнования мужей она болеет за руса. Силу любви и взаимной поддержки они противопоставили наглости Чудо-юдовых устремлений. Точно так же русско-византийский договор 944 года выразил антихазарскую позицию государств (Сахаров АН. «Мы от рода русского…»). Не изменив своему извечному правилу счастливого финала, сказка вместе с тем не погрешила и против подлинных фактов истории.

Сказки о Буре-богатыре и Иване Быковиче, читаемые со знанием потаенных в них ассоциаций, открывают взгляд простого человека X века на историю своего народа. Отличается ли он от официально-летописного? Несомненно. В сказках отображена отсутствующая в летописи диалектика русско-хазарских отношений в конце IX — первой половине X века. В то же время сказочные портреты киевских князей схожи с летописными. В сравнении с Иваном Быковичем (Игорем) королевич Буря-богатырь (Олег) и прозорливее, и сильнее, и независимее от политических интриг Чудо-юдовой (Хазарской) братии. Но, конечно, ни о каком умалении Ивана Быковича в сказке нет и речи.

А откуда родом сказочные Рюриковичи? На этот счет установлено, что герой с именами Иван коровий сын, Иван Быкович встречается преимущественно в русских и очень редко в украинских и белорусских сказках. География сказок об Иване Быковиче вообще ограничена преимущественно северными областями России. Наша интерпретация сказок прекрасно это объясняет. И Олег, и Игорь — князья северные, для киевлян они люди пришлые, а потому память о них не смогла затмить славы южнорусских богатырей доолеговой поры. Сказка о Буре-богатыре все-таки популярнее сказки про Ивана Быковича, что тоже понятно: восточным славянам Вещий Олег запомнился, прежде всего, как князь-освободитель, а Игорь — как не всегда справедливый сборщик дани.

Но то дела внутренние. Что же до забот Отечества, то оба князя были его доблестными ревнителями. Здесь летопись со сказкой не расходится. И можно утверждать, что сказки об Иване коровьем сыне и Иване Быковиче стали тем чудесным пламенем, в котором закалялось мужество полков Святослава.

Кавстрийский змей как символ Хазарского каганата

Сказка о Никите Кожемяке — классический пример дополнения древнего мифологического сюжета более поздними историческими подробностями. Уже в древнем славянском эпосе встречаются сказания о богатырях-кузнецах, кующих гигантский плуг в 40 пудов. Победив Змея, герой запрягает его в волшебный плуг и пропахивает глубокие борозды — «Змиевы валы». В сказке они тянутся аж до моря Кавстрийского (Каспийского). Валы — это реальность. Они представляют собой остатки огромных богатырских застав-крепостей по берегам рек, впадающих в Днепр. Их датировка неясна, но несомненно, что они верой и правдой служили древним русичам не один век.

В «Повести временных лет» рассказывается, что обры (авары) впрягали в телеги славянских женщин и заставляли возить себя. Запрягая чудище в соху, Кожемяка как бы мстит Степному Змею за былые унижения славян.

В отмеченных реалистических вкраплениях проявляется, так сказать, первичный слой исторической окраски мифического сюжета. На его фоне можно увидеть другую, более позднюю роспись, отмеченную временем русско-хазаро-печенежского противостояния. Прежде всего, о прозвище сказочного воина. «Повесть временных лет» под 992 годом упоминает о малолетнем ремесленнике-кожемяке, вышедшем на поединок с богатырем-печенегом и удавившем его. Полное имя героя названо в летописи несколько позднее. В 1001 и 1004 гг. Ян Усмошвец, или кожевник (от древнерусского «усма» — кожа и «шью»), разбил печенегов, пришедших на Русь. Этот легендарный богатырь послужил прообразом Никиты Кожемяки, а тот в свою очередь заменил в древнейшем сказочном сюжете волшебного кузнеца.

Беспощадный Змей, объявившийся вблизи Киева, брал с народа «поборы немалые: с каждого двора по красной девке; возьмет девку да и съест ее». Не миновала беда и царскую дочь. Пленение русских и славян и продажа их в рабство были традиционным промыслом степняков. Только факт захвата царевны и регулярные грабежи напоминают, скорее, хазарское иго, нежели налеты печенегов. В отличие от хазар печенеги не завоевывали Киев и не облагали его жителей данью. Византийский император Константин Багрянородный в своем сочинении, написанном в 948–952 гг., упоминает о «киевской крепости, называемой Самбатас». Самбатас — хазарское название, имеющее значение «пограничный город» (Киев находился на тогдашней западной границе Хазарского каганата). В крепость стекались товары, взимаемые хазарами с подвластных им славянских племен. Расшифровка древнекиевской топонимии указывает на присутствие в Киеве хазар. От времени владычества хазар в Киеве осталось отмеченное в «Повести временных лет» название городского урочища «Козаре». В Библиотеке Кембриджского университета хранится так называемое «Киевское письмо», написанное на еврейском языке в Киеве в начале X века. В нем представители еврейско-киевского кагала обращаются к другим иудейским общинам с просьбой об оказании помощи их соплеменнику и единоверцу. Таким образом, Змиевы поборы более естественно связывать с действиями хазар.

В сказке Змей выступает обыкновенным грабителем: основатель заботился бы хоть о каком-то благоустройстве, а здесь на первом плане только дань. И уж совсем хорошо знакомым, так похожим на Морского царя Чудо-юду, является читателям Змей в финале сказки. «Никита провел борозду от Киева до моря Кавстрийского. «Ну, — говорит Змей, — теперь мы всю землю разделили!» — «Землю разделили, — давай море делить, а то ты скажешь, что твою воду берут». Здесь сразу вспоминается и таможенная служба хазар в устьях рек и в Керченском проливе, и доминирование их на Каспийском побережье. Иными словами, Кавстрийский Змей символизирует постоянную хазаро-печенежскую угрозу со стороны Дикого поля.

Сокрушительные поражения, нанесенные хазарам Святославом (965–968), были только вестниками грядущего заката каганата. В конце 970-х годов хазары возвратились в свою столицу Итиль и попытались восстановить былое могущество, обратившись за помощью к Хорезму. В 985 году сын Святослава Владимир, как сказано в его житии, написанном хотя бы в некоторой его части еще в XI веке Иаковом Мнихом, «на Козары шед, победи я и дань на них положи». Известно также, что в набегах на Русь хазары иногда объединялись с печенегами. Последнее по времени их нападение на Киев произошло в 1036 году и окончилось для степного воинства плачевно. Все это позволяет заключить, что сказка «Никита Кожемяка» отражает победный период в столкновениях Руси с хазарами и печенегами (965 — 1036).

Сказка о Кожемяке венчает богатырскую трилогию о сражениях с морским Змеем. Сказки трилогии являются главами устной летописи народа, русского героического эпоса X века. Вряд ли мы ошибемся, если объявим их уникальными историческими документами той давней эпохи. И что из того, что они хранились в сердцах людей, а не в монастырской библиотеке? Разве стали они оттого менее подлинными?..

Чудо-юдо — Хозяин Каспия

В сборнике Афанасьева в цикле «Морской царь и Василиса Премудрая» приведено восемь сказок. Исходным для них стал сюжет о договоре царя с путником: за возможность напиться из источника Хозяин воды требует отдать то, чего путешественник дома не знает. Тот соглашается, не догадываясь, что за время отсутствия у него родился сын Иван-царевич. Им в итоге и расплачивается родитель с царем.

Сказочный сюжет о запродаже незнаемого в родном доме выдающийся исследователь сказок В. Я. Пропп (1895–1970) соотносил с обрядом инициации — посвящения или введения в культовые таинства подростков у древних народов. Молодой человек во время обряда подвергался испытанию, включавшему, в том числе, и жестокие истязания. Мучения, принимаемые юношей, символизировали его временную смерть, а одоление мук и последующее «возрождение» вводило его в круг посвященных, взрослых и готовых к вступлению в брак мужчин. Нечто схожее совершается и в сказке. Заклание родителями своего ребенка Морскому царю, служба у него, удачный побег и женитьба на Василисе Премудрой своего рода поэтические декорации таинства посвящения; герой, попавший в запредельное царство, возвращается невредимым назад.

С развитием речных и морских торговых экспедиций русичей древний сюжет приобрел новое звучание. Немилосердным таможенником (Морским царем или Чудо-юдой) купцам-мореплавателям представлялся правитель тех морей и рек, по которым пролегал их путь. В одном из вариантов Иван-царевича теперь заменил Иван купецкий сын (отправляющийся в услужение к Чудо-юде). Трудно сказать, возникла бы вообще эта сказка о русском купце и морском злодее, не воспрепятствуй Хазария свободному плаванию русских кораблей через контролируемые ею реки и проливы. Хвалынское море русского эпоса, напомним, это Каспийское, или Хазарское, как его называли еще, море.

В 913 году за возможность прохода в Каспийское море русичи обязались отдать хазарскому царю половину своей добычи. Это, конечно, было грабительское условие, поскольку русские воины шли воевать за хазарские интересы. Но все-таки оно предполагало достаточную награду уцелевшим. На обратном пути, дойдя до устья Волги, русы отослали условленную часть богатств кагану. Однако тот, нарушив договор, отказался пропустить их домой и позволил своей мусульманской гвардии напасть на русичей. После отчаянного трехдневного сражения они были разбиты, потеряв убитыми 30 тысяч человек. Нарушение клятвы всегда считалось святотатством. Коварство хазарского правителя выглядело еще более бесстыдным на фоне недавних договоров русских с греками. За подобные преступления, творимые прототипом Чудо-юды, и прилепилось к последнему прозвище Беззаконный.

«Выражается сильно российский народ! И если наградит кого словцом, то войдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света» (Н. В. Гоголь). Применительно к иудейской Хазарии это словцо имело, так сказать, и внутриобщинный смысл. Еще во времена Римской республики (во II в. до н. э.) в иудаизме оформились и противоборствовали две религиозные группировки — саддукеи и фарисеи. Саддукеи (аристократическая, земледельческая знать, жрецы) придерживались буквального смысла Моисеева закона. Фарисеи же, состоящие из ремесленников, торговцев, низших служителей культа, наоборот, стремились «усовершенствовать» иудейскую религию толкованием библейских (ветхозаветных) положений. Собранные и отредактированные разъяснения ветхозаветных книг составили Талмуд, святая святых правоверного фарисея. Христианские авторы, занимавшиеся его изучением, свидетельствуют, что талмудические трактаты неизбежно должны приучать своих последователей к вредным тонкостям, натяжкам, лживости, надувательству, плутовской изворотливости, изощрять их пронырливость и, наконец, убивать в них уважение к Моисееву законодательству. Итильские менялы и ростовщики склонились (в понимании христиан) к почитанию извращенного закона (Талмуда), за что и были отмечены столь нелестным прозвищем.

Сказка о противостоянии христиан и язычников в Киеве

Совсем иную историю любви открывает нам сказка о Даниле Бессчастном. В ней Чудо-юдо — старичок-водяной престранного вида — «без рук, без ног, одна борода седая». Ровно в полночь вылезает он из моря у сырого дуба. Тут-то и поджидает его Данило. Дело у дворянина срочное: надо ему к утру сшить из сорока сороков соболей шубу для князя Владимира, и помочь в том может только дочь Чудо-юды — Лебедь-птица, красная девица. Правда, она страх как расчетлива. «Возьмешь меня за себя? — пытает она дворянина. — В те поры все будет сделано!» Задумался Данило, да деваться некуда. Согласился, а уж красавица не подвела — смастерила шубу на диво. Вот поутру Лебедь-птица и наставляет мужа: «Как выйдешь от заутрени… сымай шубу с своих плеч да уряди князя Владимира в тот час, не забывал бы он нас».

Все сделал Данило как надо, да оплошал малость — похвалился спьяну женой. А тут еще Алеша Попович, бабий пересмешник, начал врать, что спал с ней. Заспорил Бессчастный с лгуном, и тогда порешили они — кто лжет, того и казнить. Но Алеша-клеветник украл для доказательства цепочку Лебедь-девицы, все ему и поверили. «Ну, Владимир-князь, — говорит Данило Бессчастный, — вижу теперь, что надо рубить мою голову; позволь мне домой сходить да с женой проститься». Дома же Лебедь-птица, красная девица советует мужу: «Поди зови к себе в гости и князя с княгиней, и всех горожан». Тот послушался ее.

«Срядился князь со княгинею в гости и поехал в путь-дорогу со всем храбрым воинством». Едут они и диву даются; что ни река — то полна пивом, медом, вином или крепкой водкой. Перепились солдаты и генералы, а трезвых только четверо и осталось — князь со княгиней, Алеша и Данило. Вошли они в палаты высокие, ждали-ждали хозяйку за накрытым столом, а та вышла на крылечко, молвила словечко: «Вот-де как мужей учат!» — махнула крыльями и улетела. Гости же ее в болоте на кочках остались…

Рассказчик смакует подробности княжеского унижения: «Пока до палат своих добрались, с головы до ног грязью измарались!» Откровенная насмешка сочинителя открывает его симпатии к оппозиции князя (языческому лагерю).

Чудо-юдова дочка встречается с Данилой в Страстную субботу, накануне Пасхи. Воскресение Иисуса Христа называют праздником праздников, ибо в этот день прославляется победа Жизни над смертью, Света над тьмою, Добра над злом. Оттого так активно искушает человека нечисть в пасхальную неделю, являясь перед ним то одиноким Мефистофелем, то многоглавой бандой Воланда. В традициях дьявольской «демократии» Лебедь-птица предлагает Даниле заключить договор (в данном случае брачный). Одно из его условий — не распространяться о волшебном даре жены. «Не хвались, что за едину ночь дом построили с тобою», — напоминает Бессчастному красавица. Только удел Данилы притягивать несчастья. К тому же никто из православных не вступился за него, и сам великий князь поддержал оговор невинной жены. Вот, казалось бы, и объяснение сказки. Но неужели рассказчик вывел героиней «оболганную» христианами нечистую силу? Ведь в конце сказки торжествуют всегда светлые силы Добра и Правды. Из-за неясной развязки В. Я. Пропп, комментируя сказку, даже предположил, что она не закончена. А не разрешит ли эту загадку известная нам мифолого-историческая параллель?

Известно, что XI веке в Киеве была богатая иудейская община. Она выстроила каменную синагогу, но свою веру среди населения не пропагандировала. «Единственным путем распространения иудаизма был тот, который применялся в Хазарии — смешанные браки». Православные священники категорически воспрещали их заключение. Статья из Устава князя Ярослава гласит: «Аще кто с бесерменкою (мусульманкою. — А. А.) или с жидовкою блуд створить, а не лишиться — церкви отлучиться и христьян, а митрополиту 12 гривен». Вот почему задумался христианин Данило, когда богатая и красивая девушка нехристианской веры, Чудо-юдова дочь, вызвалась выйти за него замуж. Брачный союз оказался под угрозой, когда Алеша Попович (неслучайный выбор прозвища персонажа!) украл у Даниловой жены цепочку. Обо всем этом, понятно, в сказке не говорится напрямую, но нельзя отрицать, что сказочный образ Чудо-юды в X–XII вв. ассоциировался на Руси с эмигрантами из Хазарии, и слушатели сказки не нуждались в дополнительной расшифровке.

А кстати, почему князь шествует к дому Данилы «со всем храбрым воинством»? За ответом снова обратимся к истории. Святополк Изяславич (1093–1113 гг. — на великом престоле) «из корыстолюбия дал большие льготы жидам, которыми они пользовались в ущерб народу и тем возбудили против себя всеобщее негодование» (Соловьев С. М. История России с древнейших времен). Говоря попросту, киевские фарисеи установили большой ростовщический процент («неумеренные росты»). Накануне воцарения Владимира Мономаха в Киеве, во время восстания 1113 года жители города разграбили дома тысяцкого Путяты, сотских и евреев. Собравшись по этому поводу на совет, князья решили выселить иудеев из Русской земли без конфискации имущества, но и без права возвращения. «Тайно возвращавшимся евреям было отказано в покровительстве закона, даже в случае ограбления и убийства вернувшихся» (Гумилев Л. H. Древняя Русь и Великая степь). Сказочный князь служит закону и, узнав о браке Данилы с девушкой другой веры, учиняет следствие. Он самолично отправляется посмотреть на Лебедь-птицу. Однако та обхитрила князя и убежала от его суда, опоив предварительно дружину и бросив неосторожного мужа.

Наконец все стало на свои места: неведомый нам волхв-сказитель аллегорически поведал о конфликте христиан и иудеев. Как язычник, он смеется над оскверненным христианским браком и промахом княжеской тайной канцелярии. Все христиане у него сплошь с червоточинкой: Данило — непутевый пьяница и вообще Бессчастный, Алеша — вор и наветчик, а князь — ни мудр, ни справедлив, да еще, как мальчишка, на Даниле верхом по грязи скачет. А между тем сказочного Владимира современники волхва сопоставляли с Владимиром Мономахом, сидевшим в то время в Киеве (1113–1125 гг.), а бабьего пересмешника Алешу Поповича — с богатырем Александром Поповичем, победителем половцев. Рассказ сказочника-язычника, таким образом, в известной степени односторонен, но для нас важнее другое — глубинный смысл сказки постигается только в контексте русской истории.

 

Глава 4

Перестройка князя Владимира

Пошла уже вторая тысяча лет, как христианство стало государственной религией России, но историки все еще спорят относительно причин перемены веры нашими предками. При внимательном рассмотрении всякий исследователь с удивлением замечает, что языческие времена были совсем не такими мрачными, как нас пробовали уверить церковники и ориентированные на их мнение авторы. В самом деле, разве не язычники создали государство Русь с центром в Киеве? При этом русские князья и их дружинники подчинили себе многие славянские и неславянские народности, проживавшие на Восточно-Европейской равнине, и у нас нет никаких оснований утверждать, что этот союз племен был слабым и бесперспективным. Как же тогда русичи смогли одолеть Хазарский каганат? А победоносные походы на Византию? Русские «варвары» заставили гордых христиан выплачивать им контрибуции, а также содержать на свой счет русских купцов, приезжающих в города для торговых сделок. Разве не языческая культурная стихия сформировала национальный тип русского человека? Врожденная открытость и доброта позволила наладить русам-язычникам устойчивую торговлю с арабскими странами, народами Поволжья и Кавказа, государствами Западной и Центральной Европы. «Русская знать разбогатела. Князья, бояре и мужи-дружинники стали владетелями обширных населенных территорий и многолюдных городов. Их дворы наполнились челядью, а в сокровищнице феодалов накапливались трофеи, добытые во время победоносных походов. Казалось бы, верхушке русского общества не оставалось ничего иного, как прославить тех языческих божеств, с чьей «помощью» Русь встала в один ряд с крупнейшими странами Европы. Однако вместо этого русская знать вдруг начинает интенсивные поиски новой религии. Как следует понимать этот парадокс?» (О. М. Рапов . «Русская церковь в IX — первой трети XII в. Принятие христианства»).

Объяснять его пытались уже авторы конца X — начала XI в. Так, арабский хронист Яхья Антиохийский тесно связал крещение русского народа с военной помощью, оказанной князем Владимиром византийской правящей династии для подавления восстания Варды Фоки, а также с последовавшей за этим событием — женитьбой Владимира Святославича на принцессе Анне. Византийская принцесса якобы не пожелала, чтобы ее выдавали замуж за язычника, и настояла на крещении князя и населения страны.

В Средние века часто пытались объяснить крещение Руси различного рода влияниями, которые испытал на себе князь Владимир. Немецкий хронист конца X — начала XI в. Титмар Мерзебургский писал: «Привезя из Греции жену по имени Елена… он (Владимир. — АЛ .) под ее влиянием принял святую христианскую веру». В скандинавской саге об Олаве Трюггвасоне утверждается, что Русь своим крещением обязана норвежскому конунгу Олаву, который, приехав в Киев из Византии, уговорил своего воспитателя князя Владимира и его жену Аллогию принять христианство византийского образца.

Русские писатели XI в. объясняли выбор Владимира влиянием бабки, княгини Ольги, принявшей крещение во время своего путешествия в Константинополь. А вот создателям «Повести временных лет» казалось, что поводом к крещению Руси послужили искусная пропаганда византийских миссионеров и желание киевского боярства.

«Однако крещение жителей Восточной Европы, которые, как показывают источники, оказывали яростное сопротивление данной акции, не может быть объяснено ни желанием византийской принцессы, ни брачными обязательствами русского князя, ни прихотью самого князя Владимира, ни уговорами норвежского конунга, ни влиянием на Владимира княгини Ольги и византийских миссионеров» (О. М. Рапов. Указ. соч.).

Еще более смешная версия христианизации Восточной Европы возникла в XIX в. Ее приверженцами, в частности, были историк церкви Макарий, С. М. Соловьев и С. Ф. Платонов. Все они заявляли, что русское язычество было «бедно», «бесцветно» и «примитивно» и потому, дескать, не могло конкурировать с религией Христа. Эти взгляды проистекали как от абсолютного незнакомства маститых авторов с культурой древних русичей, так и отсутствия у них какой-либо интуиции. Разве наши сказки и былины не служат ярким доказательством высокого культурного уровня наших пращуров?

Основой их верований была ведическая религия древних ариев, точнее, ее изначальный вариант, оформившийся еще в то время, когда арии проживали на Русской равнине (V–II тыс. до н. э.). Модель мира ведийских (т. е. почитавших «Веды») ариев была ориентирована на космос. Жизнь человека представлялась им сопряженной с космосом посредством некого универсального закона «rta», обозначающего регулярный и циклический характер и предполагающего возврат к исходной точке. По закону «rta» встает и заходит солнце; одно время года в установленном порядке следует за другим. Все повторяется, как было в незапамятные времена, и, следуя «rta», человек воспроизводит цикличность космических явлений в своем жизнеустроении, поддерживая тем самым порядок в космосе и в человеческом обществе и создавая условия для нормальной и успешной жизни своего племени. «Rta» являлся одновременно и этическим законом в обществе ариев. Хорошо и правильно то, что этому закону соответствует, а плохо и неправедно непочитание арийских богов, непринесение им жертв, скупость в отношении жрецов и поэтов, слагающих религиозные гимны. Для ведийского сознания характерна сосредоточенность внимания на положительной сфере, на том, что соответствует «rta», и неразработанность отрицательной: силы зла в «Ригведе» выступают героями «третьего плана». У древних русичей этот закон ассоциировался с понятием «рота». М. Л. Серяков в своей книге «Голубиная книга» — священное сказание русского народа» посвятил анализу этого языческого термина отдельную главу. Исследователь блестяще показал, что древнерусская «рота» была аналогом арийского «rta» — вселенского закона, универсального принципа, регулирующего порядок в Природе и торжество правды в человеческом обществе. Хранителем «роты» на Руси выступал бог Род. Академик Б. А. Рыбаков в книге «Язычество древних славян» указал на исключительную важность этого божества в жизни древних русов. Именно он был главным оппонентом Христа при утверждении библейских догматов на Руси. У язычников, заметим, были разработаны свои представления о будущей загробной жизни человека, так что и в этом вопросе преимущества христианство не имело. Согласно языческим убеждениям, после смерти существование человека не прекращается. Он переносится в иной, потусторонний мир, где будет жить вечно. Причем на «том свете» человек находится в том же самом качестве, что и в последний миг своего существования.

Христианство уравнивало всех в загробном существовании, но навряд ли это обстоятельство могло быть решающим фактором при выборе веры. Тем более что наибольшее сопротивление введению новой религии оказали Владимиру как раз «низы», народ.

Со временем были выдвинуты и разработаны более основательные гипотезы:

— христианство Руси было необходимо для получения из Византии государственных учреждений (Ф. И. Успенский);

— главная причина принятия Русью христианства заключалась в отсутствии церковной иерархии византийского типа. Поиски ее привели Русь ко двору болгарских царей и к последующей христианизации от Болгарии (М. Д. Приселков);

— крещения требовали торговые интересы страны (И. Е. Забелин, Н. М. Никольский);

— христианская религия послужила прочной основой для объединения восточнославянских племен в единое государство (М. В. Левченко, А. М. Сахаров);

— феодальный способ производства вступил в противоречие с догмами славянского язычества. Языческая религия требовала всемерного накопления имущества для безбедного существования в вечном «далеке», феодальное же государство заставляло его отдавать прибавочный продукт собственнику земли. Языческая религия выступала против закабаления и порабощения славянина кем бы то ни было, настаивала на его полной независимости, чтобы в потустороннем мире он оставался вольным человеком, а феодалам был нужен порабощенный, прикрепленный к земле, безропотный производитель (О. М. Рапов).

В общем, причин приводится много. И все они, безусловно, в какой-то мере определяли поведение князя Владимира и его окружения. Но наши ученые почему-то совершенно не говорят о главной причине, перевесившей все остальные, вместе взятые. Она проистекает из характера русского народа, его национальной психологии. Русский человек всегда открыт миру, он стремится не обособиться, а встроиться в мировую цивилизацию. Внутри каждого русского неистребимо внутреннее желание находиться в ладу, в гармонии со всем миром, как природным, так и человеческим, социальным. Мы были и остаемся верными космическому закону «rta» — «роты» — Рода. Это и есть русскость, наша национальная идея. Жить за «железным занавесом», отгородиться от мирового сообщества и лелеять свою национальную самобытность или культивировать отличную от всех идеологию — не наш удел. Да, на какое-то время, в период немощи и истощения военной силы и политической воли, россияне могут замкнуться, «законсервироваться», сосредоточиться на своих внутренних проблемах и решать их, ограничив контакты с другими народами. Но это не типично для нас, через некоторое время мы сами же, изнутри, разрушим эту «загородку».

Арабский автор первой половины X в. ал-Истахри в «Книге путей и государств» писал относительно русской области Арсании (Артании): «Что же касается Арсы, то неизвестно, чтобы кто-нибудь из чужеземцев достигал ее, так как там они (жители. — А. А.) убивают всякого чужеземца, приходящего в их землю. Лишь сами они спускаются по воде и торгуют, но не сообщают никому ничего о своих делах и о своих товарах и не позволяют никому сопровождать их и входить в их страну». Арсания — это земля вятичей, уже упоминавшаяся нами страна Вантит. Рассказ ал-Истахри относится к тому времени, когда еще в силе был Хазарский каганат и киевляне платили ему дань. Совершенно естественно, что жители Арсы хранили свои святыни и не допускали чужеземцев к ним. Но спустя некоторое время, после победоносного похода князя Святослава на Итиль, ситуация качественно изменилась. Русы стали доминировать в Восточной Европе. Вместе с тем они и раскрыли свои границы для представителей других народов, заинтересовались их религиозными взглядами. Повторимся, ничего принципиально нового с точки зрения духовного усовершенствования личности христианство не несло. Скорее наоборот: оно отрывало человека от мира природы и «привязывало» к воле неведомого Творца. Человек становился рабом Божим, и русские принимали такой статус не от чувства восхищения новой религией и ощущения ее преимуществ, а из простого любопытства, желания попробовать того, что стало общепринятым у цивилизованных ромеев и германцев. Русские принимали христианство не от слабости своего духовного здоровья, а от излишней силы. Здесь работал наш национальный принцип: попробуем и эту «заразу», обеднеть не обеднеем, авось даже чего-нибудь приобретем.

Конечно, всякая аналогия хромает. Но ситуация, сложившаяся в ходе крещения Руси, очень напоминает политическую перестройку, произошедшую в Советском Союзе через тысячу лет. И там, и тут верхушка государства приняла в качестве официальной идеологию, с которой она до того старательно боролась. И тогда, и в конце XX века разрушалось языческое по своей сути мировоззрение. И в те далекие времена, как и сейчас, европейцы называли русских варварами и нецивилизованными азиатами. Обе перестройки были антирусскими по своему содержанию. И тогда, и сейчас реформаторы опирались на поддержку иностранных государств: Владимир бегал за море к варягам, а Горбачев и Ельцин смотрели в рот дяде Сэму. Оба раза русским морочили голову разговорами об общечеловеческих ценностях и оба раза по полной программе ограбили. Все вышеприведенные причины, которые выдвинули историки, конечно же, имели место, но они были вторичны. Они и всплыли-то перед княжеской верхушкой, когда та почувствовала, что русские внутренне «сломались», клюнули на наживку. А произошло это в результате очень серьезной борьбы, о которой еще никто не написал ничего путного.

Тайный смысл языческой реформы

Крещению на Руси предшествовала языческая реформа. Около 980 г. князь Владимир, руководимый своим дядей по матери Добрыней, завладел киевским престолом и поставил вне двора теремного на холме идолы шести богов: Перуна, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Семаргла и Макоши. Летописец оставил нам очень краткую информацию, но, будучи включенной в нашу систему представлений о язычестве Древней Руси, она открывает очень важные факты.

Оставим до поры до времени анализ состава и структуры нового пантеона, узаконенного Владимиром. Обратим вначале внимание, что в нем отсутствуют Род и Велес — божества, пользовавшиеся исключительным почитанием у древних русичей.

Род — наиболее древний неперсонифицированный бог русских, бог Вселенной, живущий на небе и давший жизнь всему живому. Автор «Книги об идолах» — сочинения XII века — считал культ Рода одной из мировых религий, которая некогда охватывала Египет, Вавилон, Грецию, Рим и славянский мир. Род — наиболее древний неперсонифицированный бог русских, бог Вселенной, живущий на небе и давший жизнь всему живому.

Бог Род — это проводник космического закона гармонии «rta» древних ариев («роты» древних русичей). Это двойник арийского Яра. Арии, стартуя с Русской равнины, распространили культ Яра-Рода в самых разных направлениях. В Египте Яра именовали Ра, в Палестине называли Астар («Есть Яр»), Астарот («Есть Род»), в Греции — Эрос, а позже Арей, у индийцев — Арьяман (божественный Яр-человек), у иранцев — Ормузд (божественный Яр-муж), наконец, у славян он стал Ярилой. Бог Род напоминал всем и каждому о мировой славе предков русских. И вот ему-то и не нашлось места среди новых кумиров.

В книге «Язычество древних славян» академик Б. А. Рыбаков приводит анализ памятника древнерусской литературы XII в. «Слово Исайи пророка». Это сочинение является кратким пересказом 6 5-й главы Книги Исайи пророка, входящей в Библию. Весь смысл создания параллельного древнерусского текста, отмечает ученый, состоял в том, чтобы «обрушить всю тяжесть библейских проклятий на Рода и двух его рожаниц» (рожаницы — богини плодородия). Анализ древнерусского памятника дает потрясающий результат! В поучении бог Род сопоставлен с Саваофом (Богом-отцом!) и Иисусом Христом. Все кары, все «судороги сердец» и горение в адском пламени, предназначенные отступникам от библейского Бога, обещаны здесь почитателям Рода и рожаниц. По своей значимости и по своему масштабу на момент введения и распространения христианства бог Род превосходил любого из древнерусских богов, в том числе и тех, которые вошли в пантеон князя Владимира. И то обстоятельство, что его исключили из числа общерусских святынь, характеризует общую направленность языческой реформы.

Православное духовенство всеми правдами и неправдами пыталось искоренить в народном сознании память о «роте». С этой целью, например, «редактировались» летописи. М. Л. Серяков в уже упоминавшейся книге приводит целую дюжину примеров варварского искажения текста «Повести временных лет». Он подчеркивает, что апологеты христианства при этом не столько боролись с самими языческими представлениями, сколько пытались «навязать народу закон иудео-христианской традиции». В противовес русскому закону-роте, ветхозаветные заповеди носят откровенно приземленный характер. Табу на имя Бога, запрет на маломальский интерес к чуждым верованиям и какую-либо деятельность в субботу и элементарнейшие нравственные установки. В дополнительном толковании десяти заповедей (Исход 34: 11–26) уточнены некоторые ритуальные элементы культа, однако и они лишены какого бы то ни было космического, вселенского начала.

В летописях рота используется для утверждения и закрепления межкняжеских и международных договоров. Они были двух видов: либо договор о мире и ненападении, либо о союзе, как правило, военном. Роту издревле использовали также при разрешении в судебном порядке юридических споров, причем как между самими русскими, так и между русскими и иностранцами. Термин «рота» использовался в договорах с Византией 911 и 944 годов. Многократно упоминается он и в «Русской правде» XI века — основном юридическом памятнике Древней Руси. На Русском Севере и в Сибири до сих пор используют слова: «рота» в значении «божба, клятва», «ротить» — «бранить, ругать, клясть, проклинать». «Этот факт, — заключает свое исследование М. Л. Серяков, — является одним из наиболее ярких и наглядных свидетельств того, какое огромное значение придавал русский народ роте и какое место этот закон правды и справедливости занимал в его духовной и нравственной жизни». Мы же добавим от себя, что верность роте подразумевает память о своих древних традициях (родовую память) и о боге Роде, который ее олицетворял. Князь Владимир вычеркнул Рода из списка наиболее почитаемых богов и тем самым обрезал одну из нитей родовой памяти, нарушил связь времен.

Обратимся теперь к фигуре другого бога-изгоя — Велеса (Волоса). В своих заключениях относительно происхождения и значения этого бога исследователи обычно отталкиваются от его характеристики в Лаврентьевской летописи — «скотий бог», то есть покровитель домашних животных и (опосредованно) бог богатства. В договорах с греками Велес соотнесен с золотом, тогда как другой постоянно упоминаемый наряду с ним бог — Перун — с оружием. В Киеве идол Перуна стоял на горе, а идол Велеса, по-видимому, на Подоле (в нижней части города). В социальном аспекте это различие проявлялось в том, что Велес считался богом «всей Руси», а Перун — богом княжеской дружины. Связь Велеса с сельскохозяйственными культами очевидна из восточнославянского обычая оставлять в дар божеству несжатыми несколько стеблей хлебных злаков — волотей, называемых «Волосовой бородкой».

Объяснить смысл имени «Велес» современные филологи и историки не могут. Но ларчик открывается очень просто: изначальным именем Велеса было «Бел». О древнем боге Беле (Белбоге) сохранилась живая память в белорусском предании о Белуне, который представляется старцем с длинной белой бородой, в белой одежде и с посохом в руках; он является только днем и путников, заблудившихся в дремучем лесу, выводит на настоящую дорогу; есть даже поговорка: «Темно в лесу без Белуна». Его почитают подателем богатства и плодородия. Во время жатвы Белун присутствует на нивах и помогает жнецам в их работе. Чаще всего он показывается в колосистой ржи с сумою денег на носу, манит какого-нибудь бедняка рукою и просит утереть себе нос; когда тот исполнит его просьбу, из сумы посыплются деньги, а Белун исчезает. Это рассыпание Белуном богатств основывается на древнейшем представлении солнечного света золотом. Связь Белуна с деньгами, а если несколько шире, с золотом и материальными богатствами хорошо объясняет привычки, приписываемые Велесу.

В русском языке прилагательное «белый» употребляется в смысле «светлый, чистый, незамаранный, незапятнанный». Некоторые известные словосочетания еще более расширяют круг связанных с ним ассоциаций. Белым днем называют Божий день, белой землей, белым местом — церковную землю, белыми крестьянами — свободных от податей и повинностей, а белым грибом — лучший из грибов. Выражение бел-свет означает «вся земля и все наши люди». Все эти значения прекрасно подходят в качестве характеристик верховного бога, поэтому мы должны признать имя Бел славянским по происхождению.

Культ этого бога праславяне перенесли в Грецию, Малую Азию, Палестину и Месопотамию.

Геродот сообщает, что ранее Эллада называлась Пеласгия. Это название родилось от греческого словосочетания «Белос-гея», что означает «земля Бела». Жители этой земли — пеласги — говорили на варварском (негреческом) наречии. Они оказали влияние на эллинов, позаимствовавших у пеласгов некоторых богов. Одним из них был бог Бел, которого греки стали называть Гелий (Гелиос). Это очень древнее доолимпийское божество, культ которого принесли в Грецию предки русских и славян — пеласги. Согласно греческим мифам, у Гелиоса во владении было множество стад, которые он держал в самых разных уголках Греции и даже на Сицилии. Вот и обнаружились глубинные корни скотьего бога.

При переделе земель, устроенном Зевсом, Гелиосу достался лишь единственный остров Родос (у юго-западного побережья Малой Азии), названный так в честь его жены Роды. Ее имя очень близко и понятно всякому русскому человеку и, очевидно, заимствовано греками у наших предков. Имя тещи Гелиоса — Левкотея, что значит «Белая богиня» (женская параллель Бела): вот и еще одна «ниточка», связывающая греческого и русского богов. По легенде, один из сыновей Гелиоса основал в Египте город Гелиополь и был первым, кто обучил египтян астрологии. Арийским (прарусским) Гелиополем был знаменитый город Гелон в Скифии. Оба названия нам известны в греческой транскрипции. Но истинные их имена совпадают и звучат не иначе как Белгород.

Пеласги — союзники троянцев, Гомер упоминает их при перечислении защитников города. После Троянской войны (в 1190-х или 1180-х гг. до н. э.) пеласги проникают в Палестину (обязанную им своим именем). В Библии они упоминаются как филистимляне.

В западносемитской мифологии Балу (Бел) — бог бури, грома и молний, дождя и связанного с ним плодородия. Балу именуется богатырем, сильнейшим из героев, скачущим на облаке, князем Вельзевулом. Известны изображения Вельзевула в облике быка (символ плодородия), то воистину «скотий бог». Он живет на горе, называемой «северная». Это еще одно указание на то, что культ Бела пришел к семитам с севера. Одна из сохранившихся форм написания имени Вельзевул — Beelzebub — читается как Велес-бог. Она подсказывает, что слово Велес родилось как вариант произношения имени Бел другими народами. Впоследствии обе формы стали существовать как независимые. Более того, во времена Киевской Руси предпочтение было отдано более поздней по происхождению. Вот почему мы практически не имеем свидетельств почитания Белбога древними русичами. Славу и значение Бела перенял Велес, бог всей Руси. В договорах с греками Велес соотнесен с золотом, чем, безусловно, напоминает Белуна. Хетты (соседи троянцев) в своей переписке называли Трою Вилусией — городом Велеса или Белгородом.

Наши филологи не в силах разгадать этимологию слова «дьявол». Но и в данном случае был задействован корень «бел». Исходная русская форма «Дий-Бел» («Божественный Бел») у семитов превратилась в дьявола, а у греков в диаболоса. С победой христианства эти языческие боги (воплощения Бела) были отнесены к представителям ада и покровителям мрачных и темных сил. И точно так же, как в случае с Велесом, в нашем языке утвердилась не исходная русская первооснова имен, а чужеродная. Согласно Библии, Вельзевул — бог филистимлян, но его имя в греческом написании читается как Велес-бог.

Подытожим наши мифологические отступления. Князь Владимир не включил в реформированный языческий пантеон двух наиболее уважаемых богов — Рода и Велеса. Первого из них можно соотнести с библейским богом Астаротом (и его супругой Астартой), а второго — с библейскими Баалом, Дьяволом и Вельзевулом. Как известно из Библии, именно недружественные иудеям Баалы и Астарты отвращали древних евреев от истинной веры в Господа. Что же получается? Князь Владимир реформировал русское язычество с дальним прицелом. Его первоочередной задачей было отодвинуть «конкурентноспособных» с Христом богов на второй или лучше даже на третий план. Но, может быть, на место Рода и Велеса могли встать другие языческие божества? Чтобы прояснить этот вопрос, приведем сведения о каждом из них.

1. Перун — Пыра — Упырь. В пантеоне князя Владимира Перун занимал главенствующее положение. Этот бог считался у славян повелителем грома и молний. Они полагали, что Перун пускает свои стрелы-молнии из огромного лука-радуги. Иногда его молнии изображались в виде железных мечей. Считалось также, что Перун вооружен огромной палицей. Искры, высекаемые ею из камня, рассматривались как его неотъемлемая принадлежность. По славянским поверьям, все эти грозные орудия служили Перуну для борьбы со злыми демонами-великанами, повелителями туч и земных туманов. Славяне утверждали, что молниями Перун рассеивает тучи, оплодотворяет землю дождями, выводит солнце из облаков. С помощью его творческой силы пробуждается вся природа. На зиму Перун умирает. С началом морозов его громовые уста смыкаются, а оружие выпадает из рук. Зимой Перун лежит в туче-гробу, а весной он оживает, раскалывает своими молниями тучу и начинает действовать.

Славянами дуб рассматривался как священное дерево Перуна. Они верили, что бог-громовник может перевоплощаться в птиц — орла, сокола, кречета. Перун считался покровителем дружинников и вообще военного дела. В договоре 944 г. князя Игоря с Византией прямо говорится, что в случае его нарушения русами-язычниками они в дальнейшем «не имут помощи <…> от Перуна, да не ущитятся щиты своими, и да посечени будут мечи своими, от стрел и от иного оружия своего, и да будуть раби в весь век будущий». Из этих слов видно, какое большое значение придавала русская военная знать Перуну в X столетии.

Мифологи-профессионалы обязательно подскажут, что у Перуна много двойников. Это и балтийский Перкунас, и белорусский Пярун, и древнеиндийский Парджанья, и хеттский Пирва, и албанский Перен, и фракийский Перкон. Все это воплощения одного очень древнего бога, который почитался предками и балтийцев, и белорусов, и хеттов, и фракийцев и т. д. Хетты, напомним, жили во II тысячелетии до н. э. на территории современной Турции, индийскому небожителю Парджанье сегодня тоже было бы не менее трех тысяч лет. Так что корни у Перуна очень древние и восходят, очевидно, ко времени единства индоевропейских народов. Что же это был за первобог и каково было его первоначальное имя?

Обычно исследователи говорят, что для ответа на такие вопросы необходимо знание древних языков. И это совершенно правильно. Но ведь и в современных индоевропейских языках сохранились отдельные реликтовые формы, устаревшие слова, которые могут подсказать правильный ответ. У нас нет под рукой индийского, хеттского или фракийского словарей, но есть голова на плечах и великолепный «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля. Не поленимся, заглянем в него и легко и просто решим загадку, пару веков мучившую филологов, занимавшихся этимологией имени «Перун». Пырин, Пыран, Пыръ, Пырка — все это обозначение предмета (органа!), который пыряет. Родители русских мальчиков до сих пор называют его маленький «отросточек» — пирином. Не достаточно ли всей этой информации для того, чтобы указать истинную подоплеку происхождения образа Перуна? Поначалу он мыслился как божество плодородия и прозывался Пыром. Лишь впоследствии при его характеристике стали выделять и подчеркивать некоторые отдельные функции, связанные с грозой и громом. Но и здесь роль громовержца сводится по существу к пырянию земли стрелами-молниями. В еще более поздней своей ипостаси Пыр-Перун стал представляться в виде конного всадника, вооруженного копьем или «пырял ой» (таков, к примеру, фракийский Перкон). Прародиной Пыра, очевидно, является Русская равнина — прародина русского народа. Отсюда его культ распространился в самые разные части земного шара — к балтам, в Малую Азию, на Балканы и в Индию.

Но у Пыра-Перуна есть еще и знаменитый русский родственник. Имя ему… Упырь! В русском языке добавление буквы «у» к имени божества придает ему негативный оттенок. Например, бог — убогий, род — урод. Точно так же и слово «упырь» возникло как отрицание «пыра». Если «пыръ» олицетворял силы плодородия и торжество жизни на земле, то упырь — это мертвец, нападающий на людей и животных.

Автор уже упоминавшегося «Слова об идолах» выделил (в хронологическом порядке) следующие этапы славянского язычества:

— почитание упырей и берегинь;

— культ Рода и рожаниц;

— поклонение Перуну, ставшему верховным богом языческого пантеона (реформа Владимира);

— По принятии христианства сохранение веры в силу всех отринутых ранее языческих богов (Рода, Перуна и т. д.).

С учетом наших рассуждений эта периодизация нуждается в одной очень важной корректировке. В наиболее древний период наряду с берегинями наши предки почитали также и пыров. Само слово «упырь» появилось в более позднее время, когда культ Пыра сменился почитанием Рода. Новая традиция превратила Пыра, как более древнего бога, в злобное кровожадное существо, несущее смерть, — упыря. Если вера в Пыра и берегинь соответствует по времени эпохе индоевропейской общности, то культ Рода — выделению в их среде ариев.

Что же сделал Владимир, реформируя древнерусское язычество? Он повернул время вспять и вновь возвел на высший пьедестал бога Пыра, только теперь его имя выглядело несколько по-иному — Перун. Да и из божества плодородия он теперь превратился в бога войны, которого боготворила дружина князя. Простой народ видел в Перуне упыря (или вампира). Русским людям конца I тысячелетия был в сто раз милее и более люб «земледелец» Род — символ любви и плодородия. В этом смысле языческая реформа Владимира носила антинародный характер. Она разрушала сложившуюся языческую систему верований под лозунгами возвращения к более древним кумирам. Князь Владимир, таким образом, с самого начала боролся с русским язычеством, но делал поначалу это по-иезуитски, хитро и скрытно.

2. Хорс — Гор. Древние русичи видели в Хорее божество солнца, могучего подателя света и тепла, бога, от которого зависел не только урожай, благосостояние, но и сама жизнь человека. Имя Хорса встречается в «Слове о полку Игореве», когда автор вспоминает о Всеславе Полоцком, «князе-оборотне», рожденном якобы от волхвованья:

Направление пути из Киева в Тьмутаракань — юго-восток. Это полностью соответствует словам поэта: в своем продвижении к Таманскому полуострову Всеслав пересекал утренний путь солнца. Существуют различные толкования имени Хорса. Б. А. Рыбаков указывал на связь имени Хорса с понятием круга, круглого (хоровод и т. п.). Наибольшей поддержкой в академических кругах пользуется толкование его происхождения из иранских языков, где это слово имеет значение «сияющее солнце». Надо подчеркнуть, однако, что самих ученых такого рода объяснения совершенно не удовлетворяют. Они ограничиваются поверхностными версиями, чувствуя в душе, что решение загадки лежит где-то глубже, в несколько другом круге ассоциаций. В самом деле, с чего это славянам заимствовать слово иранского лексикона, да еще так прикипеть к нему, что даже поучения против язычества XV–XVI вв. все еще обличали веру в этого бога. Хорс упоминается в апокрифе «Хождение Богородицы по мукам» («Трояна, Хорса, Велеса, Перуна на богы обратиша, бесомъ злыимъ вероваша»), в «Слове некоего христолюбца» («И веруютъ въ Перуна и в Хърса»); в «Слове о том, како погани суще языци кланялися идоломъ» («Тем же богом требу кладуть… Перуну, Хърсу»); в Сборнике XVI в. («И ныне по украинам моляся проклятым болваном Перуну, Хорсу, Мокши, виламъ»); в «Слове и откровении святого апостола» XVI в. («Мняще богы многы, Перуна и Хорса, Дыя и Трояна»); в «Беседе двух святителей» («Два ангела громная есть: елленский старецъ Перунъ и Хорсъ жидовин»). Жидовином Хорс назван в последнем случае, видимо, потому, что его почитали в том числе и хазары. Мы специально привели так много примеров, чтобы показать исключительную значимость Хорса в древнерусской культуре. Так как же родилось это слово?

Начнем наши поиски несколько издалека и вспомним про загадочного царя Гороха. Кажется, какое смешное имя, так и хочется продолжить — шут гороховый. Но в действительности суффикс в этом имени, похоже, появился в позднейшие времена, когла смысл самого имени стал уже непонятен для сказителей. По нашему мнению, царь Горох — это царь Горы, то есть верховный владыка мира, Создатель и Хозяин Вселенной. Вот так, ни больше ни меньше: про шутов гороховых эпос не помнит. Если народ и хранит какие-то древние предания на протяжении тысячелетий, то, значит, они крайне важны для понимания его судьбы и его души. Царь Горох — это тот же Святогор, Святой Гор — первый богатырь земли Русской. Святогор связан с землей, с ее животворными силами: он лежит на земле или на горе (иногда — сам как гора) и, как правило, спит. В отличие от других богатырей он не путешествует, будучи хозяином Святых гор, его в полной мере можно назвать сыном Матери-земли. С другой стороны, земля не может носить его, она не выносит его тяжести: когда богатырь пытается поднять суму переметную, то он уходит ногами в землю. Земля и Святогор в некотором роде противники; недаром он похваляется: «Как бы я тяги нашел, так я бы всю земли поднял».

В далекой древности Святогор воспринимался как божество. Он не человек, а великан, исполин. В. Я. Пропп вообще считал его воплощением первобытной силы. И трудно с этим не согласиться, когда читаешь, как при первой встрече с Ильей Муромцем Святогор засунул его в карман вместе с конем. Но все-таки, как нам кажется, образ Святогора возник и воспринимался как божество горы. В противоположность Матери сырой земле и миру земному он олицетворял собой горний мир, небо и вообще верхнюю часть Вселенной. Его конфликт с Матерью-землей аналогичен истории, разыгравшейся на греческой почве между Геей и Ураном — божеством неба. Изначально земля и небо мыслились одним целым, которое затем в космогоническом процессе разделилось на две сущности. Из них Уран-небо (или Святой Гор) стал восприниматься как мужское начало, одновременно выступая и сыновним началом, вторичным по отношению к Гее (Матери сырой земле). Как и Уран, впоследствии Святой Гор уступил свое верховное место более юным богам и героям, таков удел всех древнейших богов. Но память о нем не стерлась в веках. В дальнейшем его стали именовать Хорсом и соотносить с солнцем и светом, приходящим от него. Подчеркнем при этом, что в образе Хорса-Гора гармонично соединились основные понятийные ассоциации, связанные с корнем «гор» — огонь, свет и высота.

В своих исследованиях лингвисты и историки не принимают в расчет то обстоятельство, что предки русских и славян не сидели на одном месте, они странствовали, создавали цивилизации «у черта на куличках», а затем возвращались на свою прародину, обогащенные уже лексикой других народов. Пример с богом Белом-Велесом в данном случае чрезвычайно показателен. Исследователи уже давно обратили внимание на очень близкого Хорсу персонажа древнейшей мифологии — египетского бога Хора (Гора). Он неизменно упоминается в составе имен царей Раннего царства. Хор (Гор) представлялся в виде сокола, и всемирная история знает только один еще такой пример, когда бы имя верховного правителя государства соотносилось с соколом. Это русский князь Рюрик, имя которого сопоставляют с общеславянским соколоподобным богом огня и света Рарогом. Но более интересно даже не это. По-египетски имя Хор (Гор) означает «высота», «небеса» и отражает лишь часть функций бога, его способность парить в воздухе.

Русский язык хранит гораздо больше смысловых значений этого божественного имени. Гор — это и гора, и гореть, это и Змей Горыныч, и царь Горох, и Святогор, и богатырь Горыня. Корень «хор» порождает не менее богатый ряд ассоциаций — «хор», «хорошо», «хоровод», русский Солнцебог Хорс. Русская этимология несравненно точнее характеризует образ египетского бога-сокола, а это верное указание на то, что рождался он на древнерусской (арийской) почве.

Нашим ученым давно пора сбросить маску скептицизма и со всей полнотой исследовать вопрос о влиянии арийской (древнерусской) культуры на другие народы. И то, что арии и праславяне добирались до Египта и утверждали там культы своих богов, настолько очевидно, что даже как-то неудобно за молчание академической элиты по этому поводу. Если же возвратиться к образу бога Хорса, то его след, по-видимому, присутствует и в христианстве. Не в самом учении, а в его названии. Известны различные формы написания имени бога, в частности, Хърсъ и Хръсъ. Не послужили ли они основой для имени Христа? Ведь о Хорее хорошо знали на просторах от Волги до Нила, и если учитывать, что «новозаветная культура» складывалась на основе греческого языка, то очень вероятно, что слово «Христос» возникло из словосочетания «Хръс-теос», то есть Хорс-бог. Наша гипотеза, во всяком случае, прекрасно объясняет постоянные сравнения Иисуса с Солнцем и усвоение христианством многочисленных атрибутов солярного культа. Конечно, церковники даже не захотят и слушать об этом, но это тот случай, когда нас намеренно пытаются оставить в неведении, лишить возможности пробраться к Истине…

3. Дажьбог. Даждьбог, как и Хорс, тоже бог солнца. Обычно исследователи говорят, что в пантеоне Владимира они образуют пару дополняющих друг друга богов. Хорса называют божеством солнечного диска, за Дажьбогом же закрепили образ Солнца как подателя света, тепла и связанных с этим земных благ. Не будем обсуждать эту достаточно спорную гипотезу. На наш взгляд, в своем выборе богов князь Владимир руководствовался исключительно задачей внести разброд в стан язычников. Глубокой философией или серьезной этической концепцией тут и не пахло. Для Владимира важно было не создать что-то новое и достойное, а разрушить прежнюю языческую картину мироведения. Вот в чем загадка языческой реформы Владимира. И, видимо, ученые только впустую тратят время, когда пытаются разглядеть в выборе шести богов некую скрытую гармонию.

Славяне верили, что Дажьбог живет далеко на востоке, где находится страна вечного лета. Каждое утро он выезжает на своей колеснице из золотого дворца и совершает круговой объезд по небу. В его колесницу впряжены белые огнедышащие кони. Появлению на небе Дажьбога предшествует появление его сестры — Утренней Зари, которая выводит на небосклон его белых коней; другая сестра — Вечерняя Заря уводит коней на конюшню после того, как бог закончит свой объезд. У Дажьбога-солнца есть его прислужницы, разгоняющие тучи и с помощью дождей очищающие его лицо. Славяне полагали, что осенью Дажьбог умирает, а 24 декабря рождается вновь. По предположению Н. М. Гальковского, часто употребляемая нами фраза «дай бог» служит отражением древнего имени Дажьбога, тем более что древнерусским «дай» было «дажь».

Имя Дажьбога упоминается в «Слове о полку Игореве»: «Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Дажь-божа внука, въ княжих крамолах веци человеком скратишась. Тогда по руской земли ретко ратаеве кикахнуть». Исследователи «Слова» сходятся во мнении, что выражение «Дажь-божи внуки» означает русский народ. И в этом трудно сомневаться, ибо среди всех богов только имя Дажьбога понятно всякому русскому человеку и не вызывает споров по поводу своего значения.

4. Стрибог — Яр-бог. Многие исследователи считают Стрибога одним из древнейших славянских божеств. По поводу же этимологии его имени существует несколько различных точек зрения. Одни лингвисты истолковывают это имя как исконно славянское — «устроитель добра» и сближают его с глаголом «строить». Другие, отталкиваясь от древнерусского «стрый» — «дядя по отцу», видят в этом имени словосочетание «Бог-отец». Третьи же рассматривают его как заимствование из древнеиранского со значением «возвышенный бог». Последняя точка зрения явно неудачна, поскольку само слово «бог», присутствующее в данном имени, указывает на его славянские корни (смотри словарь Фасмера).

Учитывая «летучесть» и изменяемость со временем гласных, мы предложим четыре новых варианта его прочтения:

а) Стрибог = Старый бог;

б) Стрибог = Есть Яр бог;

в) Стрибог = Се Трибог;

г) Стрибог = Се Тур бог.

Первый вариант близок по смыслу к расшифровке «Бог-отец», второй связывает Стрибога с верховным богом (тоже Богом-отцом!) ариев, третий — с главным языческим божеством многих славянских племен Три-главом (опять-таки Богом-отцом) или менее значимым, но упоминаемым в старинных памятниках Трояном, и, наконец, четвертый — с богом Туром.

На наш взгляд, правильное объяснение дают, в сущности, повторяющие и подкрепляющие друг друга три с половиной из перечисленных семи версий:

Стрибог = Бог-отец = Старый бог = Яр-бог.

Стрибог, таким образом, несколько «закодированное» имя главного арийского бога, от имени которого и произошло название племени ариев. Нашу точку зрения подкрепляет мнение Б. А. Рыбакова, считавшего Стрибога и Рода (тождественного Яру!) именами-эпитетами одного и того же верховного небесного божества.

Об особом почитании Стрибога на Руси свидетельствует «Слово о полку Игореве». Автор поэмы пишет: «Се ветри, Стрибоже внуци, веют с моря стрелами на хоробьрые пълки Игоревы». Здесь Стрибог изображен прародителем ветров, их дедом. Косвенно это указывает на его мифологическую древность, принадлежность к старым богам. Но сущностный (основной) смысл приведенной фразы указал Е. В. Аничков, отметивший впервые, что фразу «Стрибожьи внуци» нельзя понимать как приложение к ветрам, несущим на русские полки половецкие стрелы. «Неужели половецким стрелам помогает метко попадать в русские полки славянский бог? <…> Естественно и логично видеть в этих словах только одно — обращение к кому-то, кто происходил от Стрибога, потому что вспомнился древний культ Стрибога в его отношении к данной местности или данному племени». Стрибожьи внуци — тоже nomen gentis [имя племени]». И теперь ясно, какого рода-племени — арийского (параллель Стрибог — Яр).

5. Семаргл — Лико Одноглазое. Описания идола Семаргла история нам не сохранила, а крайне немногочисленные упоминания о нем и вовсе пропадают к XIV в. из поучений против язычества. Отсюда ученые делают вывод: либо это божество было незначительным, второстепенным, либо было сравнительно новым, недавно появившимся на Руси незадолго до ее крещения.

Что же до имени божества, то преобладает мнение об его иранском происхождении. Симаргла сближают с авестийским Сэнмурвом (Сенмургом), крылатым псом Ахурамазды, покровителем семян и ростков, и с мифической птицей персидской поэзии Симург. Эта гипотеза не только объясняет его имя (иранское «сайна-мри-га» дословно означает «собака-птица»), но и, что самое главное, обрисовывает круг функциональных возможностей данного божества. Б. А. Рыбаков, отталкиваясь от этой гипотезы, предложил считать Семаргла божеством семян, ростков и корней растений, а также охранителем побегов и зелени. В более широком смысле он — символ «вооруженного добра», посредник между верховным божеством неба и землей, его посланец, представавший в облике «собаки-птицы».

Но зачем Владимиру понадобилось вводить в свой пантеон «иноземное» божество растительности, ведь у славян имелись подобные божества? Такой поступок выглядит очень странным, и чем дольше думаешь о нем, тем он становится все более невероятным. Мы предлагаем несколько видоизменить данную академическую концепцию, действуя в духе того общего подхода, который принят в настоящей книге.

Начнем с того, что, по нашему мнению, имя Семаргл русского происхождения. Смысл его станет мгновенно ясен, если мы согласимся, что имя божества состоит из двух слов: «се» и «маргл». Первое служит частицей, используемой в древнерусской речи и часто употреблявшейся в речи. А «маргл» — это сокращение от «моргало», то есть «глаз»! Семаргл — это глаз божий, его око! У Семаргла есть хорошо известный всем русский прототип — Лихо Одноглазое (изначально Лико Одноглазое). Оно прекрасно соответствует тем охранным функциям, которые ученые приписывают Семарглу. На землю Ирана образ Семаргла пришел вместе с арийскими племенами, покинувшими Русскую равнину. Это действительно очень древний мифологический персонаж, авторы XI–XIII вв. уже толком и не знали, что означает его имя, некоторые даже писали его как Сим и Регл, но это отнюдь не значит, что корни данного имени иноземные.

6. Макошь — Троецыплятница. Рассказывая о богине Макоши, исследователи неизмено подчеркивают, что ее характер и функции очень неясны. Традиционно указывают на ее связь с прядением и ткачеством. Вследствие этого богиню считают покровительницей женского рукоделия. Макошь представляли в виде женщины с большой головой и длинными руками. Она прядет по ночам в избе, поэтому поверья запрещают оставлять кудель, а «то Макоша опрядет». Макошь невидима, но ее присутствие можно обнаружить по урчанию веретена. Этнографические данные, собранные на Русском Севере, рисуют нам Макошь невидимой пряхой, вмешивающейся в женские работы, тайком стригущей овец, запрещающей прядение в праздничные дни.

Относительно происхождения имени этой богини всерьез конкурируют две точки зрения. Одна толкует его как производное от слов «мокнуть», «мокрый». Другая принадлежит Б. А. Рыбакову и «расшифровывает» имя Макошь, как «мать счастливого жребия (коша)», богиня удачи, судьбы.

Мы предлагаем, однако, свою версию, уточняющую в значительной степени последнюю интерпретацию и опирающуюся на наши исследования о Кощее-Коше. Макошь — это мать Коша, та самая неведомая Троецып-лятница, праздник которой издревле справляли женщины в русских деревнях. Троецыплятница — одно из воплощений Великой богини, прародительницы мира и всего сущего. В этом ключ к пониманию образа Макоши.

Подведем теперь итоги. Анализ нового состава «небесной канцелярии», предложенного Владимиром, приводит нас к выводу, что княжеская реформа проводилась с единственной целью — внести хаос в стан язычников. Шестерка божеств была соединена в единое «политбюро» чисто механически. В частности, туда вошли сразу два божества Солнца. Структура божественной власти не предполагала какого-то внутреннего единства или какой-то новой идеи, объединяющих верховных богов между собой. Единственный принцип, которому реформаторы, похоже, следовали неукоснительно — это возвышение очень древних богов, восходящих еще к эпохе индоевропейской общности. Их имена и значение по большей части были неясны людям того времени. Реформа Владимира разрушала существовавшую ранее арийскую систему ценностей, основывавшуюся на почитании космического закона «рота». Общенародные любимцы — боги Род и Велес — объявлялись утратившими полномочия, их предлагалось предать забвению.

Можно еще очень долго критиковать и доказывать убожество княжеской реформы, но читатель, наверное, уже давным-давно все понял. Сама по себе эта реформаторская деятельность носила вспомогательный характер. Она проводилась с одной-единственной целью — ослабить сопротивление язычников при будущем, но готовившемся загодя введении христианства. Если же проводить параллели с современной политической ситуацией и перестройкой, начавшейся в Советском Союзе и закончившейся его распадом, то реформа князя Владимира аналогична отмене статьи Конституции о руководящей роли Коммунистической партии. Еще в бытность генсеком Горбачев прекрасно знал, куда идет страна и что никто не собирается реформировать социализм. Точно также и Владимир врал и изворачивался, демонстрируя свои языческие пристрастия перед жителями Киева. Язычники были приговорены, но они не сдались без боя. И была гражданская война, о которой наши летописи говорят лишь вскользь.

Первая гражданская война в России

Владимир был сыном Святослава и ключницы Малуши — рабы, как ее аттестует летопись. За то его прозывали «робичич». Но он был законным сыном, рожденным в браке (с обычаем многоженства покончит чуть позже христианство). Владимир, наряду с другими своими братьями — Ярополком и Олегом, — был наследником великокняжеского престола, но его статус в силу положения матери был несколько иным. Ключник или ключница, распоряжавшиеся припасами княжьего дома, по нормам феодального права должны были быть рабами. «Русская Правда» определила положение ключника следующими словами: «А се третье холопство, привяжет ключ к себе без ряду». Без ряду — значит без договора, без каких бы то ни было прав. Это холопство — полное, рабство в прямом смысле слова. И если искать какие-то начальные впечатления, отразившиеся на характере будущего правителя Руси, то, несомненно, они связаны с обидой за мать.

Отцом Малуши был Малк Любечанин. Был у нее также брат Добрыня, который опекал юного Владимира. Именно он посоветовал новгородцам пригласить на княжение своего воспитанника. Святослав самолично посадил Ярополка в Киеве, Олега у древлян, но относительно Владимира он никакой инициативы не проявлял. Почему же новгородцы откликнулись на предложение Добрыни и попросили Святослава прислать к ним Владимира? В большой политике ничего просто так не бывает. Добрыня чего-то пообещал новгородским боярам в случае их согласия, а те чего-то потребовали от него взамен. Относительно последних все более-менее понятно. Новгородцам до времен Ивана Грозного жилось тем слаще, чем горшей была судьба киевлян. Они хотели повелевать Киевом и готовы были платить за реализацию этого плана наличными. Ну, а что же Добрыня? Был он обыкновенный воин и отважный защитник юного князя или ловкий авантюрист, преследовавший свои корыстные цели?

Начнем, прежде всего, с одной чрезвычайно поучительной ошибки, растиражированной в тысячах, а то и в миллионах изданий. В летописном Добрыне обычно видят былинного богатыря Добрыню Никитича. Но это заблуждение. Твердых оснований для отождествления дяди Владимира со знаменитым русским богатырем нет. Совпадают имена, но разве этого достаточно? Отчества у них уже разные: один — Никитич, другой — Малкович. Более того, Никитич родом из Рязани, а Малкович — уроженец Любеча. Как видим, отличий вполне достаточно, и всякие попытки совмещать былинного и летописного Добрынь являются не более чем фантазиями отдельных историков. Кстати, летопись нигде не говорит о выдающихся военных навыках дяди Владимира. А ведь это самый главный признак, по которому следовало бы сравнивать двух героев! Мы не располагаем ни одним примером, где хотя бы намекалось на его богатырские подвиги в боях с врагами. Воеводой Владимира был не он, а Волчий Хвост. И когда после осмотра пленных болгар Добрыня говорит князю: «Все они в сапогах. Эти дани нам не дадут — пойдем поищем лапотников», то за этими словами нам видится не бесстрашный воин и защитник земли Русской, а прагматичный грабитель, настроенный выбрать соседа послабее и обобрать его. Версия о богатырской природе Добрыни Малковича искусственно внедряется в сознание людей, чтобы облагородить его образ. Это обыкновенный «агитпроп».

Гораздо большего интереса заслуживает совершенно иная точка зрения на Добрыню, сына Малка Любечанина. Имя «Малк» типично еврейское, на иврите «малк» или «мелех» означает «царь». Но тогда дядя Владимира — еврей, по крайней мере, по отцу. То же самое следует сказать и о его сестре, матери Владимира. Имя Малуша — уменьшительно-ласкательное от еврейского Малка — царица, оно свидетельствует о высоком статусе человека в еврейской среде. В связи с этим не исключено, что Малка по своему происхождению была из рода хазарских царей, власть которых пресек отец Владимира Святослав своим походом на Итиль. Да и стал бы узаконивать свой брак Святослав с простой рабыней? Отчего-то историки молчат на эту тему, мол, всякое бывает. Но здесь, похоже, та ситуация, когда надо держать ухо востро. Дело в том, что по-еврейски «рабби» значит учитель, раввин, и если только принять гипотезу о еврейских корнях крестителя Руси, то сразу же изменяется и его общественный статус. Он уже не сын рабыни, а внук раввина, потомок хазарских царей. К тому же навряд ли случайно Владимира именовали на хазарский манер «каганом земли Русской».

Большинство исследователей избегают обсуждения темы «Владимир и евреи», ссылаясь на то, что князь все равно не принял иудаизм и в его характере победила русская половинка, унаследованная от отца. Но это в корне неправильно. Хазарская (еврейская) партия в Киеве влияла на политику страны. Она горела жаждой мести за разгром Хазарского каганата, за утрату контроля над торговыми путями через Русь. Сделать иудаизм официальной религией Руси по тем временам было задачей нереальной. Русичи прекрасно помнили судьбу Хазарского каганата. Поэтому хазарские евреи действовали более изощренно. Они выступили в качестве третьей силы, искусно лавируя между язычниками и христианами. Планы этой третьей силы и претворял в жизнь летописный Добрыня.

Традиционно, характеризуя политические решения Владимира, историки ограничиваются анализом противостояния языческой и христианской партий. Но это упрощенный и крайне примитивный подход. К тому же он совершенно не проясняет личность самого князя. Владимир предстает как некая плоская фигура, имеющая всего только два измерения… Они соответственно определяют и как бы двух Владимиров, две фигуры без оттенков — черную и белую. Владимир до крещения — язычник, грешник, правда, грешник «по неведению истинного закона», но все же грешник. В частности, у него кроме нескольких законных жен (язычнику это дозволялось) целых три гарема, в которых живут в общей сложности 800 наложниц. Но и этого мало, Владимир приводил к себе еще и замужних женщин, девиц, вообще был «ненасытен в блуде». Таков первый образ князя. Второй — Владимир крещеный. Строит храмы, раздает милостыню нищим, он усердствует в покаянии, вообще он — «новый Константин Великого Рима», то есть Киева.

Анализ языческой реформы Владимира открыл нам его с совершенно неожиданной стороны, как коварного политика. Можно с абсолютной уверенностью утверждать, что Владимир был скрытный и очень неискренний человек. Интересно, что церковь явно не торопилась канонизировать князя. Его сыновья, Борис и Глеб, погибшие в усобной борьбе, были официально причислены к лику святых уже при Ярославе Мудром. Тогда же Ярослав упорно добивался от Константинопольского патриархата канонизации Владимира. Отказ был категорический. Греческое священство киевской митрополии мотивировало это тем, что его «не прославил бог», то есть от гробницы Владимира не происходит чудо-творений, которые в те времена считались непременным знаком святости. Владимира провозгласила святым новгородская церковь по прямому указанию Александра Невского в 1240 году. Общерусская канонизация князя состоялась только при Иване IV. Как видим, православная церковь тянула с канонизацией, а это верный признак того, что на солнечном лике святого князя жизнь запечатлела темные пятна.

Карьера Владимира была головокружительной. В 977 году, когда его братья — Ярополк и Олег — затеяли выяснение отношений, закончившееся для последнего плачевно, Владимир бежит за море. Через три года он возвратился в Новгород с дружиной варягов и сказал посадникам Ярополка: «Идите к брату моему и скажите: Владимир идет на тебя, готовься биться». Так началась первая гражданская война на Руси. Это была не обычная усобица, связанная с дележом власти. Для похода на Киев Владимир собрал все силы Северной Руси. Помимо варягов, в его войске были словене, чудь и кривичи. Ни боярство, ни купечество новгородское не пожалели средств на то, чтобы взять Киев. Их расчет состоял в том, что первенство в государстве может перейти к Новгороду вместе с властью над землями, вместе с данями, вместе с правыми и неправыми поборами и многими другими преимуществами столицы. В борьбу было втянуто все государство. Новгородцы платили деньги и, как им казалось, заказывали музыку.

Переломными стали события, разыгравшиеся в Полоцке. Город, построенный на берегу Западной Двины, был одним из важнейших промежуточных пунктов на «пути из варяг в греки». Но там княжил Рогволод, державший сторону Ярополка. Владимир поначалу решил перетянуть князя на свою сторону и заслал сватов к его дочери Рогнеде. Тогда-то и прозвучал оскорбительный, повторявшийся противниками Владимира и доносящийся долгим эхом до нас ответ гордой дочери Рогволода: «Не хощу розути робичича…» Исследователи толкуют эту фразу в чисто социальном аспекте. А если «робичич» означает «потомок раввина»? Ситуация с отказом в корне меняется! Княжна отказывается от брака с человеком, чуждым ей по духу! Надо полагать, что Рогнеда прекрасно знала родословную Малка Любечанина и представляла истинные цели, которые лелеял его сын Добрыня. Более того, к тому времени Рогнеда уже дала согласие выйти за Ярополка! Владимир напал на Полоцк, когда Рогнеду собирались уже вести за его брата. Рогволод и вся его семья были схвачены и убиты, но прежде этого, по приказу Добрыни, Владимир на глазах отца и братьев публично изнасиловал Рогнеду. Чтобы хоть как-то оправдать этот зверский поступок, историки говорят, что это была месть за оскорбление и одновременно осуществление княжьего права. Пусть так, но зачем же демонстрировать княжье право публично? Казнь семьи Рогволода и насилие над Рогнедой скорее напоминает преступление в Ипатьевском доме…

После победы над половчанами путь на Киев был открыт. Ярополк не сумел собрать войска, чтобы дать брату решительное сражение. Летопись открывает причину этому: в Киеве против верховного князя составился заговор, к которому приложил руку Владимир. Воевода Ярополка — Блуд — встал на его сторону и всячески способствовал победе новгородцев. Он уговорил Ярополка бежать из Киева и затвориться в городе Родне на реке Роси. «И был в Родне жестокий голод, так что ходит поговорка и до наших дней: «Беда, как в Родне». И сказал Блуд Ярополку: «Видишь, сколько воинов у брата твоего? Нам их не победить. Заключай мир с братом своим». Так говорил он, обманывая его. И сказал Ярополк: «Пусть так!» И послал Блуд к Владимиру со словами: «Сбылась мысль твоя, приведу к тебе Ярополка: приготовься убить его». Владимир же, услышав это, вошел в отчий двор теремной <…> и сел там с воинами и с дружиною своею. И говорил Блуд Ярополку: «Пойди к брату своему и скажи ему: «Что ты мне ни дашь, то я и приму». <…> И пришел ко Владимиру: когда же входил в двери, два варяга подняли его мечами под пазухи. Блуд же затворил двери и не дал войти за ним своим. И так убит был Ярополк».

Ярополк не смог организовать сопротивление киевлян. Обычно объясняют это тем, что он симпатизировал христианам. В Иоакимовской летописи сообщается, что он «нелюбим есть у людей, зане христианом». В Никоновской летописи отмечено, что к Ярополку приходили послы от римского папы, а те могли появиться на Руси лишь в том случае, если великий князь действительно проявил интерес к христианству. Вот эти-то симпатии Ярополка к христианам и недовольство данным обстоятельством киевлян и привели, как полагают многие историки, к его падению и захвату великокняжеского стола Владимиром. Но не очень ли это шаткие аргументы? Ведь не ратовал же Ярополк за введение христианства! А куда он бежал спасаться? В Родну, где находился «отчий дом теремной»! Дом Святослава, убежденного язычника! Само названия городка — Родна — указывает на то, что здесь находилось святилище бога Рода. Нет сомнений, Ярополк надеялся, что в этом священном месте ему гарантирована безопасность. Не в христианском храме спасался Ярополк, а среди отеческих святынь. Он не был христианином, он остался верен заветам отца и хранил приверженность арийскому закону «роты». Вот чего не могли простить ему Владимир и его окружение!

Первым крупным политическим шагом Владимира в роли великого князя стала языческая реформа. Он возвеличил бога войны Перуна, сделал его главным божеством языческого пантеона. Это было внове для русского человека. По своей природе русские ставят выше всего Любовь, наши верховные божества — это боги плодородия. Для язычников X века такими были Род и Велес. Но их-то и не оказалось в шестерке избранных богов. Перестройка — это перелом в общественном сознании. Но перестройка на Руси — это еще и обязательное разорение русского народа, цепочка декретов, приводящих к обнищанию большей части населения. И сдержать выступление обворованных сограждан можно только с помощью дружины. «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если умеет защищаться». И Владимир делает ставку на дружину, призванную оберегать верховную власть от народных бунтов. Как следствие, бог войны возводится в ранг верховного божества. После своего прихода к власти Владимир непрерывно воюет. Приводим перечень его достижений.

— Он совершил два победоносных похода на не желавших подчиняться вятичей и принудил их к уплате дани.

— Ему удалось нанести ощутимое поражение польскому князю Мешко I и отобрать у поляков важнейшие стратегические и экономические центры — Перемышль, Червень и иные грады.

— По свидетельству В. Н. Татищева, почерпнутого из не дошедшего до нас источника, в 982 г. Владимир «иде в поле и, покорив землю польскую, град Суздаль утвердил». Здесь речь идет о завоевании богатого земледельческого района, расположенного к северу от среднего течения Клязьмы и населенного славянскими выходцами из Новгородской и других северных земель.

— В 983 г. Владимир совершает поход на прусское племя ятвягов, побеждает их и устанавливает контроль над их землями.

— В 984 г. Владимир и его воевода Волчий Хвост нанесли поражение радимичам, которые, будучи еще в IX в. включенными в состав древнерусского государства, вышли из подчинения. В результате этого похода радимичи были вновь покорены и вынуждены платить дань и «возить повозы».

— В 985 г. Владимир и его дядя Добрыня ходили в поход на дунайских болгар и сербов. И это военное предприятие также оказалось удачным. Русские войска захватили много пленных, а с дунайскими болгарами был заключен договор о мире и взаимопомощи.

— В 986 г. болгарские войска с помощью русов нанесли византийцам сокрушительное поражение в Болгарии.

— За походом на болгар последовал поход на хазар: «…и на Козары шед, победы а и дань на них положи».

Владимир утверждал свою власть на землях, которые входили в державу его отца Святослава! Другими словами, внутри страны полыхала гражданская война. Князь огнем и мечом заставлял непокорные племена подчиниться его диктату. Владимир и Добрыня — ставленники хазарских евреев — воевали против наследников арийского язычества, наследников дела Святослава. Христиане держались в стороне и выжидали. Обратим внимание, что после завоевания Киева Владимир первым делом пошел на вятичей — племя, которое дольше и успешнее других противостояло хазарской агрессии. Что ни говори, но в политике Владимира четко прослеживается прохазарская ориентация. В землю самих хазар Владимир отправился в последнюю очередь. Это означает, что в продолжение всех семи лет гражданской войны они не платили налоги в «центр». А кто же платил? Те же вятичи, радимичи и т. д. В общем, русские. Вот и думайте после этого, в чьих интересах проводил политику князь Владимир!

Восемь лет длилась эра Перуна. Ровно столько, сколько продолжалась гражданская война. От имени Перуна творился террор на земле Русской, и с ним люди связывали все кровавые преступления режима Владимира. У культа Перуна не было будущего, и верховный князь решил пожертвовать своим «выдвиженцем». Это был своевременный политический ход. Не дожидаясь, когда враги начнут обвинять его в насаждении культа кровожадного бога, Владимир повелел уничтожить идолов, причем с особой жестокостью приказал проделать это со статуей Перуна. Ее привязали к хвосту коня и стащили волоком с горы. Это было в прямом и переносном смысле падением Перуна.

Годы верховенства Перуна были временем языческой демократии. Народ — не дружина, он поклонился Перуну, но втайне искал для себя более близких и родных по духу. Очевидно, что при этом мнения людей не совпадали, и они выбирали для себя разных богов. В 980–988 гг. в области религиозной царил полный хаос. Исключение — дружина, княжеская «гвардия». Там был незыблем культ Перуна. В период гражданской войны дружина была самой сплоченной и боеспособной структурой общества. Это и предопределило военные и политические успехи Владимира. Но решать вопросы мирного строительства «под знаменем Перуна» было делом безнадежным. Перун не мог выступить для населения страны в качестве объединяющего начала. Для Владимира было ясно, что «мавр сделал свое дело», и наступило время нового религиозного выбора.

Загадка крещения

«Повесть временных лет» рассказывает о крещении Руси достаточно противоречиво. Сначала летописец говорит о посольствах в 986 г. к Владимиру мусульман из Волжской Булгарии, иудеев из Хазарии и христиан из Рима и Византии с предложениями переменить веру. Затем, под тем же годом, следует пространная «Речь философа», которая должна убедить Владимира в преимуществах христианства. Казалось бы, вслед за этим должно произойти крещение. Но Владимир откладывает решение до «испытания вер», которое приходится на 987 г. Вроде бы решившись принять крещение из Византии, он потом медлит и колеблется, вплоть до похода на Корсунь (Херсонес) в 988 г. После взятия города, согласно рассказу «Повести», Владимира крестят присланные вместе с царевной Анной византийские церковники. Эта версия, однако, имеет много противников среди историков. Крупнейший исследователь наших летописей А. А. Шахматов показал, что корсунская легенда о крещении Владимира сложилась не раньше второй половины или даже последней четверти XI в. Ученый предполагает, что «Речь философа» и наставление в вере взяты из не дошедших до нас сообщений о крещении болгарского царя Бориса греками. Автором этой легенды мог быть грек-христианин, один из создателей древнерусской церковной организации, человек, хорошо знавший топографию Херсонеса и вставлявший греческие слова в русскую речь. Рассматриваемый фрагмент «Повести временных лет», разумеется, несет в себе много ценного и оригинального, но он, по мнению А. А. Шахматова, все же вторичен и написан намного позже описываемых событий. К тому же никто из византийских историков ничего не говорит о крещении Руси.

Существует еще три древнерусских источника, проливающих свет на историю крещения. Первый относится к половине XI в., но дошел до нас в памятниках XV–XVI вв. Это — «Слово о законе и благодати», приписываемое митрополиту Илариону. Второй из этих памятников — Житие Бориса и Глеба (или «Чтение»), написанное монахом Киево-Печерского монастыря Нестором и посвященное описанию жизни сыновей Владимира, коварно убитых братом Святополком в 1015 г. Так же, как и в предшествующем памятнике, в нем не говорится ни о крещении Владимира в Херсонесе, ни о приходе к Владимиру миссионеров разных стран. Согласно этому источнику, Владимир, вдохновленный свыше, открыл истину сам собою. Крещение датируется в нем 987-м, а не 988 г. Третий источник — «Память и похвала Владимиру». Этот документ приписывается мниху (монаху) Иакову, упоминаемому в летописи под 1074 г. Он, несомненно, принадлежит домонгольской литературе и сохранился в рукописях, самая древняя из которых датируется XV в. В этом памятнике, так же как и в предшествующих, говорится, что Владимир принял христианство по вдохновению свыше. Крещение отнесено в нем к 987 г. Здесь же сообщается, что «после крещения Владимир прожил 28 лет» и что на третий год после крещения взял город Херсонес. Итак, ученым совершенно неясно, когда и где крестился Владимир.

В противовес летописной точке зрения, многие историки считают, что крещение князя произошло в Киеве, где еще со времен Ольги существовала христианская община. Во всяком случае, древнейшие русские источники говорят о местных корнях христианского культа Владимира. Эту позицию в значительной степени поддерживает и обычно не обсуждаемая в академических кругах гипотеза о влиянии хазарских иудеев на введение христианства. Излагая ее в книге «Десионизация», В. Н. Емельянов пишет: «Владимир знал, как отомстить ненавистным ему родичам по отцовской линии за потерю власти родичами его деда по матери в Любече, за разгром Хазарского каганата. Нет, он не возведет ненавистных русских в ранг «богоизбранных» путем обращения их в иудаизм. Это могло бы привести к подрыву «богоизбранных» изнутри: для этого он слишком хорошо знал русских. Он взорвет их арийство изнутри путем введения рабской иудофильской идеологии христианства. В Западной Руси он убедился, как хорошо и вольготно живется «богоизбранным» при христианских правителях Западной Европы. Он понял, что залог этого вольготного житья его соплеменников по материнской — по иудейскому праву — главной линии в христианской интернационализации. Вернувшись на Новгородчину с нанятой из синагогальной кассы варяжской дружиной подонков, готовых на все за хорошую плату, он узурпирует власть в Южной Руси, безжалостно и вероломно убив своего брата Ярополка. Воссев на киевский престол, он по ранее разработанному коварному плану начинает проявлять псевдоповышен-ное почтение к арийским богам. Восемь лет идолопоклонства, сопровождавшегося кровавым изуверством, взорвали наше арийство изнутри. Народ стал роптать на собственных богов, которым до этого благоговейно и без эксцессов поклонялся веками и тысячелетиями. И в 988 году по приказу того же Владимира, который именовал себя не иначе как «каганом земли Русской», идолов низвергли, а народ силой погнали в Днепр и другие реки, дабы приобщить к христианской интернационализации».

В. Н. Емельянов излишне эмоционально выразил свою позицию. Можно также спорить о том, насколько сильна была хазарская партия в Киеве на тот момент, но в чем исследователь абсолютно прав, так это в том, что исключать ее из рассмотрения совершенно недопустимо. На протяжении всех 80-х годов X века в Киевской Руси происходила грандиозная политическая перестройка. Помимо язычников и христиан, важнейшую роль в ней играли и киевские евреи, выходцы из Хазарии, которые через своего ставленника Добрыню влияли на верховного князя. Быть может, кому-то покажется, что в силу давности тех событий уже нельзя столь определенно указать расклад политических сил, определявших русскую историю. Но тогда восстановите в памяти горбачевскую перестройку. Кажется, что во время ее боролись демократы с патриотами. А кто победил? Кто-то третий, надувший и тех и других. Вот примерно по такому же сценарию происходила и перестройка князя Владимира. Во время гражданской междоусобицы князь и его хазарское окружение истребило своих политических противников, а затем принялось встраивать Русь в общехристианский дом. Мы ни в коей степени не затрагиваем здесь вопрос о необходимости, важности и своевременности осуществленных в ходе этих перестроек задач. Это отдельная тема. Мы указываем лишь на реальный расклад сил, сложившийся во время проведения Владимиром двух религиозных революций. Первая — языческая — была аналогична отмене статьи Конституции о руководящей роли Коммунистической партии, а вторая — христианская — образованию «независимой» России. И там, и тут русский народ обманным путем загоняли в новую жизнь.

Чтобы устранить или хотя бы ослабить недовольство жителей Руси, вызванное насильственным крещением, Владимир старался всячески задобрить население. Он оказывал помощь нищим и больным, устраивал пышные празднества в городах, которые сопровождались пиршествами и раздачей богатств из великокняжеской казны. Это в какой-то степени примиряло население Руси с верховным правителем и его новой религиозной политикой. Однако Владимир Святославич занимался не только «приручением» жителей Руси. К этому времени относится сообщение об умножении разбоев в Киевском государстве. Словом «разбой» в древности обозначали не только вооруженное нападение «лихих людей» на мирных жителей с целью отнятия у них денег и имущества. Разбоем называли и любое выступление народных масс против сильных мира сего. Увеличение числа разбоев в период крещения населения Руси кажется закономерным явлением. Не желавшие креститься люди бежали в леса и пустынные, не удобные для поселения места. Им, конечно, приходилось испытывать всевозможные лишения и трудности. Убийство и ограбление христианских священнослужителей, а также людей, изменивших древним народным верованиям и принявшим крещение, в их глазах выглядели как нормальные действия, угодные древним языческим божествам. Владимир вначале отказывался казнить разбойников, по-видимому, надеясь мягким обращением склонить их к христианству и к прекращению враждебных действий. Но епископы потребовали от князя применения к разбойникам самых жестоких мер. Заинтересованность духовенства в суровой расправе над разбойниками как раз и указывает на то, что оно страдало от разбойничьих нападений. Тогда князь Владимир изменил свою политику по отношению к этим людям: «…отверг виры, нача казнити разбойникы».

Исследователи совершенно справедливо отмечают, что принятие христианства как общегосударственной религии было для Владимира одной из мер, направленных на укрепление внутреннего единства Руси. Но при этом забывают указать, что Владимир своей языческой реформой поначалу разрушил существовавшее до того внутреннее единство и ввергнул страну в хаос гражданской войны. Впоследствии, вводя христианство, он уже исправлял свои собственные просчеты.

После крещения Владимир, как нас уверяют, «жил в христианском законе». Летопись отмечает строительство им церквей, возведение Десятинной церкви в Киеве и т. д. Но с 998-го в летописи идет ряд пустых или почти пустых лет. В тексте так и означено: «Въ лето 6 5 Об (998)» — и ни слова более. «Въ лето 6507 (999)» — и ни слова более. Летописец сохраняет сетку годов, обозначает движение времени, но событий вроде бы никаких не происходит. И так до года смерти Владимира, до 1015 года. На семнадцать лет, то есть на половину княжения, приходится лишь несколько второстепенных записей. О смертях, переносе мощей святых, наконец, под 1015 годом — надгробное слово, панегирик князю, а за ним — известная повесть об убийстве Святополком Окаянным Бориса и Глеба. «Повесть» не отмечает даже такой важнейший факт, как начало чеканки при Владимире собственной русской монеты. В нумизматике известны золотые и серебряные монеты двух типов: «Владимир, а се его злато» и «Владимир и се его сребро». На втором типе монет надпись: «Владимир на столе». Их появление приходится на вторую половину его княжения. Почему это осталось не отраженным у летописца?

Летопись совершенно перестает интересоваться тем самым Владимиром, который «просветил» Русь, «вывел ее из тьмы язычества». Предполагают, что эта часть летописи каким-то образом до нас не дошла и, возможно, позднее летописец был вынужден воспользоваться какими-то отрывочными записями, если не прямо списывал даты смертей князей из Синодика. Возможно. Но столь же возможно и то, что эта часть летописи подверглась особой цензуре, после которой только и осталось несколько не относящихся к князю подробностей. Во времена летописца Нестора, заметим, несложно было восстановить события. Ведь, приняв постриг, он еще застал в монастыре древнего старца Еремию, который помнил само крещение Руси. Да и тех, кто помнил события начала XI века, наверное, можно было еще легко найти в Киеве и расспросить…

Вероятно, вторая половина Владимирова княжения не случайно выпала из текста «Повести». Мы знаем, что церковь отказывалась канонизировать его. Факт примечательнейший. Ольга — «предвозвестница христианской земли» — «прославлена чудесами» уже вскоре после принятия Русью христианства. Прах ее был перенесен в Десятинную церковь, княжескую усыпальницу Киева, вероятно, в 1007 году, еще при жизни ее внука. Его самого, однако, христиане-современники не захотели прославить. В чем тут дело?

Думается, что здесь нам не обойтись без разговора о личности князя, его характере и отношении к Отечеству. «Повесть» под 996 годом приводит чрезвычайно любопытный рассказ о том, как Владимиру в неравной стычке с печенегами пришлось спасаться бегством. Он укрылся под мостом и, стоя там, обещал, если уцелеет, поставить церковь Святого Преображения. Видимо, Бог услышал Владимира, и печенеги миновали мост. В качестве ответной благодарности князь действительно потом построил церковь и устроил грандиозный пир на восемь дней. На наш взгляд, это очень яркий пример того, что сам по себе Владимир все время оставался язычником. Ему нравилось жить весело и праздно, пиры были его отдушиной. А что до христианской веры, так вводилась она более для умиротворения паствы. Спасаясь под мостом, Владимир разговаривал с Богом как торгаш, по принципу: Ты — мне, я — Тебе. Да и ранее, в истории с женитьбой на византийской царевне Анне, Владимир, кажется, более руководствовался целями обладании высокородной девушкой, чем всем остальным. Из всех мировых религий наиболее близким к арийскому язычеству (с его культом Рода) было православие. Оно в наиболее возможной степени обеспечивало преемственность христианской культуры на Руси. Для Владимира это было очевидно. Еще крещение Ольги предопределило выбор нашей веры. Другое дело, что, «торгуясь» с Византией, можно было выгадать для себя и для русского государства кое-какие выгоды. Этим, похоже, и занимался Владимир после взятия Корсуни.

Главная особенность князя Владимира, по-видимому, состояла в том, что он подстраивался под ситуацию. Когда надо было, он представлялся язычником, когда это становилось невыгодно, перевоплощался в христианина. Если нападал враг, становился патриотом, после победы — гнал русских богатырей со двора. Будучи по происхождению полуевреем, он не забывал об интересах иудеев, тут В. Н. Емельянов совершенно прав. Но исследователь явно перебарщивает в своих выводах, когда думает, что Владимир только и думал, как угодить хазарской диаспоре. Достаточно сказать, что у Владимира было двенадцать сыновей, и все они носили славянские имена: Святослав, Борис, Вышеслав, Мстислав, Глеб, Ярослав, Судислав, Позвизд, Изяслав, Святополк, Всеволод, Станислав. Владимир назвал одного из сыновей в честь своего отца, великого русского воина и князя Святослава, но ни в честь деда — раввина Малка, ни в честь дяди Добрыни никого из своих отроков не назвал. Точно так же в выборе имен для своих сыновей он не благоговел и перед византийской или библейской традицией.

Есть некие общие закономерности правления самодержцев в революционные и «нормальные» периоды. Во время переворотов ставка делается, как правило, на иностранцев, инородцев, для которых слово «традиция» — пустой звук, которые мечтают разрушить старый уклад и построить новую жизнь на основе принципиально других идей. Такую политику проповедовал Добрыня и хазарские иудеи в Киеве. Вначале они задурили всем голову с языческими новшествами, а потом вдруг стали проповедовать христианство. Владимир следовал их советам, поскольку они привели его к власти. Но одно дело захватить власть, и совсем другое — править. Послереволюционный, нормальный период развития государства характеризуется уже стремлением государя восстановить разрушенное хозяйство и единство общества. Революционеры при этом отодвигаются самодержцем на второй план. Они в своем большинстве либо отправляются «на пенсию», либо направляются послами в дружественные страны, либо попросту репрессируются. Летопись ничего не говорит нам о судьбе Добрыни, но, думается, что ее финал был незавидным.

После этапа религиозных реформ Владимир искал опору уже не среди варягов и хазар, а в русских людях, пекущихся о славе Отечества. Вряд ли мы ошибемся, если предположим, что князь в этот период равно опирался как на христиан, так и на язычников. Летописи ничего не говорят о деяниях князя во вторую половину его правления потому, что он сумел примирить христиан и язычников. Все мы с великим наслаждением читаем былины, воспевающие времена князя Владимира, его знаменитые пиры в Киеве.

Церковные историки всячески старались затенить явно языческую природу княжеских пиршеств. Они объясняли, что Владимир устраивал их, оказывается, потому, что, «любя словеса книжные», услышал однажды при чтении Евангелия: «Блажени милостивии, яко тии помиловани будуть». И еще: «Продайте именья ваша и дадите нищим»; и пакы: «Не скрывайте собе сокровищь на земли, идеже тля тлить и татье подъкоповають, но скрывайте собе сокровище на небесех, идеже ни тля тлить, ни татье крадуть». Что ж, размах пиров был поистине грандиозен. Не довольствуясь тем, что он кормил и поил всех, кто приходил к нему во двор, Владимир повелевал «пристроити кола (телеги. — А. А.), въскладаше хлебы, мясы, рыбы, овощь розноличный, мед в бчелках, а в другых квас, возити по городу, въпрошающим: «Кде болнии и нищ, не могы ходити». Тем раздоваху на потребу». По существу, это были не отдельные пиры, а нескончаемое угощение. И надо признать, что такие рассказы о «молочных реках с кисельными берегами» на пустом месте не рождаются. Значит, привольно жилось в те времена, когда наступил мир в государстве Владимира.

Владимир — единственный русский князь, которого воспевают былины. И еще один важный момент: все наши былины были записаны на Русском Севере, за тридевять земель от Киева. В чем тут дело? Да в том, что носителей языческой культуры с определенного момента стали преследовать, изгонять и даже истреблять. Но при Владимире этого не было! Иначе он не вошел бы в русский эпос в качестве положительного героя! Как ни крути, но былины — это языческая литература, и там князь Владимир фигурирует под именами «Володимер-Солнце», «Владимир Красное Солнышко». Значит, не держала народная память зла на князя-христианина. И если летописцы ничего толком не написали про зачинателя православия на Руси, а церковь отказывалась канонизировать Владимира, то язычники воспели его в своих сказаниях. Да, поначалу князь выступил для них злым гением, ниспровергателем основ русской жизни, но во вторую половину своего правления проявил себя как истинный хранитель своего Отечества. Как говорил Штирлиц, запоминается последнее. А это добрая память в народе, в русских людях, принявших православие, но не отрекшихся от своих языческих корней. Судьба человека, которой можно позавидовать!

 

На Русь христианство пришло в виде зрелого, сложившегося учения. К тому времени отцами Церкви были в деталях продуманы проблемы соотношения добра и зла и посмертного существования души. Для русского народа эти моменты христианского учения были в известной степени новыми и достаточно непривычными. Так, исследователи «Ригведы» единодушно отмечают, что у древних ариев тема зла осталась неразработанной, а их богов невозможно поделить на хороших и плохих. В пантеоне богов князя Владимира представлены небесные божества (Хорс, Даждьбог, Стрибог, Перун) и божества плодородия (Семаргл и Макошь), но богов подземного мира нет. Мысль наших предков была устремлена к солнцу, свету, у них не существовало понятия «ада», а образ славянского пекла возник как раз под воздействием христианства.

Новая религия привнесла в нашу культуру и новых героев, преуспевших на поприще зла и вставших под знамена Князя тьмы. Самые могущественные из них: Змей — проводник зла и разрушитель мировой гармонии (царства Духа Святого), Сатана — противник Бога и Антихрист — противник Христа. Богословы соединяют их, называя различными воплощениями библейского Дьявола. Это темные божества христианства. Они образуют своеобразную триаду антиподов христианской Троицы. Но каждого из них удобнее представить по отдельности.

 

Глава 5

Змей в раю: преступление и наказание

Змей — главный виновник грехопадения первых людей. Именно он убедил Еву нарушить запрет Бога и вкусить плод от дерева познания добра и зла. Легковерная женщина угостила роковым плодом Адама, и у людей «открылись глаза». Они устыдились своей наготы и прикрыли ее поясами из фиговых листьев. Но их первые опыты постижения запретных знаний не остались неизвестными для Хранителя рая. Бог прогнал Адама и Еву оттуда. Он проклял женщину, приговорив ее рожать детей в муках и быть у мужа в подчинении. Он также проклял мужчину, который должен был в поте лица добывать хлеб насущный. Наконец, Господь проклял и Змея, осудив его ползать на своем чреве, глотать прах земной и враждовать со всем родом человеческим. Более о Змее Библия ничего не сообщает, и мы вправе задаться вопросом, а ради чего он затеял всю эту историю с обольщением Евы? «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог» (Бытие 3:1), и трудно поверить, что он не извлек для себя какой-то выгоды. Но в чем же состояла она?

Прославленный шотландский ученый Джеймс Фрэзер (1854–1941) в книге «Фольклор в Ветхом Завете» обратил внимание, что весь рассказ о грехопадении вертится вокруг дерева познания добра и зла. Около него группируются мужчина, женщина и говорящий Змей. Но посреди райского сада есть еще одно замечательное дерево — древо жизни, дарующее бессмертие всякому, вкусившему его плодов. На удивление, оно не играет никакой роли в истории грехопадения человека. Доступ к нему совершенно свободен, только никто этим деревом не интересуется. Все взгляды устремлены на древо познания добра и зла. Стремление первых людей к познанию мира в противовес мыслям о вечной жизни — крайне примечательный факт, достойный отдельного философского отступления. Но в данном случае для нас важнее отметить, что вплоть до самой развязки истории грехопадения до древа жизни никому из обитателей рая дела нет. Лишь когда все было кончено, Бог вспомнил об этом необычном дереве со всеми чудесными его возможностями. И вот, якобы убоявшись, что человек, вкусивший от одного дерева и уподобившийся Богу в познании добра и зла, отведает также плоды с другого дерева и сравняется с Ним в бессмертии, Господь прогнал людей из райского сада и поставил у его врат стражу из ангелов с пламенеющими мечами.

Исследователи мифа о грехопадении считают, что в исходной его редакции древо жизни играло не столь пассивную и чисто декоративную роль. Некоторые из них предполагают, что первоначально существовали два различных предания о грехопадении: в одном из них фигурировало только древо познания добра и зла, а в другом — только древо жизни, и что библейский автор несколько неуклюже соединил их вместе. Причем одно из них оставил почти без всяких изменений, а другое урезал практически до неузнаваемости.

Дж. Фрэзер, однако, наметил совершенно иной путь истолкования мифа. По его мнению, суть истории грехопадения состоит в попытке объяснить смертную природу человека, показать, откуда появилась смерть на земле. Человеку были предоставлены обе возможности — смерти и бессмертия, и он имел возможность сделать свой выбор: ведь древо жизни никто не охранял! В этой ситуации логичнее предположить, что в действительности запретным для человека было не древо познания добра и зла, а древо смерти и что пользование его смертоносными плодами само по себе устанавливало определенный предел жизни. Такая гипотеза вполне согласуется с предостережением Бога: «А от дерева добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Бытие 2:17). Итак, в первоначальной версии рассказа речь шла о двух деревьях — о древе жизни и древе смерти. Человек, вкусив от одного, получал в удел вечную жизнь, а отведывая плоды другого, обрекал себя на будущее небытие. Бог, желая добра своему созданию, посоветовал есть от древа жизни и не пробовать плодов древа смерти. Но человек, соблазненный Змеем, вкусил от пагубного древа и тем самым лишился бессмертия, которое приготовил ему благожелательный Создатель.

Фрэзер специально поясняет, что такая интерпретация мифа имеет важное преимущество не только потому, что отводит одинаково важную роль обоим деревьям и делает весь рассказ простым, ясным и связным, и даже не оттого, что избавляет от необходимости допущения двух оригинальных и различных преданий, которые затем будто бы были довольно грубо спаяны вместе каким-то неискусным редактором. Она заслуживает предпочтения «еще по другой, более серьезной причине. А именно она выставляет характер Божества в гораздо более привлекательном виде: она снимает с Него всякое подозрение в зависти и недоброжелательстве, чтобы не сказать в коварстве и трусости, — подозрение, которое под влиянием рассказа в книге Бытия так долго оставалось темным пятном на Его репутации. Ибо по точному смыслу этого рассказа Бог не хотел дать в удел человеку ни познания, ни бессмертия и решил оставить эти прекрасные дары лишь для себя одного. Он боялся того, что если человеку достанется одно из этих благ или оба сразу, то он станет равным своему Создателю, чего Бог ни в коем случае не мог допустить. Поэтому он запретил человеку вкусить от древа познания, а когда тот ослушался, Бог выгнал его из рая и запер вход туда, чтобы человек не мог отведать плодов другого дерева и достигнуть вечной жизни. Мотив был низкий, а образ действий неблагородный. Более того, и тот и другой совершенно не вяжутся с предыдущим поведением Божества, которое, будучи далеко от какого-либо чувства зависти к человеку, использовало раньше всего свое могущество, чтобы создать для человека самую счастливую и комфортабельную обстановку, устроило чудесный сад для его удовольствия, сотворило животных и птиц для забавы и женщину ему в жены. Как общему смыслу всего рассказа, так и благости Создателя, несомненно, гораздо более соответствует то предположение, что Бог намеревался увенчать свое милостивое отношение к человеку, одарив его бессмертием, и что это доброе намерение не было осуществлено исключительно благодаря коварству Змея».

Если только принять эту точку зрения, то мотив коварного поведения Змея становится очевиден. Уговорив наших прародителей вкусить от древа смерти, сам он съел плоды с древа жизни и, таким образом, обрел бессмертие. Награда за преступление была столь высока, что Змей, не задумываясь, совершил его. Обманщика не остановил даже страх быть наказанным Всевышним. А ведь приговор для Змея был страшным. Он обрекался на вечное ползание и, значит, лишался волшебной способности летать! В интерпретации Фрэзера история грехопадения превращается в философскую притчу. Проясняется не только исходный замысел автора этого предания, но и его глубинный смысл.

Правда, в толковании Фрэзера имеется и одно слабое место. Ни у семитских народов, ни у африканских их соседей ученый не обнаружил каких бы то ни было изначальных фрагментов реконструируемого им мифа. Вследствие этого для обоснования своей концепции он вынужден был расширить круг ассоциаций, связанных с библейской историей грехопадения. Фрэзер предположил, что при ее создании использовались легенды о ложной вести и сбрасываемой коже, хорошо прослеживаемые у туземцев Африки и сопредельных ей территорий. В Библии, однако, ни на ту ни на другую нет и намека. Вполне понятно, что библейский Змей был необыкновенно коварен, но считать, как это делает Фрэзер, что в первоначальном варианте мифа Змей должен был передать слова Бога и сознательно исказил их смысл, кажется излишней натяжкой. Зачем же вешать на Змея все мыслимые грехи, если можно обойтись и без этого? Кроме того, хорошо известно, что в своем исходном значении образ Змея отнюдь не выглядел однозначно отрицательным. Ему были присущи как злые, так и добрые качества. Да и в Книге Бытия он не выставлен стопроцентным негодяем! Змей искал вечной жизни и использовал свой шанс, устранив конкурентов.

Древние народы верят, что благодаря своей способности периодически сбрасывать кожу змеи возвращают себе молодость и никогда не умирают. Существование таких представлений у самых разных племен серьезно подкрепляет концепцию Фрэзера. Ученый обнаружил также примеры верований в то, что люди некогда уже обладали бесценным даром бессмертия, но лишились его из-за глупости одной старой женщины. А это уже в чистом виде фрэзеровский сюжет грехопадения! Однако все эти доказательства имеют весьма косвенный характер, поскольку не могут быть подкреплены библейским текстом.

А что, если заглянуть в сокровищницу индоевропейской мифологии? Фрэзер не делал этого, поскольку не допускал возможности присутствия переселенцев из Европы на Ближнем Востоке и в Передней Азии. Но сейчас-то мы знаем, что они там были! В отличие от знаменитого шотландца, нам не придется зарываться в этнографические статьи и мифологические словари. Необходимые ответы, можно сказать, напрашиваются сами собой. Кто не слышал о саде Гесперид? В этом саду, согласно древнегреческим мифам, росли яблоки вечной молодости, а охранял их вместе с прекрасными нимфами Гесперидами настоящий змей Ладон, который умел говорить по-человечески. Не напоминает ли читателю этот сад тот райский уголок, где проживали поначалу Адам и Ева? В Библии не говорится, что древом жизни или древом познания добра и зла была непременно яблоня. Но традиционно считается, что Ева искушала Адама, предлагая ему съесть яблоко! Многие художники, обращавщиеся к теме грехопадения, рисовали именно яблоню. В русских сказках неоднократно поминаются волшебные яблоки — плоды, приносящие герою здоровье, молодость, делающие его красивым. И Русская равнина, где рождались наши сказки, и сад Гесперид, мыслившийся древними греками где-то на крайнем западе или на краю мира у берегов реки Океан, расположены существенно севернее Месопотамии — места библейского рая, согласно Книге Бытия. Именно там, в среде индоевропейцев, наблюдавших полярные сияния, родился изначальный образ Эдема, охраняемый Змеем.

По своим чудесным свойствам золотые яблоки, дающие вечную молодость, здравие и красоту, совершенно тождественны с бессмертным напитком — живою водою. Народный сказочный эпос обычно связывает с ними одинаковую целебную силу. Скандинавская мифология говорит о золотых яблоках, хранимых в Асгарде (жилище небесных владык) богинею Идунною. Питаясь этими плодами, боги обретают бессмертие и остаются вечно юными, подобно богам Греции, питавшимся амброзией и нектаром. В германских сказках древо жизни представляется усыпанным золотыми яблоками. Оно растет в чудесном саду на конце света, за морем, а вороны, посланники Одина, которые, по нашим поверьям, приносят живую и мертвую воду, добывают для сказочных героев и золотые яблоки. Кожица и сок золотых яблок мгновенно заживляют раны. В русском простонародье рассказывалось: кто ест яблоки до второго Спаса, когда освящаются эти плоды в церкви, умершие родичи того не получат в раю на Спасов день золотых яблок, которыми их оделяет Богородица. В послании новгородского архиепископа Василия, памятнике XIV века, упомянуто о растущих в раю яблоках, подающих исцеления от болезней. В связи с этим возник суеверный обычай лечить болезни обыкновенными яблоками, освященными в церкви, о чем свидетельствуют обличительные слова из книги XVI столетия: «немощного беса, глаголемого трясцю (лихорадку), мнятся прогоняюще некими ложными письменами, проклятых бесов эллинских пиша имена на яблоках — покладают на святой трапезе (вариант: на престоле) во время литургии». Ради животворящих свойств, приписанных небесным яблокам, русское предание дает им название молодильных, или моложавых. Стоит только вкусить их, как тотчас же делаешься и молодым, и здоровым, несмотря даже на преклонные года.

В Книге Бытия присутствует любопытный сюжет с мандрагоровыми яблоками. Жена Иакова Рахиль долго не могла подарить мужу наследника, тогда как ее старшая сестра Лия, волею судеб тоже жена Иакова, рожала сыновей одного за другим. Однажды сын Лии Рувим нашел мандрагоровые яблоки в поле и принес их своей матери. Рахиль стала просить у Лии эти плоды, но та согласилась отдать их только при условии, что сестра уступит ей право провести ближайшую ночь с Иаковом. «И лег он с нею в ту ночь. И услышал Бог Лию, и она зачала и родила Иакову пятого сына» (Бытие 30:17). А некоторое время спустя Бог «снял позор» и с Рахили, и она родила Иосифа. Библейская энциклопедия сообщает, что еще и в XIX веке восточные женщины употребляли мандрагоровые яблоки в надежде иметь плоды. Но что же это за фрукты? Мандрагором, или майским яблоком, называют растение, растущее низко, как салат, с широкими темно-зелеными листьями и приносящее плоды, несколько сходные с лимонами. Плоды его зреют с мая месяца до июня и бывают величиною с небольшое яблоко красно-желтого цвета и с очень приятным запахом. На вкус они весьма приятны, но иногда одуряют и возбуждают. «Мандрагоры уже пустили благовоние, — восклицает таинственная невеста в книге Песнь Песней (7:14), — и у дверей наших всякие превосходные плоды». Мотив с волшебными яблоками, именно яблоками (!), кажется весьма необычным для Востока. Очевидно, что израильтяне заимствовали его у переселенцев с севера. Другое дело, что они, перенеся сюжет на свою почву, наполнили его и новым содержанием: молодильные яблоки у них превратились в родильные.

У разных европейских народов известен один и тот же сказочный сюжет, соединяющий молодильные яблоки и живую воду. Чтобы возвратить состарившемуся и ослепнувшему царю молодость и зрение, его сын-царевич добывает живой воды и волшебных яблок. И та и те обладают равной творческой силой: они одинаково обновляют дряхлого старика, делают его цветущим юношей и даже уподобляют семилетнему ребенку; больному дают крепость и здравие, мертвому — жизнь, безобразие превращают в красоту, бессилие — в богатырскую мощь. Шведы помнят о стране вечной юности, где растет дерево с бесценными яблоками, а при нем бьет ключ, воды которого блестят как чистое золото. Кто вкусит этих плодов или выпьет этой воды, подобной золотистому искрометному меду, тот снова делается юным, хотя бы дожил до седых волос. И живая вода, и прекрасные плоды находятся в далекой стране — в вечно неувядающем саду и оберегаются драконами и великанами.

По одному варианту сказки о молодильных яблоках и живой воде вокруг этого сада лежит громадный Змей, свернувшийся кольцом, так что хвост и голова его сходятся вместе. Этот Змей напоминает нам великанского Ермунганда из скандинавских преданий, лежащего в водах океана и охраняющего мировое древо, и греческого Ладона, неусыпного стража сада Гесперид. Змей — хранитель живой воды. В этом смысле весьма знаменательно, что в сказке о Василисе — золотой косе живая вода названа змеиной. По свидетельству русских преданий, многоглавые Змеи, испускающие жгучее пламя, лежат у входа в солнечное царство, то есть в рай(!), и стерегут доступ к устроенным там криницам живой воды. Именно сюда отправляются сказочные герои за бессмертным напитком. Русская былина о Михайле-Потоке Ивановиче рассказывает, что живая вода этому витязю была принесена лютой Змеей из-под земли. Мифы, сказки и древнейшие предания индоевропейцев высвечивают нам, таким образом, как библейский Змей обрел себе бессмертие. Лукавый страж райского сада вкусил молодильных яблок и запил их живой водой!

Но волшебные яблоки могут выступать также отравленным плодом и причинять уродство или смерть. В одной из русских сказок в яблоню превращается сама коварная Змеиха. Нелишне вспомнить, что изготавливаемое из натуральных яблок вино зачастую приводит к опьянению и «мертвецкому» сну, а потому вполне может быть сопоставлено с мертвой водой. По немецким преданиям, драконы отравляют воду в колодцах и насылают на людей мор. В первой главе мы привели предание о бесе Куренте, опоившем человека-исполина вином и завладевшем белым светом. Его можно уподобить Змею из книги Бытия! Ведь что ни говори, но история, произошедшая с человеком-исполином, сродни той, что разыгралась с первыми людьми в раю.

Читатель, наверное, несколько удивлен тем влиянием, которое оказали мифы индоевропейцев на знаменитую библейскую легенду. В учебниках по истории и книгах по мифологии эта тема отсутствует, и потому наши мысли могут показаться излишне смелыми. Но пока что мы занимаемся лишь доказательством гипотезы Фрэзера. И невозможно отрицать, что она находит прекрасное подтверждение на почве индоевропейских (и особенно древнерусских) преданий. Можно сколько угодно сомневаться в глубочайшей древности нашего национального фольклора, но факты — упрямая вещь. Достаточно лишь согласиться с идеей Фрэзера, что, обманув Еву, библейский Змей заполучил бессмертие, как сразу же открывается имя этого хитреца. Звали его… Кощей! Да-да, только русская мифология знает Змея, у которого было прозвище Бессмертный. Судьба Кощея, точь-в-точь как и у его библейского собрата, связана с мировым древом: они его хранители, и всякий, кто задумает победить их, должен «потревожить покой» этого священного древа (либо вкусить плодов от него, либо выворотить его с корнем и т. д.).

Итак, корни представлений о библейском рае обнаруживаются в мифах европейцев, и связаны они исключительно с важнейшим геофизическим явлением, наблюдаемым, как правило, только в высоких широтах. Полярная теория происхождения Змея «привязывает» его к небу, его жизнь — полет. За обман Евы и Адама Господь приговорил его вечно ползать, но изначально он обитал в горнем мире и был существом в прямом и переносном смысле возвышенным. Не случайно одно из околополюсных созвездий названо созвездием Дракона. Автор же истории грехопадения поместил этот небесный сад на землю и обозначил место его нахождения в междуречье Тигра и Евфрата.

Заглянем еще раз в Книгу Бытия (2:10–14): «Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон: она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс. Имя второй реки Тихон [Геон]: она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель [Тигр]: она протекает пред Ассириею. Четвертая река Евфрат». Еще ни один исследователь не сумел сколько-нибудь внятно объяснить, что означает этот текст. Налицо лишь явная попытка «привязать» богоугодное место к бассейну рек Тигра и Евфрата. Но что это за река, которая разделяется на четыре рукава? И о каких золотых приисках здесь идет речь?

Вспомним снова о полярных сияниях. Очень часто их общая картина состоит сразу из нескольких светящихся полос, отчего создается впечатление, будто Огненная река имеет несколько рукавов. Русская былина «Добрыня и Змей» содержат описание двухструйной Пучай-реки:

В другом варианте былины у Пучай-реки уже три рукава:

Это художественное описание хорошо соответствует картине ночного неба во время суббури, которая трактуется как бой богатыря со Змеем.

Библейская река, орошающая рай, имеет уже четыре рукава. Первая из них — Фисон — обтекает область, богатую золотыми месторождениями. Но в свете нашего толкования очевидно, что речь идет о небесной реке, охватывающей некоторую ограниченную, светящуюся золотым светом область на небе. Вполне вероятно, что название этой реки связано с древнерусскими словами: «висна» — обвислая от тяжести цвета или плодов ветка и «виска» — ручей, речушка, проток, прорва, соединяющая реки и озера. Тот же корень «вис» (переход «в» в «ф» — обычное дело при заимствовании) присутствует и в глаголе «висеть». А река Фисон действительно висит на небе, это та же молочная река с кисельными берегами из русских сказок, текущая в тридевятом царстве, в тридесятом государстве. Традиционное объяснение имени Фисон связывает его с открытым в ассирийских клинописных табличках словом «писану», означающим «русло», «ложе», «канал». (Кстати сказать, общеизвестное русское слово с корнем «пис» имеет те же значения.) Но самое любопытное заключается в том, что русла, ложа, канала с таким названием никогда не существовало в Месопотамии!

Река Геон — это слегка искаженное наше древнейшее название Океана — Киян. В древнегреческой мифологии Мировая река-океан разделяет живое и мертвое царства. Чтобы достигнуть мира мертвой жизни, надо было перелететь океан. Геон-Киян (Океан) — это тоже полярный символ, тем более что обтекает эта река землю Куш, то есть землю Кощея! Змей, залегающий у корней Мирового древа в окружающем его Океане или сторожащий ключ с живой водой, вытекающий из-под корней этого древа, — классические фрагменты индоевропейской мифологии, и они учитывались при описании Эдема!

Относительно двух последних рек никаких споров быть не может. Они существуют с теми же названиями и поныне. Однако в целом картина райского сада вырисовывается очень оригинальной. Он имеет сложную пространственную структуру и объединяет два мира — земной и небесный. В каждом из них протекает пара рек. Такая симметрия имеет глубокий смысл: земная часть сада рассматривается как некое отражение его небесной «половины». Все райские реки вытекают из общего русла, так что верхний и нижний «этажи» рая соединяются между собой. Поэтому, чтобы попасть из одного мира в другой, можно не пересекать эти реки, а плыть по ним, правда, не всегда по течению. Именно так и являлся небесный Змей к Адаму и Еве, которые, разумеется, обитали на земле, в междуречье Тигра и Евфрата. Но наказанием за коварство стал приговор Бога: вечно ползать на чреве, а значит, спуститься с небес на землю. Так Змей стал падшим «ангелом».

Говоря о северном происхождении библейских символов, мы отнюдь не отрицаем творческой переработки мифов индоевропейцев жителями Двуречья (вавилонянами и аккадцами). Наоборот, они редактировались и наполнялись новыми идеями. К примеру, в месопотамских мифах отсутствует сюжет с молодильными яблоками, они там попросту не растут. Но предание о растении, дарующем бессмертие, там существовало! Любимец богов Утнапишти так описывает его:

Чтобы достать омолаживающее растение, Гильгамеш спускается на дно Океана. Причем действия его предельно реалистичны:

Как видно, Мировая река, разделяющая живой и мертвый миры, здесь мыслится обыкновенным водоемом, никакая она не огненная и даже не светящаяся. Какие-либо параллели с полярными сияниями отсутствуют. Но это явный признак более позднего происхождения данного мифа, когда былые связи со своей северной прародиной шумеры-переселенцы уже запамятовали. Или вполне вероятно, что редактировал миф семит-аккадец, который ничего не знал о полярных сияниях и пытался рационализировать северный миф. История с волшебным цветком, в сущности, — наша сказка об аленьком цветочке. И если не читать специальные исследования по мифологии и фольклору, то не сразу и сообразишь, что путешествие героя происходит в иной мир, который изначально мыслился лежащим в заповедном полярном крае, внутри горящего в небе аврорального овала. Да и Змей, который похищает у Гильгамеша цветок бессмертия, проживает в норе и как-то не тянет на знаменитого Мирового Змея, охраняющего вход в райский сад.

Тайна Мирового Змея заключается в том, что его образ космического происхождения. Его родина — небо северных широт. Другое дело, что с некоторого времени его стали отождествлять с настоящими живыми змеями. Так возникли предания о могучем хозяине подземного мира. Но это произошло уже позже, когда более сильные языческие боги низвергли Змея с небес. Книга Бытия использует этот древний сюжет и предлагает свою версию падения одного из прежних богов — падения в смысле приземления, но не утраты своих божественных черт. Культ Змея был чрезвычайно распространен в самых разных странах, и, в том числе, на Ближнем Востоке, где он поначалу соперничал с культом еврейского Бога. В книге Чисел (21:9) говорится, что когда израильтяне страдали в пустыне от ядовитых змей за ропот против Бога и Моисея, то Моисей получил повеление от Бога сделать медного змея и выставить его на знамя, чтобы всякий, ужаленный змеей, взглянув на знамя, оставался жив. И только царь Езекия (715–687 до н. э.) «истребил медного змея, которого сделал Моисей, потому что до самых тех дней сыны Израилевы кадили ему и называли Нехуштан» (IV книга Царств, 18:4). Поскольку время Исхода («эра» Моисея) традиционно относится к XIII в. до н. э., то период существования у евреев культа Змея составляет порядка полтысячелетия. Это огромный отрезок времени! Думается, что именно тогда и сформировалась укороченная (библейская) легенда о грехопадении.

Философ В. Н. Демин в книге «Загадки Русского Севера» заметил, что древнееврейское имя Змея Нахаш родственно древнеиндийскому его названию — наг (вспомним Нага и Нагайну из сказки Киплинга «Рикки-Тикки-Тави»). Смысл этих слов вполне объясняет русское слово «нагой» (в смысле «голый») — не таковы ли змеи? С этой точки зрения весьма примечательно, что свою наготу Адам и Ева осознали после разговора с нагом. Загадочная Ногай-птица, преграждающая путь Егорию Храброму в популярном на Руси духовном стихе, по своему изначальному происхождению тоже никакая не птица, а один из представителей древнеарийских Змеев-нагов (тот же Кощей). Ну, а слово Нехуштан, видимо, следует перевести как «стан Нага», или «змеиное святилище».

Имя библейского Змея — еще одно указание на его северное происхождение. Это наш давний знакомый, выходец с Русской равнины, который, в общем-то, и не очень изменил своим привычкам. Теперь, познакомившись с Книгой Бытия, мы узнали христианскую версию его падения. Согласно ей, Змей нарушил запрет Бога и был изгнан из рая. В раю как бы произошла смена караула, и на место Змея заступил ангел. Но сохранил ли наш герой при этом огненную природу? Ведь изначально он был Огненным Змеем! В Библии об этом прямо ничего не говорится. Есть, правда, одна подсказка. В Откровении Иоанна Богослова (20:10) сообщается, что Дьявол будет ввержен в огненное озеро, где и будет мучиться до скончания веков. Огненное озеро в центре земли — традиционная картина ада, и это, похоже, новый приют Огненного Змея. Следовательно, он не утратил своей огненной природы, его попросту «понизили в должности», стали представлять хранителем мира грешников, прислужником Дьявола и превратили в символ злобы (Матфей 23:33), лжи (Псалтырь 57:5), свирепости (Притчи Соломона 23:33) и коварства (Бытие 49:17).

Плохо быть старым богом…

 

Глава 6

Сатана и Бог: война и мир

Образ Сатаны пришел к нам со страниц Ветхого Завета, это еврейское название Дьявола — злого духа, царя ада и повелителя бесов. В Ветхом Завете слово «сатана» — еще нарицательное и воспринимается как прозвище безымянного врага, у которого могут быть и другие имена сходного значения, например, «лукавый», «враг» и т. д. По своей природе Сатана подобен ангелам, в кругу которых предстает перед лицом Бога Яхве (Иов 1:6). Его отношения с Яхве поначалу не ясны, хотя очевидно, что он зависим от Бога и боится его запретов (Иов 1:12; 2:6; Захария 3:2). Но человеку он, во всяком случае, враг и порочит его перед Яхве (Иов 1:9—10), выступая интриганом и наушником при дворе Бога. С особой враждой он относится к носителям сакральной власти в «избранном народе», будь то царь Давид (I Паралипоменон 21:4) или первосвященник Иисус (Захария 3:1–2), искушая их и вводя в грех. В этом смысле Сатана абсолютно схож со Змеем из Книги Бытия.

Многие отцы Церкви полагали, что в истории грехопадения Сатана использовал Змея в качестве орудия для искушения Адама и Евы. Позже большее распространение получило мнение, что обличье Змея принял сам Сатана. Толковая Библия разъясняет, что под семенем Змея в Книге Бытия понимается «потомство змия-искусителя, то есть чада диавола по духу, которые на языке Священного Писания именуются то «порождениями ехидны» (Матфей 3:7; 12:34; 23:33), то «плевелами на Божьей ниве» (Матфей 13:38–40), то прямо «сынами погибели, противления, диавола» (Иоанн 8:44; Деяния святых Апостолов 13:10). Змей и Сатана, таким образом, одного «рода-племени», это «близнецы-братья» и по «крови», и по духу, духу злобы и ненависти к человеку. Но если биография Змея нам уже вполне ясна и понятна, то происхождение Сатаны весьма темно и загадочно.

Известно, по меньшей мере, четыре современных интерпретации возникновения древнееврейской концепции Сатаны. Согласно первой из них, прежде, чем стать главой бесов, Сатана был одним из них. Однако нет никаких свидетельств о том, что когда-либо существовал некий демон по имени Сатана. Вторая интерпретация предполагает, что Сатана является персонификацией злых побуждений в самом человеке. Эта точка зрения принята за основу в иудаизме. При таком взгляде Яхве трактуется как Бог абсолютного добра, а все зло в мире считается происходящим от людей. Для подкрепления такого рода воззрений часто привлекаются легенды, приписывающие Сатане плотскую связь с Евой и зачатие Каина. Но в самом тексте Библии существует много мест, которые заставляют усомниться и в исключительной добродетельности Яхве, и в субъективном восприятии Сатаны древними евреями, а некоторые авторы Ветхого Завета (тот же Захария) вообще считают Сатану объективной реальностью. Третья идея о том, что Сатана был одним из слуг Божьих, но затем постепенно перешел ко злу, является не столько объяснением, сколько описанием произошедшей перемены. Она умалчивает о главном: почему и как это произошло. Четвертое же истолкование, согласно которому Сатана выступает персонификацией темной стороны Божества, того начала внутри самого Яхве, который препятствует благу, кажется нам наиболее достоверным.

Каковы бы ни были источники еврейского монотеизма, авторы Ветхого Завета с некоторого момента стали отождествлять Яхве с единым космическим Богом, который воплощал единство противоположных качеств: света и тьмы, добра и зла и т. д. Идея вселенского зла рассматривалась ими в рамках строго монотеистического подхода. Согласно древнееврейской религии, все, что существует на земле и на небесах, и добро, и зло создал Бог. «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия (Исайя 45:7)», — говорит о себе Яхве. Есть в Библии и упоминание о злом духе от Господа, оно присутствует в рассказе о царе Сауле (I Книга Царств 16: 14–16, 23):

А от Саула отступил Дух Господень, и возмущал его злой дух от Господа. И сказали слуги Сауловы ему: вот, злой дух от Бога возмущает тебя. Пусть господин наш прикажет слугам своим, которые перед тобою, поискать человека, искусного в игре на гуслях; и когда придет на тебя злой дух от Бога, то он, играя рукою своею, будет успокаивать тебя <…> И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него.

В III Книге Царств (22:20–23) говорится о духе лживом, которому попустительствует Господь, но по тексту Нового Завета (Иоанн 8:44) лживый дух — это сам Сатана-Дьявол.

В некоторых ситуациях Бог выступает как жестокий и кровавый палач. Когда израильтяне вторглись в Ханаан, Иисус Навин «взял [город] Асор, и царя его убил мечом; и побили все дышащее, что было в нем, мечом все предав заклятию; а Асор сожег он огнем. <…> А всю добычу городов сих и скот разграбили сыны Израилевы себе; людей же всех перебили мечом, так что истребили всех их; не оставили ни одной души» (Навин 11: 10–15). Израильтяне считали, что такова воля Яхве. Ханаанеи отчаянно защищались, и отвагу им придавал, как это ни покажется странным, тоже еврейский Бог: «Ибо от Господа было то, что они ожесточили сердце свое и войною встречали Израиля, для того чтобы преданы были заклятию и чтобы не было им помилования, но чтобы истреблены были так, как повелел Господь Моисею» (Навин 11:20). Итак, Яхве повелел завоевать Ханаан, затем приказал ханаанеям сопротивляться и, наконец, сделал так, чтобы они погибли от руки избранного народа. Такой безнравственной акции естественно было ожидать от Змея или его потомков, но уж никак не от самого Бога.

Еще более тень Бога проявляется в Книге Исхода, когда Господь пытается умертвить Моисея при его возвращении в Египет: «Дорогою на ночлеге случилось, что встретил его Господь и хотел умертвить его. Тогда Сепфора, взявши каменный нож, обрезала крайнюю плоть сына своего, и, бросив к ногам его, сказала: ты жених крови у меня. И отошел от него Господь» (Исход 4: 24–26). Во Второзаконии (32: 41–42) Яхве предстает как кровожадный бог войны:

В беспощадной природе Яхве в допророческий период развития еврейской религии отражены грубые обычаи кочевников и завоевателей того времени. Среди множества богов, почитавшихся в Ханаане (Древней Палестине), Яхве не занимал выдающегося положения. Евреи нередко отрекались от Него в пользу чужеродных Баалов и Астарт. Но во все времена Яхве оставался опорой древнееврейской веры, ориентировавшейся на единобожие.

После VI века до н. э. евреи три века были под властью персов, исповедовавших зороастризм. Это новое религиозное учение сложилось на иранской почве в VII–VI вв. до н. э. и было названо по имени его основателя Зороастра, или Заратуштры. Оно являлось своеобразным развитием учения древних ариев. Согласно этой религиозной концепции, Ормузд — бог добра, олицетворение света, жизни и правды, существовал еще до сотворения мира и пребывал в непрерывной борьбе с Ариманом — носителем зла, мрака и смерти. Человек создан Ормуздом, но свободен в своих мыслях и поступках и поэтому доступен воздействию зла. Однако его долг — помыслами, словами и делами бороться против Аримана и его помощников — духов зла. И в конечном итоге добро одержит полную победу над злом. В отличие от индоарийских текстов, священные книги древних иранцев значительное место уделяют деяниям темных сил, они содержат первые разработки темы «рая и ада». Но вот что интересно — два противника, два носителя противоположных начал, в сущности, носят одно и то же имя, записанное в индоевропейском и славянском вариантах. Его можно перевести как Арий-муж (английское man = славянское муж). В учении Зороастра арийский бог Яр (Ярила, Арей) разделился на враждующие темную и светлую половины. В этом, в общем-то, и заключается ключевая идея новой религии.

Зороастризм повлиял на древнееврейских авторов. Они разделили некогда единое Божество на добрую и злую половинки, но при этом и не отказались от концепции монотеизма! В результате на страницах Библии родился оригинальный образ Сатаны — мятежного сына Бога, ставшего Его главным антагонистом. Известный современный исследователь Джеффри Бартон Рассел пишет в книге «Дьявол»: «Древнееврейская религия занимает промежуточную позицию между индуистским монизмом (ведизмом. — А. А.) и зороастрийским дуализмом. В ней отвергается идея о том, что зло, так же как и добро, происходит из божественной природы; напротив, она избегает зла и отрицает его. Но эта религия отказывается также признать разделение двух начал, упорно настаивая на том, что можно поклоняться лишь одному Богу, ибо существует один и только один Бог. Быть может, противоречивость и двусмысленность древнееврейской религии являются не столько ее недостатками, по сравнению с ясностью и последовательностью индуизма и зороастризма, сколько ее преимуществами, поскольку они свидетельствуют о некотором творческом напряжении. Эта концепция позволяет нам почувствовать скрытую гармонию Космоса, и в то же время она заставляет нас с возмущением отвергнуть обольщения зла».

В свете обнаруженного влияния зороастрийского учения на формирование библейских образов интересно сравнить происхождение и значение имен Бога и Его противника. В Ветхом Завете встречается не менее ста наименований Бога, таких как Elohim — «Бог», Adonay — «Господь мой», El Shadday — «Бог всемогущий», или «Всевышний», Zebaot — «Саваоф», «[Господь] воинств». Но все эти имена следует отличать от имени Яхве — того единственного имени, с которым сам Бог открылся человечеству. Яхве — наиболее характерное для Библии наименование Бога: оно встречается в Ветхом Завете около 6700 раз. (Для сравнения: имя Элохим встречается около 2500 раз, а имя Адонай — около 450 раз.) Культ священного имени Яхве занимает в Библии совершенно исключительное место. Книга Исхода (3:13–15) приписывает открытие этого имени Моисею. Бог явился ему на горе Хорив, когда Моисей увидел куст, который горел и не сгорал:

«И сказал Моисей Богу: вот, я приду к сынам Израилевым и скажу им: «Бог отцов ваших послал меня к вам». А они скажут мне: «как Ему имя?» Что сказать мне им? Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий. И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий послал меня к вам. И сказал еще Бог Моисею: так скажи сынам Израилевым: Господь, Бог отцов ваших, Бог Авраама, бог Исаака и Бог Иакова, послал меня к вам. Вот имя Мое на веки, и памятование о Мне из рода в род».

Понимание точного смысла этого признания крайне затруднено. Дело в том, что употребленное здесь еврейское выражение, касающееся имени Бога и переведенное на греческий и славянский языки как «Я есмь Сущий», буквально означает «Я есмь Тот, Кто Я есмь». Это можно воспринять как формулу, указывающую на нежелание говорящего прямо ответить на поставленный вопрос. Иными словами, повествование может быть понято не как откровение Бога, а как указание на то, что в человеческом языке нет слова, которое было бы «именем» Бога в еврейском понимании — то есть неким всеобъемлющим символом, полностью характеризующим его носителя. Ответ Бога Моисею в такой интерпретации имеет тот же смысл, что и отказ Бога назвать свое имя Иакову (Бытие 32: 24–29).

Значение самого священного имени Яхве представляет большие затруднения для толкователей и переводчиков. Все они сходятся в том, что изначальный смысл этого имени однозначно установить невозможно, и все научные толкования его этимологии — не более чем гипотезы. Даже огласовка составляющих его четырех букв является гипотетической. Это объясняется, в частности, тем, что после вавилонского плена, во всяком случае не позднее III века до н. э., евреи из благоговения перестали вообще произносить священное имя Яхве, которое стало восприниматься как собственное имя Бога. Лишь однажды, в день Очищения (праздник Иом Кипур), первосвященник входил в святая святых, чтобы там произнести это священное имя. Во всех же прочих случаях его заменяли на Адонай или другие имена, а на письме обозначали четырьмя согласными YHWH — так называемый священный тетраграмматон, — которые, однако, не произносили: даже комбинированное обозначение Адонай Яхве (Господь Яхве) читалось как Адонай Элохим (Господь Бог). В III–V веках память о произношении тетраграмматона сохранялась, — греческие авторы этого периода воспроизводили его как Йавоэ, Йаоваи (Климент Александрийский), Йаэ, Йае (Ориген) и Иабэ (Епифаний Кипрский), а латинские как Иахо (Иероним), однако впоследствии правильное его произношение забылось. С XVI века ученые на Западе стали применять искусственную вокализацию Иегова, появившуюся в результате добавления к согласным YHWH гласных из имени Адонай, и только к середине XIX века ученые остановились на версии, что тетраграмматон следует читать как Яхве. Хотя такое чтение имени считается в современной библеистике общепринятым, сохраняются значительные расхождения в его толковании.

Большинство исследователей тем не менее сходится во мнении о том, что это имя связано с еврейским глаголом «hayah», означающим «быть», «существовать», «иметь бытие», и что само имя означает «Я есмь».

Христианские писатели и богословы пытаются проникнуть в тайну имени Бога, совершенно игнорируя возможность его непосредственной связи с древней языческой традицией. Они считают Яхве Богом израильского происхождения и все свои лингвистические гипотезы относительно интерпретации его имени строят на основании древнееврейского языка. Между тем исследователи ближневосточной мифологии уже давно обратили внимание, что доеврейское население Палестины и Сирии почитало бога со схожим именем. Жители Угарита называли его Йаву, а финикийцы, проживавшие в городе Берите, — Йево. Наличие общих религиозных и мифологических представлений древнейших евреев и народов аморейско-ханаанского культурного круга никого не должно удивлять. Оно объясняется влиянием последних на поселившихся там евреев. Потомки Авраама переняли часть религиозных верований древних ариев. В качестве покровителя израильских племен, а затем и созданного в Палестине еврейского царства они выбрали бога Йево-Йаву, которого их дети впоследствии стали называть Яхве-Иегова. В первой половине IX века до н. э. в еврейском обществе началось движение за признание Яхве не только верховным Богом евреев, но и вообще единственным истинным Богом, то есть борьба за утверждение единобожия, монотеизма. Окончательно еврейский монотеизм утвердился позже, и со времени его оформления (середина I тысячелетия до н. э.) еврейская религия обрела подлинную самостоятельность. Но выросла она на арийско-праславянской почве, вот что до сих пор не понимают (или игнорируют?) современные исследователи Библии.

Итак, что же в действительности означает имя Йево-Йаву-Яхве? Начнем с корня, который лежит в его основе. В русском языке есть слово «явь». Словарь Ожегова определяет его как «реальную действительность в противоположность сну, бреду, мечте». Не утверждает ли Библия реальное присутствие Бога во всех наших делах? Синонимами яви служат слова «реальность», «действительность», «факт», «существенность». Напомним, что каноническим переводом имени Яхве-Иеговы выступает слово «Сущий», что в точности соответствует русскому варианту прочтения. От корня «яв(ь)» происходят слова «явить», «являть», «явный». Он является въявь, Его можно увидеть, то есть Он явный, не сокрытый и не скрываемый, не тайный. И все, что делается от Его имени, делается въяве, видимо, гласно, всенародно, открыто. Вспомним разговор Бога с Моисеем, предшествующий объявлению Им десяти заповедей (Исход 19:9-11):

«И сказал Господь Моисею: вот, Я приду к тебе в густом облаке, дабы слышал народ, как Я буду говорить с тобою, и поверил тебе навсегда <…> И сказал Господь Моисею: пойди к народу, [объяви] и освяти его сегодня и завтра; пусть вымоют одежды свои, чтоб быть готовым к третьему дню: ибо в третий день сойдет Господь пред глазами всего народа на гору Синай».

Финикийская мифология пока не может представить каких-либо значительных сведений о боге Йево-Йаву, поэтому есть прямой смысл обратиться к родственным ей преданиям Древней Руси. В древнерусской языческой традиции Явь — светлая сила, управляющая миром, одновременно — сам этот светлый мир, «белый свет». Она противостоит Нави, то есть He-Яви. Русское слово «правь», имеющее так много значений в нашем языке, можно выводить из словосочетания «перво-явь». В таком прочтении правь — это первочистота, первоисточник, первичный (божественный) свет. «Книга Велеса» говорит о триединстве понятий Яви, Нави и Прави:

— Напрасно забываем мы доблесть прошедших времен и идем неведомо куда. И так мы смотрим назад и говорим, будто бы мы стыдимся познать обе стороны Прави и Нави, и свой путь ведать и понимать.

И вот Дажьбог сотворил нам это и то, что свет зари нам сияет, ибо в той бездне повесил Дажьбог землю нашу, дабы она была удержана. И так души пращуров сияют нам зорями из Ирия (Рая. — АЛ)…

Но греки нападают на Русь и творят злое во имя их богов. Мы же сами не ведаем уже, куда бежать и что делать. Ибо что положено Дажьбогом в Прави, нам неведомо.

А поскольку битва эта протекает в Яви, которая творит жизнь нашу, то если мы отойдем — будет смерть. Явь — это текущее, то, что сотворено Правью (Перво-явью. — АЛ!). Навь же — после нее, и до нее есть Навь. А в Прави есть Явь.

Поучились мы древней мудрости, вверглись душами нашими в это. И вот это наше, так как это идет от богов, которые на конях творят божьей силою. Это мы узрели в себе, и это дано как дар богов, и это требуется нам, ибо делать это — значит следовать Прави».

Академические круги считают «Книгу Велеса» подделкой (впрочем, долгое время точно в таком же положении пребывало и «Слово о полку Игореве»), но в данном случае для нас важно подчеркнуть глубокую укорененность всех этих понятий в древнерусскую, а если шире, то и в мировую культуру! Так, в греческом языке приставка «ев» значит «хорошо», «хорошее», при прилагательных и наречиях она часто используется для усиления значения. Некоторые собственные имена образованы путем ее присоединения к основному (смысловому) слову — например, Евгений, Евдокия. Но эта приставка не греческого, а древнерусского происхождения! Точно также и весь католический мир, произнося молитву «Аве Мария», поминает древнерусскую Явь. Кстати, футбольные болельщики итальянского «Ювентуса» называют свою команду сокращенно «Юве» — «старая сеньора», хотя такой перевод никак не объяснишь словами исконно латинского словаря.

Наше «лирическое отступление», касающееся имени Бога, быть может, несколько затянулось, но оно имеет самое непосредственное отношение к разговору о Сатане и значении его имени. В переводе с древнееврейского оно означает «противник в суде, в споре или на войне». Этим упоминанием все исследователи и ограничиваются. Однако мы пойдем несколько дальше и зададимся простыми вопросами: какой корень у еврейского слова «сатана» и каков его изначальный смысл?

Как известно, древнееврейское письмо не имело гласных букв, и слово «сатана» писалось как «стн». Переводчики Библии вставляли их по своему усмотрению, прочитав «стн» как «сатана». Но давайте предположим, что это имя индоевропейского происхождения. Тогда «стн» можно прочитать как «есть он». Эта форма точь-в-точь соответствует значению имени Яхве — «Я есмь». В основе имени «сатана», согласно нашей интерпретации, лежит корень «есть» и означает он реальное существование, бытие, присутствие в мире. По неведению или намеренно составители Библии перевели оборот «есть он» как «сатана». Но изначально это было одно из имен Бога! В какой-то момент его сделали эквивалентом злой «составляющей» Божества и поименовали Сатаной в противовес доброму Яхве. Но по своему внутреннему смыслу праформы этих имен являются синонимами. Как и в зороастрийской религии, единый Бог «разделился» на две половинки, названия которых, в сущности, обозначали одно и то же.

Если культ Яхве евреи заимствовали у финикийцев, то прототипом Сатаны был египетский бог Сет. Схожи не только их имена (египетское письмо тоже было безгласовым, так что у обоих слов один и тот же корень — «ст»), но и судьбы. В период Древнего царства (III тысячелетие до н. э.) Сет считался богом-покровителем царской власти, что отражено в «Текстах пирамид» и в титулатуре фараонов II династии. При гиксосах (азиатских завоевателях Египта, XVII в. до н. э.) его отождествляли с финикийским Ваалом. Даже в период Нового царства (вторая половина II тысячелетия до н. э.) имена «Сети» встречаются еще достаточно часто. Это имя носили, в частности, фараоны XIX династии. Самому Сету давался эпитет «могучий», и он упоминается в договоре Рамзеса II с хеттами (XIII в. до н. э.). Итак, добрая ипостась египетского бога, как говорится, налицо. Но вот в эпоху XXII или XXV династии (первая треть I тысячелетия до н. э.) произошла религиозная революция, в результате которой Сет был свергнут, изгнан из общества богов, его изображения были изуродованы, а надписи в его честь были стерты. Таким образом, доброе божество, бог неба и земли, как обыкновенно называли Сета ранее, становится теперь божеством беспримерно злобным, олицетворением всего злобного в природе, — одним словом, полной противоположностью добра и света. Ненависть к нему доходит до того, что, как места сосредоточения зла и несчастий, из списка населенных местностей вычеркиваются города, посвященные ему. Окончательное оформление монотеистической традиции у древних евреев происходило несколькими веками позже низвержения Сета, когда он олицетворял всецело злое начало. Поэтому образ этого бога и был выбран на роль тени Яхве.

Корневая основа имени Сатаны порождает также и два очень важных понятия, возникающих неизменно при обсуждении темы Дьявола. Первое из них — естество (природа). Его можно рассматривать как троекратное произнесение божественного имени — Есть-Есть-Яво. Дьявола называют владыкой естественного мира, «Князем мира всего», он властен над смертью, болезнями и природными бедствиями. От начала времен мир обезображен его греховными действиями. Дьявол господствует в нем, поскольку может свободно передвигаться в нем и искушать всех, кого пожелает. Царство Христа, «Царство Божие» — не от мира сего, в христианстве оно противопоставлено яви, или природе. Мир материальных сущностей находится во власти Сатаны, где он выступает полноправным хозяином. Другое понятие — истина. Она всегда сопряжена с поиском нового знания, с вкушением плодов от древа познания, с многократным повторением и переживанием того необратимого состояния, которое было названо грехопадением. Всякий путь в незнаемое — это поверка алгеброй ума божественной гармонии мира, созданного Творцом, это постоянное соприкосновение с Дьяволом или его более мелкими соратниками, это, если хотите, вечный бунт против Бога даже при условии веры в Него.

Обсуждение имен Бога, Сатаны и Дьявола в рамках индоевропейских языков открывает подлинный смысл их образов! И не надо особенно удивляться, что именно русский язык в наибольшей степени хранит тайны библейских имен. Он — один из наиболее древних среди современных живых языков, а то, что индоевропейцы влияли на культуру евреев, уже давно не секрет для ученых. Богословы и комментаторы Библии потому и не могли на протяжении тысячелетий докопаться до истинного смысла Божественных имен, что не распространяли свои изыскания за пределы семитских языков. Подчеркнем, однако же, что наши рассуждения о происхождении Сатаны ни в коей степени не умаляют заслуги евреев, создавших оригинальный образ этого духа зла.

Яркой иллюстрацией оформившегося в послевавилонское время ветхозаветного учения о добре и зле является Книга Иова. Она рассказывает о непорочном и богобоязненном человеке по имени Иов из земли Уц, что лежала к югу от Мертвого моря. У Иова была многочисленная семья. Он не ведал бед, обладал значительным богатством и был доволен жизнью. Но однажды Сатана предстал перед Господом и испросил у Него разрешения наслать испытания на Иова, чтобы доказать, что Иов соблюдает заповеди Яхве только потому, что живет счастливо и не знает страданий. Бог дал разрешение на испытания (попустительствовал злу!), и на Иова посыпались беды: сначала украли его волов и ослиц, затем огонь уничтожил стадо овец, верблюдов угнали, слуг пронзили мечами. Когда же Иов узнал, что налетевший ураган снес его дом, под обломками погибли его сыновья и дочери, он в трауре разорвал свои одежды, остриг волосы, упал на колени и начал молиться: «Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно!» (Иов 1:21).

Затем тело Иова стало покрываться проказой, он сел в пепел, взял черепицу и начал скоблить ею раны. Жена стала уговаривать Иова похулить Бога, терзающего непорочного человека. Но Иов отвечал ей: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (Иов 2:10). Услышав о несчастьях Иова, к нему пришли три друга — Елифаз, Вилдад и Софар, чтобы утешить его. Иов был в отчаянии и проклинал день, когда он появился на свет. Услышав его причитания, друзья высказали свои взгляды на страдания Иова.

Елифаз считал, что поскольку Яхве безгранично добр, то он никого не заставит страдать безвинно. Поэтому Иов, должно быть, грешник: «вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы?» (Иов 4:7). Он предлагает Иову вернуться на праведный путь — и Яхве спасет его. Вилдад, ссылаясь на справедливость Яхве, также пришел к выводу, что Иову надо покаяться и обратиться к Богу. Яхве, считал он, не без причины насылает на него испытание. Причиной страданий Иова является грех, поэтому ему надо покаяться. Софар поддержал это мнение.

И тогда в спор вступил четвертый мудрец — Елиуй. Осуждая Иова за самооправдание, он в то же время подверг осуждению мнение друзей о том, что там, где страдания, должен быть и грех. Правда, страдания становятся наказанием за грех, но они же могут стать и средством предупреждения и отведения от человека еще больших несчастий. Елиуй утверждал, что мудрость Яхве непостижима и его справедливость неоспорима. После слов Елиуя раздался голос Бога. Он указывал на совершенство и тайну сотворения мира, которую человек не способен постичь. «Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны? Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной? Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь, все это» (Иов 38: 16–18). Если же нет, то стоит ли удивляться тому, что Иов не понимал смысл своих страданий. Долг человека — признать мудрость Яхве, подчиниться таинственному плану мира и верить в то, что его страдания имеют смысл и цель. Человек может восстать против Бога, подвергнуть сомнению Его справедливость лишь в том случае, если станет равным Ему: обозрит широту земли, снизойдет и исследует глубины бездны и заглянет во врата смерти, в царство самого Сатаны. Простому смертному это сделать не под силу, поэтому Иов смиренно и произносит: «Что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои» (Иов 39:34). Другими словами, Иов принимает Божью волю, какой бы она ни была. Яхве же, увидев Иова благоверным своим подданным, удвоил его богатства, дал новых детей и подарил долгую жизнь.

В Книге Иова Сатана еще является среди ангелов неба. Но в Новом Завете он уже падший ангел, вставший во главе сонма демонов (бесов) и возглавивший мятеж против Бога. Этот миф внушил Данте несколько прекрасных стихов в «Аде», а Мильтону — незабвенный эпизод «Потерянного Рая». В христианстве миф этот разными отцами и учителями церкви излагался и окрашивался по-разному. Между тем у него нет никакого иного основания, кроме толкования одного стиха у Исайи и нескольких довольно темных мест в Новом Завете. В чем заключалась точная причина к бунту духов против своего Творца, легенды изъясняют схоже в общих чертах, но очень разно в подробной мотивировке. В одном из общеизвестных мест Корана говорится, что ангелам было поведено преклониться пред Адамом, наместником Аллаха на земле, но Эблис (Дьявол), полный гордыни, отказался совершить это поклонение. Другой миф, совершенно иного характера, но не менее поэтичный и усвоенный писателями, как еврейскими, так и христианскими, рассказывает об ангелах или сынах Божьих, которые, увлекшись дочерями человеческими, пали с ними и, в наказание за грех, были изгнаны из царства небесного и из ангелов превратились в демонов. Этот второй миф освящен, как излюбленная тема стихами Мура и Байрона. Таким образом, оба мифа признают демонов падшими ангелами, а падение их связывают с грехом: в первом случае — с гордостью или завистью и с преступной любовью — во втором.

Если коротко выразить суть конфликта в новозаветном варианте, то получится примерно следующее. Сатана противопоставлен Богу не на равных, не как антибожество. Он обращает против Яхве силу, полученную от Него же. И какое бы зло ни сотворил Сатана, он в конечном счете против собственной воли содействует исполнению Божьего замысла. Вечная война против Яхве и его сил на земле имеет, так сказать, свои пределы и закончиться она может только победой Бога. Добрый Бог всегда превзойдет своего злобного отпрыска!

 

Глава 7

Псковско-Новгородские ереси

Христиане придумали Дьявола как силу, противостоящую Богу и Церкви Христовой. Все, что не вписывалось в ее догматы, автоматически приобретало статус дьявольского. Любой усомнившийся в общепринятых постулатах православия зачислялся в прислужника Дьявола. Он олицетворял Мировое зло и конкретно те или иные общественные течения, противостоящие в данный момент Церкви.

Исторически первыми врагами христиан на Руси были язычники. Борьба с ними не прекращалась никогда, но уже через два-три поколения после крещения волхвы ушли в глубокое подполье. Конечно, скоморохов ловили и казнили и при Иване Грозном, но говорить о серьезной оппозиции государственной Церкви с их стороны явно не приходится. Другое дело внутренние неурядицы среди христиан и споры об «истинном» понимании основных положений их религиозной философии и церковной политики. Тут уже сама жизнь рождала споры и конфликты. Так, в лоне Церкви возникали ереси. В России они не имели того размаха, что в Европе. Соответственно не было у нас и инквизиции. Но казни и костры были…

Стригольники

Первые известия о стригольниках, как вполне определившейся секте, встречаются в 1371 году, но зарождение этого религиозного движения относится к более раннему времени. Есть основания предполагать, что мнения, из которых впоследствии составилось учение стригольников, существовали уже в самом начале XIV веке. Свое наименование эта ересь получила от прозвища ее основателя, псковского диакона Карпа, «художеством стригольника». «Художество» диакона Карпа состояло в пострижении новопоставляемых дьяков. Духовенство обязано было выстригать волосы на темени. Занимавшиеся этим лица (обычно из церковного клира) назывались стригольниками.

Книжный по своему времени, гордившийся своей начитанностью, самоуверенный и энергичный, он решился на открытый протест. В своих речах он, вероятно, вооружался главным образом против церковных поборов и «поставления во мзде» (церковных назначений за плату). Лишенный сана диакона и звания стригольника, Карп не прекратил своих смелых речей и за это был предан проклятию, что было равносильно отлучению от церкви. Тогда он задумал образовать подобие церкви из своих последователей. Этими последователями Карпа были, вероятнее всего, дьяки и вообще клирики (церковнослужители, не имеющие сана), за интересы которых, как казалось им, ратовал Карп, а потом и миряне, особенно люди книжные, начитанные. Так как не одни только низшие клирики, но и епископы, и митрополиты, по мнению стригольников, поставлялись «на мзде» и так как в этом святокупстве принимал участие и сам патриарх константинопольский с его Священным Собором, то всех их сектанты признавали незаконными.

Стригольники находили, что архиереи и монахи обладают чрезмерными богатствами, а белое духовенство берет поборы и дурно живет (пьянствует, развратничает). Отсюда они выводили, что не нужно принимать ни учения, ни священнодействий от таких пастырей, что все их культовые отправления недействительны. Таким путем стригольники дошли до полного разрыва с существующей церковью. Но они не остановились на этом, а пошли дальше — отвергли все церковные предания, признали недостойной и всю древнюю церковную иерархию, которая, подобно современной им, поставлялась, по их мнению, «на мзде». В конце концов стригольники пришли к заключению, что только апостольская церковь есть истинная христианская церковь, только апостолы были истинными пастырями и учителями и только апостольские писания должны служить источником истинной христианской церкви. В них-то они и искали подтверждения для всех главных положений своего учения; отсюда они выводили, что христианские пастыри должны быть нестяжательными, неимущими, бедными людьми; здесь же они находили оправдание и для учреждения у себя самозваных учителей. Эти учителя или наставники, по всей вероятности, проводили у них богослужения. Храмы православные они отвергли на основании слов Священного Писания, что «Всевышний не в рукотворенных храмах живет» (Деяния 7:48).

Можно думать, что у них было свое крещение. Все остальные таинства православной церкви они или отвергали, или понимали их своеобразно. Таинство евхаристии они не совершали, изъясняя его в духовном смысле. Таинство покаяния стригольники удержали, но совершалось оно у них своеобразно: вместо исповеди у священников стригольники учили каяться самому, припадая к земле. Священнодействие погребения мертвых, вместе со всеми молитвословиями за умерших, стригольники отвергали решительно. Есть основание думать, что стригольники отрицали почитание святых, священных икон и священного креста, отвергали монашество. В свою очередь, нравственная жизнь стригольников отличалась многими добрыми чертами. Их наставники обыкновенно ничего не брали за труд учительства. Такой нестяжательностью они производили сильное впечатление на своих последователей, которые с гордостью указывали православным на своих учителей как на полную противоположность духовенству. Стригольники подолгу молились, усердно постились, вели вообще аскетический образ жизни и выделялись из среды других людей своим серьезным и сосредоточенным видом. В домашней своей жизни стригольники отличались трезвостью, воздержанием в пище и питье.

Вот такие добродетельные люди подняли голос против произвола духовных пастырей. Историки Церкви, разумея свой интерес, рисовали их исключительно в мрачных тонах. Но протест стригольников и всех сочувствующих им прихожан возник не на пустом месте. Они выступили против гнусной практики поведения священников. И факт их мздоимства, возможно, не был определяющим для стригольников. «Дары», обязательная оплата всех треб (крещение, свадьба, похороны, специальные молебны) касались материальной стороны. Но в корне нездоровыми в те времена были и духовные отношения между паствой и приходским священником. На протяжении шести столетий — с XII по XVII в. для священников, принимающих исповедь, церковью составлялись специальные вопросники предполагаемых грехов. Здесь, наряду с такими темами, как разбой, воровство, клятвопреступление, обращение к языческим волхвам и многое другое, существовал обширный раздел, посвященный половой жизни прихожан, ее «технической» стороне и разнообразным извращениям, с перечислением порнографических деталей (онанизм обоих полов, лесбийская любовь, педерастия). Молодой девушке (оговорено!) священник мог задавать такие вопросы: не блудила ли она с родным отцом или с братом, или со скотом не сотворила ли блуда? Были вопросы о добрачной жизни девушки-невесты; ее спрашивали о том, скольких своих младенцев-эмбрионов она тайно погубила. Жен на исповеди допрашивали, потеряла ли она девство с законным мужем или во блуде, а если верно последнее, то сколько мужчин участвовало в этом. Приводя многочисленные выдержки из этих вопросников, академик Б. А. Рыбаков в книге «Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия» делает вывод: «По всей вероятности, вопрос о симонии (поставлении на церковные должности «на мзде») и об эпикурейском образе жизни (с чем боролись и сами церковные власти) не так волновал и возмущал средневековых людей, как бесцеремонное выпытывание интимнейших подробностей в их настоящем и прошлом. Нападки на образ жизни «лихих (т. е. скверных) пастухов» были, очевидно, не самоцелью, а способом самообороны, защиты унижаемых этими пастырями людей от неприличной и опасной любознательности». Мы подробно обрисовали круг взглядов, которых придерживались стригольники, чтобы каждый читатель сам решил, насколько они уклонялись ко злу.

Вождь стригольников Карп, пытаясь расширить круг сторонников, перебрался из Пскова в Новгород. Но новгородский архиепископ предал его суду. Следствием этого суда, вероятно, стала жестокая расправа новгородцев с вожаками секты. В 1376 г., как сообщает летописец, новгородцы утопили в Волхове Карпа и двух его сторонников. Это, однако, не прекратило сектантского движения: оно вскоре приняло такие широкие размеры, что в борьбу с ним включились московский митрополит и константинопольский патриарх. Но даже и через 50 лет у Карпа в Новгороде оставались последователи. Их казнили, заточали в темницы и изгоняли из городов. Но, несмотря на гонения, ересь не исчезла бесследно, а выродилась в новую секту жидовствующих.

Жидовствующие

Движение жидовствующих берет свое начало в Новгороде. Его идеологом был еврей Схария (Захария), приехавший в «северную столицу» Руси в 1470 году вместе с братом киевского князя Михаила Александровича. Позже к Схарии присоединились еще четыре еврея из Литвы. Иосиф Волоцкий так характеризует вождя жидовствующих: «Это был дьяволов сосуд, и изучен всякому злодейскому изобретению, чародейству же и чернокнижию, звездозаконию же, и со астрологи живши в Киеве». По соборному дознанию 1504 года еретики:

— отвергали воплощение Сына Божия;

— не верили воскресению Иисуса;

— не чтили Богоматери, угодников Божиих, икон и мощей;

— не признавали Святой Евхаристии и прочих Таинств;

— держались более Ветхого Завета, нежели Нового, празднуя Пасху по-иудейски (т. е. по Иудейскому календарю); не соблюдали постов, отвергали монашество и предавались явному разврату.

Из-за близости взглядов еретиков к положениям иудаизма их стали называть жидовствующими.

Евреи во главе со Схарией инициировали движение, вовлекли в него широкий круг образованных русских людей, отойдя со временем в тень. Первыми учениками этих «посланников Дьявола» стали новгородские священники Алексей и Денис. Влияние ереси со временем распространилось и на Москву. Великий князь Иван III, демонстрируя свою либеральность в этом вопросе, назначил в 1480 году Алексея протопопом в Успенский собор Московского Кремля, а Дениса — священником в Архангельский собор. Действуя тайно и хитроумно, эти проповедники ереси нашли себе слушателей даже при дворе. Таковыми были, например, близкий к великому князю дьяк Федор Курицын и дочь государя молдавского княгиня Елена Стефановна (Волошанка) — вдова рано умершего старшего сына Ивана III. Федор Курицын служил посольским дьяком, именно он проводил переговоры с государями Молдавии и Венгрии о союзе против Польско-Литовского государства. Курицын имел свободный вход к великому князю. С конца 80-х годов он стал уже одним из ближайших советников великого князя. Курицын был тесно связан с невесткой князя и приложил немало усилий для того, чтобы в 1498 году наследником московского престола был объявлен ее пятнадцатилетний сын.

По-видимому, Иван III прикрывал еретиков для того, чтобы шантажировать ими официальную иерархию, часто встававшую на его пути. Он был мастером интриг и пользовался для их плетения любой полезной нитью. Что же касается религиозных принципов, то здесь Иван отнюдь не являлся строгим «ревнителем благочестия». Для него важнее была задача укрепления личной власти и подчинения Церкви под свой контроль. И здесь еретики могли сыграть положительную роль, выступив в качестве «разменной монеты». Нужно было только выждать момент, когда государю будет выгодно отдать их на расправу хранителям православия. Вот, в сущности, и вся стратегия Ивана III в отношении жидовствующих. Как говорится, разделяй и властвуй…

Активное церковное сопротивление ереси возглавили новгородский архиепископ Геннадий и Иосиф Волоцкий. Первый руководил борьбой в Новгороде, второй стал добиваться уличения и преследования жидовствующих в Москве. Геннадий открыл существование тайного общества и донес о том великому князю и митрополиту, а сам приступил к розыску. Некоторые из еретиков были уличены и преданы казни, другие подверглись заточению, третьи принесли покаяние. В результате в Новгороде еретики присмирели. Не так было в Москве: там ересь находила покровительство, с одной стороны, в Курицыне, с другой — в новом митрополите Зосиме (1490–1494).

17 октября 1490 года по державной воле Ивана III в Москве был открыт Собор, на котором допросили еретиков, обличили и предали их проклятию. Некоторых из них сослали в заточение, других же отправили в Новгород к святителю Геннадию, который, давно желая искоренить настоящее зло и страхом наказания предотвратить будущее, подверг еретиков всенародному позору. Но в списке осужденных не было главных идеологов ереси. Например, Собор присудил наказать Дениса, но при этом Алексея не тронули. Церковный Собор 1490 года, таким образом, не смог решительно покончить с ересью, и вся борьба была еще впереди.

Распространению ереси благоприятствовало еще одно немаловажное обстоятельство. В 1492 году на Руси ждали конца света. Вместе с христианской литературой из Византии к нам пришло поверье, что с концом седьмой тысячи лет от сотворения мира наступит его конец. Все календари заканчивались 1492 годом. Дальше следовал такой текст: «Здесь страх, здесь скорб; аки в распятии Христова сей круг бысть, сие лето и по конец явился в неже чаем и всемерное Твое пришествие». Но ничего катастрофического в тот год не произошло. Это дало возможность жидовствующим задавать христианам язвительные вопросы вроде таких: отчего же не приходит Христос? а не лживы ли ваши книги? — и т. д. Теперь митрополит московский Зосима стал открыто поддерживать еретиков. Вместе с Курицыным они усилили пропаганду своих идей в столице. Одновременно с этим ересь снова усилилась и в Новгороде. В это время предводителем еретиков был Юрьевский архимандрит Кассиан. Присланный на это место из Москвы по ходатайству Федора Курицына, он собирал к себе разбежавшихся из Новгорода еретиков.

С целью противодействия этому Геннадий призвал себе на помощь Иосифа Волоцкого. Они оба стали действовать решительно, несмотря на силу ереси при дворе. Хотя митрополит Зосима принужден был в 1494 году оставить кафедру, но для искоренения зла нужно было участие Церкви, нужен был новый Собор. Иван III, не желая открыто поддерживать еретиков, в то же время по возможности сдерживал гонения против них. И лишь осенью 1503 года великий князь отступился от своих прежних собеседников и пообещал Иосифу Волоцкому, что скоро начнет «обыскивати еретиков». Возможно, на его решение повлияло и то обстоятельство, что еретики пользовались сочувствием опальной теперь Елены Волошанки.

В 1504 году был созван церковный Собор. В числе заседавших на нем был и игумен Волоколамский Иосиф Волоцкий. Он требовал казни еретиков. Обвиняемые решились открыто защищать свое учение, но это им не помогло. Главные из еретиков были осуждены на смерть и всенародно сожжены в клетке (в их числе были, в частности, брат Федора Курицына Волк и архимандрит Кассиан); другим резали языки, иных заключали в темницу. Осужденные хотели было спасти себя раскаянием, но Иосиф настаивал, что притворство, вынужденное страхом наказаний, не есть раскаяние истинное и потому не должно приниматься во внимание.

Казни еретиков странным образом совпали с темной кончиной попавшей в опалу и заточенной вместе с сыном Дмитрием в темницу в 1502 году княгини Елены Стефановны. «Тое же зимы генваря 18 (1505 года. — А. А.) в суботу преставися великая княини Елена Волошенка великого князя Ивана Ивановичя, и положиша ея в церкви у Вознесения на Москве», — говорит летопись. В день смерти Елены церковь праздновала память святителя Афанасия Александрийского — знаменитого борца с еретиками…

Конечно, и в большой политике бывают случайные совпадения, но если даже княгиня и умерла своей смертью, то сам факт ее тюремного заключения свидетельствует о ее причастности к крупной политической игре. Наивно полагать, что жидовствующие были романтиками от религии и не думали о захвате политической власти. В их рядах находилась мать наследника престола княгиня Елена Стефановна, тогдашний министр иностранных дел Федор Курицын, крупнейшие иерархи церкви и значительное количество представителей московской знати. Это была серьезная общественная сила. До тех пор, пока великий князь Иван III благоволил к ним (а так и было на протяжении большей части его правления), еретики копили силы и крепили ряды явных и тайных сподвижников. Но в какой-то момент их тайная организация должна была обнаружить себя решительным выступлением против официальной церкви и самого князя. Собор 1490 года показал, что они в состоянии вести борьбу на самом высоком уровне: преследования не затронули их главных идеологов и «серых кардиналов» движения. Известные нам источники ничего не говорят о людях типа Схарии, зачинателях и вдохновителях ереси. Но ясное дело, что никуда они не делись и по-прежнему продолжали участвовать в деятельности секты. Понятна и конечная цель заговорщиков — возвести на трон сына Елены Волошанки Дмитрия и править от его имени.

Обрисуем вкратце ситуацию, сложившуюся в борьбе за московский престол в конце XV века. Она воистину напоминает шекспировскую драму. Ее начало восходит к 1467 году, когда «смиренная и кроткая» Мария Тверитянка, первая жена Ивана III, отошла в мир иной. От нее у великого князя остался сын Иван (его называли еще Иван Молодой), будущий муж Елены Волошанки. Оставшись вдовым, Иван III стал думать о новой супруге. Ею стала София Палеолог, племянница последнего византийского императора. После рождения трех дочерей она в 1479 году принесла мужу долгожданного наследника, нареченного в честь деда Василием (впоследствии родились еще пять сыновей и три дочери). Так появилась вторая мужская линия потомков Ивана III, которая могла претендовать на московский престол в случае кончины великого князя. Соответственно возник и очаг напряженности в отношениях между Иваном Молодым и княгиней Софьей, которая искренне переживала, что в случае прихода к власти пасынка ее детей ждет гибельная участь.

Но 7 марта 1490 года в возрасте 32 лет Иван Иванович Молодой скончался. Следствие установило, что он был отравлен венецианским лекарем Леоном, который приехал в Москву из Рима зимой 1489/90 года в числе разного рода иностранных умельцев, сопровождавших родного брата Софьи, Андрея Палеолога. По прибытии в российскую столицу этот приезжий врач обратил внимание, что князь Иван Иванович Молодой страдает болезнью ног и ходит с трудом. «…И видев лекарь жидовин мистр (магистр. — А. А.) Леон похваляся рече великому князю Ивану Васильевичю, отцю его: «Яз излечю сына твоего великого князя Ивана от тоя болезни; а не излечю яз, и ты меня вели казнити смертною казнью». И князь великий няв тому веру, веле ему лечити сына своего великого князя Ивана, лекарь же дасть ему зелие пити и жещи нача стькляницами по телу, вливая горячюю воду; и от того ему бысть тяжчае и умре. И того лекаря мистра Леона велел князь велики поимати, и после сорочин (сорокадневного траура. — А. А.) сына своего великаго князя Ивана повеле его казнити смертною казнью, головы ссещи». Так лаконично повествует обо всей истории летопись. Истории, добавим, очень темной. Даже после прошествия пяти с лишним веков историки не в силах расследовать это преступление.

Смерть Ивана Молодого была выгодна Софье. Это очевидно. Отношения между пасынком и мачехой были неприязненные. Кроме того, венецианский лекарь приехал в делегации, возглавляемой ее братом. Но, с другой стороны, Андрей Палеолог не мог нести ответственность за мастеров искусства, прибывших искать счастья в северной стране. Да и лечение проводилось с одобрения Ивана III. Курбский прямо обвинял его в отравлении собственного сына. Комментируя это обвинение, Н. С. Борисов, автор книги «Иван III», пишет: «В это трудно поверить. И дело не только в человечности, без некоторого присутствия коей не обходится никто. Такой поворот событий, открывавший путь к престолу детям Софьи, был и в самом деле выгоден деспине (повелительнице. — А. А.). Однако самого Державного он ставил в крайне сложное положение. Вероятно, в этой интриге Иван III, приказавший сыну воспользоваться услугами тщеславного лекаря, оказался лишь слепым орудием в руках хитроумной гречанки». Итак, что же, заказчица убийства — Софья? Думаем, что нет.

Историки почему-то забывают, что в смерти Ивана Молодого были заинтересованы также и жидовствую-щие. Леон, напомним, был иудеем, но не это самое главное. Обратим внимание на дату убийства. 7 марта 1490 года было полнолуние, в этот день праздновалась иудейская Пасха. А в канун этого дня («стык в стык») иудеи отмечают праздник Пурим — день гибели своих врагов — в честь кровавой расправы над персами, описанной в Книге Есфири. Убийство Ивана Молодого было ритуальным жертвоприношением, совершенным врачом-иудеем. Это было понятно всем заинтересованным лицам. Другое дело, как добраться до истинных организаторов убийства? Казнив лекаря, Иван III обрубил ниточки, ведущие к его сообщникам. Организация еретиков, подчеркнем, была тайной. Ее члены не заботились о распространении нового учения в народе. Они тщательно отбирали кандидатуры для вербовки в среде высшего духовенства и властных структур. Приверженцам ереси предписывалось «держать жидовство тайно, явно же христианство».

Очень показательно в этом смысле небольшое сочинение, написанное одним из вождей еретиков Федором Курицыным. Оно называется «Лаодикийское послание». Уже само это название настраивает на серьезный философско-религиозный анализ послания. «Лаодикия» в переводе с греческого означает «народный суд». Это имя носил большой и богатый малоазийский город. Лаодикийская Церковь называется в числе семи Мало-азийских Церквей, упоминаемых Иоанном Богословом в Откровении (3: 14). Знаменитый евангелист обличает лаодикийцев за недостаток веры и пристрастие к земным удовольствиям. Ангелу Церкви Лаодикийской Господь провещал через тайновидца Иоанна: «Я богат, разбогател, говоришь ты, и ни в чем не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откровение 3: 17). Произведение Курицына служит своеобразным ответом Иоанну, обоснованием своей позиции. Формулируя ее, Федор Курицын как бы выставляет ее для «народного суда», это, если хотите, его политический манифест, тот круг идей, которым он следует.

Содержательная часть послания крайне невелика и состоит всего из девяти строк. Его переводы на современный русский язык значительно разнятся между собой, так как зашифрованный смысл написанного достаточно сложен. Поэтому приведем текст курицынского манифеста по-древнерусски:

Ключевым словом в этом «символе веры» является фарисейство. Курицын заявляет его в качестве основополагающего принципа жизни. Но, как известно, фарисеи — это правоверные иудеи, ревностные последователи Моисеева Закона. Именно они не приняли Иисуса Христа, а Сам Спаситель многократно обличал их за искажение истинной веры. Предрасположенный к иудаизму, Курицын ставит Моисеев Закон выше Благодати (заповедей Христовых). К христианству же он рекомендует относиться по-фарисейски, то есть быть двуликим и практиковать в своих толкованиях двойные стандарты. Овладеть такой «мудростью» можно лишь с помощью наставника, некоего «пророка-старейшины», волей которого и будет ограничено самовластье души. Но и уроки пророка можно творчески переосмысливать и подправлять. Это путь саморазвития и самосовершенствования личности.

Иосиф Волоцкий обвинял Курицына в причастности к чародейству и астрологии: «И звездозаконию учаху и по звездам смотрети и строити рожение и житие человеческое». Это стремление понять природу и законы, которым она подвластна, стремление к научному знанию. Его и открывает человеку пророк, указывает жаждущему путь к богатствам знания, накопленным ранее. Но это отнюдь не предел познания, на свете еще много неясного и непознанного, много «чудес» и «чюдотворений». Размышления над ними делают человека мудрее и заставляют отказаться от мысли о всемогуществе собственного разума с его вековечной мечтой «объять необъятное». Бог — архитектор Вселенной, все в природе подчинено его законам, и не следует в своей гордыне излишне полагаться на силы человеческого разума. Как говорится, что позволено Юпитеру, то не позволено быку.

Текст послания написан в духе жидовствующих, во всяком случае, акценты и приоритеты в нем расставлены в соответствии с их учением. Кроме того, во второй части сочинения, где содержатся элементы алфавитной мистики и цифровой тайнописи, Курицын демонстрирует свое знакомство с учением Каббалы. А уж это самый верный признак увлечения иудаизмом. Таким образом, как один из вождей движения, Курицын указывал каждому новообращенному в ересь и конкретный путь совершенствования личности — через приобщение к каббалистическим опытам. Курицын, как видим, был чрезвычайно образован, умен, но в то же время скрытен и хитер. Он идеально подходил для руководства тайной организацией. К тому же он имел значительный вес при дворе, и бороться с ним его оппонентам было чрезвычайно трудно.

Еретики всячески способствовали распространению слухов о причастности Софьи к смерти Ивана Молодого. Но Иван III на провокацию не поддался. Более того, он не препятствовал обличениям жидовствующих, прозвучавшим на Соборе 1490 года, и преследованию некоторых из них. Атака на еретиков тогда, правда, не удалась. Во-первых, это связано с тем, что на Руси еще не было опыта борьбы с тайными союзами. Имей Иван III у себя инквизицию, Курицына и его сторонников сожгли бы в два счета. Во-вторых, Иван III опирался ранее на их помощь в своей борьбе с Новгородом. В тот период еретики вроде Алексея и Дениса на деле доказали свою преданность московскому князю, отчего и получили затем выгодные назначения в столице. Тем не менее решения Собора 1490 года можно считать ответным ударом христианской партии за убийство сына Ивана III.

Ход дальнейшей политической борьбы между приверженцами Софьи (православными) и Елены Стефановны и Курицына (жидовствующими) за московский престол удобно изложить в виде хроники последовательных событий.

Осень 1497 года. Иван III распорядился подготовить торжественный обряд «венчания на царство» внука Дмитрия. Узнав об этом, сторонники Софьи и княжича Василия составили заговор. Предполагалось физическое устранение Дмитрия, а также бегство княжича Василия на Белоозеро. Однако все это так и осталось замыслами.

Декабрь 1497 года. Князь узнает о заговоре. Следует арест всех его участников, включая Василия, и свирепая расправа: шесть человек были казнены, многие из «детей боярских» заключены в тюрьму.

В ходе расследования выяснилась причастность к заговору Софьи Палеолог. Утверждалось, что Софья добыла яд для умерщвления Дмитрия и готовилась пустить его в ход. В летописи записано: «И в то время опалу положил князь великий на жену свою, на великую княгиню Софию, о том, что к ней приходиша бабы с зелием; обыскав тех баб лихих, князь великий велел их казнити, потопити в Москве реке нощию, а с нею с тех мест нача жить в брежении».

4 февраля 1498 года. 14-летний Дмитрий Иванович был торжественно объявлен наследником престола в Успенском соборе Московского Кремля. Софья и ее сын Василий на коронации отсутствовали.

Январь 1499 года. Иван III обрушил гнев на своих давних фаворитов князей Патрикеевых. Глава дома, Иван Юрьевич Патрикеев, был приговорен к смертной казни, которую в последний момент заменили пострижением в монахи и ссылкой в Троице-Сергиев монастырь. Его сын Василий Косой (будущий вождь нестяжателей Вассиан Патрикеев) отделался пострижением и ссылкой в Кирилло-Белозерский монастырь. На плаху отправился лишь зять Ивана Патрикеева — князь Семен Иванович Ряполовский. Клан Патрикеевых поддерживал Дмитрия и был его опорой.

13 февраля 1500 года. 14-летняя дочь Феодосия, дочь Ивана III и Софьи, выходит замуж за князя Василия Даниловича Холмского — сына знаменитого полководца.

11 апреля 1502 года. Арест Елены Волошанки и ее сына Дмитрия. Условия содержания им определены самые жестокие.

14 апреля 1502 года. Князь Василий объявлен наследником престола.

Победа православной партии досталась не без труда. Но Иван III самолично расставил все акценты в этом крайне запутанном политическом противостоянии. Русский правитель впервые столкнулся с действием изощренной тайной организации внутри страны и в своем окружении. Остается неизвестным, как сложилась судьба Курицына, и с конца 90-х годов о нем нет никаких сведений. Но его роль советника при Дмитрии перешла к князю Патрикееву. Великий князь, похоже, до самого последнего момента доверял и ему, и поддерживавшим его еретикам. Что же отпугнуло монарха от них?

Кажется, что за давностью лет до этой тайны уже не докопаться. Однако зададимся очень простым вопросом: чего же, собственно, добивались жидовствующие? Ответ очень прост: возможность иудеям селиться в России. В Западной Европе в то время усилились гонения на евреев. В 1492 году их изгнали из Испании, и вопрос о массовом перемещении в страны Восточной Европы был для них самым что ни на есть животрепещущим. Дипломаты-резиденты вроде Схарии уже задолго до этого наводили мосты и завязывали дружеские связи с правителями восточноевропейских государств. Там же, под прикрытием этих друзей, они создавали тайные структуры, на которые можно было бы опереться при проведении тех или иных политических акций. Местные члены тайных союзов, как правило, и не подозревали об истинных целях организации. Им рассказывали байки о различиях религиозных учений, о конце света и церковных таинствах, но требовали решения вполне конкретных политических вопросов. Иван III в беседе с Иосифом Волоцким признавался, что еретики пытались привлечь его на свою сторону. Разговоры с ними не могли обойти «еврейский вопрос». И тут-то государь вполне мог смекнуть, чего от него хотят. А поскольку нрава он был крутого, то и слетели Патрикеевы и иже с ними со своих теплых местечек…

 

Глава 8

«Антихрист» на троне

Имя «Антихрист» означает нечто противоположное Мессии-Христу. «Антихрист — это глава противников Христа», — определяет Британская энциклопедия, подчеркивая руководящую роль грядущего врага Церкви. Согласно христианскому учению, он будет правителем последнего мирового царства. И если Христос титуловался Царем Иудейским символически, то его адский конкурент будет подлинным царем над всем мирозданием.

Каковы цели Антихриста? Прежде всего «соблазнить Церковь». Это толкуют так, что Антихрист воспользуется христианской верой, чтобы обратить ее в свою пользу, занять в сознании верующих место Христа. Антихрист не отменит веру: он извратит ее, то есть заменит веру в Христа верой в себя. Стремясь занять место Бога, узурпатор будет требовать абсолютного доверия, покорности и поклонения. На этом этапе Антихрист выступит как искуситель Церкви, проверяющий ее на прочность. Если бы Церковь отдалась ему безропотно, то, следует думать, Антихристу не нужно было бы прибегать к насилию. Но поскольку этого не случится и Церковь окажет ему сопротивление, то он изольет на нее всю свою ярость и станет последним и самым жестоким гонителем христианства. Почти все более или менее значительные исторические фигуры, цари и полководцы, вступавшие в конфликт с Церковью, воевавшие с христианскими государствами, награждались именем Антихриста. Римские император Нерон, пророк Мухаммед, султан Саладин, хан Батый, наконец, Петр I и Сталин объявлялись верующими либо Антихристами, либо его предтечами и проводниками.

Учение об Антихристе

Обычно Антихриста изображали безобразным и отвратительным монстром. Средневековые художники рисовали его в виде апокалиптического «зверя, выходящего из бездны» — четвероногого звероподобного чудовища со множеством рогов, с огромными торчащими клыками. «Плоть у него вся смрад и зело дурна, — писал протопоп Аввакум, — огнем пышет изо рта, а из ноздрей и из ушей пламя смрадное исходит». Не менее зловещим страшилищем представлен Антихрист в апокрифическом «Видении Даниила»: «Ростом он будет 10 локтей, волосы его в длину будут достигать ног его, огромен и трехглав, след ноги его велик, глаза его как утренняя звезда восходящая. Зубы его снаружи железные, а щеки его стальные. Правая рука его железная, а левая — медная; и правая рука его [длиною] в 3 локтя». Прочитав это описание, нельзя опять-таки не вспомнить о нашем Змее Горыныче, ставшем одним из прообразов Антихриста.

Но временами, словно бы освобождаясь от демонизации, его облик приобретал вполне человеческие черты. Хотя и в этом случае в нем было что-то отталкивающее. «Весь он плешивый, глаза маленькие, на лбу высыпь проказы, — сообщается о будущем «сыне Сатаны» в еврейском апокрифе «Тайны Симона бен Похай», — правое его ухо закрыто, левое открыто; когда кто-либо говорит ему что-нибудь хорошее, он наклоняет к нему свое закрытое ухо, если же дурное, он обращает к нему свое открытое ухо». Вместе с тем существовала иконографическая традиция, сближающая облик Антихриста с образом Христа. В основе этой традиции лежали теологические размышления, приводящие к выводу о некоем персональном дуализме Христа и Антихриста, которые хотя и противоположны друг другу по определению, но противоположны зеркально, то есть внешне подобны.

С самого момента создания и оформления христианства все истинные его последователи живут в ожидании Второго Пришествия Спасителя. Но перед этим, согласно Апокалипсису (Откровению Иоанна Богослова), должен появиться Антихрист, который возглавит борьбу против христианской церкви. По сценарию, изложенному Иоанном Богословом, зверь Апокалипсиса (Антихрист), олицетворяющий мировое зло, будет побежден посланником Бога — Ангелом и брошен в преисподнюю. После этого начнется тысячелетнее царствование воскресших святых и мучеников (это так называемое первое воскресение). По истечении этого срока произойдет последняя битва сил добра и зла. Местом решающего сражения Сатаны с Богом станет Армагеддон — горная местность Мегиддо, расположенная вблизи Хайфы. Битва завершится окончательной победой Христа и Страшным судом, на котором определится посмертная судьба всех воскресших людей: непрощенные грешники отправятся в ад, в то время как спасенные будут жить в небесном Иерусалиме.

Период между Первым и Вторым Пришествиями мыслится противоположностью будущего истинно Божественного мироустройства. «Мир сей», не принявший благой вести Христа, воспринимается в качестве строго отрицательной категории. Он не просто еще не воцерковлен, а принципиально антицерковен и напрямую связывается с доминирующим влиянием Антихриста, именуемым Князем мира сего. Казнь Христа стала моментом торжества его главного врага, она обозначила наступление нового этапа развития человечества, который можно характеризовать как цивилизацию Антихриста. С происками Дьявола Церковь связывает гонения на первых христиан, возникновение разноообразных ересей, его тайная и явная деятельность привела к отпадению Запада (латинства) от Православия, вызвала падение Константинополя, русский раскол и т. д. Антихрист как бы незримо стоит за всеми бедами Церкви, вплоть до времени установления тысячелетнего царства он будет оставаться влиятельнейшей силой, определяющей состояние нашего мира. В этом смысле его можно назвать героем нашего времени, главным действующим лицом современного миростроения.

Вполне вероятно, что рассуждения подобного рода кому-то покажутся слишком отвлеченными и даже надуманными. Что ж, у христианства тоже есть свои мифы. Один из них — о таинственном магическом значении числа, составленного из трех шестерок, «числа зверя». Такие мистические ощущения у христиан породили следующие слова Апокалипсиса: «Здесь мудрость. Кто умеет ум, тот сочти число Зверя, ибо это число человеческое: число его шестьсот шестьдесят шесть (Откровение 13: 17–18). О смысле этой комбинации цифр спорило не одно поколение богословов. Многие из них в конечном итоге сошлись во мнении, что число Зверя следует соотносить с выражением «Царь Израиля». Если записать его древнееврейскими буквами, найти с помощью правил Каббалы для каждой из них числовое значение, а потом сложить все эти числа, то в сумме как раз и получится «дьявольское» число. Странным во всем этом толковании является только то, что евангелист Иоанн выглядит умудренным каббалистом и знатоком древней иудейской традиции. Но других сколько-нибудь разумных гипотез о тайне числа Зверя, насколько нам известно, более нет.

Мистика чисел может заворожить не только религиозное сознание. Что же говорить об ощущениях верующих, живших в преддверии 1666 года — года, отмеченного клеймом Дьявола. Среди старообрядцев в то время особую популярность имела так называемая «Книга о вере», где год 1666-й указывался как год великой грозы и несчастья для церкви. Там же припоминалось и пророчество Апокалипсиса. Если в 1666 году надо ждать Антихриста, а царство этого врага Божия, согласно пророчествам Иоанна, продлится два с половиной года, то конец миру, значит, наступит в 1669 году. Впечатление от этих «логических» выкладок было такое сильное, что во многих местностях тогдашней России с осени 1668 г. люди перестали заниматься обыденными делами, забросили поля, не пахали, не сеяли. С самого начала 1669 г. они пренебрегали занятиями по хозяйству, собирались под открытым небом, молились, постились, каялись друг другу в грехах и ждали с замиранием сердечным каждой полуночи, так как в полночь, по преданию, раздастся страшный звук трубы архангельской, возвещающей пришествие Сына Божия для последнего суда над миром.

Но 1669 год прошел, не принеся никаких ужасов. Одни стали тогда говорить, что нечего ждать чувственного Антихриста, видимого и осязаемого, нельзя и буквально понимать все сказанное о нем: Антихрист придет и воцарится духовно, да он и пришел уже духовно и царствует. Другие победоносно возражали против этого мнения, доказывая, что Священное Писание ясно говорит не о духовном, а именно о чувственном Антихристе и вопрос о времени его появления на Земле требует уточнения.

Знатоки Священных текстов еще раз пересмотрели все сказания и пророчества и нашли большую ошибку в прежних выкладках. Дело в том, что традиционно отсчет вели от Рождества Христова, а Сатана был связан на тысячу лет при воскресении Христовом. Пришествие Антихриста, следовательно, надо отодвинуть на срок всей земной жизни Господа, т. е. на 33 года, и ждать его в 1699 году, а конца вселенной — в 1702 году. Волею судьбы это время пришлось как раз на начало преобразований Петра I. И трудно отделаться от мысли, что в этом совпадении была какая-то роковая предопределенность.

Русский Дракула

25 августа 1698 г., ровно за пять дней до наступления нового года, когда ожидалось появление Антихриста, царь Петр возвратился из-за границы в Москву. Не заезжая в Кремль, не поклонившись мощам чудотворцев, не побывав у гробов родителей в Архангельском соборе, проехал он прямо в Немецкую слободу, где часть ночи пропировал у Лефорта, а остальную в солдатской избе у своих преображенцев. На следующее утро, принимая поздравления с приездом, царь собственноручно обрезал несколько пышных боярских бород. Это было открытым вызовом патриарху Адриану, который почти что накануне осудил брадобритие как смертный грех, грозя модникам лишением священных тайн и христианского погребения. Адриан издал целое послание против брадобрийц, именуя их «котами», и стращал православных вопросом: если они обреют бороды, то где станут на Страшном суде: с праведными ли, украшенными брадою, или с бритыми еретиками?

1 сентября, в Новый год, царь не присутствовал на торжественной церемонии в Кремле, не принимал на новолетие патриаршего благословения и не «здравствовал народ». Весь день и добрую часть ночи провел он на пиру у воеводы Шейна, и стояло там море разливанное. Среди гостей шныряли с гримасами и ужимками царские шуты и резали ножницами последние бороды, владельцы которых, не поняв царского намека, не обрились и явились на царский пир во всей старорусской красе.

Затем началась суровая расправа со стрельцами. Петр присутствовал при допросах и пытках стрельцов. Ходили слухи, что один из стрельцов, которого пытал Петр, плюнул ему в лицо, крикнув: «Вот тебе, собачий сын, Антихрист!» Патриарха, который со святыней пришел печаловаться за стрельцов, он прогнал грубыми словами.

Петр сам рубил головы стрельцам и заставлял то же делать своих приближенных и придворных. 30 сентября 1698 года царь собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам. 17 октября князь Ромодановский отсек четыре головы; Голицын — одну, но по неумению несказанно увеличил муки казнимого. Любимец Петра Алексашка Меншиков хвалился, что обезглавил 20 человек. Став сам, к ужасу народа, убийцей, Петр хотел, чтобы палачами стали и придворные. «Каждый боярин, — сообщает Соловьев, — должен был отсечь голову одного стрельца: 27 октября для этой цели привезли 330 стрельцов, которые и были казнены неумелыми руками бояр. Петр смотрел на зрелище, сидя в кресле, и сердился, что некоторые бояре принимались за дело трепетными руками». Мертвые тела стрельцов не захоранивали, а сваливали в ямы, куда бросали и трупы животных. В данном случае, выступая против естественных человеческих норм, требующих захоронения убиенных, царь обнаружил в себе то страшное и звериное, что традиция с давних времен приписывала обитателям преисподней. Есть основания полагать, что в самой казни царь видел исполнение некоего священного ритуала. Так, двумя годами ранее, после раскрытия заговора стрельцов, он приказал вырыть гроб Ивана Милославского, привезти его на свиньях к месту казни и поставить открытым около плахи таким образом, чтобы кровь казненных стрельцов лилась на смертные останки боярина. При каждом взмахе топора кровь казнимых фонтаном проливалась на прах кровного врага. Все это очень похоже на жертвоприношение Сатане. И как знать, не ощущал ли он в момент казни стрельцов себя воплощенным Антихристом?

К тому времени в народе поползли слухи: за границу уехал действительно царь, да царь ли оттуда явился? Стали рассказывать, что настоящий царь скрылся, а на его место пришел немчин. И тот, кто царствует, «не наш государь, а немец; а наш государь в немцах в бочку закован и в море пущен», а этого немцы прислали, чтобы он нас обасурманил. Другие стали рассказывать, что Петр родился от немки и Лефорта и подменен царице Наталье.

В 1700 г. в Преображенский приказ явился певчий Федор Казанцев с доношением: приходили-де к нему зять его подьячий Алексеев с женой и сказали: «Живут они у книгописца Гришки Талицкаго и слышат от него про государя всякие непристойные слова; да он же, Гришка, режет неведомо какие доски, хочет печатать тетради и, напечатав, бросить в народ». Талицкаго схватили, пытали, и он сознался, что составил письмо, будто настало последнее время, и в мир пришел Антихрист, государь российский. Слушаться его, следовательно, не надо, податей платить не следует: то все грех. А надо взыскать нового царя именем Михаила и идти с ним против Петра, царя-Антихриста. Тетрадки Талицкого читались нарасхват и не только в простом народе, но и среди высшего духовенства. Многие знали и автора, но не выдавали, пока не пришло это в голову певчему Казанцеву. Дело кончилось тем, что Талицкого сожгли, а местоблюститель патриаршего престола, рязанский митрополит Стефан, составил книгу о знамениях пришествия Антихристова, где доказывалось заблуждение тех, кто считал это пришествие состоявшимся. Как водится, казенное произведение митрополита Стефана не читали, а про Талицкого говорили, что он «мученик свят».

Что Петр Антихрист, твердили повсюду, говорили об этом и в 1700 году, не переставали повторять и во все следующие годы, даже после кончины императора. Не было недостатка в обличителях, которые сами в лицо Петру хотели сказать это. В 1704 году простой рабочий человек, некто Андрей Иванов, нижегородец, пришел, чтобы сказать государю, «что-де он, государь, разрушает веру христианскую, велит бороды брить, платье носить немецкое и табак велит тянуть. О брадобритии писано с (за)прещением в изложении соборном. А про платье написано: кто станет иноземное платье носить, тот будет проклят, а где про то написано, того не знаю, потому что грамоте не умею. А кто табак пьет, и тем людям в старые годы носы резывали. А на Москве у него, Андрея, знакомцев никого нет, и с сказанными словами к государю его никто не посылал — пришел, потому что у них в Нижнем посадские люди многие бороды бреют и немецкое платье носят и табак тянут, так надо, чтоб государь велел все отменить». Даже сквозь сухой подьяческий протокол следствия проступает наивный образ обличителя, думавшего, что он идет на подвиг. Таких людей было много, и они были той живой почвой, которая жадно впитыала в себя слух, что Петр — Антихрист. Андрея Иванова, конечно, пытали — «жгли огнем», отчего он и умер. В деле есть пометка: «а умре он, Андрей, по-христиански»; это значит, что он не был старообрядцем и выражал мнение православных нижегородцев.

Среди самих же старообрядцев долго сохранялось мнение, что Петр был чувственный Антихрист, и все наследники его — только перевоплощения Антихристовы. В рукописных сочинениях, выходивших из-под пера старообрядческих начетчиков, вопрос о Петре-Антихристе разбирался и трактовался на все лады, как вопрос решенный; писатели подбирали только все больше и больше доказательств, что это так. В лицевых, т. е. иллюстрированных, толковых апокалипсисах того времени фигура Антихриста имеет иногда явное стремление быть похожей на Петра. Причем это не карикатуры, а искусно сделанные рисунки. Слуги Антихристовы неизменно изображаются в зеленых мундирах петровских солдат. На картине с надписью: «егда услышите брани и нестроение», изображены петровские солдаты, сражающиеся с «народом»; над картиной, изображающей, как солдаты расстреливают связанных старцев, одетых во власяницы, надпись гласит: «оружием от дьявола падут»; на одной картине представлено, как «все грады чрез послания» попадут в подвластие Антихристу: изображены ворота города, у которых человек в красном кафтане читает развернутый свиток, рядом с ним барабанщик бьет в барабан — картина, навеянная созерцанием прочтения на рынках петровских указов. В другой статье есть картина с такой надписью: «Тогда послет в горы и в вертепы и в пропасти земные бесовские полки, во еже взыскати и изобрести скрывшаяся от очию его и тех привести на поклонение ему». На картине изображено: внизу в левой части под красным балдахином сидит Антихрист на престоле и указывает рукою вперед; справа выступает отряд солдат, предводительствуемый синим дьяволом, ведущим команду к скиту, стоящему среди леса, вверху изображены высокие горы с пещерами, в которых спасаются люди Божии; два отряда солдат в петровских мундирах, предводительствуемые дьяволами, подымаются вверх к пещерам.

Но так изображали Петра. А что думал обо всем этом он сам? Отмахивался, как от ненужных глупостей, и потихоньку посмеивался над людским суеверием? А может быть, тайно гордился этим сравнением и хотел действительно походить на сына Сатаны? С этой стороны образ Петра, кажется, еще не рассматривали. Но возможно ли заглянуть в его душу? Кто вы, герр Питер?

Ситуация, в которую попал Петр, в высшей степени необычна. Вступить на престол в канун ожидаемого конца света дано не всякому. Уже одно это обстоятельство рождает ощущение избранности. Это знак судьбы, о котором правитель не может не думать, даже если он предельно скептически относится к числовой мистике. Его подданные верят во всю эту «белиберду», и их тревожное ожидание, проходя сквозь кремлевские стены, раздражает, тяготит и толкает к действию. Но какому? Если уж народ живет в ожидании катаклизма, то какой сюрприз ему преподнести? Если Бог распорядился поставить его у руля корабля российского в момент всеобщего смятения, то царь должен продемонстрировать свою капитанскую волю и провести свое судно в обход рифов и мелей. Только где заполучить необходимые знания и навыки управления?

Отсутствие систематического образования — серьезнейший недостаток Петра. По старомосковскому обычаю его начали учить с пяти лет. Только на роль учителя быд определен не больно грамотный и отягощенный научными знаниями дьяк Никита Зотов. Считалось, что нечего тратить силы на образование младшего царевича, который все равно сидеть на престоле не будет. Петр прошел с Зотовым Азбуку, Часослов, Псалтырь, даже Евангелие и Апостол. Уже подростком и взрослым он мог читать и петь на клиросе не хуже дьячка, знал наизусть большие куски Евангелия и Апостола. Но это, в общем, и все. Известно, что Петр любил книжки с картинками. С позволения царицы из дворцовой библиотеки приносились книги, и живописцы из Оружейной палаты копировали интересующие Петра иллюстрации. В итоге у мальчика составились «потешные тетради», где красками и золотом были изображены солдаты, города, войны, содержались тексты сказок и повестей. Этот яркий мир его тетрадей, похоже, вдохновлял Петра в течение жизни. Но что до более серьезных занятий, как грамматика или арифметика, то в них молодой человек явно не преуспел. Вообще все исследователи в один голос отмечают, что образование царя было бессистемно и исключало элементы философской или общенаучной подготовки. И вот такой человек должен был провести российский народ через роковую черту «конца света».

Конечно, можно, следуя некоторым историкам, называть переломным в судьбе Петра год 1695-й — год первого Азовского похода. Но вряд ли это правильно. И дело даже не в том, что он не принес победы (только следующий поход, организованный год спустя, привел к взятию Азова). Еще правительством царевны Софьи был заключен договор с Польшей и ее союзниками, обязывавший Россию принять участие в священной войне против турок. Дважды под руководством князя Голицына русская армия уже пыталась установить контроль над Крымом и Приазовьем. Поэтому Петр фактически продолжал дело своих предшественников. Кроме того, петровские начинания со строительством азовского флота никак нельзя признать удачными. Большая часть построенных под его руководством кораблей была годна лишь на дрова. Срубленные среди зимы, из мерзлого леса, в большинстве случаев неопытными и плохими судостроителями, они служили скорее образцом бесхозяйственности и самодурства царя. Достаточно сказать, что первым адмиралом русского флота был Лефорт, ничего абсолютно не смысливший ни в кораблестроении, ни в морском деле. Вековые дубовые леса в Воронежской губернии были вырублены во имя постройки двух десятков кораблей. Гигантские груды бревен валялись еще десятки лет спустя, свидетельствуя о хищнической, бессистемной вырубке лесов. Целая лесная область была превращена в степь, и в результате верховья Дона перестали быть судоходными. Тридцать пять же построенных кораблей сгнило в водах Дона. Да, сам Петр самоотверженно, с топором в руках работал на воронежской верфи, но разве это аргумент?

Другое дело, что и неудачный опыт тоже важен. Петр осознал, что ему надо учиться. Его первым «университетом» была Немецкая слобода, «Европа в миниатюре», как назвал ее К. Валишевский. Но учили там, главным образом, развлекаться. Петр же хотел воочию увидеть, чем живет и дышит европейская цивилизация. И он отправляется в путешествие. Стоит подчеркнуть, что шаг этот настолько же необычный, насколько и знаменательный. Мы не знаем в нашей истории ни одного примера, чтобы самодержец на год с лишним отбывал из родного Отечества на «курсы повышения квалификации». В этом посольстве Петр отвел себе скромную роль простого волонтера, едущего учиться морской науке. Это крайне примечательная деталь. Конечно же, Петр хотел во время поездки осмотреть достопримечательности Старого Света, познакомиться с правителями европейских государств и выдающимися людьми того времени, ощутить ритм и внутренний дух прогресса, провозглашаемый ими. Но его наипервейшей задачей все-таки было овладение теорией и практикой кораблестроения. Вот как задела царя неудача с созданием азовского флота!

В Голландии он под руководством мастера Поля усвоил все, «что подобало доброму плотнику знать». Поль был превосходным мастером-практиком, но теории ни он, ни другие голландские кораблестроители не знали, и Петру «зело стало противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг». Узнав, что теорию в совершенстве знают в Англии, Петр отправляется туда и в течение четырех месяцев буквально не вылезает с тамошних верфей. Все это не может не впечатлять. Так рождается характер победителя. Выучившись сам, он заставит учиться других. Думается, вдалеке от России, в голландских и английских мастерских совершалось то невидимое преображение личности, которая впоследствии вздыбила и перевернула Русь. Поверив в себя, Петр утвердился и во мнении о своем избранничестве и высоком предназначении. Если и раньше, пройдя «школу» Немецкой слободы, Петр представлял в общих чертах, куда надо бы направить свою страну, то теперь он ощутил в себе те внутренние силы, которые помогут ему на пути реформ. Образно говоря, за границу уезжал плотник-неудачник, а возвращался царь-мастер.

Любопытна хроника возвращения Петра домой.

15 июля 1698 года, в день, когда Петр собирался отправиться из Вены в Венецию, было получено письмо из Москвы, в котором сообщалось о новом бунте стрелецких полков. Узнав об этом, царь принимает решение о немедленном отъезде в Россию. Не сообщая никому причин, вызвавших столь поспешный отъезд, он 19 июля покидает Вену. В Москву Петр мчался день и ночь, делая только кратковременные остановки для обеда и смены лошадей. Лишь на четвертые сутки пути, то есть 22 июля, он остановился на ночлег. Как раз в этот день в Вене было получено известие о разгроме восставших стрельцов. Курьер, отправленный из Вены российским послом вдогонку Петру, сумел сообщить эту новость тогда, когда царь проехал Краков. Тем не менее Петр не изменил своему решению вернуться в Россию. Но дальнейший путь уже продолжал с длительными остановками.

В этом, как нам кажется, был строго продуманный план. Как мог рассуждать Петр? Судьба посылает знаки. Так отчего же не подыграть ей? Ждут Антихриста на Руси? Что ж, встречайте! Тем более что давно уже пора урезонить стрельцов. Год пришествия Дьявола должен запомниться всем! И это говорит не волонтер Петр Алексеев, а государь Всея Руси Петр Великий!

Русские люди отметили для себя, что после приезда из заграницы царь переменился. И это действительно так! Петр переменился внутренне, он почувствовал силу «сверхчеловека», способного крушить и ломать. Пройдет еще немного времени, и он действительно станет ощущать себя человекобогом, которому «все дозволено». Гордыня, помноженная на необъятное самолюбие, — вот любимый эликсир Сатаны. Петр будет с наслаждением прихлебывать его все оставшееся время своего правления. И это не фантазия, просто сведения из его «личного дела» дают слишком много поводов так думать.

Согласно христианскому учению, Антихрист должен родиться от падшей женщины, блудницы. Но именно такая репутация была у матери Петра, Натальи Кирилловны Нарышкиной. Молва называла в качестве истинного отца Петра и патриарха Иоакима, и конюха Мишку Доброва, и постельничего Стрешнева, и нескольких ее родственников — Нарышкиных… Среди всех прочих любовников Наталье Кирилловне приписывали еще и двоюродного брата, Петра Фомича Нарышкина. И был такой слух, что на самом-то деле отцом Петра Фомича был отец Натальи, Кирилл Полуэктович Нарышкин. Тогда получается, Петр I — сын сводных брата и сестры, а вот Романовых в нем нет ни единой капли. Впрочем, кажется, это вовсе и не нуждается в доказательствах. Настолько все известные портреты царя демонстрируют его непохожесть на отца и братьев. Если же предположить, что царь был зачат в результате блуда патриарха, то рождение Петра обретает в высшей степени символическое значение: церковь наказывала себя сама!

Во всей этой истории, пожалуй, самое интересное то, что Петр действительно пытался дознаться, кто его отец. С этой целью государь приказал поднять на дыбу родного брата матери Федора. Того тоже считали возлюбленным Натальи Кирилловны. Отцом Петра он быть не мог, так как на тот момент был всего восьми лет от роду. Но про настоящего отца знать мог, за что и подвергся пытке. Федор Кириллович долго запирался, а потом изрек: много, мол, нас ходило к матушке-царице, и черт тебя знает, чей ты сын!

Так и сказал, черт тебя знает. О самом Петре известно, что он был невероятно сексуален и пытался овладеть всякой понравившейся ему женщиной, невзирая на приличия и правила добропорядочного поведения. Законную жену он заточил в монастырь и совершенно не заботился о том, какое впечатление на общество производят его похождения на стороне. Ни одной достойной женщины рядом… Историки пробовали создать миф о великой любви Петра и Екатерины, но и здесь одна бутафория. Измены и разврат как с одной, так и с другой стороны. Ни сам Петр никого не любил, ни его никто по-настоящему не любил…

Хотя, стоп, было исключение: Александр Данилович Меншиков. Ни к одному корреспонденту Петр не обращался с такими нежными словами, как к Меншикову: «Мейн фринт» (Мой друг), «Мейн бесте фринт» (Мой лучший друг), «Майн герц» (Мое сердце), «Мейн герцекин» (Дитя моего сердца), «Мейн брудер» (Мой брат), «Камарат» (Товарищ) — так начинались письма царя к Меншикову. В узком кругу царь называл своего любимца Алексашей или Данилычем. Для остальных Меншиков, пока не был возведен в княжеское достоинство, был «товарищем» царя. В свою очередь, Меншиков донесения царю подписывал просто: «Александр Меншиков», в то время как остальные заканчивали их словами типа: «наипоследнейший раб твой Бориско Шереметев» или: «раб твой, всемилостивейшего государя Ф. Апраксин». В многочисленные письма царя к Меншикову, в большинстве случаев деловые, вкраплены фразы с выражением печали Петра по поводу разлуки либо упреков в связи с неаккуратными ответами Меншикова: «Гей, зело скучило! Сам можешь рассудить, и если бы не дело держало, вздуритца б мочно», — писал Петр Меншикову в конце сентября 1704 года. В мае 1705 года: «Гей, сколько от болезни, а паче от печали, что время пропадает, також разлучения с вами… Дай, дай, дай, Господи Боже, вас видеть в радости». «Для Бога прошу, чтоб чаще вы писали», — умоляет царь Меншикова в апреле 1706 года. Нередко Петр вызывал Меншикова к себе для неотложных разговоров либо сам ехал к нему: «Великую имеем нужду в приезде вашем» или «Желаю от сердца вас видеть вскоре». Царь часто одаривал своего любимца подарками, посылал ему то собственной работы табакерку, то сукно на мундир, проявлял заботу о его здоровье. В ноябре 1797 года он пишет супруге Меншикова: «Откормите Даниловича, чтоб я не так его паки видел, как в Меречах». В общем, любили они друг друга и в прямом, и в переносном смысле. О педерастии Петра говорили совершенно открыто еще при его жизни. Ученые мужи если и ведут споры, то исключительно о том, кто приохотил Петра к этому занятию — Франц Лефорт или Александр Данилович Меншиков? А из их современников мало кто не знал, что Петр «живет с Меншиковым бляжьим образом», как кричал один гвардейский сержант. Содомский грех — самая яркая характеристика для сына Сатаны!

Курение и пьянство — два изобретения, приписываемых Дьяволу. И тут царь Петр не просто преуспел, а прославился на века. Табак в России до него считался «богомерзким зельем», и его потребители подвергались жестокому наказанию: им вырывали ноздри, их били кнутом. Постепенно, однако, число курильщиков росло, закурил и сам царь. Преследование курильщиков прекратилось, и Петр сначала объявил продажу табака казенной монополией, а находясь в Лондоне, продал эту монополию английским купцам.

С вином еще интереснее. К. Валишевский в книге «Петр Великий» пишет: «Грубые нравы, естественно, шли рука об руку с кабацкими привычками. В обществе женщин, которое Петр любил, он, кажется, больше всего ценил вульгарный разврат и в особенности удовольствие видеть пьяными своих избранниц. Сама Екатерина — «перворазрядная пьяница», по свидетельству Бассевица, и этому качеству обязана значительной долей своего успеха. В торжественные дни полы обыкновенно разделялись, но Петр сохранил за собой привилегию входить в дамский зал, где царица председательствовала за пиршеством и употребляла все усилия, чтобы развеселить повелителя любимым зрелищем. Но на собраниях более тесных трапеза бывала совместная и заканчивалась совершенно в сарданапаловском духе. Духовенство также занимало видное место на этих банкетах и не получало пощады. Напротив, Петр очень любил соседство представителей духовенства, чередуя самые обильные возлияния с самыми неожиданными богословскими спорами и применяя в виде наказания обычный кубок водки за нетвердость в догматах, если ему удавалось в том изловить своего собеседника. После чего прения часто заканчивались дракой, к его большому удовольствию».

Среди своих приближенных Петр организовал своего рода клуб, закрытое общество для избранных и назвал его «Всепьянейшим собором», который имел даже свой устав, написанный лично Петром. В уставе определялись чины «собора», способы избрания «князь-папы» и рукоположения всех чинов пьяной иерархии. «Собор» полностью воспроизводил всю церковную иерархию и все церковные обряды. Шансов быть зачисленным в состав собора было тем больше, чем безобразнее выглядел принимаемый. Чести быть принятым в него удостаивались пьяницы и обжоры, шуты и дураки, составлявшие коллегию с иерархией чинов от патриарха до дьяконов включительно. В этом клубе Петр имел скромный чин — дьякона. Глава собора именовался «князь-папой». Долее других, аж четверть века, его обязанности исполнял Никита Зотов, наставник юного Петра. Главное требование устава было просто: «Быть пьяным во все дни и не ложиться трезвым спать никогда». Ну, и требование подчиняться иерархии «собора» — его 12 кардиналам, епископам, архимандритам, иереям, диаконам, протодиаконам. Все они носили клички, «которые никогда ни при каком цензурном уставе не появятся в печати» (В. О. Ключевский). Трезвых на «соборе», как страшных грешников, отлучали от всех кабаков в государстве, а борцов с пьянством предавали анафеме. Ларец для хранения бокалов являлся копией переплета Евангелия, а сам «собор» был откровенной и до крайности похабной пародией на Церковь и ее обряды.

Петр I присвоил себе титул «отца Отечества», то есть главы всей русской православной церкви. В материалах по истории Петра, в записях, посвященных событиям 1721 года, Пушкин помещает следующую запись: «По учреждении Синода, духовенство поднесло Петру просьбу о назначении патриарха. Тогда-то (по свидетельству современников, графа Бестужева и барона Черкасова) Петр, ударив себя в грудь и, обнажив кортик, сказал: «Вот вам патриарх». Царь допускал называть себя «Богом» и «Христом», к нему постоянно относили слова из Священного Писания и церковных песнопений, которые относимы вообще-то только к Христу.

Так, Феофан Прокопович приветствовал Петра, явившегося на пирушку: «Се Жених грядет во полунощи», а после Полтавской битвы 21 декабря 1709 года Петра встречали словами церковного пения, обращенного к Христу в Вербное воскресенье: «Благословен грядый во имя Господне, осанна в вышних, Бог Господь и явися нам…» Все прямо как по пророчеству, что придет Антихрист, возглавит церковь и будет представляться Христом!

С этой точки зрения весело читать о том, что Петр именовал строящийся Петербург Парадизом. Рай на болотах — это дело, достойное Антихриста! Государь, который хочет победить Природу, заковать ее в гранит и мрамор. Вот некоторые подробности о возведении земного рая, о которых сообщает П. Милюков в своих «Очерках русской культуры»: «Петербург раньше строили на Петербургской стороне, но вдруг выходит решение перенести торговлю и главное поселение в Кронштадт. Снова там по приказу царя каждая провинция строит огромный корпус, в котором никто жить не будет и который развалится от времени. В то же время настоящий город строится между Адмиралтейством и Летним садом, где берег выше и наводнения не так опасны. Петр снова недоволен. Петербург должен походить на Амстердам: улицы надо заменить каналами. Для этого приказано перенести город на самое низкое место — на Васильевский остров. Во время наводнений остров заливало. Тогда стали возводить плотины по образцу голландских. Но плотины, защищающие от наводнений, были не под силу русской технике. Тогда стали отстраивать Васильевский остров, несмотря на то, что он затапливался водой при каждом наводнении». Как объяснить поведение царя с позиций нормальной логики? Никак! Если корабли он строить и научился, то во всем остальном его захлестывали амбиции. Но не обходилось, по-видимому, и без потаенной, глубоко засевшей бравады — мол, я не только государь российский, а еще и царь Всея Природы. Захочу, и приручу стихии…

Хотя, возможно, откровенное головотяпство Петра проистекало от свойств его характера. Современники пришли к убеждению, что невозможно объяснить себе большинство поступков Петра иначе, как удовольствием, какое он испытывал, доставляя окружающим зло. Адмирал Головин отказался есть салат, потому что не любил уксус. Петр сейчас же влил ему в рот большой флакон уксуса, рискуя его задушить.

В январе 1725 года восьмидесятилетний старик из известной фамилии, Матвей Головин, должен был согласно приказу участвовать в шествии, одетый чертом. Так как он отказался, то его по приказанию Петра схватили, совершенно раздели, надели ему на голову картонный колпак с рожками и в продолжение часа заставили сидеть на льду на Неве. Он схватил горячку и умер. Эх, нарядить бы в этот колпак Петра Алексеевича и пустить гулять по его возлюбленному Парадизу в чем мать родила. Ей-богу, он это заслужил!

Или другой пример. Царица Марфа Апраксина, вдова старшего брата царя Федора Алексеевича, умерла в 1715 году, пятидесяти одного года от роду. Петр пожелал проверить справедливость мнения, распространенного в обществе, о болезненном состоянии покойного и строгих нравах покойницы. С этой целью он задумал сам произвести вскрытие трупа, и, кажется, вынес благоприятное заключение относительно добродетельности невестки. Что хотел доказать незадачливый гробовскрыватель, решаясь на невиданное святотатство? То, что в нашем мире торжествует порок и нет места добродетелям? Тогда нет более явного доказательства его сатанинской природы!

Начав с подыгрыша религиозным фанатикам, Петр увлекся и в какой-то момент на самом деле почувствовал в себе желание стать земным богом, вочеловечившимся Дьяволом. Вглядимся в его портреты в зрелом возрасте — это настоящий черт! Смешные усики, блудливые глаза и затаенный взгляд, который, кажется, вот-вот сменится глумливой улыбкой. Петр и внешне стал походить на Антихриста. Назвался груздем, полезай в кузов!

Стоит только удивляться, насколько историки раздули миф о великих достоинствах Петра Великого и своевременности его преобразований. А правда состоит в том, что Россия потихоньку-полегоньку (а быстрее и не надо!) въезжала в европейскую цивилизацию и без него. Петр был психопатом, и ему хотелось всего и сразу. Отсюда и сумасшедший темп перемен. Царь разрушил старое, но не создал нового. Будем трезвы в своих оценках: алкоголик никогда ничего путного не создаст! Пустит пыль в глаза, сделает себе рекламу, но его огрехи будут исправлять другие правители, и займет это не одно поколение.

Не надо только думать, что не родись Петр или не взойди он на трон, все было бы по-другому. Нет, похоже, над Россией довлел рок, и она должна была сменить старорусский «имидж», отречься от своего национального. Напомним, что формально преимущественное право на престол принадлежало брату Петра Ивану, поскольку он был старшим из наследников. Однако по предложению патриарха, поддержанному некоторыми боярами, царем провозгласили десятилетнего Петра. Здесь интригует уже тот момент, что патриарх Иоаким, возможно, был отцом Петра. Но многозначительнее совсем другое. Не выбрали Ивана, человека с исконно русским именем. А потом уже ни царей, ни генсеков с именем Иван больше не было. До того был Иван Калита, Иван III, Иван IV Грозный — государи русские по духу и по делам. Петр же, переходя дорогу своему брату, как бы перечеркнул и дело всех предшествующих царей Иванов. На сто с лишним лет он отдал страну на растерзание иностранцам. «Мы, — писал Карамзин, — стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр». Антиправославная и антинациональная политика царя наложила отпечаток на мировоззрение правящей верхушки и создала тип людей, враждебных национальной России.

В. Ф. Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонство: от Петра I до наших дней» писал:

«С Петра начинается история русской передовой интеллигенции — история медленной планомерной подготовки разрушения Православного Русского Царства.

Программа жизни и будущей деятельности интеллигенции была начертана в Петровскую эпоху.

Эта программа сводилась к следующему:

— забвение, равнодушие или открытая ненависть к прошлому;

— взгляд на православие и борьба с ним как силой реакционной и враждебной прогрессу;

— борьба за отделение церкви от государства, с церковным авторитетом, духовенством и монашеством, гонение православной церкви;

— национальное безразличение, рабское преклонение перед всем иностранным и инославным и сатанинская ненависть к националистам и патриотам как «бородачам» и «черносотенцам»;

— поход против самодержавия за его ограничение или свержение;

— взгляд на народ как на средство достижения своих целей;

— любовь не к отечеству, а к человечеству и стремление стать гражданами вселенной».

Петр разрушал Русь царей Иванов. Если до него русские самодержцы стремились воплотить в себе образ праведного правителя, выступать в роли Божьего наместника на земле, приблизиться к идеальному образу царя-Христа, то Петр руководствовался прямо противоположными принципами. Он олицетворял абсолютную, никем и ничем не ограниченную власть монарха, который не боится ни народного гнева, ни Высшего суда.

В связи с этим имеет смысл вспомнить «Сказание о Дракуле» — древнейший известный нам памятник оригинальной беллетристики (художественной прозы), приписываемый уже упоминавшемуся «идеологу» жидовствующих — Федору Курицыну. Дракула — прозвище князя Валахии Влада Цепеша (правил в 1456–1462 и 1477 гг.). Валахия располагалась на территории современной Румынии и в сказании называется «Мунтьянской землей» (по имени одной из валашских областей). Свое прозвище князь получил в наследство от отца, который, видимо, принадлежал к рыцарскому ордену Дракона, основанному германскими императорами. Однако впоследствии оно стало ассоциироваться с румынским словом «drac» — дьявол.

Автор «Сказания» создал образ самодержца, полагающегося в своих деяниях исключительно на «самовластье души». Он волен творить все, что пожелает: нет силы, устанавливающей ему пределы дозволенного. Недаром иностранный посол, которого Дракула собирался посадить на кол, избежал смерти лишь потому, что сказал: «Государь, если совершил я что-либо, достойное смерти, делай, как хочешь. Ты судья справедливый — не ты будешь в моей смерти повинен, но я сам». Федор Курицын, перечисляя деяния Дракулы, не дает им никакой нравственной оценки. Это было совершенно нехарактерно для христианских сочинений, и потому «Сказание о Дракуле» признавалось, по выражению того времени, «неполезной повестью» и долгое время не включалась в рукописные сборники. В то же время идея сильного и самостоятельного государя, способного сбросить со своих плеч груз морали и церковных оценок, в XVI веке все более и более набирала силу. Свою повесть Курицын адресовал Ивану III, но тот не воспринял ее идеи. Вернее, не стал следовать примеру Дракулы. Русский Дракула воссел на престол несколько позже. И имя ему — Петр Великий.

 

Глава 9

Свет и тьма масонских истин

На протяжении многих веков церковь пыталась вписать мысли и думы людей в строгие рамки своих догматов. Инакомыслие преследовалось, еретики сжигались, подвергались пыткам и казням. Монархи и инквизиция держались на слепой вере и душили на корню все, что угрожало их власти. Но остановить победное шествие вольнодумства они так и не смогли. Вначале «бунтовщик» Лютер расколол Европу на два враждующих лагеря и указал христианам новый путь совершенствования личности, основанный на собственных исканиях Истины. А уж потом, как говорится, пошло-поехало. Появились яркие и оригинальные мыслители, призывавшие к научному взгляду на мир, к утверждению экспериментально обоснованного знания и к более глубокому проникновению в тайны Природы. На основе этих идей в начале XVII века в ряде европейских стран (Германии, Австрии и других) возникают тайные кружки Ордена розенкрейцеров — братства «Розы и Креста». Уже само название, включающее упоминание двух магических символов, указывает, что члены ордена особое значение придавали мистике, магии и оккультным толкованиям природных явлений. В их среде обязательными были занятия алхимией и астрологией, то есть всем тем, против чего активно выступала католическая церковь. Как отмечает немецкий исследователь Георг Шустер, «эти алхимические союзы… на самом деле представляли собой настоящие академии математиков и естествоведов», а заумный (использующий символы и шифры) язык, которым они нередко пользовались, нужен был им, чтобы «замаскировать свои религиозные и научные убеждения… находившиеся в прямом противоречии с господствующим учением церкви».

Католическая церковь обвиняла розенкрейцеров в союзе с Сатаной и преследовала их. Это в значительной степени повлияло на конспиративный характер организации. От своих последователей руководители ордена требовали клятвы молчания и беспрекословного подчинения. Одним из его крупнейших филиалов были «чешские братья», тесно связанные с гуситским движением. Как полагают, именно благодаря розенкрейцерам, бежавшим во время Тридцатилетней войны (1618–1648) в Англию под защиту цехов, собственно и стала возможной быстрая эволюция английских строительных братств («free mason» — вольный каменщик) в сообщества духовного характера. «Розенкрейцерское братство постепенно преобразовалось в братский союз франкмасонов, — писал в связи с этим Георг Шустер. — Это случилось в Англии, куда скрылись во время Тридцатилетней войны остатки немецких розенкрейцеров». Как бы то ни было, считается, что именно от розенкрейцеров масоны унаследовали непреходящий интерес к тайному знанию: магии, древнееврейской каббалистике и средневековой алхимии.

Масоны неизменно подчеркивают, что их деятельность носит гуманный и мирный характер. «Масонство, — гласит конституция Великой ложи Франции, — есть всемирный союз, покоящийся на солидарности. Цель масонства — нравственное совершенствование человечества… Конечное стремление масонов — объединение на основе свободы, равенства и братства всех людей, без различия рас, племен, наций, религий и культур, в один всемирный союз для достижения царства Астреи, царства всеобщей справедливости и земного Эдема». Эта задача настолько же прекрасна, насколько и невыполнима. Рай на земле — утопия, и всякий, прочитавший эти строки из масонской конституции, не может не почувствовать, что его дурят. Перед нами яркий образчик текста, предназначенного для профанов. К таковым относятся, разумеется, все желающие познакомиться с деятельностью союза или только-только вступающие в него. Основной принцип всех закрытых организаций от пифагорейцев до ЦРУ и ФСБ заключается в том, что тайны деятельности приоткрываются их членам только по мере посвящения во все более и более высокие степени секретности. Соответственно, каждый читающий масонскую конституцию должен говорить про себя — не верь глазам своим, ибо всей правды ты здесь не найдешь.

Такой поверхностной информацией могут удовлетвориться разве что обладатели трех первых степеней посвящения в масонской пирамиде: ученик, подмастерье (товарищ) и мастер. Они составляют самую широкую прослойку масонства, это рабочие пчелы масонского «улья», но они и наименее осведомленные. Их действия, в свою очередь, определяются уже многоступенчатой надстройкой (пирамидой). Еще начиная с 1730—1740-х годов простое трехступенчатое масонство стало дополняться так называемыми рыцарскими степенями. Выше символических (ученик, подмастерье, мастер) идут средние, или капитулярные, и высшие, или философские. Из капитулярных степеней наиболее важная 18-я, розенкрейцерская. Из философских 30-я степень — «кадош», святой. Три последние степени считаются административными; им и принадлежит реальная власть в ордене. Таким образом, только обладатели высших степеней знают истинные цели и задачи ордена. Все остальные масоны пребывают во тьме неведения, хотя и считают, что им в полной мере доступен свет масонской звезды.

В Россию масонство распространилось из Европы. В 17 31 году Великий магистр Великой Лондонской ложи лорд Ловелл назначил капитана Джона Филипса провинциальным великим мастером «для всей России». Правда, объединяла его ложа иностранцев, преимущественно самих англичан, живших в Петербурге. Лишь с 1740 года, когда ее возглавил Джеймс Кейт, в ложу стали вступать русские. Это, так сказать, официальная точка зрения. Существует, однако, мнение, что масонские ложи возникли в России после заграничных путешествий Петра, а также что и сам Петр, и его возлюбленный друг Лефорт были приняты в члены общества. Но не будем заостряться на доказательстве этих положений. Для нас важно подчеркнуть, что русские члены братства с самого момента его зарождения занимали в нем второстепенные позиции и не играли роль «первой скрипки». Это является характерной и важнейшей чертой русского масонства. Отсюда многие наши беды.

Тот же Джеймс Кейт, будучи русским генералом, был шпионом Фридриха Второго, ярого масона. Кому Кейт служил более — Пруссии или России, думается, говорить не надо. Соответственно и все русские братья, входившие в созданную им организацию, работали во вред Отечеству. К примеру, главнокомандующий русской армией во время Семилетней войны Апраксин, выполняя долг масона, совершенно сознательно упустил победу и спас войска Фридриха от разгрома.

Масоном был Бирон, фаворит Анны Иоанновны, и ни для кого не секрет, что Россией от его имени правили немцы. Секретарем И. И. Шувалова, фаворита императрицы Елизаветы, был известный масон Генрих Руди. Имея такого высокого покровителя, масоны не опасались за свою безопасность.

В то же время русское общество подозрительно относилось к масонству. Слово «фармазон» (переделанное «франкмасон») стало символом безбожия и вольнодумства. В обществе распространялись, например, такие стихи:

Масонов называли «антихристовыми рабами»:

Эти строки нуждаются в пояснении. В узком смысле масонский Храм — это помещение для заседаний ложи (масонского собрания). В плане она представляет прямоугольник, вытянутый с запада на восток, и стремится повторить в своем устройстве Храм Соломона в Иерусалиме, описанный в Библии. Но существует и более широкое толкование понятия масонского Храма как символического Храма Духа, над сооружением которого все братья-масоны работают под руководством почитаемого ими божества — Великого архитектора. Опасаясь упреков в сатанизме, сами масоны пытаются сблизить Великого архитектора Вселенной с христианским Богом. Но это опять-таки азы лжемудрствования. По мере продвижения по масонским степеням христианское толкование мира все более отодвигается назад и на первый план выходят идеи древних еретических сект (гностиков, манихеев, катаров) о дуализме мира и борьбе в нем светлого и темного начал. При этом в фигуре Великого архитектора начинают проступать черты, характеризующие его антихристианскую сущность. Голубое и золотое убранство лож первых трех степеней сменяют могильные серо-черные тона на церемонии посвящения в кадоши. Новопосвященному «святому», рыцарю 30-й степени, внушают, что он сверхчеловек, очистившийся от скверны предрассудков, стоящий выше традиционных норм морали и права. С точки зрения ортодоксального христианина он, однако, видится строителем храма беззакония — «любодейства Вавилона», — с троном Антихриста посредине.

Разные этажи масонской пирамиды как бы излучают разный свет. На первых светло и солнечно. Их обитатели искренне верят, что содействуют просвещению общества и совершенствованию человечества. Но чем выше поднимается масон в орденской иерархии, тем все чаще он начинается сталкиваться с оборотной, темной стороной организации. Того духовного света, о котором рассуждают ученики, на ее верхних этажах не найти днем с огнем. Там все завешено покровом тайны и окутано мраком неизвестности. Вследствие этого сторонние наблюдатели в своих отзывах о масонстве могут впадать в крайности, и поначалу доброжелательное мнение потом превращается в строго отрицательное. Лучше всего эту мысль иллюстрирует отношение к масонству российских монархов.

При Екатерине Великой масонство пережило пору расцвета. На первых порах царица относилось к нему очень терпимо. «Есть даже сведения, что она оказывала покровительство ложе «Клио» (Иванов В. Ф. Указ. соч.). Возможно, что царица поступала так из политических соображений. Но верно и другое: Екатерина II пришла к власти при непосредственном участии масонов. Фактическим организатором переворота 28 июня 1762 года был масон Никита Иванович Панин. К числу «каменщиков» принадлежали также тогдашний фаворит Екатерины Алексеевны Григорий Орлов и ее личный секретарь А. В. Храповицкий. Все они чрезвычайно способствовали ее восхождению на трон.

В 70-х годах благодаря усилиям И. П. Елагина — писателя, сенатора, управляющего императорскими театрами — русское масонство превращается в массовую политическую силу. Елагинские ложи были подотчетны Великой ложе Англии. На имя Елагина был оформлен официальный патент, согласно которому он провозглашался великим мастером Провинциальной ложи России и обязывался предоставлять ежегодный отчет в Лондон. Все обряды и ритуал, которых придерживались братья елагинских лож, были заимствованы у английских братьев. Ложи Елагина работали по английской (иоанновской) системе, в которой используются только три первые степени посвящения.

Наряду с этой сетью лож в Петербурге возникли ложи другого масонского союза во главе с гвардейским генерал-аудитором немцем бароном П.-Б. Рейхелем, работавшие по системе рыцарских степеней. В рейхелевских ложах гораздо слабее были требования к дисциплине, пышности и блеску заседаний, а все основное внимание сосредотачивалось на вопросах морального и нравственного самоусовершенствования. Со временем русские масоны стали отдавать предпочтение ложам Рейхеля, и елагинская организация потеряла значительное число своих членов. Положение рейхелевских лож тем не менее было тоже не из легких. Дело в том, что берлинское масонское начальство Рейхеля по соглашению с Великой ложей Англии совершенно неожиданно отказалось от своего детища. Да и конкурировать с елагинскими ложами, пользовавшимися негласной поддержкой императрицы, немецкому барону было опасно. С другой стороны, и Елагин, видя, что все симпатии братьев целиком и полностью на стороне новой системы, вынужден был перейти к политике маневрирования. Закончилась она тем, что 3 сентября 1776 года обе системы объединились в одну, причем Елагину пришлось отказаться от английской системы трех степеней и перевести все ложи на работу по рейхелевским актам. Со своей стороны, и Рейхелю пришлось уступить, и немало, так как великим мастером новой Великой провинциальной ложи был провозглашен его конкурент Елагин.

Екатерину, как женщину, не склонную к мистицизму, масонские обряды и ритуальные игры изрядно веселили. Первое полемическое сочинение Екатерины II, направленное против масонов, — «Тайна противонелепого общества», остроумная пародия на масонские ритуалы — вышло в свет в 1780 году. В последующем ее недовольство деятельностью «вольных каменщиков» вылилось в написанных ею и поставленных в 1786 году трех комедиях: «Обманщик», «Обольщенный» и «Шаман сибирский». Комедии разоблачают и осмеивают масонов. Негодование империатрицы было вызвано замкнутостью масонского сообщества, его тягой к мистицизму и критикой российской действительности. Но что касается реальных политических шагов братства, то здесь императрица проявляла известную осторожность и бдительность.

Особенно насторожило ее, что под началом князя Г. П. Гагарина в 1779 году в Петербурге были открыты ложи, подчинявшиеся верховному шведскому масонскому правлению. В целях конспирации их члены носили двойные имена: под одними они были известны только избранным братьям, под другими — всем остальным «каменщикам». Инструкцию для руководителей этих лож подписал сам герцог Зюдерманландский. Из нее, в частности, следовало, что подлинная власть над русскими братьями сосредотачивалась в его руках. И шведский герцог не преминул ею воспользоваться. В структуру своего масонского ордена он в качестве 9-й провинции наряду со Швецией включил также и Россию, поставив русских масонов в прямую зависимость от шведских братьев. Узнав об этом, царица приказала закрыть все гагаринские ложи. В данном случае, понимая, что масоны действуют в интересах чужих государств, она стремилась предельно обезопасить себя и свою власть, говоря современным языком, от «агентов влияния».

Попав под тщательный присмотр петербургского полицейместера П. В. Лопухина, масоны перемещают центр своей деятельности в Москву. Там вскоре возникает ложа «Гармония», в состав которой входят такие видные масоны, как И.-Г. Шварц и Н. И. Новиков. В поисках новых форм организации члены этой ложи поручают первому из них поехать в Прибалтику и Германию, чтобы узнать следы «истинного масонства». 1 октября 1781 года в Берлине Шварц был принят в розенкрейцеры и получил полномочия быть «единственным верховным представителем ордена во всем Императорско-русском государстве в его землях». «Главным надзирателем» был назначен Новиков. Как и берлинские братья, московские розенкрейцеры XVIII века были глубокими и убежденными мистиками. Не отвергая нравственной стороны первых трех степеней масонства, главную свою цель розенкрейцеры видели все же в познании тайной науки, якобы сохраненной еще со времен Адама масонами и известной в настоящее время только начальникам их ордена. Что касается содержания этой тайной науки, то оно сводилось у них к исканию философского камня, панацеи (универсального средства от всех болезней), обращения металлов в золото и мистическим толкованиям Библии. Но розенкрейцеровская верхушка преследовала и тайные политические цели. Согласно свидетельству одного из близких друзей Шварца — профессора всеобщей истории Московского университета Иоганна Виганда, — «единственный верховный представитель» был послан немецкими братьями с тайной миссией ниспровержения Православия на Руси.

Одну из главных задач московские розенкрейцеры видели в издании в широких масштабах масонской литературы и сочинений французских энциклопедистов. Куратор Московского университета масон Херасков сдал Новикову в аренду университетскую типографию. Позже на денежные пожертвования богатых масонов Новиков создает «типографское товарищество», которое покупает несколько типографий и организует книжные лавки во многих городах.

В Москве масоны долгое время совершенно беспрепятственно работали по распространению своих идей. В их рядах состояло много официальных государственных лиц и знати. Масонам покровительствовал московский митрополит Платон, считавший проповедовавших «истинную религию» менее вредными, чем атеисты-вольтерьянцы. Все переменилось, однако, в тот момент, когда московским главнокомандующим был назначен граф Брюс, который подозревал, что просветительская деятельность есть только маскировка тайных политических целей масонов. К такому убеждению он пришел на основании сведений, полученных о революционных замыслах европейского масонства. В 1785 году по приказу курфюрста Баденского был арестован глава нового масонского Ордена иллюминатов Адам Вейсгаупт. Обнаруженные при аресте у Вейсгаупта бумаги показали, что Орден иллюминатов воспитывал членов ордена в идеях борьбы за уничтожение всех монархий в Европе. В секретной программе ордена Вейсгаупт писал: «Все члены нашего общества, заветную цель которого составляет революция, должны незаметно и без видимой настойчивости распространить свое влияние на людей всех классов, всех национальностей и всех религий, должны воспитывать умы в одном направлении, но делать это надлежит в самой глубокой тишине и со всевозможной энергией. Работающий таким образом над разрушением общества и государства должен иметь вид человека, удалившегося от дел и ищущего только покоя; необходимо также, чтобы приобрести приверженность горячих голов, горячо проповедовать всеобщие интересы человечества. Эта работа не может быть бесплодной; тайные общества, если бы они не достигли нашей цели, охлаждают интерес к государственной пользе, они отвлекают от церкви и государства лучшие и прилежнейшие умы.

<…>Все усилия монархов и монархистов помешать нашим планам — будут бесплодны. Искра долго может тлеть под пеплом, но настанет день, когда вспыхнет пожар.

<…>Когда влияние наших многочисленных последователей будет господствовать, пусть лишь тогда сила явится на смену невидимой власти. Тогда вяжите руки всем сопротивляющимся, душите зло в корне, давите всех, кого вы не сумели убедить».

Екатерина интересовалась европейскими делами и следила за процессом по делу иллюминатов. В этом нас убеждает то, что указ графу Брюсу и митрополиту Платону о проверке всех книг, изданных Новиковым, она отдала в том же 1785 году. От литературной полемики царица переходила к конкретным действиям, ибо масонское дело пахло революцией.

Первая проверка окончилась для знаменитого русского розенкрейцера вполне благополучно. Митрополит Платон, которого некоторые исследователи тайных обществ считают масоном, дал благожелательный отзыв о большинстве изданий Новикова. В итоге была запрещена продажа только шести книг. Но Екатерина уже почувствовала, что дьявол может прятаться в типографской краске. 23 января 1787 года она издает указ о запрещении печатать в светских типографиях книги духовного содержания, а 27 июня того же года накладывает вето и на продажу их не уполномоченными специально на то государством людьми. Следующим шагом государыни в этом направлении стало ее запрещение от 15 октября 1788 года Московскому университету продлить договор с Новиковым об аренде его типографии. Особенно ухудшилось положение масонов после выхода в 1790 году в отставку покровительствовавшего им московского главнокомандующего П. Д. Еропкина. Сменивший его князь А. А. Прозоровский масонов однозначно не любил и слал в Петербург на них доносы.

Год 1790-й — первый после Великой французской революции. Отношение монархов к тайным орденам в тот момент было более чем внимательное. Именно тогда настигает волна монаршего гнева знаменитого путешественника из Петербурга в Москву. Несколько позже, летом 1792 года, был арестован и Новиков. В вину ему вменялось сразу несколько статей. Во-первых, принадлежность к масонству, которое обвинялось Екатериной в организации «тайных сборищ» со своими «храмами, престолами и жертвенниками». «Ужасные, — констатирует императрица, — совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечной верностью и повиновением ордену «Злато-розового Креста» с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена. Вторым пунктом обвинения значится подчиненный характер масонов «чертогу Брауншвейгскому мимо законной и Богом учрежденной власти». Третьим — «тайные переписки по масонской линии с принцем Гессен-Кассельским и прусским министром Вельнером». Четвертый пункт обвинения заключался в том, что московские масоны «употребляли разные способы, хотя вообще к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы (то есть наследника Павла Петровича. —А. А.). В сем уловлении, как и в упомянутой переписке, Новиков сам признал себя виновным», — сообщает обвинение. Пятый пункт обвинял масонов в издании «непозволительных, развращенных, противных закону православных книг» и заведении тайной типографии. Шестой и последний пункт содержал обвинения в практике насаждения в ордене непозволительных с православной точки зрения масонских ритуалов и обрядов. B. C. Брачев в книге «Масоны и власть в России» так комментирует этот приговор: «То, что обвинение масонов в «уловлении в свою секту» Павла Петровича было выставлено Екатериной II не первым, а четвертым пунктом, понятно, так как очевидно, что императрица явно не хотела привлекать к нему излишнего внимания. Но вот что интересно: все шесть пунктов прямо направлены исключительно против масонства, представляя собой, по сути дела, суровый обвинительный акт против ордена».

После разбора дела Новикова все масонские ложи были закрыты. Обыски в лавках и магазинах Новикова в Москве, а также в его доме в селе Авдотьино позволили обнаружить здесь целые залежи нераспроданных книг прошлых лет — 36 тысяч экземпляров, напечатанных после 1786 года. Более половины из них было сожжено. Следователи установили, что Новиков и его кружок принадлежали к иллюминатству, и присудили запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургской крепости. Освободил масона оттуда только Павел I, причем сделал он это уже на следующий день после смерти своей матери. Откуда такая торопливость? И что за нею таилось?

Судьба Павла роковым образом оказалась связана с масонами. Его воспитателем и наставником был граф Н. И. Панин, поэтому уже с раннего возраста наследник оказался вовлеченным в круг масонских идей. С 1769 года между Павлом и Паниным возникает оживленная переписка по поводу написанного масоном князем Щербатовым сочинения «Путешествие в землю Офирскую». Это был первый составленный в России план организации социалистического государства. Жизнь офирян находится под пристальным присмотром «санкреев» — офицеров полиции. Эти оперуполномоченные «заботятся» о спокойствии, безопасности, здоровье офирян и т. д. Князь Щербатов с восторгом живописует, что в земле Офирской «все так рассчитано, что каждому положены правила, как ему жить, какое носить платье, насколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, сколько блюд на столе…». Правители Офирии полностью контролируют человеческий «муравейник», вплоть до того, что на каждый год устанавливают твердые цены на все товары и продукты. О реакции пятнадцатилетнего Павла на эту книгу мы ничего не знаем. Но она подталкивала к восприятию социалистических идей и агитировала за решительные перемены в обществе. Другими словами, хитрый наставник восстанавливал царевича против политики, проводимой его матерью.

Связь сына с масонами и расположение масонов к Павлу, конечно, стали известны Екатерине. Она настаивает на поездке наследника в Европу, вероятно, с целью изолировать его от нежелательного, по ее мнению, влияния. Но и за границей в числе его ближайших спутников оказывается князь А. В. Куракин, будущий глава русских масонов. Известно, что весной 1782 года Павел присутствовал на собрании масонской ложи в Вене. В то же самое время верховный русский розенкрейцер Шварц писал принцу Карлу Гессен-Кассельскому о возможном участии Павла в деятельности ордена. За Павлом даже зарезервировали место провинциального великого мастера.

После возвращения из Европы к Павлу из Москвы приезжал его друг, знаменитый архитектор Баженов.

Он привез книги, выпускавшиеся типографией Новикова, и, вероятно, склонял цесаревича к вступлению в орден. Многолетняя обработка наконец дала свои плоды, и в 1784 году Павел вступил в одну из масонских лож, подчинявшихся Елагину. При обряде посвящения присутствовал и воспитатель Павла Панин, которому масоны воздавали хвалу за то, что он «в храм дружбы сердце царское ввел».

Итак, теперь становится понятно, почему по восшествии на престол Павел оказал покровительство масонам, особенно тем, которые, по его мнению, пострадали из-за него. Новиков вышел на свободу, был издан указ о возвращении из ссылки Радищева, вызван ко двору и щедро вознагражден Баженов, отличен Херасков, а князь Н. В. Репнин был произведен в фельдмаршалы аж на третий день по воцарении Павла. Масоны торжествовали, но недолго. Граф Ф. В. Растопчин сумел доказать императору, что масонство преследует отнюдь не праведные цели, поведал он и о том, что однажды за ужином у Новикова 30 человек бросали жребий, кому зарезать империатрицу Екатерину, и о тайных задачах ордена по ниспровержению монархов. Все эти детали прекрасно увязывались с офирской «идиллией», которую проповедовал в свое время воспитаннику Панин. Поэтому для Павла не составляло труда отличить зерна от плевел. Будучи человеком мудрым, он «стряхнул» с себя шелуху масонских клятв и заблуждений молодости. «Даровитый от природы и получивший хорошее воспитание и образование, вступивший на престол в зрелом возрасте, Павел имел отличную подготовку, чтобы управлять обширной Российской империей. Это был самый подготовленный к званию правителя из русских государей. Он имел определенный план и прекрасно был осведомлен, что нужно русскому народу и государству. Благо государства им почиталось высшим законом» (Иванов В. Ф. Указ. соч.).

Политика Павла в корне противоречила интересам масонства. Последней каплей, переполнившей чашу их гнева, стал разрыв дипломатических отношений с Англией — родиной масонства. 12 января 1801 года Павел отдал приказ атаману Войска донского Орлову идти с донскими казаками в Индию и «атаковать англичан там, где удар им может быть чувствительнее и где меньше ожидают». «Имеете вы, — писал Павел атаману Орлову, — идти и завоевать Индию». Казаки 18 марта 1801 года переправились уже через Волгу, когда получили известие о кончине императора. 1 марта Павел был зверски задушен группой заговорщиков во главе с масоном Паленом.

Вдумайтесь, дорогой читатель: государя убивают за то, что он твердо отстаивал национальные интересы. Вот цена масонского просвещения на Руси: желать вреда своей Отчизне и своему народу. И все это под разговоры об общечеловеческих ценностях — свободе, равенстве и братстве. Судьба Павла и его матери во многом схожи. Поначалу они благоволили масонству, но затем, разглядев и уяснив сатанинскую природу братства, выступили его решительными противниками.

По такому же сценарию развивались отношения с масонами и у Александра I. О заговоре против отца Александр знал, но он и мысли не допускал о возможности кровавой развязки. Поэтому, когда граф Пален сообщил ему о происшедшем убийстве, Александр упал в обморок и обнаружил сильнейшее отчаяние. До конца жизни его мучила совесть и ощущение вины перед несчастным родителем. Главные руководители и вдохновители расправы над императором Павлом были поставлены под надзор высшей военной полиции и получили приказание не показываться при дворе и вблизи тех мест, где будет находиться император. Но это были, так сказать, косметические меры. Царствование Александра I стало «золотым веком» масонства. Ложи росли как на дрожжах. Царь был мистиком и интересовался духовной стороной деятельности братств. Он даже, проявив очевидную наивность, вдохновился идеей установления государственного контроля над ложами, но не преуспел в этом начинании.

Масоны правили бал в России. Так, государственный секретарь в 1810–1812 годах М. М. Сперанский был иллюминатом и передавал секретные сведения правительству Наполеона. Во время Отечественной войны 1812 года русские масоны выступили в качестве союзников Наполеона. На пост главнокомандующего они выдвинули М. И. Кутузова, бездарного полководца, интригана и одного из главных участников убийства императора Павла. Кутузов был масоном и действовал во вред русской армии. План отступления и втягивания Наполеона в глубь страны предложил Барклай де Толли. Следуя ему, русские выгадали бы время и сохранили силы. Но это было невыгодно французам! Поэтому масоны оклеветали Барклая и настояли на назначении главнокомандующим Кутузова. Военные историки, безусловно, сходятся в одном: Бородинское сражение было преждевременным! Позже, когда армия Наполеона оказалась полностью деморализованной, Кутузов дал согласие французам на тайные переговоры о мире. Но идея тайного масонского «междусобойчика» провалилась из-за патриотической позиции ряда генералов. Неудача с заключением мира, однако, не остановила Кутузова. Он всячески способствовал, чтобы войска Наполеона не пострадали при своем отступлении, а сам французский император не дай бог не оказался бы пленен. С этой целью во главе отряда, преследовавшего Наполеона, Кутузов назначил масона адмирала Чичагова. И тот не только не задержал французскую армию, но был разбит со своим отрядом и понес большие потери.

Александр долгое время потворствовал масонству. И все же 1 августа 1822 года последовал высочайший рескрипт на имя управляющего Министерством внутренних дел графа В. П. Кочубея «О уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ». «Все тайные общества, — читаем мы здесь, — под какими бы они наименованиями ни существовали, как то: масонские ложи или другие, — закрыть и учреждения их впредь не дозволять». Что же заставило царя поступить таким образом? Непосредственной причиной такого решения мог стать меморандум бывшего прусского кабинет-министра и крупного масона графа Христиана-Августа Гаугвица, предостерегавшего теперь европейских государей от происков своих бывших собратьев по ордену. В представленном на конгрессе «Священного Союза» в Вероне специальном документе Гаугвиц утверждал, что подлинной целью всемирного масонского ордена является «достижение всемирного владычества» путем превращения государей в послушные орудия своих целей.

Однако высочайший запрет лишь загнал ложи в подполье. Деятельности своей они не прекратили, и это в полной мере обнаружилось 14 декабря 1825 года. В письме к своему брату Константину по поводу восстания декабристов император Николай Павлович писал: «Великий Боже, что за событие! Эта сволочь была недовольна, что имеет Государем ангела, и составила заговор против него. Что же им нужно?»

А нужно им было возвести на трон государя-Дьявола. Вот, в двух словах, и вся правда о «героях»-декабристах, да и о масонах вообще.

 

Первым русским литературным сочинением, в котором являются бесы, видимо, является «Повесть о Савве Грудницыне», памятник XVII века. В ней бес выступает как реальный спутник Саввы, сопровождающий его во всех путешествиях. Тема эта в дальнейшем получила самое широкое развитие. Наши писатели охотно использовали образы Сатаны и его лукавых подданных в своих произведениях. Перечислить всех их — отдельная задача.

Но мы сосредоточимся на творчестве лишь нескольких писателей, внесших в развитие этой темы, как нам представляется, наиболее весомый вклад. Это М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Андреев и М. А. Булгаков. Каждый из них создал свой, неповторимый мир демонических образов. Эти миры очень непохожи, хотя восходят к одному персонажу — Черту (русскому эквиваленту Дьявола).

Черт — самый популярный персонаж народной демонологии, сложившейся уже под влиянием христианства с его устойчивыми представлениями о Сатане, Дьяволе и всевозможных бесах. В русских народных сказках все сюжеты с Чертом достаточно позднего происхождения, он заведомо моложе Бабы-яги или Кощея Бессмертного — наиболее древних наших божеств. О происхождении слова «чёрт» лингвисты до сих пор спорят, достаточно убедительных объяснений на сей счет пока не представлено. Но то, что происхождение прозвища Черт следует связывать с именем древнего языческого бога Чура, думается, отрицать никто не станет. Новая гласная в корне слова могла начать произноситься, когда имя бога стало ругательным. Общеупотребительными заменителями ругательств часто становятся слова, близкие им по звучанию, не относящиеся к словарю ненормативной лексики. Так, многие россияне круглый год в дело и не в дело поминают масленицу с ее ритуальными блинами. Точно также слово Чур могло породить Черта, причем в этом переименовании можно углядеть и глубокий содержательный смысл.

У наших предков-язычников Чур почитался покровителем и защитником границ поземельных владений. На межах своих участков земледельцы насыпали бугры, огораживая их частоколом, и такого бугра никто не смел разрыть из опасения разгневать божество. Порубежная полоса считалась неприкосновенной, никто не мог переступить ее своевольно. В определенные дни глава семейства обходил владения по этой черте, гоня перед собой жертвенных животных, пел гимны и приносил дары божеству; здесь же, на некотором расстоянии друг от друга, ставились крупные камни или древесные стволы, носившие названия термов. В яму, в которой утверждался терм, клали горячие угли, хлебные зерна, караваи, плоды, лили мед и вино. Здесь все было подвластно Чуру, и место, где он главенствовал, получало таинственное освящение. Потому-то за черту родовых владений и не дерзали переступить враждебные духи. Позднее на межах начали ставить изображение Чу-ра. Несмотря на грубость работы и ничтожность того материала, из которого вырубались его изображения, они почитались священными и неприкосновенными. На полях, отвоеванных у дремучих лесов и необозримых степей, Чур оберегал границы владений разных хозяев, удерживал дерзких и своевольных нарушителей, останавливал чужую разгулявшуюся соху, тупил расходившийся топор. Параллель, а впоследствии и замещение Чура Чертом стало возможно потому, что Чур охранял черту, границу заповедного пространства. Слово «черта» выступало главным, ключевым при его характеристике.

Мы в очередной раз убеждаемся, что фигуры христианских демонов рождались на основе языческих первообразов. Бедный Хома Брут из гоголевского «Вия», когда рисовал спасительный круг вокруг в себя в церкви, воспроизводил древнейший языческий обряд, призванный оберечь его от чуждого божества (в данном случае Вия и его компании). Но и Вий, и сам Чур изначально воспринимались как божества! В Черта, олицетворяющего все зло и всю нечисть в мире, Чура превратило христианство.

Узнать Черта — значит заглянуть за черту. Но это уже не граница землевладельца, черта эта символическая, и обозначает она пределы мира иного, нематериального, мира душ и духовных сущностей. В разных культурах картина запредельного царства рисовалась по-разному. По представлениям наших далеких предков, наследников культуры северных охотников-индоевропейцев, тот и этот миры разделяет Огненная река (граница аврорального овала). Эта река служит границей того и этого света — двух светлых (!) царств. Наши сказки говорят о «том свете», но не о «тьме», «мраке» или даже «сумраке». Никто из русских людей никогда не говорил «та тьма». Русским несвойственно нежиться в «темных религиозных лучах». Эту особенность мышления наших пращуров прекрасно подметил Даниил Андреев, написав:

Темное царство тоже существовало, но его образ возник как своеобразная тень «того света», его темная половинка, высветившаяся (!) при более внимательном вглядывании в его картинку. В народной сказке «Иван-царевич в Подземном царстве», записанной Н. Е. Ончуковым в начале XX века в Архангельской губернии, говорится (в тексте сохранены особенности северного говора):

«<…> Шейчас Иван-царевич летел, летел и пал на землю, в подземельно царево; пал и прохватилса, стал смотреть — тьма, не видно свету, тольки слышит, что вода шульчит, ручей бежит. Он припал к ручью, пошшупал рукой, куда ручей бежит, по ручью и пошол, шол, шол, стал свет падать, вышол в подземельно царево; там таков же свет, как и у нас. <…>»

В подземном мире русских сказок «таков же свет, как и у нас» (!), всякую нечисть мы тянем за ушко да на солнышко, где и проясняется ее истинная сущность.

Греки называли свой подземный мир Аидом и представляли частью подземного пространства, где обитают души умерших людей. Только избранные герои, вроде Тезея, Геракла, Энея или Орфея, могли проникнуть туда и возвратиться невредимыми назад: все-таки свободное путешествие между двумя мирами было уделом богов, но не простых смертных. Данте в своей знаменитой «Божественной комедии» попытался предельно детализировать христианскую картину иного мира, где противопоставляются небесная (рай) и земная (ад) его половины. Ад Данте изображает как подземную воронкообразную пропасть, которая, сужаясь, достигает центра земного шара; склоны пропасти опоясаны концентрическими уступами, «кругами» ада (их девять), в каждом круге мучаются определенные категории грешников. В Дантовом аде протекают реки античного Аида, образующие как бы единый поток, превращающийся в центре земли в ледяное озеро Коцит. Харон, перевозчик душ умерших античного Аида, в Дантовом аде превратился в беса; степень наказания грешникам определяет Минос — один из судей античного Аида, также превращенный у Данте в беса. В девятом круге, на самом дне ада, образованном ледяным озером Коцит, посредине, в самом центре вселенной — вмерзший в льдину Люцифер, верховный Дьявол, терзает в своих трех пастях главных грешников («предателей величества земного и небесного»).

Каждый писатель, затрагивающий тему Дьявола, должен, уподобившись античным героям и великому Данте, силой воображения пробраться «во плоти на тот свет», в царство самого Черта-Дьявола, и описать открывшееся ему. Рассказы разных авторов будут, разумеется, отличаться. Но оттого они становятся только еще интереснее.

 

Глава 10

Горе, хмель и «пьяное чудовище»

Есть в древнерусской литературе и сказочном фольклоре удивительный персонаж, имя которому Горе. А удивительный он потому, что не требует ни описания своего характера, ни даже сколько-нибудь поверхностного портрета. Услышит всякий человек его имя и сразу же представит, что это за чудо-юдо. Конечно, каждый опишет его по-своему, но общее представление (и ощущение!) у всех будет схожим. Горе — оно и в Африке Горе, хотя сам по себе такой персонаж существует, по-видимому, только у русских.

Сегодня нам известен достаточно большой круг песен о Горе. Общим для них является тема преследования человека злосчастьем. Тщетно пытается он уйти от Горя, это так же невозможно, как и сбежать от себя:

Если только Горе привязалось к герою, то оно преследует его до самой смерти:

Древние сказители пытались задаваться вопросом:

И сами же отвечали:

Этот вариант происхождения Горя требует пояснения, некоторой расшифровки. Хотя песни о Горе создавались уже во времена христианские, но основа у них чисто языческая.

В эпических и лирических песнях, сказаниях и мифах наших предков воссоздан неповторимый образ Матери сырой земли, одного из воплощений Великой богини — прародительницы мира. Это один из наиболее значимых персонажей русской мифологии с древнейших времен и до наших дней. Мать сыра земля представлялась воображению древних сказителей живым человекоподобным существом. Травы, цветы, кустарники казались им ее пышными волосами; каменные скалы признавали они за кости ее скелета; цепкие корни деревьев заменяли жилы, а кровью земли была сочившаяся из недр земли вода. И, как живая женщина, она гневалась, учиняя землетрясения, улыбалась под солнцем, даруя людям невиданные красоты, засыпала зимой и пробуждалась по весне, чтобы породить новую жизнь и новых земных существ. Одним из них и было Горе.

Но дети богини — тоже боги! В греческой мифологии мать-земля Гея считалась прародительницей всех олимпийцев. В индуистской мифологии Матри (то есть «Матери»), олицетворение созидательных и губительных сил природы, рассматривались как женские персонификации творческой энергии великих ведийских богов. Точно также и образ русской Матери сырой земли должен мыслиться более глобально — как средоточие неведомой нам космической энергии, участвовавшей в создании нашей Вселенной и нашего земного мира. Слово «горе» при всей простоте своего смысла для уха русского человека тоже порождает достаточно широкие ассоциации. Филологи традиционно связывают его с общеславянскими глаголами «гореть», «греть», но для понимания изначального его смысла, думается, следует заглянуть во времена общеиндоевропейского единства. Корень «гор», являющийся основой слова «горе», безусловно, относится к числу древнейших в языке наших предков. Если понятие «горение» соотносится с огнем и светом, то порождаемое этим же корнем слово «гора» содержит более широкий спектр смысловых параллелей, среди которых, и высота, вершина, небо, и лес (в южнославянских и словацком языках), и место религиозных прозрений. В древнейших мифологиях гора очень часто воспринимается как символический образ мира, модель Вселенной, которая отражает все основные элементы космического устройства.

Само понятие «горе» выражает одно из состояний, переживаемых человеком, реакцию на постигшую его беду. Но посмотрим на его происхождение с несколько необычной стороны, а именно: не связано ли оно с названием какого-либо древнего божества, которое с некоторых пор стало символом угнетенного мироощущения человека? Такого рода предположения ни в коей степени не должны удивлять читателя. С одной стороны, как мы указали, Горе — дитя Великой богини, и потому само является божеством, с другой — мы привели уже более чем достаточно примеров, свидетельствующих, что названия демонических персонажей происходят от имен древнейших языческих богов. Похоже, что это один из законов мифологической картины мира.

Слово «горе» в связи с нашей интерпретацией следует толковать как последствия деяний бога Гора, о котором уже говорилось ранее. Ясно, что христиане никак не могли относиться к этому богу доброжелательно. Кстати, может быть, и выражение «горе луковое» произошло от словосочетания «горе лукавое», которое имеет прозрачный смысл («все горе от лукавого») и приобщает «горе» к числу демонических персонажей. Но опять-таки Горе наших древних песен не выглядит «одноцветным», оно все-таки «черно-белое», и яркое доказательство тому — знаменитая «Повесть о Горе-Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин».

Эта повесть была обнаружена в 1856 году академиком А. Н. Пыпиным в Публичной библиотеке в Петербурге. «Написанная неизвестным автором, неизвестного происхождения, она внедрена в свою эпоху, в «бунташный» XVII век, и вместе с тем выбивается из нее, решает судьбы русского человека и человеческой судьбы в целом». Академик Д. С. Лихачев, чью цитату мы привели, выразил свою мысль излишне витиевато и несколько небрежно: литературное произведение не «решает судьбы людей». Но его наблюдение относительно того, что повесть «выбивается» из своей эпохи, а значит, затрагивает одну из вечных тем русской жизни, кажется нам очень важным. Скажем больше, она посвящена той типической ситуации, с которой сталкивается у нас практически каждая семья.

В основе сюжета «Повести о Горе-Злочастии» судьба молодца, который пренебрег наставлениями родителей и однажды стал завсегдатаем кабака. Пристрастился молодец к «зеленому змию», завелся у него, как водится в этих случаях, и товарищ по несчастью — брат названый. Стали они вместе пьянствовать, и казалось, что дружбе их не будет предела:

Но дружба у пьяниц, как известно, кончается вместе с выпитой бутылкой, и надо ли говорить, что однажды названый брат взял и обобрал своего спящего приятеля, сняв с него дорогую одежду и забрав все ценные вещи.

Проснулся наш герой и задумался: что делать? Возвращаться домой ему было совестно, и отправился он на чужую сторону, взялся за ум, начал жить «умеючи», разбогател, а затем и вовсе надумал жениться. Так бы ему и поступить, горемычному, но, на свою беду, начал он однажды на пиру хвалиться своими успехами перед гостями. Тут-то подслушало его «хвастанье молодецкое» Горе-Злочастие и проговорило про себя:

Это откровение Горя, как говорится, дорогого стоит. Оказывается, что Горе вселяется в бражника, доводит его до могилы, но далее с усопшим не идет. На могиле пьяницы остается жить Злочастие — злая часть Горя, а само оно возвращается в мир людей и прилепляется к новому молодцу или девице. Тут интересны два момента: во-первых, если у Горя есть злая часть, то должна быть и добрая, а во-вторых, эта добрая половинка все время вращается среди людей. Правда, духовные силы Зла и Добра, определяющие поведение Горя, неравноценны: если каждая душа бражника уносит с собой частицу Зла и оно при этом не иссякает, то, значит, злая половинка Горя все-таки доминирует над доброй.

Но в чем же тогда проявляются добрые начала, присущие Горю? Здесь уместно повторить все те аргументы, которые обычно приводятся при оправдании христианского Дьявола. Горе провоцирует, но не принуждает, оно обманывает, но не неволит, склоняет ко злу, но оставляет возможность воспротивиться падению. Как бы ни было сильно Зло, но человек делает свой выбор всегда сам. Горе предлагает ему испытание, результаты которого напрямую зависят от силы его характера и высоты душевных качеств. Горе выступает своего рода учителем, оно прямо говорит герою:

Многие люди умеют перебороть привычку к пьянству, вернуться на путь достойного существования. Так в конечном итоге происходит и с героем «Повести о Горе-Злочастии», но происходит это ценой страданий, и только после того, как наш молодец подошел к предельной черте, за которой только небытие.

Его «роман» с Горем начинается с того, что оно дважды является ему во сне и пытается уговорить отказаться от невесты, которая якобы в будущем его истравит, а ставши женой удавит, поскольку покусится на его злато и серебро. Горе подговаривает героя спустить все свое богатство в кабаке, скинуть «платье гостиное» и надеть «гунку кабацкую». К тому же к нагому человеку, лукаво убеждает молодца Горе, никакая беда не привяжется. Не поверил наш герой этим уговорам в первый раз, но Горе явилось ему во сне еще раз, уже в образе архангела Гавриила. На сей раз оно стало привлекать молодца образом рая, куда он обязательно попадет, ибо «из раю нагих-босых не выгонят». И опять запил молодец, и опять от стыда бежал на чужую сторону.

Встретилась ему на пути река. И надобно ему попасть на другой берег, а заплатить перевозчикам нечем. Сидит он на берегу день, другой, третий, есть ему нечего, а вдобавок еще такая тоска его разобрала, что решил он с горя (!) броситься в быструю кручину.

И далее говорит:

Молодец принимает все эти условия, соглашается покориться и поклониться Горю. Но такой поступок сродни заключению договора с Дьяволом: теперь Горе привязывается к молодцу на веки вечные.

В истории с перевозом тоже не все просто. Река, на берегу которой куковал молодец, не обыкновенная. Это река, разделяющая тот и этот свет, мир живых и мертвых, это граница, олицетворяющая переход человека в посмертное существование — инобытие. В самой «Повести о Горе-Злочастии» не указывается ее названия, но из других песен о Горе можно узнать, что имя ее Смородина, то есть Смрадная — зловонная, несущая отвратительный запах (читай: запах умершего, разлагающегося тела). В главе о Змее и Кощее говорилось, что образ реки, разделяющей тот и этот миры, родился у северных охотников-индоевропейцев, наблюдавших авроральный овал. В их представлении эта граничная река была огненной и располагалась на небе. В более поздние времена ее стали соотносить уже с обычной, земной рекой, назвали Смородиной (смердящей) и наделили свойством зловонности, а затем вообще поместили в лоно подземного мира, сделав одной из примет языческого Аида и христианского ада.

В очередной раз мы должны повторить, что у наших далеких предков тема тьмы и мирового зла была на втором плане, первенствовал всегда свет. Река смерти поначалу была тоже светоносной, но смертельно поражающей своим теплом. Отсюда, бесспорно, проистекает и обряд сжигания покойника, он символизировал прохождение человека через Огненную реку и вознесение в благостный мир запредельного существования. Если бы герой «Повести о Горе-Злочастии» бросился в «быстру реку», то его душа упокоилась бы на дне Огненной реки и вечно горела в ней, испытывая адские муки. Горе предлагает ему другой путь — путь страдания, которое войдет в человека, породнившегося с Горем, и ценой этого — обретение доступа в счастливое царство посмертной жизни (авроральное царство мертвых). Как и у христиан с их адом и раем, у язычников было тоже два загробных царства: благое, авроральное царство мертвых и неблагое, мыслившееся вначале огненным кольцом (многорукавной рекой), а затем смрадным потоком, окружающим «благую» территорию. Да, Горе поведет и будет подталкивать молодца к смерти, но в данной ситуации оно выступает своего рода помощником, добрым гением и, что уж совершенно точно, спасителем его погибшей души.

Хотя «Повесть о Горе-Злочастии» создавалась во времена полного торжества Православия на Русской земле, в основе ее лежит, безусловно, языческое миросозерцание, лишь чуть-чуть подлакированное христианскими красками. Поэтому к истории с перевозом через реку надо подходить как к сказке: Горе, подобно волшебнику, помогает герою пробраться в тридевятое царство, тридесятое государство, где ему дают не только желанную помощь, но и совет:

Жители благого царства мертвых отпускают героя в мир людей. Но какое возвращение из мира мертвых без препятствий и без остросюжетной погони? Горе прилепилось к нашему герою и преследует его и в воздухе, и на земле, и в воде. Молодец спасается от преследования ясным соколом — Горе гонится за ним белым кречетом, молодец летит сизым голубем — Горе мчится за ним серым ястребом. Молодец пошел в поле серым волком, а Горе за ним с борзыми собаками. Молодец стал в поле ковыль-травой, а Горе пришло с косою вострою (со смертью!).

Не избавиться молодцу никак от своего навязчивого спутника. Избыть Горе, босоту и наготу можно лишь смертью или уходом в монастырь. Молодец предпочитает путь монаха. Накрепко закрывшиеся за ним монастырские ворота оставляют Горе за стенами Божьей обители. Так Горе «довело» молодца до иноческого чина. Как и гётевский Мефистофель, Горе в данной истории выступает как часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо:

Горе, по его же собственному признанию, живет в бражниках. А те, в свою очередь, лучшие друзья с Хмелем. Вот и получается, что Горе, Хмель и пьяницы водят одну компанию. В древнерусских повестях Хмель так рекомендует себя: «Аз есмь силен боле всех плод земных, от корени есмь силна, от племени велика и многородна. Мати моя сотворена богом». Конечно, люди во хмелю еще не то говорят, но никто не оспорит, что исстари вино считается напитком богов и заведовать его погребами должен если не божий сын, то уж точно божий внук. В подтверждение этого укажем, что в «Повести о Хмеле» говорится:

Мать-земля — древняя языческая богиня, но в христианстве она считается творением Бога. Другими словами, сын языческой богини со временем превратился во внука христианского Бога, но суть его при этом не изменилась, и почитают его по-прежнему ничуть не меньше. Что же до силы Хмеля, то он злее бесов мучит человека: «Пришедше иереи молитву сотворят над бесным и прогонют беса, а над пианым, аще со всея земля сошлися бы попове и молитву бы сотворили, но вем, яко не прогнати пианства, самоволнаго беса» («Слово о Хмеле»).

Хмель — родной брат Горя, где Хмель — там и Горе, где Горе — там и Хмель, парочка эта неразлучна. Скоморох бы представил их с юмором как русских спутников седого Бахуса и вечных искусителей человека, но истовый христианин изобразит их уже бесами, жаждущими погубить душу человеческую, воплощениями Дьявола, всеми способами препятствующего совершенствованию человека. Но как бы ни характеризовали Горе или Хмель, это своеобразные двойники человека, воплощения чужого начала в человеческой личности. В самом деле, когда человек не может справиться в самом себе с каким-то овладевшим им пороком или страстью, как бы навязанной ему извне и остающейся для него тяжелой обузой, как некое «не-я», тогда именно и возникает представление о привязавшемся существе — чуждом и одновременно родном этому человеку. «Это — несчастье человека, его судьба, — непременно злая судьба, рок, доля, двойник человека. Этот двойник преследует человека, отражает его мысли, при этом недобрые мысли, гибельные для него, в которых он как бы не виноват и которые его и не его одновременно. Между двойником несчастного человека и этим последним устанавливаются отношения родства и одновременно отчужденности, отстраненности. Двойник губит человека и вместе с тем «искренне» желает ему «успокоения» — в могиле ли, в монастыре ли, в тюрьме или в доме для умалишенных» (Д. С. Лихачев). Хорошо известно, как пьющий человек в какой-то момент начинает пенять на свою судьбу, говорит, что так ему на роду написано и т. д. Это верный признак привязавшейся к нему болезни под названием Хмель-Горе.

Наверное, лучший портрет этого типа двойника дан Александром Блоком:

Это стихотворение поэт назвал «Незнакомка», но тема нашего «старого знакомого» выражена в нем не менее ярко. Двойник поэта, затаившийся на дне стакана и оживляющий воображение поэта, есть не кто иной, как Хмель, он же Черт, Зеленый Змий, он же «пьяное чудовище». В его власти создать любую материальную иллюзию, без его присутствия не было бы и видения Незнакомки, так что все складывается один к одному — водка, Черт, Прекрасная Дама. Поэт грезит о своей мечте, об обитательнице потустороннего мира, об идеале своей любви и вечной премудрости — божественной Софии. И увидеть божество своей души можно, только приняв изрядную порцию терпкой и таинственной влаги, — такова реальность. Хмель не только вгоняет человека в белую горячку и разжижает мозги, но открывает путь к тайникам человеческой души. Уже поэтому винопитие неистребимо…

Наша дружба с «Зеленым Змием» зародилась в очень давние времена. Религиозные книги древних ариев рассказывают о необыкновенном напитке — соме, делавшем людей равными небожителям. Ученые спорят о том, как он приготовлялся, но это уже частности. Божественный сома — это хорошо известный россиянам самогон. В настоящее время известна масса способов его приготовления. Думается, что и арии знали их в достаточном количестве, и работы для интересующихся этим вопросом хватит надолго. В названии же пьянящего нектара, которое никак не могут объяснить лингвисты, отражено его главное свойство — он сам «гонится» (приготовляется), отсюда и произошло слово «сома».

Нисколько не пропагандируя винопитие, все же следует подчеркнуть, что, являясь потомками первооткрывателей крепких напитков, русские, пусть зачастую в очень неудачной форме, выступают хранителями одной из древнейших традиций человечества, уже чуждой и оттого непонятной многим другим народам. Так, Яков Рейтенфельс, посол Рима в Москве с 1670 по 1673 г., в своих записках о Московии характеризовал русских так: «Они думают также, что невозможно оказать гостеприимство или заключить тесную дружбу, не наевшись и напившись предварительно за одним столом, и считают поэтому наполнение желудка пищею до тошноты и вином до опьянения делом обычным и делающим честь». Здесь посол, как обычно при характеристике русских иностранцами, хватанул через край, но в принципе понятия о гостеприимстве у нас именно такие — накорми и напои. Такой обычай у нас в крови, в наших домах он приобрел характер священного действия, что, к сожалению, не почувствовал римский посол. Н. И. Костомаров по этому поводу писал: «Отличительная черта русского пиршества была — чрезвычайное множество кушаний и обилие в напитках. Хозяин величался тем, что у него всего много на пиру — гостьба толсто-трапезна! Он старался напоить гостей, если возможно, до того, чтоб отвести их без памяти восвояси; а кто мало пил, тот огорчал хозяина. «Он не пьет, не ест, — говорили о таких, — он не хочет нас одолжать!» Пить следовало полным горлом, а не прихлебывать, как делают куры. Кто пил с охотою, тот показывал, что любит хозяина. Женщины, в то же время пировавшие с хозяйкой, также должны были уступать угощениям хозяйки до того, что их отвозили домой без сознания. На другой день хозяйка посылала узнать о здоровье гостьи. «Благодарю за угощение, — отвечала в таком случае гостья, — мне вчера было так весело, что я не знаю, как домой добрела!» Но, с другой стороны, считалось постыдным сделаться скоро пьяным. Пир был, в некотором роде, война хозяина с гостями. Хозяин хотел во чтобы то ни стало напоить гостя допьяна; гости не поддавались и только из вежливости должны были признать себя побежденными после упорной защиты. Некоторые, не желая пить, из угождения хозяину притворялись пьяными к концу обеда, чтобы их более не принуждали, дабы таким образом в самом деле не опьянеть».

Да, пьянство — порок, болезнь, но это и испытание, и самопознание, это поединок с «пьяным чудовищем», который человек может если и не выиграть, то, по крайней мере, не проиграть. Надуть Черта — характерный мотив русских сказок и быличек, так же и с Хмелем: хорош приятель, но пусть знает место и время. Ибо Горе вместе с ним приходит один раз, но зато уж навечно.

 

Глава 11

Загадка лермонтовского Демона

Поэма «Демон» — знаковое сочинение Лермонтова. И не потому, что она плод напряженной десятилетней работы и не уступает по своим художественным достоинствам лучшим образцам его лирики или завораживающей прозе «Героя нашего времени». Изысканность и совершенство стихов поэмы почему-то не имеет здесь первостепенного значения и отступает на второй план. А вот сама тема и сюжет, допускающий разнообразные интерпретации, буквально приковывают внимание, заставляют вчитываться и напряженно размышлять. После прочтения «Демона» нельзя избавиться от ощущения, что Лермонтов вдохнул в свое произведение некую тайну, которая мучила, волновала его и которую сам он не в силах был до конца разрешить. Лермонтовский Демон не похож на своего библейского собрата, уже одно это подогревает интерес исследователей, вдобавок ко всему в его образе чудится сила и внутренняя мощь, которая, кажется, и не снилась библейскому Сатане. Мы сталкиваемся с явлением исключительным, превышающим наш опыт, почерпнутый из чтения богополезных христианских сочинений. Лермонтовский Демон столь же загадочен, как и сам поэт, это двойники, которые, похоже, жили одной жизнью и питались одними идеями. Докопаться до последних — значит приблизиться к разгадке «Демона».

Главным событием, перевернувшим жизнь Демона, было изгнание его из рая. Это произошло до событий, разворачивающихся в повести (поэма имеет подзаголовок «Восточная повесть»). «Счастливый первенец творенья», «чистый херувим», он «блистал» в раю, в «жилище света», в атмосфере доброжелательного внимания,

Красота и любовь окружали его, но в одночасье все изменилось. По неизвестной, не указанной в повести причине, Демон был удален из обители вечного благоденствия и лишен ангельского чина. В тексте ничего не говорится о деталях ухода Демона, автор ограничивается только указанием, что его герой стал «изгнанником рая»:

Но, с другой стороны, Демон еще и не стал обитателем преисподней:

Не будем забегать вперед, но уже ясно, что это еще юный, неоперившийся Дьявол. Он, безусловно, отличается от Сатаны времен единобожия, это та самая тень Бога, о которой шел разговор ранее, это злой дух Ветхого Завета, который еще не сделал окончательного выбора в пользу ада. Вот оригинальный момент лермонтовского замысла.

Демон — своего рода отверженный и среди собратьев по несчастью:

Еще одно неожиданное уточнение библейского мифа: падшие ангелы, по Лермонтову, не очень-то роднились между собой. Каждый из них спасался в одиночку. Хотя в конечном итоге все они и собрались под крылом Люцифера-Сатаны, но приходили они к своему покровителю разными путями. Наш герой вообще одно время потерялся и не ведал, куда нес его «рок событий»:

Ладья, плывущая неведомо куда, — образ более чем впечатляющий. Можно ли не сострадать попавшему в подобную ситуацию? Она становится еще более драматической, если учесть, что Демон не потерял ни своего могущества, ни своей силы. После злополучного изгнания он властвует над землей, в его ведении толпа «служебных» духов, которых он именует подвластными ему братьями. Кажется, все устроилось как нельзя здорово, — живи и царствуй! Но вместо этого Демон странствует «в пустыне мира без приюта». Он принялся было творить зло (более от обиды, чем сознательно и планомерно!), однако и зло быстро наскучило ему.

И вдруг Демон увидел Тамару. Молодая грузинка, княжна, она была красивей всех смертных дев, являвшихся когда-либо на земле. Демон влюбился:

Бесчувственный гордец превращается в романтика, мечтающего о новом счастье, о возможном возрождении:

Любовь пришла к Демону, когда, казалось, уже ничто в подлунном мире не сможет затронуть его внимания. Чудесным образом ему предоставился шанс вернуться в прежнее состояние и снова обрести небо. Позже он признается Тамаре:

Что же за «старинная рана» вновь стала беспокоить Демона? Поэт ограничивается простым упоминанием о делах давно минувших дней, предоставляя читателю право додумать все самому. Но оставляет кое-какие подсказки. Затронутая им вскользь тема бессмертия «изгнанника рая» и вроде бы случайное сравнение грусти, затаившейся «на дне старинной раны», со змеем не могут не воскресить в нашей памяти историю грехопадения. Прельстившись мечтой о вечной жизни, Демон открыл нашим прародителям таинство любви. Он любил Еву, любовь к ней и есть его «старинная рана», но любил, если можно так сказать, платонически. Лермонтов специально подчеркивает этот момент: обращаясь однажды к Тамаре, Демон называет ее «подруга первая моя». Дополняя известную библейскую историю небольшими подробностями, поэт делает образ своего героя более привлекательным, нежели того требует христианская традиция.

Лермонтов осторожно, но очень настойчиво призывает нас верить в правдивость Демона. Он вовсе не сердцеед, подруг у него ранее не было, и кажется, что ради возникшего у него «неземного» чувства может произойти чудо. Тем более что и сам (могущественный!) Демон страстно желает этого:

С самых первых строк повести читатель сочувствует Демону: мы всегда жалеем наказанного, так уж мы устроены. А тут, вдобавок ко всему, выясняется, что он и сам вроде бы всячески стремится загладить свою вину перед Богом, даже пасть перед Ним на колени. Кто посмеет усомниться в искренности такого намерения? Воспитанные на сказках со счастливым концом, мы уже ожидаем решительных признаний со стороны влюбленных в вечной преданности.

Но все происходит буквально с точностью до наоборот. Тамара, «жертва злой отравы», вянет день ото дня. Не в силах скрывать свою муку, она признается отцу:

Девушка верит, что в монастыре Бог оградит ее от преследований призрачного друга. У дверей ее кельи дежурит «посланник рая, херувим». Только «прекрасная грешница» и здесь тоскует, теперь уже от невозможности свиданий с тем, кто приходил к ней во снах «с глазами, полными печали, и чудной нежностью речей». Она мечтает о новой встрече и томится ожиданием ее. Душа девушки всецело принадлежит своему избраннику, дело за «малым» — он должен переступить положенный ему предел и завладеть ею. Этот шаг страшит Демона:

Плачущий Демон… Великий, гениально созданный образ! Демон впервые постигнул тоску любви, ее волненье. Его переполняет уже отнюдь не платоническое обожествление предмета своей любви и его немое обожание. Слезы — верный признак страстного желания обладать своей любимой, слиться с ней в одно целое. И остановить его не сможет никто: ни херувим — Божий посланник, ни Сам Всевышний. Демон входит в келью девушки и дарит ей «смертельный яд лобзанья», последнее наслаждение в ее земной жизни… Демон мечтает унести с собой душу Тамары, хранить ее как память о своей единственной, неповторимой, божественной (!) любви. Но вопросы вечного существования решает не он один. Господь вступается за душу бедной девушки. Его устами один из ангелов святых объявляет Демону, что

Тамара выдержала испытание любовью, не отказалась от нее, осталась верной ее идеалам и погибла за ее вечное торжество.

Это решение Бога, Его беспристрастный суд и окончательный Его приговор. Он спасает душу Тамары от скитаний по адским глубинам, но при этом навек разлучает ее с Демоном.

Поэма Лермонтова не просто гениальное художественное произведение. В ней заложены и глубокие философские идеи. Не случайно Лермонтов работал над поэмой на протяжении десяти лет. Известно восемь ее редакций, отличающихся и сюжетно, и степенью поэтического мастерства. Все это не оставляет сомнений, что, подготовив в 1839 году свой труд к печати, Лермонтов расставил все точки над «i» и полагал ее законченным и до тонкостей продуманным сочинением. Правда, некоторые современные исследователи, на удивление, считают поэму загадочной и противоречивой. Пытаясь доказать эту точку зрения, И. Б. Роднянская (ведущий критик «Нового мира») в статье «Демон ускользающий» формулирует целый ряд неразрешимых, на ее взгляд, вопросов. Мы последовательно воспроизведем их (они набраны курсивом) и попробуем дать «лермонтовские» ответы на них.

Критик. Видит ли автор в своем Демоне принципиального (пусть и страдающего) носителя зла или только мятежную жертву «несправедливого приговора»; в связи с этим, насколько считается Лермонтов с библейской репутацией «злого духа»?

Автор. Критик жаждет ясного и определенного ответа, не задумываясь, что, принимая любой из предложенных вариантов, мы разрушим лермонтовский образ Демона, превратим его в «мертвеца» (так и поступило позднейшее христианство). Все падшие ангелы искали свою дорогу к аду. Наш герой прошел через горнило любовных страданий, так придумал Лермонтов. Это путь, когда мятежная жертва «несправедливого приговора» превращается в принципиального носителя зла. Мы воочию наблюдаем продолжающееся падение Демона. Показать это — было одной из главных задач поэмы. А о том, как поэт мучительно решал ее, свидетельствуют многочисленные ее редакции.

Лермонтов отнесся к своему Демону «по-человечески», изобразил его «живым», отразил диалектику его душевных метаний. Библейская репутация «злого духа», бесспорно, не довлела над поэтом. Он заглянул в такие глубины истории человеческого духа, где христианством еще и «не пахло». В статьях — «Концы и начала, «божественное» и «демоническое», боги и демоны», «Демон» Лермонтова и его древние родичи», «Демон» Лермонтова в окружении древних мифов» — Василий Васильевич Розанов предложил разгадку тайны Демона. «Древний он поэт, старый он поэт, — пишет он и разъясняет: — Лермонтов назвал «демон», а древние называли «богом»… Любовь духа к земной девушке; духа небесного ли, или какого еще, злого или доброго, — этого сразу нельзя решить. Все в зависимости от того, как взглянем мы на любовь и рождение, увидим ли в них начальную точку греха, или начало потоков правды. Здесь и перекрещиваются религиозные реки. А интерес «Демона», исторический и метафизический, и заключается в том, что он стал в пункт пересечения этих рек и снова задумчиво поставил вопрос о начале зла и начале добра, не в моральном узеньком, а в трансцендентном и обширном смысле».

В лермонтовском сочинении присутствует дух древних религий. Литературоведы в основной своей массе не осознают это. Поэтому и Демон-то у них «ускользающий», ползающий (!). И Лермонтов для них не гениальный поэт и мыслитель, создатель нового мифа (В. В. Розанов), а «первоклашка», взявшийся за непосильную для него тему и не сумевший раскрыть ее в полной мере.

Критик. В какой мере свободна воля героя, рвущегося к возрождению, — предопределена ли извне неосуществимость его «безумных» мечтаний, или он все-таки несет личную ответственность за смерть героини и за свою трагическую неудачу?

Автор. Да, несет, Тамара не погибла бы, если бы он не переступил порога ее кельи. Другое дело, что этот шаг был предопределен в тот момент, когда Демон полюбил. Все остальное развивалось по воле рока. Демон — фаталист, и этим все сказано.

Критик. Что значит в поэме самая идея возрождения, «жизни новой» — предлагает ли Демон Тамаре возвратить его небу, или стать его «небом», разделить и скрасить его прежнюю участь, обещая взамен «надзвездные края», автономные от божественно-ангельских небес, и соцарствование над миром?

Автор. Розанов в статье «Демон» Лермонтова и его родичи» пишет: «Любовники все и до сих пор великие звездочеты, звездо-мыслители, звездо-чувственники. Пусть кто-нибудь объяснит, отчего влюбленные пристращаются к звездам, любят смотреть на них и начинают иногда слагать им песни, торжественные, серьезные:

как написал наш романтический поэт, которому мерцала любовь и в дубовом листке, и в утесе, мерцала при жизни и за гробом». Разбирая это стихотворение, Василий Васильевич в свое время очень проницательно заметил (статья «К лекции г. Вл. Соловьева об Антихристе»): «Я преднамеренно написал «богу» с маленькой буквы, хотя печатается это слово в сочинениях Лермонтова — с большой, ибо здесь, как уже вы там хотите, но, во всяком случае, говорится не о «Христе, распятом при Понтийском Пилате», т. е. не о твердо известном историческом Лице. Чувствуете ли вы мою мысль? Я хочу сказать, что если сразу прочитать стихотворение Лермонтова и в упор спросить: говорится ли тут о Христе и даже есть ли это стихотворение, так сказать, евангельское по духу, — то вы сразу ответите: «нет! нет!» И я скажу — «нет», и тут-то и поймаю как вас, так и Лермонтова: о каком же тогда он «боге» говорит и с такою раздельною (заметьте!) чертою:

Бедный мальчик, — потому что ведь он написал это юнкером, — в каком-то странном смятении «ждет» еще «бога» и «жалеет «об оставляемом «Боге». Древние наши предки связывали своих богов с небесным сводом и звездами, мерцающими на нем. «Надзвездные края» — это мир седой древности, это Космос древних мифов и мечта о золотом веке, когда люди были как боги. Христианство с его «божественно-ангельскими» небесами пришло на смену старой мифологии, но ничего не умерло, переменились только эпитеты «злой», «добрый». Лермонтов в «Демоне» заглянул в наше языческое прошлое, подарил нам ощущение царящей над миром космической стихии, так ярко присутствующее в древнейших мифах человечества. «Все равно, если он ничего не знал о них, — это атавизм древности. В древности его стихотворение стало бы священною сагою, распеваемою орфиками, представляемою в Элевсинских таинствах. Место свиданий, сей монастырь уединенный, куда отвезли Тамару родители, стал бы почитаемым местом, и самый «Демон» не остался бы с общим родовым именем, но обозначился бы новым, собственным, около Адониса, Таммуза, Бела, Зевса и других» (статья «Демон» Лермонтова и его древние родичи»). Лермонтов интуитивно прозрел происхождение падшего ангела, бывшего ранее богом. Обретение «неба» для Демона означает возвращение к прежнему состоянию, когда он был богом Вселенной и мечтал о вечной любви. Демон признается Тамаре:

«Надзвездные края» — это «пустыня вечного эфира», где Тамаре (в мечтах Демона) отводилась роль богини и где она должна была соцарствовать вместе со своим небесным супругом — Демоном.

Критик. И если монологи Демона подтверждают и то, и другое стремление, объяснимо ли очевидное противоречие исключительно на психологическом уровне (страстные, сбивчивые речи влюбленного, всеми средствами добивающегося ответного порыва)?

Автор. Демон влюблен, речи его могут казаться и сбивчивыми, но никаких противоречий в них мы не видим. В «надзвездных краях» Тамара своей любовью возвратит Демона небу, станет его небом, разделит и скрасит его прежнюю участь. Лермонтов создал свой миф, отличный от христианского. Вот что, вслед за Розановым, должны повторять наши литературоведы.

Критик. Или взять хотя бы встречу Демона с херувимом в келье Тамары — следует ли считать ее поворотной, фатальной для жизненного самоопределения героя?

Автор. Да, следует. Монастырь обозначает пределы Божьих владений на земле. Переступая их, Демон бросает открытый вызов Богу. Безумно любящий Демон входит туда, куда вход ему строго воспрещен, и будет за это наказан. Приведем очень важный диалог, состоявшийся между двумя влюбленными:

Тамара

Демон

Тамара

Демон

Тамара

Демон

Тамара

Демон