Слабое утреннее солнце неуверенно подмигивало сквозь рваную бахрому туч, играя тусклыми зайчиками на шторах. Я выпил кофе в столовой и пошел в гостевую комнату.

Алик валялся на диване, просматривая вчерашние газеты.

— Изучаешь парижскую светскую хронику? Полезное дело. Лучше бы в интернете что-нибудь поискал.

— Знать бы что искать. Не было наводки. Иногда и местные газеты могут быть полезней.

— Прочитал о Руфине и Евтропии. У тебя там нет нескольких последующих глав. Что случилось дальше, план Руфина сработал?

— Да, сработал. Готы сняли осаду Константинополя и пошли на Афины. Но на самом деле Афины остались нетронутыми, а вот Элевсин армия готов сравняла с землей. Историки полагают, что Афины просто откупились, но готам они не особо были и нужны, перед ними стояла задача поважнее.

— Этак ты все историю перепишешь под свою концепцию.

— Она и так уже переписана вдоль и поперек. Мы ничего не можем знать точно, нам неизвестны скрытые причины происходившего. Вот ты можешь без моего коварного Евтропия объяснить, почему Сти-лихон все же догнал готов, и их армии летом 395 года стояли друг напротив друга, но сражаться так и не начали? И Стилихон спокойно отпустил готов на разрушение Элевсина? В этом иногда видят козни Руфина, но в ноябре того же года готы Руфина ликвидировали, и явно не без участия того же Стилихона. Солдаты готского полководца Гайны убили префекта на константинопольском поле для парадов прямо на глазах у императора. Затем толпы жителей Константинополя расчленили труп Руфина и пронесли по улицам его голову, насаженную на копье. Фактическая власть в Восточной империи перешла к евнуху Евтропию, который также захватил большую часть награбленного Руфином имущества.

— Что-то мне не верится, что и сам евнух Евтропий захватил власть надолго.

— Конечно, нет. Его несколько лет спустя свергнут, потом убьют в Халкидоне по приказу императора. А в Константинополе влияние приобретет ни кто иной, как пригретый ранее Европием небезызвестный антиохийский пресвитер Иоанн Златоуст, ставший благодаря Евтропию константинопольским патриархом.

— Тот самый знаменитый богослов, один из Отцов церкви, который призывал христиан к нетерпимости к религиозным врагам и богохульникам: «ударь его по щеке, сокруши уста, освяти руку свою ударом»? Он-то и поставит «черное зерно» на службу христианству?

— В моей версии это не совсем так, — уклончиво ответил Алик. — Златоуста потом тоже изгнали из Константинополя. Но, судя по его проповедям, он явно экспериментировал с зараженным хлебом.

— Галлюцинировал?

— Я скорее о физическом аспекте. Златоуст в своих проповедях и беседах не только призывал христиан запугивать богохульников так, чтобы те «оглядывались всюду кругом и трепетали даже теней, опасаясь, как бы христианин не подслушал, не напал и сильно не побил», но и говорил все время о крови. А спорынья нередко придает хлебу кроваво-красный цвет, вид и даже запах мяса. Именно это потом повлияет на богословские споры об опресноках и вызовет раскол православия и католицизма.

— А дальше о спорынье забыли? Или, может, термин «окормление» и подразумевал собой особое причастие — облатки со спорыньей?

— Я об этом не писал, все не охватишь. Меня больше интересовали инквизиция и ордена, зарабатывающие на отравленных паломниках. Потом, когда в ордена проникли иезуиты. — Алик замолчал и задумался о чем-то своем.

— Как я понимаю, твое описание достаточно достоверно по отношению к историческим фактам? Я имею в виду не их интерпретации, а реальность исторических персонажей и происходивших событий.

— Да, все исторические факты я старался передать максимально аккуратно.

— Кстати, может, не стоило этого делать? Таким образом ты губишь на корню потенциальную вирусную рекламу. Если бы был перепутан, к примеру, год разрушения Элевсина, месяц прибытия Стилихона, или вообще некое выдуманное событие присутствовало бы в тексте, то тебя со временем какой-нибудь дотошный знаток обязательно стал бы радостно изобличать в невежестве, тем самым вызывая обсуждения и невольно рекламируя твою книгу. А для читателей такие мелкие неточности значения не имеют, книга же художественная.

— Кажется, ты вдруг вспомнил про свою роль редактора? Странно, День сурка был месяц назад. Хорошо, если я когда-нибудь буду описывать наши с тобой приключения, то специально понатыкаю по тексту небольших ляпов, неточностей, ловушек и опечаток, договорились? — как-то обиженно ответил Алик.

Похоже, он относился к своей книге слишком серьезно. Впрочем, я не писатель, откуда мне знать, что они чувствуют по отношению к своему любимому детищу?

Раздался телефонный звонок.

— У Стефано в Италии некоторые сложности, — голос у Рене был сумрачный. — Его людей, которые вывозили твоего парня, кто-то усиленно ищет. И это точно не полиция. Стефано пришлось убрать их с улицы и отправить отдыхать подальше от Европы. Кому же ты на этот раз перешел дорогу? Будут новости — позвоню.

Я повесил трубку и задумался.

— Эврика! — воскликнул вдруг Алик, продолжающий вертеть в руках газету. — Я же говорил, что газеты — это тоже отнюдь не бесполезно. Здесь на последней полосе написано, что к концу этого года будет переиздана книга «Священный Гриб и Крест» Джона Аллегро. Тебе это что-нибудь говорит?

— Абсолютно ничего не говорит.

— А зря. Эта книга вызвала немалый скандал в 1970 году. Ее переиздание как раз и приурочено к 40-летней годовщине первой публикации. Джон Аллегро был серьезным ученым, работал в международной группе, расшифровывающей обнаруженные в середине 20-го века свитки Мертвого моря. В 1961 году Аллегро стал почетным советником по свиткам Мертвого моря в правительстве Иордании. Но затем, опираясь на обнаруженные им древние факты и на некоторые фрески в христианских храмах, он написал свою нашумевшую книгу. Это стоило ему научной карьеры.

— Что же он там такого понаписал?

— Аллегро выдвинул гипотезу о том, что иудаизм и христианство были основаны на сакральном культе Бога Мухомора, который был позже представлен как Иисус Христос, — выдал Алик, всем своим видом показывая, что он в высказанной мысли ничего необычного не видит.

— По-моему, это не странно, что с его научной карьерой не сложилось. Ближневосточные берсерки? Христос-мухомор? Ленин-гриб? Слишком уж шизофреническая идея.

— Вообще-то говоря, не все так однозначно. Профессор Карл Рак, один из соавторов «Дороги в Элевсин», эту мысль поддерживает. Он согласен, что Иисус не был ничем иным, как волшебным грибом, и его жизнь — это аллегорическая интерпретация состояния, вызванного наркотическими веществами, входящими в состав этого гриба. Тем не менее, мне тоже кажется, что ребята погорячились. Они ошибаются. Христос — не мухомор. Посмотри сам.

Алик бросил мне газету, а сам прыгнул к компьютеру.

В газете красовалась блеклая фотография фрески 13-го века, изображающей искушение змеем Адама и Евы. Змей, держа яблоко, поднимался по странному грибу, мало, на мой взгляд, напоминающему мухомор. Точнее, вокруг был целый пучок таких же якобы «мухоморов», растущих из одного места. Но мухоморы так не растут. Больше это напоминало какие-то галлюциногенные грибы. А еще это напоминало. Ну да, конечно! Левая часть именно этого рисунка была изображена на таинственном антикварном листе академика Лысенко.

— Есть! — воскликнул уткнувшийся в компьютер Алик. — Эта фреска была обнаружена в 1910 году в заброшенном французском аббатстве Пленкуро недалеко от Мериньи. В публикациях ее, с подачи микологов, сразу стали считать мухомором. Некий доктор Рам-сботтом написал по этому поводу несколько книг и статей. Были, впрочем, и возражения — Роберт Уоссон в своих книгах и письмах утверждал, что на фреске изображена лишь итальянская сосна, пиния. Тогда, мол, просто плохо рисовать умели, вот дерево так неказисто и получилось.

— А ты понял, что на твоем антикварном листе.

— Конечно, я же не слепой. Кстати, в газете написано, что в новом издании книги Аллегро будет послесловие профессора Карла Рака, написавшего вместе с Хофманном книгу о роли спорыньи в элевсинских мистериях. А третий соавтор книги «Дорога в Элевсин» Уоссон утверждает, что на фреске всего лишь итальянская «зонтиковая» сосна. Может, исследователи просто хотели скрыть найденный ими ключ к таинственному напитку кикеон? Спрятать решение той самой загадки, над которой ломал голову Маккенна, не понимая, как напиток можно сделать безопасным?

— Роберт Уоссон — это не тот ли известный американский миллионер, автор книги «Мухоморы. Россия и история»?

— Да, точнее, соавтор. Он написал эту книгу вместе с женой, Валентиной. Она была русская, врач, они вместе занимались исследованиями магических религиозных культов употребления грибов. Их работы по псилоцибиновым грибам, действие которых сходно с действием ЛСД, сильно заинтересовали ЦРУ. В экспедицию Уоссона был внедрен агент. Но швейцарская компания «Сандоз», ранее синтезировавшая ЛСД из спорыньи, и в этот раз американские спецслужбы опередила, выделив псилоцибин в чистом виде в 1958 году. Выделил его, кстати, все тот же Альберт Хофманн. А Уоссон тем временем пытался в Мексике разговаривать с грибами и утверждал: «Когда все идет хорошо, грибы начинают говорить».

— Но при чем здесь спорынья? — спросил я, продолжая рассматривать фреску в газете.

— Лучше спросить, при чем здесь Адам, — откликнулся Алик. — На мой взгляд, фреска с легендой об Эдемском саде напрямую не связана. Только в смысле изначального Божественного Дара. Это фреска 13-го века, и она отображает реалии конкретно того времени и места, то известное местным монахам «древо познания», которое они заново открыли.

— Ты говоришь загадками, — заметил я, откладывая газету.

— Когда мы говорим о спорынье, мы всегда имеем в виду именно ее черные рожки, либо, в крайнем случае, медвяную росу. А сами рожки здесь как раз ни при чем, в том-то и дело. Но возможно. — Алик выдержал драматическую паузу, надеясь, что я тут же начну расспрашивать о посетивших его светлую голову мыслях.

— Я вот что думаю, — не оправдав надежд Алика, предложил я. — Не стоит ли нам немного развеяться и навестить славный город Мериньи?

— Стоит, — сразу согласился Алик, не отрывая глаз от компьютера. — Причем, обязательно. Дело еще в том, что до того, как эта церковь стала приходской, там было командорство госпитальеров, а еще раньше — тамплиеров.

— Тогда собирайся, и едем прямо сейчас. Сколько от Парижа до Мериньи?

— Километров под триста, — Алик вытащил из шкафа свою сумку. — Примерно четыре часа езды.

Я дернул за кольцо на стене, камин тихо отъехал в сторону. Рене всегда был затейником. Мы спустились вниз, неприметный «Ситроен» стоял прямо у черного входа. Я открыл паспорт и проверил свое новое имя — Дирк Вертле. Теперь я был немцем, а Алик по-прежнему поляком.