Мы решили, что вернемся ночевать в Шатору и подумаем, что делать дальше. Но вскоре, проехав в ЛеБлан, мы увидели уютный отель с большим рестораном и поняли, что сильно проголодались. Здесь мы и решили остановиться.

Я заказал вновь недавно вошедшее в моду утиное филе, закрыл меню и вдруг увидел на его обложке изображение замка с подписью «Замок Пленкуро».

— Это тот замок, к которому относится часовня, — перехватил мой взгляд Алик. — Здесь просто туристская реклама недвижимости, там можно снять комнаты для проживания. Нам он не слишком интересен, поскольку, в отличие от часовни, сам старый замок не сохранился. Во время французской революции мальтийских госпитальеров из него выгнали, замок с 1791 по 1850 год стоял пустой и пришел в упадок. Так что новый замок был перестроен в 1872 году на его основе, и сейчас он находится в частной собственности семьи, купившей его в 19 веке.

— А откуда известно, что в Пленкуро изначально располагалось командорство тамплиеров, а не мальтийцев?

— Да это, собственно, только убежденность ряда историков. Вероятно, как раз из-за масонских изображений в часовне. Достоверно известно только о Мальтийском ордене. Впрочем, есть ли между ними особая разница? Все равно, позже эти ордена сольются, госпитальеры поглотят и тамплиеров, и орден святого Антония. Делом-то занимались все одним — зарабатывали на паломничестве, вызванным разными болезнями и отравлением спорыньей в частности, только работали на разных направлениях.

— Паломничество, конечно — прекрасный бизнес. Церковь и монашеские ордена всегда его очень ценили и развивали. Но почему именно спорынья?

— А как заставить массы срываться с места и отправляться черт знает куда? Путешествие могло занимать годы, и немалую часть паломников гнал в путь страх перед болезнью. Ведь множество паломников были больными — именно это заставляло их бросать дома и искать излечение в святых местах. Они могли уже ощутить первые симптомы заболевания, а могли просто потерять родственников, сгоревших на их глазах от «невидимого огня». Только паломничество к святыням могло помочь им, другой надежды у них не было.

— Думаю, до самих святынь доходили далеко не все больные.

— Конечно, но именно в этом и состояла основная выгода. Ордена вели своеобразную туристическую пропаганду, обеспечивая популярность того или иного маршрута, того или иного места поклонения. Создавались целые поэмы, чудесным светом озарявшие путь паломника, разрабатывались подробные дорожные карты. Монашеские ордена устраивали массовые паломничества, потому что индивидуальное путешествие было невыгодно, да и невозможно в буквальном смысле — слишком много опасностей подстерегало в дороге паломников и, главное, их кошельки.

— Отсюда следует необходимость охраны паломников и их денежных средств, то есть какой-нибудь орден вроде тамплиеров должен был появиться в любом случае, это было неизбежно.

— Конечно, но развиться и разбогатеть рыцарские ордена могли лишь при массовом паломничестве, а гарантом такого паломничества могли быть только болезни. Они обеспечивали постоянный поток пилигримов, а следом тянулись и торговцы, развивалась инфраструктура. Собственно, итальянские торговцы и основали будущий Мальтийский орден. Изначально он занимался лишь гостиничным бизнесом. Группы паломников состояли из многих сотен человек. Основные пути вели пилигримов в Рим, Иерусалим и Сантьяго-де-Компостелу. Многочисленные паломники преодолевали горы и долины, стремясь добраться до святого места. Папы издавали специальные буллы, дарующие отправляющимся в путь отпущение всех грехом. Монахи обеспечивали гостиничное обслуживание для торговцев и паломников, создавали особые группы обслуживающих гидов, которые на языках паломников указывали им горные перевалы и броды на пути, места питьевой воды, святыни, которым следует поклониться по дороге. Монахи предупреждали паломников о многочисленных опасностях, которых следует избегать, о волках и грабителях, рассказывали о том, как добраться до ближайшего госпиталя. Вот это и было для монахов братства Антония самым актуальным.

— То есть, как я понимаю, ордена достигли определенной специализации своей деятельности: госпитальеры — гостиницы, тамплиеры — охрана и перевод денег, антониты — лечение?

— Условно — да, но эти ордена просто работали на разных направлениях, а деньги делались на завещаниях умирающих. Больные священным огнем чаще шли Путем святого Иакова. Папа Каликст даровал паломникам право на получение индульгенции, что поставило Сантьяго-де-Компостелу на одну ступень с Иерусалимом и Римом. Но далеко не все пилигримы доходили до цели. Поэтому в монастырях по дороге для них предусматривались кладбища. А имущество умирающего обычно завещалось ордену. Поэтому ордена так быстро и богатели. Соответственно, они были крайне заинтересованы в большом количестве больных и в эпидемиях. Но не в заразных больных, а в безопасных для тех, кто знает причину этой болезни. Медленное пищевое отравление — это самое лучшее в таком случае. Поскольку основной пищей был хлеб, то спорынья — идеальный вариант.

— Антониты, как и тамплиеры, получали имущество умирающих паломников?

— Естественно, только юридическая схема немного отличалась. Если у тамплиеров паломник подписывал «узуфрукт», передавая ордену право пользования своим имуществом с правом присвоения доходов от него, то у антонитов больной клялся в верности и послушании ордену, целиком или частично завещал ордену свое имущество и брал на себя обязательство отныне жить в половом воздержании. Только после этого его принимали в госпиталь.

— А могли ли монахи вообще кого-нибудь вылечить при том уровне медицины?

— Нет, конечно. Но можно было слегка облегчить страдания больного, давая ему наркотические средства, ту же мандрагору, например. Некоторых больных можно было слегка подлечить, кормя их хлебом из хорошей пшеничной муки. Для этого монахи и выращивали пшеницу прямо у монастырей. Такие пациенты тоже были нужны, ведь они будут всем рассказывать о чудесах исцеления в больницах антонитов. Совсем вылечить их, конечно, не удавалось, мозг отравившихся был уже безвозвратно поражен, но некоторое улучшение наступало. Впрочем, монахи ничего не теряли — вернувшись домой и начав питаться привычным черным хлебом, пациенты госпиталя вновь заболевали и опять возвращались в больницу. Только их смерть разрывала этот порочный круг. Обычно ее долго ждать не приходилось. А тех, кто был богат и готов сразу написать завещание ордену, — можно и особым хлебом подкормить, чтобы долго не мучились. Так на пути пилигримов появились сотни больниц антонитов. Наверняка, далеко не все монахи были в курсе стратегии. Многие вполне искренне могли считать, что служат Господу.

— Не слишком ли ты мрачно смотришь на историю? Может, ордена просто зарабатывали на пилигримах, но не знали причину болезни? Ну, ладно еще антони-ты — отравление спорыньей было их непосредственной специализацией. Но тамплиеры-то скорее охраной паломников занимались. Почему не предположить, что они вообще не были в курсе причин массового паломничества?

— Еще как в курсе, — убежденно возразил Алик. — Не сами рядовые рыцари, конечно, а те, кто орден организовывал. Уж кто-кто, а святой Бернар Клервоский без сомнения прекрасно понимал расклад. Ты же сам показывал мне место церкви Женевьевы в Париже. Помнишь, в каком году она совершила свое основное чудо, спасла парижан от отравления спорыньей?

— Осенью 1129 года. На следующий год папа назначил ежегодные шествия в честь святой.

— Правильно, эта эпидемия шла с осени 1128 года до осени 1129-го. Новый урожай был заражен мало, и болезнь прекратилось. Парижане приняли это за чудо и связали с тем, что они пронесли по улицам мощи Женевьевы. Это совершенно обычная ситуация — слабые эпидемии эрготизма заканчиваются зимой, а сильные эпидемии обычно сходят на нет только осенью после сбора нового урожая. Если, конечно, год сухой — иначе все по второму кругу.

— А тамплиеры тут при чем?

— При том, что святой Бернар и папа одобрили образование этого ордена в январе 1129 года, то есть на самом пике смертельной эпидемии. Они прекрасно понимали, что паломников будет масса, и на этом можно хорошо подзаработать.

— Никогда про это не читал ни у одного историка. Скрывают? И вообще, мне казалось, что тамплиеры стали орденом годом раньше.

— С годом — это не так уж давно обнаруженная ошибка. Историки ничего не скрывают, просто они в массе своей не слишком наблюдательны, скажем так. Им не хватает здорового цинизма, чтобы видеть реальность во всей ее неприглядности, а не сквозь розовые очки шаблонов о благородных рыцарях, бескорыстно помогающих всем несчастным. Да и существующие парадигмы исторической науки никак не способствуют биохимическим объяснениям исторических событий. Это вне дискурса сложившихся взглядов и представлений. Экономические, социологические или классовые причины историкам понятны и приемлемы, а чтобы какое-то там вещество, будь то свинец, или ртуть, или грибок, влияло на серьезные исторические перипетии — это в их глазах ересь. К тому же ошибка с годом основания ордена тамплиеров стала известна только лет двадцать назад. И заметил ее, что характерно, немецкий ученый, а не француз даже. Он выяснил, что год тогда во Франции начинался с марта. То есть все даты до марта произошли на самом деле на год позже. А даты с марта по декабрь остаются без изменений. Но связать это новое знание с эпидемией ни у кого наблюдательности все равно не хватило. Впрочем, если бы ты не ткнул меня носом в эту самую церковь Эрготической Женевьевы в Париже, я бы и сам не заметил.

— Похоже, французы вовсе и не хотели искать этот ответ. В тех нескольких книгах о тамплиерах, которые мне попадались, везде их быстрый успех представлялся непостижимой тайной.

— Я полагаю, что объяснение есть всегда и всему. Оно может быть неприятным, страшным, отторгаемым, неприемлемым для нас, и вследствие этого казаться непостижимым. Но оно всегда есть. Во всех феноменах присутствует своя внутренняя логика, от которой напуганный разум прячется за ширмой непонимания. В целом справедливо считается, что люди больше всего боятся непонятного. А не могут они понять тех вещей, которые их восприятие просто блокирует, ибо принять возможное объяснение еще неприятнее. Особенно если такое объяснение подорвет самые основы мироощущения.

У меня не было настроения вступать в отвлеченные парафилософские беседы, и я пошел к себе в номер, взял книгу Алика и открыл наугад главу.