Тютрин подъехал к Национальной библиотеке на «мерине» за сорок минут до окнчания Сашиного рабочего дня, припарковался неподалеку от служебного входа, вышел из салона и закурил. Звонить он ей не стал, чтобы не испортить сюрприза в собственном лице. Справившись в отделе кадров, в каком кабинете и на каком этаже сидит Саша, Тютрин отправился к главному входу в библиотеку. Он так обаял девиц из отдела кадров, что они выложили ему даже больше, чем он расчитывал услышать. В знак благодарности Тютрин угостил их по плитке шоколада «Аленка».

Никогда раньше он не заходил внутрь. Его мало интересовала библиотека и все, что с ней связано. Случалось, встречал Сашу на выходе. Сейчас был другой случай. Он выписал разовый пропуск и прошел через блокпост.

Саша подпрыгнула на стуле, перепугавшись, как маленькая девочка, когда дверь ее кабинета распахнулась и появился Тютрин, провозгласив на пороге:

– Ну здравствуй, любовь моя!

Вслед за чем захлопнул дверь, подошел к девушке сзади, обнял ее и поцеловал в затылок.

– К-как… как ты попал сюда? – пролепетала Саша. На ней были белая в серую полоску приталенная блузка, черная, в обтяжку, юбка до колен, полусапожки, на шее повязан розовый галстук, в который она вцепилась обеими руками, словно он мог защитить ее, уклонилась от вездесущих рук Тютрина, вскочила со стула и попятилась к двери. – Я буду кричать, – предупредила.

– Да ней бойся ты, – улыбнулся Тютрин, выглядевший, кстати, и одетый прилично. Кожаное полупальто на манер кителя, черные джинсы, блестящие туфли, свежевыбритое лицо, излучающие небо, теплые глаза.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Саша, успокаиваясь, но с заметной дрожью. Ее удивило и поразило появление Тютрина в ее кабинете, однако она осталась довольна его поступком. Костя на подобное вряд ли способен. Саша пожалела, но лишь на секунду, что на месте Тютрина не Костя.

– Соскучился, – просто ответил Тютрин.

– А как попал сюда? Вход разрешен только для персонала.

– Через отдел кадров, а потом подождал, пока откроется дверь в коридор, ведущий к тебе. Все просто.

– Тебя же видели…

– Да кому я нужен.

– В любом случае мне нужно работать, а ты мне мешаешь, – почти справившись со страхом, заявила Саша, поняв, что Тютрин здесь не затем, чтобы ей навредить, он ведь любил ее.

– Работай, конечно, – отошел Тютрин к столику с электрочайником и кружками, находящийся возле окна, которое выходило во внутренний двор библиотеки. – Я пока чай попью.

Он включил чайник, достал с полки под крышкой стола упаковку черного чая «Лисма» в одноразовых пакетиках, в которой, однако, оказался зеленый чай. Его иногда пила Саша, предпочтение отдавая кофе. За неимением лучшего, Тютрин бросил в одну из кружек пакетик с зеленым чаем, который терпеть не мог. Саша вернулась за рабочий стол, уткнулась носом в экран компьютера, однако сосредоточиться на работе не могла. Тело ее было напряжено, так как сидела Саша спиной к Тютрину, и не знала, чего еще от него ожидать. Она делала ошибки, злилась на себя и на Тютрина, а также на Костю, потому что Кости не оказалось рядом. То, что он работал далеко отсюда, она не принимала в расчет. Раз Тютрин нашел время для нее, значит, и Костя мог пошевелиться. Снова и в который раз он разочаровывал девушку, ни сном, ни духом не ведая о том. Саша считала, что Костя, как влюбленный в нее мужчина, не имел права на ошибки, что он должен был читать ее мысли на расстоянии, чувствовать ее и понимать. Почему он все делал не так, как она хотела? Да, утром Костя проводил ее до остановки и отвел в сад Пашку. Да, он не трогал ее ночью, чтобы она отдохнула и выспалась перед рабочей неделей. Но это она его попросила! Саша все время его о чем-то просила, направляла, советовала. Сам он не проявлял инициативы, в отличие от Тютрина. Этот всегда ее удивлял, не каждый раз приятно, но с ним не было скучно и предсказуемо, хоть и не надежно.

Тютрин засербал горячий чай, морщась от ненавистного вкуса. Саша обернулась на него, смерив испепеляющим взглядом.

– Я ж молчу, – встретился с ее взглядом Тютрин.

– Я слышу, – отвернулась Саша.

Что ей делать?

Саше нравились поступки, а не слова. Тютрин несомненно человек действия, а Костя…

– Ты скоро? – спросил Сашу Тютрин, на всякий случай глянув на часы. До конца ее работы оставалось пятнадцать минут.

– Скоро, – не оборачиваясь, ответила Саша. – А что?

– Я на машине, – прихвастнул Тютрин.

У Кости машины не было и никогда не будет. Саше нравился «мерин» Тютрина. С ним связано столько прекрасных моментов!..

– Подойди ко мне, – попросила Тютрина Саша.

Тот не спеша приблизился к девушке. Она подняла на него глаза, обернувшись.

– Я плохая? – уставилась на него цепким взгядом.

– Кто сказал? – не понял вопроса Тютрин. – Очкарик?

– Нет, я спрашиваю тебя: я плохая?

Вместо ответа Тютрин склонился над Сашей, взял руками ее подбородок и привлек губы девушки к своим. Она обвила его шею руками, целуясь в засос.

– Правильный ответ, – прошептала после.

Он возник из ниоткуда, как разряд молнии. Через несколько недель после того, как Саша начала встречаться с Костей, скрывая, правда, свою связь от мужа, с которым, впрочем, через месяц после этого развелась. Точнее, они поговорили, Саша призналась, что любит другого мужчину, что брак их трещал по швам с самого начала, что она не считает себя виноватой и что Слава должен уйти. Он ушел, через три месяца их официально развели и в съемной квартире на Роккосовского, оплачиваемой отчимом Саши, поселился Тютрин на некоторое время, с того момента, как Саша сказала Косте, что она не его девушка. Но до этого Тютрин названивал ей, всегда с разных телефонов, умоляя простить его, рассказывал, как ему тяжело жилось без нее, как она снилась ему каждую ночь, как, забываясь, называл жену ее именем, что, в конце концов, и привело к их разрыву. Саша сначала выключала телефон, едва услыхав в трубке голос Тютрина. Он был ей неприятен и ничего, кроме чувства гадливости, не вызывал. Прописную истину, что предавший однажды предаст снова, она знала наизусть. К тому же рядом был Костя, который каждый день таскал ей на работу букеты белых роз. То, что Саше не нравились розы в принципе (она любила орхидеи), он не знал, но и она ему не говорила, потому что ей приятно было его внимание и внимание окружающих к ней с цветами. Костя встречал ее с работы и провожал до дома, если работал в первую смену, во вторую – приезжал с утра в библиотеку, они вместе обедали, потом он ехал на склад.

И ничего больше. Он красиво говорил, читал Саше стихи, держал ее за руку, несколько раз сводил в пиццерию. Ей становилось с ним скучно, он повторялся, как реклама. Общих интересов у них не возникло. Все, что нравилось Косте, Саша не считала достойным внимания, а все, чем увлекалась она, соответственно, не нравилось ему. Они часто ссорились по пустякам. Сашу раздражал один только Костин голос, монотонный и скучный, как и его носитель. То, что Костя мог уставать на работе, она не принимала в расчет, она ведь тоже работала, оставаясь при этом бодра и весела. Саша считала, что достойна лучшего к себе отношения, чем просто любовь, она рассматривала свою жизнь как что-то яркое и незабываемое, полное фейерверков и балов-маскарадов, без уныния в лице своего партнера. Костя ей мешал, казался назойливым, занудным и старым. Она по-другому, нежели то, что происходило на самом деле, представляла общее будущее с ним. Большой город сломал его, выжал все соки, будто апельсин в соковыжималке, превратив в заурядного неудачника. Он же режиссер, а корячился в грузчиках! Саша думала, ну потаскает Костя тяжести недельки три, чтобы ощутить почву под ногами, а там слава свалится на его голову, как манна небесная. Однако он, оказывается, даже и не помышлял возвращаться в профессию, решив оставаться дном. А зачем ей грузчик? Зачем он вообще приперся в Минск в таком случае, если у него кишка оказалась тонка что-то делать, как-то шевелиться, прогрызая себе место под Луной? Бесхарактерная амеба. И это существо Саша любила? Хотя не любила, скорее была увлечена, как школьница учителем. Он же в универе таким мачо казался! Видимо, казался.

В какой-то момент постоянно преследующих мыслей о Косте, о его несостоятельности и никчемности, Саша и ответила на звонок Тютрина. Ей нужен был кто-то сильный. Она была свободна, красива, умна и хотела быть слабой. Костя не смог стать той стеной, тем замком, о который стоило бы разбиться в лепешку, чувствуя монолит надежности и опоры.

Не сразу Саша подпустила к себе Тютрина. Сначала дерзко и резко отвечала ему отказами, не верила ни единому его слову и не стеснялась говорить об этом. Называла Тютрина мразью и подонком, что, в сущности, недалеко от правды, раз он бросил детей, своих детей, черт с ней, женой. Дети – святое. Похоже, он действительно любил Сашу. Она простила его. Простила потому, что любила сама. А он ей снова насрал в душу. Избивал, унижал, отбирал деньги, позорил на людях, издевался на глазах у ее сына. Секс, конечно, не в счет. Он мало что мог в пьяном виде, а пил каждый день. И Саша пожалела, что сказала, нет, выкрикнула в лицо Косте как-то вечером, когда он провожал ее домой, что она не его девушка, а он…

– Мы едем или как? – вопрос Тютрина едва не сбил ее с ног, будто кеглю. Саша не заметила, как оказалась возле его машины. Мало того, она не помнила, как они вышли на улицу, и беспомощно оглянулась вокруг. – Все нормально? – открыл ей переднюю дверь со стороны пассажира Тютрин.

– Я все закрыла? – спросила она его.

– Конечно, – не заставил себя ждать ответ.

– А ключ сдала? – инстинктивно пошарила по карманам красного осеннего плаща Саша.

– Разумеется. Еще и автограф оставила. Я не пойму, что-то не так?

– Все так, – облегченно вздохнула Саша, садясь в машину. Она все вспомнила и ничего не забыла. Кроме одного, но самого главного: Пашка в детском саду. Его нужно забрать, накормить, окружить заботой и теплом, как минимум. Выхода нет, как бы не хотелось ей остаться с Женей, с человеком, который причинил ей и ее ребенку столько вреда! Да в своем ли она уме, допуская выбор между маленьким сыном и любовником?… – Я не могу, – выдохнула Саша, нервно дернув ручку двери, но та не подалась. Тютрин заблокировал выход.

– Почему? – криво ухмельнулся он.

– Пашка! – машинально дергала ручку Саша.

– Пашка? Точно, блин! – хлопнул обеими руками Тютрин по рулю.

– Блин?! Это мой сын! – возмутилась Саша, забываясь.

– Это проблема? – ехидно спросил Тютрин.

– Как ты смеешь?…

– Смею, уж поверь, – он так глянул на девушку, что Саша втянула голову в плечи, ожидая удара, ища спасения в двери, к которой прижалась, как к последней надежде. Тютрин не хотел никого обижать. В его планы не входили подобные сцены. Ему вообще не нравилось, когда Саша его боялась. Он же так старался, признал свою вину, снял номер в крутой гостинице (Саша как-то намекала, что мечтает провести вечер вдвоем именно в хорошей гостинице), заказал ужин с креветками и вином, думал, получится романтично и красиво, как в фильмах. Единственная его вина в том, что не предупредил Сашу заранее, но тогда не получилось бы сюрприза. Про Пашку он не вспомнил. Но не со зла. Необъяснимое влечение к Саше доводило Тютрина до безумства и он забывал обо всем другом напрочь.

– Как ты мог забыть? – съежившаяся, нервно колотящаяся девушка смело выстрелила в Тютрина упреком. – Как ты мог забыть о моем сыне? Куда я без него? А он без меня? Он же маленький совсем.

– Прости, – склонил повинно голову Тютрин. – Всегда можно что-нибудь придумать, – неумело подбадривал. – Из любой, самой невозможной ситуации, есть выход.

– Например? – сверкнула глазами, полными слез и непритворной боли, Саша.

– Пускай Пашку заберет его папашка, – предложил Тютрин, – проведет время с сыном. Он же отец все-таки.

– Умнее ничего не мог придумать?

– Он же отец ему, – вкрадчиво повторил Тютрин.

– Угу. Такой же как ты своим.

– Тогда очкарика попроси, – проглотил обиду Тютрин не поморщившись. В принципе-то, она права. – Пашка с ним в корешах, не правда ли? – заговорщитски подмигнул.

– Не называй Костю очкариком, – попросила его Саша.

– Как скажешь, если он займется ребенком, – согласился Тютрин.

– Ты снял номер в гостинице? – резко соскочила с темы Саша, решив уточнить, не врет ли Тютрин. В ее голове с первых слов о гостинице закружил метеор всяческих мыслей о том, как быть с Пашкой. Идея с Костей, предложенная Тютриным, ей тоже нравилась. Она пришла самой первой к финишу марафона раздумий, но занять по праву заслуженный пьедестал победителя не могла по той простой причине, что являлась, по сути, аморальной. Уподобившись Тютрину, Саша снова предаст Костю. Угрызения совести ее не мучили по этому поводу. Она переживала больше о Пашке. С Костей оставить ребенка было надежней, чем с кем-либо другим. В данном случае, приоритет оставался за ребенком. В конце концов Костя благодарить ее должен за оказанное доверие. Не Сашина вина в том, что Тютрин осуществлял ее мечты. На его месте мог быть Костя, но не оказался. И это его вина и его проблема, с которой сам пускай и разбирается. Саша никому ничего не должна.

– Конечно! – не разочаровал Тютрин.

– В хорошей?

– В самой лучшей. В самом центре. «Кроун Плаза».

– Круто! – похвалила Саша.

– Но надо торопиться.

– Я поняла.

– Так мы едем?

– Едем.

– А с пацаном что?

– Я попрошу Костю.

– Уверена? – засомневался Тютрин.

Саша приосанилась, придвинулась к Тютрину поближе и, накрыв ладонью его защищенный джинсою пах, произнесла:

– Уверена.

– Да ты прям истекающая соком сука! – не удержался Тютрин.

– Что? – пальцы ее ладони медленно сжимали плотную ткань Тютриного паха. Саша приблизилась еще на дюйм, положив вторую руку на плечо Тютрина, вползая языком, как змея, в его ухо. – Повтори! – влажно прошептала.

– Истекающая. Соком. Сука, – не заставил тот себя упрашивать.

– Истекающая, – закрыв глаза, жарко зашептала Саша, – соком. Сука. – Открыв глаза, она чмокнула ухо Тютрина, отодвинулась от него и откинулась на спинку сиденья. – Расслабься пока, – многообещающе улыбнулась.

– Умеешь ты, – выдохнул Тютрин, потому что почти не дышал, замерев, будто загипнотизированный Сашиными действиями.

Девушка достала телефон, набрала Костю. Прижав палец к губам, дала понять Тютрину, что ей необходима тишина. Тот кивнул, что понял.

Костя ответил не сразу, но все же ответил. А куда он делся бы? Он же уверен, что у него с Сашей все замечательно. Значит, разубеждать его не нужно, а добавить ответственности на плечи. У него не будет выбора, справиться с просьбой любимой он будет обязан.

– Весь внимание, – отозвался Костя. По его напряженному голосу и частому дыханию Саша поняла, что она невовремя. Саша отчетливо расслышала, как Костю поторапливали. Тем лучше, она тоже не располагала временем на прелюдии.

– Костя, – сказала она, – мне нужна твоя помощь.

– Какая?

– Забери, пожалуйста, Пашку из сада. Боюсь, я не успею. В его внутреннем кармашке куртки найдешь запасной комплект ключей от квартиры. На всякий случай я подстраховываюсь, сам понимаешь. Вот этот случай и настал. Покорми его тем, что он захочет, и особо меня не жди, поешь сам. Скорее всего я буду поздно. Спасибо! Целую тебя! Пока.

Саша резко закончила разговор, чтобы Костя не успел ничего возразить или спросить. Теперь он точно никуда не денется и Пашка будет под присмотром. Она это сделала и гордилась собой, а разным угрызениям совести нет больше места в ее душе.

Саша небрежно бросила телефон в сумочку и с триумфальным видом скомандовала Тютрину:

– Поехали!

– Ну ты и шлюха! – восхищенно воскликнул тот.

– Надеюсь, это комплимент? – не растерялась девушка. Ей нравилось, когда ее называли похабными словами. Она испытывала от них эстетическое удовольствие.

Тютрин врубил «Лесоповал» и нажал педаль газа. Обогнув алмаз знаний, он выехал на проспект Независимости. Ловко лавируя в несущейся вперед-назад груде металла, Тютрин ощущал себя Богом. Саша его ощущений не резделяла, безотрывно глядя в окно, за которым проплывали Национальная киностудия, парк Челюскинцев, Ботанический сад, площадь Калинина с памятником ему же, академия искусств, академия наук, Дом печати, кинотеатр «Октябрь», технологический универ, ЦУМ, площадь Я. Коласа с памятником классику, площадь Победы, Купаловский парк, парк Горького, цирк, Дом офицеров, Дворец профсоюзов, Дворец Республики, Купаловский театр, ГУМ, Центральный книжный магазин, кинотеатр «Центральный». Возле Главпочтамта Тютрин свернул налево, проехал немного вперед и припарковался напротив «Кроун Плаза».

– Приехали, – сказал сам себе Тютрин, вышел из машины, открыл дверь Саше и протянул ей руку. Та с готовностью приняла помощь.

У входа в гостиницу, перед открытой швейцаром дверью Тютрин завязал Саше глаза черным шелковым шарфиком, выуденным из внутреннего кармана пальто. Саша была в восторге от затеи с шарфиком, ей показалось это очень романтичным, и она с нетерпением предвкушала дальнейшее развитие событий. Особенно ей понравилось то, что Тютрин не спрашивал, хочет ли она, чтобы он завязал ей глаза. Молча, как и подобает решительному мужчине, сделал так, как посчитал нужным. Костя бы спросил сначала, чего она хочет, прежде чем сподобиться на поступок. Единственный раз, когда он ничего у нее не спрашивал, произошел в первый Сашин приезд к нему на съемную квартиру в Малиновке. Тогда он подготовился и, ни секунды не раздумывая, раздел Сашу (она ему ни капельки не помогала) удивительно быстро, разделся сам и швырнул ее на заранее приготовленное ложе с видом покорителя Европы, как минимум. Он тоже завязывал ей глаза, не спрашивая, и все бы хорошо, если бы на ее вопрос ответил правильно. Она спросила, вернее, упрекнула в несколько игривой форме, что он относится к ней как к шлюхе; зная наверняка, что она раздвинет ножки, и постель разобрал заранее. Ему бы отшутиться или согласиться с Сашиным определением себя, но Костя очень серьезно воспринял ее слова и стал оправдываться, что Саше дико не понравилось. Вскоре она поняла, что Костины намерения в отношении нее и поведение сугубо серьезны, что, в общем-то, напрягало. Саша расчитывала беззаботно проводить с Костей время, не более того, обретя, как она ошибочно полагала, отдушину в его лице, чтобы хоть на короткое время забыть о ненавистном муже и серости будней. Ей хотелось легкости в отношениях, веселья, непринужденности, развлечений и ни о чем не думать самой. Костины чувства к ней накрыли Сашу, как плита Портоса. Она была замужем и не могла разорваться на три части, чтобы уделять время всем сразу: мужу, сыну, любвнику. Каждый из них тянул одеяло на себя. А она же хрупкая маленькая женщина. Потом еще и Тютрин объявился, превратив ее жизнь в сплошной вынос мозга. Решение пришло быстро. Саша не слепая и лучше знает, что ей нужно, поэтому, успокоившись и сосредоточившись на себе любимой, она в один момент избавилась от того, что ее тяготило, а именно от мужа и Кости. Первый благополучно отвалил к папе с мамой на Ангарскую, второго ей стало жалко, и она позволяла ему себя любить, пока не разочаровалась в нем окончательно, впрочем, как и в Тютрине, в пользу которого решила. Теперь они оба снова преследовали ее. Точнее, Саша запуталась.

…Яркий солнечный свет взорвал глаза ослепительным фейерверком, когда Тютрин снял повязку.

– Вау! – воскликнула Саша, оглядываясь кругом. Ей нравился номер.

Саше понравился бы любой в осуществлении идеи-фикс. Этот был безупречен.

Большая кровать. У изголовья по бокам резные тумбочки с телефоном и лампами под абажуром. Справа в нише – небольшой стеллажик, ближе к окну – что-то вроде комода, такого же резного, как и тумбочки. У окна стол и два шикарных кожаных кресла. Слева телевизор на полстены. На полу – казахстанские ковры.

Постель на кровати, Саша заметила сразу, из черного сатина, что очень бы понравилось Косте. Но его здесь не было. Он был с ее сыном.

Образ Пашки, вдруг возникший перед Сашиными глазами, едва все не испортил Тютрину. Он заткнул ее рот поцелуем, когда Саша попыталась стать хорошей девочкой, и она приняла этот кляп с благодарностью. Больше никаких угрызений совести не повторилось.

Примечателен тот факт, что лежа лицом в подушку (Тютрин всегда овладевал Сашей сзади), она, испытывая сладостные спазмочки, представляла себя с Костей, который, коленопреклоненный, целовал ее ножки, каждый пальчик на ее маленьких стройных ножках, и называл госпожой и по имени-отчеству. Да! Да! Да! Саша хотела повелевать Костей с такой же безумной силой, с какой подчинялась Тютрину. Говорить ему безнаказанно гадости, унижать, дразнить… Он же любит ее, значит, будет терпеть. А нет, так… Не велика потеря.