– Мама, а где Костя?

– Не знаю, сынок, наверное, домой поехал.

– И ты его отпустила?

– Я ж ему не хозяйка, чтобы удерживать, и не мама. Он взрослый самостоятельный человек, у которого возникли неотложные дела…

– Ночью?

– Бывает так, что и ночью.

– Как с Костей?

– Как с Костей.

– Но он же придет сегодня забрать меня из сада?

– Не думаю.

– А почему? Я же так хотел, чтобы Костя отвел меня в сад и забрал после работы.

– Я тебя отведу и заберу.

– Но я хотел, чтобы Костя…

– Не ной и не поднимай мне нервы с утра пораньше.

– Вы же помирились. Помирились, да?

– Это не твое дело.

– Нет мое. Костя – мой друг.

– А я твоя мама. Кто важнее?

– Костя больше не придет?

– Нет, солнышко.

– А кто придет? Женя?

– Никто не придет, если ты не захочешь.

– Я не захочу, чтобы приходил Женя.

– Почему это?

– Мама, ты что, забыла, какой он плохой? Как он тебя бил и деньги наши забрал?

– Не забыла, сынок, но Женя изменился и попросил у меня прощения, а еще вернул все деньги, даже больше, чем взял.

– Все равно он плохой. Неужели ты не видишь?

– А Костя твой хороший?

– Он не мой, и он хороший.

– Обувай ботиночки и прощайся с Мэри.

– Ты хочешь навсегда остаться одинокой женщиной?

– Не хочу.

– Ты хочешь, чтобы Женя был моим новым папой?

– А ты?

– Нет. Я хочу, чтобы моим новым папой был Костя.

– И за что ему такая привилегия?

– Он добрый, покупает мне установки, помогает в играх, разговаривает про оружие.

Пашка, наконец, обулся, пожал Мэрину переднюю лапу (Мэри все время, пока хозяева собирались, сидела на столике в прихожей, с тоской наблюдая за их сборами, отчаянно продлевая секунды неодиночества. Они уйдут, и она останется одна на целый день, и так изо дня в день, кроме выходных), сказал ей: «Пока, Мэри! До вечера». Саша застегнула ему куртку, помахала Мэри рукой, открыла дверь.

Пашка метнулся к лифту, застыл возле него, дожидаясь маму, и только потом нажал кнопку вызова.

Они всегда выходили в одно и то же время, как по расписанию, чтобы успеть на троллейбус и не ждать двадцать минут следующего, хотя до сада было рукой подать и поэтому домой возвращались пешком. Но ехать все лучше, чем идти, тем более утром, когда нужно и в сад успеть и на работу, до которой сорок пять минут транспортом, хорошо, что без пересадок.

Пашка больше не спрашивал про Костю, но и про Тютрина не вспоминал. Однако Саша знала, что вечером тема о Косте всплывет обязательно. Пашка привязался к нему, и это было проблемой. Она пожалела, что позвонила Косте, что поспешила с выводами на счет Тютрина. По большому счету, не Костю стоило винить, а ее, Сашу. На месте Кости она бы больше не появилась, послала бы и забыла, и поделом. Так лучше было бы для всех. Но Костя не такой, он, обделенный вниманием и любовью, привязался к Саше незримой нитью. Или она его привязала. Все те женщины, кого Костя знал, – ничто, по сравнению с ней. Саша прекрасно понимала его состояние и как ему тяжело, особенно сейчас, однако он не был ей нужен. Он создавал лишь проблемы, которых решить не мог, и их приходилось решать Саше. Она не думала, что так далеко зайдет. Она хотела лишь заниматься с ним сексом, удовлетворяя детское желание, наверстать упущенное в студенческие годы. Саша не предполагала, что Костя так сильно зависнет на ней и это чувство поглотит его целиком, превратив в тряпку. Что-то подобное происходило между нею и Тютриным, с точностью наоборот. Мужчине нельзя унижаться перед женщиной. Ни одна не оценит порыва его души, приняв за слабость. Она может не показать виду, но он уже слетел с пьедестала, на который она его забросила, и стал неинтересен.

Пашку Саша воспитает сильным, к примеру, отдаст в секцию кикбоксинга. Несколько раз ей попадались объявки, в которых сообщалось о наборе детей дошкольного возраста в нулевую группу этого вида единоборств. И школа, где проводились тренировки, распологалась сравнительно недалеко от дома, на Яна Райниса, напротив Нархоза, десять минут троллейбусом. Там Пашку научат быть мужчиной, не только драться. А драться он должен уметь, чтобы постоять за себя и защитить близких. Решение возникло вдруг и спонтанно. Саша спросила у сына, хочет ли он заниматься кикбоксингом. Пашка окинул маму оценивающим взглядом и, в свою очередь, поинтересовался:

– Ты серьезно?

– Конечно, – ответила Саша.

– Тогда хочу, – заявил он.

– Значит, после сада поедем в одну школу, где проходят тренировки, посмотрим, хорошо? – уточнила Саша.

– Хорошо, – кивнул Пашка, открывая входную дверь здания детского сада и пропуская маму вперед.

– Спасибо, дорогой! – приятно удивилась Саша. Обычно она открывала дверь и пропускала вперед сына. – Ты у меня настоящий джентельмен. Стесняюсь спросить, кто тебя научил этому или ты сам додумался?

– Костя, – просто ответил Пашка.

Саша досадливо поморщилась. Ее раздражало само это имя.

Передав с рук на руки сына воспитательницам, она поцеловала Пашку на прощание, пожелала хорошего дня и отправилась на работу. По дороге на остановку два раза обозналась, приняв совершенно чужих молодых людей за Костю. Саша не окликала их, но оба они казались ей со спины Костей. Поравнявшись и с одним, и со вторым, она облегченно переводила дух: ни тот, ни другой Костей не являлись. Хотя настоящий Костя мог появиться в самый неожиданный момент, имелся у него такой недостаток, и, как обычно, все испортить. Саша понимала, что он поганил ей настроение не со зла, но даже его секундное присутсвие где-то поблизости убивало целый день. Конечно, так было не всегда, и, по-честному, ее вина в том, что случилось с ними потом, не меньше, если не больше Костиной. Это если по-честному, закрыв глаза и отгородившись от собственного эго. Но кто в нашем мире открыто признается в преступлении? Последнее, разумеется, преувеличение, однако смысла не меняет. Саша свалила всю вину на Костю, как в выгребную яму, и отгородилась от этого за высоким забором отчужденности, прогрессирующей со скоростью раковой опухоли. Костя ничего не смог сделать, не знал, как разрешить проблему. Ей пришлось все самой разруливать.

Так случилось, что на последнем на тот момент приеме у гинеколога, врач сообщила Саше, что она не сможет больше иметь детей. Затем последовал секс с Костей, самый первый. А потом она забеременела. Костя, узнав об этом, страшно обрадовался, строил радужные планы совместной жизни с Сашей, Пашкой и будущим ребенком, рассказывал ей сказки про серого бычка, а сам не мычал, не телился. Саша была замужем, но с мужем не спала уже долгое время, сосуществуя с ним как брат и сестра, поэтому рожать не могла, по крайней мере, в прежней семье. Костя предлагал ей развестись и выходить за него. Однако Саша не видела в нем мужчины своей мечты, как не видела смысла и в новом замужестве. Менять шыло на мыло она не хотела. Впрочем, если бы Костя предоставил ей постоянное жилье и уверенность в завтрашнем дне, можно было бы попробовать, однако он сам еле стоял на ногах, а значит, жизнь с ним не вариант. Время шло. Скоро муж мог обо всем догадаться. Саша плевала на Славу, ее страшил скандал. Родители супруга души не чаяли в невестке, как оказалось. Одно дело тихо развестись, другое – в обвинениях в прелюбодеянии с доказательствами налицо. Ничего не сказав Косте, Саша решила избавиться от ребенка: сделать вакуум. Она позвонила ему уже из клиники, перед самой операцией, поставила перед фактом. Он примчался в клинику на такси, но опоздал. По телефону пытался отговорить от опрометчивого шага, но, как показалось Саше, неубедительно, совсем неубедительно. А ведь она набрала его специально, желая услышать слова мужчины. Лишний раз разочаровалась.

Костя ждал Сашу в клинике все четыре часа, что она там провела, избавляясь от самого святого, что может случиться в жизни женщины, но в их с Костей случае приобретшего название проблемы. Она винила в этом только его и считала себя вправе так думать. Настоящий мужчина никогда не позволил бы своей женщине, которую любит, подобного и нашел бы выход, чего бы это ему не стоило. Костя оказался несостоятельным как мужчина, скорее мальчишкой, создающим проблемы, но не решающим их.

Саша презрительно скривилась, когда увидела его, выходя после операции. Он подскочил к ней, такой взволнованный, такой настороженный, такой предупредительный, боящийся сказать лишнее слово, чтобы ненароком не обидеть ее, помог одеться, взял ее сумку. Однако хорошие манеры Кости раздражали Сашу как никогда. Ей не впервой было прибегать к помощи медиков, избавляющих от нежелательной беременности, но она умышленно не рассказала об этом Косте. Пускай помучается, пускай чувствует вину за убийство собственного ребенка.

– Ты как? – наконец спросил он. Видимо, долго собирался с мыслями. Мог бы за то время, что ждал, пока ее потрошили, и целый роман сочинить, а выдавил лишь два слова.

– А ты как думаешь? – не глядя на него ответила Саша.

– Я не могу знать, – резонно произнес Костя.

– Чего тогда лезешь с расспроссами? – Саша ненавидела Костю в тот момент.

– Я хочу помочь.

– Чем?

– Чем скажешь.

– А собственные мозги на что?

Костя пожал плечами.

– Кто бы сомневался, – констатировала Саша, толкая дверь клиники, чтобы выйти наружу. Костя плелся сзади. – С тебя вот, – она подала блокнотный листок с цифрой на нем суммы, которую оставила в клинике за вакуум.

Костя взял бумажку, мельком взглянул на нее, кивнул, соглашаясь. Сашу удовлетворило согласие Кости возместить ее денежную потерю. Она слегка увеличила расходы, за моральный ущерб, но решила, что с него не убудет. Костя помрачнел, его лицо приняло подавленный вид. Саша ошибочно подумала, что ему жалко денег.

– Я тебя не заставляю, – сказала она ему. – Не хочешь, можешь не отдавать…

– Ты о чем? – перебил он ее.

Саша быстро поняла, что сморозила глупость, но извиняться не собиралась, да и за что?

– А что ты мрачный тогда такой? – накинулась с обвинениями.

– Есть повод для веселья? – огрызнулся Костя, закуривая.

– Не дыми на меня! – тут же подхватила Саша эстафету пререкания. – Вместо того, чтобы поддержать меня как-то, ты ведешь себя как на похоронах…

– Так и есть, – не отрицал Костя, выдыхая дым в сторону. Они все еще находились рядом с клиникой, отойдя от входных дверей на несколько шагов, к деревьям, под которыми полукругом стояли скамейки. – Ты убила нашего ребенка! – пригвоздил Сашу к кресту приговора, будто Пилат Христа.

Она явственно ощутила, как холодная сталь гвоздей входит в ее запястья и болью поражает мозг.

– Я убила? А что ты сделал для того, чтобы этого не случилось? – возмущенно выкрикнула Саша и заплакала. Сначала потекли слезы, и она отвернулась от Кости, не желая, чтобы он видел ее слабость. Однако их было не удержать и совсем скоро Саша захлебывалась навзрыд.

Костя обнял ее, гладил по голове, шептал красивые слова, чтобы она успокоилась. Саша спрятала лицо у него на груди, вздрагивая при каждом всхлипе.

Нужно было куда-нибудь пойти. Не маячить у клиники, привлекая внимание прохожих. Неподалеку располагался «Макдоналдс», и Костя предложил Саше посидеть там. Она согласилась. По дороге, держась за руку Кости, девушка кое-как успокоилась.

Костя отсчитал ей всю сумму, указанную в листке, и накормил досыта. Саша съела стандартную порцию картофеля фри, чизбургер, пирожок с повидлом, мороженое с клубничным сиропом, запила кофе.

– Если ты считаешь, что этим откупился, – заявила ему, когда они уходили, – то очень ошибаешься.

– Я так не считаю, – согласился Костя.

– Ты мне сделал очень больно, – продолжала Саша, – и я тебе этого не прощу. Ударю так и тогда, когда ты и подумать не посмеешь. А пока пользуйся. Когда я сыта, со мной можно делать все, что угодно.

Но Костя не воспользовался случаем. Ему нужно было на работу. К тому же знал, проконсультировался в клинике, что Саше сексом нельзя будет заниматься минимум месяц. Он отвез ее домой, вызвав такси, и уложил спать. Удостоверившись, что девушка заснула, ушел.

В тот же день Саша сказала мужу, что они должны развестись, и позвонила Тютрину, дав согласие на встречу.