С самого утра, с получасовыми перерывами, Костя звонил Саше, но та не отвечала. Что бы он сказал ей, если бы она вдруг ответила? Костя не знал, надеясь на интуицию, которая подсказала бы нужные слова. В глубине души, набирая номер ее телефона, он умолял его промолчать длинными гудками и облегченно вздыхал, когда тот его слушался, беспрекословно, надо сказать, ни разу не подведя. Зачем он ей звонил? Почему? Другой бы на его месте давно плюнул и послал бы ее и был бы прав. Другой – да, но не Костя. Он втемяшил в голову, что без Саши ничего из себя не представляет, не понимает, кто он и зачем без нее. А так нельзя. Нельзя мужчине быть зависимым от женщины, которая никогда не оценит твоей преданности, а использует ее против тебя, воспользуется ею, чтобы унизить, оскорбить, растоптать, свысока наблюдая за твоими ответными действиями, которых не последует, потому что ты любишь ее и поэтому прощаешь все. Твое прощение и великодушие она воспримет как издевательство и уничтожит тебя, превратит в пустое место. В случае твоей гибели она и слезинки не прольет, хорошо, если плюнет в сторону твоей могилы. Костя не считал Сашу такой, но все говорило, даже кричало ему отовсюду вороньим карканьем, что, к сожалению, ему не повезло, что он заблуждался насчет Саши. Он же взрослый мужик с довольно увесистым мешком жизненного опыта за плечами, чья тяжесть даже подгибала ноги иногда! Красота, видимо, убивает неведомо для жертвы, сперва поработив носителя. Отравляет сознание, искажая мир, в котором мы живем, а потом разбивает его, как зеркало, вонзая осколки в сердце. Лишь вовремя принятое противоядие способно помешать безумству. Таким противоядием для Кости могла стать Людочка. Не зря же она оказалась в его квартире. Не просто так Костин взгляд буквально заполз на нее, как паук, ножками-щупальцами впитывая в себя каждую пору ее кожи. Людочке очень шел Юлькин халат, хоть и не ее размера. Точнее, шелк. Далеко не всем женщинам он соглашался служить, только достойным его внимания. Юлька, например, выглядела в его объятиях нелепо. К Саше шелк испытывал чувство влюбленности, Людочку же обожал, делая ее прекрасной и с ее помощью пытался помочь Косте. Он это оценил, поскольку Людочка не покидала его мыслей ни на минуту, хоть и звонил Саше. Вот почему Костя не хотел, чтобы Саша отвечала на его звонки, но продолжал ей звонить, чтобы убедиться в своем желании.

Вчерашним вечером на складе произошло ЧП. Грузчика со второй смены уличили в воровстве, поймав с поличным на выходе. Он пытался вынести четыре упаковки кофе «Жардин» в рюкзаке. Скорее всего, не в первый раз: работал достаточно давно. Интеллигентный вроде с виду парень, скромный, тихий, незаметный. Такие обычно попадают либо в шпионы, либо в преступники. Юрьевна, кладовщица второй смены, случайно увидела, как он засовывал в рюкзак кофе, как аккуратно вынес рюкзак в раздевалку, когда остальные грузчики вышли на перекур. Она удивилась тому, что парень даже не прятался, встал просто между рядами. Возможно, смелости ему придавало отсутствие видеокамер на складе или чувство безнаказанности, ведь не пойман – не вор. Конечно, грузчики подворовывали, не без этого, но втихаря, так, чтобы никто никогда ничего не узнал, тут же другое. Наглое. Парень даже не покраснел, когда проверяли его рюкзак, блаженно улыбался, смахивая с этой улыбкой на героя Элайджи Вуда из «Города грехов», когда тому персонаж Микки Рурка отрезал ноги, а собака бедолаги, вернее, монстра, поскольку тот похищал и съедал красивых женщин, пожирала его живьем.

Разумеется, виновного уволили, лишив всяческих выплат за неоплаченные рабочие дни. В суд подать он не мог, чтобы «Биарком» расчитался с ним, поскольку работал неофициально, как, впрочем, и большинство грузчиков. Но такое положение дел всех устраивало. Зарплату грузчики «Биаркома» получали даже выше, чем приличную. Проблема возникла и в стикеровщицах, тоже вчера. Их как раз зарплата не устраивала и они объявили, что за такие деньги больше на работу не выйдут. И не вышли. Пришлось первой смене стикеровать товар, благо, машин на загрузку до полудня не предвиделось. Бунт продлился несколько дней, однако когда стикеровщицы вернулись на склад, их не приняли обратно, уволив с момента отказа от работы. С начала следующей недели ожидались новые стикеровщицы, найденные через Интернет на сайтах по трудоустройству. Желающих оказалось больше, чем достаточно, поэтому «Биаркому» даже пришлось устроить конкурсный отбор. Но это было потом.

Максу стукнуло двадцать семь лет, и он решил отпраздновать день рождения со сменой. Поскольку время позволяло, Заза разрешил немного злоупотребить. Макс отправился в магазин за угощением, Костя составил ему компанию. Они прикупили кое-какой закуски в виде ветчины, колбасы и хлеба, килограмма бананов. Из спиртного взяли две бутылки водки «Свояк» по 0,7 и томатного соку для тех, кто запивал. Со стороны Макс на свой возраст не тянул. Скорее походил на подростка-призывника. Его мальчишеское в веснушках лицо, не знавшее до сих пор бритвенного прикосновения к щекам, казалось, сияло детской чистотой, непосредственностью и наивностью. Лишь острый клинок шрама, тянувшегося от левого виска до подбородка, свидетельствовал о пережитом. Отметину эту Макс получил двенадцать лет назад в автокатастрофе. Родители погибли на месте. Отец гнал машину на большой скорости, боясь опоздать в больницу, не довести больную жену, которой резко стало хуже. У нее был рак желудка в последней стадии, и она отказывалась от медицинских услуг, несмотря на все уговоры. На одном из перекрестков он не справился с управлением, а дождь лил как из ведра, вечер утопал в ночь. Машину перевернуло, и она колобком кувыркалась вдоль дороги, пока ее не остановил фонарный столб, согнув пополам, будто подкову. Из нее торчали исковерканные детали, словно кишки у человека. Мать доставали по частям, отца вырезали автогеном с кресла водителя. Макса выбросило вместе с задним стеклом при столкновении со столбом. Он остался жив, но получил серьезную травму головы и ушиб головного мозга. Врачи отдела нейрохирургии Девятой клинической больницы несколько часов боролись со смертью, спасая Макса. Он всегда оставался веселым на людях, хорошее настроение его, казалось, ничем нельзя было омрачить. Нередко во вторую смену, ближе к полуночи, Макс начинал петь во время работы популярные песни советских времен, особенно из репертуара «Ласкового мая», Салтыкова, Муромова, Добрынина, Серова, Белоусова, Барыкина. Он безбожно перевирал мотив и не попадал в ноты каждой песни, но делал это так вдохновенно, проникновенно и от души, что ему прощались все огрехи исполнения. И каждый грузчик ждал вечернего концерта Макса с таким нетерпением, будто Макс действительно являлся зведой сцены и советской эстрады. Он плакал при слове «мама». Любое упоминание «мамы» тут же вызывало на его глазах слезы. Макс отворачивался, чтобы никто не заметил его плачущим, украдкой смахивал соленую влагу со щек и губ и возвращался в мир жизнерадостным, сияя улыбкой до ушей, но грустя глазами.

С девушками Макс не особо ладил. Подсознательно он искал себе маму, а попадались суки. Макс нервничал и выставлял их за дверь при каждом разочаровании. Однажды ему повезет. Костя искренне верил в это, потому что Макс, в целом, неплохой парень. Озвучив последнюю мысль в виде тоста, Костя поднял пластиковый стаканчик с плескавшейся в нем водкой и с удовольствием выпил. Макс поблагодарил пожатием руки.

Гена подарил Максу книгу Минаева «ДухLess», которую читал последнее время в перерывах между работой. Она ему очень нравилась, потому что написана была о поколении, к которому принадлежал и сам Гена, обманутому и брошенному на произвол судьбы. Книга так Гену зацепила, что он порой зачитывал грузчикам целые куски вслух. Конечно, Максу подарок понравился, но вряд ли он будет читать роман, поскольку тяги к литературе не испытывал ни в каком виде. Однако в день рождения не подарки важны, а внимание, проявленное к имениннику.

Серега с нарочито пафосным выражением на лице, чтобы хотя бы пафосом уравнять значимость своего подарка с подарком Гены, вручил Максу штопор, хорошего, заводского производства, металлический, с зажимом крыльями, крутелкой для удобства. Так как Макс из алкоголя предпочтение отдавал винам, штопор ему был необходим, даже лишний.

Мишаткин прочел стихотворение, написанное им по случаю дня рождения Макса, правда, часто путаясь и спотыкаясь на полуслове, с трудом разбирая собственный почерк на смятом листке бумаги в клеточку, вырванном из тетрадки одной из дочек. Справившись, наконец, с текстом, озвучив его полностью, Мишаткин расцвел пьяной улыбкой и полез к Максу целоваться, засовывая ему в карман листок со стихотворением. Когда-то он подавал большие надежды как молодое дарование, участвовал во всесоюзном семинаре начинающих писателей, проходившем в Москве, даже издал маленький поэтический сборник. Однако большого поэта из него не вышло, что очевидно, коль он оказался в грузчиках «Биаркома».

Водка подействовала на Мишаткина одуряюще. Сначала он вдруг заорал петухом, растопыривая руки и высоко задирая ноги, обошел вокруг импромизированный праздничный стол – сложенные друг на друга деревянные поддоны. Затем съежился, скрючился, уменьшаясь в росте, и запищал по-мышиному. Потом мгновенно выпрямился, расправил плечи, выпятил грудь и задекламировал «Облако в штанах» Маяковского. Прервавшись на полуслове, склонился над коробкой с кофе в жестяных банках, будто штангист, и принялся подымать ее зубами. Сопя и кряхтя, он справился с задуманным и понес коробку туда, куда глядели глаза, пока не врезался лбом в стену с презервативами. Мишаткин покачнулся, коробка с глухим стуком упала на цементный пол, звякнув банками одна об одну. В следующую секунду Мишаткин, будто убитый наповал, рухнул топориком на пустые картонные коробки и затих, не издавая ни звука.

Сперва всем было просто смешно наблюдать за чудачествами Мишаткина, потом грузчики поднапряглись, понимая, что с ним что-то не так. Если бы дело было в водке, накрыло бы не его одного: пили-то из одной бутылки. В общем, праздник удался, учитывая вызов «Скорой помощи» и распитие на рабочем месте.

Заза скрежетал зубами, едва сдерживая гнев:

– Знал бы, что нэ умеет пыть, нэ налил бы никогда! Выбросить бы, по-хорошему, за тэррыторыю склада, и вся нэдолга! Так подвэсти всэх, собака!

Он защищал смену. Если об инциденте узнает начальство, а оно узнает, будет плохо, и это при самом лучшем раскладе. Главное, чтобы Мишаткин не окочурился до прибытия «Скорой», которая не особенно торопилась на вызов. Когда же, немилосердно воя сигналкой, будто ее резали, «Скорая» остановилась у складских дверей, после падения Мишаткина прошло уже минут сорок и он не шевелился.

Врач, молодой, лопоухий, тощий блондин, только глянув на Мишаткина, сразу же отдал приказ нести носилки.

Мишаткина увезли. С ним никто не поехал. Потому что тут же прикатили машины с заявками.

– З днем рождэния, Макс! – хлопнул Макса по плечу Заза и сплюнул под ноги.