Мареев сидел у маленького столика в буровой камере, глубоко задумавшись.
Что предвещают эти непонятные скачки температуры? Являются ли они грозными вестниками далекого, непрестанно кипящего магмового бассейна или всего лишь спокойным дыханием застывающего в течение тысячелетий лакколита, уже потерявшего связь с материнским очагом магмы? Как узнать значение и смысл таинственных температурных скачков? От этого зависит решение задачи — строить или не строить здесь подземную электростанцию. Судьба всей экспедиции связана с правильным ответом на этот вопрос. До сих пор повышение температуры шло быстрее, чем ожидалось, но все же довольно спокойно и равномерно. Может быть, объяснение кроется здесь? Если бы впереди лежал кипящий бассейн магмы, температура, вероятно, возрастала бы резче... Кроме того, почему влияние такого мощного источника тепла начало сказываться только на глубине десяти километров, а не раньше?
Надо выждать результатов дальнейшего продвижения снаряда. Вопрос должен решиться на следующей тысяче метров.
Мареев так задумался, что не слышал, как Малевская спустилась из шаровой каюты и приблизилась к нему. Он вздрогнул, когда услышал совсем близко от себя ее голос:
— Никита!..
Он не сразу отозвался.
— Никита, вот последний анализ породы... Температура все повышается, как и раньше.
Мареев схватил листок бумаги и углубился в изучение его.
— Да... — произнес он наконец. Голос его звучал глухо. — По всему видно, что мы достигнем необходимой температуры значительно раньше... на меньшей глубине... Садись, Нина, нам нужно поговорить. Работа нашей электростанции запроектирована на температуре породы от четырехсот пятидесяти до четырехсот пятидесяти пяти градусов. Мы уже достигли трехсот восьмидесяти и пяти десятых градуса. Если так будет продолжаться и дальше, то через пять-шесть суток, на глубине менее четырнадцати километров, мы очутимся в условиях, подходящих для устройства электростанции... Сокращение пути снаряда может, конечно, только радовать. Но меня беспокоит причина такого быстрого возрастания температуры... Почему — ты сама понимаешь.
— Мне все же кажется, что возрастает она достаточно равномерно, без больших скачков. Скорее всего, причиной возрастания является остывающий лакколит.
— Почему ты так думаешь?
— По-моему, присутствие расплавленной магмы невозможно, хотя бы уже по одному тому, что абсолютно не заметно ее влияния на температуру поверхностных слоев земной коры.
— И ты, оказывается, такого же мнения?! — обрадовался Мареев. — Мне это приходило в голову. Пожалуй, мои опасения действительно необоснованны. Во всяком случае, ближайшая тысяча метров нам многое покажет. Теперь другой вопрос. Мы достигнем необходимой температуры раньше, чем рассчитывали, то есть через пять-шесть суток. Какого ты мнения о здоровье Михаила?
Малевская задумалась.
— Ему значительно лучше, — сказала она. — Но в такой короткий срок он вряд ли поправится. Щетинин сказал, что он гарантирует полное выздоровление дней через десять.
— О, это было бы великолепно! Не забудь, что нам потребуется немало времени на подготовку свободного пространства для станции. Мы это сделаем без него, а когда можно будет приняться за установку и монтаж батарей, он будет уже вполне здоровым... Как будто все складывается недурно... Мы близки к цели.
— Я страшно рада, Никита. Только бы установить станцию, пустить ее скорее в ход!
— Дать ток на поверхность... Добиться нового триумфа советской науки и техники... Ради этого стоит рисковать, — убежденно закончил Мареев.
Они еще долго разговаривали, возбужденные близким осуществлением своей цели, мечтая о прекрасном будущем, когда десятки, сотни мощных станций будут выкачивать на поверхность энергию земных недр, насыщать ею гигантские заводы и фабрики, оживлять холодную Арктику, превращать пустыни в цветущие сады, мчать из края в край огромной счастливой страны электропоезда, стремительные, как молнии.
Весть о скором окончании пути вызвала бурный восторг у Володи и, казалось, придала новые силы больному Брускову. Говорили только о близкой остановке снаряда, с нетерпением считали оставшиеся метры. Гудение моторов уже казалось слишком спокойным и ровным. На уроках географии, геометрии, истории Володя неизменно переходил на разговоры о закладке станции, о новых мощных установках, намечал на карте пункты для них и тормошил Мареева и Малевскую бесконечными расспросами.
В охватившем всех оживлении прошло почти незамеченным появление богатого месторождения медных руд на глубине тринадцати тысяч ста пятидесяти метров. Малевская, однако, тщательно исследовала эту залежь на всем ее протяжении по пути снаряда. Руда была магматического происхождения. Она, несомненно, образовалась во время застывания магмы и состояла из халькопирита, борнита и пирита, но преобладала в ней самородная медь, что представляло большую редкость и придавало особую ценность этому месторождению. Залежь меди уходила в глубину на пятьсот двадцать метров и по своему богатству могла бы иметь мировое значение.
Володя помогал Малевской при исследованиях залежи, но не очень внимательно слушал объяснения о происхождении, составе и значении меди. Он думал теперь только о станции. Однако последняя фраза Малевской задела его за живое.
— Почему ты говоришь, Нина, что эта залежь только могла бы иметь мировое значение? — спросил он.
— Потому что руда слишком глубоко залегает. Тринадцать километров — пока недостижимая глубина для современной горной техники.
Володя презрительно фыркнул и поднял голову от микроскопа.
— Вот еще! Пустяки какие! А наш снаряд? Ты постоянно забываешь о снаряде, Нина! Рабочие спустятся сюда в скафандрах и будут добывать руду.
— Совсем просто! — рассмеялась Малевская. — Какой ты прыткий, Володька! А как доставлять руду на поверхность? По пять тонн с каждым рейсом снаряда?
Володя задумался, но лишь на одно мгновение. Он сейчас же оживился и категорически заявил:
— Это неважно! Самое главное — добраться до руды, а как ее переправлять наверх — придумают другие. Не могу же я тебе сию минуту предложить такой способ...
Он обиженно повернулся к микроскопу и склонился над ним.
Когда на глубине тринадцати тысяч пятисот метров пирометр показал температуру окружающей породы в четыреста двадцать восемь градусов, Брусков начал проявлять недовольство своим положением. При каждом удобном и неудобном случае он громогласно заявлял, что чувствует себя уже достаточно хорошо и хочет встать и прекратить это позорное лежание. Он уверял всех, что за семь суток совершенно поправился и что он лучше Щетинина знает, насколько окрепло его здоровье. Все старались отшутиться, так как отлично понимали, чего добивается Брусков: быть на ногах к моменту остановки снаряда. Малевской приходилось чаще всех выдерживать его атаки; натиску Брускова она противопоставила приказ начальника экспедиции: «считать Брускова больным и до полного выздоровления освободить его от вахт и выполнения каких бы то ни было работ по экспедиции». Тогда возмущенный Брусков подал на имя начальника экспедиции официальный рапорт о том, что он, Брусков, вполне здоров и просит отменить приказ. На рапорте появилась столь же официальная резолюция о необходимости представить справку лечащего врача. На следующий день, при появлении на экране профессора Щетинина, Брусков принялся лебезить перед ним, восхищаться его методами лечения и доказывать, что именно благодаря этим замечательным методам он теперь совершенно здоров и может гулять по снаряду и что необходимо только его, профессора, разрешение.
Во время этого разговора Володя, забравшись в гамак и уткнув лицо в подушку, чуть не задохнулся от хохота. Мареев сидел за столом спиной к экрану, углубившись в какую-то огромную книгу, и искусал себе все губы, чтобы не рассмеяться. Малевская страдала невыносимо: она должна была в качестве ассистента профессора присутствовать при осмотре больного, давать ответы на все вопросы, и спрятаться ей было некуда. С пунцовокрасным лицом от еле сдерживаемого смеха, она отвечала невпопад, прятала голову за спиной Брускова, притворяясь, что поправляет его перевязку. Но скоро ее стало беспокоить простодушие, с которым профессор выслушивал красноречивые заверения Брускова, и тогда она начала из-за спины Брускова подавать профессору умоляющие знаки. Профессор, однако, и сам смекнул, в чем дело. С тем же простодушным видом он осмотрел и выслушал Брускова, согласился, что его выздоровление идет значительйо быстрее, чем предполагалось, но что еще денек пожалуй, придется полежать, а завтра после нового осмотра он, профессор, решит вопрос окончательно.
Но «завтра» переходило со дня на день, а простодушие профессора вполне соответствовало его неумолимости.
В этот день Мареев поручил Малевской тщательно следить за крупными трещинами, встречавшимися в породе. Он объяснил, что намерен использовать одну из них в качестве помещения для будущей станции. Трещины попадались довольно часто, но размеры их были слишком малы. Крупные же трещины оказывались заполненными минералами эманационного происхождения, с преобладанием кварца, медных руд, киновари, колчедана.
Пирометр показывал уже температуру в четыреста сорок пять градусов, а киноснимки не давали ничего утешительного: все более или менее крупные трещины были плотно заполнены. Наконец за одной из них, самой значительной, Мареев решил проследить хотя бы до четырехсот пятидесяти пяти градусов — крайнего предела запроектированной температуры. Наличие в заполняющих ее породах густой сети еще более мелких, микроскопических трещин показывало, что заполнение ее еще не закончилось. Можно было предположить, что заполняющие образования еще достаточно рыхлы и ее нетрудно будет расширить и подготовить для станции. Но Марееву хотелось найти место наибольшего расширения трещины, что позволило бы значительно облегчить работу.
Снаряд проходил уже первые метры четырнадцатого километра, а пирометр показывал четыреста сорок восемь градусов, когда на киноснимке со стометровой дистанции трещина начала вдруг сужаться. Тогда Мареев направил снаряд прямо на нее, чтобы укрепить вершину снаряда в плотном заполнении трещины. Однако через несколько метров она опять стала расширяться. Итти в самой середине трещины было слишком рискованно: она могла внезапно расшириться, а отложения на стенах трещины оказаться настолько рыхлыми, что снаряду грозила бы опасность сорваться с них.
На глубине в четырнадцать тысяч пятнадцать метров Малевская, не отходившая от нижнего киноаппарата, вдруг взволнованно позвала Мареева:
— Никита! Никита! Впереди каверна!
Она передала ему снимок, и Мареев впился в него глазами. На пятнисто-сероватом фоне габбровой структуры четко проступала темная, извилистая, стремительно расширяющаяся трещина; рядом с ней в толще габбро темнела пустота правильной яйцевидной формы, соединенная с трещиной открытым узким проходом.
У Мареева просветлело лицо.
— Ты, кажется, права, Нина! Ничего лучшего и желать нельзя, хотя наличие на такой глубине пустоты — полнейшая для меня загадка. Поставь второй объектив на пятидесятиметровую дистанцию и передавай мне почаще снимки. Не забывай следить и за стометровой дистанцией. Как бы там не поджидала нас какая-нибудь неприятность!
Через полчаса Мареев, Малевская и присоединившийся к ним Володя окончательно убедились, что под ними, немного слева, на расстоянии девяноста пяти метров, находится естественная пустота, как будто созданная специально для станции.
Немедленно снаряд был направлен к самой узкой части каверны. Через четыре часа раздался глухой удар и оглушительное шипение, сопровождавшееся довольным возгласом Мареева:
— Все понятно! Каверна была наполнена сжатым газом!
Еще через три часа снаряд, осторожно спускаясь на штангах, прорезал трехметровую высоту каверны и углубился в породу под нею. Когда его днище оказалось на полметра выше дна каверны, снаряд остановился.
14 февраля, в шестнадцать часов, на глубине в четырнадцать тысяч сто двадцать метров, при температуре породы 453,8 градуса по Цельсию, снаряд закончил свой исторический спуск в глубочайшие недра земли.
Здесь, в этом месте, должна быть заложена первая в мире станция по преобразованию тепловой энергии земного шара в электрическую.
Едва замолкли моторы, Мареев, Малевская, Володя и Брусков, уже вставший с гамака, — все одетые в скафандры, с сильными лампами в руках, — стояли наготове у лестницы, ведущей к выходному люку. Мареев нажал кнопку, свисавшую с потолка на длинном шнуре. С мягким шумом сверху спустились стальные шторы и, соединившись, образовали вокруг людей герметический мешок. Мареев поднялся по лестнице и нажал другую кнопку возле люка.
Толстая, со ступенчатым ободом крышка люка стала медленно подниматься кверху, в черную пустоту каверны. Через минуту Мареев, за ним Малевская, Володя и Брусков вышли из люка на концентрический вал из размельченной породы, образовавшийся вокруг снаряда при его погружении под дно пещеры.
Сильные лучи электрических ламп прорезали темноту. Раздались восхищенные крики, заглушенные шлемами.
Ослепительное зрелище возникло перед глазами изумленных людей. Тысячи разноцветных огней засверкали в лучах электрических ламп, вспыхивая то дымчатозолотистыми, то багровыми пожарами, собираясь в радужные снопы и арки, разлетаясь мириадами сверкающих искр.
Своды, стены и дно маленькой, почти круглой подземной пещеры были густо усеяны огромными кристаллами драгоценных камней. В одиночку и тесными сборищами, друзами, похожими на гигантские цветочные корзины, они росли снизу, свисали сверху, тянулись с боков, со всех сторон устремляясь на потрясенных, онемевших зрителей своими острыми вершинами и плоскими гранями кристаллов. Великолепные изумруды с бездонной зеленой глубиной; золотистые, словно тлеющие, топазы; винножелтые, розовые, травянисто-зеленые бериллы; нежноголубые, как юное весеннее небо, аквамарины, фиолетовые аметисты, — словно сжатые гигантской рукой в один букет, — горели всеми оттенками красок, от самого нежного до нестерпимо яркого.
Все сокровища, когда-либо прошедшие через человеческие руки и собранные вместе, оказались бы нищенски ничтожными перед невиданным сборищем самоцветов, разраставшихся здесь, в невозмутимом покое и тишине, в течение бесчисленных миллионов лет.
Неподвижно, в полном молчании, стояли Мареев и его товарищи перед феерической картиной, которой встретила земля первых людей, вступивших в ее недра.
Наконец Брусков, точно очнувшись от сна, тряхнул головой и сказал в микрофон:
— Хватит! Налюбовались на всю жизнь! Пойдем смотреть главный зал этого храма Будды.
С сожалением Малевская отвела глаза от пожара пылающих красок и направила фонарь направо. Там темнел низкий, широкий проход, ведущий в главную каверну. Пройти к нему оказалось нелегким делом. Дно пещеры было сплошь покрыто острыми, колючими зарослями кристаллов драгоценных камней.
Мареев и его спутники начали осторожно спускаться с вала, окружавшего снаряд. Вдруг Володя, нетерпеливо шагнувший вперед, споткнулся о граненую вершину огромного желтого берилла и упал. Тысячи пик и кинжалов приняли его в свои колючие объятия. Володя почувствовал во всем теле такую боль, что невольно закричал. Его попытки встать причиняли ему еще большие страдания. Руки и ноги скользили по гладким граням огромных кристаллов, проваливались в узкие щели между ними, и вскоре, бессильный и неподвижный, Володя оказался в плену у великолепных и грозных камней.
Казалось, сверкающий всеми цветами радуги спрут тысячами каменных щупальцев обвил первую живую добычу, которую он терпеливо поджидал здесь долгие миллионы лет.
В первое мгновение, опасаясь неосторожного шага, все с тревогой следили за извивавшимся Володей, за его мучительными и бесплодными усилиями освободиться из этой предательски красивой ловушки. Малевская и Брусков бросились было к нему на помощь, но их остановил голос Мареева:
— Назад! Не шевелись, Володя! Береги скафандр! Михаил, принеси скорей лопаты и большие молотки!
Через минуту Брусков принес инструменты.
Вооружившись тяжелым молотком, Мареев принялся крушить кристаллы возле Володи. Бесценные по величине и красоте изумруды, бериллы, аквамарины, аметисты рассыпались дождем мелких сверкающих осколков под его бешеными ударами. Малевская и Брусков с лихорадочной быстротой забрасывали изуродованные обломки кристаллов размельченной породой из вала, образовавшегося вокруг снаряда.
— Скафандр цел, Володя? Ты не чувствуешь газов? — спрашивал Мареев.
— Газов нет, Никита Евсеевич! Только... неудобно очень... — ответил Володя, лежа неподвижно, точно связанный невидимыми цепями.
— Потерпи, Володюшка, — говорила, запыхавшись, Малевская, яростно работая лопатой. — Еще немного...
Через несколько минут Мареев приблизился к Володе и помог ему освободиться из мертвой хватки каменного спрута. Скафандр был цел, но тело мальчика ныло и болело, как после жестоких побоев.
— Да... — бормотал Брусков, устало опираясь на лопату. — Вот так красота! Мышеловка из драгоценных камней! Будь она трижды проклята! С этими сокровищами надо быть поосторожней. Они здорово кусаются...
— Что же теперь делать, Никита? — спросила Малевская, прижимая к себе Володю. — Надо же пройти в главную каверну!
Мареев молчал.
— Надо разбить несколько пустых ящиков из-под продовольствия, — ответил он наконец.
— Ага! Идея! — подхватил Брусков. — Устроим тротуар из пластмассовых досок и будем гулять, как по проспекту. Отлично! С вашего разрешения, товарищ начальник, я пойду в снаряд.
— Не горячись, Михаил! — возразил Мареев. — Не забывай, что ты выздоравливающий и вышел на прогулку, а не на работу. Мы это сделаем с Ниной, а вы с Володей обозревайте окрестности и о замеченном доносите... Пойдем, Нина!
Брусков горестно вздохнул и, опускаясь на край снаряда, сказал:
— Садись, Володя! Мы с тобой теперь инвалиды... временно нетрудоспособные... А пока поделись со мной своими впечатлениями от этой шкатулки с драгоценностями. Тебе на чем было приятнее лежать — на изумрудах или аквамаринах? По-моему, лучше на аметистах.
— Ну, и ложись на них... — недовольно проворчал Володя, потирая ноющее колено.
Он был явно не в духе и не чувствовал расположения поддерживать беседу в таком тоне.
— И ты, Брут! — укоризненно покачал головой Брусков. — Все вы сегодня сговорились огорчать меня...
Через четверть часа Мареев показался в отверстии люка и начал выбрасывать доски, которые подавала ему снизу Малевская. Скоро ровная дорожка протянулась от снаряда к выходу из маленькой пещеры. Когда яркие лучи ламп осветили внутренность большой каверны, Мареев и его спутники, забыв о только что пережитых волнениях, не удержались от криков восторга.
Высокая и узкая пещера со стрельчатым сводом, как в готическом храме, сияла переливами разноцветных огней. Гигантские кристаллы, вышиной до двух метров, чистые и прозрачные, как лед, покрывали ее стены, дно и своды; они расширяли ее просторы, наполняли пространство воздухом и светом.
— Да, — сказал наконец Брусков. — Матушка земля подготовила роскошное помещение для нашей станции. Хвалю старушку! Долго ждала — дождалась... Когда приступим к работе, Никита?
Мареев, водя лучом своей лампы, как прожектором, освещал противоположную стену каверны.
Показалась темная щель с метр в ширину и больше трех метров в высоту.
— Вот проход в трещину, — сказал Мареев. — Через него из далеких глубин, из остывающей магмы проникали и, вероятно, до сих пор проникают сюда в каверну различные газы-минерализаторы, из которых выкристаллизовались эти драгоценные самоцветы. Наличием раскаленных газов в этой пещере и объясняется то постоянное повышение температуры, которое нас так удивляло и тревожило... Пары фтора участвовали в образовании кристаллов вот этого топаза; из летучих соединений бериллия произошли огромные бериллы, прекрасные аквамарины, яркозеленые изумруды. Ведь изумруд не что иное, как разновидность того же берилла, но окрашенная соединениями хрома в чудесный травянисто-зеленый цвет. Всей своей красотой эти кристаллы обязаны главным образом четырем элементам: фтору, бору, бериллию и литию...
Мареев помолчал, переводя луч лампы по всем направлениям и любуясь бесконечным богатством красок, разворачивавшимся перед ним. Наконец он сказал:
— Я думаю, Михаил, нам надо прежде всего закрыть доступ в каверну газам и водяным парам... Как по-твоему?
— Да, необходимо предохранить батареи от их влияния.
— Затем, — продолжал Мареев, — мы очистим каверну от присутствующих в ней газов и одновременно подготовим ровную площадку для батарей. Мне кажется, самым подходящим местом для станции будет не эта большая каверна, а первая, маленькая. Она дальше от трещины, ее легче изолировать, там будет меньше работы по выравниванию площадки. Кроме того, она находится непосредственно у самого снаряда. Это очень ускорит работу, что очень важно... Как по-вашему, товарищи?
Никто не возражал против такого плана, все горели желанием как можно скорее приступить к работе. Решили прежде всего провести освещение в обе каверны и выгрузить инструменты и материалы.
Обед прошел очень оживленно. Он прерывался появлением на экране членов Правительственного комитета, Цейтлина, Андрея Ивановича, представителей газет, уже знавших из радиограммы Мареева о начале работ по строительству станции. Все поздравляли смелых путешественников с благополучным окончанием первой части пути, желали удачи и быстрого возвращения на поверхность.
За обедом детально обсуждали порядок выполнения плана работ. На Брускова и Володю возложили проводку освещения в каверны. Мареев и Малевская должны были расширить временные площадки из досок, а затем выгрузить электроотбойные молотки и подготовить материалы для заделки щели в большой каверне.
Володя, уже совершенно забывший о своих ушибах, не мог усидеть на месте. Сейчас же после обеда он начал собирать провода, изоляторы, патроны, всю необходимую арматуру, электросверла, электропаяльники, молотки и складывать их у выходного люка. Он вихрем летал вверх и вниз по всем помещениям снаряда, его звонкий голос доносился отовсюду и чуть ли не одновременно из всех уголков снаряда.
#doc2fb_image_0200000E.jpg
— Нам хватит двух пачек роликов?.. Нина, я беру твои перчатки... А где мои клещи? Я их вчера видел на месте...
— На баке, Володя! Мы ими вытаскивали гвозди из ящиков...
Мареев и Малевская проверяли работу отбойных молотков и больших электросверл, доставали мешки с материалами для изоляционного раствора.
Шум и гам, громкие крики, стук молотков, разбивающих ящики, прерывистая дробь отбойных молотков, гуденье маленьких приводов наполняли все помещения снаряда веселым, радостным нетерпением.
С шестнадцати часов трехногий домкрат, освобожденный от торпеды (ее отвели на другое место), непрерывно подавал из снаряда инструменты и материалы.
— Вира! Майна! Вира помалу! Стоп! — звенел через громкоговоритель голос Володи.
На раздвоенной лестнице под самым потолком пещеры Брусков намечал осветительные точки. Черные змеи проводов протянулись к нему снизу, и скоро визг электросверла нарушил покой этих архейских глубин. Еще через час по настеленным доскам побежали извилистые провода, и гром двух мощных электроотбойных молотков наполнил высокие своды главной каверны. Беззвучно падали гигантские кристаллы розовых бериллов, фиолетовым дождем рассыпались друзы бесценных аметистов, золотистым фейерверком озаряли пещеру топазы.
Мареев и Малевская, одетые в скафандры, стояли у грохочущих молотков, обсыпанные драгоценной пылью, сверкающие, как фантастические саламандры. Они равнодушно попирали ногами неисчислимые богатства, приготовляя из них материал для заделки прохода в трещину.
Через несколько часов непрерывной работы Мареев дал команду об отдыхе. Усталые, но радостно возбужденные, все собрались в шаровой каюте. Было решено, что взрослые будут ежедневно работать по двенадцати часов с двухчасовым перерывом на обед. Володе, несмотря на все его протесты, разрешили работать не более восьми часов, возложив на Малевскую наблюдение за точным исполнением этого постановления.
— Поздравляю, Ниночка, с новым званием! — смеялся Брусков. — «Инспектор подземного отдела охраны материнства и младенчества» — это звучит гордо! Следи, пожалуйста, уж и за мной, умоляю тебя! Охраняй меня, а то я за себя не ручаюсь!..
— Я отказываюсь от этой чудовищной нагрузки! — парировала Малевская. — Как только ты раскрываешь рот, на свет появляются целые серии глупостей!
— Беру на себя охрану Нины от такого объекта, как Михаил, — предложил Мареев. — Теперь мы все сделаемся каменщиками, и он будет работать рядом со мною.
— Это ужасно! — воскликнул Брусков. — А потом кем мы станем?
— Штукатурами, а затем электромонтажниками.
— И наконец домой! Ура! — закричал в восторге Володя.
С присоединением Брускова и Володи, уже закончивших проводку освещения в обеих пещерах, работа по заделке щели пошла быстрее. Мареев и Брусков заполняли обломками кристаллов проход в трещину. Малевская подносила песок и мелкий самоцветный щебень, которыми засыпали пустоты между крупными обломками. Володя подготовлял раствор изоляционного и цементирующего материала и подавал его укладчикам — Марееву и Брускову, которые немедленно заливали раствором каждый ряд обломков. Плотная, абсолютно непроницаемая для газов стена заполняла щель. К концу четвертых суток стена была окончена и каверны наглухо изолированы.
Все инструменты, осветительная проводка, материалы были перенесены в малую каверну. Здесь предстояло гораздо больше работы.
Мареев намерен был совершенно очистить от кристаллов своды, стены и дно пещеры, наложить на всю ее внутреннюю поверхность изоляционный слой и таким образом абсолютно предохранить станцию от проникновения газов.
Снова загрохотали электроотбойные молотки. Со сводов пещеры свергались радужными водопадами сверкающие глыбы, осколки и пыль драгоценных кристаллов. Лишь одна друза фиолетовых аметистов, чистая и прозрачная, правильной формы, расположенная почти точно в вершине свода, была оставлена. Малевская предложила использовать ее в качестве люстры для постоянной электрической лампы.
Несколько больших, самых красивых и чистых кристаллов осторожно сняли, положили в ящики и переправили в снаряд как бесценные трофеи и любопытные образцы деятельности подземных сил.
Мало-помалу оголялись своды и стены. Шутки и смех, вначале непрерывно звучавшие под шлемами, раздавались все реже. Все торопились как можно скорей закончить эту тяжелую работу.
Она шла все же очень медленно из-за большой твердости и неподатливости кристаллов. Лишь через восемнадцать дней с момента остановки снаряда стены и своды пещеры были совершенно очищены от кристаллов. Однако еще целых двое суток ушло на вывозку всего мусора в большую каверну. После этого Мареев назначил длительный отдых, с прекращением каких бы то ни было работ.
После тоскливого двухдневного перерыва все набросились на работу с необычайным азартом.
Теперь они превратились в штукатуров. Лопатками швыряли на своды и стены изоляционный раствор и быстро разглаживали его в те короткие мгновения, пока он оставался влажным и мягким. После этого раствор превращался в твердый, как гранит, газонепроницаемый слой.
Много времени потребовала работа по заделке отверстия, пробитого снарядом в своде пещеры. С момента остановки снаряда три колонны давления поддерживали своими раскрытыми стальными зонтами тяжелый столб размельченной породы, высотой около пяти метров. При попытке спустить колонны вся эта масса породы рухнула бы в пещеру, засыпала бы днище снаряда и его люк и потребовалось бы много труда и драгоценного времени для вывозки породы в большую каверну.
Однако прекрасная конструкция механизмов снаряда, их удивительная чуткость к управлению помогли выйти из затруднения. Брусков, который не раз уже показывал исключительное мастерство в управлении колоннами, отправился в верхнюю камеру снаряда и оттуда начал маневрировать ими.
Он осторожно спускал зонты то одной, то другой из колонн на едва заметное расстояние, куда Мареев и Малевская сейчас же вводили резиновые трубки от бака с минерализатором. Под сильным давлением насоса минерализатор проникал в размельченную массу, после чего колонна возвращалась на место, прессуя ее со всей мощью своих моторов. Постепенно удалось минерализовать весь нижний слой размельченной породы, толщиной до полуметра, и создать искусственный свод, по твердости и надежности не уступавший естественному.
Дно пещеры выровняли с большой тщательностью.
Кончив эту работу, принялись за герметическую заделку прохода из малой в большую каверну.
Только после этого экспедиция смогла приступить к самой важной и основной своей работе — монтажу подземной электростанции. При помощи целой системы блоков, небольшого разборного крана и домкратов установили в центре пещеры высокие ящики с батареями, образовавшие нечто вроде десятиугольной башни. К батареям провели шланги с фидерами и немедленно проверили их исправность, пустив с поверхности струю жидкого водорода. Водород пришел к батареям через десять минут после первого толчка из насоса подстанции в шахте «Гигант». Еще через пять минут подстанция сообщила, что водород в газообразном состоянии поступил на поверхность в криогенную установку. Система действовала безупречно, и все тринадцать километров шлангов находились, очевидно, в прекрасном состоянии.
Десятки приборов разместились вокруг башни, на гладких стенах новой станции. Тут были приборы, регистрирующие количество и состав газов, влажность и температуру в пещере и окружающей ее породе, мощность и напряжение вырабатываемой энергии, ряд сейсмографических приборов, регистрирующих движение породы в районе станции, и, наконец, телевизорный экран, в котором могло отражаться все, что было установлено в пещере. Все эти приборы были радиофицированы и могли передавать регистрируемые ими показания на поверхность и принимать оттуда электроприказы о необходимых изменениях в работе станции.
После окончания монтажа приступили наконец к опробованию агрегатов станции. Хотя в процессе установки все батареи и приборы были проверены и показали прекрасную работу, все же совместное действие их и всей станции в целом ожидалось с большим нетерпением, смешанным отчасти со страхом. Получатся ли напряжение и ток запроектированной мощности? Все ли правильно рассчитано? Не будет ли перебоев?
С неменьшим волнением ожидали этой минуты и на поверхности, где в огромном машинном зале надземной электростанции собрались члены Правительственного комитета, представители Народного комиссариата тяжелой промышленности, Цейтлин, крупнейшие ученые и инженеры страны и весь персонал станции.
Радиоприемники и радиопередатчики соединяли надземную и подземную станции; экраны телевизоров давали возможность видеть все, что делается наверху и внизу, сквозь разделяющую их огромную толщу земной коры.
— У нас все готово, товарищи, — сказал в микрофон Мареев. — Можно начинать?
— Начинайте, — ответил главный инженер надземной электростанции.
Мареев повернулся к Брускову, неподвижно стоявшему у батарейной башни.
— Включай батарею!
Брусков нажал кнопку.
Все глаза устремились на огромный киловаттметр. Через несколько минут его стрелка дрогнула и медленно поползла по делениям циферблата.
Вскоре стрелка киловаттметра перешла за цифру пятьдесят тысяч киловатт и устремилась дальше.
Громкие крики «ура» потрясли здание надземной электростанции, прокатились под сводами пещеры и отозвались в сердцах четырех людей, находившихся далеко в недоступных глубинах земли.
Мареев не пытался скрыть своего волнения. Сквозь стекла шлемов он видел слезы, текущие по лицу Малевской, красные пятна на щеках Брускова и его подергивающиеся губы, радостные, сверкающие, полные обожания глаза Володи.
Они выполнили задание своей великой родины, воплотили в жизнь дерзкую идею, прошли в грозные, недоступные недра, преодолев все препятствия, и теперь, ошеломленные успехом, не находили слов, чтобы дать выход переполнявшим их чувствам...
Когда стрелка ваттметра, продолжая свой бег, миновала цифру двести тысяч киловатт, на трибуне появилась высокая фигура председателя Правительственного комитета. Под ровное мощное гудение гигантских генераторов надземной станции он открыл митинг, посвященный первой в мире подземной термоэлектростанции, вступающей в строй действующих предприятий социалистической страны.
* * *
После удачного испытания агрегатов станции снаряд оставался в пещере еще двенадцать суток. Станция уже работала на полную мощность в пятьсот тысяч киловатт. Потоки вырабатываемой ею энергии уже вливались в высоковольтное кольцо, питающее южную Украину, Крым и Северный Кавказ, но оставалось еще много незаконченных мелочей. Необходимо было выверить работу всех приборов, убедиться в постоянстве температуры в самом помещении станции и окружающей породе, очистить помещение от газов и удостовериться в надежности изоляции.
Наконец 18 апреля, в двадцать два часа, через сто двадцать один день с момента отправления экспедиции из шахты «Гигант» и через шестьдесят три дня после остановки снаряда и начала работ по устройству станции, Мареев включил моторы снаряда, и экспедиция двинулась в обратный путь.
#doc2fb_image_0200000F.jpg
#doc2fb_image_02000010.jpg