Услышав звонок, Финик, недовольно бурча, слезает с дивана, тащится в прихожую и отворяет дверь не глядя в «глазок». И, увидев Катю, смущается. Как будто только теперь он замечает, что на нем – надетый поверх футболки и плавок – лоснящийся, местами продранный пестрый халат, который когда-то носила его мать, а босые грязноватые ноги с отросшими ногтями засунуты в стоптанные сланцы. Длинные каштановые волосы, открывающие раннюю плешь, спутались, борода растрепалась.

– Пардон, мадам. Не ожидал вашего прихода, наряжен не по форме.

– Вы выглядите вполне комильфо.

– Не совсем, – возражает Финик с учтивостью рыцаря. – Для того чтобы я имел презентабельный вид, на мне должна быть такая немаловажная деталь как носки. С вашего разрешения я их сейчас надену.

– Прошу вас, Финик, обойдемся без политесов.

– Тогда позвольте, мадам, приготовить вам чай. Признаюсь без ложной скромности, я прирожденный знаток в заваривании чая. Эксперт. Академик чистой воды… о, простите мне невольный юмор… Я лишь хотел сказать, что в совершенстве овладел всеми тонкостями этой несравненной науки, изучил чопорную английскую традицию, изысканную японскую церемонию. Но для вас я приготовлю напиток китайским способом гун фу ча.

– Не утруждайте себя. У меня мало времени. Давайте просто поговорим.

Вздохнув, Финик послушно усаживается за стол. Катя садится напротив.

– Вы где-то работаете? – спрашивает она, чтобы что-то сказать.

Чувствуя себя скованно, неловко, точно в чем-то виноват, Финик тут же выдает нечто вроде автобиографии:

– Я, изволите ли видеть, кандидат физ. – мат. наук. Помаленьку корпел в неком научно-исследовательском институте. А потом моя мамаша померла – от нее эта квартира осталась. А следом за ней преставилась ее родная сестра – моя, стало быть, тетка, старая холостячка, к тому же бездетная. Я, не будь дурак, по наследству теткину квартиру получил, тут же продал, а деньжонки пристроил в надежный банк. Из института, само собой, сразу свалил – какой смысл высиживать тухлую докторскую? Ну, допустим, защищу, кому она на фиг (извините) нужна? Поставят на полку – и будет она, родимая, пылиться среди кучи других никчемных бумажек. Плод умственных испражнений. Так что я нашел почти идеальный выход: честно копчу небо и живу на проценты вроде какого-нибудь парижского рантье.

Свою «автобиографию» Финик заканчивает едва ли не с гордостью. Но Катя выслушивает этот монолог рассеянно и равнодушно. Она пришла сюда не для того, чтобы вникать в жизнь совершенно безразличного ей человека.

– Даже не знаю, как буду существовать без него, – тихо говорит она: ей кажется, что если чуточку повысит голос, то разрыдается. И в то же время с горечью понимает, что не заплачет. Не сумеет. Не привыкла плакать. – Когда мне было тягостно, я говорила с ним и облегчала душу. Мне было достаточно знать, что он где-то недалеко. Что можно встретиться, увидеть его глаза…

– Да, – кашлянув, заявляет Финик, тотчас сообразив, о ком идет речь. – Это верно. Леха был человеком, каких мало.

– Я измучила его. Но, признаюсь откровенно, до сих пор считаю, что не должна была уезжать с ним. Единственное, за что себя казню, – за то, что не сразу отказалась. Он погиб из-за меня! Теперь я всю оставшуюся жизнь буду себя проклинать! – мучительно выкликает Катя.

– Это судьба, – успокаивает ее Финик. – Фортуна. Жребий. Рок. Десница Божья. Так, видать, Лехе на роду было написано: умереть во цвете лет.

– Милый Финик, позвольте мне иногда заглядывать к вам. С вами так же славно и легко, как с Алешей… Почти. Пожалуйста, извините за это «почти», но вы умный, вы понимаете, что не сможете его заменить… – Катя краснеет, улыбается с печальной иронией. – Я расскажу о вас Завьялову. Он ревновать не станет.

Финик слушает ее, сияя, и кивает головой. Но при последних словах его лицо каменеет. Вызвать ревность могущественного Завьялова!.. Лоб Финика покрывает холодная испарина, и в животе что-то предательски урчит.

Заметив, что собеседник неожиданно помрачнел, Катя снисходительно усмехается.

– Не переживайте. У вас из-за меня не будет никаких проблем.

– Проблемы? О чем это вы? – нервно сглотнув слюну, Финик торопится изобразить удивление. – Вы просто неверно истолковали мое молчание. Так, знаете ли, задумался о своем…

* * *