Давно это было. Задолго до того, как холодные волны Северного Моря пригнали к берегам славянских земель могучие драккары Рюрика, задолго до того, как родилась и окрепла под рукой Олега Вещего Великая Русь…

Далеко-далеко от Киева, в землях за Волгой-рекой на границе владений кривичей и ильменских словен, у самой кромки Великого Леса, что протянулся от Мурома и почти до самого Новгорода жило маленькое племя. Никто уж не помнит, откуда оно взялось, куда сгинуло потом, оставив после себя лишь гряду курганов, избитые временем остовы крепостей… и мрачную легенду, по сию пору шепотом передаваемую из уст в уста.

Ратичи — так они называли себя. И верно, великими воителями были сыны этого племени. Видно, была с ними сила Перуна, и не знали они поражений на поле брани.

…Еще при рождении волхвы предрекли мальчику славу величайшего воителя, и потому имя ему было дано: Радивой. Ребенок рос на редкость сильным и выносливым, не было для его чутких ушей звука слаще звона клинков. Потому в обучение воинскому делу взяли Радивоя на два года раньше, чем его сверстников. Но мальчик учился наравне со старшими товарищами, ничуть не отставая от них, а уже спустя три года о нем говорили, как о подающем неслыханные надежды молодом воине. Он учился как одержимый, постигая все премудрости военного искусства. Не было оружия, которым не владел бы в совершенстве, и в пешем и в конном бою. На версту прицельно бил из своего богатырского лука, который кроме него не мог натянуть никто, ударом огромного меча рассекал ствол вековой сосны… или яблоко на голове ребенка, не задев нежной детской кожи, ударом кулака ломал бревна, а человека убивал на месте… И хоть и говорят, что сила — уму могила, не было во всем племени его хитрее, изобретательнее и искуснее в военных уловках, обманных ходах, засадах, разведке.

Бывалые воины только руками разводили: не иначе, как на юноше лежит особое Перуново благословение. А Радивой рос, мужал, и вместе с ним росли его умения, его сила и опыт. Он отличался во всех сражениях, всегда был в первых рядах и не просто оставался жив — под его богатырскими ударами враги падали рядами, как срезанные колосья.

Слава Радивоя распространилась далеко, враги ратичей шепотом выговаривали его имя, женщины враждебных племен пугали им детей, уже давно не осталось богатырей, готовых выйти с юношей на двобой. Двадцати весен от роду Радивой уже командовал сотней, куда сам набирал воинов из таких же одержимых войною, как и он сам. Этот отряд одним только слухом о своем приближении заставлял многочисленные рати кидаться в паническое бегство, ибо прямое столкновение с ним могло сулить только одно: смерть.

Но Радивою хотелось большего. Большей силы, большей славы… большей крови. Его воспаленный ум требовал войны. Вечной войны. Требовал всегда. И теперь уже он сам, презирая приказы князя и воевод, наплевав на заключенный мир или перемирие, носился со своей сотней по городам и весям соседей, предавая их огню и мечу. Его пытались остановить, но на Радивоя и его отряд уже не могло повлиять что бы то ни было. Безумные, залитые своей и чужой кровью, проносились они в ночи, оставляя за собой полосу смерти и разрушения.

Радивоя и его людей отвергли в родном племени, но он уже не нуждался ни в ком. Он был подобен богу войны, а порой и в самом деле чувствовал в себе божественную мощь. И тогда несколько особо пострадавших племен, в том числе и ратичи, объединили свои силы, чтобы обуздать безумных, и за изгоями началась настоящая охота.

Радивой ушел с отрядом в леса, и долгое время напоминал о себе только короткими набегами. Потом исчез вовсе. Об изгоях уже стали забывать, когда они вдруг появились вновь. Но это была уже не просто сотня воинов. Теперь радивоева сотня больше напоминала мрачное порождение царства Ящера. От людей, казалось, остались только серые тени — молчаливые, угрюмые, даже кони их двигались почти без шума. Будто воплощенное проклятие, налетали они на мирные веси, теперь уже не сотрясая небо воинственными кличами, целеустремленные и смертоносные, как волчья стая. Радивой изменился до неузнаваемости. В свои тридцать с небольшим он абсолютно поседел, глаза его стали похожи на бездонные пещеры, в которых плескался багровый мрак. Он почти не говорил, приказы отдавал скупыми жестами. И тогда волхвы дюжины соседних ратичам племен, почуяв неладное, сообща выступили против Сотни Отверженных, как стали называть отряд Радивоя. Оправдались самые худшие опасения: там, в глубине лесов горячий молодой воин столкнулся с некой силой, природу которой давно уж забыли на земле… и то ли нашел с ней нечто общее, то ли подчинил себе, то ли сам оказался в ее власти — никто о том сказать не мог.

За Радивоем вновь началась охота всеми племенами, на землях которых по его вине загорелась хоть одна соломинка. Но теперь в одних рядах с воинами шли могучие волхвы, и однажды огромному разноплеменному войску удалось окружить Сотню Отверженных на высоком холме близ Волги-реки. Три дни, не прекращаясь ни на мгновение, длилась кровавая сеча. Блистали холодным мертвым светом клинки Радивоевой сотни, били с чистого неба молнии, вызванные могучими заклятиями волхвов, крики раненых оглашали земли на многие версты окрест поля невиданной сечи. Три дня и три ночи неполные сто человек сдерживали напор нескольких тысяч, и как всегда в первых рядах отчаянно рубился Радивой. Его темные глаза пылали неземным светом, огнем таких мрачных глубин, что закаленные в сражениях воины, роняя оружие падали на колени, цепенея от ужаса.

К исходу третьей ночи Сотни Отверженных не стало. Ее воины пали, но каждый унес с собой огромное количество чужих жизней, прежде чем расстаться с собственной. Только на вершине холма еще взблескивал одинокий меч. И первый солнечный луч заблистал на покрытых кровью доспехах Радивоя. И тогда отступили от него наседавшие со всех сторон дружинники, пораженные этим невероятным зрелищем: один воин, бившийся непрерывно три дня и три ночи, но при этом почти невредимый, с ног до головы залитый чужой кровью, но так и не насытившийся ею стоял, озаренный восходящим солнцем на вершине холма, заваленного трупами его друзей и врагов, стоял гордо выпрямившись, в руке его сверкал алый от крови тяжелый меч и ветер играл сединой длинных волос. И они… расступились перед ним — воины, волхвы, воеводы, князья, а он с жуткой улыбкой медленно сошел с холма и скрылся в лесу.

Потом опомнились, стряхнули морок, искали многие годы… тщетно. Радивой исчез, как в омут канул. Но никто так и не отважился даже спустя сотню лет заявить о его смерти, ибо сначала в тех местах, а затем и по всем славянским землям поползли слухи о Проклятом Воине. Его видели в гуще самых кровавых сражений, но по окончании их он исчезал так же таинственно, как и появлялся. Многих богатырей и героев, отправившихся в путь и не вернувшихся, находили потом в поле, сраженных в жуткой сече неведомым воином, который не оставлял следов кроме страшных ран, нанесенных огромным мечем… Говорят, что спустя почти двести лет, когда на клинках пришельцев из-за моря поднялась Новая Русь, сам Олег Вещий повстречался как-то с Радивоем, но чем кончилась их встреча, о том молва молчит… зато упорно твердит, что еще бродит где-то по Руси Проклятый Воин в поисках своей следующей битвы…

* * *

Все это Велигой знал из песен кощунников, из рассказов волхвов, из народной молвы. Когда крикнул на княжьем пиру, что пожелай того Владимир, и он бросит к его ногам голову Радивоя, в нем кипела молодая кровь, распирало удалью и ощущением собственной силы. Но теперь, когда ушел из головы хмель, в памяти разом всплыло все, что слышал про этого легендарного богатыря, которому служили тайные силы, о которых даже волхвы говорили шепотом, да и то неохотно. Что потянуло его за язык? Ну, да слово — не воробей, вылетит — таких поймаешь…

— Есть, Серко, еще один выход. — Невесело проговорил Волчий Дух, отпустив поводья, и тронув коня пятками. — Во-о-о-н, видишь березку? Ремешок на сучок… то-то воронам и прочим курицам веселья будет, а? Да шутю я так, то есть, шучу… или шушу? А, Ящер с ним… Ну что, поехали Радивоя искать? Попросим голову, может, так отдаст. Вдруг их у него несколько, про запас, как думаешь?

Конь тихим ржанием высказал все, что думает по этому поводу, и пошел в ночь легкой рысью. Велигой тоскливо съежился в седле, опустив голову и погрузившись в мрачные мысли. В перелеске слева ухнул филин, в траве заорали противными голосами цикады, или что там еще такое горластое, вдалеке послышался волчий вой.

— Однако, насколько я слышал от волхвов, — хмыкнул Велигой, — Боги ночь придумали, чтоб люди дрыхли. И кони, наверное, тоже. Как я помню, тут через версту с гаком, а гак еще и с крюком… короче, где-то поблизости есть неплохая корчма, даже клопы не в каждой щели… Да и жратвой не вредно было б запастись — кто его знает, сколько протаскаемся…

Корчма обнаружилась часа через два, когда Велигой уже вполне уверился, что либо спьяну поехал вообще не той дорогой, либо проглядел заведение в тумане, либо за те две недели, что он проторчал в Киеве, корчму кто-нибудь стибрил. Однако же вот она, окошки светятся, у коновязи лошади разговаривают о своем, о конячьем, на заднем дворе сонно кувыкают куры, бобик подзаборный забрехал, заслышав чужака, доносятся голоса постояльцев, нельзя сказать, чтобы особо трезвые…

Ворота были заперты. Велигой не слезая с коня стукнул в створку кулаком в латной рукавице. Грохнуло так, будто в ворота шарахнули тараном, но понадобилось еще пара-тройка ударов, от последнего из которых угрожающе закачался забор, чтобы дверь корчмы наконец распахнулась. Хозяин появился на пороге с увесистой дубиной в руке, заняв своим дородным телом почти что весь дверной проем.

— Кого там носит среди ночи? — гаркнул он неприветливо.

— Исполать, хозяин, — весело крикнул в ответ Велигой. — Гость в дом — Бог в дом!

— Это ты, что ль, Бог? — вопросил недоверчиво хозяин.

— Не, я гость. — ответил Велигой. — А за ворота я заплачу, заплачу… вот только доломаю, и заплачу…

— А, ну тогда заходи, — хозяин быстро спустился по лестнице и принялся возиться с засовом. — А ворота… я уж как-нибудь сам, если понадобиться… эй, Зуйко, не время спать, хозяйство в опасности, принимай коняку гостя дорогого.

С сеновала соскочил заспанный паренек весен двенадцати отроду, подхватил Серко под уздцы. Велигой со вздохом облегчения выбрался из седла, быстро отцепил от него весь свой арсенал и переметные сумы. Мальчишка увел Серка в темноту к коновязи, и воин услышал как конь благодарно пофыркивает, освобождаясь от противной штуки, которую злые люди зачем-то придумали напяливать на спины бедным лошадям. Хозяин, получив наказ сготовить по-быстрому что-нибудь перекусить, — да побольше, побольше! — скрылся внутри заведения. Отряхнувшись от дорожной пыли и плеснув на лицо пару пригоршней воды из колодца, Велигой направился к дверям корчмы, предвкушая тепло и уют, ужин и спокойный сон под крышей.

Как и полагается, не успел Волчий Дух поставить ногу на первую ступень, как дверь перед ним гостеприимно распахнулась, и из нее в соответствии со всеми неписаными корчмовыми правилами вылетел головой вперед хилой комплекции мужичок, традиционно пропахав рожей глубокую борозду в пыли. Вслед ему выскочили двое амбалов, и принялись дружно и с удовольствием пинать ногами распростертое тело. Велигой некоторое время задумчиво наблюдал за этим сложным процессом, но когда двое подхватили мужичка, и поволокли к воротам, осмелился поинтересоваться:

— Эй, хлопцы, неужто не поленитесь ворота открывать?

— Дык, зачем? — гоготнул один, а второй добавил голосом, достойным простывшего за зиму медведя. — Что, мы его так не перекинем?

— Верно… — пожал плечами Велигой, сбрасывая с плеча переметные сумы и щит с колчаном. — Зачем ворота открывать, когда и так перекинуть можно…

Амбалы загоготали, и один из них, наверное, все еще продолжал веселиться, перелетая ворота в самой высокой точке. Второй сообразил вовремя, отскочил в чуть в сторону, Велигой просто достал его кулаком в челюсть, и мужик со скоростью выпущенного из баллисты камня врезался спиной в створку. И без того расшатанные ворота с грохотом рухнули вместе с половиной забора, придавив первого весельчака, по всей видимости так и не успевшего подняться.

Велигой подхватил их жертву за шкирку и поставил на ноги. Мужичок утирал рукавом кровавые сопли из разбитого носа, очумело глядя на своего спасителя.

— С чего это они тебя? — Спросил витязь, критически оглядывая спасенного.

— С крыльца… — всхлипнул мужичонка.

— Ясно… — понимающе кивнул Велигой. — Значит, за дело.

* * *

Народу внутри было не так уж и много, зато гуляли основательно. Велигой невольно подумал, что, вот уж истинно, дурной пример заразителен. Если у самого светлого князя вечный пир, то уж простому-то люду грех не веселиться… Треть присутствующих уже успела переместиться под лавки, поэтому свободного места было хоть отбавляй.

Велигой уселся в углу, завозился, устраиваясь поудобнее, наступил под лавкой на что-то мягкое, в ответ раздался донельзя возмущенный рык, и снизу на витязя глянула звериная морда, которая могла бы принадлежать собаке, чересчур напоминающей крупного волка. Велигой быстро убрал ногу с лапы этого чуда, и зверь с тихим ворчанием спрятался обратно.

Двое отроков во главе с хозяином принесли блюда с толстым жареным гусем, еще какой-то мелкой живностью, явно в недавнем прошлом тоже пернатой, кувшин пива. Отроков хозяин отправил на кухню, по-видимому за тем, что осталось, а сам укоризненно глядя на Велигоя проговорил:

— Ну зачем было забор-то доламывать?

— А что тут безобразят всякие, людями кидаются? — Спросил Велигой, и добавил: — Ты бы, хозяин, нанял что ли парочку молодцов, чтобы охраняли тебя да гостей от всяких оболтусов…

— Так ведь… это… — промямлил хозяин. — Так ведь они и охраняли…

На это Велигой не нашел, что ответить и предпочел вцепиться зубами в истекающего жиром гуся. Спохватился, оторвал ногу, кинул по лавку — неудобно все-таки перед зверем, вроде как ни за что, ни про что лапу отдавил. Там довольно заурчало, захрустело костями. Велигой подумал, налил в берестяной ковшик пива, отправил вслед за гусячьей ногой, разумно полагая, что хрупать вот так, в сухомятку несколько несподручно… или не сподлапно?

Блюдо с перепелами быстро опустело, руки сами тянулись к горке печеных карасей, или что это там такое с плавниками, пива в кувшине оставалось еще чуть больше половины. За другими столами выпивка текла рекою, местами вспыхивала перебранка, а где слово, там слово за слово, а где слово за слово там… как обычно. Вот, уже из дальнего угла донесся звук сочной оплеухи — что за пьянка без доброй драки? Даже в княжеских палатах зубы так и сыплются, половина лавок наутро перекорежена, посуда побита, а какая не бьется, та помята… Было дело, сам Илья Муромец разошелся — так потом три дня пировали в Серебряной Палате, так как в Золотой ни одного целого стола не осталось, дубовые половицы — и те потрескались…

Велигой расправился с карасями, когда драка наконец-то завязалась всерьез. В дело уже пошла посуда, потихонечку задействовали лавки. Волчий Дух угрюмо наблюдал за разворачивающимися событиями. Приелось, ох как приелось. Скучно.

Из кухни выскочил хозяин, схватился за голову и с дубиной наперевес кинулся в гущу дерущихся. Некоторое время его не было видно, затем дородную тушу вынесло из кучи-малы с разбитой рожей и уже без дубины.

Ковыляя, хозяин двинулся к столу Велигоя.

— Ну, что ты наделал? — жалобно спросил он.

— Что? — недоуменно пожал плечами Велигой. — Сижу, никого не трогаю, пиво пью…

— Пиво? — всхлипнул хозяин. — А кто моих мордоворотов под забор отдыхать отправил? Как теперь гостей дорогих утихомиривать?

Велигой хотел было ответить, что это, в общем-то, не его дело, что хозяйские амбалы только на то и годны, чтобы тех, кто в три раза меньше их через ворота кидать, но затевать долгий разговор не хотелось. «Ящер с вами со всеми, — подумал Велигой. — Сейчас покажу, как у нас в Киеве коровы лягаются.»

…Хозяин только недоуменно захлопал глазами, когда гость, медленно поднявшись из-за стола, вдруг мгновенно оказался в самой гуще драки, превратившись в сплошной вихрь взрывных движений. Соприкоснувшихся с этим вихрем отбрасывало в стены с разбитыми носами и губами, некоторые оставались лежать, согнувшись в три погибели, некоторые еще пытались встать, каковые попытки разом пресекались при следующем соприкосновении с чудовищным ураганом, в который превратился странный гость…

Велигой перевел дух и огляделся. В корчме висела звенящая тишина, только где-то неспешно капало вино из разбитого кувшина.

— Теперь хорошо? — спросил он, вытирая со щеки чью-то кровь вперемешку с еще чем-то склизким и противным.

— Х… х… х… х… — хозяин, похоже, начисто разучился владеть собственным языком.

— Так плохо? — озадаченно спросил Велигой. — Так ведь даже не все столы переломал…

— Э… А… Почивать где изволите? — промямлил наконец хозяин.

— А где клопов меньше? — спросил Велигой. — Страсть, как не люблю этих зверюг. Хозяин, пошатываясь, двинулся к лестнице на второй поверх, махнув приглашающе рукой, мол, все устрою, только бы успокоился. Видно же — не простой проезжий. С головы до пят в сверкающей броне, вооружен до зубов, вся рожа в глубоких шрамах… Охранников покалечил, гостей по стенам размазал, забор сломал — чего доброго, скоро за самого хозяина примется, и корчму по бревнышкам раскатает…

Велигой двинулся следом, на мгновение обернулся, оглядывая «поле брани», где, впрочем, брань стояла какая-то вялая — все больше по углам да под стенами, к тому же вперемешку с оханьем, аханьем и кряхтением. Неожиданно взгляд встретился с глазами странного пса, так похожего на волка, внимательно наблюдавшего за ним из-под лавки.