Бак очнулся после крепкой выпивки и включил телевизор. Голова чугунная, а тут еще голос диктора, как напильник:

— Этот человек подозревается в похищении Элли Парриш-Дювен. Рост метр девяносто один, кожа белая, волосы рыжие, возможно, перекрашены в темный цвет, глаза темно — карие; усы. Так он выглядел раньше. А вот реконструкция. Так этот человек может выглядеть сейчас.

Бак резко сел на кровати. С телевизионного экрана на него смотрел он сам.

— Имя подозреваемого — Патрик Бакленд Дювен, он имеет документы на имя Эда Йенсена. Полиция разыскивает его также в связи с убийством Шарлотты Парриш, бабушки пропавшей, и ее экономки Марии Новалес. Кроме того, он подозревается в умерщвлении трех проституток, совершенном путем удушения с последующим обезображиванием тел. Этот человек недавно выпущен из психиатрического учреждения строгого режима и отличается крайней жестокостью. Полиция предупреждает: подозреваемый вооружен и очень опасен — и просит население не вступать с ним в контакт. Если вы видели этого человека или знаете о его местонахождении, полиция просит вас немедленно позвонить по телефону…

Бак вскочил на ноги и со злостью ударил кулаком по стене. Он думал, что перехитрил всех, что приз достанется ему. Как бы не так!

Бак быстро оделся и направился к выходу. Внезапно грудную клетку сжала боль. Задыхаясь, он оперся о дверь. Грудь разрывалась, в ушах стучала кровь. Собравшись с силами, он вышел из комнаты, сел в машину и поехал в горы.

Элли невероятно устала, но противилась дремоте, потому что боялась не проснуться. А значит, никогда не увидеть неба, не подставить лицо солнцу, не отведать хорошего вина, поцелуй Дэна Кэссиди…

— Вперед, Христово во-о-о-инство! Шагайте туда, куда зовет вас крест Иисуса…

Бак застыл в дверном проеме. Она пела хриплым, дрожащим голоском любимый гимн их отца, который играли на его похоронах. «Ну что ж, — подумал он, — теперь гимн провожает в последний путь ее».

Схватив топор, он зашагал к ящику.

Пол заскрипел под его ногами.

Элли перестала петь.

Заколоченная крышка под нажимом топора затрещала.

«Папа, — взмолилась Элли, — я знаю, ты любил меня. Если ты сейчас меня слышишь, пожалуйста, помоги! Пожалуйста, папа, помоги!»

В ящик хлынул свет.

Бак, пыхтя, вытащил Элли из ящика и поставил на пол. Затекшие мускулы подвели, и Элли упала на колени.

«Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях…». Она снова стала маленькой девочкой в уютной постели. Только что она прочла молитву и теперь слушает, как Мисс Лотти декламирует ей прекрасный псалом…

Бак пристально смотрел на Элли. Длинные рыжие волосы свалялись, грациозное тело скрючилось, руки и лодыжки перетянуты веревкой. Его золотая девочка — грязная уродина. Момент превосходный.

Оттолкнул ее, она растянулась на полу. Он сел ей на спину и сильными пальцами слегка стиснул горло. Вот сейчас она закричит, заплачет. Это возбудит его страсть. Он возьмет ее при первых попытках сопротивления. Пусть запросит о пощаде, как он мечтал долгие годы в «Гудзоне».

А Элли ждала конца, надеясь, что это произойдет раньше, чем он ее изнасилует. Ее мысли метались между воинством Христовым и двадцать третьим псалмом, между Богом и отцом с бабушкой. Между Дэном, олицетворяющим жизнь и любовь, и Баком — воплощением смерти.

Руки убийцы дрожали.

«Может, она боится, но недостаточно. Не кричит, не умоляет пощадить ее. Не дает возбудиться».

В нос Элли ударил мерзкий запах его пота. Бак встал, поднял ее и понес через комнату.

Оказавшись на улице впервые за несколько дней, Элли начала судорожно дышать. Верх машины был убран. Бак сунул жертву на заднее сиденье. Оно приятно остудило щеку. Элли лежала и удивлялась, почему до сих пор жива.

Свежий воздух живительно подействовал на измученное тело. Кровь быстрее побежала по сосудам, конечности заныли.

Элли была жива.

Бак гнал машину по горной дороге, пренебрегая опасностью. Неожиданно он резко свернул направо. Элли чуть не упала с сиденья и вскрикнула.

Показалось, машина летит в пропасть.

Автомобиль остановился у самого ее края. Бак вытащил Элли и усадил на обочине. Темные глаза злобно блеснули.

— Узнаешь это место, Элли?

И выплыло наружу то, что больше двадцати лет таилось в подсознании.