(128) 1. Македонец Гипполох, друг мой Тимократ, жил во времена Линкея и Дурида, самосцев, учеников Феофраста из Эреса. Как можно узнать из его писем, они с Линкеем договорились писать друг другу всякий раз, как один из них побывает на каком-нибудь пышном пиру. Некоторые из их посланий с описанием пиров сохранились: Линкей описывает пир, {1} [b] который аттическая флейтистка Ламия дала в Афинах царю Деметрию, прозванному Полиоркетом (эта Ламия была любовницей Деметрия), а Гипполох - свадьбу македонца Карана. Мы напали и на другие письма Линкея к тому же Гипполоху, в которых он рассказывает о пирах царя Антигона, справлявшего Афродисии в Афинах, и царя Птолемея. Эти письма я тебе [c] дам. Письмо же Гипполоха - вещь редкая, поэтому я ради приятного времяпрепровождения перескажу тебе его содержание сейчас.

{1 ...Линкей описывает пир... — Линкей (см. статью и первое полное издание фрагментов Линкея: Dalby A. Lynceus and the Anecdotists // Athenaeus and his world / Ed. by D. Braund and J. Wilkins. University of Exeter Press, 2000. P. 372-394), малоизвестный писатель III в. до н.э., оставил след сразу в двух новых литературных жанрах, появившихся вместе с эпохой эллинизма. Переписка Линкея с Гипполохом, а также с Посидиппом, Аполлодором и другими современниками (см.: Афиней. IX. 401f; XI. 652с etc.) — самая ранняя известная нам безусловно подлинная литературная переписка, в отличие от знаменитых, но признаваемых ныне большинством ученых поддельными писем Гиппократа, Платона, Исократа, Демосфена и тем более Сократа. Именно во времена Линкея возник литературный интерес и мода на частные письма, что обеспечило его трудам и трудам его корреспондентов жизнь в книжных лавках и библиотеках античности как минимум до II в. до н.э., времени создания «Пира мудрецов». Другой вклад Линкея в литературу — письменная фиксация вслед за знаменитым софистом Каллисфеном и философом Клеархом из Сол исторических анекдотов (α̉ποφθέγματα или α̉πομνημονεύματα), существовавших прежде в устной традиции. Их героями могли быть как Великий Александр, так и знаменитые параситы, гетеры, прославившиеся не только своей красотой, но и остроумием, и т.д. Афиней цитирует Линкея в обоих его литературных амплуа, а чуть дальше (13If) приводит и необычный отрывок из пьесы Линкея «Кентавр», которую современные исследователи (на основании перемены ролей повара и участника пира — именно повару, а не участнику пира свойственно сыпать гастрономическими наставлениями в Средней и Новой аттической комедии) относят скорее к жанру пьесы для чтения, а не к обычной комедии, так что и здесь Линкей оказывается «новатором».}

2. Как я уже говорил [ср.126е], Каран устроил свой свадебный пир в Македонии. Приглашено было [сто] двадцать человек. Едва они возлегли, каждый тотчас получил в дар по серебряному фиалу. Еще они не взялись за еду, как хозяин возложил на каждого золотой венок стоимостью в пять золотых. Когда же они осушили свои фиалы, всем подали одинаковые [d] караваи хлеба на медных блюдах коринфской работы, {2} а также кур {3} и уток, вяхирей, гусей и прочей снеди, нагроможденной в изобилии. Каждый, взяв кушанье, передал его вместе с блюдом стоявшему сзади рабу.

{2 ...на медных блюдах коринфской работы... — Бронза коринфской выделки, с добавлением в сплав не только общепринятого цинка, но и золота и серебра (для создания необычной цветовой игры), была самой дорогой и изысканной бронзой в античности (подробнее см.: Плиний. XXXIV. 1-10), так что присутствие подобной бронзовой посуды на пиру в таком количестве — еще один показатель его близкой к варварской (все же Македония!) роскоши.}

{3 ...а также кур... — В дальнейшем перечисляются самые общеупотребительные в античной кухне птицы: курица (’όρνις — Gallus domesticus) и утка (νήσσα — Anas domestica от Anas platyrhynchos), гусь (χήν — Anser domesticus от Anser anser), вяхирь (φάσσα — Columba palumbus), голубь (περιστερά — Columba livia domestica), горлица (τρύγων — Streptopelia turtur), куропатка (πέρδιξ — Alectoris graeca, а в Италии еще и вид Perdix perdix), дрозд (κίχλη — Turdus pilaris или Turdus viscivorus), черный дрозд (κόσσυφος — Turdus merula), винноягодник-славка (συκαλλίς — чаще всего разнообразные представители рода Sylvia). Из них уже до Гомера были одомашнены гуси, затем голуби и утки, а курица, пришедшая в Европу с Востока лишь несколько веков спустя, считалась экзотической птицей еще во времена Аристофана. Остальные птицы чаще оказывались на столе в результате удачной охоты, хотя порой их и разводили (в особенности это касается голубей). В римской кулинарной книге Апиция встречаются рецепты, использующие все вышеперечисленные виды птиц, кроме черного дрозда.}

Но разнообразные яства появлялись одно за другим. Принесли серебряное блюдо, на котором лежали большой хлеб, гуси, зайцы, козлята, искусно выпеченные хлебцы, голуби и голубки, куропатки и прочие [e] пернатые твари, какие только водятся на свете. "Отдали мы и это рабам, - продолжает Гипполох, - и когда досыта наелись, вымыли руки. Тогда принесли множество венков из разных цветов и к каждому из них - золотой убор, весом как то украшение, которым нас увенчали в начале (129) пира". После этого Гипполох сообщает, что Протей - внук знаменитого Протея, сына Ланики, кормилицы царя Александра, - выпил очень много, ибо пил за здоровье всех подряд (пьяницей был и дед его Протей, спутник Александра).

3. Затем он пишет: "Мы были уже в том приятном состоянии, когда здравый рассудок покидает нас. В это время пришли флейтистки, певицы и какие-то родосские арфистки; по-моему, они были нагие, но другие [b] гости говорили, что на них были хитоны. Поиграв, они удалились. На смену им вышли другие женщины, каждая несла по два лекифа с миррой; один из них был золотой, другой серебряный, оба вмещали по котилу и были скреплены между собой тонкой золотой пластинкой. Их роздали гостям. Потом принесли уже не угощение, а целое богатство. Это был позолоченный серебряный поднос (золото покрывало его толстым слоем), такой большой, что на нем поместилась огромная жареная свинья; она лежала навзничь и показывала брюхо, набитое лакомствами: {4} в нем были вместе запечены дрозды, утки, множество жаворонков, яичные желтки, устрицы, морские гребешки. Всё это роздали гостям в горячем виде. Потом, [с] выпив, мы взяли золотые ложки {5} и положили себе мяса козленка, совсем еще горячего и лежавшего на таком же блюде. Каран увидел, что подарки уже некуда класть, и приказал подать нам корзинки для еды и для хлеба, сплетенные из пластин слоновой кости. Мы были в восторге и принялись рукоплескать жениху: ведь так у нас сохранялось всё, что нам подарили. Потом снова принесли венки и двойные лекифы с миррой, золотые и серебряные, того же веса, как в первый раз. Когда установилась [d] тишина, к нам ворвались люди, которым впору было бы участвовать разве что в афинских горшечных празднествах, {6} а с ними фаллоносцы, {7} комедиантки и какие-то нагие фокусницы, кувыркавшиеся на мечах и выдувавшие огонь изо рта.

{4 ...брюхо, набитое лакомствами... — Подобное приготовление свиньи для праздничного пира было популярно и позже, как у греков, так и у римлян; ср. рецепты у Апиция («поросенок по-огородному» с начинкой из 18 компонентов. Apic. 380) и Макробия (III. 13. 13 «троянская свинья»). О правомерности исправления английского филолога П. П. Добре (1782-1825) рукописного «матки» на «утки» можно судить по сохранившимся рецептам: с одной стороны, матки — деликатес, совершенно закономерный в сочетании с дроздами и устрицами, с другой — это слово стоит в тексте между двумя названиями птиц, а в апициевском рецепте для фарширования поросенка используется именно три вида пернатых (курица, к тому времени как раз ставшая общеупотребительной и оттеснившая популярное ранее утиное мясо на второй план, и те же дрозды и винно-ягодники).}

{5 ...золотые ложки... — Показатель того, что козленок был отварен и подан в соусе, иначе бы его ели руками, как и все остальное. Отваривание в соусе — распространенная кулинарная технология, существовавшая как в греческой, так и в римской кухне; ср. рецепты козленка и поросенка, приготовленных в соусе у Апиция (Apic. 366 и 377).}

{6 ...в афинских горшечных празднествах... — Имеется в виду третий день Анфестерий, празднеств в честь Диониса и душ умерших, проходящих в Афинах ежегодно с 11-го по 13-й день месяца анфестерион (февраль-март). В первый день, «открытия пифосов», пробовали молодое вино, во второй, «кувшинный», пили вино прямо из кувшинов, молча и не обмениваясь тостами, причем вино, как и еду, приносили на пир с собой (считалось, что этот обычай воспроизводит то, как афинский царь принимал у себя Ореста, еще не очистившегося после убийства матери), в третий, «горшечный», день душам умерших и Гермесу Хтонию, чтобы их умилостивить, готовили плоды земли в горшках. Все это сопровождалось характерными театрализованными представлениями. Завершался праздник, кличем: «Изыдите, Керы, нет больше Анфестерий!».}

{7 ...ас ними фаллоносцы... — Одна из «трупп», выступавших на дионисийских празднествах в масках пьяниц (итифаллы); подробнее о них и о фаллофорах см. выдержки из Сема Делосского в книге XIV, 622a-d.}

4. Избавившись от них, мы снова обратились к подогретым крепким винам {8} - фасосскому, мендейскому, лесбосскому; золотой кубок, поданный каждому из нас, был очень велик. После питья принесли оправленное серебром стеклянное блюдо, {9} поперечником примерно в два локтя, [e] полное жареной рыбы разных сортов. Кроме того, всем дали по серебряной хлебнице с каппадокийскими булками, {10} часть которых мы съели, а часть отдали стоявшим позади рабам. Вымыв руки, мы надели новые венки и снова получили золотые уборы, вдвое больше прежних, и новые двойные лекифы с миррой.

{8 ...подогретым крепким винам... — Лесбосское, фасосское и мендейское (с Халкидики) вино наряду с не упомянутым здесь хиосским — общепризнанно считались лучшими греческими винами античности. Эти вина не только имели каждое свою неповторимую индивидуальность (например, фасосское — с легким яблочным ароматом), но еще и становились насыщеннее (отсюда эпитет «более несмешанное, крепкое») и благороднее с возрастом, как и современные великие вина.}

{9 ...оправленное серебром стеклянное блюдо... — Подобное блюдо в III в. до н.э. (когда и происходит описываемый пир) имело особую ценность, так как в то время еще не были известны стеклодувные технологии (около I в. до н.э.), — посуда из стекла (как правило, прессованного, производимого в Египте) была в диковинку.}

{10 ...каппадокийскими булками... — Лучшие пекари, как уже упоминалось в предыдущей книге, — каппадокийцы (112с), соответственно и их хлеб (113b) выше всяких похвал и уместен на столь роскошном пиру.}

Когда водворилась тишина, Протей, соскочив с ложа, попросил чашу емкостью в целый хой, наполнил ее фасосским вином, добавил в него чуть-чуть воды и выпил, сказав при этом [Еврипид.TGF2. 541]:

[f] Кто больше пьет, и веселится больше тот!

И Каран сказал ему: - Раз ты выпил первый такую чашу, то тебе будет она в дар. И другие получат такую же, если сумеют ее осушить. - При этих словах мы "все девять воспрянули" [Ил.VII.161] и схватили кубки, стараясь опередить один другого. А один из нас, несчастный, которому нельзя было пить, сел и заплакал, что останется без чаши; но Каран милостиво подарил ему пустой фиал. После этого вышел хор из ста человек и стройно (130) спел брачный гимн, а после хора явились танцовщицы, одетые одни - нереидами, другие - нимфами.

5. Между тем попойка продолжалась. Стало смеркаться. Тогда открыли комнату, которая до того была скрыта занавесками из тонкого белого полотна. Когда они раздвинулись, приводимые в движение скрытыми устройствами, стали видны наяды, и эроты, и паны, и гермесы, и множество других статуй, державших в руках серебряные светильники. Пока мы [b] удивлялись этой хитрой выдумке, всем подали настоящих эриманфских вепрей, {11} которые лежали, пронзенные серебряными вертелами, на четырехугольных подносах в золотых оправах. И самое удивительное то, что мы, ослабевшие, с тяжелою от хмеля головой, лишь только замечали новое кушанье, сразу же трезвели и, как сказал поэт, "прядали с ложа" [Ил.ХХIV.11]. А слуги между тем плотно набивали наши счастливые корзинки, пока не протрубили установленный сигнал к окончанию пира: такой обычай, как ты знаешь, существует у македонцев на многолюдных пиршествах.

{11 ...эриманфских вепрей... — т. е. громадных; аллюзия на четвертый подвиг Геракла, поимку гигантского дикого кабана с горы Эриманф, который опустошал окрестности.}

[c] Каран, своим примером подав нам знак пить из меньших кубков, приказал рабам обнести вином гостей. Мы легко осушили чаши, как бы принимая противоядие против выпитого раньше неразбавленного вина. Потом явился шут Мандроген - как говорят, потомок знаменитого Стратона Аттического - и очень посмешил нас, проплясав с женщиной, которой было далеко за восемьдесят. Напоследок внесли столы для ужина и подали в плетенках из слоновой кости сласти и пироги всех сортов - и критские, и [d] твои самосские, друг мой Линкей, и аттические; каждый сорт лежал в особой корзинке. После этого мы встали и удалились - трезвые, клянусь богами, от страха перед нечаянным богатством.

Теперь, Линкей, ты в одиночестве живешь в Афинах и блаженствуешь, слушая поучения Феофраста, питаясь тимьянами, руколами {12} и вкусными кренделями, любуясь Ленеями и горшечными празднествами. Мы же, разжившись богатством на пиру у Карана, ищем теперь для покупки, кто - дома, кто - земли, кто - рабов".

{12 ...тимьянами, руколами... — Гипполох, будучи македонцем, не слишком изящно пишет по-гречески, и это как раз один из примеров стилистической несообразности; так, у Феофраста в «Истории растений» названия этих пряных трав (Thymus vulgaris L. и Eruca sativa Lam.) встречаются неоднократно, но ни разу не употребляются во множественном числе, как здесь. Кстати, приверженность к тимьяну — еще один показатель скудости и примитивности афинских вкусов; ср. того же Феофраста о деревенщине: «...тот, кто провозглашает, что мирра пахнет ничуть не приятнее, чем тимьян» («Характеры». 4.3).}

[e] 6. Теперь, прочитав это, какой эллинский пир, ты, Тимократ, мог бы поставить рядом с только что описанным? Ведь даже комедиограф Антифан в "Пелопе", или "Эномае", осмеивает эллинские трапезы [Kock.II.81]:

Что могут эти скудоеды эллины

И листогрызы {13} совершить, когда у них

{13 ...листогрызы... — Намек на преобладание в рационе греков бедняцкой растительный пищи — капусты, диких трав и пр.}

Едва получишь на обол малюсеньких

Четыре дольки мяса? А ведь жарились

[f] У наших предков славных целиком быки,

Бараны, вепри и олени целые.

Да вот недавно целиком чудовище

Зажарил повар и царю персидскому

Верблюда преподнес {14} еще горячего!

{14 Верблюда преподнес... — Скорее, топос («блюда из экзотических животных»), чем истинная реалия роскошного пира у персидского царя (по титулу — великий царь). Приготовление блюда из верблюда приписывали позже и Апицию (см.: Лампридий. «Гелиогабал». 20. 5), но среди сохранившихся рецептов оно не встречается.}

И Аристофан так расписывает в "Ахарнянах" варварское великолепие [85]:

- Нас принял он, кормил быками целыми

На вертеле.

(131) - Да кто ж видал когда-нибудь

На вертеле быков? Вранье бесстыдное! -

Однажды птицу подали огромнее,

Чем Клеоним. Она зовется уткою. {15}

{15 Она зовется уткою. — Вероятно, подразумевалась игра слов φέναξ «врун» и φοι̃νιξ — мифическая восточная птица феникс, впервые, упомянутая еще у Геродота. Однако, если шутка имеет под собой реальные основания, вполне возможно, что здесь имеется в виду фламинго, φοινικόπτερος (Phoenicopterus ruber), упоминаемый тем же Аристофаном в другой комедии («Птицы». 273). На роскошном пиру той эпохи фламинго был бы экзотикой, хотя у Апиция приводится несколько рецептов его приготовления (Apic. 232, 233).}

Анаксандрид в "Протесилае" высмеивает свадебный пир Ификрата, женившегося на дочери фракийского царя Котиса [Kock.II.151]:

7. - И если поступите, как я сказал,

Мы вам зададим восхитительный пир,

На пиры Ификрата во Фракии он

Не будет похож, - а те, говорят,

Блистали напропалую:

[b] Всю площадь покрыли до корабля

Ковры порфирные; были там

Гостями в несметном числе господа

Маслоеды {16} с чубами грязными;

{16 Маслоеды... — Употребление сливочного масла в пищу в противоположность оливковому было признаком варварства соседних народов (фракийцев, скифов, галлов); это одно из излюбленных противопоставлений греков при контрастной самоидентификации и делении на «мы» и «они». Сами греки сливочное масло использовали в основном в медицинских целях (у Галена, например, оно входит в состав многих снадобий, в частности, рекомендуемых при опухолях).}

Стояли медные там тазы

Больше погреба на двенадцать лож;

Подпоясавшись, Котис сам разливал

Из них золотым половником суп.

Напробовавшись из кратеров, упал

Он пьяным еще до попойки.

На флейте играл им Антигенид,

На кифаре - аркадский Кефисодот,

[с] И Аргас пел; воспевали они

То широкоравнинную Спарту,

То, меняя напев, доходили до Фив

Семивратных. Жених в приданое взял

Кобыл двух гнедых, стадо коз, да щит

Золотой ...... плоскодонный фиал [ср.485а],

Со снегом кувшин, да проса горшок,

Погреб луковиц-бульб {17} в двенадцать локтей

{17 ...луковиц-булъб... — Речь идет о луковицах мускари (Muscari comosum Mill.), повседневной греческой пище наряду с луком и чесноком; что касается гекатомбы (изначально праздничная жертва из ста быков, потом — любая большая жертва), то она «устроена» либо из осьминогов, либо, что реальней для Фракии, при условии метрической гаплологии (πολυπόδων вместо πολυποδίων, — как немногим дальше, в описании правильного пира, πουλυποδείων вместо πολυπόδων), из растения многоножка обыкновенная или сладкокорень (Polypodium vulgare L.), обладающего в основном медицинскими качествами (эффект слабительного), весьма широко применяемого в античности, так что оба примера служат показателем того, что описываемое свадебное торжество нельзя назвать роскошным.}

И целых сто осьминогов!

Вот какой дал, разносит молва,

Котис свадебный пир Ификрату.

Величавей его и пышнее стократ

[d] У наших хозяев готовится пир.

Чего только нет здесь, какого добра!

Сирийской миррою дом пропах,

Дымится ладан; радуют глаз

Лепешки ячменные, пироги

Молочные, мягкие булки,

Потроха, осьминоги, сало, чеснок,

Колбасы, похлебки, свекла, бобы

Натертые, "трии", ячменный отвар,

Пирожные винные, скумбрия,

Сардины, пшеничная каша,

Бобы и бобовые, вика, фасоль,

Бараний рубец, молозиво, мед,

Орехи, сыр, запеканки,

Кальмары и крабы жареные,

Вареные каракатицы,

Кефаль, мурены и пескари.

[e] Губаны вареные, самки тунцов

Поджаренные и окуни,

Морские черти и камбалы,

Сростнозубые рыбы, колючая

Акула, султанка и скаты -

Электрические, шиповатые,

Соленая рина, алозы и хек,

Медовые соты и виноград,

С ними яблоки, смоквы, лепешки, кизил,

Гранаты, мак и груши с ветвей,

Тимьян, сафлор и масличный жом,

Маслины, молочные пироги,

И лук, и порей, и лук-порей,

Лук-бульба, цветная капуста, укроп,

Закваска сычужная, уксус, кунжут,

Чечевица, кузнечики, сильфий и кресс,

Трубачи, и пинны, и яйца, и соль,

И мидии, и гребешки, тунцы,

И устрицы, блюдечки; кроме того,

Бесчисленное количество птиц:

Утки, горлицы, гуси, дрозды, воробьи,

Сойки, лебеди, жаворонки, пеликан,

[f] Водяные дрозды и журавль...

- А журавль .

Возьми и задай по спине, по бокам

Зеваке праздному трепку,

Разбей ему лоб!

- Здесь есть для тебя

И вина: белое, сладкое,

......................... местное,

С нежным букетом, дымчатое.

8. Линкей же в "Кентавре" вот как высмеивает аттические обеды [Коск.III.274]:

- Скажу: приносит жертвы и готовит мне

Родосский повар, сам я - из Перинфа гость.

Ведь никому из нас пиры афинские

Не нравятся; приезжим отвратительны

(132) Аттические эти угощения:

Внесут большой поднос, на нем пять махоньких

Подносиков, и на одном их них чеснок,

Морских ежей на следующем парочка,

Лепешка винная на третьем, далее

Лежит десяток конхов, на последнем же

Осетрик маленький. Пока я ем одно,

Мой сотрапезник {18} поедает прочее,

{18 Мой сотрапезник... — Столики на пирах приносили к ложам, на которых пирующие возлежали по двое.}

И сколько съест он одного, я столько же

Другого уничтожу. А ведь я хочу

Поесть, милейший, и того и этого!

Но требую я, видно, невозможного:

Не пять ведь глоток у меня, не пятеро

[b] И рук. На вид красиво всё разложено,

Но ничего желудок не почувствует,

Лишь губы пачкаешь, не сыт нисколечко.

Чем угощаешь?

- Много устриц.

- Вынеси

Мне их большой поднос, не надо прочего!

А есть ежи морские?

- Разумеется;

За восемь я оболов раздобыл поднос.

- Вот это блюдо только нам и вынеси,

Чтоб ели все одно и то же, а не так:

Я ем одно, другое - сотрапезник мой.

Как рассказывает Гегесандр Дельфийский [FHG.IV.415], когда [c] парасита Дромея спросили, где обеды лучше, в Афинах или в Халкиде, он ответил, что закуска перед обедом в Халкиде приятнее, чем целый обед в Афинах. Закускою он называл разнообразных устриц, во множестве подававшихся перед обедом.

9. Дифил же в "Потерявшей мужа" выводит повара, который рассуждает так [Kock.II.545]:

- А много ли гостей на свадьбу позвано,

[d] И кто они, милейший? все афиняне,

Или иные с торжища приморского?

- Какое дело повару до этого?

- Пойми, отец, что в нашем деле главное -

Кого мы кормим, знать заблаговременно.

Допустим, ты позвал к обеду родосцев -

Так поднеси им сразу же горячего:

Вареного сома иль рыбы-лебия -

Им это слаще, чем вино душистое.

[e] - Сом - рыба знаменитая.

- А ежели

Гостей ты ожидаешь из Византия -

Во всё клади полынь, клади чеснок и соль

У них такая прорва рыбы водится,

Что заложило нос и притупило вкус.

Также у Менандра в "Трофонии" [fr.397]:

- Обед в честь гостя.

- Что за гость? Откуда он?

Ведь это знать небезразлично повару.

К примеру, если гость приехал с острова,

Где изобилье рыбы всевозможнейшей,

[f] Его не удивишь соленой рыбою -

Он до нее едва-едва дотронется

И предпочтет скорей с мясной начинкою

И с пряною приправой блюда тонкие.

Кто ж из далекой от морей Аркадии -

Тот должное воздаст моллюскам-блюдечкам,

А ионийцу-богатею сделаю

Кандавл, {19} и суп, и снедь афродисийскую.

{19 Кандавл — блюдо знаменитой своей роскошью лидийской кухни (подробнее см. XII. 516с-517а), по одной из версий, готовилось из отварного мяса, тертого хлеба, фригийского сыра, укропа и жирного соуса или бульона.}

10. Действительно, для возбуждения аппетита древние пользовались и (133) специальными блюдами, например маслинами в рассоле, которые они называют "утопленницами" (κολυμβάδας) [ср.56b]. Аристофан, например, пишет в "Старости" [Kock.I.426]:

Почтенный! Предпочтешь подружек зрелых ты

Иль полудевок, плотных, как соленая

Маслина?

Филемон в "Преследователе", или "Похлебкине" [Kock.II.488]:

- Какой же ты нашел

Вареную рыбешку?

- Очень маленькой!

Ты понял? И потом, всё заглушил рассол,

Густой и белый, - я приправ не чувствовал,

[b] Сковородой не пахла рыба. Врали все,

Что ты рассол хороший варишь.

Ели для аппетита даже цикад и акрид. Аристофан в "Анагире" [Коск.I.404]:

О как я рвусь {20} ловить на обед

{20 О как я рвусь... — Пародия на «Ипполита» Еврипида (219).}

Жирных акрид и хвостатых цикад

На тонкий прут!

Акрида - это тварь, подобная цикаде и титигонию, как показывает Спевсипп во второй книге "Подобий". Упоминает их в "Коралиске" и Эпилик [Kock.I.804]. И Алексид во "Фрасоне" [Kock.II.326]:

[c] ... тебя, жена, болтливее,

Не видел никого я: ни кузнечика,

Ни соловья, ни ласточки, ни горлицы,

И ни сороки, ни цикады.

Никострат в "Наперснице" [Kock.II.219]:

Начало пира будь поднос ежей морских,

За ним сырая солонина, каперсы,

Пирожное, лук-бульба в кислом соусе,

Кусище мяса.

11. О том, что для возбуждения аппетита ели репу в горчичном уксусе, [d] ясно показывает Никандр во второй книге "Георгик" [ср.369b]:

Двойственный древний союз появляется летом на грядках

Репы и редьки племен, неизменно и длинных, и твердых.

После мытья просуши на северном ветре и спрячь их,

Милых студеной порой и всегда домоседов ленивых,

Снова они оживут, если теплой водой их намочишь.

Корни сперва отсеки у репы (наружную шкурку,

Что не засохла, очисть и выбрось), на тонкие ломти

После порежь, просуши на солнце их самую малость,

Иль в кипяток окуни, затем вымочи в крепком рассоле;

Или же размешай виноградное сусло в кувшине

[e] С уксусом в равных долях, а затем опусти в него ломти,

Вывалять лишь не забудь их в соли. Но также ты можешь

В ступке изюм истолочь и кусачее семя горчицы.

В час, когда пена пойдет из рассола и станет он едким,

Самое время его сливать для заждавшихся пира.

Дифил или Сосипп в "Оставляющей [мужа]" [Kock.II.546]:

[f] - Нет в доме у тебя острее уксуса?

- Наверно есть, дружок; закваска быть должна.

Всё круто я сварганю, лучшим образом

В салате едком: у любой развалины

Подобные приправы будят чувственность,

Медлительность и притупленность гонят прочь

И делают приятнейшим жевание.

12. Алексид говорит в "Тарентийцах", что жители Аттики на пирах (134) пускались в пляс с одного глотка вина [Kock.II.379]:

Афинский знаешь ты обычай давешний:

Почуяв запах винный, все немедленно

Пускаются плясать; коли врасплох войдешь,

Покажется, что здесь случилось бедствие.

Кто молод, тот кружится не без прелести,

Но если Феодота я, мошенника,

Завижу или встречу вдруг негодного

Льстеца, что глазками играя, вертится, -

С каким бы наслажденьем я б схватил его

[b] И засадил в колодки.

Может быть, на этот аттический обычай намекает и Антифан, когда в "Карийцах" высмеивает софиста, танцующего в застолье [Kock.II.55]:

Смотри, как пляшет и как машет ручками

Седой распутник! Видно, не стыдится он,

Всем важно Гераклита разъясняющий.

Единственный, искусство Феодектово

Открывший, к Еврипиду составляющий

[с] Компендиумы!

Здесь весьма кстати слова комика Эрифа в "Эоле" [Kock.II.428]:

Старо присловье, но неплохо сказано:

Вино, отец, плясать и старцев вынудит

Помимо воли.

Алексид же говорит в пьесе "Равновесие" [Kock.II.328; cp.l27d]:

Весь складчинный обед они за выпивкой

Сидели и глядели лишь на пляшущих.

И больше ничего; именовали их

Названиями лакомств или кушаний:

[d] Приварком, крабом, пескарем, мучицею.

[Афинский пир]

13. "Аттический пир, дорогие мои, - начал Плутарх, - не без изящества описывает пародист Матрон, и поскольку его сочинение найти довольно трудно, я не замедлю вам его напомнить:

Муза, скажи мне про тот многохлопотный ужин, которым {21}

{21 Муза, скажи мне про тот многохлопотный ужин, которым... — Единственный стих, при переводе которого пародировался перевод В.А. Жуковского (Од. I.1), дальше даются только ссылки на переиначенные Матроном стихи Гомера, так как иллюстрировать каламбуры Матрона при помощи русских переводов Гомера — задача невозможная (примеч. переводчика).}

Некогда ритор Ксенокл нас потчевал в славных Афинах;

[e] Я и туда ведь зашел с товарищем, брюхом голодным.

Сразу пленили меня красавцы хлебы-гиганты,

Свежего снега белей, а вкусом на булки похожи... [Ил.Х.437]

К ним не раз и Борей разгорался любовью в пекарнях. [Ил.ХХ.223]

Сам же любезный Ксенокл прошел по рядам возлежавших, [Ил.III.196]

После ступил на порог; за спиной у него возвышался [Од.ХХ.127]

Хэрефоонт-парасит, голодной чайке подобный, [Од.V.51]

[f] Пищи он вечно алкал, и в чужих был застольях искусен. [Од.V.250]

Тою порой повара заносили столы, нагружали:

Страже поручен их был Распорядок Верховный Готовки - [Ил.V.750]

Раньше ли пир начинать, иль откладывать время обеда. [Ил.V.751]

(135) В час же, когда к овощам все простерли длинные руки, [Од.IХ.288]

Я рассудил на свой лад и подряд за все блюда принялся:

Взялся за спаржу, за лук, за устриц с мякотью белой, [Од.IХ.293]

Лишь солонины сырой избегал, финикийской утехи.

Наземь швырнул я морских ежей, кудреглавых шипами,

Быстро по праху катясь, грохотали они под ногами [Ил.ХVI.794]

Слуг на проходе, где волны лишь мутные бились о берег, [Ил.ХХI.61]

С корнями клоки шипов из голов у себя исторгая. [Ил.Х.15]

Вот приплыла из Фалера сардина, Тритона подруга, {22}

{22 ...Тритона подруга... — Здесь и далее Матрон прибегает к шуточному обожествлению наиболее известных рыб. Если анчоус — подруга морского божества Тритона, то каракатица — среброногая дочерь Нерея Фетида, мать Ахилла, морской угорь — Титий, великан, посягнувший на честь Латоны и за это растянутый в Аиде на 900 стоп (вот и угорь лежит здесь на 9 столах), озерный угорь (самый высоко ценимый деликатес) сочетается браком с Зевсом и т.д. Конечно, у Матрона подобная «героизация» — дань гомеровскому стилю, тем более, что его «Афинский пир» — практически полный (за исключением названий рыб и различных блюд) центон. Тем не менее главный объект насмешки здесь, разумеется, не Гомер, а нечто гораздо более приземленное — фанатичная, доходящая почти до религиозных порывов, страсть афинян к рыбе, которая была настолько всепоглощающей, что перекрещивалась с любовными переживаниями: к рыбам, столь желанным, но столь дорогостоящим, нередко относились, как к ветреным гетерам, а многие гетеры подогревали страсти своих поклонников, нося прозвища рыб; см. фрагмент Антифана из «Приверженцев фиванцев» (169с). Подробнее об этом см. книгу Джеймса Дэвидсона «Куртизанки и рыбные лакомства» (Davidson J. Courtesans and fishcakes: The consuming passions of classical Athens. L., 1997).}

Щеки закрывши свои головным покрывалом из грязи... [Од.I.334]

[b] ...Коих Киклоп обожал и при случае сам разводил их...

Громко на блюде бренча, приехали звонкие пинны, [Од.IV.72]

В море на скалах лохматых их пенная влага питает...

...Камбала с толстым хрящом, за ней с красным боком султанка. [Од.IХ. 125]

Я хоть и в первых рядах наложил когтистую лапу, [Од.Х.218]

Не подцепил и куска, Аполлон-стреловержец попутал;

Но лишь Стратокла узрел, разносителя бурного бегства, - [Ил.ХII.39]

[c] Он султанки держал главу, укротителя коней. [Ил.ХХIV.724]

Снова я ринулся в бой, в ненасытную глотку вцепился...

Следом Фетида пришла, среброногая дочерь Нерея, -

Сепия в светлых кудрях, одаренная речью богиня, [Од.Х.136]

Изо всех рыб лишь она различает белое с черным. {23}

{23 ...лишь она различает белое с черным. — Имеется в виду каракатица, выпускающая чернильную жидкость при бегстве от преследователей.}

Тития также я зрел, знаменитого угря морского, [Од.ХI.576]

Он на тарелках лежал и на девять столов простирался. [Од.ХI.577]

Следом богиня вошла, лилейнораменная рыба,

[d] Угорь, гордая тем, что сходилась в объятьях с Зевесом, [Од.ХI.268]

Родом из Копаид, где стадятся дикие угри, [Ил.II.852]

С тушей громадной, которой сильнейших два мужа атлета

(Вроде таких, например, как Астианакт и Антенор),

С дола на воз не легко бы могли приподнять рычагами: [Ил.ХII.448]

Были ж они толщиною в девять локтей и три пяди, [Од.ХI.312]

А вышиной уродились, я думаю, в девять саженей.

Часто с крутизн на крутизны карабкаясь, повар под кровлей [Ил.ХХIII.116]

Нашей сновал, потрясая на рамени правом подносом.

[e] Сорок следом за ним примчалось горшков закопченных, [Ил.II.534]

Строем вышли навстречу им столько же мисок эвбейских. [Ил.II.516]

Бурно Ирида внеслась - кальмар быстролетный, за нею [Ил.II.786]

Окунь в цветной чешуе, за ним чернохвостка простушка;

Смертная, с рыбой бессмертной она быстротою равнялась. [Ил.ХVI.154]

Но одиноко глава тунца из кладовки лежала, [Од.ХI.543,557]

Горько поодаль скорбя, сокрушалась о взятых доспехах,

Бедствии, что для людей учинили жестокие боги. [Од.ХI.555]

Рина следом пришла, угощение плотников-мужей, [Ил.VI.315] [f]

Шкурой она хоть шершава, но юношей бодрых питает, [Од.IХ.27]

Я же не мог бы припомнить вкусней ее мяса и слаще. [Од.IХ.28]

Жареный конник кефаль, детина чудовищный, прибыл, [Ил.II.336]

И не один: по бокам лежали почтительно сарги, [Од.I.331]

Амий иссиня-черный, громадный, изведавший моря

Все глубины и царя Посейдона державе подвластный; [Од.IV.386]

И олимпийского Зевса пришли песнопевцы, креветки, (136)

Старцы, согбенные веком, зато превосходные вкусом, [Од.II.16]

Также дорада, что рыб других красотой затмевает. [Ил.ХХII.318]

Краб и омар, ополчившись, пылали желаньем на сходках [Од.ХХ.27]

Противостать у блаженных, но мигом застольников руки

Их похватали в уста, разнесли, не оставив кусочка. [Од.ХI.385]

Рать их герой предводил, эллоп, знаменитый копейщик, [Ил.II.645]

[b] Я хоть и сыт уже был, но его своей жадной рукою

Выхватил; он же меня одарил амбросией дивной, [Од.О.555]

Коей пируют одни блаженные, вечные боги. [Од.V.7]

Вот, наконец, принесли мурену, что стол весь покрыла, [Од.ХVII.333]

С повязью шейной, которой гордилась она, украшаясь, [Ил.IV.137]

Как восходила на ложе могучего Драконтиада.

Сандала нам положили из вечного рода бессмертных,

[с] Бычий язык, что в пучине вспененной морской обитает, [Ил.VI.396]

В ряд уложили дроздов, морских юношей высоколетных,

(Кормят их скалы морские), за ними - свиней-водохлебов. {24}

{24 ...свиней-водохлебов. — Игра слов: Гиадами греки называли скопление ярких звезд в созвездии Тельца, их предутренние заходы и восходы совпадали с периодом осенне-весенних дождей, поэтому их имена некоторые в античности возводили к ’υ̉ω («проливаться дождем»), однако другие производили от ’υ̉ς («свинья»), а «свиньей» у греков также называлась одна из до сих пор не идентифицированных средиземноморских рыб.}

Сарги, макрель золотая, сомы вперемешку лежали,

Спар и гигантский мормир громоздились напротив, их повар

Вынес шипящих еще, и наполнился зал благовоньем. [Од.ХVII.333]

Их предлагали вкушать, но счел я, друзья, это блюдо

Слишком изнеженным и потому к другим устремился.

[d] Травка лежала, которой за пиром никто не касался,

Тихо на месте свободном, где вширь расступалися миски... [Ил.Х.199]

Следом пришел черный дрозд, угощать всех собою готовый,

Многих охотников встретив, нетронутым он не остался.

Окорок жирный узрев, задрожал я; но рядом стояла, [Ил.ХIV.294]

Сласть золотая, горчица, и лишнего съесть не дала мне.

Дивного блюда вкусив, зарыдал о том я, что завтра [Од.ХII.309]

Больше его не увижу, придется мне сыр и лепешку...

[e] Не устояла утроба, бесстрашно ее доконали [Ил.ХVI.102]

Черная злая похлебка, свиные вареные ноги.

Уток какой-то слуга саламинских вывел тринадцать, [Ил.II.557]

Жирных донельзя, приплывших от вод священных; их повар [Ил.V.710]

Вынес и там разложил, где афинян фаланги... лежали. [Ил.II.558]

Свесть воедино умел Хэрефонт день вчерашний c грядущим: [Ил.I.343]

Птиц был искусен гадать и поживою впрок запасался; [Од.II.159]

[f] Жадно, как лев, он глотал, но держал в руке ногу баранью, [Од.I.104]

Чтобы, домой воротясь, за ужином ей подкрепиться. [Од.IХ.324]

Каша с лицом миловидным, над нею Гефест потрудился: [Ил.II.101]

В глиняный ввергнув горшок, тринадцать там месяцев парил. [Ил.V.387]

В час, когда все уже вдоволь насытились лакомой пищей, [Од.ХХIV.489]

К руки свои омывавшим водою от волн Океана [Ил.ХIХ.1]

Отрок пригожий пришел с приятным фиалковым мирром,

(137) Отрок явился другой с венками, даря их по кругу,

В них вплетены были розы, с обеих сторон украшая. [Од.IХ.157]

Бромия бога для нас развели уж в кратере, и много

Поднято было вином лесбосским торжественных здравиц.

Вот для десерта внесли столы, что ломились от фруктов:

[b] Были гранаты на них, дебелые яблоки, груши [Од.IХ.217]

И виноградные грозди, кормилицы Бромия бога,

Только что снятые с кисти, которую чтут "двуопорной". [Од.V.273]

Здесь ничего я не ел, но, раздувшись, на ложе валялся.

Круг же когда я узрел золотой, сладчайший, громадный,

В залу входивший, "плакунту", печеного сына Деметры,

[c] Как от "плакунты" бы я божественного отказался?... [Ил.Х.243]

Если бы десять имел я рук и десять гортаней, [Ил.II.489]

Несокрушимое брюхо имел бы и медные перси...

А на закуску вошли, две затейницы, девки-блудницы,

Коих Стратокл устремлял на бегу, как пернатые быстрых... [Ил.II.764]

14. Алексид, высмеивая в "Бегущих вместе" аттические обеды, пишет [Kock.II.375]:

Двух добрых поваров хотел нанять бы я,

[d] Умелых, самых лучших в целом городе!

Я угощаю мужа фессалийского,

И потому никак на лад аттический

Нельзя мне растянуть его от голода,

Поставив блюдо каждое на маленьком

Подносике, - один, громадный, выставлю.

Фессалийцы, действительно, едят очень роскошно, об этом говорит и Эриф в "Пельтасте" [Kock.II.430]:

Подобной снеди, Сир, Коринф не видывал,

Лаиса не знавала, не питались ей

Заезжие гурманы фессалийские -

А эта вот рука была в ней дольщицей.

Автор же обычно приписываемых Хиониду "Нищих" [Kock.I.5] [e] пишет, что когда [афиняне] ставят в пританее завтрак перед Диоскурами, то в память об их древнем образе жизни на столы кладутся "ячменные лепешки, сыр, спелые маслины и лук-порей". Солон же, подражая Гомеру, велит выставлять обедающим в пританее ячменные хлебцы, и только по праздничным дням добавлять пшеничные булки. Ибо Гомер, сводя старейшин за завтраком у Агамемнона, говорит: "...ячменное тесто месили". {25} Хрисипп пишет в четвертой книге [f] трактата "О Благе и Наслаждении": "Говорят, не так давно в Афинах были даны два пира: один в Ликее, другой в Академии. {26} Когда на академическом празднестве повар вынес угощение в сосуде, не специально для того предназначенном, то пирующие перебили всю посуду словно священнонадзиратели (ι̉εροποιός), вознегодовавшие против нечестия, от которого нужно держаться как можно дальше. В Ликее же повар, который вынес соленое мясо, выдавая его за соленую рыбу, был высечен как лжемудрствующий мошенник". А Платон во второй книге (138) "Государства" описывает угощения новых граждан следующим образом [372с]: " - Ты, никак, заставляешь этих людей угощаться {27} без угощений? - Я ответил: - Твоя правда, совсем забыл, что у них будет, чем угоститься. Ясно, что у них будет и соль, и маслины, и сыр, и лук-порей, и овощи, и они будут варить какую-нибудь деревенскую похлебку. Мы добавим им и лакомства: смоквы, горошек, бобы; миртовые ягоды и буковые орехи они будут жарить на огне и в меру запивать вином. Так проживут они жизнь в мире и здравии и, достигнув, наверное, [b] глубокой старости, скончаются, завещав своим потомкам такой же образ жизни".

{25 «...ячменное тесто месили». — Этого стиха у Гомера нет.}

{26 ...два пира: один в Ликее, другой в Академии. — Один из самых знаменитых философов-стоиков Хрисипп здесь показывает отсутствие истинно философского отношения к жизни в старых философских школах: как в платоновской Академии, где философы с удовольствием обедают, но для сокрытия этого с пристрастием (как члены коллегии 10 жрецов-надзирателей за правильностью совершения обрядов) следят за тем, в какой посуде подаются блюда, чтобы не было чуждых излишеств, — так и в аристотелевском Ликее, где философы, насладившись обедом, возмущаются изысками (вполне обычными: с соленой рыбой было связано немало блюд-имитаций) повара и считают нужным выпороть его, чтобы доказать всем окружающим свою неприхотливость в еде.}

{27 ...заставляешь этих людей угощаться... — Речь идет о закуске, ’όψον. У древних греков этим словом называлось все, что сопровождало и приправляло «основную еду», еду для насыщения σι̃τος, т. е. хлеб и его разновидности. В античности считалось, что это слово восходит к глаголу ’ε̉ψω — «варить» (современные этимологи опровергают это и говорят об отсутствии удовлетворительной этимологии для этого слова; см. словари Фриска и Шантрена). Тем не менее в классические времена для жителей Афин самым желанным ’όψον была рыба и дары моря, из-за страсти в первую очередь к этим продуктам людей называли «опсофагами» («пожирателями закусок»). От слова ’όψον через уменьшительное ο̉ψάριον произошло даже современное греческое ψάρι — «рыба». Сократ как противник чревоугодия (см.: Ксенофонт. «Воспоминания о Сократе». 3, 14, где Сократ заводит дискуссию на тему «кого можно назвать опсофагом» — правильный ответ: тот, кто ест закуски и совсем не ест хлеба) предлагает в качестве дополнения к хлебу самые простые и невдохновляющие добавки, к тому же относительно соответствующие общепринятой этимологии ’όψον. Другие лакомства-закуски — τραγήματα — традиционно сопровождают вино после окончания основной трапезы, но и для них Сократ выбирает самые скудные и простые продукты; ср. в третьей книге мнение гастронома Архестрата о подобном выборе закусок и его собственный выбор (101d).}

[Пиры разных народов]

15. Затем следует сказать и о спартанских пирах. Описывая в девятой книге своей "Истории" утварь Мардония, Геродот говорит о них следующее [ΙΧ.82; ср. 150с]: "Ксеркс, убегая из Греции, оставил Мардонию всю свою утварь. Когда Павсаний увидел ее и увидел разукрашенную золотом [c] и серебром палатку с разноцветными занавесями, {28} он приказал хлебопекам и поварам приготовить такой же обед, как они обычно готовили Мардонию. Пока они исполняли приказание, Павсаний разглядывал золотые и серебряные ложа, устланные дорогими покрывалами, серебряные столы и великолепную пиршественную посуду. Пораженный всем виденным, Павсаний, желая пошутить, велел своим собственным слугам приготовить спартанский обед. Когда всё было сделано, Павсаний, смеясь, пригласил [d] эллинских военачальников. Когда те собрались и он, показав им убранство обоих пиров, сказал: "Эллины, я созвал вас, чтобы показать безрассудство этого предводителя мидян, который живет в такой роскоши и все-таки пришел к нам, чтобы отнять наши жалкие крохи". Говорят также, что некий житель Сибариса, находясь в Спарте и сидя со спартанцами за их общей трапезой, сказал: "Понятно, что спартанцы - самый храбрый из всех народов: кто в здравом уме, тот лучше тысячу раз умрет, чем согласится жить так убого".

{28 ...палатку с разноцветными занавесями... — Во времена Перикла по этой модели в Афинах был построен первый Одеон, закрытый и камерный концертный зал-театр (см.: Павсаний. I. 20. 4), увенчанный конической деревянной крышей.}

[e] 16. Полемон, объясняя упоминаемую Ксенофонтом "повозку с кузовом, плетеным из тростника" ["Агесилай".8.7], приводит стихи из "Богачей" Кратина, где говорится о лаконском празднестве Копиды (Ножи) [Kock.I.63]:

Знать недаром говорится, что любым гостям там можно,

Всем, пришедшим на Копиды, угоститься от души?

На дворах там постоялых для дедов висят колбасы,

Приколочены гвоздями, чтобы каждый откусил.

[f] И у Эвполида в "Илотах" [Kock.I.294]:

Сегодня же в их честь Копиды празднуют.

Эти Копиды, подобно так называемому "аиклу", представляют собой пир особого рода. Когда их справляют, то первым делом подле храма разбивают шатры, в шатрах делают ложа из веток, а на ветки настилают ковры и лежа на них пируют не только собравшиеся местные жители, но и прибывшие издалека чужестранцы. В жертву на Копидах приносятся только козы, других жертв не бывает; и всем раздают куски жертвенного (139) мяса в придачу с так называемым "фисикиллом" - хлебцем, похожим на "энкриду" (медовую лепешку), только более округлым. Всем собравшимся раздают зеленый сыр, рубец и куски колбасы, а на десерт идут сушеные смоквы, бобы и зеленая фасоль. В Копидах может принять участие любой желающий из спартиатов. Одновременно с празднествами, происходящими в городе, в деревне для детей справляют праздник Кормилиц (Τιθηνίδια): няньки приводят мальчиков на поле, и там перед изображением Артемиды Кориталии, святилище которой находится близ источника Тиасса, [b] по направлению к Клите, справляют "копиды", очень похожие на вышеописанные [взрослые]. В жертву приносят молочных поросят (ο̉ρθαγορίσκοι), а для трапезы готовят вышеназванный [109с, 115е] духовой хлеб.

У всех остальных дорийцев главная трапеза называется аиклом. Эпихарм, например, говорит в "Надежде" :

Если кто-то на пирушку (αι̃κλος) приглашает неохотно,

На пирушку ты охотно устремляешься бегом.

То же сказано у него и в "Периалле". "В Лакедемоне после общей [c] трапезы в фидитии {29} бывает аикл, и тогда каждому допущенному подается хлеб в корзине и кусок мяса, а служка при раздатчике провозглашает аикл и объявляет, кто прислал продукты".

{29 ...после общей трапезы в фидитии... — Совместная трапеза всех совершеннолетних спартанцев-граждан мужского пола и место ее проведения.}

17. Так пишет Полемон. Ему, однако, противоречит грамматик Дидим (тот, которого Деметрий Трезенский называет "книжной бездною", так много он выдал сочинений - до трех с половиною тысяч), который пишет: "Поликрат рассказывает в "Лаконской истории" [FHG.IV.480], что обряды [d] Гиакинфий лаконцы совершают в течение трех дней, во время которых, оплакивая Гиацианта, не увенчивают головы на пирах, не подают белого хлеба и никакой другой выпечки со всем, что к ней положено, не поют и пеанов Аполлону {30} и не делают ничего, что принято при других жертвоприношениях: они обедают в строгом порядке и расходятся. Однако во второй из этих трех дней они устраивают многолюдное достопримечательное празднество: мальчики, высоко подпоясав хитоны, играют на [e] кифарах или поют под звуки флейты; одни, пробегая плектром по струнам, высокими голосами поют богу хвалы в анапестических песнопениях; другие объезжают театр на разукрашенных конях; хоры юношей в полном составе поют местные песни; а среди них плясуны под звуки флейты и пение хора исполняют древние пляски. Девушки выезжают на богато [f] разубранных крытых повозках и на тележках, запряженных парою, и весь город охвачен радостным праздничным волнением. В этот день приносятся всевозможные жертвы и граждане угощают всех своих рабов и знакомых; никто не остается без доли жертвенного мяса, и город пустеет, потому что все уходят на представление".

{30 ...Аполлону... — Невольному убийце Гиацинта.}

О Копидах упоминают и Аристофан (или Филиллий) в "Городах" (140) [Kock.I.786], а также Эпилик, пишущий в "Коралиске" следующее [Kock.I.893]:

Я на Копиды думаю направиться

В Амиклы к Аполлону, ибо будут там

"Бараки" (βαράκες), булки и похлебка смачная, -

"бараки" - это ячменные лепешки (μάζας), а не клецки (τολύπας), как утверждает Ликофрон, и не кусочки предварительно замешанного ячменного теста, как считает Эратосфен. Они-то и подавались на Копидах, а также пшеничный хлеб и богато заправленная похлебка. Очень четкое определение дает Копидам Молпид в "Лаконском государственном устройстве" [FHG.IV.453]: "Справляют они и так называемые Копиды. Это трапеза, [b] состоящая из ячменных лепешек, хлеба, мяса, сырых овощей, похлебки, смокв, орехов и люпина". Что же касается молочных поросят, то называются они вовсе не ο̉ρθαγορίσκοι, как считает Полемон, а ο̉ρθραγορίσκοι, потому что продаются под утро {31} ('όρθρος), как свидетельствуют Персей в [c] "Лаконском государственном устройстве" [FHG.II.623], Диоскорид во второй книге "Государства" [FHG.II.192] и Аристокл в первой из двух книг своего "Лаконского государственного устройства" [FHG.IV.464]. Далее, Полемон утверждает, что лаконцы, так же как и все остальные дорийцы, называют обед аиклом. Алкман, во всяком случае, пишет:

{31 ...потому что продаются под утро... — По другой версии, молочные поросята были так названы спартанцами в отместку за то, что сикионский тиран Клисфен из рода Орфагоридов (ок. 600 — ок. 570 гг. до н.э.) дал трем дорийским филам (спартанцы собственно относились к дорийскому населению Греции) унизительные имена, связанные со свиньями, ослами и поросятами (см.: Берве Г. Тираны Греции. Ростов-на-Дону, 1997).}

Был на мельнице избит он, на аиклах общих бит, -

называя так совместные обеды. И еще:

Алкман аикл состряпал.

Однако лаконцы не называют аиклом ни послеобеденное угощение, ни те куски хлеба и мяса, которые раздаются фидитам после обеда [ср. 139с]: всё это называется эпаиклом, то есть дополнительными блюдами для [d] фидитов после аикла - так и получилось такое слово. Кушанья для этих эпаиклов готовятся не всем одинаковые, как полагает Полемон, но двух родов. Мальчикам подается еда очень простая и дешевая: ячменный хлебец, смоченный оливковым маслом, который, как пишет Никокл Лаконец [FHG.IV.464], они завертывают в лавровые листья и проглатывают (κάπτειν) после обеда; поэтому и лавровые листья называются [e] καμματίδας, а сами ячменные лепешки κόμματα. (О том, что в древности, было в обычае жевать на закуску лавровые листья, пишет Каллий (или Диокл) в "Киклопах" [Kock.I.694]:

Листья, знак завершенья обеда и плясок начала.)

Взрослым же фидитам подавалось мясо предписанных обычаем животных! в дар от одного или нескольких зажиточных членов компании.

Молпид утверждает, что эпаиклы назывались также маттией (рагу или мясной салат). 18. Об эпаиклах Персей пишет в "Лаконском [f] государственном устройстве" так [FHGII.623]: "И тут же он взимает с богатых пожертвования для эпаикла, а бедным велит приносить с собой тростник, подстилки и листья лавра, чтобы проглотить после обеда свой эпаикл, то есть ячменные лепешки в масле. А по сути всё это является маленьким государственным установлением: кому возлежать за столом первым, кому вторым, а кому сидеть на скамье - всё это решается именно на эпаиклах". То (141) же самое передает и Диоскурид. О лавровых листьях и ячменных лепешках пишет Никокл [FHGIV.464]: "Выслушав обе стороны, эфор выносил оправдательный или обвинительный приговор. Выигравший дело взимал легкую пеню камматами (κάρματα) или камматидами (καμματίδας); камматы - это ячменные лепешки, а камматиды - лавровые листья, вместе с которыми они проглатываются".

19. О трапезе фидитов Дикеарх в "Трижды политике" рассказывает так [FHG.II.242]: "Начало обеда сервируется для каждого едока отдельно, и никто не делится с соседом; затем всем обедающим подают ячменные [b] лепешки, какую кто пожелает, а для питья, коли захочется, перед каждым положена походная фляга с вином. Мясо всегда для всех одно и то же - вареная свинина (иногда очень маленький кусочек, весом около четверти) и более ничего, кроме обязательной похлебки из этого же самого мяса; ее хватает, чтобы непрерывно обносить вкруговую в течение всего обеда. Добавкой могли быть оливки, сыр или смоквы, но кто-то может принести и рыбу, и зайца, и дикого голубя и тому подобное. А когда обед второпях с проглочен, едоков обносят так называемыми эпаиклами. Каждый участник фидития вносит примерно полтора аттического медимна ячменя, одиннадцать или двенадцать хоев вина, определенное количество сыра и смокв и дает около десяти эгинских оболов на покупку мяса". Сфер в третьей книге "Лаконского государственного устройства" пишет [FHG.III.20]: "Фидиты приносят с собой и эпаиклы: пойманную дичь, а богатые - еще и хлеб и земные плоды по сезону - сколько нужно для одной [d] трапезы; они считают, что незачем приносить и готовить больше, чем нужно на один раз". А Молпид пишет [FHG.IV.453]: "Согласно обычаю после обеда всегда кто-нибудь (а иногда и многие) выставляет приготовленную дома маттию [cp.l40f], и это называется эпаиклом. Оно никогда не покупается на рынке: ведь делается это не ради удовольствия или не для объедения, но чтобы подтвердить свое охотничье мастерство; вдобавок [e] многие владельцы стад щедро делятся приплодом. Таким образом, маттия - это дикие голуби, гуси, горлицы, дрозды, черные дрозды, зайцы, ягнята, козлята. И повара во всеуслышанье объявляют имена тех, кто почасту приносит эту снедь на пир, чтобы всем были ведомы их охотничьи труды и усердие для общего дела".

Деметрий Скепсийский пишет в первой книге "Троянского строя", что спартанский праздник Карнеи представляет собой подражание военному походу. Действительно, в девяти местах сооружаются "сени" (σκιάς), [f] называемые так по сходству с шатрами; и в каждой из них угощаются девять человек, а все распоряжения объявляются через глашатая. В каждой "сени" представлены три фратрии, и длятся Карнеи девять дней". {32}

{32 ...девять дней. — Здесь, по-видимому, оканчивается цитата из Дидима, начатая в 139d.}

20. Позднее, однако, лакедемоняне отошли от подобной суровости быта и впали в роскошь. Филарх, например, пишет о них в двадцать пятой книге своей "Истории" [FHG.I.346]: "[В то время] лакедемоняне перестали собираться по старинному обычаю на совместные трапезы; когда же они устраивали их, то шатры, положенные по закону, делали очень (142) маленькими, покрывала для ложей брали такие большие и пышные, что иные гости порой не смели даже локтем прикоснуться к подушке. В прежние времена, облокотившись о голое ложе, лакедемоняне терпели его жесткость в продолжение всей трапезы... теперь же, впав в упомянутую роскошь, они напоказ выставляли множество чаш, разнообразнейшие кушанья, [b] мало того, редкие благовония, вина и лакомства. Такой обиход завели, соперничая с чужими царями, Арей и Акротат, незадолго до царя Клеомена; {33} однако даже их настолько превзошли некоторые частные граждане тогдашней Спарты, что Арей и Акротат казались чуть ли не скромнее самых неприхотливых спартанцев былых времен.

{33 ...до царя Клеомена... — Клеомен III (272-220 гг. до н.э.), вступил на престол около 235 г. до н.э.}

21. Клеомен же, обладавший, несмотря на молодость, выдающимся [c] умом, и в быту отличался необычайной простотой. Уже находясь во главе государства, он умел показать тем, кого приглашал участвовать в жертвоприношении, что их домашние приготовления ничуть не уступают царским. Сколько бы ни приходило к нему посольств, он никогда не начинал обеда ранее установленного обычаем времени и никогда не накрывал более пяти лож; если же посольств не было, он обходился тремя ложами. И никогда распорядитель не указывал, кому войти и занять место первым, [d] но первым всегда входил старейший, если только сам царь не вызывал кого-нибудь по имени. Царь обычно возлегал вместе с братом {34} или кем-нибудь из сверстников. На треножнике лежали бронзовая холодильная чаша, кувшин, серебряный тазик, вмещавший две котилы, а также ковш и медный кубок. Вина не наливали до тех пор, пока кто-нибудь не просил: только перед обедом наливали по одному ковшу вина, причем царю намного раньше других, остальные же просили налить им только после того, как царь кивал головой. На маленьких столиках были самые [e] заурядные блюда, и всего было ни слишком много, ни слишком мало, так что всем хватало и никто не просил добавки. Клеомен считал, что не следует ограничиваться, как на фидитиях, простой похлебкой и кусками мяса, однако не нужно допускать и напрасных трат сверх должной меры: первое он считал скаредностью, второе - тщеславием. Когда принимали гостей, [f] вино выставлялось немного получше. По окончании трапезы все хранили молчание, а рабу, стоявшему наготове с разведенным вином, подавали знак кивком; и так же, как и перед обедом, наливали его только по просьбе и не более двух ковшей. Никаких развлечений за обедом не было, но сам царь по очереди беседовал с каждым, приглашая высказаться или выслушать, так что все расходились очарованные его обаянием".

{34 ...возлегал вместе с братом... — Греческие ложа, в отличие от римских триклиниев на 3-4 человек, как правило, были рассчитаны на двоих.}

Вот что Антифан пишет, высмеивая лаконские трапезы, в комедии "Архонт" [Kock.II.28]:

(143) Ты был в Лакедемоне? Там ведь требуют

Законы соблюдать беспрекословнейше:

Обедать на фидитиях, питаться там

Одной похлебкой, даже не надеяться

Носить усы и не искать других прикрас.

Всё соблюдая, как ты старомоден стал!

[Критские пиры]

22. Рассказывая об общественных трапезах критян, Досиад пишет в "Критской истории" [FHG.IV.399]: "Свои совместные застолья литтии устраивают так. Каждый вносит из своих доходов десятую часть в свое [b] товарищество и в доходы государства, которые потом назначенные лица распределяют по каждому дому. Но все рабы вносят по эгинскому статеру с головы. Граждане делятся на товарищества, называемые андриями. Попечение об общей трапезе вверяется женщине, которая берет себе в помощь трех-четырех мужчин из простого народа. При каждом из них двое слуг, подносящих дрова; называют их калофорами. На Крите повсюду для трапез отводятся два дома, один из них называется "мужским" (ανδρει̃ον), [с] другой, для приема иноземцев, - покоем (κοιμητήριον). У входа в обеденный зал ставятся два стола, называемые гостевыми, за них усаживают присутствующих иностранцев, далее - столы для остальных обедающих. Каждому выдается равная доля, однако молодые получают только половинную долю мяса и ничего из прочей пищи. На стол выставляется чаша с сильно разведенным вином, из которой пьют все, сидящие за этим столом; после окончания обеда подается вторая. Для мальчиков выставляют один [d] общий кратер разведенного вина, но взрослые, если захотят, могут выпить и больше. Начальница трапезы может на глазах у всех взять с любого стола лучшие кушанья и поставить их перед теми, кто отличился на войне или в совете. После трапезы у них принято обсуждать дела общественные, а потом они вспоминают воинские подвиги и воздают хвалы доказавшим свою храбрость, побуждая этим юношей к доблести".

Пиргион пишет в третьей книге "Критских обычаев" [FHG.IV.486], [e] что на своих общих трапезах едят критяне сидя; {35} что сироты получают пищу без приправ, что самые младшие стоят, прислуживая у столов; что после безмолвного возлияния богам вся поставленная снедь делится поровну; и что сыновьям, сидящим у ног своих отцов, дается половина взрослой доли, сиротам же полная взрослая доля, однако, по обычаю без приправ. Были у них и специальные кресла для гостей, а третий стол по [f] правую сторону от входа в андрейон назывался "столом Зевса Гостеприимца", или гостевым.

{35 ...едят критяне сидя... — В противоположность античному обычаю возлежать во время пира.}

[Персидские пиры]

23. Сравнивая эллинские пиры с персидскими, Геродот пишет [I.133]: "Самым большим праздником каждого человека у персов признается день рождения. В этот день они считают нужным устраивать более обильное, чем в другие дни, угощение. Люди богатые тогда подают на стол целиком зажаренного в печи быка, осла, коня, или даже верблюда, а бедные лишь (144) мелкий рогатый скот. Обеденных яств у них немного, {36} зато потом много закусок одна за другой. Поэтому персы говорят, что эллины встают из-за стола голодными, так как у них после обеда не подают ни одного стоящего блюда. Если бы у эллинов подавались закуски, то они бы ели не переставая. Персы - большие любители вина. В присутствии других людей у них не принято извергать пищу и мочиться. Эти обычаи персы строго [b] соблюдают. Во хмелю они обычно обсуждают самые важные дела. Решение, принятое на таком совещании, на следующий день хозяин дома еще раз предлагает гостям уже на трезвую голову. Если они и трезвыми одобряют это решение, то так и поступают. И наоборот: решение, принятое трезвыми, они еще раз обсуждают во хмелю". {37}

{36 Обеденных яств у них немного... — Подразумевается, что персы изнежены и почти не едят «основную еду», хлеб, а ведут жизнь опсофагов (см. примеч. 27 к кн. IV), поглощая одно лакомство за другим не из-за голода, а из-за своего чревоугодия.}

{37 ...обсуждают во хмелю. — Здесь речь идет о ритуальных оргиях, а не о бытовых попойках. Согласно «Авесте», опьянение персов некоей «златоцветной хаомой» дарует «всестороннее знание».}

24. Ксенофонт же в "Агесилае" пишет о роскоши персидских царей так [9.3]: "Для персидского царя его люди обегают все земли, разыскивая ему самые лучшие вина; десятки тысяч трудятся, приготовляя ему самые [c] вкусные блюда; трудно рассказать, как хлопочут, чтобы он задремал. Напротив, для Агесилая любовь к труду сделала приятным любой попавшийся напиток, любую случайную пищу, любое ложе годилось ему для спокойного сна". А в сочинении "Гиерон", рассуждая о роскошном столе тиранов и пище частных граждан, он пишет так [I.17]: " - Мне прекрасно известно, Симонид, - сказал он, - что большинство считает, будто питье и еда нам вкуснее, чем простому народу: это потому что им кажется, будто они гораздо охотнее съели бы наш обед, нежели состряпанный в их [d] собственном дому. Ведь приятно бывает именно непривычное. Однако по той же причине тиранам незнакомо приятное предвкушение праздников: столы у них всегда ломятся от лакомств, и праздник не добавляет ничего нового. Итак, вот первое, в чем положение обывателя выгоднее, чем тирана, - надежда на лучшее. Затем, - продолжил он, - ты, конечно, знаешь, что чем больше кто-нибудь предается излишествам в еде, тем скорее наступает пресыщение. Так что и продолжительность наслаждения у [e] изобильного бывает короче, а у скромно живущего дольше. - Зато, клянусь Зевсом, - сказал Симонид, - пока это им по душе, питающиеся роскошна наслаждаются куда больше, чем питающиеся простой пищей".

25. Феофраст в трактате "О монархии", посвященном Кассандру (если сочинение это подлинное, потому что многие утверждают, будто оно принадлежит Сосибию, тому, которому поэт Каллимах элегическим стихом написал эпиникий), пишет, что персидский царь, утомленный роскошью, обещал выплатить кучу серебра тому, кто изобретет новое наслаждение [f] [ср.514е]. Феопомп пишет в тридцать пятой книге "Истории" [FHG.I.311], что пафлагонскому царьку Фису за обедом подавалось сто блюд, начиная с быка. Даже когда Фис был доставлен пленником к царю персов и содержался под стражей, он продолжал жить на широкую ногу и пировал не менее (145) пышно. Узнав об этом, Артаксеркс сказал, что ему ясно: Фис живет, как будто спешит умереть. Тот же Феопомп пишет в четырнадцатой книге "Истории Филиппа" [FHG.I.298]: "Когда великий царь посещает подвластную ему область, на его пир расходуется двадцать или тридцать талантов, а иногда много больше, потому что каждый город пропорционально его размерам издавна обложен как бы податью на царский пир".

26. Гераклид из Кум, автор "Персидской истории", пишет во второй книге, озаглавленной "Снаряжения" [FHG.II.96]: "Вся челядь [b] прислуживает за обедом гостям персидского царя, приняв ванну и нарядившись в белые одежды, и тратит на приготовление к пиру до половины дня. Одни из царских сотрапезников едят снаружи, доступные взорам любого желающего, другие же внутри вместе с царем. Однако и они не делят трапезу с царем, но во дворце устроены напротив друг друга два зала: в одном из них пирует царь, в другом приглашенные гости; и царь лицезреет их сквозь занавес, повешенный на дверях, они же его не видят. Только иногда во время праздников все пируют в одном помещении с царем; под это отводится [с] большой зал. Когда же царь [после обеда] устраивает попойку (а бывает это часто), то застольников обычно бывает двенадцать человек. Когда все уже отобедали, царь в своей комнате, гости в другой, то их приглашает войти кто-нибудь из евнухов. И тогда, войдя к царю, они бражничают вместе с ним, хотя вино пьют не то же самое. Гости сидят на полу, а он возлежит на ложе с золотыми ножками; напившись сверх всякой меры, гости [d] расходятся. Завтракает и обедает царь обычно один, иногда с женой и с кем-нибудь из сыновей. Во время обеда ему поют и играют на лирах наложницы, одна отдельно (ε̉ξάρχει), а другие хором. Царский пир, - продолжает Гераклид, - на первый взгляд кажется расточителен, но по рассмотрению оказывается расчетлив и даже скуповат; таковы же и пиры всех персидских вельмож. А именно, ежедневно для царских нужд забивается тысяча животных, в том числе лошади, верблюды, быки, ослы, олени и [e] множество овец, а также птицы, среди них аравийские страусы (очень большие), гуси и петухи. От всего этого каждому царскому гостю подается только малая часть, причем каждый может унести домой всё, чего не съел за столом. Большая же часть мяса забитых животных и прочей снеди выносится во двор для телохранителей и пельтастов, находящихся на царском кормлении. Там все остатки мяса и хлеба делятся поровну; и как [f] в Элладе наемники получают плату деньгами, так они получают ее от царя по договору пищей. У остальных персидских вельмож тоже еда подается на стол вся сразу; когда же сотрапезники отобедают, все остатки (главным образом, мясо и хлеб) начальник стола раздает слугам, этим они и кормятся. Поэтому самые знатные сотрапезники ходят к царю только на (146) завтрак, извиняясь тем, что не могут посещать его дважды, так как должны принимать своих собственных гостей".

27. Геродот же пишет в седьмой книге [VII. 118], что те из эллинов, которые должны были принимать и угощать Ксеркса, впали в такую великую нужду, что лишились домов и имущества. Так, фасосцам пришлось принимать и угощать войско Ксеркса за их города на материке, и один только знатный гражданин Антипатр, сын Оргея, потратил на угощение [b] четыреста талантов, потому что и кубки, и сосуды для смешения вина, и вся прочая столовая утварь были из золота и серебра... Если бы Ксеркс ел дважды в день и кроме обеда еще завтракал, то города бы этого не перенесли. И в девятой книге "Истории" он пишет [IX.110]: "Иногда царь дает царский пир, это бывает раз в году в день рождения царя. По-персидски этот пир называется "тикта", что по-гречески значит "самый лучший". Только в этот день царь умащает голову и раздает подарки".

[c] Как рассказывает в книге "О кончине Александра и Гефестиона" Эфипп Олинфский, пируя с друзьями, Александр Великий каждый раз тратил сто мин в день; сотрапезников же у него бывало, может быть, шестьдесят или семьдесят. Персидский же царь, как пишут Ктесий и Динон (в его "Персидской истории" [FHG.II.93]), давал пиры на пятнадцать тысяч человек и тратил при этом по четыреста талантов. В италийской монете это составляет [d] два миллиона четыреста тысяч денариев; разделив их на пятнадцать тысяч человек, получаем сто шестьдесят денариев на человека, то есть столько же, сколько и у Александра, - тот, по Эфиппу, тратил сто мин. Между тем Менандр в "Пьянстве" оценивает расходы на большой пир всего лишь в талант [Kock.III.91; cp.364d]:

А жертвы мы приносим по достатку ли?

Богам отдать достаточно паршивую

[e] За десять драхм овцу, хотя не менее

Таланта нам обходятся флейтисточки,

Певички, благовония, фасосское,

Мендейское, сыр, угри и так далее.

Таким образом, талант он считал необычайно дорогой тратой. И в "Брюзге" [447] у него говорится:

Как они, разбойники,

Приносят жертву! Кружки, короба у них

Не для богов, а для себя. Лепешку бы

Да ладану принесть - и жертву полностью

[f] Бог примет из огня. Так нет, богам суют,

Что несъедобно, - желчь, от костреца кусок,

А прочее - себе в живот.

[Пир Дионисия]

28. Филоксен Киферский в поэме "Пир" (если только именно он, а не Филоксен Левкадийский упоминается в "Фаоне" комедиографом Платоном [Kock.I.646]), так описывает приготовления к пиру:

Маслом лоснящийся стол

двое прислужников вынесли,

(147) после - второй, другие - другим,

пока не заполнилась зала.

Сверкали столы

в ярком сияньи высоких огней,

ломились гирляндами разделочных досок

и приправ в графинчиках ..................

роскошествующие всевозможными искусными выдумками,

радостью бытия, ловушками душ.

Рядом встали в корзинах

с белою кожей ячменные хлебцы,

другие же слуги ............

После них первой вошла не супница,

любовь моя,

но громадный сосуд, усеянный заклепками.

На закуску - славное блюдо угрей (έγχέλεα),

божьей утехи,

нарубленных угриных (γογγρο-) голов.

Следом за ним другое такое же блюдо вошло,

[b] с круглым скатом под соусом.

Там маленькие супники были:

один с акульим мясом,

другой с разительным скатом .........

...... было другое богатое блюдо головоногих

и каракатиц со щупальцами,

...... мягче волос.

После него прямо с огня вошла

в струях пара

серая кефаль размером со стол.

Друг мой,

....... за нею вошли

в сухарях осьминоги

и гнутые золотистые креветки.

За ними - винные пирожные и сласти,

в цветочных лепестках.......

и пшеничные лепешки с глазурью,

кисло-сладкие, размером с горшок (?).

[с] Но истинно знаю:

вот пира пуп,

и ты и я его зовем так:

клянусь богами,

последней там была

чудовищная горячая глыба кусков тушеного тунца,

вырезанных из самых мясистых подбрюшных частей.

Вот была бы великая радость,

если всё наше дело было

только лежать там.

Но и без нас

пир был великолепен:

никто другой

так не расскажет, как я,

о всех поставленных блюдах.

Я чуть было не пропустил

горячие потроха, а за ними кишки

[d] откормленного в доме поросенка,

и хребет вошел, и ребра с горячими клецками (?).

И поставили перед нами

целую вареную голову козленка,

вспоенного молоком,

дышащую паром, разрезанную надвое,

и вареные конечности, белокожие ребра, рыла, головы,

ноги и вырезки, сдобренные соусом из сильфия.

И прочее мясо:

вареные и жареные барашки и козлята,

и сладчайшая смесь

[e] полусырых кишок барашков и козлят,

этому ликовали бы сами боги,

и ты, моя радость,

охотно поел бы их.

После жареный заяц был и петушки молодые.

Затем уже стол завалила обильно

груда горячих вяхирей и куропаток,

гнущихся от мягкости хлебов.

С ними одной ватагой пришли

мед золотистый, творог;

что же до сыра, то нежным его

каждый признал бы,

и я в вместе с ними.

Когда же к моим друзьям

пришел час насыщения питьем и пищей,

всё со столов убрали рабы,

и на руки нам пролилась вода. {38}

{38 ...пролилась вода. — Далее см. 409е.}

[Пир Антония и Клеопатры]

29. Сократ Родосский в третьей книге "Гражданской войны" [f] [FHG.III.326] описывает пир Клеопатры, последней царицы Египта, вступившей в брак с римским полководцем Антонием в Киликии. Когда они с Антонием встретились в Киликии, Клеопатра устроила в честь него царственное пиршество, на котором всё было из золота, всё в драгоценных (148) камнях, всё самой тонкой работы; даже стены там были, по словам Сократа, все в коврах, пурпурных и парчевых. Приказав накрыть двенадцать триклиниев, Клеопатра позвала на пир Антония с избранными его друзьями. При виде несметного богатства Антоний остановился как вкопанный; Клеопатра же с улыбкой сказала, что это ее подарок, и пригласила прийти еще раз завтра, с друзьями и военачальниками. Второй пир был еще великолепнее, так что первый показался убогим. И опять она подарила всё это ему, а военачальникам позволила унести с собой каждому свое ложе; чаши и покрывала тоже были розданы гостям. А когда настало время расходиться, она предоставила высшим чинам носилки и слуг, прочим же [b] гостям - коней с серебряной сбруей; и каждому был приставлен эфиопский раб с факелом. На четвертый день она купила роз на целый талант {39} и велела усыпать пол слоем этих роз толщиною в локоть, а поверх них положить сплетенные сетью гирлянды.

{39 ...она купила роз на целый талант... — Топос утопания в роскоши, но одновременно и весьма семантически нагруженное действие. Роза — цветок античности par exellence, совмещающий в себе семы роскоши (высокая цена), царственности (порфира), смерти (быстрое увядание), дионисийского начала (была посвящена Дионису-Либеру; см.: Овидий. «Фасты». V. 344), так что неудивительно, что сразу после этого описания идет история Антония-Диониса. Поздние римские императоры II-III в. н.э., такие, как Гелиогабал, Галлиен и пр., также засыпали все вокруг розами, пытаясь перещеголять друг друга в расточительности (см.: «История августов», passim).}

Историк рассказывает, что потом, когда Антоний был в Афинах, он воздвиг напоказ в театре подмостки, увитые зеленью, как для вакханалий, и они увешаны были тимпанами, оленьими шкурами и прочими [c] дионисическими затеями. Лежа там с раннего утра, Антоний пьянствовал с друзьями, слушая при этом певцов, приглашенных из Италии. Поглядеть на такое зрелище греки собирались со всех концов. "Иногда переходил он и на Акрополь, - пишет Сократ. - Все Афины освещались тогда с крыш факелами. И с тех пор он повелел, чтобы во всех городах его величали Дионисом. А император Гай, прозванный Калигулой за то, что родился в лагере, [d] не только называл себя новым Дионисом, но и наряжался Дионисом и в таком облачении правил суд".

30. Глядя на такое, можно полюбить греческую бедность, особенно если вспомнить, каковы были фиванские пиры.

Клитарх в первой книге "Истории Александра" сообщает, что "после завоевания города Александром всего добра у них оказалось на 440 талантов; люди они были мелочные, а в пище скаредные; на пирах у них [e] подавался фарш в фиговых листьях, вареные овощи, сардины и другая рыбья мелочь, колбасы, грудинка, похлебка. Так угостил Мардония и пятьдесят других персов Аттагин, сын Фринона, о котором Геродот в девятой книге [f] говорит [IX.15], что он был отменно богат. После этого вряд ли могли персы одержать победу, и грекам не было надобности при Платеях ходить в бой против тех, кого уже успела погубить подобная пища".

[Аркадские пиры]

31. Аркадский пир описывает в третьей книге "Генеалогий" Гекатей Милетский [FHG.I.28]: его составляют ячменные лепешки и свинина. Гармодий Лепреатский пишет в сочинении "Об обычаях фигалейцев" [FHG.rv.411]: "Выбранный фигалейцами ситарх (ответственный за продовольствие) ежедневно поставлял три хоя вина, медимн ячменной муки, пять мин сыру, а также все необходимые приправы для мяса. Город же (149) давал каждому из двух хоров трех овец, повара, а также подставку для ведер, столы, скамьи для сидения и тому подобное; поварскую утварь доставлял хорег. Порядок самого пира был следующий. Согласно обычаю, сыр и лепешки из слабозамешенного ячменного теста клались на медные разделочные подносы, называемые у некоторых авторов мазономами (по [b] своему предназначению). {40} С лепешками и сыром подавалась требуха с солью. При освящении этой пищи каждый сотрапезник отпивал из глиняного кувшинчика, а освящающий говорил: "Хорошего обеда!" Затем все совместно ели похлебку и мелко нарезанное мясо; кроме этого каждому едоку выдавались два куска мяса. Во время всех обедов, и прежде всего на так называемых мазонах (так до сих пор называются Дионисовы сборища), соблюдалось следующее правило: самым крепким едокам из молодежи подливали больше похлебки и подкладывали дополнительные лепешки и хлебцы - эти юноши считались мужественными и правильно воспитанными, потому что обжорство у них было в большом почете и [c] всячески восхвалялось. После обеда они совершали возлияния, не помыв рук, но обтерев их хлебными мякишами; причем мякиши каждый потом уносил с собой из страха перед ночной дорогой. {41} После возлияний поется пеан. Когда же они приносят жертвы [местным] героям, то закалывается множество быков и все пируют вместе с рабами, а дети угощаются [d] вместе с родителями, сидя голышом на камнях". Феопомп же пишет в сорок шестой книге "Истории Филиппа" [FHG.I.319]: "Аркадяне угощают на празднествах и господ, и рабов, причем для всех выставляется один общий стол; снедь кладется на его середину, и вино для всех размешивается в одном кратере".

{40 ...по своему предназначению... — Тут смешиваются две этимологии: ложная — «обычай ячменных лепешек» (от слова «закон» — νόμος) и истинная — «распределитель ячменных лепешек» (от «распределять» — νέμω).}

{41 ...из страха перед ночной дорогой. — Чтобы кормить подвластных Гекате злых духов в обличье псов или ее ипостаси в том же обличье (Eustath. И. 728.18).}

[Пиры в Навкратисе]

32. "У жителей Навкратиса, - пишет Гермей во второй книге "О гринейском Аполлоне" [FHG.II.80], - народ обедает в пританее в дни празднований рождения Гестии Первоприсутствующей, Диониса, а также Сельского Аполлона, надевая белые одежды, еще и поныне называемые [e] пританейскими. После того как участники заняли места на ложах, они встают и коленопреклоненно совершают возлияния, а глашатай, исполняющий обязанности жреца, произносит отеческие молитвы. Улегшись после этого на ложах, все получают по две котилы вина, за исключением жрецов [f] Аполлона Пифийского и Диониса, которые получают вдвое. После этого каждому подается плоский хлеб из очищенной пшеничной муки, на который положен другой хлеб, называемый печным, а также свинина, чашка с ячменным или еще каким-нибудь отваром, по времени года, два яйца, ломтик свежего сыра, сушеные смоквы, лепешка и венок. Устроитель празднеств, вышедший за рамки этого перечня, наказывается власть имущими; пирующим не позволяется приносить с собой съестное, но все едят только (150) это; остатки же от пиршества раздают рабам. Однако и во все остальные дни года в пританее может пообедать любой желающий: он должен приготовить для себя дома зелень или бобы, соленую или свежую рыбу и немного свинины; принеся это с собой, [он получает] котилу вина. Ни одна женщина не может входить в пританей, за исключением флейтисток; также не разрешается приносить в пританей ночные горшки. Если же житель Навкратиса справляет свадьбу, то свадебные законы запрещают подавать на стол яйца и пироги на меду". Откуда такой запрет, нам лучше всего [b] расскажет Ульпиан.

33. Ликий в "Египетской истории" отдает египетским пирам предпочтение перед персидскими. "Египтяне, - рассказывает он, - отправились в поход против Оха, царя персидского. {42} Потерпев поражение, египетский царь попал в плен. Ох обошелся с ним по-доброму и пригласил его на обед. И вот, хотя приготовлено всё было блестяще, египтянин рассмеялся над тем, как скудно живет перс. "Царь, - обратился он к нему, - если хочешь [с] знать, чем должны питаться счастливые цари, то позволь моим бывшим поварам приготовить для тебя обед по-египетски". Тот распорядился, обед был приготовлен, и Ох, отведав его, сказал тогда: "Чтоб тебе злою смертью погибнуть, негодный египтянин, коли ты от таких пиршеств стал искать дешевой пищи". Каковы были эти египетские пиры, нам показывает Протагорид в первой книге сочинения "Об играх в Дафне" [FHG.IV.484]: "Третий вид пиров - это египетские; на них перед гостями не ставят [d] столов, а обносят их подносами с кушаньями".

{42 ...против Оха, царя персидского. — Прозвище Артаксеркса III (правил с 359/358 по 337 г. до н.э.).}

[Пиры у галлов]

34. У галлов, как рассказывает Филарх в шестой книге [FHG.I.336], на столы кладется множество ломтей хлеба и ставится много мяса из котлов, но никто не приступает к еде, пока не увидит, что царь отведал предложенного. В третьей книге тот же Филарх рассказывает [FHG.334], как Ариамн, первый богач среди галлов, объявил, что будет один целый год кормить всех галлов и осуществил это так. По всей стране на [e] лучших дорогах по его приказу были поставлены стоянки, на них из кольев, камыша, ивовых прутьев построены навесы на четыреста человек и больше, соответственно количеству народа, который должен был туда стекаться из городов и сел. Под этими навесами он велел поставить огромные котлы и наполнить их разным мясом. {43} Котлы эти еще за год до того были отлиты на заказ мастерами, приглашенными из других городов. По приказу Ариамна здесь ежедневно закалывались быки, свиньи, овцы и прочий скот без числа, приготовлены были также бочки с вином [f] и замешано много ячменного теста. И туда не только галлы стекались из городов и деревень, но даже прохожих чужеземцев задерживали на дорогах поставленные для того рабы и не отпускали в путь прежде, чем они отведают угощения.

{43 ...поставить огромные котлы и наполнить их разным мясом. — Возможно, неправильно истолкованная Филархом процедура кельтского ритуала; ср. средневековое ирландское представление о неистощимом котле изобилия Дагда, принесенном в Ирландию племенами богини Дану.}

[Фракийские пиры]

35. О фракийских пирах упоминает Ксенофонт в седьмой книге "Анабасиса" [VII.3.21], описывая пир у Севфа следующим образом: "Когда же (151) все собрались, то сели к обеду в круг. Для каждого внесли по столу на трех ножках, [числом около 20] на них лежали куски мяса, и к ним были привязаны большие квашеные хлеба. Кушанья подносились, главным образом, гостям, таков был их обычай; и Севф показал этому пример. Он взял лежавшие перед ним куски хлеба, разломил на небольшие ломти и бросил кому хотел (из присутствующих), а потом и мясо, оставляя себе лишь [b] столько, сколько сам мог съесть. Все, перед кем стояли столы, тоже поступали таким же образом. Только один аркадянин по имени Ариста, большой обжора, не захотел разбрасывать еду: взяв в руку хлеб величиной в три хойника и положив на колени мясо, он принялся уписывать еду. Стали разносить рога с вином, и все брали по рогу; но когда виночерпий поднес рог Аристе, тот, видя, что Ксенофонт уже кончил есть, сказал: [c] "Подай ему, он уже отдыхает, а я еще занят", - и все рассмеялись. Когда началась попойка, вошел фракиец, ведя за собой белого коня, и, взяв наполненный вином рог, сказал: "Пью за твое здоровье, Севф, и дарю тебе этого коня; на нем ты догонишь всякого, кого захочешь, а при отступлении ты можешь не бояться врага". Другой ввел раба и подарил его таким же образом, выпив за здоровье Севфа; третий подарил одежды для его жены. А Тимасий выпил за здоровье Севфа и подарил ему серебряную чашу и ковер ценой в десять мин. Тут один афинянин, Гнесипп, встал и сказал, [d] что существует прекрасный древний обычай: имущие одаряют царя в знак уважения, а неимущих одаривает сам царь. Тогда Ксенофонт смело встал, взял рог и сказал: "Севф, я отдаю тебе в верную дружину самого себя и вот этих моих товарищей, и ни один из них не идет к тебе против воли. Сейчас они находятся здесь, больше ничего от тебя не требуют и согласны добровольно обречь себя на труды и опасности ради тебя". Севф встал, выпил вместе с Ксенофонтом и вместе с ним опрокинул рог. После этого [e] вошли люди и затрубили в сигнальные рога и в трубы из сырой бычачьей кожи, и всё это в такт, как при игре на магадиде".

[Посидоний о галлах и парфянах]

36. Стоик Посидоний, сочинивший свою "Историю" {44} не без влияния философии той школы, приверженцем которой он был, описывает в ней много обычаев и установлений различных народов: "Кельты, - пишет он [FHG.III.260], - принимают пищу за деревянными столами, под которые подкладываются охапки сена, так чтобы они лишь немного возвышались над землей. Пища их - немного хлеба и много мяса, вареного и зажаренного на углях или рожнах. Едят они опрятно, но с каким-то львиным неистовством: двумя руками хватают кусок животного и обгрызают мясо зубами; если же кусок жесткий, то отрезают от него мясо ножичком, который нарочно лежит у них в ножнах. Те из них, что живут по рекам и по (152) побережью внутреннего и внешнего моря, {45} питаются печеной рыбой, приправляя ее солью, уксусом и тмином; {46} тмин они кладут и в питье. Оливковым маслом они не пользуются, оно редко и с непривычки кажется им невкусным. Когда обедают большой компанией, то усаживаются в круг, а в [b] середину как предводитель хора садится самый влиятельный, превосходящий всех или военным умением, или знатностью, или богатством. Рядом усаживается гость, а затем по обе стороны, согласно своему достоинству, занимают места остальные. Позади них становятся телохранители с длинными щитами, а напротив, усевшись в круг по примеру господ, пируют копьеносцы. Прислужники разносят питье в сосудах, похожих на наши чаши с носиком, глиняных или серебряных. Таковы же и подносы, на которых [c] подают кушанья; а иные пользуются медными, деревянными или плетеными из прутьев корзинками. На богатых пирах пьют неразбавленное привозное вино из Италии или Массалии {47} и только изредка добавляют в него воды. На более скромных трапезах пьют пшеничную брагу, приправленную медом, а народ ее пьет и без приправ; называется она кормой. Отпивают они ее почасту, но понемногу, не более киафа из одной и той же чаши. Питье [d] это разносит раб по кругу слева направо и обратно, как у них принято, богам же они поклоняются, поворачиваясь в правую сторону".

{44 ...сочинивший свою «Историю»... — Знаменитому стоику принадлежало немало исторических и географических сочинений, в том числе «История после Полибия» в 52 книгах.}

{45 ...внутреннего и внешнего моря... — Средиземного моря и Атлантического океана.}

{46 ...приправляя ее солью, уксусом и тмином... — Подобный рецепт запеченной рыбы с использованием семян кориандра вместо тмина сохранился в римской кулинарной книге (Apic. 437).}

{47 ...или Массалии... — Марсель на юго-востоке современной Франции, колония фокейцев, основанная около 600 г. до н.э., ближайшее винодельческое соседство кельтов. В Греции и Риме дешевое массалийское вино, подвергаемое «старению» дымом, особой популярностью не пользовалось (см. эпиграммы Марциала X. 36 и XIII. 123); но кельты были не столь утонченными ценителями вина, хотя, по преданию, именно страсть к неведомому им ранее вину заставила их сначала пойти войной на Рим, а затем осесть на римских границах.}

37. В рассказе о Луернии, отце того Битуита, что был убит римлянами, Посидоний пишет, что, добиваясь народной любви, он разъезжал по полям на колеснице, разбрасывая золото и серебро десяткам тысяч сопровождавших его кельтов; огородив прямоугольное пространство стороной в двенадцать стадий, он поставил там чаны, наполненные дорогим вином, [e] снеди же заготовил такие горы, что помногу дней подряд мог угощать всех желающих, не испытывая ни в чем недостатка. Когда же подошел назначенный им конец празднеству, вдруг явился к нему припозднившийся варварский поэт (бард) и принялся оплакивать свое опоздание и воспевать величие вождя; тому это так понравилось, что, приказав подать мешок с золотом, он бросил его бежавшему за колесницей поэту. А тот, подхватив [f] подарок, стал петь, что даже следы, оставляемые на земле его колесницей, несут людям золото и благодеяния.

38. Пишет об этом Посидоний в двадцать третьей книге. А в пятой книге он рассказывает о парфянах [FHG.III.254]: "Приглашенный на пир царский друг не делит с ним стол, но, сидя у подножья высокого царского (153) ложа, по-собачьи подбирает то, что ему бросают на пол; частенько по какому-нибудь пустяку его оттаскивают от этого низменного угощения и бьют розгами или ремнями с вплетенными в них костяшками; весь залитый кровью, он падает ниц и поклоняется своему мучителю как благодетелю". Далее, в шестнадцатой книге, рассказывая историю царя Селевка, - о том, как, пойдя походом на Мидию, тот был побежден Аршаком и долгое время жил у него в плену, где с ним, впрочем, обращались по-царски, - Посидоний пишет так [FHG.III.258]: "На парфянских пирах царь [b] занимает отдельное ложе, выше всех и в стороне от остальных. Стол ему также ставится отдельный, как обожествленному герою, полный туземных лакомств". Далее, рассказывая в тридцать четвертой книге о Гераклеоне из Берои, том самом, который, будучи возвышен царем Антиохом Грипом, чуть было не сверг своего благодетеля, Посидоний пишет [FHG.III.265]: "Когда он обедал, то устраивал пиршество и для солдат, разделяя их по тысячам и размещая на земле под открытым небом. Обед [c] состоял из большого каравая хлеба и мяса; питьем служило любое вино с холодной водой. Служители были вооружены кинжалами, и обед проходил в строгом молчании". А во второй книге он пишет [FHG.III.252]: "Когда в граде римлян во храме Геракла происходит пир, это делается в честь триумфатора и поистине с Геракловым размахом. В течение всей трапезы рекой течет медовое вино, пищей же служат громадные караваи, вареное копченое мясо и в изобилии жареное мясо только что освежеванных жертвенных животных. А у тирренцев роскошные пиры устраиваются [d] дважды в день, расстилаются разноцветные ковры, подается серебряная посуда всякого рода, и стоит толпа красавцев-рабов в дорогих одеждах". Тимей же пишет в первой книге "Истории" [FHG.I.196], что у них за пирами прислуживают нагие невольницы, еще не достигшие совершеннолетия.

[Поединки на пирах]

39. Мегасфен во второй книге "Истории Индии" {48} пишет [FHG.II.423], что у индусов на пирах перед каждым ставится стол. Стол этот похож на [e] ящик, на нем стоит золотая чаша, в которую они сначала кладут рис, сваренный так, как у нас каша, затем - множество лакомых яств, приготовленных по-индусски. Германцы же, как повествует Посидоний в тридцатой книге [FHG.III.264], едят на завтрак куски жареного мяса, запивая молоком и неразбавленным вином. У кампанцев иногда устраивают [f] поединки во время пиров. {49} Николай Дамасский, философ-перипатетик, в сто десятой книге своих "Историй" упоминает, что и у римлян на пирах устраивались гладиаторские бои [FHG.II.417]: "Зрелищем гладиаторских боев римляне наслаждались не только в театре, но и, как этруски, на своих пирах. Друзей часто приглашали на обед для того, чтобы сверх всего прочего они посмотрели на две или три пары гладиаторов, которых вызывали, когда гости были уже сыты и пьяны от обеда. Когда гладиатор падал пронзенный, (154) гости рукоплескали от удовольствия. У одного даже в завещании было написано, что он устраивал поединки между самыми красивыми из принадлежавших ему женщин, у другого - то же самое о мальчиках, его любимцах. Впрочем, народ не вынес такого беззакония и завещание было признано недействительным". Эратосфен в первой книге "Олимпийских победителей" пишет, что кулачные бои у тирренцев происходят под звуки флейты.

{48 ...во второй книге «Истории Индии»... — Эта книга была написана Мегасфеном по наблюдениям за экономической и административной жизнью индийского государства Чандрагупты, в котором он провел пять лет как посол Селевка в IV в. до н.э.}

{49 Укампанцев иногда устраивают поединки во время пиров. — Ср. впечатления Горация от его поездки по Южной Италии и шутовского поединка на пиру, представленного для его развлечения («Сатиры». I. 5, 52sq.).}

40. В двадцать третьей книге своей "Истории" Посидоний пишет [FHG.III.259]: "На пирах кельты часто устраивают поединки. Приходят они с оружием и бьются или с мнимым противником, или, шутя, друг с другом; но иногда случаются и ранения, тогда они приходят в ярость, и, если не [b] вмешаются окружающие, дело может дойти до убийства. В древности, - продолжает он, - за трапезой подавались цельные окорока и самому сильному воину вручалось бедро; если же кто-либо начинал спорить, то они вступали в поединок и бились насмерть. Были и такие, которые в театре собирали с публики серебро или золото, а иные - нужное количество глиняных кувшинов с вином; и, получив ручательство, что сбор сделан и всё [с] будет распределено среди их близких, они растягивались навзничь на больших продолговатых щитах, и стоящий рядом перерезал им горло мечом". Так и Эвфорион Халкидский пишет в "Исторических заметках": "У римлян предлагается пять мин тому, кто даст голову на отсечение топором при условии, что деньги будут вручены наследникам. Часто записываются несколько и начинают спорить, у кого больше прав на отсечение".

46. Гермипп в первой книге "О законодателях" указывает [FHG.III.36], [d] что первыми ввели в обиход поединки жители Мантинеи по совету их согражданина Демонакта; от них это переняли жители Кирены. Эфор же пишет в шестой книге "Истории" [FHG.I.261]: "С особенным усердием упражнялись в боевых искусствах мантинейцы и аркадяне, так что еще в наши дни древнее военное облачение и оружие называют мантинейским, ибо считается, что придумали их мантинейцы. Кроме этого, в Мантинее впервые стали обучать бою в тяжелых доспехах, приемы которого изобрел [e] Демея". О том, что обычай поединков очень древний, говорит в "Финикиянках" Аристофан [Kock.I.533]:

Эдиповы два сына двунадменные,

Войною грянув, в бой единоборственный

Вступили по старинному обычаю.

Очевидно, что слово "поединщик" (μονομάχος) происходит не от существительного "бой" (μάχη), но от глагола "сражаться" (μάχεσθαι). Ведь всякий раз, когда в состав сложного слова, оканчивающегося на -ος, входит слово "бой", как в словах "союзник" (σύμμαχος), "сражающийся в первых рядах" (πρωτόμαχος), "открытый для нападения" (επίμαχος), "противник" (α̉ντίμαχος), а также "в битвы влюбленный (φιλόμαχος) Персеев род" у [f] Пиндара, составное слово принимает острое ударение на третьем слоге от конца; когда же сложное слово оканчивается на глагол "сражаться", оно принимает острое ударение на предпоследнем слоге, как в словах "кулачный боец" (πυγμάχος), "ведущий морское сражение" (ναυμάχος), "ты сам, первый боец у врат (πυλαμάχε)" у Стесихора, "тяжеловооруженный воин" (ο̉πλομάχος), "сражающийся на стенах" (τειχομάχος), "сражающийся на башне" (πυργομάχος).

Комедиограф Посидипп говорит в "Содержателе притона" [Коек. Ш.341]:

Кто в море не бывал, тот не знаком со злом:

(155) Мы, моряки, несчастней поединщиков.

О том, что даже знаменитейшие герои и вожди выходили на поединки, мы уже говорили в других частях книги. Афинянин Диилл пишет в девятой книге "Истории" [FHG.II.361], что, когда Кассандр возвращался из Беотии и устроил в Эгах погребение царя и царицы, {50} а также Кинны, матери Эвридики, он не только почтил их всеми подобающими обрядами, но и устроил поединки между четырьмя своими воинами.

{50 ...погребение царя и царицы... — Это были государственные похороны слабоумного сына Филиппа Π и сводного брата Александра Македонского Арридея (после смерти Александра он некоторое время правил в Македонии как Филипп III при малолетнем сыне Александра Александре IV) и навязанной ему жены, его племянницы и внучки Филиппа II, Эвридики. Оба они были убиты по приказу Олимпиады (матери Александра Македонского) в 317 г. до н.э., после того как Эвридика отказалась от ставленника Олимпиады Полисперхонта и назначила в регенты Кассандра. Ее мать Кинна была убита еще одним союзником Олимпиады, Алкетом, будущим царем молоссов, эпирских соседей Македонии, который впоследствии противостоял Кассандру. Все трое были похоронены в царской гробнице в Эгах.}

42. Деметрий из Скепсиса рассказывает в пятнадцатой книге [b] "Троянского строя", что "при дворе Антиоха, прозванного Великим, во время трапез танцевали в тяжелых доспехах не только друзья царя, но и он сам. Когда же очередь танцевать дошла до Гегесианакта из Александрии Троадской, автора исторических сочинений, он поднялся и сказал: "Государь! Чего ты больше хочешь: посмотреть, как я плохо танцую, или послушать как хорошо я читаю свои творения?" Ему было велено читать, и он так понравился царю, что удостоился подарка и был включен в число царских [c] друзей". Дурид Самосский пишет в семнадцатой книге "Истории" [FHG.II.476], что Полисперхонт, бывший уже в преклонных годах, первый из македонцев по достоинству и военным заслугам, всякий раз, когда напивался пьяным, пускался в пляс, в шафрановом платье и сикионских башмаках. Агафархид Книдский рассказывает в восьмой книге "Истории [d] Азии" [FHG.III.196], что когда друзья угощали Александра, сына Филиппа, то все лакомства на стол выставлялись завернутыми в золото; а когда их ели, то золотую обертку разворачивали и выбрасывали вместе с шелухой и косточками, чтобы люди видели роскошь царских друзей, а слуги получали свой законный доход. Как быстро позабыли они, - пишет Дурид [FHG.II.470; ср.231b], - что когда Филипп, отец Александра, приобрел [e] золотую чашу весом в пятьдесят драхм, то на ночь он всегда уносил ее с собой и клал под подушку. Селевк пишет [FHG.III.500], что несколько фракийцев на пирушке забавлялись удавкою: сверху подвешивали петлю, а под ней ставили камень, который легко валился на бок, когда на него становился человек. Затем они тянули жребий, и вытянувший его влезал на камень с серпом в руке, на шею ему надевали петлю; другой, проходя мимо, неожиданно ударял по камню, и если человеку в петле, соскользнув с камня, не удавалось быстро перерезать серпом веревку, он повисал мертвый, остальные же заливались смехом, словно его смерть была забавной шуткой.

[f] 43. Вот что, друзья мои и сотрапезники, "первейшие меж эллинов", я хотел вам рассказать из того, что знаю о древних пирах".

Очень точно рассказывает о пирах мудрый Платон в первой книге "Законов" [637а]: "Ни в селениях, ни в городах, о которых пекутся спартиаты, не увидишь ты нигде пиршеств и всего, что после них так сильно тянет к всяким удовольствиям. Каждый, кто встретит пьяного гуляку, (156) тотчас налагает на него такое наказание, которое уже не снять под предлогом Дионисийских празднеств. А у вас я видел целые повозки с такими гуляками, да и в Таранте у наших поселенцев во время Дионисий весь город я видел пьяным. У нас же в Лакедемоне ничего подобного не бывает".

[Чечевичная похлебка]

44. И тут Кинульк [заревел]: "Да чтоб ты сам удавился за этой фракийской забавой! Ты совсем нас вывел из терпения: мы постимся до звезды, как те славные философы, {51} которые утверждают, что до ее восхода [b] грех коснуться пищи. "А я, несчастный", - как говорит комик Дифил [Коск.II.558; cp.397f], -

{51 ...как те славные философы... — Вероятно, подразумевается иудейский или христианский обычай, хотя речь могла идти и об одной из сект, например неопифагорейского толка.}

из-за вас, постящихся

Наверно превращуся в рыбу-постника.

Никак позабыли вы прекрасные слова поэта [Од.ХVII.176]:

Знаете сами, что вовремя пища вдвое вкуснее.

И как дивный Аристофан пишет в "Кокале" [Kock.I.484]:

Смотри, папаша: припекает солнышко,

[c] Нам, молодым, как раз пора пополдничать!

По мне же куда лучше подкрепиться на манер Пармениска в "Попойке киников", чем, как в бреду, наблюдать кружащиеся вокруг тебя блюда".

Все мы засмеялись и кто-то сказал: "Однако, любезнейший, не откажись рассказать нам об этой парменисковой попойке". И тот, поднявшись на нога и возвышаясь над нами, торжественно провозгласил:

""Клянусь вам, мужи", как говорит милейший Антифан в "Фальшивой невесте" [Kock.II.88; cp.TGF2. 900]:

Клянусь вам, мужи, я тем самым божеством,

Что нам ниспосылает опьянение!

Гораздо лучше этот образ жизненный,

[d] Чем самого Селевка роскошь царская:

Приятней чечевица в безопасности,

Чем мягкая перина в страхе-трепете.

45. Пармениск начинает свое сочинение так: "Пармениск Молпиду привет! Перекормив тебя описаниями пышных пиров, я уже опасаюсь, как бы, заработав несварение желудка, ты не стал сетовать на судьбу. [e] Поэтому прошу тебя разделить со мной трапезу, которую давали в доме Кебета из Кизика. Итак, отхлебни чабера {52} и берись за угощение.

{52 ...отхлебни чабера... — Здесь имеется в виду способность чабера (род Satureja L., по-немецки, кстати, так и называется Bohnenkraut — «бобовая трава») при сочетании с бобовыми смягчать обычные негативные побочные эффекты от их употребления: образование избыточных газов в кишечнике и пр.}

Попал я туда в то время, когда в Афинах праздновали Дионисии. Застал я там полдюжины уже улегшихся киников, вожаком их стаи был мегарец Карней. Начало обеда задерживалось, и затеялся спор, какая вода слаще? Одни хвалили лернейскую, другие - пиренскую, Карней же сказал, цитируя Филоксена [ср.147е]: "омывальная". {53} Но вот внесли стол, и мы приступили к трапезе: "...и не успевали мы покончить с одной чечевичной [f] похлебкой, как наливалась за нею другая". {54} Затем нам вынесли чечевицу в уксусе. Запустив в нее руку, Диитреф возгласил:

{53 ...«омывалъная». — т. е. поданная перед началом или после окончания пира.}

{54 ...наливалась за нею другая. — Видоизмененная пословица про Данаид, обреченных вечно наполнять мгновенно пустеющий сосуд.}

Виновнику,

Не дай укрыться, боже, этих ... чечевиц. {55}

{55 ...этих... чечевиц. — Вместо «бед»; пародия на «Медею» Еврипида (332): игра слов φακών вместо κακω̃ν, как и в следующей цитате.}

Следом другой воскликнул [TGF2. 857]:

Злой рок пускай и демон чечевичные

Тебя настигнут!

(А я бы здесь процитировал комика Дифила, который говорит в "Пелейядах" [Kock.II.562]:

- Обед был не обильный, но изысканный:

Пред каждым едоком была поставлена

Большая миска чечевиц.

(157) - Начало-то

Не столь уж пышное!

- За ней громадная,

Танцуя, в круг слетела наш сапердида,

Вонявшая довольно мерзко.

- Это же

Губан священный, {56} рядом с ним дрозды уже

{56 Это же губан священный... — Сапердида (σαπέρδης — рыба из мелких тунцовых или ставрид), как уже упоминалось раньше, — малоценная рыба: как правило, ее подают засоленной (отсюда и специфический запах), ср. цитату из Архестрата в третьей книге (116f). Губан священный (так как в море он распугивает все другую рыбу даже большей величины, чем он сам) — α̉νθίας — до сих пор не идентифицированная рыба (возможно, осетр или один из тунцовых, но никак не губан), а вот дрозды — κίχλη — в действительности один из видов губанов. В результате игра слов: ставрида, конечно, не благородный α̉νθίας, но при ее появлении губаны или дрозды (а значит и надежды на более роскошные блюда) исчезают.}

Не лезут в горло.)

Под смех, покрывший эти слова, в комнату вошли известные гетеры, театральная мешалка Мелисса и песья муха Никион. С изумлением посмотрев на угощение, стоявшее перед нами, они тоже покатились с хохоту. Наконец [b] Никион сказала: "Что же это такое, бородоносцы вы этакие! Рыбу не хотите есть? Не то ли с вами случилось, что пишет о Гомере ваш предок Мелеагр из Гадары в своих "Харитах": Гомер-де был сирийцем и по этим-то отеческим обычаям ахейцы у него не едят рыбы, {57} хотя Геллеспонт кишел ею? Или вы прочли только то его сочинение, в котором он сравнивает гороховую кашу с чечевичной похлебкой? Столько всего у вас приготовлено для варки чечевицы, что посмотришь и скажешь как сократик Антисфен: лучше покончить самоубийством, чем съесть такое!"

{57 ...ахейцы у него не едят рыбы... — Излюбленный философский вопрос античности — почему герои Гомера не едят рыбу; об этом же см.: Платон. «Государство». 404b~405а; Плутарх. «Застольные беседы». VIII. 8. На самом деле рыба была вне сакрального контекста, ее почти никогда не приносили в жертву и потому ее можно было есть в любое время, в зависимости от своих желаний, а не общественных норм. Рыба — предельно частное и индивидуальное угощение и потому не может открыто фигурировать в идеальном героическом контексте.}

[c] Ей ответствовал Карней: " - Никион! Как пишет во второй книге "Жизнеописаний" перипатетик Клеарх [FHG.II.303], пифагореец Эвксифей говорил, что даны людским душам тело и здешняя жизнь в наказание и что бог постановил: если они не останутся здесь до тех пор, пока он сам не освободит их, то будут ввергнуты в еще худшие напасти. Потому-то все опасаются господской угрозы и боятся самовольно уйти из жизни, и лишь [d] смерть в старости приемлют с радостью, веря, что освобождение души происходит по господской воле. Вот и мы того же держимся".

" - Нет, но кто же мешает вам избрать один из трех законных способов? {58} Или вам не ведомо, дурни вы эдакие, что тяжелая пища воздвигает преграду вокруг водительствующей части души {59} и не дает разумению проникнуть в нее?" (46. Точно: и Феопомп пишет в пятой книге "Истории Филиппа" [FHG.I.286]: "Ведь обжорство и мясоедение отнимают рассудок и [e] обессиливают души, наполняя их гневом, жестокостью и неуклюжестью". И дивный Ксенофонт говорит ["Киропедия".1.2.11], что голодному вкусна и ячменная лепешка, и кусок хлеба, а жаждущему сладка простая вода из реки. И Сократ часто поздним вечером разгуливал перед своим домом, и на вопрос: "Что ты делаешь так поздно?" - он отвечал: "Собираю приправу к ужину".)

{58 ...трех законных способов. — Три самых распространенных способа самоубийства в античности: заколоться, удавиться или спрыгнуть с высокой скалы. Никион продолжает свою мысль, игнорируя ответ Карнея.}

{59 ...водительствующей части души... — Выражение (τὸ η̉γεμονικόν), заимствованное стоиками у Платона.}

" - Нам от вас довольно любого куска, мы и на малый не обидимся, как [f] обиделся Геракл у Антиклида, который пишет во второй книге "Возвращений": "После своих подвигов Геракл вместе со всеми был приглашен на жертвоприношения к Эврисфею. Когда же сыновья Эврисфея, разнося каждому его долю жертвенного мяса, перед Гераклом поставили очень невзрачный кусок, он счел себя оскорбленным и убил троих: Перимеда, (158) Эврибия и Эврипида". Нет, мы не таковы, хотя во всем остальном мы подражаем Гераклу".

47. Чечевицы не гнушалась и трагедия подчас;

Также, слышал я, однажды живописец Агатарх,

Излечившись об болезни, в благодарность рисовал

Чечевицу на картине, где хлебал ее Орест, -

пишет комедиограф Софил [Kock.II.447]. А стоики верят, что мудрец во всем преуспевает и умело готовит даже чечевичную похлебку. Потому-то Тимон Флиунтский и сказал:

[b] Тот, кто похлебку Зенона разумно не смог приготовить, -

как будто чечевичную похлебку нельзя сварить иначе, чем по наставлению Зенона, сказавшего:

В чечевицу добавь двенадцатую часть кориандра.

И Кратет Фиванский говорил:

Миску большую не ставь перед нами,

Лучше похлебки налей. Восставать нас иначе заставишь.

И Хрисипп приводит в сочинении "О прекрасном" несколько изречений:

Коль есть крапива, не кормись маслинами.

Зимой - увы - суп чечевично-луковый.

В мороз и чечевичный суп - амбросия.

[c] И милый Аристофан пишет в "Геритадах" [Kock.I.431]:

Варить отвар ячменный учишь ты его

Иль чечевицу?

Также в "Амфиарае" [Kock.I.398]:

Бранишь такое чудо чечевичное?

Эпихарм пишет в "Дионисах":

В горшке бурлит похлебка чечевичная.

Антифан в "Подобных" [Коск.II. 82]:

Как хорошо, когда бы чечевичную

Варить похлебку научил нас кто-нибудь

Из местных жителей.

Известно мне также, что Мнасей из Патр в третьей книге "О Европе" рассказывает, будто у разумнейшего и смышленейшего Одиссея была сестра [d] по имени Чечевица, хотя некоторые называют ее Каллисто; об этом сообщает Лисимах в третьей книге "Возвращений" [FHG.III.339,152]".

48. При этих словах Плутарх не выдержал и громко рассмеялся, Кинульк же, не вынеся поношения своей чечевичной эрудиции, ответил: "Но ведь и вы, Плутарх, жители прекрасной Александрии, выросли на чечевице, и весь город ваш полон чечевичными блюдами. О ней упоминает и пародист факиец {60} Сопатр, когда пишет в пьесе "Бакхида":

{60 ...пародист факиец... — Вместо «пафиец» (от φακός — «чечевица»).}

Не смог бы я, взирая на чудовищный

[e] Колосс из бронзы, чечевичный хлеб глотать. {61}

{61 ...чечевичный хлеб глотать. — Родос славился чечевичными хлебцами.}

Ибо-

Что нужно смертным, -

согласно твоему Еврипиду [TGF2. 646], о ученейший, -

кроме только двух вещей:

Даров Деметры, чаши щедро льющейся?

Всегда ведь под рукой они и созданы,

Чтоб нас питать. Однако недостаточно

Обилья их: мы гонимся за средствами,

Что доставляют трапезу роскошную.

И в других стихах говорит сценический философ:

За трезвым пиром довольно мне

И скромной пищи; а всё, что сверх

[f] И что не ко времени, прочь гоню.

И Сократ говаривал, что он отличается от остальных людей тем, что они живут, чтобы есть, а он ест, чтобы жить. И Диоген отвечал укорявшим его за у всех на виду рукоблудие: "Вот кабы так же, потирая живот, я мог бы избавиться от голода и нужды". Еврипид же говорит в "Просительницах" о Капанее [801; ср.250f]:

Вот Капаней: он очень был богат,

Но вовсе не заносчив, никакой

(159) В нем не было гордыни, словно в бедном.

Чревоугодников он избегал,

Стыдящихся простой еды; считал он,

Что доблесть не в желудке, что довольно

Немногого, чтоб жить.

49. Ибо не похож был Капаней на сребролюбцев, которых описывает прекрасный Хрисипп в трактате "Предметы, которых не должно добиваться ради них самих": "До такой степени некоторые впадают в сребролюбие, что один, говорят, перед самой смертью проглотил немало [b] золотых монет и так умер; а другой зашил золото в рубашку и, надев ее, наказал домашним похоронить его прямо так, не сжигая тела и не совершая над ним никаких обрядов". Вот такие и подобные им господа голосят даже при смерти {62} [TGF2.456, из утерянной "Данаи" Еврипида]:

{62 ...голосят даже при смерти... — Ср. письма Сенеки (115. 14-15):

«Превыше блага для людей, чем деньги, нет:

Ни наслажденье матери, ласкающей

Детей, ни отца опека не сравнится с ним.

И если лик Венеры так же сладостен,

Ее недаром любят боги и смертные».

(15) Когда последние слова были произнесены, все зрители, как один, вскочили, чтобы прервать трагедию Еврипида и прогнать актера, — и тогда сам Еврипид вышел на середину и попросил их подождать и посмотреть, чем кончит этот поклонник золота. Беллерофонт в этой драме поплатился карой, как и любой из нас платится в своей драме».}

О злато, ты для смертных - дар прекраснейший!

Таких утех не знает ни семейства мать,

Ни дети в доме, ни отец заботливый,

Какие ты даешь, тобой владеющим.

Когда глаза Киприды тем же пламенем

Горят, что злато, то зачем дивиться нам

[с] Тому, что верно служат ей влюбленные.

Такова была страсть к деньгам у людей того времени, что, когда Анахарсиса спросили, для чего эллинам деньги, ответил: "Для пересчитывания". Диоген же, устанавливая законы для своего идеального государства, велел в качестве денег использовать бабки. Прекрасны и такие слова Еврипида [TGF2. 368]:

Не говори мне о богатстве! Я не чту

То божество, что отдается с легкостью

Последнему мерзавцу.

Хрисипп рассказывает во введении к трактату "О Добре и Зле", что [d] однажды в Афины прибыл из Ионии один молодой богач в пурпурном плаще с золотой каймой и на вопрос, из чьих он будет, ответил: "Из богатеев". Возможно, этот самый молодой человек упоминается и в следующих стихах из "Фиванцев" Алексида [Kock.II.326; ср.: Плавт."Пленники".II.2.27]:

- Какого рода он?

- Из состоятельных:

Все называют их высокородными,

Но бедняка не видят благородного".

[Перебранка о киниках]

[e] 50. Вот что сказал Кинульк, но не удостоился аплодисментов слушателей и потому воскликнул: "Распорядитель пира! Видно, эти господа страдают словесным поносом и совершенно не испытывают голода? Или же они смеются над моими словами о чечевице, вспоминая стихи из "Корианно" Ферекрата [Kock.I.163]:

- Давай, улягусь, ты же стол мне вынеси,

Закуску, чашу - будет пить приятнее.

- Вот чечевица, килик, вот и стол тебе.

- Как чечевица? Даже не подумаю

Я есть ее! О Зевс, ведь после этого

[f] Воняет изо рта.

Так вот, если наши мудрецы по этой причине воздерживаются от чечевицы, прикажи подать, по крайней мере, мне чечевичных хлебцев, а к ним чего-нибудь попроще, вроде чечевичной похлебки или "конха"". {63} Когда же все громко рассмеялись, прежде всего над "конхом", он заявил: (160) "Сотрапезники мои! Да вы неучи, не читающие книг, которые одни только могут воспитать людей, влекущихся к прекрасному: я говорю о "Силлах" пирроновца Тимона. Ведь именно он упоминает о конхе во второй книге:

{63 ...«конха»... — Блюдо, которое существовало и в Риме под названием «конхис» (ср.: Ювенал. III. 293; XIV. 131; Марциал. VII. 78; XIII. 7), а затем «конхикла» (conchis и conchicla), — особый вид каши из бобовых (изначально в стручках, а позже и лущенных), под которую даже существовал горшок-«конхиклар» (conchiclaris; см.: Apia 199). Кинульк здесь, вероятно, провоцирует Ульпиана и остальных ученых мужей, специально представляя слово κόγχος в мужском роде, хотя по приведенной им далее цитате оно женского рода.}

Не по душе мне лепешка теосская или мясное

Лакомство Лидии дальней, {64} но в конхе дешевой и грязной

{64 Лакомство Лидии дальней... — Карика (καρύκη), пряная мясная похлебка-соус на основе крови.}

Эллинская нищета мне пышную роскошь находит.

Несмотря на то, что ячменные лепешки с Теоса великолепны, также как и эретрийские (об этом свидетельствует в "Спутниках Вакха" Сопатр:

[b] Мы устремились в Эретрию, град, счастливейший

Мукой ячменной), -

тем не менее и ей, и лидийскому мясному рагу Тимон предпочитает конха".

51. На это ему ответил сам наш хлебосольный хозяин Ларенсий: "Мужи-псы! ... [лакуна] ... как говорит Иокаста у Страттида в комедии "Финикинянки" [Kock.I.724; ср.: Еврипид."Финикинянки".460]:

Совет вам мудрый я подать хотела бы:

Когда варить вы чечевицу приметесь,

Не подливайте мирры!

И Сопатр, на которого ты только что ссылался, упоминает об этом в [c] "Вызывании мертвых" [ср.: Еврипид."Киклоп".101]:

Здесь Одиссей с Итаки! - в чечевичную

Похлебку мирра. Укрепись, мой дух!

"Мирра в чечевичную похлебку" {65} - эти слова перипатетик Клеарх в трактате "О поговорках" [FHG.II.320] приводит в качестве поговорки. Упоминал об этом выражении и мой предок Варрон, прозванный Мениппейцем, {66} тогда как большинство римских грамматиков, не общавшихся [как он] с таким множеством эллинских поэтов и прозаиков, не понимало, откуда Варрон взял этот ямбический стих. Ты же, Кинульк, (тебе так уж [d] нравится это прозвище, что ты никогда не вспоминаешь об имени, которым при рождении назвала тебя мать), хоть и кажешься мне, говоря словами твоего Тимона [ср.:Од.I.301], "велик и прекрасен", однако сам не знаешь, что слово "конх" впервые встречается у Эпихарма в "Празднествах" и "Островах", а также у комедиографа Антифана, который его употребил в уменьшительной форме в комедии "Свадьба" [Kock.II.40]:

{65 «Мирра в чечевичную похлебку»... — О бессмысленной или показной роскоши на пустом месте.}

{66 ...Варрон, прозванный Мениппейцем... — Менипп (III в. до н.э.) — философ-киник, создавший немало не дошедших до нас иронических произведений и оказавший большое влияние на эллинистическую литературу как в Греции, так и в Риме. В качестве формы он избрал ποικιλόμετρον — смесь прозы со стихотворными строфами различных размеров. Варрон (I в. до н.э.), вдохновившись его трудами, написал свои «Менипповы сатиры» в той же форме, сочетая поэзию и прозу, и получил прозвище Мениппейца. О содержании произведений Мениппа можно получить представление по Лукиану, который развивал его сюжеты, такие, например, как путешествие на небо («Икароменнип»).}

Конхичек малюсенький

Да с ним кусок колбаски.

Тут слово перехватил Магн, воскликнув: "Наш во всем превосходный Ларенсий был просто великолепен, когда так изящно и смело отбивал конх [e] у этого пузатого кобеля! Я же, по словам из "Галатов" пафийца Сопатра:

...в обычае которых всякий раз,

Когда одержат верх над неприятелем,

Немедля взятых пленников поджаривать {67}

{67 ...по словам из «Галатов»... пленников поджаривать... — Галаты — один из кельтских народов, вторгшийся в Малую Азию в III в. до н.э. во время кельтской экспансии. Обычай сжигать людей на кострах в жертву богам, вероятно, был общей кельтской традицией; ср. описание галльских обычаев у Цезаря («Записки о галльской войне». IV. 16).}

Богам великим в жертву. Подражая им,

И я даю обет поджарить в честь богов

Троих подложных горе-диалектиков.

Послушав, как вы складно рассуждаете,

[f] Слагая словеса, призвавши к стойкости,

Устрою я проверку ваших догматов,

Огонь раздую и коли замечу я.

Что кто-нибудь из вас ногой задрыгает, -

Того продам наследнику Зенонову, {68}

{68 ...наследнику Зенонову... — Зенон (IV — III в. до н.э.) — основатель стоической школы, учившей превозмогать земные чувства и ощущения; по его учению, мысль человека должна справляться с любыми аффектами, будь то удовольствие или боль.}

На вывоз, коли нету разумения.

52. Я же скажу им откровенно: если ты любишь самодостаточность, философ, то почему не подражаешь тем пифагорейцам, о которых (161) Антифан в "Могилах" [Kock.II.76] говорит так:

Там жалкие попались пифагорики:

В канаве ели травы и такую дрянь

В котомку собирали...

А в комедии "Котомка" Антифан говорит [Kock.II.67]:

Во-первых, подражая Пифагору, он

Не ест живого вовсе: на обед возьмет

Он хлеба пригорелого и жрет его.

Алексид в "Тарентцах" [Kock.II.378]:

[b] - Слыхал я, что они, пифагорейщики,

Ни рыбы не едят, и ничего вообще

Живого, и вина одни не пьют совсем.

- Да, но Эпихарид-то, тот ведь ест собак,

А он - пифагореец.

- Но убив пред тем:

Убитое ведь больше не живое...

Ниже Алексид говорит еще:

Ученья Пифагора, рассуждения

Тончайшие и мысли изощренные

Питают их, а пища их вседневная -

[c] По булке хлеба чистого на каждого,

Стакан воды и всё.

- Еда тюремная!

Ужель все мудрецы таким же образом

Живут и горе мыкают злосчастное? -

Роскошествуют эти по сравнению

С другими! Знаешь ты, что их товарищи

Меланнипид и Фаон, Фиромах и Фан

Обедают лишь раз в пять дней, не более

Одной котилы ячменя на каждого?

И в "Пифагорействующей" [Kock.II.370]:

А вот какое будет угощение:

Сухие фиги, выжимки масличные

И сыр - пифагорейцам не велит закон

[d] Иного в жертву приносить - свидетель Зевс!

На славу приношенье, лучше некуда!

И чуть дальше:

И нужно выносить недоеданье, грязь,

Молчанье, холод, мрачный вид, и без мытья.

53. Ничего-то из этого вы, философы, не придерживаетесь, но, что самое досадное, болтаете о вещах, вам недоступных, и, как обжоры с претензией на изящество, набиваете себе рты по Антифану. В "Охотнике за беглыми рабами" этот милый поэт пишет [Kock.II.46]:

В пригоршню набирая пищу чопорно,

(Снаружи выставляя долю малую.

[e] Внутри ж кулак набит), точь-в-точь как женщины,

Сожрал он дочиста лохань громадную.

И он же пишет в "Шмеле", как просто [Kock.II.37]

На драхму накупить всего, что надобно:

И чесноку, и сыру, луку, каперсов...

Аристофонт в "Пифагорейце" [Kock.II.279]:

Помилуй, бог! Ужели в старину и впрямь

Пифагорейцы все ходили грязными

И рубища носили с удовольствием?

По-моему, неправда это чистая:

Но по нужде и не имея ни гроша.

[f] Предлог удобный нищете придумали,

Ввели ограничения полезные

Для бедных. А попробуй только им подать

Мясца иль рыбки - коли не сожрут всего

И не оближут пальчиков, то пусть меня

Повесят десять раз!

Уместно было бы напомнить написанную в вашу честь эпиграмму, (162) которую цитирует в шестой книге "Записок" Гегесандр Дельфийский [FHG.IV.413]:

Брове-высоко-заломы и в-бороды-носо-запряты,

Мешко-бородо-хлыщи, миско-воришко-плуты,

Коротко-плаще-задиры и дико-босо-в-землю-гляды,

Ночью-съедалы-тайком, шур-шур-в-потемках-с-грехом,

Отроко-за-нос-водилы и вычурно-слог-бормоталы,

[b] Мудрые-вздорным-умом выродки-благо-ловцов.

54. И Архестрат из Гелы в своей "Гастрологии"... Это, кстати, единственный эпос, который вы, мудрецы, признаете; единственное же пифагорейское правило, которое вы соблюдаете по неумению говорить, это обет молчания; кроме того, вы обожаете "Искусство любви" киника Сфодрия, декламации "Любовных рассказов", которые устраивает Протагорид, а также "Застольные беседы" приятного философа Персея, составленные из воспоминаний Стильпона и Зенона. В них он разбирает, как нужно делать [с] возлияния, чтобы застольники случайно не заснули, когда можно вводить мальчиков и девиц на застолье, когда допускать их до заигрывания и когда отправлять обратно с презрением; говорит он также об изысканных кушаньях, о разных видах хлеба и обо всем прочем. С такой же обстоятельностью рассуждает и о том, что сын Софрониска говорил о поцелуях, - а за [d] это, по словам Гермиппа [FHG.III.48], Антигон доверил ему Акрокоринф; но Персей ударился в пьянство и в результате бежал не только из крепости, но и из самого Коринфа, побежденный военной ловкостью Арата Сикионского. В "Беседах" он первым возражает Зенону насчет того, будто мудрец и полководцем будет хорошим, - хотя только он один [среди стоиков] проверил это утверждение на деле - он, этот Зенонов домочадец! По этому поводу неплохо выразился Бион Борисфенский, когда, увидав медное изваяние, подписанное: "Персей, Зенонов Китаец (Κιτια̃)", сказал, что подписавший [e] ошибся и что надо было написать так: "Персей, Зенонов домочадец" {69} (οι̉κετια̃). Персей и в самом деле родился в доме Зенона, как повествуют Никий Никейский в своей "Истории" о философах и Сотион Александрийский в "Преемствах [философов]". Сейчас нам известны две записи этого мудрого Персеева труда, с одинаковым названием "Застольные беседы".

{69 ...«Персей, Зенонов домочадец»... — Игра слов: Κιτιεύς — «китиец» и οι̉κετιεύς — «раб, рожденный в доме господина».}

55. Как свидетельствует Антигон Каристийский в "Жизнеописаниях [философов]", знакомец Менедема халкидец Ктесибий на вопрос, что дала ему философия, ответил: "Бесплатные складчинные обеды". Поэтому [f] и Тимон сказал, обращаясь к нему [пародия на Ил.I.225]:

Блюдобезумец с очами еленя, душой непроворной.

Ктесибий был большим остроумцем и всех смешил веселыми шутками, (163) поэтому его охотно приглашали на попойки. Не таков ты, киник, ни разу в жизни не принесший жертвы Музам, что уж говорить о Харитах! Добродетель бежит от тебя и тебе подобных, находя прибежище подле Наслаждения, как пишет в своей эпиграмме сикионец Мнасалк:

Здесь я, несчастная Доблесть, печально у ног Наслажденья

В трауре ныне сижу, кудри обрезав свои.

Горько дух мой стенает сраженный: ведь все полагают,

[b] Что вредоносная сласть истинно лучше меня.

А комедиограф Батон пишет в "Убийце" [Kock.III.326]:

Зову сюда я истинных философов,

Таких, что для себя не ищут выгоды,

А ищут на прогулках и в собраниях

Разумное, как бы раба сбежавшего. {70}

{70 А ищут на прогулках и в собраниях / Разумное, как бы раба сбежавшего. — Буквально: «в перипатетике и диатрибах»; о «сбежавшем рабе» ср. 103d.}

Зачем, имея капитал достаточный,

Ты, нечестивец, ходишь трезв, как стеклышко?

Зачем богам такое оскорбление?

[c] Зачем себя дороже деньги ценишь ты

И выше, чем природа им назначила?

Хоть воду пьешь, ты бесполезен городу,

Купцу и земледельцу только пакостишь;

А я вот, пьяный, поднимаю прибыли.

Потом флакон с утра везде таскаешь ты,

Пытаясь разглядеть, а есть ли масло в нем,

А кажется, что ты с часами носишься. {71}

{71 ...с часами носишься. — Смысл неясен; возможно, трезвенник бережет масло и потому постоянно смотрит на его уровень, тем самым создавая о себе у окружающих впечатление делового человека с клепсидрой, водяными часами, но не принося обществу никакой пользы.}

56. Так вот, Кинульк, Архестрат [ср.162b], перед которым ты, брюха ради, преклоняешься, как перед Гомером, - "нет в мире прожорливей [d] брюха!", согласно твоему Тимону [cp.279f], - Архестрат в рассказе об акулах пишет вот что [ср.310с-е]:

Только немногие знают из смертных о лакомстве этом

Иль соглашаются есть, потому что они обладают

Смертной душой простофиль и бессилием разум разбит их.

Что ж говорят в оправданье они? Человеческим мясом

Тварь-де питается эта - как будто не всякая рыба

Станет охотно глотать человечину, коль повезет ей.

Стало быть, надо им всем, болтающим глупости эти,

Было давно перейти к растительной пище от мяса

И к мудрецу Диодору отправившись, благостно вместе

[e] Пифагорействовать с ним.

Диодор этот родом был аспендиец и, хотя слыл пифагорейцем, жил на манер киников: отпускал длинные волосы, не мылся в бане и ходил босиком. Некоторые даже посчитали, что длинноволосая грива и есть исконно пифагорейская прическа, однако по свидетельству Гермиппа [FHG.III.42], такая мода была введена именно Диодором. Тимей из Тавромения рассказывает о нем в девятой книге "Истории" так [FHG.I.211]: "Диодор, родом аспендиец, ввел в моду причудливый вид и распускал слухи о своей близости к пифагорейцам. Стратоник послал к нему вестника, наказав при отъезде [f] передать свои слова:

Пифагорову приспешнику, наполнившему Стою

И безумством зверовидным, и надменностью осадной".

Сосикрат же рассказывает в третьей книге "Преемств философов", что Диодор, подстрекаемый необычайным тщеславием, ввел в моду длинные бороды, {72} короткие плащи и косматые волосы, тогда как до него (164) пифагорейцы ходили в белых одеждах, мылись в банях, умащались маслом и стригли волосы по привычной моде.

{72 ...Диодор... ввел в моду длинные бороды... — Ср. латинскую поговорку «борода не делает философом» (bагbа philosophum поп facit) и слова Авла Геллия (XIII. 8) о ложных философах, прикрывающихся бородой и плащами.}

57. Если же вы, философы, действительно привержены самодостаточности и простоте трапез, зачем же вы явились сюда без зова? Неужели, придя в "распутный дом" (τὸ α̉σώτιον), вы приметесь изучать тамошнюю поварскую утварь или декламировать Диогенова "Кефалиона"? Ведь, согласно Софоклову "Кедалиону" [TGF2. 202]:

Вы, негодяи, порки лишь достойные,

Добра чужого воры-пожиратели.

У вас, философов, все помыслы только и направлены на пиры, тогда [b] как вы должны бы просить дать поесть (ε̉πεσθίειν), или, вернее, пожрать (ε̉πιφαγει̃ν) чего-нибудь из вашей кинической пищи - негоже мне юлить языком (χαριτογωσσει̃ν) перед вами! Это ясно из того, что описывает Алексид в пьесе, озаглавленной "Лин" [Kock.II.345]. В ней изображается Геракл, обучаемый Лином; ему велят выбрать для чтения какую-нибудь из разложенных книг. Геракл же, схватив кулинарную книгу, {73} вцепляется в нее обеими руками. Лин говорит так:

{73 Геракл же, схватив кулинарную книгу... — В очередной раз задействован комический топос обжорства Геракла (ср.: Аристофан. «Лягушки»); «реальный» повар-трагик — комическое травести персонажа повара-комика, без которого, как правило, не обходилась Средняя и Новая аттическая комедия (о роли повара в комедии см.: Berthiaume G. Les roles du mageiros. Leiden, 1982).}

Лин . Пойди, возьми какую хочешь книжицу.

[с] Перечитай заглавия внимательно

И выбери; потом в досужий час прочтешь.

Здесь есть Орфей и Гесиод, трагедии,

Херил, Гомер и Эпихарм, есть всякая

Литература. Этим обнаружишь ты

Свою наклонность.

Геракл . Вот она, беру ее!

Лин . Скажи, какая книга.

Геракл . Кулинарная,

Так говорит заглавие.

Лин . Ты истинный

Философ! Это ясно, ведь из множества

Ты сочиненье Сима выбрал.

[d] Геракл . Кто же он?

Лин . Отменный муж! Сейчас ушел в трагедию: Его первейшим поваром из трагиков Считают театралы, лучшим трагиком

Из поваров считают наниматели...

...............

Лин . Ты болен голодом.

Геракл . Что хочешь говори,

Но я проголодался, знаешь сам".

58. После того как Магн бодро пробежался по всем этим цитатам, Кинульк возопил, обращаясь к присутствовавшим философам:

[e] "Видел ты как бесновалась фасосская буря, {74} как выла?

{74 ...фасосская буря... — Имеется в виду сам создатель язвительных ямбов Архилох, который некоторое время жил на Фасосе.}

Полною мерою щедро отмстил он и без промедленья.

Прямо скажу, не похоже на споры слепца и глухого, -

как пишет в "Архилохах" Кратин [TGF2. 857; Kock.III.616]. Ведь забыл он, на какой суд выносит эти ни в чем не повинные ямбы! Однако врожденные чревоугодие и угодливое "сладкоречие" (η̉δυλογία) подстрекают его исполнять дикие песни, "бессмысленных мелодий вой под [f] гром безжалостных кимвалов" [TGF2. 857; Kock.III.616]. Прощеголяв дурным вкусом, он обходит дома честных граждан, вынюхивая, где готовят пир попышней, намного превзойдя пресловутого афинянина Хэрефонта, о котором Алексид пишет в "Изгнаннике" [Kock.II.39l; ср.229b]:

Всегда уловку Хэрефонт придумает,

Чтоб на обед попасть без взноса складчины.

Где только вывешен горшочек глиняный, -

Знак найма поваров, - с утра он тут как тут:

Стоит и ловит нанятого повара,

(165) Выспрашивает, что здесь затевается

И кто хозяин пира; если ж улучит,

Как двери отворяют, - входит первым он.

Подобно нашему достойному Магну, господин этот ради брюха не остановится даже перед заморским путешествием. Об этом написал тот же Алексид во "Вместе умирающих" [Kock.II.374]:

В Коринфе напросясь на угощение,

Наш Хэрефонт сейчас несется по морю:

Настолько сладок пир чужой!

[b] И Феопомп в "Одиссее" [Kock.I.743; TGF2. 647]:

У Еврипида, знаю, метко сказано:

Воистину блажен, кто съел обед чужой".

59. После этих слов, когда вся наша компания отсмеялась, Ульпиан сказал: "Но откуда взяли эти сладострастные грешники выражение "сладкоречие" (η̉δυλογία [см.164е])?"

На что Кинульк: "Знай же, свинина ты под соусом, комедиограф Фриних пустил выражение "говорить сладкие речи" в стихах из пьесы "Эфиальт" [Kock.I.370]:

Очень трудно, сограждане, стало сейчас

уберечься от этих нахалов.

[c] Стрекало в пальцах есть у них какое-то,

Юности цвет мизантропной!

Когда рынок обходят, со всеми всегда

говорят они сладкие речи (η̉δυλογεΐν),

Но когда заседают они на скамьях,

тут уж тем, кому сладенько льстили,

Расцарапают раны глубоко, и все,

как один, заливаются смехом".

Словом же χαριτονλωσσεΐν ["юлить языком"; ср.164b] воспользовался Эсхил в "Прометее прикованном" [297]:

А что искренне слово - узнаешь. Тошны

[d] Мне юлящие, льстивые речи.

[Моты и кутилы]

И снова слово взял Ульпиан: "Любезные друзья! Какая поварская утварь используется на кухне [164b]? Ведь в рассказе об аркадских пирах о ней говорилось, как о предмете, достойном упоминания [149а]. И с чем связано выражение "распутный дом" (τὸ α̉σώτιον) [164а]? Я знаю, конечно, о знаменитых мотах; одного из них упоминает в "Девушке с Книда" Алексид [Kock.II.333]:

В два года Диодор (уж эта бестия!)

В мяч округлил отцовское имущество:

Так он сжевал его стремительно.

В "Федре" же он пишет [Kock.II.387; ср.58а]:

[e] "Едва ли" ты сказал? Пресветлый Гелиос!

Малыш Эпихарид добро отцовское

В пять дней скатал и округлил стремительно,

Как мячик.

60. И Ктесипп, сын Хабрия, дошел в мотовстве до того, что ради своих прихотей продал камни с отцовского памятника, на сооружение которого афиняне потратили тысячу драхм. Дифил, во всяком случае, в "Заупокойных жертвах" пишет так [Kock.II.552]:

Фэдим! Когда бы не был другом мне Ктесипп,

[f] Сын Хабрия, я внес бы, как мне кажется,

Закон небесполезный, чтобы памятник

Его отца закончить хоть когда-нибудь,

По камню добавляя каждый год туда,

По камню, и большому, и дешевому,

Чтоб впору было на телеге вывезти.

Тимокл в "Демосатирах" [Kock.II.452]:

Сын Хабрия Ктесипп и то не бреется

Три раза в день, а уж на что сияет он -

(166) Не средь мужчин, хотя бы между дамами.

И Менандр в "Гневе" говорит о нем [Kock.III.105]:

И я, жена, был юн, да только в юности

Не мылся в день пять раз; теперь - пожалуйста!

Хламиду не носил - теперь ношу ее,

Не умащался - ныне умащаюся.

Вот я покрашусь, волосы повыщиплю,

И буду я, клянусь, не человек - Ктесипп!

[b] Совсем как он, проем не только землю я,

Но даже камни все проем могильные.

Пожалуй, именно из-за его мотовства и разврата Демосфен умолчал о нем в речи "[Против Лептина] об изъятиях" [20]. Кто промотал отцовское достояние, тех следует наказывать так, как говорит Менандр [в "Судовладелеце", Kock.HI. 102]:

О, мать-земля! Для человека умного

Какое ты бесценное сокровище!

[c] Пусть промотавший отчее имение

Вовеки только по морю и плавает,

Ногой на сушу не ступив, пусть чувствует,

Что он имел и потерял по глупости!

61. Был еще мот Пифодел, о котором упоминает в "Тирренце" Аксионик [Kock. III. 102]:

А вот и Пифодел, "танцором" прозванный,

К нам приближается, а по пятам за ним

Плетется Фига, пьяная тимпанщица,

"Иссохшая и палками забитая".

[d] Мота Полиевкта высмеивает в "Терее" Анаксандрид [Kock.II. 156]:

- Ты будешь зваться Петушком.

- За что, скажи

Богини ради Гестии? За то ль, что я,

Как Полиевкт, проел добро отцовское? -

Конечно, нет; а потому что ты, самец,

Был самками заклеван.

Феопомп в десятой книге "Истории Филиппа" [FHG.I.293] (некоторые отрицают подлинность последней ее части, где речь идет об афинских демагогах) пишет, что мотом был и демагог Эвбул. Дословно это место звучит [e] так: "Даже тарентинцев превзошел он в мотовстве и жадности: те были всего-навсего невоздержны в своей страсти к пирушкам, тогда как он постоянно расходовал [на это] деньги афинян, даже предназначенные на плату наемникам. А вот демагог Каллистрат, сын Калликрата, - продолжает он, - хотя тоже не знал меры в развлечениях, но радел о государственных интересах". Далее, рассказывая в пятьдесят второй книге "Истории" о тарентинцах, он пишет так [FHG.I.322]: "Город Тарент чуть ли не каждый месяц приносит в жертву быка и устраивает угощения на общественный счет; народ же всё время проводит в компаниях за чашей вина. [f] оправдываются тарентинцы примерно так: тогда как все остальные люди в своих трудах и промыслах только собираются жить, они среди развлечений в своих компаниях не готовятся жить, но уже живут".

62. Как проматывал жизнь царь Филипп со своими товарищами, пишет тот же Феопомп в сорок девятой книге "Истории" [FHG.I.320]: "После того как Филипп стал обладателем неслыханных богатств, он не просто их (167) быстро потратил, нет, он спустил их, бросил на ветер. Как сам он был никуда не годным хозяином, так и его окружающие. Попросту говоря, никто из них не умел вести хозяйство, живя просто и скромно. Виновником этого был сам Филипп: ненасытный в стремлении к роскоши, он и брал и раздавал добро с одинаковой легкостью: у него, воина, не было времени подсчитывать доходы и траты. К тому же его товарищи, устремившиеся к [b] нему со всех концов земли, - одни были местные, другие из Фессалии, третьи из остальной Эллады - подбирались не по достоинствам; напротив, сколько ни было среди эллинов или варваров распутников, мерзавцев и наглецов, почти все они, собравшись в Македонии, назвались товарищами Филиппа. Да и окажись там человек иного склада, в водовороте македонской жизни он быстро бы уподобился остальным и перенял их привычки. Как войны и походы, так и [мирная] расточительность жизни не только [с] пробуждала в них непристойную наглость, но и доводила до распутства, почти разбойничьего".

63. Дурид, рассказывая в седьмой книге "Македонской Истории" о том, каким мотом был кипрский царь Пасикипр, пишет в частности следующее [FHG.II.472]: "Отпуская после [завершения] осады Тира Пнитагора, Александр наградил его, кроме всего, и крепостцой, которую тот попросил. Царствовавший в ней прежде Пасикипр был вынужден из-за своей расточительности за пятьдесят талантов передать ее, а вместе с нею и [d] царскую власть китийцу Пигмалиону. Получив деньги, Пасикипр провел свою старость в Аматунте". Как утверждает Деметрий Скепсийский, ссылаясь на свидетельство Архилоха, таким же мотом был и коринфянин Эфиоп: когда он плыл вместе с Архием [в Сицилию], где тот намеревался основать Сиракузы, то по крайней своей невоздержности и чувственности он за медовую коврижку продал приятелю свой надел, который должен был получить в Сиракузах.

64. Гегесандр рассказывает [FHG.IV.415], что до великого беспутства [e] дошел Деметрий, потомок Деметрия Фалерского. Он держал любовницу, Аристагору из Коринфа, и утопал в роскоши. Когда же члены ареопага вызвали его и приказали жить поскромнее, он ответил: "Да я и теперь живу, как подобает свободному человеку: и подружка у меня самая красивая, и не обижаю я никого, а что я пью хиосское вино и позволяю себе много других удовольствий, так это всё на свои деньги; а взяток я не беру и не [f] развратничаю тайком, как иные из вас". И он назвал поименно некоторых из тех, кто так поступал. Услышав об этом, царь Антигон {75} назначил его фесмофетом. {76} На Панафинеях, исполняя должность начальника конницы, Деметрий воздвиг для своей Аристагоры возле герм помост выше самих герм. {77} А на элевсинских мистериях он поставил для нее кресло возле самого храма Деметры, говоря: "кто поперечит, тот пожалеет".

{75 ...царь Антигон... — Имеется в виду Антигон II Гонат, сын Деметрия Полиоркета и внук Антигона, диодоха Александра Македонского (319-239 гг. до н.э.). В юности учился у основателя стоического учения Зенона и, воцарившись на македонском престоле, звал его к своему двору, но тот прислал вместо себя упомянутого выше «домочадца» Персея, который стал воспитателем его сына, а позже (244 г. до н.э.) комендантом Коринфа. Событие, о котором идет речь, произошло вскоре после капитуляции Афин в Хремонидовой войне (263-262 гг. до н.э.).}

{76 ...назначил его фесмофетом. — Традиционно фесмофетами в Афинах назывались шесть архонтов, не имевших постоянного круга полномочий; они избирались жребием по одному от каждой филы. Здесь, однако, идет речь о прямом вмешательстве в афинскую конституцию, что могло иметь место между 262 и 255 гг. до н.э., поэтому термин «фесмофет» здесь нельзя употреблять в своем обычном значении. В Деметрии Младшем следует видеть царского эмиссара, наводившего «порядок». См.: Хабихт X. Афины... М., 1999. С. 153 (примеч. переводчика).}

{77 ...возле герм помост выше самих герм. — Изображения Гермеса, стоявшие в ряд на афинской агоре. Во время Панафиней перед ними проходила праздничная процессия.}

(168) 65. О том, что в старину члены ареопага и вправду вызывали в суд и наказывали тех, кто жил беспутно и не по средствам, рассказывают в своих историях Фанодем [FHG.I.368], Филохор [FHG.I.394] и многие другие. Так вызвали философов Менедема и Асклепиада, тогда еще молодых и бедных, и спросили их, как это они ухитряются, бездельничая целые дни среди философов и при этом не имея никакого имущества, сохранять [b] крепость тела. Обвиняемые попросили вызвать в суд одного мельника; тот явился и показал, что они каждую ночь приходят к нему на мельницу и там мелют муку за две драхмы на обоих. Судьи удивились и назначили им почетную награду в двести драхм. Также жители Абдеры судили Демокрита, обвинив его в том, что он расточил отцовское имущество. Но когда, прочтя им "Большой мирострой" и "Об Аиде", Демокрит сказал, что именно на это он истратил наследство, {78} то был оправдан.

{78 ...именно на это он истратил наследство... — Считается, что целью сочинения Демокрита было опровергнуть философско-религиозное учение о воскресении или выходе из гробов мертвых, о загробной жизни и муках ада, страшном суде. В пользу такого предположения о содержании этой книги говорит уже само заглавие сочинения, которое у Демокрита может иметь только смысл полемики и пародии на одноименную египетскую книгу. См.: Лурье С. Демокрит. Л., 1970. С. 560 сл. (примеч. переводчика).}

66. Те же, кто кутит не на этот манер, а по словам Амфида [Kock.II.248]

пьют день за днем,

[c] расстраивая себе мозги неразбавленным вином, {79} или, говоря словами Дифила [Kock.II.577], "имеют три главы, как Артемида", {80} - те, "словно враги собственного имущества, - пишет в сочинении "О характерах" Сатир [FHG.III.164], - опустошают свое поле, разоряют жилище, расхищают имущество, считают не то, сколько потрачено, а сколько собираются потратить, не то, сколько уцелеет, а сколько расточат. В молодости они проматывают доходы, на которые должны были жить в старости, радуясь [d] гетере, а не другу, вину, а не сотрапезнику". Агафархид Книдский пишет в два-ι дцать восьмой книге "Европейской истории" [FHG.III.193]: "В Спарте эфоры воспретили Гносиппу общаться с юношами, потому что он показал себя мотом". Римляне же, как пишет в сорок девятой книге "Истории" Посидоний [FHG.IIL265], до сих пор помнят некоего Апикия, {81} превзошедшего мотовством целый свет. Этот самый Апикий стал виновником изгнания [e] Рутилия, издавшего свою "Историю Рима" на греческом языке. О другом Апикии, тоже славившемся мотовством, мы уже говорили в предыдущих книгах [см.7а].

{79 ...неразбавленным вином... — Прозаическое продолжение поэтической цитаты; ср.: Аристофан. «Облака». 1276.}

{80 ...три главы, как Артемида... — Речь идет о трехликих изображениях Артемиды или Гекаты, которые стояли на перекрестках.}

{81 ...некоего Апикия... — Апикий (Апиций), виновный в изгнании Рутилия (93 г. до н.э.), жил несколько раньше предполагаемого автора кулинарной книги и мота-чревоугодника (I в. н.э.).}

67. Диоген Вавилонский пишет в сочинении "О знатности": "Не было афинянина, который не ненавидел бы Фока, сына Фокиона; всякий встречный говорил ему: "Ты, опозоривший свой род!" Он расточ чил на распутство всё отцовское имущество и после этого принялся угодливо заискивать перед начальником гарнизона Мунихии, и этого ему тоже не простили. Когда однажды шел сбор добровольных [f] пожертвований, он вышел к собранию и сказал: "Я тоже жертвую", но все афиняне в один голос воскликнули: "На бесчинства!" Фок к тому же был и пьяница. Когда он одержал победу в конных состязаниях на Панафинеях, {82} отец устроил угощение для его друзей. Когда они явились на пышный пир, то им вынесли тазы для омовения ног, наполненные вином с благовониями. Увидев это, отец подозвал Фока и сказал ему: (169) "Неужели ты не остановишь своего приятеля? Ведь он губит твою победу!"". {83}

{82 ...победу в конных состязаниях... — Эти состязания (апобаты) представляли собой сочетание бега с конскими бегами: по условленному знаку состязавшиеся на полном ходу соскакивали с коней (или спрыгивали с колесницы) и на заключительной части дистанции из наездников превращались в бегунов.}

{83 ...губит твою победу... — Яснее передает эту историю Плутарх («Фокион». 20): «Когда... многие вызвались устроить пир в честь его победы, Фокион, отказав всем прочим, предоставил это почетное право лишь одному. Сам он тоже явился на пир и, увидев среди иного убранства тазы для омовения ног, которые наполняли вином, смешанным с благовониями, и подносили входящим, подозвал сына и сказал: “Неужели, Фок, ты не остановишь своего приятеля? Ведь он губит твою победу!”»}

Мне известно еще множество других кутил, однако с ними разбирайтесь сами, кроме, пожалуй, Каллия, сына Гиппоника, {84} которого знают даже рабы, провожающие в школу детей. Что же касается остальных предложенных мной к обсуждению предметов [cp.l65d], то если вам есть что сказать, "раскрыл я широко ушей врата". Итак, отвечайте, да не забудьте о тех выражениях, которые употребил Магн: поедать (ε̉πεσθίειν) и пожрать (ε̉πιφαγει̃ν) [cp.l64b]".

{84 ...Каллия, сына Гиппоника... — Мы так ничего особенного и не узнаем о Каллии, хотя личность он был знаменитая и происходил из одного из самых богатых афинских семейств: его мать была второй женой Перикла, а сестра стала супругой Алкивиада. Платон и Ксенофонт уважали Каллия, а комики высмеивали его как промотавшего отцовское имущество.}

Ему ответил Эмилиан: ""Распутный дом" - это выражение Страттида в "Хрисиппе" [Kock.I.726]:

Но даже если не найдет он времени

[b] Передохнуть, или в распутный дом зайти,

Или с прохожим поболтать на улице...

[Поварская утварь]

68. Перечисление поварской утвари дает в "Кифареде" Анаксипп [Kock.III.300]:

Дай уполовник, да двенадцать вертелов,

Три чашки, вилку, ступку, терку сырную,

Нож для взрезанья шкуры, резаков больших

[c] Четыре, топорище, тазик маленький -

Не опоздай, богопротивный! Да возьми

Еще колун, подставку сковородную.

В пьесе "Женщины, захватившие палатки" Аристофан называет горшок для варки "каккаб" (κακκάβη) [Kock.I.515]:

- И каккаб на огонь поставь!

- Учительский?

Также в "Поджаривателях" [Kock.I.445]:

Оттуда принеси каккаб!

Антифан в "Приверженце фиванцев" [Kock.II. 105; cp.622f]:

Всё есть у нас! И даже соименная

С той, что в дому, угрица беотийская,

В глубинах каккаба томится, булькает,

[d] Всплывает, прогревается.

Однако в "Эвтидике" Антифан называет [горшок] "батанион" [Kock.II.49]:

...затем нарезанный,

В батанионах осьминог отваренный.

Также Алексид в "Асклепиоклиде" [Kock.II.306; cp.l07d]:

С моим талантом поварским в Сицилии

Я стряпать наловчился самоучкою,

И заставляю едоков батании

Зубами грызть подчас от удовольствия.

Антифан в "Свадьбе" пишет его через π - патанион [Kock.II.40]:

[e] Патанион, лук, соль, горшки, светильники,

Оливковое масло, блюда, кориандр,

Да свекла, сильфий.

Филетэр в "Энопионе" [Kock.II.234]:

Вперед пускай Патаний выйдет, повар!

И еще:

Подозреваю, больше ждет Патания

Учеников, чем было у Стратоника. {85}

{85 Стратоник — возможно, знаменитый кифарист и шут IV в. до н.э.}

В "Парасите" же Антифан пишет и следующее [Kock.II.85]:

- Другой придет за этим, преогромнейший,

Займет весь стол он, благородный. {86}

{86 Займет весь стол он, благородный. — Речь идет о горшке из эвбейской глины («благородный» — ευ̉γενής — намек на название острова Ευ̉βοία) с мыса Карист (южная оконечность Эвбеи); об эвбейских кастрюлях см. 135е.}

- Говоришь

О ком ты?

- О создании Каристия,

Бурлящем, земнородном,

[f] - Да ответишь ли?

- Я говорю о каккабе, но мискою

Его назвал бы ты.

- Да мне и дела нет!

Зови его хоть каккабом, хоть ситтибом, {87}

{87 ...ситтибом... — Говорящий соревнуется с педантом, используя малоизвестные слова, и прибегает к первому попавшемуся (σίττυβος — кожаный ярлык, наклеивавшийся на свиток).}

Мне лишь бы знать, что дело о посудине.

Эвбул же в "Ионе" употребляет формы "батанион" и "патанион" одновременно [Kock.II. 177]:

И чаши, и батании, и каккабы,

И миски, и патаний, звенящие

На все лады, - да если б стал перечислять,

Я никогда бы не закончил.

69. Перечень приправ (ΗΔΥΣΜΑΤΑ) у Алексида имеется в (170) комедии "Котелок" [Kock.II.343; ср.: Поллукс.VI.66]:

- И мне здесь не оправдывайся, "нету, мол".

- Я всё достану, лишь скажи, что надобно.

- Ну хорошо. Сходи, добудь кунжута мне.

- Он есть у нас.

- Неси аниса, сильфия,

Тимьяну, чеснока, душицы, каперсов,

Горчицы, сумаха (ρ̉ου̃ν), шалфея, сесели.

Укропу захвати, дробленый виноград,

Сушеный кориандр с цветной капустою,

Да руту, тмин, порей, еще вареное

[b] Возьми-ка сусло.

Другой перечень - в "Ночной страже" или "Поденщиках", где повар жалуется [Kock.II.362]:

За всем, что нужно, сбегать и повыспросить

Я должен. Ты пришел и хочешь ужинать,

А у меня, как на беду, ни уксуса,

Ни сусла, ни душицы, ни укропчика,

Ни фиги, ни оливки, ни миндалинки,

Ни чеснока, ни луковки, ни тыковки,

[с] Ни соли, ни яичка, ни огня, ни дров,

Ни тмина, ни жаровни, ни посудины,

Ни кадки, ни веревки, ни колодезя,

Ни винной бочки. Я стою один, как перст,

С ножом в руках и крепко подпоясанный.

И в "Заблудшей" [Kock.II.367]:

В кастрюлю крупную

Душицы положи, {88} поверх ликер налей,

{88 В кастрюлю... душицы положи... — Здесь для приготовления соуса берется новая глиняная кастрюля, не впитавшая еще посторонние запахи предыдущих блюд (ср. подобные рекомендации у Апиция, например: Apic. 71), растертая душица (τη̃̃ς ο̉̉ριγάνου... το τρίμμα) разводится уксусом и подкрашивается уваренным виноградным соком (сходная кулинарно-красительная технология применялась и в римской кухне; ср.: Apic. 73, 212, 214, 282), затем все это размешивается сильфием, скорее всего стеблем этой благоуханной ферулы, так достигаются две цели одновременно: однородная консистенция и дополнительная ароматизация (о размешивании соуса ароматическими травами см.: Apic. 148, 225, 346).}

Разбавь его, как должно, едким уксусом,

Затем подкрась вареным суслом, сильфием,

И размешай, как должно.

"Поедать" (ε̉πεσθίειν) сказано у Телеклида [d] в "Пританах" [Kock.I.215; ср.486а]: "поедающего сыр"; а "пожрать" (ε̉πιφαγει̃ν) в "Таксиархах" Эвполида [Коск.I.328]:

Три соленые маслины, да малютка-луковка -

Больше нечего пожрать.

И у Аристофана в "Плутосе" [1005]:

А раньше всё готов был жрать от бедности.

70. Наряду с поварами приглашались и так называемые "устроители стола" (τραπεζοποιός). В чем состояли их обязанности, видно из "Метэков" Антифана [Kock.II.73]:

Пошел я и вдобавок взял вот этого

Хозяина стола, который вымоет

Посуду и наладит нам светильники,

Свершит все возлиянья и всё прочее,

[e] Что должен.

Однако возникает вопрос, отличается ли чем-нибудь от "устроителя стола" "сервировщик стола" (τραπεζοκόμος). Потому что царь Юба пишет в "Подобиях", что "сервировщик стола" - это то же самое, что римский structor, ссылаясь на стихи из пьесы Александра, озаглавленной "Пьянка" [Kock.III.372]:

Нанять на завтра нужно мне флейтисточку;

Я также приглашаю сервировщика,

Поставщика продуктов: ради этого

Хозяин из деревни отослал меня.

[f] "Устроителем стола" называли также лицо, в обязанности которого

входило наблюдение за правильностью сервировки столов и вообще благопристойным течением пира. Филемон в "Случайно зашедшем" [Kock.II.493]:

Не на тебе ведь кухня, но прислуживать

Нам устроитель пира должен.

Блюда, выставленные на стол, назывались "сервировкой" (ε̉πιτραπεζώματα). Платон в "Менелае" [Kock.I.622; ср.641b]:

Как мало сервировки (ε̉πιτραπεζώματα) на столе у нас.

(171) Раба, закупавшего провизию (то, что сейчас называется obsonator {89}), называли "закупщиком" (α̉γοραστής): так у Ксенофонта во второй книге {90} "Воспоминаний о Сократе": "А в домашние слуги и закупщики провизии (α̉γοραστής) захотели бы мы взять такого хоть даром?" Однако Менандр в "Фании" употребляет это слово в более общем смысле [Kock.III.143]:

{89 ...называется obsonator... — Латинское образование от греческого ο̉ψωνω̃ — «закупать закуски» (’όψον).}

{90 ...во второй книге... — По нынешней традиции в первой книге (1.5.2); разбивка на книги у многих античных авторов отличается от современной.}

Закупщик (α̉γοραστής) он нещедрый, осмотрительный.

Аристофан же в "Любителях жареного" называет закупщика покупщиком ο̉ψώνης [Kock.I.521]:

Похоже, покупщик провизии (ο̉ψώνης)

[b] Задерживает полдник наш.

Выражение "закупать лакомства мимоходом" (παροψονει̃ν) употребляет Кратин в следующих стихах из "Клеобулин" {91} ... а у Алексида в "Дропиде" сказано "походя закупать провизию на рынке" (παραγοράζειν). Как свидетельствует Памфил, приглашающие к царскому столу называются илеатрами (ει̉λέατροι) от ε̉λεός "кухонный стол". Однако Артемидор называет их "зазывалами на пир" (δειπνοκλήτωρ).

{91 ...стихах из «Клеобулин»... — Цитата утеряна; Клеобулина писала загадки и была дочерью Клеобула, одного из семи мудрецов.}

71. Дегустаторов блюд, - продолжает он, - называли эдеатрами (ε̉δεάτρως), они ели царскую пищу, чтобы царя не отравили. Позднее звание эдеатра стало означать главу всей прислуги; должность эта была высокая и почетная. По крайней мере, Харет пишет в третьей книге "Истории", что эдеатром Александра был сам Птолемей Сотер. Возможно, и [с] тех, кого в наши дни римляне называют gustator (πρωτογεύστης), эллины прежде называли "предвкушателями" (προτένθης), как в "Первых Облаках" Аристофана [1196]:

Стрепсиад . Так почему ж не в новолунье денежки

Берет притан, а в "молодой и старый день"? {92}

{92 ...«молодой и старый день»... — Буквально «молодая и старая» (луна), последний день каждого месяца.}

Фидиппид . Как "предвкушатель", верно, он торопится,

Чтоб поскорее прикарманить денежки:

[d] Он накануне их, как жертву, пробует.

Упоминает их в "Дикарях" и Ферекрат [Kock.I.147]:

Не удивляйся, мы из предвкушателей (προτενθών),

Не знал ты этого.

И Филлилий в "Геракле" [Kock.I.784]:

Кто я такая, значит, знать хотите вы?

Из предвкушателей (προτενθω̃ν), зовусь я Дорпией. {93}

{93 ...зовусь я Дорпией. — Так назывался первый день (от δόρπον — «обед») осеннего празднества Апатурий (в месяц варки бобов Пианепсион, октябрь-ноябрь), в который афиняне заносили своих достигших совершеннолетия сыновей в списки граждан.}

Известно мне и постановление народного собрания, принятое в Афинах в архонтство Кефисодора, {94} в котором о предвкушателях говорится как о коллегии жрецов, подобной коллегии так называемых параситов. Звучит оно следующим образом: "Фок предложил: чтобы члены [e] Совета вместе со всеми остальными афинянами могли отпраздновать Апатурии по уставу предков, постановить: распустить членов Совета на те дни, на которые отпускаются и все остальные должностные лица, начиная с того дня, с которого начинают празднования жрецы-предвкушатели (οι̉ προτένθαι)".

{94 ...в архонтство Кефисодора... — Соответствует 323-322 г. до н.э., упоминаемый совет, вероятнее всего, Ареопаг. Параситы здесь — коллегия жрецов, обедающих за общественный счет, см. 234с.}

О том, что у древних были предвкушатели-дегустаторы (προγεύστης), пишет Ксенофонт в сочинении "Гиерон" или "Тирания" [4.2]: "Тиран [f] живет, не доверяя даже пище и питью; и вместо того чтобы посвятить начатки богам, даже здесь он сперва велит попробовать пищу прислуге из-за боязни съесть или выпить чего-нибудь дурного". Также и Анаксилай в "Калипсо" пишет [Kock.II.266]:

Сперва старуха твоего отведает

(172) Питья.

72. Пекущих печенье и в особенности большие плоские пироги (плакунты) прежде называли мастерами (δεμιουργός). Так, у Менандра в "Лжегеракле" персонаж, бранящий поваров, берущихся не за свое дело, говорит [Kock.III.148]:

Какой ты повар, право, надоедливый!

Уж третий раз спросил ты, сколько надобно

Накрыть столов. А что тебе за разница,

[b] Один иль десять? Поросенок жертвенный -

На всех один. Ты нам сегодня сделаешь

Не тот пирог обычный, где мука нужна,

И мед, и яйца. Нынче всё особенно.

Сегодня повар пирожков наделает, {95}

{95 Сегодня повар пирожков наделает... — Противостояние между поваром и пекарем и отсутствие в их работе взаимозаменяемости сохранялось до конца античности, ср. возникшую в V в. н.э. поэму «Словопрение повара и пекаря» (Iudicium coci et pistons: Untersuchungen zur Anthologie des Codex Salmasianus, vorgelegt von A. J. Baumgartner von Rapperswill. Baden, 1981). Впрочем, различие поварской и пекарской профессии прослеживается и в эпоху Возрождения (тогда повара изучали химию и биологию, а пекари — живопись и архитектуру) и далее — вплоть до наших дней.}

Печенье испечет и кашу сварит нам,

И после рыбы даст соленой. Далее -

Яичницы и гроздья виноградные.

Поджарит мастерица-повариха нам

Кусочки мяса, и дроздов, и лакомства.

Полакомится гость, потом намажется

[с] Он мирром и опять, венком украшенный,

Поест дроздов с медовыми лепешками.

Что их обязанности были разделены, - мастера отвечали за выпечку, а повара за приготовление мяса и рыбы, - ясно показывает Антифан в "Хрисиде" [Kock.II.110]:

Мы четырех флейтисток оплатить должны,

Двенадцать поваров, к тому же требуют

Корытца с медом мастерицы.

Менандр в "Мастерице" [Kock.III.34]:

[d] - Ну что, мой раб? Вошел ты с видом ревностным

Примерного слуги.

- Всю ночь не спали мы,

Всё лепим пироги, да и сейчас еще

Не всё у нас готово...

Селевк утверждает, что печенье и пироги впервые упоминаются у Паниасида в рассказе о человеческих жертвоприношениях у египтян; он говорит там, что на тело жертвы было положено много печенья, пирогов и "множество птиц гнездовых". Однако еще до него у Стесихора или Ивика в поэме "Погребальные игры" было сказано, что в качестве даров деве поднесли

[e] Кунжутные печенья, медовые пироги (ε̉γκρίδας),

Прочие сладости и желтый мед.

На самом деле поэма эта принадлежит Стесихору, и свидетель тому Симонид, который говорит в рассказе о Мелеагре:

Который копьем

Победил бойцов и за бурный их изгнал

Анавр из богатого гроздьями Иолка:

Так ведь Гомер и Стесихор пропели народам.

А в вышеназванной поэме "Погребальные игры" {96} как раз и содержится [f] Стесихоров стих:

{96 ...поэме «Погребальные игры»... — Имелись в виду погребальные игры в честь Пелия, царя фессалийского Иолка, пославшего своего племянника Ясона за золотым руном.}

Амфиарай - в прыжках, а с дротом - Мелеагр победитель.

73. Небезызвестно мне и то, что, по словам Аполлодора Афинского, делосцы предлагали прибывшим для совершения священных обрядов услуги своих поваров и "устроителей столов". По этим занятиям их называли магидами и колобками, поскольку, говорит Аристофан (173) ["Мир".27], они целыми днями лепили для пиров ячменные лепешки и скатывали колобки, очень любимые женщинами. И поныне некоторые из них прозываются {97} свинками, агнцами, кухарями, кунжутниками, кухонными козлами, мясными мальчиками и рыбобросами; поварихи зовутся тминными цветами, а общим для всех именем стало элеодиты (ε̉λεοδύται), потому что, прислуживая на пирах, они должны изворачиваться меж столами, а столы называются 'έλεοι. Так у Гомера [Ил.IХ.215]:

{97 ...поныне некоторые из них прозываются... — Среди этих «шуточных» имен есть несколько засвидетельствованных эпиграфически, например Агнец (’Άμνος) и Кухарь (’Αρτυσίλεως). Однако, хотя в основе этого текста мог действительно лежать принятый делосцами подлинный декрет о необходимом гостеприимстве, предоставляемом паломникам, красочные наслоения в духе средней и новой аттической комедии не дают возможности с уверенностью говорить об этом.}

Так их обжарив кругом, на обеденный стол (ε̉λεοι̃σιν) возлагает.

Поэтому, когда Поликратон Ренейский, сын Критона, подал на делосцев в [b] суд, он не называл их делосцами, но озаглавил свой иск "Против содружества элеодитов". И закон амфиктионов велит, чтобы воду доставляли элеодиты, то есть устроители стола и другие прислужники того же рода. Комедиограф Критон в "Хлопотуне" называет делосцев "параситами бога" [Kock.III.354]:

Он финикийца-толстосума вынудил

Проститься с морем, оба корабля его

[c] Поставить на стоянке вечной в гавани, {98}

{98 ...на стоянке вечной в гавани... — Конъектура Кока: «заживо съев груз вместе с обоими кораблями».}

А сам решил на Делос из Пирея плыть,

Прослышав, что три блага величайшие

Для параситов там лишь сочетаются:

Цветущая торговля разносолами,

Толпа зевак, со всей Эллады прибывших,

Да параситы божьи - сами делосцы.

74. Эретриец Ахей в сатировской драме "Алкмеон" [TGF2.749] называет дельфийцев стряпающими мясное рагу (καρύκη):

[d] Увижу, как рагу мясное стряпают, -

Стошнит, -

очевидно, потому, что, порубив жертвенное мясо, они тушили его и подавали с тонким соусом. Потому Аристофан сказал [Kock.I.560]:

О Феб, ты любишь точить острия

Дельфийских ножей

И учишь тому же служителей.

И в нижеследующих стихах Ахей пишет [TGF2. 749]:

Кто там сидит, запрятавшись,

Ножей ли тезка, чрево рассекающих? {99}

{99 Ножей ли тезка, чрево рассекающих? — Аллюзия на каламбур дельфиец / дельфийский (Δελφός) и чрево (δελφύς).}

[e] Это сатиры смеются над дельфийцами с их вечными жертвоприношениями и празднествами. Сем в четвертой книге "Истории Делоса" [FHG.IV.493]: "Жители Делоса снабжали прибывших к ним дельфийцев солью, уксусом, оливковым маслом, дровами и постелями". Аристотель (или Феофраст), говоря в "Записках" о том, что жители Магнесии обитают на реке Меандре, рассказывает, что это переселенцы из Дельф, и [f] что они предлагают приезжающим те же услуги: "Магнеты, живущие на реке Меандр, служители бога, переселенцы из Дельф, доставляют приезжим кров, соль, оливковое масло, дрова, а также светильники, ложа, постели и столы"".

Деметрий Скепсийский пишет в шестнадцатой книге "Троянского строя" [ср.39с], что в Лаконии на Гиакинфовой дороге стоят жертвенники героям Маттону (Жеватель) и Кераону (Смешиватель), сооруженные слугами, выпекающими ячменные лепешки и смешивающими вино на (174) фидитиях. В двадцать четвертой книге того же сочинения он рассказывает, что у троянцев почитается герой Дайт (Пирующий), о котором упоминает Мимнерм. А Гегесандр Дельфийский пишет [FHG.IV. 419], что на Кипре почитают Зевса Сотрапезника и [Зевса] Потрошителя.

[О музыке]

75. И много еще было рассказано тому подобного, однако из соседнего дома послышался звук гидравлоса (водяного органа), {100} такой [b] сладостный и приятный, что все мы повернули головы, завороженные благозвучием. И Ульпиан, взглянув на музыканта Алкида, сказал: "Ты слышишь, музыкальнейший, эту дивную гармонию, которая так привлекла всех нас, околдованных музыкой? Это не то, что ваш александрийский однотрубный авлос (μόναυλος), от которого слушателям скорее мучение, чем радость!"

{100 ...водяного органа... — Инструмент, распространенный в эпоху римской империи. Его функционирование описано Героном («Пневматика». I. 42) и Витрувием (X. 13). Сохранился один экземпляр этого инструмента, датируемый 228 г. н.э.}

"Однако же, - отвечал Алкид, - и этот музыкальный инструмент, этот гидравлос (не знаю, считаешь ли ты его инструментом духовым или струнным), есть изобретение александрийца, цирюльника по профессии, а [c] по имени Ктесибий. {101} Аристокл в сочинении "О хорах" рассказывает об| этом примерно так: "К духовым или струнным инструментам относится гидравлос, - вопрос спорный. Аристоксену, по крайней мере, он еще не известен. Считается, что первый шаг к его изобретению сделал Платон, построив ночные часы - большую клепсидру, похожую на гидравлос. [d] В самом деле, гидравлос - это ведь тоже клепсидра. Поэтому его никак нельзя отнести ни к струнным, ни к ударным инструментам; скорее уж к духовым, потому что вода в нем отжимает воздух. А именно, концы труб опущены в воду, и когда мальчик с силой качает воду, то воздух нагнетается в клапаны труб, проходящих через весь инструмент, и от этого трубы издают нежный приятный звук. С виду орган похож на круглый алтарь, {102} и, говорят, изобретен он был цирюльником Ктесибием, который жил в Аспендии при Птолемее Эвергете II. {103} Говорят, также, что он был очень знаменит: свое [e] искусство он передал своей жене Таиде". Трифон в третьей книге трактата "О терминах" (об авлосах и [других] музыкальных инструментах) подтверждает, что механик Ктесибий писал о гидравлосе; но я не уверен, не ошибся ли он в имени. Впрочем, Аристоксен вообще предпочитает струнные и ударные инструменты духовым, потому что на духовых играть слишком легко: потому, говорит он, многие и не учась играют на авлосах и сирингах, даже пастухи.

{101 ...изобретение александрийца, цирюльника по профессии, а по имени Ктесибий. — Иначе говорится у Витрувия (IX. 9. 2): Ктесибий упоминается Витрувием лишь как автор, рассказывавший в своем сочинении об изобретении органа; изобретателем же Ктесибий называл некоего механика, жившего в Александрии при Птолемее II (283-247). Об этом механике, который, возможно, помимо водяного органа изобрел также водяные часы, брандспойт и дальнобойные орудия см.: Fraser Р.М. Ptolemaic Alexandria. Oxford, 1972. Vol. I. P. 43 If; Vol. II.P. 622f.}

{102 ...орган похож на круглый алтарь... — См.: Витрувий. X. 8. 2. }

{103 Птолемей Эвергет II — Птолемей VIII Эвергет II Фискон; см. 43е.}

76. Вот что я могу сказать тебе, Ульпиан, об этом гидравлическом [f] инструменте. Были также, как утверждает Ксенофонт, {104} авлосы-"гинграсы", длиной в пядь, с высоким и печальным звуком, - ими обычно пользовались финикийцы, а также карийцы в своих причитаниях, если только карийцами не называли финикийцев, как это было у Коринны и Вакхилида. Финикийцы же называли авлосы "гинграми" от причитаний по Адонису, {105} которого вы, финикийцы, {106} называете Гингром, как (175) свидетельствует Демоклид. Об авлосе-гингре упоминают Антифан во "Враче" [Kock.II.54] и Менандр в "Кариянке" [Kock.III.75]. Амфид в "Дифирамбе" говорит о нем так [Kock.II. 329]:

{104 ...как утверждает Ксенофонт... — Возможно, имя Ксенофонта названо здесь ошибочно; форма дательного падежа, в которой стоит в греческом оригинале слово гинграс, указывает на поэтический источник (возможно, Ксенофан?).}

{105 ...причитаний по Адонису... — Описание культа Адониса см.: Феокрит. XV. 112 сл.; Аристофан. «Лисистрата». 389 сл.}

{106 ...вы, финикийцы... — Ульпиан происходит из Тира.}

- Люблю я гингры - инструмент мудренейший!

- А что такое гингр?

- Мое новейшее

Изобретенье! Театральным зрителям

Его еще ни разу не показывал,

Но на пирах он в моде.

- Что ж не вынесешь

[b] На суд театра?

- Жду, чтоб предложить его

Честолюбивой филе, - точно знаю я:

Всё на пути снесет она трезубцами

Своих рукоплесканий оглушительных.

И Аксионик в "Любителе Еврипида" [Kock.II.412]:

Настолько ведь на песнях Еврипидовых,

Свихнулись оба, что другие кажутся

Мелодии гингрическими плачами.

77. Право же, о мудрейший Ульпиан, этот гидравлический [c] инструмент куда лучше набла, {107} о котором пародист Сопатр пишет в пьесе "Врата", что это тоже ваше финикийское изобретение. Вот его слова:

{107 Набл — струнный инструмент финикийского или иудейского происхождения.}

...и набла сидонского

Со струн не слетает глухое бренчание.

И в "Слуге Мистака" он пишет:

У набла слишком мало благозвучия:

Бездушный лотос у него меж ребрами

Забит и не дает дыханья музыке:

[d] Еще ни разу наблом не был хор певцов

Так возбужден, чтобы воскликнуть Эвоэ!

А Филемон в "Прелюбодее" [Kock.II.489]:

- Должна, конечно, быть флейтистка, Парменон,

Иль с наблом кто-нибудь.

- А что такое набл?

- Свидетель Зевс! Не знаешь, что такое набл?

Не знаешь, значит, ничего хорошего.

И самбикистки, {108} может быть, не видывал?

{108 И самбикистки... не видывал? — Самбик — четырехструнный музыкальный инструмент негреческого происхождения.}

Что касается инструмента, называемого тритоном, {109} то Юба пишет в четвертой книге "Истории театра" [FHG.III.481], что это сирийское изобретение, также как и "финикийская лира" {110} ... и самбика. Последнюю, [e] впрочем, Неанф Кизикский в первой книге своих "Летописей" [FHG.III.3] считает изобретением Ивика из Регия, а барбитон {111} - изобретением Анакреонта.

{109 ...инструмента, называемого тригоном... — Струнный музыкальный инструмент треугольной формы, со струнами неодинаковой длины.}

{110 ...«финикийская лира»... — Об этом инструменте более ничего не известно.}

{111 Барбитон — музыкальный инструмент, родственный лире; сначала он был четырехструнным, позднее — семиструнным. Пиндар приписывает его изобретение Терпандру (см. 635d).}

Поскольку ты, Ульпиан, обозвал моих александрийцев "немузыкальными", а монавлос {112} постоянно называешь "распространенным у нас инструментом", выслушай, что я могу рассказать на память и о монавлосе. 78. Юба в том же своем сочинении пишет, что египтяне считают монавлос изобретением Осириса, точно так же, как и косой авлос, называемый фотингом. {113} Но вот тебе цитата из прославленного автора. Фотинг у нас и [f] вправду местный инструмент, зато монавлос упоминается еще Софоклом в "Фамире" [TGF2.182]:

{112 Монавлос — флейта, сделанная из тростника и состоящая из одной трубки.}

{113 ...косой авлос, называемый фотингом. — Античный аналог поперечной флейты.}

И больше не звучат пектиды струнные,

Монавлы, лиры, слух наш услаждавшие:

Опустошает храмы смоляной Арес.

Арарот в "Рождении Пана" [Kock.II.217]:

И не представишь ты, с какою ловкостью

Схватил монавлос он и стал подпрыгивать,

Пушинки легче.

(176) Анаксандрид в "Сокровище" [Kock.II. 142]:

...монавлос взяв,

Он свадебную песню заиграл.

И в "Чашеносце" [Kock.II. 158]:

- Эй, Сир! Куда ты подевал монавлос мой?

- Какой монавлос?

- Тростниковый.

Сопатр в "Бакхиде":

И пролилась монавлоса мелодия.

Протагорид Кизикский во второй книге сочинения "Об играх в Дафне" пишет [FHG.IV.484]: "Он касается пальцами каждого инструмента (одного [b] за другим):,кастаньет, тимпана, пандуры; и наконец, он извлекает сладчайшие звуки из нежного монавлоса". Стоик Посидоний, рассказывая о войне апамейцев с ларисийцами, {114} в третьей книге "Истории" пишет вот что [FHG.III.253]: "Расхватав кинжалы и копьеца, грязные и ржавые, покрыв головы широкополыми шляпами, затенявшими лицо, но не стеснявшими горла, они тащили за собой ослов, нагруженных вином и разными кушаньями вместе с фотингами и монавлосами, отличными на гулянках, но никак не на войне". (Небезызвестно мне также, что у Америя Македонского в [с] "Глоссах" монавлос называется титирином.) Вот тебе, добрый Ульпиан, и о фотинге авторитетное упоминание! А что монавлос - это то же, что и нынешний каламавлос (тростниковый авлос), ясно видно из такой эпиграммы Гедила:

{114 ...о войне апамейцев с ларисийцами... — Между 145 и 140 гг. до н.э.}

В этой могиле Феон, сладкозвучный флейтист, обитает.

Некогда радостью был мимов монавлос его.

Умер, ослепнув под старость, он, Скирпалов сын. Еще в детстве,

[d] Славя рожденье его, Скирпал прозванье ему

Дал "Эвпалама" и этим прозваньем на дар от природы -

Ловкость ручную его, - предугадав, указал.

Песенки Главки шутливой, внушенные Музой, играл он,

Милого пьяницу он, Баттала, пел за вином,

Котала, Панкала славил... Почтите же словом привета

Каламавлета-певца, молвите: "Здравствуй, Феон". {115}

{115 Сокращенное переложение этой эпиграммы (по французскому переводу Афинея) — у А. С. Пушкина:

Славная флейта, Феон, здесь лежит. Предводителя хоров

Старец, ослепший от лет, некогда Скирпал родил

И, вдохновенный, нарек младенца Феоном. За чашей

Сладостно Вакха и муз славил приятный Феон.

Славил и Ватала он, молодого красавца. Прохожий!

Мимо гробницы спеша, вымолви: здравствуй, Феон!

}

Каламавлетами мы называем играющих на тростнике-"каламе", а играющих на тростнике-"раппе" называли раппавлами; [e] об этом пишет в "Глоссах" Америй Македонец.

79. Я хочу, любезнейший Ульпиан, чтобы ты знал: не бывало в истории людей более музыкальных, чем александрийцы; и говорю я не только о пении под кифару, которое у нас настолько знакомо каждому, что самый убогий обыватель, даже неграмотный, тотчас распознает любую фальшь, нет, мы никому не уступим и по части авлосов, и не только так называемых "девичьих" и "детских", но и мужских, среди которых есть и "полные", "сверх-полные", для аккомпанемента кифарам и щипковым инструментам. И это еще не всё: авлосы, называемые "элимами", {116} о которых упоминает Софокл в "Ниобе" и "Тимпанистах" [TGF2. 229, 271], как мы слышали, есть не что иное, как фригийские авлосы, с которыми александрийцы тоже хорошо знакомы. Известны им также авлосы и "с двумя отверстиями", "средние" и "низко-сверленые". Авлосы, называемые (177) элимами, упоминает и Каллий в "Скованных" [Kock.I.697]. Юба пишет, что эти авлосы фригийского происхождения и что их называют также скиталийскими, ибо толщина у них одинаковая со скиталами. Кратин Младший пишет в "Ферамене" [Kock.II.290], что их использовали также киприоты. Мне известны "половинные" авлосы: их упоминает Анакреонт:

{116 ...«элимами»... — Об этом и других перечисляемых здесь видах авлосов см.: Kleine Pauli. I. 755ff.}

Кто это, к юношам милым

Взор обратив, всем существом флейт полузвук ловит?

182 {117} Эти "половинные" авлосы короче "полных": поэтому и Эсхил {118} в "Иксионе" иносказательно говорит [TGF2. 30]:

{117  Перестановка текста традиционна для Афинея с издания Исаака Казобона (1597) г.}

{118 ... поэтому и Эсхил... — После этих слов в кодексе А вместо ожидаемой цитаты из Эсхила следует характеристика пиров у Гомера и Ксенофонта, продолжающаяся до 182с; стихи Эсхила приводятся только после этого рассуждения в 182с. Перестановка текста 177b-182с в пятую книгу после 187b принята всеми современными издателями Афинея.}

[c] Половинную флейту, короткий звук

Поглотит длинная флейта.

Эти же самые авлосы называются и "детскими", потому что непригодны для состязаний, - ими пользуются на домашних пирушках, поэтому Анакреонт и назвал их кроткими (τέρενας). 80. Известны мне и другие виды авлосов: трагические, лисиодические и для аккомпанемента кифарам, - о них упоминают Эфор в "Изобретениях" [FHG.I.276], пифагореец Эвфранор в трактате "Об авлосах" и Алексид в "Об авлосах". Ученик Аристофана Артемидор пишет во второй книге "Дорийского диалекта", что дорийцы, [d] жившие в Италии, монавлос называли титирином [ср.176е]; и еще: "магадида, называемая авлосом"; и еще: "так называемая магадида может издавать сразу и высокий и низкий звук, как пишет в "Тяжеловооруженном" Анаксандрид [Kock.II.149]:

И громко и тихонько я болтать с тобой

На магадиде буду.

[e] Лотосовые авлосы - это не что иное, как александрийские фотинги, но изготовленные из древесины так называемого "лотоса", дерева, растущего в Ливии. А фиванцы, как пишет Юба [FHG.III.482], делают авлосы из берцовых костей оленят. Об авлосах из слоновой кости, изготовляемых в Финикии, пишет Трифон.

Известно мне также, что магадида - это струнный инструмент, такой же как лира, кифара и барбитон. Эпический поэт Эвфорион пишет в сочинении "Об Истмийских играх": "Музыканты, называемые сейчас наблистами, пандуристами и самбикистами, играют только на старинных [f] инструментах: и баром, и барбитон, о которых упоминают Сапфо и Анакреонт, так же как магадида, тритоны и самбики известны с глубокой древности. В Митилене, например, стоит статуя одной из Муз работы Лесбофемида, держащая самбику". Аристоксен называет в числе иноземных инструментов {119} фениксы, пектиды, магадиды, самбики, а также тригоны, клепсиямбы, скиндапсы и так называемый эннеахорд (девятиструнник). Платон пишет в третьей книге "Государства" [III.399с]: " - Таким образом, - сказал я, - в пении и мелической поэзии не потребуется (183) ни многоголосия, ни смешения всех ладов. - Мне кажется, что нет. - Значит, [нам не нужны мастера,] делающие тритоны, пектиды и всякие другие инструменты со множеством струн и ладов".

{119 ...иноземных инструментов... — Феникс, согласно Геродоту (IV. 192), африканского, а согласно Эфору и Скамону (см. далее: Афиней. XIV. 637b), финикийского происхождения. Пектиду Пиндар (fr. 125 = Афиней. XIV. 635b) считает лидийской; о самбике см.: Афиней. XIV. 633f, 635а.}

81. Скиндапс - это четырехструнный инструмент, говорит пародист Матрон {120} в следующих строках:

{120 ...говорит пародист Матрон... — Пародия на Гомера (Од. VIII. 67; IV. 134 и Ил. XX. 70).}

Он не висел на колке, на котором простер свои струны

Четырехструнный скиндапс жены, с тканьем не знакомой.

Упоминает его и эпический поэт Феопомп Колофонский в поэме "Повозочка":

Лироподобный скиндапс держал он, очень искусно

[b] Сделанный из сладострастной лозы, растущей на иве.

И Анаксилай в "Лирном мастере" [Kock.II.267]:

Пектиды, лиры делал я, трехструнники,

Скиндапсы, барбиты, кифары.

Пектида имела две струны: об этом пишет пародист Сопатр в пьесе "Слуга Мистака":

Двухструнная пектида Музой варварской

[c] Тебе каким-то образом досталася.

О периямбидах упоминает Эпихарм в "Периалле" так:

И на авлосе дудит ловкий музыкант

Кифарные периямбиды.

Семела ликует,

Громкие слыша струнные стуки.

На псалтерии, как рассказывает Юба [FHG.III.484], увеличил число струн Александр Киферский; в старости жил он в Эфесе и поэтому посвятил его в храм Артемиды как самый искусный образец своего мастерства. Упоминает Юба также лирофеник и эпигоний, {121} который, хоть и был [d] потом переделан в прямой псалтерии, но сохранил в своем названии имя человека, введшего его в оборот. Этот Эпигон родом был из Амбракии, однако получил сикионское гражданство. Музыкально он был чрезвычайно одарен и играл без помощи плектра.

{121 Эпигоний — большая арфа с сорока струнами, созданная неким Эпигоном и названная по его имени.}

Так вот, во всех этих [струнных] инструментах, точно так же как и в авлосах, александрийцы весьма сведущи и очень искусны; я и сам могу показать тебе мою игру на каком захочешь, а на родине у меня много музыкантов куда талантливее. 82. Например когда мой земляк Александр (он недавно скончался) выступил в Риме с игрой на тритоне, то привел римлян в такой восторг, [e] что многие затвердили его мелодии наизусть. Тритон этот упоминается Софоклом в "Мисийцах" [TGF2. 221,182; ср.635с]:

Звучит тригон фригийский, и в ответ ему

Лидийская пектида льет созвучия, -

а также и в "Фамире". Аристофан упоминает его в "Пирующих"

[f] [Kock.I.454], Феопомп в "Пенелопе" [Kock.I.746] и Эвполид в "Байтах" [Kock.I.276]:

Что прекрасно бьет в тимпаны,

По струнам тригонов плещет.

О так называемой пандуре, {122} как уже было сказано [ср. 182е], говорит Эв-форион, упоминает ее также Протагорид во второй книге сочинения (184) "Об играх в Дафне" [FHG.IV.484]. Описавший же Красное море Пифагор {123} рассказывает, что троглодиты изготавливают эту пандуру из морского лавра (белая ризофора). Трубы же и рожки - изобретение тирренов. [Семиствольную] флейту Пана (сирингу), по словам Метродора Хиосского в "Троянской истории" [FHG.III.205], придумал Марсий, игравший на ней в Келенах, тогда как до него она была одноствольная. Однако эпический поэт Эвфорион пишет в сочинении "О лирических поэтах" , что одноствольную сирингу придумал Гермес {124} (хотя другие пишут, что ее изобретателями были меды Севф и Ронак), а много-тростниковую сирингу - Силен, Марсий же только скрепил тростинки воском.

{122 Пандура — трехструнный инструмент, похожий на лютню.}

{123 Описавший же Красное море Пифагор... — Путешественник и географ, который по поручению Птолемея II исследовал и описал побережье Красного моря, см.: Афиней. XIV. 633 сл.; Элиан. «О природе животных». XVII. 8. 9. Возможно, это то же лицо, что и упоминаемый у Плиния (XXXVII. 24) префект Птолемея.}

{124 ...одноствольную сирингу придумал Гермес... — Ср. гомеровский гимн к Гермесу, 5Пел.; о мифологической традиции, касающейся изобретения сиринги и авлоса, см.: Kleine Pauli. I. 757.}

83. Вот тебе, словоловчий Ульпиан, от нас, александрийцев, будто бы ничего не знающих, кроме монавлоса! Тебе ведь неведомо, что [b] историк Менекл из Барки [FHG.IV.451], а также александриец Андрон в "Хрониках" [FHG.II.352] пишут о том, как александрийцы стали наставниками всех эллинов и варваров, когда [эллинское] общее (εγκύκλιος) воспитание едва не угасло в смутах при наследниках Александра. Возрождение же [c] этого воспитания настало при седьмом из царствовавших в Египте Птолемеев, справедливо прозванного в Александрии Злодеем. {125} Царь этот, перебив многих александрийцев, вынудил бежать множество граждан, выросших при его брате, {126} и все острова и города наполнились грамматиками, философами, геометрами, музыкантами, живописцами, учителями гимнастики и многими другими искусниками. Вынужденные по бедности своей преподавать науки, в которых они преуспели, эти люди воспитали много замечательных учеников.

{125 ...при седьмом из царствовавших в Египте Птолемеев... прозванного в Александрии Злодеем. — Речь идет о Птолемее VIII Эвергете II (144-116гг.). Чтобы прийти к власти, этот Птолемей в 144 г. до н.э. убил своего племянника и предшественника Птолемея VII Филопатора; впоследствии он выслал из Александрии многих известных художников и ученых, как, например, Аполлодора и Дионисия Фракийского.}

{126 ...при его брате... — Речь идет о Птолемее VI Филометоре (180-145гг.).}

[d] 84. В старые же времена все эллины занимались музыкой, и авлетика (игра на флейте, авлосе) была очень распространена. Так, Хамелеонт Гераклейский пишет в сочинении, озаглавленном "Протрептик" (Увещевание), что игре на флейте обучались и лакедемоняне и фиванцы (как в его время - жители Гераклеи Понтийской), не говоря уже о таких видных афинянах, как Каллий, сын Гиппоника, и Критий, сын Каллесхра. Дурид рассказывает в книге об Еврипиде и Софокле [FHG.II.484], что Алкивиада игре на флейте обучал не заурядный преподаватель, но Проном, стяжавший величайшую славу. {127} Аристоксен же [e] пишет, что фиванец Эпаминонд обучался авлетике у Олимпиодора и Орфагора. {128} Из пифагорейцев также многие занимались авлетикой, например Эвфранор, Архит, Филолай, да и немало других. Эвфанор даже оставил сочинение о флейтах, равно как и Архит. Какое рвение проявляли при этом обучающиеся, ясно показывает в "Пирующих" Аристофан, когда говорит [Kock.I.448]:

{127 ...Проном, стяжавший величайшую славу. — Ср.: Аристофан. «Женщины в народном собрании». 102 со схолиями; Афиней. XIV. 631е; Павсаний. IX. 12. 5.}

{128 ...фиванец Эпаминонд обучался авлетике у Олимпиодора и Орфагора. — О музыкальном образовании Эпаминонда см. также: Цицерон. «Тускуланские беседы». I. 2; Непот. «Эпаминонд». I. 2.}

Мне, который так измучен упражненьями на лирах

И на авлосах, велишь ты землю заступом копать?

И Фриних в "Эфиальте" [Kock.I.370]:

[f] Видать, не обучал ты парня этого

Ни флейте, ни кифаре?

А Эпихарм пишет в "Музах", что даже Афина играла Диоскурам на авлосе эноплии. {129} Ион же в стихах из "Феникса", или "Кенея", называет авлос петухом [TGF2.740]:

{129 Эноплии — военные маршевые песни специального ритма.}

(185) А на это петух-авлос запевал лидийский гимн.

Впрочем, в "Сторожах" он называет петуха идейской сирингой [TGF2.741]:

Идейская сиринга кукарекает.

Во втором "Фениксе" тот же Ион говорит [TGF2.740]:

Бегущий ритм ведя на низком авлосе, -

то есть на фригийском авлосе, у которого звук очень низкий; поэтому к нему прикрепляют рог, как к трубе колокольчик".

На этом, друг Тимократ, мы закончим эту книгу - она и так уже длинная.

Конец книги четвертой