Местоположение и климатические условия пустыни Фиваида

Пустынь Фиваида, находящаяся на значительной горной высоте в юго-западной части Святой Горы в пределах Русского Пантелеимонова монастыря, в 25 верстах от него, и состоящая под его ведением, основана в 1880 году старцами Русского братства архимандритом Макарием и духовником иеросхимонахом Иеронимом.

Местность пустыни Фиваиды по первозданной красоте, надо признаться, единственная в своем роде в сравнении с другими местами Афонской горы. Отсюда открывается взору восхитительный вид на все почти восьмидесятиверстное пространство живописного Афона, венчаемое исполинским шпилем, исчезающим в облаках, которыми он почти всегда бывает окутываем. По всему этому пространству расстилаются по прибрежью монастыри и пустынные кельи, утопающие в вечной зелени. Отсюда видна неприступная строгая подвижница Каруля и суровые удолия, раскинутые под самым гигантским лишенным всякой растительности шпилем. При взоре по поверхности моря, в ясную погоду бывают видимы пять-шесть островов, а к западу – снежные Олимпийские горы. Вся площадь Фиваиды, красуясь собой, покрыта вечнозеленой растительностью. С восточной стороны она граничит с Дионисиатской метохой (то есть хутором), а к северу углубляется на несколько верст, затем вся эта площадь тянется по направлению к западу, тоже на несколько верст, и сливается с Пантелеимоновой метохой Крумицей. Все это огромное пространство почти сплошь усеяно соснами и другими вечнозелеными деревьями и кустами. Вся эта местность дробится в своем разнообразии, местами представляет живописные красивые равнины, возвышенности, местами же изрыта глубокими оврагами и крутыми обрывами, заросшими колючим кустарником и загроможденными каменными глыбами. В общем, эта обширная площадь являет взору и красоту, и суровость, привлекая путника в свои тенистые рощи, а для обитания раскрывает все потаенные места с готовностью скрыть в своих чащобах строгого отшельника и предоставить ему вожделенное безмолвие. Самая обитель этой пустыни, как со стороны моря, так и с соседних горных высот, невольно привлекает взор весьма красивым расположением своим и постройками: церквами, корпусами и разбросанными вокруг в разных направлениях домиками. Картина будет еще привлекательнее, когда достроится соборный храм, который будет находиться почти в центре этих построек.

В климатическом отношении Фиваида занимает на Святой Горе первое место. Вопервых, как стоящая на значительной высоте, она всегда бывает обвеваема морским здоровым ветром, во-вторых, содержит сухой горный воздух, который еще к тому же густо пропитан ароматом смолистых сосен, обильно здесь растущих, в особенности если углубиться внутрь пустыни в сосновые густые рощи, где большей частью и устроены жилища пустынников-фиваидцев; в таких местах смолистый воздух чрезвычайно чувствителен и весьма благотворно действует на здоровье обитателей, особенно полезен он для слабогрудых и чахоточных. Вообще весь воздух этой местности пропитан этим целительным ароматом и не оставляет ничего желать лучшего в отношении здоровья. Конечно, есть вдали пустыни и опасные места, где тянет из глубины оврагов и разрушительно действует на здоровье, но этих мест немного и они хорошо известны фиваидцам, которые, избегая их, не терпят от оного никакого вреда.

Фиваидские пустынники со своими каливами рассеяны по разным концам обширного фиваидского пространства. Начиная от обители, близ коей тесно группируются более благоустроенные каливы с садиками в расстоянии одна от другой приблизительно на вержение камня, оградами же своими местами соединенные вплотную, давая лишь место пространным киперам (огородам), расстилаются эти каливы по направлению от обители на север, постепенно возвышаясь на гору, так что почти весь верхний косогор представляет собою красивую картину сплошной зелени всевозможных дерев: сосен, кипарисов и бесчисленное множество плодовых деревьев разных сортов: апельсинов, лимонов, гранатов, груш, абрикосов, персиков, фиников, яблонь, слив, рожек, вишен, черешен, цидоний (айвы), орехов миндальных и грецких, смокв (винных ягод), шелковиц, маслин и прочих с вьющимися между этими деревьями виноградными лозами. И посреди всего этого царства растительности утопают жилища иноков-фиваидцев, с благодарным сердцем работающих Господу своему. Эти иноки, хотя и живут вблизи обители, но не входят в состав общежития, а представляют собою нечто среднее, так что некоторые из них частично оказывают помощь общежитию, например читают Псалтирь, помогают на клиросе и другое кое-что. Некоторые бывают почти ежедневно на Божественной Литургии, а иные держатся общего правила пустынножительства и приходят в обитель лишь для приобщения Святых Таин и на праздничные церковные богослужения. В некотором отношении пустынник, живущий близко к обители, имеет свои особые преимущества, а именно: во-первых, если он немощен и слаб здоровьем или в весьма преклонных летах, то близкое расстояние к храму составляет для него великое удобство, во-вторых, ему представляется возможность чаще других приступать к Чаше Жизни – два, а в Великий пост и три раза в седмицу, что для далеко живущих иноков составляет затруднение. И, в-третьих, приняв в себя в Пречистых Тайнах божественный огнь святейшего Тела и Крови Христовых, он ускоряет в свое жилище, стараясь сохранить Его неугасимым, тогда как для другого труднее сохранить сей пренебесный огнь, ибо при беседах и близком общении с другими он скоро угасает.

Выше этих описанных калив занимают большое пространство верхние киперы. В этом месте путь раздваивается: одна дорога круто поворачивает на запад и полугорием вдоль моря ведет к отдаленным от обители каливам, размещенным вверху и внизу от нее в разных направлениях; минуя их, она переходит большой овраг и скрывается в лесу по направлению к Крумице. Вторая же дорога от кипера поворачивает на северо-восток и ведет по направлению к прудам вдоль оврага, или, иначе назвать, каменной канавы, по которой из прудов в известное нужное время пускают воду для орошения всех киперов. Проходит эта вода из оврага по каналам почти во все ближайшие к обители каливы, наполняет цистерны, из коих по мере надобности поливаются деревья и огородные овощи. Прудов всего три, в них скопляется дождевая вода, скатываясь с горных высот. Этой воды почти всегда хватает с избытком на орошение всех огородов, фруктовых садов и на другие хозяйственные потребности. Пруды эти, окруженные со всех сторон сосновым лесом и кустами, когда бывают наполнены до краев, ласкают взор проходящих своим живописным видом, и невольно вспоминаются псаломские слова: На горах станут воды и другого стиха: Посреди гор пройдут воды (Пс. 103). Словно сама природа видится в них, а не дело рук человеческих, так с виду они грандиозны, в особенности дальний пруд, на зеркальной поверхнос ти которого в ясный день видны играющие рыбки красно-золотистого цвета.

Дальше прудов открывается красивая местность, так называемая Раифа, носящая еще название Касапия, которая также изобилует фруктовыми деревьями, преимущественно яблонями разных сортов и черешнями, среди которых в разных направлениях виднеются пустыннические каливки. В недавнем прошлом все они были заняты престарелыми пустынниками, но теперь, за смертью оных, вся территория Раифы перешла в общежитие. Сейчас здесь живут всего лишь два общежительных монаха, которые наблюдают и ухаживают за плодовыми деревьями.

Восточнее Раифы (за небольшой горный перевал) находится уютная местность Куцулья, которая преимущественно изобилует виноградниками, при которых живет также один монах. Здесь тоже группируется ряд пус тынных калив, в которых так недавно обитали пустынники по одному, по двое. Между ними был некто схимник Серафим, проживший на этом месте около 35 лет; великий был подвижник, молитвенник, труженик и любвеобильный странноприимец, о коем будет сказано более подробно в своем месте.

Далее западнее, а также и севернее Раифы по оврагам и дебрям в разных местах сокровенно ютятся одинокие каливки, в некоторых из них в настоящее время спасаются более строгие пустынники. Их суровая замкнутая жизнь и отдаленность от людей заслуживает благоговейного внимания, ибо они не получают, как прочие, никакого продовольствия от обители, кроме небольшого количества сухарей. Есть еще более отдаленные пустынники, живущие в каливах часа на два ходу от обители и на тех же аскетических правах. Лишь изредка они появляются в обители, приходя единственно за тем, чтобы приобщиться Святых Христовых Таин и взять немного сухариков.

Из всего сказанного уже видно, что в Фиваидской пустыни вполне возможно вместить все отрасли аскетической жизни. Пустыннику предоставляется на выбор тот или иной образ жизни соответственно его устроению, его желанию, его стремлению – более суровый или средний, где он при помощи Божией со смирением и по мере сил своих и возможностей соделывает свое спасение.

Вкратце ознакомив с местоположением Фиваиды, с ее видами и условиями климата, приходим к следующему заключению: дивная своим величием природа сей пустыни представляет собой прекрасную и живительную картину, живописным своим расположением, убранством роскошной растительности, благорастворением воздуха и изобилием плодов земных она, одетая свежестью своих зеленых ливад и ароматом разных цветов и благовонных трав, круглый год напоминает своим насельникам то Богом насажденное место на земле, в котором жили наши прародители, то есть рай Эдемский на востоке. Все в ней манит к духовному уединению и молитвенному созерцанию и побуждает обитающих здесь говорить слова, некогда сказанные на святой горе Фаворе: Добро нам зде быти (Мф. 17, 4).

 

Цель создания пустыни

До времени населения и устройства обители, то есть до 1880 года, на всей этой обширной местности, поросшей сосновым лесом, не было человеческого жилья. Правда, некоторые любители глубокого уединения, привлекаемые сухим горным воздухом и здоровым климатом, поселялись здесь, но так как доставать жизненные продукты, хотя бы и в самом умеренном количестве, приходилось

не без особого труда, то они и не находили себе последователей. Поэтому, приходя в Русский монастырь за потребным к жизни и обращаясь преимущественно к любителю безмолвно живущих духовнику отцу Иерониму, они подробно рассказывали о трудности доставать необходимое из-за дальности расстояния и неудобства пути и притом передавали о красоте и удобствах места для жаждущих тихой безмолвной жизни. Отец Иероним внимательно выслушивал их жалобы и иногда посматривал туда с балкончика своей малой кельицы в зрительную трубу (местность и даже самые постройки пустыни видны из монастыря).

Он задумал устроить там обитель для ищущих спасения, дать приют и надежное убежище своим соотечественникам – русским инокам, так называемым сиромахам, нищим и не имеющим своего крова и насущного куска хлеба, живущим по всему Афону и в большой части на Карее в каливках квартирантами по найму у греческих монастырей и келлиотов-греков, имеющих свободные помещения.

Также духовник отец Иероним имел в виду удовлетворить благочестивому желанию преуспевших отцов своей обители, ревнующих о уединенной безмолвной пустынной жизни.

После перехода Пантелеимоновской обители в полное владение русских иноков, во главе которых были отец Иероним и отец Макарий, поставленный игуменом, греческие монахи афонских монастырей стали беспокоить живущих на их местностях русских келлиотов и каливитов, теснили их где только было можно и был случай подходящий.

Притесняемые и оскорбляемые русские иноки-сиромахи в большей части терпели обиды, а некоторые из них обращались с жалобами на греков к боголюбивейшему и сострадательному старцу духовнику русского братства иеросхимонаху отцу Иерониму, который по своей отеческой любви и состраданию к своим соотечественникам утешал их словом любви и назидания. Более мужественным он советовал терпеть обиды и за сие благодарить Господа, а немощным и нуждающимся щедро помогал монастырскими средствами. Некоторые из сиромахов просили отца Иеронима о принятии к себе в монастырь, но он принять их не хотел, как уже отвыкших от жизни общежительной в многолюдном монастыре.

Можно полагать, что именно притеснения и обиды, наносимые греками русским инокам, и были главным поводом к тому, что духовник отец Иероним и архимандрит отец Макарий тогда же в своем намерении решили успокоить теснимых и бесприютных своих о Христе братий, дать им пустынный уголок в обширных монастырских пустынях и, приняв гонимых под свое покровительство, одевать и кормить их – словом сказать, доставить полную возможность блюсти свое иночество, не возмущая душевного мира, и внимать о спасении души своей. Для осуществления на деле этой благочестивой и истинно христианской мысли необходимо было тогда же указать место и основать пустынь, наподобие древних скитов с уставом пустынножительства.

Блаженные и приснопамятные основатели усердно желали успокоить притесняемых своих собратий, но по некоторым обстоятельствам или же, всего вернее, по действию спасительного Промысла Божия нужно было выжидать известный срок времени, пока представится удобный случай, который действительно и представился в лице почтенного иеродиакона Прокла.

 

Основание Новой Фиваиды

Иеродиакон отец Прокл (впоследствие иеромонах Уриил), родной брат ныне здравствующего старшего духовника отца А., был родом из Москвы. По ревности к монашеской жизни в молодых годах он оставил родину и в 1869 году прибыл на Афон, в Русский Пантелеимонов монастырь, где и был принят в число братства обители. Здесь он, исполняя возложенные на него послушания, по большей части занимался иконописанием. Но жизнь в общежитии при таком многолюдном обществе, как в Русике, не удовлетворяла душевному настроению отца Прокла: ему желалось тихой уединенной жизни, которая обретается в пустыни. Отец Прокл душевно скорбел о сем, послушания же не оставлял, но в свободное время любовался пустынными местами, окружающими Русик и приглядывался к жизни пустынников. Приглядываясь к пустынножительствующим около монастыря, находил, что жизнь вблизи многолюдства не вполне соответствует его желанию тихой и пустынной жизни и посему всегда при разговоре с пустынниками старался узнать о местах Святой Горы, вполне пустынных и отдаленных от больших монастырей. Однажды при таком разговоре с пустынником отцом Поликарпом (дело было в 1873 году), он узнал от него, что местность нашего монастыря, находящаяся между Дионисиатскими землями и Крумицей и отдаленная от других монастырей, как раз где теперь существует пустынь Фиваида, имеются постройки и строится соборный храм, – самая удобная для пустынной жизни. После этого разговора с отцом Поликарпом мысль о том, как бы посмотреть на то место, часто занимала отца Прокла и не давала ему покоя, осуществить же свое намерение все не было случая. Он томился и желал пустынной жизни, но на деле исполнить свое желание ему не удавалось, а время шло, и уже наступал 1879 год.

В начале сего года живший на келье близ Пантелеимонова монастыря архидиакон Лазарь, также по ревности к более тихой, безмолвно-уединенной жизни, с этой целью предпринял путешествие по Святой Горе. Он был во многих местах и, осмотрев их, не нашел себе кельи по своему желанию. Но когда он был на Крумице, то при разговоре о пустыни для жительства, которой он искал, отец Каллистрат, эконом Крумицы, напомнил отцу Лазарю о том пустынном месте, о котором когда-то говорил монах Поликарп отцу Проклу. Отец Лазарь пожелал посмотреть это место. Его проводил отец Каллистрат. Они оба пришли туда и, остановившись на той небольшой равнине, где теперь стоят церкви и постройки, долго любовались красивым местоположением. Отец Лазарь, обойдя до этого всю Гору, не видел еще столь чудного места, как это. Ему так оно понравилось, что по возвращении в монастырь он немедленно отправился к духовнику отцу Иерониму и просил у него благословения построить себе келейку на осмотренной им пустынной земле, при этом он сказал, что на том месте можно бы и скит устроить. Отец Иероним на постройку кельи не дал тогда благословения ему, но мысль, поданная отцом Лазарем о возможности устроить скит, серьезно заняла отца Иеронима и архимандрита отца Макария, ибо в том же году 6 мая отец Макарий в сопровождении некоторых иеромонахов и певчих, в числе коих был и иеродиакон Прокл, лодкой (тогда еще не было пароходика) к празднику Святых Апостолов и Иоанна Богослова поехали на Крумицу. Когда приехали к Крумицкой арсане (пристани), архимандрит отец Макарий спросил эконома отца Каллистрата: «А где то место, на которое недавно смотрел архидиакон отец Лазарь?» Эконом сказал, что то место недалеко от границы Дионисиатской земли и что туда пешком идти очень неудобно, но проехать к тому месту на лодке можно берегом моря. Так и сделали: отец игумен, эконом отец Каллистрат и прочие иеромонахи и певчие душ восемь поехали лодкой к тому месту, о котором отцу игумену было известно от отца Лазаря. Приехали к пустынному берегу и остановились на том самом месте, где теперь арсана. Отец игумен и все с ним бывшие вышли на берег. Подняться же вверх нельзя было из-за густоты сплетенных колючих кустарников: чтобы подняться наверх и осмотреть местность, нужно было прорубить кустарники и сделать тропинку. О сем сделано распоряжение – рабочие шли впереди и прорубали кусты и делали тропинку, а позади их отец игумен и прочие поднимались вверх.

Иеросхимонах Иероним (слева) и архимандрит Макарий

Когда вышли на крутизну и остановились на небольшой равнине, где также росли колючие кустарники и изредка сосновые деревья, отец игумен Макарий осмотрелся кругом и спросил отца Каллистрата: «А есть ли здесь вода?» Тот ответил, что вода есть, выше этого места. Пошли вверх и с большим трудом дошли до места, где теперь источник (он и тогда был, но очень заросший и нерасчищенный). Остановившись, отец игумен осмотрел источник и сказал: «Благословен Бог, здесь будет скит!» После этого он велел певчим пропеть Пасхальные стихиры «Да воскреснет Бог и расточатся врази его». Желание игумена немедленно исполнили, и пустынь впервые огласилась стройным пением. Отец игумен находился в восторженном состоянии, очень был рад и особенно ко всем расположен. Немного прошло времени, сюда же пришли мулы с Крумицы, и отец игумен Макарий и все прочие на мулах поехали на Крумицу.

Возвратившись в монастырь с Крумицы, отец Прокл еще более возгорелся желанием к уединению безмолвной пустынной жизни. Неоднократно он просил духовника отца Иеронима благословить ему уйти на пустыньку, но последний по разным благословным доводам отклонял его намерение. Время шло, и отец Прокл все досаждал отцу Иерониму, и наконец тот как-то раз сказал ему: «Поди испробуй пожить на квартирке». Тот действительно исполнил приказание духовника и с полгода жил пустынником в наемной квартирке, но желание его не удовлетворялось. Раз как-то при разговорах отец Прокл обратился со смиренной просьбой к старцу отцу Иерониму и сказал ему умоляющим голосом: «Батюшки, благословите меня построить каливу в пустыньке на нашей земле вблизи Дионисиатского». И вдруг произошла чудная перемена – отец Иероним, до того времени отклонявший всякую речь о дальней пустыни, вдруг переменился, принял особенно радостный и оживленный вид и с восторгом отцу Проклу сказал: «Бог тебя благословит! Иди избери место, где тебе понравится, и строй себе каливу, да и других пустынников бесприютных приглашай туда. Пусть живут и спасаются, а то их притесняют греки». После такой неожиданной отеческой милости отец Прокл как будто из мертвых ожил. В благодарных чувствах и в особенном радостном расположении духа он вышел от старца отца Иеронима, весьма им утешенный и осчастливленный. Это было в начале 1880 года.

Получив старческое благословение на постройку пустынной каливки, отец Прокл немедленно стал приготовлять необходимые для этого строительные материалы, сделал достаточный запас съестных припасов, все это нагрузил в лодку и, взяв с собой и мастеров, 8 июля того же года отправился на лодке и в тот же день прибыл благополучно на тот самый пустынный берег, на котором в минувшем году останавливался архимандрит Макарий и все его сопровождающие.

Место для устройства каливы ему понравилось. Тут же на берегу моря, близ границы Дионисиатской земли, отец Прокл с рабочими немедленно приступил к делу, и в сем же году на берегу моря построил три пустынные каливки. В одной из них он поселился сам, а две другие уступил своим собратьям-сиромахам. Так было положено начало пустынножительству в избранном и облюбованном месте. Месту этому было дано название «Новая Фиваида».

 

Первые насельники

Слух о благословении, данном архимандритом отцом Макарием и духовником иеросхимонахом отцом Иеронимом на устройство пустыни, прошел по Святой Горе, и любители пустынно-безмолвной жизни русские иноки-сиромахи (в большей части из Капсала, а часть из Карули), являлись к отцу Проклу с записочками от отца Иеронима о благословении строить им пустынные каливки в местах, где им нравилось и где указывал отец Прокл. Являвшиеся сиромахи были бедные, не имели своих средств на постройку калив, а посему они, испрашивая благословения жить в новостроящейся пустыни Фиваида, вместе с тем просили и помощи у старца отца Иеронима, который не отказывал бедным инокам и щедро помогал монастырскими средствами.

Возложив упование на Промыслителя всяческих и Покровительницу Афона и веря, что они помогут осуществить давнее его желание устроить новое иноческое жилище для безмолвников, отец Иероним теперь каждому просящемуся к нему сам стал предлагать поселиться на этом месте со всевозможными льготами: он давал деньги на постройку каливы (без церкви) и небольшой участок земли около 25 квадратных сажен с таким расчетом, чтобы каливы одна от другой были на далеком расстоянии, что вполне дозволяла огромная площадь местности. Отец Иероним давал и содержание для жизни, обещал построить церковь, больницу и иные хозяйственные постройки, дать им духовника, управителя и священнослужителей.

Слух об этом быстро разнесся по всей Святой Горе, и потекли пустынники на спокойное русское место и начали обстраиваться. Старец отец Иероним радовался духом и благодарил Господа, что Он, Всеблагой, исполнил ради Своего святого имени его желание упокоить и приютить бедных иноков, тесноту и озлобление коих он давно видел и скорбел о них сердцем. Сиромахи, получая от старца отца Иеронима благословение поселиться и все необходимое на постройку пустынной каливки, со слезами благодарили Господа и молились Ему о здравии и спасении ктиторов и основателей пустыни архимандрита Макария и духовника отца Иеронима, с детской любовью всегда называя сего последнего батюшкой.

В 1881 году были в нескольких местах начаты постройки пустынных сиромашеских каливок. И так в течение шести-семи лет как бы незаметным образом выросла благоустроенная пустынь.

Первоначально на площадке, где теперь постройки, монахом Илларионом построена каливка, произведены незначительные расчистки места для построек и для церкви, которая заложена в том же 1881 году по благословению старцев архимандрита Макария и духовника отца Иеронима.

 

Постройка церквей во имя всех преподобных Афонских и Вознесения Господня (1881–1883 годы)

Первая церковь была заложена во имя всех преподобных Афонских в 1881 году, и постройка ее производилась на монастырские средства, получаемые от старца отца Иеронима. За порядком при постройке наблюдал иеродиакон Прокл, к этому времени ставший уже иеромонахом Уриилом.

Являющиеся сиромахи нарушали безмолвие отца Уриила, и он оставил это место у моря и перешел в дальнюю пустынь, где построил три каливки в разных местах. В это самое время из монастыря, с благословения старцев, прибыл в пустынь Фиваиду новый эконом монах отец Нон (впоследствии иеро монах) и вскоре по прибытии начал себе строить большую каливу близ моря.

В 1882 году по благословению старца архимандрита Макария и иеросхимонаха Иеронима вблизи строящейся церкви преподобных Афонских был заложен двухэтажный корпусок с предназначением поместить в нем в верхнем этаже параклис во имя Вознесения Господня, небольшую гостиную, несколько братских келий, а в нижнем этаже синодичную комнату и общую братскую гостиную (архондарик) для отдыха пустынников, когда они приходят для бдений. Ктитором Вознесенской церкви и корпуса был схимонах Михаил из казаков, живший на Капсале близ Андреевского скита в своей келье. На постройку эту отец Михаил пожертвовал 1000 рублей и ковчег со святыми мощами.

В том же 1882 году Вознесенская церковь окончена и освящена архимандритом Макарием. Церковь же преподобных Афонских, построенная как простая четырехугольная комната, оказалась очень тесной и мало удобной: в алтаре престол был при восточной стене без обхода, в церкви же не было места для клиросов, посему архимандрит Макарий отложил до времени освящение сей церкви. Почтенный гость пустыни ростовский купец Василий Афанасьевич Калигаев, бывший при освящении Вознесенской церкви в качестве поклонника, тогда же выразил архимандриту Макарию свое усердное желание расширить церковь преподобных Афонских – приделать к ней пристройки для клиросов и алтаря, вследствие чего церковь получит вид подобающей крестообразной формы. Почтенный Василий Афанасьевич для этого дела предложил достаточную сумму, которую архимандрит Макарий с удовольствием принял, поблагодарив его за благодеяние, и тут же сделал распоряжение о расширении церкви. В то время на Святой Горе в качестве паломника был сербский митрополит Михаил, и его просили освятить оконченную церковь. Известнейший архипастырь, исполненный любви, не отказал в просьбе и 18 августа 1883 года освятил церковь в сослужении игумена Макария и пяти иеромонахов. Своим посещением владыка утешил новособранную семью пустынножителей и, уезжая из пустыни, отечески благословил иноков и пожелал им Божией помощи на предлежащий подвиг – с подобающим терпением понести иноческие скорби. Любвеобильный старец духовник отец Иероним для новоосвященной церкви всех преподобных Афона в утешение братству пожертвовал от себя замечательной живописи храмовую икону всех преподобных Афонских и два ковчега святых мощей с собственноручной подписью на обороте.

В следующем году старцем духовником отцом Иеронимом был составлен Устав для пустыни Новая Фиваида и утвержден и подписан игуменом архимандритом Макарием.

 

Постройка больничного корпуса с церковью (1885–1886 годы)

Милостью Божией и Царицы Небесной число иноков, любителей безмолвия, с 1883 года стало значительно увеличиваться. Между братией, поступающей на жительство в Фиваиду, появлялись и такие, которые пользовались известным уважением за примерную иноческую долголетнюю жизнь на Святом Афоне и обладали средствами, которые и предлагали на помощь благому делу возведения новостроящейся пустыни Фиваида. Так, один из наиболее выдающихся иноков, некто схимонах Игнатий, живший в своей собственной келье на Керашах, в 1883 году явился в Фиваиду.

Схимонах Игнатий (в миру Иван Иванович Замятин) был родом из донских казаков Старочеркасской станицы. Он прибыл на постоянное жительство в Фиваиду по приглашению архимандрита Макария и духовника Иеронима, которых он очень уважал (к тому же он был духовным сыном последнего). Келью свою на Керашах он продал за довольно значительную сумму и изъявил желание содействовать собой и своими средствами благому делу постройки новой пустыни. Своим согласием на содействие он принес старцам и братству Фиваиды немалое утешение.

Первоначально отец Игнатий выстроил для себя пустынную каливу, а в 1885 году по благословению старцев архимандрита Макария и духовника отца Иеронима заложил большой двухэтажный корпус с предназначением поместить в верхнем этаже больничные покои с кельями для братий, служащих больным, аптеку и больничную церковь во имя святых великомучеников Пантелеимона и Артемия, а внизу – братскую трапезу и кухни с кельями для служащих.

В следующем 1886 году 18 октября состоялось торжественное освящение больничной церкви. Накануне, то есть 17 октября, в 7 часов дня на пароходе прибыли из монастыря архиепископ Нил и архимандрит Макарий, который привез с собой и части мощей святого великомученика Пантелеимона и Артемия. Отец Макарий приказал готовиться к бдению на 18-е, но, после рассмотрения всего приготовленного для освящения церкви, оказалось, что для вкладывания святых мощей в мраморной доске нужно сделать углубление. Вследствие этого начало бдения было отложено до трех часов ночи. Тем временем мастера поспешно занялись обделкой доски.

Во время приготовления доски для святых мощей святого страстотерпца произошел один весьма знаменательный случай. Грек Георгий, весьма простой и религиозный старик, спал в это время в верхнем этаже в коридоре, прислонившись к стене. Во сне он очень отчетливо услышал голос: «Георгий, Георгий! Ступай сюда!» Георгий, проснувшись, поспешно спустился вниз по лестнице и при выходе, у дверей, увидел двух всадников на конях. Один из них был воинстарик, весьма представительный, а другой воин – юноша удивительной красоты. Как только показался Георгий у двери, воины его спросили: «У вас будет бдение с вечера, а затем освящение церкви?» – «Да», – ответил Георгий. – «Вот и хорошо, для этого и мы приехали». И затем оба всадника подали Георгию торбы, висевшие у них на седлах, и велели ему идти вперед, а сами, встав с коней, пошли за ним вверх по лестнице. Поднявшись на второй этаж, Георгий повернул коридором влево, вошел в чистую келью, положил торбы на стол и сказал воинам-гостям, чтобы они отдыхали здесь, а сам по их приказанию вышел, поспешно спустился по лестнице, чтобы убрать на место лошадей. Но каков же был испуг и удивление Георгия: у дверей не только лошадей, но и следу их не было! В страхе и ужасе он спешит наверх в келью заявить воинам-гостям о несчастье, что лошадей нет, но и здесь поразило его новое удивление: войдя в келью, он никого в ней не застал – ни воинов, ни даже торб, которые он раньше принес, здесь не было. После этого он поспешно явился к отцу Игнатию и с особенным удивлением взволнованно рассказал о виденном не во сне, а явно и чувственно. Виденное Георгием объясняется так: гости-воины старик и юноша – святые страстотерпцы Пантелеимон и Артемий, тогда действительно уже находившиеся в церкви своими святыми мощами. И это вполне справедливо! Страстотерпцам угодно было объявить о своем прибытии на освящение своего храма простому, но доброму и религиозному греку Георгию.

Отец Игнатий поведал и другой удивительный случай – о голосе, предостерегающем от опасности.

Во время бдения один из певчих, монах Роман, вышел из церкви, чтобы освежиться воздухом. В ночной темноте выйдя из двери, он направился от корпуса к западу в том направлении, где был крутой обрыв и густой колючий кустарник. Монах Роман шел в темноте и уже был на краю обрыва, как вдруг незнакомый ему голос прогремел, словно гром, с противоположной стороны: «Стой, куда идешь? Впереди опасность!» Роман остановился и, удивляясь такому предостережению, вернулся в церковь.

Бдение кончилось. Наутро монах Роман осмотрел местность, где он остановился – это был крутой обрыв, при падении в который он мог бы расшибиться. За свое спасение он благодарил Бога, свое же избавление от опасности всецело отнес к милостивому заступлению страстотерпцев Пантелеимона и Артемия, отслужив им благодарственный молебен.

Схимонах Игнатий ко дню освящения больничной церкви от себя пожертвовал в церковь святую икону Божией Матери Казанской старинного письма, иеросхимонах отец Варсонофий из Русика также ко дню освящения пожертвовал от себя больничной церкви ковчежец с частью святых мощей неизвестного по имени святого – часть довольно значительная и весьма благо уханная.

Так при совершившихся чудесных знамениях были освящены больничная церковь и больничный корпус. Освящал их архиепископ Нил 18 октября с духовной радостью и велиим утешением братий.

В дальнейшем при больничном корпусе на втором этаже с восточной и южной сторон были устроены две довольно вместительные и приличные галереи для удобства помещения больных. Устройство этих галерей производилось под наблюдением отца Августалия, но на средства ктитора больницы схимонаха отца Игнатия. Было это в 1890 году. В том же году заботами и усердием того же отца Игнатия при больнице было увеличено число коек и других больничных принадлежностей, а в следующем году была произведена пристройка к больничному корпусу с южной стороны. В этом новом двух этажном корпусе отделаны 20 братских келий для помещения слабых и болезненных иноков, а внизу устроен подвал, где помещены кладовые для съестных продуктов и предметов, относящихся к братской кухне. Фиваидская больница с этого времени внутри очень прилично обставлена. Особенно замечательно удобство ее помещения при церкви, в коей ежедневно совершается ранняя литургия.

Иноки пустыни Фиваиды немалой благодарностью обязаны достопочтенному схимонаху Игнатию (Замятину), заботами и попечениями которого фиваидская больница так прилично обустроена и приведена в цветущее состояние. В 1899 году больничная церковь расписана иеромонахом Уриилом на средства тоже отца Игнатия, а в 1900 году была еще прибавлена с северной стороны больничного корпуса двухэтажная пристройка. Нижний ее этаж был отведен для братий, трудящихся в братской трапезной, а в верхнем помещены приемная, перевязочная и кельи для слабых иноков. Постройка эта производилась на средства обители с участием схимонаха Игнатия.

Впоследствии больница и больничная церковь приобрели и второго ктитора. В 1898 году прибыл на жительство и вступил в число братства Фиваиды К. О. Бакакин, доверенный знаменитой фирмы Миндовского и Бакакина в Москве, Харькове, Киеве и Ростове-на-Дону, который на втором году принял святую схиму и назван Кириллом. Благодаря своим средствам он сделался вторым ктитором больничной церкви и больницы и совместно с отцом Игнатием (Замятиным) энергично помогал процветанию пустыни Фиваиды. Впоследствии он был заведующим пустынью Фиваидой. В 1900 году, по любви и состраданию к своей о Христе братии, больным бедным и немощным инокам пустыни Фиваиды, отец Кирилл пожертвовал от себя вечным вкладом 5000 рублей с непременным условием, чтобы на процентную доходность из этого больничного капитала ежедневно приобретался белый хлеб к чаю для больных иноков Фиваиды. Для последних это весьма утешительно. Они имеют возможность подкреплять свои слабые силы куском белого хлеба и в благодарных чувствах молятся Господу и Его Пречистой Матери о здравии и спасении благодетеля К. О. и его сродников, живых и почивших.

 

Первый период управления Фиваидой иеросхимонахом Авраамием (1885–1895 годы)

Больше всех потрудился в устройстве и процветании пустыни Фиваиды иеросхимонах Авраамий (до принятия схимы – отец Августалий). Его неусыпные труды и многоплодная деятельность заслуживают того, чтобы на страницах этого очерка хотя бы вкратце поместить все, что им сделано в течение почти тридцатилетней труженической его жизни в Фиваиде. В течение этого времени отец Авраамий дважды управлял Фиваидой: с 1885 по 1895 года включительно, то есть около одиннадцати лет, и с 20 января 1898 года по 5 сентября

1900 года, то есть около четырех лет. Следовательно, почти 15 лет он неутомимо трудился на поприще устроителя пустыни, не щадя своих сил и здоровья, следствием чего и было то, что оба раза он увольнялся от заведования Фиваидой по болезни.

Отец Авраамий (в миру Александр Александрович Ложников) был мещанином, торговцем города Михайлова Рязанской губернии. В 1870 году, то есть на двадцать пятом году своей жизни, он оставил мир и первоначально поступил в древний Иоанно-Богословский монастырь, находящийся в 20 верстах от Рязани, где прожив в течение пяти лет, был приукажен и пострижен в рясофор с именем Игнатия, затем, разуказившись в 1875 году, прибыл на Святую Афонскую Гору, где прямо поступил в Русский Пантелеимонов монастырь. Здесь он проходил разные послушания с усердием и в 1876 году был пострижен в мантию с именем Августалий, а через два года (то есть в 1878 году) был рукоположен в иеродиакона, а затем (спустя год) был за послушание послан в пустынь Фиваиду, куда прибыл в конце 1885 года на всегдашнее жительство по назначению старцев архимандрита Макария и иеросхимонаха Иеро нима. Первоначальное послушание ему было назначено следить за порядком в церкви и быть уставщиком.

В 1884 году было построено и много еще вновь строилось пустынных каливок в разных местах в окрестностях Фиваиды, а на морском берегу устроена мурая (маленькая бухта для заводки лодок). В 1885 году иеромонах Нон от должности эконома уволился, и на его место старцами назначен иеродиакона Августалия, который быстро стал производить постройки одну за другой.

В этом же году к Вознесенскому корпусу были пристроены несколько двухэтажных братских келий и гостиных. Устроена кузница с кладовой для железа и угля и келья для мастера.

Под наблюдением отца Августалия, на средства схимонахов Власия и Михаила, выстроен двухэтажный корпусок. В верхнем этаже его помещены четыре братские кельи, а внизу – помещение для братской хлебни и при ней келья для хлебника.

Отцом Августалием был приведен в порядок и запущенный источник. До того, как он вступил в должность эконома, сам ключ в источнике едва можно было заметить – вода из источника струилась не толще соломинки, местность кругом источника была влажная, и на ней изредка рос камыш, вблизи же ключа всегда была грязь. Вода в источнике очень пригодная и здоровая, но ее нельзя было взять чистой: она всегда мешалась с грязью и была мутная, так ее и употребляли, а по временам и грязной недоставало. Когда же поступил отец Августалий, то под его наблюдением сделана расчистка источника. Когда по направлению струившегося ключа в глубь горы была прорыта канава на 20 аршин в длину, то источник оказался не в соломинку, а в палец толщиной, и, главное, в него начали впадать и другие мелкие ключи с также пригодной водой. На всем протяжении вырытой канавы сделан прочный водопровод, стены канавы обложены камнями и устроен сухой свод аркой. Прорытая канава сделана весьма аккуратно, по ней всегда удобно можно пройти к самому началу источника. При выходе из канавы и водопровода установлен тюп (большой горшок) вместимостью в 25 ведер – вода из источника по устремленному водопроводу течет в тюп, а из тюпа – по свинцовой трубе в скит и там проведена в братскую кухню, в хлебню, для куба и в другие места. Этой водой пользуются и все пустынники, каливки которых расположены вблизи проведенной свинцовой трубы, ибо на пространстве водопровода в пяти местах установлены тюпы. Прочно обложенные камнями, они образуют собой маленькие колодцы, которые никогда не бывают без воды; вода из источника проходит через каждый из них. В каждом таком колодце устроены краны для удобства пользования водой во всякое время. Таким образом, благодаря предусмотрительности эконома отца Августалия фиваидцы навсегда обеспечены для своих потребных нужд чистой приятной ключевой водой, что составляет первостепенную важность в хозяйстве.

В том же 1885 году отцом Августалием вблизи церквей Вознесенской и преподобных Афонских был построен трехэтажный корпусок. В верхнем его этаже была помещена гостиная для почетных светских и духовных гостей и келья для отца игумена, когда он посещает пустынь. В среднем этаже отведено помещение для склада продовольственных продуктов: сухарей, крупы, масла, чаю, сахару и прочих съестных припасов для братии, тут же и лавка с постоянным запасом стекол для окон, гвоздей, крючков, петель, печных приборов и других келейных предметов. При лавке устроены и две кельи для служащих братий, на обязанности которых возложено следить за порядком при выдаче предметов, находящихся в лавке. В нижнем, третьем этаже склад для мешков и других хозяйственных предметов.

Цель устройства этого корпуса для склада потребных жизненных предметов благотворна и душеспасительна. До того времени братия пустыни каждый промышлял для себя, и промышлял отдельно. Всякий доставал себе съестные жизненные припасы в монастыре Русик, а келейные необходимые предметы – на Карее. Путь этот по гористым и каменистым местам неблизок, и труд нелегок, особенно для старичков, после каждого путешествия – троякий убыток: расстройство душевное, упадок сил до изнеможения и гибель обуви. Но, кроме того, в этих как будто необходимых отлучках вкрадывались и разные вольные прогулки, вконец гибельно влияющие на дело душевного спасения. Когда же были устроены склад и лавка и сделан запас всего необходимого, тогда каждый из пустынников начал получать съестные припасы ежемесячно первого числа на целый месяц. Все нужное для келейных потребностей братия получают там же, кто за деньги, у кого они есть, а кто не имеет денег, тот нужное получает бесплатно по благословению старца.

Благодарение Господу, и устроившему сие великое спасибо! Неполезные отлучки вытеснены, а на их место поставлено обязательное «сиди в келье и плачь о грехах». Исполненный благодарных чувств инок-фиваидец что может говорить, как только: «Слава Богу, слава Богу о всем!»? И что может быть приятнее и полезнее жизни фиваидских пустынников? При обеспечении и устранении забот о суете, им от монастыря предоставлена возможность безмолвствовать и всецело внимать своему спасению, еженедельно по субботам приобщаться Святых Таин, теснейшим образом соединяясь со Сладчайшим Иисусом Христом. Да и во всем жизнь инока Новой Фиваиды обеспечена, и нет ему каких-либо благословных самооправданий в лености. Он всецело должен подражать или, по крайней мере, стремиться к подражанию и подобию жизни инока древней Египетской Фиваиды.

В том же 1885 году новособранное братство пустыни Фиваиды лишилось своего старца-духовника иеросхимонаха отца Иеронима, волею Божией он почил сном смертным 14 ноября. Вечная ему память и блаженное упокоение душе его! Детище его любимое – Фиваида никогда не забудет в смиренных своих молитвах дорогого любвеобильнейшего своего отца. Многие годы канут в вечность, но память о батюшке Иерониме не изгладится в сердцах признательных чад его фиваидцев, и знающих его, и не знающих.

Отец Августалий рассказывал об интересном разговоре, произошедшем между ним и старцем отцом Иеронимом. Как-то по делу новостроящейся Фиваиды он был у старца в то время, когда он был сильно болен – за день или за два до его смерти. Старец отец Иероним принял как будто другой вид, забыл о болезни. Приподнялся со смертного одра и отечески расспрашивал пришедшего о делах новостроящейся пустыни. Когда повествующий сие выразил старцу отцу Иерониму все свои затруднения, касающиеся материальных недостатков в Фиваиде, то старец совсем приподнялся и очень, очень пристально стал смотреть в глаза инока Фиваиды и, придерживаясь одной рукой за плечо стоящего перед ним его духовного сына, с отеческой любовью сказал ему: «Отец Августалий, не скорби о сем и не падай духом, но трудись ради блага братий и терпи! Господь тебя не оставит! Но посмотри, что там будет через двадцать лет! А со временем там будет тысяча душ братий и устроится обитель наподобие Лавры». Сказанное старцем отцом Иеронимом пророческое изречение тогда же с особенной силой запало в душу инока и весьма его ободрило. Он распростился со старцем в последний раз и совсем успокоился.

За это время (1884–1886 годы) прибыли на жительство в Фиваиду следующие лица. В 1884 году по благословению игумена был принят в число братства Фиваиды Иван Иванович Чередниченко, родом из Новочеркасской губернии. В мантии он назван Исаакием, рукоположен в иеродиакона в июне 1888 года, а 10 апреля 1893 года – в иеромонахи. В настоящее время он безмолвствует на каливе близ скита, занимает свою седмицу и состоит духовником при больнице.

В этом же 1884 году принят монах Задонского монастыря (в миру Михаил Гордеев Безлепкин), родом из Тамбовской губернии, в схиме Митрофан. 25 января 1898 года он рукоположен во иеросхидиакона, а 16 июня 1901 года – во иеросхимонаха и назначен братским духовником. За время

с 1908 года по 1 декабря 1911 года он был заведующим Фиваидой. Уволившись по болезни, в настоящее время он живет на покое, болезненный, всецело внимая своему спасению. В 1885 году прибыл на жительство в Фиваиду любитель безмолвия иеросхидикон Сысой 44-х лет (в миру Николай Евстафьевич Савченко, мещанин города Ейска Ставропольской губернии). Ныне он здравствует, проводя жизнь отшельническую. В 1886 году прибыл с Капсалы на жительство в Фиваиду духовник иеросхимонах Савва и от себя пожертвовал святую икону Божией Матери Владимирской. Скончался он 10 декабря 1904 на 71-м году жизни.

При отце Августалии в 1886 году сделаны с трех сторон пристройки к церкви преподобных Афонских и в боковых сторонах две кельи для духовников. Вследствие пристроек помещение церкви значительно увеличилось, ибо в боковых частях в коридорах были установлены формы для братии, коих числом теперь было до 200 душ. Теперь во время бдений все могли поместиться в церкви и в коридорах, тогда как раньше из-за тесноты церкви некоторым приходилось стоять на открытом воздухе.

В 1887 году отцом Августалием при корпусе, где устроены гостиные, сделана с северной стороны двухэтажная пристройка, в которой помещены наверху – большая комната для приема гостей, а внизу – общая братская гостиница для своих и чужих братий. Им же выстроен и корпусок для рабочих.

В том же году отцом Августалием разделаны киперы (огороды), и к ним подведены водопроводы и другие приспособления для поливки огородных растений. Также устроены два больших пруда в местности около Раифы, и от прудов прорыт овраг, и по нему проведен каменный водопровод к скиту для орошения огородов и на другие потребности.

В том же 1887 году отцом Августалием устроены большие цистерны и братская прачечная с приспособлением каменных корыт для мойки белья. Проведенный же овраг искусно соединен с цистерной. При стене цистерны в прачечной устроены краны против каждого корыта.

В 1892 году под наблюдением отца Августалия были произведены работы по расчистке прудов, а в 1895 году на морском берегу рядом с пристанью было устроено большое помещение для лодок.

В 1895 году по случаю болезни отец Августалий принял схиму с именем Авраамия, и от управления Фиваидой отказался. На его место был назначен иеросхимонах Ефрем.

 

Постройка трехэтажного корпуса с церквами во имя Святой Троицы и во имя святых апостолов Петра и Павла (1888–1889 годы)

Во время первого периода управления пустынью отцом Августалием, в 1888 году прибыл в пустынь Фиваиду на постоянное жительство из Андреевского скита проигумен иеромонах Антоний (в миру Александр Алексеевич Коржевин, мещанин города Маршанска Тамбовской губернии). По его желанию в том же году был заложен так называемый Троицкий трехэтажный корпус с предназначением поместить в нем в верхнем этаже десять келий, в среднем этаже – параклис во имя Святой Троицы и десять братский

келий, а в нижнем, третьем этаже – параклис во имя святых апостолов Петра и Павла. Ктитором церкви Святой Троицы и братских келий в первом и втором этаже стал сам иеро монах Антоний (Коржевин), а ктиторами Петропавловской церкви – купцы Петр Васильевич Феофилов, происходящий из Кингура Пермской губернии, и товарищ его Павел Данилович (фамилия его неизвестна).

В этом же 1888 году прибыл на постоянное жительство в Фиваиду живший до этого близ Кареи иеродиакон Измарагд (в миру Иаким Григорьевич Краснослободцев, родом из Тамбовской губернии). В 1894 году, в июне, он был рукоположен в иеромонахи, а в 1900 году 23 февраля пострижен в монастыре в схиму. Проходя с благоговением церковное послушание, он в то же время усердно помогал отцу Авраамию по хозяйственной части обители, а затем (до 1900 года включительно) он деятельно облегчал труд и прочим старцам, в разное время управлявшим Фиваидой, а именно: иеросхимонаху отцу Ефрему, отцу Магистриану, отцу Флавиану, отцу Досифею, отчего у него образовался опыт и знание ведения дел обительских. Вследствие этого с 28 октября 1903 года он был поставлен самостоятельно заведующим Фиваидой и пробыл на этой должности ровно 4 года, то есть по 14 октября 1907 года, умело и в духе кротости и миролюбия управляя обителью. Но жажда безмолвного уединения заставила его оставить начальствование, и по усиленной просьбе он уволился от должности и несколько лет (то есть 8 лет и 3 месяца) безмолвствовал на своей пустынной каливе, лишь только в церковном богослужении неотменно занимая свою очередную седмицу и состоя притом братским духовником. С отъездом в монастырь заведующего пустынью иеромонаха отца Серафима (то есть с января 1915 года) он паки поставлен заведующим Фиваидой, как знающий хорошо дела обители и имеющий миролюбивый нрав.

В 1889 году постройка трехэтажного Троицкого корпуса была окончена. Иконостасы для Троицкой и Петропавловской церквей и некоторые священные предметы, относящиеся к церковной утвари, были выписаны из Москвы. Иконостас для Троицкой церкви, ценностью в 1700 рублей, а также замечательно художественная живопись на иконах, особенно в Троицкой церкви, были сделаны известным московским художником Шикаревым. Обе церкви были освящены в том же году, а в 1897 году Троицкая церковь на средства и попечением иеромонаха Антония была расписана.

Отец Антоний 25 октября 1902 года пострижен был в схиму с именем Авеля, а в ноябре того же года мирно почил о Господе. Вечная ему память! Блаженство райское подай ему, Господи! Кроме его благотворений и произведенных им построек храма и корпуса, он не забыл и братьев фиваидцев, оставив по себе капитал с завещанием выдавать в утешение всем братиям Фиваиды (общежительным и пустынникам) по банке молока трижды в год, то есть в день Святой Пасхи, Рождества Христова и в день своего ангела преподобного Антония, что и исполняется доселе.

 

Дальнейшее обустройство пустыни (1889–1896 годы)

Так в течение семи-восьми лет как бы незаметным образом выросла благоустроенная пустынь с церквами, корпусами и прочими хозяйственными постройками. И вот в то уже время пустынь вмещала в себе до 120 отшельников, живущих в отдельных каливах по одному и по два человека вместе, и около 100 находящихся при самой пустынной обители на хозяйственных послушаниях и живущих общежительно.

Братия скита

Все потребное фиваидцы получают из монастыря, куда из общежития ездят за получением два-три раза в месяц, дабы пустынники не ездили сами в монастырь, а все бы потребное получали на месте. Так что они пребывают спокойно и безмолвствуют в течение пяти дней в своих маленьких каливочках, в субботу же приходят к приобщению Святых Таин Тела и Крови Хрис товой, выстаивают под воскресенье бдение и после Литургии, покушав в братской трапезе, отправляются опять безмолвствовать. Если случится какой-либо праздник среди недели, когда непременно должно быть бдение, тогда опять сходятся все вкупе и едиными устами и единым сердцем славят Господа. Почти все приступают в день праздника к принятию Святых Таин Христовых.

В 1889 году прибыл с Капсалы на постоянное жительство в Фиваиду иеродиакон Пафнутий (в миру Панкратий Васильевич Жальнин, Тамбовской губернии). 8 марта 1906 года он был пострижен в схиму с именем Парфений, а в 1909 году 30 апреля рукоположен в иеросхимонаха. Ныне он состоит благочинным по церкви.

В 1889 году особенно много поступило в Фиваиду пожертвований из церковных вещей от разных лиц, как-то: от Старухина – белые серебряные ризы и напрестольный крест (ценой 240 рублей), колокол в 55 пудов (ценой 1100 рублей), Евангелие, кадило серебряное, священный сосуд с прибором, стихарь, воздухи; от П. В. Феофилова – колокол весом 83 пуда 2 фунта (ценой 1494 рубля), паникадило металлическое, хоругви, четыре подсвечника к местным иконам, еще три подсвечника, два Евангелия, большое и малое, священный сосуд с прибором, дарохранительница, пять лампад серебряных и прочее. От других лиц пожертвовано: две хоругви, крест, водосвятная чаша, трехсвечник, парча, шесть больших подсвечников с фарфоровыми свечами, несколько лампад и прочие вещи, а также пожертвования деньгами. Кроме того, отцом игуменом Макарием пожертвованы в Фиваиду пять икон из Покровской церкви, уцелевших от пожара в 1890 году, также и в 1891 году поступили в Фиваиду разные ценные пожертвования, присланные из Москвы и Ростова. В 1893–1894 годах от разных лиц получены: напрестольные кресты, священные сосуды с приборами, парча, два ценных Евангелия, Плащаница и прочие церковные вещи.

В 1895 году по благословению добродушного батюшки-игумена отца Андрея, в пустыни Фиваида была открыта библиотека, для которой прислано из монастыря достаточное количество святоотеческих духовно-нравственных книг, в большей части относящихся к аскетической жизни. Библиотека помещена в одном из помещений Троицкого корпуса. Наблюдение за порядком в ней поручено схимонаху отцу Иакиму (Поспелову), который и до сего времени этой библиотекой заведует.

Благодарение Господу и Его Пречистой Матери, Неусыпной Попечительнице о всех верующих и особенно о насельниках Ее честного Жребия – Святой Горы. Иноки Фиваиды, собравшиеся в сию пустынь, в большей части бедные и не имеющие куска хлеба, теперь имеют возможность поддерживать свои телесные силы пищей в братской трапезе, ежедневно им предлагаемой, душевные же силы имеют возможность питать и поддерживать ежедневно слушанием слова Божия в церкви и чтением житий святых в трапезе, а также святоотеческими душеспасительными книгами, получаемыми из библиотеки для чтения в свободное от послушаний время в келье.

В 1896 году поступило в Фиваиду от разных лиц значительное пожертвование ценных вещей, как-то: большая ценная плащаница для церкви преподобных Афонских, икона святой великомученицы Параскевы с сребро-позлащенной ризой, большой ценный ковер (ценой в 400 рублей), шесть штук сребро-позлащенных лампад, паникадило на 24 свечи (ценой в 200 рублей), аналойные иконы Спасителя, Божией Матери Иверской и святого великомученика Пантелеимона.

В том же году прибыл на жительство в Фиваиду иеросхидиакон Феодосий (в миру титулярный советник Федор Васильевич Никольский, сын священника Тульской губернии). В 1913 году он перешел в Русик, где и теперь живет при больнице на покое.

В этом же году 15 марта по благословению игумена отца Андрея прибыл в Фиваиду на жительство монах отец Мина (в миру подполковник Василий Николаевич Котельницкий, потомственный дворянин Смоленской губернии), который пожертвовал в соборную церковь преподобных Афонских святую икону Божией Матери, нарицаемую Казанская (точная копия с чудотворной иконы Божией Матери Казанской). Об этой иконе сохранилось весьма важное предание, приведенное в конце настоящего очерка.

8 апреля того же года было положено в Фиваиде начало неусыпаемого чтения Псалтири при церкви святых апостолов Петра и Павла, где также и отпевают усопших иноков.

Неусыпаемым чтение Псалтири потому именуется, что в течение года круглые сутки 24 часа читают его в 12 смен по 2 часа и на каждой славе поминают имена братии, ктиторские и благодетельские, а так как в Фиваиде еще имен немного, то получается, что каждое имя при чтении Псалтири помянется раз 12 в сутки и даже более.

В это время произошло духовное торжество в Новой Фиваиде по поводу встречи новой святыни пустыни, новонаписанной иконы Успения Божией Матери.

 

Торжественная встреча иконы Успения Божией Матери

В 1895 году побывал в Фиваиде бывший настоятель Афонской часовни в Москве иеросхимонах отец Аристоклий, любитель благолепия церковного, и, заметив скудость святых икон в главном соборном храме во имя преподобных Афонских, высказал мысль предложить известным ему благодетелям в Москве написать для пустыни благолепную икону Успения Божией Матери, украсив ее возможно лучшей ризой. Старцы фиваидские, конечно, были этому очень рады. Отец Аристоклий написал в Москву и той же весной одна купеческая дочь, благочестивая девица Анна Аггеевна Лапкина прислала в монастырь на его имя икону Царицы Небесной честного Ее Успения, благолепно украшенную сребро-позлащенной ризой с эмалевыми украшениями. Она была размером в чудотворную икону, находящуюся в Киево-Печерской Лавре, то есть вышиной в 8 ½ вершков и шириной в 10 вершков.

Прибывшего в монастырь на Пасхальной седмице заведующего пустынью Фиваидой иеросхимонаха Ефрема благословил этой святой иконой отец игумен монастыря архимандрит Андрей, в отраду и утешение всех подвизающихся и имеющих подвизаться в Фиваиде иноков общежителей и пустынножителей, во всегдашнее неотъемлемое достояние этой новоустрояющейся пустыни, в ее утверждение, возрастание, процветание и размножение в ней усердных подвижников благочестия, подобно как было в древней Фиваиде Египетской.

По обоюдному совету монастырских и фиваидских старцев решено было отправить святую икону из монастыря в Фиваиду на монастырском пароходике с честью, подобающей иконе Царицы Небесной.

Торжество это состоялось при следующих обстоятельствах. 8 апреля в понедельник третьей недели по Пасхе святых жен мироносиц был приготовлен пароход. Для сопровождения святой иконы Царицы Небесной по благословению архимандрита Андрея были назначены отец наместник, игумен монастыря, иеросхимонах Нифонт – отец казначей, духовник иеросхимонах Варлаам, духовник иеросхимонах Вероник, отец эконом схимонах Манасия и некоторые другие. Наместник, казначей и благочинный в этот день каждый в отдельном параклисе служили ранние Божественные Литургии. По совершении Литургии святая икона Царицы Небесной была вынесена из монастыря, внесена на пароход и поставлена на заранее уготованном месте. Пароход тотчас же дал ход и отправился. Плавания от монастыря до Фиваиды на быстроходном монастырском пароходике всего один час. Фиваидским отцам-скитянам заранее было сказано, что когда заметят на пароходике развевающийся флаг, то это будет означать, что на пароходике приближается Царица Небесная в Своем честном образе Успения, чтобы готовились к подобающей торжественной встрече.

Торжество в Новой Фиваиде

Как только пароход отплыл от берега, отец благочинный попросил капитана парохода монаха отца Куарта поднять флаг, ради чести Царицы Небесной. Во время плавания отец Аристоклий читал акафист Успению Божией Матери с умилительными припевами сопровождающих: «Радуйся, Обрадованная, во успении Твоем нас не оставляющая» и «Аллилуия». В этом сладостно-молитвенном настроении незаметно приблизились к берегам пустынной Фиваиды. Насельники Фиваиды едва только завидели вдали пароход с условным знаком – развевающимся флагом, как немедленно был дан знак с колокольни к сбору всех скитян. Священнослужители облачились в белые священные одежды. Вынесли святые кресты и хоругви. Иеромонахи взяли на свои руки малые святые иконы, иеродиаконы – дымящиеся кадила, и все собравшиеся пустынножители с благовонными ливановыми ваиями в руках при пении Пасхального канона направились к морскому берегу на пристань. На временно устроенной на четырех столбах колокольне раздался торжественный звон во все колокола. Когда пароход приблизился к берегу, крестный ход и все множество пустынножителей были уже на пристани. Все сопровождающие святую икону пересели с парохода в лодку и вместе с ней приплыли к самой пристани. Отец Аристоклий, имея на себе епитрахиль, на своих руках вынес из лодки святую икону на пристань и крестообразно благословил ею всех предстоящих. В это время певчие пели тропарь Успению Божией Матери: «В рождестве девство сохранила еси, во успении мира не оставила еси, Богородице. Преставилася еси к Животу, Мати сущи Живота, и молитвами Твоими избавляеши от смерти души наша».

Святую икону отец Аристоклий вручил двум старейшим иеромонахам Фиваиды – отцу Протасию, духовнику, и отцу Антонию. Предварительно приложившись к святой иконе, сказанные старцы приняли ее на свои руки. Настоятель Фиваиды, он же и старший духовник, иеросхимонах Ефрем, положив обычные поклоны, облобызал икону Царицы Небесной, а за ним и все собравшиеся прикладывались к ней. Пока прикладывались, читалось святое Евангелие Богородичное. Затем старшим иеродиаконом отцом Пафнутием была сказана сугубая ектения: «О благочестивейшем государе императоре Николае Александровиче и всем его царствующем доме, святейшем вселенском патриархе Анфиме, святейшем всероссийском Синоде и отце архимандрите Андрее с братией, ктиторах и благодетелях пустынной Фиваиды, о всех предстоящих и молящихся и за всех православных христиан». После этого крестный ход тронулся в гору к соборному храму при многорадостном торжественно-ликующем пении пасхального канона. Во время этого торжественного шествия святую икону несли попеременно все иеромонахи по двое. Крутого подъема в гору от пристани до собора будет саженей около

150. Иеродиаконы в стихарях, имея в руках большие свечи с ваиями, с обеих сторон кадили святую икону, воздавая честь Самой Царице Неба и земли. На полпути была совершена другая лития, то есть сугубая ектения, в третий раз – около соборной церкви. Здесь крестный ход остановился. Отец наместник облачился в белые священнические одежды, прочитал святое Евангелие и по сугубой ектении, сказав возглас и приняв святую икону в свои руки, произнес краткую речь в отраду и утешение здешних насельников-пустынножителей и затем благословил святой иконой на все четыре стороны предстоящих, здесь подвизающихся ради Господа и спасения своей души. После этого крестный ход тронулся вокруг собора при пении «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Обойдя таким образом кругом, западными дверями вошли в самый храм. Священнослужители вошли чрез отверстые Царские врата в святой алтарь. Здесь отец наместник поставил святую икону на святой престол. Начался молебен Владычице мира. Когда иеродиакон отец Пафнутий возгласил: «Бог Господь и явися нам, благословен Грядый во имя Господне», а певчие затем запели тропарь Успению Богоматери: «В рождестве девство сохранила еси…», отец наместник принял со святого престола святую икону, вынес на середину храма и положил на приуготованный аналой, окруженный большими и малыми горящими свечами. Весь храм был освещен по-праздничному. Вслед за отцом наместником вышли из алтаря все священно служители и по чину стали на средине храма вокруг святой иконы с ваиями и белыми возженными свечами. Всем присутствующим в храме также были розданы свечи и таким образом все молящиеся стояли и молились с ваиями и свечами, что придавало этому торжеству более чем праздничный вид. У многих из собравшихся на эту праздничную встречу Царицы Небесной в честном образе Ее Успения были видны сладкие слезы умиления.

По окончании молебствия почетные гости и все участвовавшие в крестном ходу были приглашены на архондарик для обычного восточного угощения. Утром и вечером в этот день были приготовлены две общие трапезы (обед и ужин) для всех пустынножителей. Колокольный звон не умолкал весь день.

Старцы-скитяне испросили у отца наместника благословение ежегодно совершать с вечера на 9 число всенощное бдение Успению Божией Матери, о чем и дано было знать всему братству.

В этот же день, то есть 8 апреля, после краткого отдыха старцами-правителями Фиваиды предложено было отцу наместнику как представителю отца игумена монастыря положить начало чтения неусыпаемой Псалтири по отцам, братиям, ктиторам и благодетелям скита.

Все священнослужители во главе с отцом наместником и старейшие из скитского братства отправились в храм святых первоверховных апостолов Петра и Павла, где уже был приготовлен аналой с Псалтирью. Первым начал читать отец наместник и прочитал 1-й псалом «Блажен муж» и прочее. За ним читали по одному псалму все бывшие при этом иеромонахи, иеродиаконы, схимонахи и монахи. И с тех пор чтение Псалтири не прекращается круглые сутки, разделенное на 12 смен, то есть по 2 часа.

После утренней трапезы все прибывшие из монастыря на пароходике возвратились обратно, за исключением духовника отца Вероника, который возглавил все церковные богослужения: бдение, длившее ся до утра, и Литургию, по окончании которой было совершено молебствие Пресвятой Богородице с возглашением многолетия государю императору, государыням императрицам, наследнику цесаревичу и всему царствующему дому, вселенскому патриарху, всероссийскому Синоду, Синклиту, архимандриту Андрею с братией, ктиторам и благодетелям и православным посетителям святой обители сея (то есть пустыни Фиваиды), всероссийскому воинству и всем православным христианам.

Во всегдашнее воспоминание этого замечательного торжества старцами фиваидскими, с общего согласия и благословения игумена архимандрита Андрея, постановлено ежегодно совершать с воскресенья на понедельник третьей недели по Пасхе всенощное бдение в честь Успения Божией Матери, с чтением на нем акафиста, и Божественную Литургию соборне с молебном после нее, а также каждый воскресный день после вечерни читать в соборном храме пред иконой Успения акафист Успению Божией Матери, а по прочтении всем присутствующим прикладываться к иконе Царицы Небесной. Надо прибавить, что в святой иконе с лицевой ее стороны под слюдой вложены отцом Арис токлием несколько частиц камня от Гроба Господня и малые частицы святых мощей угодников Божиих: святого великомученика и целителя Пантелеимона, святого преподобномученика Иакова Иверского и святых Киево-Печерских: преподобного Нифонта, епископа Новгородского, преподобного Дамиана Целебника, преподобного Григория Иконописца, преподобного Спиридона Прос форника, преподобного Прохора Чудотворца, преподобного Онисифора Исповедника, преподобного Тита Пресвитера, преподобного Феодора, князя Острожского, преподобного Поликарпа архимандрита, преподобного Иоан на Многострадального и преподобного Василия Печерского.

 

Время болезни отца Авраамия (1895–1898 годы)

За время болезни отца Августалия, в схиме принявшего имя Авраамия, сменилось три заведующих пустынью Фиваидой: иеросхимонах Ефрем (управлял пустынью с 1895 по 1896 год), иеромонах Магистриан (в 1896 году) и иеромонах Флавиан (с 1896 по 1898 год).

В 1896 году заведующий пустынью Фиваида иеросхимонах Ефрем по случаю болезни уволился от управления Фиваидой и на его место назначен и принял должность иеромонах Магистриан, тоже болезненный. Он управлял обителью около трех месяцев и также по случаю болезни от управления отказался. На его место из монастыря был назначен заведующим иеромонах Флавиан.

Во время его заведования в 1897 году в обитель поступило пожертвование – колокол в 11 пудов, также получен от иеромонаха отца Иоанникия в достояние Фиваидской соборной церкви большой ковчег со святыми мощами и святой крест с частью Древа Животворящего Креста. Еще пожертвовано от московского купца Ф. Н. Самойлова 3000 рублей деньгами.

Усердием двух братьев М. и И., иноков пустыни Фиваида, на их средства сооружена величественная икона Божией Матери «Достойно есть» шириною 2 аршина замечательной живописи. Писал ее известный живописец из греков иеромонах Иоасаф.

В 1898 году заведующий пустынью Фиваи да иеромонах Флавиан по случаю болезни от должности уволился, на его место назначен опять иеросхимонах отец Авраамий (бывший отец Августалий), оправившийся от болезни.

 

Второй период управления Фиваидой иеросхимонахом Авраамием (1898–1900 годы)

Новому заведующему, иеросхимонаху Авраамию, были изложены некоторые условия о правах, данных ему от отца игумена Андрея и соборных старцев, и 20 января 1898 года, при поставлении отца Авраамия, они были прочитаны наместником иеросхимонахом Нифонтом в присутствии братства Фиваиды.

Вступив вторично в управление Фиваидой, отец Авраамий с обычной своей энергией опять принялся за постройки и работы. Во-первых отцом Авраамием был выстроен большой трехэтажный корпус на берегу моря, рядом с пристанью, со следующими подразделениями: в верхнем и среднем этаже были помещены кельи для братских помещений, а в нижнем этаже устроили склад для продовольственных продуктов и некоторых строительных хозяйственных предметов. Постройка этого корпуса производилась под наблюдением отца Авраамия на средства, получаемые по почте от благодетелей Фиваиды.

Также были подняты запрудные стены, вследствие чего пруды увеличились.

В том же году прибыл в Фиваиду на жительство и вступил в число братства рясофорный монах Димитрий (Дружков), в мантии Дионисий, который от себя пожертвовал братству Фиваиды святую чудотворную икону Божией Матери «Избавительница», копию святой чудотворной иконы Божией Матери «Избавительницы», находящейся в Симоно-Кананитском монастыре на Новом Афоне (подробности об этой иконе даны в конце настоящего очерка).

Отец игумен Андрей пожертвовал два киота весьма изящной работы, уцелевшие от пожара Покровского собора. Киоты сии стоят в церкви преподобных Афонских с правой и с левой стороны за клиросами, в этих киотах установлены иконы: с правой стороны – икона храмовая преподобных Афонских, пожертвованная в Фиваиду духовником отцом Иеронимом в 1883 году, а с левой – икона святого великомученика и целителя Пантелеимона в 1 ½ аршина, пожертвованная монахом Спиридоном.

Иеросхимонах Афанасий из Капсалы для церкви преподобных Афонских пожертвовал Святое Евангелие.

В том же 1898 году весною пустынь Фиваиду посетил один боголюбец, уроженец Таврической губернии Давид Яковлевич Долгий, и от себя пожертвовал в вечное достояние пустыни Фиваида святую икону святители и чудотворца Николая. Об этой святой иконе он оставил письменное сообщение за своей собственноручной подписью, содержание этого сообщения будет описано в конце настоящего очерка.

На эту святую икону иеросхимонах отец Аристоклий 4 июня 1902 года привез с собой в жертву прекрасную очень массивную и изящно отделанную серебряную ризу, сооруженную его заботами на средства известных и знакомых ему московских благодетелей. Старая риза, отделанная фольгой, была снята с иконы старцами пустыни и надета эта новая риза. По желанию старцев пустыни и братства и по благословению батюшки игумена отца Андрея, еженедельно в среду вечером на повечерии перед этой иконой читается акафист святителю Николаю.

В том же 1898 году по благословению отца игумена Андрея принят в число братства пустыни Фиваида камышинский мещанин Саратовской губернии Тимофей Васильевич Терновский (в мантии Тихон).

В 1899 году в нижнем этаже Троицкого корпуса, где находились братская усыпальница, кладовая церковных вещей и склад для дров, отцом Авраамием отделаны четыре довольно приличные братские кельи, помещение для библиотеки, а также помещены кладовая для церковных вещей и два фондарика для поклонников. Также отцом Авраамием выстроена при кладбище братская усыпальница.

По ходатйству отца Авраамия от батюшки игумена отца Андрея и от старцев монастыря было получено благословение на постройку соборного храма в пустыни Фиваида во имя всех святых преподобных Афонских по плану, составленному академиком иеромонахом отцом Павлом. В Одессе были заказаны в большом количестве экземпляры плана соборного храма, большие и малые, с подписью: «Предполагаемый к постройке». Большие планы щедро раздавались поклонникам при личном посещении ими пустыни, а малые рассылались благодетелям в письмах, однако просительных писем от обители не писали никому. Были наняты рабочие каменщики, которые приступили к теске камня, потребного для собора.

К досточтимому батюшке отцу Иоанну Кронштадтскому послали с поклонником, петербургским купцом Николаем Ивановичем Восковым, просительное письмо и святую икону Божией Матери «Достойно есть». В этом письме было отцы пустыни рассказывали о намерении построить собор в Фиваиде и просили его святых молитв и материальной помощи.

27 июля, после храмового праздника в Русике, прибыли на пароходе в Фиваиду архимандриты Русских Свято-Афонских скитов – Ильинского Гавриил и Андреевского Иосиф и гостили здесь несколько дней. Своим посещением они утешили братство Фиваиды. Пред выездом из пустыни архимандрит Иосиф пожертвовал 100 рублей на постройку собора, крестообразно благословил рукой то место, где предполагалась закладка собора, и пожелал Божией помощи на доброе дело.

В том же 1899 году по распоряжению отца Авраамия братская трапеза была иконно расписана иеросхимонахом отцом Уриилом.

Отцом Авраамием сооружена могуна (большая лодка), предназначенная для доставки провизии и других предметов, получаемых в монастыре для нужд Фиваиды.

Им же произведены большие расчистки места на морском берегу для склада строительных материалов.

Произведены закупки больших партий сантуринки. Выгружено несколько судов одно за другим, так что весь нижний этаж вновь отделанного трехэтажного корпуса ею завален.

Близ хлебни отцом Авраамием был устроен большой крытый сарай (вроде магазина), предназначенный для бондарной мастерской, которая занимает в нем небольшое помещение, а все остальное место сарая отведено для склада досок и других строительных материалов, необходимых для постройки собора. Вскоре все большое помещение этого сарая было занято закупленным лесом, который прибыл на нескольких судах и был сгружен туда.

В том же 1899 году отец игумен Андрей в благословение от себя и в утешение братству пожертвовал святую икону новоявленного чудотворца святителя Феодосия Черниговского. Икона живописная на дереве мерой 6 вершков, в нее искусно вложена частица мощей этого святителя. Эта икона стоит в алтаре, выносится на средину церкви для прикладывания братий и для торжественного чествования и величания святителя в дни памяти его 5 февраля и 9 сентября.

Произведена постройка двухэтажного корпуса с подвалом в пристройку, в протяжении к Вознесенскому корпусу. В этом корпусе устроены помещения: канцелярия, мастерская, портная, чистенький архондарик и 19 братских келий. Постройка этого корпуса производилась под наблюдением отца Авраамия на средства, полученные от благодетелей по почте.

В том же году отцом Авраамием устроен новый, третий пруд, исправлены и оштукатурены стены двух старых прудов и, кроме того, устроен капитальный водопровод: от Дионисиатской границы проведен канал на расстоянии около полутора верст и соединен со средним прудом.

В том же году пустынью Фиваидой получена от архимандрита Рафаила в жертву чрез монаха Константина Бакакина часть древа священного дуба Мамврийского, величиной в 5 вершков, с сургучной печатью Иерусалимской Миссии и с надписью архимандрита Рафаила.

В том же 1899 году осенью в качестве поклонника посетил пустынь Фиваиду один из служащих при Иерусалимской Миссии иеромонах Серафим, также духовный сын Афонской Пантелеимоновской обители, и пожертвовал от себя в церковь преподобных Афонских замечательной иконописной работы святую икону Божией Матери, именуемой «Умиление». Икона эта была написана одной инокиней Дивеевского женского монастыря и имеет размеры 1 аршин 4 вершка. Им же для этой иконы пожертвована ценная серебряная лампада.

В 1900 году в Фиваиду прибыл в качестве поклонника иеромонах Тихоновой пустыни, Калужской губернии, отец Досифей на неопределенное время.

Отцом Авраамием произведена пристройка снаружи восточной алтарной стены церкви преподобных Афонских, и, когда пристройка была окончена и покрыта, выломали старую алтарную стену. Алтарь сделался довольно просторный и величественный, весьма удобный для соборных служений.

Временно проживающий в Фиваиде иеромонах Досифей, желая оказать материальную помощь новостроящейся пустыни Фиваида, на средства известных ему благодетелей выстроил между Троицким корпусом и гостиной новый трехэтажный корпус со следующими подразделениями: в нижнем и среднем этажах отвели помещение для братий, а в верхнем иеромонах Досифей устроил параклис во имя преподобного Тихона Калужского и для себя келью. Работы по строительству корпуса производились под наблюдением отца Досифея и отца Авраамия.

Вследствие необходимости заготовления потребного количества извести, отцом Авраамием на средства обители были устроены для этого пять больших цистерн – четыре наверху и одна на берегу моря, у пристани.

В 1900 году отец Авраамий от управления Фиваидой отказался из-за болезни и отошел от всех дел пустыни.

 

Преемники отца Авраамия

9 октября 1900 года на место отца Авраамия, по благословению отца игумена и старцев, прибыл из монастыря схимонах отец Никифор. Но, пробыв в пустыни всего лишь восемь месяцев, он уехал обратно в монастырь, а на его место 17 мая 1901 года был избран заведовать пустынью Фиваидой иеромонах отец Досифей.

В том году 10 июня трехэтажный корпус и церковь преподобного Тихона Калужского Чудотворца были освящены епископом Досифеем.

Под наблюдением иеромонаха Досифея была проложена новая дорога от морской пристани к скиту и складам и прочная каменная стена с целью остановить обрушение почвы.

На берегу у арсана сделана бухта и крепкая каменная стена от моря на несколько саженей в протяжении к западу для защиты устроенной цистерны.

В этом же 1901 году построена двухэтажная просфорня со следующим распределением помещений: вверху помещены пекарня и две кельи для просфорников, а внизу – две кладовые для муки и дров.

Отец Досифей на время выехал в Россию по требованию Калужского архиерея, и заготовление строительных материалов для предполагаемой постройки собора было остановлено. За время его отсутствия заведование пустынью Фиваида поручено иеросхимонаху духовнику отцу Измарагду, и об этом 28 октября 1901 года старцам и братии Фиваиды было читано постановительное письмо отца игумена Андрея. Возвратился отец Досифей из России только через полгода, то есть 17 апреля 1902 года.

 

Постройка нового соборного храма (1902–1914 годы)

В 1901 году архитектором болгарином Христофором Кожевым составлен был новый план соборного храма в честь Успения Божией Матери и преподобных Афонских, и отец Досифей выразил согласие и желание построить сей соборный храм. Вскоре после возвращения отца Досифея из России, то есть 4 июня 1902 года, прибыли в Фиваиду из монастыря старцы: отец наместник Нифонт, иеросхимонах отец Виссарион, казначей отец Аристоклий и иеромонах отец Иакинф (ныне наместник) с архитектором Христофором и с общего совета ими было осмотрено и облюбовано место для постройки соборного храма.

Чертеж предполагаемого собора

Тогда же определили и размер оного, а церкви Вознесенскую и преподобных Афонских предположили впоследствии, когда потребуется, сломать, престолы же их совместить в новом соборе и сделать предельными: с правой стороны Вознесения Господня, а с левой – преподобных Афонских, посредине же сделать главный престол во имя Успения Божией Матери. После молитвы ко Господу и Его Пречистой Матери старцами были прочтены храмовые тропари, и после этого начали копать канавы на местах, означенных архитектором. Несколько лопаток земли выбросил и отец наместник, а после него все старцы и старшая братия.

8 июня рано утром отец наместник, старцы и архитектор уехали обратно в монастырь. Земельные работы для закладки фундамента шли оживленно, вся фиваидская братия усердно трудилась.

14 июня отец наместник Нифонт со старцами и архитектором Христофором паки прибыли в Фиваиду и были торжественно встречены. Архитектор, осмотрев земляные работы канав для фундамента, в тот же день на пароходике уехал, а все остальные остались в Фиваиде на предстоящий храмовый праздник. 16 июня в Фиваиде совпало два храмовых праздника: всех преподобных Афонских в соборной церкви и в параклисе преподобного Тихона Калужского, устроенном отцом Досифеем. 17 июня после Литургии, совершенной соборне, было торжественное освящение места, и после освящения оного была сделана предварительная закладка собора – в канавке, где должно быть горнее место, а 17 сентября того же года игуменом отцом Андреем в присутствии отца Досифея, местных старцев и братства была совершена и сама закладка сего соборного храма.

Так было сделано начало. Отцом Досифеем было куплено в Солуне 300 000 кирпичей и маленький катер (пароходик), ценностью в 120 лир. Разломали старый корпус, в коем было несколько братских келий и Вознесенская церковь, и вслед за очисткой места начали рыть канавы для фундамента храма.

8 июня 1903 года, в день храмового праздника преподобных Афонских, на котором присутствовал отец игумен Андрей, после отдыха были созваны в гостиную местные старцы для обсуждения дел Фиваиды и для избрания заведующего на место отца Досифея, который просил увольнения от этой должности. По совещании на место заведующего был назначен иеросхимонах Измарагд и к нему в помощники старцы: иеросхимонах Протасий, иеромонах Уриил, иеросхидиа кон Сысой, схимонах Игнатий и схимонах Мефодий, а отец Досифей утвержден строителем собора и главным старцем, но он снова уехал в Россию, вследствие чего постройка собора приостановилась.

30 октября 1903 года в Фиваиде было получено печальное известие о кончине добродушного игумена отца Андрея, нанесшее скорбь и печаль всему братству, а 9 ноября в пустыни узнали, что во игумена избран наместник иеросхимонах отец Нифонт и посвящен архимандритом. Отрадная весть о добрых действиях нового игумена отца Нифонта весьма порадовала фиваидцев: он любил бедных и особенно иноков-сиромах святогорских, многих бесприютных принял и благословил занять свободные каливки в Фиваиде, которые они заняли и живут, спасаясь. Вслед за ними стали являться и такие, которые имели средства; они по благословению игуменскому строили в Фиваиде каливы на избранных ими местах.

С каждым годом постройка пустынных калив все более увеличивалась и число спасающихся возрастало. Очень приятное движение – все ко спасению братии и к славе Божией. В том же 1903 году 23 сентября был принят в число братства Фиваиды Александр Сергеевич Галилеев из города Кузнецка Саратовской губернии, 2 апреля 1908 года он был пострижен в схиму и назван Афанасием.

Ровно через два года в Фиваиде опять было получено печальное известие о кончине отца игумена Нифонта, последовавшей 24 октября 1905 года, а на его место 13 ноября 1905 года был избран игуменом архимандрит Мисаил.

 

Землетрясение 1905 года

В это время постигло пустынь испытание Божие. 27 октября 1905 года, в 7 часов по восточному, перед началом утрени началось сильное землетрясение. Раздался сильный толчок. Все перепугались, земля и постройки сильно закачались, как легкие игрушки, послышался глухой гул под землей наподобие грома, перекатывающегося из конца в конец Святой Горы, как будто по какому-то пустому подземному пространству. После этого толчка было и еще несколько, менее сильных, которые продолжались почти непрерывно. Старые постройки в Фиваиде были серьезно повреждены, особенно больничный корпус, стены во многих местах избороздили большие трещины, трубы попадали, штукатурка внутри обвалилась, на крыше с северной стороны черепица сдвинулась на половину крыши вниз.

Печальные явления, предсказания нашего Господа о признаках кончины мира, воочию являются! С 27 октября ежедневно и даже довольно часто повторялись легкие подземные толчки и слышался глухой подземный гул. 5 ноября, в воскресенье, во время поучения на утрени и накануне, в 9 часов в субботу, было довольно сильное землетрясение – постройки затрещали, формы заскрипели, паникадило и лампадки закачались, братия, сидевшие во время поучения, все поднялись и стали усердно молиться. Невольно припомнилась простая поговорка: «Если гром не грянет, то мужик не перекрестится». Все же землетрясение это было гораздо легче первого.

Еще случалось землетрясение и ранее, в 1902 году, 3 января в 9 часов пополудни, с двумя толчками. После, спустя полтора часа, при выходе из вечерни снова было землетрясение – еще сильнее, но толчок один. Постройки скрипели, во многих местах образовались трещины, страшно было видеть, как земля и все постройки покачиваются, словно не имеющие веса. Невольно вспоминались псаломские слова: Призираяй на землю и творяй ю трястися (Пс. 103, 32).

 

Возобновление постройки собора

14 октября 1907 года заведующийпустынью Фиваида иеросхимонах Измарагд, согласно его усиленной просьбе, от должности уволился, и на его место был назначен заведующим схимонах Кирилл (Бакакин), который усердно старался о возобновлении приостановленной постройки собора. Он стал вести переписку с отцом Досифеем, который письменно уверял о своем содействии в деле храмоздания и прислал благодетеля К. Я. Гв., который обещал помочь и даже совсем приехать на жительство в Фиваиду, но, увы, сему не суждено было осуществиться.

В это время, то есть 18 октября, прибыл в Фиваиду на постоянное жительство почтенный старец, бывший игумен Троицкого монастыря Киевской епархии Варсонофий (Тверстунов). 26 февраля 1912 года он принял святую схиму с именем Пантелеимон. Со времени прибытия в Фиваиду он все время до самой кончины, последовавшей 16 июня 1915 года, жил уединенно в корпусе близ моря. Этот старец был весьма смиренный, с покорностью воле Божией нес крест своих болезней и внимал своему спасению. Вся фиваидская братия с благоговением взирала на него как на терпеливого страдальца и родственно его уважала как своего великодушного и щедрого благотворителя для нового соборного храма, в строительство которого он внес свою лепту.

Наконец 24 октября 1908 года давно ожидаемый иеромонах отец Досифей прибыл в Фиваиду в сопровождении монастырских старцев: иеромонаха отца Варлаама, отца Аристоклия и других и был с любовью принят братством Фиваиды. 24 ноября того же 1908 года заведующий схимонах Кирилл и благочинный иеросхимонах Митрофан представляли отцу игумену прошение от братства Фиваиды о разрешении и благословении продолжать постройку храма. Отец игумен Мисаил, с отеческой любовью приняв прошение, благословил продолжать постройку, строителем же быть просил (письменно) отца Досифея, но он от постройки собора уклонился по стечению обстоятельств и причинам, ему одному ведомым, причем при личном разговоре с отцом Кириллом он заявил, что, по причине взятия кратковременного отпуска для посещения Святой Палестины и Афона, он должен возвратиться, да к тому же и не имеет средств для этой постройки. Тем дело и кончилось. Прошло еще немалое время, а о возобновлении постройки соборного храма терялась всякая надежда.

Грустно было смотреть на этот хаос, груды разбросанных камней, которые там и сям валялись, словно после пожара или неприятельского разгрома. Это печальное зрелище мозолило глаза и смиренному фиваидцу, и приезжему посетителю.

Отец Кирилл по слабости здоровья и после неоднократной просьбы уволился от заведования Фиваидой, а на его место был назначен иеросхимонах отец Митрофан, благочинный. Отец Митрофан также усердно желал скорее возобновить постройку храма, ибо уже чувствовались в оном великие вопиющие нужды: число братий умножилось до 250 человек, кроме того, немало бывает приходящих к праздникам на бдении, как-то: с Иваницы и других мест скоплялось до 300 человек, так что во время богослужений малый храм не мог вместить всех иноков, в особенности на бдении, которое продолжается 7–8, а иногда даже 9 часов. Многим приходилось стоять без форм где-либо в коридоре или даже во дворе под открытым небом, иногда и под дождем, а зимой и под снегом или на холодном ветру, отчего некоторые из иноков, не рискуя получить болезнь (ревматизм или другое что), оставались у себя в келье и чрез то лишались церковного соприсутствия и приобщения Святых Христовых Таин, что составляет немалый ущерб в духовной жизни инока-фиваидца. Поэтому-то постройка нового собора являлась необходимой потребностью. Скорбь фиваидцев была немалая. Но когда уже истощились все надежды на помощь человеческую и не виделось даже просвета надежды, тогда Сама Царица Небесная пришла на помощь скорбящим фиваидцам.

В храмовый праздник преподобных Афонских, то есть 20 июня 1909 года, Матерь Божия порадовала фиваидское братство. А. Г., схимонах из числа фиваидской братии, изъявил желание пожертвовать свои средства в несколько тысяч для продолжения постройки соборного храма, и отец игумен Мисаил, бывший на храмовом празднике, с радостью дал полное благословение сломать часть старой соборной церкви и оканчивать заложенный фундамент. Усердие нашего собрата схимонаха А. Г. и игуменское благословение на продолжение постройки храма весьма ободрило дух братства Фиваиды.

С этого времени заметно было особое проявление чудесной помощи свыше, и во всем, даже и в малом проявлялась некая таинственная распорядительность и промышление и почивало явно благословение Божие. Невольно обращают на себя внимание следующие чудесные обстоятельства постройки собора.

 

Чудесные случаи помощи Божией строителям

Прежде чем от фундамента возводить стены, нужен был для извести в огромном количестве песок, но вопрос, где его было взять, занимал всех немало. Нужно было за ним ездить на лодках за три-четыре версты и там его добывать, нагружать лодки, перевозить до арсаны и паки выгружать. Сколько нужно было бы употребить на это трудов и времени! Но Господь чудесным образом облегчил этот громадный труд следующим образом.

Именно в тот момент, когда потребовался песок, то есть 13 сентября, разразилась страшная гроза над Фиваидой и в окрестностях ее прошел проливной, как из ведра, дождь. Он шел в течение почти целых суток, вода рекой катилась с горы и влекла все, что попадалось на пути в море. От наносного песка в море у самой арсаны образовалась коса саженей около 20-ти или более от берега. Никто не запомнит такого события – необходимый песок сам в преизбытке образовался на месте!

Несколько дней работала вся братия, общежители и пустынники, и мешками натаскали целую гору песка, которого должно было хватить с избытком на всю постройку собора, а остаток его смыло в море и унесло, ровно как его и не бывало.

Перевозка камня для строящегося собора

Второе обстоятельство также обращает на себя внимание. Для дальнейшей постройки собора требовался камень. Где было бы удобнее всего его достать? Первоначально хотели было разработать карьер на западной стороне скита, за балкой, но и тут Промысел Божий указал на место напротив самой постройки храма на значительной высоте, где оказался камень, вполне пригодный для храма по своему качеству и свойствам: во-первых, не мягкий и не совсем твердый, а доступный для тески, затем, благодаря его величине из этого камня можно было вырабатывать больших размеров брусья (глыбы), в-третьих, также и то замечательно, что весь камень был одного цвета – в противном случае храм был бы пестрый и выглядел бы некрасиво. Самое же удивительное то, что всего этого камня, как впоследствии определилось, было ровно столько, сколько нужно для окончания собора, и нигде больше в окрестностях его нет. Видимо, промыслительно был приготовлен сей камень для святого храма.

Далее, являлась крайняя затруднительность доставлять к месту постройки этот камень такой громадной величины. Сколько требовалось для этого человеческих сил, труда и времени! Но Господь и тут упремудрил смиренных фиваидцев: построены были леса, по ним и по всему пути до каменоломни проложены рельсы, по которым на вагонетках (частью и по блоку) каждый камень, какой бы он ни был огромной величины, легко привозился на то самое место, где он должен был быть положен. На этих же вагонетках привозились на самый верх собора и все другие строительные материалы, как-то: известь, кирпичи, железо, щебень и прочее. По мере кладки стен собора поднимались леса с рельсами и благодаря таким приспособлениям постройка при самом малом комплекте мастеров и рабочих шла успешно.

Также и в денежных средствах для постройки собора было видно попечение Божие. Как уже упомянуто выше, главным ктитором-строителем сего храма оказался некто А. Г., схимонах из числа смиренномудрого братства Фиваиды. Этот А. Г. ради своего спасения, во имя исполнения своих схимнических обетов, а главным образом движимый любовью и усердием к святому храму Божию принес свою трудовую лепту на святое дело, а вместе с ней и свои старческие силы. Но этой жертвы, хотя и громадной, было далеко недостаточно для совершения всей колоссальной постройки. Нужны были средства, но где их взять? Ответ на этот вопрос вполне ясен лишь верующему сердцу, которое чувствует и видит во всем щедродательную десницу Божию, незримо простирающуюся на совершение сего святого дела. Были случаи, когда ради неимения средств хотели уже приостановить постройку храма: не на что было покупать материалы, нечем было платить мастерам и рабочим, с которыми рассчитывались два раза в год, 23 апреля, на святого великомученика Георгия, и 26 октября, на святого великомученика Димитрия Солунского. И вот в такие-то критические минуты Господь неожиданно видимым образом помогал через Своих рабов, отверзая их сердца к благодеянию. Благодаря этому постройка все время шла успешно, беспрерывно, несмотря на политические перевороты. В славянскую войну, несмотря на смутное время «имябожников», которые в 1913 году были удалены с Афона, течение постройки шло плавно и радовало фиваидцев, так что близилось к окончанию возведение стен и были поставлены уже арки и начиналась кладка сводов, когда в силу необходимости пришлось сделать перерыв из-за европейской войны многочисленных держав, открывшейся в двадцатых числах июля 1914 года. В первых числах августа был сделан расчет всем мастерам и рабочим, и постройка приостановилась до неопределенного времени.

Следовательно, в течение пяти лет и одного месяца храм был возведен на должную высоту, несмотря на всю крайнюю ограниченность в средствах и человеческих силах, и в этой постройке видимо проявилась помощь Божия. За этот пятилетний период времени, конечно, было немало скорбей, затруднений, но при помощи Божией все было преодолено. Не лишним будет рассказать и о некоторых подробностях этой стройки.

 

Учреждение строительного комитета

Получив благословение отца игумена, как было рассказано выше, счастливые фиваидцы того же 22 июня 1909 года после храмового праздника послали в Ильинский скит иеросхимонаха отца Измарагда и эконома монаха Иеронима для ознакомления с производящимися там работами по постройке нового собора и для соглашения с тамошним архитектором о постройке собора в Фиваиде, но никаких соглашений с ним не состоялось. Кладка фундамента продолжалась с 15 июля до ноября 1910 года, а потом по случаю осенней сырой погоды работы на время приостановились. За означенное время сделано было порядочно: был окончен фундамент, и стены подняты почти на аршин от земли и доведены до самого пола; разбросанный вокруг обтесанный камень был весь подобран на эту кладку. Далее мастера стали заготовлять камень и обтесывать его по размеру. Рабочих было нанято около десяти душ, и вся братия почти ежедневно трудилась на общем послушании.

Некоторые из братии, знакомые с экономом Андреевского скита иеромонахом Питиримом, при свидании с ним сообщили ему свое горе в застое постройки храма и при этом высказывали ему, что по случаю скудости средств у них до сего времени и архитектора нет. Как-то спрашивали о цене за архитектуру у известного архитектора Христофора, а он им сказал цену за труд около 9 тысяч рублей и этой баснословной ценой испугал всех. Но все же и без архитектора нельзя было. Сострадательный и добродушный иеромонах Питирим изъявил свое согласие взять на себя присмотр за постройкой храма и тем очень утешил фиваидцев. Обратились с просьбой к своему отцу игумену Мисаилу, чтобы он от себя просил архимандрита Андреевского скита отца Иеронима благословить им своего архитектора отца Питирима. Благодаря участию игуменов дело увенчалось успехом. Андреевский архимандрит благословил отцу Питириму, как человеку знающему, оказать помощь советами по постройке, и тот с любовью согласился и кое-что стал советовать о заготовлении материала. К этому времени фиваидская почта значительно увеличилась, были даже получены порядочные жертвы. Так, известный уже нам благодетель К. Я. Гв. единовременно прислал жертву – 1500 рублей собственно для постройки соборного храма.

По совету отца Питирима и при его содействии сделали заказ железа в Царьграде около 3000 пудов для связей нижней части под пол до окон, которое и получили.

Июня 10 дня 1911 года на день всех преподобных Афонских, храмовый праздник в Фиваиде, прибыл по приглашению наместник отец Иакинф и другие монастырские старцы. После праздника было сделано совещание старцев фиваидских с отцом наместником о постройке храма, и по благословению отца игумена был учрежден строительный комитет, состоящий из 19 членов (фиваидских старцев). Председателем комитета был избран наместник отец Иакинф. На третий день после храмового праздника в трапезном помещении отец игумен прочитал всему братству игуменскую грамоту о благословении учредить строительный комитет. После прочтения оной все братство приносило благодарность отцу наместнику и через него отцу игумену за их милостивое участие в постройке храма в Фиваиде.

Со времени учреждения строительного комитета дела по постройке пошли значительно успешнее при содействии председателя и членов, которые со всей горячей ревностью и усердием предались сему святому делу.

1 декабря 1911 года заведующий Фиваидой иеросхимонах Митрофан после усердной просьбы уволился от должности на покой по болезни, и на его место прибыл из монастыря иеромонах отец Серафим, при котором постройка собора продолжалась беспрерывно до самой войны, то есть до 1914 года. Благодаря энергии председателя отца Иакинфа и дружной деятельности членов комитета застоя ни в чем не было: своевременно доставлялся материал, то и дело подплывали к пристани Фиваиды нагруженные судна с известью, сантуриной, кирпичом и прочим, и вся братия дружными силами быстро выгружала все, что привозилось, недостатка в мастерах и рабочих также не было. Работа кипела оживленно во всех местах обители благодаря хорошему присмотру старших мастеров и экономов. Рабочие вырывали из горы громадные каменные глыбы и мастера искусно кололи их на четырехгранные плоские брусья и обтесывали их по размеру, вагонетки совершали свое дело – почти беспрерывно с утра до ночи с грохотом возили эти камни к месту постройки, на которой мастера клали их на место, закрепляя материалом.

Председатель комитета отец Иакинф, как более заинтересованное в сем святом деле лицо, старался довольно часто посещать Фиваиду. Его приезд еще более оживлял ход дела – собирались члены комитета, обсуждались требующие решения вопросы, и дело, благодаря общим энергичным трудам, а главным образом при помощи Божией, шло весьма успешно. Имелась надежда в недалеком будущем закончить храм вчерне, то есть покрыть и украсить его куполом и колокольней и водрузить на них кресты, но война, как уже сказано, положила предел всему и после оживленных работ наступило гробовое молчание, которое в известное время порою прерывается лишь колокольным звоном, зовущим обитателей Фиваиды в Божий храм молиться, молиться и молиться.

В этот продолжительный перерыв в постройке произошел знаменательный случай, недвусмысленно указывающий на то, что Промысел Божий явно хранил святость мес та новостроящегося собора.

 

Чудесный случай в соборе

Один из числа рабочих, болгарин Никола, обладая крайне развращенным нравом, часто поругивался и вообще вел себя против прочих своих товарищей очень свободно. В одну ночь он устроил себе постель в новостроящемся храме на втором этаже, как раз над самым алтарем. Уснув с вечера, часа в четыре он вдруг был разбужен кем-то, который стаскивал с него одеяло, и при этом был слышен голос: «Уходи отсюда!» Но этот Никола, будучи не труслив, не обратил на это внимания. Он более удобно закутался в одеяло и опять лег спать, но не прошло и часа, как опять с него стали стаскивать одеяло и послышался строгий голос: «Уходи же отсюда!» – и одновременно с этими словами раздалась по лицу Николы изрядная пощечина. Он мгновенно вскочил и зажег спичку, полагая, что кто-либо из его товарищей дал ему эту пощечину, но, когда он посветил кругом, то убедился, что никого не было, но всюду было тихо, словно в могиле. Тогда его оставила природная смелость и храбрость. Внезапно он пришел в такой ужас, что почувствовал, как на голове стали подниматься волосы. Немедленно он со страхом оставил свое ложе и поутру рассказывал об этом происшествии своим сотоварищам и фиваидскому эконому, показывая на щеку, которая от удара отекла. С того времени никто не дерзал устраивать там себе постели.

 

Первая мировая война

После пережитых грозных потрясений на Востоке наступило как бы некое затишье, а затем опять вспыхнула война на Балканах с Турцией, и в результате этого Пречистая Богоматерь в 1912 году освободила Святую Гору от турецкого господства и передала ее православным грекам. Это событие имело великое значение в деле ограждения Афона от следующих грозных потрясений великой и небывалой войны многочисленных держав. Не случись этого перехода Святой Горы от турок к грекам, один Бог ведает, какая бы горькая участь постигла Святой Афон уже в самом начале этой ужасной войны, когда Турция примкнула к Австро-Германии. Бдительное око Владычицы мира недремлюще назирало над грядущими грозными событиями в окрестностях Афонского полуострова. Она, Преблагословенная, заранее озаботилась о насельниках своего Святого Вертограда, очевидным для всех сделала Свое материнское попечение. Как кокош под свои крылья прячет своих птенцов от хищных птиц, так и Она, Возбранная Воевода, приняла под охрану Своих избранных иноков, денно и нощно работающих Богу и славящих Ее величие.

Достойно внимания то обстоятельство, что еще задолго до начала войны с Германией и Турцией Матерь Божия озаботилась обеспечить обильным продовольствием иноков Афона. Так, например, особенно проявилась Ее забота о Пантелеимоновском монастыре. Еще и слуху не было об этой ужасной войне, а монастырю удалось два больших парохода купить пшеницы по весьма сходной цене. Такое огромное количество зерна ни в какой год еще не покупалось, так что некоторые из братий роптали на монастырское начальство и говорили: «Зачем так много понакупили хлеба, куда будем его девать? Придется гноить». Но Царица Небесная очевидно Сама этим распоряжалась, руководила и внушала нужное отцам игумену и его наместнику.

В то же время было куплено небывалое количество и оливкового масла, и опять скорбели некоторые из братий: «Куда так много понакупили, ведь масло прогоркнет» и прочее. Не было еще и слуха о войне, а уже был куплен в двойной, даже тройной норме керосин по довольно дешевой цене. Когда же было приобретено для обители продовольствие в таких больших размерах, пронесся слух о выступлении Германии, разразилась война, затем присоединилась к ней Турция, потом примкнула неблагодарная Болгария, и закипела небывалая война. Тут только познали пантелеимоновцы, какое великое знамение проявила над их обителью Промыслительница и Питательница Небесная! И в то время, когда Болгария только-только вступала в войну, успели еще купить у болгар одно судно пшеницы, которую с неимоверным трудом и страхом, но все-таки удалось погрузить и увезти в обитель. Таким образом Матерь Божия и святой великомученик Пантелеимон во время войны обеспечили обитель всем необходимым продовольствием. Благодаря этому почти около трех лет войны иноки имели насущный хлеб и прочие продукты.

Пантелеимоновцы делятся с бедными монахами, рассеянными по лицу Святой Горы: с живущими на Капсале близ Кареи, на Каруле и по другим местам Афона. Как отрадно слышать от этих монахов, когда спросишь их: «Ну, как вы теперь питаетесь в такое тяжелое время?» «Слава Тебе, Господи! – отвечают они. – Царица Небесная не оставляет нас, бедных, Своей милостью, питает, всем довольны! Благодарение Господу, святая Пантелеимоновская обитель, да и Анд реевская, и Ильинская тоже снабжают нас: и сухариков дают, и одежду кой-какую, а некоторым и деньжонок за квартирку. Придешь в обитель святую как в отеческий дом: тут тебе и помещение готово, и покормят, и торбочку наполнят, приласкают и утешат». Какое каменное сердце не тронется от умиления при беседе с этим бедным иноком! Он счастлив, доволен своей судьбой, слезы благодарности ко Господу блестят на его очах, и уста его благословляют Господа и Пречистую Его Матерь. Он, радостный, с торбой за плечами, с четочкой в руках возвращается в свою пустыньку, горячо молясь о своих благотворцах. Но вот этот монах заболевает, куда ему деваться? И тут святая обитель открывает ему свои милосердные объятия. Целитель Пантелеимон как будто незримо встречает его: больного тотчас принимают в больницу, дают ему койку, и здесь он, в тепле и в чистоте, получает все нужное наравне с обительской братией – белье, лекарства, питание, уход, ласку от доктора и служителей, и чувствует, что не забыт, что его любят. Слезы умиления орошают его лицо, и глубокий благодарный вздох возносится ко Господу из больной его груди. Он спокоен. Если выздоровеет, то опять возвращается в свою любимую пустыньку и вновь предается посильным своим подвигам, а если Господь призывает его к себе, он и тогда уверен, что с напутствием святых церковных таинств отойдет ко Господу своему, ради Которого влачил он свою скитальческую жизнь на Афоне, к Которому стремилась его душа. Он знает, что тут его и похоронят как своего собрата и помолятся о упокоении его души.

Сколько этих больных монахов увидишь при входе в Пантелеимоновскую больницу! Всем им предоставлен приют и открыта братская любовь, любовь милосердного самарянина. Как отрадно сердцу видеть истинное проявление любви и милосердия! Вот что дорого Господу – любовь к своему ближнему, ради этого и изливаются на обитель щедроты милосердного Господа. Может быть, ради сих меньших собратий Промысел Божий хранит и благовременно посылает все нужное святой обители.

Непостижимы судьбы Божии, в эту ужасную войну совершаются великие чудеса. Нужно быть слепым, чтобы не видеть величие Божиих дел. Безрассуден тот, кто дерзнет приписать все переживаемые события либо случайности, либо стечению обстоятельств. Нужно быть каменным сердцем, чтобы не чувствовать, что творится вокруг нас.

Почти пять лет идет на Балканах война, война небывалая, потрясающая почти все державы земного шара, как воюющие, так и нейтральные. Слышатся громы орудий, падают грады, сравниваются с землей селения, льются реки крови, стон и рыдания на поле битвы, стон и рыдания в горах и селах. Боевая волна более и более разливается по лицу земли. Война на земле и под землей, война на водах и под водою, война в воздухе – все стихии охвачены боевым пожаром. Эта грозная волна, переливаясь, дошла и до пределов Афона и, окружив его кольцом, уже в его окрестностях вершит свои кровавые дела. Почти третий год, как слышен гул и гром орудий вначале в стороне от Дарданелл, теперь же вся сухопутная окрестность Афона оглашается раскатным гулом орудий со стороны Солоник, Кавала и других мест.

Но Священный Афон по воле Всемогущего Бога стоит неприкосновен. Матерь Божия исполняет Свои обетования, изреченные Ею при Своей земной жизни во время посещения Святой Горы: «Не оскудеет милость Сына Моего от места сего до скончания века. Я буду Заступницей места сего и теплой о нем Ходатаицей пред Богом». Те же обетования Она подтвердила и преподобному Петру Афонскому и присовокупила к ним такие слова: «Ибо весьма люблю сие место». И вот чудо дивное на наших глазах! В данное ужасающее время Святой Афон представляет собой как бы необоримую стену или неподступную, несокрушимую крепость. Как древле, так и ныне, Матерь Божия является Взбранной Воеводой, запрещая нечестивым врагам касаться сего священного Вертограда и нарушать покой мирных его насельников. И вот сей Афон, посреди орудийного грома, среди всех бушующих вокруг ужасов, мирно и тихо совершает свое плавание, как Ноев ковчег, и возносит молитвенный фимиам ко Престолу Господа Славы. Открылись небесные хляби гнева Божия, сгустились громовые тучи, льется на землю не дождевая вода, а свинцовый град и чугунные гранаты, реют в воздухе боевые корабли, и обливается кровью земля, но Афонский ковчег носится по водам спокойно и плавно. Охраняемый и управляемый десницей Всевышнего Бога, плавает он по волнам Эгейского моря и совершает службу Богу Небесному день и ночь.

 

Об образе жизни фиваидцев

Обитатели пустыни Фиваида разделяются на два рода жизни: пустынной и общежительной, и потому живут как бы одновременно и вместе, и раздельно – разделенные по образу жизни, но соединенные в любви во Святом Духе, отдаленные по расстоянию, но сближенные в единодушии. Одни другим помогают, и в то же время ничем один другого не обременяют,

но способствуют друг другу в достижении жизненного довольства и духовного преуспеяния. В субботние же, воскресные и праздничные дни все соединяются вместе и составляют как бы одну родную семью, все вместе присутствуют на всех церковных богослужениях, приобщаются Святейших Христовых Таинств, а также участвуют на общей братской трапезе. При воззрении на такую единодушную, поистине богоизбранную семью так и хочется сказать с царственным пророком: Се что добро или что красно, но еже житии братии вкупе (Пс. 132, 1).

По окончании Литургии и трапезы пустынножители тотчас все расходятся по своим каливам. Тихо и скромно идет каждый из них в отведенное общее помещение, где у каждого имеется отдельный свой шкафчик, в котором у него хранится его убогое достояние, переодевается в свою пустынную ветхую одежду, берет в одну руку посошок, а в другую четки и с миром, радостный о Господе, с молитвой на устах плетется в свое любимое пустынное убежище, где он опять с усугубленным усердием и обновленными силами, почерпнутыми в Таинстве Святого Причащения, предается посильным своим подвигам в пустыне.

Фиваидский пустынножитель

Един только Бог зрит на него при этом и ведает, как он подвизается: каждый старается скрыть от постороннего взора свои деяния. И счастлив такой подвижник в своем уединении, если только с разумом проходит этот путь!

 

Фиваидское пустынножительство

Что ни говорят, а пустыня, безмолвие и безмятежие иноческой жизни имеют множество своих бесценных приятностей и тайных услаждений сердечных – той сокровенной манны, которая обещана Богом только побеждающим сладострастие плоти. Блажен, кто, благодатию спасающего нас Господа, вкусил и вкушает эту небесную райскую манну, то есть мир, спокойствие совести и чувство неизъяснимой любви к Богу! Поистине такой человек не знает, как достойно благодарить Господа и Владычицу за удаление его от мира, он не желает утешений земных и радостей света! Здесь он в глубоком безмятежии, в сладостном созерцании пустынных красот, переносящих мысль к Божественному их Творцу, чувствует себя в совершенно первобытном состоянии, и предначинает здесь, на грубой песчаной земле, Вечную Пасху и нескончаемый покой и предвкушает радости ангельского мира. Пустыня – его рай, его отчизна, она для него выше всех приятностей, какими могут одарить его люди и мир, отсюда он надеется в последний всемирный день с ликом бесчисленного Афонского братства унестись туда, где совершится Страшный суд Божий. О, благословен Бог в судьбах нашего вечного спасения, слава Ему!

Пустынная жизнь воспитывает в сроднившемся с ней ангелоподобные свойства: кроме всех своих удобств к неблазненному шествию по стопам Голгофского Страдальца Иисуса она дарит пустыннику исключительно важную способность – смотреть на всех людей не иначе как на ангелов, а самого себя поставлять пред людьми хуже всех, пред Богом же, по выражению святых отцов, считать себя хуже падшего духа. И в эту меру глубокого смирения приходит пустынник не вдруг, но постепенно, даже незаметно для себя, при содействии благодати Святого Духа, которая воспламеняет душу его к любви Божией и в то же время содержит его в рамках смирения для ограждения от пагубного превозношения и мнения о своей праведности. Но, дабы воспитать в себе эти глубокие смиренные чувства и усовершенствовать свой дух в подвижничестве и закалить себя в нем, забывая задняя и простираясь вперед, пустыннику необходимо освободить себя положительно от всех забот и попечений, пресечь все излишества для плоти, избегать пустых бесед и празднословия и быть всегда в повиновении у своего духовного отца, иметь пред ним открытую душу и как можно чаще насыщать себя Святейшей Плотью и Кровью Пречистого Агнца, за нас закланного.

Все эти спасительные свойства возможно, в полном смысле этого слова, воспроизвести как нельзя лучше в сей Фиваидской пустыни, ибо она в этом отношении представляет неоспоримые удобства и раскрывает для спасающегося всевозможные средства. Так, например, фиваидский пустынник совершенно свободен от всех забот и попечений, ибо он получает из обители все необходимое, как-то: одежду, белье, обувь и все потребное для него жизненное продовольствие; не нужно ему ходить на заработки или брать к себе работу; не нужно ему озабочивать себя в пустыни и тратить драгоценное время, данное нам вообще на покаяние и на усовершенствование своей души по заповеди Спасителя: Будите бо вы совершени, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Мф. 5, 48). Для выполнения сей святейшей заповеди Христа нашего Фиваида имеет все данные, и пусть никто не оправдывает себя, если найдется такой, который не захочет восчувствовать излитых на него благодеяний и во благо души своей воспользоваться предоставленными ему средствами. Пять дней в совершенном пустынном безмолвии фиваидец по силе своей проходит сокровенный свой подвиг, совершает служение Небесному Царю, пред взором Которого открыты все его деяния, затем идет он в обитель, повергается ниц пред своим духовником, раскрывает ему свое сердце, исповедует свои погрешности, объявляет бываемые искушения, свои недоумения и на все получает разрешение, разъяснение, прощение и благословение, затем с миром и ангельской радостью приступает он к Чаше Жизни нашего Искупителя Господа Иисуса Христа.

В отношении сближения в эти два дня (субботу и воскресенье) с братством мудрый пустынник ведет себя крайне осторожно, дабы не угасить того сладкого безмолвия, которое он ощущал в своей пустыньке в минувшие пять дней, не возмутить свой внутренний мир и не отвлечь мысль от памяти Сладчайшего Иисуса, молитву к Которому он внутренно возносит. Он благоговейно тщиться углубить, скрыть в тайниках сердца своего ту драгоценную Жемчужину, Которую он только что сейчас принял в Пречистых и Животворящих Тайнах. Охраняя себя с разумом, он с неизъяснимым чувством сердечного умиления твердо выстаивает все последующие церковные богослужения, как-то: бдение 7–8, а иногда и 9 часов, Литургию с молебном, и всем этим он более и более укрепляет свой бессмертный дух и обновляет свои жизненные и духовные силы для продолжения аскетических трудов в своем пустынном убежище.

Все вышеозначенные благодатные средства, дарованные пустыннику-фиваидцу, невольно проявляют в нем чувства беспредельной благодарности ко Господу, Пречистой Его Матери и к начальствующим отцам Свято-Пантелеимоновой обители. Глубокий молитвенный вздох порой вырывается из благодарного сердца и возносится ко Господу за своих отцов-благотворцев, лицо его орошается слезой умиления.

Жизнь пустынника-фиваидца имеет благотворное влияние и на общежительную братию обители: многие из них, время от времени посещая пустынных отцов ради душеполезных бесед, незаметно для себя приемлют в себя и дух того аскетизма, которым дышит истинный пустынножитель. Дух подвижничества как бы переливается в них и укрепляет в терпеливом несении иноческого креста, который иному подчас делается весьма тяжел.

Вообще напряженность в подвигах молитвы и телесного труда при весьма ограниченном питании ясно выражается на изнуренных бледных лицах фиваидцев и в их смиренном взоре, так что многие из посещающих Фиваиду невольно удивляются, приметя в них эту черту, отличающую их от прочих афонских иноков. С духовной точки зрения нельзя не порадоваться этому приятному явлению, наблюдающемуся в фиваидском братстве, неблазненной стезей шествующем ко Своему Господу.

Действительно, приходишь к заключению, что эта пустынь во многих отношениях имеет большие преимущества перед другими обителями Афонскими, а именно отдаленность от центра Афона – Новая Фиваида, заброшенная почти к самому Македонскому перешейку, представляет собой своего рода уединенную отшельницу, могущую предоставить все выгоды строгого аскетизма. Посетители здесь редки из-за дальнего расстояния, и если и бывает один-два паломника, то только благодаря тому, что кстати придет из Фиваиды лодка или катер, а сухопутьем никто из приезжих не согласится ехать сюда, кроме здешних афонцев, которые привыкли к самым трудным путешествиям. От этих редких посетителей, как передают очевидцы, нередко приходится слышать самые восторженные отзывы как о самой Фиваиде, так и о обитателях ее. Так, один из них незадолго до войны (в 1914 году), посетив все уголки пус тынной Фиваиды, побывав почти у всех пустынников, вдоволь с ними набеседовавшись и увидев всю их строгую жизнь, их смирение, простоту и ласковое приветливое обхождение, подметив в них благодушие и прочие отличительные черты истинного монаха, воодушевленно выражался: «Да ведь это, откровенно сказать, прямо единственный на Афоне райский уголок, как по своей красивой живописной местности и мягкости климата, так и по образу жизни здесь спасающихся! Не поверите: здешние иноки прямо таки бросаются в глаза, что-то в них заметно иное, отличное от других, какие-то они бледные, смиренные, ласковые, ну словно Евангельские дети, в простоте своей содевающие свое спасение!»

Вообще посетители Фиваиды выносят из пустыни приятное впечатление, но, как уже выше сказано, эти посетители здесь редки вследствие дальнего расстояния и безвестности сей пустыни. Также за последнее время Фиваида в очах некоторых как бы утратила свое высокое достоинство и славу возвышенного аскетизма, так сказать, отодвинулась на дальний план. Причина тому известна всем, а именно мятежное волнение имябожников, которые и были в 1913 году совсем удалены с Афона. Этот печальный факт действительно бросается в глаза и наводит на фиваидцев тень презрения, порождает всевозможные толки и пересуды и ничем не обоснованные предположения и догадки, что весьма печально, потому что те лица, которые судят о деле лишь с поверхностной точки зрения, этим вредят и своей душе, и душам тех паломников, которые усердствуют посетить пустынь и через это лишают их духовного утешения и душевной пользы, вливают в них некое сомнение, недоверие и охлаждают ревностный его дух и усердие. Это весьма неприятно Матери Божией, этой Воплощенной любви и всякой утехи, Которая одинаково изливает Свои неоскудеваемые щедроты, желая спастись всем инокам Ее земного вертограда.

Но о сем довольно. На этом пока остановимся и скажем несколько слов о послушании фиваидских пустынников.

 

О послушаниях фиваидцев

Монастырское и местное фиваидское начальство, оценивая жизнь пустынножителей и вполне сознавая, что многорассеянность и долговременные и частые выходы из калив весьма чувствительно отражаются на их замкнутом образе жизни, относится к пустынникам с весьма отеческим снисхождением и назначает им послушания только в исключительных случаях, то есть при весьма крайних нуждах и то на краткое время, два-три раза в год. Так, например, их посылают на Крумицу (два часа ходу) на сбор винограда, а иногда (при большом урожае) и на сбор маслин, или же на общее послушание в самой Фиваиде, которое бывает весьма редко, да и то при крайних нуждах, как-то: выгрузка материалов для

строящегося собора или что другое. Такое послушание пустынники исполняют со смиренной покорностью, за исключением весьма немногих, которые не могут участвовать по случаю дряхлости своей или же за отдаленностью местожительства.

Умилительно бывает взирать, когда на общих работах в сей обители собираются все фиваидцы. Тут вы увидите монахов и схимонахов разного возраста, и даже почтенных старцев, украшенных сединами, тут вы встретите иеромонахов и, во главе всех старцев, настоятеля. И все они единодушно, как одна сплоченная любовью семья, как дети единого отца, со многим усердием непринужденно совершают свой труд, подчас весьма нелегкий, невзирая ни на свои преклонные годы, ни на ослабевшие силы и болезненные недуги, забывая исхудалую свою плоть, и так уже изнуренную долголетними пустынными подвигами. Все это они ставят ни во что, будь то простой монах или облеченный в сан священства, даже духовник трудится на равных с последним послушником в благости души и с молитвой на устах.

Насельники Новой Фиваиды на общем послушании (выгрузка кирпича)

При этом вы увидите и таких старичков, которые чуть передвигают ноги от своей дряхлости и болезни, и они тут же топчутся, желая получить мзду от Бога наравне с другими. Был здесь один старчик (ныне почившй) 74-х лет, у него от воздержания плоть как бы присохла к костям, так он был худ. В миру он был городским головой, а затем, в последние годы, – директором банка, и прибыл в Фиваиду уже на закате своей жизни, где, приняв святую схиму, с миром отошел ко Господу. И вот этого-то старичка Божия также можно было видеть в среде трудящегося братства, и нельзя было без умиления взирать на его исхудалость, благородную осанку и проходимое им святое послушание! Таких примеров в Фиваиде было не один, не два, а много, они есть и теперь и будут всегда.

Невероятного тут ничего нет. Этим лишний раз доказывается благотворность подвижничества, благодаря которому возможно стяжание глубокого смирения и Евангельской детской простоты, которые украшают инока паче царской багряницы. Облеченный ею есть истинный инок, он находится на истинном спасительном пути, все любят его и благоговеют пред ним, считая его как бы ангелом во плоти. Дай, Господи, чтобы в наше скудное время побольше было таких светлых душ, дабы при воззрении на их ангельский нрав мысль уносилась к давно минувшим временам, к той древней Фиваиде, где обитали ангелоподобные святые старцы, и все назидались бы одним лицезрением их и стремились бы к подражанию оным!

Но нет правил без исключений. К сожалению, изредка попадаются и такие личности, которые, при молодых силах и крепости здоровья, уклоняются от участия в этих общих послушаниях под различными предлогами, подчас и как бы благовидными, отвергая все доводы, обличающие неправильность их поведения. Такие лица обманывают самих себя, они, бедные, и не подозревают, какие могут быть печальные последствия такого образа мысли. Оставаясь при своих своемудрых убеждениях, они таким образом отклоняют от себя Божие благословение, навлекают на себя нарекание со стороны братства, следствием чего бывает то, что они мало-помалу теряют расположение к обители, которая их приютила, начинают тяготиться своей жизнью, охладевают к иночеству и, что всего бедственнее, возвращаются в мир. Печальные примеры этого бывали в истории пустыни. Так, например, в недавнем прошлом один инок Н., подвергшись вышеозначенному искушению, уехал в Россию, но потом, правда, опомнившись и размыслив, какой райской жизни он лишился за свои преслушания, он паки было возвратился на Афон, но уже не мог вместить Афонской жизни и через некоторое время опять уехал в Россию. Вот плоды преслушания, вот какие печальные последствия может иметь уклонение от святых послушаний! Кажется, какие бы могли быть причины этих уклонений, когда общие послушания редки и нетрудны, однако же находятся такие неблагодарные личности, которые, как и прочие, с ног до головы облагодетельствованы монастырским и местным начальством, но тем не менее отказываются участвовать в общих для всей братии работах.

 

Несчастный случай самообольщения одного пустынника

Плоды преслушания губительны и сами по себе, но когда к нему присоединится самомнение, то человек падает в ров самообольщения, или бесовской прелести. По рассуждению святых отцов, в прелесть диавол вводит посредством гордости. Такие люди исполняют по видимости заповеданное Господом, но с гордым желанием достигнуть высокого духовного состояния. Самочинно стремясь к сему, они часто претыкаются, впадают во многие сети лукавого, часто заблуждаются и повергаются в великие беды. В этом роде здесь в Фиваиде был такой печальный и ужасный случай.

В 1900 году в пустынь прибыл некоторый молодой инок из одной афонской обители с намерением уединенно подвизаться в фиваидских чащобах. Заручившись благословением отца игумена и позволением фиваидского настоятеля, он сначала построил в отдаленности от обители в глухом сокровенном месте, среди густых сосен, шалаш, или кущу, а потом, при помощи фиваидских пустынников, соорудил небольшую каливку. Уединяясь в ней, соделывал свое спасение на суровых аскетических правах, то есть не получая от обители никакого жизненного продовольствия, кроме сухарей. Если случалось, что кто-нибудь из иноков предлагал ему что-либо из съестного, то он принимал очень неохотно и всячески старался от этого уклониться.

В первое время его можно было видеть в обители принимающим участие в церковных богослужениях, в Святых Таинствах и в общении с братством. От природы развитый, начитанный святоотеческих писаний (в своей обители он дважды был библиотекарем и писцом в канцелярии), при обладании хорошей памятью, он нередко беседовал со своими собратиями-пустынниками о том, как спастись, как проходить с пользой отшельническую жизнь, как бороться со страстями, как достигнуть покаянного плача, о посте, о внутренно-сердечной молитве и прочем. Его начитанность, духовный разум и дар слова увлекательно действовали на сердца пустынников, и он пользовался от них расположением и любовью о Христе. Все смотрели на него не как на обыкновенного пустынника, а как на особо выдающегося строгого аскета, ибо видели, что то, что он говорил словами, то и проходил делом, своей жизнью, так что некоторые близко его знающие удивлялись его полной нестяжательности, непомерному посту, его рваной одежде и истомленности от подвигов. Он не имел даже самого необходимого, а постелью ему служили голые доски.

Такой суровый образ жизни он вел около двух лет, а затем стали замечать, что он все реже и реже стал появляться в обители. Старцы-духовники встревожились. Призвав его к себе, они стали доискиваться причины его уклонения от принятия Святых Христовых Таин и от участия в церковных богослужениях и прочем. Он сперва отвечал уклончиво, как бы считая себя недостойным часто приобщаться, затем стал спорить с духовниками, и кончилось все тем, что он прекратил с ними всякое общение и не стал более являться в обитель, а на дверях своей каливы прибил цинковую дощечку с надписью: «Прошу вас, отцы и братия, ко мне не ходить, подарков мне не носить и меня к себе не просить». Вскоре всем стало известно, что отец Н. находится в опасном состоянии, клонящемся к бесовской прелести.

Некоторые отцы, которые его уважали, побуждаемые состраданием, по благословению духовника, хотя и с трудом, но добивались того, что он отворял им двери своей каливы и беседовал с ними. С их стороны употреблено было все, чтобы сдвинуть его с погибельного пути, но, как его ни просили, как ни уговаривали, чтобы он смирился пред духовниками и по-прежнему ходил в обитель для приобщения Святых Христовых Таин, как ни указывали, как ни напоминали ему соответствующие примеры, но он был непреклонен и оставался при своих суемудрых убеждениях, осуждая духовников, и ни под каким видом не соглашался подчиниться их требованиям. Глаза его при этом сверкали решительной непреклонностью и самодовольством. С болью на сердце за своего друга и собрата отцы уходили от него. И то, чего все опасались, то вскоре и случилось с этим несчастным иноком к ужасу всего братства.

Первоначально ему стал являться свет, открывались некие видения, слышались голоса, он же, принимая ложь за истину, совсем забыл в это время о хитростях диавола, забыл, что он преображается в ангела света. И вот однажды, когда отец Н. стоял на молитве, ему явился некто в образе Христа, и сей несчастный в обольщении своем поклонился ему до земли и увидел вместо ног лапы. Какие после этого он испытал ужасы и вопли от бесов, подробности этого было у него узнать трудно, однако некоторые пустынники видели, как он не бежал, а как бы летел во весь дух с пустыни по направлению к обители, растрепанный, без шапки, в одном подряснике. Не добежав немного до обители, он стал бросаться то в одну, то в другую сторону и схоронился в кустах близ одной каливы, где его нашел схимонах отец Феофан, который вместе с отцом Иеронимом привел его почти без сознания к некоему иеродиакону, его другу отцу С., жившему тогда в большой каливе близ обители на горе. В этой-то каливе отцу Н. была дана отдельная комната внизу, и что он делал в этой комнате, невозможно описать, как он скакал, кричал, старался выломать в окне толстую железную решетку, вопил неистовым голосом, так что мирские мастера, делавшие в то время огород, говорили: «Какой там сидит монах, больно нехорош!»

На третий день с великим трудом отца Н. удалось связать и отправить в больницу, где он продолжал также неистовствовать, так что ничего не могли с ним поделать и вынуждены были увезти его в монастырь. Там он был помещен в особую комнату с предохранительной решеткой, и что творилось с ним в это время, никак невозможно изобразить и без ужаса вспомнить. Две недели положительно не принимал он никакой пищи и – о ужас! – брал в руки свой кал и ел его. Все братство Пантелеимонова монастыря стало за него молиться – три раза тянули о нем четку с молитвой Иисусовой, умоляя Его милосердие помиловать страждущего раба Его, после чего – о дивная милость Божия! – он как бы пришел в себя и успокоился. Потом его перевели в общее больничное помещение, где он и находился день-два, но пищи никакой не принимал, ничего не говорил, лицо у него сделалось цвета темно-коричневого, он стал почти неузнаваем.

Но недолго он пробыл там. Каким-то незаметным образом ему все же удалось ускользнуть от наблюдавших за ним больничных служителей, и, как оказалось потом, кто-то из монахов, узнав его, довел до врат прежней его обители. Слышно было, что в течение года он поправился, начал проходить огородное послушание, а потом с ним опять произошло что-то ужасное, и он уехал в мир. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Вот какие бывают бедственные последствия самочинной жизни, происходящие от уклонения от Святых Христовых Таин и непослушания своим духовникам, ибо, по словам Святого Симеона Нового Богослова, впадающий в пагубный грех прекословия и неверия духовному отцу своему еще живой бедственно низводится в глубину ада и становится жилищем сатаны и всего его нечистого воинства как непокорливый сын погибели.

Следовательно, Сам Господь отступает от такого человека, и он предается еще заживо в руки бесам на ужасное поругание, но что они сделают с этим несчастным в загробном мире, страшно и подумать! Боже, сохрани и спаси создание Твое!

Описанное выше несчастье с монахом Н. есть плод самомнения и самодовольства. Подобные факты нередко встречаются в описании святых отцов, часто можно увидеть их и в современном подвижничестве в разных видах и образах, это не редкость. Вниманию боголюбивого читателя предлагается еще один весьма загадочный и оригинальный случай, происшедший недавно также в пустыни Фиваида со смиренным, кротким и болезненным истинным рабом Христовым схимонахом Тарахом.

 

Необыкновенный случай, произошедший со схимонахом Тарахом

С каким страхом подобает нам соделовать свое спасение, как нам должно опасаться хитрых козней диавольских! С каких только сторон он не заходит и какими только путями не тщится погубить человека! Он, по учению святого апостола, яко лев, рыкая, ходит, иский кого поглотити (1 Пет. 5, 8). Только милосердный Господь державной десницей Своей содержит, покрывает и охраняет рабов Своих от погибели и сдерживает адскую злобу губителя диавола. До того простирается его наглая дерзость, что живьем он выхватывает из обители рабов Христовых. Так, недавно (в 1915 году), произошел в фиваидском братстве следующий из ряда вон выдающийся удивительный случай.

Один пустынник, схимонах Тарах (в миру Тарасий Петрович Орехов, из крестьян Самарской губернии), прибыв на Афон в сию пустыню Фиваиду уже в преклонных летах, то есть на 63-м году своего возраста, прожил в ней ровно 20 лет. Он отличался крайним смирением, совершенным незлобием и детской простотой, находясь в пустыни вдвоем с одним строгим старцем схимонахом Арсением. Безропотно и терпеливо перенося от него все нападки и оскорбления, он не обнаруживал и тени озлобления или даже недовольства. В то же время он измождал плоть свою трудом, постом и прочими пустынными подвигами. Говорил он редко и мало, и притом еще был глух. Плодом такого глубокого его смирения и терпения было то, что по милости Божией он стяжал непрестанную Иисусову молитву, и было заметно, что он всегда в ней пребывал.

Годов за пять до смерти, когда отцу Тараху было 78 лет, по дряхлости его и болезненным недугам его перевели в пустыню на покой при фиваидской больнице, где он еще более усердно стал проходить молитвенный путь, всегда перебирая четку и шепча Иисусову молитву или вслух поминая имена своих родных. Трудно было у него допытаться даже одного слова, так внимал он своему спасению. За последнее время он впал в такую детскую простоту, что забывал, кушал он или нет, случалось, что утром пред причащением Святых Таин он что-нибудь жует, смокву или иное что-либо. Разумеется, тогда не давали ему причащаться, и он с покорностью уходил к себе, шепча Иисусову молитву. Далее жизненные его силы окончательно погасли и до такой степени он ослабел, что ходил около стенки, еле-еле переставлял ноги, держась за нее обеими руками, но тем не менее Литургии, которая бывала в больничной церкви, не пропускал и дважды или трижды в неделю приобщался Святых Христовых Таин.

Месяца за три до смерти, готовясь, по обычаю, приобщаться Святых Таин, он забылся и утром этого дня, взяв смокву, стал ее есть. Больничные служители заметили это и, когда он стал приступать к Святой Чаще, отвели его в сторону и сказали, что ему нельзя причащаться. На этот раз отец Тарах заскорбел, и Бог ведает, что он думал в это время, но только вскоре после Литургии хватились – его нет, стали разыскивать всюду по всем углам и портарейкам и на дворе – нет нигде. Дали знать отцу настоятелю, что отец Тарах исчез. Немало сему все дивились.

Тотчас послано было человек десять братий на розыски в разные стороны в окрестностях обители. Тщательно искали по кустам, по дорогам, по оврагам, но все поиски оказались тщетны, пропал отец Тарах, словно в воду канул. Все приходили в недоумение: убежать он не мог, потому что с великим трудом едва мог сделать несколько шагов около стены, не только бежать – ходить не мог.

Посланные братия, осмотрев каждый кус тик, каждый уголок, возвратились с поисков с пустыми руками в обитель, за исключением двух монахов, эконома Д. и больничаря П., которые, всюду осмотрев, стали спускаться к морю по крутому заросшему колючим кустарником оврагу. Подойдя к разрушенной каливе близ моря, принадлежавшей ранее отцу Нону, они заметили большую лозу винограда, на которой висели ягоды. Эконом Д. заметил отцу П.: «Вон там, на том конце этой лозы много висит кистей, а ну ка полезай туда!» Тот с непомерным трудом стал продираться через густо росший колючий кустарник, приближаясь к этому винограду, и какое же было его удивление, когда он увидел внизу, в самом ручейке, близ камыша, искомого ими отца Тараха! Под головой у него камень, а под ним течет ручей, близ стоят его валенки. Смотрит отец П.: вот он подымается, хочет ухватиться за камышинку, но не может и снова в изнеможении ложится головой на этот камень. Попади его голова мимо этого камня, отец Тарах тотчас захлебнулся бы в воде! Тогда отец П. спросил: «Отец Тарах, что ты тут делаешь? Как ты попал сюда?» Но он как глухой не слышал и продолжал опять подниматься, хватаясь за камыш и паки опускаясь обратно в ручей. Тогда отец П. обернулся к отцу эконому Д. и закричал, что Тарах здесь, но вот вопрос, как его отсюда взять? Отец Д., полагая, что отец П. шутит, отвечал: «Полно тебе празднословить, что пустяки говоришь! Как ему возможно попасть в такую трущобу? Об этом немыслимо даже подумать!» – «Прииди и виждь! Если не веришь, полезай сюда, надо вытаскивать его», – сказал отец П.

Велико было их общее удивление. Как он мог угодить сюда, с ужасом рассуждали они – не иначе как только по воздуху! С трех сторон сплошь заросло это место высоким колючим кустарником, который сплелся так густо, что образовалась одна сплошная колючая масса, только внизу, в самом ручье было немного камыша, а с четвертой стороны вход преграждала сплошь заросшая каменная бизуля (стена) вышиной аршина в четыре.

Недоумевали они, как им отца Тараха вытащить оттуда, однако же при помощи Божией и благодаря их большому росту, с превеликим трудом вынули его и, положив на бизулю они стали спрашивать: «Скажи, пожалуйста, старец, как ты попал в это ужасное место?» Он едва внятным голосом ответил: «Да меня сюда привели двое» – «Кто такие?» – «Да наши односельчане, – при этом он назвал их по имени и отчеству. – Они сказали мне в больнице, – вероятно, в тот момент, когда он плелся из церкви в келлию, – что тебя здесь обижают и приобщать не дают тебе, пойдем с нами! И, взяв меня, повели». – «Где же вы шли, как вообще ты мог идти, когда еле-еле передвигаешь ногами?» – «Да прямо пошли, помню, будто в открытое окно. Вон там с меня сняли рясу, а потом привели сюда». Отец П. полез искать рясу в том направлении, которое указал отец Тарах. Кое-как он пробирался через сплошную стену колючих кустов, но только после долгих поисков ему удалось найти свернутую как следует рясу и посошок отца Тараха. При сем нужно обратить внимание на то, что окно, из которого, как говорил отец Тарах, мнимые односельчане вытащили его, находится на самом верхнем этаже больничного корпуса, как раз над глубоким оврагом, который из-за своей непомерной глубины скорее похож на пропасть, и вот его, бедного, туда вели, вернее же сказать, несли по воздуху с такой высоты, раздели и затащили в самую глубину непроходимой трущобы на дно оврага, где разули его и в одном подряснике положили в воду, впрочем, подложив под голову камень. И никогда бы вовек не найти его там, если бы не милосердный Господь навел этих двух отцов, как сказано уже о сем выше. Немало дивилось все братство удивительному этому случаю.

После этого события отец Тарах опять по-прежнему стал проходить свой молитвенный и болезненный путь, подвигаясь к концу своей жизни. С каждым днем силы его слабели. Перед смертью, как здесь водится в обычае, его ежедневно приобщали Святых Христовых Таин, и в самый день его кончины также он был приобщен. После этого он тихо и мирно скончался, словно заснул, и отошел ко Господу своему, Которому с великим усердием послужил в монашестве двадцать лет. В мире же он был несколько лет церковным старостой, семью свою определил в женский Чигринский монастырь, а потом и сам отрешился мира, прибыв на Афон. Вечная тебе память, труженик Христов!

Видимо почиет благодать Божия на сей смиренной Фиваиде и на обитателях ее, что ясно выражается и доказывается предсмертным состоянием фиваидцев, их мирной и блаженной кончиной. Приведем пример хотя бы некоторых отцов, отошедших отсюда в загробную вечность ко Господу Своему.

 

О схимонахе Пинуфрии

Отец Пинуфрий, ученик фиваидского пустынника Серафима (Шевченко), был замечательно прост, тих, кроток и во всем воздержан. Он отличался особенной преданностью и послушанием старцу своему. Во время болезни, в виду явно приближающегося часа смертного, духовник отец Ефрем советовал и благословлял ему принять схиму, но тот не соглашался, не получив на сие благословение от старца своего, и говорил: «В субботу придет старец, спрошу его, если он благословит, тогда приму святую схиму». – «Ты уже очень слаб и едва ли доживешь до субботы», – говорили ему. «Доживу, – отвечал больной, – если на сие есть воля Божия». И действительно дожил. В субботу пришел к нему старец его, схимонах Серафим, и благословил своему ученику принять святую схиму.

Тогда отца Пинуфрия постригли в схиму, приобщили Святых Таин, и он тут же тихо и мирно испустил дух свой.

При этом духовник отец Ефем добавлял об отце Пинуфрии, что он по простоте своей едва ли когда умывал лицо и руки его всегда были грязные. По кончине же его как будто кто-то его обмыл – он весь сделался замечательно чист и светел и сделался совершенно неузнаваемым, как будто перерожденым. Наружный его вид после кончины обнаруживал чистоту его простой души. Вечная ему память! Скончался он 19 октября 1891 года.

 

О схимонахе Досифее

Родом отец Досифей был из Воронежской губернии и был сыном дьячка. Этот отец был примерным чтецом и певцом. Нрав его был ангельским, он

был тихим, кротким и во всем воздержным, как о нем свидетельствовали все, проходившие с ним клиросное послушание. Говорил всегда очень мало, только по крайней нужде и то лишь о деле, его касающемся. Повидимому, жизнь его была подвижническая: он и в послушании, и везде был с памятью о Боге и с молитвой неразлучен и имел дар святой молитвы. Он усердно трудился в святом послушании, хотя и очень малое время – вскоре он заболел грудной болезнью, открылось кровохарканье и затем перешло в чахотку, от которой он и умер тихой и легкой, поистине праведнической кончиной, быв напутствован перед ней Святыми Тайнами. Своей доброй истинно монашеской жизнью и благодеянием, принесенным в пользу Фиваиды (1000 рублей), он оставил по себе добрую память братству пустыни Фиваиды. Скончался он 24 мая 1893 года на 35-м году своего жития.

 

О схимонахе Тихоне

Отец Тихон жил в уединенной пустынной келейке, в потоке, близ скита, где есть маленький источник и проведенная от него для церкви вода. Местность, где была его келья, очень сырая и опойная, вредно влияющая на здоровье, но он жил и благодушествовал там около тринадцати лет, причем имел всегда веселый вид. Нрав его был простой, тихий и кроткий, притом был он очень молчалив, когда же говорил с кем-либо, то мало и очень ласково с выражением приятной улыбки на лице. Во всем он был воздержан, но не угрюм, а весел. Даже и во время болезни приятность его наружного вида и ласковость разговора были неизменны. Когда спрашивали: «Что у тебя болит?», он с улыбкой отвечал:

«У меня ничего не болит, но так, что-то ослаб». Во время болезни ежедневно он приобщался Святых Таин и в самый день кончины за несколько минут пред смертю был удостоен святого причащения. После принятия Святых Таин ему прочитали благодарственные молитвы, а затем отходную, и он с миром испустил дух свой, прожив всего от роду 87 лет. Было это 17 сентября 1893 года.

 

О схимонахе Диомиде

Этот отец был весьма тихого нрава, кроткий, простой и молчаливый. Усердно подвизался он в своем любимом безмолвии на пустынной келье, где и заболел. При помощи других пришел он в больницу, и ему назначили койку. Отец Диомид был бодр по наружности, но пульс его был совершенно без движения. Об этом известили духовника, и больного тотчас же без всякой задержки приобщили Святых Таин. Он был в благоговейном настроении, молился и непрестанно осенял себя крестным знамением. Вскоре по принятии отцом Диомидом Святых Таин духовник заметил в нем признаки смерти и стал читать отходную. Отец Диомид благоговейно крес тился. При этом, заметив, что над ним читают, спокойно спросил: «Батюшка, о чем вы читаете?» – «Отходную», – ответил духовник. Больной спокойно и благоговейно продолжал осенять себя крестным знамением и молился. Когда отходную кончили, больной тотчас же в молитвенном настроении тихо и мирно скончался на 67-м году своей жизни. Было это 29 сентября 1891 года. Воистину честна пред Господем смерть преподобных Его!

 

О схимонахе Илии

Такая же блаженная кончина была и у схимонаха Илии. Он уединенно жил недалеко от Нонновой ныне разрушенной кельи на берегу моря вблизи скита с западной стороны. Келья, где он жил, была им же самим сколочена из досок.

Жизнь отца Илии была строго подвижническая, он был очень воздержан во всем. Когда он выходил из церкви, то дорога его всегда была не в трапезу, а в свою келейку, где кроме сухарей не было ничего. Характер у него был чрезвычайно простой, нрав тихий и смиренный, говорил он очень мало, но при разговоре всегда имел веселый вид и ласковое обращение, чуждое угрюмости. Будучи в миру землемером, он не надмевался этим, но с деликатностью соединял свойства истинного смиренного монаха. Почувствовав свою близкую кончину, он пошел к морю, омылся и надел чистое белье. Прийдя в келью, он заболел и при помощи своего собрата, схимонаха Митрофана, пришел в больницу, но не говорил, что он болен, а, как выражался он сам, «ослабел что-то». На другой день он пожелал приобщиться Святых Таин, чего и был удостоен после ранней Литургии. С особенным благоговением, стоя приобщился он Святых Таин и затем, не успели прочитать отходную, тихо и мирно скончался, как уснул. Было это 27 августа 1891 года на шестидесятом году жития отца Илии.

 

О схимонахе Савле

Смерть этого отца была замечательно безболезненна и легка, «наподобие сна», как выразился духовник иеромонах Е., очевидец его кончины. 19 января отец Савл сам, без помощи других пришел в больницу и занял койку, но на ней мало лежал, больше сидел или ходил. Не жаловался на болезнь, но на слабость, «ослабел что-то», – говорил он служащим больницы. 20, 21 и 22 января, в самый день кончины, отец Савл, бодрый и спокойный, сам, без помощи других по окончании Литургии подходил прикладываться к святым иконам, получал антидор и пил святую воду.

22 января, спустя часа два после ранней Литургии, отец Савл почувствовал стеснение дыхания, но сидел в кресле около своей койки и никому ничего не говорил. Служащие больницы заметили в нем перемену и немедленно известили об этом духовника, который немедленно пришел и предложил отцу Савлу приобщиться Святых Таин, но тот ответил: «Завтра приобщусь». Когда же духовник сказал ему: «Ты очень слаб», тогда отец Савл изъявил согласие приобщиться – спокойно и тихо сказал: «Как вам угодно, батюшка, я желаю». Отец духовник немедленно сделал распоряжение о приготовлении и послал за очередным иеромонахом, а сам, не отходя от больного, стал читать молитву перед причащением. Как только он кончил молитву, пришел иеросхимонах отец Митрофан со Святыми Дарами. Изнемогший больной в благоговении и страхе стал приподниматься с кресла, чтобы стоя приобщиться, но духовник и служащие осторожно положили его на койку и он лежа причастился Святых Таин с особенным чувством и благоговением. Затем отец Савл прочитал благодарственную молитву и тотчас же тихо и мирно испустил дух, как будто уснул легким и приятным сном. Скончался он 22 января 1902 года, 68-ми лет от роду, прожив в Фиваиде тринадцать лет.

Отец Савл был очень простой, тихий и кроткий, до самой смерти он ни с кем не имел близкого знакомства, был молчалив, редко с кем входил в разговоры. Жил он в каливке вблизи скита, около верхнего кипера. Правило и образ жизни держал пустынный: пять дней в седмицу безмолвствовал (но к Литургии ежедневно ходил), в субботу приобщался Святых Таин, выстаивал бдения и участвовал в эти два дня в братской трапезе. При кротком и тихом характере отец Савл был очень терпелив и нестяжателен, одежду носил старую, заплатанную. После его смерти оставшееся его имущество составляли никуда негодные тряпки и его съестные продукты, которыми он питался, – квашеная капуста из братской трапезы и грибы, лично им собранные и приготовленные. Келья его была сырой и весьма тяжелой для дыхания, как можно полагать, от зловонного запаха съестных припасов. Обстановка ее была вполне подвижническая.

Вполне возможно было ему и жить в чистой и здоровой келье, и употреблять вкусную и приятную пищу, но он ради спасения души принуждал себя к терпению такого произвольного мученичества и за сие удостоился такой тихой и мирной кончины.

 

О болящем схимонахе Иринархе

Схимонах Иринарх был одарен от Господа добрыми качествами, он поистине был сын мира, примерный послушник и истинный монах. Почти все время своей тринадцатилетней жизни в Фиваиде он страдал болью ног и всего тела от простуды. Болезнь его, от которой он страдал, была ревматизм. Почти за два месяца до кончины он слег на койку в больнице, к болезни ног открылась другая, более жестокая болезнь – на щеке у него образовался большой нарыв с сильным воспалением, от которого вся щека вскорости истлела. Куски гниющего тела при его лежачем положении падали прямо в глотку, необходимо было согнившее тело обрезать, на что он сперва не соглашался, говоря: «Пускай так будет», а затем согласился и дозволил обрезать. Когда счищали ножницами гнилое тело, то больной ни одного слова, ни одного вздоха не испустил, но был спокоен. Удивительно было его терпение, но и смотреть на него нельзя было без содрогания, ибо по очищении сгнившего тела осталась голая челюсть, кость щеки, зубы и все горло были открыты, правда, через некоторое время они закрылись материей.

Добрая, примерная иноческая жизнь отца Иринарха и его доблестное терпение болезни – доказательство того, что он имел дар и умносердечной молитвы. Благодать Божия всегда была при нем и укрепляла его в подвиге терпения. В самый день кончины, 3 января 1901 года, он удостоился приобщения Святых Таин, а после приобщения с молитвой на устах мирно и тихо испустил свой дух.

 

О болящем монахе Салафииле

тец Салафиил (в миру Степан Никитич Мочанов, житель города Астрахани, из торговцев) нрава был простого, характера тихого, кроткого и молчаливого. Более десяти лет страдал он болезнью ног от простуды, к тому же все сие десятилетнее время даже до смерти терпел от неизлечимой раны на ноге величиной в ладонь, из которой постоянно струилась зловонная жидкость, требующая ежедневной тщательной перевязки и промывки раствором карболовой кислоты. От него всегда отдавало зловонным запахом с примесью карболки, иногда же, когда почему-либо промывка замедлялась, запах около него был особенно невыносимый, но он все терпел и не жаловался на болезнь. Жил он в больничном помещении для слабых, а по временам – в своей пустынной келье, которая находилась пониже источника. Бывали случаи, когда отец Салафиил, удалившись в пустыньку, жил в своей келье по два или по три дня, и рана его все это время была без промывки и без перевязки. Когда он возвращался с пустыньки в больницу, первым долгом ему предлагали перевязку и промывку раны. Здесь замечательно было терпение отца Салафиила, да и служащих больницы, ибо с трудом, и то не все, могли переносить смрадный и зловонный запах от раны, и, что всего удивительнее, всегда после его двух или трехдневной отлучки по открытии раны там было множество червей. Их выбрасывали и затем рану промывали и тщательно перевязывали. Отчего образовалась эта рана, неизвестно, но удивительно то, что на протяжении десяти лет вплоть до смерти она не уменьшалась в размере и около нее всегда было опухшее тело, из самой же раны всегда текла материя с дурным запахом.

Отец Салафиил безропотно и, вероятно, с благодарностью в душе ко Господу нес сей нелегкий крест болезни, за что Господь, изрекший: В терпении вашем стяжите души ваша (Лк. 21, 19) и: Претерпевый до конца, той спасен будет (Мф. 10, 22), удостоил его праведнической тихой и мирной кончины. Приобщившись Святых Таин, он почил о Господе, с молитвой на устах испустив дух свой. Было это 29 ноября 1899 года на семидесятом году его жизни и на 14-м году его пребывания в Фиваиде.

 

О болящем монахе Иларии

Этот старик Божий при всех добрых природных качествах был очень молчалив, замечательно трудолюбив и послушлив. Как о нем выражался духовник иеросхимонах отец Протасий, он за послушание был готов и в огонь, и в воду. В обители отец Иларий жил всего около четырех лет, но, несмотря на то что был уже стариком 65-ти лет, своим трудолюбием и самоотвержением ради святого послушания заслужил любовь и внимание как старцев, так и братства.

Через некоторое время отец Иларий заболел простудой, от которой все его тело было в воспалении, к тому же у него образовался очень большой и опасный нарыв на шее. Нарыв этот был в свое время разрезан и материя испущена, но боль от раны была очень ощутительная для больного до самой его смерти.

Все время болезни отец Иларий нес подвиг и безропотно терпел. В самый день смерти, 4 октября 1900 года, он сам пожелал приобщиться Святых Таин, был приобщен и тотчас же после этого с молитвой на устах тихо и мирно испустил дух свой. Мало пожил он в пустыни, но своей доброй и примерной иноческой жизнью и терпением оставил по себе добрую память. Господь да упокоит душу его со святыми!

 

Об иеросхимонахе Герасиме

15 сентября 1907 года в два часа утра, после приобщения Святых Таин, мирно скончался иеросхимонах Герасим (в миру Григорий Камышанский, мещанин города Изюма Харьковской губернии), от роду 47 лет. Он поступил в Фиваиду в 1888 году и был усердным исполнителем послушаний, на него возлагаемых. В исполнении церковных служб он был примерным служителем Божиим, отличавшимся благоговейным и самым внимательным отношением к делу Божию. Особенно любил он поминать болящих на молебнах и покойных на панихидах и делал это с особенным усердием, очень много поминал и нисколько не тяготился. За его усердие и особенную любовь к почившим и его самого Господь удостоил весьма тихой и мирной кончины. Приняв в Святых Тайнах Тело и Кровь Христовы, он как будто уснул легким приятным сном в молитвенном устремлении взора горе и с руками, им самим свободно сложенными на груди крестообразно.

Болел отец Герасим почти все время своей жизни в Фиваиде, часто закутывался шалью или шарфом, некоторые даже относились с недоверием к его болезни, но он терпеливо все сносил. В больнице он жил, никуда не выходя, с апреля месяца до смерти, то есть около полугода. За это время болезнь так его истомила, что в нем видны были кожа да кости наподобие скелета, но при всем этом он благодушествовал и на его устах всегда была приятная улыбка. Скончался отец Герасим в день субботний, а похороны были совершены в воскресенье после вечерни при соборном служении всех иеромонахов и при всем братстве, любившем его. Вечная ему память!

 

О схимонахе Евгении

26 октября 1910 года, в ночь памяти святого великомученика Димитрия Солунского Чудотворца, чудно и дивно скончался 85-летний старец Божий схимонах Евгений (в миру Евдоким Епифанов Козырев, Воронежской губернии). Но прежде чем описать блаженную его кончину, необходимо хотя бы кратко рассказать о его личности и делах. Прибыл сей раб Христов в Фиваиду в 1885 году, будучи уже шестидесяти лет от роду. Первоначально он подвизался в пустынном уединении, потом неутомимо трудился в общежитии, а в 1891 году принял святую схиму и, согласно с великими схимническими обетами, стал проводить строгую, суровую жизнь. Полное нестяжание, пост, ветхая одежда, спание на голом полу в нетопленой келье были спутниками его подвижнической жизни, а главное, глубина смирения, братская любовь, молитвенное настроение и самоуглубление украшали его душу. Подвиги свои он всячески старался скрывать, но были случаи, когда они обнаруживались.

Когда он был на послушании хлебопеком, его иногда заставали свернувшимся на голом полу близ квашни и спящим от переутомления или в молитвенном подвиге в хлебной или келье. Келья у него была наподобие курятника или хлева – кругом щели, дыры, грязь, невыносимый запах, сырость, а зимой леденящий холод, и самая убогая обстановка, состоящая из стола, скамьи, да в углу было несколько икон, вот и все его богатство.

Надо было удивляться его выносливости, но он при всех своих крайних лишениях был всегда благодушен, при встрече с братиями изможденное и бледное его лицо всегда ласково и кротко улыбалось, ясный светлый взгляд и веселый вид выразительно говорили об ангельской чистоте блаженной его души. Приветливость, любовь и смирение словно были напечатаны в его взоре, и это невольно заставляло всех и каждого относиться к нему с чувством благоговения и почтительности.

Заметно было в отце Евгении также и развитие памяти смертной, ибо некоторым он говорил: «О Боже мой! Как страшна смерть, как я буду помирать? О, это ужасно!» Говоря эти и тому подобные слова, он всегда как бы напоминал и другим и себе о том часе, который для всех неизбежен и который навеки решит участь каждого для загробного мира. Проникаясь этим спасительным воспоминанием, он часто проливал слезы, и можно было нередко видеть на его лице отпечаток сих благодатных слез.

Будучи уже в почтенном возрасте (ему было 80 или 85 лет), он неослабно пребывал не только в молитвенных подвигах, но и в физических трудах. Последнее время, хотя он уже и не нес ответственного послушания, но труда своего не оставлял и всегда что-нибудь да делал для обители, сопровождая свой труд и рукоделие беспрерывной молитвой. Церковных служб он также никогда не пропускал. Видно было, что благодать Божия как бы носила этого преутружденного летами старца, и в нем более и более воскрилялся и юнел его дух.

Но вот и для отца Евгения настал тот смертный час, о котором он всегда помышлял и которого страшился. Накануне праздника святого великомученика Димитрия Солунского, то есть 25 октября, у него разболелись голова и живот, но он всячески себя пересилил и пошел на бдение в больничную церковь. Богослужение шло неспешно своим чередом, и уже было пропето величание страстотерпцу Христову Димитрию и начался канон. После 4-й песни был прочитан акафист и вслед за тем вскоре запели «Честнейшую». Когда иеродиакон кадил предстоящих, в это самое время заметили, что отец Евгений сидит в форме и в наметке. Когда прикоснулись к нему, то обнаружили, что душа его вместе с молитвой унеслась ко Господу, оставив сидящим безжизненное его тело.

Мгновенно всех молящихся облетела весть, что отец Евгений скончался здесь на бдении сидя в форме. Многие из братий пришли взглянуть на него в последний раз и проститься, причем все заметили, что лицо почившего было освещено неземной радостью и его озаряла ангельская улыбка. Тогда вся братия исполнилась духовной радости за своего любимого собрата и прославила милосердного Господа, Который по благости Своей отнял у Своего раба страх смертного часа, которого он так боялся при жизни своей, и утешил его в оный небесным ангельским явлением, о чем красноречиво говорила отпечатленная и застывшая на лице отца Евгения светлость и блаженная улыбка. Царство тебе Небесное, старче Божий, и покой со святыми!

 

О схимонахе Епифании-слепце

Отец Епифаний (в миру Ефрем Павлович Павлов, Владимирской губернии, из приказчиков) прибыл на Афонскую гору и поступил в число братства Фиваиды 4 января 1902 года, будучи 66 лет от роду. Через год его постригли в рясофор, а 9 марта 1904 года – в святую схиму. С усердием и тщанием проходил он обительские послушания, отличался глубоким смирением, благоговением и усердием к молитве. Будучи на послушании в трапезе, он с кротостью переносил нападки со стороны старшего трапезаря и всегда говорил: «Прости Христа ради».

Когда же во время трапезы читались поучения и жития святых, он укрывался за столбом или в ином месте со вниманием слушал читаемое или, перебирая четки, шептал Иисусову молитву. Свободное от послушаний время он посвящал всецело молитве. Окно его кельи выходило на террасу, с которой и был виден его молитвенный подвиг, но он не замечал, что его видят, или не придавал этому никакого значения, а продолжал молиться, стоя посреди кельи. Он клал многочисленные земные и поясные поклоны с молитвой Иисусовой, или читал Псалтирь и Святое Евангелие, или же что-нибудь читал сидя. Нельзя было не дивиться его неутомимости – Бог ведает, когда он только спал!

Никто не слышал от него праздного слова, любопытного вопроса; всегда сосредоточенный, он внушал к себе невольное уважение и благоговение. Если ему требовалась какая-либо вещь, подрясник, чулки или еще что, то, приходя к настоятелю с великим смирением и кланяясь в землю, он испрашивал благословение на получение таковой, так что братия назидались его примером, а начальники обители с любовью взирали на него и радовались его образцовой жизни.

В святом храме он весьма редко позволял себе садиться или облокачиваться о форму, но всегда его видели стоящим, как земного воина перед земным царем, со страхом Божиим и глубоким молитвенным вниманием, причем весьма часто он осенял себя крестным знамением и клал глубокие поясные поклоны.

Всемилостивый Господь, видя такое искреннее его усердие и пламенное к Нему стремление, а главным образом желая более очистить его ум и сердце и всецело погрузить внутренний его взор в глубину умно-сердечных молитвенных излияний, а потом увенчать его в будущей жизни за страдальческое терпение, соблаговолил совершенно освободить его от всех обительских послушаний, естественно сопряженных с неизбежной рассеянностью и озабоченностью. Года за два до смерти отца Епифания Он послал ему слепоту, так что отец Епифаний в две-три недели совершенно лишился зрения. Но это Божие посещение не вызвало в нем ни тени ропота и жалобы, напротив, он принял этот крест с благодарной покорностью воле Божией и с этого времени еще горячее воспламенился ко Господу. Все его келейные чтения заменила исключительно молитва Иисусова. Многомилостивый Господь, всегда близкий к Своим рабам, призывающим его на всякий час, даровал этому слепцу особенный драгоценный дар непрестанной Иисусовой молитвы, которая непрерывно пребыла с ним до последнего его вздоха.

При своей полной слепоте отец Епифаний никогда не оставлял святого храма. С палочкой в руке, ощупью, натыкаясь то на стену, то на столб, то спотыкаясь в канавку, он в глубоком молчании и молитве шел на каждую церковную службу. Многие из братии, сострадая его слепоте, намеревались подвести его за руку, но он делать этого не позволял никому, говоря: «Спаси тебя, Господи! Не надо, оставьте, я сам». Живущие близ его кельи иноки также предлагали ему свои услуги и помощь – кипятку принести или прибрать в келье, помыть, но он обычно говорил: «Спаси тебя, Господи! Я сам, не надо, спаси, Господи!» Раз шел он из церкви в трапезу со своей палочкой и, по обычаю натыкаясь то на тот, то на другой предмет, как-то ошибся в своем направлении, уклонился вправо и подошел к самому глубокому обрыву, находящемуся близ погреба. Еще бы шаг или два, и он стремглав полетел бы вниз в овраг, но, к счастью, кто-то из братий заметил это и громко на него закричал: «Отец Епифаний, упадешь! Подожди!» и, тотчас подбежав к нему, отвел его от опасного места. Но и после этого никто никак не мог его уговорить, чтобы он ходил с проводником, всем он отвечал: «Спаси вас, Господи, спаси вас, Матерь Божия! Никого не надо, я сам». Так продолжалось почти два года.

Наконец Господь, видя терпение отца Епифания и любовь к Нему, которая выражалась в покорности святой Его воле и в непрестанном молитвенном с Ним общении, восхотел наконец переселить его в вечный свой покой и послал ему предсмертную болезнь. Из кельи отца Епифания перевели в больницу на койку, но и здесь этот раб Христов при своей болезни не обнаруживал никакого нетерпения, ни ропота, ни стона, но сугубо и непрестанно пребывал в Иисусовой молитве, перебирая всегда четки. Когда болезнь его увеличилась, доктор спрашивал его: «Ну что, отец Епифаний, как чувствуешь себя, больно тебе?» А он, как бы не слыша вопроса, вполголоса твердил: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня». Надо полагать, что от продолжительных молитвенных стояний ноги у него отекли и покрылись гнойными струпами. Но частые перевязки усердных больничных, очищение ран и прочее как бы ровно не касалось лично до больного, он не обращал внимания на болезнь, а только усиленно совершал Иисусову молитву. Доктор и больничные служители поражались его терпению, благоговели перед ним и удивлялись его молитвенному состоянию. Так как в Фиваиде тяжелобольные обычно приобщаются Святых Христовых Таин ежедневно, то и отец Епифаний ежедневно удостаивался приобщения сей Чаши Жизни, что и составляло для него высочайшее наслаждение.

Наконец приблизилась его кончина. Силы покинули его, четки выпали из руки, но он схватил полу своего подрясника и, перебирая его, шептал молитву Иисусову и с ней на устах предал свой дух Тому, которого так горячо возлюбила душа его. После принятия Святых Таин он тихо скончался 19 сентября 1914 года на 78-м году своего возраста. После смерти он казался сладко уснувшим, а не умершим. Так благодатно закончил свой жизненный земной путь отец Епифаний.

Какой назидательный пример подражанию оставил по себе среди фиваидского братства сей блаженный слепец! Быстро узнали братия о кончине своего любимого собрата отца Епифания и благоговейно каждый осенял себя крестным знамением и с умилением произносил: «Царство тебе Небесное, истинный слуга Божий, и вечный покой тебе со святыми!»

 

О схимонахе Серафиме

Схимонах Серафим (в миру Семен Иванович Шевченко, Харьковской губернии, из малороссов) прибыл в Фиваиду почти в начале основания пустыни, то есть в 1883 году, будучи 50 лет от роду. Он выбрал себе безмолвное пустынное место (Куцопья) и при помощи и содействии иеромонаха Уриила построил на нем довольно вместительную каливу с намерением жить в обществе двух-трех собратов. Ради пропитания и физических трудов он разделал себе огородец и посадил сад с плодовыми деревьями. Усерд но занимаясь умственным

молитвенным подвигом, он в то же время тело свое утомлял тяжелым земляным трудом, копаясь в огороде и саду. Своими руками он выкопал колодец, из которого поливал овощи и плодовые деревья. Так ежедневно утруждал себя отец Серафим: днем с молитвой в устах работал, а ночью с вечера совершал бдение и только к утру давал себе немного отдыха. Этот образ жизни, по словам его учеников, был у него неизменен во всю его 33-летнюю жизнь в Фиваиде. В субботу, как обычно, отец Серафим приходил в скит для приобщения Святых Таин. Иногда он оставался на бдение в скиту, иногда же тотчас после Литургии уходил в каливу и там уже в пустынной тишине всецело предавался неразвлекаемой молитве.

При отце Серафиме сожительствовал ученик его и разделял с ним молитвенные подвиги и физические труды. За все время его жительства в Фиваиде у него перебывало несколько учеников, которых он воспитывал в духе смирения, покорности и подвижничестве, предпосылая их ко Господу впереди себя. Нужно было удивляться тому, как быстро совершенствовались в духовной жизни ученики под его руководством. Он более учил и назидал их не словами, а своим примером и, благодаря своей подвижнической жизни и неуклонному исполнению заповедей Божиих, имел большое на них влиянием. Отец Серафим, будучи прост, смиренен, кроток и молчалив, обладал к тому же и любвеобильным сердцем. Он без счету раздавал фиваидцам и чужим инокам фруктовые плоды и овощи, приходящих посетителей встречал и провожал глубоким земным поклоном и оказывал им все знаки Авраамовского гостеприимства, угощая фруктами, домашним квасом, а иногда и чайком. Казалось, любви к ближнему у него не было предела, никто не уходил от него недовольным. Всех одарит, обласкает и, провожая за калитку, все кланяется почти до земли и все говорит: «Простите, простите! Спаси, Господи!» Если случалось какому иноку привести к нему поклонника, то последнего до слез трогало такое необычное любвеобильное гостеприимство отца Серафима, и он никогда уже не мог забыть такого Божия раба.

Прожив на пустыньке 33 года и похоронив последнего своего ученика и сожителя, такого же смиренного старичка, отец Серафим почувствовал, что и ему скоро надлежит умереть. Он испросил у настоятеля скита самую худшую келью и в ней начал приготовляться к будущей жизни молчанием, постом, молитвой и частым приобщением Святых Таин. Новая келья его была сырая, и он начал прихварывать, но церковной службы не оставлял. Когда болезнь его усилилась, он и тогда с терпением переносил ее, не прибегая ни к каким врачебным средствам. Бывало, спросишь его: «Ну как, отец Серафим, твое здоровье?» – «Да болею, дюже болею, слава Богу! Слава Богу!» При жизни своей он все пораздавал своими руками, книги и другие предметы, дабы ничто его не обременяло и не озабочивало. Наконец отец Серафим до того ослабел от болезни и поста, что его увели в больницу. Когда его посещали любившие его монахи и осведомлялись о его здоровье, он всем говорил: «Слава Богу, слава Богу!» А тем из иноков, особенно близким ему по духу, которые со смирением спрашивали его: «Ну а как молитва твоя, отец Серафим, действует ли? Есть ли надежда на будущее?» он говорил как бы таинственно, тихо и радостно: «Слава Богу! Слава Богу!»

Почти за месяц до кончины в болезни отца Серафима совершился перелом, и с того времени он уже не чувствовал никакой боли, а только слабость и упадок сил. К тому же он наложил на себя произвольный пост, не желая ничего вкушать, кроме ежедневного приобщения Святых Таин, и 18 дней ничего не вкушал, пребывая в непрерывном молитвенном состоянии и в чувствах благодарности ко Господу, к Которому пламенно стремилась его душа. До самой своей кончины он находился в полном сознании и благодушии, которое обнаруживалось спокойствием и тихой радостью.

В день своей кончины отец Серафим приобщился Святых Христовых Таин и после этого сказал больничному иноку, что будет помирать, и просил переложить его на другую койку, а затем вскоре тихо и мирно скончался, словно уснул пресладким сном, будучи от роду 83 лет. Вечный тебе покой, тружениче Божий, и Царство Небесное со святыми!

 

Удивительные случаи со схимонахом Аполлосом и схимонахом Лазарем

Схимонах Аполлос, уроженец Астраханской губернии Енотаевского уезда, из казаков, прибыл в Фиваиду почти в начале ее основания, то есть в 1883 году, будучи 59 лет от роду, и жил в пустынной келье. Хотя он и обладал достаточными физическими силами, но послушания никакого не нес, а безмолвствовал в тиши пустынного уединения. До прибытия в Фиваиду он ездил с Афона в Россию, на родину и в другие места казачьих станиц, чтобы сделать сбор денег, что ему и удалось.

Заболев к смерти, отец Аполлос пролежал несколько времени в больнице. Не замечая у себя особенно опасной болезни, он было один раз вознамерился уйти без разрешения доктора, как непривычный к многолюдству, но на пути к своей каливе, как он сам рассказывал, услышал голос: «Не ходить тебе на пустынь, а умирать в больнице!» Этого голоса он послушался и воротился обратно в больницу, где в скором времени скончался 3 ноября 1892 года. Но через несколько времени он пришел в себя и стал просить, чтобы скорее позвали духовника, но в то время по скорости такового не нашли.

К его койке подошел один из старших братьев, монах Андрей (ныне здравствующий), и, видя, что умерший ожил, весьма удивился. В это время еще подошли братия. Тогда отец Аполлос всем окружающим его начал говорить: «Простите, отцы, я погрешил. Когда я ездил с Афона в Россию, то мне дали две благочестивые девицы (чернички) на вечное поминовение трех душ жертву 120 рублей – два имени поминать еженедельно, а одно ежедневно, но я эти деньги удержал у себя и употребил их потом на свои потребности – на постройку каливы и прочее. И вот, когда я умер, то был обличен в этом грехе, и повелено мне было объявить об этом, дабы эти имена были церковно поминаемы. Ради этого я и возвращен из загробного мира. Посему прошу вас, отцы святии, скорее запишите их на помин в синодики, а меня простите».

Видя такое необычное явление с умершим, все ужаснулись. Монах Андрей тотчас же записал эти имена на клочок бумажки и уверил ожившего, чтобы он не беспокоился, что имена будут внесены в синодики церковные и будут поминаться, после чего отец Аполлос перекрестился, сказал окружающим братиям: «Простите меня» и тут же при всех скончался.

Подобный этому случай произошел и со схимонахом Лазарем, который также лежал уже без всякого дыхания, но через некоторое время открыл глаза и слабым голосом подозвал к себе больничного служителя и сказал: «Пришлите мне сейчас же моего духовного отца, мне необходимо сказать ему неисповеданный мною один тяжкий грех». И когда оживший исповедал духовнику этот грех, то ему сделалось лучше и он выздоровел. За его великий грех ему дана была и епитимия великая – на 6 месяцев, которую он с радостью принял и исполнил. О, Божие милосердие и неисповедимая тайна! Лишь только кончился срок наложенной на него епитимии, то и он кончил свою жизнь и с миром уснул навеки как оправданный и иерейской властью разрешенный от греха.

От этих двух поразительных случаев невольно трогается сердце, и благодарный вздох ко Господу возносится из уст фиваидцев, вздох о загробной судьбе Его рабов, о которых так любвеобильно Он, Всеблагой, печется, не желая вечной погибели их душам. Сколько отрадной надежды проливается в сердца иноков от подобных таинственных возвещений, которые воспламеняют их к любви и ревности к своему Создателю.

В недавнее время с одним умирающим фиваидцем также произошел подобный случай, как бы приподнявший несколько завесу загробной участи иноков-фиваидцев и снова воодушевивший их и окрыливший их дух надеждой на будущее.

 

О схимонахе Георгии-огороднике

Был здесь схимонах Георгий (в миру Григорий Яковлевич Терещук Киевской губернии). Послушание в последнее время он исполнял на верхнем огороде и в то же время проводил пустынную подвижническую жизнь, имея вблизи огорода свою каливу, откуда он и был взят на послушание. Все время проводя в монашестве строгую жизнь, он не любил празднословить, избегая столкновений и бесед, всячески старался пребывать в молчании и самоуглублении и усердно занимался молитвой Иисусовой. Одним словом, он был примерным иноком и внимал своему спасению.

Отца Георгия постигла лютая болезнь, и он был помещен в больницу. У него была нестерпимая боль в груди, сильное воспаление не давало ему покоя ни днем, ни ночью, вся его внутренность словно горела огнем. Так он страдал несколько недель. От величайшей боли он стонал, даже кричал и, как человек, от чрезмерных страданий стал роптать. Никто из служащих больницы не мог ему угодить, кроме одного монаха С., которого отец Герасим подзывал к себе, обнимал ему шею обеими руками и повисал на ней, чтобы хоть несколько облегчились его страдания, которые не позволяли ему ни сидеть, ни лежать.

В такой мучительной болезни он и приблизился к смертному концу. Он умолк, жизненные силы его оставили, почти незаметно было признаков жизни, и он казался умершим. Но эта безжизненность продолжалась не особенно долго. К удивлению иноков, отец Георгий очнулся и сел на койку. В это время подошел к нему инок П., тоже огородник. Не зная ничего о происшедшем и видя его сидящем, он стал спрашивать отца Георгия о том, как его здоровье, как он себя чувствует, а он ему и говорит: «Да ведь я уже было умер и был там». – «Где же, где, скажи, отец Георгий?» – «Да там, в таком чудном месте, в каком-то саду, и видел наших отцов». Инок отец П. был поражен и стал допытываться, кого же он там видел. Отец Герасим ответил, что он видел отца Анфима (духовника), видел отца Протасия (тоже духовник) и его ученика Иакова (схимонах), и еще назвал нескольких лиц, которых отец П. запомнил. «Ох, как им там хорошо, – продолжал отец Георгий, – какой чудный сад, я желал с ними там остаться, но они мне сказали: “Нет, еще не пришло тебе время быть здесь. Воротись назад, а потом вскоре будешь с нами”». И после этих слов он умолк.

Подробности видения выпытал у отца Георгия больничарь монах С., к которому, как выше сказано, больной имел расположение. Приставая к нему, отец С. умолял сказать ему откровенно, для своей душевной пользы, что именно он видел и кто его водил в те райские места. Долго колебался отец Георгий, не хотел говорить, но когда отец С. смиренно, но настойчиво стал упрашивать поведать ему, то видно стало, что он пересиливает себя и, наконец, откровенно стал рассказывать, неспешно, с передышкой и остановками: «Когда я как будто умер, то увидел ангела Божия и святого великомученика Георгия (имя которого носил отец Георгий). Они привели меняв какой-то необыкновенный чудный сад, а посреди него я увидел неописанной красоты величественный дом наподобие соборного храма, где я и видел многих наших фиваидских монахов». – «Скажи же, кого из них ты помнишь?» – «Видел отца Анфима, отца Протасия, его ученика Иакова, видел иеросхимонаха Афанасия и прочих. Все они в хорошем

месте, но больше всех во славе отец Анфим. Эх, как мне хотелось остаться в этом месте! Но мне сказали, что не пришло еще время: “Ты должен еще возвратиться на малое время, а тогда придешь сюда”». И больше после этих слов отец Георгий ничего не стал говорить.

С этого времени он весьма переменился и уже не было слышно от него ни ропота, ни крика. Хотя болезнь его была жестокая, но он переносил свои страдания, как было видно, с покорностью воле Божией и с надеждой на будущую блаженную загробную участь. Прожив после этого всего только шесть дней, напутствованный Святыми церковными Таинствами елеосвящения и причащения Святых Христовых Таин, отец Георгий тихо и спокойно предал дух свой Господу, Которому благоугодно было заранее открыть сему страдальцу те блага, которые приготовлены в загробной вечности любящим Его. Скончался он 3 октября 1914 года 65 лет от роду, из них подвизаясь в Фиваиде 28 лет. Царство тебе Небесное и вечная память!

 

Икона Божией Матери Владимирская

В пустынь Фиваиду в 1886 году прибыл на жительство духовник иеросхимонах отец Савва и от себя пожертвовал святую икону Божией Матери Владимирскую (копию с чудотворной), мерой вышины 7 вершков, шириной 6 вершков, в приличном киоте под стеклом, в серебряной позолоченной ризе с венчиком, украшенном камнями. К этой иконе привешен военный орден – крест святого Владимира 4-й степени, и другой небольшой грудной крестик, и цепочка серебряные. Об этой святой иконе отец Савва сообщил, что она ему досталась в благословение от старца его, иеросхимонаха отца Мелетия, с которым он несколько лет жил в келье на Афоне, а отцу Мелетию эта икона досталась также в благословение от его старца, иеросхимонаха отца Нафанаила, а сей последний соорудил ее, когда жил в Воронежском мужском монастыре, и привез ее с собою на Афон в сороковых годах сего XIX столетия. О происхождении этой святой иконы сохранилось старческое предание следующего содержания.

Вышеупомянутый старец иеросхимонах отец Нафанаил (мирское его имя отцу Савве было неизвестно) до вступления в монашество был человек военный в чине полковника. В молодости несколько лет он был под командой знаменитого полководца А. В. Суворова, затем, по наступлении французской войны, в 1812 году участвовал во многих битвах, из которых особенно для него памятна была битва под Лейпцигом в 1813 году. На память своему ученику отцу Мелетию отец Нафанаил рассказал один случай из своей военно-страннической жизни, живо напоминающий историю Сусанина.

Однажды вечером, во время военно-наступательных действий во Франции, к начальнику отряда, в составе которого был и полк отца Нафанаила, явился с неприятельской стороны лазутчик, объявил себя врагом своего отечества, на всех своих был ужасно недоволен и посему был готов действовать против своих. Он предложил начальнику отряда провести вечером русские войска известным ему кратчайшим путем на те позиции, на которые они направлялись, но дороги куда не знали, чтобы они могли без всякого урона занять их. Начальник отряда поверил ловкому лазутчику, отдал приказ, и войска вечером выступили в поход.

Проводник повел их сперва местами низменными, а затем ввел их в топкое и болотистое место, так что пришлось шагать по кочкам в воде, а наконец и совсем уже нельзя было идти – впереди и вокруг раскинулось топкое болото. Тогда лазутчик объявил, что он их обманул и, жалея свое отечество, с целью завел их в болото. Его тут же изрубили на мелкие части, и, кто мог, стали возвращаться обратно.

Трудно было усталым, изнуренным и измокшим воинам: куда кто ни направится – болото как море, и конца его нигде не видно. Действительно, воины очень поспешно шли за проводником, надеясь, что скоро выйдут из топкого места, как о том и проводник им говорил с той целью, чтобы завести войска подальше в глубь болота. В короткое время они ушли далеко, а когда стали возвращаться, то болото им казалось как море безграничное. Некоторые ослабели до крайнего изнеможения. К этому горю вскоре прибавилось другое – не стало хлеба.

Потянулось время безотчетного и неизвестного пути. Шли и конца не находили. Среди войска стали проявляться заболевания, и многие умерли от холода и голода. «Станешь, – говорил отец Нафанаил, – ногой на кочку, опираясь о другую ружьем. Не успел укрепиться, глядь, уже в воде выше колен». Тогда-то отец Нафанаил и простудил ноги на всю жизнь. На Афоне, особенно по старости, он и короткое время не мог стоять, но все сидел, церковные службы, кроме Литургии, и келейное правило выполнял сидя; на ногах же у него из костей во многих местах образовались от простуды костяные наросты вроде сучьев.

Итак, положение русских солдат было крайнее опасное, даже опаснее, чем на самой жаркой битве, – смерть неминуемая. Никто не знал, что делать. Уже каждый из воинов потерял надежду на выход из болота. Прошло несколько дней такого бедственного положения.

За это время некоторым из наиболее сильных воинов удалось возвратиться к своим войскам. Было сделано необходимое распоряжение, на помощь послали достаточно солдат и съестных припасов и наконец вывели измученных людей из болота и подкрепили их пищей.

Вскоре после того, как отец Нафанаил со своими солдатами был освобожден из болотной засады, его полк в составе остальных русских войск двинулся на Париж. При помощи Божией взяли город, и был объявлен войскам трехдневный отдых, гуляние и дозволение распоряжаться полной свободой: пить, есть и брать, что кому угодно. Многие из начальников, товарищи отца Нафанаила, набрали себе золота и других ценных предметов, а отец Нафанаил ничего не взял себе. «Что же, – он сам себе говорил, – наберу денег, и тут же убьют меня? Какая мне будет польза из этого?» И поэтому он не взял себе ни золота, ни других ценных вещей, но пил и кушал, что ему нравилось.

По возвращении в Россию товарищи его купили себе богатые имения, женились и стали хозяйничать, а отец Нафанаил подал в отставку и определился в число братства Митрофаниева монастыря, где вскоре был пострижен в мантию, а затем и рукоположен во иеромонахи с именем Нифонт. Послушание ему было дано стоять при гробе и мощах святителя Митрофания; на этом послушании отец Нифонт прожил семь лет.

В числе братства Воронежской обители был весьма благоговейный и святой муж, иеродиакон и иконописец (имени его отец Нафанаил не помнил). Этому-то иеродиакону отец Нифонт поручил написать для себя, в свою келью святую икону Божией Матери Владимирскую. Иеродиакон исполнил заказ. Святую икону он писал в посте и молитве красками, составленными на святых мощах со святой Богоявленской водой, наподобие того, как инок Иамвлих писал святую икону Божией Матери Иверскую. Благоговейный иконописец написал святую икону в самом прекраснейшем, можно сказать, художественном виде: выражение ликов Богоматери и Богомладенца Господа Иисуса неуловимы при взгляде на святую икону, но в душе чувствуется благоговение, страх Божий и какая-то необъяснимая духовная радость и утешение.

Святая икона Божией Матери стояла в келье у отца Нафанаила. Он сделал для нее массивную серебро-позлащенную ризу, которая и теперь на ней, и привесил свой военный орден – крест святого Владимира 4-й степени. Прожив несколько лет в Воронежской обители, отец Нифонт пожелал поклониться святым местам Палестины и Афона. Выхлопотав себе увольнение, он отправился в путь, куда взял с собою и свое сокровище, келейную икону Божией Матери.

Прибыв на Афон в Пантелеимонов монастырь, он вскоре по прибытии опасно заболел, вследствие чего был пострижен в схиму и назван Нафанаилом (постригал его иеросхимонах отец Иероним). По выздоровлении своем отец Нафанаил с Русика перешел на Капсал. Там, вблизи Андреевского скита, он купил себе келью с церковью во имя святых архангелов, в которой и жил до самой своей смерти. Когда в конце сороковых годов посещал Святую Гору министр А. Н. Муравьев и был в Андреевском скиту (тогда еще келья Серай), то имел свидание с отцом Нафанаилом. Несколько раз он был у него в келье, причем весьма благосклонно и уважительно разговаривал с ним, отдавал ему честь как герою и старому русскому воину.

Учеником у отца Нафанаила был иеросхимонах отец Мелетий, которому и досталась от него и келья, и святая икона в благословение, а затем, уже по смерти отца Нафанаила, в ученики к отцу Мелетию поступил послушник Сергий, который затем принял монашество с именем Саввы и был рукоположен в иеромонахи.

Святая икона Божией Матери Владимирская, пожертвованная отцом Саввой, составляет незаменимое украшение церкви пустыни Фиваида. Ей присуща благодать укреплять силы иноков на предлежащий подвиг и терпеливое несение иноческих скорбей.

 

Икона Божией Матери Казанская

В 1896 году, марта 15 дня, по благословению игумена отца Андрея в пустынь Фиваиду прибыл на жительство монах отец Мина (в миру подполковник Василий Николаевич Котельницкий, потомственный дворянин Смоленской губернии). Вскоре по прибытии он пожертвовал от себя в соборную церковь преподобных Афонских собственно ему принадлежащую святую икону Божией Матери, именуемую «Казанская» и являющуюся точной копией с чудотворной иконы Божией Матери Казанской, находящейся в городе Казани в женском Казанском монастыре. Эта святая икона мерою вышины в 1/8 вершков, ширины 5 1/8 вершка в массивной серебро-позолоченной ризе с камнями и другими украшениями, при ней привешены два золотых венчальных

кольца и военный орден Василия Николаевича, крест святого Владимира 4-й степени.

Старцы и братство пустыни Фиваиды были очень довольны бесценным приношением отца Мины и благоговейно отнеслись к этому благодеянию. Святую икону поставили в церкви преподобых Афонских, впереди левого клироса, где она и ныне стоит в ценной раме в складном, очень искусно сделанном киоте с развернутыми дверками. Вместе с прочими келейными иконками отца Мины она составляет приличное по благолепию украшение для церкви. При входе в церковь внимание входящего останавливается на сем киоте, имеющем вид маленького иконостаса, а при взгляде на пречистый образ Владычицы, сияющей при ночном освещении, страх Божий и благоговение проходят в теле, и от них бывает в душе необъяснимая радость и утешение, как говорили о том многие из братий. Новый киот для этой святой иконы взамен прежнего был сооружен боголюбивейшим архимандритом Андреевского скита Иосифом.

Отец Мина сообщил сведения об этой Казанской иконе Божией Матери, а также поведал и о том, как она ему досталась.

Как уже сказано, отец Мина, в миру Василий Николаевич Котельницкий, был человеком военным. Он служил в Бутырском пехотном полку, участвовал в Севастопольской войне, затем, в 1859 году, в чине капитана со своим полком перешел для квартирования в город Корсунь Симбирской губернии. Здесь в свободное от своих служебных обязанностей время он познакомился с помещиком, потомственным дворянином Василием Александровичем Сабаниным, происходившим из древнего рода владетельного казанского князя из татар Сабани. Имение Василия Александровича село Зимненки было недалеко от города Корсуня, и посему Василий Николаевич часто бывал в доме Сабанина и близко познакомился с его семейством.

В одно время, когда по какому-то особому приглашению в доме Василия Александровича Сабанина было много гостей из родных и почетных граждан, Василий Николаевич, который также был в числе гостей, сделал предложение о браке Надежде, болезненной дочери Василия Александровича. Она изъявила согласие на брак, чему все гости, и особенно ее родители были очень рады. «Тогда же, – рассказывал Василий Николаевич, – в присутствии всех гостей родители Надежды благословили нас своей семейной святыней, этой святой иконой Божией Матери Казанской, которая принадлежала еще казанскому князю Сабану, современнику царя Иоанна Грозного, и благоговейно чтилась всеми его потомками». Об этой святой иконе в роде Сабаниных хранилось весьма важное предание.

Вышеозначенный князь Сабан был магометанином. До покорения города Казани в 1552 году он весьма сопротивлялся царю Иоанну Грозному и не уступал города Казани, за что был наказан Богом слепотой. В сохранившемся предании не указывается, сколько она продолжалась, но достоверно известны обстоятельства его исцеления.

Ослепшему Сабану было видение: ему явилась во сне святая икона Божией Матери Казанская, от которой был глас: «Если примешь христианскую веру и крестишься, Я исцелю тебя». Ослепший тут же дал обещание принять христианскую веру и, с произнесением обета, получил исцеление – стал видеть обоими глазами, как и прежде. Немедленно принял он святую веру и крестился, а затем пожелал иметь в своем доме и святую икону Божией Матери, которая являлась ему в видении и от которой он слышал глас.

Виденная им икона была чудотворная Казанская, находившаяся в женской общине в городе Казани. Там же была и точная копия этой иконы, называемая аналойной. Вот об этой-то иконе уже после покорения Казани князь Сабан обратился к царю Иоанну Грозному и просил у него дозволения взять ее к себе в дом. Царь позволил, и Сабану была дана святая икона Божией Матери Казанская аналойная, копия с чудотворной, о которой здесь и повествуется. Эта самая икона по наследству от князя Сабана переходила из рода в род и дошла до Василия Александровича, которым и дана в благословение новобрачным.

Василий и Надежда вскоре после этого были обвенчаны и жили мирной супружеской жизнью, неразлучно при них пребывала святая икона Казанской Божией Матери. Впоследствии по распоряжению начальства Бутырский полк передвигался в разные места, за ним по долгу службы везде следовал Василий Николаевич со своей женой Надеждой, и при них была святая икона.

Наступил 1877 год, началась Русско-турецкая война. По распоряжению начальства Василий Николаевич в чине подполковника был назначен начальником 7-го Петербургского госпиталя, с которым и командирован на место военных действий в Турцию, при нем поехала и его жена в качестве добровольной сестры милосердия. По прибытии в Турцию 7-й госпиталь был расположен близ Плевны. Василий Николаевич и его жена усердно исполняли свои обязанности и всего более оказывали любовь и милосердие к страждущим воинам. Святая икона, их неразлучная спутница, была установлена в особой палатке и перед ней неугасимо теп лилась лампада.

Все русские воины благоговейно чтили пречистый образ Владычицы и усердно молились перед ним Царице Небесной, вручая Ей свою жизнь, просили Ее милостивого заступления и помощи. Молитвы их не оставались тщетными. Владычица мира не посрамила их упования и явила им Свое материнское милосердие, благодатное заступление и помощь, вполне и очень явственно сознаваемые всеми воинами, как видно будет из последующих обстоятельств.

Башибузуки, известные своей свирепостью и зверообразным нравом, не один раз покушались истребить госпиталь и всех раненых изрубить, но нисколько не преуспели в своих зверских замыслах. Несчетное число раз они нападали, и всегда были отражаемы какой-то необъяснимой силой, самый же госпиталь во время их нападений был окружен огненным светом, от которого башибузуки, как бы ослепленные, приходили в замешательство и отступали, ничтоже успев. Об этом с особенным удивлением рассказывали сами башибузуки, попадавшиеся в плен, воины же русские, слыша такие рассказы, еще усерднее молились Царице Небесной пред Ее пречистым образом и со слезами благодарили Владычицу мира за Ее покровительство, помощь и заступление.

После взятия Плевны в войсках стал свирепствовать гнилой тиф. Можно полагать, что болезнь эта произошла от множества разлагавшихся трупов. От нее многие умерли, скончалась и сестра милосердия Надежда Котельницкая, жена Василия Николаевича. В предсмертные часы, будучи в полном сознании, Надежда обратила свои страдальческие взоры ко святой иконе Божией Матери Казанской и просила у Царицы Небесной милостивого заступления ее душе, приготовляющейся к исходу. С детской преданностью она всю себя вручала Ее материнскому покровительству, молилась о себе и о муже Василии, который был тут же при ней. Умирающая без слов просила Матерь Божию быть свидетельницей ее предсмертного завещания и, обратясь к мужу, слабым голосом сказала ему: «Василий! По окончании войны не связывай себя узами второго брака, но исполни свой обет, данный Богу, и вступай в монашество». Сказав сие, Надежда мирно скончалась.

«Война окончена, и я, – говорил Василий Николаевич, – возвратился в Петербург, немедленно сдал свои дела и от службы уволился. Затем вскоре подал в отставку, которую и получил с определением полного пенсиона по чину, даже несмотря на то, что о моем намерении поступить в монашество знали все начальствующие.

Освободившись от служебных обязанностей, вспомнил я о минувших годах, о всех переворотах, происходивших в моей жизни, во время которых незаметным образом у меня созревала мысль о заветном желании вступить в монашество и укреплялся мой дух к мужественному терпению всего скорбного, всего непредвиденного на пути к Царствию Небесному. С особенным чувством благоговения и благодарности молился я пред святой иконой Божией Матери. Вспомнил я и свое предложение о браке, сделанное некогда болезненной моей Надежде как будто необдуманно, опрометчиво. И действительно, удивляться следовало моему предложению, ведь я знал, что Надежда больная, и несмотря на это согласился вступить в брак. В то время я этому удивлялся, а теперь благодарю Господа и Его Пречистую Матерь, ибо теперь только вижу, что своим как будто необдуманным бракосочетанием я сберег свое здоровье от расстройства и душу от погибели, которая мне грозила от развратной жизни, в которую в наше слабое время погружаются в большинстве молодые люди. Дивны и непостижимы судьбы Божии, и милостивое заступление Царицы Небесной для меня необъяснимо! Под прикрытием брака, – говорил отец Мина, – я провел большую часть своей жизни мирно, и теперь, на закате своих дней, освободился, и путь к иночеству стал для меня невозбранен. За все слава Богу!

По окончании своих служебных дел мне одно оставалось – поступить в какой-либо монастырь в Петербурге. Это мне советовал и даже предлагал преосвященный митрополит Исидор, которому я лично был известен, но дух мой не был расположен к местным обителям, и на предложение митрополита Исидора я не согласился.

По указанию известного старца иеромонаха отца Феодосия, подвижника Юрьевского монастыря Новгородской губернии, я собрался и отправился на Святую Афонскую Гору и с собой взял святую икону Божией Матери Казанскую. Дело было в конце семидесятых годов, хорошо не помню, в каком именно году. Прибыл я на Афон благополучно и остановился в Свято-Андреевском скиту, был принят в число братства и в 1882 году с высочайшего соизволения и по благословению архимандрита Феодорита удостоен пострижения в ангельский образ (в мантию) с именем Мины.

Несколько лет я прожил в Андреевском скиту здоро́во и благополучно, а затем заболел возвратным тифом, и меня с Андреевского отправили в Константинополь на излечение, святая же икона Божией Матери осталась на Афоне. По прибытии в Константинополь я был помещен в Николаевской больнице. Все усилия докторов, все способы лечения не действовали на мою серьезную болезнь, и вскоре доктора уже объявили, что мне уже немного осталось жить, даже час смерти моей был назначен. Слабые и болезненные мои чувства уже созерцали приближающуюся кончину. При мысли о том, с чем явлюсь пред Господом, я дрожал всем телом и, хотя не мог молиться как должно, но изнемогающие силы духа и ума возводил ко Господу и Его Пречистой Матери. Я просил их милости, молил об отсрочке наступающего часа смерти, чтобы дано мне было хоть малое время на покаяние. О том, как спастись, помышлял я на смертном одре.

Уже наступала предсмертная агония – не часы, а, может быть, минуты отделяли мою жизнь от смерти, – говорил отец Мина, – и в эти последние минуты явлено мне было милосердие Божие по ходатайству Владычицы мира, моей Покровительницы. Напротив моего одра на стене я увидел святую икону Божией Матери. На этой иконе Она была изображена сидящей в царском величии и славе, на пречистой Ее главе была царская корона, украшенная и сияющая. Богомладенец Иисус Христос с выражением творческой мудрости и славы на лике сидел на коленях у Пречистой Своей Матери, с левой стороны поддерживаемый полуогибающей его рукой Царицы Небесной, на длани которой был изображен земной шар – знак самодержавия и власти. Правая же рука Матери Божией была положена на коленях Богомладенца Господа Иисуса, Который в правой руке держал царский скипетр, а левой указывал вверх, символически выражая Свою Божественную волю даровать нам небесное Его наследие и как бы говоря: “Покайтесь и ищите Царствия Божия”. Всматриваясь в этот пречистый образ, я как будто забыл о наступающем смертном часе. Вдруг я заметил в нем перемену: в левой руке Матери Божией вместо земного шара увидел я потир, в который Пречистая Владычица опустила Свою правую руку и, омочив ее в крови, перстами вверху одежды на своей груди большими буквами написала мне ответ на мой вопрос, как спастись, – слово “сердце”. Я внимательно смотрел, не опуская глаз. После этого я увидел, что Матерь Божия стала отирать пальцы омоченной Своей руки об одежды на груди и немного стерла написанное слово, затем, обратясь ко мне с невыразимой материнской любовью, сказала: “Дается тебе срок на покаяние, а икону Мою военную отдай туда, куда Я укажу”. После этих слов видение скрылось от меня, и я почувствовал себя здоровым. Немедленно я встал и всем объявил, что здоров. Мое неожиданное выздоровление привело в ужас и удивление всех докторов и служащих в больнице, те из них, кто были религиозны, прославляли со мною все святое имя Божие и благодарили Царицу Небесную за мое чудесное исцеление.

Получив исцеление от болезни, – рассказывал отец Мина, – я стал собираться обратно на Афон, где была моя драгоценность – святая икона Божией Матери, пречистый образ моей Исцелительницы, в видении названный военным. Большую часть своего времени я посвящал молитве и благодарственным воздыханиям к Матери Божией, моей Путеводительнице и милостивой Заступнице.

Во всем подчинившись Всеблагому Промыслу Божию и материнской любви Владычицы мира, я не загадывал, что и как сделать по возвращении на Афон, но предполагал, что вновь получу назначение в братство богоспасаемой общины Свято-Андреевского скита. Для меня так и осталось необъяснимым, почему дело сложилось иначе, однако через посредство русского посла в Константинополе господина Нелидова и по благословению добродушного старца батюшки игумена отца Андрея я отправился на Афон не в Андреевский скит, а в пустынь Фиваиду, состоящую под ведением Русского Пантелеимонова монастыря. Туда же я взял с собой и святую икону Божией Матери Казанскую и пожертвовал ее от себя братству пустыни Фиваиды в утешение. Фиваидцы во главе своих старцев приняли святую икону с особенной благодарностью и поставили ее в церкви преподобных Афонских на левой стороне впереди левого клироса, на приличном и Ею Самой избранном месте. Отныне Своим пречистым образом Матерь Божия украшает церковь видимо, невидимо же благодатью Своей Она охраняет братство Фиваиды от козней и нападений вражиих.

Слава Богу за все! Слава и благодарение Матери Божией, моей неусыпной Попечительнице и всех верных Помощнице, благоволившей оказать Свою милость братству скромной Фиваиды явлением Своего пречистого образа в благословение и в утешение! Во всех необычных стечениях обстоятельств моей страннической жизни я ясно вижу Ее неусыпные заботы о спасении меня, заблудшего. Всегда вспоминаю Ее утешительный глас мне умирающему: “Дается тебе срок на покаяние, а икону Мою военную отдай туда, куда я укажу”. Святая Ее икона доставлена мною, недостойным, на место, к которому Она благоволила и благоволит, где и я грешный получил себе уголок, и данный мне срок на покаяние еще тянется. Еще жив, но час смерти близок; окружающие меня и все более и более усиливающиеся болезни ежеминутно напоминают мне: “Готов к смерти?” Но горе мне, немощному! Дело о спасении как-то не спеется, мысль о смерти не держится, и все прочее, относящееся к душевному спасению, забывается, при всем же этом жизнь моя для меня самого более тягостна, чем отрадна. При сознании своей немощности с детской покорностью и преданностью преклоняюсь перед моей неусыпной Попечительницей Матерью Божией, в изнеможении сил приношу Ей мое поклонение и благодарение и умоляю: “Владычица моя Пресвятая Богородица, спаси меня! В час смерти не оставь меня и помоги мне, немощному!”»

Этими словами отец Мина кончил свой рассказ о святой иконе Божией Матери Казанской. В Фиваиде он был пострижен в схиму и с миром скончался 25 сентября 1905 года.

 

Вторая икона Божией Матери Казанская

11 сентября 1910 года в третьем часу вечера мирно скончался в Фиваиде монах Иоанн, в миру Яков Иванович Стригулин, мещанин города Арзамаса Нижегородской губернии. Он был принят в число братии Фиваидской пустыни 30 ноября 1907 года, пострижен в рясофор в 1909 году 28 марта, а 19 июня того же года – в мантию с именем Иоанн.

Монах Иоанн был подвержен падучей болезни, поэтому со времени его поступления в обитель при нем находилось два человека из числа братии, которые поочередно ухаживали за ним. Сначала приступы настигали его часто, почти ежедневно, но по принятии монашества болезнь немного ослабела, и приступы стали более редки. В день его смерти припадков с ним вообще не было – после повечерия, отходя ко сну, он был очень спокоен и скончался тихо, с молитвой на устах, с четками в левой руке.

Жил он со своими собратиями в пустынной, довольно просторной и приличной келье, недалеко от общежительных – ему как благодетелю была дана и в общежитии хорошая келья. Отец Иоанн нес нелегкий крест болезни безропотно, с покорностью воле Божией. Ухаживающие за ним братия относились к нему с нежной любовью и состраданием, его часто навещал духовник, и некоторые из благоговейных братий беседовали с ним о пользе душевной. Приятно было видеть, с каким интересом он слушал внушения и наставления отцов и при этом укорял себя в нерадении, показывал табличку не исполненных им акафистов, с какой скорбью и сокрушением рассказывал об этом: вот в такой-то день он не смог, не успел прочесть такие-то акафисты. Надо заметить, что кроме молитвенного правила и келейного канона у отца Иоанна было такое усердие чествовать Матерь Божию и святых угодников акафистами, что он не был спокоен, если не прочтет в день Божией Матери и каждому святому акафист, а этих акафистов у него было около десяти. Запрется у себя в комнате, угол которой сверху донизу был убран многочисленными иконами, и читает эти акафисты, стоя на коленях.

Так он каждый день пребывал в молитве. Некоторые из отцов говорили ему, чтобы он чрезмерно не скорбел, если не успеет прочесть какой-либо акафист, и советовали заменить акафисты молитвой Иисусовой и без смущения более всего в ней пребывать, но он, хотя и принимал советы и старался упражняться в Иисусовой молитве, но в то же время не мог оставить и своего любимого правила и продолжал восхвалять акафистами Матерь Божию и святых угодников. Периодические приступы болезни и молитва, молитва и болезнь чередовались у него во все время его кратковременной жизни в Фиваиде.

Особенно он благоговел пред иконой Божией Матери Казанской, перед которой у него всегда теплилась неугасимая лампада. Эта святая икона – древняя, расшитая жемчугом, в серебряном окладе, – производила огромное впечатление на молящихся перед нею. Обратная сторона доски была очень старой, с неровными, обломанными краями, расколотая почти насквозь и небрежно скрепленная простыми шпугами. Со слов отца Иоанна стало известно, что этой иконе уже 300 лет – она была потомственной семейной иконой Стригулиных. Говорили, что старообрядцы как любители древностей оценивают эту икону в 40 тысяч руб лей. Кроме того, сам отец Иоанн считал ее чудотворной. Он благоговел перед ней, еще живя в миру и, решившись вступить в монашество, перед самым выездом на Афон за явил своим родным братьям, что желает получить ее вместо всей причитающейся ему доли наследства. Однако братья его, по благодатному воздействию Самой Владычицы, с любовью дали ему и икону, и деньги – более 30 000 рублей.

Еще задолго до своей кончины отец Иоанн завещал пожертвовать эту икону Фиваиде. Поэтому после его смерти 17 октября 1910 года она была с подобающей честью и с крестным ходом принесена в соборную фиваидскую церковь. Так Матерь Божия не только привела с собой болящего Своего раба, удостоив его принятия монашества и тихой блаженной кончины, но и Сама Своей святой иконой благоволила присутствовать в Фиваиде для утешения всех скорбящих и обремененных, с верою и любовью притекающих к Ее святому образу.

Отец Иоанн, как было сказано выше, скончался 11 сентября. Погребение его было совершено 14 сентября вечером собором всех иеромонахов и в присутствии всего братства Фиваиды. Вечная память в Бозе почившему монаху Иоанну!

 

Икона Успения Божией Матери

8 апреля 1896 года в Фиваидской пустыни была получена святая икона Успения Божией Матери, пожертвованная московской купчихой Анной Аггеевной Лапкиной по предложению и ходатайству иеросхимонаха отца Аристоклия.

Святая икона Успения Божией Матери была благолепно украшена массивной серебро-позлащенной ризой с эмалевыми вставками. В особо вделанный серебряный ковчежец, прикрепленный на лицевой стороне иконы, были вложены под слюдой несколько частиц камня от гроба Господня и малые частицы мощей святых угодников Божиих: святого великомученика и целителя Пантелеимона, святого преподобномученика Иакова Иверского, святых преподобных старцев Киево-Печерских: Нифонта – епископа Новгородского, Дамиана Целебника, иконописца Григория, просфорника Спиридона, Прохора Чудотворца, Онисфора Исповедника, пресвитера Тита, Феодора – князя Острожского, архимандрита Поликарпа, Иоанна Многострадального и Василия Печерского.

В упомянутый день 8 апреля святая икона Успения Божией Матери была привезена в Фиваиду из монастыря на пароходе и торжественно встречена. В память этой торжественной встречи старцами Фиваиды по благословению отца игумена было положено ежегодно совершать бдение Успению Божией Матери в честь Ее пречистого образа в ночь на понедельник в неделю святых жен мироносиц, в каждый же воскресный день после вечерни читать соборно акафист Успению Божией Матери.

По слову архангела Рафаила, сказавшего Товии: Тайну цареву добро хранити, дела же Божия открывати славно (Товит. 12, 7), я не могу умолчать о чудесном исцелении, которое совершилось от святой иконы Успения Божией Матери над афонским иноком, страдавшим около семи лет кровотечением. Матерь Божия благоволила совершенно исцелить его от его болезни. Сообщается это событие в кратких чертах во славу Всепречистой Владычицы Богородицы и на радость смиренным обитателям Фиваидской пустыни. Дело было так.

4 января 1909 года в пустынь пришел монах кельи святого Иоанна Златоуста по имени Евфимий (мирское его имя было Иосиф Пантелеимонович Волков, он происходил из Волынской губернии Староконстантиновского уезда Корчувецкой волости села Гриценок). Ему как посетителю и гостю по обыкновению было отведено мес то на архондарике. Проходит день, другой, и архондаричный гостинник монах Пахомий замечает за ним, что он не ходит в церковь на богослужения. Гостинник обратился к нему с вопросом о причине непосещения храма Божия и получил от него такое объяснение: «Около семи лет уже как я страдаю кровотечением – геморроем, – сказал Евфимий. – Эта болезнь началась со мной еще в России. Там, будучи еще в миру, около четырех лет я страдал ею периодически по нескольку раз в год, а когда приехал на Афон, то болезнь эта стала с течением времени все более и более усиливаться, так что за последние два года она мучит меня почти непрерывно. Страдания мои настолько увеличились, и резь причиняла такую страшную боль, что я вынужден был прибегнуть к врачебному пособию, но ничто не помогало – никакие средства, никакие лекарства. В Андреевском скиту доктор объявил, что мне необходимо ехать в Россию лечиться, пить молоко, есть яйца и прочее, что другого исхода нет, иначе излечиться невозможно. Но мне не хотелось покидать Святую Гору Афонскую, земной удел Царицы Небесной. И вот после такого докторского приговора с чувствами тоскующей души я пошел путешествовать по Афону. Когда же я приближался к пустыни Фиваида, то внезапно почувствовал в себе какой-то внутренний переворот, у меня родилось предчувствие чего-то отрадного и созрело намерение лучше на Афоне умереть, нежели решиться ехать лечиться в Россию».

Гостинник монах Пахомий, глубоко тронутый положением собрата, с участием стал говорить ему: «Не унывай, отче, не печалься, иди в храм Божий, у нас тут есть чтимая икона Успения Божией Матери, копия с чудотворной Печерской, с вложением в нее многих частиц святых мощей угодников Божиих. Помолись Царице Небесной, прими из неугасимой лампады святого елея, приложись к этой святыне и веруй, что Матерь Божия не оставит тебя Своей милостью». «О отче! – ответил больной, – и рад бы пойти, да нельзя, не смею дерзнуть, потому что все белье у меня грязно и в крови». Отец Пахомий тотчас принес белую пару белья и, отдавая ему, сказал: «Переменись и иди в церковь». Видя такую братскую любовь гостинника, больной с благодарными чувствами переменил белье и пошел в церковь. Это было уже 6 января, в день Крещения Господня. После Литургии, как обычно, было водоосвящение и крестный ход, так что Евфимий не мог привести в исполнение своего намерения, но уже после вечерни, когда братия по выходе стали направляться к трапезе, остался один в церкви. Он подошел к экклесиарху и сказал ему: «Благословите мне елея из лампады, которая горит пред святой иконой Успения Божией Матери». Экклесиарх с готовностью тотчас же исполнил его благочестивое желание. Больной взял ложечку святого елея и выпил его, затем другую и третью, после чего положил три земных поклона пред святой иконой и, приложившись к ней и снова усердно помолившись, вышел из храма и тоже отправился в трапезную.

Пред утреней под 7-е число, когда ему случилось выйти по естественной надобнос ти, к великому своему изумлению и неизреченной радости он ощутил полное исцеление от своей болезни, поскольку до этого времени естественные отправления у него сопровождались всегда ужасной болью и резью с кровоизлияниями. Теперь же все прекратилось, и он в первый раз за 7 лет почувствовал себя совершенно здоровым, болезни и кровотечения как не бывало. Все это исчезло бесследно и с тех пор ни разу не проявлялось.

Спустя четыре месяца монах Евфимий вторично пришел в Фиваиду засвидетельствовать это чудо. Со слезами радостного умиления и с благодарным сердцем к Пречистой Богоматери, Своей милостивой Целительнице, он рассказал об этом чудесном событии и попросил отслужить молебен Матери Божией, и это святое его желание было с любовью исполнено отцами пустыни. Истинность исцеления, случившегося с ним, монах Евфимий тогда же засвидетельствовал своей подписью в присутствии духовника иеросхимонаха Митрофана, а последний заверил подпись его руки, когда Евфимий 16 июня 1909 года в третий раз был в Фиваиде на храмовом празднике. В настоящее время (то есть в 1909 году) монах Евфимий имеет от роду 39 лет, из них на Афоне он прожил три года.

Это удивительное событие раскрывает пред нами неисповедимую любовь Божией Матери к насельникам смиренной Фиваиды. Владычица мира явила богатство Своего милосердия, прославила чудом благодатного исцеления Свою святую икону и явно объявила смиренным обитателям пустынной Фиваиды о драгоценной святыне, как бы повторяя Свое древнее изречение: «С сим образом благодать Моя и сила». Пресвятая Матерь Божия, наша неусыпная незримая Попечительница и Помощница, всегда готова даровать Свою благодатную помощь тем, кто имеет живую веру, любит и почитает Ее и всячески заботится о своем спасении. Счастлива наша юная обитель, обладающая таким сокровищем, как эта чудная икона Божией Матери!

 

Икона Божией Матери «Умиление»

В 1899 году осенью в качестве поклонника посетил пустынь Фиваида один из служащих при Иерусалимской миссии, иеромонах Серафим, духовный сын Афонской Пантелеимоновой обители. Отец Серафим пожертвовал от себя в пустынь Фиваиду свою келейную икону Божией Матери, именуемую «Умиление». Святая икона, замечательной живописной работы, писана для отца Серафима одной инокиней Дивеевской женской обители близ Сарова. Лик Божией Матери изображен с выражением молитвенных и богомысленных чувств, руки Божией Матери крестообразно сложены на груди, выше венца полукружием сделана надпись: «Радуйся, Невесто Неневестная». Эта икона имеет подобие той чудотворной иконы Божией Матери

«Умиление», перед которой в молитвенном подвиге скончался преподобный Серафим Саровский Чудотворец.

 

Икона Божией Матери Корсунская

Монах Сергий Вавилов из братии Пронской пустыни Рязанской губернии пожертвовал от себя отцу Августалию в 1887 году древнюю святую икону Божией Матери, именуемую «Корсунская». Живопись, ее древнеиконная, правильная, сохранена в целости, святая икона не в ризе – на ней сребро-позлащенный венчик с камнями. Также к святой иконе привешаны два нагрудных серебряных креста, в одном из них в мастике сохраняется небольшая часть древа Животворящего Креста Господня. Святая икона отцом Августалием пожертвована в церковь преподобных Афонских и стоит в алтаре за престолом.

 

Икона Святителя Николая Чудотворца

Весной 1898 года пустынь Фиваиду посетил один боголюбец, уроженец Таврической губернии Давид Яковлевич Долгий. От себя он пожертвовал в вечное достояние Фиваидской пустыни святую икону святителя и чудотворца Николая, оставив письменное сообщение об этой иконе за собственноручной подписью следующего содержания.

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Молитвами Пресвятой Богородицы и Святителя Христова Николая да спасет и сохранит Господь Бог нас и всех православных христиан во веки веков. Аминь.

Христолюбивые мои отцы Святой Горы Афона и пустыни Нового Скита Фиваиды! По вашему прошению и любви к святителю Христову Николаю я, многогрешный раб Божий Давид Яковлев Долгий, уроженец Таврической губернии Мелитопольского уезда, селения Михайловки, даю в дар вышеозначенной пустыни Фиваиде икону святителя Христова Николая, обновившуюся силой Божией у меня в доме в 1896 году, в ночь с Великого Четверга под Пятницу.

У меня имеется передняя комната, где я никакими хозяйственными делами не занимаюсь, а содержу ее для молитвенных и душеполезных упражнений и чтений святых книг. Я украсил ее разными хорошего качества иконами и картинами, в числе коих были у меня две старые иконы: одна Божией Матери, а другая святителя Христова Николая. Иконы эти от ветхости и сырости сильно затемнели, фольга на них вся заржавела, какие были крестики и другие уборы на иконе, заржавели и отпали, так что я не раз намеревался вынести икону святителя Николая в заднюю мою комнату, а лучше всего – на чердак. Все другие иконы у меня были хорошие, новые, а святого Николая и еще Божией Матери – темные, ветхие и заржавленные настолько, что не было у меня больше никакого желания держать их в передней комнате. Сколько раз я хотел было вынести их, но все время как будто меня что-то удерживало, какой-то страх или случайность отклоняли меня от этого намерения. В последний раз, убираясь в комнате к празднику Святой Пасхи, моя жена поснимала все святые иконы, чтобы удобнее было выбелить стены. В числе прочих оказались и иконы святителя Христова Николая и Божией Матери, причем икона святителя Николая от ветхости совсем распалась. Я хотел было ее вынести, но жена моя сказала, что пускай еще лето постоит, а под осень новые купим. Я согласился. Все иконы были поставлены на своих местах, также и эти две старые тоже были возвращены на прежнее место.

Это было в Великий Четверток, а в Пятницу утром моя мать вышла в переднюю комнату, чтобы там помолиться, и увидела, что иконы по Божьему благоволению изменились и стали светлее новых. Она тотчас же вернулась ко мне и все мне рассказала. Увидев благодать Божию, я возблагодарил Господа Бога, Его Пречистую Матерь и Его святого угодника Николая, и мы положили такой обет, чтобы никому не говорить, ни родственникам, ни соседям – и так сбылось до сего времени. Еще уведомляю я вас, что перед этим чудом у нас бывали знамения как при моем отсутствии, так и тогда, когда я возвращался домой. В передней комнате показывалось освещение как бы от многих свечей, а когда выходишь во двор, то его не видать, как бы потухло. Это повторялось несколько раз, не только мне, но и жена моя видела, а также и некоторые соседи и проезжающие мимо видели и все спрашивали: “Что ты ночью делаешь? Что у тебя такое освещение, да еще на всю ночь?”

В истинности этого моего неложного рассказа собственноручно подписуюсь. Крестьянин села Михайловки Таврической губернии Мелитопольского уезда Давид Яковлев Долгий. 5 мая 1898 года».

Икона святителя Николая – простой, но весьма правильной и поразительной живописи. Вид святителя довольно строг, словно бы в напоминание о том случае, когда он, защищая святую истину и веру в Божественное воплощение Сына Божия, вынужден был нанести удар нечестивому Арию в ответ на его дерзкое и богохульное упорство.

5 июня 1902 года иеросхимонах Аристоклий привез с собой в жертву фиваидской соборной церкви прекрасную, очень массивную и изящно отделанную серебряную ризу для этой иконы. Старая риза, отделанная фольгой, была снята и надета новая риза. Сооружена она заботами отца Аристоклия на средства известных и знакомых ему московских благодетелей. По желанию старцев пустыни и братства и по благословению игумена отца Андрея, со дня получения иконы в 1898 году еженедельно в среду вечером на повечерии после канона Божией Матери читается акафист святителю Николаю.

 

Икона преподобного Серафима, Саровского Чудотворца

29 октября 1909 года в Фиваиде совершилось радостное событие. Утром после Литургии был крестный ход с иконами, святыми мощами, крестами и хоругвями при участии скитского духовенства и братства по случаю прибытия в Фиваиду иконы преподобного Серафима Саровского Чудотворца. Эту икону пожертвовала игуменья Дивеевского монастыря матушка Александра. Икона написана весьма искусно, художественно; фон золотой, чеканный, очень хорошей работы. Но, что самое главное, освящена эта икона в Сарове на святых мощах преподобного Серафима, о чем сделана на оборотной стороне соответствующая надпись.

Святая икона была привезена накануне, 28 октября, и стояла в келье у игумена отца Варсонофия. Когда крестный ход приблизился к пристани, где располагался келейный корпус, старец иеросхимонах отец Митрофан вышел с иконой ему навстречу. Таким образом, преподобный Серафим как бы живой встретил фиваидскую братию. Трогательна была эта минута, на лицах всей братии сияла духовная радость, некоторые плакали от умиления. Затем святая икона была принята двумя иеросхимонахами, и крестный ход тронулся обратно по направлению к скиту. При молебном пении хора и колокольном трезвоне он торжественно обошел вокруг храма, а затем вступил в храм, где святая икона была положена на особо приготовленный большой аналой. При совершении молебного пения вся братия с благоговением прикладывалась к святому образу. После вечерни соборно был прочтен акафист преподобному Серафиму, а потом отслужен большой полиелей в честь преподобного.

Счастлива Фиваида, что теперь имеет у себя святую драгоценность! Преподобный Серафим незримо присутствует здесь, покровительствует и ходатайствует пред Богом о спасении фиваидцев; он и поможет им достроить соборный храм. Он уже положил начало своей помощи, ибо в тот день, когда была привезена святая икона, была получена и почта, которая содержала в себе крупные пожертвования, превосходящие в пять и более раз жертвованные прежде суммы. Так преподобный Серафим увеличил количество пожертвований для строящегося собора, и это не простая случайность, нет – этим он показал свою святую любовь, благоволение и попечение о насельниках Фиваиды. Заботами некоторых из числа братий в скором времени был заказан в Одессе подходящий по размеру массивный золоченый киот, весьма приличный для этой святой иконы. По вложении в этот киот икону преподобного Серафима поставили в церкви преподобных Афонских старцев на левой стороне, за клиросом.

 

Икона святителя Феодосия, Черниговского Чудотворца

В 1899 году пустынь Фиваиду посетил игумен отец Андрей. В благословение от себя и в утешение братству он пожертвовал святую икону новоявленного чудотворца святителя Феодосия Черниговского, в нее искусно вложена часть мощей святителя Феодосия. Икона обыкновенно стоит за престолом и выносится на середину церкви для прикладывания братии и для торжественного чествования и величания святителя во дни его памяти – 5 февраля и 9 сентября.

 

Нерукотворный Образ Христа Спасителя

В 1911 году по пути в Иерусалим прибыл на Святую Афонскую Гору и посетил пустынь Фиваиду известный неоднократными своими благотворениями некто А. И. Антонов. Он привез в дар пустыни от личного усердия и от усердия некоторых самарских боголюбцев святую икону – Нерукотворный образ Христа Спасителя. Икона эта довольно большая, без киота, фон ее, убрус и венец, кроме лика Спасителя, искусно вышиты белым бисером и унизаны разноцветными камнями, особенно красиво убран венец, так что, помимо ценности

самой иконы, одно ее убранство определяется ценностью свыше 150 рублей. Лик Спасителя скопирован с древней иконы. В общем, эта святая икона искусным убором, подбором камней и работой представляет величественное и красивое зрелище.

Об этом образе уже давно было известно в Фиваиде, работы по его украшению велись около года благочестивыми и усердными мастерицами. От всей души желая принести свой труд Сладчайшему Спасителю, они собирались в доме некоей благочестивой старицы и при пении молитв и духовных стихов художественно украшали эту икону, которая предполагалась в жертву Фиваидской пустыни для строящегося собора. Такое искреннее усердие и любовь к обители оказали самарцы, за что да спасет и помилует их Человеколюбец Господь, призревший даже на малейший дар бедной вдовицы!

Икона Нерукотворного образа Спасителя, вместе с присланным из Самары рос кошным ценным венком, была вложена в массивный заколоченный резной киот и временно, до окончания постройки соборного храма, поставлена в церкви святых первоверховных апостолов Петра и Павла.

 

Икона Святой Троицы

Фиваидскими отцами иеромонахом Исаакием и монахом Константином (БаФканиным) (ныне схимонах Кирилл), бывшими в 1899 году в Иерусалиме на поклонении святым местам, была привезена в числе других предметов часть древа из древнего священного дуба Мамврийского (поперечный отрезок из толстой ветви дуба толщиной около 5 вершков). На этом-то древе известным на Афоне живописцем иеросхидиаконом Макарием был написан святой образ Живоначальной Троицы. Икона написана весьма правильно и поражает взор. При взгляде на нее живо встает перед глазами история странноприимства патриарха Авраама и тот дуб, под которым он удостоился принять Самого Господа в виде Трех Странников. При мысли об этом событии является верное представление о несомненной святости того места, где это событие было, и святость того дерева, часть которого и у нас в храме и на котором изображена Святая Троица.

 

Вторая икона святой Троицы

Эта святая икона Пресвятой Троицы (аналойная) также написана на доске от Мамврийского дуба и такого же размера. Она была подарена в Иерусалиме старцу духовнику Пантелеимонова монастыря иеросхимонаху отцу Агафодору в бытность его там в 1907 году. Отец же Агафодор в знак своего благорасположения к пустыни Фиваиде пожертвовал эту икону на поминовение свое. Она находится в алтаре церкви Святой Троицы.

 

1. о церковной службе

В общей церкви, освященной во имя всех святых отцов Афонских, службы церковные исправлять все неизменно по уставу церковному, как бдения и литургии, так и вечерни и повечерия.

От Святой Пасхи начинать бдения по восточному исчислению с вечера в первом часу ночи. Утрени начинать в 7 часов ночи, воскресные и праздничные – в 6 часов. Литургии начинать в 11 или в 12 часов утра. Вечерни – в 10 часов вечера, воскресные и праздничные – в 9 часов. Повечерия – в 12 часов вечера, а во Святую Четыредесятницу великие повечерия начинать в 10 часов дня. Таким образом службы церковные отправлять во весь год до Святой Пасхи.

 

2. Об исповеди

Отцы и братия, готовящиеся ко приобщению Святых Христовых Таин, по положенному закону церковному, наперед должны исповедаться у духовника начинаются на закате солнца, когда стрелки на башенных часах афонских монастырей переводят на полночь. Соответственно разница с астрономическим временем зависит от времени года и местоположения конкретного монастыря и постоянно меняется. – Ред.

своего. Без исповеди же не должно дерзать приобщаться, ибо сие законом запрещено. Если же кто мнит о себе, что он не имеет, что исповедать духовнику своему, тот пусть хотя по чину со смирением примет благословение от него и выслушает общую разрешительную молитву и потом уже пусть приобщается. Так должно делать, дабы не составилась греховная привычка – ради лености или тщеславия дерзать без исповеди приобщаться и тем пред братиями выказывать себя безгрешными.

При этом всякому должно строго смотреть за собою, чтобы с злопамятством на кого-либо не дерзать приобщаться Святых Таин, ибо это весьма душевредно есть. Для искоренения из сердца этого великого зла положена искренняя исповедь пред духовником, которая разрешает и уничтожает всякую злобу.

Также отцы и братия должны с любовию принимать от духовника за свои погрешности выговоры или обличения или епитимии и не оскорбляться за то на него. Тем более чтобы по капризу и гневу не оставлять его и не переходить к другому духовнику, ибо так делать законом запрещено.

 

3. О причащении Святых Христовых Таин

Отцы, внимающие своему спасению, должны приобщаться Святых Таин каждую неделю, а те, которые воздерживаются от разрешения вина и елея, могут причащаться и чаще – два и три раза в неделю. Особенно в великие праздники богоприятно есть освящать себя Божественным причащением Святых Таин. Также полезно есть соблюдать и тот обычай богоугодный, чтобы день Ангела своего чтить освящением себя принятием Святых Таин.

Надобно остерегаться, чтобы после причащения до трапезы не плевать на землю, а еще более того требуется воздерживаться от многоядения и празднословия.

Братия или послушники должны причащаться чрез две недели, а если кто из них по благословению постится, тот пусть причащается один раз в неделю.

 

4. О должности духовника

Духовник должен смотреть за всеми порядками как в церкви, так и вне ее и о чем нужно, сообщать о том монастырю. А паче всего ему должно внимать, чтобы запасные Святые Дары всегда были в запасе готовыми для предсмертного напутствия нечаянно умирающих.

Духовник обязан согрешающих отцов и братий вразумлять духовно, тайно и явно, смотря по причине греха: или отлучением от причастия на некоторое время, или поклонами, или постом, а в церкви вразумлять четками – заставлять пред иконою Спасителя протянуть четку три или более раз, смотря по причине согрешения, или полежать у порога церковного и просить прощения у выходящих отцов.

В особую обязанность поставляется духовнику строго следить за прочтениями синодиков. И при том советоваться о делах с определенными старцами.

 

5. О благочинном

Отцы и братия для благоустроения своей отшельнической безмолвной жизни должны иметь в своем обществе своего одного благочинного старца, который был бы помощником духовнику, чтобы он

помогал ему во всех делах его как в церкви, так и вне ее, чтобы также смотрел он за поведением отцов и братий и в церкви, чтобы возбуждал дремлющих к бодрости и молитве и пресекал бы празднословие и всякие споры, чтобы принимал гостей и богомольцев и записывал бы имена в книгу и чтобы следил за чтением синодиков. И при том чтобы он обращал внимание свое на постройки по всей местности и чтобы почаще советовался о всех делах с должностными старцами и о чем нужно, сообщал бы о том монастырю. При всем том чтобы он особенно старался со всей своей святой ревностью расширять славу Божию по всей пустынной местности, понуждением и благосоветием и всяким благоприятным поощрением и пособием насельников к богоугодной святой жизни; во исполнение слова Господня, глаголющего: Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, иже на Небесех (Мф. 5, 16). Еже да будет!

 

6. О старцах-советниках

Хотя местность Фиваида и не скит, но поелику собравшееся значительное число отцов и братий требует порядочного управления, потому мы и за полезное сочли сообразно с святогорскими обычаями учредить в этой местности старческий совет, состоящий из четырех старцев-советников, которых должность будет состоять в том, чтобы они опытными своими советами помогали духовнику и благочинному во всех делах, касающихся общего нравственного благоустроения отцов и братий. Потому они обязаны смотреть за поведением всего общества и советовать всем, что на пользу и спасение души, и о чем будет потребно, о том возвещать монастырю. При сем совещаться о всех делах с духовником и благочинным, а с другими отцами никаких советов не делать.

 

7. Об общих правилах

Все древние святые отцы, которые собственными своими опытами испытали отшельническую жизнь, признают, что житие вдвоем или втроем для безмолвников полезнее жития одинокого, а потому и советуют безмолвникам проводить житие вдвоем или втроем, как более удобное и безопасное для спасения, жития же в одиночестве, как более опасного, советуют удаляться. Поэтому, последуя совету их, поставляем за правило, чтобы в Фиваиде по каливам было житие непременно по два или три старца, а если кто пожелает или имеет какую-либо причину жить одному, тот должен для этого испросить у игумена особое благословение, а своевольно не дерзать решаться на опасное житие. Отцам и братиям в строгую обязанность поставляется твердо и неизменно хранить старчество, ибо старчество установлено примером Самого Господа нашего Иисуса Христа и оно есть основание нашего монашеского жития, а потому надобно вседушно покоряться ему и не дерзать без старца постригаться и жить самочинно без совета старческого, но чтобы все жили единообразно по правилам святых отец.

Чтобы каждый имел у себя своего старца и слушался бы советов его, покоряясь ему в страхе Божием. Чтобы все жили по советам своих старцев и духовников. Чтобы со смирением вопрошали их обо всем нужном ко спасению, особенно о молитве – как о церковном правиле, так и о келейном каноне должны советоваться со старцами своими и духовниками. И ничего по самочинию без благословения не делать. Тем более внимать себе, чтобы не верить своему рассуждению, но вопрошать тщательно опытных старцев обо всем, как-то: о мечтаниях и видениях, о воображениях и о снах, которые часто обманывают монахов, о всем этом надобно подробно открываться старцам своим и духовникам, а самим себе вовсе не должно верить. Не должно верить никаким явлениям и даже не желать их, ибо это есть душевредно, как пишет святой Петр Дамаскин: «Лишь только монах пожелает видений, он тотчас становится под областью прелести. Потому что желание видеть что-либо есть признак гордости, а потому надо внимать себе строго, чтобы не желать ничего видеть». Для противодействия разнообразным и бесчисленным бесовским прелестям полезно будет каждому затвердить себе сие слова, что недостоин ничего желать видеть и слышать. Одним этим словом «недостоин» отбиваемся от верования прелестям бесовским, к тому же надобно и о том знать, как пишет святой Исаак, что если кто ради страха не примет и истинного видения, то Господь за это не гневается на него, ибо знает, что он не принял истинного видения ради страха, чтобы не погибнуть. А потому надобно нам понуждать себя к исполнению заповеди Божией, повелевающей нам вся с советом творить (см.: Сир. 32, 21), и во многом совете, говорит Писание, есть спасение (см.: Прит. 11, 14), это значит не то, как пишет святой авва Дорофей, чтобы со многими советоваться, а хотя и с одним, да о многом, то есть обо всем подробно. Следует, например, вопрошать старца, как службу церковную править, как канон келейный тянуть, как держать непрестанно память Божию, или Иисусову молитву. Как поклоны класть, и сколько, и когда? Как есть и пить и когда поститься и спать? Как рукодельем заниматься? Как с другими общаться, как держать себя в церкви? Как причащаться Святых Таин? Как отлучаться из каливы для потребностей? А еще более нужно вопрошать старца, как надобно бороться со страстями, как и чем побеждать рассеянность, леность, гордость, тщеславие, осуждение, как не принимать и не услаждаться блудными мыслями, как избегать празднословия, смеха, злоречия, споров, зависти, ненависти, гнева, злопомнения и прочих тому подобных. Как бороться с хульными помыслами, как приобрести страх Божий, память смертную, память муки вечной, как стяжать покаяние и слезы, – о всем этом надобно вопрошать часто и подробно. Ибо невежество много причиняет нам препятствий ко спасению нашему.

Церквей многих чтобы не строить для устранения неуместных беспокойных празднований.

Мера места для построения калив да будет для всех одномерная – двадцать пять саженей квадратных, то есть вся с оградою.

Без благословения монастыря никто не должен перестраивать своей каливы, или увеличивать свое место, или передавать другому. Пусть все делается с советом и вопросом.

Благословляется разводить всякие плодовые деревья и виноград для еды, а не для вина. Виноделие же вовсе запрещается.

Отцы и братия должны понуждать себя к терпеливому житию, в безмолвии на каливах не предаваться рассеянности, чтобы ради скуки без нужды не оставлять калив и не прогуливаться по монастырям, тем более без крайней нужды не ходить на Карею. Ибо кому неизвестно, что частое хождение без нужды делает душевредную рассеянность, которая все собранные духовные плоды безмолвнические погубляет.

Без благословения духовника не иметь в каливах вина, ракии и прочих хмельных напитков, в случае же какой-либо причины должно объявлять духовнику благословную причину, заставившую нарушить положенное правило, и по чину взять от него на то позволение. Всем надобно со страхом Божиим стараться, чтобы в пустынной местности Фиваида не было и слуху о мирской привычке к душепагубному пьянственному невоздержанию.

Никому не дозволяется вмешиваться в дела и распоряжения общие, кроме определенных для того от монастыря шести старцев. Других же собраний для советов не дозволяется делать.

И о всем безмолвствовать и со страхом Божиим покоряться положенному порядку, для успокоения же волнующихся прилогов против порядков правления полезно будет почаще задавать себе вопрос преподобного Арсения: «Монше, зачем ты пришел в эту пустыню?» Такое настроение мысли при содействии благодати поможет безмолвнику благодушествовать в терпении пустынных скорбей, за претерпение коих обещано от Бога получение вечного блаженства и нескончаемой радости, ихже да сподобимся улучить по милости Божией, молитв ради Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, святого Пантелеимона и богоносных отцов наших Афонских. Аминь.

Игумен Русского

Свято-Пантелеимонова монастыря

архимандрит Макарий

со всею о Христе братиею.

Духовник Иероним

1884 года апреля 6 дня.

Внимай.

Для совершенства и полноты сего Устава по правилам святых отцов требуется сохранять, чтобы в эту местность не принимать безбрадых и не дозволять им долго проживать здесь.

Духовник Иероним

12 июня 1884 года

 

Чиноположение и распределение жизненного продовольствия поступающим на жительство в пустынь Фиваиду престарелым и неимущим и всем приходящим для спасения душ своих

1. Так как пищу, одежду и все прочее, необходимо требующееся для жизненного содержания в Фиваиде, по случаю отдаленности ее от Кареи и монастырей затруднительно приобретать, то посему Русский монастырь Святого Пантелеимона положил все необходимое иметь на месте в Фиваиде, дабы братия не отлучалась без нужды от местопребывания своего и не развлекалась проходками по делам, иногда совершенно ничтожным.

2. Все имущие средства могут приобретать для себя нужное от того, кому поручил монастырь, по ценам, монастырем приобретенным.

3. Совершенно неимущим престарелым распорядитель будет выдавать по своему совестному усмотрению бесплатно.

4. Имущим средства и просящим поддержки тоже, облегчая их нужды, выдавать что-либо.

5. Могущие производить какие-либо работы в вознаграждение получат что-либо из экономии, смотря по их труду.

6. Все могущие чем-либо содействовать пустынному сожитию духовно, нравственно и материально обязаны помогать, согласно просвещению совести каждого.

Совершенно неимущим и престарелым благословляется давать:

Продовольствия (на месяц)

– 10 ока сухарей

– 2 ока муки

– 1 око круп или рису

– 100 драм масла

– 50 драм фотогену

– ½ ока тарани

– 1 око масличек

– 50 драм сыру

– 100 драм сельдей

– 15 драм чаю

– 125 драм сахару

Из рухлядной

– Две рубахи и двое панталон холщовых на год

– Один подрясник холщовый на год

– Один подрясник суконный на год

– Рясу навсегда

– Камилавку на два года

– Наметку на два года

– Одни башмаки и одни подметки на год

– Куртку тоже на год

– Двое чулок тоже

– Схима навсегда

– На 20 левов (то есть на 1 рубль 60 копеек) посуды на год.

Все вышеизложенное составлено в Бозе почившим отцом духовником иеросхимонахом Иеронимом, сие все предлагается к исполнению. Любящим же Бога вся поспешествуют во благое (Рим. 8, 28).

На древней каменной иконе святого великомученика Пантелеимона на хартии, которую держит в руке своей страстотерпец Христов, написаны в назидание наше сии слова: «Друзи мои, потщитеся, и не вотще будет труд ваш».

Игумен Русского

Свято-Пантелеимонова монастыря

архимандрит Макарий