Правитель Майафарикина Малик Музаффар был человеком непоследовательным и к тому же вспыльчивым. Эти качества его характера в течение короткого времени привели к тому, что Насави впал в немилость и оказался в зиндане. Благодаря своему положению, он содержался во внутреннем узилище дворца, где сидели придворные и другие люди знатного положения. Камера была сухой, и благодаря маленькому окошку, в котором были видны минарет и верхушки деревьев, хорошо проветривалась. Настолько хорошо, что Насави от постоянного сквозняка простыл. Здесь на вынужденном досуге он имел возможность размышлять о своей участи и ее предпосылках. Насави не сетовал на судьбу, напротив, был ей благодарен за то, что еще жив и здоров, в то время, как султан Джалал ад-Дин покинул этот мир. Однако он не терял надежд на освобождение и время от времени писал прошения на имя вазира и самого правителя, с просьбой о милости.

Всему виной была оплошность вазира, ответственность за которую он переложил на плечи Насави. Разбирая письма и прошения, поступающие на имя правителя, Насави наткнулся на письмо, на котором стояла печать и подпись последней сельджукской принцессы Малики-Хатун. Насави, в обязанности которого теперь входило просматривать всю почту и регистрировать в специальном журнале: дата, адресат, отправитель и краткое содержание, с любопытством вскрыл печать и ознакомился с содержанием. Жена султана Джалал ад-Дина сетовала на неподобающие условия, в которых она вынуждена жить и просила увеличить свой пенсион. «Я писала Малику Ашрафу, – говорилось в письме, – он ответил, что сам очень занят войной с крестоносцами, поэтому поручает меня заботам своего брата. Все мои деньги и крепости, и города я поручила заботам вашего хаджиба Али. Вам было угодно лишить его жизни, но что стало с моими деньгами и прочим достоянием, я не знаю, потому что уехала к вам, не дожидаясь его».

«Значит она здесь», – с грустью подумал Насави. Ему не довелось встретиться с ней лично, но он испытывал к ней странную симпатию. Было жаль ее, эту своенравную гордую женщину. Любовь к Джалал ад-Дину, возникшая после одного взгляда, брошенного с крепостной стены, фиктивный развод. Вряд ли кто-то в это поверил, кроме самого султана. Мотивы ее поступка были очевидны. Но это был поступок, вызывающий, как ни странно, уважение, хотя и противоречил мусульманской морали.

Прежде чем доложить о нем правителю, Насави показал письмо вазиру. Ознакомившись с его содержанием, тот спросил:

– Отчего ты решил сначала показать его мне?

– В этом письме есть некоторые дерзость и неуважение. Это сквозит между слов, несмотря на то, что по форме оно – просьба.

– Пожалуй, – задумавшись на мгновение, согласился вазир, – но что с того?

– Правитель может разгневаться, – продолжал Насави, – и отказать ей. А сельджукская принцесса не заслуживает того, чтобы ей отказывали в такой малости, которую она просит. Она в самом деле достойна лучшей участи. Но дело даже не в этом, то есть не это главное. А главное то, что к ней благоволит Малик Ашраф. Принцесса может стать причиной недовольства и разлада между братьями.

– Теперь я понимаю, почему тебя приблизил хорезмшах, – сказал вазир, – но что же делать. Мы не можем утаить письмо от правителя.

– Вы можете сами увеличить пенсион, своей властью, сумма, о которой идет речь, невелика.

– Но там не указана сумма.

– Я просмотрел реестр пенсий, достаточно увеличить ее содержание на треть.

– Хорошо, – согласился вазир.

Через некоторое время об этом стало известно правителю. Он пришел в ярость. Вазир отказался от своих слов, и Насави угодил в зиндан из-за своей доброты. Но он не жалел о своем поступке. Ему казалось, что он отдает долги своего погибшего господина. Ибо, по его мнению, Джалал ад-Дин был несправедлив к ней. Вазир, видимо, чувствуя угрызения совести, постарался облегчить пребывание Насави в неволе, обещал при первой же возможности похлопотать перед правителем о нем.

– Ты пойми, – сказал он, навестив его в тюрьме, – если бы я взял на себя ответственность за это ошибочное решение, сели бы оба. И нам бы никто не помог. Я же тебя вытащу рано или поздно.

Но освобождение затягивалось, и Насави, изнывая от тоски и безделья, попросился на общественные работы.

– Но человеку вашего звания негоже убирать улицы, как простолюдину – сказал вазир.

– Если человеку моего звания подобает сидеть безвинно в зиндане, почему же мне не подобает убирать улицы, – резонно ответил Насави.

Выполнить эту просьбу вазир сумел без труда, и Насави стал под охраной убирать городские улицы.