Прием, который время от времени устраивал наместник Иерусалимского королевства, был мероприятием тягостным, особенно первая его часть, но необходимым. Это собрание старались посетить и Герэн де Монтегаудо, и Арман де Перагор, и Эрман фон Залца – гроссмейстеры всех рыцарских орденов. Поскольку здесь можно было узнать последние новости из Рима и Сицилии. Двух центров, откуда приводились в движение рычаги большой политики. И те, кто старался держать нос по ветру, старались не пропустить этот прием. Сюда старались попасть знатные сеньоры, бароны и виконты. Здесь собирался цвет Иерусалимского общества. Иногда своим присутствием собрание освящал «Его блаженство» Герольд, патриарх Иерусалима. Прием проходил в большой зале королевского дворца. Центральной фигурой был жизнерадостный семилетний мальчик по имени Конрад – наследник короля Фридриха. Он был одет в черный бархат по случаю траура по недавно скончавшейся матушке и потому был едва заметен в огромном черном кресле. Тем не менее, его все замечали и спешили приветствовать и отдать королевские почести. Рядом с троном стоял уже известный нам граф Монбельярский и комментировал для мальчика происходящее в зале. Мальчик, гордый от сознания собственной значимости страшно важничал и задавал неожиданные для семилетнего ребенка вопросы. У председателя Венецианской Торговой Ассоциации он спросил, каков оборот торговли за текущий год, чем застал его врасплох.

– Ваше величество, цифру трудно назвать, – в растерянности бормотал купец.

– Она столь велика, – поинтересовался наместник, – тогда почему же вы не платите пошлины?

– Нет, она не столь велика, – догадавшись, откуда у мальчика этот интерес, ответил председатель, – она не подсчитана. Но хочу напомнить, что Венецианская республика издавна обладает правом беспошлинной и эксклюзивной торговли.

– Все даровое рано или поздно кончается, и приходится платить, – заметил наместник. – Пора бы вам подумать об этом.

– Мы обязательно подумаем об этом, – злобно ответил венецианец, – и сообщим о вашем намерение папе.

– Это правильно, – поддержал его граф. С родителями всегда надо советоваться.

– Я имел в виду папу Римского, – уточнил купец.

– Тогда тем более.

Конрад, потерявший интерес к перепалке взрослых, ковырял ногтем подлокотник. И когда купец, кланяясь, отошел в сторону, спросил у наместника:

– Эд, можно мне уйти уже, мне скучно.

– Ваше величество, еще немного, прошу вас. Давайте побеседуем с фра Герэном. Он как раз направляется к вам. Помните вопрос?

– Помню, – буркнул наследник, и с хмурым видом стал ожидать приближения гроссмейстера иоаннитов.

Приблизившись, гроссмейстер поклонился.

– Здравствуй Герэн, какие новости? – спросил мальчик.

– Ничего особенного, – удивленно ответил гроссмейстер, – так, мелкие стычки с мусульманами.

– А что это за невинные люди, которых ты арестовал на нейтральной земле?

– Какие люди? – спросил фра Герэн.

– Мужчину и женщину, – вступил в разговор граф, – вы обвинили их в шпионаже.

– Ваше величество прекрасно осведомлены о моих делах, – любезно ответил фра Герэн. – Я и сам, было, решил, что они ни в чем не повинны. Правда, при мужчине было письмо, адресованное султану Малику Ашрафу, злейшему нашему врагу.

– Почему же злейшему? – удивился Эд. – Кажется, король Фридрих, заключил мир с мусульманами.

– Но дело даже не в письме, – продолжал Герэн, – я решил не обращать на него внимания, и хотел отпустить их. Как вдруг на конвой, сопровождавший этого мусульманина, было совершено нападение. Это обстоятельство подтверждает, что наши подозрения имели почву, и он виновен.

– Если человек бежит, значит, он виновен? – спросил Эд. – А, если он просто не хочет сидеть.

– Если его арестовали, значит, он виновен, у моих людей были основания для таких действий.

– Допустим, – заметил наместник, – но речь идет не о мужчине, возможно, вы и правы насчет его вины. Но вы стали хватать наших людей. Ко мне явился некий рыцарь, утверждая, что был задержан вашими людьми. Служебное рвение – вещь хорошая, но стоит ли хватать всех без разбора.

– Рыцарь сей странным образом замешан в этой истории, – ответил Герэн.

– Кажется, он виноват лишь в том, что оказался попутчиком этой пары паломников. Ведь они паломники?

– Так они назвались.

– Дорогой гроссмейстер, задача госпитальеров состоит в том, чтобы сопровождать христианских паломников, а не мусульманских, к тому же помимо их воли. Тут уж вы перестарались. Давайте разберемся в этой запутанной истории. Пришлите эту женщину, мы хотим ее допросить.

– Вы? – переспросил гроссмейстер.

– Кажется, я произношу слова довольно внятно, – заметил наместник. – И, должен вам напомнить, дорогой гроссмейстер, что в Иерусалиме я представляю короля Фридриха. Полагаю, вы уже отправили послание его святейшеству папе. Надо, чтобы его величество король Фридрих, был также в курсе происходящего в иерусалимском королевстве. Кстати, они помирились, вы слышали об этом? Так что нет никакого резона скрывать информацию от одного из них. Надо сообща выполнять нашу святую миссию. «Проклятый выскочка», – подумал гроссмейстер. Поклонившись наследнику, он отошел к своей свите. Граф проводил гроссмейстера внимательным взглядом.

– Эд, я хочу уйти, – заявил Конрад, когда утомительный для него разговор закончился. – Тебе больше ничего не нужно от меня?

– Не мне, ваше величество, – возразил граф, – все, что я делаю, делаю во благо вашего трона.

Конрад встал, все замерли, поскольку никто не упускал фигуру мальчика из виду. Глашатай провозгласил:

– Король покидает собрание.

Конрад прошел сквозь толпу кланяющихся вельмож и скрылся в одной из дверей. Наместник пошел по залу, отвечая на приветствия, заговаривая с некоторыми из вельмож. Его вниманием надолго завладел Эрман фон Залца, гроссмейстер тевтонского ордена. Он был приверженцем короля Фридриха, и потому пользовался благосклонностью наместника. Переговорив с ним, наместник заметил:

– Что-то Армана де Перагора не видно?

– Наверное разбирается со своими людьми, – ответил фон Залца.

– А что случилось? – поинтересовался наместник.

– А вы не слышали? Сегодня днем, двое каких- то паломников как следует, вздули около десятка храмовников в таверне Джакомо.

– Вы ничего не путаете? – недоверчиво сказал наместник. – Двое паломников одолели десяток тамплиеров?

– Именно, ваша светлость, возможно даже больше десяти.

– Сведения достоверны?

– Абсолютно. Один из моих рыцарей обедал там. Он все видел своими глазами.

– И не пришел на помощь тамплиерам? – укоризненно спросил наместник.

– Нет, не пришел, более того, он приказал своим людям, а их было около десятка – не вмешиваться.

– Вы поступили благоразумно, – заметил граф, – а то вдруг бы и вашим досталось.

– Ваша светлость, – сказал задетый гроссмейстер.

– Я пошутил, – сказал наместник, – это хорошо, что с них сбили спесь. А интересно было бы узнать, кто эти люди. Я бы взял их на службу. Такие молодцы на дороге не валяются.

– Тамплиеры с ног сбились, разыскивая их. Но те, как сквозь землю провалились. Взяли хозяина таверны, вы бы вмешались, ваша светлость, он хороший малый. Вы ели его фаршированную рыбу? Это что-то особенное.

– Хорошо, я вмешаюсь, – пообещал наместник и поманил к себе Раймонда, который все это время стоял рядом с помощником графа.

– Шевалье, – сказал он, когда тот приблизился, – я поговорил с фра Герэном, завтра он привезет вашу даму.

– Благодарю вас, ваша светлость, – воскликнул Раймонд, – отныне моя жизнь принадлежит вам, распоряжайтесь ей.

– Ну, зачем же такие крайности. Скоро прием закончится и будет ужин, я бы хотел бы, чтобы вы спели на нем свои песни. Мне кажется, весть, которую я сообщил, должна вдохновить вас.

– С превеликим удовольствием.

Вторая часть приема предполагало пиршество. Приглашенные переместились в соседний зал, меньше размером, где по периметру стен были составлены столы, уставленные разнообразной снедью и вином. Между столами сновали слуги, обнося гостей закусками, разливая вино в кубки. В середине зала кривлялись шуты, их сменяли акробаты, танцовщицы, музыканты. Когда застолье было в самом разгаре, в центр зала вышел герольд и объявил:

– Сейчас нам споет уроженец Прованса, благородный рыцарь, сподвижник графа Н. трубадур Раймонд Видал де Бесалу.

Наступила тишина. Появился Раймонд, он держал в руках гитару. Тронув струны, он запел:

Боярышник листвой в саду поник,

Где донна с другом ловят каждый миг:

Вот-вот рожка раздастся первый клик!

Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Ах, если б ночь господь навеки дал,

И милый мой меня не покидал,

И страж забыл свой утренний сигнал…

Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Под пенье птиц сойдем на этот луг.

Целуй меня покрепче, милый друг,

Не страшен мне ревнивый мой супруг!

Увы, рассвет, ты слишком поспешил

Продолжим здесь свою игру, дружок,

Покуда с башни не запел рожок:

Ведь расставаться наступает срок.

Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Как сладко с дуновеньем ветерка,

Струящимся сюда издалека,

Впивать дыханье милого дружка!

Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Красавица прелестна и мила.

И нежною любовью расцвела,

Но, бедная, она невесела, -

Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Песня вызвала восторг и шумное одобрение зала. Когда шум утих, Раймонд запел следующую песню:

Христос, к тебе нестись должны

Мои рыданья – это ты

Послал мне горе с вышины

Где мира лучшие сыны

Не за тебя ль идет война

После первого же куплета наступила полная тишина, так что слышно было, как гудит ветер за окнами.

– Кажется, он выбрал не лучшую свою песню, – пробормотал наместник, – хорошо, что нет патриарха.

Раймонд продолжал петь:

В саду у самого ручья,

Где плещет на траву струя,

Там средь густых дерев снуя

Сбирал я белые цветы.

Звенела песенка моя,

И вдруг – девица вижу я

Идет тропинкою одна.

Стройна, бела, то дочь была

Владельца замка и села.

И я подумал, что мила

Ей песня птиц, что в ней мечты

Рождает утренняя мгла

Где песенка моя текла,

Но тут заплакала она.

Глаза девицы слез полны,

И вздохи тяжкие слышны.

Туда ушел и милый мой,

Красавец с доблестной душой,

О нем вздыхаю я с тоской,

И дни безрадостно пусты.

Проклятье проповеди той,

Что вел Людовик сам не свой,

Во всем, во всем его вина.

И вдоль по берегу тотчас

Я поспешил на скорбный глас,

И молвил: «Слезы скорбных глаз -

Враги цветущей красоты

Поверьте, Бог утешит вас,

Он шлет весну в урочный час,

И к вам придет души весна».

«Сеньор, – она тогда в ответ, -

Господь прольет, сомненья нет,

На грешный милосердный свет

Небесной, вечной чистоты.

Но сердцу дорог здешний свет

А он любовью не согрет

И с другом я разлучена.

Когда отзвучали последние строки, в зале раздались редкие аплодисменты. Дерзость этой песни была очевидна. «Кто его сюда привел? – спросил чей-то голос». «Тише, – ответили ему, – он, кажется, пришел с наместником». На этом обсуждение прервалось. Присутствующие на пиру сеньоры сочли лучшим сразу же забыть об этом. Эд Монбельярский был наместником короля, известного своим вольнодумством. Человек, способный, не боясь кары небесной, сомневаться в непорочности девы Марии, и который открыто, называл Христа обманщиком, вполне мог устроить подобную провокацию, чтобы отметить тех, кто будет выражать недовольство. Граф сделал знак, и в дело вступили музыканты. Затем он подозвал трубадура.

– Это вы нарочно? – спросил наместник.

– Нет, ваша светлость, как вы могли подумать?

– Именно это я и подумал?

– Вам не понравилась песня?

– Отчего же, понравилась. Правда, на мой взгляд, один куплет в ней лишний. Лучше его не петь.

– Из песни слов не выкинешь, ваше сиятельство, тем более, что они не мои.

– Кто же автор?

– Маркабрюн, его уже нет в живых.

– Значит ему уже все равно, а вы, однако, не пойте ее больше. В Иерусалиме, во всяком случае. Хотя, я думаю, что папе все равно же донесут, о том, какие вольности я здесь позволяю.

– Простите меня, – сказал Раймонд, – я совсем не подумал об этом.

– Ладно, – сказал граф, – будем надеяться, что винные пары усыпят бдительность папских шпионов. Садитесь к столу, рыцарь, ешьте, пейте, развлекайтесь, а завтра приходите ко мне. К этому времени мы успеем допросить вашу даму. И, если она невиновна, то вы сможете уделить ей внимание.

– Благодарю вас, граф.

Рыцарь отошел от наместника, которого тут же окружили бароны и военачальники Иерусалимского королевства. Раймонд сделал несколько шагов, разыскивая свободное место у стола. И столкнулся с командором Огюстом.

– Сэр, – воскликнул командор, – как понять ваше появление на этом пиру! Вы находитесь под арестом.

– Под арестом? По чьему приказу позвольте узнать? – поинтересовался Раймонд.

– По приказу фра Герэна, гроссмейстера.

– Я не вхожу в число иоаннитов, – холодно ответил шевалье, – кто-то более могущественный освободил меня из-под ареста.

– Вы намекаете на графа? – едва заметно кивая в сторону наместника, процедил командор.

– Я не намекаю, я говорю прямо. Я гость графа на этом пиру.

– Так, так, – сказал командор, – а это не вы сейчас пели эту кощунственную песню, в которой обвиняли Христа.

– Каждый слышит то, что он хочет услышать, – возразил Раймонд.

– Ну что же, полагаю, у святой инквизиции будет повод побеседовать с вами. К выдвинутым против вас обвинениям добавится еще одно.

– К каким обвинениям? – вежливо спросил рыцарь.

От его спокойного тона командор вовсе вышел из себя:

– Человек, которого вы так упорно выгораживали и защищали, вчера бежал из-под стражи, – сказал он. – И тем самым подтвердил свою вину. А сегодня он со своими подручными напал на тамплиеров.

– Вы уверены, что это был он?

– Его узнал один из моих людей. Я думаю, что наместнику будет интересно узнать о вашей связи с преступниками.

– Если у вас все, – попросил Раймонд, – то позвольте мне пройти.

– Будете петь? – не двигаясь с места, спросил командор.

– Может быть, – ответил рыцарь.

– Ну конечно, – с трудом сдерживая себя, сказал командор, – петь песенки, держась за чью-нибудь юбку, легче, чем воевать с сарацинами.

И уже, не сдерживаясь, бросил:

– Трус.

Окружающие оглянулись на звук пощечины.

– Я готов встретиться с вами в поединке в любое время и в любом месте, – заявил трубадур.

– Я пришлю вам своих секундантов, – ответил командор, держась за пылающую щеку.

Флейта, гобой, кларнет, барабаны – их музыка производила столько шума, что этот инцидент не привлек всеобщего внимания. Тем не менее, к Раймонду подошел распорядитель со словами:

– Сэр, я вижу, что вы здесь один. Когда будете уходить, дайте мне знать, я предоставлю вам охрану.

– Благодарю вас, – ответил рыцарь, – в этом нет необходимости.

Распорядитель кивнул и отошел. Между тем, веселье продолжалось, рыцарь поискал глазами, но командора в зале уже не было. Раймонду спешить было некуда, поскольку о ночлеге он не позаботился, и наместник его об этом не спросил. Раймонд сел за стол на первое освободившееся место. Сосед тут же пододвинул к нему блюдо с жареной бараниной и наполнил приличных размеров кубок, стоявший перед ним.

– Браво сэр, могу быть вашим секундантом, – перекрывая шум, крикнул он. – Пейте, ваше здоровье.

И сам приложился к кубку. Видно было, что он изрядно пьян. Раймонд поблагодарил и осушил сосуд. Стал закусывать. Через короткое время, ему стало тепло и легко. Он подумал о Ладе, мысленно заговорил с ней, вновь и вновь пытаясь оправдаться в ее глазах. В этих разговорах мечтах и спорах, незаметно пролетел остаток вечера. За столами оставалось всего несколько человек перебравших вина. По залу сновали слуги, убиравшие со столов. Раймонд остановил одного из них вопросом:

– Скажи, любезный. Не найдется ли здесь комнаты, где можно было бы переночевать?

– Сожалею, сэр, – ответил слуга, – скоро появится охрана, и всех выведет, ночевать здесь нельзя. Но неподалеку отсюда, на соседней улице, есть дом, в котором сдаются комнаты для ночлега.

Раймонд поблагодарил, поднялся и направился к выходу. Слуги гасили свечи на канделябрах.

Оказавшись на улице, Раймонд направился по указанному адресу. В этот поздний час улица была пустынна. Он дошел до ближайшего поворота и задумался, вспоминая наставления слуги. В этот момент в темноте переулка показались люди. Они молча стояли, ожидая, когда он поравняется с ними. У Раймонда тревожно кольнуло сердце, но направление движения он не изменил. Раймонд подумал, было, что это секунданты командора. Но в этот миг выглянула луна, и Раймонд увидел, как блеснули в лунном свете их обнаженные клинки. Он подумал, что дальнейшее пренебрежение очевидной опасностью будет уже глупостью. Откинул назад полу плаща, освободив рукоятку меча, и отстегнул ремешок, удерживающий кинжал в ножнах. Эти его движения не укрылись от внимания от поджидавших его людей. Рыцарь пошел прямо на них и остановился в шаге от незнакомцев. Их было двое.

– Прекрасный вечер, господа, – обратился к ним Раймонд, – не правда ли?

Не ожидавшие этого незнакомцы переглянулись и стали поправлять свои плащи, пряча за спиной шпаги.

– Какой к дьяволу вечер? – грубо отозвался, наконец, один из них. – Ночь на дворе, светать скоро начнет.

– Я люблю это время суток, – продолжал Раймонд, – звезды светят особенно ярко.

После этого наступила пауза. Для ответа на романтическую посылку у незнакомцев не хватило воображения. После некоторого молчания один из людей сказал:

– Проходите, сударь, вы, кажется, куда-то направлялись.

– Благодарю вас, – сказал Раймонд.

Он сделал несколько шагов, каждую секунду ожидая нападения. Но они дали ему спокойно пройти и последовали за ним. Раймонд шел, прислушиваясь к шагам сзади. Через короткое время он заметил, как впереди от стены отделились еще две тени и двинулись навстречу. Рыцарь понял, что он в ловушке.

Первый выпад он отбил кинжалом и сам нанес длинный колющий удар, достигший цели. Нападавший грязно выругался, и, выронив меч, схватился за бок. Раймонд же скрестил мечи со вторым человеком, прислушиваясь к спешно приближающимся шагам. После короткой и яростной рубки он отскочил в сторону, предупреждая нападение сзади. Они не торопились, уверенные в своем превосходстве. Противник Раймонда дождавшись подмоги, опустил меч и стал оказывать помощь раненному товарищу. Подошедшие изготовились к нападению.

– Послушайте, – вступил в переговоры Раймонд, – что вам нужно от меня? Денег? Их у меня нет.

– Не нужны нам твои деньги, – ответили ему, – нам нужна твоя голова.

– А вы бы не могли подождать денек, другой? На мою голову есть еще один желающий. Завтра у меня с ним предполагается дуэль.

– Вот поэтому-то мы и здесь, – брякнул один из головорезов. Так как второй толкнул его, стало очевидно, что он сказал лишнее.

– Вот оно что, – сказал Раймонд, – а не кажется ли вам, что силы неравны.

– В самый раз, – был ответ.

И вслед за этим последовал сдвоенный выпад. Рыцарь отразил атаку, отбив один клинок, одновременно отскочив в сторону так, что второй меч поразил пустоту.

Непреложным правилом неравного поединка со времен гладиаторских боев Древнего Рима – было, во что бы то ни стало рассредоточить противника. Об этом Раймонд знал со слов покойного графа Н., давшего когда-то ему несколько уроков фехтования. Рыцарь, помня об этом, все время двигался, меняя диспозицию так, чтобы не дать убийцам напасть на него одновременно с разных сторон. Раймонд поймал себя на том, что впервые подумал с теплотой о муже своей бывшей возлюбленной. «Рикоссо на форте», – кричал про себя рыцарь, парируя диагональный восходящий удар. «Рипост», – шептал он, защищаясь от вертикального нисходящего удара в голову статичным блоком. Некоторое время он довольно успешно парировал все удары и сам нападал, стараясь держать в поле зрения третьего, который все еще проявлял трогательную заботу о раненном товарище. Но как только он упустил его из виду, как сразу же последовало нападение сбоку. Раймонд не успел закрыться и почувствовал, как сталь клинка вошла в его тело. В тот же миг трубадур ударил кинжалом, не глядя, наотмашь. Сдавленный стон подтвердил, что он попал в цель. Оставив кинжал в теле врага. Раймонд в мгновенье ока сбросил плащ и намотал его на руку, зажав рану в боку. Теперь он пользовался этой рукой, как щитом, попеременно, то, отбивая выпад, то, останавливая кровь, льющуюся из бока. Двое оставшихся в живых противника продолжили бой с еще большей яростью, между тем, как Раймонд теряя кровь, стал ослабевать. Чувствуя это, он отбежал к ближайшему дому и прислонился к стене, чтобы не дать никому зайти с тыла.

– Жалкий менестрель, – взревел один из нападавших, – мы хотели тебя просто проучить, но теперь тебе конец.

– Конец будет всему, – ответил Раймонд, – разница во времени.

Схватка продолжилась. Трубадур ранил еще одного. Однако вскоре пропустил выпад. Удар пришелся в раненное в схватке с разбойниками Керима плечо и левая рука безжизненно повисла. Он бросил ставший уже ненужным плащ. Ему вдруг стало холодно, и он почувствовал смертельную тоску. Конец видимо был близок. Усилия, которое он прилагал, чтобы оставаться на ногах, лишили его последних сил. В глазах потемнело, и последнее, что он услышал, теряя сознание, были топот копыт и чьи-то возгласы.

– Где они прятали лошадей, – успел подумать он, прежде чем его приняла мгла.