– Как-то здесь душновато, – сказал Егорка, – и пахнет чем-то странным.

– Это свечи горят целый день, – пояснил Фома, – потому и дух такой. Садитесь вон на ту лавку. А я как раз буду свечи гасить.

– Хорошая у тебя работенка, – заметил Егорка, – свечи гасить. Зачем ты их жжешь целыми днями? Не жги, и гасить не придется.

– Это не я жгу, люди зажигают. В церкви так принято. Вам, нехристям, этого не понять. Лучше расскажите, что с вами стряслось, почему вы в таком странном виде.

– Не понимаю, что странного ты находишь в нашем виде, – возразил Егор. – Мы одеты в монашеские тоги, и от нас за версту несет вином. То есть мы ничем не отличаемся от тебя.

– А почему он мне подмигивает? – спросил Фома.

– Я не подмигиваю, – пояснил Али, просто у меня глаз не полностью открывается.

– Вы, что подрались?

– Было дело, – вмешался Егор, – только ты давай уже, заканчивай с допросом.

– А мне всегда это нравилось в христианском культе, – заметил Али, – я имею в виду свечи. Огонь – это всегда хорошо. Он очищает все. Может быть, во мне сейчас говорят голоса моих предков – огнепоклонников, коих так жестоко подавили арабы, неся свою религию. Но, думаю, что лучше нам не вдаваться в религиозные различия. Меня это совершенно не заботит. Тем более, что мы, Егорка, как точно подметил наш православный друг – два нехристя находимся в центре, так сказать, христианского мироздания. Не будем же злоупотреблять правами гостей, ибо нас могут попросить отсюда.

– Как говорит, а! – восхитился Егор, – Ритор да и только.

Речь Али произвела впечатление не только на Егорку, Фома смягчился. Он одобрительно кивнул Али и, сказав:

– Я сейчас вернусь, – исчез в недрах храма.

– Ты все-таки оставь парочку свечей, не гаси, – сказал ему вслед Егорка, – Чтобы чашу с вином не пронести мимо рта.

Своды храма исказили ответ Фомы, но в интонациях слышалось неодобрение.

– Ты, кажется, собираешься пить вино? – уточнил Али.

– Да, мой друг. Твое предположение верное, как всегда. После того, что мы сегодня пережили, не выпить вина? В этом будет, воля твоя, что-то странное. Как ты считаешь?

– Я скажу тебе, что я считаю странным. Только объясни мне, откуда у тебя взялось вино? Неужели ты тоже в той суматохе прихватил с собой кувшинчик? Да еще, умудрился скрыть его от меня.

– Увы, мой друг, вино в таверне было замечательным. Но в отличие от тебя, захватить с собой я не догадался. Но я уверен, что Фома не даст нам умереть от жажды.

– От жажды я могу предложить холодную воду, – сказал подошедший Фома.

– Вода, – возразил Егорка, – я пил ее однажды, она не утоляет жажды.

– Ты не только философ, – сказал Али, – но еще и поэт.

Фома обреченно вздохнул и направился к какой-то двери.

– Куда ты? – спросил его Егорка.

– За вином, – бросил Фома, – я знаю, что ты не отступишься.

– Это правильно, – одобрил Егорка, – а я хотел уже тебе напомнить наш нелегкий путь.

– Не надо, – сказал Фома, – я все помню.

Он скрылся за дверью.

– Так что ты говоришь? – спросил Егор.

– Я считаю странным и несправедливым то, что мы с такой легкостью оказались здесь.

– Что-то, брат, ты особенно суров по отношению к нам, – заметил Егор. – Что именно тебе кажется несправедливым?

– Великое множество людей горят желанием оказаться здесь и не могут этого. Пилигримы тратят немалые деньги, наносят урон своему здоровью. А сколько людей погибает по дороге в Иерусалим. И все для того, чтобы помолиться в этом храме. Припасть к истокам, так сказать. А нам, ни мне, ни тебе, это не нужно. Мы не можем это оценить.

– Но ты сам совершал паломничество. Кто как не ты способен понять и оценить. Даже, если ты не христианин.

– Я совершал хадж в Мекку. Вместо этого оказался в Иерусалиме. А тот, кто шел к храму Гроба Господня, возможно, оказался там, куда вовсе не собирался попадать. Например, в плену, если не в сырой земле.

– Я что-то не пойму к чему ты речь ведешь, – заметил Егор.

– Я пока сам еще не разобрался, – честно признался Али. – Должен сознаться, выпив вина, я становлюсь многословен.

Вернулся Фома. Он держал в руках увесистый кувшин и хлеб, обернутый в полотенце.

– Вот оно, истинное русское хлебосольство! – воскликнул Егорка.

– Вам повезло, что настоятеля сегодня нет, – сказал Фома, – но вы должны знать, что я рискую своей должностью, позволяя вам находиться здесь в неурочный час, тем более, пить вино.

– Вино в этом доме должно называться кровью Христовой, – уточнил Егорка.

– Мне слышится в этом насмешка, – строго сказал Фома, – я не допущу этого.

– Тебе кажется, – миролюбиво сказал Егорка, – я тебе другое скажу. Первое – велика ли должность – запирать дверь, да свечи гасить, и стоит ли ей дорожить? Второе – почему вам, служителям церкви, дозволено называть напиток кровью, а из уст мирянина – вам сразу слышится насмешка? Не говорит ли это о шаткости этого эпитета?

– Что касается второго твоего вопроса, – начал Фома, – то я не собираюсь обсуждать с иноверцем догматы веры, а тем более подвергать сомнению. К тому же, на этот счет у меня свои соображенья. А что касается первого, то я не запираю двери. Наверное, ты должен помнить, что двери в этом храме запирает другой человек по имени Расул.

– То есть, ты только свечи гасишь. Тогда тем более.

– Я делаю здесь много другой работы, – сказал Фома. – Но не в этом дело. Не место красит человека, а наоборот.

– Я не могу в этом с тобой согласиться.

– Между прочим, – вмешался Али, – знаменитый мусульманский богослов и мистик, ал-Газали, в зените своей славы удалился от дел и три года подметал пол мечеть в Сирии.

– Вот именно, – сказал Фома.

– А как насчет придела, – не унимался Егор, – скоро ли он отойдет к православной русской церкви.

– Я приложу к этому все усилия, для этого я здесь, – твердо заявил Фома.

– Вот за это я и предлагаю выпить, – сказал Али.

– Охотно, – согласился Егор, – только вот не из чего.

Фома достал из кармана несколько маленьких чашек.

– Это что? – удивился Егор.

– Ими причащают вином.

– А почему же они такие крохотные? – спросил Али.

– Чтобы много не выпили, – за Фому ответил Егорка, вызвав его неудовольствие. – Мне еще понадобится шнурок. Я привяжу им чашу, когда она выскользнет из моих пальцев и застрянет в моем горле я смогу ее вытащить.

– Другой посуды нет, – отрезал Фома.

– Значит, будем пить сразу из кувшина, как пьяницы.

– Это древний обряд, – не согласился Али, – он сближает сердца.

– Ладно, Фома, ты, как хозяин, покажи нам пример.

– Я прошу меня извинить, – твердо сказал Фома, – но я пить не буду, ибо серьезно отношусь к своей миссии. Я не могу отказать вам в помощи, но участвовать здесь в возлияниях я не буду. Более того, я вас оставлю. Я ухожу, мне нужно помолиться за себя и за вас. Вы можете лечь на этих скамьях. Рано утром, когда церковь наполнится людьми, вы сможете выйти отсюда под видом паломников.

Егорка хотел что-то возразить, но Али толкнул его локтем и сказал:

– Спасибо, друг, делай, как считаешь необходимым.

Прежде чем уйти Фома еще сказал, запинаясь, нехотя:

– Я бы на вашем месте сразу лег и постарался заснуть. А то, может всякое привидеться. Люди всякие, будто бы апостолы сидят, разговаривают.

– Да я тоже думаю, что привидений здесь хватает, – заметил Егор.

Фома ушел.

– Почему ты решил, что здесь должны быть привидения? – спросил Али. – Не то, чтобы я боялся их. Но просто из любопытства.

– Это очевидно, – ответил Егор, – здесь зарезали уйму народа, в этом дворе. Твои единоверцы резали христиан, а христиане резали мусульман. Наверное, тебе больно слышать об этом. Я слышал в мечети Омара, что напротив, кровь мусульман доходила до ног крестоносца, сидевшего на коне. Извини, что я напоминаю об этом. Но ты сам спросил. Какое счастье, что я не принадлежу ни к тем, ни к другим.

– Между прочим, твоя сестра тоже мусульманка, – напомнил Али.

– Может, уже выпьем, – предложил Егор.

– Да.

– Пей ты первым, – сказал Егор.

Али кивнул, взялся за кувшин и вдруг задумался. Пауза длилась так долго, что Егорка, не выдержав, сказал:

– Вино выдохнется.

– Знатоки говорят, что, распечатав кувшин, его нельзя пить сразу, – ответил Али, – ему надо дать время подышать, и тогда оно обретает полноценный вкус.

– Друг мой, – заметил Егор, – это вино дышит уже давно. Что касается вкуса, то я не думаю, что церковники задарма потчуют прихожан хорошим вином. Наверно, какая-нибудь дешевая кислятина. Но сдается мне, что ты медлил вовсе не поэтому.

– Я сочинял тост, – сказал Али, – и вот, что у меня получилось. Я полагаю, что когда-нибудь на земле будет только одна религия – Авраамическая. Ведь это так глупо, что христиане убивают евреев и мусульман, мусульмане убивают христиан. Евреев, правда, они уже не трогают. Хотя, все три религии имеют общие истоки. Праотец Авраам! И, когда это время настанет, никто из завоевателей, политиков, убийц, мошенников, не сможет прикрывать свои корыстные цели интересами религии. Вот за это и выпьем.

– С удовольствием, – согласился Егор, – хотя, ко мне это не имеет никакого отношения.

Али основательно приложился к кувшину и передал его товарищу. Егорка бережно принял кувшин и надолго припал к нему. Али встал и сделал несколько шагов, оглядываясь вокруг. Егорка наконец оторвался от кувшина и тоже встал.

– Так я не понял, – бросил Али, – какая связь между привидениями и убитыми.

– Прямая, – ответил Егорка, – души людей, погибших насильственной смертью долго не могут обрести покой. Поэтому я бы перенес этот храм, равно как и мечеть Омара в другое место. Туда, где не было пролито столько крови. Святость этих мест представляется мне сомнительным.

– Хорошо, что тебя не слышит Фома, – заметил Али. – Вряд ли он согласится с тобой.

– А я не нуждаюсь в его согласии. Я излагаю свои собственные взгляды.

– И куда, к примеру, ты перенес бы этот храм?

– В какое-нибудь высокое место. На вершину горы, самой высокой горы. Чтобы ее было видно отовсюду. Тогда людям не пришлось бы совершать долгий и опасный путь, паломничество. Чтобы можно было, выйдя из дома, обратить свой взор в сторону храма и совершить молитву.

– Вообще-то, мы, мусульмане, так и делаем, – заметил Али, – для молитвы мы поворачиваемся лицом к Кибле.

– Если мне не изменяет память, – сказал Егорка, – тебя арестовали на пути в Мекку.

– Ты прав, верный мой товарищ, я совершал хадж.

– Вот об этом я и говорю.

– Пророк сделал хадж обязательным для каждого состоятельного мусульманина.

– Когда пророк ваш говорил это, он не предполагал, что его учение распространится за пределы Аравии. И хадж станет делом нелегким. Легко ему было совершать паломничество из Медины в Мекку.

– Есть еще замечания к устоям? – спросил Али.

– Есть, но я бы называл это не замечаниями, а поправками. Это слово наиболее точно отражает суть моих слов. У мусульман пять обязательных ежедневных молитв.

– Это так, – согласился Али, – я вижу, общение с богословом не прошло для тебя даром. Ты сведущ, о любознательный Егор.

– Первая молитва должна быть сотворена в четыре утра или в пять, я могу ошибаться, но это неважно, а важно то, что в часы наиболее крепкого и сладкого сна, человек должен встать и молиться.

– Правильно, – сказал Али, – чтобы жизнь не казалось ему медом. Ибо сказано – будешь ты в труде, бездельник, добывать себе пропитание. Раньше встал, больше сделал. А как же иначе?

– Нет!

– Нет?

– Нет! Я думал, отчего, человеколюбивый пророк Мухаммад установил такие крайности и понял. Дело в климате. В Аравии очень жарко. Там трудовой день начинается затемно, а к полудню они прекращают дела и прячутся в тени, в своих жилищах до наступления вечерней прохлады. Это я опять же веду к тому, что Мухаммад не предполагал, что его религия выйдет за пределы страны. Все его установления для арабов, для мекканцев и мединцев. Но его последователи слепо переносили его законы по мере продвижения ислама. Точно также Иисус Христос, принимая крещение в Иордане, не думал, что студеной зимой попы на Руси заставят паству сигать на морозе в прорубь.

– А ты умен, Егорка, – заметил Али.

– Значит, ты согласен со мной?

– Не вполне.

– Будешь спорить?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– Жаль. Я бы с тобой поспорил. Спать не хочется. Надо же о чем-то разговаривать. Ну, давай, сменим тему. Что ты думаешь о Платоне или об Аристотеле? Кстати, я тебе рассказывал о черепахе и Геркулесе?

– Знаешь, пожалуй, я все-таки лягу спать, – заявил Али.

– Брось, давай лучше выпьем, – принялся уговаривать товарища Егорка. Но Али, в самом деле, вытянулся на скамье и закрыл глаза. Через короткое время под своды храма вознесся его храп.

– Он еще и храпеть будет, – раздосадовано сказал Егорка. – А я, между прочим, не могу заснуть, когда кто-то храпит.

Он подошел к двери, за которой скрылся Фома. Стучать не стал, но прислушался. Оттуда также слышался приглушенный звук, похожий на храп. Егорка покачал головой. Он побродил немного по залу, зажег еще несколько свечей. Одному в полумраке было как-то неуютно. Особенно, учитывая, сколько критических замечаний он высказал в адрес христианства и ислама, двух основных мировых религий. Причем, очень воинственных. А он находился внутри главной святыни последователей Христа, которого почитали и мусульмане. Так, во всяком случае, утверждал Али. Егорка вернулся к другу, и лег на соседнюю скамью, но сон не пожелал прийти к нему. Он долго лежал, ворочаясь с бока на бок. На короткое время, он, было, задремал, но какой-то звук, похожий не то на треск свечного фитиля, не то на мышиный писк отогнал напрочь от него сон. Еще через какое-то время Егор почувствовал голод. Он сел, нащупав хлеб, стал жевать его.

– Ну и что ты ешь в сухомятку, – услышал он, – много радости. Вином надо запивать хлеб.

Егорка посмотрел на Али, хотя голос явно принадлежал не ему. Неужели Фома дурачится. Некто, еще невидимый, продолжал:

– Разве ты забыл, как звучит формула приглашения? Мол, приезжай, попьем вина, закусим хлебом, ну и так далее. Ну, что ты головой крутишь, шею свернешь, я перед тобой стою, прямо смотри.

В этот момент Егорка, в самом деле, увидел, как прямо перед ним отделилась от стены чья-то тень. Хотя Егорка готов был поклясться, что мгновенье назад там никого не было.

– Я не побеспокою твоего друга, – приветливо улыбаясь, сказал незнакомец, поскольку сидел рядом с ним.

Его лицо показалось знакомым, он силился вспомнить, но не мог. Егорка почувствовал вдруг такую симпатию к этому человеку, что хотел встать, но собеседник остановил его движением руки.

– Я благодарен тебе, что ты выполнил мою просьбу, и помог монаху добраться сюда. Это было очень важно для него. Правда, меня немного огорчает, то, что ты не хочешь признавать меня.

Егорка хотел что-то сказать, но человек остановил его словами:

– Но это твое частное дело. Я только хочу сказать, что готов выполнить любую твою просьбу.

– Спасибо, – поблагодарил Егорка.

После некоторой паузы человек сказал:

– Спасибо и…, – поскольку Егорка вопросительно смотрел на него, продолжил, – каким будет твое желание?

Егорка пожал плечами.

– У меня нет желаний.

– Совсем нет желаний, быть того не может.

– Мне нечего желать в этой жизни, потому что у меня все есть. У меня нет недостатка в деньгах. Я молод и здоров. Чего мне еще желать. В данный момент, здесь и сейчас. Как говорили, древние греки.

– Я этого не ожидал, – признался незнакомец, – ты озадачил меня своей неприхотливостью и философским подходом к жизни.

– Но я могу разбудить друга, – предложил Егорка, – выполни его желание.

– Это исключено. Только ты.

Егорка развел руками.

– Подумай, как следует, – настаивал человек.

– Послушай, – заговорил Егор, – а ты ведь тот, чье имя не принято произносить всуе?

– Почти, – скромно и уклончиво ответил собеседник.

– Может быть, не будем считаться – предложил Егорка, – мы с ним как братья. Его желание это все равно, что мое желание. Воскреси его жену и ребенка. Ну, хотя бы жену, ребенка они еще одного сделают. А? Ну что ты качаешь головой?

– Начнем с того, что он мусульманин, – возразил ночной гость.

– И ты туда же, – укорил Егорка, – какая разница, мусульманин он или иудей. Он человек, прежде всего.

– Закончим тем, что я не воскрешаю умерших. Это противоестественно.

– Тебе ли говорить о естестве? Ты же сам воскрес на третий день.

– Во первых – не я, во вторых – то была не моя воля.

– А чья?

Незнакомец поднял палец к верху.

– Ладно, допустим. А кто воскресил Лазаря? А? – допытывался Егорка.

– Лазаря похоронили живым, он от переутомления впал в состояние такого сна, что его не могли разбудить и решили, что он умер. Мы слышали биение его сердца и тепло его тела. Вот и все. Я, например, могу воскресить человека, поднять из могилы. Но это будет мертвец, и вести себя он будет как мертвец. Никакого удовольствия от общения с ним вы не получите. А хорошую память об умершем вы утратите. Воскресший Лазарь, хоть он был не вполне мертвец, стал невозможным человеком. И, когда он наконец умер, а случилось это через короткое время, все вздохнули с облегчением.

Егорка тоже вздохнул.

– Ладно, – сказал он, – давай, выпьем. Ты же с этого начал разговор со мной.

– Ладно, – покладисто сказал почти тот, чье имя не стоит произносить всуе, – давай, выпьем. Но имей в виду, я по-прежнему готов выполнить любое твое желание. Стоит тебе только подумать об этом.

– Я буду держать про запас, – сказал Егорка.

– Хорошо, – сказал собеседник. – На чем мы остановились? Кажется, на выборе вероисповедания. Твой приятель высказал любопытное соображение об Авраамической религии.

– Ты никак подслушивал, – заметил Егорка.

– Ну что ты, мне это даже как-то не к лицу. Я просто все слышал. Я был здесь. Это мой дом, как ты знаешь.

– Давай разбудим его, – предложил Егорка, – и ты поговоришь с ним на эту тему. Его это как раз интересует. Но, вообще-то мы остановились на том, что ты посоветовал мне выпить вина и не есть в сухомятку.

– Извини, за тысячу с лишком лет у меня появились провалы в памяти, – весело сказал почти тот, чье имя нельзя произносить всуе. – То есть, ты предлагаешь вернуться к началу разговора?

– Вообще-то я предлагаю разбудить Али, потому что один я пить не буду.

– Почему один? – удивился тот. – А я?

– Ты будешь пить со мной? – недоверчиво сказал Егор.

– Ну а что же, я рыжий что ли?

– Да нет вроде.

– Ну, так давай, выпьем, закусим и поговорим.

– Он обидится потом на меня, – неуверенно сказал Егорка. – Не простит, что такие разговоры вел, ведь это по его части. Он, знаешь ли, богослов.

– Не скромничай, – заметил тот, – не ты ли рвался поговорить о Платоне и Аристотеле. А то, что он богослов, я знаю. Как и то, что он разуверился. Поэтому он мне неинтересен. Не потому, что он мусульманин, как ты мог бы предположить.

– Я друга в обиду не дам, – заявил Егор.

Однако собеседник, не слушая его более, легко поднялся и перешел в следующий зал. Егорка последовал за ним из любопытства, не из покорности или страха.

– Понимаешь ли, – бросил тот, не оглядываясь, – разговор людей, принадлежащих к различным конфессиям, лишен смысла. Ни один из них никогда не сможет убедить другого в своей правоте.

– Имеется ли в виду то, что сам вопрос о религии не подчиняется логике, то есть, лишен ее? – не удержался Егор.

Высказанное возражение, оказалось столь неожиданным для собеседника, что он с удивлением взглянул на Егорку.

– Я вижу, что наш разговор будет не прост, – заметил он.

– А все же, кто ты такой? – настойчиво спросил Егорка. – Разве ты тот, о ком я думаю?

– Мне, конечно, лестно, что ты меня принимаешь за него. Но нет. И, вообще, надо ли непременно выяснять кто я такой?

– Обязательно, – твердо сказал Егорка, – я должен знать с кем пью. Видишь ли, друг мой, питие вина, процесс сокровенный. У нас на Руси, во всяком случае, нельзя пить с кем попало.

– В этом ты прав. Меня зовут Назар.

– Назар, – повторил Егорка, – это имя. А род деятельности?

– Я бы не хотел распространяться об этом.

– Это непременное условие, – настаивал Егор.

– Хорошо, – сдался собеседник, – я ангел-хранитель твоего товарища.

– Али? – удивился Егорка.

– Нет, конечно, он же мусульманин. Фомы.

– Понятно, а почему ты со мною беседуешь, а не с ним? Вам с ним есть, о чем поговорить. У вас будет полное взаимопонимание.

– Слушай, а ты мне нравишься, – неожиданно сказал Назар.

– Вот как? – удивился Егорка. – Почему же ты хранишь его, а не меня?

– Таково было поручение. Он христианин, и у него серьезная миссия. К тому же есть всякого рода ограничения. Я не могу ему показаться. Общение с тобой, я всегда смогу объяснить, как обращение язычника в лоно истинной веры и тому подобное. У нас это всегда приветствуется.

– Ладно, допустим, что ты ангел-хранитель, а почему же, в таком случае, заботы о своем подопечном переложил на мои плечи. Ведь это я сопровождал его, бросив все свои дела. Терпел тяготы пути, невзгоды и лишения. Если на то пошло, зачем мне было прыгать за ним в бурное море, рискуя своей жизнью. Где ты прохлаждался все это время? Что-то не сходится.

– Ну, хорошо, – согласился Назар, – дотошен ты и проницателен. Хвалю. Я не ангел-хранитель. Моя должность поменьше. Я исполняю особые поручения.

– Чьи? – спросил Егорка.

Его начинал утомлять этот разговор, но остановиться он уже не мог. Порученец поднял палец к верху. Затем приложил палец к губам.

– Но на корабле был не ты, хотя и похож, – сказал Егор, – я помню его лицо.

– Не я, но это ничего не меняет.

– Так, и какое же у тебя ко мне поручение? – спросил Егорка.

– А может, мы уже выпьем? – раздраженно сказал Назар.

– Ладно, – сказал Егорка, протягивая кувшин, – пей.

– Что, прямо из горла? – удивился Назар.

– А, что? Брезгуешь?

– Нет, что ты, просто спросил.

– Твой подопечный принес кувшин с этой кислятиной и два наперстка, чтобы мы ими подавились.

– Зря ты о нем так. Он к тебе расположен и благодарен. Представь, чем он рискует, оставив вас здесь.

– Тебя он тоже здесь оставил? Что усмехаешься?

– Вообще-то, это я его здесь оставил.

– Не понял.

– Я здесь главный. Я смотритель этого храма.

– Домовой, что ли?

– Домовой – это у вас на Руси. А здесь на святой земле бери выше – попечитель богоугодных заведений.

– А как же Фома? Он вроде бы тоже смотритель храма.

– Один другого не исключает. Будь здоров, Егор.

Назар поднес кувшин к устам.

– И тебе не хворать, – пожелал Егор.

– Ну, как вино? – с ехидцей осведомился он, когда Назар, щурясь, отнял кувшин от губ, – не кислит?

– Есть немного, – признал Назар.

– А что же паломники лучшего не достойны? Дешевым пойлом народ потчуете. Все же кровь Христова. Могли бы лучшим угощать.

– Вино – это не ко мне, – возразил Назар. – К храму есть претензии?

– К храму – нет, – признал Егор.

– Тогда пей, – приказал Назар.

Егор послушался и почувствовал во рту изумительный, терпкий, с оттенками спелых фруктовых ягод вкус вина.

– Ну, как, – спросил, лукаво улыбаясь, Назар, – не кислит?

– Лучше вина я еще не пробовал, – сознался Егор.

– А теперь, закусим, чем Бог послал.

– Из твоих уст это звучит особенно…

Егор замолчал, не находя подходящего слова, но Назар остановил его, поведя рукой. Егор обернулся и обомлел. За его спиной появился стол, накрытый закусками, простыми, но оттого не менее аппетитными. В небольших по размеру плошках плавали в маринадах несколько сортов оливок и маслин. В плоских, сверкающих медным блеском посудинах сочились слезой различные сорта сыра. Лежала тонко нарезанная холодная вареная телятина. Много зелени, виноград. Что-то дымилось в маленьких медных чашках, источая чудный мясной аромат. Поймав взгляд Егорки, Назар пояснил:

– Это жаркое – говядина, обжаренная с грибами и фасолью, затем тушенная в собственном соку, с добавлением белого вина. Без горячего никак нельзя.

– Зачем же вино переводить, – упрекнул Егорка, – кто до этого додумался?

– Вина у нас много, – весело сказал Назар, – нечего жалеть? Взгляни.

Егорка обернулся и увидел огромную бочку, установленную на специальном постаменте с колесиками. Она стояла у стены. Назар, подойдя к ней, легко подкатил ее к столу. Повернул ручку специального крана, торчавшего из основания бочки, наполнил два больших серебряных кубка. Вино, бьющее из емкости, исходило темно-розовой или лучше сказать рубиновой пеной, и радовало глаз.

– Садись, – сказал Назар, и Егорка послушно опустился на высокий деревянный табурет.

– Стулья не очень удобные, жесткие, – заметил Назар, – но это нарочно. Когда пьешь вино, сидение не должно тебя обволакивать и усыплять, напротив, должно сторожить и доставлять некоторый дискомфорт. Говоря иначе, определенное неудобство. Все должно находиться в равновесии.

– Я смотрю, у тебя целая наука.

– Это так, – сказал Назар и добавил загадочную фразу, – Мы дожили до сегодняшнего дня, наблюдая этот мир.

Он придвинул кубок к Егорке и предложил выпить.

– Надо разбудить моего друга, – вновь сказал Егорка, – без него пить не буду, и он тоже голоден.

– Не надо его будить, – категорично произнес Назар, – каждому свое. И я о нем позаботился.

– Что ты имеешь в виду? – недоверчиво спросил Егор.

– Пусть спит. Ему сейчас снится его жена. Это лучше еды.

Довод подействовал.

– Ладно, – сказал Егорка и вдруг стал тереть глаза.

– Что такое? – спросил Назар

– Что-то в глаз попало, – глухо произнес Егорка.

– Врешь, ты плачешь.

– Ну и что? – с вызовом спросил Егорка.

– Это хорошо, у тебя доброе сердце. Давай лучше выпьем.

– Смерть молодой красивой женщины – это противоестественно.

– Я могу только посочувствовать, – мягко сказал Назар, – пей, лучше. Давай чокнемся.

– За упокой, не чокаясь.

– Ладно, не чокаясь, – кротко сказал Назар.

Он поднес кубок к губам и выжидающе смотрел на Егора. Но тот еще медлил.

– Говорят, что здесь людей резали как баранов, – сказал он, – как ты, вообще, мог допустить это?

Назар тяжело вздохнул.

– Я боялся этого вопроса, – сказал он, – то есть, я его ожидал.

– Значит, тебе есть, что сказать.

– Мне нечего сказать, – отрезал Назар, – кроме того, что я попечитель храма, а не людей. Пей, – приказал он и Егорка выпил.

Осушая кубок, Егор сформулировал новый вопрос, но с трудом, кто-то все время встревал в ход его мыслей и мешал.

– Отчего ко мне такое внимание? – спросил он.

Назар лукаво глянул на него.

– А ты крепкий орешек, – невпопад ответил он, но тут же добавил, – Егор, ты сам того не ведая, и без нашего умысла сделал много пользы для православных на Руси, оставаясь при этом убежденным язычником по рождению и безбожником по образу мыслей. Впрочем, как и твой приятель. В этом смысле, вы два сапога пара, хотя и разного вероисповедания.

– Не иначе, как ты решил меня обратить в православную веру? – догадался Егор, пытаясь пальцами ухватить оливку, но она не давалась и все время вскальзывала из рук. Тогда он взял глиняную плошку в руки и поднес ее ко рту, и поймал ее губами, а с ней еще несколько штук.

– Странный вкус у этих зеленых ягод, – заметил Егор, – не пойму, и чего с ними так носятся?

– У каждого свой вкус, – сказал Назар, – кто любит арбуз, а кто свиной хрящик. Тебе этот вкус в диковинку, а люди, живущие вокруг Средиземного моря, молятся на оливки, с хлебом едят, и масло из них давят. Попробуй сыр и телятину.

Егорка последовал его совету. Назар вновь наполнил кубки пенящимся вином. Из краника капало и стекало на каменные плиты.

– Часто ты с людьми общаешься? – спросил Егорка.

– Последний раз я занимался этим 300 лет назад, – ответил Назар. – Так, что, не думай, это исключительный случай. Не каждый удостаивается.

– И кого же ты охмурял в прошлый раз? – поинтересовался Егор.

– Мне слышится ехидца в твоем голосе, – сказал Назар, – мне это не нравится, но я все же отвечу.

– Извини, это невольно получилось.

– Я не обижаюсь. Это была семейная пара. Муж, ступивший на стезю пророчества, и его несчастная брошенная жена. Она оставила детей и пошла разыскивать его. Я оберегал ее.

– Ее, не его?

– Ее, не его. Для него это был осознанный выбор. А ею двигало женское самолюбие.

– Не вижу логики.

– Он шел на смерть осознанно, а ей надо было вернуться к детям.

– И чем все закончилось?

– А чем все это кончается? Как обычно, распяли бедолагу.

– Ты сейчас говорил о Христе?

– Нет, я сказал, что дело было 300 лет назад. Значит, речь шла не о Христе. Считать умеешь?

– В твоем голосе была ехидца, – заметил Егорка, – но я не обиделся.

– С чего бы тебе обижаться, – удивился Назар, – посмотри, какой стол я для тебя накрыл.

– Попрекаешь?

– Ни, боже мой, просто напомнил. Итак, на чем мы остановились? Ах да, то есть ты, будучи приверженцем своих деревянных идолов, фактически больше христианин, чем эти варвары франки, заполонившие священный город, залившие его улицы кровью невинных людей.

Назар почти кричал.

Егор удивленно взглянул на него.

– Может быть, еще выпьем? – предложил он.

– Но я не могу ни во что вмешиваться, – в голосе Назара послышалась тоска.

– Я говорю, давай выпьем, – повторил Егор, и сам наполнил кубки.

– Кран худой, – сказал он, – вино протекает на пол. Жалко.

– Так бывает, – рассеянно сказал Назар, – кран новый. Вберет в себя влагу, набухнет, притрется. Перестанет течь. На чем, говоришь, мы остановились?

– Мы остановились на том, как ты смог допустить резню безвинных людей в храме.

– Нет-нет, не на этом, это просто к слову пришлось.

– На кране в винной бочке.

– Об этом я все сказал.

Егорка пожал плечами.

– Ах да, – вспомнил Назар. – Я должен поговорить с тобой о христианской вере.

– А почему ты один? Может, остальных дождемся. Твоих коллег, иудея и мусульманина. У человека ведь должен быть выбор. Им ведь тоже есть, что сказать.

– Я не возражаю, но ведь их нет. Так что, ты меня послушай. А потом, и с ними побеседуешь.

– Валяй, – согласился Егорка, – только помни, что у меня сестра – мусульманка.

– Это ты к чему сейчас сказал?

– К сведению.

– Я знаю об этом, – недовольно произнес Назар, – только давай, не будем о твоей сестре.

– Но, но, полегче. Что ты против моей сестры имеешь?

– Ничего. Просто для бесед об истинной вере, ее лучше не приводить в пример.

– Не нравится мне эта посылка сорита, – сказал Егорка, – ведь, если бы она приняла христианство, ты бы привел ее в пример.

– Я был не прав, – легко согласился Назар, – твоя сестра, прекрасный человек и пример для подражания.

– Ну, это ты хватил чересчур, – миролюбиво сказал Егорка, – ладно, мы оба люди неглупые, давай сведем формальности к минимуму. Чего ты от меня хочешь, в двух словах?

– Я не могу в двух словах, – расстроился Назар. – я готовился, у меня целая речь припасена, проникновенная.

Егорка покачал головой:

– Слушать не буду, говори прямо. Что надо?

– Ладно, – в сердцах бросил Назар, – мне надо, чтобы ты принял православную веру.

– Православную?

– Да.

– А почему не католическую? – резонно спросил Егор.

– Ну что ты, сам не видишь, какие они варвары? Хотя, это уже мелочи, прими истинную веру Господа нашего Иисуса Христа.

– Зачем? – коротко спросил Егорка.

– А вот зачем, – почему-то угрожающе произнес Назар, и в следующий миг Егорка почувствовал, как его куда-то несет неведомая сила, и от скорости вознесения ему трудно дышать.

– Оставь меня, хватит, – хотел крикнуть он, и в то же мгновенье, словно, его услышали, движение прекратилось. Егорка глянул себе под ноги и ужаснулся. Внизу была бездна.

– Ну, как тебе вид сверху? – донесся чей-то знакомый голос. Егор повернул голову и увидел Назара. Но это был не тот давешний плюгавый мужичонка. Ангел, а это мог быть только ангел, и в этом не было уже никакого сомнения, сидел, удобно расположившись в каком-то невидимом глазу кресле. На нем было летящее серебристое одеяние, и он был красив и величественен.

– Что как? – переспросил Егор, едва выговаривая пересохшим горлом слова.

– Панорама, говорю, как, впечатляет?

– А чему тут впечатлять? Темень, ни зги не видать, – справедливо заметил Егор.

– Так ведь ночь на дворе, – не менее справедливо ответил Назар, – солнце зашло.

– Чего же спрашивать?

– Не утерпел, – сознался Назар. – Ладно, поднимемся выше.

– Не надо выше, – взмолился Егор. Но его никто не услышал.

Когда свист ветра в ушах прекратился, Егорка увидел сверкающие звезды и луну. Сам он стоял на огромном холодном валуне.

– Где мы? – спросил Егор.

– В космосе, – ответил Назар.

– Зачем?

– Чтобы лучше видеть.

– А где земля? – с ужасом спросил Егорка.

– Там внизу. Да ты не бойся. Смотри.

Егорка с трудом заставил себя взглянуть вниз и обомлел. Далеко внизу висел огромный шар, окаймленный голубым светом.

– Ты хочешь сказать, что это…?

– Да, мой друг, это матушка сила-земля, – зачем-то переходя на славянский лад, – заговорил Назар.

– Если там земля, то на чем я стою?

– На комете.

– Для чего все это?

– Чтобы ты мог оценить мощь, точнее всемогущество истинной веры. А она двигает не только горами, но и мирами.

– Хорошо, я убедился, – торопливо сказал Егорка, стуча зубами, – давай теперь обратно, а то у меня все, что я выпил, выйдет обратно. Еще и холод собачий. Ноги мерзнут.

– Нет, ты погоди. Бросься вниз, – предложил Назар.

– Это зачем еще?

– А, чтобы проверить могущество твоих богов. Спасут ли они тебя? Они должны помочь тебе, ведь ты страдаешь за веру, не желая отрекаться от них.

– Зачем же я буду зазря искушать их. Тем более, идя у тебя на поводу. У нас на Руси людей истязали, чтобы вынудить их отречься от отчей веры, ногти рвали, кости ломали, и то они не отрекались. А что же я, стою на холодке, да вниз поглядываю.

– Ответ принимается. Полетели дальше, – сказал Назар.

– Я лучше здесь останусь, – сказал Егорка, предчувствуя худое, но его, как и прежде, никто не послушал.

В следующий миг они оказались в степи, где солнце пекло так немилосердно, что Егорка сразу взмок и стал озираться в поисках тени. Но заросли диковинных зеленых колючек не давали тени. Тень, похожую на решето, прошитое солнечными лучами, давало единственное дерево, под которым нежилась стая львов. Время от времени, кто-то из них издавал ленивый рык, от которого закладывало уши. Егорка почувствовал такой ужас, что обратился к своему спутнику со следующими словами:

– Послушай, приятель, давай вернемся обратно на небеса.

– Я вижу, тебе там понравилось, – улыбнулся Назар.

– Не то, чтобы мне там понравилось, просто мне здесь не нравится.

– Значит, действительно все познается в сравнении, а человек есть мера вещей, кажется так утверждал один из древних греков, к коим ты питаешь склонность.

– Именно так он говорил, кажется, львы нас заметили и смотрят сюда, полетели, а?

Но Назар направился в самую гущу львиного семейства, а было их около десяти, подошел к самому крупному зверю, сел на него и стал трепать его за гриву. Егорка отвернулся, не желая видеть, как Назар будет растерзан, но вожак не обращал на седока ни малейшего внимания. Более того, ему, похоже, это даже доставляло удовольствие. Егорка, сообразив, что, скорее всего ему тоже ничего не угрожает, осмелел и помочился у большого разлапистого кактуса.

– Ну, я жду, – крикнул он Назару, – чем ты на этот раз будешь прельщать меня?

– Умен и догадлив, – заметил Назар. – С такими, как ты трудно иметь дело, но приятно. Хочешь повелевать зверями дикими, птицами хищными, гадами ползучими. Прими веру Иисуса.

– Спасибо, не надо. У меня другие ценности. Я их не променяю на гадов ползучих.

– Подумай, как следует.

– Тут и думать нечего. Как мне польза от власти над ними.

– Ну, пользу из всего можно извлечь. Видишь вон, косулю.

Егорка посмотрел и в самом деле увидел косулю, пугливо озирающуюся по сторонам.

– Сейчас мы раздобудем дичь, – сказал Назар.

Он щелкнул пальцами, и в следующий миг лев мчался наперерез убегающему животному. Бедняжке не суждено было спастись. В мощном прыжке зверь сбил ее с ног и стал рвать ее на куски.

– Видал? – торжествующе сказал Назар.

Егор, морщась, смотрел, как лев поглощает неожиданный подарок. Когда с косулей было покончено, лев, утробно порыкивая, вернулся в тень.

– Так он же ее съел, – сказал Егорка, – что нам то с этого.

– Промашка вышла, бывает.

– Жалко косулю. Дорого ей твоя промашка обошлась.

– Ладно, тебе ли о жалости говорить, охотничек.

– Когда сам охотишься – это одно. А когда со стороны – жалко. Может быть, мы уже к столу вернемся? А то из меня весь хмель вышел из-за наших перемещений. Да и поесть бы не помешало.

– Зачем же возвращаться? Мы и здесь стол накроем. Хочешь, я вот эти камни хлебом сделаю? Только прими мою веру. Как говорил один поэт – перейди в мою веру, учись у меня, пей вино, но не пей эту горечь вселенной.

– Ты хочешь, чтобы я за кусок хлеба от веры своих отцов отказался? – сказал Егорка. – Это вряд ли. Потому что еда – это еще не все. Как там у вас сказано – не хлебом единым жив человек.

– Прекрасный ответ, – сказал вдруг Назар, – ты Егор с честью выдержал испытания, и я могу с чистой совестью дать тебе рекомендацию. Из тебя выйдет хороший христианин. Ну что заладил все – вера отцов, вера отцов. Хоть бы верующий был, в самом деле, а то ведь безбожник, как и твой товарищ.

– Товарища не тронь!

– Не по образу мыслей, но по образу действий своих и поступков – ты христианин и есть.

– Ну что ты будешь делать, – в сердцах сказал Егорка. – Я ему про Фому, а он мне про Ерему.

– Фому не тронь, – в тон Егорке сказал Назар.

Он хлопнул в ладоши, и они вновь оказались в храме за накрытым столом.

– Выпьем, – предложил Назар.

– Непременно, – ответил Егор.

Назар стал наполнять вином кубки. Егор оглянулся, Али все также спал на скамье, подложив ладонь под голову.

– Ведь не поверит, когда расскажу, – подумал Егор. – Разбудить что ли?

– Оставь его в покое, – сказал Назар, – видишь, человек отдыхает. Пей, лучше.

– И то, – проронил Егорка, берясь за прохладный серебряный кубок.

– Хорошо, на чем мы остановились? – спросил Назар.

– Послушай, а может, ты перенесешь нас, куда-нибудь из Иерусалима в другое место. У тебя это лихо получается.

– Нам нельзя вмешиваться в дела людей. Я тебе уже говорил об этом.

– Я так и подумал, чем иначе можно этот жизненный бардак и несправедливость объяснить.

– Ты посиди здесь, – сказал Назар, – у меня дельце есть, срочное, я скоро вернусь.

Оставшись один, Егор, вдруг почувствовал, как на него наваливается усталость. Он посмотрел на спящего друга, затем прилег на соседнюю скамью, вздохнул и закрыл глаза.