Глава 1

Модернизация оборонно-промышленного комплекса России накануне и его развитие в ходе войны

По мнению одного из крупнейших знатоков истории Первой мировой войны А. А. Маниковского, «Россия проиграла эту войну из-за недостатка боевого снабжения» (1). Таковым было не только мнение этого известного военного историка. Так считали многие образованные россияне, ставшие свидетелями и участниками тех военных событий (1).

Во втором десятилетии XX в. для большинства политиков было ясно, что крупномасштабная война в Европе и за ее пределами — это лишь вопрос времени. Понимали это и в России. Преимуществом нашей страны было то, что она обладала колоссальными ресурсами. К числу главных недостатков относилось отсутствие передовых технологий создания различных видов оружия и боевой техники. Этот недостаток государство по мере сил пыталось восполнить до начала войны.

Опыт Русско-японской войны показал, что в новых условиях колоссальную роль играют пути сообщения и различные виды транспорта, от которых зависела своевременная передислокация личного состава, боевой техники, оружия и различного другого военного имущества, обеспечивавшего повседневную деятельность войск.

В связи с этим необходимо было дать новый импульс развитию железнодорожного транспорта, железнодорожных путей сообщения, а также совершенно нового по тем временам вида транспорта — автомобильного.

По сравнению со странами Западной Европы Россия заметно отставала в развитии автомобильного дела. Осознавая это, Главный Штаб Русской армии 14 марта 1910 г. в документе, направленном в Военный Совет, впервые поставил вопрос о снабжении вооруженных сил автомобильной техникой. В документе отмечалось: «…малое распространение автомобилей среди нашего населения и, вследствие этого, отсутствие подготовленных лиц для управления механическими двигателями побуждает военное ведомство озаботиться не только заведением казенных автомобилей, но и созданием в мирное время особых автомобильных частей для подготовки кадра опытных шофферов… С этой целью решено создать при железнодорожных частях особые автомобильные роты, которые должны иметь своим назначением испытания различных систем автомобилей и изыскание типов их, наиболее подходящих для потребностей войск, подготовку шофферов и механиков и выработку той организации, которую должны иметь автомобильные обозы. По установлении типа войсковых автомобилей и в случае утвердительного разрешения вопроса о введении их в состав армии взамен колесного обоза автомобильные роты, естественно, должны будут отколоться от железнодорожных батальонов и образуют тогда самостоятельные автомобильные войска» (2).

Вскоре в том же году в железнодорожных батальонах, насчитывавших четыре роты, были созданы пятые — автомобильные роты. В их штат входило 4 офицера и 150 солдат. Поскольку введение автомобильных подразделений было делом новым, возникла потребность в создании специального учебного центра, в котором готовились бы шоферы и автомеханики. С этой целью в Петербурге была сформирована учебная автомобильная рота.

На протяжении 1911–1912 гг. в Русской армии было проведено испытание грузовых и легковых автомобилей, приобретенных за границей Главным управлением Генерального Штаба. Пробеги осуществлялись из Петербурга в Москву и из Петербурга в Нарву. Осенью 1912 г. был организован пробег 46 грузовиков из Петербурга в Орел и обратно, в результате которого только один грузовик выбыл из строя.

Пробеги позволили расставить приоритеты при выборе грузовых и легковых автомобилей. Комиссия российских военнослужащих-автомобилистов была направлена в Германию, Францию, Италию и Швейцарию, что позволило в результате приобрести 354 грузовых и 42 легковых автомобиля, направленных позже на комплектование автомобильных рот железнодорожных батальонов (3).

Однако потребности Русской армии в автомобильном транспорте продолжали возрастать. Военное министерство в январе 1914 г. обратилось в Государственную Думу с законопроектом о введении во всех местностях империи (за исключением великого княжества Финляндского) военно-автомобильной повинности, но Дума рассматривать законопроект не спешила. Чтобы ускорить реализацию проекта, военное министерство обратилось с этим же вопросом в правительство, которое 17 июля 1914 г. приняло постановление «О введении военно-автомобильной повинности во всех местностях империи, за исключением великого княжества Финляндского». Согласно принятому документу, одобренному Николаем II, все автомобили, находившиеся в России, за исключением небольшого числа, оговоренного в документе, привлекались на нужды армии (4).

В результате у населения было мобилизовано в качестве военно-автомобильной повинности 475 грузовых и 3562 легковых автомобиля. Только в Петрограде было мобилизовано от различных организаций и частных лиц 1500 автомобилей (5).

Предпринимавшиеся для развития транспорта меры подтолкнули руководство страны к осуществлению важных решений, нацеленных на обеспечение топливом путей сообщения, государственных и общественных учреждений и предприятий, работавших в интересах государственной обороны (6). Одним из результатов той деятельности стало то, что к началу Первой мировой войны добыча нефти в Российской империи существенно возросла, составив более 10 млн т. Причем на протяжении всей войны, вплоть до 1918 г., уровень добычи нефти не снижался (7). Во многом стабильность добычи нефти объяснялась установленными государством твердыми ценами на нефть и нефтепродукты, которые действовали на протяжении всей войны (8).

В предвоенные годы стало очевидным, что без развития артиллерии невозможно претендовать на успех в ведении боевых действий. Исходя из этого 23 октября 1911 г. Департамент государственного казначейства министерства финансов обратился в военное министерство с предложениями по реорганизации технических артиллерийских заведений — заводов и арсеналов первого разряда, делая акцент на необходимость улучшения материального положения штатных сотрудников. В документе отмечалось: «В настоящее время в артиллерийском ведомстве, не считая 3 окружных арсеналов второго разряда с ограниченным кругом деятельности (главное назначение их — обслуживать войска и склады своего округа), содержатся для изготовления предметов артиллерийского довольствия для всей армии и крепостей 16 технических артиллерийских заведений (включая 2 новых самарских завода): орудийный завод, 3 местных арсенала (первого разряда), 3 оружейных завода, 2 патронных, 2 трубочных, 3 пороховых и 2 взрывчатых веществ» (9).

Успех развития военной промышленности перед началом Первой мировой войны во многом зависел от развития только зарождавшейся в ту пору электротехнической отрасли. Сложность состояла в том, что, как и в случае с автомобильным транспортом, Россия не успела к тому моменту развить собственных технологий производства электротехнического оборудования. Во многом это было связано с тем, что основное сырье для электротехнической отрасли Россия получала из Германии (10).

Похожая ситуация складывалась и в развитии химической отрасли, без которой было невозможно производство пороха и многих других химических продуктов, использовавшихся в оборонных целях. Из-за нехватки сырья, завозимого из-за границы, на основе которого в России осуществлялось производство химических продуктов для военной сферы, к началу войны резко повысились цены на селитру, анилиновую соль и азотную кислоту (11).

Кроме того, многие крупнейшие предприятия страны, особенно предприятия металлургической и металлообрабатывающей промышленности, работали на оборудовании, приобретенном за границей. В процессе предстоявших боевых действий получение запасных частей к станкам и агрегатам становилось невозможным, что вело к тяжелейшим последствиям в развитии отрасли, непосредственно влиявшей на производство боевой техники и оружия (12).

76-мм (3-дм) горная пушка образца 1909 г. с передком.

Осознавая, что в случае начала войны многие ресурсы других государств станут недоступными, в России в довоенные годы осуществлялись отдельные попытки запастись сырьем впрок. Например, в июне-октябре 1910 г. были выделены ассигнования на закупку за рубежом материалов, необходимых для обеспечения работы артиллерийских заводов (13).

В том же году государство выделило 3 млн рублей на заготовление запаса «материалов заграничного происхождения для безостановочного действия технических артиллерийских заведений на случай закрытия западной границы» (14).

Военное министерство, осознавая приближение войны, стремилось не упустить случая, чтобы заранее приобрести за границей станки для технических артиллерийских заводов. Их закупка усложнялась ограничениями, которые вводило государство на покупку станков. Противоречия в действиях исполнительной власти и военного министерства существенно тормозили целесообразную деятельность по своевременному обеспечению военных предприятий всем необходимым (15).

Однако часто целесообразность одерживала верх над чиновничьими проволочками. Пример тому — заказ Российским военным ведомством французским заводам крупной партии броневых башен для крепостей, осуществленный в июне 1913 г. (16).

Среди перспективных видов вооружений до начала войны медленнее, чем необходимо, в России развивалась авиация. К 1913 г. производством аэропланов в стране занимались четыре завода и две мастерские. Понимая возраставшую потребность в аэропланах, военное министерство в мае 1914 г. заказало этим предприятиям выпуск 292 летательных аппаратов.

На вооружение армии в 1908–1913 гг. государство выделило более 380 млн рублей, на развитие военного флота в 1908–1914 гг. — свыше 350 млн рублей (17).

Одной из крупных проблем развития оборонных предприятий в предвоенный период была координация действий предприятий разного профиля, находившихся к тому же в разных регионах страны. Координация их действий нередко заставляла организаторов военного производства размещать на различных предприятиях сверхнормативные заказы, от выполнения которых зависела деятельность других предприятий. Руководители государства старались стимулировать всех производителей на разных этапах производства, чтобы военная продукция выходила своевременно и высокого качества. Среди форм стимулирования предприятий были, например, меры по разрешению казенным горным заводам выдавать авансы при выполнении сверхнормативных заказов военного ведомства (18). Это позволяло в дальнейшем обеспечивать бесперебойную работу металлургических предприятий, готовивших конечную продукцию.

Совершенно катастрофическая ситуация складывалась накануне войны с обеспечением личного состава стрелковым оружием. Как известно, в то время основным видом стрелкового оружия в Русской армии была трехлинейная винтовка. Важную роль играли и трехлинейные карабины, которые особенно применялись в артиллерийских частях и подразделениях. Казалось бы, к началу войны ситуация была неплохой: на вооружении Русской армии винтовок и карабинов было 4290 тыс., в то время как потребность была на 70 тыс. меньше. Но не следует забывать, что после мобилизации численный состав Русской армии возрос до 5500 тыс. человек. Стало быть, более 1 млн военнослужащих Русской армии не обеспечивалось личным оружием. Правда, на вооружении было еще 362 тыс. берданок, но они, как говорится, погоды не делали (19).

Как известно, в России до войны стрелковое оружие для армии производили только три оружейных завода: Тульский, Ижевский и Сестрорецкий. Частных заводов по производству оружия не существовало. Однако производительность имевшихся трех заводов была невелика. В год Тульский завод мог производить 250 тыс. винтовок, Ижевский — 200 тыс., Сестрорецкий — 75 тыс. То есть в России в год могло выпускаться немногим более полумиллиона винтовок. Но это — потенциальные возможности. На практике же в силу различных технических, организационных и других причин винтовок выпускалось недопустимо мало. Так, в 1911 г. российские оружейные заводы выпускали винтовок, используя лишь 7 % своих мощностей, в 1912 г. — 9 %, в 1913 г. — 12 % (20).

Эта ситуация в 1914 г. усугубилась тем, что перед самым началом войны многие рабочие были отпущены в отпуск, или, как тогда говорили, «в летнюю уволку». Только с Ижевского завода летом 1914 г. в отпуск были отпущены 3 тыс. человек (21).

Накануне войны достижения ученых и инженеров в военной области приобрели особую ценность. Государство стремилось не только их контролировать, но и использовать с максимальной эффективностью для военного дела. Вероятно, именно этим стремлением объясняются попытки властей осенью 1911 — летом 1912 г. осуществить ряд мероприятий, направленных на принудительное отчуждение в пользу государства «привилегий на изобретения и усовершенствования в области военной промышленности» (22).

Разрез механизма «трехлинейки» (в варианте образца 1891–1930 гг.).

Военно-политическое руководство страны накануне войны совершило ряд стратегических ошибок, одна из которых состояла в том, что во многих отраслях военной промышленности ставка делалась на частный капитал. Однако владельцы заводов и фабрик, работавших на оборону, заботились исключительно о личной прибыли, а не об интересах государства. В результате частная военная промышленность нередко давала сбои.

Известный военный аналитик инженер П.И. Балинский, изучая причины неудач Русской армии в начале войны, писал в 1915 г. в официальной докладной записке руководству о том, что накануне войны казенные заводы были не способны изготавливать снаряды для пушек. По этой причине задача была переложена на частную промышленность. При этом «теоретики» военной промышленности предполагали, что конкурентная борьба между предприятиями вызовет снижение цен на снаряды и другую «родственную» им продукцию, включая гранаты и мины. На деле же, как отмечал П.И. Балинский, все произошло иначе. Многочисленные частные предприятия оборонной промышленности получили ничтожные по объему заказы, которые не представляли для них коммерческого интереса. Тем более что расценки на производство снарядов, мин и гранат были крайне низкими. В результате многие частные предприятия свернули свое военное производство и не занимались им до конца войны (23).

Эти сведения подтверждаются и данными А.А. Маниковского, подчеркивавшего, что работники частных предприятий, не имея подготовленных специалистов, не могли долго организовать выпуск военной продукции «вследствие незнакомства с подробностями этих производств и отсутствия специального руководства» (24).

С другой стороны, по мнению ряда ученых, российские власти далеко не до конца использовали потенциал частных военно-промышленных предприятий, что вызывало недовольство местной буржуазии (25).

Нельзя сказать, что до начала войны государство не видело сложности во взаимоотношении с частными военно-промышленными предприятиями. Неслучайно еще 9 февраля 1914 г. был высочайше утвержден закон, предусматривавший переоборудование к нуждам государственной обороны частных заводов, специализировавшихся в изготовлении артиллерийского вооружения (26). Это было особенно важно еще и потому, что к началу войны у артиллерийского ведомства не оказалось ни одного артиллерийского завода, способного своевременно и в нужном количестве снабжать армию пушками различных калибров и систем (27). Таким образом, оборонная промышленность Российской империи накануне войны была слабо готова к началу ведения широкомасштабных боевых действий, что сказалось на действиях Русской армии в первые недели войны.

С началом войны оборонные предприятия сразу же начали ощущать недостаток в квалифицированных кадрах. Давала о себе знать и их текучесть. Практически все предприятия оборонного значения чувствовали нехватку топлива и сырья. Некоторые заводы и фабрики в результате возникших сложностей были вынуждены остановиться. К 1 октября 1914 г. более 500 промышленных предприятий, на которых в общей сложности работало около 50 тыс. рабочих, остановило свое производство.

Пытаясь противостоять такому положению дел, российское руководство осенью 1914 г. опубликовало два указа: «О заготовлении в военное время необходимых для армии и флота предметов и материалов» и «Об установлении надзора за деятельностью промышленных заведений, исполняющих заказы военного и морского ведомств» (28).

Пытаясь взять под контроль хаотичное военное производство в России, Совет министров установил ряд правил, которые, по его мнению, могли бы сделать процесс военного производства в стране подконтрольным государству. В частности, правительство потребовало:

«1) управляющие фабриками, заводами и иными промышленными заведениями, выполняющими заказы военного и морского ведомств, обязаны немедленно сообщать уполномоченным сих ведомств сведения о каждом принятом названными предприятиями заказе, как казенном, так и частном;

2) по требованию означенных в предшедшей (1) статье уполномоченных, упомянутые в той же статье заведения должны во всякое время предъявлять этим лицам на просмотр рабочие журналы всех мастерских и следовать указаниям уполномоченных относительно очереди работ в целях своевременного исполнения заказов военного и морского ведомств. В том случае, если заказы этих ведомств выполняются в промышленном заведении одновременно, установление очереди работ зависит от соглашения подлежащих уполномоченных, и 3) управляющие предусмотренными в статье 1 заведениями обязываются, по указаниям уполномоченных военного и морского ведомств, принимать все необходимые меры к устранению задержек в исполнении заказов сих ведомств» (29).

В связи с принятием этих документов представляет интерес оценка, данная Т.М. Китаниной. Она, в частности, отмечала: «В исторической литературе первые правительственные регулирующие акты расцениваются как полумеры, коснувшиеся ужесточения режима труда лишь отдельных категорий рабочего состава оборонных заводов. Но они не достигли главного — не закрепили рабочих и служащих за предприятиями, текучесть рабочей силы продолжалась, определяя низкую производительность труда. Между тем закрепление рабочих являлось важнейшим шагом на пути милитаризации экономики, осуществленным в самом начале войны во всех воюющих странах.

Известно, например, что Франция в течение двух-трех первых месяцев войны отозвала с фронта квалифицированных рабочих и инженерный состав для заполнения вакантных мест в расширявшемся военном производстве. Аналогичные шаги предпринимали и другие страны, втянутые в водоворот войны.

Русское правительство в первый год войны пошло не по пути мобилизации отечественной промышленности и экономики в целом, а по пути раздачи за рубеж военных заказов» (30). В этом, как представляется, была еще одна стратегическая ошибка российского военно-политического руководства.

В сентябре 1914 г. представители российской оборонной промышленности и дипломатические работники стали изучать возможности союзных и нейтральных держав по продаже нашему государству стрелкового оружия и в первую очередь винтовок.

Поиски подрядчиков были очень нелегки. В условиях начавшейся войны оборонные предприятия старались в первую очередь обеспечить собственные государства. Это было не только патриотично, но и сулило коммерческие выгоды, поскольку, производя и продавая оружие в собственной стране, оборот средств был значительно выше, чем при торговле с другими государствами. Все же удалось достичь договоренности о поставках оружия в Россию из Японии и США. Япония взяла на себя обязательство поставить в Российскую империю 335 тыс. единиц оружия, среди которых 35 тыс. были изготовлены по заказу Мексики. Американский завод Винчестера принял от России два заказа на 300 тыс. ружей его системы, но изготовленных под российский патрон. Была попытка заключения третьего договора с этим американским предприятием, но он был сорван, в чем российские военные специалисты усматривали влияние германской разведки (31).

В результате титанических усилий российским агентам удалось закупить для Русской армии винтовки Краг-Юргенсона, Маузера, Ветерли, Росса, Спрингфильда.

Важно отметить, что структура военно-промышленных предприятий в начале войны претерпела ряд изменений, вызванных в основном тем, что в ходе боевых действий ряд фабрик и заводов военного профиля были эвакуированы из районов, занятых противником. Так, из Польши были эвакуированы 237 предприятий, из Риги — 395, из Вильны — 49. Например, в Москву были вывезены заводы из Слонима, Белостока, Ковно, Митавы, Вильны, Минска и ряда других промышленных центров. Именно в результате передислокации из Прибалтики в Москву таких заводов, как «Каучук» и «Проводник», Москва стала крупнейшим центром резиновой промышленности (32).

В начальный период войны российское военно-политическое руководство в целом рассчитывало на то, что основное бремя поставок в армию боевой техники, боеприпасов и оружия вынесут государственные военно-промышленные предприятия. Неудачи на фронте, обусловленные во многом слабой технической оснащенностью Русской армии, наглядно показали несостоятельность таких расчетов.

Возникла необходимость уже в процессе войны пересматривать алгоритм деятельности оборонных предприятий, пытаясь более эффективно сочетать деятельность государственных и частных заводов и фабрик, производивших все необходимое для нужд армии и флота.

После военных неудач первой половины 1915 г. в Галиции стало ясно, что их причины во многом заключались в слабом материально-техническом обеспечении русских частей и соединений. Для исправления ситуации была создана Верховная комиссия для всестороннего обследования обстоятельств, послуживших причиной несвоевременного и недостаточного пополнения запасов воинского снабжения армии, в состав которой вошли как члены Госсовета, так и члены Госдумы.

К началу 1915 г. на российских казенных оборонных предприятиях участились случаи перехода высококвалифицированных специалистов на частные фабрики и заводы, владельцы которых переманивали лучших работников государственных предприятий, предлагая им более высокую заработную плату. Случаи перехода высокопрофессиональных рабочих и мастеров к 1915 г. стали настолько массовыми, что вызвали обеспокоенность на уровне Совета министров. Генерал-адъютант Сухомлинов даже предложил объявить казенные оборонные заводы воинскими частями, а их сотрудников — военнослужащими. После обсуждения вопроса 27 февраля 1915 г. члены правительства все же не решились на «милитаризацию» оборонных предприятий, посчитав, что такая мера будет неэффективной, а лишь подтолкнет рабочих к беспорядкам. Было решено оставить ситуацию без изменений. Такую позицию поддержал и государь император (33).

1915 г. стал важным годом в развитии отечественной военной авиации. Заведующим воздухоплаванием в действующей армии великим князем Александром Михайловичем было проведено несколько совещаний в разных городах России, на которых ставилась задача выпуска аэропланов для нужд вооруженных сил. 6 января 1915 г. было решено выпустить 270 аэропланов. 18 марта речь шла о выпуске 335 аэропланов, а 5 августа — уже о 900 воздушных боевых машинах. В связи с этим были сделаны заказы на их изготовление петроградским предприятиям «Лебедев» и «Щетинин», московским заводам «Дукс», «Терещенко» и «Слюсаренко», а также одесскому предприятию «Анатра» (34).

21-22 ноября 1915 г. в Смоленске было проведено совещание, участники которого сделали вывод: в России необходимо начать выпуск таких летательных аппаратов, которые превосходили бы по своим тактико-техническим характеристикам зарубежные аналоги (35).

В результате последовательной деятельности политиков, военных и производителей военной техники в России в 1914–1915 гг. было заказано и приобретено 1970 аэропланов. За первые 16 месяцев войны был изготовлен 851 летательный аппарат. В среднем ежемесячно на предприятиях России выпускалось по 55 аэропланов. Казалось бы, темпы оснащения Русской армии аэропланами были неплохими. На самом же деле это было не так, поскольку в условиях боевых действий ежемесячная убыль летательных аппаратов составляла 37 % (36).

Очень важным вопросом был вопрос о вооружении аэропланов. Ему была отведена большая роль на совещании, прошедшем 17 сентября 1915 г. в Петрограде. Совещание сделало три важных вывода, сыгравших свою роль в развитии вооружения для авиации:

— необходимо обеспечить авиационные отряды разрывными патронами для стрельбы по дирижаблям и змейковым аэростатам противника и принять необходимые меры для снабжения авиационных рот пулеметами или автоматическими ружьями;

— находившиеся в армии пулеметы Мадсена признавались непригодными для вооружения аэропланов;

— желательно спроектировать и построить для аэропланов легкую пушку для стрельбы картечью (37).

Широкое применение в войне авиации, автомобильной техники и особенно железнодорожного транспорта требовало масштабного использования для нужд вооруженных сил различных видов топлива.

Самолет «Илья Муромец».

К 1915 г. в стране в целом и в частности в армии и на флоте сложилась катастрофическая ситуация с обеспечением энергетическими ресурсами. 17 марта 1915 г. Совет министров обсудил вопрос «О некоторых мерах к обеспечению топливом учреждений армии и флота и путей сообщения, а равно частных предприятий, работающих для целей государственной обороны». В документе отмечалось: «…страна переживает в настоящее время чрезвычайные в отношении удовлетворения требований на топливо затруднения, причем они испытываются прежде всего потребителями каменного угля. Ввиду войны привоз его из-за границы, выражавшийся за последнее время для Европейской России в количестве около 500 миллионов пудов ежегодно, почти совершенно прекратился. Равным образом недопоступает на рынок примерно 355 миллионов пудов угля из находящихся в руках неприятеля копей Домбровского района. Что же касается угля Донецкого бассейна, то хотя вывоз его и удается пока удержать приблизительно в размерах минувшего, 1914 года (за весь год — около 1275 милл. пуд.), но его одного далеко не хватает, конечно, для всех потребностей страны, и за снабжением им учреждений армии и флота и путей сообщения, а также работающих для целей государственной обороны частных предприятий для остальных нуждающихся в угольном топливе потребителей почти ничего уже не остается. При таких условиях, само собой разумеется, возникает в первую очередь вопрос об увеличении вывоза угля из Донецкого бассейна. В этом направлении Правительством и принимается уже ряд мер как к увеличению собственной производительности местных копей, так и к усилению подвижного состава и пропускной способности железных дорог. Но эти меры по обстоятельствам, коренящимся в самой техническо-эксплуатационной стороне дела, вполне достаточных практических результатов в ближайшем же времени дать не могут. Нельзя ожидать их также и от перехода отапливающихся ныне углем предприятий на другие виды топлива, как то нефть, дрова и торф» (38). К сожалению, Совет министров не смог выработать каких-либо эффективных рекомендаций по улучшению ситуации, сумев лишь в качестве необходимой меры наделить министра путей сообщений чрезвычайными полномочиями по заготовке топлива, вплоть до его экспроприации у производителей (39).

Эта проблема оставалась актуальной и в мае того же года: принципиальных сдвигов в ее разрешении не произошло (40).

Как известно, Первая мировая война во многом носила позиционный характер. От качества обустройства позиций зависела надежность укрепления обороны. В инженерном обеспечении обороны важную роль, в частности, играл такой материал, как металлическая проволока. Просчет организаторов российской военной промышленности состоял в том, что до войны предприятия, изготавливавшие проволоку, находились лишь в западной части страны — в Варшаве, Риге и Новорадомске. Хотя оборудование с этих заводов удалось эвакуировать до занятия западных российских территорий противником, монтаж заводов на новых местах дислокации отрицательно сказался на обеспечении армии этим материалом. В результате, например, всем российским оборонным предприятиям в 1915 г. удалось выработать стальной проволоки лишь столько, сколько позволяло обеспечить месячные потребности Русской армии (41).

К делу укрепления технической оснащенности армии и флота привлекались различные государственные и общественные организации, а также частные лица.

В 1915 г. большую активность проявлял Комитет военно-технической помощи объединенных научных и технических организаций. Эта организация имела своей целью «объединение русских научных и технических сил для подъема и развития производительности страны и облегчения тем победы над врагом» (42). К числу ближайших задач комитета были отнесены: «1) Исследование существующих технических предприятий и устройств и определение возможного участия их в снабжении армии и флота, а также в удовлетворении насущных нужд населения в обстановке, созданной войной. 2) Согласование работ отдельных предприятий, недостаточно оборудованных для самостоятельного выполнения требуемых изделий. 3) Фактическая мобилизация мастерских высших и средних учебных заведений и учащихся и объединение работы этих мастерских» (42).

26-29 мая 1915 г. по инициативе промышленников Москвы состоялся IX Всероссийский съезд представителей промышленности и торговли. На нем выступил П.П. Рябушинский, заявивший о создании Военно-промышленных комитетов (ВПК). Они стали важным фактором объединения капиталистических сил. Их тактической задачей было усиление военно-промышленного комплекса страны. На этой основе они стремились решить стратегическую задачу — занять лидирующие позиции в политических кругах государства. По мнению многих ученых, первая задача в ходе Первой мировой войны в целом была решена. Одно из подтверждений тому — тот факт, что к концу 1916 г. выпуск снарядов на частных предприятиях в 9 раз превышал производительность государственных оборонных заводов. В то же время ВПК не справились со своей стратегической задачей: до самой революции они продолжали зависеть от деятельности государственных структур, которые всячески стремились обуздать властолюбивые порывы лидеров военно-промышленных комитетов (43).

19 июля 1915 г. Государственная Дума начала обсуждение вопроса о создании высшего органа регулирования экономики — Особого совещания по обороне государства. Законопроект по этому вопросу после долгих дискуссий был одобрен Госдумой и утвержден императором только 17 августа 1915 г. (44). На Особое совещание возлагались обязанности высшего надзора за всеми правительственными заводами, арсеналами и мастерскими, а также над частными предприятиями, специализировавшимися в сфере обороны. Особое совещание было призвано содействовать созданию новых оборонных предприятий и развитию уже имевшихся заводов и фабрик военного назначения. На Особые совещания возлагались задачи размещения военных заказов на российских и зарубежных предприятиях и контроля над их своевременным выполнением (45).

Крупные российские ученые нередко выступали в роли аналитиков, дававших хорошо обоснованные рекомендации по развитию оборонной промышленности. Так, в 1915 г. профессора П.Б. Струве и В.Э. Денэ подготовили и передали в военное министерство аналитическую записку «О необходимости скорейшего создания военной промышленности вне Петрограда» (46), в которой обосновали необходимость развития военно-промышленного комплекса в других регионах империи, перенеся центр тяжести укрепления военпрома из столицы в провинцию.

На март 1915 г. в России заказы военного ведомства выполняли 127 казенных и частных предприятий, среди которых были такие известные заводы, как Петроградское общество химической продукции, «Нобель», «Вулкан», Путиловский завод, завод Вейдемюллера в Риге и др. На артиллерийское ведомство активно работало 71 казенное и частное предприятие. Заметный вклад в выполнение заказов артиллерийского ведомства вносили такие заводы, как машиностроительный завод «Прогресс», Азовско-Черноморский завод, Брянский завод, Невский завод и др.(47).

Одна из проблем состояла в том, что многие предприятия, создание которых началось только в ходе войны, не могли в короткие сроки наладить свое производство, хотя в перспективе выгода от их деятельности была бы значительной. Пример тому — Пушечный завод в Царицыне, построенный во время войны на средства Русского общества артиллерийских заводов. Для технического руководства строительством завода были приглашены специалисты английской фирмы «Виккерс», которая еще задолго до войны поставляла для российских крепостей и флота большие орудия с затворами системы этой фирмы. Именно эта английская фирма на практике доказала свое умение изготавливать прочные орудия больших калибров. Завод полностью обеспечивал себя всем необходимым, включая топливо и сырье. К сожалению, до конца 1915 г. он так и не был введен в строй (48).

Осознавая, что создание новых предприятий носит затяжной характер, правительство страны в том же году приняло решение о переоборудовании казенных горных заводов для изготовления артиллерийского вооружения (49).

В 1916 г. число фабрик и заводов, работавших исключительно на оборону, резко возросло. Если в феврале их было 419, в мае — 445, то в декабре их число уже составляло 578 предприятий. На них трудилось около 100 тыс. человек (50).

К концу первой половины 1916 г. в России удалось наладить производство аэропланов таким образом, что большая часть из них выпускалась в России, а не за рубежом. По официальным данным, с 1 августа 1914 г. по 1 мая 1916 г. на вооружение Русской армии поступило 1455 аэропланов. Из них 961 был изготовлен в России и 494 — во Франции (51).

Укрепление военного потенциала тыла страны дало свои результаты. К январю 1916 г. в составе авиачастей на фронте было 42 корпусных авиационных отряда, 8 армейских авиационных отрядов, 1 полевой авиационный отряд, 1 авиаотряд для охраны резиденции императора, 7 авиационных рот, а также 2 авиационных дивизиона (52).

Переброска войск на автомобилях. 1915 г.

К лету 1916 г. войска Русской армии значительно усилились автомобильными войсковыми частями. За короткий период времени 55 автомобильных частей были направлены на фронт (53). Тогда же в Ярославле, Рыбинске, Нахичевани и Москве было начато строительство автомобильных заводов, продукция которых была предназначена для нужд фронта (54).

В 1916–1917 гг. процесс развития оборонной промышленности развивался противоречиво. На фоне увеличения числа предприятий, выпускавших военную продукцию, была очевидна неспособность властей обеспечивать воинские части и соединения необходимой боевой техникой, снарядами и различными видами военного имущества. Например, если в ноябре 1916 г. в России было 539 994 железнодорожных вагона, то через год их осталось всего лишь 256 617. Каждый третий паровоз был неисправен. Заводы страны были способны удовлетворять потребности государства лишь на 35 % (55).

За период Первой мировой войны отечественные производители выпустили 3300 тыс. винтовок, 28 тыс. пулеметов, 11,7 тыс. артиллерийских орудий, 3,5 тыс. аэропланов, 20 тыс. грузовых автомобилей, 67 млн штук снарядов, 13,5 млрд штук патронов (56).

Справедливо будет заметить, что в процессе Первой мировой войны Российская империя пережила настоящий бум в развитии военной промышленности. Явно отставая от мировых лидеров по производству боевой техники, оружия и боеприпасов, к 1917–1918 гг. наша страна достигла мирового уровня развития оборонной промышленности. Эти достижения имели и негативные последствия. Историк И.А. Сосунова справедливо заметила, что именно во время Первой мировой войны зародились опаснейшие технологические идеи массового уничтожения, в том числе идеи бактериологической и геофизической войн. Она подчеркнула, что именно в ходе той войны сложился принцип безусловного приоритета военных нужд при полном пренебрежении любыми последствиями деятельности оборонной промышленности. В качестве примера она отмечала, что одно из основных производств по созданию для Русской армии боевого отравляющего вещества фосген находилось на заводе, который располагался возле Триумфальной площади в Москве (57).

Динамика развития оборонной промышленности России в период Первой мировой войны, безусловно, носила положительный характер. Однако она была недостаточной для того, чтобы сохранить баланс между обеспечением действующей армии всем необходимым и социальным обеспечением населения страны в целом. В результате это привело к крупным общественным потрясениям — революционным событиям февраля и октября 1917 г.

 

Глава 2

Рождение Антанты и организация взаимодействия ее вооруженных сил

В конце XIX — начале XX в. внешняя политика большинства европейских держав претерпела серьезные изменения. Мощное развитие Германии не могло не вызывать обеспокоенность со стороны Англии, Франции и России. У каждой из них были свои отношения с Германией, но напористая агрессивная политика Вильгельма II заставляла их искать союзников в Европе, чтобы сделать агрессию Германии невозможной. Англия, придерживающаяся к началу XX в. политики «блестящей изоляции», видела в Германии потенциального союзника, правда, до того момента, как Германия начала реализовывать свою морскую программу. Германия стремилась проводить самостоятельную внешнюю политику, а не находиться в качестве защитника интересов англичан. Для того чтобы доминировать не только на континенте, но и в мире, было недостаточно иметь только сильную армию, которой Германия, безусловно, располагала, но требовалось господствовать и на море. Желание построить флот, равный по силам английскому, делало Германию прямым конкурентом Великобритании, что практически исключало возможность союза между этими странами.

Франция, оказавшаяся во время Франко-прусской войны 1870–1871 гг. в изоляции и потерпевшая сокрушительное поражение, стремилась всеми силами избежать повторения произошедших событий и отомстить Германии, вернув себе Эльзас и Лотарингию. Единолично противостоять Германии французы не могли, поэтому сближение с Россией стало единственной возможностью противостоять германской агрессии, поставив ее перед необходимостью вести войну на два фронта. Германия, долгое время ориентировавшаяся на сотрудничество с Россией, в правление Вильгельма II пересмотрела свою внешнюю политику. Сделав ставку на союз с Австро-Венгрией, которая конкурировала с Россией на Балканах, Берлин способствовал постепенному русско-французскому сближению. Соглашение 1892 г. оформило создание военно-политического союза между Парижем и Петербургом, которые брали на себя взаимные обязательства прийти на помощь союзнику в случае начала войны. Тем не менее русская зависимость от германских кредитов и прочные торговые связи между государствами оставались важным фактором во внешней политике России. Несмотря на заключение союза с Парижем, Петербург старался не портить отношения с Берлином, однако лавировать между Германией и Францией с каждым годом становилось все труднее.

Отдельно стоить отметить фактор династических связей во внешней политике начала XX в. Немецкий кайзер Вильгельм II, английский король Эдуард VII и русский император Николай II были родственниками, что зачастую находило отражение во внешней политике государств. Прежде всего это касается императора Николая II, который совершенно не мог противостоять напористой манере поведения Вильгельма II. Николай II был ярым англофобом, считавшим коварных англичан основными противниками России. Он был уверен, что Россия, являясь одним из сильнейших государств, должна являться арбитром в европейских делах. На этих чувствах своего кузена играл Вильгельм II. Самым ярким примером этого служит подписание Бьеркского соглашения, которое вызвало настоящий ужас у министра иностранных дел России В.Н. Ламздорфа. Вильгельм II был очень прямолинейным, а зачастую и откровенно грубым человеком. Германскому МИД неоднократно приходилось извиняться за его весьма жесткие высказывания, причиной которых была любовь кайзера выступать на публике экспромтом. Особенностью внешней политики Англии при Эдуарде VII был тот факт, что монарх стремился принимать активное участие в ее реализации. Визиты Эдуарда VII в европейские столицы были обычным явлением, монарх охотно принимал участие в обсуждении важных внешнеполитических вопросов. Эдуард VII был убежден, что основным противником Англии является Германия, поэтому англичанам просто необходимо установить дружественные отношения с Францией и Россией. Все три монарха сильно отличались своими характерами и взглядами, что находило отражение во внешней политике их стран.

Вильгельм II, германский император и король Пруссии.

Англичане, осознавая, что сближение с Германией практически невозможно, стали раздумывать над поиском союзника, но сделать это оказалось непросто. Активная английская политика во всех уголках мира задевала интересы других государств, при этом действовал Лондон зачастую не по-джентльменски. Англо-русские трения по вопросам Проливов, Персии, Афганистана, англо-французский конфликт в Египте делали возможность союза с Россией и Францией весьма маловероятным. Заключение англо-японского союза в 1902 г. носило явно антирусский характер, было направлено на то, чтобы препятствовать усилению России на Дальнем Востоке. Первые попытки установления дружественных англо-русских отношений относятся к ноябрю 1903 г., когда англичане подняли вопрос о разделе сфер влияния между странами. Англичане готовы были рассмотреть все спорные вопросы в англо-русских отношениях, но русский МИД предпочел основное внимание уделить персидскому вопросу. Русский посол в Лондоне граф Бенкендорф не имел полномочий для подписания каких-либо соглашений, предложив англичанам лишь обсудить интересующие их вопросы (58). Далее обмена мнениями дело так и не пошло, Россия считала всю Персию сферой своих интересов, признавая права Англии лишь на побережье Персидского залива. Контроль над северной частью Персии и ее столицей Тегераном давал ей серьезное преимущество в данном вопросе, делая позицию России весьма непримиримой. Переговоры с Англией были интересны из-за возможности с помощью английского вмешательства предотвратить надвигающуюся войну с Японией. В итоге переговоры завершились ничем, а Россия была втянута, в войну с японцами.

Формирование Антанты начинается с заключения соглашения между Францией и Англией в 1904 г. Соглашение, вошедшее в историю как «Сердечное согласие», привело к разграничению сфер влияния между Англией и Францией в колониальных вопросах и способствовало снижению напряженности в отношениях между ними. Франция была обеспокоена активизацией политики России на Дальнем Востоке и начавшейся Русско-японской войной. Она опасалась остаться без военной поддержки в случае агрессии Германии, поэтому сближение с Лондоном выглядело весьма заманчивой перспективой. Статьи соглашения предусматривали переход Египта в сферу влияния Англии, в обмен на это Франция получала исключительные права в Марокко. Заключенное соглашение было направлено против Германии, хотя никаких обязательств о военной поддержке друг друга между Англией и Францией не было. Тем не менее одной из основных задач для германской внешней политики стало стремление внести разлад между новыми союзниками и разрушить Антанту. Важнейшую роль в создании Антанты сыграл французский министр иностранных дел Делькассе, который принял активное участие в англо-французском соглашении, а затем активно занялся включением России в союз.

Тем временем Россия втянулась в войну с Японией. Отношение к Стране восходящего солнца в довоенное время в ближайшем окружении Николая II было крайне пренебрежительным, считалось, что русская армия одержит легкую победу исключительно силами дальневосточных войск. На предостережения военного агента в Токио об усилении японской армии и флота не обращали должного внимания (59). Русский МИД выступал против войны, однако усилий Ламздорфа оказалось недостаточно, чтобы предотвратить конфликт. В мае 1904 г. англичане предприняли еще одну попытку наладить отношения с Петербургом, на этот раз инициатива исходила от английского короля Эдуарда VII, который встретился в Копенгагене с послом Извольским (60). Россия вновь отказалась от разграничения сфер влияния, сославшись на несвоевременность решения данного вопроса из-за войны с Японией. Нежелание Петербурга идти на сближение привело к более жесткой английской позиции в Русско-японской войне. Англичане оказывали помощь своему союзнику, препятствуя проходу русских военных судов через черноморские проливы, а эскадра Рожественского не была пропущена через Суэцкий канал, что значительно затянуло и без того длительное ее путешествие к своей бесславной гибели в Цусимском сражении. Русско-японская война стала настоящей катастрофой для Российской империи. Русская армия потерпела чувствительные поражения как на суше, так и на море, состояние финансов оказалось плачевным, а начало революции в России еще более усугубило тяжесть положения в стране. Гулльский инцидент и попытки русского флота вести крейсерскую войну против торговых судов, направлявшихся в Японию, чуть не привели к войне между Россией и Англией. Лишь активное вмешательство французов в лице Делькассе способствовало мирному решению конфликта. Была создана англо-русская комиссия по расследованию Гулльского инцидента, которая старалась действовать предельно осторожно, не провоцируя эскалацию конфликта между странами. Россия принесла официальные извинения и выплатила англичанам компенсацию (61). На протяжении всей Русско-японской войны отношения с англичанами оставались натянутыми, Англия рассматривалась как потенциальный противник России и ни о каком налаживании дружеских отношений в Петербурге слышать не хотели. Тем не менее войну нужно было заканчивать, так как средств на ее ведение в России не было, а революция в стране была в самом разгаре. Поражение в войне сильно ударило по престижу России, показав несостоятельность русских вооруженных сил. Для наведения порядка в стране и реформирования армии России требовались значительные финансовые субсидии из-за границы. Вариантов было не так много, решить возникшие трудности было можно с помощью французских или немецких кредитов. Однако происходившие в это время на внешнеполитической арене события привели к серьезному изменению внешнеполитического курса России и окончательно сформировали Антанту.

В 1905 г. разгорелся спор между Германией и Францией по вопросу Марокко. Немцы были недовольны условиями англо-французского соглашения, предоставлявшего Франции право вмешательства во внутренние дела Марокко и проведение там реформ. 3 январе 1906 г. в испанском порте Альхесирас открылась конференция для урегулирования возникших противоречий. И Франция, и Германия рассчитывали на поддержку России в ходе конференции, что ставило ее перед окончательным выбором — с какой из держав ей придется строить союзнические отношения. Германия была основным торговым партнером России в Европе, приобретавшим русское сырье и промышленные товары (62). Однако экономика и родственные связи между монархами были единственными сближающими страны обстоятельствами, внешняя политика Германии шла вразрез с русскими интересами. Пытаясь получить новые займы во Франции, русский министр финансов Коковцов столкнулся с требованием Франции о поддержке ее позиции на конференции. России предстояло сделать трудный выбор, отказавшись от роли арбитра и окончательно перейдя в один из враждующих лагерей. В итоге Россия решила связать свою внешнюю политику с Францией и Англией. Поддержка французов на Альхесирасской конференции привела к ухудшению русско-германских отношений и способствовала постепенному русско-английскому сближению. Тем не менее русский МИД прилагал все усилия, чтобы не обострять отношения с Германией. Эта позиция русской дипломатии будет четко просматриваться при подготовке англо-русской конвенции в 1906–1907 гг.

Изменения во внешней политике России и Англии произошли на фоне перестановок в министерствах иностранных дел обоих государств. Ламсдорф, который всячески старался избегать союзнических соглашений с Лондоном и Берлином, был отправлен в отставку, а его место занял А.П. Извольский. Родственные связи способствовали его быстрому карьерному росту, в апреле 1906 г. он получил назначение на пост министра иностранных дел. Извольский был сторонником лавирования между Англией и Германией, старался не портить отношения ни с одной из стран. Однако Извольский рассматривал соглашение с Англией необходимым для России шагом, что сыграло немаловажную роль в формировании тройственной Антанты. После победы либеральной партии на выборах в Англии назначение в Форин-офис получил Эдуард Грей. Грей видел два пути решения персидского вопроса: война с Россией или заключение соглашения о разграничении сфер влияния (64). Неудивительно, что второй вариант оказался более предпочтительным для англичан. После назначения Грея на пост министра иностранных дел начинается новый этап в англо-русских отношениях, ознаменовавшийся подготовкой к подписанию конвенции между Англией и Россией. Россия, ослабленная в ходе войны с Японией, оказалась более сговорчива в 1906 г. и сама подняла вопрос об урегулировании спорных вопросов между странами.

Россия и Англия стремились к реализации определенных целей в процессе обсуждения условий соглашения. Давней мечтой России был контроль над Черноморскими проливами, которые имели важное стратегическое и экономическое значение. Русские военные суда, как и военные суда третьих стран, не могли проходить через Проливы, обрекая черноморский флот в случае войны на бездействие (65). Турция, контролирующая Проливы, была дряхлеющим государством, существование которого искусственно сохранялось мировыми державами. Попытки военного решения вопроса Проливов, предпринятые в XIX в., результатов не дали, поэтому Россия попыталась решить его мирным путем. Русский МИД прекрасно понимал, что «ключ к решению проблемы находится в Лондоне» (66), поэтому для России было крайне важно урегулировать отношения с «коварным Альбионом». Одностороннее соглашение с Лондоном не могло решить судьбу Проливов, тем не менее сближением с Англией можно было если не заручиться английской поддержкой, то хотя бы добиться более благожелательного отношения к решению «исторической задачи России». Англичан, в свою очередь, серьезно беспокоила русская экспансия в Персии. Пытаясь защитить Индию от угроз со стороны европейских держав, Англия была готова использовать любые средства. Контроль России над южной частью Персии давал ей выход в Персидский залив, что могло привести к войне между странами. Англичане крайне болезненно реагировали на действия русских в Персии, так как не могли оказать на них никакого воздействия, и стремились к разграничению сфер влияния в регионе (67). Помимо персидского вопроса англичане стремились урегулировать вопросы Афганистана и Тибета, включив их в сферу своего влияния и создав своеобразную «буферную зону» вокруг Индии. Англичане рассчитывали сделать Россию вместо основного противника в регионе своеобразным «сторожем», который будет защищать здесь их интересы. Указанные вопросы стали ключевыми в ходе переговоров о подписании конвенции между странами.

Переговоры между Англией и Россией о заключении конвенции начались в июне 1906 г. Англичане были заинтересованы в скорейшем подписании конвенции с Россией, пока та не оправилась от поражения в войне с Японией. В Петербург из Лондона был направлен новый посол Артур Николсон, который располагал полномочиями на подписание соглашений с Россией. Основное внимание сторон было обращено на вопросы, связанные с Персией, Афганистаном и Тибетом. Англичане добивались признания Сеистана сферой интересов Англии. Эта территория, расположенная на юге Персии, была пограничной с Афганистаном и имела для англичан стратегическое значение. Северная часть Персии, в которой располагалась столица страны Тегеран, рассматривалась как русская сфера влияния. Центральная часть Персии, которая включала побережье персидского залива, была важна для англичан прежде всего как территория, где они стремились не допустить распространения русского влияния. Что касается вопроса об Афганистане, то англичане добивались, чтобы Россия ограничилась торговыми отношениями с данным государством. Тибет рассматривался англичанами как часть Китая, Россия должна была воздержаться от отправки туда научных экспедиций. Вопрос Проливов первоначально не был поднят российской дипломатией, которая старалась действовать очень аккуратно при ведении переговоров. Советник российского посольства Поклевский-Козелл во время беседы с Чарльзом Гардингом дал понять, что русское общественное мнение заинтересовано в решении вопросов Ближнего и Дальнего Востока. В своем ответе Гардинг дал понять, что англичане готовы рассмотреть любое предложение русского правительства о Проливах (68). Гардинг, исполнявший до назначения Николсона обязанности английского посла в России, был хорошо знаком с русскими интересами. Он прекрасно понимал, что Россию не устроит нейтрализация Проливов, так как черноморский флот был слаб и открытие Проливов поставит под угрозу русские интересы в регионе. Гардинг разработал меморандум по Проливам, в котором предлагал пойти на уступки России. Он указывал на тот факт, что даже предоставление России исключительного права на проход через Проливы не приведет к изменению баланса сил в Средиземном море (69). Грей был согласен с мнением Гардинга, однако вопрос Проливов носил международный характер и англичане не могли решить его в двустороннем порядке. Тем не менее Россия могла рассчитывать на поддержку со стороны англичан в случае решения вопроса Проливов.

Извольский Александр Петрович, министр иностранных дел России в 1906–1910 гг.

В начале 1907 г. переговоры между странами перешли в решающую стадию. Вопросы об условиях соглашения с Англией были рассмотрены на заседаниях особого совещания, в работе которого принял активное участие прибывший из Лондона граф Бенкендорф. Председателем совещания был назначен Извольский, первое заседание состоялось 1 февраля 1907 г. (70). Перед совещанием стояла непростая задача: необходимо было выработать условия соглашения, приемлемые не только для России и Англии, но и для Германии. Извольский пытался восстановить политику лавирования между Англией и Германией, которой придерживался Ламсдорф. Основой соглашения должно было стать разграничение сфер влияния в Персии, при этом русская дипломатия была уже более сговорчива, чем до Русско-японской войны. Англичане в ходе переговоров заявили, что успешное решение среднеазиатских вопросов будет способствовать успешному разрешению дискуссии о Проливах (71). Грей предложил нейтрализацию Проливов для военных судов всех стран, прекрасно понимая, что такое предложение не будет одобрено русской стороной. В итоге практически все предложения англичан были приняты русской стороной, в отношении вопроса Проливов стороны сошлись на несвоевременности его решения. Англичане всячески демонстрировали свое сочувствие России, подчеркивая важность для нее контроля над Проливами, но предоставлять четкие письменные гарантии своей позиции не стали. Особое совещание в начале августа 1907 г. одобрило проект соглашения с Англией, сочтя его вполне выгодным, учитывая текущее внутреннее положение в стране (72).

Соглашение между Англией и Россией было подписано 18 августа 1907 г. Извольским и Николсоном. В преамбуле к конвенции говорилось о желании «предупредить всякий повод к недоразумениям» между странами, вопросы Персии, Афганистана и Тибета рассматривались отдельно (73). Персия была разделена на сферы влияния, Россия получала Северную часть страны со столицей Тегераном, англичане получали южный район страны (Сеистан), через который шли торговые пути в Индию. Любые попытки третьей стороны проникнуть в Персию должны совместно пресекаться участниками соглашения. Стороны обязались не вмешиваться в дела друг друга и контролировали финансы Персии (74). Афганистан признавался территорией, находящейся в английской сфере влияния. Россия отказывалась от своих интересов в этом регионе, а любые переговоры с местным правительством должны были вестись через английских посредников. Без английского вмешательства могли регулироваться лишь вопросы, не связанные с политикой в приграничных областях. Что качается Тибета, то он признавался частью Китая, политические контакты с ним как России, так и Великобритании должны были вестись исключительно через китайских посредников. Часть территории Тибета, долина Чумби, была оккупирована английскими войсками, которые располагались здесь до момента выплаты англичанам денежной компенсации. Российская сторона не затрагивала вопрос английской оккупации, указав лишь, что признает экономические интересы англичан в Тибете.

10 сентября 1907 г. стороны обменялись ратифицированными конвенциями. Если в русском правительстве особых препятствий к одобрению соглашения не наблюдалось, то в английском парламенте Грею пришлось отстаивать свою точку зрения на необходимость подписания конвенции. Первоначально Грей рассчитывал ратифицировать конвенцию в обход парламента, но из-за затянувшихся обсуждений проектов ему это не удалось. Это привело к критике его действий в палате общин со стороны консерваторов (75). Тем не менее конвенция была проведена через палату общин, так как ее статьи были весьма выгодны для английского правительства. В своих мемуарах Эдуард Грей называет ее «односторонней» (76), указывая на тот факт, что Россия практически ничего не получала взамен. В соглашении ничего не говорилось о военном сотрудничестве, оно должно было урегулировать старые споры между Россией и Англией и стать своеобразным прологом к будущему сотрудничеству между странами. Соглашение между Англией и Россией не содержало взаимных обязательств по оказанию помощи в случае войны, как, впрочем, и англо-французское соглашение. Антанта была весьма уязвима на начальном этапе своего существования, и Германия всячески пыталась внести разлад в ее ряды. Для укрепления Антанты необходимо было улучшить взаимоотношения не только на уровне глав государств и правительств, но и способствовать перемене в общественном мнении. Для реализации этой цели правительства Англии, Франции и России использовали различные методы: официальные поездки глав государств и высокопоставленных чиновников, пропаганду дружеских отношений в печати, совместные дипломатические выступления во время международных кризисов.

Особенно важно после формирования Тройственного Согласия было уладить русско-английские отношения. Русско-французский союз, существовавший уже на протяжении 15 лет, воспринимался весьма положительно в обеих странах. Общественное мнение в России длительное время воспринимало Англию как главного врага, у англичан ситуация была ничуть не лучше. Первые обсуждения возможности визита английского короля в Россию велись еще в период разработки конвенции, однако договориться о поездке так и не смогли. Планировавшееся посещение английским флотом Кронштадта также не состоялось из-за дебатов в английском парламенте. В 1906 г. в Лондон прибыла делегация русских депутатов, чтобы «перенять опыт» у более «искушенных» англичан. Эта поездка не обошлась без конфуза: во время пребывания русских депутатов в Лондоне было объявлено о роспуске Государственной Думы. Английский премьер-министр Кэмпбелл-Банерман, чтобы как-то разрядить ситуацию, на встрече с депутатами заявил: «Король умер, да здравствует король!» (77). Эта фраза вызывала недовольство Бенкендорфа, который увидел в ней какой-то подтекст. В итоге Грею пришлось выступить с разъяснениями, доказывая, что премьер-министр не имел в виду ничего дурного, давая понять этой фразой, что ожидает скорейшего восстановления работы Думы в России. В общем, первые шаги по установлению дружеских отношений давались с трудом обеим странам.

9-10 июня 1908 г. встреча между Николаем II и Эдуардом VII все-таки состоялась. Монархи встретились на рейде Ревельского порта, и несколько дней между ними шли переговоры. Эдуард VII стал первым английским монархом, посетившим Россию с официальным визитом. В поездке его сопровождали первый лорд адмиралтейства Джон Фишер и уже упоминавшийся выше Гардинг, считавшийся специалистом по России, а также его супруга. Вместе с Николаем II в Ревель прибыли премьер-министр Столыпин, Извольский, а также члены императорской семьи. Форин-офис старался не афишировать предстоящий визит, дабы не вызвать недовольства в английском обществе. В ходе переговоров были затронуты вопросы реформ в Македонии, агрессивная политика Германии, отношения между Англией и Россией в вопросах Персии, а также проблема острова Крит (78). Во время общения Николая II с Эдуардом VII русский император в весьма лестных тонах отзывался о речи Грея в палате общин, он сказал, что желает познакомиться с английским министром иностранных дел лично. Стороны не могли не затронуть вопросы военного сотрудничества в случае конфликта в Европе. Англия и Франция рассчитывали в предстоящей войне с Германией на помощь сильной сухопутной армии России, отводя ей роль «парового катка», который должен был снести немцев. Русские правящие круги, мечтавшие о статусе России как морской державы, стремились к строительству мощного флота. Это вызывало недовольство союзников, видевших в этом распыление сил. Английская точка зрения нашла отражение в беседе Столыпина с адмиралом Фишером, который, в отличие от дипломатов, был известен прямотой изложения своих мыслей (79). «Как свидетельствовал адмирал Дж. Фишер, сидевший рядом со Столыпиным на официальном обеде на яхте „Штандарт“ 28 мая, премьер спросил его: „Что, по-вашему, нам нужнее всего?“. „Он воображал, что я должен буду ответить: столько-то линкоров, столько-то крейсеров и т. д., но вместо этого я сказал: „У вас оголена западная граница и опустошены запасы. Устраните все это, тогда и говорите о флотах!““» (80). В исследовании Д.В. Лихарева указанный разговор произошел на несколько месяцев позже, во время встречи Столыпина и Фишера на курорте в Богемии (81). Данное расхождение в датировке разговора не отменяет его содержания — Англия была заинтересована прежде всего в восстановлении мощи русской сухопутной армии. Стороны были очень довольны результатами встречи, в русской прессе это событие получило широкое освещение и считалось «началом новой эры в англо-русских отношениях» (82).

Английский король Эдуард VII и император Николай II обходят строй.

Дальнейший ход событий в европейской внешней политике (аннексия Австро-Венгрией Боснии, Второй Марокканский кризис) все больше убеждал союзников по Антанте в необходимости укрепить союз военными обязательствами. К началу 1912 г. лишь Франция и Россия имели письменные соглашения о взаимной военной помощи в случае европейской войны, Англия уклонялась от подобных соглашений как с Францией, так и с Россией. Изменения в этой политике были вызваны осознанием приближающегося столкновения с Германией, при этом, если Франция и Россия скорее опасались предстоящей войны, то англичане были не против ослабления континентальных держав. В тоже время Грей не должен был допустить серьезных споров внутри Антанты, что сыграло бы на руку прежде всего Германии. В сложившейся ситуации у Англии оставался один выход — заключение секретных соглашений со своими союзниками по Антанте. Такой метод действий объясняется не только опасением резкого ухудшения отношений с Германией, но и существованием сильной оппозиции внутри Англии — не только в парламенте, но и в самом правительстве. Руководителям министерств иностранных дел предстояло обсудить варианты соглашений, приемлемые для каждой из сторон.

В июле 1912 г. была заключена секретная морская конвенция между Россией и Францией. Она была своеобразным дополнением к соглашению 1892 г. и предусматривала совместные действия флотов «во всех тех случаях, в которых союз предусматривает и предписывает совместные действия сухопутных войск» (83). Заключенное соглашение предусматривало активное взаимодействие начальников морских генеральных штабов, обмен информацией о планах сторон и сведениями о состоянии флота. Согласно третьей статье соглашения, «начальники морских генеральных штабов обоих флотов будут совещаться друг с другом лично, не реже одного раза в год» (83). Уже на первом таком совещании русская сторона была поставлена в известность о подготовке переговоров по заключению англо-французской морской конвенции. При этом французы давали понять, что необходимо наладить контакты между тремя странами (84). Англо-французская морская конвенция была заключена в ноябре 1912 г., после ведения длительных переговоров. Соглашение предусматривало совместные действия правительств двух стран в случае нападения «третьей державы» и носило «условный» характер. Тем не менее правительства обеих держав осознавали, что в случае нападения Германии не смогут остаться в стороне. Подписанное соглашение «давало Франции уверенность в том, что Англия без союзного договора придет ей на помощь в войне против Германии» (85). Факт подписания конвенции, как и ее содержание, первоначально оставались тайной не только для России, но и для правительств Англии и Франции. Хотя уже в начале декабря 1912 г. Извольский, назначенный после отставки с поста министра иностранных дел послом в Париж, был уверен в заключении англо-французской военной конвенции (86). Для окончательной трансформации Антанты в военно-политический союз необходимо было подписать схожее соглашение между Англией и Россией.

Инициатором в вопросе о заключении военной конвенции между Россией и Англией выступил русский МИД. Сазонов, возглавивший русскую внешнюю политику после отставки Извольского, пытался задействовать все возможные рычаги для давления на Англию. Беседы Бенкендорфа с английскими дипломатами особых успехов не имели, Грей указывал на несвоевременность подобного соглашения. В сложившейся ситуации Сазонов решил задействовать в переговорах Николая II, который 21 марта 1914 г. встретился с английским послом в России Бьюкененом. Во время беседы с английским дипломатом Николай II заявил, что «очень хотел видеть тесную связь между Англией и Россией, вроде союза чисто оборонительного плана» (87). Бьюкенен посчитал заключение такого соглашения «в настоящее время неосуществимым», тогда Николай II предложил заключить морскую конвенцию между странами наподобие той, которая была подписана между Англией и Францией. Оба участника заверили друг друга, что незнакомы с текстом конвенции, но обсуждение вариантов помощи друг другу в случае войны продолжилось. Николай II указал на необходимость «организовать сотрудничество между британским и русским флотом», в обмен на такое соглашение император намекнул на дальнейшие уступки англичанам в Персии (87). Бьюкенен предпочел уйти от дальнейшего обсуждения, заявив, что Англия и Россия и так весьма успешно взаимодействуют в качестве «друзей». Однако «приманка» в виде дальнейших уступок в персидском вопросе сыграла свою роль, кроме того, к заключению англо-русской морской конвенции Англию подталкивала Франция. Для ведения переговоров в Лондон был направлен русский морской агент Волков, английскую сторону представлял первый лорд принц Луи Баттенбергский. Переговоры должны были проводиться при участии французского атташе. В Лондоне Волкова ждал холодный прием, так как на момент его приезда начались русско-английские споры по вопросу пересмотра конвенции 1907 г. Грея крайне беспокоила оккупация русскими войсками северной Персии, а также сосредоточение всех финансов страны в руках русских консулов (88). 5 (6) июня 1914 г. Волков все-таки добился встречи с Луи Баттенбергским, однако переговоры между ними так и не начались. Луи Баттенбергский предложил перенести переговоры на август, так как в это время он планировал совершить поездку в Россию с семейным визитом (89). Англичане явно тянули время, ожидая уступок России в персидских делах. Срыву переговоров также способствовала шумиха в немецкой прессе, писавшей о начале англо-русских переговоров о морской конвенции. В данном деле не обошлось без шпионажа. Дело в том, что в посольстве в Лондоне работал на должности секретаря Б. Зиберт. Он оказался немецким агентом и регулярно передавал содержание корреспонденции Бенкендорфа (90). В итоге до начала войны военно-морская конвенция между Россией и Англией так и не была заключена.

Что касается военно-технического сотрудничества в довоенный период, то в данном аспекте союзники сыграли важную роль в восстановлении мощи русской армии. Поражение в Русско-японской войне показало серьезные недостатки в русской армии, боеспособного флота в стране не существовало. Основную ставку русское правительство старалось сделать на внутреннее производство, однако в техническом плане Россия значительно отставала от передовых европейских стран. Для оборудования новых военных заводов станками заказы размещались преимущественно в Англии и Германии. Русские заводы, получая заказы на производство станков, предпочитали идти на хитрость. Они заказывали все основные части за границей, «а сами производили только отливку станин и сборку» (91). Приоритетными задачами для России было восстановление флота и вооружение армии современной артиллерией и образцами стрелкового оружия. Идея сильного флота была плодом имперских амбиций Николая II и его окружения. С экономической точки зрения строительство мощного современного флота требовало огромных денежных затрат, которые не соответствовали текущему положению дел. Русский черноморский флот был «пленником» в Черном море, а в Балтийском море господствовали немцы. На побережье Белого моря и Дальнем Востоке Россия не располагала портами, пригодными для базирования флота. Союзники России по Антанте выступали против морских программ России, видя в этом распыление сил, и указывали на необходимость укрепления сухопутной армии. Несмотря ни на что, курс на строительство флота в России был сохранен. В отличие от правительств Франции и Англии, иностранные крупные фирмы, такие как «Виккерс», «Армстронг», «Шнейдер-Крезо», были заинтересованы в русских заказах. Используя свой авторитет, связи, а иногда и просто банальный подкуп, эти фирмы добивались получения очень выгодных контрактов. В 1908–1914 гг. английские фирмы принимали активное участие в строительстве русских судов. Они не только принимали заказы на постройку судов, но и оказывали техническую помощь при постройке кораблей в России (92). Однако реализовать амбициозные планы по постройке сильного флота в России так и не удалось. К июню 1914 г. Балтийский флот состоял из 4 новых линейных кораблей, 4 устаревших броненосных крейсеров, 7 крейсеров, 57 миноносцев и 10 подводных лодок (93). Черноморский флот, лишенный возможности пополняться за счет иностранных заказов, состоял преимущественно из устаревших судов и нуждался в серьезной реорганизации, которую планировалось провести не ранее 1916 г. Русский флот был слишком малочисленным и серьезной роли в грядущей войне сыграть не мог. Даже при требуемых для этого объемах финансирования программы по постройке судов были бы реализованы не ранее 1916 г. Учитывая, что даже утвержденные уже суммы на постройку флота не всегда выделялись, мечты о господстве России на морях так и остались несбыточными фантазиями.

Что качается артиллерии, то Россия испытывала серьезную нехватку крупнокалиберных пушек и боеприпасов на случай начала военных действий. Россия, как ни прискорбно это звучит, традиционно ориентировалась на доктрины уже прошедших войн. Представители ГАУ (Главное артиллерийское управление) оперировали данными Русско-японской войны, в которой средний расход снарядов на орудие составлял 500 выстрелов за все время военных действий (94). Такие расчеты привели к тому, что к началу войны Россия сильно уступала европейским странам по запасам снарядов — минимум в 2–3 раза. Помимо снарядов Россия нуждалась в современных артиллерийских орудиях. Основная ставка в решении вопроса снабжения армии орудиями и боеприпасами была сделана на казенные военные заводы. Частные заказы стали полем для конкуренции между английскими и французскими фирмами. В борьбу за строительство в России крупного артиллерийского завода с использованием современных технологий включились две крупные европейские фирмы: английская «Виккерс» и французская «Шнейдер-Крезо». В итоге конкурс выиграла английская компания, получившая право на строительство артиллерийского завода на Волге (95). Важную роль в принятии этого решения сыграл тот факт, что технологии, применяемые англичанами, не имели аналогов в мире. Такое развитие событий не понравилось французам, которые, несмотря на выделение России займов, остались в стороне от реализации артиллерийских проектов. Договор с «Виккерсом» был заключен в 1913 г., однако к началу войны завод так и не начал работу. Английские и французские интересы вновь столкнулись во время конкурса на переоборудование Пермского завода. В этот раз конкурентом «Шнейдер-Крезо» оказалась фирма «Армстронг». Обе фирмы получили политическую поддержку от своих стран, но на этот раз выбор был сделан в пользу французов. Это решение носило явно политический характер (96). По сути, внешние военные заказы России были разделены между английскими и французскими фирмами, немцы были окончательно выдавлены с русского рынка. «Перед войной в частной военной промышленности страны сложились две главные монополистические группы. Первая и более крупная из них, возглавляемая Русско-азиатским банком, сотрудничала с французской компанией „Шнейдер“, вторая во главе с Международным банком — с английским „Виккерсом“» (97).

Русский пулеметный расчет на позиции.

Таким образом, в предвоенный период Антанта так и не превратилась в военно-политический союз. Между странами была установлена система отдельных соглашений, некоторые из которых носили условный характер. Россия была готова прийти на помощь Франции и Англии в случае нападения на них Германии. В случае нападения Германии на Францию помощь ей оказывали как Россия, так и Англия (с определенной оглядкой на общественное мнение). В то же время Англия не имела четких обязательств в случае нападения Германии на Россию, что указывало на определенные просчеты в системе Антанты и добавляло нервозность в русско-английские отношения.

Тройственный союз, на первый взгляд, выглядел более монолитно, здесь был явный лидер — Германия, которая в случае войны готова была подчинить действия союзников своей воле. Однако итальянцы стали постепенно склоняться к идее отмежевания от своих союзников на почве территориальных споров с Австро-Венгрией. Начало Первой мировой войны привело к необходимости трансформации Антанты в военно-политический союз в самые сжатые сроки.

Война в Европе могла начаться раньше 1914 г., так как большинство европейских стран видело в ней решение своих внешних и внутренних проблем (98). Основным источником напряженности были события, развернувшиеся на Балканском полуострове. Жесткая политика Германии в отношении России привела к постепенной трансформации русского общественного мнения. Именно Германия, а не Англия, стала рассматриваться как основной враг России, что способствовало укреплению Антанты. Германия рассчитывала на нейтралитет Англии в европейской войне, но нападение немцев на Бельгию дало англичанам замечательный повод для объявления войны. Для Англии было крайне важно, чтобы именно Германия выступила в качестве агрессора, что способствовало подготовке общественного мнения к необходимости вступить в военные действия. После объявления Англией войны Германии державы Антанты фактически становятся союзниками. Однако общей системы руководства и четких планов совместных действий создано не было. Инициатива полностью находилась в руках Германии, о планах которой по нападению на Францию союзники по Антанте прекрасно знали. Франции отводилась роль «жертвы», которой предстоит удерживать Германию в первые месяцы войны до того момента, как полностью отмобилизуется русская армия. После завершения русской мобилизации Германия оказывалась зажатой между союзниками и вынуждена была воевать на два фронта. Затяжной характер войны практически никем не рассматривался, противоборствующие стороны были уверены в быстрой победе. Именно по этой причине не было создано единое союзное командование и не налажена взаимопомощь между союзниками по Антанте. В дальнейшем им пришлось об этом серьезно пожалеть.

Военное взаимодействие союзников в военные годы можно разделить на две части: формирование единого союзного командования войсками и организация поставок вооружения и боеприпасов. С вопросами военных контактов можно подробнее ознакомиться в работах Н.В. Валентинова и В. А. Емца (99), поэтому в данной работе будет обращено внимание только на ключевые события. Вопрос военных поставок в Россию в годы войны союзниками разработан значительно хуже, на нем хотелось бы остановиться более подробно. Как уже отмечалось выше, в 1914 г. страны Антанты не планировали создание централизованной системы управления союзными войсками. В случае необходимости французы и англичане обращались к русским с просьбой о наступлении для отвлечения сил противника. Наступление русской армии в 1914 г. в Восточной Пруссии началось до завершения мобилизационных мероприятий в России и закончилось для русских войск неудачно. Однако французы смогли отстоять Париж, не были выбиты из войны, планы Германии были сорваны. Однако, пользуясь возможностью перебрасывать военные части с одного фронта на другой, немцы получили возможность воевать с союзниками поочередно. Горький опыт поражений способствовал активизации усилий в данном направлении и привел к попыткам Антанты наладить четкую систему взаимодействия между армиями. Инициатива в данном вопросе исходила от французов, которые рассчитывали играть ключевую роль в союзном командовании. Местом проведения союзных конференций по военным вопросам стал небольшой город Шантильи, расположенный недалеко от Парижа и выбранный французским командующим Жоффром в качестве загородной резиденции.

Всего за период войны прошло четыре межсоюзнические конференции. Первая из них состоялась в июле 1915 г., англичан и французов на конференции представляли главнокомандующие английской и французской армиями Жоффр и Френч, русским представителем был военный атташе во Франции полковник Игнатьев. Перенос немцами основного удара в 1915 г. на Восточный фронт привел к огромным потерям в русской армии и утрате значительных территорий. Русские войска испытывали серьезную нехватку в вооружении и боеприпасах, что вызвало беспокойство союзников, опасавшихся подписания Россией сепаратного мира с Германией. В ходе переговоров Жоффр высказался за необходимость «оказывать помощь тем союзным армиям, которые выдерживают главный натиск противника» (100). Договориться о создании центрального органа для координации армиями союзников так и не удалось. На конференции были рассмотрены вопросы оказания помощи русской армии — как активизацией военных действий на Западном фронте, так и поставками в Россию вооружения и боеприпасов. Союзники обещали предпринять наступление в Шампани и Артуа в конце июля. Англичане вообще были против проведения наступательных операций в 1915 г., однако французы настояли на оказании помощи русской армии. Жоффр указывал на тот факт, что в случае пассивного ведения войны на Западном фронте немцы разгромят сначала Россию, а потом Францию (101). Из-за ряда проволочек наступление состоялось только в сентябре 1915 г., когда немецкое наступление на Восточном фронте было уже прекращено. Что касается поставок в Россию союзниками вооружения и боеприпасов, то и в данном вопросе оказание помощи откладывалось. Союзники были не в состоянии размещать у себя русские заказы. Итоги первой межсоюзной конференции оказались незначительными, далее обсуждений возникших перед союзниками проблем дело так и не пошло.

Вторая конференции в Шантильи состоялась в начале декабря 1915 г. На ней союзники приступили к разработке плана совместных действий на 1916 г. Стороны обсуждали необходимость проведения наступательных операций в «близкие между собой сроки», помощь друг другу в случае нападения противника и активизацию военных действий на фронте, препятствующую переброске немецких войск (102). Указанные мероприятия должны были привести к истощению живой силы центральных держав, лишить их возможности проводить крупные наступательные операции на одном фронте. Представитель русского делегации на конференции генерал Жилинский предложил русский план на кампанию 1916 г. Согласно этому плану, основной удар должен был быть нанесен армиями Франции, Англии, России и Италии не по Германии, а по ее союзнице Австро-Венгрии, которая в военном плане была значительно слабее. Кроме того, согласно русскому плану английские и русские войска должны были предпринять совместное наступление против Турции. Русский план был направлен на установление прямой связи с союзниками для решения возникших проблем со снабжением (103). В итоге союзники отклонили все предложения Жилинского, посчитав их попыткой России взять инициативу в союзном руководстве в свои руки и добиться роста русского влияния на Балканах. После завершения конференции Россией был поднят вопрос о создании «постоянного или временного» военного совета по управлению союзными войсками, однако Англия и Италия отказались направить в него своих представителей (104).

Созыву третьей конференции предшествовала отправка французским командованием двух меморандумов, в которых излагался взгляд на предстоящую кампанию 1916 г. В них предлагалось организовать неодновременные операции союзников не позднее 1 июля 1916 г. При этом первыми должны начать свои действия русская и итальянская армии. Англичане и французы должны дождаться переброски немецких частей и решить исход всей кампании. Начальник русского генерального штаба генерал Алексеев был против переноса наступления на лето, справедливо указывая на тот факт, что немцы смогут нанести удар первыми (105). Незадолго до начала работы третьей конференции в Шантильи началось немецкое наступление на Верден, что способствовало резкому изменению взглядов французов на сроки наступления в текущем году. Начало русского наступления планировалось на начало мая, английского — на две недели позже, однако французы просили начать военные действия как можно раньше (106). В итоге русские войска начали наступления в марте 1916 г., что позволило ослабить немецкое давление на Верден. Третья конференция в Шантильи в очередной раз показала непоследовательность союзного руководства, отсутствие слаженности в действиях держав Антанты. Россия, в очередной раз оказав помощь Франции, показала, что готова помогать своему союзнику, несмотря на свои собственные трудности.

Четвертая конференция союзников в Шантильи состоялась в ноябре 1916 г. Она ознаменовалась переменой мнения англичан и французов в общих вопросах ведения войны. Союзники предложили перенести основные военные действия на Восточный фронт и добиться выхода из войны союзников Германии. Эти идеи практически полностью совпадали с русскими предложениями в период третьей межсоюзнической конференции. Столь разительные перемены были вызваны перестановками в английском военном руководстве. После гибели военного министра лорда Герберта Китченера на эту должность был назначен Дэвид Ллойд-Джордж. Он указывал на тот факт, что из-за позиционной войны на Западном фронте союзники оказались в тупике, для разгрома Германии нужна активизация русской армии (107). Русское командование оказалось не в восторге от таких перемен, русский представитель на конференции доносил в Петроград по данному вопросу следующее: «Мое впечатление такое, что англичане и французы ведут свою отдельную линию, направленную на оборону своих государств с наименьшей потерей войск и наибольшим комфортом, стараясь все остальное свалить на наши плечи и считая, что наши войска могут драться даже без всего необходимого. Они для нас не жертвуют ничем, а для себя требуют наших жертв и притом считают себя хозяевами положения» (108). Четких решений о предстоящей кампании 1917 г. так и не было принято, стороны продолжили переговоры, однако велись они уже не во Франции.

Последняя встреча союзников произошла в Петрограде в феврале 1917 г. и носила характер военно-политической конференции. Англичане и французы были сильно обеспокоены складывающейся обстановкой в России, в стране набирали силу революционные и антивоенные настроения. После отставки Сазонова с поста министра иностранных дел союзники опасались прихода к власти прогерманской партии и выхода России из войны. Эта конференция оказалась самой представительной по составу за все время контактов между союзниками. Английскую делегацию на конференции возглавил министр без портфеля Альфред Милнер, во главе французской был министр колоний Гастон Думерг.

«Единство союзников». Французский плакат.

Конференция проходила с 19 января по 8 февраля 1917 г., на ней был рассмотрен ряд волнующих союзников вопросов. Союзники настаивали на активизации военных действий на Восточном фронте уже в марте 1917 г., однако русское командование указывало на неподготовленность армии к крупному наступлению. Русская армия могла начать наступление только в середине апреля при обеспечении ее всеми необходимыми ресурсами. В итоге стороны определили примерные сроки наступления с начала апреля по начало мая, при этом оно должно было проводиться на всех фронтах (109). Русская сторона рассчитывала на значительное увеличение поставок союзников, но в ходе конференции данный вопрос решен не был. Представители союзников пообещали обсудить этот вопрос со своими правительствами. Итоги конференции оказались для русской стороны неудовлетворительными, увеличить объемы поставок военных материалов союзники обещали после начала русского наступления.

Итоги союзнических конференций оказались весьма скромными, так как создать единое командование Антанте так и не удалось. Союзники по Антанте ни на секунду не забывали о своих национальных задачах, которые ставились ими еще в предвоенный период. После победы над общим врагом между Англией, Россией и Францией мог произойти конфликт из-за условий мира. В данной ситуации для каждой из стран было важно сохранить боеспособность ее армии, чтобы иметь возможность оказать давление на своего «союзника». Именно поэтому к концу 1916 г. союзники приходят к мысли о необходимости проведения крупных наступлений на Восточном фронте. Французы понесли огромные потери под Верденом и стремились вообще не проводить никаких наступательных операций в 1917 г., англичане основные усилия направили на борьбу с Турцией на Среднем Востоке. Тем не менее имелись и определенные положительные результаты. Так, было принято решение об оказании срочной помощи союзнику, на фронте которого начиналось крупное наступление. Союзники брали на себя обязательства в организации наступления на своем фронте с целью отвлечения врага. Антанта определяла сроки наступления союзников на фронтах, исключая возможность переброски немцами дивизий с одного фронта на другой. По мнению союзников по Антанте, в 1917 г. война должна была закончиться, однако дальнейший ход событий перевернул все с ног на голову. Через несколько дней после окончания Петроградской конференции в России началась революция, существование Восточного фронта оказалось под угрозой.

Вопрос организации поставок военных материалов в Россию освещен в литературе значительно хуже дипломатических и военных контактов стран Антанты. В организации военных поставок ключевую роль сыграла Англия, которая оказывала активную финансовую помощь как России, так и Франции. В декабре 1914 г. правительства России и Франции вели переговоры с Англией о предоставлении ей кредитов (110). Приобретение Россией военных материалов за границей в значительной степени зависело от выделения английских займов. В 1914 г. союзники не предпринимали активных шагов для организации технической взаимопомощи друг другу. В кризисе снабжения, произошедшем в русской армии в 1915 г., ключевую роль сыграло несколько факторов. Во-первых, уверенность в скорейшем окончании войны привела к нежеланию заключать длительные соглашения с фирмами о поставках вооружения. Стороны пытались ограничиться заказами только тех материалов, в которых нуждались в данный момент времени. Во-вторых, русское командование скрывало от союзников свои проблемы с вооружением и боеприпасами. Этот шаг объясняется тем, что просьбы об оказании помощи в первые месяцы войны могли быть расценены как показатель слабости русской армии. Французы не постеснялись попросить помощи в критический для себя момент в 1914 г., русский генштаб предпочел справляться своими силами. В декабре 1914 г. Жоффр был крайне встревожен сведениями о нехватке в русской армии снарядов и ружей, так как за три месяца до этого его уверяли, что у русских боевые припасы «имеются в каких угодно количествах» (111). Сведения, передаваемые русской стороной своим союзникам, были далеки от реального положения дел. В воспоминаниях товарища военного министра Лукомского, занимавшегося вопросами снабжения армии, указывается тот факт, что отчеты о запасах боеприпасов в войсках были неточны и не соответствовали даже установленным минимальным запросам (112). В-третьих, отсутствие взаимодействия между союзниками в вопросах организации закупок у нейтральных стран. Союзники в этих заказах фактически выступали как конкуренты, что приводило к росту цен и взаимным упрекам в Антанте. Все эти просчеты и ошибки стали очевидны лишь к середине 1915 г., когда русская армия в разгар немецкого наступления оказалась без стрелкового оружия и боеприпасов. Правительством России были сделаны соответствующие выводы, были проведены замены в военном руководстве, началось постепенное решение проблем со снабжением русской армии. На пост военного министра был назначен Поливанов, верховным главнокомандующим стал Николай II.

Наиболее остро стоял вопрос обеспечения армии стрелковым вооружением, патронами и снарядами. В ходе отступления русской армии весной-летом 1915 г. большая часть винтовок оказалась потеряна или пришла в негодность. Русское правительство пыталось приобрести винтовки не только у своих союзников — Англии, Франции и Японии, но и в таких странах, как Бразилия и Испания. Особые надежды были связаны с североамериканским рынком, на котором действовал ряд крупных оружейных компаний. Стоит отдельно упомянуть о миссии французского сенатора Поля Думера в Петроград в декабре 1915 г. Думер предлагал отправить во Францию 400 тыс. русских солдат в обмен на поставку военных материалов, в том числе так необходимых России ружей. Россия не имела возможности отправить такое количество людей, но и отказывать французам было нежелательно. В 1916 г. во Францию были отправлены четыре пехотные бригады, общее число отправленных войск составило 44,2 тыс. человек (113). Как уже отмечалось выше, русская армия значительно отставала от других стран в создании резерва снарядов в довоенное время. В ходе военных действий нехватка снарядов вылилась в настоящую катастрофу, русская артиллерия вообще осталась без боеприпасов и не могла оказать поддержку своей пехоте. Решать проблему со снарядами оказалось значительно сложнее. Россия испытывала затруднения с производством дистанционных трубок (взрывателей для снарядов), поэтому их поставка из-за границы была обязательным условием обеспечения армии снарядами. Крупные заказы на их производство были размещены в Канаде и США. Для производства снарядов в России велись покупки пороха у фирмы «Дюпон».

При организации поставок военных материалов из-за границы Россия столкнулась с целым рядом препятствий. На ведение продолжительной войны у России средств не было, поэтому военные заказы производились преимущественно за счет английских кредитов. Однако даже имея денежные средства, не всегда удавалось приобрести нужные военные материалы. Русская армия испытывала острую нехватку не только в вооружении и боеприпасах, но и в таких незамысловатых предметах, как сукно, напильники, шанцевый инструмент, колючая проволока и многое другое. Для решения возникших трудностей союзное руководство договорилось о создании особых структур — правительственных комитетов, которые должны были координировать действия Антанты в вопросах военных поставок. Подобные комитеты были открыты в Англии, во Франции и в США. Несмотря на тот факт, что США были нейтральной страной, огромный американский рынок был весьма привлекателен для всех воюющих держав. Первоначально решить проблему снабжения пытались за счет поставок из Швеции и Норвегии, но рынки этих стран были не способны выполнить огромные русские заказы (114). Англия и Франция в первые годы войны не могли разместить у себя крупные русские заказы. Французские фирмы занимались обеспечением исключительно своей армии, а английская сухопутная армия находилась в стадии становления и сама нуждалась в иностранных поставках. Именно поэтому американскому рынку предстояло стать основным в решении вопроса обеспечения русской армии. Первоначально американский комитет делал заказы в США самостоятельно, однако ошибки, совершенные главой комитета генералом Сапожниковым, привели к потере самостоятельности данной структуры.

Как уже отмечалось выше, кредиты на осуществление заказов в США выделяли англичане. Между русским и английским правительствами 17 сентября 1915 г. было заключено соглашение о предоставлении займа для самостоятельного осуществления военных заказов Россией. Однако размещать военные заказы на английские кредиты Россия могла в Англии, США, Канаде и Японии, возможность осуществления заказов во Франции исключалась (115). Англичане кредитовали французов и не желали, чтобы Франция рассчитывалась с Англией английскими же деньгами из русских заказов. Американский рынок считался союзниками по Антанте практически всесильным, способным выполнить любые заказы в максимально короткие сроки. Дальнейший ход событий не оправдал ожиданий ни России, ни ее союзников. Американцы с большой охотой разместили у себя русские военные заказы, а столкнувшись с возникшими трудностями, стали винить в них русских. Спецификации вооружения и боеприпасов у России и США были разными, что потребовало полного переоборудования заводов. Стороны винили друг друга, жалуясь английскому правительству на несоблюдение условий контрактов. Американские оружейные компании «Вестингауз» и «Ремингтон», разместившие у себя крупные русские и английские заказы, постоянно выдвигали новые требования и условия, а затем и вовсе отказались выполнять взятые на себя обязательства (116). С большим трудом английскому правительству удалось уговорить английские фирмы не расторгать заключенные соглашения.

Трехлинейная пехотная винтовка образца 1891 г. американского производства, рядом — четырехгранный игольчатый штык.

Другой серьезной проблемой стали задержки с поставками уже реализованных заказов — как по американской транспортной сети, так и по морским коммуникациям. Поезда с военными заказами подстраивались под существующий график движения железнодорожного транспорта. США не были на военном положении, и военные грузы без особой спешки доставлялись до портов. В Россию американские грузы доставлялись преимущественно английскими судами, так как русский флот самостоятельно с такими объемами поставок справиться не мог. В итоге русский Добровольческий флот был передан в ведение англичан для координации усилий союзников по перевозкам. Однако коммуникации России не позволяли принять и быстро доставить на фронт приобретенные грузы. Доставка военных материалов могла быть осуществлена в Архангельск, Мурманск и Владивосток. Портовые сооружения не были приспособлены к приему большого количества грузов, к весне 1916 г. порты были завалены доставленными военными материалами (117). Архангельск был замерзающим портом, поэтому грузы в него можно было доставлять лишь в период, открытый для судоходства. До Мурманска железная дорога была доведена только к концу 1916 г., до Владивостока движение было односторонним, с многочисленными задержками и пробками. Было подсчитано, что к осени во Владивостоке скопится 200 тыс. т невывезенных материалов. Пропускная способность Сибирской железной дороги исчислялась в лучшем случае в 100 вагонов в сутки, считая вагон по 10 т. Получалось, что порт Владивостока будет окончательно разгружен через 200 дней, «только лишь к осени 1917 г.» (118). Оружие и боеприпасы, в которых так нуждались русские войска на фронте, пылились в портах или стояли в огромных пробках на железной дороге.

Следует отметить еще один негативный фактор, повлиявший на организацию поставок военных материалов в Россию. Его можно определить не только как мошенничество, но и как «переоценка собственных сил» предпринимателями. На военные заказы в России и других странах выделялись огромные суммы денег, будоражившие умы финансовых дельцов. Они стремились стать посредниками между государством и частными предприятиями, как отечественными, так и иностранными, для получения весомых барышей. Русское военное министерство оказалось «осаждено» различными «предприимчивыми людьми». «Многие из этих лиц стремились получить заказ, получить аванс, а только после этого изыскать способ его выполнить или перепродать кому-либо другому. Были и просто мошенники, старавшиеся сорвать хоть что-нибудь» (119). Пожалуй, самый громкий скандал был связан с деятельностью Канадской компании, которая получила крупный заказ на производство 5 млн снарядов. Этот заказ был использован в спекулятивных целях для продажи акций компании на бирже, посредники получали по 5 % от стоимости каждого произведенного снаряда (120). После заключения сделки выяснилось, что компания не способна выполнить заказ, что привело к судебным разбирательствам. Англичане были крайне недовольны действиями русско-американского комитета во главе с Сапожниковым. Русский генерал был снят с занимаемой должности, а деятельность американского комитета была подчинена русско-английскому комитету в Лондоне. Канадская компания оказалась под контролем особой комиссии, в которую вошли русские и английские специалисты. Задачей комиссии был контроль над деятельностью Канадской компании по «улучшению методов производства и на такое развитие его, которое обеспечивало бы скорейшую поставку 3 дм патронов» (121). Несмотря на улучшение работы Канадской компании и увеличение выпуска количества снарядов, заключенный контракт так и не был выполнен. На складе компании произошел грандиозный пожар, уничтоживший все подготовленные к отправке снаряды. В итоге контракт с Канадской компанией был расторгнут в одностороннем порядке, а выдача средств на заключение новых контрактов значительно затруднена. Заключение заказов для России взяла на себя Англия, американский комитет был полностью подчинен английскому.

Размещение контрактов в США начиная с 1916 г. осуществлялось через компанию «Дж. П. Морган и Ко», ставшую посредником между американскими промышленниками и русским правительством. Порядок заключения контрактов был весьма усложнен, так как требовались подтверждения из Лондона и Петрограда. Для заключения контракта в США русской стороной нужно было обратиться к английскому Казначейству, которое должно было дать согласие на выделение средств. Представители Казначейства связывались с компанией «Дж. П. Морган» и давали ей указание на заключение контракта. Лишь после этого шло осуществление заказов и передача военных материалов русской стороне (122). В качестве вознаграждения Морган получает 2 % от стоимости товара, в случае превышения заказом суммы в 1 млн ф. ст. — 1 % (123). Такое положение дел не устраивало Петроград, со вступлением США в войну на стороне Антанты условия заключения контрактов были изменены. Американские контракты стали финансироваться за счет кредитов, выделенных правительством США, а компания «Дж. П. Морган» утратила роль посредника.

Организация поставок из США, Англии и Франции способствовала постепенному улучшению снабжения русской армии. Несмотря на имеющиеся трудности, к концу 1916 — началу 1917 г. наблюдался существенный рост поставок от союзников по Антанте. Реализация большинства крупных контрактов должна была произойти к лету 1917 г., что способствовало бы значительному техническому усилению русской армии. Однако этого так и не произошло, начавшаяся революция привела к падению престижа России на международной арене, к Временному правительству союзники относились очень настороженно. Военные контракты начали сворачиваться или были отменены. Пацифистские настроения в России привели к ее выходу из войны и к резкому ухудшению отношений с бывшими союзниками по Антанте.

К ноябрю 1916 г. более половины винтовок и пулеметов было поставлено союзниками, а также 25 % патронов (124). Англия и США стали основными поставщиками вооружения и боеприпасов в Россию. Из Англии в Россию поставляли тяжелую артиллерию, стрелковое оружие, станки для предприятий, цветные металлы. За годы войны французами в Россию было поставлено 740 орудий, свыше 8 млн 3-дюймовых снарядов, более 800 самолетов (125). Конечно, объемы поставок союзников могли быть более значительными, однако вышеперечисленные проблемы с транспортной сетью не позволили бы вовремя доставить военные материалы на фронт. Союзники указывали на проблему железнодорожного сообщения в годы войны и добивались скорейшего ее решения (126). Однако проблема коммуникаций так и не была решена, Россия продолжала находиться в изоляции от своих союзников, неся огромные потери из-за проблем с обеспечением армии.

Рассматривая десятилетний период сотрудничества между странами Антанты, нельзя не отметить позитивного развития отношений между ними. Недоверие и вражда друг к другу сохранялись на протяжении всего времени, тем не менее главы дипломатических служб, руководители государств прилагали массу усилий к созданию прочного союза. Наличие у каждой из стран своих внешнеполитических целей приводило к кризисам Антанты, но этот союз не был разбит, чего так сильно хотела Германия. В военные годы, несмотря на серьезное экономическое и численное преимущество, Антанта долгое время испытывала проблемы с координацией совместных усилий по борьбе с Германией. Личные амбиции военного руководства союзников не позволяли подчиниться представителю одной из стран. Именно поэтому межсоюзнические конференции затрагивали преимущественно общие вопросы, так и не решив главной проблемы руководства совместными военными действиями. Вопросы со снабжением, несмотря на все указанные трудности, решались вполне успешно. Система снабжения стала создаваться, по сути, лишь с конца 1915 г., и уже через год начались поставки в армию военных материалов. Выход России из войны, а следовательно, и из Антанты наложил свой отпечаток на изучение данной проблемы. Союз России с Англией и Францией рассматривался как ошибка русской дипломатии. Однако указанный союз был неизбежен. Германия не рассматривала Россию как полноценного партнера, и сближение с англо-французской Антантой было лишь делом времени.

 

Глава 3

Борьба за союзников на Балканах

К традиционному соперничеству великих держав на Балканах в начале XX в. добавился германский «прорыв» в регионе, а после Балканских войн 1912–1913 гг. — крайнее обострение отношений между государствами Юго-Восточной Европы. В результате войн обрисовались четыре узла противоречий: 1) между Болгарией, с одной стороны, Сербией и Грецией, с другой — по вопросу о разделе Македонии; 2) между Болгарией и Румынией — из-за Южной Добруджи; 3) между Грецией и Турцией — из-за занятых греками островов Эгейского моря, с потерей которых Высокая Порта мириться не желала; 4) младотурки не считали потери в Европе окончательными; им представлялось, что положение можно «исправить» в ходе большой европейской войны (127). Таким образом, Балканы перед войной воистину представляли собой политический пороховой погреб.

Между тем великодержавная дипломатия обеих противостоящих политических группировок продолжала начавшуюся намного раньше борьбу за вербовку эвентуальных союзников. Преимущества в этой борьбе были на стороне Центральных держав: Антанта была тесно связана с победителями, что крайне затрудняло раздачу обещаний побежденным, мечтавшим о реванше. Противостояние двух блоков придавало особый характер взаимоотношениям между балканскими государствами. Давние противоречия между Сербией и Австро-Венгрией с неизбежностью толкали Сербию в лагерь Антанты. Действительно, важнейшую поддержку Сербии традиционно оказывала Россия. Несмотря на почти двукратное расширение территории по итогам Балканских войн, Сербия, которую лишили выхода к Адриатике, считала неоконченным процесс создания национального государства. К тому же часть сербов проживала на территории Габсбургской монархии. Совместные действия Сербии, Греции и Румынии во 2-й Балканской войне способствовали сближению этих государств и укреплению в них влияния проантантовских политических сил.

Руководители же побежденных Болгарии и Османской империи прямо предлагали себя Германии. Кабинет «либеральной концентрации» д-ра В. Радославова, придя к власти в июле 1913 г. на волне поражения русофильских партий, стремился найти финансы, чтобы залечить раны, нанесенные стране Балканскими войнами. Летом 1914 г. вопрос о займе был непосредственно связан с вопросом о внешнеполитической ориентации Болгарии в условиях назревавшего конфликта между великими державами. В Петербурге и Париже прекрасно понимали политическое значение займа и всеми силами стремились сорвать его заключение в Берлине. Если не считать отдельных недоразумений, в вопросе о займе правительства России и «европейской старухи-процентщицы» Франции действовали согласованно и единодушно, но все же потерпели поражение. Это объясняется их нерасторопностью и допущенными ошибками. Главная из них заключалась в упорном требовании отстранения либералов от власти как обязательном условии предоставления денег. Кабинет Радославова, крайне нуждаясь в финансах, готов был их получить в любом месте и на любых условиях. Россия и Франция, отказывая в займе правительству «либеральной концентрации», тем самым играли Радославову на руку, помогая ему оправдывать обращение за деньгами в Берлин. После сложных политических баталий 12 июля 1914 г. софийские власти взяли у консорциума, в котором главную роль играл берлинский банк Disconto-Gesellschaft, Пятипроцентный заем 500 млн золотых франков со сроком погашения 50 лет. Взамен кредиторы получали право на постройку железной дороги, которая должна была соединить центр страны с районом табачных плантаций в Западной Фракии и с побережьем Эгейского моря. Кроме того, кредиторы приобрели концессию на эксплуатацию единственных в стране каменноугольных копей в Пернике и Бобов-Доле (128). Так создавались необходимые экономические предпосылки для ориентации Болгарии на Центральные державы.

В отношении же Османской империи официальный Берлин делал ставку на безраздельную гегемонию, прежде всего в военной сфере. Пригласив в конце 1913 г. в Стамбул новую германскую военную миссию во главе с генералом О. Лиманом фон Сандерсом, младотурецкие деятели дали в руки германских милитаристов могущественный рычаг вмешательства во внутренние дела страны и воздействия на ее внешнюю политику. Немецкие офицеры находились на ключевых должностях в командовании войсками, в Генштабе и в военном министерстве. Фактически являясь командующим всей османской армией, германский генерал отодвигал для России на неопределенное время какие-либо перспективы завладеть Стамбулом и Проливами (129). В докладной записке Николаю II от 23 ноября 1913 г. глава российской дипломатии С.Д. Сазонов писал: «Проливы в руках сильного государства — это значит полное подчинение всего экономического развития юга России этому государству… Тот, кто завладеет Проливами, получит в свои руки не только ключи морей Черного и Средиземного, он будет иметь ключи для поступательного движения в Малую Азию и для гегемонии на Балканах» (130).

Упорное сопротивление российского правительства установлению германского военного контроля над Турцией вызвало зимой 1913/1914 г. острый конфликт между Германией и Россией (131). Жесткая полемика, сопровождавшаяся враждебными выпадами прессы в обеих странах, закончилась компромиссом. В январе 1914 г. Лиман фон Сандерс был освобожден от командования 1-м османским корпусом, дислоцированным в столице, и занял пост генерального инспектора всей турецкой армии. Против такого назначения Россия не могла возражать, так как британский адмирал уже командовал османским флотом, а француз — жандармерией. Новый статус Лимана фактически не ограничивал его функции высшего начальника турецкой армии. Имперская канцелярия в Берлине свою уступку России обосновывала тем, что военное влияние Германии на турецкую армию должно быть подчинено более важной цели установления политического контроля над Османской империей, чтобы во время ожидаемого столкновения с Россией иметь турок своими союзниками. Конфликт из-за миссии Лимана фон Сандерса оказался едва ли не первым российско-германским столкновением, причем в районе Черноморских проливов, являвшихся объектом наибольшей геополитической и экономической заинтересованности России. Кажущаяся уступчивость с германской стороны, на первый взгляд, вроде бы предотвратила немедленное наступление мировой войны, но, по существу, не удовлетворила ни Россию, ни особенно Францию. Всю первую половину 1914 г. Петербург собирался с силами, чтобы сделать более эффективным свое давление на германские позиции в Стамбуле, а для французов занятие германским генералом поста инспектора турецкой армии означало окончательное отстранение оружейного концерна «Шнейдер-Крезо» от строительства укреплений на Босфоре и поставок вооружения для османской армии (132).

С Турцией в эти последние предвоенные месяцы самым непосредственным образом был связан еще один вопрос, вызывавший трения и соперничество между великими державами. Это касалось статуса Эгейских островов, греческий суверенитет над которыми турки отказывались признавать. Поэтому в соответствии с 5-м пунктом Лондонского договора 1913 г. судьба островов передавалась на суд великих держав. Но среди них самих существовали серьезные разногласия по данной проблеме. Великобритания и Франция, пытавшиеся помешать превращению временной итальянской оккупации Додеканеса в постоянную, что угрожало их интересам в Восточном Средиземноморье, а также обеспокоенные усилением германского влияния в Болгарии и Турции, предложили передать грекам все острова, включая Додеканес. Россия же была против передачи Греции тех островов, которые прикрывали выход из Дарданелл. В Петербурге опасались, что Греция и ее покровители смогут в любой момент закрыть Черноморские проливы, создав угрозу для южной торговли Российской империи (133). Кроме того, Сазонов полагал, что не стоит поощрять Грецию, так как она все равно перейдет на сторону Тройственного союза при новом короле Константине I — выпускнике Берлинской военной академии, служившем потом в прусской гвардии, женатом на сестре кайзера Вильгельма II и получившем от него чин фельдмаршала (134).

Сам же кайзер предпринял в апреле 1914 г. попытку содействовать заключению греко-турецкого соглашения по вопросу островов. Она очень быстро закончилась провалом из-за несговорчивости обоих правительств, особенно османского, которое соглашалось пойти на переговоры лишь при условии восстановления турецкого сюзеренитета над островами. Местная автономия островов была единственной уступкой Турции, на что Греция не соглашалась. Кайзер в сердцах воскликнул: «Я не намерен сносить этого более. Если турки собираются воевать с Грецией из-за островов, я отзову официальную миссию», имея в виду пресловутую миссию Лимана фон Сандерса (135). Германской политике мешали все возраставшие гонения на греческое население Малой Азии и Фракии. Тысячи греческих беженцев, спасаясь от преследований, прибывали в Македонию. Навстречу им шел поток турок-мусульман, подвергавшихся преследованиям в Греции.

К концу весны 1914 г. греко-турецкие отношения настолько ухудшились, что возникла угроза войны, которая, как понимали все державы, не сохранила бы надолго чисто балканский характер. Учитывая это, страны Антанты решили вмешаться в греко-турецкий конфликт. Особую активность в его урегулировании проявили британцы. Они беспокоились, что Османская империя в качестве оборонительной меры закроет Проливы, чем нарушит коммуникации с Россией и нанесет значительный ущерб британской торговле. При «добрых услугах» англичан в конце июля 1914 г. в Брюсселе должны были начаться греко-турецкие переговоры, однако вспыхнувшая 28 июля австро-сербская война помешала данному событию. После этого британцы окончательно сделали ставку в Греции на лидера либеральной партии Э. Венизелоса, олицетворявшего к тому времени для греков идею национального единства. Будучи с 1910 г. премьер-министром, он давно уже симпатизировал Антанте и рассматривался ею как реальный противовес монарху-германофилу. Для политической жизни Греции постепенно стала характерной поляризация — формирование двух соперничавших лагерей, для которых имена Венизелоса и Константина стали своеобразными знаменами (136).

Константин I, король Греции из династии Глюксбургов.

Несмотря на всю дипломатическую подготовку, к началу войны Греция, а также Болгария и Румыния не примкнули твердо к какому-либо лагерю. Вплоть до конца июля 1914 г. окончательного выбора не сделали и младотурки. Передача Великобританией туркам двух уже оплаченных и почти построенных дредноутов была бы шансом сохранить для турецкого правительства нейтралитет в стоявшей на пороге мировой войне. Но 28 июля 1-й лорд Адмиралтейства У. Черчилль реквизировал оба броненосца для британского королевского флота. Некоторые современники даже поверхностно полагали, что именно гнев и разочарование, вызванные этим поступком, опрокинули чашу весов, вызвали взрыв антибританских чувств, массовые демонстрации в Стамбуле и в конечном счете переход турок на сторону Тройственного союза (137). 2 августа, формально объявив о «строгом нейтралитете», Османская империя заключила с Германией секретный договор о союзе. Он фактически представлял собой нечто вроде военной конвенции. В соответствии с ним Турция должна была вступить в войну на стороне Германии без всякой гарантии будущих османских приобретений. Но еще целых три месяца младотурки распускали густую завесу лжи над своими замыслами, форсируя тем временем военные приготовления. 29 октября их корабли бомбардировали черноморские порты России. 2 ноября Россия, Великобритания и Франция объявили о состоянии войны с Османской империей.

Сходной двуличной тактики придерживалось и болгарское правительство. 24 июля 1914 г., узнав содержание австро-венгерского ультиматума Сербии, Радославов воскликнул: «Это большое счастье для Болгарии!» (139). Он полагал, что победа Габсбургской монархии над Сербией вернет болгарам Македонию без борьбы. А уже в августе официозная печать открыто превозносила Австро-Венгрию и доказывала, что она и Болгария имеют одинаковые интересы на Балканах и должны вести совместную политику. Целью этой политики открыто провозглашался разгром общего врага — Сербии и установление болгарской гегемонии на Балканах. 1 августа, когда австро-сербский конфликт начал перерастать в европейский, а система международных отношений на Балканах, созданная Бухарестским миром, развалилась, Радославов выступил в Народном собрании, зачитав декларацию о внешней политике Болгарии и ее отношении к войне. Провозгласив сохранение строгого нейтралитета во время войны, он подчеркнул: «Мы не являемся в данный момент чьими-либо агентами и будем продолжать политику, отвечающую болгарским интересам». Но это заявление было сделано, что называется, на публику. Царь Фердинанд и Радославов в тот же день активизировали свои тайные дипломатические усилия, показав на деле, как именно они понимают болгарские интересы. Фердинанд в письме к австро-венгерскому монарху Францу Иосифу написал: «Я счастлив, что высшие интересы моей страны совпадут с интересами Вашего Величества». На следующий день, 2 августа, с согласия царя Радославов сделал Германии и Австро-Венгрии предложение о военно-политическом союзе, представив проект соответствующего договора. Это предложение было пронизано идеей реванша в отношении Сербии. Взамен болгарское правительство требовало от Центральных держав гарантий неприкосновенности границ Болгарии и поддержки ее стремлений приобрести в будущем территории, на которые она имеет неоспоримые «этнографические и исторические права» (141).

Наличие указанного меморандума позволило ряду болгарских историков утверждать, что вопрос о присоединении Болгарии к блоку Центральных держав был предрешен уже в первые дни войны. По их убеждению, только военные и дипломатические неудачи австро-германского блока в 1914 г. задержали формальное закрепление этого акта. Однако дальнейшие перипетии дипломатической борьбы за Болгарию между обеими воюющими группировками скорее доказывают правоту другой точки зрения, впервые высказанной Ф.И. Нотовичем. Он утверждал, что в начале мировой войны «Болгария… стремилась возвратить себе все потерянные территории и готова была ориентировать свою внешнюю политику на любую великую державу или группировку держав, которая поможет ей осуществить свои требования» (142). Сам же Радославов писал позже в мемуарах: «Австро-Венгрия не была уверена в позиции Болгарии, дела в которой после объявления войны могли принять нежелательный оборот, если бы только Сербия захотела удовлетворить болгарские претензии в Македонии» (143). Не скрывал глава кабинета своих притязаний на Македонию и от дипломатов Антанты.

В самый последний момент Фердинанд и Радославов отказались подписать союзный договор с Центральными державами. В значительной степени это было обусловлено провалом австро-германской дипломатии в деле вовлечения в войну на своей стороне Греции и союзной Румынии. Не имея гарантий благожелательного для Болгарии нейтралитета этих двух стран, софийские правители не рискнули напасть на Сербию.

По меткому выражению Сазонова, с самого начала мировой войны в Европе сформировалось три блока государств: «triple alliance, triple entente et triple attente» (то есть Тройственный союз, Тройственное согласие и Тройственное ожидание). К последней «тройке» он относил Италию, Румынию и Болгарию (144). Эти три государства, союзоспособность которых была довольно велика, не торопились присоединиться ни к одной из двух противоборствующих группировок. Сохраняя нейтралитет, они внимательно следили за ходом военных действий и выжидали, на чью сторону склонится окончательная победа. Руководители болгарской внешней политики до осени 1915 г., а румынской — до лета 1916 г., ведя торг с обоими воевавшими блоками, проводили в жизнь так называемую дипломатию вращающейся двери, которая впускала одних участников переговоров в то время, когда другие выходили (145). В планах великих держав Болгария и Румыния были вынуждены искать локальную проекцию на свои национально-государственные интересы. Однако разница заключалась в том, что румынские руководители во главе с премьер-министром И. Брэтиану, ведя войну нервов с дипломатиями обеих враждующих коалиций (146), все-таки дождались своего часа и, воодушевленные успехами российской армии в ходе знаменитого Брусиловского прорыва, сделали правильный выбор. Примкнув к Антанте 17 августа 1916 г. несмотря на все временные неудачи, они в конце концов оказались в стане победителей. В отличие от них, болгарский царь и члены кабинета Радославова ждать не умели. Летом 1915 г. они были введены в заблуждение временными успехами германского оружия, которые сочли предвестниками скорой и окончательной победы Центральных держав. Не желая больше выжидать, опасаясь опоздать к дележу «балканского пирога», софийские стратеги сделали судьбоносный выбор и 6 сентября заключили военно-политический союз с Германией, Австро-Венгрией и Турцией. Характеризуя последствия этого выбора для Болгарии, можно только привести приписываемые Шарлю Морису Талейрану слова: «Это хуже, чем преступление, это ошибка!»

В отличие от правительства Брэтиану, кабинет Радославова пренебрег собиранием точной, полной и объективной информации о состоянии экономики, человеческих ресурсов и военных потенциалов воюющих группировок. Ведь даже обыкновенное арифметическое сравнение данных показало бы неоспоримое преимущество Антанты. Одной из главных причин неудачного для Согласия исхода дипломатической битвы за Болгарию, вошедшей в историю под названием «болгарского лета» 1915 г., было упорное нежелание сербского и греческого правительств пойти на уступки болгарам в Македонии, несмотря на давление, оказываемое на них великими державами Антанты. Но Сербия, которую царь и Радославов считали для Болгарии врагом номер один, к моменту принятия окончательного решения болгарским правительством прочно связала свою судьбу с державами Антанты и уже более года воевала на их стороне. Это соображение, безусловно, делало еще более узким коридор, в котором находились Фердинанд и Радославов в момент решающего выбора. И в этом коридоре для Болгарии в конце лета 1915 г. оставались открытыми две двери. Одна из них была распахнута настежь. На ней висела табличка с надписью «Тройственный союз». Из-за порога, переступить который царя и Радославова усиленно зазывали, до их ушей доносился ласкавший слух журчащий плеск вардарских волн. Вторая дверь с табличкой «строгий нейтралитет» вела в другой коридор, еще более узкий, длинный, извилистый и темный, конца которому не было видно. К тому же никто не знал, куда ведет этот коридор и что ожидает Болгарию в конце его. Уже после войны Иштван Буриан, сменивший в 1915 г. Берхтольда на посту министра иностранных дел Австро-Венгрии, писал: «Если бы Болгария осталась нейтральной, ей пришлось бы отказаться от своей национальной программы. Ей было суждено идти только с нами» (147).

Что ж, определенная доля истины в этом утверждении есть, по крайней мере в первой его части. Отказаться от пестовавшегося десятилетиями сан-стефанского идеала, то есть создания «Великой Болгарии» в границах, предусмотренных еще в марте 1878 г., было больно. Но ведь недаром говорят, что политика — это искусство возможного, а достижение такого идеала являлось целью неосуществимой. При любом исходе войны, даже победоносном для Центральной коалиции, рассчитывать на установление сан-стефанских границ Болгария не могла именно из-за многонаправленности своих территориальных претензий. Беда заключалась в том, что царь Фердинанд и Радославов не могли, да и не хотели осознать реальность этого неприятного для себя факта, предпочитая гоняться за сан-стефанским миражом. Грей, который столь же страстно увлекался орнитологией, как и болгарский царь, выразился по этому поводу очень образно: «Предлагаемая нами птица была не только мельче и менее аппетитна, но и удалялась все глубже в дебри. Птица, предлагаемая Германией, была не только ярче и крупнее, она как будто только и ждала, чтобы ее схватили» (148). Можно говорить о своеобразном историческом парадоксе. Он заключался в том, что «те державы, которым Болгария могла эффективно помочь, обещали меньше, чем те, которым ее помощь приносила только временную выгоду. То, что это „меньше“ было „вернее“, никто из тогдашнего болгарского германофильского руководства не увидел» (149). На наш взгляд, в начале осени 1915 г. возможности дальнейшего маневрирования на базе нейтралитета для Болгарии еще не были исчерпаны. К тому же и общее военно-стратегическое положение Болгарии в сентябре-октябре 1915 г. было таково, что, оставаясь нейтральной, она ни в коей мере не рисковала стать страной, оккупированной войсками той или иной воюющей коалиции. Тогда ей еще не грозила будущая участь Греции, высадка английско-французских войск в которой в том же октябре 1915 г. попросту вовлекла эту страну постепенно в войну на стороне антантовского блока, предопределив сам внешнеполитический выбор греческих правящих кругов (150).

Греческий казус стал, пожалуй, единственным исключением в истории дипломатической борьбы великих держав в годы Первой мировой войны за привлечение малых балканских стран в качестве союзников. Современная российская историческая наука склоняется к точке зрения, что в этой борьбе «не всегда великие державы были ведущими, а малые — ведомыми, зачастую инициатива исходила от последних, они же создавали конфликтные ситуации, учитывая общую напряженность в континентальном и глобальном масштабах» (151). Стремление к экспансии и гегемонии было присуще и «великим», и «малым» державам, разумеется, в соответствии с их возможностями. Как до начала войны, так и в ходе ее столкновения держав на Балканах сочетались здесь с соперничеством молодых национальных государств, со стремлением правящих кругов отдельных стран достичь преобладания на полуострове, потеснить соседей и занять первое место под балканским солнцем…

 

Глава 4

«Все немцы — под властью кайзера»: вопросы политического союза и военного взаимодействия Германии и Австро-Венгрии

Германия в начале XX в. была не только передовой индустриальной державой, но, очень сильно идеологизированным государством. Внешнеполитические принципы Бисмарка были забыты. Жизнь империи и ее внешняя политика определялись тремя основными принципами: культ кайзера (императора), пангерманизм и культ армии.

Пангерманизм возник в начале XIX в. как культурно-политическое движение, в основе которого лежала идея политического единства германской нации на основе этнической, языковой и культурной идентичности. После создания Германской империи идеология пангерманизма стала перенимать идеи социал-дарвинизма. Так возникла идея превосходства германской нации, причем не только над «дикарями» Африки или Юго-Восточной Азии, но и над европейскими народами — славянами, романцами (французами). Эти идеи впоследствии послужили основой для идеологии третьего рейха. Казалось, что успехи Германии в экономике, науке, военном деле, образовании только подтверждают этот факт.

Как писал Йорг Ланц фон Либенфельс (1874–1954), австрийский публицист и журналист: «Великие правители, сильные воины, вдохновленные Богом священники, красноречивые певцы, мудрецы с ясным умом возникли из Германии, священной древней земли богов, вновь посадивших на цепи содомских обезьян, церковь святого духа и священного Грааля поднимется вновь, и земля станет „островом счастья“». Он в 1904 г. опубликовал книгу «Теозоология», в которой восхвалял «арийскую расу» (германцев) как «народ бога» и предлагал стерилизацию больных и представителей «низших рас», а также ввести рабский труд «кастрированных неприкасаемых». Ланц считал, что необходимо создать мировую систему с «расовым разделением», которая позволит «ариохристианским владыкам» править «темнокожими зверолюдьми». Его работы были основаны еще на библейском фундаменте, без неоязыческих нововведений.

Официально считалось, что германскому народу принадлежит право на ведущую роль в мире. А война для империи — это способ занять достойное место под солнцем, аналог естественного отбора в человеческой популяции. Кайзер был согласен с идеей глобального лидерства Германии. Его мировые претензии были поддержаны адмиралом Альфредом фон Тирпицем (1849–1930), выдающимся военно-морским деятелем Германии. Он был сторонником создания германского «мирового флота» («план Тирпица»), который должен был в 2 раза превзойти британский флот и помочь вытеснить ее (Британию) из мировой торговли, взять под контроль основные морские пути и стратегические пункты планеты. Все сословия Германии поддержали эту идею, в том числе и социал-демократы, так как это гарантировало населению множество рабочих мест и сравнительно высокую зарплату.

В итоге в немецкой военно-политической элите сформировался план «Великой Германии» («Срединной Европы»). Этот план был выражен в работах географа Й. Парча (1906) и публициста Ф. Наумана (1915). Под властью Берлина должны были оказаться не только Германия, но и Австрия, Венгрия, Польша, Словакия, Чехия, Швейцария, российская Прибалтика, часть Франции (северо-восток). Под влияние «Великой Германии» подпадали родственная Скандинавия, Балканский полуостров, Малая Азия, Италия, Бельгия и Голландия. Фридрих Науман, по аналогии со Священной Римской империей, считал, что Германская империя должна занимать господствующие позиции в Центральной Европе: «Срединная Европа будет иметь германское ядро, будет добровольно использовать немецкий язык». По его мнению, малые страны не способны выжить без союза с великими державами, поэтому должны присоединиться к «германскому ядру». У конфедерации должна быть общая оборонная политика и экономическая стратегия на основе формирования общего рынка Центральной Европы.

Кроме того, «Великая Германия» («Срединная Европа») должна была соединяться с «Германской Центральной Африкой», куда должны были войти Германская Восточная Африка, Германская Юго-Западная Африка и бывшие колонии французов, бельгийцев, португальцев, часть британской Африки. В Китае владения Германии и сфера ее влияния должны были значительно возрасти. В Южной Америке, в противовес влиянию Соединенных Штатов, должны были появиться мощные немецкие общины (в Бразилии, Аргентине и других странах).

Россия в этих планах была врагом Германии, от нее планировали оторвать Прибалтику, Польшу, Финляндию. Определенные планы были на «обустройство» малороссийских губерний, Крыма, Кавказа. Генерал П. Рорбах в работах «Немецкая идея в мире» и «Война и германская политика» утверждал: «Русское колоссальное государство со 170 млн населения должно вообще подвергнуться разделу в интересах европейской безопасности».

1 августа 1914 г. толпа, собравшаяся на Одеонплатц в Мюнхене, приветствовала объявление мобилизации. В этой толпе был Адольф Гитлер, который позже признавал, что он не был смущен тем, что пошел за настроениями толпы. Он писал: «…я упал на колени и благодарил небеса от чистого сердца за честь жить в это время». В Берлине кайзер появился на балконе перед огромной толпой. Одетый в серую полевую форму, он заявил: «Германии выпал судьбоносный час. Завистники со всех сторон окружили нас, и мы вынуждены обороняться. Нас вынудили взяться за меч, и теперь я приказываю вам всем идти в церковь, упасть на колени перед богом и просить его помочь нашей мужественной армии». Только за период со 2 по 18 августа по одному лишь мосту Гогенцоллернов прошло не менее 2150 составов по 54 вагона в каждом, наполненных добровольцами. Немецкий народ приветствовал начало войны как новую страницу в истории Германской империи и был уверен в скорой победе. Не последнюю роль в таком патриотическом настрое сыграл пангерманизм, который вышел за рамки уличных лозунгов и газетных статей и стал единственной идеологией Германии. Тезисы превосходства немецкого народа четко прослеживаются при рассмотрении деятельности немецкого генерального штаба и их планов на войну.

Сборочный пункт в Берлине. Лето 1914 г.

Уже в 1894 г., после того как Франция и Россия стали союзниками, Германия столкнулась с ситуацией, когда вооруженный конфликт с одной из этих двух держав автоматически приводил к войне с другой. Немецкий генштаб также осознал, что не сможет победить в длительной войне против обеих стран. В этой связи при разработке плана войны германский генеральный штаб исходил из необходимости избежать одновременного ведения ее на двух фронтах — против России и против Франции. Основным же вопросом стратегии кайзеровский генеральный штаб считал правильный выбор направления первого и решающего удара. Поскольку противники вместе были гораздо сильнее Германии, вести наступление на двух фронтах она не могла (152). Однако несложно заметить, что ряд немецких военачальников игнорировал этот факт. В их взглядах и рассуждениях четко просматриваются черты пангерманизма. Причем порой убежденность в непобедимости немецкой армии была на грани фанатичной веры в бессмертие собственных солдат. Среди военных теоретиков Германии в этой связи необходимо выделить генерал-фельдмаршала Хельмута Карла Бернхард фон Мольтке. В период с 1871 по 1879 г., когда Германия находилась на пике своей военной мощи в Европе, Мольтке был убежден, что немецкая армия будет способна вести наступление одновременно против обоих вероятных противников. Данный тезис активно тиражировался не только в газетах, но и в документах генерального штаба Германской империи и стал в некотором роде основой для пропаганды милитаризма и пангерманизма в обществе. Лишь после того, как Франции удалось быстро восстановить свои силы, а Русско-турецкая война 1877–1878 гг. показала медлительность русской мобилизации, взгляды Мольтке были частично пересмотрены. Возникла новая идея плана войны — разгром противников по очереди. При этом приоритет отдавался удару по Франции, чтобы быстро вынудить ее капитулировать, пока Россия будет проводить мобилизацию, и только после этого при поддержке войск Австро-Венгрии ударить по Российской империи и разгромить ее.

Дальнейшее усиление французской военной мощи и особенно возведение Францией сильных крепостей на ее восточной границе вызвало у творцов германского плана войны сомнение в возможности добиться быстрой победы над французской армией, численно почти сравнявшейся с германской. Немецкие военачальники начали склоняться к мысли, что гораздо более эффективным будет перенести направление главного удара на восток — против России. Для временной обороны против Франции на участке границы в 270 км между Бельгией и Швейцарией планировалось выделить лишь половину сил, опиравшихся на крепости Мец и Страсбург. Этот план стал еще более заманчивым после заключения в 1879 г. союза с Австро-Венгрией, что дало немецким военачальникам право рассчитывать на действенную помощь со стороны австро-венгерской армии (153).

С течением времени условия мобилизации и развертывания французской армии настолько улучшились, что она уже упреждала в этом германскую армию. Из двух вероятных противников Франция стала более опасным. Ее войска можно было ожидать на германской границе гораздо раньше, чем русские, на завершение мобилизации и сосредоточение которых, по расчетам германского генерального штаба, требовалось не менее 40 дней. За это время немцы рассчитывали закончить войну во Франции, а затем бросить все силы против России. Поэтому в августе 1892 г. новый начальник германского генерального штаба генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен, сменивший в 1891 г. на этом посту генерала Вальдерзее, считал, что в случае войны на два фронта приоритетом должен стать быстрый разгром Франции. С этой целью Шлиффен предлагал развернуть главные силы на Западном фронте, а на востоке ограничиться небольшой группировкой, которая сдерживала бы Россию до капитуляции Парижа (154). Это стратегическое решение было положено в основу нового плана войны, по которому Германия и развернула свои силы в 1914 г. Усиление обороны на французской границе от Вердена до Бельфора германское командование рассчитывало обойти правым крылом севернее Вердена и разгромить врага ударом во фланг. План 1898 г. предусматривал направление обхода через Люксембург и Южную Бельгию (155). Именно этот замысел и лег в основу разработки немецкого плана войны на Западном фронте. Окончательно он был закреплен в знаменитом меморандуме 1905 г. «Война против Франции», известном также как «план Шлиффена». Масштабный охват планировалось осуществить западнее Парижа для того, чтобы заставить французскую армию отступить к ее восточной границе, и стремительно разгромить совместными усилиями с другими немецкими группировками, заблаговременно развернувшимися в данном районе. При этом ставка делалась на скорость, и по расчетам немецкого командования боевые действия на Западном фронте должны были занять не более 6–8 недель. После капитуляции Франции все силы должны были быть переброшены на восток и сосредоточиться на разгроме России (156).

Альфред фон Шлиффен.

Красной линией в плане Шлиффена проходила доктрина «блицкрига». Она наглядно иллюстрирует характерные особенности политики и стратегии германского империализма и пангерманизма — слепая вера в превосходство немецкого оружия, переоценка собственных сил и недооценка потенциальных возможностей вероятных противников. Шлиффен не придавал серьезного значения английской помощи Франции, полагая, что Лондон ограничится посылкой на континент небольшого экспедиционного корпуса, который без особых усилий будет разгромлен превосходящими силами правофланговых германских армий. Еще более существенный просчет допускался германским генеральным штабом относительно боеспособности русской армии. Немецкие военачальники и военные теоретики того времени, анализируя результаты Русско-японской войны, утверждали, что русские вооруженные силы серьезно ослаблены и не смогут оказать существенную поддержку Франции после начала немецкого наступления. Те немногочисленные силы, которые Россия сможет бросить на помощь своему союзнику, по мнению немецких военных кругов, должны будут легко сдерживаться развернутой на Восточном фронте небольшой группировкой германских войск. В то время как Германия будет сосредоточена на выводе Франции из войны, русские будут проводить мобилизационные мероприятия, которые не будут завершены к моменту перехода восточных немецких сил в наступление. Кроме того, Марокканский кризис 1905 г. убедил германский генеральный штаб в мысли, что в данный момент войну против Франции можно осуществить без вооруженного конфликта с Россией. И хотя в последующие годы военно-политическое положение Германии ухудшилось, а перспектива войны одновременно на два фронта становилась все более неизбежной, Шлиффен продолжал требовать от германского генерального штаба неукоснительно придерживаться этого плана и вносить в него как можно меньше корректив. Идеи, изложенные в меморандуме «Война против Франции», стали своего рода «завещанием» Шлиффена перед его уходом в отставку с поста начальника генерального штаба и продолжали оставаться основой всех последующих планов стратегического развертывания, ибо сама концепция «молниеносной войны» наиболее полно отвечала агрессивным амбициям пангерманистского Берлина.

Вступивший после Шлиффена в должность начальника генерального штаба генерал-полковник Хельмут Иоганн Людвиг фон Мольтке (Мольтке-младший) поддерживал стратегическую идею своего предшественника о широком охватывающем маневре правого крыла. С 1908 г. он планировал следующее распределение сил: в районе Меца и севернее от него до Крефельда на фронте в 190 км развертывались в 5 армиях (1, 2, 3, 4, 5-я) 17 армейских и 9 резервных корпусов, 11 кавалерийских дивизий и 17 ландверных бригад. В Эльзасе и Лотарингии от Меца до швейцарской границы на фронте около 200 км развертывались в 2 армиях (6-й и 7-й) 6 армейских и 2 резервных корпуса, не считая гарнизонов крепостей Меца и Страсбурга, и 3 кавалерийские дивизии (157). Их основной задачей было удержать Эльзас и Лотарингию, не давая французам прорваться к ним, и активными действиями сковать как можно больше войск противника. Такое отвлечение сил должно было существенно облегчить действия сил на главном направлении и обеспечить беспрепятственное проникновение вглубь обороны противника. С этой целью в Восточную Пруссию была назначена 8-я армия в составе 3 армейских и 1 резервного корпусов, 1 резервной дивизии (всего 9 полевых и резервных дивизий), 1 ландверной дивизии и 2 ландверных бригад, 1 кавалерийской дивизии и некоторого количества крепостных гарнизонов (в общей сложности до 2,5 дивизии). Один ландверный корпус развертывался в Силезии для связи с австро-венгерской армией (он был подчинен 8-й армии) (157).

Существенным моментом при оценке немецкой стратегии является ее расчет на свою союзницу — Австро-Венгрию. Германский генеральный штаб рассчитывал на помощь австрийцев в сдерживании русских сил на востоке и на их участие в дальнейшем разгроме России. Кроме того, планировалось, что на их стороне выступит и Румыния, которая в 1883 г. заключила на этот счет тайную конвенцию с Австро-Венгрией. В этой связи германский генеральный штаб планировал развернуть в Восточной Пруссии незначительную группировку немецких сил, усиленную австрийскими и румынскими войска общей численностью не более 25–30 корпусов. Однако необходимо заметить, что в войне против Франции Берлин рассчитывал задействовать 34 корпуса.

В указаниях для развертывания на 1914/15 мобилизационный год оперативный замысел германского генерального штаба был выражен следующим образом: «Главные силы германских войск должны наступать во Францию через Бельгию и Люксембург. Их наступательный марш задуман в соответствии с имеющимися данными о французском развертывании как захождение при удержании оси вращения Диденгофен — Мец. При развитии захождения руководящим является правый фланг германских войск. Движение армий на внутреннем фланге рассчитывается так, чтобы не было потеряно взаимодействие армий и стык с Диденгофен — Мец. Защиту левого фланга главных сил германских войск, кроме крепостей Диденгофен, Мец, должны взять на себя и части, развертывающиеся юго-восточнее Меца» (158).

При разработке планов войны немецкое военное руководство делало ставку на сухопутные боевые действия, принижая ценность военно-морского флота. Стратегический план борьбы на море, составленный морским генеральным штабом, не был согласован с борьбой на суше и имел второстепенный характер.

Причины переоценки немецким генеральным штабом возможностей германской армии и недооценки противника кроются отнюдь не в реальном соотношении сил и средств, а в господствующей политике пангерманизма. Милитаристские и националистические настроения, популярные в то время в Германии, декларировали превосходство германской нации над другими народами. Это заставляло немецкие военные круги считать, что качество подготовки и оснащения германских солдат выше, чем их противников, а германская армия лучше организована и подготовлена. Фактически выстраивался обманчивый образ бессмертного немецкого воина-победителя, базировавшийся на победах Берлина в войнах второй половины XIX столетия. Так, в памятной записке в конце ноября 1911 г. начальник германского генерального штаба Мольтке свой расчет на успех строил на том, что германский народ «в назначенной ему войне единодушно и с воодушевлением возьмется за оружие», а «призыв к оружию всей нации, ее боеспособность, отвага, самопожертвование, дисциплинированность, искусство управления должны расцениваться выше голых цифр» (159).

Несмотря на самоуверенную риторику, в действительности Германия не располагала силами, достаточными для обеспечения превосходства и стремительного разгрома Франции. Вопреки ставке на «блицкриг», основу немецкой армии составляла маломобильная пехота, не способная превзойти французов в скорости. Германия не могла совершить охватывающий маневр запланированного масштаба, а Франция имела все возможности избежать охвата и ударов по флангам. Это было наглядно продемонстрировано в начале войны во время так называемого бегства к морю.

Вместе с тем упор на быстротечность войны был вполне оправдан тем, что Германия не имела достаточного запаса ресурсов для ведения длительных боевых действий. Находясь в сильной зависимости от ввоза сырья для промышленности и продовольствия, Берлин понимал, что чем дольше продлится война, тем сильнее будет затруднен ввоз. Кроме того, создавалась угроза для сельского хозяйства, что грозило существенными продовольственными трудностями. «Возможность продолжительной европейской войны… — указывает X. Риттер, — начисто отрицалась начальником генерального штаба по причинам экономического характера». Также в случае затяжной войны противник имел возможности наращивать свое превосходство в живой силе и вооружении, чего не могла себе позволить Германия (160). Немецкие военачальники сходились во мнении, что для них единственно возможный путь к победе — это стремительный разгром противника быстрым и решительным наступлением.

По этим причинам германский генеральный штаб был вынужден пойти на риск и осуществлять планирование будущего конфликта из расчета на его быстрое окончание. Во время встречи с австрийским начальником генерального штаба генерал-фельдмаршалом Францом Конрадом фон Хетцендорфом в Карлсбаде 12 мая 1914 г. Мольтке сказал, что надеется «справиться с Францией через шесть недель после начала операции» (161).

Схожим образом думали и немецкие флотоводцы. Морской генеральный штаб Германии, разрабатывая план войны на Северном море, рассчитывал, что английский флот ограничится ближней блокадой германского побережья. Тогда немецкий флот мог бы путем «малой войны» ослабить силы противника и уничтожить их одним генеральным сражением. В основе плана войны на море лежал оперативный приказ морского генерального штаба от имени кайзера (верховного главнокомандующего) командующему «Флотом открытого моря», в котором указывалось:

«1. Целью операций должно быть: ослабить английский флот наступательными операциями против сторожевых и блокирующих Германскую бухту сил, а также применяя минные заграждения и, если возможно, подводные лодки вплоть до английских берегов.

2. Когда вследствие таких операций будет достигнуто уравнение сил, по готовности и сборе всех сил должно попытаться ввести наш флот в бой при благоприятных обстоятельствах. Если благоприятный к бою случай представится раньше, то он должен быть использован.

3. Война против торговли должна вестись согласно призовому праву… Предназначенные для войны против торговли вне отечественных вод суда должны выйти как можно раньше» (162).

В отличие от плана войны на суше, где с самого начала предполагалось вести решительное наступление против Франции, германский морской план фактически обрекал флот на пассивные действия. Немцы опасались потерь в корабельном составе. Одной из причин осторожности германского морского командования была также боязнь угрозы со стороны русского Балтийского флота, который в случае серьезного ослабления немецкого флота в борьбе с английскими морскими силами мог перейти к активным наступательным действиям, в том числе и против побережья Германии. Германский план не предусматривал взаимодействия с сухопутными войсками. Флот решал задачу борьбы со своим противником независимо от действий на суше. Сухопутное немецкое командование самоуверенно считало, что германские войска быстро разобьют французскую армию и выйдут к Ла-Маншу без всякого содействия флота. «Никакой причинной связи, — пишет германский военно-морской историк Р. Фирле, — между предположениями сухопутного и морского генеральных штабов не существовало. Морской генеральный штаб всегда имел в виду вероятность враждебного выступления Англии, а сухопутный — разгром Франции коротким ударом».

План операций немцев на Балтийском море, имевших на этом театре незначительные силы, состоял в том, чтобы не допустить наступательных действий русского флота. В оперативной директиве начальника морского генерального штаба адмирала Поля говорилось, что главная задача командования на Балтийском море — насколько возможно мешать наступательным операциям русских, охранять Кильскую бухту. Директива предписывала также приступить к постановкам минных заграждений у русского побережья как можно скорее после начала войны; подрывать всеми способами торговлю неприятеля на Балтийском море. Наконец, в директиве указывалось, что временная посылка кораблей Флота открытого моря на Балтику для нанесения удара по русскому флоту остается в зависимости от хода военных событий.

Германское верховное командование первоначально считало, что исход войны на Востоке будут решать только сухопутные силы.

Необходимо заметить, что не все немецкие военачальники одобряли план Шлиффена. Генерал Фридрих фон Бернгарди в 1912 г. выпустил довольно широко обсуждавшуюся в военных кругах как в Германской империи, так и в других странах работу «Германия и будущая война» (в России она вышла как «Современная война»), в которой он писал: «Наши политические задачи не выполнимы и не разрешимы без меча». Генерал считал, что для приобретения положения, которое соответствует мощи германского народа, «война необходима». Она должна стать основой для будущего империи, а цель войны — добиться мирового лидерства и создать великую колониальную империю, которая обеспечит будущее экономическое развитие и благосостояние германской нации. Бернгарди опровергал тезис фельдмаршала Шлиффена о том, что война Германии против Франции и России может быть только скоротечной. Он был сторонником жестких методов ведения войны, армия должна была не останавливаться ни перед чем, чтобы нанести поражение врагу и принудить его к капитуляции. Призывал нанести удар первыми. Не обращать внимания на мирные инициативы. В целом Бернгарди выступал против идеи «Канн» Шлиффена (обход, окружение противника), считая, что более перспективная форма активных действий — это прорыв фронта обороны.

Генерал являлся сторонником социал-дарвинизма во взглядах на историю и политику стран. Война — это «биологическая необходимость» и выполнение «естественного закона», закона о борьбе за существование. Государства и нации призваны или процветать (прогрессировать), или загнивать (деградировать).

«Твое Отечество в опасности!» Немецкий пропагандистский плакат, 1918 г.

Германская империя стоит в социально-политических, культурных аспектах во главе человечества, но «зажата в узких, неестественных границах». Поэтому не надо избегать войны, а, наоборот, постоянно к ней готовиться. В войне Германия докажет свое право на существование.

Фридрих фон Бернгарди писал о необходимости раздела «мирового владычества» с Британией (то есть англичане были должны уступить часть своих полномочий и колониальных владений). С французами он призывал «биться не на жизнь, а на смерть, уничтожить Францию как великую державу». Но главное внимание Германия должна была обратить на восток, на борьбу со славянством, «историческим врагом» германской нации. Славяне, по его мнению, становились огромной силой, подчинили себе огромные территории, которые были раньше под контролем германцев, в том числе и балтийские области. После победы над славянами генерал предлагал провести «великое насильственное выселение низших народов».

В империи создавались различные шовинистические, пангерманские организации, движения вроде Пангерманского союза. Он был создан в 1891 г. под названием Всеобщий немецкий союз и в 1894 г., по инициативе А. Гинденбурга, переименован в Пангерманский союз. Союз объединял в своих рядах крупных промышленников, землевладельцев, а также консервативную буржуазную интеллигенцию и к концу Первой мировой войны насчитывал 40 тыс. членов. Активно сотрудничал с аналогичными организациями: Военным союзом, Колониальным обществом, Флотским союзом, Морской лигой, Имперским объединением против социал-демократии и пр. Добивался милитаризации империи, пропагандировал агрессивную политику Германии, планировал отторжение от Российской империи Финляндии, Прибалтики, Царства Польского, белорусских и украинских областей.

В итоге в начале XX столетия пангерманисты вывели формулу «успеха» Германской империи и нации: Пруссия — под руководством прусского короля, Германская империя — под руководством Пруссии, мир — под руководством Германии.

Большую работу проводили среди молодежи. Прусский министр образования в 1891 г. указывал на необходимость воспитания и обучения молодых людей таким образом, чтобы они «облагораживались энтузиазмом за германский народ и величие германского гения». Создавались различные движения: так, в 1910 г. указом кайзера создали «Юношескую армию» («Югендвер»).

Романские (латинские) народы, то есть французы, итальянцы, испанцы, считались «умирающими». Они прошли зенит своего величия и не могли больше вести мир, «оплодотворять» его. Славян называли не только «историческим врагом», но и «этническим материалом». Мольтке Младший (1848–1916), который в 1906 г. сменил графа фон Шлиффена на посту начальника Большого генерального штаба Германии, считал, что славянские народы и особенно народ России еще «слишком отсталые в культурном отношении», чтобы руководить человечеством. Под правлением России Европа впадет в состояние «духовного варварства». Британцы не могут править миром, так как «преследуют только материальные интересы». Править миром должна Германская империя, только она может помочь развиваться человечеству в правильном направлении. Поэтому европейская война, которая начнется рано или поздно, будет войной «между тевтонами и славянами». Долг других государств Европы помочь Германии в подготовке этой войны.

Сам кайзер однажды сказал представителю Австро-Венгрии: «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Но я не могу не ненавидеть их». В 1912 г. император записал, что наступает эпоха Третьего великого переселения народов, в ней германцы будут воевать с русскими и галлами. И никакие мирные конференции не смогут изменить этого, так как это не вопрос политики, а «вопрос выживания расы».

У ряда пангерманистов уже тогда четко прослеживаются идеи, которые в гитлеровском рейхе станут главенствующими. В. Хен всерьез утверждал, что «русские — это китайцы Запада», души русских пропитаны «вековым деспотизмом», у них отсутствуют понятия чести, совести. Они уважают только тех, кого боятся. У русского народа нет корней, традиций, культуры, на которые они могли бы опереться. Все, что у них есть, заимствовано на Западе и Востоке. Поэтому русский народ можно легко исключить из списка цивилизованных народов «без всякой потери для человечества».

Стремление к войне в Германской империи, благодаря активной пропаганде милитаристских и националистических идей, стало общенародным. Показательно здесь также то, что идеи пангерманизма стремительно набирали популярность и у ближайшего союзника Берлина — Австро-Венгрии. Фактически Вена признала главенствующую роль Германии в грядущей войне, что хорошо заметно в их планах.

Генеральный штаб Австро-Венгрии рассчитывал сосредоточить усилия на восточном направлении — России, Сербии и Черногории. Среди наиболее вероятных противников рассматривались также Италия и Румыния, однако борьба с ними не должна была стать первостепенной задачей. В отличие от самоуверенных немецких планов, австрийцы разрабатывали несколько сценариев конфликта на случай войны с каждым из противников в отдельности и на случай одновременной войны с несколькими противниками на нескольких фронтах. После заключения в 1879 г. союзного договора с Германией Австро-Венгрия была вынуждена согласовать свои планы с немецким генеральным штабом, который должен был взять на себя главенствующую роль. Согласно взглядам немецкого командования, австро-венгерская армия должна была сковывать крупные силы противника на восточном направлении, прежде всего русской армии, и не дать им зайти в тыл германских главных сил. Тем самым планировалось обеспечить сосредоточение усилий Германии на быстрой войне против Франции. Таким образом, на Австро-Венгрию в качестве первоочередной цели возлагалось сдерживание России в начале войны до подхода главных сил Германии. При этом немецкий генеральный штаб не выказывал интереса об успешности борьбы Вены с русской армией. Как заявлял Шлиффен незадолго до своей смерти в декабре 1912 г., «Судьба Австро-Венгрии будет решаться не на Буге, а на Сене» (163).

Под давлением своих немецких коллег австрийский генеральный штаб сосредоточился на подготовке к войне с Россией. Мольтке усиленно побуждал Конрада к решительному наступлению против России с первых же дней войны. По соглашению между ними в 1909 г. Австро-Венгрия должна была принять на себя главный удар русских и сдерживать их натиск до тех пор, пока Германия не одержит победу над Францией и перебросит свои силы на восток. Немецкое военное руководство навязывало австрийцам идею о наступлении на север между Бугом и Вислой, рассчитывая тем самым не дать России вторгнуться в Силезию, богатую промышленную область Германии. Таким образом, хорошо заметно, что в подавляющем большинстве пунктов австро-венгерский план войны служил прежде всего интересам Германии.

Австро-Венгрия начала разработку своего плана с 1909 г. (164). Сухопутным силам в составе 1100 батальонов (до 1,5 миллиона человек) предписывалось разделиться на три большие группы (165). Самая крупная из них, «эшелон А», была ориентирована на борьбу с Россией и включала больше половины австрийской армии: 28,5 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, 21 бригаду ландштурма и запасную, которые объединялись в четыре армии (1, 2, 3 и 4-я). С началом войны «эшелон А» должен был прибыть прямым сообщением в Галицию в срок до 19-го дня мобилизации и развернуться на линии рек Сана и Днестра, далее вдоль границы на северо-запад до Вислы, а небольшая группа в несколько бригад — у Кракова.

Вторая группа, «Минимальная балканская группа», предназначалась для развертывания против южных славянских государств. В ее состав вошли 8 пехотных дивизий и 7 ланд-штурменных и запасных бригад. «Минимальной балканской группе» предписывалось развернуться на широком фронте на 12-й день мобилизации и перейти к обороне.

Третья группа войск, «эшелон Б», состояла из 12 пехотных и кавалерийской дивизий, 6 ландштурменных и запасных бригад. Цели ее были двоякими.

В случае войны с Сербией без вмешательства России группа должна была усиливаться двумя кавалерийскими дивизиями из «эшелона А» и одновременно с «Минимальной балканской группой» перебрасываться на юго-восточные границы Австро-Венгрии. На 16-й день мобилизации ей предписывалось сосредоточиться в районах по течению рек Савы и Дуная, по обе стороны Белграда, по левому берегу реки Дрины до впадения ее в Саву и в Боснии между Сараевом и сербской границей с задачей обойти сербскую армию ударами с севера и запада, тем самым обеспечив быстрый разгром Сербии и готовность к нападению нового, более сильного противника.

Сценарий, при котором Россия включалась в войну, предполагал, что «эшелон Б» вслед за «эшелоном А» на 18-й день мобилизации развертывался в Галиции и переходил к обороне.

Таким образом, в случае войны на Балканах только против Сербии и Черногории («вариант Б») планировалось обойтись 20 пехотными и 3 кавалерийскими дивизиями, рядом ландштурменных и запасных частей (13 бригад). При варианте «Р», когда в вооруженный конфликт вступала еще и Россия, на Южном фронте должны были остаться только 8 пехотных дивизий с небольшими второочередными формированиями, а на борьбу с русскими планировалось направить 40,5 пехотных и 11 кавалерийских дивизий.

В отличие от своих немецких коллег, австрийский генеральный штаб рассматривал еще один вариант развития событий — вступление России в войну после развертывания войск Австро-Венгрии в Сербии. В этом случае необходимо было немедленно перебросить «эшелон Б» с Нижней Савы на Днестр. Именно поэтому развертывание «Минимальной балканской группы» и «эшелона Б» у сербских границ было намечено независимо друг от друга. Это должно было обеспечить вывод и переброску «эшелона Б» в Галицию без нарушения плана оборонительных действий балканской группы австро-венгерских войск.

Линейный крейсер «Гебен».

Стратегический замысел действий против России заключался в том, чтобы частью сил (левым крылом) наступать на север, а затем повернуть на восток и совместно с правым крылом австро-венгерской группировки разбить сосредоточенные у Проскурова русские силы, отбросить главные силы русских к Черному морю или к Киеву, прервав их сообщения с севером через Полесье. При этом рассчитывали на наступление немцев из Восточной Пруссии, обещанное Мольтке в письме к Конраду от 19 мая 1909 г.

Таким образом, Австро-Венгрия дробила свои силы, чем ставила их под угрозу разгрома по частям. Слабое экономическое положение, недостаток производственных мощностей, ресурсной базы и финансовых средств делали для Вены перспективу затяжной войны еще более нежелательной.

Относительно слабый австро-венгерский флот, как и его немецкий коллега, при составлении планов войны был отодвинут на второй план не мог рассчитывать на ведение активных действий. Ему предписывалось развернуться в районе баз Пола и Каттаро (Котор), а также в необорудованной гавани Себенико, и прикрывать побережье вместе с действовавшими там флангами сухопутных войск, защищать свои сообщения в Адриатическом море. Помощь австрийскому флоту должны были оказать два немецких крейсера, «Гебен» и «Бреслау», еще до войны посланные в Средиземное море. Однако Германия считала более целесообразным сосредоточиться на подрыве морских сообщений Англии и Франции.

Надо заметить, что даже с началом войны идеи пангерманизма не утратили своей силы и по-прежнему были неотъемлемой частью всех сфер жизни Германии.

В 1915 г. немецкое командование условно разделилось на «западников» и «восточников». Начальник генерального штаба генерал Эрих фон Фалькенхайн был «западником», который полагал, что немцам следует сосредоточить свои силы на Западном фронте. Он осознавал трудности России с военным снабжением и полагал, что подготовка к мощному наступлению займет у русских продолжительное время. Поэтому он хотел сосредоточить усилия на том, чтобы выбить Францию из войны в первую очередь. Напротив, Гинденбург и Людендорф, возглавлявшие «восточников» в верховном командовании, выступали с идеей сосредоточения всех усилий вначале на том, чтобы разгромить Россию. Кайзер в конце концов решил, что войска должны быть переброшены на восток и заставить Россию выйти из войны к концу 1915 г. Оставшиеся на Западном фронте немецкие войска должны предпринимать только локальные наступательные операции и стоять большей частью в обороне. Однако немецкие усилия на востоке имели лишь частичный успех. Немцы захватили Варшаву и оставшуюся Польшу, которую им не удалось оккупировать в 1914 г. К октябрю 1915 г. линия фронта проходила западнее Двинска на юг через Припятские болота. Оставленный с весьма ограниченными силами на западе, в течение 1915 г. Фалькенхайн предпринял несколько тактических наступлений на Ипре.

В 1917 г. ситуация на фронтах требовала пересмотра немецкой тактики и стратегии. Политический крах России и ее выход из войны позволили высвободить на Восточном фронте достаточное количество сил и средств. Немецкая армия не имела танков, поэтому Людендорф и Гинденбург приняли решение воспользоваться имевшимся опытом штурмовых групп с Восточного фронта, которые имели опыт взламывания вражеской обороны. Пехота получала большое количество компактных пулеметов и обходила узлы сопротивления. Помимо того, каждая наступающая дивизия должна была формировать особые штурмовые батальоны легкой пехоты, вооруженной гранатами и карабинами, которые должны были разбивать вражескую оборону на изолированные сектора до подхода основных наступающих сил. По-прежнему основным фактором немецкого плана была скорость. Колонны и стрелковые цепи ушли в прошлое. Штурмовые отряды рассматривались как самостоятельные тактические единицы, которые находились в прямом подчинении у командования. Кованые тяжелые сапоги были заменены на полуботинки на шнуровке, заимствованные у австрийских горных стрелков. Для облегчения передвижения по-пластунски верхняя одежда была усилена кожаными вставками на локтях и коленях. От портупей отказались, заменив их заплечными гранатными сумками. Винтовку заменили карабином Маузера, который был легче и проще в обращении.

Фалькенхайн, в свою очередь, предложил использовать опыт битвы под Верденом и выделить артиллерию в самостоятельный вид войск, а не придавать ее пехоте. Более того, он распределил задачи между различными видами артиллерии. Минометы, легкие полевые орудия и легкие гаубицы в силу небольшой дальности стрельбы находились в первом эшелоне вместе с тяжелыми минометами и производили обстрел первого эшелона французской обороны. Более тяжелые гаубицы предназначались для сдерживания второго эшелона противника и выполнения специальных задач, например обстрел деревень, городов, фортов и дорог.

Все вышеуказанные нововведения требовали налаживания взаимодействия между самостоятельными боевыми единицами. В этой связи пехота имела задачу создавать угрозу наступления так, чтобы противник сосредотачивал большие группы в зонах артиллерийского поражения. Артиллерия выступала главным действующим лицом, а не поддержкой пехоты. Поэтому атаки, проводившиеся немецкой пехотой под Верденом, имели узкие цели и меньшие потери, чем французские контратаки, которые пытались отбить захваченные немцами укрепления, не считаясь с потерями.

Одной из причин, благодаря которой стало возможным широкое применение штурмовых групп, стала широкая децентрализация и ориентированность на результат, а также господствующее в кайзеровской армии поощрение инициативы отдельных офицеров. Провал немецкого оперативного искусства в поражении западным союзникам привел к тому, что многие влиятельные немецкие офицеры разуверились в необходимости централизованного управления войсками и стали полагаться только на успехи на оперативном уровне.

В 1918 г. немецкая пехота могла успешно использовать тактику штурмовых батальонов. Имея значительное число подобных формирований, она могла заполнить ими бреши во вражеской обороне и расширить их на ширину до нескольких километров. Однако даже создание этих брешей не могло привести к крупным победам и гарантировать надежду хотя бы на почетный мир. Немецкая армия с первых дней и до конца войны так и не смогла ликвидировать некоторые свои существенные недостатки. В отсутствии пригодного для штурмовиков транспорта их эффективность значительно снижалась. Тысячи их рейдов и атак с узкими целями, равно как и прорыв глубокоэшелонированных позиций при Капорето и в ходе крупного наступления 1918 г. показали, что тактика штурмовых групп весьма эффективно спасала Германию от пулеметного огня, который прижимал немецких солдат в окопах. Но тактический уровень не смог решить фундаментальных проблем оперативного уровня, с которыми столкнулась германская армия на западе. Вражеские железные дороги и моторные транспортные средства всегда могли доставить новые подкрепления, и способа решить эту проблему не появилось до начала следующей мировой войны. Только с 1939 г. полностью моторизованные или частично вооруженные танками дивизии дали немецким войскам средства перемещения войск через и вокруг полей боя быстрее, чем это делали противники.

Любопытен тот факт, что немецкий штурмовик стал романтическим символом эпохи и образцом для подражания. Все большим спросом в немецкой литературе стали пользоваться романы и стихи о военных подвигах штурмовиков. При этом особо подчеркивались особенности ведения ими боевых действий. Ставка на скорость и пренебрежение потерями красной линией проходили через художественные произведения и пропагандистские материалы. Это обеспечило не только высокий уровень доверия населения к армии, но и рост количества желающих вступить в ряды штурмовиков среди солдат и офицеров.

Любопытен в этой связи также опыт морской пропаганды Германии.

Военно-морская пропаганда в начальный период ее организации, который немецкий историк Эккарт Кер датирует 1893–1896 гг., носила спонтанный характер и была малоэффективна по степени воздействия на широкие слои населения. Однако средства печати военно-морского ведомства приложили значительные усилия по ее развитию. Отличительной чертой их работы стал отход от излишней эмоциональности, неоправданной напористости, которые сопровождали другие пропагандистские кампании, в том числе сухопутных войск. Также ставка была сделана на развитие в агитационной работе планового характера. Позже этот принцип лег в основу «научной» пропаганды, проводимой Информационным бюро генерального штаба. Определенную роль в ее становлении сыграли и так называемые общественные организации (Пангерманский союз и Колониальное общество). Однако до прихода адмирала Альфреда фон Тирпица в морское министерство в 1897 г. эти структуры не были связаны с правительством и не посвящены в его будущие планы.

Новый этап военно-морской пропаганды связан с приходом в июне 1897 г. Тирпица к руководству Имперским военно-морским ведомством. Однако проблема осознания населением Германии значения морской силы занимала адмирала задолго до этого события. При этом вопросы пропаганды изначально рассматривались им в тесной связи с поэтапным планом строительства флота. В своих служебных записках для доклада кайзеру по вопросу увеличения флота Тирпиц неизменно уделял внимание проблеме организации пропагандистской работы и рекламных кампаний.

Тирпиц также полагал, что немецкая нация не подготовлена к переменам, нет никакой надежды на то, что первый законопроект о флоте будет иметь успех. Чтобы довести до населения суть закона, адмирал предлагал использовать новые подходы к пропаганде. В докладной записке на имя кайзера от 28 января 1896 г. Тирпиц отмечал, что Имперское военно-морское ведомство нуждается в сильном «разъяснительном бюро» («Durchbringungsbureau»), которое будет работать параллельно с пресс-бюро и возьмет на себя роль координационного центра флотской пропаганды. В этом же документе Тирпиц высказывается о стратегии ведения пропаганды, подчеркивая, что необходимо связать строительство военно-морского флота с будущим экономическим развитием Германии, привлекая к этому делу частную индустрию и торговые круги. Отдел должен был осуществлять контроль над прессой, содействуя или препятствуя размещению в газетах тех или иных сведений о кайзеровском флоте, публиковать собственные разработки, инициировать выступления в поддержку флота крупных ученых, устраивать выставки и показы на морские темы, вести работу в общественных организациях и союзах, выдавать справки по военно-морским вопросам.

Одной из главных особенностей пропагандистских кампаний 1897–1900 гг. было то, что высокая интенсивность агитации обычно сменялась периодами спокойной информационной, разъяснительной деятельности. Эти два периода разделял момент принятия очередного флотского закона в рейхстаге. Соответственно деятельность бюро в период с лета 1897 до весны 1898 г. и с осени 1899 до лета 1900 г. носила более активный характер. По мнению руководства Информационного бюро, пропагандистская активность организаций должна была следовать этому ритму. Однако нередко возникал сбой, яркий пример которого — конфликт между Информационным бюро и Германским флотским союзом.

Важнейшими целевыми группами пропаганды Информационного бюро являлись промышленная и торговая буржуазия, а также «образованное бюргерство» (профессура, приват-доценты, учителя, медики, юристы, чиновники, литераторы, люди искусства и др.). Для руководителей флотской пропаганды и представители капитала, и круги образованного бюргерства были не только перспективными союзниками в делах строительства большого флота, но и могли выступать некими «множителями» (В. Дайст) идеи морской силы у широкой общественности и в партийно-политических группировках рейхстага. С указанными целевыми группами были тесно связаны различные агитационные союзы, которые попали в поле зрения морского министерства. Среди них следует назвать Пангерманский союз, Колониальное общество, а также созданный при поддержке Информационного бюро Германский флотский союз.

Необходимо отметить, что «флотские профессора» нередко оправдывали империализм и трактовали историю в пользу строительства флота, они были использованы правительством для формирования «коллективной тождественности» (Г. Крумайш). Благодаря привлечению к пропаганде флота известных ученых немецких университетов, Тирпицу и Геерингену удалось вызвать настоящую публицистическую лавину, которая по своему воздействию на массы превзошла прежние достижения Колониального общества и Пангерманского союза. Флотская пропаганда получила академическое освещение, а исследование морских интересов Германии признавалось научным.

Среди промышленников в первых рядах флотских вдохновителей были Э. Штумм, Кардорф, А. Крупп. Влияние представителей индустрии, особенно рейнской тяжелой промышленности, было очень велико. Фирма Круппа через зависимую от нее прессу, через рейхстаг, наконец, пользуясь своими связями в государственном аппарате, принимала весьма активное участие не только в раздувании военно-морской пропаганды, но и в продвижении законов о морском строительстве от первоначальных ведомственных набросков к практическому их осуществлению. В числе союзников Тирпица была и торговая буржуазия.

Руководство Информационного бюро считало эффективным привлечение к пропаганде морских офицеров, проявляющих литературные способности, и поощряло их публицистическую деятельность. Не осталась без внимания и молодежь, которой внушался интерес к флоту с помощью поддержки «литературных начинаний» авторов и дальнейшего их распространения в учебных заведениях.

Альфред фон Тирпиц, морской статс-секретарь (министр) Германии.

Важным направлением деятельности Информационного бюро была работа с периодикой — прессой, журналами, альманахами, то есть с ежедневными, еженедельными, ежемесячными и ежегодными изданиями, которые на своих страницах были готовы размещать материалы, повышающие у читателей интерес к флотским проблемам родного отечества. Для Информационного бюро пресса являлась не только средством воздействия на массовое сознание, но и служила источником всевозможной информации, которую можно было использовать для целей пропаганды.

Отмечая общие тенденции развития отношений Информационного бюро и прессы, необходимо указать и на то, что Гееринген уделял внимание сотрудничеству не только с крупными изданиями, но и с более мелкими, а также с левыми и нейтральными газетами. Так можно было воздействовать на тех читателей, которые с интересом просматривали провинциальную периодику.

Тирпицу и Геерингену удалось также наладить выпуск специального морского ежегодника, который получил название «Маикив». Первоначально он был задуман Информационным бюро как «Справочник для редакторов, парламентариев и политиков», должен был содержать «безусловно надежный материал» и отражать политические взгляды морского управления. Тем не менее таким журнал не стал. Его публикации носили по большей части открыто пропагандистский характер, став сборником наиболее интересных, но только с точки зрения флотских пропагандистов, публикаций.

Одним из средств поддержания постоянного интереса к флоту являлась рассылка важнейших литературных трудов и брошюр на флотскую тематику всем лицам, проявившим к ней интерес. Подобная рассылка проводилась для того, чтобы привлечь адресатов к сотрудничеству. При рассылке брошюр обязательно учитывалась внешнеполитическая ситуация. Если текущие внутриполитические события не способствовали подъему интереса к флоту и на повестку дня ставились другие вопросы, флотские материалы рассылались гораздо реже. Тем самым преследовалась единственная цель — не дать угаснуть интересу к проблемам флота.

С целью дальнейшего увеличения интереса к военно-морскому флоту и для распространения знаний о нем Информационное бюро и организации, которые сотрудничали с ним, всегда с готовностью поддерживали выставочные мероприятия, устраивали совместные поездки и доклады, а также специальные фотовыставки. Причем бюро не дожидалось, когда поступят запросы на фотографии, а осторожно поддерживало распространение таких снимков и организацию подходящих докладов.

Использование фотографий в целях агитации было относительно новым приемом. Далеко не все журналы, даже иллюстрированные, могли сделать предположение, что Информационное бюро обладает такой возможностью. Поэтому сотрудникам бюро предписывалось предлагать редакциям актуальные фотоматериалы, которые они сами не могли себе позволить по многим причинам, в том числе и финансовым. Дополнительной гарантией заинтересованности иллюстрированных журналов было бесплатное предоставление снимков, что было очень привлекательно для любого печатного издания.

Целям наглядной флотской агитации служила работа по созданию Музея флота и поддержке экспозиций, посвященных проблемам строительства флота, в национальных музеях страны.

Здесь необходимо подчеркнуть, что отношения сотрудничества между Пангерманским союзом и Колониальным обществом, с одной стороны, и Информационным бюро — с другой, поддерживались относительно легко. Правда, для этого пришлось приложить немало усилий. Профессор Хассе, председатель Пангерманского союза, стоял первым в списке людей, которых Гееринген стремился завербовать для Тирпица в своих многочисленных путешествиях по стране. Установлено, что часть членов правления Пангерманского союза проявила сдержанность в деле пропаганды флота. Лишь после непростых дискуссий, а также решительных действий таких членов союза, как барон фон Гольтц и А. Гутенберг, пангерманцы стали более активны в движении за увеличение военно-морского флота.

Сложнее было направить пропагандистскую деятельность Германского флотского союза в соответствии с настроениями и планами военно-морского ведомства.

Говоря о предпосылках создания Флотского союза, необходимо иметь в виду следующие факты. Руководители государственной пропаганды видели, что деятельность Пангерманского союза и Колониального общества не привела к кардинальному повороту общественного мнения в пользу создания флота. Если Пангерманский союз действовал как узкая организация, претендуя на роль своеобразного штаба, координирующей структуры, то Германский флотский союз изначально задумывался массовым объединением. Далее, Тирпиц как руководитель морского министерства крайне нуждался именно в таком типе общественной организации, которая помогала бы ему «снизу» продвигать в массы идею о сильном военно-морском флоте. От ее создания и результатов деятельности зависели сроки реализации планов, сформулированных им в так называемый доминистерский период.

Линкор «Тюринген».

В создании союза были заинтересованы и промышленные круги. Президентом Флотского союза стал принц Вильгельм Вид, а руководителем — исполнителем (секретарем) Виктор Швейнбург, издатель газеты «Berliner Neueste Nachrichten», близко стоящий к Круппу. Финансовые дела организации с самого начала повел «Berliner Bank». В итоге Флотский союз стал той силой, которая эффективно влияла на все слои общества и обеспечивала поддержку тем, кто реализовывал флотские планы. Однако в ходе создания Флотского союза и его отделений были посеяны зерна предстоящих конфликтных отношений с военно-морским ведомством. В силу объективных и субъективных причин эта организация создавалась как своеобразная альтернатива задуманной Тирпицем Флотской лиги, от учреждения которой он вынужден был в итоге отказаться. Получалось, что «фрондирование» руководства Флотского союза проявилось еще до официальной регистрации этого объединения. В последующем Тирпиц по причине властного характера и собственных представлений о тех задачах, которые должен был решать союз, не собирался терпеть «своеволие» правящего звена организации, что наглядно продемонстрировало «Дело Виктора Швейнбурга».

Уже на первом этапе деятельности союза между его руководством и морским ведомством стали проявляться разногласия, причиной которых стало стремление В. Швейнбурга к проявлению излишней самостоятельности. Первые признаки такой «своенравности» союза проявились в период переговоров с немецкими профессорами о вступлении их в новую организацию. В дальнейшем последовала целая череда конфликтов между руководителями Информационного бюро и Флотского союза вокруг деятельности Главного союза за границей, который Швейнбург стремился превратить в филиал по тактическим вопросам ведения пропаганды и пр. В результате давления морского министерства секретарь союза вынужден был уйти в отставку.

«Дело Виктора Швейнбурга» показало, что политика морского ведомства по отношению к Флотскому союзу была двойственна. По-прежнему Информационное бюро прикладывало силы для того, чтобы союз своей пропагандой охватывал по возможности большие группы населения. Но как только дело доходило до принципиальных вопросов, затрагивающих интересы ведомства, Тирпиц использовал весь свой авторитет, чтобы поставить лидеров союза на место. Причиной такой политики адмирала являлся многоэтапный план строительства флота. Он диктовал Информационному бюро определенный образ действий — периоды высочайшей интенсивности пропаганды должны были чередоваться с периодами спокойной информационной деятельности. Пропагандистская активность Германского флотского союза должна была также следовать этому ритму. Сохранение высокой активности продолжительное время могло обернуться отсутствием у общественности всякого интереса к флоту.

Исход очередного противостояния между военно-морским ведомством и Флотским союзом был предопределен слабостью «нападающей стороны», недооценкой ею властных полномочий и возможностей Тирпица, в том числе и в деле влияния на императора. В отличие от других высших военных чинов, Тирпиц являлся еще и крупной политической фигурой, способной влиять на принятие важных и ответственных государственных решений. Правда, в полной мере в 1900–1902 гг. осознание этого факта было далеко не у всех пропагандистов из Флотского союза. Доказательством же «весомости» позиции статс-секретаря, значимости его суждения при решении «морских дел» и связанных с ними проблем, может служить письмо главы Гражданского кабинета кайзера Валентини, направленное Тирпицу 8 ноября 1902 г., в котором говорилось о полной поддержке Вильгельмом II адмирала и его планов.

Тирпиц и Информационное бюро военно-морского ведомства делали все, чтобы рассеять британское недоверие к германским планам вооружения на море. Политика Тирпица в отношении Германского флотского союза после принятия второго флотского закона в 1900 г. подтверждает, что манипуляция общественным мнением являлась одной из главных задач флотского строительства. Морской министр добился главного: его ведомство в лице Информационного бюро не только давало пропаганде «правильные» импульсы для развития, но при необходимости сдерживало народное воодушевление флотом, душило опасные с внешнеполитической точки зрения инициативы агитаторов Флотского союза.

В противовес четкой позиции адмирала Тирпица, ориентирующейся на экономические и политические интересы фракций рейхстага, внутриполитическую ситуацию, радикальные националисты из Флотского союза под руководством генерала Кейма были убеждены, что успешное продолжение мировой политики возможно только при устранении партии Центра. Тем самым Кейм затронул важнейший элемент внутриполитической стратегии морского министра, который мыслился только при участии Центра в финансовой поддержке строительства флота. Конфликт с рейхстагом, риск которого был достаточно высок, был для Тирпица неприемлем. Реакция Информационного бюро на соображения Кейма была предсказуемой, она была резко отрицательной. Попытка сторонников генерала изменить решение бюро была встречена угрозой, что Тирпиц устроит союзу еще больше проблем, если тот не откажется от претензий к рейхстагу.

На этом этапе развития пропаганды Кейму удалось заручиться поддержкой императора. Для пропагандистского союза отныне не существовали границы, в которых план Тирпица и размах агитации должны были соответствовать друг другу хотя бы примерно. Флотский союз как главный вдохновитель агитации стал реальной силой и обрел свое политическое лицо благодаря отсутствию всякой сдержанности в делах пропаганды его руководства. Одновременно он утратил свое значение в качестве инструмента, который находится в руках Информационного бюро.

Разрабатывая очередную флотскую новеллу, Тирпиц имел все основания считать, что опасность для его планов исходит со стороны сильно укрепившегося в борьбе против Центра Германского флотского союза, а главное, Кейма. По опыту морской новеллы 1906 г. он знал, что новое дополнение к флотскому закону, принятие которого было запланировано на 1908 г., может быть расценено пропагандистами как «весьма недостаточное» по своему содержанию. Поэтому Тирпицу не оставалось ничего другого, как придерживаться уже оправдавшей себя тактики — всячески контактировать с оппонентами Кейма внутри союза — баварским филиалом — и по возможности поддерживать инициативы баварцев против берлинского президиума. Такая линия поведения себя оправдала. Кейм вынужден был сложить с себя полномочия руководителя Флотского союза. С его отставкой и приходом адмирала Кестера принципиально менялись отношения военно-морского ведомства и Флотского союза. По крайней мере, действия последнего стали более предсказуемы, что позволяло морскому министру с еще большей энергией трудиться над выполнением своего грандиозного плана по созданию боевого линейного флота. С внутриполитической точки зрения уход из союза одиозных фигур отчасти сгладил острые углы отношений правительства и рейхстага. Если не брать в расчет недовольных национал-либералов, выражающих интересы судостроительных верфей, грозная и влиятельная партия Центра, как минимум, могла быть умиротворена. С внешнеполитической точки зрения отставка Кейма создавала благоприятный фон для начала задуманных правящими кругами переговоров с Великобританией о сокращении морских вооружений.

«Подписка на шестой военный займ». Австрийский пропагандистский плакат. Художник Максимилиан Ленц. 1917 г.

Таким образом, можно сделать вывод, что идеологическую основу жизни немецкого государства составляли идеи милитаризма и пангерманизма. Они проникали во все сферы общественной деятельности и оказали существенное влияние на разработку германских военных планов. Нельзя не отметить заслугу Германии в области развития методов пропаганды пангерманизма. Эта работа осуществлялась настолько эффективно, что декларируемые тезисы стали популярны не только на территории Германской империи, но и ближайшего ее союзника — Австро-Венгрии. Фактически образ кайзера как вождя немецкого народа-победителя плотно вошел в сознание людей и не утратил своей силы даже с началом войны. Более того, тезисы германского пангерманизма были практически без изменений переняты Национал-социалистической немецкой рабочей партией и стали основой для идеологии третьего рейха.

В области военного планирования пангерманизм проявился в следующих характерных чертах.

1. Недооценка сил противника при одновременной переоценке своих собственных возможностей.

2. Невнимательность в отношении обеспечения собственных войск возможностями для реализации планов войны.

3. Ставка на сухопутные боевые действия и недооценка роли флота в войне.

4. Подчинение войск Австро-Венгрии планам германского генерального штаба.

5. Рассматривание сил союзников Германии лишь как вспомогательного средства для достижения собственных целей, полное игнорирование возможных угроз войскам Австро-Венгрии.

Все это дает основания полагать, что планы германского генерального штаба еще до начала войны не соответствовали реальному положению дел на мировой арене и были обречены на провал.