Где-то давно друг от друга особо Жили да были три старых набоба… Верили твердо они с давних нор, Что, мол, спина – это пыльный ковер. Но как-то раз их раскаянье взяло, И порешили они, для начала, Так управлять, чтоб всегда без забот, В масле катался их добрый народ. С этою целью сошлись на совете Первый, второй и задумчивый третий… И, опираясь десницею в лоб, Молвил восторженно первый набоб: "Всею душой устремляясь к народу, Я упраздняю плохую погоду, Зонтик огромный воткнул в небосвод, Чтоб не чихал мой любезный народ". Было торжественно слово второго: "Я же готов для народа родного Соорудить грандиознейший мост В царство далеких, загадочных звезд…" И, умиленные каждый особо, Слушали третьего оба набоба; "Я же, для блага отчизны родной, Просто – возьму и уйду на покой…"
В монастырской тихой келье, Позабывши о весельи (Но за это во сто крат Возвеличен Иисусом), Над священным папирусом Наклонясь, сидел аббат — Брат Антонио, каноник, Муж ученый и законник, Спасший силой божьих слов От погибельных привычек 49 еретичек И 106 еретиков! Но черны, как в печке вьюшки, Подмигнув хитро друг дружке И хихикнув злобно вслух, Два лукавых дьяволенка Сымитировали тонко Пару самых лучших мух… И под носом у аббата Между строчками трактата Сели для греховных дел… И на этом папирусе Повели себя во вкусе Ста Боккачьевых новелл!.. И, охваченный мечтами, Вспомнил вдруг о некой даме Размечтавшийся аббат… И без всяких апелляций — В силу тех ассоциаций — Был низвергнут прямо в ад Брат Антонио – каноник, Муж ученый и законник, Спасший силой божьих слов От погибельных привычек 49 еретичек И 106 еретиков!
Подобно скатившейся с неба звезде, Прекрасная Дама купалась в пруде… Заметив у берега смятый корсаж, Явился к пруду любознательный паж. Увидя пажа от себя в двух шагах Прекрасная Дама воскликнула: «Ах!» Но паж ничего не ответствовал ей И стал лицемерно кормить лебедей. Подобным бестактным поступком пажа Зарезана Дама была без ножа. Так в этом пруде, всем повесам в укор, Прекрасная Дама сидит до сих пор…
Колонный Эрмитажный зал Привстал на цыпочках!.. И даже Амуры влезли на портал!.. Сам Император в Эрмитаже Сегодня польку танцевал!.. Князь К., почтен и сановит, Своей супруге после танца В кругу галантных волокит Представил чинно иностранца, Весьма приятного на вид: – Граф Калиостро – розенкрейцер, Наимудрейший из людей! Единственный из европейцев Алхимик, маг и чародей! Прошло полгода так… И вот, Княгине князь промолвил остро: – Вам надо бы продолжить род Совсем не графа Калиостро, Ну, а как раз – наоборот! Княгиня, голову склоня, В ответ промолвила смиренно: – Ах, не сердитесь на меня, Я не виновна совершенно! Ну что ж могла поделать я? Граф Калиoстро – розенкрейцер, Наимудрейший из людей! Единственный средь европейцев Алхимик, маг и чародей!..
Я, как муха в сетях паутины, Бьюсь с жужжанием в гостиных. Довольно. Ваши женщины, песни и вина, Понимаете, безалкогольны. И дошло до того, что, ей-богу, На Таити из первой кофейни Я уйду, прихватив на дорогу Папирос и два томика Гейне. Там под первою пальмой, без риска Получить менингит иль простуду, Буду пить натуральные виски И маис там возделывать буду. И хотя это (вы извините) С точки зрения вашей нелепо, Буду ночью лежать на Таити, Глядя в синее звездное небо. А когда, кроме звездной той выси, И Эрот мне окажется нужен, Заработав кой-что на маисе, Накуплю там невольниц пять дюжин. И, доволен судьбой чрезвычайно, Буду жить там, пока с воплем странным Пьяный негр, подвернувшись случайно, Не зарежет меня под бананом.
Если хочешь, для тебя я Пропою здесь серенаду, Буду петь, не умолкая, Хоть четыре ночи кряду? Если хочешь, я мгновенно Сочиню тебе отменный, Замечательный сонет? Хочешь? «Нет!»
У заморских пав краса Никогда не хмурится! Перед их красой глаза, Как от солнца, жмурятся! Истукана вгонят в дрожь Взоры их испанские! Только мне милее все ж Наши-то: рязанские! Эх, ты, Русь моя! С тебя Глаз не свел ни разу я! – Эх, ты, русая моя! Эх, голубоглазая!
Хорошо, черт возьми, быть Карнеджи, Жить в каком-нибудь, этак, коттедже И торжественно, с видом Сенеки, До обеда подписывать чеки!.. На обед: суп куриный с бифштексом, После – чай (разумеется, с кексом), В крайнем случае, можно и с тортом, Вообще наслаждаться комфортом. Чтобы всякие там негритосы Набивали тебе папиросы, А особые Джемсы и Куки Ежедневно бы чистили брюки! Чтобы некая мистрис прилежно Разливала бы кофе и нежно Начинала глазами лукавить, Потому что иначе нельзя ведь!.. Чтоб в буфете всегда было пиво, Чтоб, его попивая лениво, Позвонить Вандербильду: – "Allo, мол, Взял ли приз ваш караковый «Ромул»?!" В пять часов на своем «файф-о-клоке» Спорить с Гульдом о Ближнем Востоке И, на тресты обрушившись рьяно, Взять за лацкан Пьерпонта Моргана! А затем в настроенье веселом Прокатиться по всем мюзик-холлам И в компании с лучшими денди Исключительно пить «шерри-бренди»… …Если же денег случайно не хватит (Ну… Китай, что ли, в срок не уплатит…), То вздыхать не придется тревожно: Призанять у Рокфеллера можно!.. …Хорошо, черт возьми, быть Карнеджи, Жить в каком-нибудь, этак, коттедже И, не сдав даже римского права, Наслаждаться и влево, и вправо!
В стране, где измену карает кинжал, Хранится в народе преданье: Как где-то давно некий паж вдруг застал Принцессу во время купанья. И вот, побоявшись попасть на глаза Придворной какой-нибудь даме, Он прыгнул в отчаяньи, словно коза, За черный обветренный камень. Но сын Афродиты не мог нипочем Снести положенья такого, И стал черный камень прозрачным стеклом Под взором пажа молодого. Для вас, о влюбленные, был мой рассказ, И хоть было очень давно то, Давайте за это еще лишний раз Прославим малютку Эрота.
В тот день все люди были милы, И пахла, выбившись из силы. Как сумасшедшая, сирень. Трень-брень. И, взяв с собою сыр и булку, Сюзанна вышла на прогулку. Ах, скучно дома в майский день. Трень-брень. Увидев издали Сюзанну, Благословлять стал Жан Осанну, И прыгнул к ней через плетень. Трень-брень. Пылая Факелом от страсти. Промолвил Жан Сюзанне: «3драсте» И тотчас с ней присел на пень. Трень-брень. Была чревата эта встреча И, поглядев на них под вечер, Стал розоветь в смущенье день. Трень-брень. И вот наутро, как ни странно, Не вышла к завтраку Сюзанна, У ней всю ночь была мигрень. Трень-брень. Вот что от края и до края С Сюзаннами бывает в мае, Когда в саду цветет сирень. Трень-брень.
Знайте: как-то, когда-то и где-то Одинокий поэт жил да был… И всю жизнь свою, как все поэты, Он писал, пил вино и любил. Обогнавши Богатство и Славу, Смерть пришла и сказала ему: "Ты – поэт и бессмертен!.. И, право, Как мне быть, я никак не пойму!" Улыбаясь, развел он руками И с поклоном промолвил в ответ: "В жизни я не отказывал даме! Вашу руку!" И умер поэт…
Где-то давно, в неком цирке одном Жили два клоуна, Бим и Бом. Бим-Бом, Бим-Бом. Как-то, увидев наездницу Кэтти, В Кэтти влюбились два клоуна эти Бим-Бом, Бим-Бом. И очень долго в Петрарковском стиле Томно бледнели и томно грустили Бим-Бом, Бим-Бом. И, наконец, влезши в красные фраки, К Кэтти явились, мечтая о браке, Бим-Бом, Бим-Бом. И, перед Кэтти представши, вначале Сделали в воздухе сальто-мортале Бим-Бом, Бим-Бом. «Вы всех наездниц прекрасней на свете», — Молвили Кэтти два клоуна эти, Бим-Бом, Бим-Бом. "Верьте, сударыня, в целой конюшне Всех лошадей мы вам будем послушней" — Бим-Бом, Бим-Бом. И в умиленьи, расстрогавшись очень, Дали друг другу по паре пощечин Бим-Бом, Бим-Бом. Кэтти смеялась и долго, и шумно: "Ола-ла! Браво! Вы так остроумны, Бим-Бом, Бим-Бом." И удалились домой, как вначале, Сделавши в воздухе сальто-мортале, Бим-Бом, Бим-Бом. И поступили в любовном эксцессе С горя в «Бюро похоронных процессий» Бим-Бом, Бим-Бом.
Однажды в Африке Купался Жираф в реке. Там же Купалась гиппопотамша. Ясно, Что она была прекрасна. Не смотрите на меня так странно. Хотя гиппопотамши красотою не славятся, Но она героиня романа И должна быть красавицей. При виде прекрасной Гиппопотамши Жесткое жирафино сердце Стало мягче самой лучшей замши И запело любовное скерцо. Но она, — Гипопотамова жена, Ответила ясно и прямо, Что она – замужняя дама И ради всякого сивого мерина Мужу изменять не намерена. А если, мол, ему хочется жениться, То, по возможности, скорей Пусть заведет жирафиху-девицу И целуется с ней. И будет его жребий радостен и светел, А там, глядишь, и маленькие жирафчики появились… Жираф ничего не ответил. Плюнул. И вылез.
Раз персидскою весною Шел Абдул к Фатиме в дом С нагруженным косхалвою Очень глупым ишаком. Шел Абдул и пел: "Всю ночь-то Процелуюсь я, да как… Ты ж не будешь оттого, что Я Абдул, а ты – ишак". Так, смеясь весьма ехидно, И хватаясь за бока, В выражениях обидных Пел Абдул про ишака. "Вот идет со мной ишак, Он – один, а глуп, как два. Ай, какой смешной ишак. В-ва!!!" И, придя к ней – стук в окошко: "Вот и я, Фатима, здесь. Целоваться вы немножко Не интересуетесь?" Но она ему на это Отвечала кратко, что Мужу старому Ахмету Не изменит ни за что. Он сказал: «Ай, как вы строги…» И ушел домой он… так… И, обратно по дороге, Про Абдула пел ишак: "Вот идет со мной ишак. Он один, а глуп, как два. Ай, какой смешной ишак. В-ва!!!"
Жил-был в некоем царстве когда-то Могучий король Альтоном… А с ним королева Беата И шут в красной шапке с пером… Беата подобна Венере! И в спальню, лишь станет темно, Король к ней входил, стукнув в двери… А шут прямо через окно!.. И вот, к изумленью старушек, В один из параднейших дней, Под грохот ликующих пушек Вдруг двойня явилась у ней!.. А ну-ка, узнайте вы тут. Где здесь король и где шут? Согласно придворной программе На радостном празднике том Король пировал за столами, А шут доедал под столом… Шли годы так!.. И на финале, Хотя и в различные дни, И шут, и король поикали И померли оба они!.. Как солнечный луч на обоях, Промчались столетья… И вот Остались от них от обоих Два черепа! Этот и тот! А ну-ка, узнайте вы тут, Где здесь король и где шут?!
Удивительно мил, Жил-да-был крокодил — Так аршина в четыре, не более. И жила-да-была, Тоже очень мила, Негритянка по имени Молли. И вот эта Молли-девица Решила слегка освежиться И, выбрав часок между дел, На речку купаться отправилась… Крокодил на нее посмотрел: Она ему очень понравилась, И он её съел… А, съевши, промолвил: "Эхма, Как милая Молли прекрасна!" Любовь крокодила весьма Своеобразна.
В старом замке за горою Одинокий жил Кудесник. Был на «ты» он с Сатаною (Так поётся в старой песне.) Был особой он закваски: Не любил он вкуса пудры И не верил женской ласке, Потому, что был он мудрый. Но без женской ласки, право, Жизнь немного хромонога. Деньги, почести и слава Без любви?.. Да ну их к богу. И сидел он вечер каждый, О взаимности тоскуя. И задумал он однажды Сделать женщину такую, Чтоб она была душевно Наподобие кристалла, Не бранилась ежедневно И не лгала. И не лгала. И, склонясь к своим ретортам, Сделал женщину Кудесник, Ибо он на «ты» был с чертом (Так поётся в старой песне.) И, чиста и непорочна, Из реторты в результате Вышла женщина… Ну точно Лотос Ганга в женском платье. И была она покорна, Как прирученная лайка, Как особенный, отборный Черный негр из Танганайка. И, как будто по заказу, Все желанья исполняла. И не вскрикнула ни разу, И не разу не солгала… Ровно через две недели Вышел из дому Кудесник И… повесился на ели. (Так поётся в старой песне.)
Как-то раз купалась где-то В море барышня одна: Мариэтта, Мариэтта, Называлась так она. Ах, не снился и аскету, И аскету этот вид. И вот эту Мариэтту Увидал гренландский кит. И, увлекшись Мариэттой, Как восторженный дурак Тут же с барышнею этой Пожелал вступить он в брак. Но пока он ту блондинку Звал в мечтах своей женой, Та блондинка – прыг в кабинку И ушла к себе домой. И, разбив мечты свои там, Горем тягостным убит, В острой форме менингитом Заболел гренландский кит. Три недели непрестанно Кит не спал, не пил, не ел, Лишь вздыхал, пускал фонтаны И худел, худел, худел… И, вблизи пустой кабинки, Потерявши аппетит, Стал в конце концов сардинкой Гренландский кит.
Солнце вдруг покрылось флёром… Как-то грустно… Как-то странно… "Джим, пошлите за мотором И сложите чемоданы…" Положите сверху фраки, Не забудьте также пледы: Я поеду в Нагасаки, В Нагасаки я поеду… Там воспрянет дух поникший И, дивя японок фраком, Я помчусь на дженерикше По весёлым Нагасакам… Ах, как звонок смех японок Для родившихся во фраках. Ах, как звонок, ах, как звонок Смех японок в Нагасаках… Эскортируемый гидом, Я вручаю сердце Браме И лечу с беспечным видом В некий домик к некой даме… Имя дамы: «Цвет жасмина», Как сказал мне гид милейший, Ну, а более рутинно — «Гейша-Молли, Молли-гейша». К ней войду с поклоном низким, Поднесу цветы и ленты И скажу ей по-английски Пару нежных комплиментов… Запишу на память тему, Повздыхаю деликатно, Вдену в лацкан хризантему И вернусь в Нью-Йорк обратно.
Хорошо жить на востоке, Называться Бен-Гасан И сидеть на солнцепёке, Щуря глаз на Тегеран… К чёрту всякие вопросы. Тишь да гладь да благодать. Право, с собственного носа Даже муху лень согнать… Прямо даже непонятно: Персия это? Иль персидский рай? Ай, как хорошо! Ай, как приятно! Ай-яй-яй-яй-яй-яй! Хорошо сидеть на крыше Персом с ног до головы… И жиреть там от кишмиша, Абрикосов и халвы… Если ж станет очень грустно, Скушай персик от тоски… Ай, как вкусны! Ай, как вкусны, Ай, как вкусны персики! Прямо даже непонятно: Персия это? Иль персидский рай? Ай, как хорошо! Ай, как приятно! Ай-яй-яй-яй-яй-яй! Чтоб любви не прекословить, Стоит только с крыши слезть… Кроме персиков, ещё ведь Персиянки тоже есть… Ай, Лелива, глаз как слива, Шаль пестра, как попугай. Ай, Лелива! Ай, Лелива!.. Как целует! Ай-яй-яй! Прямо даже непонятно: Персия это? Иль персидский рай? Ай, как хорошо! Ай, как приятно! Ай-яй-яй-яй-яй-яй!
В молчаньи, с улыбкой лукавой, В Китае китайский пьёт чай Китайская барышня Ао — Сун-Фу-Липо-Тань-Ти-Фон-Тай. Согласно привычке старинной, Пыхтя от любовных забот, К ней как-то с умильною миной Явился китайский Эрот. "Послушайте, барышня Ао, Нельзя же всё время пить чай. Ах, барышня Ао, в вас, право, Влюблен целиком весь Китай. Взгляните, как ясен день майский, Вот глупая!.." И на финал Он в злости её по-китайски «Китайскою дурой» назвал… И быстро ушел, негодуя, Прервавши с ней свой разговор… Вот всё… Что ж поделать могу я, Когда вдалеке до сих пор В молчаньи, с улыбкой лукавой, В Китае китайский пьёт чай Китайская барышня Ао — Сун-Фу-Липо-Тань-Ти-Фон-Тай.
В старомодном тихом зальце Увлеклись, скосивши взоры, Два фаянсовых китайца Балериной из фарфора. Увидав, что близок Эрос, Улыбнулась танцовщица, И ей очень захотелось Перед ними покружиться. Как легки её движенья, Как скользит она по зале. И китайцы в умиленьи Головами закачали. И меж ними танцовщица, Улыбаясь им лукаво, Всё кружится да кружится, То налево, то направо. И, споткнувшись в авантаже, Вдруг упала без движенья. Ах, в глазах китайцев даже Потемнело от волненья. Ах, как больно… Словно в спины Им воткнули вдруг иголки. Ах, разбилась балерина На мельчайшие осколки… Так окончился в том зальце — Неожиданно и скоро — Флирт фаянсовых китайцев С балериной из фарфора…
В облачно-солнечной лужице, Взоры богов веселя, Щепкой беспомощной кружится Маленький шарик-Земля. Крошечна жалкая доля твоя С маленьким счастьем и маленькой мукой. Маленький шарик Земля, Дай, я тебя убаюкаю. Между тусклых звёздных точек, Завертев судьбу свою, Эй, вертись, вертись, комочек, Баю-баюшки-баю. На одной теснясь подушке, Все миры поймавши в сеть, Жмут тебя две потаскушки, Две сестрицы: Жизнь и Смерть. Так давайте ж что есть мочи Всё кругом в мошну твою. Совесть? Честь? – Спокойной ночи, Баю-баюшки-баю. Каждый быть собою волен. Каждый прав в своих делах: Царь и раб. Мудрец и воин. Потаскушка и монах. Счастье – грязная цыганка, Сердце – глупый свинопас. Совесть – нудная шарманка. Солнце – стертый медный таз. Жизнь и Смерть играют в теннис Звёздным миром на краю. Так вертись, не ерепенясь, Баю-баюшки-баю…
Мое пальто – предел мечтаний, Мое пальто – венец желаний, И, отвечаю рубль за сто, Что никогда, никто, Ну, ни за что Не видел лучшего пальто! Его воспеть не в силах бард, А оценить ломбард!.. Клянусь текущим январем: Нет даже пятнышка на нем, Пальто моем!.. Что за покрой?! Что за сукно?! Но Не нравится мне лишь одно: Оно… оно… Да… летнее оно!