#img_30.jpeg

#img_31.jpeg

1

Лян Цзин-чунь жил в побеленном домике, построенном по японскому образцу. При входе с улицы в нем был узенький коридорчик, в котором с трудом можно было поместить велосипед. За следующей дверью — коридор больших размеров. Справа от него располагались три просторные комнаты с большими окнами, через которые были видны редкие деревья и цветник. Слева находились кухня, ванная, туалетная комната, кладовая и небольшая комната для домработницы.

Его жена Цю Би-юнь осмотрела квартиру и удовлетворенно улыбнулась.

— Можно подумать, что мы никуда и не переезжали.

— Боюсь, что у тебя не будет сил расстаться и с этим местом, — улыбнулся Лян Цзин-чунь.

— А это еще неизвестно. Надо сначала посмотреть, понравится ли работа.

— Радость в работе заключается в преодолении трудностей. — Лян Цзин-чунь взглянул на проголодавшихся ребятишек и повел их на кухню, добавив на ходу: — Но нам не о чем спорить. Думаю, что как только ты приступишь к работе, так тебя уже от нее не оторвешь.

До этого Лян Цзин-чунь был парторгом одного из дальних рудников. Это было тихое, спокойное место. Железную руду рабочие добывали глубоко под землей, и наружу не доносились даже громкие взрывы. Контора рудника и жилые дома находились в живописной местности, вокруг домов росли сосны, тополя, абрикосы. Прямо за окнами свешивались бананы. Весной все склоны горы превращались в сплошной сад из персиковых и абрикосовых деревьев. Приезжавшие сюда работники из центра обычно удивленно восклицали: «Да разве это рудник — это же настоящий парк!»

Цю Би-юнь работала в профкоме рудника. Она очень привыкла к своей работе и поэтому, узнав о переводе мужа и ее самой, сперва было отказалась ехать.

— Ты езжай, а я попрошу, чтобы меня оставили здесь.

— В нашей стране много прекрасных мест, и надо везде побывать.

— Так, значит, мало мы с тобой постранствовали, когда были партизанами?

— Сейчас повсюду произошли большие перемены, и, пожалуй, не узнаешь даже давно знакомых мест, — старался заинтересовать жену Лян Цзин-чунь. — Если бы меня послали, например, с геологической партией — это было бы совсем здорово! Мечтаю исколесить всю нашу страну!

— А по-моему, ты просто еще не изжил своих партизанских привычек, вот тебя так и тянет к перемене места.

— Нет, ты не права! Ты просто не понимаешь, как сильно я люблю наш новый Китай! А разве тебе не хочется увидеть своими глазами все перемены в нашей жизни? По правде говоря, я давно уже заметил, что у тебя с идеологией не все в порядке.

— Как так не все в порядке? — воскликнула Цю Би-юнь. — Не пристало тебе, секретарю парткома, бросать слова на ветер, давай доказательства!

— А ты вспомни получше, у меня не только есть доказательства, но я даже когда-то уже говорил тебе об этом.

— Ничего не помню! — рассердилась Цю Би-юнь и отвернулась от мужа.

— Ты хоть вспомни, что ты профсоюзный работник и не должна таким тоном разговаривать с секретарем парткома, — рассмеялся Лян Цзин-чунь.

— Да ведь тебя уже перевели в другое место, какой же ты для меня теперь секретарь! Так что хватит воображать.

— Это верно, распоряжение пришло, но дела я пока не сдал, так что как ни кинь, а сегодня я еще секретарь парткома, — продолжал шутить Лян Цзин-чунь.

— А если так, то выкладывай доказательства! Нечего выкручиваться!

— Да я ничего особенного и не хотел сказать. Просто ты не очень любишь смотреть документальные фильмы и киножурналы, они быстро надоедают тебе, а это…

— Кино — это дело личного вкуса каждого, — перебила мужа Цю Би-юнь.

— Вот ты бы и занялась изучением своего вкуса, — сказал Лян Цзин-чунь и хотел еще добавить: «Этот вкус и является твоим недостатком!» — но, взглянув на сердитое лицо жены, промолчал.

— А разве я боюсь это сделать?

— Ты сама подумай! О чем рассказывают наши документальные фильмы и киножурналы? Они рассказывают о живой жизни, о новом облике нашей родины! Недавно, например, я видел, как пришел первый поезд по новой Чэнду-Чунцинской железной дороге, как укрощают реку Хуайхэ, разве это не интересно?

— А кто говорит, что неинтересно? Мне только не нравится, что некоторые из них плохо сняты, да и звук часто пропадает. На экране люди открывают рот, а ничего не слышно, это же просто курам на смех! — сказала, покраснев, Цю Би-юнь.

— Да я вовсе не об этом! Конечно, некоторые фильмы еще не совсем хорошо сделаны. Ты меня не поняла. Я имею в виду то, что ты обращаешь мало внимания на свой идеологический рост, к примеру, ты частенько не читаешь газет, особенно когда очень занята.

Хотя Цю Би-юнь была женщина упрямая и с характером, но она всегда находила в себе силы, чтобы честно признаться в своих недостатках.

— Да, ты прав… Действительно, ты кинохронику смотришь жадно, как ребенок, и радуешься каждому новому кадру. Мне кажется, я просто начала стареть.

— Можно сказать, что твои недостатки уживаются рядом с твоими достоинствами. Все равно как в чудесном лесу: вверху растут сказочно прекрасные цветы, а внизу под деревьями укрылись ядовитые грибы. Я очень люблю эти цветы, но ненавижу ядовитые грибы. Эти грибы — твои недостатки. Если ты занята одной работой, то ты только на нее и обращаешь внимание, а до всего остального тебе и дела нет. Не только дела нет, но и никакого интереса нет. Все равно как если бы ты занималась дома по хозяйству и ни разу не посмотрела бы в окно. А за окном растаял снег, распустились цветы — словом, произошли огромные перемены, а тебя ничего не интересует.

— Ты, конечно, прав, — усмехнулась Цю Би-юнь. — Но я всегда не любила людей, которые хватаются то за одно, то за другое и все делают плохо.

— Я и не призываю тебя к этому. Я говорю, что каждый человек, кроме того, что он выполняет свою работу, должен еще проявлять интерес ко всему, что происходит вокруг него, в его стране, должен радоваться ее прогрессу, каждому ее шагу вперед.

— Так, по-твоему, выходит, что я и не патриотка? — рассердилась Цю Би-юнь.

— Да нет же! У меня нет ни капли сомнения в том, что ты любишь родину, — поспешно возразил Лян Цзин-чунь. — Я только говорю, что если человек вовсе не интересуется успехами своей страны, не радуется им, то он легко может превратиться в обывателя.

— А в чем это проявляется? — с тревогой в голосе спросила Цю Би-юнь.

— В чем проявляется? — строгим голосом переспросил муж, но тут же смягчил тон: — Когда такого человека переводят на другое место или забирают у него подчиненных, с которыми он сработался, он подымает шум, выражает недовольство! Вот и выходит, что он беспокоится только о своем участке и ничего не хочет знать о более важных нуждах других участков промышленного строительства. Но это я к примеру сказал. А у тебя то же самое может проявиться в чем-нибудь другом…

— Да, со стороны, конечно, человеческие недостатки виднее… Может, мне поступить в партшколу?

— Это неплохо. Только нужно посоветоваться с нашим руководством. Тебя могут не отпустить… Или нужно как-то наладить учебу без отрыва от производства. В общем над этим нужно еще как следует подумать…

2

После того как Лян Цзин-чунь поужинал, пришел директор завода со всей семьей. Чжао Ли-мин нес на руках дочку, другой ребенок держался за его руку, а старшая дочь шла следом за матерью. Они решили навестить секретаря парткома в связи с приездом его семьи.

Чжао Ли-мин очень любил своих детей. Придя домой с работы, он все свое свободное время отдавал им. И дети платили ему той же любовью.

Цю Би-юнь приветливо встретила гостей, дала ребятишкам конфет и хотела отправить их играть в другую комнату. Но не тут-то было! Они сгрудились вокруг отца и ни за что не хотели покинуть его.

— Стоит мне вернуться домой, как я превращаюсь в маму, — пошутил Чжао Ли-мин.

— А у нас совсем не так, — рассмеялась Цю Би-юнь. — Когда отец возвращается с работы, то и сам не занимается детьми и они не подходят к нему. Он как уткнется в книги, так все забывает на свете!

Затем гости начали расспрашивать Цю Би-юнь, как она доехала, как устроилась. Но постепенно разговор перешел на заводские дела.

— Реконструкция мартенов, предложенная советскими специалистами, — оживленно рассказывал Чжао Ли-мин, — позволяет на каждом мартене увеличить производство стали на двадцать-тридцать тонн в сутки. Думаешь, что уже все трудности позади, но тут же вырастают новые, — директор помолчал немного. — Старина Лян, ты знаешь, что Юань Тин-фа почти каждый день выдает скоростные плавки? Я думаю, что следует обобщить его опыт и распространить на все мартены. И на этой основе развернуть соревнование за дальнейшее повышение выпуска стали. Как ты на это смотришь?

— Правильно! — согласился Лян Цзин-чунь. — Обобщить опыт крайне необходимо, да и трем бригадирам девятого мартена следует обменяться опытом, а то у них сейчас разлад. Почему на одной и той же печи у них такие разные результаты?

— Тут все дело в квалификации. Юань Тин-фа, например, познал все секреты плавки, у Цинь Дэ-гуя же дело обстоит хуже, а Чжан Фу-цюань и вовсе отстает.

— Я думаю, — задумчиво сказал Лян Цзин-чунь, — что здесь еще дело и в том, что некоторые, имея достаточный практический опыт, не хотят учиться, считают, что достигли всего и учеба — это не их удел.

— Ай-й-я, снова вы затеяли совещание, — проговорила жена директора Чжоу Юэ-вэнь и поднялась со своего места. — Ведь сейчас надо отдыхать! — и она повернулась к Цю Би-юнь.

— Пойдемте посмотрим, хватит ли вам привезенных с собой вещей, — и они обе вышли в соседнюю комнату.

А Чжао Ли-мина одолели ребята. Им надоело слушать скучные разговоры взрослых, и они все время тащили отца к выходу.

— Ладно, — сдался, наконец, Чжао Ли-мин и встал с места. — Вы ведь ни на минуту не успокоитесь! — и он снова обернулся к Лян Цзин-чуню: — Такие вопросы решаются легко. Надо устроить несколько собраний, посвященных критике и самокритике, на них вскроются недостатки каждого работника, и затем останется только лечить их, а вот… — Тут он начал успокаивать младшую дочь, которая нетерпеливо теребила его за рукав:

— Обожди, сейчас пойдем… Так я и говорю, что с обобщением технического опыта будет куда труднее, культурный уровень многих очень низок, сами они не могут толком осмыслить свой опыт, а другие вообще слабы в техническом отношении, не знают просто, к чему и как приложить руки. — И он медленно направился к выходу.

— Юэ-вэнь, пора идти! — позвал он жену и снова обернулся к Лян Цзин-чуню: — Ходить с детьми одно беспокойство. — Но на его лице было выражение полного счастья.

3

Уложив детей спать и приведя в порядок разбросанные повсюду вещи, Цю Би-юнь прошла в спальню. Верхний свет здесь был потушен, и только настольная лампа бросала кружок света на раскрытую книгу. На окне шевелились тени деревьев. Лян Цзин-чунь сидел на кушетке и молча курил.

Цю Би-юнь подошла к столу и взглянула на книгу. В глаза ей бросились крупные иероглифы:

«Большевистская партия в борьбе за осуществление социалистической индустриализации страны».

Она любила смотреть книги, которые читает муж. И частенько нужную ему книгу Лян Цзин-чунь находил под подушкой у жены. Цю Би-юнь села рядом с ним и тихо спросила:

— Ну, как на заводе?

— Все в порядке!

Цю Би-юнь знала хорошо характер своего мужа и догадывалась, что эти слова вовсе не означают, что на работе действительно все в порядке и нет никаких трудностей. Наоборот, они означают или наличие множества новых неразрешенных вопросов, или же говорят о том, что появление новых трудностей неизбежно. Если же он отвечал: «Брожу в потемках!» — то можно было твердо сказать, что в каком-то деле он не нащупал еще необходимой ему нити.

Сегодня у Лян Цзин-чуня было прекрасное настроение, и Цю Би-юнь не хотелось, чтобы он слишком уставал от серьезных разговоров, поэтому она решила просто поболтать с ним и спросила:

— Как ты находишь директора? Работать с ним легко?

— Мне он нравится, — ответил Лян Цзин-чунь.

— Говорят только, у него слишком упрямый характер, как ты думаешь?

— Ты же знаешь, что мне любой человек, если он горячо предан делу нашей партии, всегда понравится. По правде говоря, нам следует всячески развивать хорошие качества других людей, ибо при этом сам сможешь кое-чему научиться.

— Ты не любишь говорить о недостатках других людей, — усмехнулась Цю Би-юнь.

— Об этом надо говорить тогда, когда это может принести пользу людям, например, на собраниях, посвященных критике и самокритике. Но я очень не люблю, когда недостатки товарищей избирают темой для семейных разговоров.

— Значит, со мной об этом уже и поговорить нельзя? — обиделась Цю Би-юнь.

— Поговоришь раз, другой, и это может превратиться в привычку. А от нее нет пользы ни другим, ни себе. Так можно сделаться сплетником.

— Я думаю, что в некоторых случаях это все же может принести пользу. Часто во время такого разговора себя видишь как в зеркале, — продолжала спорить уверенная в своей правоте Цю Би-юнь.

— Конечно, так бывает во время доклада, когда приведенные в нем примеры учат людей. Такой доклад приносит пользу, — и Лян Цзин-чунь взял в свои руки руку жены, как бы желая этим отвлечь ее. — Как тебе нравится наша квартира?

— Очень хорошая. Лучше даже, чем была у нас на руднике.

— Ты завтра утром обязательно сходи посмотри город, он тебе понравится. А в воскресенье осмотришь наш завод, вот тогда ты поймешь, какой огромный скачок вперед сделал наш Китай.

— Непременно схожу. Надо будет только ребят получше устроить, — напомнила мужу Цю Би-юнь.

Лян Цзин-чунь еще до приезда на завод слышал, что здешний директор отличается упрямым характером. Однако за эти десять дней совместной работы он убедился, что Чжао Ли-мин прекрасный человек. Ему нравились ясные, исполненные глубокого смысла темпераментные выступления директора на собраниях. Он видел, что директор часто бывает в цехах, нередко останавливается у пышущих жаром мартенов и, прикрывая лицо, сквозь защитные очки наблюдает за ходом плавки. И даже когда он возвращается в свой кабинет, лицо его, опаленное огнем мартенов, еще долго продолжает оставаться красным, а под глазами проглядывают темные полосы от въевшейся в кожу угольной пыли. Когда было получено особо ответственное задание, он дневал и ночевал на заводе, изредка ложась прикорнуть на стульях в своем кабинете, укрывшись старым солдатским войлочным одеялом. Увидев как-то рано утром спящего на стульях директора, Лян Цзин-чунь не смог удержаться от вопроса:

— Спать здесь, пожалуй, не очень удобно?

— Еще как удобно! — рассмеялся директор. — В партизанском отряде мы частенько спали просто на снегу.

— Так ведь сейчас не военные дни.

— Производство металла — это тот же фронт.

Чжао Ли-мин действительно никак не мог забыть свою военную жизнь. Его испытанный друг — пистолет с патронами и сейчас еще хранился в ящике письменного стола, а сам он до сих пор подпоясывался военным ремнем.

И днем и ночью Чжао Ли-мин думал только об одном: как увеличить производство стали. Эти мысли были написаны даже на его лице. Если все в порядке и выпуск металла увеличился, то лицо директора сияло, он то и дело шутил и смеялся. Если же дела обстояли плохо, то директор был мрачным, даже злым и разговаривал короткими, отрывистыми фразами.

Некоторые работники, прежде чем идти по какому-нибудь делу к директору, выясняли, какова дневная выработка. И если оказывалось, что план недовыполнен или никакого увеличения по сравнению с предыдущим днем нет, то они предпочитали идти к главному инженеру или другому руководящему работнику заводоуправления.

Лян Цзин-чуню директор очень нравился, и он считал его хорошим работником. Увидев, что тот в плохом настроении, он обязательно шел поговорить к нему, придумывал различные способы, чтобы помочь разрешить мучивший его вопрос. И независимо от настроения директора он всегда думал о нем: «Вот человек, который никогда не знает усталости!» Волевой, энергичный Чжао Ли-мин заставлял его подтягиваться. И не раз после очередной встречи с директором он думал: «На производственном фронте нужны именно такие бойцы!»

4

Однажды Лян Цзин-чунь отправился в мужское общежитие. Он уже побывал там как-то раз днем, осмотрел спальни, читальный зал, клуб и другие помещения, прикидывая в уме, может ли все это удовлетворить запросы рабочих. Он тогда же подумал, что для полноты впечатления следует заехать сюда еще раз вечером.

И вот сейчас он решил выполнить свое намерение.

Каждое предприятие имело общежитие для одиночек и дома для семейных. Общежития занимали обычно двух- или трехэтажные здания, внутри которых, кроме комнат для отдыха, размещались столовая, клуб, библиотека-читальня, ванные комнаты. Эти дома имели паровое отопление, водопровод, канализацию. Можно с уверенностью сказать, что они ни в чем не уступали лучшим студенческим общежитиям.

Лян Цзин-чунь оставил велосипед у входа и вошел в вестибюль. Его внимание сразу же привлекла стенная газета, в которой сообщалось о новых обязательствах, принятых рабочими всех трех смен девятого мартена. Секретарь парткома сначала зашел в читальный зал. Здесь множество рабочих читали газеты, журналы, книги. Никто не обратил внимания на Лян Цзин-чуня. Только библиотекарь, по фамилии Пан Мин, поспешно подошел к нему и поздоровался. Это был очень симпатичный человек невысокого роста, выдвиженец из рабочих. Свое дело он освоил хорошо, кроме того, он отвечал и за выпуск стенгазет. Лян Цзин-чунь, чтобы не мешать читающим, нагнулся к его уху и тихо сказал, что хотел бы встретиться с рабочими первой смены девятого мартена. Ему хотелось побеседовать с ними и выяснить, как руководит своей сменой Юань Тин-фа. Беседа с Цинь Дэ-гуем на вокзале не давала ему покоя.

Пан Мин повел секретаря парткома на второй этаж, где размещались спальни. Во всех комнатах царила тишина, только из-за одной или двух дверей доносилось тихое наигрывание губных гармошек. Шедший впереди Пан Мин обернулся к Лян Цзин-чуню и извиняющимся тоном проговорил:

— Много рабочих ушло на занятия в вечернюю школу, в это время не легко найти кого-нибудь! — Он говорил таким тоном, словно на него ляжет вина, если секретарь парткома не переговорит с нужными ему людьми. К счастью, в одной из комнат оказался один из рабочих первой смены девятого мартена, и Пан Мин познакомил его с Лян Цзин-чунем. Рабочего звали Ли Чэн-линь, он сидел около окна и читал книгу.

Лян Цзин-чунь сначала расспросил рабочего, откуда он, женат ли, давно ли поступил на завод. Он всячески старался расположить к себе рабочего и заставить его говорить откровенно. Однако тот чувствовал себя весьма скованно. Узнав, что Ли Чэн-линь только полгода работает на заводе, секретарь парткома спросил:

— Тебе нравится работа?

— Очень нравится!

— А сталь варить уже научился?

— Откуда же было научиться? Рано еще.

— Надо поскорее учиться, дружище.

— Это нелегко.

— Нелегко, но ты должен сам стараться поскорее выучиться. Если ты больше будешь расспрашивать опытных рабочих, то они тебе во многом помогут.

Ли Чэн-линь молчал. Тогда секретарь поинтересовался:

— Может быть, у тебя есть какие-то трудности?

Но рабочий как будто и не решался раскрыть рта. Лян Цзин-чунь начал уговаривать его:

— Теперь руководство завода будет устранять все, что мешает рабочим жить и трудиться. Так что давай говори!

— Да… вот… как-то не очень-то хорошо задавать много вопросов, — помедлив, нерешительно ответил Ли Чэн-линь.

— Что значит, нехорошо задавать вопросы?

— Когда я только поступил на завод, я очень радовался этому. Я очень любил спрашивать обо всем незнакомом, чего не видел раньше, — возбужденно начал рассказывать, наконец, Ли Чэн-линь. — Но несколько раз нарвался и решил больше не лезть со своими вопросами. Теперь только смотрю, что делают другие, и сам стараюсь делать так же. — Чувствовалось, что рабочий рассказывает о наболевшем.

Такое положение в первой смене весьма огорчило секретаря парткома. Теперь он понял, почему многие рабочие просят перевести их в смену Цинь Дэ-гуя.

— Да, видно, у вас работают по старинке! Придется кое-кого подправить! — он помолчал, а затем спросил: — Как относится к тебе бригадир?

Ли Чэн-линь низко опустил голову и ничего не ответил.

— Да ты говори! Не бойся! Если он несправедлив, то мы заставим его исправиться. А не захочет, так можно и понизить в должности, сместить. Партия не допустит, чтобы один человек притеснял другого.

— Наш бригадир с гонором, очень уж он любит ругать рабочих, — с нескрываемой неприязнью сказал Ли Чэн-линь. — Стоит что-нибудь сделать не по его, как он тут же начинает кричать, что ты зря хлеб ешь… ну, и больше этой работы не доверяет.

— Хорошо, что ты сказал об этом, мы непременно займемся его поведением, — успокоил рабочего Лян Цзин-чунь. — А ты не говорил об этом с Хэ Цзы-сюе? Ведь он председатель профкома вашего цеха. Бывает он в цехе?

— Бывает, и часто. Но когда он приходит, мы все заняты. Освободишься — тоже неловко говорить с ним. Ведь он сразу заводит разговор с бригадиром, в крайнем случае с первым и вторым подручными. Разве наш брат простой рабочий посмеет вмешаться в их беседу?

Лян Цзин-чунь глубоко затянулся, поговорил немного о том, о сем, а затем спросил:

— Ты участвовал в собрании, когда вы обсуждали последние обязательства?

— Участвовал.

— Все, наверное, принимали горячее участие в этом обсуждении?

Ли Чэн-линь сидел с таким видом, словно он ничего не понимает.

— Рабочие-то все выступали? — снова спросил Лян Цзин-чунь.

— Бригадир сказал, что обязательства нам подходят, и вовсе не просил никого выступать.

— Вот как?

— Он заранее написал все обязательства, а затем велел первому подручному Ван Юн-мину прочесть их вслух. Когда тот прочел, бригадир спросил: «Вы согласны или нет?» Все ответили: «Согласны!»

— И все действительно были согласны?

— Так ведь не каждый отвечал, а надо было всем вместе громко крикнуть: «Согласны!», а кто кричал недостаточно громко, то бригадир спрашивал его грозным голосом: «Ты что, не ел, что ли?»

«Неужели это действительно так?» — изумленно подумал Лян Цзин-чунь и внимательно посмотрел в лицо рабочему, словно стараясь угадать, не перехватил ли тот через край. Ли Чэн-линь поймал этот взгляд.

— Товарищ секретарь, ты можешь спросить об этом и у других рабочих.

Лян Цзин-чунь, опустив голову, молча курил. Наконец он задал еще один вопрос:

— Вот собираетесь на своем мартене развернуть соревнование. А как вы, новые рабочие, к нему относитесь?

— Мы просто не знаем, что это такое.

— Но ты, наверное, слышал, что говорят другие.

— Они говорят, что если мы выиграем, то бригадиру будет почет. О нем напишут в стенгазете, в «дацзыбао», а то и корреспонденты придут к нему. А если проиграем, то уж не попадайся ему на глаза.

— Рабочие, значит, не хотят выиграть?

— Хотят! Если мы выиграем, то нас же меньше ругать будут! — рассмеялся Ли Чэн-линь.

Секретарь парткома криво усмехнулся. Он взял в руки книжку, которую до его прихода читал Ли Чэн-линь, и посмотрел на обложку. Это оказался старый, неинтересный роман, и Лян Цзин-чунь спросил:

— Книга интересная?

— Нет, в ней нет никакого содержания, — несколько замялся Ли Чэн-линь.

— А почему ты не учишься? Ведь многие рабочие сейчас на занятиях, так ведь? — спросил Лян Цзин-чунь.

— Устанешь за целый день так, что вечером трудно заставить себя идти на занятия, — ответил Ли Чэн-линь.

Лян Цзин-чунь понял, что на этого молодого парня работа нагоняет тоску, к учебе его не тянет, и он старается развеять эту тоску тем, что читает никчемные книги. Лян Цзин-чунь решил подбодрить рабочего. Он сказал, что руководство завода обязательно исправит положение у них в бригаде, и посоветовал ему начать учиться и не вешать голову. Перед уходом он хлопнул его по плечу:

— Ты не бойся своего бригадира, говори то, что думаешь, а мы всегда тебя поддержим.

«Из восьми рабочих смены Юань Тин-фа трое явно недовольны, — думал Лян Цзин-чунь, возвращаясь домой. — У одного очень плохое настроение, а два хотят перейти в другую смену. Это дело не шуточное. Завтра с самого утра надо будет поговорить еще с несколькими рабочими… А затем следует изучить обстановку и на других мартенах».