#img_4.jpeg

#img_5.jpeg

1

Лян Цзин-чунь опустился на сиденье автомашины.

— Девушка, можно ехать потише?

Девушка обернулась и вопросительно посмотрела на директора завода Чжао Ли-мина — она знала, что когда он едет на работу, то надо гнать машину побыстрее, и не хотела поступать вопреки его привычке. Тем более, что второго пассажира она видела впервые: скорее всего он какой-нибудь инспектор. Поэтому она ждала от директора подтверждения этой просьбы. Она еще не знала, что этот незнакомец назначен секретарем парткома на их завод.

Директор бросил взгляд на часы.

— Можно немного и помедленнее! — И когда машина тронулась, он повернулся к своему спутнику: — Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, нет, на здоровье не жалуюсь! — улыбнулся в ответ Лян Цзин-чунь. — Город мне ваш нравится, а вчера я приехал поздно и ничего еще не успел рассмотреть.

Утром они оба были на заседании в горкоме партии, потом обедали и только сейчас, в половине второго, отправились на завод. Они ехали по аллее, обсаженной высокими тополями. По обеим сторонам дороги утопали в зелени высокие здания. Сквозь листву прорывались лучи солнца и отбрасывали на землю силуэты деревьев. Машина оставила за собой здание школы, расположенное в саду, библиотеку и окруженные цветниками и деревьями жилые дома. Словно на картине, яркими красками переливались красные, желтые и белые цветы газонов.

Директор наблюдал за восхищенным лицом Лян Цзин-чуня и не мог сдержать невольной улыбки. Тем временем машина свернула на широкую улицу, и яркие лучи солнца заиграли на ее стеклах. За ровно подстриженными рядами кустарников высились здания. То тут, то там мелькали вывески: «Газированные воды», «Театр», «Кинотеатр», «Универмаг», «Продовольственный магазин». По этим вывескам можно было судить, что это одна из магистралей города. Однако улица была пустынна. Только впереди медленно двигалась поливальная машина, и струи разбрызгиваемой ею воды искрились в лучах солнца.

Неожиданно машина свернула на другую улицу, и перед глазами встали заводские корпуса и трубы, и небо теперь уже было закрыто не зеленью деревьев, а густыми черно-желтыми клубами дыма. На деревянных щитах виднелись лозунги: «Все силы — на строительство социалистического общества!», «Боритесь за социалистическую индустриализацию родины!»

По дороге непрерывным потоком двигались груженные доверху грузовики, телеги с кирпичом и гравием. Машина директора замедлила ход, то и дело подавая сигналы. Вскоре она и вовсе остановилась в хвосте длинного ряда автомашин, ожидающих, когда откроется шлагбаум железнодорожного переезда. По насыпи быстро промчался электровоз, оглашая воздух резким гудком сирены. Все в машинах невольно обратили внимание на лозунги, написанные на арке у переезда: «Товарищи рабочие! Теснее сплотим наши ряды! Под знаменем Мао Цзэ-дуна — вперед к победе!»

Но вот поднялся шлагбаум, и машина директора двинулась дальше по дороге, тянувшейся вдоль железнодорожной насыпи. Наконец они въехали на территорию завода. Парторг совсем не обращал внимания на оживленное движение по дороге. Он как зачарованный жадно смотрел на выраставшую перед ним домну, на огромные коксовые батареи, на бесчисленные заводские трубы, на линии газопровода и на многие другие никогда раньше им не виданные строения.

Еще когда машина стояла у переезда, директор с едва заметной улыбкой спросил его:

— Ну как, нравится тебе здесь?

— Замечательно! — восторженно ответил Лян Цзин-чунь.

Когда машина остановилась у заводских ворот, директор вышел из нее и, окидывая взглядом панораму завода, сказал:

— Когда мы приехали сюда, здесь непререкаемым авторитетом пользовались японцы. У себя в Японии они утверждали, что нам и за двадцать лет не восстановить завода. Это, мол, вам не гаолян сеять! А сейчас посмотри: все цехи уже действуют! Не прошло и трех лет, как мы стали выпускать столько металла, сколько в прежние годы завод не давал никогда.

2

Кабинет директора находился недалеко от мартеновского цеха. Большую часть кабинета занимал длинный стол, по обе стороны которого стояли стулья. Около окна был еще один столик, на котором находились четыре телефонных аппарата.

Войдя в кабинет, Чжао Ли-мин сразу же начал звонить по телефону, а Лян Цзин-чунь устроился на стуле позади директора и снова стал любоваться видом, открывшимся из окна.

— Диспетчерская? — спросил директор, но тут резкий паровозный свисток заглушил его голос. Лян Цзин-чунь из любопытства провел рукой по подоконнику, и в лучах солнца на его пальцах заблестела металлическая пыль.

— Прошу вас срочно выяснить, были ли сегодня скоростные плавки, — нетерпеливо говорил директор. — На каком мартене и за какое время?.. — он замолчал, ожидая ответа.

Затем вдруг закричал в трубку:

— Снова девятый мартен? Это кто же? Цинь Дэ-гуй?.. Ты? А я сначала подумал было, что Юань Тин-фа. Повторите-ка еще раз время! Семь часов и пять минут? Хорошо!

Он положил трубку и не удержался от радостного возгласа:

— Значит, побит заводской рекорд! И сделал это новичок. У нас есть один опытный мастер Юань Тин-фа — тот частенько выдает скоростные плавки. Замечательно! И все на девятом мартене!

Он вскочил с кресла, подошел к стене и отдернул красную занавеску.

— Вот смотри, это график ежедневного выпуска продукции. За вчерашние сутки мы выдали две тысячи триста пятьдесят шесть тонн. Если так будет продолжаться и дальше, то программу этого месяца мы выполним досрочно. А иначе и нельзя — строительство в стране растет такими колоссальными темпами, что увеличение выпуска металла должно стать для нас законом! — На его темном худощавом лице играла радостная улыбка. Увеличение производственной программы для него сейчас было самым радостным событием в жизни.

Раздался телефонный звонок. Директор поспешно задернул занавеску и поспешил к столу, сказав на ходу:

— Очень хорошо, что ты приехал. Теперь мы сможем организовать соревнование как следует! — Он быстро поднял телефонную трубку: — Слушаю! — через несколько секунд лицо его побледнело, и он поспешно распорядился: — В таком случае быстрее несите его на медицинский пункт! — и сердито добавил: — Да попросите к телефону бригадира… Нет его?.. Разыщите! — немного успокоившись, он тихо сказал Лян Цзин-чуню: — В мартеновском цехе один рабочий потерял сознание.

— Потерял сознание? — вскочил с места Лян Цзин-чунь. — Да, в последние дни стоит слишком сильная жара! — Он посмотрел в окно на лазурное, пылающее зноем небо.

— Дело не только в жаркой погоде, — начал было объяснять Чжао Ли-мин, но вдруг нахмурил брови и громко сказал в трубку: — Бригадир на седьмом мартене? Тогда не надо ходить за ним, я сам позвоню туда. — И, нажав несколько раз на рычажок, директор продолжал: — Дайте седьмой мартен… Говорит директор, попросите к телефону бригадира, — он снова повернулся к Лян Цзин-чуню: — Я им не раз говорил, что в такую погоду надо особенно тщательно соблюдать правила техники безопасности в цехе, но они упорно не обращают на это никакого внимания… Это кто, У Кэ-сян? — снова проговорил он в трубку. — Я спрашиваю, почему ты не обращаешь внимания на условия труда рабочих?.. Что, выпускное отверстие не можете пробить? И сколько времени вы с этим возитесь? Уже час? Ах, чтоб вам пусто было! — Он сердито бросил телефонную трубку, поднялся с места и взволнованно сказал Лян Цзин-чуню: — Ты пока посиди здесь, а я пойду посмотрю, что там произошло!

— Я с тобой! — Лян Цзин-чунь встал, поставил стул на место и вышел вслед за директором. Вскоре они оказались у железной, лестницы, которая вела в мартеновский цех. У входа на большом щите висел плакат, с которого на всех входящих смотрел рабочий, указывая вытянутым пальцем: «А ты выполнил дневную норму?»

В цехе их сразу же оглушил сильный грохот. Слева в ряд стояли огромные мартены, сквозь щели крышек завалочных отверстий вырывались язычки пламени. Казалось, что в цехе все двигалось и грохотало. На их пути то и дело возникали различные препятствия. Если бы не директор, один Лян Цзин-чунь не сумел бы пройти здесь.

— Подожди немного! — предостерегал он внезапно, казалось, ни с того ни с сего, а то брал за руку и говорил: — Лучше пройти вон там!

Лян Цзин-чунь по пути не смог ничего рассмотреть. Только когда они остановились, он разглядел покрытых потом рабочих у мартенов. В цехе и так было очень жарко, но когда пробивали выпускное отверстие, даже в десяти метрах от печи обдавало нестерпимым жаром. А рабочие по нескольку часов находились у печей.

«Да это настоящая линия огня!» — подумал удивленный всем виденным Лян Цзин-чунь.

Когда они подошли к седьмому мартену, потерявшего сознание рабочего уже унесли в медпункт. Несколько рабочих с длинными железными ломами в руках хлопотали у выпускного отверстия. Увидев, что оно до сих пор не пробито, директор нахмурил брови и сердито спросил:

— Кто заделывал?

— Прошлая смена! — ответили в один голос рабочие. С их раскрасневшихся лиц ручьями катился пот. — Никак в толк не возьмем, что они здесь натворили!

Чжао Ли-мин пошел искать начальника смены и технолога, чтобы решить с ними, как быстрее выпустить из печи готовую сталь.

Лян Цзин-чунь стоял довольно далеко от пышущего жаром мартена, но и с его лица непрерывно стекали ручейки пота. Он вытянул руку и притронулся к окружающему мартен металлическому барьеру, но тут же отдернул ее. Внизу, у других мартенов, разливали металл по изложницам, от которых во все стороны разлетались огненные искры. Некоторые изложницы уже были заполнены клокочущим металлом. В канаве лежали ряды остывающих красных слитков. За стеной мартеновского шел прокатный цех, где раскаленные слитки быстро двигались по прокатному стану.

«Да, здесь действительно, куда ни пойдешь, всюду огонь!» — подумал Лян Цзин-чунь: такого красивого и величественного зрелища он никогда еще не видел. Он приблизился к летке; там работали мощные вентиляторы, но и они не могли понизить температуру, и лицо парторга непрерывно обдавало горячим дыханием мартена. Площадка перед печью была довольно узкой, и, чтобы не мешать рабочим, Лян Цзин-чунь снова отошел назад. В это время к выпускному отверстию подбежал раскрасневшийся высокий молодой парень в брезентовой куртке и брюках, с брезентовыми рукавицами на руках, голову его прикрывал брезентовый капюшон, на глазах темные очки. Он взял из рук рабочего лом и принялся им бить в заделанное выпускное отверстие. Получившие, наконец, возможность отдохнуть рабочие отошли в сторону, с одобрением глядя на парня.

— Похоже, что он действительно управится сам.

Во всей повадке молодого человека чувствовались сноровка и умение. Лян Цзин-чунь одобрил его действия.

— Ай-й-я! Вот это мастер! — продолжали хвалить его рабочие.

Внезапно у молодого рабочего загорелась рукавица, но он не обратил на это внимания, продолжая работать. Наконец в желобе показалась тонкая струйка металла, и затем хлынула огненная струя. Только теперь молодой рабочий выпрямился, отложил в сторону металлический прут, поспешно сбросил тлеющую рукавицу и замахал обожженной рукой. Лян Цзин-чунь прикрыл глаза рукой, но и это не помогло. Кто-то тронул его за руку и протянул небольшой деревянный футляр с защитными очками:

— Товарищ секретарь парткома, наденьте очки!

Лян Цзин-чунь обернулся и увидел невысокого улыбающегося человека в белой брезентовой спецовке. От рабочих его отличало только то, что на нем не было темных очков. Он представился Лян Цзин-чуню:

— Меня зовут Хэ Цзы-сюе, я секретарь партбюро мартеновского цеха. Директор завода сказал мне, что вы здесь.

Лян Цзин-чунь взял очки и спросил, показывая на открывающего летку молодого рабочего:

— Кто это такой?

— Это Цинь Дэ-гуй, бригадир, — чувствовалось, что разговор об этом парне доставляет удовольствие Хэ Цзы-сюе, и он сделал особое ударение на последних словах: — Он мастер своего дела, сегодняшнюю плавку выдал всего за семь часов пять минут!

Парторг внимательно посмотрел на Цинь Дэ-гуя и снова задал вопрос:

— Он член партии?

— Да.

А Цинь Дэ-гуй все еще помахивал в воздухе поднятой вверх обожженной рукой и смотрел на желоб. Убедившись, что металл из мартена поступает нормально, он предоставил дальнейшее рабочим этого мартена, а сам отошел в сторонку.

— Ай-й-я! — воскликнул подошедший к нему Хэ Цзы-сюе. — Да у тебя рука обожжена! — и строго добавил: — Ты что же это, раньше не мог сбросить рукавицу?

— Разве в такой горячке заметишь! — Цинь Дэ-гуй действительно только что ощутил боль от ожога. Но он, не обращая внимания на боль, обеспокоенно спросил у технолога: — Ферромарганец добавили?

— Добавили, конечно. В противном случае весь металл пошел бы в брак! — с улыбкой ответил технолог Чэнь Лян-хан. Как только пробили летку, у всех словно камень с сердца свалился.

Лян Цзин-чунь подошел к Цинь Дэ-гую, взял его за влажную от пота руку и сказал:

— Скорее иди в медпункт! Ведь здесь уже все в порядке!

Цинь Дэ-гуй с недоумением посмотрел на незнакомого человека, но Хэ Цзы-сюе тут же объяснил ему, что это новый секретарь парткома завода, и молодой рабочий с благодарностью произнес:

— Металл хорошо льется, товарищ секретарь, и я уже ухожу! — но тут же не удержался и, повернувшись к технологу, снова спросил: — А марку металла изменили?

— Изменили, ведь металл лишний час находился в печи, и количество углерода в нем значительно уменьшилось. Ты уж отправляйся поскорее к врачу, а не разглагольствуй здесь.

— Мы еще никогда не выпускали бракованной стали! — на багровом от жары лице Цинь Дэ-гуя засияла довольная улыбка. Он поспешно ушел.

— Если бы не подоспел на помощь товарищ Цинь, мы еще с полчаса провозились бы с леткой, и металл наверняка получился бы бракованным, — сказал после его ухода технолог Чэнь Лян-Хан.

— Да-а-а, этот брак обошелся бы нам не в один десяток тысяч юаней, — покачал головой бригадир Хэ Цзы-сюе. Он посмотрел на баллоны с кислородом и добавил: — А если прибавить к этому стоимость кислорода и другие расходы, то получилось бы несколько сот тысяч юаней!

— Считай, что даже больше, — сурово произнес Чэнь Лян-хан. Ты еще не принимаешь во внимание потерянное рабочее время. Кроме того, если бы запороли эту плавку, то это нанесло бы большой ущерб производству! — И технолог пошел к печи посмотреть, как идет работа.

— Пойдемте отсюда, товарищ секретарь! — предложил Хэ Цзы-сюе, но Лян Цзин-чунь поспешил вслед за технологом.

— Сейчас все идет нормально? — спросил он у Чэнь Лян-хана.

— Да, — улыбнулся технолог.

— Тогда давайте отойдем в сторонку и поговорим, если это, конечно, не помешает зашей работе, — предложил Лян Цзин-чунь.

— Не помешает, мы сейчас сдаем смену.

— Я только что прибыл к вам и еще ничего не понимаю в заводских делах, — откровенно признался Лян Цзин-чунь. — Поэтому мне придется многому учиться у вас, у рабочих…

Это заявление удивило Чэнь Лян-хана, тем более что от прежнего секретаря партбюро ему никогда не приходилось слышать подобных признаний. Но в словах Лян Цзин-чуня он уловил искренность, понял, что это не просто долг вежливости, и поэтому также откровенно ответил:

— Да мы и сами понимаем это.

— Объясните мне одну вещь, — слегка коснувшись его руки, сказал Лян Цзин-чунь. — В чем же все-таки причина того, что рабочие сначала не могли пробить летку?

Технолог обтер полотенцем лицо, слегка задумался, а затем ответил:

— Обычно это бывает по двум причинам. Первая: выпускное отверстие заделывают наспех, в магнезит попадает расплавленный металл и застывает там, в этом случае отверстие оказывается закупоренным металлом и его бывает очень трудно пробить. Другая причина: после очередного выпуска металла в летке застывают остатки металла, и тогда при следующей плавке ее также трудно бывает вскрыть.

— А сегодня что произошло?

— Сегодня? — технолог отошел в сторону. — Сегодня так жарко, что у меня в голове какой-то сумбур. В этом случае надо еще как следует разобраться.

В это время технологу позвонил по телефону директор завода. Вернулся Чэнь Лян-хан в подавленном состоянии. Хэ Цзы-сюе поинтересовался, о чем он говорил с директором завода.

— А-а-а, как будто все это из-за меня произошло! — развел руками Чэнь Лян-хан. — Товарищ секретарь, вы сами подумайте: разве можно во всем этом винить только меня одного! Да еще при всех…

— Хорошо, что этот случай будет обсуждаться на собрании. Нужно только хладнокровно и беспристрастно проанализировать все возможные причины, — сказал Лян Цзин-чунь.

Чэнь Лян-хан ничего не ответил, только удрученно улыбнулся и ушел. Секретарь партбюро взглянул на часы и сказал Хэ Цзы-сюе:

— Проводи меня, пожалуйста, в профком — я тоже скоро приду на собрание.

3

В горячке работы Цинь Дэ-гуй не почувствовал боли от ожога. Но как только он вышел из цеха и голову его перестали занимать мысли о работе — о своем мартене он не беспокоился, так как там первый подручный отвечал за оборудование, а второй — за заделку выпускного отверстия, — так сразу же почувствовал нестерпимую боль в руке.

— Вот дьявольщина! Неужели не утихнет? — зло проговорил он, глядя на свою руку, словно она была виновницей происшествия. В медпункте он не стал просить, чтобы его пропустили сразу к врачу, а, стиснув зубы, сел в общую очередь.

Молодой врач любил пошутить со знакомыми рабочими. Осмотрев Цинь Дэ-гуя, он смазал обожженную руку какой-то мазью и шутливо сказал:

— Сталевары ведь могут проходить вне очереди, — и уже серьезно продолжал: — И как ты так работаешь, что с тобой все время что-нибудь случается! Сам подумай: в этом году ты уже который раз сюда приходишь! Если и дальше будешь нарушать правила безопасности, то я добьюсь того, чтобы тебя сняли с мартена и перевели в разнорабочие.

От мази Цинь Дэ-гую стало значительно легче. На угрозу доктора он лишь рассмеялся.

— Я вижу, тебе наплевать на свое здоровье, — продолжал врач, намыливая руки. — Женился бы, что ли? Жена научит тебя беспокоиться о нем!

— Чтобы она все время одергивала меня? Очень мне нужна такая жена! — усмехнулся Цинь Дэ-гуй.

— Тогда возьми себе такую жену, которой будет безразлично, жив ты или умер. Но когда переломаешь себе ноги, то чужие жены ухаживать за тобой не станут.

— Вздор все это! — рассмеялся Цинь Дэ-гуй и встал, собираясь уходить.

— Дружище! — остановил его врач. — Я серьезно тебя предупреждаю: рана, полученная на производстве, совсем не так почетна, как рана на корейском фронте. Люди просто могут принять тебя за выскочку. Я не шучу с тобой, это мой дружеский совет.

— Не нужны мне такие советы!

— Упрямый ты человек, — с досадой покачал головой врач, которому нравился молодой рабочий.

Цинь Дэ-гуй родился в бедной семье. И дед его и отец всю жизнь работали на людей. Когда мальчику исполнилось восемь лет, дома положение стало настолько тяжелым, что мать, выплакав все глаза, отвела его к помещику, который определил Цинь Дэ-гуя в свинопасы. И вот он один, с длинной палкой, которая, как он думал, должна была придать ему храбрости, проводил дни и ночи на безлюдных склонах гор. Дома он бывал редко. Припадая к материнской груди, он горько плакал, ему было страшно одному в горах. Мать, с трудом сдерживая слезы, успокаивала сына:

— Мальчик мой, если мы, бедняки, будем бояться всего, то не выживем… Ты должен быть смелым! — и снова отводила его к помещику. При расставании она поучала сына:

— Ни в коем случае не позволяй волку подходить близко. Как только увидишь его, так размахивай палкой — он и убежит!

Несколько раз он так и поступал. Действительно, одиночные волки не осмеливались приблизиться к нему. Но это приносило другие неприятности. В то время как он отбивался от волков, оставленные без присмотра свиньи убегали на картофельное поле, а хозяин за это жестоко избивал мальчика.

Цинь Дэ-гую было шестнадцать лет, когда капитулировала Япония. В это время в их деревне появился вооруженный отряд коммунистов, которым командовала женщина по имени Лю Кэ-юй. Цинь Дэ-гуй очень хотел вступить в этот отряд.

— Маленький чертенок, мы воюем с гоминдановцами и помещиками, ты не испугаешься их? — весело спросила юношу Лю Кэ-юй.

— Товарищ командир, я тоже хочу воевать с помещиками, — смело ответил юноша, — я один на один боролся с волками, так неужели я побоюсь сражаться в вашем отряде?

— Выходит, ты храбрый! — довольно сказала Лю Кэ-юй. — Но учти, что мы воюем не только храбростью, но и уменьем, так что тебе придется хорошенько подучиться.

Так юноша стал связным командира отряда.

Однажды их отряд после ночного боя с гоминдановцами расположился на отдых в горном поселке, из которого впоследствии должен был выйти противнику в тыл. Цинь Дэ-гуй находился в дозоре у подножья горы. Стояла темная ночь, вокруг ничего не было видно, хоть глаз выколи. И юноше приходилось больше надеяться на слух, чем на зрение. Вдруг он услышал скрип телеги. Потом звук прекратился — телега не двигалась. «Кому это понадобилось ездить тут ночью?» — подумал Цинь Дэ-гуй и осторожно подобрался к дороге. Около дерева он увидел телегу, на которой сидел крестьянин. Цинь Дэ-гуй подошел к нему. Из разговора с крестьянином он узнал, что гоминдановцы заставили его везти сюда миномет, на этом месте они сняли его с телеги и двинулись дальше в горы. Юноша бросился к своим, поднял отряд, и, когда гоминдановцы начали обстрел поселка, партизаны были уже далеко.

— Молодец! — похлопала его по плечу Лю Кэ-юй. Цинь Дэ-гую в то время было уже восемнадцать лет.

В 1948 году, когда Северо-Восточный Китай был полностью освобожден от гоминдановцев и началось восстановление промышленности, Лю Кэ-юй перешла на гражданскую работу и руководила профсоюзами в одном из промышленных городов. Цинь Дэ-гуй тоже приехал в этот город.

— Товарищ командир! — обратился он к Лю Кэ-юй — Я тоже хочу принять участие в создании промышленности нового Китая. Хочу работать на заводе!

— На какой же завод ты хочешь? Я напишу тебе рекомендательное письмо.

— Товарищ командир, вы сами выберите завод. Вы руководили мной во время боевых действий, и хочу, чтобы вы и сейчас помогли мне.

— Ай-й-я! Но ведь у нас здесь несколько десятков заводов, и я не знаю, какой тебе больше по душе? — улыбнулась Лю Кэ-юй.

— Я смогу овладеть любой специальностью. Вы только скажите мне, какие заводы самые важные. В бою я всегда хотел быть впереди, так что и теперь нельзя отставать.

— Да-а-а, это о тебе, видно, сказали, что легче поменять местами горы и реки, чем изменить характер человека! Ладно, пойдешь на металлургический завод — это сейчас передний край промышленности.

Так Цинь Дэ-гуй стал металлургом. Когда его определили к мартену, он всегда первым вызывался на самую тяжелую работу, не жалел себя в работе. Инженеры, технологи, начальники смен любили этого самоотверженного парня и уважали его за то, что он уже успел побывать и в партизанском отряде и в Восьмой армии. Они охотно раскрывали Цинь Дэ-гую тайны металлургического процесса. Когда рабочие его смены отдыхали, юноша торчал около мартена, изучал его повадки, состав шихты, учился по цвету металла распознавать его температуру. Прошло полгода, и Цинь Дэ-гуй мог уже самостоятельно вести плавку. Когда заболевал бригадир, он выполнял его обязанности.

А тут еще случилось так, что во время одной плавки Цинь Дэ-гуй вышел победителем из спора с инженером и технологом. В тот день, когда плавка уже подходила к концу, инженер велел добавить в печь тысячу двести килограммов ферромарганца. Цинь Дэ-гуй возразил ему, что это будет слишком мало. Тогда инженер обратился за помощью к дежурному технологу. Тот велел ввести тысячу четыреста килограммов, но Цинь Дэ-гуй сделал все-таки по-своему: ввел тысячу шестьсот килограммов. Возмущенный этим самоуправством, инженер побежал к директору завода и заявил, что он снимает с себя всякую ответственность за брак металла. Директор тоже рассердился, понимая, что неповиновение Цинь Дэ-гуя и в результате этого загубленная плавка повлекут за собой сотни тысяч юаней убытка. Он уже собирался вмешаться, но тут из химической лаборатории сообщили, что анализ подтверждает правильность расчетов Цинь Дэ-гуя — в противном случае плавка могла получиться некачественной.

Этот случай всколыхнул весь цех. Вскоре Цинь Дэ-гуя назначили бригадиром. Теперь он считался передовым человеком на заводе. Но Цинь Дэ-гуй ничуть не возгордился. В ответ на все похвалы он отвечал:

— Да я ни в какое сравнение не могу идти с советскими металлургами. У меня и технических знаний недостаточно и образование очень небольшое.

«Я должен хорошенько поработать, — часто думал он, — чтобы достичь уровня последних достижений советских металлургов и в соревновании с ними их перегнать. Я во что бы то ни стало должен добиться этого, хотя бы на это ушла вся моя жизнь!»

4

Перевязав руку, Цинь Дэ-гуй поспешил к своему мартену. Время приближалось к четырем часам дня, и его сменщик Юань Тин-фа со своей бригадой уже хлопотал около печи. Юань Тин-фа окончил осмотр печи и строго сказал подошедшему Цинь Дэ-гую:

— Так дело не пойдет! Ты что же это, беспокоишься только о себе, а до других тебе и дела нет?

Цинь Дэ-гуй опешил от его слов. Он невольно покраснел и сдержанно спросил:

— В чем дело, мастер Юань?

Юань Тин-фа молча взял его за руку и повел к одному из окон. Цинь Дэ-гуй опустил на глаза защитные очки и пригнулся.

— Смотри! — указал Юань Тин-фа на свод печи.

Цинь Дэ-гуй с первого же взгляда увидел, что почти целый квадратный метр площади свода покрылся потеками, похожими на сосульки. Это значило, что начали «течь» динасовые кирпичи, из которых сложен свод. От неожиданности у Цинь Дэ-гуя потемнело в глазах, и он не смог сказать ни слова. Дело в том, что на заводе существовал такой порядок: если свод печи выдерживал тридцать плавок, то рабочие этого мартена получали денежную премию. Если же свод мартена не выдерживал столько плавок, то не только пропадала премия, но вдобавок сменные бригадиры получали взыскание. А на девятом мартене свод начал плавиться после двадцати пяти плавок.

Конечно, это очень рассердило Юань Тин-фа. Еще бы, ведь дело шло так хорошо, и надо же было случиться так, что Цинь Дэ-гуй на двадцать пятой плавке все испортил! Если бы сегодня Цинь Дэ-гуй не гнался за новым рекордом, о котором уже говорил весь завод, то его можно было бы и извинить. Но сейчас Юань Тин-фа твердо решил, что Цинь Дэ-гуя интересовал только собственный рекорд и он не остановился перед тем, чтобы добавить в печь побольше газа, и тем самым вывел печь из строя. От таких мыслей Юань Тин-фа негодовал еще больше.

Цинь Дэ-гуй же чувствовал себя несправедливо обиженным. Ведь когда приближалось время выпуска металла, он тщательно осмотрел свод, и все было в порядке. Он поспешно подошел к первому подручному Мэн Сю-ди и спросил:

— Старина Мэн, как это получилось, что свод мартена оказался подожженным? — хотя он и старался сдержать свой гнев, однако голос его дрожал.

— Я и сам не пойму! — испуганно ответил Мэн Сю-ди. — Когда ты ушел помогать на седьмой мартен, я как раз загружал шихту — я и сейчас еще не загрузил ее полностью — и не пойму, как мог свод потечь?

Действительно, во время загрузки мартена свод потечь не мог, значит первый подручный был невиновен в этом. Но когда же в таком случае это произошло? Как ответить на этот вопрос, Цинь Дэ-гуй не знал.

— Совершенно ясно, — холодно сказал стоявший в стороне Юань Тин-фа, — что произошло это именно во время плавки. И зачем сваливать с себя ответственность? Виноват — так умей ответ держать!

— Я бригадир, и поэтому только я несу ответственность! — оскорбленным тоном ответил Цинь Дэ-гуй. — Но я хочу выяснить причину. Перед самым выпуском плавки я не заметил ничего тревожного.

Юань Тин-фа ни слова не сказал в ответ, только пренебрежительно усмехнулся, словно хотел показать этим, что вряд ли кто поверит молодому сталевару.

— Я никогда не врал! — ответил на его усмешку Цинь Дэ-гуй и пошел в конторку. Там он в журнал точно занес результаты осмотра свода мартена: как сильно и в каком месте он потек. Он писал, а в глазах его стояли слезы. Все было так хорошо: ему удалось сегодня установить рекорд, а теперь этот случай со сводом темным пятном ложится на него, и ничем это пятно не смоешь!

Когда Цинь Дэ-гуй окончил записи в журнале, было четверть пятого и смена уже была сдана. Цинь Дэ-гуй вышел из цеха и направился в кабинет директора, где проходила очередная летучка. Он чувствовал себя как провинившийся школьник, которому сейчас предстоит держать ответ перед учителем и который знает, что ему нечего рассчитывать на снисхождение. Когда он вошел в кабинет директора, там было полно людей — собрались уже все начальники смен, и он пришел последним.

Только что закончилось обсуждение случая с леткой на седьмом мартене, и директор с хмурым выражением лица слушал доклад бригадира другого мартена. Время от времени он прерывал докладчика вопросом или замечанием: «Почему у вас такое большое время плавки?», «Вы еще не научились ценить время!», «На вашем мартене следует повысить производственную дисциплину!»

Все это он говорил очень недовольным тоном. Цинь Дэ-гуй нервничал все больше.

Однако, когда подошло время докладывать ему, лицо директора потеплело, и он с большим интересом стал расспрашивать молодого сталевара о ходе загрузки печи и о плавке. В конце директор сказал с улыбкой:

— Цинь Дэ-гуй, очень хорошо, что ты установил новый рекорд. Но достижение это надо закрепить. Чтобы не получилось так, что сегодня ты устанавливаешь рекорд по скоростной плавке, а завтра — по замедленной. А у тебя раньше именно так и получалось.

Цинь Дэ-гуй еще не успел рассказать о происшествии со сводом. Он покраснел и тихо ответил:

— Товарищ директор, вы говорите правильно, и мне надо принять все меры, чтобы закрепить достигнутые показатели… Но сегодня у меня случилась авария!

— Какая авария? — удивленно посмотрел на Цинь Дэ-гуя директор.

— Течет свод печи, — ответил Цинь Дэ-гуй и опустил голову. Он хотел было добавить, что это произошло не по его вине, но подумал, что никто не сможет подтвердить правдивость его слов, и больше ничего не сказал.

— Подожгли свод? — изумленно спросил директор. — И много потекло?

Голос его не показался Цинь Дэ-гую строгим. Казалось, что он куда большее значение придает достигнутому рекорду. Доложи о подобном случае любой другой бригадир, он непременно сделал бы ему серьезное внушение.

— Повреждено около квадратного метра, — поднял голову Цинь Дэ-гуй. Он набрался смелости и добавил, что «сосульки» он заметил, только когда вернулся из медпункта.

— Не иначе как у тебя в глазах рябило, и ты просмотрел их раньше. Разве мог свод потечь после выпуска металла? — жестко сказал директор и, снова нахмурившись, строго посмотрел на Цинь Дэ-гуя: — Сколько всего плавок вы выдали с этим сводом?

— Двадцать пять! — сгорая от стыда, ответил Цинь Дэ-гуй.

— Пяти плавок не дотянули? — и на лице директора появилось насмешливое выражение, которое было его обычной реакцией на все, что было ему не по душе. — Значит, не дотянули? — Он помолчал и уже строгим голосом продолжал: — Семь часов и пять минут на одну плавку — это хорошо. Но я думаю, что и этот срок можно сократить, — тут в его речи снова появились насмешливые нотки, — но только не за счет повреждения оборудования!

Последние слова директора очень расстроили Цинь Дэ-гуя. Он твердо верил в свою невиновность. Но как доказать это другим? Уж лучше бы директор отругал его, чем подымать на смех.

5

После летучки Цинь Дэ-гуй сел на велосипед и отправился в общежитие. Обожженная рука все еще сильно болела. Опускавшееся к горизонту солнце играло лучами в окнах домов, и солнечные зайчики время от времени резали глаза. На небе не было ни облачка, и его голубизна вверху постепенно переходила в глубокую синеву. Слабый ветерок слегка шевелил темно-зеленые листья тополей по обеим сторонам дороги. На площадке неподалеку от общежития играли в баскетбол. Игроки в красных и синих майках проворно бегали по площадке, оттуда то и дело доносились резкие выкрики. В обычный день Цинь Дэ-гуй непременно остановился бы и присоединился к толпе зрителей. Но сегодня он только бросил быстрый взгляд на игроков и еще сильнее заработал педалями. Мысли о своей ошибке и о словах директора не давали ему покоя.

На большой черной доске у входа в общежитие ежедневно сообщалось о самых важных событиях, происшедших за день на заводе. Вот и сейчас крупными иероглифами сообщалось о том, что Цинь Дэ-гуй установил новый рекорд на выплавке стали. Он посмотрел на доску и сердито нахмурил брови. Он остро переживал сейчас свою неудачу, но его особенно расстраивало то, что закрепить новый рекорд он уже не сможет.

Поставив велосипед, Цинь Дэ-гуй прошел в столовую. Он взял себе пару пампушек, тарелку риса, чашку мясного супа, жареную картошку и, отыскав свободное место, сел за столик. В столовой было душно и шумно. По радио передавали какую-то пьесу. Обычно Цинь Дэ-гуй любил слушать передачи, но сегодня его даже радио раздражало, и он старался поскорее покончить с едой и уйти. Вдруг кто-то хлопнул его по плечу:

— Ну и везет же тебе сегодня: и новый рекорд установил и письмо из дому получил!

Это был Чжан Фу-цюань, бригадир второй смены девятого мартена. Маленького роста, круглолицый, с веселыми маленькими глазками, он любил подшутить над друзьями.

Цинь Дэ-гуй взял письмо и посмотрел на конверт — ровные ряды иероглифов обрадовали его: значит, младшая сестренка Дэ-сю делает успехи в учебе! Но он не стал распечатывать письмо, положил его в карман и снова уткнулся в тарелку.

— От жены, что ли? — пошутил Чжан Фу-цюань. — Ты что же его не читаешь?

— Брось болтать ерунду! — с раздражением прервал его Цинь Дэ-гуй. — Это от сестры!

— А-а, значит, у тебя есть сестра? Сколько же ей лет? — притворился изумленным Чжан Фу-цюань и тут же решил сделать комплимент: — Иероглифы написаны очень хорошо. Если судить по почерку, то сестра у тебя должна быть красивой.

Сидевший за соседним столиком первый подручный с седьмого мартена балагур Ли Цзи-мин не преминул принять участие в разговоре:

— Да ты прямо как кошка, учуявшая рыбу, — никак, собрался жениться на его сестре?

— Разве я подойду! — рассмеялся Чжан Фу-цюань. — У нее такой выдающийся брат, установил новый рекорд… Она на меня и не посмотрит.

— А ты поклонись в ноги ее брату, и дело с концом, — подмигнул ему Ли Цзи-мин.

— Нет, ты уж сам ему кланяйся! — рассмеялся в ответ Чжан Фу-цюань, но, чувствуя, что Цинь Дэ-гуй сегодня не намерен шутить, он замолчал и собрался уходить.

— Конечно, тебе неудобно класть ему поклоны, ведь ты уже лоб себе разбил, «кланяясь» на заводе по ремонту электрооборудования, — не унимался Ли Цзи-мин.

— Тебе бы уж лучше молчать! — погрозил ему кулаком Чжан Фу-цюань. — Ты всегда так: стоит подуть легкому ветерку, уже поднимаешь крик, что буря начинается! — И он поспешно вышел из столовой.

— Старина Цинь, — с улыбкой сказал Ли Цзи-мин. — Ты разве не знал, что Чжан Фу-цюань влюбился?

— В кого? — машинально спросил Цинь Дэ-гуй.

— Говорят, в работницу с завода по ремонту электрооборудования по имени Сунь Юй-фэнь. Его с ней познакомила жена мастера Юань Тин-фа.

Ли Цзи-мин уже поел и собирался уходить, но Цинь Дэ-гуй замахал ему куайцзами.

— Подожди, мне надо поговорить с тобой!

— А в чем дело? — удивленно спросил Ли Цзи-мин. Он сел на свободное место за столиком Цинь Дэ-гуя и вопросительно посмотрел на него. Однако тот молча продолжал есть, не поднимая головы от тарелки.

— Ты сегодня какой-то странный, — недовольно пробормотал Ли Цзи-мин, — сам позвал, а теперь молчишь, — но тут же глаза его озорно заблестели, лицо расплылось в широкой улыбке, и, сверкая белыми зубами, он произнес:

— Старина Цинь, ты, наверно, решил подшутить надо мной? — и встал с места, собираясь уходить.

— Обожди немного! — кончив есть, тихо сказал Цинь Дэ-гуй. — Выйдем, здесь слишком шумно.

Народу в столовой все прибавлялось. Не успел Цинь Дэ-гуй встать из-за стола, как его место тут же заняли.

Ли Цзи-мин прошел вслед за Цинь Дэ-гуем на второй этаж, а оттуда они поднялись на плоскую крышу здания. Заходящее солнце уже стояло над самой линией горизонта. Крыша пылала жаром.

— Что нам здесь делать? Тут такая жарища! — недовольно проворчал Ли Цзи-мин.

— Неужели здесь так же жарко, как в нашем мартеновском цехе? — с улыбкой парировал Цинь Дэ-гуй.

— Скажешь еще — в цехе! Ведь там мы терпим это ради работы, — недовольно ответил Ли Цзи-мин. — Я тебя спрашиваю: зачем мы сюда пришли? — сердито бросил он, направляясь к выходу. — Я не намерен слушать твою болтовню! — всем своим видом он показывал, что обижен.

— Болтовню? Мне надо с тобой поговорить о работе, — удержал его Цинь Дэ-гуй.

— О какой работе? — Ли Цзи-мин был очень рассержен и не мог сдержаться от иронии. — Здесь ведь нет мартенов!

— Мартенов здесь действительно нет, — отпуская его руку, рассмеялся Цинь Дэ-гуй. — Но у сталевара мартен всегда в сердце.

— Поэтому ты и вздумал меня вытащить на такую жару, чтобы было полное ощущение, что мы находимся в цехе? — скосив глаза, усмехнулся Ли Цзи-мин и сердито добавил: — Ты просто сумасшедший, а я не собираюсь сходить с ума! — Он направился к лестнице.

Но Цинь Дэ-гуй снова остановил его и резко сказал:

— Ответь мне: как было заделано выпускное отверстие на вашем мартене?

Этот вопрос застал Ли Цзи-мина врасплох, он остановился с недовольным видом.

— А тебе какое дело? Знаешь ведь, что «лошади нечего соваться в хлев к быкам»! — раньше он не придал бы значения такому интересу к его мартену, но сегодняшний строгий тон Цинь Дэ-гуя раздосадовал его.

Взглянув в хмурое лицо Ли Цзи-мина, Цинь Дэ-гуй вытянул забинтованную руку и с плохо скрытым гневом проговорил:

— Ты сначала взгляни на мою обожженную руку, а потом уже говори, есть мне до этого дело или нет.

Ли Цзи-мин поглядел на забинтованную руку Цинь Дэ-гуя и, не скрывая своего злорадства, с издевкой спросил:

— Хм, выходит, что тебя припекло на нашем седьмом мартене?

— Именно на вашем седьмом! — Цинь Дэ-гуй сдержался и уже спокойно продолжил: — Старина Ли, вот я и спрашиваю тебя, как же вы заделывали выпускное отверстие, что его два часа не могли пробить?

— Почему не могли? Это дело третьей смены, и тебе нечего злиться на нашу, вторую смену! — увильнул от прямого ответа Ли Цзи-мин. — Третья смена не смогла пробить выпускного отверстия, и даже если тебя это как-то трогает и ты из-за этого обжег руку, то все равно очень странно, что свою злость ты хочешь сорвать на нашей смене!

— Именно потому, что ты из второй смены, ты мне и нужен!

— Я?!

— Да! Потому, что отверстие заделывал первый подручный, то есть ты!

— Тебя интересует, как я заделал? Уж не хочешь ли ты, чтобы я отвечал за твою руку? — злобно спросил покрасневший от возбуждения Ли Цзи-мин.

— Я вовсе не для того завел разговор, чтобы вспоминать о моей руке. Я только хочу узнать, как ты заделал летку, чтобы самому проверить это.

— Тебя уже успели повысить, вот не знал! Может быть, ты стал начальником цеха? — постарался уколоть его Ли Цзи-мин.

— Разве это дело касается только начальника цеха? — вспылил было Цинь Дэ-гуй, но тут же понизил голос и уже мягче продолжал: — Старина Ли, ты пойми: ведь то, что мы не смогли своевременно пробить выпускное отверстие, нанесло большой ущерб государству, одного только кислорода перерасходовали три баллона. А добавь к этому еще потерю времени да другие убытки…

— Тут можно обвинять только неумелых рабочих из третьей смены! — И Ли Цзин-мин развел руками. — А ко мне это не имеет никакого отношения!

— Ладно, пусть к тебе это не имеет отношения, — согласился Цинь Дэ-гуй. — Но ты понимаешь, что заводу нанесен ущерб, неужели тебя это не волнует?

Ли Цзи-мин ничего не ответил и устремил глаза куда-то в пространство. Уже вечерело, небо стало темно-синим. Кругом возвышались заводские трубы, домны, ряды коксовых батарей, огромные здания новостроек. В лучах заходящего солнца подымались к небу черные, золотые, белые клубы дыма. Нельзя было не залюбоваться этой величественной картиной, постепенно затягивающейся вечерней дымкой.

Цинь Дэ-гуй, так и не дождавшись ответа на свой вопрос, посмотрел на заводской пейзаж, возбужденно заговорил:

— Старина Ли, ты посмотри только, каким стал наш завод! В первое время после Освобождения здесь все было в развалинах, все травой позарастало. Я как-то вечером проходил здесь, и у меня из-под ног выскочил заяц… А сейчас вот каким стал завод! Вот мы все работаем, и никто, конечно, не обязан вмешиваться в чужие дела. Но мы не можем закрывать глаза на те случаи, когда заводу наносится ущерб. И поэтому ты не должен мои замечания расценивать как личное оскорбление.

Мягкий и искренний тон Цинь Дэ-гуя не мог не подействовать на Ли Цзи-мина, однако ответил он все же с недовольством в голосе:

— Все это так, но ты говорил таким тоном, будто стал начальником цеха. — И он со смехом добавил: — Причем бестолковым начальником.

— Бестолковым, говоришь?

— Конечно. Умный начальник не так начал бы разговор…

— Старина Ли, прошу тебя, не обижайся, — понизив голос, сказал Цинь Дэ-гуй, не желая, чтобы кто-нибудь услышал его слова: — Но как же ты в конце концов заделывал летку?

Ли Цзи-мин помолчал немного и, наконец, ответил:

— Да так же, как и вы это делаете. Разве есть какой-нибудь особый способ?

Цинь Дэ-гуй с сомнением посмотрел на улыбающееся лицо Ли Цзи-мина и резко сказал:

— Дело в том, что сегодня я сам вскрывал выпускное отверстие на вашей печи и поэтому знаю, что ты врешь. Она была заделана необычным способом.

— Может быть, в нее проник расплавленный металл и застыл там? — посерьезнев, проговорил Ли Цзи-мин.

— Нет, — отрицательно покачал головой Цинь Дэ-гуй, — если бы в ней затвердел металл, то все равно ее было бы легче вскрыть, чем в этом случае.

Ли Цзи-мин сокрушенно развел руками и с кислой миной сказал:

— Тогда я не знаю, что там случилось…. Ну ладно, мне пора идти спать — ночью надо заступать на смену.

Цинь Дэ-гуй не стал его задерживать. Сам же он не пошел спать, а достал из кармана письмо сестры и стал читать его. Сестра все письмо написала под диктовку отца и матери. В нем говорилось, что Цинь Дэ-гую уже исполнилось двадцать три года и что сейчас ему самое время жениться. Отец и мать очень беспокоятся о нем и уже подыскали для него девушку. Она живет в деревне Динцзятунь, и ее семья рада будет иметь его зятем. Так что теперь стоит ему сказать слово — и дело будет улажено. Но так как сейчас соблюдается свобода брака и сами родители не могут решить этот вопрос по своему усмотрению, то пусть он приедет домой и сам посмотрит на эту девушку. Он должен будет во что бы то ни стало выбрать время и приехать, ибо с женой ему придется жить всю жизнь. В конце письма была приписка от сестры:

«Братик, скорее приезжай посмотреть на эту девушку. Она моя хорошая подруга. Она очень красивая, у нее хороший характер и золотые руки — она все умеет делать. Ты останешься ею доволен. Я это гарантирую».

Иероглифы «гарантирую» были обведены жирными кружочками, как будто без этого ее гарантия не имела бы силы. Цинь Дэ-гуй словно наяву увидел перед собой свою озорную сестру со смешинками в глазах и с двумя прыгающими на плечах косами и не удержался от возгласа:

— Вот ведь бесенок!

Однако письмо заинтересовало его. «Чья же это девушка? Видел я ее когда-нибудь или нет? Почему сестра не написала ее фамилии и имени?» — гадать не имело смысла, и он, решив, что все выяснится при встрече, сложил письмо и спрятал его в карман. Но когда он сможет поехать домой? В очередной выходной день? Он стоял и смотрел на юг. Где-то там вдали, на равнине за горами, находится его родная деревня, в которой он уже не был несколько месяцев. И ему надо было поехать — не столько для того, чтобы встретиться с девушкой, сколько для того, чтобы повидать родителей.

Снизу донесся звонок — начиналась лекция по химии, и Цинь Дэ-гуй поспешно спустился с крыши.