Моей первой женой была Сюзан Сноудон (Susan Snowdon). Я встретил её в лондонском офисе Патрика Михана. Сам Михан был из весьма зажиточной семьи. Он вращался в высших кругах, носил костюм и ездил на Роллсе во все эти дворцы. Предполагаю, что там он и познакомился с Сюзан. Она хотела чем-то заняться, и я пообещал: “Я напишу тебе песню.”

Конечно, я этого не сделал. Однажды она пришла ко мне домой и вышло немного неловко. Я обнаружил, что она совсем не умеет петь, а она узнала, что я не написал для неё песню. Но мы вышли пообедать, так всё и началось.

Мы были полными противоположностями. Родители Сюзан и её семья были ещё ничего, но её друзья, сущий ад: “Ну и чем Вы занимаетесь? Играете, а?, как это называется, звон и грохот, а?, этим Вы занимаетесь?”

Очень высокомерно. Мне совершенно не хотелось связываться с такими людьми. Сюзан почти таким же образом реагировала на моих друзей, как я - на её, так что она ходила общаться со своими друзьями, а я ходил к своим. Это звучит, как не очень прочная база для отношений, но они длились восемь лет, довольно долго. Конечно, большую часть времени я провёл в турах. У нас были достаточно необычные отношения. Она всегда была чересчур шикарна для меня.

Мы запланировали свадьбу на 3-е ноября 1973-го года. Перед тем, как жениться на Сюзан, мне нужно было познакомиться с её родителями в их огромном поместье и попросить у её отца руки дочери. Я очень нервничал, когда мы отправились туда. Они вынесли пирожные,чай в заварнике, и маленькие чашечки, я думал, о, Господи, надеюсь я ничего не побью. Но её отец и мать оказались довольно практичными, достойными людьми. Я отлично с ними поладил. Естественно, свадебный прием должен был пройти в их доме. Я прикинул, чёрт побери, что же будет, когда они увидят моих друзей?

Но для начала мне нужно было пережить холостяцкую вечеринку. Были только Джон Бонэм, я и водитель. Мы шлялись по бирмингемским клубам, и последним, куда мы попали, чтобы завершить вечер, был “Sloopy’s” на Корпорейшн Стрит (Corporation Street). Джон сказал: “Давай зайдем, и дёрнем в последний раз.”

Ага, последний... по его заказу чёртова барная стойка была заставлена двенадцатью бутылками шампанского и двенадцатью бокалами, и он попросил бармена: “ Разливай всё!”

Я посчитал, что он собирается угощать всех, кто был в баре, но он произнёс: “Это тебе.”

“Отъебись, Джон, я утром женюсь. Если выпью всё это, то ты меня там не дождёшься!”

“Ну, тогда я выпью.”

Что он и проделал самым надлежащим образом. Очевидно, что через полтора часа он был абсолютно парализован, и мог произнести только: “Бе-ме...”

Хуже того, клуб закрывался, и нам нужно было убираться оттуда. К “Sloopy’s” поднималась лестница, и ступеньки были довольно крытыми. По пути вниз Джон схватил за шею хозяина клуба, и парень, конечно, упал и скатился по лестнице. Он ушибся и сильно счастлив от этого явно не был. Нам с водителем наконец-то удалось вытащить Бонэма из клуба и впихнуть в машину, после чего мы сначала поехали к нему домой. Когда мы добрались до дома Джона, у него не оказалось ключей. Было четыре утра. Я нажал на дверной звонок: ничего. Снова: и ничего. Потом свет наверху зажегся. Его жена, Пат, открыла окно и заорала: “Он не зайдёт!”

Я взмолился: “Пат, пожалуйста, позволь ему войти. У меня утром свадьба, и он должен там появиться.”

“Он не войдёт!”

“Пожалуйста!”

В конце концов она сказала: “ Ладно, но наверх он не поднимется тогда! Если он заходит, то спит внизу!”

“Хорошо.”

Она спустилась, открыла дверь и вбежала опять наверх. Мы внесли Джона в гостиную, усадили его напротив радиатора, и я спросил его: “Ты же не сделаешь этого утром, так?”

Он поднял руку и промычал: “Да, я буду там.”

Водитель отвёз меня домой и я подумал, чёрт побери, Джон ни за что не очухается к утру, и я останусь без шафера.”

Я должен был быть там в до глупого ранний час, и я поверить не мог: ровно в восемь утра я увидел Джона на подходе, в своём цилиндре и во фраке, приодетого. Он жил в добрых сорока пяти минутах езды от моего дома, а я ещё даже не успел побриться или что-то ещё. Я открыл дверь, он был бодр и энергичен, выдав: “Я готов. А ты как?”

Я на самом деле чувствовал себя хуже, чем он. Мы забрались в машину и, как водится, пару раз посигналили. Я подумал, о, Боже, вот так и будет весь день. Мы приехали в чёртову церковь, и, перед тем, как мы вошли, все из нашей компании по очереди скрывались за зданием нюхнуть по дорожке. Возвращались, кряхтели и произносили: “Хорошо!”

После чего кто-то еще уходил: ”Вернусь через минутку.”

Приглашённые со стороны моей жены удивлялись, куда это они пропадают, а я думал, Господи, мне нельзя! Уже внутри, все мои друзья сопели и фыркали, все эти звуки наполняли церковь, это был ужас. А на её стороне всё было чинно и благообразно.

Я написал инструментальную вещь под названием “Fluff”. Плёнка играла, пока Сюзан шла по проходу, когда всё пошло не так. Мелодия началась, потом прервалась, затем снова зазвучала, все начали хихикать. Полнейшая катастрофа.

Потом этот чувак спросил: “Есть ли тут кто-то, у кого есть что сказать, почему эти двое не могут соединиться в браке?” Я был уверен, что найдётся кто-то, кто выкрикнет. Но никто этого не сделал. Они только колкости выдавали. Я был чертовски рад выбраться из той церкви.

Когда мы вернулись в дом не приём, они все опять поисчезали, ещё по дорожке. Моя тёща заметила: “Забавно, никто из твоих друзей не ест.”

Конечно, я сделал круглые глаза: “Серьёзно? Интересно, почему?”

Джон Бонэм, Оззи и ещё несколько человек были известными бузотёрами, которые начинали безобразничать после нескольких залпов. Вот почему мы решили, что лучше всего произнести один тост с шампанским и после этого больше не разливать алкоголь. Но всё пошло не совсем гладко. Мы выпили по поводу тоста, после чего всем начали наливать яблочный сок, Джон Бонэм выплюнул его и начал: “Грёбанный яблочный сок!”

Приглашённые Сюзан никогда не ругались матом, так что я подумал, о, нет, сейчас начнётся. Но моя матушка спасла положение. Она сказала Бонэму: “Не волнуйся, Джон. Мы поедем к нам домой. У меня там куча выпивки.”

Они отправились к маме в дом, и там принялись выпивать. Если бы она этого не сделала, то, пожалуй, весь антиквариат был бы разнесён о стены, как расплата за яблочный сок.