До абсурда привычное пламя боли обожгло мою левую скулу, я закричала, освобождая свои легкие от последнего воздуха, но все это стало мелочами на фоне того, что вновь испытало тело. О боги, как это отвратительно неприятно возвращаться к страхам, которые и так постоянно тебя мучают и не дают надежды на радужное будущее. Такие пространные мысли наполнили сознание вместе с горячей болью, похожей на росчерк на груди, которая вилась от кончика левой брови ближе к уху и резкой дугой подбиралась к подбородку. Я инстинктивно вскинула руку, в надежде защитить полыхающую скулу, но в тот момент острый хвост серебряной цепи, которая сейчас валялась в углу, уже рассек кожу лица. Но пальцы в надежде ткнулись в кровоточащую рану, тут же отдернувшись в сторону от обжигающей крови, которая вязкостью мгновенно сковала все внутри странным, неуместным здесь холодом.

Очередной крик выбил из меня последний дух, но когда Роуп схватил меня, я бросила все силы на то, чтобы отдать эту боль, безосознанно используя Динео. Парень захрипел от напряжения, но даже не попытался оттолкнуть меня или разорвать магический контакт, наоборот, он ближе притянул мое безвольное тело к себе, стараясь шептать что-то успокаивающее. Хотя я точно знала, что пламя от раны на скуле передается ему, потому что нить между нами была, и я прекрасно ею воспользовалась, когда не пожелала терпеть это в одиночку. Но стыд и жалость к другу взяли вверх над страхом, пришлось почти заставить себя разорвать Динео, и я тут же бессильно рухнула на пол, сраженная совсем неожиданной резкой болью. Белая вспышка пронзила мой разум, и тогда уже все чувства лишились способности воспринимать что-либо правильно.

Но по странной закономерности я не могла лишиться сознания, то ли на это повлиял Роуп, сжимающий мои запястья, то ли сама не позволяла себе уйти от страданий, которые так пугали по ночам. Парнишка отчаянно работал магией, это ощущение приятно ласкало распухшую скулу, резко контрастируя с обжигающим огнем, который пек рваную рану. К тому же в ноздрях стояла отчетливая вонь паленого мяса, ведь цепь успела забрать энергию от красных углей и не преминула обжечь скулу. Тихие стоны срывались с пересохших губ, но все что я могла, так это цепляться за Роупа, который был на грани потери себя, но пытался держать в руках все свои эмоции. Дверь нашего дома распахнулась, кто-то злобно выругался, запнувшись о застывшего от изумления Алди, которому я успела приказать не предпринимать никаких попыток к моему спасению. Интересно, как волк может помочь мне в такой ситуации?

Гость принес с собой в дом запах дождя и свежего ветра, я неожиданно расслабилась от этого приятного сочетания, но запротестовала, когда Роуп поднял меня с пола и уложил на свою кровать, которая оказалась ближе. Чей-то ласковый женский голос трепетал на грани восприятия, но слов было не разобрать, хотя я в этом и не нуждалась, просто наслаждаясь какой-то странной материнской заботой. Женщина все ворковала над скулой, а в голове клубилось головокружительное сочетание боли, жжения и запаха грозы. Я, как парусная лодка, отдавалась этим течениям и ветрам, которые властно захватывали даже тело в свою непобедимую и безграничную власть, в принципе, медленно теряя саму себя.

Скулу опалило, а в нос ударил резкий запах яблочного вина, которое отыскалось в личных запасах Роупа. Я сумела только невнятно поморщиться, ведь вся левая половина лица непривычно онемела и ныла, хотя кожа подсказывала, что рассечена только скула. Но даже это утешение не казалось таким уж приятным, поэтому только горечь сожаления жгла душу и трепещущееся сердце, готовое вырваться прочь из обессилевшего тела. Кто-то надежной хваткой сжимал мои безвольные холодные пальцы, и только это прикосновение не позволяло отдаться такой желанной утопии, хотя смерть явно не грозила от такой раны, я все равно отчаянно стремилась к ней в те мгновения. Если бы не верный друг, то вряд ли бы это упущение повлияло на выбор собственного тела и духа, которые превратились в непомерно жалующихся на жизнь стариков. О да, эти ошибки, совершенные мною, теперь отдавались в душе и сердце и тянули тяжелым камнем на безызвестное дно. Возникало желание найти виновного моему несчастью, но на ум приходила только собственная безалаберность и глупость, впервые в жизни показавшиеся мне такими огромными и ужасными. Роль принцессы не пугала так сильно, как осознание собственной тупости, кое ядовитыми когтями вцепилось в душу и не выказывало никаких признаков жалости или сожаления. Но нет, я не хотела обманывать себя, и как только глаза приоткрывались, они безошибочно находили в густом полумраке сверкающую покрытую красным налетом огня цепь в углу.

Только горячие пальцы Роупа держали меня в этом мире и его короткие, но раздражающие женщину реплики. Он все не мог остановиться и постоянно ей мешал, за что и получил, в конце концов, звонкий шлепок по затылку. Я почти чувствовала, как он уязвлено потирает ушибленное место, но благоразумно молчит, пытаясь разглядеть на моем лице хоть какие-то признаки отчуждения от боли. Его сапфировые глаза практически прожигали кожу там, где прошелся острый кончик серебряной цепи, но отчего-то я не смущалась ни этого взгляда, ни того, что парнишка стал свидетелем моей слабости и глупой ошибки. Наверняка, Роуп сможет понять, почему я так поступила, и я могу рассчитывать на его сожаление. Неожиданно с отвращением оттолкнув в себе эти мысли, ощутила терпкий запах белладонны, так крепко врезавшийся в сознание после нападения тени, и теперь он растекался вокруг тела и души, исходя от внешне доброй женщины.

Я забилась, не желая, чтобы этот запах ко мне прикасался, до ушей донесся четкий приказ женщины, и Роуп придавил меня к кровати всем своим весом. Задыхаясь от его предательства, мотала головой, приводя свое состояние в плачевное, пыталась хоть как-то отстраниться от надвигающейся смерти. Неужели это она? Та самая тень? Но тут к скуле прижалась холодная ткань, пропитанная экстрактом белладонны. Внезапно пламя боли поутихло, приятное онемение и покалывание заменило мученические страдания, я расслабилась под хваткой Роупа, хотя все еще недоверчиво по-волчьи шевелила носом.

— Странная реакция на попытку помочь, — недовольно проворчала спасительница, я узнала голос. Рейзар заботливо пробежалась пальцами по онемевшей коже, все-таки взывав приступ боли. — Сложнее, чем я думала.

Тихий шелест стали заставил вздрогнуть, но Роуп все еще придавливал меня к кровати, так что даже если бы я захотела вырваться, это вряд ли бы увенчалось успехом. Едва ли не чувствуя, как Рейзар продевает нитку в игольное ушко, я вся трепетала в ожидании. Неужели еще один шрам будет украшать меня? Как я смогу предстать перед своим принцем вновь изуродованная? Мириады вопросов кружились в голове, Динео бился в защитные стены, которыми закрывались Рейзар и мой друг, дабы на них не обрушилась боль из раны. Но я не находила выходу тому гневу, что неожиданным льдом сковал все внутренности.

О, как я ненавидела себя в те минуты, когда гладкая сталь вновь пронзала мою плоть, аккуратно зашивая рваную рану на левой скуле. Я тихо и безропотно отдавалась во власть этой женщины, но слезы жгли глаза, стекая по щекам, смешиваясь с кровью и остатками вина, превращаясь в яд, который рвался прочь из израненной души. Тугая нить стягивала рваную плоть, но она никогда бы не сумела заживить испуганное и потрепанное событиями сознание. Голос Рейзар прогонял темных демонов, женщина чувствовала мою внутреннюю скованность и принялась петь детские песни, вызвав этим самым недоумение Роупа. Но я была благодарна целительнице за то, что она увидела корень моих страданий, и благоговейно отдалась волнам ее ласкающих колыбельных. Сладкие звуки ласкали изнутри и снаружи, простая детская песенка успокаивала лучше каких-либо увещеваний о том, что все будет хорошо, и тело вкупе с душой расслаблялось от чарующей музыки слов Рейзар.

Легкими движениями она последний раз обработала зашитую рану, плавно выводя из состояния полудремы, которое было так сейчас необходимо. Я запротестовала, когда Роуп попытался перенести тело, едва владеющее духом, на соседнюю кровать, но Рейзар властно его остановила, скорее всего, не заметив, а почувствовав мое неодобрение.

— Оставь ее здесь, — приказала она. — Ей нужен отдых, не надо попусту тревожить тело. Ведь рана нанесена Хлыстом, — как-то многозначительно пояснила Рейзар, обращаясь больше ко мне, чем к Роупу.

— Конечно, — покорно согласился Роуп, в нем ощущалась горечь и вина.

— И прекрати это, — предупредила Рейзар и, не попрощавшись, покинула наш дом, уже более доброжелательно отозвавшись о волке. Вскоре на пороге появилась ничего незнающая Нилли, она обеспокоенно заскулила, но последовала примеру Алди.

Роуп тревожно заходил по комнате, потом бережно снял мои сапоги, накрыл шерстяным одеялом, тяжело вздохнул и продолжил свое самобичевание. Глаза распухли от слез, они не отрывались, а говорить не просто не хотелось — зашитая рана странно стягивала все лицо, создавалось впечатление, что вся кожа пала жертвой нитки и иголки в руках Рейзар. Донесся запах заваренного с мятой чая, Роуп принялся медленно глотать жидкость, напоминая моему пересохшему рту и горло о жажде. Вскоре парень догадался, уж не знаю каким образом, и поднес к сухим губам чашку. Некоторое время он молча сидел на краешке кровати, а потом принялся рассказывать разные истории, которых я никогда не слышала.

Голос потенциального менестреля ласкал, но проходящее онемение от примочки белладонны мучительно возвращало из полудремы к бодрствованию. Начавшийся жар и вовсе прогнал всякую надежду на отдых, но Роуп, по-видимому, решил, что я уснула, и замолчал, хотя он позволял не погрузиться в забытье. Я боялась этого состояния, потому что бред никогда хорошо не влиял ни на сны, ни на общее состояние организма, но открыть род не удавалось, так что друг продолжал молчать, сжимая мои пальцы в своей руке. Мне было спокойно, но оттенок ужаса, который щекотал волосы на затылке, не позволял полностью отдастся удовлетворению и расслабленности, поэтому тело мое стало похоже на натянутую тетиву, готовую вот-вот лопнуть от напряжения. Мышцы задеревенели, повторяя состояние закостеневшего духа.

— Я должен был помнить, — сокрушенно и неожиданно прошептал Роуп, я едва не вздрогнула от резкого и низкого звука. — Вот почему ты прятала еще и лицо, — захотелось недоуменно замычать, но тело протестовало и не желало делать вообще что-нибудь. — Ох, девушка-из-мечты, я должен был, должен был помнить!

Онемение на скуле возобновилось, как и во всем теле и сознании, после того, как слух донес до меня смысл последних сказанных Роупом слов. Фальшью тут и не пахло, парень искренне признался мне в том, что пытался скрыть долгое, долгое время. Внезапно все кусочки головоломки сложились в единую и целостную картину. Его странное поведение, когда я появилась на дороге, недовольство по поводу того, что Морп приказал здесь жить, его наставничество… Все Роуп делал через себя, через огромное физическое и душевное усилие, он просто ждал меня так долго, и вот я пришла, но парень уже пообещал свою дружбу, отчего и смущался того, что уже любит. Захотелось закричать и выбежать вон, но, казалось бы, незначительная царапина приковала тело к постели, а мозг к затылку, наверное, поэтому думалось так чертовски плохо. Теперь я вряд ли смогу рассказать Роупу о муже, пусть мой друг считает, что я сплю и ничего не слышу, все равно… Не найдется в моей душе столько смелости, чтобы разбить парню сердце.

Наверное, волки почувствовали прилив негативных эмоций, и под свешенной с кровати рукой оказалась мягкая шерсть. Я не стала выдавать себя поглаживанием, стараясь глубоко и ровно дышать, а Роуп все продолжал что-то сокрушенно, но вдохновенно шептать. Ком отчаянья подбирался к горлу, но каким-то удивительным образом удавалось каждый раз отгонять его глубже. Еще одна простоя истина стала прозрачна в моих глазах. Роуп будет для меня Наставником, Первый Свет так решил, и какой-то частью себя я, безусловно, понимала, что ослушаться его просто невероятно. Я не желала предавать тех законов, которые царили среди людей Динео, но это относилось к разряду просто невыполнимого, я бы сама не преступила приказание Первого Света. Ощущение этого огромного сознания просто лишало всяческих воспоминаний о прошлом и мыслей о будущем, когда оно властвовало надо мной, тогда я просто прекращала думать и находила в себе силы и желания только для подчинения. Если бы даже сейчас кто-нибудь спросил меня о тех днях, я бы скупо пожала плечами. Я должна была повиноваться, остальные мысли надежно покинули голову.

Я лежала на спине и глядела в потолок, прислушиваясь к каждому удару своего сердца. Воздух помещения уже раздражал мои ноздри, а звук льющегося наружи дождя так и манил к себе, но сил, чтобы подняться с кровати и выйти на улицу, не было. Поэтому я просто лежала и слушала свое сердце. Алди неодобрительно зарычал, последние три дня он только и делал, что критиковал мое поведение, но огрызаться не хотелось. Ничего не хотелось.

Я ощущала себя полным ничтожеством, и причины этого скрывались под толстым слоем недоумения и ярости. Не знаю, каким образом во мне смешивались безразличие и гнев, но так оно и было. Эти чувства ядовито клубились в голове, не давая покоя телу, которое жаждало движения и жизни, но этого дать ему нельзя. Не сейчас. С каждым проведенным в одиночестве днем я маниакально погружалась в состояние одиночества, со мной даже не находилось человека, с которым я могла бы поделиться своими утопическими настроениями. Нет, Роуп постоянно ухаживал за мной и присматривал за зашитой раной, но после его признания ему доверять… глупо. Я так решила, так что никто не оспаривал моих выводов, и утопические мысли продолжали планомерно изъедать внутренности. На сопротивление не находилось желания, так что я безропотно воспринимала изменения собственной души, кляня себя за глупость и совершенную ошибку.

На мое раздражение никто не поддерживал этой мысли. Рейзар заявила, что своенравные Хлысты порой калечат своих владельцев, а Роуп так вообще увещевал, что это его вина, да так яро, что иногда хотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым, но обычно об его лицо ударялась подушка. Они так яростно принимались меня кормить или вызывать на разговоры, что порою я притворялась спящей, чтобы занудное жужжание их заботы не отвлекало от демагогии, что развернулась на амфитеатре моей жизни. Ничто не пробуждало мысли к жизни или радость, я думать забыла о шраме, который наверняка появиться на скуле. Мне было плевать на то, что происходит вокруг, я полностью и без остатка погрузилась в созерцание руин своего обучения.

Наверняка, эти дни самые странные в моей жизни. Еще никогда мысли о собственной ничтожности не посещали так часто и так красочно, что иногда хотелось дотянуться до кухонного ножа и покончить с этим ничтожеством. Но безропотная лень настолько овладела молодым телом, что мысль о столь незначительном движении приводила в уныние все мое состояние. Я с трудом заставляла себя вставать с постели и проводить необходимые телу процедуры, очень часто Роупу приходилось почти насильно запихивать в мой рот ароматную и горячую еду, и только с помощью волков ему удавалось уговорить мое безразличное сознание принять ванну. Все потеряло краски, вкус и запах, волки не переставляли удивляться моей глухости — ничто не привлекало рассеянного внимания. Но я никогда бы не догадалась, что причиною этому всему была не ошибка, а отвратительное влияние владеющей несколькими душами цепью.

Однажды наш дом посетил Морп, но он так и не дождался какого-либо вразумительного ответа моими словами, на его вопросы отзывался только Роуп. Я уже в то время дошла до состояния полного безразличия, каждый час казался мне бесконечным, а болезнь — вечностью, хотя я пролежала на кровати всего три дня. Но это время переменило всю внутреннюю суть, сейчас я с содроганием реагирую на то, что менялось в голове и сердце. Даже Силенс ощущал тревогу, но я решительно отталкивала наплывы Королевской магии, хотя постоянно задавалась вопросом, откуда в тот период взялись силы и воля на это. Но результат оставался очевидным, как принц не желал этого, попасть в мой разум ему не удавалось, как и завладеть телом. Хотя, признаться честно, я бы с удовольствием отдала этот безвольный мешок костей в чье-нибудь пользование, вот только, к сожалению, никто не хотел им пользоваться, так что я продолжала влачить свое существование в этой отвратительной телесной оболочке. Нилли, как волчица не признающая движение без пользы, начала протестовать моей неподвижности, и как-то вечером попыталась стянуть с постели мое тело, вцепившись зубами в запястье. Но она боялась причинить мне боль, поэтому захват казался слабым, как и ее усилия, ведь волчица не желала причинять еще больший дискомфорт и еще глубже загонять в раковину мое опасливое сознание. Роуп тщетно пытался вызвать меня на разговор, но чаще всего в ответ получал безраздельное мычание, короткие кивки или выразительные взгляды.

Я с интересом наблюдала за своим телом, которое все замедляло ход своей деятельности. Сначала дыхание стало более глубоким и размеренным, потом сердце с готовностью подстроилось под медленный ритм, а там и сон стал глубоким и почти беспробудным, а бодрствование превратилось в бесконечную и нудную рутину. Жила я от ночи к ночи, в такие моменты душу покидали сомнения, и можно было полностью уйти во власть замечательных снов, но и эту искорку радости волки опошляли мыслями о том, что я прекрасно могу получить все это и в реальности, если только заставлю себя встать с постели. Но я им не верила. Мягкая перина кровати казалась самым безопасным местом на свете, а долгожданный сон просто глотком свежего воздуха в легких человека проведшего долгие годы в затхлом закоулке темницы. Я плевала на те радости, что раньше оживляли тело, и планомерно лелеяла жалость к себе в бесконечном молчании. Это напоминало глупое занятие маленького ребенка, который знает, что нельзя купаться ранней весной, но все равно лезет в воду, а потом шмыгает носом до лета. Так же и я погружалась в ледяную воду безразличия, осознавая, что потом придется платить за эти мгновения, проведенные в состоянии утопии. Но порой рассудок отказывает человеку, когда он вдруг понимает, что всего его предыдущие действия были ошибкой, что друзья на самом дели лгали, и что самые близкие люди слишком далеко, чтобы понять тебя. Разум не властвовал над телом, он безразлично отстранился, предоставляя свою жизнь случаю. Но как это неуместно и глупо безвольно качаться на волнах судьбы. Нет, эта истина тогда не интересовала меня, я просто хранила в себе сгустки боли и все упорно обвиняла себя во всех своих бедах. Мне стыдно, от того, что я ступила на дорогу жалости к себе, ведь только тогда, как мои ступни коснулись этого пути, я и превратилась в ничтожное подобие слабого человека. Пропала вся сила духа и страсть, о которой так искренне говорил пусть и затуманенный давним горем король Энтраст. Тот самый свет, который полюбил во мне принц Силенс, померк, и моя душа не хотела пробуждать в себе эти утраченные качества, убеждая и меня, что мы слишком устали, чтобы бороться. Вот это раздумье и пульсировало в моей распухшей от раны и сомнений голове, я постоянно пыталась доказать кому-то невидимому, что силы покинули мое тело и душу окончательно, и никогда уже не вернуться. Почему-то мне было важно рассказать это ему, но кому… я не вспомню даже сейчас.

Лишь отвращение спасло когда-то уверенную в своих действиях девушку от верной гибели безвольного человека. На четвертый день странного недуга во мне проснулось жуткое отторжение самой себя, которое и вернуло все прежние убеждения в голову. Неожиданно ясно перед глазами предстала картина произошедшего, краски впервые появились на холсте, и я восторженно соскочила с кровати, не чувствуя резкого жжения в скуле, потому что в тело вернулась жизнь.

Она радостно плескалась внутри, оживляя, взывая ко всему, что заключалось внутри. Но теперь я знала одну простую истину. Вот что значит Первый Свет. Он пришел, никем, ни мной, ни Роупом, незамеченный, и вернул недостающий отколовшийся кусок души лично мне в руки, и я сама вернула его на место. Да, при контакте с Первым Светом я потеряла его, вот почему не желала ни слушать Роупа, ни внимать уверениям рассудка, что Хлыст не в духе. Я потеряла часть себя и каким-то образом пыталась возместить эту горькую утрату, но Первый Свет понял, что натворил, и поспешил исправить то, что сделал случайно. Слезы жгли мои щеки, алмазными каплями разбиваясь о густую шерсть Алди, которого я обняла в порыве невероятного воодушевления. Иногда мы воспринимаем что-то как должное, вот и целостность моей души, яркой точкой полыхающей в груди, казалась неким само собой разумеющимся. Но стоило утратить это на столь непродолжительный срок, как жизнь потеряла всякий смысл. Нет, даже не так, жизнь просто покинула все мои составляющие части. Сердце возобновило яростно-быстрый темп, который был присущ моей страсти, что горела во мне, я понимала все то, что пытался сказать мне когда-то Силенс. Все то, за что он меня благодарил. Я могла любить, но не говорить и слова об этом, но при этом мое чувство искренне полыхало вокруг объекта воздыхания. Он знал это, как и знал то, что я сдержу свое обещание и вернусь в Дейст, чтобы быть там принцессой. Но все это превратилось в ничтожные мелочи по сравнению с тем восторгом близким к экстазу, который головокружительными волнами налетал на меня со всех сторон. То самое, что не хватало раздробленной душе, было простое, но важное чувство значимости. Потеряв его, я разорвала все нити, что связывали меня с другими, лишилась собственного понимания себя, и это и губило изнутри, ведь не что так не ломает тебя, как собственная ненужность и никчемность. Ничто.

Первый Свет хотел научить чему-то, и я, о да, приняла эту истину с должным вниманием прилежного ученика. Он показал, что нужно ценить каждое мгновение, что я провела в душевной целостности и во внимании своих близких людей. Теперь ценность дружбы в глазах цвета янтаря вознеслась до самых небес, но благодарности моей не было предела. Столь ценный урок мог быть преподан только Первым Светом, и эта суть тоже являлась особым нравоучением. Не возникало сомнений, что Роуп не станет плохим Наставником, раз он так решил, значит, так должно. Не возникло ни протеста, ни противоречия, ни недоумения, все ясно и просто, как день, что сияет над головой, как и то, что солнце будет постоянно вставать утром и садиться вечером. Естественность прельщала волчью натуру, честность привлекала человека, а в едином союзе они полноправно владели моей преданностью и возможностями. Радовало и то, что волки откликнулись на это с той же сердечной простотой, что и я.

Я была готова ринуться к новым знаниям, как шквальная волна во время шторма, но чувства окрашивались не только стремлением, какой-то золотистый оттенок, переданный от Первого Света, преобладал над любопытством в несколько раз. И то явилась гордость. С безумным энтузиазмом можно было наброситься на любое дело, но именно ощущение значимости того, что совершено, придаст вкус окончательной победы. То явилась не моя мечта, нет, такие мысли я хранила глубоко под сердцем, боясь, что это когда-нибудь осуществиться, ведь в ином раскладе дел, куда начнет стремиться душа, если потеряет эту сладостную надежду на осуществления желания? Гордость стала воплощением того, что яро искалось мною в окружающих людях, наверное, только в Силенсе я натыкалось на это тихое понимание. Король смог утратить эту способность, потеряв старшего сына, принц же нашелся со смекалкой и хранил эту силу. Силу, что имела безграничную власть, а в сочетании со спокойным осмысливанием просто не имела себе равных на доске дипломатии. Но для меня все приобретало не вид политических дрязг между странами, что пытался предотвратить Силенс, для меня это была просто жизнь. Та самая, в которой обличался образ судьбы, к коему так страстно стремилось мое существо. Но это знание было даровано Первым Светом, а не собственной сознательностью, но горечь моей глупости просто не сумела бы затмить торжество триумфа.

Даже если возникали сомнения, то они появились уже после того, как я приняла решение получить все знания, коими обладал Роуп, несмотря на его неразделенную любовь. Нет, я не позволяла думать себе о том, что возникнут трудности или невыполнимые задания на этому пути, вдохновенность Первого Света превышала все «против». Оставалась решимость, крепкая и непоколебимая, что, безусловно, приведет к безраздельному успеху. Но для начала нужно отыскать силы и поднять все резервы, казалось бы, приличных способностей и бросить их на прохождение этого пути. О да, дорога к деревне Динео не зря проводилась под руководством какого-то отдельного человека, и не зря путешественник шел один. Это морально приготавливало к той цели, что поставит перед ним Первый Свет. Морп тренировал в людях этой магии терпение и повиновение, которые тоже пригодятся в общении с этим таинственным наставником. Учитель из этой деревни просто подготавливал к тому, что даст Первый Свет. Вот откуда безмерная мудрость в глазах юного Роупа, парнишка не раз говорил мне, как и Круэл, что он ему все рассказал. Не было сомнений, что он — это его Первый Свет. Я простила своему другу даже недоговорки. То была не его вина или его недоверие, то являлась в устах воля Первого Света. Я уважала ее, а значит, полностью готова повиноваться Роупу.

Любовь же Роупа перестала казаться такой разрушительной и ужасной, ведь все чувства человека должны в полной мере уважаться другим, на которого они направлены. Это было несвязной истиной до контакта с Первым Светом, когда тот вернул недостающий кусок души. Роуп не виноват в том, что в его семье есть традиция видеть во сне суженного или суженную. К его сожалению, в деревню я попала, будучи замужем за принцем Силенсом Могучим, и эту тайну точно решила не доводить до ушей юного наставника. Пусть между нами останется легкость, чем вырастет стена недоверия и глубокого оскорбления, которые возникнут после моего признания. Эх, если бы не воля Первого Света, то я не злоупотребляла бы нашей дружбой и рассказала все, как есть. Но мне не представлялось обучение у Наставника, который какой-то частью себя будет ненавидеть свою ученицу. Такая перспектива не только не прельщала, но и заставляла испуганно вжать голову в плечи. Но страх превратился в смешное подобие истинного чувства, он лишил меня этой абсурдности, за что я испытывала смесь благодарности и сожаления. Без гниющей руки, отнятой лекарем, все равно непривычно.

Может быть, я буду неловко себя ощущать, когда посмотрю в глаза настоящей опасности, но Первый Свет посчитал, что так лучше, значит, так оно и есть. Безропотное доверие распространялось на всё, на все его действия и даже бездействия, но грело сердце еще и то, что волки никоим образом не выражали своего недовольства, коего и в помине не существовало. Значит, то был не плод больной фантазии раненой девушки, так пришла правда в образе мудрого существа. Наверное, вы были начали задаваться вопросами, пожелали бы узнать, кто он, этот Первый Свет, а я… Может быть, поступала глупо, но не сомневалась в своих поступках, что не появлялось в моей жизни очень-очень давно. Он вселил уверенность, которой часто не доставало, он показал мне безграничность моих возможностей и даже приоткрыл полотно судьбы, что длинной сотканной из сотен и тысяч жизней тканью накрывала каждого человека с головой. Каждый день — это опыт, опыт, что нужно употребить во благо достижения заветной цели. Каждое утро — это новая жизнь, что может быть прожита тобой или кем-то другим. Каждый вечер — это короткая передышка в бесконечной погоне за счастьем. Каждая ночь — это таинство, что на следующий день показывает несколько нитей из своего полотна. Все это то единственно нужное человеку. Но каждый раз, размышляя о своей судьбе, мы отталкиваемся только от себя и собственных целей, забывая, что твой сосед точно так же мечтает о будущем. Если бы только люди умели видеть все нити, то силы их стали б безграничны, поэтому я понимала, отчего не всем дано получить это знание. Знание опасно, коль попадет в руки дураку, а представьте кровожадного убийцу, который сумеет проследить судьбу и мечты своей жертвы и просто обрубить очередной узел интриг грязным от крови ножом? Нет, вот почему Первый Свет так осторожно подготавливает меня к тому, что ждет впереди, что уже испытал Морп, Рейзар, Роуп и многие живущие в этой деревне. Три Авлонги, три простых истины, что когда-нибудь откроются и моему невежеству, вот этот намек дало огромное сознание, что абсолютно без усилий подчиняло себе людские сознания. Иные, то, кем они являлись, не понять всем, но я отметила, что волкам не нужно было разъяснять таких простых истин. Животные почти на уровне врожденных инстинктов обладали этими же знаниями, но были не в силах показать их человеку, оттого и существовали в моем мире Иные, носители информации, самой драгоценной, взятой из нутра сердец.

Я устало отняла лицо от шерсти Алди и поднялась на ноги, запах волка прочно впитался в мои волосы. Проснулась нужность в принятии ванны и пищи, так что пришлось поспешить и нагреть воду до того, как Роуп вернется домой. Вдруг простые действия вызывали привлекательность и давали нечто схожее с наслаждением, так что купание превратилось в некий ритуал очищения от прежних неправильных мыслей — вместе с телесной грязью уходила и грязь душевная. Расчесывая волосы, задумалась над тем, как теперь выглядит мое лицо, и с замиранием сердца подошла к зеркалу с зажмуренными глазами. Когда, наконец, набралась смелости посмотреть на свое отражение, то застыла немного ошарашенная увиденным.

Ровная, почти растянутая дуга тянулась от кончика левой брови через скулу, дотягиваясь до мочки уха. Но я заметила ее лишь тогда, когда убрала волосы, которые привычно спадали на лицо, это меня и удивило. Мое предполагаемое уродство отлично скрывалось, да и шрам не обещал быть таким отвратительным на вид, как тот, что покоился на груди. Тонкая серебряная цепь оставила болезненный, почти аккуратный росчерк, а, может быть, это руки Рейзар так умело зашили рану, что теперь она казалась вздувшейся царапиной. Не знать этого не казалось ужасным, поэтому я разглядывала свое лицо, отмечая глубокие синяки под глазами, оставленные короткой болезнью. Я поражалась им, ведь обычно по ночам беспробудный сон овладевал телом, так почему же лицо выглядит настолько уставшим, как будто я провела в седле, не слезая на землю, около недели? Наверное, сказывалось мое душевное состояние, вот и кожа так реагировала на яд, что растекался в сердце. Но изменения не заставили себя ждать. С упоением наблюдала, как прежний страстный блеск оживляет распахнутые от изумления янтарные глаза, как легкое сияние касается темных длинных густых волос, которые уже следовало бы постричь, но все не доходили руки. Они просто уставали. Такая знакомая на ощущение улыбка отразилась в гладкой поверхности зеркала, подивив своей озорной искоркой и искренностью, а милые морщинки у глаз не чуть не делали мою внешность близкой к старшему возрасту. Передо мной стояла женщина, странным образом заключенная в тело молодой и полной жизни девушки. Нет, я не забыла урок Первого Света, поэтому наслаждалась вниманием, которое, безусловно, будет обращено на мою личность, как только я сумею вновь преобразиться в принцессу Эверин Страстную без недомолвок.

Увлеченная необычным преображением в саму себя, я не чувствовала восхищенного взгляда Роупа, который мокрым обнаженным плечом прижался к дверному косяку. Глаза лишь случайно наткнулись на его силуэт в зеркале, едва не вырвав из горла испуганный крик. Я слишком резко повернулась к нему, испытав легкое головокружение с непривычки и от недостатка движения. Невольно я залюбовалась парнем, нет, мужчиной, мускулы которого опасно бугрились под золотистой кожей. Видимо, Роуп сильно намок под дождем, отчего и решил избавиться от рубашки. С сожалением подумав, что сердце парня отдано в мое глупое неведенье, постаралась приветливо улыбнуться, хотя губы до сих пор плохо слушались приказов.

— Вижу, тебе лучше, — только и сказал он, вызывающе оскалившись, белые зубы странно блеснули в полумраке плохо освещенной комнаты. Легкой походкой он подошел к бочке, что примостилась в углу, и осушил целый ковш холодной ключевой воды. Словно он вошел в дом с жаркого дня, а не скрылся от проливного дождя.

— Да, — неуверенно ответила я, снова пробуя на вкус привычные слова. Голос немного дрожал, но все же прозвучал не так плохо, как я предполагала. — Намного лучше, — тверже добавила я, ощущая нарастающую уверенность.

Роуп усмехнулся и подбросил в огонь пару поленьев, а потом повесил над очагом котелок, полный воды. Заинтересовано оглядывая наши запасы, он ничего не говорил, но его одобрение так и стояло в комнате, делая воздух упругим и покалывающим. Я пересекла комнату и осторожно опустилась на его кровать, критично поглядев на деревянный стул. Роуп колдовал над котелком с водой, кроша туда овощи и травы, мяса, к сожалению, он не отыскал. Алди оживился и тут же вскочил с пола, уловив мое мимолетное желание, и помчался в мокрый лес на охоту. Его оживление не казалось абсурдным, ведь впервые за несколько дней я по-настоящему чего-то захотела. Конечно, это обрадовало моего волка, который так любил жить текущим моментом, а не смотреть тем мертвым взглядом в будущее, что сопровождал во время болезни мой лишившийся силами дух. Нилли лишь устало подняла голову с вытянутых лап и как-то странно посмотрела на меня, но тут же вернулась к блаженным снам об охоте на оленей на бескрайнем зеленом просторе.

— Надеюсь, и аппетит проснулся? — предположил Роуп, желудок отозвался жалобным звуком, вызвав улыбку на губах друга. — Отлично, — он потер руки друг о друга в своем излюбленном жесте и оседлал стул, уперев локти в спинку. Задумчивые синие сапфиры внимательно изучали мое лицо, будто бы я могла неожиданно вернуться к своему прежнему состоянию и впасть в настроение близкое к безумству. Но я все так же уверенно встречала его взгляд, заставляя губы Роупа изгибаться в насмешливой и довольной улыбке, которая приятно смягчала печать горечи. — Я…

— Не стоит, — прервала я, неожиданно осмыслив, что паренек сейчас будет просить прощения и винить себя в случившемся. — Нет, ты не прав, в этом виновата только моя глупость, Роуп. Оставь.

Он удивленно приоткрыл рот, но ничего не сказал, чем вызывал приступ облегчения, волной накативший на тело и разум. Я заметно расслабилась после того, как избавилась от вероятной возможности услышать признания своего друга наяву, как он считал. Нет, наша дружба должна пережить даже судьбу, так что пусть это останется кодексом молчания.

— Завтра ты сможешь учиться, — многозначительно закатив глаза, сказал Роуп, и начал разливать наваристую похлебку, что-то вдохновенно насвистывая.

Юный наставник действительно не разбрасывался словами попусту, и на следующее утро я разбуженная на рассвете принялась за обучение. Ныне более полное, чем то, которое он давал раньше, хотя я готова была согласиться только на упражнения с цепью и Динео. Передо мной на столе Роуп разложил самые разные травы, коренья, шишки и листочки, которые в общем сочетании болезненно отзывались в моем чувствительном носу. Алди так и вообще вышел из дома, постоянно чихая, и недовольно поглядывая на Наставника, притащившего всю эту пахучую гадость в дом. Так что на меня волнами накатывало плохое настроение волка, чья шкура тяжелела и мокла под откосными струями дождя. Он несколько тысяч раз на древнем животном языке проклял парнишку, даже Роуп стал озираться по сторонам, потому что угрозы в моей голове слышались самые отвратительные и ужасные. Но я согласилась бы с волкам, если бы не Первый Свет, убедивший в знаниях друга.

— Быть человеком с Первым Светом, это значит не только обладать Динео и управляться со своим Хлыстом, — голосом замкового писца начал Роуп, мгновенно переключив все мое внимание на обучение. — Ты должна уметь врачевать большинство недугов, которые можешь получить. Это, знаешь ли, просто необходимо, когда-нибудь ты будешь благодарна мне за эти уроки. — Он взял в руки какое-то широколистное растение, недурно пахнущее, но незнакомое мне. — Я мог бы и сам зашить твою рану, — резко переменив тему, признался Наставник, — но посчитал, что Рейзар справиться лучше. Она у нас лучший лекарь. — В ответ я только кивнула, колющая боль в скуле постоянно напоминала о глупой оплошности. — Это донник, — продолжал паренек, поднеся растение поближе к моим глазам, — запомни, как он выглядит. Очень часто при гниющих нарывах спасают только припарки из его листьев, а если рана не открыта, то примочка из сока корней спокойно может совершить эту грязноватую работу. — Он поднял веточку с несколькими красными некрупными ягодами, оно было мне знакомо. — Это барбарис. Настой из коры или даже простой чай снизит жар и при большей дозе прочистит весь желудок и кровь. При отравлениях советую именно барбарис, хотя многие склонны не верить его потогонному свойству, но при укусах лесных шымов рекомендую его листья. — На ум сразу пришел образ маленького лесного зверька с противной мордой, похожей на крысиную, и короткие зубки, имеющие секрет опасного, но не смертельного яда. — Это трава Брокенджава, так мы ее называем, потому что именно он на охоте со своей медведицей столкнулся с этим растением. — Ничем не примечательный пучок зелени, только на стебельках кое-где имелись белые крапинки. — Это, напротив, отравитель, при сушке приобретает запах волчьей ягоды, — если бы я была волком, то шерсть на загривке сейчас непременно собралась бы гармошкой, — а в сочетании с белладонной усиливает свои смертоносные свойства. Но может человека зрения, при больших дозах полностью, вызывает разложение открытой раны, а еще первые признаки отравления — распухший язык. — Все внутри похолодело, мне даже вздохнуть было страшно потому, что на столе лежали эти самые травы, которыми тень когда-то пыталась убить меня. Это воспоминание липкой паутиной наползло на неокрепший дух, и паук сомнений продолжал ткать свою изворотливую ложь. Ведь я так и не узнала, кем был мой неудавшийся убийца, пусть и не жаждала отмщения.

— Распухший до невероятных размеров язык, — саркастически отметила я, с отвращением осматривая пятнистую траву с запахом волчьей ягоды. Кто только приписал этим плодам славу благородных волков?!

— Не знаю, не пожелал бы себе испытать эту дрянь на собственной шкуре, — усмехнулся Роуп.

— Вот и я не желала, но все же испытала. — Парень смертельно побледнел. — Только не надо трагедий, — остановила я начинающуюся панику. — Несостоявшийся убийца изготовил свечу с этими травами, а потом еще пытался занести яд в рану, — я машинально погладила пальцами розоватый шрам на груди.

— Вот почему он в тот раз вспух! — выдохнул Роуп. — Я ошибся: лекарь сделал все правильно. Я не зря рассказывал тебе об этой комбинации двух ядов. Точнее, белладонна сама по себе безобидна, но в этом сочетании несет смерть. Но самое главное, что пораженная таким ядом рана может впоследствии подчиняться воле человека. Только тому, кто обладает Динео.

— Я же говорила, что кто-то держал меня в кошмаре, — обиженно бросила я, все еще скользя пальцами по росчерку от меча. — Но кому это могло понадобиться…

— Не знаю, — грустно ответил Роуп, напряженно оглядывая травы на столе. — Но когда-нибудь тебе помогут избавиться от этой власти, не волнуйся так, Эв, — успокаивал он, скорее всего, самого себя. — Продолжим, — он тщательно откашлялся, прочищая горло. — Это кора новодня, очень редкого дерева, собираются только на рассвете, как ты могла догадаться. При ожогах самое лучшее средство, поверь моему опыту, волдыри проходят быстро, да и краснота с опухолью спадают. В общем, кора новодня незаменимая вещь в обиходе людей Динео, — мне показалось, или он запнулся? — Даже те же Хлысты, — продолжал Наставник, не придавая значения моему удивленному взгляду. — Если неправильно сделать захват или метнуть его во время изменения, то можно обжечь пальцы, или даже хуже, — помрачнел он на окончании фразы и посмотрел на розоватую царапину левой скуле. — Если ты заметила, то такие деревья вокруг нашей деревни не редкость, хотя я и говорил, что они встречаются нечасто. По всему свету есть только три места — три деревни Динео, где растет дерево новодня. Это удивляет многих лекарей, которые встречают эту кору в наших запасах, если мы вдруг попадаем в чужие земли.

Вот так-то! Значит, о том, что лишь Морп имеет права уходить из селения, тоже ложь? Сколько же тайн мне еще предстоит узнать, прежде чем я пойму, зачем явилась к этим людям. С каждым словом, казалось, парень нервничает все больше, видимо, учить обращаться меня с Хлыстом, не так сложно, как говорить о лечебных травах. Наверняка, он до сих пор испытывал стыд, что не сумел помочь и предотвратить последствия глупой ошибки. Но я не винила никого, даже себя, ведь моя душа лишилась составляющего кусочка, интересно, как получилось бы остановиться при всем желании?

Слова Роупа лились неумолимой рекой, заполняя пустоты в моей голове надежно и прочно, так что к концу дня нельзя было вспомнить, знала ли я о свойствах сушеной крапивы, или это Наставник поведал тайны листьев. А может кора бузины использовалась в поместье Фунтай, а что если эти странные ягодки под названьем «грустные лики» я когда-то ела в замке, понукаемая заботливым принцем? Или он мне давал вот эту запаренную кору литвийника от жара или вовсе не использовал эти травы, а предпочитал плоды илиссы, чтобы подкрепить мои силы? Чертополох и береза, даже самые простые кустарники, казавшиеся мне с детства самыми непримечательными и не лечебными, имели разнообразные полезные свойства. Алди реагировал на все это так же сварливо, как и я, волчий нос просто не мог терпеть такой взрывной смеси лесных запахов, отчего-то я порою отвлекалась на его мысли, за что и была отругана Роупом в конце дня. Это досадное открытие. Странно, когда тебя отчитывает пятнадцатилетний мальчишка, и только сознательность и уважение к моему другу не позволяли бросить все эти корешки и убежать на улицу. Хотя у Нилли так и чесались лапы, но волчица старалась, напротив, направлять меня на путь обучения, не спуская никакого невнимания. Так что оккупированная ею и Роупом, я постигала тонкую науку лекаря. Порой возникала мысль, что он учит убивать людей, когда парнишка с уверенностью бывалого убийцы рассказывал о том, как можно смешать яды в определенных пропорциях и дозировках. Но цель из использования так и оставалась туманной, потому что Наставник вдруг замолкал, стоило спросить, зачем это вообще нужно. Мои знания пополнились так же и противодействующим смесям, на тот случай, если повториться история с тенью, которую пришлось детально пересказать Роупу.

Пальцы тоже неблагоприятно отзывались о наставнике, окрашенные в зеленый цвет из-за самых разных пахучих соков, я стояла и с трудом отмывала руки в мелком ручейке, который вился между камней чуть ниже деревни. Мыльный корень никак не хотел избавлять кожу от следов, и с каждым новым старательным движением я проклинала своего Наставника все чаще и все ожесточеннее, но когда Роуп, мило улыбаясь, появился из-за кустов, злость каким-то чудодейственным образом испарилась абсолютно. Бедро горело от висевшей цепи на ремне, скрученной в несколько плотных колец. Шрам на лице напоминал, что не стоит пользоваться Хлыстом, когда он не в духе, но я и не собиралась этого делать — просто мой друг советовал везде и всегда носить цепь с собой, что ж, с Наставником не поспоришь, хмуро думала я, прикрепляя звенья понадежней.

Все с такой же обворожительной улыбкой Роуп принялся собирать в руки песок по бережку ручейка, и зеленая краска мигом исчезла с его пальцев. Скрежеща зубами, повторила пример своего мудрого учителя, и ехидно скривив губы, последовала за ним домой. Парень обещал, что на сегодня уроки не окончены, расстроив окончательно все планы на вечер, ведь волки так давно не охотились в моей компании, но что поделаешь… Поэтому я плелась за ним с закушенной, как у обиженного ребенка, губой и хмуро придумывала самые изворотливые способы убить этого своенравного юнца. Жаль, что Роуп на деле доказывал свои обширные знания, так что Первый Свет не простит мне, если моя разгневанная рука падет правосудием на парнишку. Ну да, конечно, я в любом случае не сумею от него избавиться, дружба Роупа грела душу, иногда забывалась его глупая любовь из-за судьбоносных снов. Тут я резко остановилась.

Он рассказывал, что во сне к каждому члену его семьи приходил человек, впоследствии связывающий свою судьбу с тем, кому приснился. Дрожь сделала кожу гусиной, и холодок злорадствующей змейкой подобрался к глубине сердца, но самообладание не позволяло поддаться панике. Неужели я стану судьбой для Роупа? Но это просто невозможно! Я жена принца! Какой-то до боли горький оттенок пронесся вихрем по затуманенному сознанию. А что если я выбрала не ту дорогу, и вообще не должна была стать принцессой? Ведь я снилась Роупу задолго до того, как дала обет верности Силенсу. Нет, это просто не укладывалось в голове, а если я в это поверю…

— Ты там голого Дарка увидела? — крикнул через плечо Роуп, поставивший одну ногу на первую ступеньку крыльца.

Я благополучно пропустила его замечание мимо ушей и сердито толкнула его в дом, когда большими шагами сократила расстояние, что разделяло нас. Парень засмеялся, короткие волосы разметались, невероятно отливая золотом в предзакатных лучах. Но потом Роуп посерьезнел, подошел к небольшому столику, что стоял подле двух деревянных кресел, встал перед ним на колени и разложил свою черную веревку, пальцем поманив меня к себе. Послушно наблюдая за его действиями, восхищалась размеренной сосредоточенности на его лице, она всегда появлялась, стоило только парнишке заняться чем-нибудь важным для него.

— Смотри, — позвал он, и я опустилась на колени напротив него. — Хлыст не просто обладает душами или имеет формы, он умеет подчинять. — Откуда он только взял эту маленькую мышку? Но серое существо шустро выскользнуло из его раскрытой ладони, но внезапно замерло, разве что короткие усики напряженно шевелились. Крошечные глазки уставились на черную веревку, чудным образом подрагивающую от нетерпения. Стоило мышке чуток выставить лапку вперед, как Хлыст Роупа стал тонким, почти как нить, и кругом обвился вокруг шеи мышки. Существо тонко запищало, а потом затихло — веревка явно не причиняла ей каких-либо телесных увечий, просто подчиняла. Я понимала это на каком-то подсознательном уровне, без объяснений Наставника. Когда черная нитка спала на столешницу, мышка уже и не думала когда-нибудь покинуть Хлыст. Роуп странно улыбнулся и щелкнул пальцами по маленькому носу. Серый комочек возмущенно пискнул, неуклюже свалился на пол и короткими, но быстрыми перебежками прошмыгнул наружу. — Но для этого ты и твой хлыст должны быть настроены в унисон, связь возникнет такая сильная, что единое целое — слишком мягкое название этого контакта. Наверное, что-то подобное ты испытываешь со своими волками, — моя бровь удивленно взметнулась вверх, — я много и внимательно слушал Брокенджава. Так что, надеюсь, у тебя получиться настроиться на такой же лад с цепью.

— И мне это делать сейчас?

— Да, — коротко констатировал Роуп.

— Неужели это не может подождать до утра? — спросила усталость во мне, но Наставник был неумолим.

Пришлось превратить свой разум в плоскую ледышку, чтобы получилось уловить тонкую ниточку, что тянулась к моей цепи. Она недовольно трепыхалась под неумелыми пальцами шаткой магии, постоянно выскальзывая, таясь за скрывающими стенами. Мне никак не удавалось прочно захватить этот слабый след связи, ведь я почти разорвала все между Хлыстом и собой, когда получила свежий шрам на скулу. Но сапфировые глаза, напряженно наблюдавшие за робкими действиями ученика, подстегивали, и я вновь и вновь старалась ухватиться за призрачный хвостик. Пот выступил на лбу, дыхание нехорошо сбилось, но прерваться — означало сдаться. Динео упорно тянулся к подобию души, что сплелась из разных людей в звеньях серебряной цепи, но натыкался на холодное безразличие. Я уже слышала голос Роупа, который печально говорил, что можно еще раз попробовать завтра, но сама не желала сдаваться, упрямо не поддаваясь на увещевания рассудка. И старания мои были вознаграждены.

Наверно, прикосновение крыла бабочки с этим ощущением было сравнимо с твердым подзатыльником — так зыбка связь между мной и Хлыстом. Но упорство и желание увидеть гордость на лице Наставника тащили вперед, так что я пробиралась по этой тонкой нити к цепи. Серебряные звенья опасно натянулись, издав протяжный звук, они ощущали приближение моей магии. Наблюдая за ней, я наступала со своими силами на ее решимость, как сделала это когда-то в прошлой жизни на поляне. Все сейчас превратилось в единую точку, в которой существовали только я и цепь, а время лишь подобием чего-то человеческого мерцало на задворках нашего объединенного понимания.

Нет, это не было похоже на то единение, что возникло между моими волками и мной, как я предполагала, слушая слова Наставника. Роуп прав, это нечто большее, чем единое целое. Это чувство не поддается описанию в словесной форме, я не сумела бы даже себе объяснить, как и что произошло, но внезапно мир вокруг изменился. Не так, как это произошло из-за Алди и Нилли, но все-таки изменился. Странная и пугающая власть появилась в моих руках, и Хлыст безраздельно был готов ей подчиняться. Сложная сеть образов связывала магию Динео с душами в звеньях цепи, и окутывала их легко, но прочно, как смертоносная паучья паутина. Отсюда нельзя выудить информацию, можно принять сам факт тонкой, но надежной связи между Хлыстом и мной.

— Ты оправдала надежды Первого Света, — гордо произнес Роуп, прикосновением горячих пальцев выводя меня из дрейфующей в комнате магии. — Я быстро справился с этой задачей в свое время, но я знал, что должен это сделать с детства. — Его рука странно коснулась груди, а потом лба, словно он связывал свою судьбу из сердца с мыслями из головы.

Слов не нашлось для ответа, и Наставник это прекрасно понял, поднялся на ноги и, напевая себе под нос веселую песенку, принялся за ужин. Запах жарящегося мяса побудил внутри дикий волчий голод, а Роуп все колдовал над хлебом, который принес из дома Рейзар. Тут же нашелся круглый сыр и наполовину красные яблоки. Паренек пригласил меня сесть, а сам отрезал куски мяса от поросенка, жир капал на угли, распространяя характерный запах по дому. Ловко нарезав сыр, Роуп уселся за стол, почти тут же впиваясь зубами в сочный жирный кусок мяса. Я давно привыкла к простой пище, так что быстро последовала его примеру. Но привкус разных трав, что давал мне на пробу Наставник за сегодняшний урок, перебивал вкус свинины и не давал в полной мере насладиться ужином.

— Спасибо, Роуп, за ужин, — саркастически заметила я, откладывая в сторону безвкусный жареный кусок.

Парнишка удивленно оторвался от еды.

— Эти травы не дают мне чувствовать вкус, — пожаловалась я, с завистью глядя на здоровый аппетит своего Наставника.

— Прости, — только и сказал он, принимаясь за горячую свинину, словно в моей жалобе не нашлось ничего стоящего его драгоценного внимания.

Я разглядывала свои руки, пораженно отмечая мелкие царапины, которые оставляла цепь, они раньше оставались мною незамеченными, так что этот факт удивил. Постукивая пальцами по столешнице, все ждала, пока Роуп закончит трапезу и расскажет мне очередную историю из жизни людей Динео. Любовь к этим балладам или просто рассказам возникла сразу, как только мой друг решился поведать мне их. Даже охота не манила в лес, любопытство жаждало услышать о приключениях очередного героя. Он часто говорил туманно, напоминая песню Онливана в караване у костра, все также рассказывая о таинственных существах, которые летают над нами. Я все пыталась найти связь между Динео и этими сказками, но ничего не получалось, поэтому я просто довольствовалась неполными словами Наставника.

Когда он убрал посуду, уселся на свою кровать и впился зубами в сочное яблоко, я выжидательно посмотрела на него. Роуп задумчиво окинул меня взглядом, а потом, к счастью, широко улыбнулся и похлопал рукой в изножье кровати. Я быстро устроилась в ногах у Наставника, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Наверное, то, что больше всего нравилось в этой деревне, так это необязательность соблюдения всех манер и аристократических правил.

— Я расскажу тебе предание об Ином, который влюбился в человека. — Лицо Роупа как-то сразу осунулось и помрачнело. — Нас все время предупреждают этой историей, поэтому и запрещают испытывать подобные чувства к Иным. Романтические. Ведь мы и так их любим, как братьев, — загадочно улыбнулся в отсветах догорающей свечи Роуп. — Иной был Золотом, которое правдой искрилось в драгоценных лучах солнца. Он узнал Авлонгу Третьей Семьи, — я сморщила лоб, пытаясь вспомнить эти названия. Ах да, третья деревня! — То была прекрасная девушка, тоже дитя солнца, как и он. Рыжие волосы сияли днем и освещали дороги ночью, россыпь веснушек печатью неба хранилась на ее лице, а зелень огромных глаз не вяла с приходом осени. Медовыми переливами звенел ее почти детский голос, да и по возрасту девушка оказалась намного младше Иного. Намного. Но он был очарован природной красотой Светлистой, он позабыл наставления предков, и вручил свое золотое сердце в руки неумелой красавицы. Но она человек, это знал Иной, на это решил закрыть глаза и поплатился. Нельзя нарушать законы, что нерушимой стеной стоят среди нас с Древних Времен. Золото посчитал это давнишними сказками чудаковатых стариков из прошлого нашего мира, наплевал, ну, а потом было поздно что-то исправлять. Светлистая умерла, как только признала любовь Иного к себе, как и свою к нему. Это больше, чем извращение. Все равно, что человек бы решил завести семью с собакой, — с оттенком отвращения процедил Роуп. — Они нарушили закон. Закон! — голос его сорвался. — Золото и Светлистая были наказаны. Он — одиночеством, она — смертью. Говорят, этот Иной жив до сих пор, но он никогда не сумеет завести пару с себе подобной. На его голову пало древнее проклятье, от которого нас и уберегали предки. Но, по крайней мере, Иной жив, а девушка умерла. В позоре, с язвам по всему юному и хрупкому телу, лицу, по всей коже. Вместе с ней умерла и их любовь, ставшая страшным уроком для всех.

— Как ужасно, — только и сумела ответить я, крепче охватив себя за колени. — Но почему Авлонга была такой… юной?

— О, очень просто, она недавно стала заведовать народом Динео, вот и все…

— Но…

— Нет, Эверин, это все, — отрезал мой друг, стягивая через голову льняную рубаху, впитавшую запах его тела. Чуткое обоняние волка иногда вредило моей сосредоточенности, улавливая каждый нюанс.

— Мне так надоели эти загадки, — фыркнула я, поднимаясь с кровати. Алди успокаивающе прижался к моим ногам, мешая дойти до двери, потрепав его между ушами, я обеспокоенно потянулась до Нилли, но волчица рыскала где-то по влажным зарослям, полная охотничьего азарта. Она отмахнулась от Динео, как от надоедливой мухи, я недовольно поджала губы и забралась под одеяло.

— А у тебя нет секретов от меня? — вдруг спросил Роуп, глядя в неосвещенный потолок. Блики молний плясали за окном, неожиданный громовой раскат потряс меня до глубины души.

Ком встал в горле. Я не могла вот так признаться своему другу, что являюсь принцессой, пусть и врать ему было бы уже абсурдом.

— Важных секретов нет, Роуп, но ведь у всех нас есть свои тайны, — слишком туманно и прерывисто ответила я, надеясь на то, что любопытство Наставника будет удовлетворено.

Но он не ответил и все молчал, блуждая по собственным мыслям, я лишь пожала плечами и попыталась погрузиться в сон, ощущая, как распространяется слабая пульсация от скулы, ожог давал о себе знать, хоть и Рейзар сделала все возможное. Печально вздохнув, я уснула в мечтах о своем принце, а сердце Роупа с каждой секундой отмеривало более быстрый такт, волнение охватывало молодое тело. Но в моем сне царствовал Ленс, увлекая в глубину серебристых прекрасных глаз. Но что в нем так сильно изменилось? Острые черты, странные слова и… и…

Странный сон преследовал меня все утро, пока я тщетно пыталась сосредоточиться на своей цепи. Хлыст описывал резкие дуги, сверкал в полумраке влажного воздуха, разбивая капли, которые брызгами летели в мое лицо. Струи дождя не способствовали хорошему настроению.

— Наверное, Дарк расстроил Лайта, вот он и плачет, — протянул Роуп, вполне комфортно ощущая себя под дождем.

Сегодня он решил, что мне нужно больше пространства для занятий, и мы спустились еще ниже от деревни, пересекли ручеек, вчера казавшийся таким приятным и прохладным. Уже через несколько шагов я промокла насквозь и морщилась от влаги, что пробралась под воротник. Сапоги неприятно чавкали по грязи, глаза кое-как могли различать что-либо в дождливой мгле, если бы не Алди я вряд ли вообще сумела ориентироваться на улице. Густая завеса мешала даже дышать, а, может, и думать, но в моей голове уж точно не было ни одной мысли. Я только размышляла, куда же уходит вода, которая льется с неба? Она наверняка стекала в низину, но потоп пока что не выгонял нас из своих домов, хотя по количеству воды, что низверг Лайт, этого следовало ожидать. Я решила, что внизу есть какие-то пещеры или река, где и скапливаются дождевые капли. Все равно от этого легче не становилось. Мокрые волосы липли к лицу, неприятно щекоча кожу, но охлаждая припухший шрам. Ночью я слишком беспокойно спала, так вертелась на своей перине, что содрала кожу, и теперь скула саднила и постоянно увлажнялась от сукровицы. Ну, это в сухом доме, а теперь мне казалось, что я сама состою из воды, но вот Наставнику было вполне комфортно. Он остановился посреди довольно большой поляны и кивком головы приказал мне начать заниматься.

И вот мой Хлыст метался в разные стороны, глубоко вспарывая сырую землю, комьями разлетавшуюся. Змея извивалась в моей руке, прочно обвив одним концом запястье, уловив чуткое желание, так что даже если пальцы соскальзывали из-за капель дождя, цепь не падала прямиком в грязь, а, натянувшись, оставалась на мне. Звенья натужно звенели, сливаясь с переливчатыми звуками, под одобрительное хмыканье Роупа то растягивались, то становились массивными, но при этом вес оставался прежним, так что руки мои не испытывали никакого неудобства. Разве что кожа медленно, но верно натиралась под металлом, но Наставника это не беспокоило, и на мои вопросы он либо не отвечал, либо виновато разводил руками, коротко и ясно объясняя всю ситуацию. Роуп все не успокаивался, даже когда принесенный им черный кролик попался во власть подчинения Хлыста. Наш успех был очевиден, животное не получило никаких телесных повреждений, доверчиво нюхая звенья.

Вскоре мне стало казаться, что сегодня ничто не устроит моего Наставника, который воротил нос от любого общего успеха с Хлыстом. Быстрый контакт, единение, подчинения, нахождение нити, Прежние Души — ни одно упражнение полностью не отвечало высоким требованиям Роупа. Он беспрестанно ходил вокруг меня кругами, наводя на грешные мысли, его чавкающие шаги сбивали с толку, я боялась задеть его Хлыстом, но парень и ухом не вел, пока на него сурово не зарычал Алди, полностью разделявший мое раздражение. Наставник строго, почти грубо отчитывал за любую самую ничтожную ошибку, едва не ядовито критиковал правильные действия, у меня закралось подозрение, что я чем-то лично ему не угодила. Нет, он определенно решил сегодня довести меня до сумасшествия, и когда Роуп в пятидесятый раз сказал, что я неправильно держу Хлыст, цепь озлобленным щелчком по носу вернула Наставнику с реальности. Парень побледнел, с лица слетела вся надменность и напыщенность гордого павлина, он бросил в мою сторону виноватый взгляд, и поправлял уже гораздо реже, если я действительно ошибалась.

Поведение Роупа мне не нравилось, когда я успела заслужить его пренебрежительное отношение, ведь вечером все еще было хорошо. Отрезвить его сумел только Хлыст, спустя несколько часов, выбитая из сил, я, наконец, поняла, что сделала. Объединилась мыслями с цепью, которая решила осадить Наставника, не причинив физических страданий. Опустив взор на серебрящиеся звенья, впервые за весь день прочувствовала эту связь, которую Роуп называл куда более серьезной, чем единое целое. Она пульсировала между нами, жизнью и магией Динео. Торжество сладким бальзамом смягчило зарубцевавшееся от нанесенных ран сердце, глупая улыбка тронула губы. У меня получилось! Роуп не будет разочарован, когда я закончу обучение, ведь он постоянно повторял, что Хлыст и я должны явиться общностью, в глазах чужих просто неразделимым. Так, словно я родилась в руках с серебряной целью. Холодный металл теперь теплел в моих руках, она чутко отзывалась на каждое легкое движения. Цепь стала моим оружием, естественным и нужным продолжением, новая уверенность появилась внутри, когда пальцы нащупывали под собой продолговатые звенья. Это были сила, огонь, страсть и чужие души в единой смеси, которую я решительно укротила. Часть меня самой извивалась в руках, но это не пугало, а обнадеживало.

Скула отошла, жжение отступило в сторону, поверженное признанием моего Хлыста, который стал незаменимым оружием. Магией, серебряной цепью, трепещущей в руках. Вот, наверное, чего хотел Роуп. Вот, что я видела, когда он с затаенным дыханием касался черной веревки, что постоянно обвивала его руку. Парень не испытывал дискомфорта, его Хлыст всегда и везде сопровождал хозяина, ведь как без него обойтись? Оружие, помощь, надежность, сила, магия. Все это было в Хлысте, продолжении нашего Динео. Пульсирующая и яростная жизнь в каждом кусочке надежном серебряном плетении. Я хмыкнула, обернулась и опять наткнулась на гордость в темных сапфировых глазах, цвет которых был чуть светлее, чем небо над нашими головами. Серая пелена не в силах скрыть довольной улыбки, что озарила молодое лицо. Для юного Наставника мои успехи были таким же наслаждением, ведь я оказалась его первой ученицей. Ему всего пятнадцать, напомнила я себе. Мой друг только привыкает к такому высокому статусу, сам Первый Свет выбрал кандидатуру Роупа на эту роль. Это приятно радовало, но и смущало, ведь если бы не судьба, то кто бы был Наставником? Даже… даже кем бы была я, случись все иначе?

Сердце радостно трепетало, принимая выбор Первого Света, допуская в себя норовистый Хлыст, но все в моих глазах было правильным и, самое главное, нужным. Это ощущение так редко посещало ветреную голову, так что я наслаждалась этим, отыскав взглядом две серые тени. Мокрые, голодные, но довольные волки грели часть души, бережно охраняя меня всю. Такой короткий срок был историей нашей связи, но и теперь я не сумела бы представить свою жизнь без Алди и Ниллицы. Это не просто магия, это моя жаждущая страсти душа воплотилась в могучих волках. Мысли бережно потянулись к Силенсу, с которым остался очередной кусочек сердца. Он радостно поднял глаза к окну, но не стал обрушивать на меня силу Королевской магии. Следующим был Роуп, который в своем кармане тоже хранил часть души Страстной. О, нет, я не жалела, я была рада тому, что появился верный и необходимый друг. В нем уверенность превышала симпатию, эта дружба сохранится надолго. Никаких сожалений, мои тайны уже не представали в таком предательском свете, его недомолвки не выходили злость во мне. Гармонию подарил мне Хлыст, уравновесив каждую часть меня, столь разную, но до боли неповторимую, что возникало впечатление, будто это незнакомые люди.

— Хватит, Эв, нам пора, — крикнул Роуп, слова его едва не потонули в дожде, резко усилившемся.

— Пора? — я удивилась, куда нам было спешить. В наш уютный… сухой дом, вспомнила я и воодушевилась, следуя за ним.

Но после горячей ванны, пока Роуп смущенно ожидал меня на улице, я почти не успела расчесаться, Наставник сообщил, что Морп ждет нас обоих на ужин. Накинув на плечи плащ, спрятавшись в глубине капюшона, я шагала по мокрой улице, пытаясь хоть как-то спастись от влаги. Тепло дома Авлонги приятно обрадовало, ведь почти всегда в этих стенах меня встречала легкая прохлада, странно колющая кожу.

Резко остановившийся Роуп насторожил, я недовольно заворчала, снимая капюшон. Взгляд наткнулся на знакомое надменное красивое лицо. Круэл криво улыбалась, вздернув подбородок.

Глаза удивленно скользили по знакомым чертам, но находили в них все больше нового. Мягко сглаженные скулы спускались к изящному полукруглому подбородку, голубые с серым отливом глаза смотрели дерзко и чуть насмешливо, розовые полноватые губы изогнулись в самодовольную улыбку, прямой аккуратный нос продолжал безупречность черт ее красивого лица. Аккуратные почти прямые брови довершали образ гордой женщины, вполне довольной своей красотой. Красное платье из шелка, чудом не заляпанное уличной грязью, выгодно подчеркивало изящную талию и высокую пышную грудь, а глубокое декольте недвусмысленно говорило о ее намерениях. И эта улыбка. Надменная и колючая. Обнаженные руки как бы бросали вызов непогоде, что шумела за стенами дома Авлонги. Черные волосы короткими волнами, как будто в спешке срезанными, спадали едва ли ниже плеч, прямая челка делала лицо миниатюрным и еще больше красивым. Круэл прекрасно знала о своей красоте и наслаждалась произведенным на нас эффектом. Подобие ревности кольнуло меня, когда я заметила ошарашенное лицо Роупа, но я не знала, что удивление предназначалось Лимме, которая стояла за спиной его бывшей Наставницы. Ну, а мое внимание было полностью приковано к горделивой Круэл, которая будто злила меня, улыбаясь с закрытыми губами. Я размышляла, какой мужчина может устоять перед такой вызывающей красотой, и почти восхищалась стойкостью Роупа, ведь он все продолжал любить девушку-из-мечты. Черт.

— Здравствуй, дорогой мой, — жгучим ядом полился ее грудной голос, обволакивая нас в свои щекотливые объятия. В ответ Роуп только фыркнул. — Ну, и тебе, Эверин, — пренебрежительно бросила женщина в мою сторону.

Рейзар поднялась на ноги и гостеприимно улыбнулась, вызвав внутри порыв нежности и какой-то детской любви.

— Я вижу, твоя рана уже превратилась в шрам, — вежливо сказала женщина, без смущения касаясь пальцами рубца. — Почти невидно, — довольно заключила она и пригласила нас к столу.

— Мало нам уродца со сломанной челюстью, так еще пропахшие псиной девки с тошнотворными лицами, — почти скалясь, как бы в невзначай бросила Круэл немного бледноватой Лимме.

Светлые волосы в беспорядке разметались по плечам, а лазурные глаза подрагивали неуверенностью. Слишком розовые губы напоминали о глазурном пирожном, резко выделяясь на белой коже. В ней не было и оттенка золота, который скрашивал красоту Роупа, но общая линия лба, скул и носа выдавали их близкое родство. Но что-то отчужденное таилось в хрупких чертах Лиммы, даже ее миниатюрная фигура, столь разительно отличающаяся от телосложения брата, внушала мне какое-то недоверие. Девушка предстала передо мной совершенно в ином свете, словно ее подменили послушной, искусно вырезанной марионеткой, нитки от которой цепко держала властолюбивая Круэл.

Я немного неуверенная в своем положении села напротив Морпа, но сидящий по правую руку друг успокаивал одним взглядом, пусть на дне сапфиров и плескалось беспокойство. С грациозным изяществом на стул опустилась Круэл, привлекая к себе всеобщее внимание, поведение ее меня раздражало, а восхищенный взгляд Лиммы, как у преданного щенка, и без того расстраивал Роупа. Парень хмурился, то белел от злости, вспоминая слова Круэл о псине, то багровел от ярости, потому что его сестра безропотно подчинялась жесткой женщине. Наставница. Осознав только сейчас, какую огромную власть имела над ним она, я содрогнулась. Первый Свет избрал ее. Роуп не смог бы не повиноваться, оттого и мучил меня, оттого и оказался жестко избит Хлыстом, в этом не было сомнений. Я не видела ее Хлыста, но предполагала какой-нибудь бич, черный и разящий, такой же отвратительный, как и она, как и магия, которая негативом распространялась от нее по комнате.

Рейзар подала чудесную похлебку на кролике с ячменем и морковкой, но спокойно есть не удавалось. Глаза Круэл неотрывно следили за каждым моим движением, так что вскоре аппетит покинул меня, оставив пустой желудок беспомощно стонать в собственных пустотах. Роуп даже не притронулся к еде, хмуро поглядывая на Лимму, сведя брови на переносице. Какая-то угроза толчками исходила от его напряженного тела, мускулы бугрились под рубашкой, четким рельефом выступая на поверхности ткани, будто парень едва сдерживал свою ярость. Хотя, думаю, так и было.

— Неужели Авлонга позвал нас только для того, чтобы вкусно накормить? — предельно контролируя свои эмоции, спросил Роуп, терпение которого таяло быстро, как свежее масло на горячем полуденном солнце.

— Ты думаешь, я не мог бы этого сделать? — в тон парню ответил Морп. Суровый взгляд карих глаз коснулся Роупа, но тот не дрогнул. И опять я заметила сходство между Авлонгой и Бииблэком, будто дух капитана стражи воплотился в этом мужчине.

— К чему все это, — одернула мужа Рейзар. — Объясни все мальчику. — Последнее слово кольнуло меня в сердце. Перед ними сидел настоящий мужчина, тот, что уже имел ученицу, а они до сих пор считали его мальчишкой? Глупые традиции людей Динео в этот вечер показались мне просто абсурдными.

— Твое нетерпение, женщина, будет наказано гневом Золота, — полушутливо отмахнулся Морп. Сердце удивленно подпрыгнуло в груди, вспомнилась история о Ином, который нарушил древние законы. О, нет, скорее всего Авлонга имел в виду свой Хлыст. — Но ты прав, юный Роуп из клана Черного Кота, — я впервые слышала такое обращение, хотя и знала предназначение фигурок животных, что висели над каждой дверью, — я собрал вас здесь не по собственной прихоти. Круэл пожелала просить меня о помощи. Как Авлонга я не сумел ей отказать, — Роуп поморщился, как от пощечины. — Она хочет стать Наставницей для Лиммы.

— Но ей не нужна Наставница! — вскипел Роуп, порываясь вскочить на ноги, только моя рука на его колене воздержала от такого поступка.

— Я знаю, — гневно ответил Авлонга, сверкнув глазами в сторону парнишки. — Но Первый Свет Лиммы не выказал никакого недовольства, он сказал, что девушке не помешает освежить свои знания и избавиться на некоторое время от его влияния.

— Это не слова Тхина! — Первый Свет мог иметь какое-то другое имя, запоздало думала я. — Наверняка…

— Молчи, юноша, пока Иной не явился к нам, и твоя кровь не окропила полы моего дома. Воля Авлонги должна стать выше твоих предрассудков, или ты забыл, что говорил твой Первый Свет?

Роуп потупился, опуская голову, так что подбородок уперся в грудь.

— Не забыл, — послушно отозвался парень, но он резко выдохнул, глаза страстно засверкали, превращаясь в бушующее во время бури море. — Как и не забыл того, какой Наставницей была для меня Круэл…

— Оставь…

— …как она обращалась со знаниями, — невзирая на просьбу Авлонги, продолжал Роуп. — И как обманом просила привести сюда Эверин. Как и не забыл того, что она лишена многих способностей! Как она может научить Лимму, которая уже давно знакома с Древними Заветами?

Морп выдержал пронзительный взгляд Роупа, но что-то в нем дрогнуло, так мне показалось, по крайней мере. Мужчина шумно выдохнул и заговорил:

— Ты прав, Роуп, прав, — согласился Авлонга. — Но Круэл мудрее тебя в некоторых вопросах, этому она и сможет научить твою сестру, мальчик. Не противься этому. Постарайся забыть, что когда-то эта женщина причинила тебе боль. — Молчание в комнате напряженно касалось кожи. — Незачем списывать ее отказ на…

— Что? — возмутился Роуп. — Какой еще отказ?

— Как? — вопросительным эхом прозвучал голос Морпа. — Круэл отказала тебе, как женщина, и ты начал к ней так…

— Ну что за чушь! — почти выплюнул парнишка. — Вам бы не знать о традиции нашей семьи, Морп. Я люблю девушку, что предназначена мне предками свыше. — Лимма еще больше побледнела после его слов, как и я, наверное. — Круэл никогда бы не привлекла мое внимание.

— Что ж, — осунулся Морп. — Я дал свое разрешение Круэл, неважно, что ей удалось обмануть меня, — карие глаза укоризненно покосились на женщину. — Пусть так, пусть так, — как-то совсем печально и устало проговорил Авлонга. Я видела в строгих чертах его мудрость, что накапливалась долгими, долгими годами. Возраст пролегал в едва заметных морщинах, но что-то в Морпе заставляло трепетать.

Молодость Светлистой из легенды вдруг предстала в ином свете. Роуп говорил, что Иной до сих пор жив, но страдает от одиночества. А что если, когда новый Авлонга приходит в Семью, Иные делятся с ними своим долголетием? Ведь Морп давно охранял интересы людей Динео, никто бы не взялся с уверенностью указать его возраст. Печать десятков лет на лице не могла скрыться под внешней молодостью, старость потихоньку подбиралась к Авлонге, но медленнее, чем к обычному человеку. Что стоило Морпу переживать все то, что случалось в этой деревне? Сколько Иных он видел и почему так пламенно охраняет их тайну даже от новых людей, таких как я. Что заставляло этого человека верно служить кому-то, почти забывая о собственных желаниях. Неужели только дарованное долголетие? Или причина таилась не здесь? Схожесть с Бииблэком усилилась не только общими чертами, но и той спокойной уверенностью, в которой мой принц находил собственное утешение. Этому человеку не нужно было признание его мудрости, он сам прекрасно это знал, и нес это знание с честью и гордостью, резкими чертами выдававшими его страдания. Что-то таинственное, а, может быть, до абсурда понятное было в Морпе. Авлонга своего народа, тот, что стоял главным над всеми, но употреблял не власть, а растрачивал душу ради этих людей. Если моя борьба с серебряной цепью была настолько сильной, то, что испытал Морп, встретившись с Золотом? Наверняка, мощь этого Хлыста превосходила возможности других. Насколько сильным нужно было быть самому, чтобы удерживать его в руках? Морп под внешней сдержанностью и мудростью таил в себе пламя, которое спалило бы и меня, и Роупа, и весь этот дом до последней щепки. Магия завибрировала в моем сознании, когда истина выплыла на поверхность. Тугие волны звонко разбивались о мои щеки, но, казалось, никто больше не замечает этого. А Динео все омывал меня, когда я настраивалась на силу Хлыста нашего Авлонги, возникло какое-то притягивающее напряжение, которое кололо до самой души. Лицо Морпа странно насторожилось, он нервно потер свои руки, переплетая пальцы. Мой взгляд расфокусировался, рассеиваясь, но все равно мужчина стоял перед глазами — просто смутное пятно. Но одна яркая точка горела на его руке, ярким лучом она пробивала тьму, которая заменила мне привычные декорации. Наконец, удалось поймать фокус, и на среднем пальце Морпа я увидела печатку — нечто среднее между тонкой цепочкой и кольцом.

Я не ожидала, что Хлыст Авлонги примет такую изобретательную форму, не предполагала, что цепь может уменьшиться до таких почти ничтожных размеров. Она сама выбрала это место, так же как и серебряная змея теперь привычно обвивала мою талию. Это не являлось предметом туалета или украшением в случае Морпа, но они прочно примостились на выбранном участке тела. Роуп так и не смог объяснить мне это свойство Хлыста, хотя очень старался. Он говорил, что маскировку обнаружить никто никогда не пытался, ведь все и так ощущали Динео, если люди с магическими способностями появлялись в деревне.

— Что это ты сделала? — заинтересовался Морп, опустив взгляд на золотой перстень, что только что обозначился на его пальце для моего зрения. Желтая змейка соскользнула с руки, несколько увеличилась в размерах, и все в комнате немного удивились появлению Хлыста Авлонги.

— Я просто посмотрела, — туманно отозвалась я, пораженная бьющей ключом силой, что переливалась от одного звенья к другому. Блестящая поверхность была изукрашена непонятными мне письменами, подобные присутствовали и на моей цепи, но только Хлыст Авлонги трансформировался под эти символы. Складывалось впечатление, что звенья состоят из букв — резные боковые части, сплавленные между собой, все они представляли собой длинный рассказ на древнем языке.

— Да, и о… — Морп вовремя закрыл рот, ощутив разгоревшееся любопытство Круэл, которая непонимающе переводила взгляд то на меня, то на Хлыст Авлонги.

Круэл уязвлено поджала губы, Лимма нервно посмотрела на брата, но Роуп ответил ей кривой саркастической улыбкой. Он один из всех знал мой секрет, хотя я до сих пор сомневалась, что это такое — видеть спрятанные Хлысты. По незаметному знаку Авлонги Наставница и ее ученица поднялись из-за стола и без прощальных слов, накинув плащи, покинули дом Морпа. Мужчина только покачал головой, словно признал, что действительно ошибся, это было не свойственно для его мудрости и рассудительности. В глазах его будто читалось, что он неуверен в выборе Иных. Я покачала головой, и Морп удивленно раскрыл рот, так, словно я проникла в его мысли и совершенно случайно ответила на невысказанную мысль. Масса эмоций пробежалась по разглаженному лицу, резко выделяя пролегшие морщины, он как-то сразу постарел.

— О, значит, легенды о Серебре не лгут, — вдохновенно проговорил он, расслабившись. — Оно и правда видит истину.

— Я не совсем понимаю, о чем вы, — уязвлено заявила я, вздергивая подбородок, краем глаза замечая довольную ухмылку Роупа.

Брови Морпа удивленно взметнулись вверх, Рейзар успокаивающе мне улыбнулась, но чувство исключения из этого общества надежно засело в голове.

— Наши легенды говорят, что Серебро — то есть, человек Динео, обладающий серебряной цепью, видит даже замаскированные Хлысты. Мне еще не доводилось видеть это удивительное свойство, я не успел познакомиться с последним Серебром, что жил в этой деревне, — размеренно объяснял Авлонга, ничуть не уменьшая моего тихого гнева. — До сегодняшнего вечера я считал это сказками. Что ж, мне дано дважды ошибиться в этот день. — Грустные слова сами собой сорвались с его языка, лицо дало это понять.

— А когда вновь настанет время Бронзы и Серебра? — тая свою надежду, задала я свой вопрос.

— О, это сложно, Эверин, сложно, — едва не добавив к моему имени «Страстная», отвечал мужчина. — Может, Первый Свет и расскажет тебе об этом, но не я.

— Когда же я его увижу? — все не успокаивалось во мне зерно недовольства.

— Как только он решит, — все в той же спокойной манере сказал Морп. Глубокая мудрость была в нем, но и ощущалась непривычная слабость, как будто мужчина устал от груза ответственности, что давил на его плечи. Жена понимающе коснулась его рукой, едва заметно грустно улыбнувшись. Она прекрасно понимала мужа, ведь, по-видимому, шла с ним по этой сложной непроторенной дороге.

— Роуп, когда ты повстречал свой Первый Свет? — мягко поинтересовалась Рейзар, словно читая мои мысли. Женщина, конечно, знала ответ, но хотела мне как-то помочь. Я оценила ее участие.

— Три года назад в конце лета, — пожал плечами Роуп.

— И сколько же ты учился?

— Всю свою сознательную жизнь, — ответил он мне, сердце мое упало, и я разочарованно опустила взгляд в пол.

Неужели моим надеждам не суждено оправдаться, и я не вернусь к принцу этой осенью? Его одиночество обрушивалось на меня каждую ночь, в попытках добраться до сознания, но терпеть это просто было выше моих сил. Тем более что я сама отчаянно хотела прижаться к Силенсу и ощутить ту безопасность, которую давали его сильные руки. Даже заботы в замке Дейст не казались теперь такими уж ужасными, торговцы с кораблей не выглядели отвратительными, а поведение короля не было абсурдным. Я готова закрыть глаза на любые недостатки, что раньше отталкивали от Дейста, лишь бы вернуться в его чертоги. К принцу. К мужу, неожиданно заключила я.

Более разговор о том, когда я встречу Первый Свет, не велся. Наверное, Роуп понимал мою скованность и некоторую отстраненность от занятий, он пытался расспросить меня о той жизни, кою я вела до того, как попала в деревню Динео, но не раскрыв ему секрет о моем замужестве, я не могла рассказать ничего. Так что парень получал в ответ угрюмое молчание, а потом он в отместку делал мне замечания. Это нелепое противостояние ученика и Наставника интересным образом подстегивало меня к улучшению своих навыков, Роуп это видел, специально продолжая делать короткие упреки. Критика теперь смешивалась в его устах с похвальбой, что мотивировало сильнее всякого вознаграждения.

Несколько раз мне удавалось коснуться Первого Света. Но сила его сознания была настолько велика, что очень часто я ничего не помнила о наших разговорах, а ведь успех сказывался на моих желаниях. Роуп удивленно пожимал плечами, ему не нравилась моя спешка, он мирился с ней скрежеща зубами, скорее в эти мгновения становясь моим другом, а не Наставником. А я со всей своей душевной страстью стремилась к загадочному Иному, чье великолепие восхищало даже в слепом тумане. Не находилось слов, чтобы описать мою любовь к нему, пусть я и не подозревала, что это за существо. Да, Роуп совершенно точно описал это чувство — Первый Свет стал воплощением родства, подобием брата или сестры. Поначалу Алди ревновал, но спокойная уверенность его подруги повлияла и на мнение самого волка. Он будто бы вспоминал что-то, а когда отрыл это в своей памяти, то вся настороженность по отношению к Первому Свету отпала. Это было странно, даже больше, чем странно. Волки так легко принимали нашу связь и с цепью, и с Иным…

Привычка к наслаждению Динео сказывалась на моем терпении, раньше я не сумела бы усидеть на месте и нескольких часов, а теперь, если того требовали занятия, провела бы неподвижно целые сутки. Роуп каждый раз удивлял меня своими познаниями, пусть я давно привыкла к тому, что в нем живет мудрость. Возмущало только то, что к нему относились, как к мальчишке, и каждый раз глядя на его короткие волосы, которые росли непомерно быстро — он подстригался чуть ли не каждый день — я с сожалением думала о том, что у него нет жены. Дрожь тут же охватывала тело, ведь память услужливо вылавливала в себе подробности из истории семьи Роупа. Сон о суженном никогда не являлся ошибочным.

Мне не хватало духу пойти к Брокенджаву и просить его рассказать о связи с животными, да и волки не одобряли этой идеи, так что я благополучно постаралась забыть о своих намерениях. Наверное, мой интерес большей частью вызывала Квести, а не мужчина. Ведь медведица воспитывала медвежат, но при этом оставалась связанной с Брокенджавом. Нилли говорила мне, что вряд ли сможет обзавестись потомством, что не останавливало Алди, который был готов следовать за подругой куда угодно. Может, в ее стаи решили так потому, что до этого сталкивались только с эгоистичными людьми? Этот интерес не перевешивал страха перед массивным мужчиной со сломанной челюстью, так что я наблюдала за ним только со стороны. Мурашки пробегались по коже, стоило только ему поднять на меня свой глубокий взгляд. Он знал, что я разрываюсь между желанием пойти к нему и страхом, но только приветственно кивал и проходил мимо. Брокенджав не давил, позволяя сделать выбор самостоятельно.

Сложно было сосредоточиться на каком-то отдельном знании из всех тех, что давал мне Роуп. Просто иногда он рассказывал о травах, я боялась, что не сумею запомнить все названия и свойства, но под чутким руководством Наставника по вечерам составляла целебные мази и смеси трав для укрепления сил. Когда парень объяснял мне что-то про Хлыст, я слушала почти вполуха, потому что между мной и цепью установилось прочное взаимопонимание. Честно признаться, все слова Роупа казались уже где-то услышанными, будто контакты с Первым Светом наполняли меня тайными знаниями людей Динео. Но со всеми этими новыми занятиями я не находила времени для своих волков.

Мои хищники выглядели гораздо лучше, чем в то время, когда я первый раз увидела их на дороге из Фунтай в Дейст. Леса и холмы вокруг деревни Динео кишели дичью, так что очень скоро Алди и Нилли прибавили в весе, разорванная губа волка выглядела уже не так ужасно, да и царапина на спине стала почти незаметной. Нет, шерсть на ней не выросла, но соседний густой подшерсток надежно прикрывал розовую линию. От них пахло лесом и свободой, мышцы опасно взбухли на плечах, словно волки продолжали расти, это можно было ожидать, ведь они совсем молоды. Роуп относился к ним настороженно в те дни, когда Нилли и Алди не уходили на охоту — желудки их полные от съеденной накануне дичи предостерегали от любого ненужного движения. Парень же не мог терпеть постоянного покоя, в этом волки и он не находили общего языка, балансируя на краю резонанса тонких отношений.

Отрадно глядеть на то, как твои волки становятся день ото дня все крупнее, сильнее, выглядят здоровыми и сытыми. Мое сердце часто тянулось в лес, к дикой охоте, к просторам, к быстрому бегу, но времени от обучения оставалось очень мало. Я едва успевала поесть, вымыться и поспать. Наверное, втайне я мечтала поскорее закончить все это, и вернуться в Дейст. Принц не применял больше Королевскую магию, наверное, догадался, что это выбивает из меня все силы, так что я жила в неведении о своем Королевстве.

Несмотря на все трудности, скуку и оттенок одиночества, я не была никогда так счастлива, как в эти дни. Природа жила вокруг меня, дышала полной грудью, Динео сладостно впитывал все это в себя. Со мной рядом жил настоящий друг, который безмолвно успокаивал по ночам, если вдруг кошмары стучались о стены мысленной защиты, который понимал и с радостью рассказывал мне историю своего народа. Нет, моего народа. Динео стал воплощением правильности и необходимости, я нуждалась в этом с детства, когда не желала тратить время на манеры и вышивание. Не зря так манила природа. Все это стало просто прекрасным. Магия была естественной, пусть и загадочной. Мне не нужно окидывать ее придирчивым взглядом, зачем? Ведь я все это приняла и честно полюбила. Да, именно глубокая любовь ко всему, что тогда было, делала меня счастливой. Эта легкость иногда пугала потому, что сознание настороженно оглядывалось по сторонам — все так хорошо, когда же будет опять плохо?

Были и такие дни, когда мы с Роупом уходили от деревни к югу, туда, где протекала полноводная спокойная река. Сезон дождей ушел на восток, оставив за собой влажные и полные зеленой жизни земли, наполнил реки и озера, напоил воздух свежестью и силой. После этого тут же установилась почти удушливая жара, мешавшая заниматься на открытом пространстве. Поэтому когда мы все-таки выбирались из прохладных домов, после жаркого дня под палящим солнцем Роуп добродушно разрешал пойти искупаться.

Река эта была больше похожа на вытянутое озеро, берега которого не виднелись из-за густых зарослей кустарника. Течение спокойно, почти лениво переливало прозрачные воды. Песочный берег приятно жег голые ступни, когда я обнажалась до одного нижнего платья, ветер приятно раздувал легкую ткань. В некоторых местах ветки ив касались зеркальной поверхности, шелестя мелкими листочками, высоко над головой щебетали птицы, летали кречеты и орлы. Мне не хватало одиноких криков чаек, но я поспешно отгоняла тоску от себя. Прохладная вода ласкала кожу, но ощущения волков превосходили мои. Они с удовольствием прыгали в реку, разбрызгивая добрую половину воды. Шерсть быстро намокала и тяжелела, так что они не плавали, а просто стояли на отмели, наслаждаясь прохладой. Мои чувства сливались с их сознаниями, и вода переставала быть простой жидкостью, преображаясь в волшебный поток силы.

Наверное, вода просто отчищала нас от лишних мыслей, страхов, грязи и пороков. Нежными волнами уносила прочь боль и темные воспоминания, мне это нравилось. Я была поражена, когда волки сообщили мне, что это воды той самой темной реки из Дейста. Сколько расстояния она пересекла, как трансформировалась… Может поэтому, она так манила меня к себе? Поэтому люди Динео так легко дотянулись до меня, когда мы с принцем оказались на ее берегу? Позже я высказала свои сомнения Роупу, осторожно умалчивая о муже. Парень со мной согласился, потому что в Семьях Динео считали, что вода способна передавать мысли и сообщения. Таким способом передачи информации пользовались редко, но порою это помогало и спасало некоторых от гибели. Паника и ужас утопающего струилась по волнам, человек Динео ощущал это кожей и мог предотвратить трагедию. Еще было несколько сказаний о том, что Иные, живущие отдельно от людей Динео, так способом обменивались новостями или даже приказами. Существовали люди, попеременно следящие за водой.

Наверное, поэтому я теряла бы себя в этом потоке, если бы Роуп не находился поблизости, постоянно отвлекая меня от чужих чувств. Спокойные мысли рыб, мечущиеся искорки в головах мошкары или тихое присутствие камней, пульсация водорослей или размеренное бормотание рыбаков, все это плыло по медленному течению, оказывая воздействие на мое сознание. Друг очень быстро замечал отстраненность в моем лице, хватал за руку и горячим прикосновением выводил из состояния транса.

— Осторожней, Эв, — говорил он, и с каждым разом уговорить его пойти к реке становилось все сложнее и сложнее. Только волчье вмешательство перевешивало сторону весов в мою сторону.

Единственным отрицательным моментом в моей жизни была Круэл. Ну, если откровенно, она просто портила настроение Роупу, который срывал свою злобу на мне, а я не смела ему возражать, ведь жалость к другу перевешивала самолюбие. Эта женщина распространяла на сестру паренька все большее влияние, почти полностью подчиняя волю двадцатипятилетней девушки. Я сначала не поверила Роупу, когда он назвал ее возраст, такой юной она выглядела со своей бледной кожей и почти прозрачными волосами. Мой друг сварливо замечал, что до дружбы Лиммы с Круэл девушка выглядела так же живо, как и он, но в это верилось с трудом.

Я не находила в себе сочувствия Лимме, но переживала за Роупа, поэтому волей-неволей думала и о его сестре. Мне тоже не нравилась Круэл, и даже не в силу того, что когда-то она с помощью боли хотела призвать меня сюда, просто было в ней что-то такое, чему не находилось приличного слова. Роуп рассказал, что у нее никогда не будет Первого Света, она не слышит магию Динео, она получила в дар только Хлыст. И этим она заслужила себе репутацию, мастерство владение бичом превосходило способности многих, поэтому Морп позволял ей жить здесь и даже обучать начинающих… тут парень в который раз запнулся, а потом смущенно проговорил «людей магии Динео». На мой вопросительный взгляд, он скупо пожал плечами, а потом и вовсе заявил, что не желает говорить о Круэл.

Но женщина в красном платье не шла у меня из головы. Что-то в ней было такое, что настораживало волков, они неприятно рычали, когда она проходила мимо. И дело не только в моей неприязни к ней, Алди был самостоятелен и имел собственное мнение, а я привыкла доверять чувствам своих хищников.

Однажды я застала Круэл, которая обучала Лимму. Более неприятной картины, наверное, я не видела. Девушка дрожала то ли от холода, то ли от боли, красные разводы украшали ее белую ночную рубашку, и только луна являлась свидетельницей этого странного урока. Я не слышала слов, но если Круэл что-то не устраивало, кончик ее черного бича опускался на тело Лиммы. Девушка стискивала зубы, плакала, но не кричала и не сопротивлялась. Перед глазами развернулось подобное действо, то же самое эта жестокая женщина совершала и с Роупом, когда тот просто не мог не повиноваться ей, как Наставнице. Сердце болезненно сжалось, но я знала, что не сумею остановить Круэл, я не имею здесь никакого слова. Вдруг захотелось, чтобы власть принцессы распространялась не только на людей Королевства Дейстроу.

Зрелище темной крови, расплывавшейся по белой ткани, заставляло содрогаться, но довольная улыбка на красивом лице Наставницы еще более откровенно приводила в ужас. Женщина явно испытывала удовольствие от того, что причиняла кому-то боль. С отвращением я подумала, что если бы Роуп не воспротивился, то сейчас бы он получал четкие звонкие удары ее Хлыста. Это тоже меня возмутило! Ведь каждый ребенок в деревне знал, что раны Хлыстом заживают дольше, да и они болезненней. Лимма заметила меня, но лишь сморщившись, отвернулась в другую сторону. Я с сожалением покачала головой и ушла в свой дом.

Мрачный Роуп не говорил со мной, я сделала вывод, что он в курсе того, что происходило этой лунной ночью. Он был непривычно бледен и взволнован, я осмелилась спросить его о причине беспокойства, но получила только невразумительное ворчание. Отчего-то это задело меня за живое, и я ушла в ночь.

Волки давно ждали этой охоты, но хороший жирный олень не успокоил моего беспричинного гнева. Алди прикончил его быстро и чисто, запачкав кровью ослепительную серебряную морду. Они принялись пировать, а я впервые смотрела на труп животного с сожалением. Ведь он тоже жил, так же, как и я, может, мечтал о чем-то или ухаживал за своей самкой, а мы вот так просто забрали его жизнь. Неожиданно ярко вспомнились воины Красной страны. Нет, этой ночью мы убили с пользой — волки будут сыты и когда-нибудь отплатят природе за столь ценный дар. Но те люди убивали просто так. Из-за прихоти. Из-за глупости.

С тяжелой от мрачных мыслей головой я вернулась домой и наткнулась на мудрый взгляд блестящих в ночи кошачьих глаз. Желтые угольки горели чарующим огнем, я нервно сглотнула, бросив взгляд на спящего Роупа. Он свесил с кровати ногу и шумно дышал, но спал. Кот пошевелился в темноте, мой чуткий слух уловил слабое движение, и упругое тело взметнулось вверх. Мягкая перина моей кровати прогнулась под ним, и Езкур принялся топтать свое место.

Я зажгла свечу и поставила ее на пол возле массивной деревянной ножки, пока переодевалась, кот с особым вниманием наблюдал за мной, вызывая некоторый дискомфорт. Потом он недовольно замяукал, когда я оттеснила его с середины кровати, укладываясь ко сну. Все никак не получалось отвести от него взгляд надолго, кот так и притягивал и манил. Почему Роуп никогда не говорил мне о великом значении, которое придавали этим животным люди Динео?

Езкур широко зевнул, обнажив аккуратные острые зубки и розовую пасть, лениво облизал губы и опять уставился на меня. Я не сумела задуть свечу и лечь спать, медленно вовлекаемая в тайну его магического желтого взгляда. Непомерная мудрость таилась на дне этих шафранных пуговиц. Езкур словно хотел мне что-то сказать, но кошачий язык оставался вне зоны моего понимания, оттого упрямый здоровяк пытался передать мне это через таинственные взгляды. Но очень сложно, знаете ли, разгадать замыслы кота.

Черная шерсть гладкой поверхностью поблескивала в неожиданно заколебавшемся свете, на улице натужно загремел гром, вызвав мое изумление, ведь сезон дождей отступил, Рейзар говорила, что теперь вода польется на их землю лишь в середине осени. Теперь же только приближался конец лета. Наверняка в Дейсте скоро начнут готовиться к Прозрачному Воздуху, первый день наступившей осени. Вдруг мысли перекинулись совершенно на другой предмет, что интересовал меня, позабыв о мурлычущем коте на моих коленях.

Действительно ли я хотела вернуться в Королевство Дейстроу? Престол манил меня или принц? Скука по Шудо или любовь к Силенсу звали меня в чертоги замка Дейст? Или желание увидеть беснующееся море, к которому я так успела привыкнуть? А может, просто ностальгия размягчала мое сердце, в надежде увидеться с родителями? Или с Уэн, которая порой разделяла мои секреты? Или с Дикси?

Недовольный кот предупреждающе зашипел, возвращая меня в темную комнату дома в деревне Динео. Я удивленно заморгала, не понимая причину его неистовой злости, которая окрасила магию вокруг в красный цвет. Взгляд желтых глаз притягивал, я не сопротивлялась, вливаясь в кота, как маленький ручеек становится частью полноводной реки. О, вот оно, вот значение воды, которая несет в себе тайны и мысли, запоздало вспомнила я свои вопросы к Роупу. Езкур же хотел показать мне что-то другое, и как-то пренебрежительно фыркнул, утягивая за собой.

Я никогда бы не подумала, что этот черный ленивый здоровяк управляется с Динео лучше меня, да я даже не предполагала, что кот обладает этой магией — так умело он скрывал свои способности. Сначала закралось подозрение, что он связан с Роупом, но Езкур пренебрежительно заскрипел, отвергая мое глупое предположение. Ведь мой друг не стал бы скрывать столь важное знание. Кота это не волновало, и он с жесткостью, присущей только прямой логике животных, тащил меня сквозь потоки Динео к Первому Свету. Это сердце подсказало мне ответ — Езкур и не думал объяснять мне, хотя теперь, находясь в его сознании, я бы обошлась и без понимания кошачьего языка.

Черной молнией он поднимался по потоку реки, я восхищенно отметила место, где переплывала ее в первый день своего путешествия, но мысленный путь кота двигался выше и выше. Езкур уверенно, почти непринужденно несся по течению магии, которое так чутко улавливал мой диссонанс, передавая мысли всех тех, кто тем или другим образом касался воды. Река совершенно точно вела к Иным, я могла даже не спрашивать об этом у кота, и не только потому, что он мне не ответит. Сердце радостно трепетало, я знала, что сейчас увижу Первый Свет. Увижу, увижу! А не почувствую прикосновение его огромного сознания, от этого все внутри наполнялось блаженством и предвкушением. Еще ничто не казалось таким желанным, таким страстно желанным, как это стремление увидеть Иного. Наконец, на многие мои вопросы я найду ответы, просто воочию узрев своего Наставника Среди Иных. Роуп всегда умалчивал об этих моментах, но теперь его недомолвки не казались мне такими предательскими, я понимала своего друга, как никогда. Я просто не сумела бы описать этот восторг, близкий к безудержному безумию. Ведь меня касался и страх, и экстаз, и любовь, и вдохновение.

И Езкур привел мое сознание к Иному. Первый Свет. Мой. Мой Иной. Я едва не задохнулась от счастья, что заполнило до краев обезумевшее сердце. Оно рвалось наружу, чуть не ломая ребра, в эйфории заходясь бешеным темпом. Кровь шумела в ушах, горячей смесью удовольствия и сладковатой боли разливаясь по всему телу, наслаждение овладело каждым моим сознательным чувством. Счастье предстало передо мной с обнаженным прекрасным лицом. Это был он.

Чистое серебро, самое чистое и благородное на свете. Безупречное сияние, великолепная глубина, блеск, который слепил глаза, красота, не встречающаяся в обычной жизни, среди людей. Все превратилось в черную точку небрежности и глупости рядом с ним, Иным, коему я принадлежала полностью и без остатка. Да, он был моим Первым Светом, но для него я являлась единственной и неповторимой девушкой. Я узнала, что он ждал меня долго, очень долго для его возраста. Но терпение Иного было вознаграждено — я пришла, и он разделил со мной этот восторг. С уверенностью знала, что кто-то на этом свете разделяет мои чувства совершенно точно и одинаково. Первый Свет переливался в моих глазах, сверкал, бросал лучи на темную землю, покрытую ночью. Восхищение — это слишком мелкое слово для того, чтобы описать те чувства, что вызывал он, такой прекрасный и восхитительно безупречный.

Он стал воплощением сна в реальности, наслаждение в сочетании и с терпкой горечью труда, награда, идущая под руку с испытаниями, он был всем тем, чего не хватало моей душе. Короткие контакты с ним не передавали всей полноты души, что таилась в этом прекрасном существе, просто это был бы абсурд, ведь он так безграничен, так бесподобен в своем истинном обличье.

Серебро. Оно стало для меня дыханьем и светом, что лился в меня свободным потоком ярких эмоций. Его воздух сладостно обжигал мою кожу, его мысли с благоговением обмывали мое трепещущее под этими робкими и ласковыми прикосновениями сознание. Мир, что окружал Иного, стал моим миром, в котором я нуждалась только в своем Первом Свете. Я представила себя младенцем, который только-только издал первый победный крик. Да! Я родилась в то мгновение, возвещая всему миру, что ему не удалось долго удерживать меня в стесняющей оболочке. Да, моими первым дыханием стал именно Иной.

Никогда я бы не сказала, что моя любовь к Силенсу была фарсом, но и чувства к Иному зажглись невообразимым огнем, правда, это было больше похоже на любовь к брату. За которого умрешь, которому поможешь, отдашь свою душу в неумелые руки. Но то была Истина. Но самое удивительное, мы не нуждались в словах. Кодекс молчания незримо встал между нами, уравновешивая столь разные возможности. Я просто знала, что могу дать ему руку и остаться самой собой, но ощущать в себе эту первобытную мощь. Интересно, что если сравнивать наши магии, то я была жалким бережком, а он бушующим диким морем. Именно такая бездумная сила плескалась в нем, но отчего-то ограничивалась мной, поэтому он так долго ждал меня. И ждал бы еще, если бы то потребовала судьба, которая сплела нас воедино одним легким стежком. Костлявая рука смерти заберет одного, но коса будет трепетать над шеей другого, болезнь поразит первого, а второй будет мучиться. Это не единство с волками, это не смешивание с Хлыстом, это просто две силы, которые не могут существовать раздельно. Каждая будет ждать прихода второй, использовать собственные внутренние резервы, но разразиться настоящей магией лишь в компании собрата. Я была берегом, а Иной — морем. И в этом гармоничном сочетании мы оставались теми, кем родились, но осознавали и принимали существование другого. Наверное, ни одно сухое слово не способно передать это понимание. Даже большее, чем Древнее Писание или история народа Динео. Нет, это слишком колоссальное познание, чтобы оно могло передаваться посредством чьей-то руки. Только единым и страстным соприкосновением сознаний. Не знаю, как только я не потеряла себя в этой мудрости, но, наверное, мой Первый Свет не позвал бы к себе, коль не был бы уверен в моих способностях. Это льстило какой-то части души, но вторая уже принадлежала Иному, а он был горд и доволен.

Но чего-то определенно не хватало. Он не показал мне тайных знаний, кроме нашего душевного переплетения, я не знала того, что раньше оставалось в тени — оно благополучно продолжало там оставаться. Словно для этого нам требовался физический контакт, нечто большее, чем наша магия. Динео связывал мысли, но не мог смешать нашу кровь, ярким фонтаном он заполнял голову, но не нашел бы способа соединить наши пальцы и глаза. Глаза в глаза. Вот чего не хватало. Чтобы Иной действительно дышал тем же воздухом, что и я, чтобы подтверждение нашей судьбы слилось в чьем-то другом внимании.

Передо мной явилось чистое Серебро, от взора которого не скрылось бы ничего и никто. Вот что отличало его от Золота. Красота, что существовала с начала времен, не могла быть просто безупречной или великолепной потому, что этого мало, этих слов недостаточно, все просто мелко. Да. Я повторяюсь, но все эти чувства до боли похожи, но имеют категорически разные оттенки, в коих я пыталась разобраться. Все это было одно. То самое, что составляло целую меня. С детства не покидало это ощущение отчужденности и половинчатости, которое мигом покинуло мой разум сегодня. Сейчас.

Мое время сузилось до единого момента. Не «завтра» или «вчера», не «месяц назад» или «когда-нибудь через сезон». А «сейчас» в компании «здесь». Прошлое и будущее утратили свои краски, поблекли, как нечто ничтожное и маленькое, а настоящий миг раздулся до размеров огромного мира. Это не пугало, нет, только вызывало восхищение. А ласкающее прикосновение Иного, которое все не прекращалось на протяжении уже долгого времени, избавляло от страхов и опасений. Его спокойная уверенность, полутон какой читалась в Морпе, теперь передалась и мне, конечно, не в полной мере, но Иной обладал именно этим ярко выраженным качеством.

Я не знала, где он находился, хотя глаза мельком видели поднимающийся путь по реке, не предполагала, сколько Иных его окружает, насколько сильна его магия или какие он имеет намерения. Все было ясно и так. Он ничего не скрывал, но такие мелочи меня просто не интересовали. Я просто была. Была.

Езкур недовольно потянулся назад, близился рассвет, отдаленное эхо волчьего сознания взволнованно скулило за гранью восприятия. Я не желала отрываться от Иного, мечтая лишь навеки слиться с его безумной силой. Но Первый Свет мягко оттолкнул мой разум, напоминая, что мы не должны терять сами себя. Это можно было бы назвать болью, если бы я не испытывала истинное счастье. Нет, он меня не предал, убеждал Иной, он просто хотел, чтобы я пришла к Авлонге и рассказала о том, что Первый Свет призвал свою ученицу. Он как-то странно, почти как Роуп, запнулся на этом слове. Будто другое понятие должно стоять на этом месте, но я не допытывалась, а покорно согласилась исполнить волю Иного, считая это не просто своим долгом, а целью всей жизни.

Собственное тело показалось мне до боли чужым и неуклюжим, хотя я не помнила, чтобы ощущала размеры и возможности тела Иного. Просто я рассталась с ним, пусть и ненадолго, по крайней мере, он так обещал. Все равно холод, пробежавшийся по коже, затекшая от долгого неподвижного сидения спина, онемевшие пальцы на руках, которые с остервенением вцепились в простыни, головная боль от слишком напряженной работы Динео — все это не способствовало моей радости. Я с трудом пошевелилась, выпрямила спину, застонала от резкого щелчка в суставах и, наконец, сумела открыть глаза.

Свет больно ударил по глазам, словно ослепив на некоторое время, воздух был слишком холодным, дрожь пробрала до костей, но потом утро перестало выглядеть так невыгодно. Я еще раз потянулась и быстро оделась, не взглянув на своего Наставника. Когда же я, наконец, вспомнила об его существовании, то в это же мгновение почувствовала на себе тяжелый взгляд. Роуп сидел на своей кровати, угрожающе сложив руки на груди. Хмуро сведенные брови не предвещали ничего хорошего.

— Ты проспала, — сурово напомнил он.

— Я…

— У тебя нет оправданий, — жестко отчитал Роуп. Наверное, что-то случилось с Лиммой, иначе он не был бы так жесток.

— Первый Свет позвал меня, — прежде чем он успел открыть рот, почти выкрикнула я, — Езкур отвел…

— Что? — выдохнул и побледнел Роуп.

Я удивлено пожала плечами, а потом кивнула, надеясь, что парень сумеет понять мое невнятное объяснение. Восхищение и гордость, та самая, что редкими лучами пробивалась в нем в моменты моих успехов, вспыхнули в драгоценных сапфирах, окрашивая расцветшую на губах улыбку. Мне стало отрадно, что Роуп так искренне радовался вместе со мной.

— О, это неописуемо, — только и сказал он в ответ на мое смущение. Роуп соскочил с кровати и крепко обнял меня, я по-дружески прижалась к нему, впитывая его одобрение и радость. Тепло родного существа ласкало душу, которая все скучала и рвалась к Иному. Это помогло принять мне, что наше единение с Первым Светом не будет постоянным, и я не должна забывать то, чем жила раньше. Наверное, ничто бы не рассказало мне об этом так ярко, как простое дружеское объятие.

Он отпрянул от меня, все еще лучезарно улыбаясь, грусть и злоба исчезла с его лица, Роуп превратился в наивного мальчишку, и это грело мое сердце. Я переживала за своего друга.

— Значит, на этом мои дела закончены, — почти грустно признался он.

— Я тебя не понимаю.

— Ведь Первый Свет призвал тебя. От Наставника ты получила все, что должна была, остальное тебе объяснит именно он, не сомневайся, Эв.

Только тут я осознала, что, может быть, смогу вернуться в Дейст до начала осени. Ведь теперь мне оставалось только найти Иного, который и привел меня к людям Динео. Знания получены, кровь окрашена стремлением, душа получила свою долю экстаза.

— Ты бы хорошим Наставником, — смущенно произнесла я, касаясь его руки. — Думаю, если бы не ты, эта история получилась бы совершенно другой. Несмотря на то, что иногда я слышала недовольства из твоих уст, благодарность моя превыше всего, — слова эти лились из сердца, из самых его глубин, — и без тебя… Да, я была бы совсем другой. То была бы уже не я. Спасибо тебе, спасибо.

Роуп счастливо улыбался, вполне разделяя мой восторг, и вот еще одна истина стала для меня прозрачна. Не только с Иным я могу разделять одни и те же чувства, мои друзья способны и на это тоже. Приятно знать, что кто-то согревается душой подобным с тобой образом. Роуп был для меня первым, наверное, другом, которому я останусь верна и через долгие годы.

Еще не зная всего, я почему-то строила планы, как буду навещать Семью Динео летом, как они все увидят моего Иного. Серебро. Я знала это, но все равно даже мысленно не могла придать ему какую-то определенную форму. Это пугало, но завораживало, так что я с беспечностью ребенка отдалась в силу обстоятельств и течениям судьбы. Пока что бороться не было необходимости. Все то, что требовала моя страсть, она получила. Имя мое оправдано принадлежало мне. Эверин Страстная. Она родилась в эту ночь, в согласии с Иным, пусть и скрывавшем свой лик, я преобразилась, обновила себя всю, стала целой и нерушимой. Магия Динео, волки, цепь, даже мой Наставник — все они сыграли непомерную роль во всем этом, чтобы привести мой путь к логичному завершению.

Роуп необычно покраснел, такого с ним не случалось с момента моего прибытия. И тут он разрушил прекрасность настоящего, омрачив и будущее.

Пламенные губы Роупа обожгли меня, как лучи солнца самого знойного дня в полдень, почти безумным шоком обрушиваясь на душу и сознание. Инстинктивно я подалась навстречу этому обжигающему сердце поцелую, отдалась на волю сильных молодых рук, которые властно прижали мое тело к телу Роупа, едва ли не лишив последних остатков дыхания в легких. Он обрушился на мои губы, как дикий сноровистый жеребец, побуждая только к страсти и решительным действиям, лишая способности мыслить и осознавать, что же я такое творю. Поцелуй словно бы раздел мою душу до стыдливой наготы, он, как пытка растекался во мне, не сочетаясь с моими представлениями о любви и страсти.

В Силенсе была надежность, уверенность, он внушал чувство безопасности и защищенности. Его любовь нежно ласкала меня, притягивала своей простотой и душевностью. Я отчетливо помнила вкус его твердых губ, запах его тела, но все это было одним чистым проявлением настоящей любви, какая только может быть между мужчиной и женщиной. Ленс был для меня воплощением настоящего мужчины, воина, защитника. А еще он являлся принцем, которому я поклялась в верности. Он был моим мужем, и этим тоже окрашивалась наша любовь. Спокойной правильностью и уверенностью друг в друге. Принц был старше меня, пусть и не намного, но он воевал, оттого в моих глазах представал более взрослым и мудрым мужчиной, чем мог соответствовать своему двадцатилетнему возрасту. Зародившееся между нами чувство будет существовать на протяжении долгих лет, я почти уверена в этом, да и моя душа спокойно отдалась в его покрытые мозолями от топора руки. Воин-принц, мужчина-дипломат, мой муж. Все это в нем так влекло и трогало меня, что остальные представители мужского пола просто меркли рядом с ним. Я это знала. Но об этом не догадывался влюбленный Роуп.

Я солгу, если скажу, что поцелуй Роупа не тронул. Да, я сгорала, словно бабочка, от этого пламенного чувства, что начиналось от его горячих мягких страстных губ. Он ласкал и обжигал одновременно, изгоняя мысли из головы, я уже просто не отвечала ни за что. Этот поцелуй был похож на безумную атаку молодого быка, в нем не присутствовало и капли спокойствия и уверенности, молодость его жгучей любви поражала. Я даже боялась, что просто умру в его объятиях от переполнявших голову парня эмоций потому, что Динео прочно связал нас.

Я ощущала телом его напряжение, едва ли мысли вернулись в меня, далеко оттолкнувшись от настоящего момента, погружаясь в сладостное наслаждение бесконечного тесного контакта. Наверное, я мечтала, что мужские губы принадлежат Силенсу потому, что эта страсть не была похожа на все то, что испытывала я рядом со своим мужем. Но от этих дерзких пыток любовь к Ленсу только окрепла.

Попытка вырываться из твердых объятий Роупа провалилась, а жадные губы все целовали и целовали мои уста, едва давая возможность дышать. Воздух стал тугим от напряжения, хотя сознание до сих пор протестующе билось, не желая отпускать прекрасность момента прикосновения любви Роупа. Но я очнулась от дикого оцепенения, оттесняя от себя парня. Он удивленно отпустил меня, но я тут же утонула в потемневших от страсти глазах, он не скрывал больше своей любви, вожделения юного тела, как и желания, которое яркой печатью пылало в драгоценных сапфирах. На дрожащих ногах я отступила на шаг от Роупа, он открыл рот, и я уже слышала признание, но резко подняв руку, заставила его остановиться. Лицо удивленно нахмурилось, но глупая блаженность не исчезла из его красивых черт.

— Роуп, не говори того, о чем потом пожалеешь, — тихо попросила я.

— Я не пожалею! — горячо возразил Роуп. — Я люблю тебя, Эверин, люблю! — пламенно начал парнишка, я болезненно поморщилась от произнесенных вслух слов. — Никто не полюбит тебя так сильно, как я, клянусь тебе, клянусь! Поверь мне, я смогу дать тебе все то, о чем ты пожелаешь, Эверин! — Я хотела возразить и остановить поток этих признаний. — Я знаю, ты сейчас скажешь, что я слишком молод для таких заявлений, но, пойми, для Всадников возраст очень растяжим…

— Для кого? — выдохнула я, теперь настала очередь Роупа морщиться.

— Это неважно, скоро ты все поймешь, но, Эверин. — Он замолчал, переводя сорвавшееся дыхание. — Я никого не полюблю, я знаю. Судьба нас свела вместе. Я видел тебя во сне в течение долгих лет, хотя должен был бы увидеть только за одну ночь до твоего появления. Но это только уверяет меня в том, что ты предназначена мне богами. — Сердце мое сжалось от жалости к нему и от нежелания говорить ужасающую правду. — Я могу подбирать неверные слова, может быть, но душа и сердце давно поклялись тебе в любви, которая никогда, никогда не умрет…

Я долго молчала, не решаясь произнести страшные для Роупа слова.

— Я должна пойти к Авлонге, — неожиданно вспомнила я, надеясь уйти от ответа на завуалированный вопрос Роупа.

Но полный надежды взгляд Роупа сломил меня, я тяжело вздохнула, осознав, что сейчас придется разрушить ту единственную дружбу, кою удалось обрести.

— Роуп, мое полное имя Эверин Страстная. — Роуп, конечно, жил далеко от Королевства Дейстроу, он говорил также о недостатке воспоминаний из-за общения с Иными, но слышал это имя. Лицо его непонимающе вытянулось. Мои руки сами собой сжались в кулаки. — Раньше меня звали Секевра Эверин Фунтай, нечерия принца Силенса Скопдея Могучего, — с каждым произнесенным словом лицо Роупа бледнело. — Теперь же я… принцесса. Принцесса Королевства Дейстроу, жена будущего короля.

Что-то сломалось в нем, потухло, разбилось, я отвела глазах, не в силах выдерживать вид померкшей жизни на его смертельно бледном, почти восковом лице. Хриплое дыхание Роупа разрывало тяжелую тишину, что давила на плечи, будто непомерно огромная ноша.

— Ты никогда не вернешься в Дейстроу, — полился яд из его охрипшего от боли горла. Я вскинула голову, не веря своим ушам. — Я никогда не отпущу тебя отсюда.

— О чем ты…

— Я не дам разрешения. Ты никогда не найдешь свой Первый Свет, — горько, с усмешкой заявил он. Непомерная гордость звучала в его голосе. Совсем иного рода, нежели когда Роуп гордился моим успехом.

— Что?