1

– Нет!

Услышав столь категорический отказ, Хуан де ла Росса пришел в бешенство. Он собирался осчастливить ее, а эта взбалмошная девчонка ведет себя так, словно он намеревается испортить ей жизнь. Богатый, молодой, красивый – ну чего ей еще надо? Да и у него бы появился шанс навсегда избавиться от чувства вины, что нет-нет да и напомнит о себе.

Как ни старался, сеньор де ла Росса не мог забыть того, что случилось много лет назад. Конечно, нечего было Кармен устраивать трагедию. Могла бы и понять, что он к ней охладел, и уйти по-хорошему. А так ославила его на весь Мадрид, даже близкие друзья тогда начали коситься на него. Что же до знакомых женщин, то те все, как одна, стали делать вид, будто не замечают его. Прошло немало времени, прежде чем перед ним вновь открылись двери всех приличных домов испанской столицы.

И немалую роль в этом сыграло то, что Мария Кончита взглянула на него благосклонно и вновь стала называть его отцом. Она выросла на его глазах, превратилась в очаровательную молодую женщину, пользующуюся успехом у мужчин. И он изо всех сил старался продемонстрировать, особенно прилюдно, как любит старшую дочь от первого брака. Что и немудрено, Мария Кончита в отличие от Паломы не была свидетельницей их пренеприятного объяснения с Кармен и не отправилась на другой конец света с матерью, уверяющей всех и каждого, что он выставил их из дому без гроша в кармане. Даже если это и соответствует действительности, не к лицу уважающей себя женщине говорить об этом направо и налево. Можно и помолчать.

Да и Паломе нечего было возвращаться в Испанию, пусть и временно. Жила бы себе в Штатах. Так ведь нет, прилетела в Мадрид, якобы учиться. И смотрела на него своими зелеными глазами, такими же печальными, как глаза Кармен в тот сквернопамятный день. Как две капли воды похожая на мать, она напоминала о том, о чем Хуан де ла Росса хотел забыть.

И тут ему подвернулся случай разом покончить с тем, что не давало ему покоя столько лет. Хуан всегда собирался подыскать Марии Кончите достойного жениха, и вот его мечта вроде бы начала осуществляться. Заметив как-то на одном из приемов, что Антонио Торрес-Кеведо с симпатией поглядывает на его дочь, он почувствовал себя на седьмом небе от счастья. То, что сулил ему этот брак, трудно было переоценить.

Он не только бы упрочил свое положение в обществе и поправил финансовое положение, которое благодаря стараниям его ненаглядной Пилар за последние годы сильно ухудшилось, но и разом покончил бы со всеми неприятными воспоминаниями. Счастье одной дочери перечеркнуло бы несчастье – действительное или кажущееся – другой…

Хуан де ла Росса ожидал всего, чего угодно, когда предложил Марии Кончите подумать о такой блестящей партии. Всего, чего угодно, – счастливого возгласа, крепкого дочернего объятия, застенчиво благодарного взгляда на худой конец. Но только не того, что он услышал.

– Нет, нет и еще раз нет! – решительно повторила Мария Кончита. – Об этом не может быть и речи!

– Но пойми, – с трудом сдерживая себя, воззвал ее отец, – где ты еще найдешь такого жениха? – И он снова принялся перечислять все выгоды предполагаемого брака и достоинства желанного зятя.

– Ничего не желаю слушать! – с вызовом заявила Мария Кончита и капризно топнула ногой. – С мужем жить мне, и мне ни к чему Ледяной мужчина!.. Да и где гарантия, что твоя затея не обернется прахом. Мне бы не хотелось быть отвергнутой.

– О чем ты говоришь, дорогая! Антонио явно относится к тебе с симпатией. А там и на помощь доньи Долорес можно рассчитывать. Говорят, она мечтает иметь в невестках дочь Кармен. – Тут Хуан непроизвольно поморщился. – А что до глубоких чувств, то они не всегда способствуют семейному счастью.

Он подошел к дочери, поцеловал ее в лоб и немного успокоенный тем, что не услышал очередных возражений, направился к двери.

– Подумай о моих словах, дорогая, – сказал Хуан де ла Росса, выходя из комнаты.

И Мария Кончита последовала его совету. В том, что касалось глубоких чувств и их отношения к семейной жизни, она не стала бы спорить с отцом. Легкомысленная и избалованная, она не имела о них пока ни малейшего представления. Зато другие слова отца, о том, что донья Долорес мечтает о невестке – дочери Кармен, заставили заработать ее ум.

У Кармен ведь две дочери. И неплохо бы обеим немного поразвлечься. Да и сердце Ледяного мужчины задуманное ею вряд ли разобьет.

И Марии Кончита потянулась к телефону.

– Ты действительно хорошо подумал? Долорес Торрес-Кеведо смотрела, как ее сын закрывает чемодан, и на ее утонченном лице читалось беспокойство.

Антонио улыбнулся матери так ласково, как только мог, однако не прервал своего занятия.

– О чем я должен был подумать? По-моему, я делаю как раз то, о чем ты меня просила.

– Ничего подобного! Ты и пальцем не пошевелишь, когда что-то тебе не по вкусу, – возразила донья Долорес с чисто материнской прозорливостью.

– Тут ты права. Но как быть, если мне нравится доставлять тебе удовольствие? – с лукавой усмешкой ответил Антонио. – Разве не ты хотела, чтобы я взял в жены дочь твоей старинной приятельницы? Да я и сам нахожу эту партию подходящей. Что в этом плохого?

– Не делай из меня сваху! – возмутилась донья Долорес.

– Прости, мама. – Он коснулся губами ее щеки в неподдельном раскаянии. – Но я не понимаю одного: почему ты все-таки беспокоишься?

– Когда я говорила, что хочу видеть твоей женой дочь Кармен, то имела в виду Марию Кончиту, и никого больше. И ты это прекрасно знаешь. Она элегантна, утонченна, кроме того знакома со многими нужными людьми Мадрида. По-моему, о большем и мечтать нельзя.

– Извини, но у меня другое мнение. Мария Кончита легкомысленна не по возрасту. А вот ее младшая сестра, похоже, другое дело.

– Но, сынок, она выросла и воспитывалась в Штатах. Боюсь, она не знает и слова по-испански!

– Мария Кончита уверяет меня в обратном. Кроме того, мне кажется, что эта Палома вполне удовлетворяет моим требованиям.

– Удовлетворяет твоим требованиям? – с ужасом повторила мать. – Позволь тебе напомнить, что ты говоришь о женщине, а не о партии обуви!

– Не придирайся к словам, – попросил Антонио. – Так, я ничего не забыл?

Он оглядел комнату. Но все необходимые вещи были аккуратно уложены в удобный маленький чемодан.

Антонио вышел на балкон – подышать свежим воздухом и полюбоваться прекрасным видом. Его квартира располагалась на последнем этаже современного многоэтажного здания, окна которого выходили на огромный зеленый парк. Каждое утро, как бы ни спешил, он выкраивал несколько минут для того, чтобы насладиться пышной зеленью деревьев. Люди, знавшие его как рассудительного и суховатого делового человека, немало изумились бы, узнай они о том, как много значит для него этот утренний ритуал.

И неудивительно, внутреннее убранство его квартиры, казалось, говорило само за себя. Никакая мелочь не смягчала облик жилища, чей хозяин всю свою сознательную жизнь посвятил возведению собственной империи и весьма в этом преуспел. В самом деле, в свои тридцать пять лет Антонио занимал видное место и мире обуви. Он добился того, что имя «Торрес-Кеведо» стало синонимом качества и престижа. Смысл его жизни составляла работа. Он был основателем и движущей силой огромной компании и не мог позволить себе расслабиться или переложить часть забот на кого-то другого. Закупка кожи и замши, переговоры с чувствительными дизайнерами, разработка каблуков новых конструкций, организация эффективных продаж – до всего ему было дело, и он не переставал думать об этом ни на секунду. Поэтому не было ничего удивительного в том, что и о будущей женитьбе он говорил в подчеркнуто деловом ключе, так возмутившем его мать.

Антонио одарил донью Долорес самой обворожительной улыбкой.

– Мама, мне, право, странно слышать твои упреки. Кто, как не ты, предложил эту сделку? Или ты можешь найти другое название?

– Кто-то же должен позаботиться о достойных партиях для членов нашей семьи! Когда я думаю об этом старом дурне из Валенсии, которого угораздило сделать предложение собственной горничной…

Антонио скривился.

– Надо полагать, что под старым дурнем ты подразумеваешь моего дорогого дядюшку Алонсо, владельца огромного состояния?

– То, что он очень богат, отнюдь не мешает ему быть старым дураком, – жестко сказала донья Долорес. – Так же, как и Эрнесто останется глупым мальчишкой, влюбившимся в самую обыкновенную вертихвостку, будь он хоть трижды его наследник.

– Но Натали происходит из благородной семьи, разве не так? – поддразнил ее Антонио.

– Ну да, Дюкло – в высшей степени благородные люди, спустившие все свое состояние на бегах и спешно покинувшие родную страну, – саркастически заметила мать. – Я слышала много всего о Мишеле Дюкло и не думаю, чтобы его дочь была намного лучше. Яблоко от яблони, как говорится…

– Не дай Бог кто-нибудь из них двоих услышит, как ты отзываешься об их возлюбленных, – предупредил Антонио. – Они этого не вынесут.

– Надо смотреть правде в глаза. Кто-то из вас просто обязан сделать стоящий выбор, а за твоего кузена Алехандро я ручаться не могу.

Антонио пожал плечами.

– Ну хорошо, в конце концов именно за этим я и лечу в Штаты. Если эта женщина будет достойна меня, я женюсь.

– Если она сочтет достойным тебя. Не думай, что любая крепость немедленно падет перед тобой.

– Что ж, в таком случае я признаю свое поражение и с позором вернусь под материнское крылышко! – засмеялся он.

Антонио острил и веселился, поскольку его ничуть не пугала такая перспектива. Редкие представительницы прекрасного пола могли устоять перед его обаянием.

– Я волнуюсь за тебя, – призналась донья Долорес, внимательно глядя на сына и пытаясь понять, о чем тот думает на самом деле. – Я так хочу, чтобы ты был счастлив со своими близкими, а не растрачивал жизнь на пустяки. Если бы ты тогда женился на Исабель, вполне возможно, что сейчас у вас уже были бы детишки…

– Не будем об этом. Дело прошлое. – Тон его был мягкий, однако в нем угадывались нотки напряжения.

– Разумеется, – покорно согласилась донья Долорес. Она прекрасно знала, что есть случаи, когда настойчивость неуместна.

– Что ж, мне пора ехать. Пожалуйста, не беспокойся обо мне, Все, чего я хочу, это познакомиться с Паломой Гиллби и составить о ней собственное мнение. И если вдруг что-то не заладится, я сделаю ей ручкой и не скажу ни слова о моих намерениях.

В самолете Антонио никак не мог отделаться от навязчивой мысли, что становится не похож сам на себя. Он всегда тщательно, до мелочей, продумывал любые действия, а сейчас вот летит за океан, повинуясь неожиданной прихоти… Или это только кажется прихотью? Антонио задумался. Зная, что успех приходит только к тем, кто способен упорядочить свою жизнь, он придерживался нескольких простых правил. Во-первых, все должно быть расставлено по своим местам. А во-вторых — и это самое главное, – всему свое время. И никак иначе.

В планы Антонио входило обзавестись семьей к тридцати годам. И так бы оно и было, если бы Исабель вдруг не передумала…

Стоп! Не смей думать об этом. Было и прошло, твердо сказал себе Антонио. Так он отметал любые чувства и мысли, касающиеся той, несостоявшейся женитьбы. Да, он был последним дураком, потерявшим голову от чувств. Но умный человек тем и отличается от глупого, что способен извлечь из своих ошибок максимальную пользу. И будьте уверены, больше он ничего подобного не допустит. Никогда. То, что его мать настаивала на выборе достойной супруги, было Антонио только на руку. Все, чего он хотел, – это уберечь свое сердце от новых ударов, и брак по расчету идеально вписывался в эту схему…

Самолет приземлился в лос-анджелесском аэропорту поздним вечером. Антонио взял такси и направился в отель «Хилтон», где его уже ждал номер люкс. Наскоро приняв душ и перекусив, он сразу же включился в работу и не сомкнул глаз до глубокой ночи. Однако, проснувшись на следующее утро, он чувствовал себя весьма бодрым: пяти часов вполне хватило на то, чтобы хорошенько выспаться.

Вот так Антонио Торрес-Кеведо провел ночь накануне встречи с женщиной, которую намеревался сделать своей женой.

Позавтракай фруктовым салатом и чашкой кофе, он направился в галерею Паломы Гиллби. Антонио рассчитал время так, чтобы прийти туда чуть раньше назначенного срока. Ему хотелось составить мнение об этом месте еще до встречи с хозяйкой. То, что он увидел, ему понравилось. Невысокое белое здание выглядело просто прелестно, и, хотя вычурные оконные решетки скрывали от Антонио большую часть внутреннего убранства, подмеченного оказалось достаточно, чтобы понять: у Паломы Гиллби есть вкус. Более того, она женщина умная и по-настоящему элегантная. Элегантная изнутри, тепло подумал Антонио.

Однако хорошее впечатление начало улетучиваться, когда большая стрелка часов перевалила за девять, а никто и не подумал прийти, чтобы открыть галерею. Что может быть хуже непунктуальности? Антонио повернулся, чтобы уйти, и в этот момент на него налетела растрепанная молодая особа.

– Ради Бога, извините, – пробормотал он и поднял глаза на незнакомку. Та морщилась от боли и потирала ушибленную ногу.

– Пустяки, все в порядке, – тем не менее заверила она Антонио. – Вы что, собирались зайти в галерею?

– Вообще-то, она уже должна была открыться, – заметил он.

– Да-да, конечно. Одну минуту, я достану ключи.

Девушка извлекла из кармана голубых джинсов внушительную связку ключей. Пока она перебирала их один за другим, пытаясь отыскать нужный, Антонио неторопливо разглядывал ее. М-да, что тут скажешь – джинсы, свитер, какая-то дурацкая кепка, закрывающая пол-лица. Черт знает что! А ведь, наверное, она хороша собой. Но вот этот ее вид – как рабочий в униформе, честное слово. Похоже, Палома Гиллби не очень-то придирчиво относится к своему персоналу, если доверила галерею такому созданию.

Наконец девица пригласила его войти.

– Сейчас я разберусь с этими решетками, – пообещала она, – и займусь вами.

– Честно говоря, я хотел бы увидеть хозяйку галереи.

– А я не могу вам помочь?

– Боюсь, что нет, – пожал плечами Антонио.

Девушка явно занервничала. Она испуганно взглянула на молодого человека, и тот заметил, что вся она как-то подобралась.

– Да, я должна была догадаться. Вот глупая! Но дело в том, что я думала… то есть, она думала… В общем, как раз сейчас ее здесь нет, – наконец выдавила из себя девушка.

– Но вы можете сказать мне, когда она подойдет? – терпеливо спросил Антонио.

– Н-ну… даже не знаю. Но я ей передам все, что нужно.

– Будьте любезны, скажите, что заходил Антонио Торрес-Кеведо.

Девушка побелела как полотно.

– Кто вы?!

– Антонио Торрес-Кеведо. Мы еще незнакомы, но я полагаю, что…

– Подождите. Так вы не судебный исполнитель?

– Нет, – ответил Антонио, бросив мимолетный взгляд на свой безупречно сшитый костюм. – Кажется, нет.

– Вы уверены? – задала она глупейший вопрос.

– Кому, как не мне, быть в этом уверенным, – резонно возразил Антонио.

– Конечно. – Девушка рассеянно кивнула. – Конечно, вы правы. Вы ведь испанец, не так ли? Теперь я заметила наш акцент. Надо сказать, вы очень хорошо говорите по-английски, поэтому я не сразу поняла, что…

– Да, и я горжусь тем, что говорю на других языках почти так же хорошо, как на родном, – перебив ее, отчеканил Антонио. – А теперь будьте любезны назвать мне ваше имя.

– Мое имя?.. Я Палома Гиллби.

– Вы? – Он не смог скрыть изумления, как ни пытался.

– Ну да? А что в этом такого?

– Позвольте, но минуту назад вы сообщили, что ее здесь нет!

– В самом деле? Что ж, я, видимо, не совсем вас поняла.

Антонио в недоумении уставился на девушку, теряясь в догадках: то ли она чертовски плохо себя чувствует, то ли у нее не все дома. Тем временем девица сняла кепку, и по плечам рассыпались непослушные кудри – иссиня-черные. Совсем как у ее сестры Марии Кончиты.

Итак, перед ним стояла его предполагаемая жена. Антонио прерывисто вздохнул.

– Мы встречались раньше? – спросила Палома, встревоженно глядя на него.

– Не думаю. А что?

– Просто ваше лицо кажется мне знакомым.

– Нет, вы ошибаетесь. Я вижу вас в первый раз, – заверил ее Антонио, думая, что ни при каких обстоятельствах не допустил бы второй встречи.

– Ладно. Я приготовлю кофе.

Палома прошла в глубь галереи, досадуя, что так глупо повела себя, несмотря на все сонеты Марии Кончиты. Несколько дней назад сестра позвонила ей и предложила небольшую авантюру. Этот роскошный мужчина подыскивал себе жену, и Мария Кончита посоветовала ему взглянуть на Палому. «Подыграй ему. Думаю, ты от души повеселишься», – сказала ей сестра.

Правда, Палома почти убедила себя в том, что Антонио Торрес-Кеведо не захочет с ней встретиться. А кроме того, ее совсем замучили проклятые кредиторы. Так что все, что не касалось долгов и неоплаченных счетов, ее совершенно не волновало.

Среди знатоков старой европейской живописи Палома не знала себе равных, это признавали все. Ее слово было решающим, ее мнение – непререкаемым. Беда в том, что она не сумела направить свой талант в нужное русло, и долги росли с катастрофической скоростью…

Аромат свежесваренного кофе вернул девушку к реальности. Только бы этот человек не заметил, что она встревожена их встречей. Когда он появился здесь, что-то всколыхнулось в ее памяти. Ведь где-то же она его видела! Вспомнить бы, где именно.

– Так зачем вы желали меня видеть, сеньор Торрес-Кеведо?

– Неужели мое имя ничего вам не говорит?

– А должно? – улыбнулась Палома.

– Я знаком с вашей сестрой Марией Кончитой. Думаю, она рассказывала нам обо мне. Разве нет?

– Не забывайте, мы выросли вдали друг от друга, да и теперь не слишком часто встречаемся. Кстати, как у нее дела? – небрежно поинтересовалась Палома.

– Как обычно. Прекрасная, но легкомысленная светская бабочка. Я обещал ей заглянуть к вам, раз уж все равно буду в Лос-Анджелесе. Если не возражаете, мы могли бы провести вечер вместе. Например, сходить в театр, а потом поужинать где-нибудь.

– Что ж, с удовольствием. Сегодня в Голливудском летнем театре как раз выступают солисты труппы «Ла Скала», но попасть на концерт невозможно. Да и билеты слишком дорогие.

– Ну, это не проблема, – небрежно бросил Антонио.

– Хотите сказать, что можете запросто достать билет на этот спектакль? – В ее глазах появилось мечтательное выражение.

– Видите ли, для меня невозможного мало, – хмыкнул он. – Предоставьте это мне. Итак, ровно в семь я заеду за вами.

– Прекрасно. Если что, мы можем пойти куда-нибудь еще.

– Сегодня вечером мы с нами будем наслаждаться ариями из классических опер к самом лучшем их исполнении, – твердо сказал Антонио. – До встречи.

– До встречи, – эхом откликнулась Палома.

В дверях он внезапно остановился, словно в голову ему пришла какая-то важная мысль, и снова подошел к девушке.

– Кстати, я убежден, что всегда нужно совмещать приятное с полезным. Взгляните на эту вещь. Не могли бы вы оценить ее?

Антонио достал из кейса нечто плоское аккуратно завернутое в бумагу. Он развернул ее, и взору Паломы предстал небольшой натюрморт. Прелестное изображение плетеной корзины с лежащими и ней тонкими стеклянными стаканами и цветущей апельсиновой веткой рядом. Палома осторожно взяла картину и положила на залитый ослепительным солнечным светом столик.

– Один мой друг, который занимается такими вещицами, – небрежно начал Антонио, – полагает, что это неизвестное творение Переды.

– Переды? – переспросила Палома, не отводя глаз от натюрморта. – Вряд ли… Скорее, это вещь принадлежит руке другого испанского мастера того же времени.

– Вы уверены? Мой друг неплохо разбирается в живописи.

– Вполне возможно. Но, видите ли, живописцы этого периода…

Она уже не могла остановиться. Звучные, но малопонятные Антонио термины так и лились, но он не спешил прерывать Палому. Пожалуй, она со странностями, но, по крайней мере, в одном он не ошибся: профессионализма и образованности ей не занимать. Лежащий перед ней натюрморт действительно не был выполнен Антонио Передой. И она тотчас же определила это…

Его восхищение ею усилилось, когда Палома назвала имя предполагаемого автора натюрморта.

– Конечно, было бы слишком смело говорить такое без надлежащего исследования, но я почти уверена, что это работа Сурбарана.

Антонио выжидательно посмотрел на нее, и девушка продолжила:

– Меня не удивляет, что ваш друг не смог распознать этого. Дело в том, что я специально занималась историей испанской живописи, что, учитывая мое происхождение, вряд ли покажется вам странным.

Антонио поразился перемене, произошедшей с ней. На месте неуклюжей девчонки, столкнувшейся с ним несколько минут назад у дверей галереи, внезапно оказалась спокойная, уверенная и полная достоинства молодая женщина. Что ж, это могло бы ему понравиться. А вот того, что она говорит с ним менторским тоном, как всезнающий специалист с ничего не понимающим дилетантом, вынести он не мог.

– Вы не могли бы обосновать свое мнение? – поинтересовался Антонио ледяным тоном.

– Все во мне говорит, что это Сурбаран.

– Надо полагать, вы имеете в виду женскую интуицию? – спросил он не без ехидства.

– Разумеется, нет. Ее просто не существует. Странно, я думала, что мужчинам-то этого не надо объяснять. Все мои ощущения основаны на знании и опыте.

– Ну, это то же самое.

Ее глаза вспыхнули недобрым огнем.

– Сеньор Не-Помню-Вашего-Имени! Если вы пришли сюда чтобы оскорблять, то зря потратили время…

– Ну хорошо, хорошо, – остановил ее Антонио. – Вы меня убедили.

– Я не нуждаюсь в нашей снисходительности! – вдруг выкрикнула Палома.

Резкий ответ так и просился на язык, но Антонио удалось сдержаться. Хладнокровие превыше всего. Хладнокровие – вот залог успеха. Странно, и как это ей удалось вывести его из себя всего за несколько минут?

– Простите меня, – с усилием произнес он. – Я не хотел уличить вас в непрофессионализме.

– Спасибо и на этом, – усмехнулась она, успокаиваясь. – Хотя на вашем месте вам следовало бы поблагодарить меня. Как ни хорош Антонио Переда, ему далеко до Франсиско Сурбарана. – Палома с сожалением протянула ему натюрморт. – О такой вещи можно только мечтать. Будь этот натюрморт моим, ни за что не рассталась бы с ним. Вернетесь в Мадрид, зайдите к вашему другу и попросите его повнимательнее взглянуть на картину. Только не верьте ни…

– Я заеду за вами в семь, – сказал Антонио, пряча улыбку.

 

2

Ровно в семь Палома сидела в галерее и нетерпеливо посматривала в окно. На улице свирепствовал ливень, и тяжелые капли гулко барабанили по стеклу. Девушка уже успела заехать домой и переодеться и без промедления вернулась в галерею. Почему-то ей не хотелось заставлять Антонио ждать. Однако сам он, похоже, не очень-то торопился. Пять минут восьмого. Десять…

Ровно в четверть восьмого Палома вскочила со стула, пробормотала нечто невразумительное и выбежала на улицу. Слава Богу, ливень прекратился, словно его и не было. Скорее домой!

В этот момент раздался скрип тормозов, и девушка в испуге отшатнулась от такси, остановившегося перед ней. Дверца открылась, и Антонио жестом пригласил Палому сесть в машину. Что она и сделала не без тайного торжества. Все-таки приехал!

– Прошу прощения за опоздание, – проворковал Антонио. – Ужасные пробки на дорогах, – комично вздохнул он и деловито добавил: – Впрочем, спектакль начинается в восемь, так что мы все равно не опоздаем.

– Хотите сказать, что достали билеты? – Глаза Паломы расширились от удивления.

– А вы сомневались? – улыбнулся он. – Между прочим, это оказалось вовсе не трудно, можете мне поверить.

– Не скрою, я потрясена, – склонила голову девушка. Определенно, у него неплохие связи, отметила она про себя. Очень неплохие.

Они спустились по ступеням амфитеатра, устроенного на склоне каньона, и Антонио уверенно повел ее прямо к сцене.

– Первый ряд? – проговорила она, еще более потрясенная.

– Рад, что вы довольны, – лукаво улыбнулся Антонио. – Наслаждайтесь.

Оркестранты заняли свои места, и Палома, казалось, перестала замечать все, кроме происходящего на сцене. Антонио же умудрялся смотреть не только на исполнителей, но и на свою спутницу, тем более что сейчас она нравилась ему значительно больше, чем утром. Однако красивой ее все-таки не назовешь, решил он. Да, высокая. Да, стройная. Но все-таки чуточку более худая, чем ему бы хотелось. Однако элегантная… Точнее, могла бы быть таковой, если бы лучше следила за своей внешностью. Только, похоже, этого-то как раз Палома и не делала.

Взгляд Антонио задержался на ее платье. Ничего, но и только. Глубокий серый цвет был великолепен, но совершенно не шел к ее черным волосам. Да и что это у нее на шее? Тонкая серебряная цепочка? Никогда! Женщинам ее типа нужно носить золото. Крупные, заметные золотые украшения – только они подошли бы к мощной жизненной энергии этой девушки…

Бурные аплодисменты возвестили об окончании концерта, который понравился обоим.

– Что ж, а теперь самое время поужинать, Я знаю прелестный ресторанчик с отменной кухней. Заедем? – предложил Антонио.

Они сели в такси и через десять минут были на месте. Палома, всю сознательную жизнь прожившая в Лос-Анджелесе, никогда не слышала об этом ресторане и еще раз подивилась необыкновенным способностям своего спутника. Они расположились за уютным столиком, и Антонио раскрыл перед ней меню.

– Наверное, мне надо было бы спросить, нравится ли вам французская кухня, – улыбнулся он.

Палома была удивлена, что Антонио не предложил ей отведать испанских блюд. Впрочем, удивлять, похоже, было его любимым занятием. Что ж, она примет правила игры.

– Французская кухня нравится мне ничуть не меньше испанской, – заметила она на чистейшем французском.

Антонио приподнял брови.

– Ах да, ведь вам не чужд космополитизм. С вашей профессией трудно этого избежать!

– Конечно. – Она лучезарно улыбнулась своему спутнику и погрузилась в изучение меню.

Что ж, Антонио не преувеличивал. Еда и впрямь оказалась отменной, и, надо отдать им должное, вино и десерт, которые он ей порекомендовал, тоже были выше всяческих похвал.

Уютный полумрак ресторана настраивал на лирический лад. Напряжение первой встречи потихоньку уступало место жгучему интересу, и Палома незаметно принялась разглядывать Антонио.

Что ж, выглядел он безупречно. Десять из десяти. Умное, благородное, спокойное лицо. Пожалуй, чуть хищный профиль. Жесткая линия рта. Короткие темные волосы – интересно, какие они на ощупь? И удивительные глаза, такие темные, что можно было бы принять их за черные, если бы не загоравшиеся в них время от времени лукавые светлые искорки. Это случалось, когда он улыбался одними глазами, губы же оставались неподвижны. Эта улыбка, подумала Палома, наверняка свела с ума не один десяток женщин, А иногда, наоборот, на лице его сияла широкая улыбка, но глаза под темными дугами бровей оставались серьезными и даже суровыми.

Все это придавало его облику некую таинственность. А Палома Гиллби любила разгадывать тайны и считала, что это у нее неплохо получается. Слава Богу, что Мария Кончита предупредила ее о намерениях испанца. А то, не приведи Бог, растаяла бы под этим теплым, внимательным взглядом. Кстати, подумала Палома, самое время послушать, что он скажет о цели своего визита.

– Что привело вас в Лос-Анджелес? – невинно поинтересовалась она. – Дела?

Если вопрос и показался Антонио подозрительным, он умело скрыл это.

– Не только. Я хочу навести справки о якобы существующих американских родственниках Натали Дюкло, невесты моего кузена Эрнеста.

– Дочери Мишеля Дюкло? – Глаза Паломы загорелись.

– Ну да. Вы что, знакомы?

– Нет, но я знаю, что Дюкло владеют несколькими картинами импрессионистов, – пояснила Палома. – И ходят слухи, что они не прочь их продать.

– Да, Дюкло распродают все, что можно, только бы разделаться с долгами, – кивнул Антонио.

– Да что вы? – поразилась Палома.

– Помилуйте. Об этом знает весь свет, – вздохнул он. – Бедной девочке приходится самой зарабатывать себе на жизнь. Кстати, что вы о ней думаете?

– Я видела ее только на фотографиях в газетах. Но, на мой взгляд, это прелестная юная особа. – В голосе своей собеседницы Антонио послышалась зависть. – Эти роскошные волосы… Надеюсь, она не собирается их подстричь?

– Насколько я знаю, нет. Я спокоен за Эрнесто – он в надежных руках.

Палома рассмеялась.

– А что, за вашим братцем нужен глаз да глаз?

– Боюсь, что да. Эрнесто неплохой парень, но начисто лишен чувства ответственности. Отец все пытался подыскать ему подходящую жену, но махнул на эту затею рукой, ведь сам-то он влюблен в собственную горничную.

– Да вы что? – снова удивилась Палома.

– Как мальчишка! – в умилении добавил Антонио. – В конце концов, он решился предложить ей руку и сердце. Ему уже за шестьдесят, да и избранница ненамного моложе. Но все-таки они чертовски счастливы!

– Как мило, – прошептала Палома.

– К сожалению, не все разделяют ваш восторг, – вздохнул Антонио. – Моя матушка просто возмущена случившимся. Торрес-Кеведо женится на горничной! По ее мнению, это скандал.

– Боже мой! Неужели в наши дни это кого-то заботит?

– Еще как! У моей матери доброе сердце, но ее принципы… есть в них что-то средневековое, – признал Антонио.

– И вы придерживаетесь тех же принципов? – подозрительно прищурилась девушка.

– Мой принцип – хорошенько обдумывать любые действия.

– В вас говорит занудный деловой человек, – рассмеялась Палома и пригубила вина.

– Вы не совсем правы. Некоторые мои коллеги считают меня весьма безрассудным.

– Не может быть! – Девушка не сумела скрыть изумления.

– Честное слово. Иногда я могу взять и наплевать на все.

– Если сам это выгодно, – догадалась она.

– Воистину так.

Палома вглядывалась в его лицо, тщетно пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно. Антонио перехватил ее взгляд, и брови его излетели вверх в немом вопросе: ну и что вы об этом скажете, сеньорита? Она не опускала глаз, и Антонио внезапно стало не по себе.

– Еще вина? – спросил он, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Нет, благодарю. И все-таки ваше лицо мне знакомо. Вспомнить бы, где же я вас видела, – пробормотала она скорее себе, чем ему.

– Может, я напоминаю вам вашего друга? Бывшего или нынешнего, а? – лукаво поинтересовался Антонио.

– Что вы, – с улыбкой ответила ему Палома. – У меня нет никакого друга. – И она вновь подняла на него свои задумчивые зеленые глаза.

Антонио в замешательстве принялся изучать уголок скатерти. Он никак не мог понять, что же за человек эта Палома. То утонченная дама, то простодушная девчонка… Ладно. Как бы там ни было, она свободна. Что и требовалось доказать.

Принесли мороженое. Некоторое время оба наслаждались десертом молча, потом Антонио осторожно спросил:

– Как вышло, что вы с Марией Кончитой носите не одну и ту же фамилию? У вас разные отцы?

– Кто вам сказал такую глупость? – возмутилась Палома. – Я испанка во всех смыслах этого слова! Я родилась в Испании, мой отец испанец да и имя тоже испанское. А что касается фамилии…

– Простите, – мягко сказал Антонио, подметив, что вспыхнувшие в глазах гневные искры сразу сделали девушку в тысячу раз привлекательнее. – Я не хотел вас обидеть.

– Неужели Мария Кончита ничего вам не рас сказывала?

– Весьма скупо, – слукавил он.

По лицу Паломы пробежала тень, но она быстро справилась с собой и сказала:

– Моя мать безумно любила отца, а он обошелся с ней не лучшим образом. Марии Кончите к тому времени уже исполнилось восемь лет, и она жила в пансионе при католическом монастыре, так что не стала свидетельницей разыгравшейся трагедии. А потом заботу о ее судьбе взяла на себя дальняя родственница отца. Со мной все было по-другому. Мне только-только исполнилось три года, но я хорошо помню, как однажды застала маму в слезах. Она плакала и кричала, что отец хочет вышвырнуть нас на улицу… – Палома замолчали.

– Продолжайте, – тихо попросил Антонио.

– Что ж, что было, то было, – вздохнула девушка. – Любовница солгала отцу, что забеременела, поэтому он спешил с разводом. Мы уехали из Испании, причем мама говорит, что отец чуть ли не угрожал ей расправой. А ведь до этого я считала его лучшим в мире!

Перед глазами Антонио встал Хуан де ла Росса, сумасбродный и высокомерный. Что ж, эта история вполне была в его духе.

– Наверное, вам было непросто приспособиться к новой жизни, – сочувственно заметил он, глядя на Палому.

– Да, непросто. Но в Лос-Анджелесе мама встретила замечательного человека, Марка Гиллби, и стала его женой. Он был владельцем той самой картинной галереи, которая теперь принадлежит мне. Именно он научил меня разбираться в живописи. Именно он сделал все возможное, чтобы заменить мне отца, и даже настоял на том, чтобы я носила его фамилию. Я многим обязана ему и очень горевала, когда несколько лет назад Марк и мама погибли и автомобильной катастрофе. И тем не менее я все время ждала, что мой родной отец вспомнит обо мне, но месяц проходил за месяцем, а от него не было никаких вестей, – тихо сказала Палома. – Но я еще долго продолжала надеяться. Глупо, да?

Ее глаза потемнели, и Антонио невольно залюбовался ими. После столь откровенного рассказа он почувствовал новый прилив интереса к этому созданию с буйными иссиня-черными кудрями и печальными изогнутыми бровями.

– Вот уж глупой вас точно не назовешь, – успокоил он свою собеседницу. – По-моему, вам всегда удастся понять истинное положение вещей.

– Вы попали в точку, сами того не зная, – грустно улыбнулась Палома. – Каждый может научиться действовать сообразно обстоятельствам, и его назовут умным. Люди – вот что не дает мне покоя. В них-то я ничего не смыслю, – сокрушенно покачала головой девушка.

– Может, вам просто не попадались достойные представители рода человеческого? – пошутил Антонио и тут же вновь стал серьезным. Мысли его вернулись к отцу Паломы и Марии Кончиты. – И что же, Хуан полностью отрекся от вас? – спросил он.

Ее лицо опять помрачнело.

– Дело в том, что, окончив школу, я поехала учиться в Мадрид. Не без тайной мысли, конечно. Я надеялась, что он все-таки вспомнит обо мне, И может, даже пригласит пожить у него дома…

– Полагаю, ваши надежды не оправдались. – Антонио до боли сжал кулаки.

– Ну почему же, он приглашал меня на обед. Целых три раза, – усмехнулась Палома. – Но родственного тепла с его стороны я так и не ощутила… Чего не скажешь о Марии Кончите. Она, похоже, чувствует себя в его доме как рыба в воде. Даже с его второй женой демонстрирует отношения более чем дружеские, – Теперь девушка сосредоточенно разглядывала салфетку.

– А галерея? Отец помог вам с галереей, когда вы в одночасье лишились и Марка, и матери?

– Нет. Чтобы продолжить дело, я воспользовалась оставшимися после их гибели деньгами.

– Не знаю, утешит ли вас это, но ваш отец при всем желании не смог бы вам помочь. Всеми деньгами распоряжается та женщина, его вторая жена. Весь Мадрид ее терпеть не может, и, по-моему, она того заслуживает. Пренеприятнейшая особа, скажу я вам.

– Не мне их судить, – вздохнула Палома. – Каждый живет, как может. Просто раньше я думала, что смогу что-то изменить в отношениях с отцом, если буду хорошо себя вести, отлично учиться, изучать иностранные языки… Если стану настоящей испанкой, понимаете?

Испанка, которую сделали американкой. Американка, стремящаяся стать испанкой. Интересный коктейль, подумал Антонио.

Он улыбнулся.

– Скажите, а сегодня утром вы действительно приняли меня за судебного исполнителя?

– Ну да! – Палома грустно рассмеялась. – Дело в том, что дела в галерее идут не ахти как, вот я и жду со дня на день незваных гостей.

– Странно, а мне казалось, что такая галерея – настоящая золотая жила. Судя по всему, вы серьезный специалист, да и сделано у вас все по высшему стандарту.

– Чтобы успешно вести дела, недостаточно просто хорошо разбираться в живописи, – мрачно заметила Палома.

– А вы не думали о том, чтобы продать галерею? – бросил наживку Антонио.

Она клюнула тотчас.

– Продать? Да что вы такое говорите! В ней вся моя жизнь! Думаете, это красивые картинки? Ничего подобного! Дыхание столетий обжигает меня, когда я смотрю на эти потемневшие от времени холсты… Продать свою мечту – да ни за что!

Палома вновь оседлала любимого конька. Но Антонио опять не собирался прерывать ее. Ему надо было подумать.

Итак, что мы имеем? Собеседница она превосходная – тонкая, интеллигентная, чарующе непонятная. Вот только не блещет красотой. Хотя, если бы черные пряди не мешали получше разглядеть ее лицо, возможно, вывод был бы несколько иной. Взять, к примеру, глаза. Есть в них что-то таинственно притягательное, «дыхание столетий», что ли?.. А то, что она не умеет со вкусом одеваться, разве это ее вина? Ведь никто не научил се тщательно и с умом подбирать туалеты. Одна, максимум две прогулки по магазинам Мадрида – и она сама себя не узнает. Антонио чувствовал, что судьба предлагает ему неплохую сделку. Если она согласится…

Энергичный голос Паломы вклинился в его мысли:

– Вы ведь не считаете меня сумасшедшей?

– Милая моя, вы влюблены в свое дело. И это не сумасшествие, это счастье. – Он помедлил. – Итак, я понял, что для вас спасти галерею равнозначно спасению вашей жизни. Думаю, что могу вам кое-чем помочь. Какая сумма вам необходима?

Она назвала.

– Что ж, не мало. – Антонио хитро улыбнулся. – Но и не много. Как я уже говорил, для меня невозможного нет. Да, я могу решить вашу проблему.

– Но зачем это вам? – изумилась Палома. – Вы же не станете утверждать, будто сделаете это ради собственного удовольствия?

– Нет, зачем же, – не стал он лгать. – Дело в том, что мне нужно кое-что взамен.

– И что же?

– Возможно, моя просьба покажется вам не сколько странной. Но не могли бы вы отправиться со мной в Мадрид и погостить несколько дней у моей матери?

Палома посмотрела на него в упор.

– Вы уверены, что она будет мне рада?

– Она придет в восторг. Мама некогда хорошо знала вашу мать. Можно сказать, они были лучшими подругами в юные годы. И она давно мечтает, чтобы наши семьи… Короче, она спит и видит, чтобы я женился.

– На ком? – с невинным видом поинтересовалась Палома.

– На вас, – просто ответил Антонио. – На вас, Палома.

Она знала, что этот момент неизбежен, и все-таки оказалась к нему не готова. Да что там, просто дар речи потеряла. Палома озадаченно смотрела на Антонио, и, как назло, а мягком свете свечей он казался ей очень красивым. Слишком красивым для нее.

– Подождите! – воскликнула она, пытаясь выиграть время. – В наше время такого не бывает.

– Вы не правы. Некоторые круги общества до ужаса консервативны, в них многое остается по-прежнему. Браки часто заключаются именно так: тебя знакомят с нужным человеком и рассказывают обо всех выгодах, которые принесет замужество. Нечто подобное произошло с моей матерью, и они с моим отцом были вполне счастливы вместе. Конечно, неземная любовь в данном случае исключается, но, если подумать, в этом нет ничего плохого. Разум всегда должен главенствовать над эмоциями, – заключил Антонио.

– И вы хотите предложить мне…

– …Подумать над тем, что я сказал. Пока просто подумать. Не будем торопить события. Все-таки мы должны получше узнать друг друга. И вот вам мои условия. Я выделю на вашу галерею определенные средства. Если вы выходите за меня замуж, тем лучше для вас. Если нет – что ж, расстанемся друзьями, а внесенную сумму вы вернете мне в рассрочку. Без процентов, разумеется. Идет?

– Боже мой! Не так быстро! – взмолилась Палома, с трудом воспринимавшая сказанное. Нет, сестра предупреждала ее о чем-то подобном. Но чтобы так грубо, так прямолинейно!

Антонио равнодушно наблюдал за тем, как она перекладывает с места на место ложечки, зубочистки и салфетки. Он ждал. Он был тверд как скала и абсолютно спокоен.

– Учтите, что вы в любом случае ничего не теряете. Если что-то пойдет не так, вы останетесь с беспроцентным займом, который поможет поправить ваши дела. Разве не так?

– Так-то оно так. Но я не пойму одного: что приобретаете вы? Никогда не поверю, что вы способны жениться, только чтобы угодить вашей мамочке! – резко произнесла Палома.

Способен, если мне это тоже нужно, – ответил он, как ей показалось, слегка напряженно. – Пришло время начать размеренную семейную жизнь. Это все, что я могу вам сказать.

Антонио немного помолчал и продолжил, не глядя на собеседницу:

– В общем, у вас будет время подумать. Оглядитесь в Испании, решите, подходит ли вам наш образ жизни. Посмотрите на мой дом, познакомьтесь с матерью. Если вы с ней найдете общий язык, что ж, тогда и поговорим о свадьбе более предметно.

– Мы с ней? А как насчет нас с вами?

– О, я полагал, что это само собой разумеется, – приподнял брови Антонио. – В противном случае мы с вами не уживемся ни в браке, ни как-либо еще. Впрочем, я думаю, что вы будете отличной матерью наших детей. А что касается всего остального, надеюсь на ваше снисхождение.

– Снисхождение? Что вы имеете в виду? – не поняла Палома.

Антонио поморщился.

– Полно, мы же взрослые люди. Вы прекрасно знаете, о чем я. Давайте не будем лезть друг другу в душу – ни сегодня, ни когда-либо потом. Поверьте, так будет лучше, – твердо, но несколько тускло произнес он.

Полома смутилась.

– Вы хотите сказать, что предстоящая женитьба не вызывает у вас никаких чувств?

– Нет никакой нужды упоминать о чувствах, – отрезал он.

– Кажется, будто вы просто-напросто собираетесь заключить сделку, – нахмурилась Палома.

– Иногда это единственный способ достичь наилучшего результата, – заметил Антонио.

Холодная уверенность его тона тревожно отозвалась в сердце Паломы. В первый раз за время их знакомства она отчетливо поняла, до какой степени этот человек устраняет из своей жизни любые проявления человеческого тепла. Он словно бы обнес свою душу стеной, чтобы никто не смог увидеть, что за ней творится. Хотелось бы знать, как высока эта стена и почему Антонио так в ней нуждается…

Однако она сама пряталась за подобной стеной. Разве не так? Чувства приносят лишь боль. Разум, превыше всего. А ведь мы с ним очень похожи, внезапно поняла Палома. Наверное, он это тоже почувствовал. Впрочем, она тут же отвергла эту мысль как несущественную. Чтобы потянуть время, девушка спросила:

– А если мы поженимся, я должна буду переехать к вам в Мадрид?

– Мне кажется, это более чем естественно, – ответил Антонио чуть удивленно.

– Возможно. Но в таком случае я потеряю галерею, которую пытаюсь сохранить.

– Но, дорогая, это решается просто. Вы можете оставить галерею на управляющего. Я помогу вам найти подходящего человека. И потом, есть и другой вариант: перенести галерею в Мадрид. Нет ничего проще. Возможно, на новом месте ваши дела пойдут лучше.

Не смея поднять на него глаз, Палома прошептала:

– Конечно. Вы ведь, наверное, там всех знаете.

– Ну, может, и не всех, но многих из тех, кто мог бы быть вам полезен, – улыбнулся Антонио.

А ведь он наверняка знаком с сеньором Ортуньо, промелькнула шальная мысль. Знакомство с потрясающим собранием произведений испанского искусства, принадлежащих Федерико Ортуньо, было мечтой всей ее жизни. До сих пор ей не представлялось возможным переступить порог его дома. Свои сокровища Ортуньо тщательно охранял от посторонних глаз. Но теперь, с помощью Антонио, кто знает, может, ее мечта и осуществится…

Да, тут было над чем подумать. Инкрустированная перламутром мебель черного дерева, средневековая керамика с росписью люстром и, главное, полотна старых мастеров – все это будоражило ее воображение.

– Посмотрим, – еле слышно прошептала Палома. – Не буду ничего обещать, но посмотрим.

– Вот и славно.

– Но если мы оба почувствуем, что ничего не выйдет…

– Расстанемся друзьями – о чем разговор! – заверил ее Антонио с лучезарной улыбкой. – Но, по крайней мере, моя матушка наконец-то познакомится с младшей дочерью ее дражайшей подруги.

Палома не слушала его. Внимательно глядя в теплые темные глаза, она словно бы пыталась прочесть в них ответ на некий очень важный для нее вопрос. Вопреки ожиданиям, ей это удалось.

– Ну конечно! Теперь я вспомнила, почему ваше лицо кажется мне знакомым! Как же я не поняла это с самого начала.

– Что ж, рад за вас, – улыбнулся Антонио. – И кого же я вам напоминаю?

– Портрет! – выпалила она.

– Простите?

– Ну, портрет, который висит у меня в галерее. Один в один! – возбужденно воскликнула она, охваченная странным азартом. – Знаете что? Поехали прямо сейчас, я покажу вам его.

Антонио пожал плечами и подозвал официанта, не без раздражения подумав, что не успел насладиться любимым ликером.

По дороге Антонио с удивлением думал о том, что вновь оказался в непривычной для себя роли ведомого. Обычно шли за ним. А сейчас он покорно следовал за этой девчонкой, не в силах противиться кипящей в ней энергии.

Они переступили порог галереи, и Палома сразу же потянулась к выключателю. Яркий свет залил помещение, Антонио чуть прищурился – и в ту же минуту увидел висящий напротив входа портрет. Ничего общего с изображенным на холсте мужчиной он не заметил.

– Ну, посмотрите же получше! Просто одно лицо! – настаивала Палома. – Ну, взгляните еще раз!

Вместо этого Антонио коротко рассмеялся, будто бы обнаружил нечто более для себя интересное, подошел к девушке и положил руку ей на плечо. Свободной рукой он чуть приподнял ее подбородок и заглянул в зеленые глаза, Палома замерла. Кожей она ощутила тепло его дыхания, и по телу пробежала легкая дрожь. Их лица почти соприкасались, и Паломе казалось, что он вот-вот коснется губами ее губ. Но Антонио лишь загадочно улыбался и не сводил с нее ласкового взгляда.

– Вот в такие минуты даже самый рассудительный человек может потерять голову, – шутливо заметил он.

– На всем белом свете не сыскать более рассудительного человека, чем вы, – выдохнула Палома.

– Что ж, возможно, я и не такой сухарь, каким хочу казаться. А как насчет вас? – тихо и серьезно спросил он и добавил шутливо: – По мне, так вы все-таки сумасшедшая.

– Конечно! Нормальная женщина даже слушать бы не стала о вашей затее.

– Значит, я должен быть вам благодарен? – Он смотрел на нее, все еще улыбаясь, все еще лаская ее бархатным взглядом.

А потом что-то случилось. Улыбка погасла, Антонио выпустил ее из объятий и отстранился.

– Надеюсь, вы будете готовы выехать через два дня? – убийственно вежливо спросил он.

Палома была слишком потрясена, чтобы ответить. Она не понимала, что происходит. Вот ее тело трепещет от прикосновения его рук, тепла его дыхания, а через секунду ничего этого нет – потому, что он так захотел. Одним решительным движением Антонио пресек все, что могло бы между ними быть… Ну и пусть! В конце концов, чувства здесь совершенно ни при чем.

Палома наконец взяла себя в руки и произнесла предельно холодно и сухо:

– Это означает, что через два дня у меня будет необходимая сумма?

– Вы получите деньги завтра после полудня.

– Но ведь вы еще не ознакомились с моими счетами! – внезапно осенило Палому.

– В этом нет нужды. Уверен, они в катастрофическом состоянии.

– А вы не боитесь, что не сможете позволить себе этого?

– Исключено.

Она издала короткий смешок, выдавший ее напряжение и злость.

– В таком случае, я почти наверняка выйду за вас. Ради таких-то денег…

– Именно об этом мы с вами и говорили за ужином, – заметил Антонио, и Палома задумчиво оглядела его с ног до головы. – Я отвезу вас домой, – сказал он.

– Не стоит. Я хочу немного побыть здесь одна, если позволите.

Ей и вправду отчего-то ужасно захотелось побродить по галерее. Теперь, когда угроза потерять ее миновала, Паломе было особенно приятно сознавать, что все эти сокровища по-прежнему принадлежат ей.

– Я подожду вас на улице, – твердо сказал Антонио. – Мне что-то не хочется оставлять вас одну, ночью, в галерее, куда может ворваться любой воришка или кто похуже. Знаете, ваша безвременная кончина не входит в мои планы.

– Понимаю. Вам придется вновь продумывать весь сценарий, – съязвила Палома.

Он взял ее за руку.

– Приятно иметь дело с человеком, который понимает, что к чему.

На мгновение он сжал ее ладонь в своей, затем поднес к губам и поцеловал, будто бы в спешке.

Оставшись в одиночестве, Палома встревоженно посмотрела на руку, еще хранившую ощущение его поцелуя. Сердце се билось невероятно быстро, а ведь для осуществления задуманного ей следует держать чувства под строгим контролем. Но его глаза, его губы так легко заставляли замолчать голос рассудка!

Впрочем, минуту спустя Палома взяла себя в руки. Эта авантюра имеет смысл только в том случае, если ей удастся проникнуть в дом Ортуньо. Жестоко, если бы речь шла о чувствах Антонио, но, судя по его поведению, этого можно не опасаться. Он видит в ней товар, подходящий ему по ряду параметров. Что ж, почему бы и ей не пойти по тому же пути…

Внезапно мысли девушки вновь изменили направление. Она вдруг вспомнила, как описывала Антонио Торрес-Кеведо сестра. «Но эта суровость лишь маска, под которой скрывается невероятная чувственность, поверь мне»…

И Палома уже готова была поверить. Правда, Антонио уверен, что об этом никто не подозревает, – значит, не нужно разуверять его. До поры до времени…

 

3

Следующие два дня были до предела заполнены хлопотами с галереей и подготовкой к отъезду. Антонио выверил счета и предоставил ей обещанную сумму. С долгами было покончено. Но когда он подыскал управляющего, Палома наотрез отказалась принять его.

– Но почему? – разозлился Антонио. – Это очень опытный человек.

– Он мне не нравится! – заявила Палома.

– Вот так аргумент! Снова женская интуиция?

– Интуиция тут ни при чем. Он совершенно бездушен. А ведь то, что выставлено в моей галерее, не просто товар, Я люблю эти картины, все до единой, и не могу оставить их на человека, который мне неприятен. Вот ты бы разве отдал своего щенка угрюмому и злому соседу?

– Послушай, это разные вещи. – Антонио начал терять терпение. – Щенок – живое существо. Вещь же всегда останется вещью.

– Для меня они тоже живые! – пылко возразила Палома и, чуть помедлив, добавила уже тише. – Ну, почти.

– Сумасшедшая, что с тебя возьмешь. Пошли отсюда, пока я еще владею собой, – пробурчал Антонио.

На следующий день они вылетели в Мадрид, где их встречала сеньора Долорес Торрес-Кеведо. Едва она увидела Палому, лицо ее преобразилось, на губах заиграла широкая улыбка.

– Кармен! – воскликнула она, протягивая руки, чтобы обнять девушку. – Наконец-то!

Внезапно Палома почувствовала, что к горлу подступает комок. Она не ожидала столь теплого приема.

– Дорогая, ты ведь знаешь, почему я назвала тебя Кармен?

– Так звали мою мать, – кивнула Палома.

– Да-да. И ты так похожа на нее! – Долорес вновь заключила девушку в объятия.

С Антонио она поздоровалась весьма сдержанно, но от Паломы не укрылся довольный блеск ее глаз. Было ясно, что сын для этой женщины – смысл существования. Однако она была хорошо воспитана и тут же переключила внимание на гостью.

– Я так обрадовалась, кода узнала от Антонио, что ты собираешься навестить нас! – произнесла донья Долорес, когда они сели в машину. – Иногда дом кажется мне таким пустым и одиноким!

Огромный «кадиллак» мчал их по гладкому широкому шоссе. Они въехали в город, вывернули на центральную улицу, промчались мимо фешенебельных кварталов и затормозили перед большой виллой за затейливой черной оградой. Дом сеньоры Торрес-Кеведо представлял собой массивное белое здание с крытой галерей, опоясывающей здание на уровне второго этажа, и с вычурным парадным входом. К двери вели широкие мраморные ступени. Вилла стояла вдалеке от больших дорог, и шум оживленного города не долетал сюда. Палома оглядела и дом, и окружающий его сад и пришла к выводу, что сеньора Торрес-Кеведо не зря жаловалась на одиночество. Жить одной в таком дворце! Впрочем, Палома не могла бы представить эту женщину в каком-либо другом месте. Мать Антонио ей понравилась. Высокая, сухощавая, одета по моде и по возрасту. А ведь ей никак не меньше семидесяти. Впрочем, кто знает? Двигалась донья Долорес с таким непередаваемым изяществом, так плавно и легко, что можно было дать ей и намного меньше. Но самое главное, и голосе, в жестах, во всей манере поведения безошибочно угадывалось, что сеньора Торрес-Кеведо всегда была окружена большими деньгами.

Они поднялись по лестнице, и тут же чья-то невидимая рука отворила дверь.

– Прошу! – Донья Долорес жестом пригласила Палому пройти в просторный и светлый холл, а оттуда в гостиную.

Едва они расположились за изящным столиком, как дверь отворилась и вошла горничная с подносом, на котором стояли кофейник, блюдо с пирожными и фарфоровые чашки.

– Угощайся, – предложила хозяйка дома. – Надеюсь, тебе понравится, моя дорогая.

Палома благодарно кивнула. И кофе, и пирожные пришлись ей весьма по вкусу. Закончив обмен любезностями, Палома и донья Долорес завязали непринужденный светский разговор, Хозяйка дома задавала обычные в таких случаях вопросы, но гостья чувствовала, что мысли сеньоры заняты совсем другим. Она явно пыталась составить свое мнение о ней, и, судя по всему, мнение это было весьма благоприятным. Глядя на мать, повеселел и Антонио, его взгляд потеплел, в глазах заплясали лукавые искорки.

– А теперь, дорогая, я покажу тебе твою комнату, – сказала донья Долорес.

Она провела Палому в огромную, как и все помещения в доме, но уютную спальню. Девушка огляделась. Старинная мебель, несколько картин на стене, широкая кровать под тяжелым узорчатым покрывалом. Взгляд ее задержался на пейзаже, висящем над комодом в углу комнаты. Наметанный глаз мигом определил, что вещица эта стоит целого состояния. Впрочем, думать об этом сейчас не хотелось. Палома была слишком растрогана оказанным ей теплым приемом. Впервые за многие годы она чувствовала, что ей действительно рады, и чувство это заполнило все ее существо…

– Надеюсь, тебе будет удобно там, наверху, – улыбнулась донья Долорес, когда они спустились обратно в гостиную. – Если что-то придется не по вкусу, только скажи. Сделаем так, как тебе нравится.

– Что вы, – растроганно произнесла Палома, – все просто замечательно. – Неожиданно на глаза ее навернулись слезы.

– Что с тобой, дорогая? – встревожилась донья Долорес. – Антонио, ты чем-то обидел нашу гостью?

– Что ты, мама, – быстро ответил он.

– Так в чем же дело?

Палома улыбнулась.

– Совсем наоборот. Вы так добры ко мне, – растроганно произнесла она. – Так добры!

Антонио вдруг принял озабоченный вид.

– Милые дамы, мне искренне жаль покидать вас, но боюсь, работа меня заждалась. Не хочу показаться невежливым, но мне нужно поехать в офис. Я и так слишком долго бездельничал.

Антонио поцеловал мать, чуть помедлил и коснулся губами щеки Паломы.

– Ну что за манеры! – воскликнула донья Долорес, едва за ним закрылась дверь. – Ты уж извини его, дорогая.

– О чем речь! Я сразу поняла, что он трудоголик, – улыбнулась Палома. – К тому же он действительно потерял много времени со мной.

– Ну что ж, дорогая, надеюсь, мы с тобой отлично поладим.

На ужин донья Долорес предложила Паломе несколько превосходно приготовленных блюд испанской кухни.

– Я знаю, что ты привыкла ко всему американскому, – сказала она с некоторым снисхождением. – Но в душе-то ты испанка, не так ли?

– Да, сеньора, – ответила Палома по-испански, глядя донье Долорес в глаза и пытаясь понять, как много той известно о ее жизни.

В темных глазах пожилой женщины читались понимание и знание. Что ж, Антонио, похоже, рассказал ей все.

С этого момента они начали говорить по-испански и через несколько минут уже были задушевными подругами.

– Кстати, не хочешь позвонить отцу и сообщить, что ты здесь? – спросила донья Долорес.

От этих слов Палома почувствовала неловкость, но пересилила себя и набрала номер. Незнакомый голос сообщил, что сеньор де ла Росса с женой в отъезде. Человек на том конце провода несказанно удивился, когда Палома попросила передать хозяину дома, что ему звонила младшая дочь. Было ясно, что ее собеседник, кем бы он ни был, ни разу не слышал ее имени. А значит, отец ни разу не упоминал его. Старая боль с новой силой пронзила Палому, но она приказала себе не раскисать и уже через минуту вновь непринужденно болтала с доньей Долорес…

На следующее утро мать Антонио повезла гостью на прогулку по Мадриду. Девушка давно не была в родном городе и теперь словно заново открывала для себя места, которые некогда любила. Стояла прекрасная погода, по центру гуляло множество туристов, и город буквально излучал магнетическую энергию европейской столицы. Пообедав в небольшом, но весьма дорогом ресторанчике, женщины еще немного прогулялись, благо после полудня солнце палило уже не так сильно. Проходя мимо огромного современного здания, донья Долорес указала рукой куда-то вверх.

– Вот здесь живет Антонио.

Палома запрокинула голову и увидела ряд высоких окон, запертых и завешенных темными шторами. Видно, Антонио не любил распахивать не только душу.

– Уверена, там очень мило. – Палома вежливо улыбнулась.

А ведь с того момента, как Антонио, сославшись на неотложные дела, покинул гостиную дома своей матери, она больше не видела его. Интересно, только ли работа тому виной? Впрочем, он предупреждал, что самое главное – найти общий язык с его матерью. А в этом Палома, кажется, преуспела.

В приятных и неутомительных прогулках по музеям, художественным галереям и паркам прошло еще три дня. От Антонио по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Донья Долорес не докучала Паломе ненужными расспросами, но однажды за вечерним кофе вдруг решительно произнесла:

– Думаю, пора поговорить о том, что нам обеим не дает покоя. Спрошу прямо: ты находишь чудовищным то, что я занимаюсь поисками подходящей супруги для моего мальчика?

– Для меня это немного странно, – осторожно сказала Палома. – Разве самого Антонио прельщает идея предложить руку и сердце женщине, к которой он равнодушен?

– Еще как прельщает, в том-то и беда, – вздохнула донья Долорес. – Видишь ли, он уже был помолвлен однажды. Но свадьба не состоялась. Антонио сильно потрясло случившееся. С тех пор он считает, что в таком важном деле, как женитьба, сантименты только мешают.

– Он любил ее? – с замиранием сердца спросила Палома.

– Думаю, да. Честно говоря, мы никогда не говорили об этом. Антонио захлопнул дверь в свое прошлое и никого туда не пускает. Я не исключение. Так что, поверь, об этой стороне его жизни мне известно не больше твоего. Что же касается тебя, дорогая Палома, то я очень тепло относилась к твоей матери, бедняжке Кармен. И что греха таить, мне было бы очень приятно, если бы мы с тобой породнились. – Пожилая женщина с надеждой посмотрела на Палому.

– Расскажите мне о вашей дружбе с моей мамой. Я ведь толком ничего об этом не знаю.

– Ну что ж, мы познакомились давным-давно, еще в детстве. Я была моложе Кармен, и она практически заменила мне заботливую старшую сестру. Я многим обязана ей. Можно сказать, она открыла мне путь во взрослую жизнь, и я никогда, никогда этого не забуду. – Донья Долорес вздохнула. – Я была подружкой на ее свадьбе. Мне и в голову не могло прийти, как печально для нее все кончится! Помню, мы мечтали о том, чтобы наши дети были так же дружны, как мы сами. Потом твоя несчастная мать покинула страну, а через несколько лет трагически погибла. Мне до сих пор ее не хватает. Пожалуй, она была единственной, кому я по-настоящему доверяла.

– Я и правда похожа на нее? – помолчав, спросила Палома.

Вместо ответа донья Долорес вышла из комнаты и мгновение спустя вернулась, держа в руках фотографию в красивой серебряной рамке.

– Взгляни.

С фотографии на Палому смотрела стройная молодая женщина, одетая по моде пятидесятых годов. И лицо ее как две капли воды походило на то, которое каждое утро улыбалось Паломе из зеркала.

– Потрясающе! – воскликнула она. – Теперь я вижу, что я действительно дочь своей матери!

– О да, и намного больше, чем Мария Кончита. Дело ведь не только во внешности. Твоя сестра чересчур легкомысленна, чересчур взбалмошна. Трагедия твоей матери как бы не коснулась ее… Хотя, признаюсь, сначала я хотела, чтобы Антонио женился именно на ней. Ведь тебя я совсем не знала, а Мария Кончита выросла на моих глазах. Как жаль, что мать оторвала тебя от твоих корней!

– Что вы сказали? – потрясение спросила Палома. – Моя мать?

– А разве не так? Разве не она настояла на том, чтобы ты жила и воспитывалась в Америке, вдали отсюда? Разве не она хотела сделать из тебя американку?

– Позвольте, все как раз наоборот. Это мой отец заставил нас уехать из Испании и буквально выставил из своей жизни! – горячо возразила Палома.

– Все из-за той женщины, не иначе, – мгновенно догадалась донья Долорес. – Он и сейчас прыгает вокруг нее на задних лапках. Честно говоря, терпеть не могу мужчин вроде твоего папочки. Ни воли, ни сердца. Нет, мне он решительно не нравится.

– Я тоже не могу сказать, что люблю его, – вздохнула Палома. – Помимо всего прочего, он лишил меня моей Испании.

– Что ж, – тепло улыбнулась пожилая женщина, – пора вернуть то, что было у тебя отнято.

– Я тоже так думаю. – Палома тряхнула головой. – Время пришло. Я хочу стать и стану настоящей испанкой.

– Ты не сочтешь меня бестактной, если я предложу начать со стиля одежды? Почему бы тебе не одеваться как все мы? Америка – чудесная страна, но, что до высокой моды, боюсь… – Донья Долорес выразительно замолчала.

– Понимаю. Моя одежда кажется вам купленной на дешевой распродаже, – усмехнулась Палома. – Что ж, почему бы и нет? С сегодняшнего дня все пойдет по-новому. Я наконец смогу стать той, кто я есть на самом деле.

– Браво, дорогая! С этой самой минуты ты начинаешь жить заново!

На следующее утро они направились в самый фешенебельный бутик Мадрида, и под чутким руководством доньи Долорес Палома выбрала себе несколько элегантных платьев, юбок и брюк. Пару раз, забывшись, она заглядывалась на подчеркнуто небрежные джинсы, простые, хотя и очень дорогие рубашки и на любимые бесформенные платья. И всякий раз ловила на себе осуждающий взгляд спутницы. Ничего не поделаешь, надо привыкать к новой жизни.

Едва придя в себя после турне по магазинам, Палома была отведена в салон некоей сеньоры Талли, модной визажистки. Та долго изучала ее лицо, потом также долго подбирала подходящую косметику. Для Паломы, никогда не увлекавшейся макияжем, все это казалось скучным и утомительным.

– Итак, прозрачная пудра, чтобы подчеркнуть цвет лица… Глаза чуть выделить… нет, пожалуй, не так. А вот здесь добавить золота… А может, лучше беж?

Сеньора Талли колдовала над ее лицом, а Палома с тоской думала о том, сколько времени просиживают светские львицы в таких вот салонах. Потом ее мысли переключились на великое искусство перевоплощения. Макияж по сути тот же грим, мир – театр, а люди – актеры…

Наконец мучения Паломы закончились. Она набралась духу и посмотрела и зеркало. Оттуда на нее смотрела почти незнакомая молодая женщина с огромными глазами и соблазнительными губами, подкрашенными так, чтобы казаться чуть более пухлыми, чем на самом деле. Затем сеньора Талли взяла ножницы.

– Только ничего не делайте с волосами! – встревожилась Палома.

– Но, милочка, мы только чуть-чуть подровняем эти пряди. Необходимо открыть ваше прелестное личико. За этой гривой ровным счетом ничего не увидишь! – всплеснула руками сеньора Талли.

Но тут Палома, до сих пор такая податливая, всерьез заупрямилась. Мысль о возможном расставании даже с частью волос отчего-то привела ее в ужас. Обе женщины изо всех сил уговаривали девушку постричься, однако она и слышать об этом не хотела. Наконец ее оставили в покое.

– Ну хорошо, успокойтесь, волосы останутся такими, какие есть. Но вы не станете возражать, если я хотя бы причешу вас.

Палома не возражала, и ловкие руки сеньоры Талли соорудили замысловатую высокую прическу, полностью преобразившую девушку. Теперь, когда волосы больше не скрывали лица, черты его казались более четкими и выразительными. Но сильнее всего приковывала взгляд длинная изящная шея, которой позавидовала бы любая красавица. Палома оглядела себя в зеркале и с удовольствием подумала, как, должно быть, удивится Антонио, увидев ее такой.

Вернувшись домой, она немедленно надела новый брючный костюм приятного зеленоватого оттенка. Костюм был ей к лицу, и девушка надеялась только, что Антонио соизволит прийти на ужин. Но напрасно. Донья Долорес безуспешно пыталась дозвониться сыну, но по всем номерам звучал голос автоответчика.

– Не сердитесь на него. Антонио ведь очень занят, – заметила Палома, стараясь успокоить его мать. Однако она и сама уже начинала злиться.

– Да, занят, – проворчала донья Долорес. – Но неужели же он не может уделить хотя бы один вечер своей… своей…

– Своей – что? – горько усмехнулась девушка. – Я ему никто. Мы только собираемся узнать друг друга получше, ведь так?

Донья Долорес выразительно посмотрела на Палому.

– Что ж, ты и узнаешь моего сына. Равнодушный и расчетливый эгоист! – в сердцах бросила она.

И Палома готова была с ней согласиться. В самом деле, привезти ее сюда и исчезнуть, как будто его все это не касается!

В тот вечер обе женщины рано пошли спать, жалуясь на плохое самочувствие и дурное настроение. Следующим утром из магазина доставили те покупки, что они не смогли унести с собой, Палома крутилась перед зеркалом, примеряя все подряд, а донья Долорес стояла чуть поодаль и с улыбкой наблюдала за ней.

– Донья Долорес, посмотрите-ка на это платье. Мне кажется, оно слишком обтягивает фигуру, – заметила Палома.

– Ну и хорошо! У тебя прелестные формы, и грех их не подчеркнуть, – улыбнулась ее собеседница.

– Какие там формы! – махнула рукой Палома. – Хотя…

Из зеркала на нее смотрела красотка в атласном платье, эффектно облегающем соблазнительные округлости бедер и груди.

– Боже мой! А я-то всегда считала себя совершенно плоской! – ахнула Палома.

Донья Долорес укоризненно покачала головой.

– Ты женщина! Вместо того чтобы рассматривать, что скрывается под потемневшим от времени лаком на старых полотнах, тебе следовало бы покупать себе приличную одежду. Тогда бы ты знала себе цену, моя дорогая!

– Это так, но…

– Какие могут быть «но»! У тебя очень красивая грудь – так не прячь ее!

– Я и не прячу, – возразила Палома. – Наоборот! Между прочим, это платье такое тесное, что я решила не надевать под него белья.

– Ты великолепна, дорогая!.. Антонио, мальчик мой, наконец-то! – неожиданно воскликнула донья Долорес.

Палома вздрогнула и обернулась. В дверях стоял Антонио и, судя по всему, давно и с удовольствием наблюдал за ними. Он улыбнулся, обнял мать, затем поцеловал Палому в щеку. Она с наслаждением вдохнула запах его лосьона – пряный, чуть острый. Настоящий мужской аромат.

Правда, больше всего Палому сейчас занимал вопрос, слышал ли Антонио ее слова насчет нижнего белья. Ей казалось, что он все время пристально смотрит на нее, и под этим взглядом ей было ужасно неуютно. Но Антонио и не думал глядеть в ее сторону. Донья Долорес сама обратила на нее внимание сына.

– По-моему, Палома сегодня выглядит гораздо лучше, чем раньше.

– Безусловно. Она очаровательна, вот только волосы нужно зачесать кверху.

– Полностью с тобой согласна. Дорогая, почему бы тебе сегодня не сделать ту чудесную прическу?

– Нет! Не хочу! – отрезала Палома.

Она и сама не понимала, почему так ответила. Конечно, распушенные волосы прикрывали грудь, столь беззащитную под этим откровенным платьем. Но истинная причина крылась не в этом. А в чем – Палома не знала. Ей нестерпимо захотелось переодеться. Она уже шагнула к двери, как вдруг руки Антонио легли ей на плечи и нежно, но властно повернули к себе. Затем она ощутила, как его пальцы блуждают по ее шее, то поднимаясь, то спускаясь, по пути захватывая то один, то другой черный завиток.

– Почему ты прячешь лицо? – вкрадчиво спросил Антонио, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– Дело наверное не в этом, – возразила Палома.

– А мне кажется, именно в этом. – Он внимательно посмотрел на нее и продолжил тем же вкрадчивым тоном: – И еще я думаю, что в этом повинен твой отец.

– Я не понимаю, о чем… – Слова замерли у нее на губах. Кажется, она поняла больше, чем хотела.

– Ему не нравилось твое лицо, и поэтому ты поверила, что оно не может понравиться ни одному мужчине, ведь так?

Девушка молчала. И Антонио коротко заключил:

– Ты ошибалась.

Палома застыла, пораженная неожиданным открытием. Та, давнишняя рана, оказывается, не затянулась и по сей день. А она-то думала, что справилась со своими детскими страхами. Однако как странно, что этот холодный, рассудочный человек один во всем мире сумел разгадать, что творится в ее сердце.

Их глаза встретились, и Паломе показалось, будто она увидела в их темной глубине какое-то особое, тайное выражение. Но что бы это ни было, оно было мимолетным и через секунду исчезло.

– Собери волосы, – жестко сказал Антонио. – Распущенные совершенно не идут к этому платью.

Эта простая причина вернула Палому с небес на землю. Она поспешила к себе в комнату, позвала девушку, которая на время была отдана ей в горничные, и вместе они смогли добиться почти такой же прически, как в салоне у Талли.

Когда Палома вернулась в гостиную, Антонио протянул ей бокал вина. О волосах он не сказал больше ни слова, но улыбнулся и одобрительно кивнул, увидев ее гладкий и чистый лоб. Тем временем донья Долорес, которая, увидев сына, потеряла голову от радости, вдруг вспомнила, что обижена на него. Нахмурившись, она язвительно произнесла:

– Как нам благодарить тебя за то, что ты наконец соизволил вспомнить о нашем бренном существовании? Смеем ли мы надеяться, что ты уделишь нам хотя бы несколько минут своего драгоценного времени?

– Мама, не сердись, – сказал Антонио примирительно. – Я готов искупить свою вину перед нашей очаровательной гостьей. Палома, я приглашаю тебя поужинать.

 

4

Ночной клуб располагался в нескольких кварталах от апартаментов Антонио. Само заведение было затеряно в глубинах огромного старого здания, ничем не примечательного на вид. Однако едва они переступили порог клуба, Палома ощутила особую атмосферу, которой было пропитано все вокруг. В воздухе витала Тайна, и, пожалуй, далее самый недалекий человек понял бы, что здесь собираются лишь избранные.

Палома прикинула, скольких женщин приглашал сюда ее спутник до этого и сколько раз молчаливый швейцар открывал перед ними дверь. Антонио провел свою спутницу в глубь зала и усадил за симпатичный деревянный столик. Ему достаточно было бросить выразительный взгляд на проходившего мимо официанта, и тот моментально приблизился к ним, позабыв о других посетителях.

Как и в тот раз, в Лос-Анджелесе, Антонио вел себя безупречно. Он ухаживал за ней столь внимательно и ненавязчиво, что Палома совершенно расслабилась, и даже позволила себе не думать о стесняющем фигуру атласном платье.

– Прошу прощения за столь долгое отсутствие. – Антонио склонил голову. – Мама, кажется, сердится на меня. Ты тоже?

– Нисколько, – ответила она не совсем искренне. – За время твоего отсутствия в Мадриде наверняка накопилась масса дел. Хотя, думаю, у тебя должен быть заместитель или кто-то вроде того.

Он кивнул.

– Безусловно, у меня есть надежный помощник. Но, знаешь, мне больше по душе самому держать руку на пульсе, если ты понимаешь, о чем я. Вот моя мама, боюсь, никогда не сможет меня понять. Она уверена, что я нанес тебе смертельную обиду, и ты только и думаешь, как бы улизнуть назад в Штаты.

– Вовсе нет. Мы с твоей матерью прекрасно поладили, и мне скучать не приходилось.

– Да, мама в восторге от тебя. Кстати, кажется, вчера я видел тебя у ворот Ретиро?

– О нет, ты ошибся. Вчера я весь день бродила по магазинам. Кстати, я нашла прелестную антикварную лавочку недалеко отсюда. Знаешь, там все такое замечательное. Я долго не могла решить, что же выбрать…

И она подробнейшим образом описала Антонио свои сомнения.

Он внимательно выслушал ее, и улыбка сползла с его лица.

– Что, черт возьми, ты купила?

Палома подробно и не без гордости перечислила свои приобретения.

– И во сколько тебе это обошлось? – жестко спросил Антонио.

– Ну, в общем-то, они довольно дорогие, – поспешила она с ответом. – Но выглядят просто очаровательно.

– Твоя галерея на грани банкротства, а ты покупаешь всякие безделушки? – взорвался Антонио, – Ты что, вообще не знаешь цену деньгам?

– Постой, не горячись, – примирительно сказала Палома. – Я не отрицаю, что деньги значат многое.

– Вот так откровение! – съязвил Антонио.

– Но в моей системе ценностей деньги занимают далеко не первое место. Вот и все.

– Интересно, присутствуют ли они там вообще?

– Когда речь идет о прекрасном, я забываю обо всем на свете.

– Моя дорогая, красота тоже стоит денег, – отрезал Антонио.

– Что ты говоришь!

– Только скажи, что я не прав.

Палома промолчала. Кому, как не ей, знать, что чем красивее вещь, тем больше приходится за нее платить. Разумеется, Антонио был прав. И то, что б их споре последнее слово осталось за ним, вывело ее из себя.

– Я проверял твои счета, – невозмутимо продолжал Антонио. – Никогда в жизни не видел ничего более ужасного. Ты ведешь дела так, словно всеми силами стараешься потопить собственный бизнес.

– Ерунда!

– Прости, что ты сказала?

– Я хотела сказать, что… В общем, должна признать, что мне всегда казалось, что дела будут идти и без моего участия. Сами по себе.

Антонио уставился на нее в неподдельном изумлении.

– Дела будут идти сами по себе?

– Ну да. Вот такая я есть. – Палома развела руками.

– Такой ты была в Штатах, когда жила одна. Здесь, в Испании, да еще когда ты со мной, все по-другому.

– Я останусь неизменной, где бы и с кем бы я ни находилась! – с вызовом заявила Палома.

– Кажется, я начинаю понимать. Мне стоило поставить условие, чтобы ты не смела усугублять дела в галерее, пока я заинтересован в ней.

– Я ничего не усугубляла! – Палома протестующе качнула головой. – Эти английские миниатюры пойдут на ура и принесут галерее хорошую прибыль.

– Господи, неужели ты не знаешь другого способа приобретать товар, чем ходить по таким же галереям, как твоя собственная, вдвое или втрое переплачивая за каждую вещь? Это же азбука торговли. Неужели ты даже этого не понимаешь?

– Все я понимаю, – обиделась Палома. – Просто не могу устоять.

– Пресвятая дева Мария! «Не могу устоять!» – передразнил ее Антонио. – Представляю лица моих клиентов, если бы я объявил им, что они не получат своих заказов по той простой причине, что я угрохал все свои деньги в убыточное предприятие потому, что не смог устоять!

– Это совсем другое дело, – проворчала Палома.

– Не вижу разницы. Может, объяснишь? Если ты делаешь все, что взбредет тебе в голову, позабыв о здравом смысле, то почему бы не попробовать и мне?

– С тобой никогда не может случиться ничего подобного.

– И слава Богу! – подхватил Антонио.

– Тебе этого не понять, но я влюбилась в миниатюры с первого взгляда. Они просто запали мне в душу. Ты же знаешь, я не просто продаю антиквариат. Я живу им.

– Да, но не забывай, что ты должна жить не только им, но и за счет него. А что до этой истории – что ж, я прекрасно тебя понимаю. Ты пришла в восторг при виде этих картинок и больше ни о чем другом не могла думать. Где здравый смысл? Где просчет ситуации на несколько ходов вперед? Ты выбрасываешь деньги на ветер, и только потому, что, видишь ли, влюбилась и какие-то вещи с первого взгляда. – Антонио тяжело вздохнул. – Не смей принимать никаких решений, пока ты влюблена. Во что бы то ни было, в кого бы то ни было…

Его голос дрогнул, и Палома поняла, что Антонио здорово не по себе.

Как раз в этот момент подошел официант. Очень вовремя. Палома подумала, что Антонио несказанно обрадовался возможности прекратить разговор. Все то время, что потребовалось официанту, чтобы сменить тарелки и разлить по бокалам вино, он не поднимал глаз и хранил сосредоточенное молчание. Наконец они остались одни, и Антонио улыбнулся ей так, словно между ними не было никакого неприятного разговора.

– Кажется, я погорячился, у меня и в мыслях не было упрекать тебя. Не для того же я приглашал тебя сюда.

– Ничего, – кивнула Палома. – Просто такому человеку, как ты, я, видимо, и вправду кажусь немного сумасшедшей.

– Прошу тебя, не будем начинать все сначала. Если не возражаешь, я могу дать тебе несколько советов. То есть я хочу сказать, что кое-какой мой опыт может быть тебе полезен.

– Благодарю, – кисло ответила она.

Антонио собрался было возразить, но заглянул ей в глаза, где плавали льдинки, и передумал.

– Могу я узнать, чем конкретно ты занимаешься? – спросила Палома.

– Управляю собственным королевством, – пошутил он. Впрочем, в этой шутке была изрядная доля правды. Компанию Торрес-Кеведо с полным правом можно было назвать королевством. – А чем конкретно мы занимаемся? – Антонио на минуту задумался, подбирая слова. – Обувь – дело тонкое. Посмотри на свои туфельки. Думаешь, все так просто? Сначала нужно создать модель. Просто взять и нарисовать, вот так. – Он изобразил в воздухе непонятную кривую. – Затем подумать, из какого материала их лучше сшить. Рассчитать, не сломается ли каблук после первого же шага. Когда изготовлена партия обуви, нужно решить, где и как ее продать. Конечно, я не могу заниматься всем этим сам. Но я тщательно контролирую каждый этап. И, что самое главное, я занимаюсь финансовой политикой компании. К тому же слежу за международным рынком, привлекаю партнеров, исследую новые возможности, ну и так далее.

Палома слушала с неподдельным интересом. Польщенный ее вниманием Антонио поделился с девушкой сокровенными мыслями:

– Самое главное – контролировать ситуацию. Это касается всего – и политики, и экономики, и моей обуви, и твоих картин. Стоит тебе потерять контроль над ситуацией, как его тут же захватит кто-то другой. Так что гляди в оба! Свято место пусто не бывает. И плохо, когда почва уходит из-под ног. Чтобы этого не произошло, я должен всегда знать больше, чем мой конкурент. Пусть не намного, но все-таки больше. В этом секрет процветания. Там, где один заканчивает, другой начинает, помни об этом.

Антонио перевел дыхание и вновь обратился к ней:

– А ты потеряла контроль над собственной галереей. Нет, не перебивай меня и не обижайся на то, что я скажу…

– Все нормально, продолжай.

Она слушала его и думала, что для эффективного управления делами ей, пожалуй, недостает твердости и жесткости. Но, по крайней мере, умом она прекрасно понимала все то, о чем толковал Антонио.

Внезапно он умолк и настороженно посмотрел ей в глаза.

– Может, тебе объяснить все еще раз попроще?

– В этом нет надобности. Мне ясно все до последнего слова.

– Да уж, соображаешь ты много лучше, чем твоя старшая сестрица!

Палома неожиданно расхохоталась, а успокоившись, объяснила, чем был вызван приступ ее веселья.

– Извини, – сказала она. – Я просто представила, как ты втолковываешь все это Марии Кончите, а она изо всех сил стремится казаться увлеченной.

– Ее глаза становились совершенно стеклянными, – припомнил Антонио. – Да если подумать, то через минуту разговора со мной у всех женщин тускнел взгляд.

– Охотно верю, – усмехнулась Палома. – Девушка, которую пригласили на свидание, ожидает от мужчины чего угодно, но только не лекции по технологии рынка!

– Но ты-то не возражаешь.

– Ну, тут другое. Мы всего лишь деловые партнеры.

– Это точно, – помедлив, произнес Антонио. – И сегодня у нас совещание.

– На котором мы должны определить программу действий на ближайшее время, – подхватила Палома.

– Прекрасно. Начнем с того, что я попрошу тебя усмирить покупательский азарт. Хотя бы на время, ладно?

– Ты имеешь в виду, что я должна прекратить тратить деньги?

– Я пытался сказать тебе то же самое более вежливо. Но если хочешь, изволь: с этого момента только я имею право распоряжаться финансами галереи.

Все теплые чувства, которые она начинала испытывать к Антонио, вмиг исчезли.

– Что ты сказал? – спросила Палома елейным голоском, сразу насторожившим его.

– Больше никаких покупок! Хватит!

– Потому что ты так решил?

– Потому что я так решил. Все дела галереи Гиллби я беру на себя. И заклинаю: даже не вспоминай о ней, пока я все не улажу!

– Ах вот как? Куда же девалась твоя тактичность?

– К черту тактичность! Она приведет тебя к банкротству.

– Меня или тебя?

– Чепуха! – нетерпеливо воскликнул Антонио. – Разорить меня не в твоих силах!

– Даже так? Что ж, я тем более должна выйти замуж за твои деньги. Завтра же объявим о помолвке!

– Какая чушь!

– А что здесь такого? Тебе все равно больше нечего мне предложить. Ты самонадеян и груб, у тебя диктаторские замашки. А твое высокомерие просто отвратительно!

– Если хочешь меня оскорбить, то придумай что-нибудь другое. В самонадеянности нет ничего дурного, если есть для нее основания.

– И у тебя они, конечно же, есть, – саркастически заметила Палома.

– Вот именно. И поэтому меня никогда не собьют с толку разные субъекты, которые сами не знают, чего хотят.

– Ты обо мне? – осведомилась Палома.

– Не только, – буркнул Антонио.

– Ясно. Никто на этом свете понятия не имеет, как надо жить. Кроме тебя, естественно. Ну что ж, можно сказать, ты нашел себе подходящую невесту. Она уже знакома с самыми мерзкими чертами твоего характера, но готова стойко вынести все в обмен на твои денежки.

– Ты что, и вправду считаешь, что уже знаешь меня? – усмехнулся Антонио.

– Нет. Но, вполне достаточно и того, что мне известно.

– Боюсь, ты ошибаешься. Ты даже не представляешь, каким неприятным я могу быть, если захочу. Так что советую тебе хорошенько подумать, прежде чем принимать решение.

– Так завершилось самое короткое сватовство в истории. Выяснилось, что главные герои трагедии терпеть друг друга не могут, – нараспев произнесла Палома. К концу фразы она настолько повысила голос, что кое-кто в зале даже оглянулся на их столик. Но девушка ничего не заметила. Антонио посмотрел по сторонам и придвинулся ближе к собеседнице.

– Не будем разыгрывать мелодраму, – холодно предупредил он. – Это ни к чему.

Палома в свою очередь тоже подалась к нему.

– О чем ты говоришь? Никаких чувств – один голый расчет. Все как ты заказывал.

– Ты снова ошибаешься, – сказал он. – Я всего лишь хочу привести в порядок твои финансы.

– Сказать, чего ты хочешь? Не привести их в порядок, а установить над ними контроль. Над ними и надо мной. Но если я позволю тебе сделать это, как далеко ты зайдешь? И сможешь ли остановиться?

– Позволишь мне? Не хочешь ли ты сказать, что я спрашивал у тебя разрешения?

– Мог бы и спросить, – улыбнулась Палома.

– Послушай, Палома. – Антонио начинал раздражаться. – Последний раз предупреждаю: не смей больше ничего покупать.

– Нет, это ты меня послушай! Да, ты предоставил мне заем, но не более того. Галерея по-прежнему принадлежит мне. Ты не купил ни ее, ни тем более меня.

– Но я могу сделать это!

Палома презрительно рассмеялась.

– Если мне захочется что-то приобрести для моей, повторяю, моей галереи, меньше всего меня будет интересовать твое мнение на сей счет. Я просто куплю то, что мне понравилось, и заплачу по счету.

– А если я проявлю настойчивость и аннулирую покупки?

– В таком случае я возвращаюсь в Лос-Анджелес…

– Антонио, дружище! – раздался вдруг жизнерадостный голос.

Антонио и Палома, как по команде, обернулись и увидели, что перед ними стоит крупный, солидный мужчина средних лет. Должно быть, они так увлеклись разговором, что не заметили, как он подошел. Антонио вскочил и поспешил поздороваться с ним.

– Давид Ольгадо – Палома Гиллби, – представил он их друг другу.

– Простите, что нарушил уединение двух голубков, – жизнерадостно начал Давид. Придвинув стул, он присел за их столик. – Приятно видеть молодых людей, которые так поглощены друг другом, что не обращают внимания ни на что вокруг. Вы поняли, о чем я. – Он подмигнул Антонио.

Так вот как мы выглядим со стороны, с улыбкой подумала Палома.

– Никому ни слова, Давид, – дружелюбно попросил Антонио. – Пусть это будет нашим секретом.

Давид приложил палец к губам.

– Нет проблем!

Одет он был довольно просто и вел себя соответствующим образом. Заказал бутылку шампанского, произнес несколько помпезных тостов, поцеловал Палому в щечку и наконец удалился.

– Прошу прощения, – сказал Антонио, с облегчением переводя дыхание. – В сущности он не плохой парень. И совершенно безобидный. Между прочим, тебе следовало бы выйти замуж за него. Его состояние раз в пять больше моего, и он не стал бы возражать, если бы ты спустила большую его часть на свои картины, – усмехнулся он.

– Буду иметь в виду, – с серьезным видом произнесла Палома, но не выдержала и рассмеялась. – Чем он занимается? – спросила она.

– Ты не поверишь, но тем же, чем и я. Фактически он мой основной конкурент. Впрочем, не будем об этом.

Палома кивнула и задумалась. Наконец она подняла голову.

– Знаешь, я решила кое в чем уступить тебе. Может, это тебя успокоит.

Он с интересом взглянул на нее.

– Я признаю, что в свое время допустила не которые промахи. Ты что-то сказал?

– Нем как рыба!

– Так вот. Я действительно кое-что сделала не правильно. И думаю, мне будет полезно получить твой совет.

– Получить или последовать ему? – прищурился Антонио.

– Время покажет, – улыбнулась она.

Антонио улыбнулся в ответ, и она заметила, что его лицо озарилось каким-то внутренним светом. Он мог быть просто очаровательным, когда позволял себе немного расслабиться. Впрочем, Палома начинала понимать, почему Антонио так держится за привычку превращать любой разговор в обсуждение условий контракта. Дело было не только в его увлеченности работой. Сухие и четкие слова прикрывали что-то внутри него, что-то слабое и беззащитное.

К тому времени, когда подали кофе, свет в клубе стал призрачным и молочно-серебристым. На сцену поднялась красивая молодая женщина и запела глубоким, проникновенным голосом. Это была очень грустная песня о любви и разлуке и о неистовой силе надежды, живущей вопреки всем превратностям судьбы. Певица оказалась очень искусна, и каждое слово в ее устах наполнялось какой-то особой чувственностью.

Незаметно для себя Палома вдруг явственно ощутила, что совсем близко от нее сидит привлекательный мужчина, и только тонкая ткань отделяет его от ее тела. Она украдкой взглянула на Антонио, но тот был поглощен происходящим на сцене и не смотрел в ее сторону. Палома задержала взгляд на его руках. В них ощущалась нежность и в то же время почти беспощадная сила.

Твои руки на моем теле,

Неужели это не сон?

Голос певицы заполнял все вокруг, и Палома с удивлением поняла, что думает только об одном. Интересно, как это – ощущать, что тебя ласкают эти красивые, сильные руки? Странно, но ей казалось, что когда-то она уже испытала это волшебное чувство.

Антонио же старательно избегал смотреть на нее. Он думал о том, что собирался провести вечер совершенно иначе и заехал к матери просто так, на ужин. У него и в мыслях не было приглашать куда-то Палому. Но одного взгляда на нее оказалось достаточно, чтобы заставить его изменить планы. К счастью, в доме матери у него была собственная комната, где всегда можно было отдохнуть и переодеться. По дороге в клуб он неотступно думал о том, как пройдет вечер. О чем они будут говорить? Как поведет себя Палома? Для него стало неожиданностью то, что она с интересом выслушала его соображения по поводу ведения дел. Еще больше его удивило, как ревностно относится она к своей галерее.

Антонио наконец поднял глаза на девушку. Она смотрела прямо перед собой, но было очевидно, что мысли ее где-то далеко. Палома была глубоко погружена в свой собственный мир, где ему не было места. И он рассердился на нее за это.

В голубом сиянии, исходящем со сцены, Палома казалась ему не живой женщиной, а богиней. Та же стать, то же величие, та же равнодушная погруженность в себя. Однако Антонио уже знал, что это впечатление обманчиво. В любую минуту она могла издать совершенно детский смешок и пуститься взахлеб рассказывать о своих, картинах. Или сверкнуть на него ледяным взором и несколькими словами высказать все, что она думает о его характере. Самое удивительное, что никто не мог предсказать, что же ей взбредет в голову в следующую секунду.

В это время он заметил, что Давид, сидящий неподалеку, всячески старается привлечь его внимание – кивает, машет рукой, то и дело многозначительно подмигивает. До чего же бестактный тип! – поморщился Антонио.

В этот момент раздался гром аплодисментов, и, поклонившись, певица покинула сцену. Наступило время танцев.

Внезапно Антонио захотелось показать Давиду, что почем. Он взглянул на Палому.

– Может, потанцуем?

Молча она протянула ему руку, и он повел ее к центру зала, мгновенно заполнившемуся танцующими парочками. Антонио обхватил девушку за талию, и они начали двигаться в такт медленной, тягучей мелодии. Палома с удивлением заметила, что они сразу поймали удобный обоим ритм и движения их были очень слаженными. Она мечтательно улыбнулась.

– Ты что? – тут же спросил Антонио, подметив странное выражение ее лица.

– Да так. Просто мне нравится здесь.

– Но твоя улыбка что-то значила!

– Только то, что мне здесь нравится.

– Нет, не только. Скажи мне! – потребовал Антонио.

Его настойчивость удивила Палому. Заглянул ему в глаза, она прочла в них нечто большее, чем простое любопытство. В это время кто-то из танцующих нечаянно задел ее, и Антонио ловко притянул ее к себе, не дав упасть. Теперь они были совсем близко друг к другу, и его горячее дыхание обжигало ее, а тонкий атлас совсем не мешал трепетать от прикосновений его рук. Внезапно она поняла, что ее мысли и чувства сошлись на этом мужчине и все остальное словно бы перестало существовать. Палома не узнавала себя. С ее губ сорвался легкий стон.

– В чем дело? – обеспокоенно спросил Антонио.

– Нет-нет, все в порядке. Здесь немного душно.

– Пожалуй, пришла пора сменить обстановку. Тут и впрямь становится жарковато. Знаешь, я живу недалеко отсюда. Зайдешь на чашечку кофе?

Она чуть отстранилась от него и кивнула.

Когда они вышли из клуба, была уже половина третьего. Небо сияло тысячами звезд, и на темных улицах не было никого, кроме двух-трех припозднившихся прохожих. Антонио взял ее под руку, и они пошли по просторной пустынной улице по направлению к его дому.

Палома с радостью почувствовала, что прохладный ночной воздух освежил ее и от того настроения, что так напугало ее в клубе, не осталось и следа. Когда они поднялись на верхний этаж, она отметила, что уже полностью владеет собой. И слава Богу. Эмоции ей ни к чему.

Паломе давно уже было интересно поглядеть на жилище, которое Антонио считает своим домом. По дороге сюда она перебрала в уме несколько вариантов, но все-таки промахнулась. То, что она увидела, поначалу обескуражило ее. Однако минуту спустя Палома с неким удовлетворением подумала, что в глубине души не сомневалась, что Антонио может жить только в таком месте, и больше нигде. Белые степы, приглушенный свет стильных светильников. Удобная современная мебель. Кое-где на стенах несколько картин да пара статуэток на полке из светлого пластика. Это было типичное жилище человека, который привык скрывать свои чувства от других и прежде всего от самого себя. Кроме фотографии доньи Долорес, стоящей на маленьком столике, в квартире не было ничего, что могло бы пролить свет на личность хозяина.

Через открытую дверь в спальню Палома разглядела письменный стол с несколькими телефонными аппаратами и грудой папок. Казалось, этот человек не расстается с работой и во время сна. Однако что бы ни случалось в его личной жизни, это могло произойти только здесь, на широкой удобной кровати, стоящей напротив письменного стола. От этой мысли Паломе стало почему-то смешно.

– Я приготовлю нам кофе. – Голос хозяина квартиры раздался из кухни, и девушка поспешила туда.

Она с удовольствием наблюдала, как Антонио ловко снует по кухне, являющейся, очевидно, и столовой. Было видно, что он не брезгует домашним хозяйством, более того, находит в нем определенное удовольствие. Даже такую простую процедуру, как приготовление кофе, Антонио проделывал сосредоточенно и не без изящества.

Наконец он поставил перед Паломой дымящуюся чашечку. Она сделала глоток и улыбнулась.

– Кофе просто отличный. Да и вообще мне безумно нравится у тебя.

– Рад слышать, – Антонио просиял. – Знаешь, далеко не всем по вкусу мое жилище.

– У тебя просто замечательная квартира. Здесь так спокойно и уютно. И знаешь, ты очень умело разместил картины и статуэтки. Свет падает под нужным углом, и на фоне белых стен они выглядят даже лучше, чем есть на самом деле.

– Спасибо. Похвала из твоих уст дорогого стоит.

Палома допила кофе, поставила чашку на стол и тут заметила огромную напольную вазу, по форме напоминающую греческую амфору, стоящую на подставке из четырех бронзовых лап.

– Ого! Так называемая альгамбрская ваза, четырнадцатый век, – пробормотала она. – Подлинная.

– Все вещи в моей квартире – подлинные, – заметил Антонио и подошел к ней вплотную. Теперь их лица почти соприкасались. – Но не будем сейчас об этом… Зачем попусту тратить время?

Палома не услышала последних его слов. Очень осторожно, словно боясь сопротивления, Антонио обнял ее за плечи, и его губы нашли губы Паломы. Он начал целовать ее – сначала медленно, едва уловимо, затем все настойчивее. Ощущение было приятным, пожалуй, слишком приятным, – и Палома дала себе волю. Ей нравилось и то, что Антонио ведет себя так, словно впереди у них не остаток ночи, а целая жизнь. Его руки медленно заскользили по узкой девичьей спине, задержались на талии, затем снова поднялись к плечам.

Подчинившись внезапно охватившему ее властному чувству, Палома обвила Антонио руками и с наслаждением ощутила силу и мощь его тела. Совсем некстати ей подумалось, что и в поцелуе Антонио так же рассудочен, как и во всем остальном. Он безошибочно угадывал, когда нужно чуть отстраниться, а когда усилить напор. Палома поняла, что еще немного, и она позволит Антонио сделать с собой все, что тому захочется. Она посмотрела ему в глаза, и то, что там увидела, отчего-то напугало ее.

Антонио продолжал ласкать ее, и Палома с упоением отвечала на его ласки, хотя чувствовала, что что-то идет не так. В какой-то момент она попыталась отстраниться, но Антонио вновь притянул ее к себе и принялся целовать так нежно и в то же время страстно, что на мгновение ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Краешком сознания она понимала, что готова отдать все, только бы этот восторг никогда не кончался. Но внезапно Палому пронзила странная мысль, и она решительно отстранилась.

– Довольно, – твердо сказала она.

– Ради Бога! Кажется, сейчас двадцатый век. Мы провели замечательный вечер, мы танцевали, держа друг друга в объятиях. И после всего этого тебя удивляет мой поцелуй?

– Ты не целовал меня. – Палома тряхнула головой. – Ты осматривал владения.

– Что, черт возьми, ты несешь?

– Ты знаешь, о чем я, – невозмутимо произнесла Палома. – Это был не поцелуй, а небольшое исследование, проводимое с целью определить степень готовности объекта к…

– Какая чушь! – оборвал ее Антонио.

– Да я же слышала, как в голове у тебя жужжал процессор! – со злостью сказала Палома. – Ты хотел прощупать почву, только и всего.

– Больше ничего не говори. – Он кивнул. – Кажется, я понял. Но позволь узнать, чего же ты хочешь?

– Это так просто. Если ты собираешься поцеловать меня, целуй, а не…

Он не дал ей закончить фразу. Паломе пришлось замолчать под напором его губ, и, сама не поняв как, она вновь оказалась в его объятиях. Она снова попыталась что-то сказать, но Антонио прикрикнул на нее:

– Замолчи! Сейчас ты получишь то, чего хотела!

Больше спорить она не решилась. Антонио был зол, и поцелуй его был таким же злым. Но кто, как не она, разозлил его. Впрочем, не все ли равно… Палома уже чувствовала, как по телу разливается незнакомое доселе возбуждение. И это не было похоже на то робкое, волнующее ощущение, испытанное ею в клубе. Нет, теперь ее охватило жестокое, алчное плотское желание. И оно было прекрасно!

Тем временем руки Антонио начали свое путешествие по ее телу. Сначала они исследовали спину Паломы, затем опустились ниже. Несколько мгновений спустя его жадные пальцы уже нащупывали молнию на платье. Как скоро он сумеет избавить ее от одежды? И что произойдет потом?

Палома пыталась решить, нужно ли ей это, и не могла, потому что тело ее наполнялось восторгом, а в голове не оставалось ни одной мысли.

Внезапно Антонио подхватил ее на руки и понес в спальню. Палома подумала, что все это как-то неправильно, ведь они всего лишь деловые партнеры и того, что сейчас происходит, просто не должно быть. Но, с другой стороны, она была не в силах предположить, как еще это могло бы произойти. И вдруг ощутила невероятно отчетливо, что именно эта двусмысленность их отношений и делает ситуацию столь невыразимо прекрасной. Возбуждение Паломы возрастало…

Телефонный звонок прозвучал так тихо, что она едва уловила его краешком сознания. Однако Антонио мгновенно оторвался от нее, хотя и выглядел недовольным тем, что им помешали. Словно в тумане наблюдала она, как он поднялся с кровати и потянулся к трубке.

– Антонио Торрес-Кеведо слушает. Палома была почти уверена, что разговор займет не более трех секунд – ровно столько понадобилось бы Антонио для того, чтобы сказать, что он не может говорить. Однако же он вдруг посерьезнел и целиком переключил свое внимание на невидимого собеседника. Палома поразилась тому, с какой быстротой этот человек переходил от одного состояния к другому. Сама она все еще чувствовала прикосновения его губ и с трудом приходила в себя.

Наконец Антонио повернулся к ней, не вешая трубку.

– Прости, но тут кое-что важное, – бросил он ей. – Я не смогу отвезти тебя домой. Вызовешь такси. Номер вон в той книге на столе.

– Что-о? – изумленно протянула Палома.

– Да вот же она, у тебя на виду. Да-да, я слушаю, говорите!

Когда Палома вернулась домой, донья Долорес еще не спала. Она выслушала рассказ девушки и пришла в ужас от поведения сына.

– Нет, вы знаете, что поразило меня больше всего? – спросила Палома. – Он даже не удосужился отвезти меня домой, и мне пришлось самой заказывать такси!

 

5

На следующий день на виллу Долорес Торрес-Кеведо доставили роскошный букет для Паломы, с трогательной запиской от Антонио. В ней он сокрушался по поводу того, что их чудесный вечер был так грубо прерван. Палома передала записку донье Долорес. Та прочла ее и издала неопределенный возглас, который, очевидно, выражал неудовольствие. Однако, как всегда деликатная, она не стала задавать девушке никаких вопросов.

Два дня спустя Антонио по телефону пригласил их обеих на прием в честь юбилея его фирмы. Обед устраивался в одном из самых роскошных ресторанов Мадрида, и приглашены на него были важные персоны города. И Антонио, и его коллеги оказывали обеим женщинам внимание, достойное особ королевской фамилии.

Донья Долорес уже трижды бывала на подобных мероприятиях, однако была единственной женщиной, которую Антонио когда-либо приглашал сюда. Палома поняла, что ни одна из его предыдущих пассий не удостаивалась такой чести. Если она и собиралась закатить скандал по поводу поведения Антонио в их последнюю встречу, то в нынешних обстоятельствах это казалось просто немыслимым. Донья Долорес тоже была настроена более чем благодушно.

Надо сказать, что Давид Ольгадо не сдержал своего обещания, и скоро всему Мадриду стало известно, что у Антонио Торрес-Кеведо появилась новая дама сердца. Но на этот раз все было по-другому. Во-первых, эта женщина гостила у его матери, а во-вторых, ее пригласили на прием почти дипломатического ранга…

– О вашей помолвке уже говорят все вокруг, – удовлетворенно отметила донья Долорес несколько дней спустя, когда они все вместе завтракали.

Палома бросила на нее быстрый взгляд.

– Но ведь мы еще не помолвлены!

Сеньора Долорес вопросительно посмотрела на сына, но тот промолчал. Тогда она продолжила:

– Официально нет. Но на самом деле… какая разница! Все эти формальности только мешают делу. Самое главное, что вы идеально подходите друг другу и теперь всем известно, что вы помолвлены.

– Не приложила ли ты к этому руку? – Антонио иронически улыбнулся.

– В этом не было необходимости, – отрезала донья Долорес. – Достаточно того, что вас видели в клубе. Вы были полностью поглощены друг другом.

Так как ни Палома, ни Антонио не собирались говорить, чем именно были поглощены в тот момент, то оба промолчали. Донья Долорес расценила это молчание как согласие.

– Пригласив Палому на прием, ты фактически обнародовал серьезность ваших отношений, – добавила она. – Так что теперь нам остается только устроить вечер по поводу вашей помолвки. Все с нетерпением этого ждут. Кстати, сынок, не забудь про кольцо. – И, не дожидаясь ответа, донья Долорес удалилась в свою комнату.

– А ведь мама права! Нам действительно необходимо устроить вечеринку. Самое время тебе познакомиться с друзьями семьи.

– Но помолвка… кольцо…

– Это ничего не значит. Сегодня мы помолвлены, завтра передумаем и расторгнем помолвку. А насчет кольца я мог бы вспомнить и сам. – Антонио достал из бумажника визитную карточку. – Вот лучший ювелирный магазин в Мадриде. Я предупрежу их, что ты заедешь.

– А ты?

– Извини, у меня много работы. – Он отвел взгляд. – У них замечательный ассортимент. Выбери самое лучшее.

Палома поехала в ювелирный салон в этот же день. Хозяин обращался с невестой сеньора Торрес-Кеведо с уважением, близким к благоговению. Он показал ей несколько десятков колец, каждое из которых выглядело изумительно… и было пугающе дорогим. Одно понравилось ей больше других. Изумруд, окруженный множеством мелких бриллиантов, искусно вмонтированных в белое золото.

– Нет ли у вас чего-нибудь… ну, поменьше? – спросила она, не решившись сказать «подешевле».

– Я могу показать вам кольцо, которое выбрал сеньор Торрес-Кеведо.

Ого! Это уже интересно. Значит, он был здесь, но без нее. Как всегда, хотел предвосхитить ее выбор, и с этим она не могла смириться.

– Нет. Покажите что-нибудь другое.

– Но сеньор Торрес-Кеведо…

– …Не будет носить это кольцо. Я буду.

– Но…

– Если вас это затрудняет, нет проблем. Я пойду в другой салон.

Не скрывая разочарования, он подвел Палому к витрине с более дешевыми кольцами. После долгих колебаний она наконец выбрала недорогое, но очень изящное колечко, Надо сказать, что хозяин салона никак не хотел оставить своих попыток навязать Паломе что-то более изысканное, но в конце концов ему пришлось уступить. Палома надела кольцо на палец и, счастливая, покинула салон.

Тем же вечером Антонио приехал на виллу доньи Долорес. Он привез с собой большой бархатный футляр, и Палома не сомневалась, что в нем находятся отвергнутые ею кольца. Что ж, она не собиралась уступать! Антонио перекинулся парой слов с матерью, затем отвел Палому в сторонку.

– Спасибо за кольцо… – начала она, вытянув перед ним руку.

Антонио перехватил ее кисть и, даже не взглянув на кольцо, снял его с пальца.

– Эй, в чем дело?

– Вероятно, здесь какая-то ошибка. Он должен был предложить тебе кое-что получше.

– Никакой ошибки нет! – Палома покачала головой. – Я купила то, что мне понравилось.

– У моей невесты не должно быть такого дешевого кольца! – отрезал Антонио.

– Дешевого? Мой Бог, да оно обошлось тебе в кругленькую сумму!

– Ну да, – сухо подтвердил Антонио. Было заметно, что он изо всех сил старается сдержать кипящее в нем раздражение.

– Понимаю, – насмешливо протянула Палома. – Если «твоя невеста» носит просто очень дорогое, а не баснословно дорогое кольцо, это может натолкнуть твоих клиентов на мысль, что ты на грани разорения.

– Кажется, ты прекрасно поняла меня. В таком случае я не вижу смысла продолжать этот бесполезный разговор. Я прошу тебя вернуть мне кольцо.

– Нет.

– Да!

– В комнате повисло напряженное молчание. Антонио казался разочарованным… и побежденным? Впрочем, нет. Заглянув ему в глаза, Палома убедилась, что он не собирается сдаваться. И верно, спустя минуту Антонио раскрыл перед ней бархатный футляр.

– Пожалуйста, выбери что-нибудь.

– Я уже сделала свой выбор. – Палома была непреклонна.

– Почему ты постоянно лезешь на рожон? – процедил Антонио сквозь зубы.

– А почему ты пытаешься контролировать меня во всем? Я этого не потерплю!

– Не говори ерунды, Я контролирую тебя? Просто я лучше знаю, как себя вести и что делать в нашей с тобой ситуации. Черт, да ведь не так давно ты, не моргнув глазом, истратила на свои миниатюры ничуть не меньше. Разве не так?

– Не будем начинать сначала! Мы же договорились!

– Просто мне кажется нелепым то, что сначала ты выкладываешь огромные деньги за какие-то картинки, а потом считаешь каждую песету, потраченную на твое же кольцо. Где логика?

– А кто сказал, что во всем должна быть логика? – с вызовом спросила Палома.

– Знаешь, она никогда не бывает лишней.

– Что ж, давай говорить начистоту. Меня не интересует цена. Меня волнует лишь то, что ты изо всех сил пытаешься направить меня по нужному тебе пути. А я не хочу и не буду следовать туда, куда ты скажешь. Ты оказался негодным машинистом: поезд сошел с рельс.

– И тебе наплевать, как все это отразится на моей репутации?

– Ничего, клиенты переживут. Партнеры тоже, – хмыкнула Палома.

Однако Антонио оказался умнее, чем она думала, и нанес удар, которого Палома никак не ожидала.

– Знаешь, для блестящей женщины ты, пожалуй, глуповата.

– Вот как? – Палома приподняла брови. Она чувствовала, что Антонио пытается заманить ее в ловушку, но пока не могла понять, откуда ждать опасности.

– Меня мало волнует мнение клиентов. И партнеров, кстати, тоже. Я беспокоюсь по поводу мамы.

– Да что ты говоришь! Если ты попытаешься убедить меня, что боишься своей матери, я рассмеюсь тебе в лицо!

– Нет, в самом деле! Как думаешь, что она скажет, когда узнает, что я поскупился на кольцо для своей невесты?

Антонио улыбнулся ей, и эта улыбка отчего-то покоробила Палому.

– Не беспокойся. Я объясню донье Долорес, почему выбрала именно это кольцо.

– Так не пойдет. – Антонио вздохнул. – Объяснения должен давать я. А ведь ей и в голову не приходит, как трудно в чем-либо убедить тебя. Послушай, если ты не пойдешь мне навстречу, то не знаю, что я буду делать. – В его голосе Палома впервые за время их знакомства уловила нечто похожее на растерянность.

– Прекрати! – сурово сказала она, изо всех сил стараясь не отвечать на его смущенную улыбку. – Я же вижу тебя насквозь, ты еще не понял?

– Я в этом даже не сомневаюсь.

– И тебя это нисколько не беспокоит? Все равно ты сделаешь все по-своему?

– Ты попала в точку, дорогая.

– На твоем месте я бы сгорела со стыда. Как можно быть таким эгоистом?

– Не понимаю, что в этом плохого? Разве тебе не по душе делать то, что ты хочешь, и плевать на мнение окружающих?

– Разумеется, мне это нравится. Но в отличие от тебя я не могу отделаться от известных сомнений.

– Никаких сомнений, они съедают время, – твердо произнес Антонио. – Нужно всегда делать то, что принесет тебе пользу. Выгоду, если угодно.

– А как же остальные?

– Как хотят. Меня это касается меньше всего, – бросил он.

– Это чудовищно! – содрогнулась Палома.

– Ничуть. Нормально. Кстати, почему бы тебе не примерить вот это колечко? – сменил тему Антонио.

Сказав это, он надел Паломе на палец то самое кольцо с изумрудом, что так приглянулось ей в магазине. Наверняка об этом Антонио стало известно от хозяина салона. Черт, он снова обскакал ее! Он постоянно опережал ее на шаг, и она должна была положить этому конец.

Однако раздражение ее растаяло в блеске роскошного кольца. Палома чуть вытянула руку, чтобы полюбоваться, как свет играет на гранях огромного камня.

– Я не могу принять его, – глухо сказала она. – Не могу, и все тут.

Однако она не спешила опускать руку. В это время дверь отворилась и в комнату вошла донья Долорес.

– Мама! – воскликнул Антонио, – Подойди скорей и поздравь нас с помолвкой!

Он взял руку Паломы и приподнял ее так, чтобы видно было кольцо.

– Какая прелесть! – восхищенно выдохнула донья Долорес.

– Мне тоже очень нравится, – согласилась Палома, испепеляя взглядом своего жениха. Пути назад не было.

– Боже, как же все изумятся, когда увидят его! – в предвкушении воскликнула донья Долорес, и глаза ее загорелись. – Ну что ж, теперь мы можем заняться подготовкой торжества.

– Боюсь, что не смогу помочь вам. Мне необходимо ненадолго отлучиться из города.

– Вот и славно, – кивнула донья Долорес. – Без тебя мы справимся куда лучше. – И, довольная собой, она удалилась.

Я не собираюсь возвращаться к тому, о чем мы говорили, – начала Палома, – потому, что все ясно и так. Хочу лишь сказать, что, если решу не выходить за тебя, а это вполне вероятно, я тут же верну тебе кольцо.

– Само собой, – насмешливо протянул он, – Ты что же, полагала, я оставлю его тебе? Как бы не так! Оно мне понадобится для следующего раза.

Антонио смотрел на нее с издевкой. Но Паломе внезапно расхотелось сердиться. Да, этот человек порой бывал просто невыносим, но что с этим поделаешь? В конце концов, в этом и заключался его необыкновенный шарм, который Палома так тонко чувствовала. Однако она вряд ли осмелилась бы признаться даже себе, что дело не только в этом. С той самой минуты, как они столкнулись у дверей ее галереи в Лос-Анджелесе, в ней непрестанно шла ожесточенная борьба: Палому-умницу, сдержанную и рассудительную, постепенно вытесняла совсем другая женщина, чувственная, непредсказуемая, горячая. И эта, другая Палома отчаянно хотела испытать все сполна – рядом с Антонио, вместе с ним.

Девушка чувствовала, как пылает ее лицо. Однако Антонио этого не заметил. Пожелав ей приятного вечера, он вышел из комнаты, через пару секунд Палома последовала за ним. Настало время ужина…

Поздним вечером Антонио и донья Долорес составили список гостей, который устроил обоих. Просмотрев его, Палома вспыхнула.

– Федерико Ортуньо! – потрясенно воскликнула она.

– Вы знакомы? – Антонио чуть приподнял брови.

– Нет, но хотелось бы познакомиться. Я сотни раз пыталась попасть к нему, но, увы.

– Ах вот в чем дело!

– Ну конечно! Я столько слышала о его замечательной коллекции! Одна вещь лучше другой! Но он никого не подпускает к своим сокровищам. Надеюсь, теперь все изменится… Кстати, ты хорошо его знаешь? – как бы небрежно поинтересовалась Палома.

– Достаточно для того, чтобы провести тебя к нему домой. Ты же этого ждешь?

– Ведь для тебя это совсем просто, правда?

– А если бы и сложно, что с того?

– О…

– Не утруждай себя вежливостью, – предупредил ее Антонио. – Я рад, что могу быть тебе чем-то… полезен.

Голос его дрогнул, но Паломе было не досуг раздумывать о его настроениях. Перед ней готовы были распахнуться двери сокровищницы, и все остальное потеряло всякую ценность в ее глазах.

Антонио отсутствовал всю неделю, Палома и донья Долорес сбились с ног, устраивая все необходимое для роскошного приема. На вилле кипела работа – за короткий срок она должна была превратиться в самый великолепный уголок на свете. Были разосланы приглашения гостям, в том числе и отцу Паломы. Но так как от него по-прежнему не было никаких вестей, они пришли к выводу, что Хуан де ла Росса no-прежнему в отъезде.

По городу бродили разноречивые толки, и все до единого друзья и близкие Торрес-Кеведо умирали от желания взглянуть на девушку, «обольстившую обольстителя». Эта фраза переходила из уст в уста и в конце концов достигла ушей Паломы.

– Вот он, Мадрид! – огорченно заметила она. – Идеальное место для тех, кто желает угодить в пасть стоглавому дракону людской молвы!

– Не обращай внимания, – успокоила ее донья Долорес. – Антонио знает о драконах все. Он не отдаст тебя на растерзание.

За два дня до приема Антонио заехал на виллу, и они чудесно поужинали втроем. За кофе хозяйка дома обратилась к Паломе:

– Наши близкие начнут приезжать с завтрашнего дня. Ты готова встретить их, дорогая?

– Честно говоря, я немного волнуюсь, – призналась Палома.

– И я тоже, – вздохнула она. – Алонсо приедет с Элиз… У меня даже язык не поворачивается назвать эту женщину его невестой. Да и что это за имя для женщины, разменявшей шестой десяток?

Донья Долорес презрительно хмыкнула.

– Дядя не виноват в том, что они так долго тянули. Он годами умолял ее выйти за него. Но Элиз вбила себе в голову, что не может принять предложения, будучи его горничной.

– И она была права! Не то что эта Натали Дюкло.

– Знаешь, мама, а Палома находит Натали довольно хорошенькой.

– Мы, правда, никогда не встречались, – пробормотала Палома. – Но мне бы хотелось познакомиться с ней.

Сеньора Долорес побелела от злости.

– Ты находишь ее хорошенькой? Не слишком большое достоинство для той, кто собирается взять фамилию Торрес-Кеведо!

– Э-э-э… я не то хотела… – начала было Палома, но Антонио жестом попросил ее замолчать.

– Мама, ты несправедлива к Паломе.

– О, прости, дорогая! Здесь нет твоей вины.

Она взяла девушку за руку, и опасный момент благополучно миновал.

– А Алехандро, как всегда, примчится в самый последний момент. Ему не по себе среди приличных людей. – И донья Долорес с недовольным видом поджала губы.

– Это уж наверняка. Знаешь, возможно, он бы и вовсе не приехал, если бы ему не надо было лететь на Азорские острова. Из Норвегии через Испанию проще попасть в птичий заповедник.

– Ох уж этот мне естествоиспытатель!

– Мама, Алехандро довольно известный а научных кругах орнитолог. И ему просто повезло, что он нашел свое место в жизни… Впрочем, ты и сама это понимаешь.

– Не желаю тебя слушать! – заявила сыну донья Долорес. – И это один из представителей молодого поколения Торрес-Кеведо, которому надлежит продолжить наш род!

На следующее утро донья Долорес и Палома встречали Алонсо Торрес-Кеведо с невестой. Они вышли из машины рука об руку, и, взглянув на них, Палома расплылась в улыбке. Любовь, так тщательно скрываемая от посторонних глаз на протяжении долгих лет, наконец вырвалась наружу. И теперь они обращались друг с другом с такой трогательной нежностью, что Палома не могла им не позавидовать. Интересно, многим ли удается пронести такие отношения через всю жизнь? – подумала она. Ну уж им-то с Антонио это не грозит, они ведь не любят друг друга. Конечно, Антонио прав, и в браке по расчету нет ничего плохого. Но при взгляде на пожилых влюбленных в горле ее появился подозрительный комок.

Через несколько часов прибыл сын Алонсо и старший брат Алехандро Эрнесто Торрес-Кеведо со злополучной Натали Дюкло. Эрнесто оказался весьма обворожительным молодым человеком с красивыми, но чуть холодными глазами. Правда, лед таял, когда он смотрел на Натали, и Палома с удовольствием подумала о том, как красивы влюбленные мужчины. Ах, если бы только…

Паломе Натали сразу понравилась, и та ответила ей тем же, причем выразила свою симпатию с присущей француженкам экспрессивностью.

– Неужели мы совсем скоро станем родственницами? Ты не представляешь, как я рада! Только подумай, в один прекрасный день мы проснемся почти сестричками. Ужасно здорово, правда?

– О да, – ответила Палома, хотя вовсе не была уверена, что этот день когда-нибудь настанет.

Правда, кольцо на пальце напоминало ей о том, что все происходит на самом деле. И тем не менее Палома не могла избавиться от мысли, что это не более чем сои. Впрочем, что толку сейчас об этом думать? Предпраздничная суета и волнение оставляли мало времени для копания в своих чувствах, и девушка была этому рада.

Как бы донья Долорес ни оценивала выбор брата своего покойного мужа, она тепло отнеслась к Элиз. Палома отмстила, что, несмотря на некоторую старомодную манерность, у доньи Долорес доброе сердце, а это она ценила в людях превыше всего. Антонио тоже вел себя по отношению к Элиз безупречно, называл ее тетей и то и дело ласково прикасался к ее руке…

Когда за ужином Эрнесто развлекал всех историей знакомства с Натали, дверь стремительно распахнулась и в столовую вошел высокий, спортивного вида молодой человек в джинсах.

– Алехандро! – в один голос вскрикнули все сидящие за столом.

Антонио тут же вскочил и приветствовал кузена, похлопав его по спине. Тот широко улыбнулся в ответ и вежливо поздоровался с доньей Долорес и Натали. Когда подошла очередь Паломы, Алехандро окинул девушку оценивающим взглядом. Он был так же хорош собой, как и Антонио с Эрнесто, но в отличие от них производил впечатление человека более непосредственного и мягкого. Но в целом, решила Палома, трио молодых Торрес-Кеведо просто восхитительно! Пожалуй, даже чересчур.

Алехандро непринужденно поцеловал Палому а щеку, и девушка почувствовала, что ей нравится этот человек. В его манерах была та самая простота, что так раздражала донью Долорес и ее сына и так высоко ценилась самой Паломой. Меж тем, она заметила, что Алехандро снова оглядел ее с ног до головы, уже более внимательно. Решив подыграть ему, Палома в свою очередь посмотрела ему прямо в глаза и не отводила взгляда до тех пор, пока за спиной не раздалось деликатное покашливание.

– Эй, кто это? – произнесла Палома, оборачиваясь и с деланным изумлением глядя на Антонио.

Все рассмеялись, и она с удовольствием отметила, что и Антонио разделяет общее веселье. Он терпеть не мог подобные шутки, но ему польстило, что вся семья пришла в восторг от ее поведения.

– Иди отсюда, Алехандро. Дай-ка я напомню моей невесте, кто я такой. – Он оттеснил кузена плечом. – И впредь держись от нее подальше.

Алехандро неожиданно наклонился к Паломе и страстно прошептал на театральный манер так, чтобы слышали все:

– В полночь на террасе!

Палома уже открыла рот, чтобы ответить в том же духе, но в это время властная рука обхватила ее за талию и оттащила от Алехандро.

– Мы же просто шутили! – запротестовала Палома.

– Знаю. Но что до Алехандро, он «шутит» с таким количеством женщин, что тебе и не снилось. Безжалостный сердцеед, знаешь ли.

– Странно, – лукаво улыбнулась Палома. – Я слышала то же самое о тебе.

Антонио чуть покраснел.

– Интересно знать, от кого же?

– Да все об этом говорят! – Она с вызовом поглядела на него, и Антонио первым отвел взгляд.

– Вернемся к столу, – предложил он.

Алехандро с удовольствием включился в общий разговор. Палому приятно удивило то, что он все время просил ее рассказать о себе. Он больше не притворялся пылко влюбленным, но было видно, что интерес его к Паломе не напускной. Возможно, это объяснялось хорошим воспитанием, но девушка уловила нечто большее. То, что она чувствовала с того момента, как сеньора Долорес встретила их с Антонио в аэропорту. Ее одобрили. Ее оценили. Ее приняли в семью. Для человека, который с детства страдал от невнимания родного отца, это было как второе рождение.

Палома продолжала наблюдать за тремя молодыми Торрес-Кеведо и не переставала удивляться, какие они все-таки разные. Хотя, впрочем, кое-что их объединяло.

– Дьявольски хороши, да? – горделиво прошептала ей донья Долорес.

И Палома вынуждена была с этим согласиться. Да, дьявольски.

Эрнесто был красив изысканной, утонченной красотой, скорее женской, нежели мужской. Тонкие черты лица, темные миндалевидные глаза за стеклами дорогих очков. Судя по всему, он был человеком светским, по крайней мере, мнение окружающих весьма его заботило. Тем не менее, он пошел наперекор ему, когда встретил Натали. Как он смотрел на нее! Казалось, лишь в ее обществе он чувствует себя по-настоящему уютно.

Его брат был несколько младше и сохранил в своем облике нечто присущее озорным, но добрым мальчишкам. Он ей нравился, и Палома была бы не прочь познакомиться с ним поближе.

И, наконец, Антонио. На ее взгляд, он был самым эффектным из всех троих. Его элегантность, самодостаточность, железный самоконтроль, исходящая из глубины тайная сила – все это делало его поистине великолепным. Он был одним из Торрес-Кеведо и все-таки несколько иным. Палома не могла представить, чтобы он вел себя так же раскованно и игриво, как Алехандро, или так же подчеркнуто сдержанно, как Эрнесто. Он был иным.

Мысли Паломы переключились на женщину, на которой Антонио едва не женился. Женщину, чье имя никогда не упоминалось в этом доме. Любил ли он ее? Что произошло между ними? Может, она покинула Антонио, отчаявшись достучаться до его сердца? Скоре всего так…

Ужин закончился чуть раньше полуночи. Палома уже собиралась подняться к себе, когда Антонио неслышно подошел к ней и, взяв за руку, отвел на террасу.

– В полночь у тебя свидание, не забыла? – ехидно напомнил он.

– Но не с тобой! – с вызовом ответила Палома.

– А лучше бы со мной… – Он улыбнулся ей еще более вызывающе.

И когда его губы коснулись ее губ, она прикрыла глаза и почувствовала себя абсолютно счастливой. Поцелуй был таким нежным и многообещающим, что она совершенно потеряла рассудок и вновь потянулась к нему. Однако Антонио легонько отстранил ее от себя и одарил чуть насмешливой улыбкой. Палома в недоумении приподняла брови, однако он лишь качнул головой. И в этом жесте она не нашла ответа на свой молчаливый вопрос.

До прихода гостей оставались считанные минуты. Палома только что закончила приводить себя в порядок и в задумчивости стояла перед зеркалом, когда в комнату ворвалась Натали, сверкая бриллиантами и бирюзовым шелком платья.

– Вот это да! – воскликнула она, взглянув на Палому. – Ты выглядишь просто сногсшибательно. Неудивительно, что ты растопила сердце Ледяного мужчины!

– Ледяного мужчины?

– Ох, не надо было тебе этого говорить, – спохватилась Натали. – Но Эрнесто сказал, что так называют его близкие. Не в лицо, конечно. Все мы не раз видели, каким суровым он может быть. Впрочем, ты-то знаешь о нем кое-что, чего никогда не узнают другие, – хихикнула она. – Ну вот, я заставила тебя покраснеть.

– Вовсе нет, – быстро сказала Палома, однако почувствовала, что щеки ее и впрямь заалели. Намек на любовную связь между ней и Антонио отчего-то страшно смутил ее. Пряча глаза, она отвернулась от Натали и одернула платье.

Над ее лицом и прической сегодня вновь трудились лучшие мастера Мадрида. Легкий, но грамотный макияж подчеркивал овал лица. Зеленые глаза казались больше, чем обычно, и надолго останавливали взор. Волосы, разумеется, были собраны в высокую прическу, лишь вдоль щек спускались несколько кокетливых завитков.

На Паломе было атласное платье цвета темного золота. Она знала, что выглядит безупречно, и осознание этого придавало ей уверенности в своих силах.

Раздался стук в дверь, и Натали поспешила открыть. В комнату вошли Эрнесто и Антонио, оба в смокингах, невероятно элегантные и красивые.

Антонио с удовлетворением оглядел Палому.

– Неплохо. Так я и думал. Надень вот это – будет еще эффектнее.

Он протянул ей сафьяновую коробочку, в которой обнаружилась массивная золотая цепочка. Натали в изумлении уставилась на нее, а затем схватила своего возлюбленного за руку и утащила из комнаты.

– Но почему? – Жалобно спросил Эрнесто уже за дверью. – Разве тебе не хочется взглянуть на Ледяного мужчину, разыгрывающего из себя влюбленного!

– Боюсь, это невозможно. При нас Антонио ни за что не выдал бы своих чувств. Но теперь, когда мы ушли, думаю, он сжал ее в страстном объятии!

Эрнесто с надеждой рванулся к двери.

– Можно, я только на секундочку загляну и сразу назад?

– Эй, веди себя прилично! Кроме того, у меня для тебя есть кое-что поинтересней, – улыбнулась Натали.

– А! Ну тогда другое дело. – Он покорно последовал за ней в другой конец коридора.

Каково же было бы их разочарование, если бы они увидели, с каким равнодушным спокойствием Антонио застегивал цепочку на шее Паломы.

– Я сразу понял, что тебе нужно носить золото, – деловито произнес он. – И не ошибся.

Палома с благоговением смотрела на свое отражение и не узнавала себя. Неужели это необыкновенное создание, эта великолепная женщина в роскошном наряде – Палома Гиллби? Нет, нет и нет. Она казалась себе богиней.

– Спасибо, – тепло поблагодарила она Антонио. – Я и мечтать не могла о том, что когда-нибудь буду выглядеть вот так.

– Знаю. Ты разбираешься во всем на свете, кроме того, что нужно тебе. Я понял это, едва увидев тебя.

Палома уловила какую-то особую интонацию в его голосе и поняла, что пальцы Антонио все еще касаются ее шеи. В зеркале она увидела отражение его глаз и поразилась: никогда еще она не видела в них такого огня. Жаркого, страстного, невыносимо влекущего. Однако Антонио тут же принял свой обычный равнодушно-насмешливый вид, и чудесные огни погасли.

В этот момент за дверью раздались шаги и голос доньи Долорес возвестил о том, что гости начинают собираться. Минуту спустя Антонио и Палома вышли из комнаты и обнаружили, что к донье Долорес присоединились Эрнесто с Натали и Алехандро, на этот раз в потрясающем костюме цвета темной ванили. Она с удовольствием оглядела всех пятерых.

– Торрес-Кеведо просто великолепны, – кивнула она. – И притягивают к себе столь же великолепных женщин. А теперь вниз, вниз, к гостям! Сразим их наповал!

 

6

Стоя в огромном холле виллы Торрес-Кеведо, Палома встречала гостей, и ей казалось, что их поток никогда не иссякнет. Среди них были и партнеры Антонио по бизнесу, и некоторые наиболее влиятельные клиенты, но в основном старинные друзья семьи. И каких важных особ здесь только не было! Вот они, люди из высшего общества. Те же, кто не принадлежал к знатным фамилиям, могли похвастаться огромными капиталами. Это было заметно по тому количеству умопомрачительно дорогих драгоценностей, в которых щеголяли пришедшие дамы.

Порой Паломе казалось, что гости пришли сюда исключительно для того, чтобы доказать себе и другим, что они самые богатые люди на свете. Впрочем, может, так оно и было? Палома и сама ощущала себя одной из них. Она прекрасно знала цену тому, что было на ней надето. И впервые со всей очевидностью осознавала, как невообразимо жалко смотрелось бы здесь колечко, которое она выбрала. В мире, где ей предстояло жить, существовали совсем другие расценки. И пора было привыкать к ним.

Палома внимательно, насколько позволяли приличия, разглядывала гостей. Женщины, все до одной, выглядели роскошно и намного моложе своих лет. Что было, впрочем, неудивительно. У них имелись все возможности не сдаваться на милость природе. Их туалеты были пошиты по последней моде, однако Палома чувствовала, что дам волнует не мода и не стиль. Своими платьями, костюмами, шляпками и вуалями они властно заявляли о себе. Берегись! Вот что кричали их шляпки, туфельки и вуали. Берегись!

Внезапно Палома ощутила, что в воздухе запахло опасностью. Она не могла бы объяснить, откуда пришло это ощущение. Хотя нет, настораживало уже то, как они на нее смотрели. Их глаза, жадные и голодные. Что было в них – любопытство, ревность, цинизм? И куда от всего это деться, стоя здесь, в огромном парадном холле виллы Торрес-Кеведо?

Некоторые из приглашенных женщин в свое время были любовницами Антонио и всем своим видом давали это понять. В их глазах Палома читала тайную насмешку. Они словно бы прикидывали, как долго удастся этой малышке удерживать возле себя Антонио Торрес-Кеведо. И некоторые знали заранее: недолго. И тоже спешили сообщить ей об этом в тот короткий миг, когда Палома подавала им руку и приглашала пройти в гостиную.

Увы, Антонио не уберег ее от пасти дракона. Палома угодила прямиком туда.

Девушка собралась с духом. Ну и пусть Антонио скоро оставит ее! По крайней мере, этим вечером весь свет узнает, что он принадлежит ей, хотя бы на время. Палома готова была отстаивать свое право на этого мужчину.

Наконец все гости собрались в гостиной, и прием пошел своим чередом. Скоро к ней подошел Антонио и участливо спросил:

– Ты в порядке?

– Лучше не бывает, – заверила его она.

– Верю, верю. Вокруг непролазные джунгли, но ты ведь не пропадешь, правда?

– Еще неизвестно, кто пропадет: я или они, – усмехнулась Палома.

– Вот и умница. – Антонио одарил ее одной из своих ослепительных улыбок. – Пойдем и покажем им всем то, что они хотят увидеть.

И они показали завистливым, злобным женщинам с горящими глазами все, что те хотели увидеть. Они танцевали, тесно прижавшись друг к другу, и двигались на удивление слаженно и красиво. Антонио не сводил с нее глаз, да и Палома, казалось, не видела ничего и никого вокруг.

Это неправильно то, что нас пожирают глазами, пока мы танцуем, думала она. То, что Антонио ведет себя так только потому, что хочет утереть носы недоброжелателям. Но в то же время ощущение близости его тела, как обычно, заставляло ее сердце биться все быстрее и начисто стирало все мысли, кроме одной: как хорошо!

Короткое платье Паломы высоко открывало ее длинные стройные ноги, но они не чувствовала и тени смущения. Внезапно она поняла, что достойна того, чтобы на нее смотрели – с восхищением, с одобрением, даже с завистью. И ей нестерпимо захотелось, чтобы и Антонио тоже это понял. Однако ему и не надо было ничего объяснять. Он явно любовался ее изящной шеей, а порой, довольно часто, взгляд его опускался ниже, к глубокому вырезу на платье.

– Ты великолепна, – прошептал он. – Не хочу, чтобы ты танцевала с кем-нибудь еще.

– Не буду, – улыбнулась она.

– К сожалению, ты должна, – вздохнул Антонио. – И я тоже.

– Ну конечно, – протянула она, – а то вдруг все эти дамочки, которые только и мечтают об этом, почувствуют себя обделенными!

– Выброси из головы. Забудь о них, – шепнул он.

– Забудь! Ты с удивительной легкостью отдаешь приказы. Но с твоей стороны неразумно просить меня перестать думать о чем-либо.

– Неразумно? – Брови его поползли вверх.

– Вот именно. Потому что ты не в силах на это повлиять. К тому же тебе никогда не удастся проверить, выполнила ли я твой приказ или нет.

– Само собой разумеется, ты его не выполнишь. Зачем же мне теряться в догадках, когда все ясно и так? – пошутил он.

– Что ж, мы неплохо понимаем друг друга. Ты тиран!

– А ты ведьма!

И тут музыка кончилась. Антонио только успел хитро взглянуть на нее, и тут же зазвучала новая мелодия. Танцы продолжались. Ее партнерами уже побывали Алонсо Торрес-Кеведо, Эрнесто, Алехандро, несколько незнакомых ей мужчин солидного вида. Наконец очередь дошла до Федерико Ортуньо.

Палома уже успела познакомиться с ним в начале вечера. Он оказался куда моложе, чем она предполагала, и выглядел бы довольно привлекательно, если бы не высокомерная гримаса, застывшая на его лице. Палома столько раз писала ему, что всерьез опасалась, что он может некстати вспомнить ее имя. Однако этого не произошло. Когда их представили друг другу, Ортуньо окинул ее внимательным, но ничего не значащим взглядом и отвернулся.

И вот теперь он направлялся к ней, чтобы пригласить на танец, и в глазах его она увидела совершенно ясно: он вспомнил.

– Я все думал, почему ваше имя кажется мне знакомым? – сказал Федерико Ортуньо, едва они начали танцевать. – А потом вспомнил: вы писали мне.

– На протяжении двух лет, – подтвердила Палома. – Все знают о вашей великолепной коллекции и о том, что вы никогда никому не позволяете взглянуть на нее.

– Зачем молодой и красивой девушке какие-то темные древние полотна? Неужели вам интересно копаться в прошлом?

– Но я профессионально занимаюсь антиквариатом и люблю его. Это моя жизнь.

– Ну, не всю же жизнь тратить на какие-то там предметы старины? Скоро у вас будет муж, который нуждается в вашем внимании.

– Естественно, я стану уделять им у столько внимания, сколько смогу. В разумных пределах, конечно.

– А знаете, Антонио не захочет делить вас ни с чем! Вам не приходило это в голову?

– Мне не приходило в голову поинтересоваться его мнением на этот счет. Выйти замуж не означает перестать быть ведущим специалистом по европейской живописи.

Федерико Ортуньо негромко рассмеялся.

– А вы начинаете мне нравиться! Мне кажется, мы могли бы еще немного побеседовать.

– О вашей коллекции? – Палома с трудом сдерживала ликование. – Вы позволите мне взглянуть на нее?

– Ну разве я могу вам отказать? – Он развел руками. – Давайте поищем местечко, где не так много людей.

Палома решила, что ничего не произойдет, если она на минутку покинет бурлящий зал. Они зайдут в соседнюю гостиную, немного поговорят и вернутся к гостям. В такой суматохе никто при всем желании не заметит их отсутствия.

– Может, выйдем в сад? – предложил Ортуньо. – Здесь чертовски душно.

Они прошлись по саду, нашли замечательную скамеечку в укромном уголке и уселись на нее.

– Так вот, самая замечательная вещь моей коллекции…

И Федерико Ортуньо начал рассказывать. Перед глазами девушки разворачивались волшебные картины, казалось, что перед ней открывается новый мир.

– Но почему же вы прячете все это великолепие? – воскликнула Палома. – Вы должны показать вашу коллекцию людям!

Он взял ее руку в свои.

– На днях вы придете ко мне, и я покажу вам все-все, обещаю.

– Правда?

– Уверяю вас, вы доставите мне истинное удовольствие своим посещением.

– Это было бы замечательно! – воскликнула она.

– Ты совсем забыла о гостях, до-ро-га-я! — За спиной у Паломы прозвучал ледяной голос, и сказка оборвалась.

Они обернулась и увидела Антонио, который изо всех сил старался казаться веселым и доброжелательным, однако в глазах его застыли напряжение и упрек. И он в упор смотрел на ее руку, зажатую в ладонях Федерико Ортуньо.

– Простите нас. – Федерико привстал со скамьи, но не отнял рук. – Счастлив сообщить вам, что ваша будущая супруга произвела на меня впечатление очень умной и знающей женщины. Я уж не говорю о том, какая она красавица. Я искренне рад за вас и, признаться, немного завидую вашему счастью. Вы не поверите, но Палома заставила меня на время забыть о хороших манерах.

Палома с любопытством наблюдала за разыгрывающимся перед ней спектаклем. Довольно забавно. Она перевела взгляд на Антонио и поняла, что тот явно не находит ситуацию забавной.

– Вы уже поздравляли меня с помолвкой, – холодно заметил он, сверкнув на Ортуньо злым взглядом.

Палома поспешно убрала руку. Однако Федерико успел запечатлеть на ней поцелуй.

– Буду с нетерпением ждать вас, – произнес он на прощание. – Уверен, нам будет о чем поговорить.

Антонио изменился в лице.

– Не сердись! – примиряюще сказала она.

– Не сердиться? – проворчал Антонио. – Ты знаешь, который час?

Папома бросила взгляд на левое запястье: начало первого.

– О нет! Извини, я не думала, что уже так поздно.

– Поговорим об этом потом, – отрезал он.

По его тону Папома с удивлением поняла, что он и не думает шутить. Все происходящее в саду он воспринял всерьез, словно не знал, что ее не интересует ничего, кроме коллекции Федерико Ортуньо, Только она, но никак не ее хозяин.

– Антонио…

– Сейчас не время. Гости не должны ни о чем догадаться.

– Если ты будешь злиться на меня, они это почувствуют.

– Я и не думаю злиться. Так проще, поверь мне.

Тем временем часть гостей переместилась из дома в сад. Увидев, что на них смотрят сразу несколько человек, Антонио резким движением притянул Палому к себе и начат покрывать поцелуями ее лицо.

– Послушай, я не думаю… – начала было она.

Но Антонио был неумолим.

– Замолчи! – процедил он сквозь зубы. – Замолчи и делай вид, будто умираешь от страсти!

Он сжал ее в объятиях, и она покорно приникла к нему. Сегодня его руки были грубыми и чужими, но Палома ощущала за собой вину и знала, что просто обязана помочь ему сохранить лицо. В этом мире люди часто делают хорошую мину при плохой игре, И она была готова принять это за аксиому.

Но почему он так больно стискивает ее? И почему его поцелуи больше напоминают укусы? Куда девалась его нежность? Стороннему наблюдателю эта сцена наверняка показалась бы трогательной, но Палома чувствовала, как зол на нее Антонио, и каждый поцелуй доставлял ей невыносимое страдание.

– Хватит, – взмолилась она.

– Пожалуй, да… – дрогнувшим голосом сказал Антонио. – Пока этого достаточно. Но не забывай, что наша задача – изображать из себя влюбленную парочку. И мы должны блестяще справиться с ней. Поэтому будь добра отвечать на мои поцелуи, когда я сочту это необходимым.

Его приказной тон до глубины души оскорбил девушку. Но возможности достойно ответить у нее не было. Их окружили гости, и Паломе пришлось натянуть на лицо радостную улыбку и приветливо отвечать на всевозможные пустяковые реплики. Вино многим развязало язык, и Палома то и дело слышала:

– Антонио, ты зацеловал бедную девочку до смерти!

– Вот как надо целовать любимых женщин!

– Да уж, ему не терпится выставить нас всех вон!

Все эти фривольные фразы сопровождались взрывами хохота.

– Не смущайте их! – прикрикнула донья Долорес, пытаясь утихомирить не в меру развеселившихся гостей.

– Это же комплимент! – хохотнул один весельчак. Его лицо показалось Паломе знакомым, но она так и не вспомнила, где видела его. – Если бы эта крошка была моей…

Последовал новый взрыв смеха.

– Слава Богу, она не твоя, – вмешался молчавший до сих пор Антонио. – Эта женщина принадлежит мне, и лучше бы тебе зарубить это себе на носу.

Тон его был вполне дружелюбный. Только несколько человек уловили в нем нечто иное и очень неприятное, в том числе и женщина, которую Антонио держан сейчас и объятиях. Его рука, лежащая на талии Паломы, чуть дрожала, и девушка почти физически ощущала исходящие от него волны раздражения. И угрозу.

«И лучше бы тебе зарубить это себе на носу». Слова прозвучали как предостережение. И адресовано оно было не только незадачливому остряку, но и ей. И, очень может быть, ей в первую очередь.

– Принесите еще шампанского, – распорядился Антонио. – На всех!

Слуги поспешили в дом и вскоре вернулись с шампанским. Через несколько минут все бокалы были наполнены, и Антонио призвал гостей к тишине.

– Я – счастливейший человек на земле, – начал он. – Самая прекрасная женщина на свете сегодня пообещала стать моей женой. Можно ли желать большего?

Палома слушала его с затаенным страхом. Как он может говорить такое? Одному Богу известно, что на самом деле у него на уме.

– Господа, прошу вас поднять бокалы. За мою невесту! За Палому!

Все выпили до дна. Палома попыталась перехватить взгляд Антонио, но он старательно отводил глаза.

Следующий тост провозгласили за них обоих, и вскоре прием подошел к концу. Однако прошло не менее часа, пока все разъехались по домам. Наконец последний сверкающий автомобиль скрылся в тишине ночной улицы, и Палома с наслаждением прикрыла глаза. Что ж, пора поговорить с Антонио и расставить все точки над «i». Однако того нигде не было.

– Не волнуйся, дорогая, – сказала донья Долорес, заметив ее растерянный взгляд, – Думаю, он уехал с Эрнесто и Алехандро. Знаешь, мужчинам иногда необходимо посидеть вместе, пропустить по стаканчику виски…

Палома кивнула. Может, это и к лучшему. Антонио немного успокоится, и тогда они поговорят начистоту. Тем более что ей не в чем винить себя. Она поцеловала донью Долорес и пожелала ей спокойной ночи.

Поднявшись к себе в комнату, Палома хотела пойти принять душ, но не могла заставить себя пошевелиться. Вечер еще не закончен, чувствовала она. Расстегнув замок на цепочке, она сняла ее и положила на ладонь. Испания, девятнадцатый век, золото, пронеслось в ее голове. Но она тут же оборвала себя: какое это имеет значение? Что вообще могло иметь значение, кроме взгляда, которым ожег ее Антонио, застав в саду с Федерико Ортуньо?

Внезапно она вновь испытала то же самое чувство. Палома не слышала, как он вошел. И тем не менее Антонио стоял перед ней, и взгляд его был таким сумрачным, что девушке стало не по себе. На мгновение ей захотелось зажмуриться, затем выбежать из дома, поймать такси, доехать до аэропорта и никогда, никогда больше не переступать порога этого огромного и страшного дома. Но она пересилила себя и нарушила молчание первой.

– Ты же не сердишься на меня, правда? Вечер прошел просто замечательно.

– Я рал, что тебе понравилось, – процедил он сквозь зубы. – Но я все еще сержусь, если тебя это интересует. Ты выставила меня идиотом.

– Если ты имеешь в виду мой разговор с…

– Я имею в виду то, что ты ушла с приема в честь нашей помолвки с другим мужчиной и провела с ним непонятно где больше часа! – взорвался Антонио. – Тебе не кажется, что этого более чем достаточно для моего плохого настроения?

– Неужели так долго? – пробормотала Палома. – Видимо, я потеряла чувство времени и совсем забыла…

Она прикусила язык, но было уже поздно.

– Ах ты забыла! – прорычал Антонио. – Благодарю, это все, что мне хотелось узнать!

– Прости.

– Я очень ценю твой оригинальный взгляд на мир, но неужели никто не объяснил тебе, что порядочная девушка, как правило, предпочитает общество своего жениха обществу любого другого мужчины? – Его голос дрожал от гнева. – Хотя бы в день помолвки, черт тебя подери! И если мое общество не вызывает у тебя восторга, могла бы, по крайней мере, и притвориться. Это же элементарная вежливость! Теперь все, кто был на приеме, будут хихикать за моей спиной. Твой поступок дал для этого хороший повод! Хоть это-то до тебя доходит?

– Антонио, мне действительно очень жаль. Честное слово! У меня и в мыслях не было оскорбить тебя. Я просто вышла на пару минут…

Палома увидела выражение его лица и испуганно спросила:

– Мне не следует этого говорить, да?

– Знаешь ли, дорогая, твое поведение с головой выдает американское воспитание. Думаешь, если у тебя испанское имя, то ты одна из нас? Как бы не так. Главное то, что внутри. Сердце. Душа. Дух. И ты, дорогая моя, понятия не имеешь, что значит быть испанкой в сердце!

– Как ты смеешь! – возмутилась Палома. Она и представить не могла, что этот элегантный, сдержанный мужчина может нанести ей столь жестокое оскорбление. – Я такая же испанка, как и все остальные!

– Да, когда ты родилась, в твоих жилах текла горячая кровь предков. Но ты безнадежно остудила ее в Штатах. Иначе ты не могла бы не почувствовать всем своим существом, что для мужчины жизненно важно, как к нему относится его женщина.

– Я не твоя женщина! – отчеканила Палома.

– Ты… – Он замолчал, подыскивая подходящее слово. – Для всех этих людей – моя. Они считают нас парой, но ты-то, конечно, полагаешь, что это слово призвано обозначать друзей-приятелей. Только вы, американцы, способны так бросаться словами.

Палома изменилась в лице.

– Что с тобой? Не нравится слушать правду?

– Это не правда! – крикнула она.

– Чистая правда, и ты это знаешь, – возразил Антонио. – Ты ищешь убежища в прошлом, чужом прошлом, потому что настоящее тебе не по зубам! В твоем прошлом нет ни боли, ни страха, поэтому ты и дорожишь им. Что ты знаешь о гордости? О любви? О страсти, наконец? Все это для тебя не более чем слова! – Он почти кричал, глядя на нее.

– Это просто рассеянность. Если хочешь, небрежность. Любовь и страсть здесь ни при чем.

– Но как быть с гордостью? – уничтожающе заметил он. – С моей гордостью, на которую ты наплевала на глазах у всех собравшихся? О чем вы с ним говорили все это время?

– О его коллекции, конечно. О чем я вообще могу с кем-либо говорить? И ты знаешь, что я мечтала познакомиться с ним. Помнится, ты даже обещал мне помочь попасть к нему в дом.

– Забудь об этом! Чтобы ноги твоей там не было!

– Еще указания будут? – дерзко осведомилась Палома.

– Скажем так: я обозначу некоторые пункты. Этот человек встревает между нами. Из этого следует, что я не могу позволить тебе встречаться с ним.

– Встречаться! – Палома пожала плечами. – Мне нужен не он, а его собрание картин.

– Ты не поняла меня? Ладно, скажу проще: я запрещаю тебе переступать порог его дома.

– Запрещаешь? Значит, ты будешь отдавать мне приказы, а я должна прикладывать руку к воображаемой фуражке и отвечать «да, господин» и «нет, господин»? Милый, ты ошибся в выборе невесты! Да, я отсутствовала слишком долго. Признаю свою вину и прощу меня простить. Но неужели ты хочешь сказать, что хоть одна живая душа на этом приеме поверила, что нас с тобой связывают нежные чувства? Кто, как не ты, уверял меня в том, что брак по расчету – обычное дело в вашем обществе? Да, мы притворялись, как могли. Но кого мы хотели провести? А что до гордости, то, что испытывала я, зная, что чуть ли не каждая вторая незамужняя женщина на этом приеме знакома с тобой куда ближе меня?

– Хочешь сказать, что ты как бы отомстила мне? – спросил Антон, но и его глаза подозрительно подобрели.

– Разумеется, нет. Но поверь, никто не думает, будто мы и в самом деле что-то значим друг для друга.

– Что-то значим друг для друга? – насмешливо повторил он. – Какая странная манера произносить слово «любить»?

– Любовь здесь совершенно ни при чем! – возмутилась Палома. – Мы заключили договор, и ты не можешь просто взять и. изменить его условия, когда тебе вздумается.

– Но разве не ты первая сделала это сегодня вечером? – В голосе Антонио чувствовалась уже усталость, а не раздражение. – А сейчас пообещай мне, что больше не встретишься с Ортуньо независимо от того, буду я рядом в тот момент или же нет.

– Разумеется, я встречусь с ним, если пожелаю. – Палома повысила голос. – Единственное, что я могу тебе обещать, это то, что никаких обещаний не будет!

– Я тебя предупреждаю…

– Ради Бога, не надо! Меня это не впечатляет.

– Палома, ты не должна больше видеться с ним. Если ты все-таки поступишь по-своему…

– И что тогда? Что ты со мной сделаешь? – Она закусила удила.

– Ты как по мановению волшебной палочки окажешься в самолете, летящем в Штаты.

– Только в твоих мечтах! – рассмеялась Палома. – Ты можешь вышнырнуть меня из этого дома. Но что ты скажешь, если я возьму свои вещи, поселюсь в отеле и буду приходить к Ортуньо в гости каждый Божий лень?

Он был явно потрясен ее словами.

– Не делай этого! – Голос его звучал угрожающе. – Не самый мудрый шаг, уверяю тебя.

– Можно без угроз? – поморщилась Полома.

– Это не угроза, а предупреждение. Ты все поняла?

– Вполне. А теперь разреши высказаться мне, – Палома сняла с пальца кольцо и протянула его Антонио. – Ты все понял?

– Будь ты проклята! – Он выхватил у нее кольцо и отшвырнул в сторону.

Палома внимательно посмотрела на него и поняла, как близок он к тому, чтобы потерять всяческий контроль над собой.

– Антонио, я хочу, чтобы ты оставил меня одну.

Она отвернулась к окну, и тут же его руки тяжело опустились ей на плечи.

– Я еще не все сказал! – произнес он, поворачивая ее лицом к себе.

Она попыталась высвободиться, но Антонио с усмешкой произнес:

– Неужели ты всерьез считаешь, что сможешь вырваться из моих рук?

Палома не ответила, только посмотрела на него исподлобья. Волосы ее растрепались, на щеках полыхал румянец, Антонио долго глядел на нее в упор, и что-то в ее лице сразило его наповал. Он глубоко вздохнул и начал медленно, словно в трансе, притягивать ее к себе.

– Не смей, – выдохнула она. – Наша помолвка расторгнута.

– А вот и нет!

И Антонио потянулся к ее губам, Палома попыталась вырваться, но его руки крепко держали ее, не давая увернуться от поцелуя. Палому порой смешила его манера всегда настаивать на своем, но в этот раз ей почему-то было не до смеха. Ситуация становилась опасной, потому что Антонио, единственный из всех мужчин, мог заставить ее тело трепетать в предвкушении восторга, мог полностью подчинить себе ее волю, мог сделать с ней все, что хотел. Если бы хотел.

В этот раз он целовал ее так, словно между ними уже возникла та особая близость, когда уже не нужно подстраиваться под партнера и все происходит как бы само собой. Сам дьявол едва ли мог целовать искуснее. Язык Антонио властно прокладывал себе путь, проникая во все уголки ее рта, касаясь зубов, сплетаясь с ее языком. По телу Паломы побежали мурашки. Никогда еще поцелуй не возбуждал ее с такой неистовой силой. Однако, вволю подразнив ее, Антонио, будто в насмешку, в последний раз провел языком по ее губам и отстранился.

– Как ты смеешь, – дрожащим голосом произнесла Палома. Она злилась, что он силой вынудил ее к поцелую. Но еще больше вывело ее из себя то, что Антонио остановился в тот самый момент, когда возбуждение ее достигло предела.

Он не ответил. Казалось, он вообще ничего не услышал. Лицо его напряглось, в глазах застыл вопрос, которого она не могла понять. Одной рукой Антонио ласкал ее обнаженное плечо, другую запустил ей в волосы.

На этот раз руки ее были свободны и она могла бы оттолкнуть его, если бы пожелала. Но у Паломы не нашлось сил отказаться от его ласк, которые становились все настойчивее. Он покрыл поцелуями ее лицо, и теперь язык его блуждал по ее шее, пока не достиг маленькой родинки под ухом. Сам того не ведая, он отыскал наиболее чувствительное место на теле Паломы. Девушка уже не могла сдерживать себя, дыхание ее участилось, по всему телу разлилось блаженное нетерпение.

Теперь ей не было нужды притворяться. Он мог слышать сумасшедшее биение ее сердца, когда его язык коснулся ее левого соска. Когда он стянул платье с ее груди, Палома даже и не заметила. Антонио бросал ей вызов — что ж, она могла бы принять его, если бы не это расслабляющее ощущение, которое все сильнее завладевало всем ее существом. Удивляясь себе, Палома что было силы обхватила его за шею и прижалась к нему. Тело ее было охвачено пламенем, и, пожалуй, впервые и жизни она ощутила, что живет единым мигом, не оглядываясь назад и не думая о том, что будет потом. Это потрясающее ощущение застигло ее врасплох. Стон сорвался с ее губ, и она сладострастно изогнулась.

Мгновение спустя Палома почувствовала, как Антонио напрягся, и замерла в ожидании. Он выпрямился, словно прислушиваясь к чему-то. Встретив его взгляд, Палома едва не закричала от изумления. В нем не было и тени триумфа, как она ожидала, а лишь затаенная мука.

– Антонио… – простонала она.

– Если я когда-нибудь узнаю, что ты делала это с другим мужчиной, кем бы он ни был, я… я…

Он на смог продолжить. Дыхание его участилось и почти догнало ее пульс. Палома не верила своим глазам – перед ней был совсем другой Антонио, терзаемый каким-то непередаваемо сильным чувством.

– Что ты сделаешь? – прошептала она наконец.

По телу его пробежал озноб.

– Не имеет значения.

Взгляд его потух, и весь он как-то обмяк. Палома все еще чувствовала, как мир плавно кружится вокруг нее.

– Очень даже имеет.

– А я говорю – нет! – грубо ответил Антонио. – Тема закрыта. Прошу прощения за беспокойство.

– Антонио…

– И я даю тебе слово, что подобное больше не повторится.

– Антонио!

Ответом ей был стук закрываемой двери.

 

7

Палома проснулась с первыми лучами солнца, встала с постели и долго вслушивалась в тишину. Затем подошла к высокому узкому окну и распахнула его. В комнату ворвался свежий воздух и щебетание утренних птиц.

Воспоминание о прошедшей ночи все еще жило в каждой клеточке ее существа – в голове, и сердце, в теле. Вчера она увидела Антонио с той его стороны, о которой до тех пор даже не подозревала. Палома уже знала, что этот мужчина отличается весьма противоречивым характером. Он мог быть обольстительным и холодным, расчетливым и упорным. Но она и подумать не могла, что он может быть опасным. Что ж, теперь она это знала. За те несколько минут, что он сжимал ее в объятиях, покрывая лицо безжалостными, яростными поцелуями, Палома поняла, что же такое опасность. Она словно замерла на краю пропасти, почти физически ощущая ее бездонность. И в то же время никогда прежде она не испытывала такого отчаянного удовольствия. Невероятно, и тем не менее это было так.

Палома попыталась призвать на помощь здравый смысл. Итак, что в сущности произошло? Если отбросить чувства, вырисовывалась следующая картина. Она поставила Антонио в неловкое положение. Другими словами, сделала из него идиота, с чем он, естественно, не пожелал смириться. Его самолюбие не удовлетворилось тем, что он заставил ее пережить там, в саду, когда десятки людей наблюдали, как он целовал ее. Нет, Антонио было необходимо доказать строптивой невесте свою власть над ней. Он хотел убедить ее в том, что способен зажечь в ней такую страсть, что она будет принадлежать ему – хочет того или нет.

Что ж, ему это удалось. Теперь она знала, что могут сотворить с ней его руки. Самая незначительная ласка Антонио моментально воспламеняла Палому, да так, что она могла думать только об одном: когда он вновь коснется ее.

Однако сам Антонио ничего подобного наверняка не испытывал. Она припомнила выражение его лица. Что же все-таки было в его глазах? Неужели только желание доказать ей, что он способен подчинить себе ее волю? Теперь, в холодном утреннем свете, это казалось единственно возможным.

Выглянув в окно, Палома заметила, что край неба окрасился золотом и комната озарилась мягким волшебным светом. На часах было около шести, Антонио наверняка уже проснулся – деловым мужчинам некогда валяться в постели.

Внезапно Паломе захотелось услышать его голос. Однако, набрав номер его квартиры, она разочарованно положили трубку, услышав автоответчик. Она не стала оставлять сообщений. Она даже не знала, что сказать.

Девушка почувствовала, что ей нестерпимо хочется прогуляться. Натянув джинсы и свитер, она неслышно спустилась вниз и вышла в сад. Извилистая тропинка терялась среди деревьев, раздваивалась, уходила то влево, то вправо. И одному Богу было известно, куда она ведет. Палома подумала, что вся ее жизнь внезапно превратилась в хождение по неведомым тропам, извилистым и исчезающим в неведомой дали.

Рассудок подсказывал, что лучше вернуться домой, в Лос-Анджелес. Но что-то еще внутри нее призывало остаться. Палому одолевали противоречивые чувства. Она сама не знала, на какую тропу в конце концов надеется выйти.

Тем временем утренний туман совсем рассеялся, прекрасный солнечный день властно вступал в свои права. До Паломы донесся едва уловимый аромат роз. Стоп, куда это она забрела?

Внезапно она заметила кое-что очень странное и остановилась как вкопанная. Под деревом, прямо на земле, сидел человек. Руки его покоились на коленях, и одет он был точно так же, как вчера вечером Антонио. Только смокинг валялся чуть поодаль, а белая рубашка была расстегнута на груди, и оттуда выглядывали завитки темных курчавых волос. Палома затаила дыхание и подошла ближе.

Антонио сидел, запрокинув голову, так что была отчетливо видна его крепкая смуглая шея. Осторожно опустившись на землю рядом с ним, Палома увидела, что глаза его плотно сомкнуты, а дышит он глубоко и ровно, как и всякий крепко спящий человек. Лицо его выглядело спокойным и умиротворенным, черты обрели мягкость, и даже губы казались не такими суровыми, как всегда. Разумеется, он был небрит, волосы его спутались, под глазами залегли темные теми. И впервые за все время их знакомства Палома почувствовала, что в ней просыпается нежность.

Она прекрасно знала, что Антонио придет в бешенство, если узнает, что она рассматривала его самым бесстыдным образом, пока он спал и не мог принять свой привычный надменный вид. Но она не могла заставить себя отвести взор. Еще только одну минуточку, разрешила себе Палома.

И тут Антонио открыл глаза.

Она была уверена, что он рассердится. Ничего подобного. Он сидел и молча смотрел на нее так долго и бессмысленно, что Палома начала сомневаться, видит ли он ее вообще. Внезапно в его глазах вспыхнуло что-то похожее на боль.

– Ты все еще разговариваешь со мной? — спросил он наконец.

Она кивнула. В горле ее стоял комок. Антонио вздохнул и спрятал лицо в ладонях.

– Боюсь, я этого не заслуживаю, – сдавленно произнес он. – Кажется, вчера я слишком много выпил.

– Я бы так не сказала, – осторожно заметила Палома.

– Ты не могла этого видеть, потому что тебя там не было… – Он запнулся. – Забудь.

– Ты провел здесь всю ночь?

– Ну да, с того момента, как ушел от тебя.

– Я была уверена, что ты поехал домой.

– Мне хотелось оставить тебя, но я не хотел тебя покидать. Черт, похоже, в этом нет никакого смысла.

Смысл здесь определенно был. С того момента, как они схлестнулись из-за Федерико Ортуньо, Палома не переставала ощущать какую-ту нить, связывающую их. Оказывается, и Антонио чувствовал то же самое.

Она придвинулась к нему ближе и взяла его руку. Он быстро взглянул на ее левую кисть. Кольца не было.

– Я его еще не искала, – объяснила Палома. – Комната такая большая, и оно могло упасть куда угодно. А вдруг мы вообще никогда не найдем его?

Вместо ответа он покачал головой. Затем крепко сжал ее руку.

– Ты в порядке?

– В полном. – Она улыбнулась.

– Я не сделал тебе больно?

Перед глазами возник перекошенный рот, жадно впивающийся в ее губы. Палома вновь ощутила возбуждение, страх и то не испытанное прежде наслаждение, потрясшее все ее существо.

– Нет, ты не причинил мне боли, – ответила она.

– Ты уверена? У меня дьявольский нрав. Иногда я бываю просто страшен.

– Но ведь ты не хотел сделать мне больно?

– Нет, – хрипло сказал Антонио. – Я всего лишь хотел дать тебе понять, что я существую. – Он улыбнулся уголками губ. – Когда я был маленький, моим оружием был крик. Если у меня что-то не клеилось или на меня не обращали внимания, я начинал орать. Для меня было важно, чтобы меня услышали.

– Охотно верю. – Палома снова улыбнулась. – Я и ожидала чего-то в этом духе.

– Мои методы выросли вместе со мной! – Он сверкнул на нее вызывающим взглядом.

– Люди никогда не перестают быть теми, кто они есть. И тебе не удалось напугать меня.

– Слава Богу. Потому что меньше всего на свете я хотел тебя пугать. Палома, прошу тебя, забудь все, что случилось накануне.

– Все? Ты имеешь в виду…

– Когда я говорю все, я имею в виду все. До самой последней мелочи. – Голос его был полон решимости. – Ты можешь пойти к Ортуньо, когда пожелаешь. Обещаю, что не буду препятствовать этому. На меня как помешательство нашло, честное слово.

– Но, Антонио, я уверена, что алкоголь тут ни при чем.

– Мне трудно это объяснить. Скажем так: я жуткий ревнивец и собственник. Это не делает мне чести. Прошу меня извинить.

– Но у тебя нет повода ревновать меня.

– Знаю. Однако кое-что не дает мне покоя…

– Ты говоришь о женщине, на которой собирался жениться? – осторожно спросила Палома. Он вскинул на нее настороженные глаза.

– Что ты знаешь о ней?

– Немного. Вы были помолвлены, а потом решили разорвать помолвку. Вот и все.

В воздухе повисло долгое молчание.

– Все было чуточку сложнее, – наконец произнес Антонио. – Но как бы там ни было, мне жаль, что я так глупо вел себя с тобой.

Она сжала его руку, думая, что в жизни не видела человека с более несчастным лицом, чем было сейчас у Антонио.

– Когда найдешь кольцо, ты будешь носить его?

– Не уверена, – не стала лгать Палома.

– Если ты уедешь сегодня, на следующий день после помолвки, – сказал он и невесело усмехнулся, – по городу поползут разные слухи. Кроме того, ты очень обидишь маму.

– Я не уеду. По крайней мере, пока.

– Спасибо.

Внезапно Антонио потянулся к ней почти в отчаянии. Палома обняла его и крепко прижала к себе. Ей так хотелось, чтобы ему было хорошо, и она обнимала его все сильнее, всю свою нежность вкладывая в прикосновения своих рук. И Антонио, казалось, что-то почувствовал, потому что тревожное выражение на его лице уступило место спокойному и умиротворенному. Так они сидели, обнявшись, и вскоре Палома ощутила, что по телу ее прокатилась теплая волна. И это не было признаком страсти, как накануне. Нет, та уязвимость, которую она впервые подметила в Антонио, наполняла ее сердце трогательной нежностью и желанием всегда быть рядом с ним. А это уже подозрительно напоминало любовь.

Только не это! Она ведь не хотела в него влюбляться. Неужели она угодила прямиком в расставленную ловушку? Ах, лучше бы он уехал вчера домой! Это спасло бы их обоих. А что теперь? Палома терялась и догадках. Куда заведет ее извилистая тропа?

Антонио мягко высвободился из ее объятий и пригладил растрепавшиеся волосы.

– Наверное, я выгляжу как последний бродяга, – посетовал он.

– Есть немного.

Антонио попытался подняться и не смог.

– Господи, не могу разогнуться.

– Ничего удивительного, раз ты просидел в таком положении всю ночь. Давай помогу, – предложила Палома.

Она протянула ему руки, и, схватившись за них, Антонио с трудом поднялся на ноги.

– Эй, ты кое-что забыл! – Палома подала ему грязный, скомканный смокинг, еще вчера такой убийственно элегантный.

– О черт! – воскликнул он, увидев, во что превратилась вещь.

– Земля очень сырая. Ты мог бы схватить воспаление легких, – обеспокоенно сказала Палома.

– Ничего. Знаешь, когда я был маленький, мне нравилось спать здесь, в саду. Поздно ночью я выбирался из дому, и мне казалось, что тут меня никто не найдет. Я чувствовал себя настоящим разведчиком! Пойдем, покажу тебе место, куда я часто убегал мальчишкой.

Они пошли по одной из тропинок в глубь сада.

– Наверное, ты играл с друзьями во всякие мальчишеские игры, – предположила Палома.

– Нет, обычно я был один. Знаешь, я всегда завидовал Алехандро и Эрнесто. Они ведь братья, а значит, им никогда не бывало так мучительно одиноко, как мне. Правда, когда Алехандро исполнилось семь, его отправили учиться в другую школу, нежели его старшего брата. Но что это меняет? Они все равно есть друг у друга.

– Да, жаль, что у тебя нет брата или сестры, – сочувственно заметила Палома.

– Отец умер рано, а мама не хотела выходить замуж во второй раз.

– Но приятели-то у тебя были? – полуутвердительно произнесла Палома.

Антонио ничего не ответил. Видно, тема дружбы не очень воодушевляла его.

И Палома вновь подумала о том, насколько отличается сегодняшний Антонио от того, каким она видела его до этого. Вот хотя бы вчера, на приеме, в окружении остальных Торрес-Кеведо. Хотя Палома и тогда уловила, что, несмотря на всю веселость и доброжелательность, Антонио все равно стоит немного в стороне от родных.

– Вот мы и пришли! – Антонио указал на три огромных, словно колонны, дерева, за которыми зеленела крошечная ровная полянка.

– Как тут здорово! – воскликнула Палома, протискиваясь между стволами.

Антонио расстелил злосчастный смокинг, и они уселись на него так близко, что ощущали тепло друг друга.

– Да, здесь действительно хорошо. Тихо и спокойно. Можно думать о чем угодно.

Антонио не ответил, и Палома почувствовала на плече что-то тяжелое. Осторожно скосив глаза, она обнаружила, что он снова заснул, положив голову ей на плечо. И выражение лица его опять изменилось. Теперь в нем не было той беззащитности, что так потрясла ее утром. Зато во всех чертах чувствовалась такая безнадежная, будто бы вековая усталость, что Паломе стало не по себе.

Раньше ей и в голову бы не пришло, что Антонио можно пожалеть. Однако теперь она жалела его, сама не понимая почему. Был в нем какой-то надрыв, и, хотя Антонио изо всех сил пытался его скрыть, теперь Палома видела правду. И ей хотелось надеяться, что у нее будет время понять, что же все-таки с ним произошло. И может, даже помочь, если он не оттолкнет ее.

Антонио открыл глаза и встретил ее немигающий взгляд.

– Я снова заснул? О Господи, сколько же я проспал?

– Пустяки. Всего несколько минут, – успокоила его Палома.

И тут произошло то, чего со страхом ждала Палома. Антонио принял свой обычный надменный вид. Он ушел в себя, и девушке казалось, она видит стены, защищающие его душу от незваных гостей. Антонио отодвинулся от нее и поднялся на ноги, на этот раз без ее помощи. Наоборот, он протянул руку Паломе, и та поспешила схватиться за нее. Она вскочила так резко, что едва не потеряла равновесие. Антонио поддержал ее, но тут же отпустил, и в жесте его уже не было никакой ласки.

С ужасом Палома поняла, что сказка закончилась. Тепло и нежность внезапно испарились, и они шли по тропинке, не касаясь друг друга. Антонио шагал впереди, Палома следовала за ним, тупо глядя ему в спину.

– Который час? Черт, уже больше семи. Мне давно пора ехать, – пробормотал он. – Прошу извинить за причиненное беспокойство.

– Я рада, что мы поговорили, – произнесла Палома, вновь пытаясь проложить путь к его сердцу. – Теперь мне будет легче понимать тебя.

– Что тут понимать? – Он пожал плечами. – Я вел себя как последний дурак и попросил за это прощения. Ты проявила ангельское терпение, но в дальнейшем тебе незачем подстраиваться под мое настроение. Обещаю, что избавлю тебя от подобных сцен.

Они чуть не вскрикнула; «И даже когда мы поженимся?» Но слова не желали складываться и фразу. Все, что казалось реальным минуту назад, исчезло без следа. Антонио стал таким же чужим, как и прежде.

Но Палома все-таки сделала последнюю попытку.

– Нет ничего плохого в том, что настроение меняется. Не может же человек быть всегда вежливым, всегда безупречным? Я вчера тоже вела себя не лучшим образом.

– Боюсь, я переиграл. В первый и последний раз. А теперь, если ты не против, закроем тему.

Они подошли к дому.

– Пожалуй, мне лучше зайти с черного хода. Не хочу, чтобы мама видела меня таким. Не говори ей ничего, ладно? – попросил Антонио.

– Само собой, – кивнула Палома и тут же предостерегающе прошептала: – Эй, осторожнее!

В дверях стояла донья Долорес и возмущенно оглядывалась. Антонио успел спрятаться за деревом, а Палома поспешила ей навстречу.

– Все дело в Паломе, – объяснил Антонио. – По-настоящему он хочет видеть только ее. Это насчет коллекции.

– Что ж, ты сделаешь себе имя, дорогая! – Донья Долорес довольно улыбнулась, – Никто еще не удостаивался такой чести. Разумеется, мы примем приглашение.

Антонио выглядел совершенно равнодушным, будто имя Федерико Ортуньо не вызывало у него ровно никаких чувств. Палома не могла не позавидовать его выдержке.

К этому времени жизнь Паломы на вилле Торрес-Кеведо стала размеренной и уже привычной. Хозяйка дома была часто занята в своем благотворительном комитете, и Палома использовала это время для посещения музеев и картинных галерей. Они встречались дважды в день, за завтраком и за ужином, иногда ходили в театр, иногда в ресторан. Если собирались пойти в оперу, Антонио почти всегда присоединялся к ним. Палома заметила, что из всех искусств больше всего его привлекает именно опера. Комедии его не веселили, драмы утомляли, балет вгонял в тоску.

Палома благополучно отыскала кольцо и надевала его тогда, когда надо было показаться на людях. В остальное время оно хранилось в шкатулке у нее в комнате, и девушка объясняла это тем, что боится потерять столь дорогую вещь. Антонио пару раз приглашал ее в ночной клуб, и они неплохо проводили время, однако близость, возникшая между ними в саду, больше не возвращалась.

– Ты боишься, что я устрою сцену в доме Ортуньо, – произнес Антонио, задумчиво глядя на нее. – Но я уже пообещал: никаких проблем не будет. В конце концов, нет ничего плохого в том, что такой специалист по старой живописи, как ты, хочет расширить поле деятельности.

Палома недоверчиво приподняла брови.

– О, пожалуйста, не смотри на меня так. – Он поморщился. – Некоторые мои клиенты наслышаны о тебе и горят желанием с тобой познакомиться. Я очень горжусь моей невестой.

Моей невестой, отметила она. Не Паломой Гиллби, а моей невестой. Антонио Торрес-Кеведо был неисправим.

Дом Федерико Ортуньо находился в пригороде Мадрида. Огромный особняк в мавританском стиле, с высокими стрельчатыми окнами, затейливыми башенками и широкой подъездной аллеей. Когда машина Торрес-Кеведо подъехала к воротам, сам хозяин вышел поприветствовать их.

Палома с первой секунды почувствовала себя в своей тарелке. Она знала, что выглядит великолепно в стильном платье, в тяжелых золотых украшениях – очередной подарок Антонио – и с замысловатой прической. Кроме того, она уже была знакома со многими из присутствующих и держалась весьма непринужденно.

Антонио был к ней необыкновенно внимателен, прилежно представлял тех, кого она еще не знала, и в глазах его читались и гордость за нее, и поощрение. Затем он, как и обещал, оставил ее в покое и переключился на остальных гостей. Среди приглашенных было множество его приятелей, и Палома не сомневалась, что те не дадут ему скучать. Время от времени он отыскивал ее взглядом, молчаливо спрашивая, нуждается ли она в его помощи. Палома в ней не нуждалась.

Ее уверенность в себе росла, и скоро она вполне освоилась в этом обществе. Среди гостей сеньора Ортуньо были люди из разных стран, и ее способность быстро переходить с одного языка на другой потрясала их. Палома прекрасно говорила по-испански, по-французски и по-английски. Уже за одно это она могла бы сказать спасибо отцу – ведь ради него она годами корпела над учебниками.

– Антонио, ты совсем не обращаешь внимания на бедняжку Палому, – упрекнула сына донья Долорес, заметив, что он старается держаться подальше от невесты.

– Бедняжку Палому? Можно подумать, она нуждается в моем внимании. Ты только посмотри на нее! Она прекрасно справляется и без меня. – Антонио кивнул в ту сторону, где Палома оживленно беседовала с пожилым англичанином, владельцем старинного замка и скаковых лошадей.

– Боюсь, она слишком много общается с другими мужчинам, – покачала головой его мать.

Через несколько минут она вновь подошла к сыну.

– Антонио! Обрати внимание, сеньор в белом то и дело дотрагивается до плеча Паломы, а вон тот господин даже норовит обнять ее за талию!

– Мама! Господин, который пытается обнять ее за талию, сам Федерико Ортуньо, и он скупает все раритеты на аукционах Сотби, – сказал Антонио так, словно это все объясняло. – Разве я могу с ним соперничать? Да и потом, все это совершенно невинно.

– Гмм… но все же знают, что этот Ортуньо один из самых распутных людей Мадрида.

– Мама! Для меня важно то, как ведет себя Палома, а она поглощена лишь своей живописью. Эта девушка – сама невинность. – По лицу его вдруг скользнула тень, и он тяжело вздохнул.

– Сынок, что-то ты неважно выглядишь.

– Что ты, все в порядке. Не беспокойся по пустякам. Мы современные люди, а в наше время на многое приходится смотреть сквозь пальцы. Прости меня.

Он поспешно отошел в сторону, так как чувствовал, что ему необходимо побыть одному. Он вышел в сад и там, под сенью деревьев, задумался о том, что с ним происходит. Он сказал матери, что Палома – «сама невинность», и эти слова ранили его.

«Сама невинность. Невинность» – именно так он отвечал всем, кто пытался предупредить его насчет Исабель, той женщины, которой он отдал свое сердце. Отдал, чтобы ничего не получить взамен. Он безоговорочно верил ей. Даже когда поползли слухи, он отмахивался от них, не желая ничего слушать. Влюбленный слепец! Как же он ошибался! Исабель не была верна ему, и все всплыло наружу так неожиданно и грубо, что почти раздавило его. Антонио словно вновь пережил ту безобразную сцену и содрогнулся.

Но Палома совсем другая. Она живет в своем мире. Такие люди не могут лгать. Нельзя сказать, чтобы Антонио доверял ей. Он был в ней уверен, но уверенность и доверие – несколько разные вещи. А доверять он не сможет больше ни одной женщине. Как бы там ни было, он не повторит ошибки.

Антонио наконец смог взять себя в руки. Почувствовав, что все в порядке и растерянность миновала, он вернулся в гостиную. Палома пользовалась поразительным успехом. Казалось, все мужчины только и мечтают подойти к ней и перекинуться парой слов. Время от времени она оглядывалась по сторонам и, заметив Антонио, оживленно беседующего с очередной красоткой, вновь переключалась на своего собеседника. А потом она увидела кое-кого, кто заставил ее забыть обо всех прочих, включая Антонио и хозяина дома.

– Мария Кончита!

В гостиную входила ее сестра. Заметив Палому, та устремилась прямиком к ней, ловко лавируя между гостями.

– О, дорогая! – Мария Кончита повисла у нее на шее и шепнула: – Я столько слышала о тебе! Ты и вправду помолвлена с Антонио Торрес-Кеведо?

– Вроде бы да, – улыбнулась Палома. – Хотя не уверена.

– О, моя осторожная младшая сестричка! – восхищенно произнесла Мария Кончита. – Если бы только я могла чему-нибудь у тебя поучиться.

– Ну, тогда бы ты не была непревзойденной Марией Кончитой! – смеясь, ответила та. – Где ты пропадала все это время?

– В Ницце. Я вернулась сегодня и сразу же примчалась сюда, потому что мне сказали, будто бы у Ортуньо будет Антонио Торрес-Кеведа с невестой. Вот так! О, моя умненькая сестричка! Ну и как ты находишь нашего Ледяного мужчину?

– Ну…

– Ладно, потом расскажешь. Дорогая, вот это кольцо! – Мария Кончита восхищенно присвистнула. – Оно должно стоить никак не меньше…

– Прошу тебя! Не все так просто, – поморщилась Палома.

– Ты права. А с Антонио по-другому и не бывает. Тот еще тип, знаешь ли. Ты должна постоянно держать его в напряжении. Ни да ни нет. Кстати, – переключилась Мария Кончита на другую тему, – я слышала, что ты свела с ума самого Федерико Ортуньо!

– Он обещал показать мне свою коллекцию, – сдержанно ответила Палома.

В этот самый момент к ним подошел Федерико Ортуньо и, приобняв обеих за плечи, повел по особняку. Он очень долго и подробно рассказывал обо всем, мимо чего они проходили, и вскоре Мария Кончита заскучала. Придумав совершенно невероятный предлог, она поспешила назад, в гостиную, но ни Палома, ни Федерико даже не заметили ее исчезновения.

Когда Мария Кончита вошла в гостиную, ее окружили десятки поклонников и просто знакомых. Улыбнувшись каждому, она попыталась выбраться из тесного кольца, и в конце концов ей это удалось. Почувствовав себя свободной, она отправилась на поиски Антонио и вскоре обнаружила его у окна с бокалом в руке. Они тепло поприветствовали друг друга.

– Кажется, я сама не знала, во что втравливаю тебя, – вздохнула она, – Я о Паломе. Как ты ее находишь?

– Она идеальная невеста, не считая невинной привычки в разгар вечеринки исчезать в неизвестном направлении с другими мужчинами, – горько сказал он.

– Ах ты ревнивец! – улыбнулась Мария Кончита. – Не переживай, Ортуньо водит ее по дому и показывает всякие забавные штучки. Ну, там разные картины, скульптуры.

– Я и не думаю ревновать.

– Послушай, должна сказать тебе одну вещь. У Паломы сложный характер. Никогда не знаешь, что она выкинет в следующую секунду. Должна признаться, что завела тот разговор тогда, потому что злилась на тебя. И мне казалось, что, если ты познакомишься с моей сестричкой, она сможет поставить тебя на место. Извини, если что не так.

– Ты всегда была ребенком! – Антонио посмотрел на нее с раздражением. – Некоторые твои проделки ни в какие ворота не лезут. Я-то способен постоять за себя, но тебе не кажется, что ты не совсем хорошо поступила с Паломой? Ты не подумала о ее чувствах.

– Эй, на что ты намекаешь? Думаешь, она могла в тебя любиться? – Мария Кончита расхохоталась. – Как бы не так, дорогой! Я ни за что не стала бы вас знакомить, если бы допускала хоть малейшую возможность того, что ее чувства будут задеты. Мне прекрасно известно, что ты не способен влюбиться. Но в том-то и дело, что на это не способна и Палома. Вот так-то! Неужели ты до сих пор этого не понял? – И она удалилась, избавив его от необходимости отвечать.

 

8

Как-то раз Антонио сказал Паломе, что ее имя известно многим. Но девушка даже не подозревала, насколько он близок к истине. И теперь, когда ей удалось преодолеть «барьер Ортуньо», весь Мадрид только и говорил о ней как о необыкновенной девушке. Еще бы, такая молодая и красивая и в то же время ас своего дела, ведущий специалист по оценке произведений живописи! Репутация Паломы возросла, и ее услуги становились все более востребованными.

Как-то вечером Антонио весело сообщил ей:

– Сегодня я здесь в качестве посредника. Двое моих клиентов умоляют тебя заняться их картинами. Они уже говорили с тобой об этом, но ты была непреклонна. Тогда они решили обратиться ко мне, и я пообещал уговорить тебя. Думаю, я имею на тебя определенное влияние? – улыбнулся он.

– Я была предельно тактична, – ответила Палома. – Да, я им отказала. Но именно потому, что они являются твоими клиентами. Ты же первый почувствуешь неловкость, если я вдруг ошибусь.

– Такое просто невозможно! – шутливо воскликнул он и добавил уже серьезнее: – И все-таки могу я передать им, что повлиял на тебя лучшим образом?

– Думаю, что ты уже сказал им вес, что хотел.

Антонио не стал этого отрицать.

Они прекрасно ладили друг с другом на уровне непринужденного общения, но все попытки Паломы сблизиться с ним оканчивались неудачей. Дверца, что захлопнулась тем памятным утром после помолвки, не желала открываться вновь. Антонио забрался в свою раковину, и Паломе казалось, что теперь он еще дальше от нее, чем до того разговора.

Слава Богу, она не влюбилась в него, хотя и чувствовала, что такая опасность по-прежнему существует. Но мало-помалу разумная Палома брала верх над своим импульсивным двойником. Не за горами уже то время, когда их тропы разойдутся навсегда. Антонио найдет себе новую подходящую невесту, а Палома купит квартирку в Мадриде и целиком посвятит себя работе.

Теперь она уже не проводила время в театрах и музеях. Палому буквально завалили работой, и она была этому очень рада. И когда Антонио предложил ей съездить на выходные к морю, в Торремолинос, где жил его друг, она невозмутимо ответила, что, к сожалению, будет занята.

– Неужели ты не можешь провести со мной и двух дней?

– Увы! – Она покачала головой.

– Позволь узнать, чем это ты будешь так занята? – с издевкой спросил он.

Палома промолчала.

– Не верю, чтобы это было так важно.

– Мне решать, что для меня важно, а что нет. Эй, отдай!

Антонио выхватил у нее из рук маленький ежедневник и открыл его на последней исписанной странице.

– Так, посмотрим! Сеньор Ольгадо… Очень интересно.

– Видишь ли, он собирается пожертвовать несколько принадлежащих ему картин одному из музеев и попросил меня оценить их…

– Я понял, – сухо сказал Антонио.

Палома прекрасно понимала, что, несмотря на свои развязные манеры, Давид Ольгадо чертовски умен и обладает поистине железной хваткой. Они с Антонио жестоко соперничали между собой, и в последнее время дела Ольгадо резко пошли в гору. Антонио, пожалуй, чуть опасался его, и Паломе было интересно понаблюдать за его реакцией, когда он увидел имя конкурента в ее ежедневнике. Но если Антонио это и уязвило, то он не подал виду.

– Сеньор Ольгадо может и подождать, – только и сказал он.

Палома не сомневалась в этом. Она всего лишь пыталась найти повод, чтобы отказаться от совместной поездки. Она и сама не знала, почему ей так не хочется никуда ехать с Антонио.

– Я не собираюсь заставлять его ждать, – отрезала Палома. – Это входит в мои планы, а я не собираюсь менять их в угоду твоей прихоти.

– Ладно, – сквозь зубы процедил Антонио. – Упрашивать тебя я не намерен. Передай маме, что я вернусь на следующей неделе.

Широким шагом он вышел из комнаты. Оставшись одна, Палома призадумалась. Почему она вдруг заупрямилась? Что плохого в том, что они с Антонио проведут пару дней вместе, вдали от шумного города?

Плохого ничего, решила она. Напротив, просто здорово. Она отказалась лишь потому, что перспектива казалась ей слишком заманчивой. А вдруг там, вдали от работы и клиентов, она вновь позволит себе расслабиться? Потеряет голову? Ну уж нет, подальше от соблазна. Слава Богу, что он не стал настаивать. Если бы Антонио не ушел так быстро, вполне возможно, она бы и согласилась. Если бы он попросил меня об этом, осознала Палома. Не поставил перед фактом, а попросил. Но этого не произошло, и так лучше для них обоих…

На следующий день девушка завтракала в одиночестве, так как донья Долорес неважно себя чувствовала и не спустилась к столу, Палома уже допивала кофе, когда дверь отворилась и вошел Антонио. Сердце ее замерло от восторга, но она – сумела взять себя в руки.

– Я думала, ты уже в пути, – заметила она. – Разве ты не должен был выехать рано утром?

Антонио действительно вышел из дому на рассвете и проехал никак не меньше пятидесяти километров, а потом вдруг остановил машину и погрузился в глубокое раздумье. Просидев так около получаса, он решительно развернулся и поспешил назад в Мадрид.

– Я и выехал, но вернулся потому, что хотел поговорить с тобой начистоту, – спокойно сказал он. – Я должен знать, почему ты отказалась ехать в Торремолинос.

– Кажется, я уже объяснила тебе. – Палома пожала плечами.

– Мне нужна истинная причина, – уточнил он. – Я слышал, что ты сказала. Но мы оба знаем, что проблема не в этом. Вот я и хочу узнать, что на самом деле удерживает тебя в Мадриде. Ну же, скажи. Или это секрет? – И Антонио выжидательно посмотрел на нее.

Палома ощутила тревогу. Но сильнее было другое чувство, не имеющее ничего общего с ее надменным видом. Он вернулся! Он приехал к ней! Он хотел знать, почему она остается! Интересно, Антонио раскусил ее? Понял ли он, что она просто-напросто боится саму себя, своих чувств, своего влечения к нему? А может, и Антонио что-то испытывает к ней? Ну нет, это было бы слишком хорошо.

– Антонио… – несмело начала она.

– Палома, – голос его звучал уныло, – я все знаю. Неужели ты думала, что я ни о чем не догадаюсь?

– Ты все знаешь? – прошептала она, не смея поверить своему счастью.

– Я долго думал над этим, и постепенно все встало на свои места. Палома, может, я и не самый тонкий человек на свете, но чтобы почувствовать это, многого и не надо. Мы с самого начала были откровенны друг с другом. Так почему бы тебе не сказать мне обо всем прямо? Хотя, наверное, это плохая идея. Кое о чем трудно говорить напрямик.

– Антонио, ты хочешь сказать, что… – Палома беспомощно умолкла.

– Ладно, я все сделаю за тебя. – Он глубоко вздохнул и откашлялся. Видимо, ему было трудно произнести то, что он намеревался, Палома ждала, не сводя с него взволнованных глаз. Наконец Антонио решился: – Ты не поехала потому, что не хочешь оставаться со мной наедине.

– Что-что?

– Ты не доверяешь мне и думаешь, что я поведу себя недостойно и позволю себе лишнего. Ведь так?

Слова Антонио возвращали ее к реальности. Он ничего не понял. Теперь Палома мечтала лишь о том, чтобы ее лицо не выдало жестокого разочарования, которое она испытала.

– А теперь послушай меня. Я слукавил. И еду я не только к другу, а к человеку, от которого во многом зависит успех моей деятельности. И этот человек очень хочет увидеть тебя. Это чисто деловая встреча, и именно поэтому ты можешь быть спокойна.

Палома молчала.

– Я обещаю, что не поставлю тебя в неловкое положение, – повторил Антонио. – Надеюсь, ты мне веришь.

Ей хотелось плакать и смеяться одновременно.

– Да, конечно. Ты обещаешь вести себя как джентльмен и не вламываться ко мне в спальню посреди ночи.

– Я даже сомневаюсь, что наши комнаты будут располагаться на одном этаже. Ничего не бойся, Палома, я даю тебе слово.

Ей нестерпимо хотелось швырнуть в него каким-нибудь тяжелым предметом и крикнуть прямо в лицо: «Мне не нужно твое слово! Мне нужно только одно: чтобы ты ласкал меня, и целовал меня, и любил меня. И больше ничего, ничего, ничего!» Вместо этого она холодно произнесла:

– Что ж, будем надеяться, ты его сдержишь. Ну ладно, если это так важно для тебя, я поеду.

Он с облегчением улыбнулся.

– Вот и хорошо. Ты даже не представляешь, как я горжусь тобой. И мне хочется показать тебя всему миру. Быстро возьми самое необходимое, и едем. А я пока проведаю маму.

Палома собрала небольшую сумку и тоже зашла проститься с доньей Долорес.

– Извините, что уезжаю так неожиданно…

– Пустяки, дорогая. Желаю вам хорошо провести время.

Стояла чудесная погода. Темно-синий «кадиллак» мчал их по накатанному асфальту. Настроение Паломы постепенно улучшилось. Она была счастлива уже тому, что сидит радом с Антонио и он развлекает ее милой беседой.

– Расскажи мне о том, к кому мы едем, – попросила она.

– Рафаэль Фернандес – один из самых богатых людей Испании. Начинал он с нуля, и все, что сегодня имеет, заработал титаническим трудом. Долгие годы он был моим наставником.

– Не могу представить, чтобы тебе был нужен наставник. Мне кажется, ты бы не дал ему и рта раскрыть.

– Каждому из нас нужен учитель, – серьезно ответил Антонио. – И не только в начале пути, но и потом. Прошло больше пятнадцати лет, а у него до сих пор есть чему поучиться.

– Он очень умен?

– Не то слово. Но основное его достоинство в том, что он умеет сосредотачиваться на главном и не отвлекаться на посторонние дела. Рафаэль знает, что нужно постоянно держать руку на пульсе.

– Можно подумать, что в его жизни нет ничего, кроме работы.

– У него была жена, но несколько лет назад он овдовел.

– Готова поспорить, что он выбрал себе в жены богатую наследницу. – Палома сердито взглянула на Антонио.

– Вовсе нет. Он предпочел свою секретаршу.

– Тоже хорошо! Ему не надо было больше платить ей зарплату! – хихикнула Палома.

Антонио рассмеялся.

– Знаешь, на первый взгляд он может показаться тебе немного странным. Но едва ты узнаешь его ближе, как придешь в восторг, я в этом уверен.

– А кстати, почему он так жаждет меня увидеть? – поинтересовалась Палома. – Хочет устроить мне проверку? И если я ему не понравлюсь, ты дашь мне отставку?

– Не говори ерунды. Просто он очень одинок и будет рад познакомиться с новым человеком.

– Как можно быть одиноким с большими деньгами?

– Палома, прошу тебя, не вздумай заикнуться об этом в его присутствии. Конечно, это шутка, но он ее не поймет.

– В таком случае никогда не говори ему, что способен понимать шутки. А то вдруг перестанешь быть его любимчиком.

Антонио благоразумно промолчал.

Они приехали в Торремолинос поздним вечером. Вилла Фернандеса располагалась у самого моря. Эго было массивное двухэтажное здание с множеством окон. На ступенях стоял высокий мужчина с неожиданно светлыми волосами и крупными чертами лица. Под руку он держал очаровательную, совсем молоденькую женщину, чьи огромные глаза и лукаво вздернутый носик делали ее похожей на куклу.

– Что за черт! – пробормотал Антонио, увидев незнакомку.

Фернандес шагнул им навстречу, крепко обнял Антонио и похлопал его по спине. Палома подала ему руку, но он нагнулся и расцеловал девушку в обе щеки.

– А это Ракеле, моя жена, – с гордостью сообщил он, указав на молодую женщину. – Все произошло очень неожиданно, и ты первый, кому я об этом говорю.

Антонио ничем не выдал своего неудовольствия и вежливо поздоровался с новоиспеченной сеньорой Фернандес. Ее супруг держался очень непринужденно, но Палома легко могла догадаться, чем заняты его мысли. Ракеле была по меньшей мере лет на тридцать моложе своего мужа, и это не могло не вызвать определенных подозрений.

Однако на этом сюрпризы не кончились, Антонио отзывался о Рафаэле Фернандесе как о блюстителе нравов и человеке строгих принципов, однако теперь всем в доме заправляла его очаровательная супруга. А у нее были свои представления о том, как должны вести себя жених и невеста. Их комнаты не просто находились на одном этаже. Они соединялись через дверь. Идеальный вариант для пылко влюбленных, с грустью подумала Палома, когда Ракеле проводила их в спальни.

– Ну, приводите себя в порядок. Мы с Раффи ждем вас внизу.

Когда она вышла, Антонио зашел в комнату Папомы, предварительно деликатно постучавшись.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это ничего не меняет? Я никогда не нарушу данного тебе слова, – сказал он.

– Все в порядке. Ты не мог знать, что им взбредет в голову поселить нас вместе.

– О чем только думает Рафаэль?

– Он влюблен по уши, ты же видишь. – Палома улыбнулась.

– Подумать только! – Антонио насмешливо фыркнул. — Совсем на него не похоже. Господи, дай мне силы выдержать это!

Поначалу Палома тоже была не в восторге от перспективы провести эти дни в компании влюбленного старикана и, вполне возможно, юной прохиндейки. Однако затем она изменила свое мнение. Судя по всему, Ракеле действительно любила своего немолодого супруга. Кроме того, у нее оказался легкий нрав и непревзойденное чувство юмора.

После ужина мужчины уединились на террасе.

– Ну их! Пусть себе говорят о делах, а мы с вами прогуляемся по вилле, – щебетала Ракеле.

Палома хотела было сослаться на усталость и пойти спать, но передумала. Ей действительно было интересно рассмотреть убранство дома.

– Я очень рада, что вы здесь, – сказала ей Ракеле. – Я заставила Раффи дать мне торжественное обещание, что вы приедете. Как хорошо! Дело в том, что многие жены его друзей знать меня не хотят, – пожаловалась молодая женщина.

– Не понимаю почему, – искренне произнесла Палома. – Я думаю, что вы хороший человек. Но вы же знаете, что мы с Антонио не женаты.

– Но скоро будете! Он так и прыгает вокруг вас. Без всякого сомнения, он от вас без ума, – заявила Ракеле.

– Что вы! Он на такое не способен, – с сожалением вздохнула Палома.

– Вы бы видели, как он на вас смотрит, когда вы не можете этого заметить. Один этот взгляд яснее всяких слов.

– Что за глупости! – Палома почувствовала, что краснеет.

– Но это правда. То же самое я скажу и про вас, – улыбнулась Ракеле.

– Про меня?

– Да, Палома. Вы сходите с ума друг по другу. Только слепой не заметит этого.

Слава Богу, Ракеле не стала продолжать разговор, а повела Палому на террасу, к мужчинам.

Они сидели друг против друга, потягивали бренди и были поглощены беседой. Палома поняла, что Антонио чем-то недоволен, хотя и пытается не подать виду. Заметив Палому и Ракеле, мужчины поднялись им навстречу. Рафаэль велел принести шампанского, и вчетвером они снова уселись на террасе, с которой открывался потрясающий вид на море.

Палома не могла отвести взгляда от лунной дорожки на воде. Она смотрела на серебристые блики и думала о том, что веселый, жизнерадостный Рафаэль даже отдаленно не напоминает того человека, о котором столько рассказывал ей Антонио и кого он считал своим другом и наставником.

Словно желая окончательно развенчать свой образ, Рафаэль жизнерадостно сказал Антонио:

– Мой дом становится настоящим домом любви, раз под его крышей собрались четверо любящих друг друга людей. Антонио, дорогой, я пью за вашу свадьбу! За вашу брачную ночь! Я пью за то удовольствие, которое вы найдете друг в друге! – Голос его звучал весьма воодушевленно.

– Дорогой, как не стыдно! – вспыхнула Ракеле.

– Но вы же не возражаете, а? Они так же любят друг друга, как и мы с тобой. – С каждым бокалом Фернандес становился все веселее. – Давай, Антонио, выпей со мной за женщину, которую ты любишь!

Палома боялась поднять глаза на жениха. Однако тот спокойно произнес:

– Ты прав, мой друг, как и всегда. Давайте выпьем за Палому.

Все подняли бокалы и улыбнулись ей. Раздался мелодичный перезвон хрусталя.

– А теперь ты должен поцеловать ее, Антонио! – снова начал Рафаэль. – Ну же, поцелуй Палому. Еще раз и еще. И еще. Пусть поцелуи станут зеркалом твоей страсти.

Решив, что гость обязательно последует его примеру, Рафаэль обнял Ракеле и смачно поцеловал. Антонио притянул Палому к себе и чуть заметно коснулся губами ее губ. Палома не хотела, чтобы Антонио целовал ее просто в силу обстоятельств. Тем более он столько труда потратил на то, чтобы убедить ее в своем равнодушии к ней, что теперь было бы нелепо разыгрывать из себя влюбленного.

– Поцелуй меня, – едва слышно прошептал Антонио. – Не расстраивай их. Мы должны хорошо смотреться.

Опять за старое! «Хорошо смотреться», «не расстраивай их»! Однако Палома справилась с раздражением и послушно приникла к его губам. В этот раз она взяла инициативу на себя. Хватит уже подчиняться приказам своего господина! Сама Палома мечтала о поцелуе с того момента, как они расстались в саду. И теперь ничто не мешало ей, как советовал Рафаэль, всю свою страсть вложить в эти неторопливые, глубокие поцелуи. И как всегда, блаженство тут же опутало се своими невидимыми нитями. Но Антонио вовсе не обязательно об этом знать. Пусть считает, что она просто старается не расстроить гостеприимных хозяев.

Но Антонио тоже неплохо справлялся со своей ролью. Он ответил ей с таким пылом, что она побоялась потерять над собой контроль. Неторопливые движения его губ были такими нежными, такими мучительно-сладкими! Искушение поверить в то, что за всем этим стоит настоящее чувство, было слишком велико…

Палома открыла глаза. Антонио смотрел на нее с изумлением, словно видел впервые. Зрачки его расширились, дыхание было неровным.

Рафаэль залился довольным смехом.

– Вот это я понимаю! Какие чувства! – воскликнул он. — А теперь самое время отнести женщину в спальню. – И Рафаэль немедленно перешел от слов к делу. – Влюбленным пора в постельку, – лукаво произнес он на прощание.

Недолго думая, Антонио подхватил Палому на руки. Она смущенно опустила глаза.

Рафаэль со своей драгоценной ношей уже поднялся по лестнице и ждал их, стоя на самом верху.

– Вот как надо жить, Антонио! – убежденно воскликнул он. – Признаться, раньше я так не думал. Но проходит время и человек становится мудрее. Вижу, ты понимаешь меня.

– Вы всегда были мудрым человеком, Рафаэль, – вежливо ответил Антонио, проигнорировав последнюю фразу.

– Доброй ночи! – раздалось в ответ из глубины коридора.

Однако, дойдя до его конца, Рафаэль внезапно обернулся и одобрительно кивнул. Антонио как раз вносил Палому в спальню, и девушка чувствовала, что руки его дрожат.

Войдя, он бережно опустил ее на пол и закрыл дверь.

– Я бы советовала тебе запереться на ключ, – смеющимся голосом посоветовала Палома. – А то вдруг твой наставник придет проверить, хорошо ли ты исполняешь его наказы.

– Палома, прошу тебя, прости за весь этот спектакль. У меня и в мыслях не было ставить тебя и такое положение.

– А что, собственно, произошло? Мне нравится здесь. А Рафаэль – славный человек.

– Я начинаю сомневаться в этом. Я всегда уважал его, но теперь моего друга просто не узнать! Что такое с ним приключилось, ума не приложу.

– Брось, – усмехнулась Палома, – ты все прекрасно понимаешь.

– Он всегда был таким спокойным и трезвомыслящим.

– Антонио, он обрел свое счастье! Неужели ты этого не видишь?

Она улыбнулась, желая подбодрить его.

– Что счастье! – патетически воскликнул Антонио.

– Вообще-то принято считать, что это высшее благо, которого только можно пожелать.

Антонио принялся ходить по комнате взад-вперед.

– А что будет, когда она его предаст?

– Она никогда его не предаст. Ты не допускаешь такой возможности? – удивилась Палома. – У нее доброе сердце, и, мне кажется, они действительно любят друг друга.

– Она водит его за нос! Сделала из него жалкого раба!

– Он сам пожелал стать ее рабом. Потому что любит ее.

– Это все равно.

– Антонио, ты вообще не веришь в любовь? – рискнула спросить Палома.

– Почему? Ты несправедлива ко мне, – ответил он, помедлив. – Конечно, она существует, и я ничего не имею против нее. Но это ослепление, которое превращает мужчин в безумцев. Нет уж, увольте!

– А женщин?

– Никогда! И сеньора Фернандес с блеском доказала это.

– Что за странное убеждение! Женщины не могут потерять голову от любви? Еще как могут!

– Ну, к тебе это, слава Богу, не относится. Знаешь, что я ценю в тебе больше всего? Светлую голову! Даже мерзкий водевиль, который мы разыграли по милости этого Ромео, не сбил тебя с толку.

– Замолчи! – выдохнула она. – Не смей так говорить! Замолчи немедленно, слышишь?

Палома больше не могла его слушать. Разговор становился для нее невыносимой мукой.

– Извини.

– И прекрати наконец извиняться! – Она глубоко вздохнула и взяла себя в руки. – Мы отошли от темы. Я считаю, что нет ничего плохого в том, что люди теряют голову от любви. Видишь ли, если они и вправду влюблены, такие пустяки, как собственный рассудок, их не заботят.

– В таком случае, Бог им в помощь, – ответил Антонио. – Никогда не поверю, что любовь объясняет все эти идиотства. Чтобы Рафаэль Фернандес вел себя как последний дурак… – Он уже не выбирал выражений.

– Счастливый дурак, – с улыбкой поправила его Палома.

Антонио вдруг остановился посреди комнаты и как-то странно на нее посмотрел.

– Все это сентиментальная чепуха, Палома. Красиво звучит, но ровным счетом ничего не означает. Никакой слепец не может быть счастлив, ибо он понимает, что рано или поздно прозреет и придет в ужас от того, что натворил. Рафаэль еще пожалеет, что встретил ее.

– Ты ошибаешься, Антонио, – горячо возразила Палома. – Рафаэль никогда не пожалеет о том, что судьба свела его с Ракеле. Даже если его счастье продлится недолго, он всегда будет благодарен ей за эти минуты. А люди, которые рассуждают так, как ты, обречены на вечное одиночество.

– Лучше одиночество, чем горечь и стыд, – пробормотал Антонио.

Она вздохнула.

– Послушай, один человек верит тому, кого любит, даже если эта вера ни на чем не основана. Но она делает его счастливым. А другой постоянно следит за собой и не позволяет себе расслабиться и поверить. Вот и думай, кто из них дурак.

Он деланно рассмеялся.

– Ты имеешь в виду меня, ведь так ли? Прекрати копаться во мне, Палома, ты многого не знаешь.

– Так расскажи мне об этом.

– Какой смысл? – нетерпеливо ответил Антонио. – Я такой, какой есть. И стать другим уже не смогу.

– Очень жаль, – задумчиво проговорила Палома.

Антонио подошел к окну и долго смотрел в темноту. Когда он обернулся, лицо его было еще более напряженным, чем прежде.

– Ты затеяла этот разговор, потому что тебе не понравилось, что я не плясал от радости при виде молодой жены Рафаэля? Так вот что я тебе скажу. Знаешь, зачем он позвал меня сюда? Чтобы посоветоваться, как лучше составить завещание, по которому эта красотка получает половину его состояния! – Возмущению Антонио не было предела.

– Что в этом плохого? Ракеле его супруга, и она сделала его счастливым. – Палома отвечала машинально, потому что уже устала биться головой о стену. Все слова отскакивали от этого человека, как мячи от пола.

– У него трое детей, которые еще не знают, что папаша оставит им вдвое меньше, чем они рассчитывают. Завтра сюда прибудет адвокат, и мы вместе попытаемся отговорить Рафаэля от этой затеи. Имей в виду, что я разгласил конфиденциальную информацию.

– Можешь всецело на меня положиться, – заверила его Палома.

– Другого я и не ждал. – Взгляд Антонио несколько потеплел.

Он опять отвернулся к окну. И слава Богу, а не то заметил бы, как вытянулось лицо Паломы. Ее жених доверял ей свои мужские секреты, но это было не то доверие, которого она ждала.

– Уже поздно, – грустно сказала Палома, – я устала.

– В таком случае я удаляюсь. – Он шагнул к двери, которая соединяла – или разделяла – их спальни. – Не забудь запереться на ключ.

– А это необходимо?

– Лучше будет, если ты запрешься, – ровным голосом ответил Антонио. – Спокойной ночи, Палома.

Она разделась и легла в постель. Романтический настрой Рафаэля передался и ей, и каждая клеточка ее тела трепетала от неразделенного желания. Мысли ее вернулись к разговору с Антонио. Что бы там ни было, яснее всего Палома понимала одно: никакой особой близости между ними так и не возникло.

«Да вы сходите с ума друг по другу. Только слепой не заметит этого!» – вспомнила она слова Ракеле. Конечно, эта женщина поняла, как сильно их влечет друг к другу. В том, что Антонио чувствует то же самое, Палома не сомневалась. Он не любит ее, но он хочет ее. Будь его воля, она уже давно бы лежала в его постели.

Но в том-то и дело, что он ограничил свою свободу ненужными обещаниями, Антонио – человек слова и ни за что не отступит от него, не даст слабину, как бы ему этого ни хотелось. А свои чувства к Паломе он, совершенно очевидно, считал непозволительной слабостью. Но насколько сильно он ее хочет? Палома слышала, как он меряет шагами свою комнату. От окна к двери, от двери к окну. Насколько сильно он ее хочет? Достаточно сильно для того, чтобы нарушить слово?

Шаги за дверью затихли, затем послышались вновь.

Достаточно сильно для того, чтобы позволить себе упасть в собственных глазах?

Шаги замерли точь-в-точь перед дверью.

Не дыша, Палома смотрела на дверную ручку – в свете луны та отливала серебром. Очень медленно ручка повернулась. Раздался едва уловимый скрип, дверь отворилась не более чем на пару сантиметров и замерла.

Палома ждала, когда же дверь откроется до конца. Она едва могла дышать. Ей казалось, что она чувствует волны неуверенности, исходящие от мужчины по ту сторону двери. Но он должен решиться, ведь она хочет этого больше всего на свете!

Но случилось невероятное. Вместо того чтобы открыться полностью, дверь поползла назад и с легким щелчком захлопнулась. Ручка плавно встала на место.

После этого шаги в комнате затихли окончательно.

 

9

Следующие три дня Палома провела в музее, и это явилось для нее спасением. Погрузившись в мир прекрасной старины, что так манил ее, она надеялась забыть Торремолинос. Так было всегда. Стоило ей с головой уйти в изучение старых холстов, все невзгоды и печали отпускали ее и жизнь снова становилась прекрасной. Испытанное средство помогло и на этот раз, но не так хорошо, как обычно. С усилием вглядываясь в портрет, на котором был изображен суровый воин в золоченых латах, Палома то и дело обнаруживала, что думает о двери, которая приоткрылась было, а потом захлопнулась. Захлопнулась перед ней, вот что тревожило Палому больше всего. Антонио всего-навсего хотел узнать, заперлась ли она или оставила путь для него открытым. И убедившись в том, что его ждут, недвусмысленно дал понять, что не нуждается в ней. Что могло быть яснее?

Когда Палома наконец вернулась домой, донья Долорес очень ей обрадовалась.

– Звонил твой отец, – сообщила она. – Он с женой только что прилетел в Мадрид и очень хочет увидеть тебя. Мы втроем приглашены к ним на ужин завтра вечером. Я пыталась дозвониться и тебе, и Антонио, но безуспешно. Так что я приняла приглашение от вашего имени. Надеюсь, я поступила правильно?

– Ну конечно. Отец, надо же, – задумчиво произнесла Палома. – Ну и как он?

– Очень рад твоей помолвке и сгорает от желания увидеть тебя. Знаешь, мне даже показалось, что он в сущности не такой плохой человек, каким я всегда его считала… Прости, дорогая. Я понимаю, что он твой отец, но надо называть вещи своими именами. Однако если он будет хорошо к тебе относиться, я окончательно изменю свое мнение о нем.

Антонио, как обычно, подъехал к ужину, и донья Долорес повторила ему всю историю.

– У нас сейчас много дел, нужно подготовиться к свадьбам твоего кузена и твоего дяди Алонсо, – заметила она. – Однако когда я предложила отложить встречу, Хуан расстроился и стал настаивать на завтрашнем дне. Впрочем, я понимаю его. Ему не терпится увидеть Палому.

– Вполне возможно. Но я как раз сейчас очень занят на работе, и с завтрашнего дня мне даже придется ночевать в офисе. Иначе я могу не успеть покончить со всеми делами до отъезда в Валенсию.

Валенсия была выбрана местом для двойного бракосочетания неслучайно. Во-первых, там находилось родовое имение Торрес-Кеведо, где жил Алонсо. Во-вторых, именно там произошла встреча Эрнесто и Натали. А в-третьих, это был отличный способ избежать общества многих из тех, кого бы пришлось позвать, останься они в Мадриде.

– Но ты всегда можешь попросить своих дядю и кузена отложить свадьбы. Разве кто-то рискнет отказать тебе? – поддела его Палома.

– Конечно. – Похоже, Антонио воспринял ее слова всерьез. – Но думаю, они этого не переживут.

Антонио улыбнулся ей, чтобы показать, что понял шутку, но Паломе было не до смеха. После Торремолииоса она не видела его вплоть до сегодняшнего вечера, и только что он сообщил, что всю следующую неделю будет пропадать в офисе. С некоторым удивлением Палома поняла, что даже рада этому. Чтобы не дать себе раскиснуть, она снова начала думать об отце.

– Пожалуйста, повторите мне все, что сказал отец, – обратилась она к донье Долорес.

– Опять? Что ж, он спрашивал о тебе, интересовался, все ли в порядке, счастлива ли ты с Антонио, может ли он без опаски доверить тебя ему. Ну, в общем, все, о чем обычно беспокоятся любящие отцы.

– Сколько же времени ему потребовалось, чтобы вспомнить о своей второй дочери? – вмешался Антонио. – Хотел бы я знать, что за этим кроется.

– Интерес отца ко мне нуждается в объяснении? – вспыхнула Палома.

– Такой неожиданный интерес – очень даже.

– Моя помолвка. Разве этого недостаточно?

– Может быть. Ладно, уже поздно, и мне пора. – Антонио оборвал разговор и решительно поднялся из-за стола.

К вечеру в доме отца Палома готовилась более чем тщательно. Она надела элегантное облегающее платье из черного шелка, которое идеально подходило к сверкающей в волосах бриллиантовой заколке, новому подарку Антонио. Палома дотронулась до камней. Такие же холодные, как и он сам. Почему он пытался заранее испортить ей вечер, отпуская ехидные замечания в адрес отца? Да, ее жениху порой недоставало чуткости, но в этот раз он откровенно хотел причинить ей боль. Ровно в половине восьмого за доньей Долорес и Паломой прибыла машина. Особняк де ла Росса находился в самом фешенебельном квартале города. По соседству с ним располагались дома других сильных мира сего. Возле парадного входа женщины столкнулись с Антонио, который только что подъехал. Увидев Палому, он одобрительно кивнул, но сказал лишь:

– Я знал, что тебе пойдет не только золото, но и бриллианты.

Они подошли к широко открытым дверям огромного дома, и навстречу им поспешно вышел Хуан де ла Росса.

– Палома, моя дорогая дочь! Как давно мы не виделись! – Он неуклюже обнял ее, впервые за много лет.

Отец выглядел гораздо старше своих лет и сильно поправился со дня их последней встречи. Паломе показалось, что в его поведении сквозит фальшь, и она подумала, что, возможно, Антонио и на этот раз оказался прав. Но, несмотря ни на что, он был ее отцом, и она слишком долго ждала этой встречи. Поэтому заставила себя улыбнуться и принять непринужденный вид.

Затем Хуан лучезарно улыбнулся донье Долорес и с таким воодушевлением поприветствовал Антонио, словно они были близкими родственниками и не виделись тысячу лет. Антонио был безупречно вежлив, как и всегда, однако держался несколько сухо. Его покоробила фамильярность сеньора де ла Росса, и Палома тотчас же это почувствовала.

Его жена тоже вела себя несколько странно. На месте злобной мачехи была теперь заботливая, услужливая женщина, которая всеми силами старалась показать, что рада видеть Палому. Раньше она не так хорошо скрывала свои истинные чувства ко мне, подумала девушка. А в то, что Пилар стала лучше к ней относиться, Палома не верила. Впрочем, и она к ней тоже. Разве можно простить женщину, по вине которой отец так жестоко обошелся с ее матерью! Правда, ее старшая сестра легко примирилась с существованием Пилар – возможно, в силу своего характера, а возможно, и потому, что не была свидетельницей страданий близких ей людей и не начинала свою жизнь заново в чужой стране…

В отличие от четы де ла Росса Мария Кончита вела себя вполне естественно. Она расцеловала Палому, по-братски обняла Антонио и весело поздоровалась с его матерью.

Когда внимание Хуана де ла Россы и его дражайшей половины переключилось на других гостей, Палома предложила сестре отойти в сторонку.

– Прости, но мне надо встречать гостей! Я сегодня за хозяйку, у меня куча дел… – затараторила Мария Кончита.

Но Палома мягко прервала ее:

– Займешься гостями через несколько минут. Мне необходимо поговорить с тобой. Объясни мне, почему отец ведет себя так, будто только что узнал о моей помолвке с Антонио?

– Потому что так оно и есть, – сообщила Мария Кончита.

– Но ведь ты знала об этом еще тогда, на приеме и доме Ортуньо, – напомнила Палома. – Разве не так?

– Ну да. Но я ничего не сказала отцу, когда он звонил домой. Не хотела его огорчать заранее. Ты не знаешь, но он лелеял мечту выдать меня за Антонио и пришел в бешенство, когда я заявила, чтобы он и думать об этом не смел. А Антонио все-таки Торрес-Кеведо!

– Ну и что с того?

– Прекрати! Это очень известная в Мадриде фамилия. Ты просто не знаешь папу. Он жуткий сноб, а Пилар и того хуже… Прости, я должна бежать. Кто-то зовет меня.

И она умчалась, оставив Палому наедине с невеселыми думами. Итак, Хуан де ла Росса мечтал выдать за Антонио свою старшую дочь Марию Кончиту. Та отказалась. Глупая, упрямая девчонка, что с нее взять! И тут вдруг выясняется, что вторая его дочь, о которой он и не вспомнил ни разу за последние годы, занимает место, уготованное другой, любимой, носящей его фамилию. Конечно, Хуана де ла Росса это не могло не огорчить. Но если отбросить в сторону сантименты, разве не получал он то, к чему стремился, не становился тестем Антонио Торрес-Кеведо? Не этим ли объясняется всплеск отцовских чувств? – с тоской подумала Палома.

Тем временем прием шел полным ходом. Отец ни на шаг не отходил от них с Антонио и замучил того всевозможными вопросами. Пережив первый укол разочарования, Палома обнаружила, что испытывает к отцу нечто похожее на жалость. «Вот моя дочь, невеста самого Антонио Торрес-Кеведо», – повторял он при каждом удобном случае, и в его устах эта фраза звучала невыносимо подобострастно.

И когда Палома уже решила, что хуже быть не может, Хуан начал разглагольствовать о том, как это здорово, что его дорогое дитя поедет в Валенсию и увидит там «самого Алонсо Торрес-Кеведо». Он будет непрестанно думать о ней и желать ей счастья, но пусть и она не забудет своего папочку и передаст от него привет Алонсо, его «дорогому другу». Отец повторил это столько раз, что до Паломы наконец-то дошло, что он вымаливает приглашение на свадьбы. Вот и еще одна причина, по которой разыгрывается это представление, догадалась она.

Палома долго не осмеливалась взглянуть на Антонио, а когда встретилась с ним глазами, увидела, что на лице его застыла маска убийственной вежливости. При первой же возможности она извинилась и выбежала из гостиной. Ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда, К счастью, в холле она столкнулась с Давидом Ольгадо, и тому удалось отвлечь се от грустных мыслей.

Антонио тоже ненадолго задержался в гостиной. Позади дома рос сад, среди зарослей которого можно было отдохнуть от суеты и духоты помещений, и он направился туда. Издали увидев изящную белую беседку, Антонио поспешил к ней, но, подойдя ближе, заметил, что беседка уже занята. В одной из сидящих там женщин он узнал свою мать. На лице доньи Долорес был написан вежливый интерес, и Антонио понял, что она прислушивается к чьим-то словам, И точно, приблизившись, он уловил обрывок разговора:

– Очень эксцентричная молодая особа. И больше американка, чем испанка! Откровенно говоря, Долорес, меня удивляет, что ты находишь эту партию подходящей. Все-таки чего-то этой девочке не хватает. Что ни говори, ей никогда не стать одной из нас.

Антонио вошел в беседку, сгорая от нетерпения узнать, кто мог сказать такое о его невесте. Это была сеньора Аларио, холодная, сухощавая женщина, чьи гордыня и злость с лихвой возмещали отсутствие всех прочих человеческих качеств. Поняв, что Антонио слышал ее слова, она замолчала, но на лице ее не дрогнул ни один мускул.

– А вам не приходило в голову, уважаемая сеньора, что моя невеста и не пытается походить на вас? Она такая, какая есть, – смелая, умная женщина, стильная и неповторимая. Одним словом, как раз та, которую я ждал все эти годы! – заявил он.

– Последний раз со мной разговаривали в таком тоне лет тридцать назад, – вспомнила сеньора Аларио. – Ваше желание защитить невесту весьма похвально. Но не могли бы делать это чуть деликатнее? – Ее тонкие губы изогнулись в нехорошей усмешке. – А то как бы мой супруг…

Сеньор Аларио занимал высокий пост в правительстве и время от времени помогал Антонио, когда дело касалось зарубежных представительств его фирмы.

– Простите, но с вашим супругом я выясню этот вопрос лично, – сказал Антонио, сверкая глазами от злости и возбуждения. – Прошу меня извинить.

Антонио покинул беседку. Донья Долорес последовала за ним.

– Ты просто молодец, сынок! – улыбнулась она. – Всегда терпеть не могла эту крысу. Как говорится, все хорошо, что хорошо кончается.

– Ты еще не собираешься домой? – спросил ее Антонио.

– Пожалуй, что да. Я немного устала. Шофер заберет меня, а ты отвезешь Палому.

– Мне кажется, она захочет поговорить с тобой сегодня. Я уверен, что она правильно поняла все, что здесь происходит.

– Разумеется. Поначалу она была ослеплена, потому что ей так хотелось чувствовать себя любимой и нужной. Однако бедняжка слишком умна, чтобы долго пребывать в заблуждении. Мерзкий сноб!.. Но вот что странно, когда я была подружкой на свадьбе его и моей дорогой Кармен, мне и в голову не могло прийти, что настанет время, и я буду испытывать к нему лишь отвращение! – Долорес покачала головой. – Однако знаешь, я думаю, что единственный человек, с которым Палома захочет поговорить, это ты.

– Но что я ей скажу? – изумился Антонио.

– Сынок, если ты до сих пор не знаешь, как утешить свою невесту, самое время подумать об этом.

– Хорошо, я постараюсь.

– Антонио, – внезапно спросила донья Долорес, – как развиваются ваши отношения?

– Как тебе сказать… – Он пожал плечами. – Палома все время разная: то холодна как лед, то ласкова, как кошка. Порой мне кажется, что она не одобряет моих действий.

– Ну что ты! Разве это возможно?

Антонио улыбнулся и поцеловал ее.

– Узнаю свою мамочку! Ну, спокойной ночи.

Паломе казалось, что этот вечер никогда не кончится. Ей очень хотелось поехать домой вместе с доньей Долорес, но это было невозможно. Сеньору извинял ее почтенный возраст, однако столь ранний отъезд Паломы мог быть сочтен за оскорбление.

Тут Палома увидела Антонио, несущего ей чашку кофе, о которой она так мечтала.

– Крепись! Обещаю, скоро я увезу тебя отсюда.

– Неужели по мне заметно, что я только об этом и мечтаю? – пошутила Палома, с благодарностью принимая кофе.

– Ты выглядишь так, словно собираешься сказать: «Вы как хотите, а с меня хватит!»

– О, дорогой, надеюсь, я никого не обидела?

– Нет. Зато я обидел. Но оно того стоило, поверь мне. Как-нибудь я расскажу тебе об этом.

– Антонио, мальчик мой! – раздался вдруг елейный голос Хуана де ла Росса. – Я только что попрощался с твоей удивительной матерью. Ничего странного, что она уехала так рано. Она должна копить силы для Валенсии. Свадьбы всегда утомительны, особенно такие грандиозные, как наши! Иногда даже невозможно уследить за всеми гостями…

Это было выше ее сил. Палома неслышно поднялась и оставила Антонио в цепких лапах человека, который считался ее отцом, но по сути никогда им не был…

Час спустя Антонио вновь отыскал ее.

– Не могу сказать тебе спасибо, но и не сержусь, – сказал он. – Мы уезжаем. Если, конечно, ты не передумала.

– Ради Бога, забери меня отсюда! – взмолилась она.

Однако прошло не меньше часа, прежде чем им удалось вырваться из этого дома. Хуан де ла Росса проводил их до машины, причем рот его не закрывался ни на секунду. Наконец Антонио завел мотор, и они помчались по шоссе.

Палома откинулась на спинку сиденья и долго молчала. Но вот она заговорила:

– Ты ведь знал, да? Понял с самого начала, как только услышал о приглашении. Об этом ты хотел предупредить меня вчера вечером?

– Я подумал, что должна быть какая-то особая причина тому, что он вдруг вспомнил о тебе. Прости. Знаю, тебе пришлось несладко.

Он произнес это с сочувствием, однако не переставая следить за дорогой, и Палома не увидела выражения его глаз.

Когда они остановились у ворот виллы, Антонио помог Паломе выйти из машины.

– Пожалуй, не буду заходить. Поеду прямиком в офис. Работа скучает без меня, – попытался пошутить Антонио. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – хрипло откликнулась Палома и поспешила в дом. Ей нужно было побыть одной и в то же время хотелось с кем-то поговорить. Но в Антонио она не найдет того, кто ей нужен сейчас. И не только сейчас. Решено: чем скорее она покончит со всем этим, тем лучше.

Войдя в комнату, Палома первым делом сняла бриллиантовую заколку и убрала ее в футляр. Затем подошла к окну и долго смотрела в ночь, чувствуя себя одинокой и всеми покинутой. Сегодня вечером у нее отняли нечто очень важное. И самое печальное, что ничего нельзя вернуть. Возможно, надежда была и бессмысленной, но она помогала Паломе держаться. Теперь ее не стало.

Палома забыла о времени. Она стояла у окна и все думала, думала об одном и том же. Внезапно раздался стук в дверь.

Неужели Антонио?

Да, это был он, без пиджака и без галстука. В руке он держал поднос.

– Я принес то, что тебе нужно, – сказал он. – Травяной чай. Он поможет тебе успокоиться. Говорят, американцы очень увлекаются им.

Антонио прошел к столику в углу и налил чаю Паломе и себе.

– Спасибо, – благодарно улыбнулась она, сделав маленький глоток. Это действительно было то, в чем она сейчас нуждалась. – Я решила, что ты уехал.

– Я передумал. Зашел в дом и стал ждать, когда ты спустишься. Подумал вдруг, что ты захочешь со мной поговорить. Ну, я имею в виду, может, тебе надо выговориться? Я неплохо умею слушать. А поскольку тебя долго не было, решил подняться сюда.

– Спасибо, что пришел. – Палома тепло улыбнулась. – Но о чем тут говорить? Я просто лишний раз убедилась в том, о чем знала и так. Мне надо было усвоить это много лет назад. Сама виновата.

– Ты ведь не станешь превратно истолковывать все его слова и поступки?

– Нет, зачем? В конце концов, он говорил и делал то, что я всегда ждала от любящего отца. Правда, вот угодить он старался не мне, а тебе. Стоило ему прослышать о том, что я выхожу замуж за Торрес-Кеведо, как он тут же вспомнил об отцовских чувствах.

– Палома, не надо, – попросил Антонио. – Ты чудесная девушка, умная, красивая, сильная. Ты построила свою жизнь сама. Ты не нуждаешься в нем, и никогда не нуждалась.

– Знаю, знаю. Глупо расстраиваться, да? – Внезапно слезинка скатилась по ее щеке. – Ну почему мне до сих пор так больно? Ведь я уже не ребенок!

Она беспомощно всхлипнула. И в ту же секунду Антонио потянулся к ней и обнял так крепко, как никогда не обнимал отец.

– В каком-то смысле все мы дети, – ответил он, зарываясь лицом в копну иссиня-черных волос. – На самом деле, детство никогда не кончается. Его призрак преследует нас всю жизнь.

Она приникла к нему, не в силах сдерживать слезы. То, что годами мучило ее, внезапно вырвалось наружу.

– Он никогда не любил меня, – прошептала Палома.

– А в раннем детстве?

– Все не то, не no-настоящему. Если бы он действительно любил меня, разве сделал бы то, что сделал?

– Не знаю. Некоторые люди весьма своеобразно проявляют свои чувства… Я здесь, я здесь. Все в порядке, – поспешил он успокоить Палому, принявшуюся плакать с новой силой.

Она попыталась что-то сказать, однако не могла выговорить ни слова.

– Что с тобой? – ласково спросил Антонио, повернув ее так, чтобы лучше видеть лицо.

– Ничего, – снова всхлипнула она. – Я уже успокоилась.

– Что-то не похоже.

Антонио достал из кармана носовой платок и вытер им мокрые щеки Паломы.

– Как я выгляжу? – смущенно спросила она.

– Как маленькая девочка, которая вдруг поняла, что отец не любит ее. Но не отчаивайся. Ты же знаешь, что впереди тебя ждет очень много всего хорошего.

– Я не знаю, что ждет меня, – тусклым голосом произнесла Палома. – И, честно говоря, меня это уже не волнует.

– Не смей! – воскликнул Антонио. – Только слабые люди говорят, что им все равно, что будет дальше. А ты сильная женщина, дорогая. Ты из породы людей, которые подчиняют себе судьбу и заставляют ее играть по их правилам.

Он заглянул ей в лицо, затем наклонился и нашел губами ее губы. Мгновение они оставались неподвижны, потом Антонио едва ощутимо поцеловал ее. Это был самый нежный и тонкий поцелуй за всю ее жизнь, и он сразу же развеял ее грусть. Губы Паломы медленно приоткрылись в ответ.

Она видела, что Антонио все еще колеблется, глядя на нее взглядом, полным сомнения и тревоги. Он поднялся к ней в спальню, желая утешить ее, он и не помышлял о чем-то большем. Палома чувствовала, что Антонио снопа борется с «джентльменом» внутри себя, и тот, второй, вот-вот одержит победу. Ну уж нет! Этому не бывать!

И она ловко расправилась с этим «джентльменом», обхватив Антонио за шею и притянув к себе так близко, как только могла. Тут же ее теплые, чувственные губы снова приоткрылись, без слов рассказывая обо всех ее желаниях. И Антонио подчинился молчаливому призыву. Его горячечные движения не оставляли сомнений в том, что он наконец ощутил себя вправе делать то, что ему хочется. Глупые принципы и обещания больше не сдерживали его. Вот и хорошо.

Его язык долго соперничал с ее языком, прежде чем отправиться в поспешное путешествие по ее рту. Долгий, глубокий поцелуй необыкновенно воспламенил обоих. Теперь тебе не уйти, подумала Палома. Сегодня я получу тебя всего, так и знай! Тем временем губы Антонио скользнули вниз, к шее, и из груди Паломы вырвался глубокий вздох. Как долго она об этом мечтала! Однако восторг от ощущения его губ на теле превзошел все самые смелые ее ожидания.

Вырез на платье был довольно глубокий, однако Антонио уже не хватало обнаженного тела над ним. Он попытался расстегнуть платье. Однако руки его дрожали, и замок никак не желал поддаваться. Палома уже хотела сделать это сама, как вдруг раздался треск рвущейся материи, и через секунду Антонио уже покрывал жадными поцелуями ее грудь.

Внезапно Палома почувствовала себя так легко и свободно, словно вместе с платьем с нее сорвали и страх, и смущение, и печаль. Все потеряло значение, кроме одного: он был рядом, мужчина, о котором она мечтала. Мужчина, чья любовь и чья страсть так сильно были ей нужны. И теперь Палома твердо знала: может, он не сможет ее полюбить, но, в любом случае, подарит ей свою страсть.

Антонио коснулся губами ложбинки между ее грудями, одновременно пальцами с восторгом изучая их форму. И где бы он ни касался ее тела, ощущения были ошеломительными. По телу Паломы пробегала дрожь, заставляя се трепетать в предвкушении еще большего блаженства.

Губы Антонио сомкнулись вокруг ее маленького, тугого соска, и Палома застонала. Бросив на нее быстрый взгляд, он прочел в ее лице такое же яростное желание, какое испытывал сам. Он чуть приподнял Палому над кроватью и окончательно избавил от платья. Ошеломленная, она резко привстала и принялась жадно расстегивать пуговицы на его рубашке. Пальцы не слушались, и Антонио разделся сам. Отбросив в сторону одежду вместе с тем, что осталось от некогда роскошного платья Паломы, он притянул ее к себе.

Она жалела, что в комнате было мало света. Ей безумно хотелось увидеть Антонио обнаженным. Но и одного ощущения его наготы было достаточно, чтобы свести ее с ума. Руками он медленными, чувственными движениями ласкал ее плечи, грудь, живот, заставляя замирать в сладкой истоме.

В свою очередь Палома принялась исследовать его тело. Она с удовольствием ощутила, что плечи его такие же широкие, какими кажутся под элегантным пиджаком, и живот такой же упругий и плоский, и бедра такие же узкие. В ее мозгу пронеслась отчетливая мысль: скоро мы снова будем делать это, и тогда я узнаю его еще лучше. Пока же она внимательно наблюдала за тем, как он реагирует на ее ласки. Она еще могла это делать. Но вскоре рука его скользнула вверх по внутренней стороне ее бедра, и все мысли разом исчезли. С уст Паломы сорвался слабый стон, и Антонио с наслаждением увидел, что великолепные волосы ее рассыпались по подушке, а прекрасное лицо искажено страстью.

Кажется, она прошептала его имя и в ту же секунду ощутила, как его язык замер возле пупка, а затем скользнул ниже. И еще ниже. И еще… Необыкновенно ласково и искусно Антонио возбуждал в ней все большую и большую страсть, до тех пор пока Палома не почувствовала, что готова принять его. И когда он вошел в нее, она поняла, что по-другому и быть не могло. Все было настолько естественно и прекрасно, что ей показалось, будто они всю жизнь знали и любили друг друга. Антонио ритмично двигался в ней, и, когда Палома почувствовала, что напряжение достигло предела, она ощутила на лице его нежные, ласковые пальцы. Она бы никогда не поверила, что этот человек, властелин мира, способен на такую нежность.

А потом Палома поняла, что Антонио, с которым она спорила о любви в доме Рафаэля, и не был на это способен. Тепло и ласка шли из самой глубины его души, от того Антонио, который был скрыт от посторонних глаз. И теперь, Палома чувствовала это, он больше не мог таиться от нее…

Взрыв наслаждения застиг ее врасплох. Мир разлетелся на тысячи осколков, и они вспыхнули ослепительным огнем, чтобы затем сложиться воедино и образовать новую вселенную, так не похожую ни на что виденное ею раньше.

Палома попыталась что-то сказать, но пальцы Антонио накрыли ее губы. Он что-то шептал ей на ухо, ловил губами легкие черные пряди. И скоро сознание Паломы заволокло пьянящим дурманом, и она заснула, чувствуя, что нежные, теплые руки все еще обнимают ее.

Проснувшись на следующее утро, она уловила неясный шорох в постели рядом с собой. Палома приоткрыла глаза и увидела, что Антонио поднялся и на минуту замер в призрачном утреннем свете. Прошлой ночью она всем своим существом ощущала его могучее, горячее тело, но почти не видела его. А теперь Антонио стоял перед ней во весь рост, и она с удовольствием оглядела его длинные мускулистые ноги, крепкие ягодицы, узкие бедра. Палома вспомнила сказочные ощущения, что он заставил ее пережить, и отчетливо поняла: если Антонио коснется ее, она будет с ним снова и снова.

Вместо этого он спешно оделся. Палома с замиранием сердца ждала, когда он разбудит ее, чтобы попрощаться. А может, он просто поцелует ее? Но минуты бежали одна за другой, и никто не подходил пожелать ей доброго утра. Палома не выдержала и открыла глаза. Антонио стоял, ссутулившись, у окна и выглядел обеспокоенным. Он глядел прямо перед собой и, казалось, видел что-то очень для себя неприятное.

Наконец он расправил плечи и тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли. В следующее мгновение он вышел из комнаты, неслышно прикрыв за собой дверь.

 

10

Через три дня они вылетели в Валенсию. Антонио все эти дни пропел в офисе, как и собирался, и присоединился к женщинам лишь в аэропорту.

По пути в аэропорт сеньора Долорес обеспокоенно спросила Палому:

– Дорогая, ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? Что-то ты очень бледная и все время такая молчаливая, словно тебя что-то гнетет.

– Просто я не очень люблю летать, – вяло ответила Палома.

Она действительно чувствовала себя неважно с тех самых пор, как возлюбленный покинул ее на рассвете, не сказав ни слова. Но не было смысла объяснять это донье Долорес, и она отделалась привычной отговоркой.

Палома постоянно пыталась найти объяснение поведению жениха. Все-таки в ту ночь он вернулся к ней, и внимательно выслушал ее, и утешил. Она никогда этого не забудет. Антонио, как никто другой, понял ее чувства, и она всегда будет любить его за это.

И в постели он был с ней необыкновенно ласков и бережен. Так почему же потом просто встал и ушел, даже не оглянувшись? Палома не находила ответа.

На следующее утро после приема в доме де ла Росса донья Долорес восторженно рассказала Паломе об эпизоде с сеньорой Аларио. То, с какой страстью Антонио кинулся защищать ее, рискуя испортить отношения с нужным для себя человеком, тронуло сердце Паломы. Однако холод вновь прокрался ей в душу, когда она подумала, что сам Антонио не счел нужным рассказать ей об этом.

Палома могла понять ту тщательность, с которой Антонио ускользал от чрезмерной близости с кем бы то ни было. Отчасти она даже жалела своего жениха. Однако все острее чувствовала, что не может смириться с этой чертой его характера.

Она твердо решила, что уедет от Toppec-Кеведо сразу после свадеб. Так скоро, как только будет возможно, чтобы никого не обидеть. Да, этот поступок разобьет ее сердце, но лучше пережить горечь разлуки, чем выйти замуж за человека, который приближается к ней только для того, чтобы снова уйти.

В аэропорту Палома холодно ответила на приветствие Антонио и улыбнулась так равнодушно, как только могла. Впрочем, она никогда раньше не бывала в Валенсии и не собиралась портить себе удовольствие от поездки. Расплата придет потом.

Члены семейства Торрес-Кеведо начали собираться в Валенсии за два дня до первого бракосочетания. Гостей из Мадрида встречали Эрнесто и Натали, Как всегда довольные и улыбчивые, они весело болтали всю дорогу, и Палома окончательно успокоилась, решив: будь что будет.

Имение Торрес-Кеведо произвело на Палому сильное впечатление. Безусловно, это было самое причудливое здание, которое ей когда-либо приходилось видеть. Внутреннее его убранство поразило ее еще больше. Хозяева любезно разрешили ей побродить по дому, чем она с превеликим удовольствием и занялась.

Алехандро приехал на следующий день и выглядел несколько подавленным. И Палома, и Натали, бывшие от него без ума, тут же изъявили желание утешить его. Усевшись на огромный диван по обе стороны от Алехандро, они перешли в наступление.

– Ты наконец-то встретил ее.

– Кого ее? – Алехандро сделал вид, что не понял.

– Ты знаешь, о чем я. – Палома похлопала его по плечу. – Ее! Единственную и неповторимую!

– Как ее зовут? – требовательно спросила Натали.

Алехандро, вздохнул, сдаваясь.

– Ингрид, она норвежка. Я мельком видел ее на конференции орнитологов в Осло. Мы жили в одном отеле и обедали в одном ресторане – он замолчал.

– О, норвежка! Эта просто замечательно! Норвежек в роду Торрес-Кеведо еще не было! – в один голос воскликнули молодые женщины. – И что дальше?

– А ничего. Я улетел в Испанию, а она… она… Впрочем, я не знаю, что сделала она… – Алехандро смешался и замолчал.

Его собеседницы с трудом сдерживали смех.

– Это любовь с первого взгляда! – торжественно объявила Натали. – Но почему ты не завязал с ней более близкого знакомства?

– Сам не понимаю, – пожаловался Алехандро. – Меня утешает лишь то, что она оказалась в списке участников международной акции по созданию птичьего заповедника на Азорских островах.

– Перст судьбы, не иначе, – заключила Палома, – Вполне возможно, что эта Ингрид послана тебе Небом. Не упусти свой шанс!

– Да, но… – Алехандро пустился перечислять зловредные обстоятельства, которые могут помешать ему воссоединиться с этой удивительной во всех отношениях девушкой, но голос брата, окликнувшего его, не дал ему докончить. – Простите, – извинился он и поспешно покинул комнату.

Оставшись вдвоем, Палома и Натали долго крепились и с серьезными минами смотрели в пол, но вот глаза их встретились и они расхохотались.

– Вообще-то, мы не должны смеяться, – пробормотала Палома, утирая слезы.

– О да, это нехорошо, – подхватила Натали. – Но я не могу удержаться. Похоже, мы единственные, кому удалось видеть одного из Торрес-Кеведо в такой растерянности и отчаянии. – И она опять залилась смехом.

Палома покачала головой.

– Бедняга Алехандро! Но будем надеяться, что эта драматическая история счастливо закончится.

На следующий день все собрались в местной церкви на бракосочетание Алонсо Торрес-Кеведо с его возлюбленной Элиз, После венчания свадьба плавно перетекла в дом Торрес-Кеведо. Однако с самого начала все пошло не так. По-видимому, Элиз не до конца прониклась своим новым статусом и вела себя не как сеньора Торрес-Кеведо, а как скромная домохозяйка. Предыдущие два месяца она занималась организацией свадьбы Эрнесто и Натали. Это обещало стать заметным событием, и нужно было устроить воистину роскошный прием. Элиз с воодушевлением продумывала все детали празднества, однако на собственной свадьбе вдруг растерялась. Едва провозгласили первый тост за молодоженов, она извинилась и выбежала из-за стола, объяснив, что должна посмотреть, как идут дела в кухне.

– Кажется, она не понимает своего счастья, – вполголоса заметила донья Долорес. – Вы только посмотрите, как она обращается с Алонсо!

– Может, в этом все и дело? – с усмешкой предположил Эрнесто. – Сотни женщин готовы наизнанку вывернуться, только бы обратить на себя внимание мужчины. А потом появляется та единственная, что не замечает его, и выворачиваться наизнанку приходится ему. Так-то, тетушка. – И он выразительно посмотрел на Натали.

Скоро все как-то незаметно разбились на пары. Эрнесто и Натали, обнявшись, отправились прогуляться. Алехандро и донья Долорес расположились в саду и вели неспешную беседу.

– Может, и нам стоит немного пройтись? – невыразительным голосом спросил Антонио у Паломы.

Она кивнула.

Они вышли из ворот виллы и какое-то время шли молча, не касаясь друг друга. Наконец Антонио нарушил молчание.

– Думаю, нам следует поговорить.

– Давно пора, – согласилась она.

– Вся эта свадебная суета заставила меня о многом подумать, – начал Антонио. – Похоже, что и тебя тоже.

– О да, – усмехнулась она. – О многом.

– Есть такая примета, что за одной свадьбой обычно следует другая, – сказал Антонио. – Ты понимаешь, с каким нетерпением все ждут, когда мы объявим о дне нашего бракосочетания?

– Понимаю. Я несколько раз ловила на себе многозначительные взгляды, – ответила она.

– Думаю, что завтра – самое подходящее время.

– Подходящее для чего? – осторожно поинтересовалась Палома.

– Для того чтобы объявить дату. У нас было достаточно времени на раздумья. Лично я уже принял решение. Я не ошибся в тебе. Ты настоящая испанка, к тому же в Мадриде у тебя уже есть своя клиентура. Когда ты окончательно переедешь сюда, все пойдет как по маслу. Так что, думаю, мы с тобой не прогадаем.

– Если смотреть на это под таким углом, то безусловно.

– Так, значит, я могу сказать маме, что все решено? – быстро спросил Антонио.

Что же это? Неужели именно так звучит в его устах предложение руки и сердца? Под великолепным ночным небом, среди волшебной тишины и таинственной темноты аллей эти слова прозвучали так неожиданно буднично, что Палома не знала, плакать ей или смеяться.

– Я не думаю, что мы должны торопить события, – вымолвила она, наконец. – Ты сказал, что я подхожу тебе по двум параметрам: наличие испанской крови и мадридских клиентов. Все так. Но не кажется ли тебе, что этого маловато для хорошей жены? Кроме того, есть и еще кое-что, о чем мы никогда не упоминали, и, возможно, напрасно.

– Я ждал, что ты заговоришь об этом, – кивнул Антонио. – Ночь, что мы провели вместе…

– Две ночи, – едва слышно прошептала Палома.

Антонио хотел было возразить, но передумал.

Некоторое время они шли молча. Узкая дорожка вывела их к морю. Несмотря на поздний час, в кафе еще сидели посетители и над берегом плыла мелодия фламенко.

– И все же я думаю, что мы неплохо ладим друг с другом. Что ты на это скажешь?

Тепло его дыхания на щеке. Переплетенные тела. Безумство горячей плоти внутри нее… Да, они неплохо ладили.

– Безусловно… – Палома скривилась, – эксперимент удался во всех отношениях. Мы сумели достичь наилучшего результата.

Последние слова прозвучали с нескрываемой иронией, но Антонио словно бы и не заметил этого.

– Все пошло хорошо с того самого дня, когда ты приехала в Мадрид. Думаю, первая суббота сентября подойдет лучше всего, – вернулся Антонио к вопросу о дате свадьбы.

– Ты выбрал день, не посоветовавшись со мной?

– День еще не назначен. Просто я прикинул, и вышло, что это удобнее всего. Я как раз успею закончить одно важное дело.

– Все твои дела важные, – пробормотала Палома.

– Но это особенно. И если мы не решим все вопросы сейчас, потом у меня просто не останется на это времени. Говорю тебе: я буду занят до конца лета. Серьезно занят. А к началу сентября я, возможно, поднимусь на новую ступень жизненной лестницы. Тем более хорошо, если я поднимусь туда вместе с женой.

– Нет, Антонио. Так не пойдет.

– Но здравый смысл…

– Послушай, – начала она чуть не плача. – Помнишь, в тот первый вечер в клубе ты сказал мне, что самое главное – это контролировать ситуацию? «Стоит тебе потерять контроль, как его тут же захватит кто-то другой, так что гляди в оба», – повторила Палома его слова. – Мне кажется, это не совсем верно.

– Палома, ты вкладываешь в мои слова гораздо больше смысла, чем я сам. Все проще. Кто-то должен заглядывать вперед.

– В своих планах ты оставил меня далеко позади, – горько усмехнулась Палома. – Прости, но я даже не уверена, что вообще выйду за тебя замуж.

– Как?! Ты же только что сказала…

– Беда в том, что наилучшего результата иногда недостаточно, – отчеканила Палома.

– Так, и чего же, по-твоему, будет достаточно? – взвился Антонио.

– Не знаю. Просто ставлю тебя в известность, что вопрос еще не закрыт. Мои планы могут измениться.

Эрнесто и Натали с нетерпением ждали предстоящую свадьбу.

– Я вот-вот потеряю голову и покажу тебе, что пристойно, а что нет.

Она нежно поцеловала его.

– Иди спать, любимый. Может, увидишь меня во сне.

– Ты снишься мне каждую ночь, Натали! Ты любишь меня?

– Больше жизни, – прошептала Натали. – А ты?

– На свете нет слов, чтобы сказать, как сильно я тебя люблю! – с пафосом произнес Эрнесто. – Спокойной ночи, моя королева. Завтра ты действительно станешь моей!

Элиз Торрес-Кеведо окинула рассеянным взглядом огромную кухню, отыскивая хоть малейший беспорядок.

– Довольно, оставь, – сказал ей Алонсо. – Когда же моя жена наконец заметит меня и подарит поцелуй?

– Твоя жена, – прошептала Элиз. – Как долго мы этого ждали.

– Слишком долго, любимая.

Он взял ее за руки и долго смотрел ей и глаза. Она ответила ему тем чудесным взглядом, что сразил его наповал много лет назад.

Элиз улыбнулась. Для нее время будто вернулось в тот солнечный миг, когда она впервые увидела этого человека, дерзкого светского льва, к которому поступила в услужение. Тогда она и подумать не могла, что дело закончится их бракосочетанием. Она пережила и его свадьбу, и кончину его супруги, умершей в тот день, когда на свет появился их младший сын. Но, как утверждал Алонсо, все эти годы для него существовала лишь она одна. Правда, Элиз не поручилась бы, что была единственной в его жизни. Но как могла она упрекать его в этом, если так долго отказывала ему?

– Дорогой, прости, что я пропадаю в кухне. Но завтра у нас грандиозный день, и все должно быть в порядке.

– О нет, – твердо сказал Алонсо, чуть ли не силой уводя ее из кухни. – Грандиозный день был сегодня. Пойдем, любовь моя.

Прогулка взбодрила Палому, и она никак не могла заснуть. Впрочем, она чувствовала, что дело не только в свежем воздухе. Ей не давала покоя одна мысль, маленький червячок сомнения, который постепенно превращался в ядовитую змею. Палома вскочила с постели, наскоро оделась и направилась в спальню Антонио.

Она постучала трижды, прежде чем он отворил. Видимо, Антонио уже успел заснуть. Он несказанно удивился, увидев ее.

– Что ты здесь делаешь в такой час?

– Прости, что потревожила. Но я просто обязана кое-что тебе сказать. Думаю, я все-таки не смогу выйти за тебя замуж.

– Да в чем дело? – взорвался Антонио.

– В том, что мы не любим друг друга.

Он в недоумении уставился на нее.

– Что ты такое говоришь?

– Прости, и ввела тебя в заблуждение. Я совсем не такая, как ты думаешь. Мне хочется любить и быть любимой. А с тобой это невозможно. – В глазах Паломы стояли слезы. – Я рада, что могу, наконец высказать все, что думаю, хотя мне и нелегко. Но мы оба такие, какие есть, и ничего с этим не поделаешь. Ты сам это сказал сегодня.

Антонио молчал. Лицо его посерело, в глазах застыла не то боль, не то беспомощность. Но Паломе было все равно. Уже все равно.

– Это твое окончательное решение? – спросит он.

– Нет. Просто подумай о том, что я сказала.

И Палома пожелала ему спокойной ночи.

В облаках белого шелка и кружев, в сиянии жемчуга, в длинной прозрачной фате Натали выглядела самой великолепной из невест. Лицо ее излучало столько счастья, что каждый, кто смотрел на нее чувствовал, что этого счастья хватит и на его долю. Эрнесто же держался строго и несколько напыщенно. Похоже было, что впервые в жизни он действительно отдает себе отчет в том, что происходит нечто очень важное.

Антонио и Алехандро и здесь были шаферами. Антонио, как всегда, выглядел безупречно, Алехандро же заметно нервничал и время от времени теребил воротничок.

Вчерашняя свадьба по настоянию Элиз праздновалась в узком семейном кругу. Сегодняшняя обещала стать более чем заметным событием в городе, и даже за его пределами. В доме Торрес-Кеведо собрались сливки общества.

Несмотря на вчерашний разговор с Антонио, Палома надела на палец кольцо с изумрудом. Лишние вопросы были ей ни к чему. Они снова танцевали вместе, и Палома изо всех сил играла роль счастливой невесты. Скоро она поняла, о чем предупреждал ее Антонио. Многие гости одаривали их весьма многозначительными улыбками.

Платье ее было намного скромнее, чем те, в которых ее привыкли видеть знакомые из высшего общества. Сегодня правила бал Натали, и ей ни к чему было соперничество. Поэтому Палома ограничилась длинным шелковым платьем приятного оливкового оттенка – элегантным, но очень простым.

– Я уже говорил тебе, что ты выглядишь великолепно? – спросил Антонио, – Я горжусь тобой. Слава богу, от вчерашнего его раздражения не осталось и следа. Антонио с блеском исполнил обязанности шафера, а затем, прежде чем пригласить Палому танцевать, с улыбкой наблюдал за ней.

Увидев, что Палома и Антонио собираются танцевать, Натали подала знак музыкантам, и те заиграли композицию под названием «Посмотри, как он влюблен». Публика зааплодировала, думая о молодоженах, что танцевали, тесно прильнув друг к другу. Но Натали указала рукой на Антонио и Палому. И тогда все взгляды устремились на них, Палома удивлялась сама себе. Несмотря на все запреты, на все уговоры, на все обещания быть благоразумной, она почувствовала, что близость его тела по-прежнему волнует ее. Как хочется, чтобы этот волшебный танец длился вечно! Как не хочется, чтобы Антонио разомкнул объятия! Последний раз он обнимал ее там, в Мадриде, в ее спальне. Тогда они лежали рядом, обнаженные, и дарили друг другу тепло и блаженство. Этот танец казался слабым отзвуком того прошедшего дня, дразнящим напоминанием.

И ведь так легко было поверить, что ничто больше не имеет значения! Воздух вокруг них стал жарким. Палома чувствовала тепло его тела и не сводила глаз с красивого, мужественного лица. С любимого лица. Палома была уверена, что и Антонио думает сейчас о ней. Она прочла это в его темных глазах, полных затаенной нежности.

Как хорошо мы понимаем друг друга, когда молчим, с удивлением подумала Палома. Может, не все еще потеряно? А вдруг нам все-таки удастся проложить дорожку в счастливое будущее?

Музыка стихла. Танец закончился. Волшебный миг улетел. И тут же их окружила толпа гостей.

– Не томите, скажите когда?

– Да, так когда вы решили?

– Ну, вы выбрали день?

Внезапно Палома почувствовала, что рука Антонио, которая по-прежнему лежала у нее на талии, напряглась.

– Да, мы назначили дату, – ответил он любопытствующим. – Первая суббота сентября.

На несколько секунд все стихло, а затем раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Эрнесто и Алехандро пробрались к Антонио и с чувством пожали ему руку, донья Долорес прослезилась, а Натали повисла на шее у Паломы.

– О, я так рада, так рада за тебя!

– Это здорово! – сказал Эрнесто. – Жду не дождусь увидеть своего уважаемого братца в роли жениха. Да, надеюсь, мы приглашены? – шутливо поинтересовался он у Антонио.

К всеобщему изумлению, тот поддержал игру.

– Натали – да. Ты – нет, – заявил Антонио.

Эта незамысловатая шутка несказанно развеселила гостей.

– Поцелуй ее! – крикнул кто-то. – Поцелуй невесту!

Под ногами Паломы разверзлась пропасть. На один краткий миг она почувствовала, что готова простить ему все на свете. Но мгновение спустя память услужливо оживила его нелицеприятные поступки, его высокомерие, самоуверенность, бескомпромиссность, которые она терпеть не могла. Внезапно Паломе стало холодно. Краски чудного вечера поблекли, сердце словно окаменело. Она никогда не простит его. Только так она сможет достичь своего наилучшего результата.

Палома позволила Антонио поцеловать себя – все равно у нее не было выбора. А то, что она собиралась ему сказать, подождет. Однако слышать восторженные предложения Алонсо устроить свадьбу здесь, в Валенсии, видеть, как Натали и Элиз принялись деловито обсуждать приготовления к церемонии, было нестерпимо. Палома не помнила, как выдержала следующий час, целиком посвященный разговорам об их скорой свадьбе.

Однако тяжелее всего для Паломы было смотреть на донью Долорес. Она так радовалась, глаза ее так лучились от восторга, что казалось бесчеловечным нарушить ее счастливое неведение. Она искренне полюбила Палому, и для нее не было большего счастья, чем видеть ее женой Антонио. Молодая женщина попыталась хотя бы немного подготовить пожилую женщину к ожидающему ее удару.

– Он не должен был так поступать! – расстроенно обратилась она к донье Долорес. – Объявлять во всеуслышание, ничего не сказав вам. Да и потом, мы…

– Я все понимаю, дорогая, – мягко сказала та. – Но Антонио в плену своих чувств. Мы не должны упрекать его за это. А кроме того, я знаю обо всем со вчерашнего вечера.

– Что?! Он сказал вам вчера?!

– Как раз перед тем, как вы ушли прогуляться, Антонио поделился со мной своими планами. Сказал, что подумывает о начале сентября, но уточнит этот вопрос с тобой.

– А что он сказал, когда вернулся? – спросила Палома. Глаза ее потеплели.

– К тому времени я уже спала. А сегодня, сама понимаешь, было не до этого. Я даже не могла улучить минутки, чтобы поговорить с ним. Но, в любом случае, я очень рада за вас.

Поцеловав ее в щеку, донья Долорес удалилась, не подозревая, в каком состоянии оставляет Палому. Та поспешно отыскала Антонио.

– Нам надо поговорить!

– Успеем. Сейчас нужно заняться гостями. Пойдем со мной.

Когда последний гость, наконец покинул гостеприимную семью, Палома требовательно схватила его за руку и потащила в небольшую комнату рядом с гостиной.

– Сначала скажу я… – начал было Антонио, но Палома перебила его.

– Ты и без того уже много чего наговорил. Теперь моя очередь. Как ты смел объявить всем о нашей свадьбе, когда я ясно дала понять, что ничего не решила?

– Палома, дорогая, упрямство бессмысленно. Мы оба знаем, что ты согласишься. Так зачем же тянуть кота за хвост? Согласен, я поступил не очень красиво, но пусть это останется между нами.

– А что ты думаешь делать дальше? Готовиться к свадьбе? Составлять список гостей? Не трудись! Я пришла сказать тебе «до свидания». С меня хватит. Прощай! Наша помолвка разорвана!

 

11

Прошло некоторое время, и жизнь Паломы в Лос-Анджелесе мало-помалу вошла в привычную колею. Она по-прежнему целыми днями пропадала в галерее, изредка ходила в театр, посещала музеи. Поездка в Мадрид все дальше уходила в прошлое и казалась теперь сном, призрачным и далеким. Дела в галерее пошли намного лучше, и Палома рассчитывала в ближайшем будущем разделаться с долгами.

Но, думая о долгах, она старалась не думать о бывшем женихе. Первое время ей это давалось с трудом. Слишком живо было воспоминание о его руках и губах, о его теплом, ласковом взгляде, о ночах, что они провели вместе. Но, с другой стороны, Палома понимала, что вернулась из Мадрида совершенно другим человеком.

Там, в Испании, она доказала себе, что способна обойтись без отца, и детские страхи и сомнения больше не тревожили ее. Там, в Испании, она почувствовала, что может быть не только умной собеседницей, но и обворожительной женщиной. Донья Долорес дала ей возможность почувствовать себя желанной и любимой, а Антонио… Что ж, Антонио заставил ее понять, что на самом деле она сильная и стойкая женщина, чьи решимость и воля помогут ей многого добиться в жизни.

Теперь Палома ничего не боялась и ни о чем не жалела. Умом она понимала, что Антонио ей не нужен. Она прекрасно справлялась со своей жизнью сама, в этом сомнений больше не было. Тревожило лишь одно: Палома не знала, как скоро ее сердце освободится от нежной привязанности к этому человеку.

Однажды вечером Палома, как обычно, задержалась допоздна в галерее. Вдруг дверь отворилась и вошла очаровательная женщина лет тридцати, одетая дорого и со вкусом. У нее были темные глаза и блестящие черные волосы. На лице незнакомки сияла лучезарная улыбка. Так могут улыбаться лишь люди, полностью довольные жизнью и своим местом в ней.

– Вы сеньорита Гиллби? – спросила женщина. У нее был сильный испанский акцент, и слова она выговаривала тщательно, словно боясь ошибиться.

– Да, я Палома Гиллби. Показать вам что-нибудь?

– О нет, спасибо. Я здесь не за этим. Мне нужно поговорить с вами… об Антонио, – многозначительно добавила она после паузы.

– Простите, я не совсем вас понимаю.

– Меня зовут Исабель, я его бывшая невеста. – Женщина снова замолчала, затем решительно произнесла: – Я пришла сказать вам, что вы обязательно должны выйти за него замуж.

Вот это да! Палома не знала, что и думать. Единственное, что она могла сообразить, это предложить гостье кофе.

Когда они уселись за стол, Палома спросила:

– Не могли бы вы повторить то, что сказали? Кажется, я плохо расслышала.

– Я сказала, что вы должны выйти замуж за Антонио. Думаете, я сумасшедшая, да?

– Нет, я так не считаю, но все же хотелось бы узнать, почему это так волнует вас.

– И правда, с чего бы мне думать о мужчине, который остался в далеком прошлом? Но тем не менее я очень переживаю за Антонио. Может, потому, что виновата перед ним. С тех пор как мы расстались, он здорово изменился, и не в лучшую сторону. Наши общие знакомые говорят, что он замкнулся в себе, стал скрытным и сухим и никого к себе не подпускает ближе, чем за километр. – Исабель перевела дух.

– Никто не виноват в том, что вы разорвали помолвку, – вставила Палома.

– Вы правы. Но я повела себя не совсем правильно. А Антонио… он слишком чувствителен. Для него каждая, мелочь имеет значение. Многие люди скажут, что он вообще не способен на чувства. Но мы-то с вами знаем, что это не так. – Она проницательно взглянула на Палому.

– Да, – ответила та. – Я сразу поняла, что Антонио на самом деле не таков, каким хочет казаться. В нем есть нечто, что он искусно прячет от всех и прежде всего от самого себя.

– В том-то и беда. И в этом уж точно виновата я целиком и полностью. Когда-то Антонио не пытался скрывать своих чувств. И он слишком сильно любил меня. Больше, чем я могла вынести и, вероятно, заслуживала. И он был безумно ревнив, стремился контролировать каждый мой шаг.

Палома чуть заметно кивнула. Она хорошо понимала свою собеседницу.

– Так вот, скоро я встретила другого мужчину и полюбила его. Он был женат и не собирался разводиться. А я неожиданно поняла, что беременна. Антонио ни секунды не сомневался в том, что ребенок его, и начал готовиться к свадьбе.

– Но как такое возможно? Вы что… – Палома осеклась.

– Ну да, я изменяла обоим. – Исабель чуть заметно пожала плечами. – Антонио ни о чем не подозревал. Я пыталась убедить его подождать со свадьбой, но он был непреклонен. Вы же знаете, каким он может быть.

Палома снова кивнула.

– Клянусь, я несколько раз начинала разговор, но не смогла рассказать ему все. Знаете, я очень боялась Антонио. Ведь люди, которые способны страстно любить, и ненавидят также неистово.

Исабель ненадолго замолчала и отхлебнула кофе. Интересно, ненавидит ли меня Антонио, подумала Палома.

– И что случилось потом? – спросила она.

– Однажды Антонио решил устроить мне сюрприз и пришел ко мне домой раньше условленного часа. Он открыл дверь своим ключом и неслышно подошел к дверям спальни. Я была там… с любовником.

Палома вздрогнула и закрыла глаза.

– И что он сказал?

– Ничего. Ни единого слова. Он просто стоял как вкопанный, и на лице его было столько муки, что казалось, он умирает. Затем он ушел. С тех пор я не видела его. На следующий день он прислал мне записку, в которой извещал о том, что «помолвка расторгнута с обоюдного согласия сторон», – процитировала Исабель. Видно, строчки до сих пор стояли у нее перед глазами.

– А потом и жена моего любовника обо всем догадалась. Они разошлись. А так как он родом из Барселоны, то мы переехали жить туда. Я постаралась обо всем забыть. – Исабель вздохнула. – Слава Богу, в Мадриде никто толком не знает правды. Антонио бы не пережил, если бы эта история выплыла наружу.

Исабель помолчала, сосредоточенно разглядывая кофейную чашку, затем продолжила:

– Правда, по городу поползли слухи. Еще до того, как мы расстались, кое-кто намекал Антонио на то, что я… ну, скажем так, не вполне верна ему. Но он не желал ничего слушать. Он великодушный и честный человек. И в работе, и в любви.

– Думаю, все это в прошлом. Антонио, которого я знаю, не способен любить, – задумчиво произнесла Палома.

– Вы не правы! – воскликнула Исабель. – Человеку с таким огромным чувственным потенциалом просто невозможно потерять способность любить. Заглушить, запрятать – да. Но и только, И я знала, что однажды он сможет полюбить вновь. Я рада, что его выбор пал на вас. Кажется, вы подходите друг другу.

– Вы ошибаетесь. Антонио не любит меня.

– Разумеется, любит. Иначе почему, он почти забросил дела и целыми днями изучает книги по истории живописи.

– Что?! – Палома решительно отказывалась верить тому, что говорила ей бывшая возлюбленная Антонио. – Быть того не может! – И тут же подозрительно осведомилась: – А вам-то откуда это известно? Вы же сказали, что не видели его с того самого дня.

– Я и не видела. Мария Кончита рассказала мне.

– Вы знаете мою сестру? – Еще не оправившись от предыдущего потрясения, Палома вновь была огорошена словами гостьи.

– Ну да. Мы вместе учились в школе и были очень дружны. Да и теперь видимся при первой возможности.

Так вот оно что! Мария Кончита прекрасно знала всю историю и все равно втравила ее в эту авантюру. И без зазрения совести называла Антонио Ледяным мужчиной. Господи, что же творится на белом свете! Впрочем, она подумает об этом потом. Сейчас необходимо выяснить еще один вопрос, самый важный.

– Исабель, почему вы пришли ко мне?

– Очистить совесть и попытаться хоть чем-то искупить вину перед Антонио. Я должна это сделать. Палома, пожалуйста, вернитесь к нему. Второго удара он не перенесет.

На следующее утро Палома проспала. Она вскочила с постели на полчаса позже, чем нужно, чертыхаясь, сделала себе кофе и поспешила в галерею. Вчерашний разговор разбередил ее душу. Перед глазами то и дело вставала роскошная Исабель, женщина, разбившая сердце Антонио. Безоблачное счастье в ее глазах отчего-то рассердило Палому. Нет, она не собиралась никого осуждать, но и не могла подавить своего раздражения.

Палома свернула на улицу, ведущую к галерее, и неосознанно замедлила шаг. Ей вспомнился день, когда Антонио в первый раз появился здесь. Тогда она тоже опаздывала, и он был ужасно недоволен. У него на лице было написано, как глубоко он презирает непунктуальных людей!

Она печально улыбнулась, представив Антонио, безупречно одетого, серьезного, спокойного, и ту девчонку, которой была до отъезда в Мадрид. Что ж, теперь она изменилась. И только одно осталось прежним: ее привычка опаздывать.

Ответом на эту мысль прозвучал сердитый возглас:

– Эй, ты что, вообще никогда не можешь прийти вовремя?

У запертой двери галереи стоял Антонио.

– Ты?! – изумленно вскрикнула она. – Господи, что ты тут делаешь?

– Жду хозяйку. – Он пожал плечами. – У меня есть к ней одно дело.

Палома не могла совладать с собой. Руки ее дрожали, и Антонио пришлось долго ждать, пока она откроет дверь. Наконец они вошли внутрь, и Палома предложила ему кофе.

– Нет, спасибо. Я не собираюсь тебя задерживать, – произнес он. – Я прилетел сказать тебе, что ты была права.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Палома.

– Я имею в виду тот натюрморт, помнишь? Это действительно Сурбаран. Ты была первая, кто сходу определил авторство. Снимаю шляпу перед самым великим специалистом в области европейской живописи всех времен и народов!

Палома недоверчиво посмотрела на него.

– Никогда не поверю, что ты летел через океан только для того, чтобы рассказать мне о своей невинной проделке. – Она покачала головой. – Это так не похоже на тебя.

– Что ж, ты опять права. Я здесь, чтобы подарить тебе это произведение.

И он, как и в тот раз, достал из кейса и протянул ей небольшой холст.

– Антонио, – воскликнула она, отводя его руку, – я не могу принять его! Пожалуйста, не ставь меня и неловкое положение!

– Прошу тебя, Я бесконечно благодарен тебе за все, что было между нами. Знаю, ты не захочешь этому верить, но позволь мне хотя бы попытаться отблагодарить тебя. Палома, пожалуйста, возьми картину. Она же тебе тогда так понравилась!

Палома почувствовала, что у нее кружится голова. Слова, что говорил Антонио, были очень приятными, но в тоне его звенел металл. Она заглянула ему в глаза и увидела в них такую решимость, что ей стало страшно.

– Нет, Антонио, это слишком. Я поняла бы, если бы ты сделал такой подарок невесте, тогда столь ценное произведение искусства хотя бы осталось в семье. Но неужели какие-то сентиментальные глупости… – она перевела дыхание и смело посмотрела на него, – способны сделать тебя столь расточительным?

Но Антонио, казалось, не услышал последних ее слов.

– Невесте? Но женщина, которую я люблю, никогда не выйдет за меня замуж. Так она мне сказала, и со временем я понял, что, возможно, для нее это к лучшему. – Он вздохнул.

Она не верил а своим ушам, К лучшему для нее?! Меж тем Антонио, задумчиво глядя на нее, продолжил:

– Знаешь, я все время думаю, а если бы обстоятельства сложились иначе или если бы я вел себя умнее, может, у нас что-то и получилось?

Палома молчала. Она не знала, что и думать, чувствовала только, что ей так хорошо и спокойно рядом с этим мужчиной, что все остальное вряд ли может иметь какое-то значение.

– После твоего отъезда я много чего передумал, – снова начал Антонио. – И понял, что на свете есть вещи, которыми нельзя шутить.

– Конечно, есть. Например, твоя работа. – Палома чуть улыбнулась. Исабель сказала, что он почти забросил дела. Полно, может ли это быть?

Его ответ потряс ее.

– Нет, Палома, не работа. Любовь. – Он глубоко вздохнул. – Я люблю тебя, и, если ты ничего не чувствуешь ко мне, я сейчас же уйду и больше никогда не попытаюсь увидеть тебя.

– Я люблю тебя, Антонио, – тихо сказала Палома и дотронулась до его щеки.

Он обнял ее так стремительно и крепко, что у нее перехватило дыхание.

– Повтори! – потребовал он.

– Хоть тысячу раз подряд! Я люблю тебя, Антонио. Люблю всем сердцем. И всегда буду любить.

Тогда он поцеловал ее, нежно и осторожно. И Палома почувствовала, что все плывет у нее перед глазами.

– Я решил, что потерял тебя навсегда, – хрипло произнес Антонио. – Я все время чувствовал, что теряю тебя, и ничего не мог с этим поделать. Я любил тебя, но не мог об этом сказать. Не хватало смелости. Да, Палома, я оказался трусом, и ты поняла это раньше меня.

– Антонио, милый, не надо!

– Нет, не останавливай меня. Я хочу, чтобы между нами не осталось никаких недомолвок. Однажды я уже любил…

– Я знаю. – Палома нежно дотронулась губами до его щеки. – Исабель. Она приходила поговорить со мной.

– Исабель была здесь? В галерее? Когда? – Изумлению его не было предела.

– Вчера.

– Боже мой! И что же она тебе рассказала?

– Все, – просто ответила Палома.

Антонио покачал головой.

– Что ж, я рад этому. – Он помолчал. – После того, что сделала Исабель, я не собирался позволять кому бы то ни было приближаться ко мне. Я говорил себе, что это признак силы, не желая замечать, что на самом деле веду себя так из слабости и страха. Но когда я встретил тебя, все изменилось. Каждый миг, что мы провели вместе, делал меня по-настоящему счастливым. Но я не верил себе и не верил тебе. Я пытался прогнать прочь волшебное чувство. Иногда я был до омерзения самодовольным… Прости меня, теперь я понимаю, как это глупо.

Палома чуть заметно улыбнулась.

– Когда ты сказала мне, что все кончено, я еще ничего не понял. Я считал, что всегда смогу заставить тебя выйти за меня замуж, а там все образуется. Но когда ты уехала, у меня опустились руки. Я не знал, как вернуть тебя. И подумал… может, эта картина… Впрочем, какая разница!

Палома молча взяла его руку в свои, как в тот далекий день в саду.

– Я боялся, что моя любовь не нужна тебе.

– Она всегда будет нужна мне, Антонио. Никогда не оставляй меня, любимый!

– А ты хорошо подумала? Знаешь ли, я жуткий собственник и ничего не делаю наполовину, – улыбнулся он. – Ты нужна мне вся, целиком.

– Целиком! – в восторге повторила Палома.

Антонио вновь стал серьезным.

– Знаешь, ты вернула меня к жизни, Палома. Я снова живу, дышу и люблю. И я хочу, чтобы так было всегда. Я хочу жить в твоем сердце.

В глазах Паломы стояли слезы.

– В моем сердце, – прошептала она. – Навсегда, любовь моя.

 

Эпилог

Присев на краешек кровати, Антонио наблюдал за тем, как его жена и девятимесячная дочь сосредоточенно смотрятся в зеркало.

– Ну, – обернулась к мужу Палома, – разве она не прелесть?

Антонио кивнул, глядя на малышку, которая с серьезным видом засунула палец в рот.

– Думаешь, она поняла, что я сказала? – с сомнением осведомилась Палома.

– Держу пари, что да, – заверил жену Антонио, с трудом сдерживая смех. Что-что, а сообразительности их ненаглядной дочери было не занимать.

– Хотелось бы верить! – Палома, бережно прижимая дочь к себе, снова повернулась к зеркалу. – Ну а я как выгляжу?

– Как всегда, восхитительно! – воскликнул ее муж. Он поднялся с кровати и шагнул к ней. – Знаешь, что? – шепнул он, намереваясь поцеловать Палому в обнаженное плечо. – Может, наплюем на свадьбу и останемся дома? Ну а после извинимся перед молодыми…

Рассмеявшись, Палома ловко увернулась от губ мужа.

– Вот что я тебе скажу, мой дорогой. Если нынче ты будешь вести себя хорошо, я попрошу донью Долорес посидеть с Рамоной… – она подарила мужу такой многообещающий взгляд, что у того дух захватило, – и ты свозишь меня в наш ночной клуб. А потом мы…

– Договорились, дорогая! – Антонио радостно улыбнулся и тут же вновь посерьезнел. – Ох, Па-лома, – тихо признался он, – такого везучего Торрес-Кеведо, как я, на свет еще не рождалось!

– А уж мне-то как повезло, – подхватила Палома. – Ты не мужчина, а мечта каждой женщины!

– Это ты сделала меня таким. – Антонио на мгновение прижался щекой к волосам жены. – Если Алехандро и Ингрид любят друг друга хотя бы вполовину так же сильно, как мы, то за их безоблачное будущее я спокоен.

– И жили они счастливо, и умерли в… – мечтательно начала Палома и вдруг всплеснула руками. – О, дорогая…

– Что случилось? – встревожился Антонио.

Полуобернувшись к мужу, Палома продемонстрировала ему дочь. Воспользовавшись ситуацией, маленькая Рамона взяла с туалетного столика помаду и, видимо, подражая матери, разрисовывала свою рощицу жирными розовыми полосами.

Родители поглядели на дочь, потом друг на друга – и весело рассмеялись.

– Ты затмишь собой невесту, – пообещал Антонио дочери, беря ее на руки. Затем посмотрел на жену и в который уже раз подумал, что же такого замечательного он совершил, чтобы заслужить этакое счастье!