Родился я 24 июня 1960 года в семье рабочих на Урале, в Пермской области, в далеком лесном поселке с очень интересным названием Шумиха.

После неожиданной смерти отца (он погиб в 35 лет), наша семья — мама, я и сестренка, вынуждены были уехать к родственникам во Владимирскую область, в город Юрьев-Польский. В этом старинном русском городке, я и закончил среднюю школу № 1.

Ну, а затем подмосковный городок Дзержинский, ПТУ № 50, где я учился на токаря. До призыва в ряды Вооруженных Сил, работал на оборонном предприятии.

За этот период я прошел начальную прыжковую подготовку, сделал три прыжка, получил значок с парашютом и очень гордился этим. В общем, обычная жизнь и судьба миллионов моих сверстников.

В начале апреля 1979 года, как и сотни других призывников, я получил повестку, явился в военкомат. И нас, собрав большую группу ребят, повезли в город Жуковский на призывной пункт Московской области.

Через сутки нас посадили на поезд и повезли в Литву. Как сейчас помню большое количество народа рядами шли под музыку, звучали военные марши. Гордость переполняла от того, с какой добротой, уважением и достоинством относились к новобранцам.

Отношение к Советской Армии было не такое, как сейчас. Армия — это была честь и гордость общества. И не пойти служить в армию, считалось поступком очень недостойным (либо ты калека, либо ты умалишенный).

Больше суток ехали на поезде и рано утром, только рассвело, добрались до места. Вышли из вагонов, и первое что я увидел, это были гнезда аистов на крышах домов.

Так я попал в Гайджунай, поселок, расположенный недалеко от старинного литовского города Каунас, где располагалась учебная дивизия воздушно-десантных войск, в простонародье — «учебка».

Прослужив в учебной дивизии с апреля по сентябрь, набравшись небольшого военного опыта, был распределен в Белоруссию. В Белоруссии была дислоцирована 103-я Витебская гвардейская воздушно-десантная ордена Ленина, Краснознаменная, ордена Кутузова 2-й степени дивизия имени 60-летия СССР. Командование дивизии, ее управление и один из полков — 317-й, располагались в городе Витебске. А в поселке Баравуха, недалеко от города Полоцка были дислоцированы еще два полка 357-й и 350-й. Так я попал в Белоруссию и стал служить в 357-м гвардейском парашютно-десантном ордена Суворова 3-ей степени полку. Командовал полком в 1979–1980 году Литовчик Константин Григорьевич

Началась обычная армейская солдатская жизнь: подъем, занятия, прыжки с парашюта. С нетерпением ждали писем из дома, скучали по близким. Постепенно знакомились с поселком, в Белоруссии живут удивительно душевные люди.

Но вот однажды поступила команда «тревога» и не просто учебная тревога, а боевая тревога. Что это такое служивым людям объяснять не нужно. Срочный сбор по полной боевой выкладке с закрепленным оружием. В считанные минуты опустела казарма, построение на плацу, распределение и выполнение поставленных задач. И к вечеру мы уже грузили на железнодорожные платформы полностью экипированные для ведения боевых действий боевые машины десанта — БМД.

Я был просто поражен, как четко велись работы, старослужащие солдаты, сержанты и офицеры умело, и четко загружали технику на платформы, быстро крепили их ремнями и тросами, надевали чехлы на машины. Для меня, прослужившего всего восемь месяцев, это была первая тревога, в войсках было чему учиться. Конечно, я тоже принимал во всем этом участие, бегал, суетился, выполнял приказы и работал, но такой четкости не было, потому что опыт приходит после многих тренировок.

Ближе к ночи поступила команда садиться в вагоны, оружие с собой, парашюты в отдельном вагоне. Все происходило четко, без спешки, но мы все были напряжены в связи с непонятной ситуацией. Куда мы едем, и что нас там ожидает, мы не знали. Обычно полковые учения, а дивизионные тем более идут по плану, заранее расписанному и досконально проработанному, а тут сплошная неизвестность.

Как сейчас помню, посадили нас в жесткий плацкартный вагон, выдали сухие пайки и повезли в сторону Витебска. Происходило все в начале декабря. Пока ехали до Витебска немного отогрелись, и, наконец-то, передохнули.

В Витебске нас пересадили на грузовики и повезли в леса, где мы пробыли около недели. Жили в походных палатках, чтобы не замерзнуть костры приходилось жечь днем и ночью, а зима в 1979 году была очень холодной. Развернули походные кухни, несколько дней спасались горячим чаем и кашей. Командиры были не такими жесткими как в казармах, жалели нас.

Помню, привезли молодое пополнение солдат осеннего призыва, они всего то служили в армии 2–3 месяца, так на них жалко было смотреть. Они только после присяги, только прошли курс молодого бойца, организм еще не адаптировался к армейской жизни, а их в леса, на мороз, многие получили обморожение.

Где-то, через неделю, в середине декабря поступила команда — «в Витебск». Снова грузовики, затем поезд, затем аэродром. Летели довольно долго, приземлились на аэродром Балхаш в Казахстане, рядом находилось озеро Балхаш, знаменитое на весь Советский Союз. Там наш полк разместился на базе одного из военно-воздушных подразделений, плоть до вылета войск в Афганистан.

Казармы у «летунов» были довольно просторные, чистые, теплые. Наконец-то мы хоть поспали в казармах и питались в столовых, это такое счастье после холодных витебских лесов. В Казахстане было немного теплее, но на аэродроме постоянно дул холодный, пронизывающий степной ветер. Здесь же в Балхаше разрешили написать письма родным и близким, свободного времени было достаточно, занятия проводились, но не регулярно.

Это было последнее солдатское письмо домой, затем четыре месяца молчания, запрета. И как я узнал позже, моя мама все это время обивала пороги военкомата, пытаясь хоть что-то узнать, но они и сами ничего не знали. Строгая секретность, которая сейчас кажется глупостью, но тогда было такое время.

24 декабря уже под вечер дали команду в полной боевой готовности собраться на аэродроме. Построились и пошли на взлетную полосу, где нас уже ждали самолеты ИЛ-76, груженые техникой, с группой незнакомых офицеров. Они представились, оказалось, что это офицеры из штаба ВДВ. До сих пор помню одного из них — полковник Борисов, довольно пожилой человек. Уже после службы в Афганистане я узнал, что он участник Великой Отечественной войны. Вот тут то мы и узнали, что летим в Демократическую республику Афганистан выполнять интернациональный долг.

Для меня лично, несмотря на то, что я хорошо знал географию, слово Афганистан ни о чем не говорило, писали об этой далекой стране мало, как там жили люди, и что там творилось, никто из нас не знал, говорили, что это наш южный добрый сосед.

И вот приказ — летим в Афганистан, пробудем недолго, парашюты не надевать, в самолетах раздать и зарядить боевыми патронами автоматы Калашникова. Но больше всего мне запомнились глаза полковника, они были грустными.

Промерзшие насквозь от степного казахского ветра, мы быстро погрузились в самолеты. Летел один взвод, человек десять-двенадцать и две машины БМД на борту. Я первый раз почувствовал определенное уважение солдат, особенно старослужащих — «дембелей», как говорят в армии, потому что вскрыли цинк с патронами (это небольшой металлический ящик, немного напоминающий коробку из-под обуви) и мне, сержанту, поручили раздавать патроны, а солдаты подходили и просили побольше.

Летели мы довольно долго, была ночь, многие отдыхали, но мне не спалось, я несколько раз заходил в рубку к командиру самолета и спрашивал, когда прилетим. Никто не знал, что нас ждет впереди.

Афганистан: сколько уже написано, а сколько еще напишут. Афганистан у каждого свой, у каждого свои воспоминания, у солдата — свои, у старлея — свои, у генерала — тем более.

Для меня Афганистан, это как рубеж, как граница чего-то особенного — обострение всех высших человеческих чувств, особенная чистота взаимоотношений, взаимопомощи, взаимовыручки. Я с благодарностью вспоминаю те чистые светлые дни, они останутся в моей душе до конца моих дней.

25 декабря, раннее утро. Приземляемся на аэродром, вокруг горы, вдалеке непонятные кубики — строения, как потом выяснилось, это были дома афганцев, построенные из глины, соломы и еще чего-то. Крошечные окна, что бы жаркое солнце не попадало в дома, вокруг пустынно, ни лесов, ни полей, ни рек, ни озер.

Приземлились. Сидим в самолетах, поступила команда на выход, оружие к бою. Выбегали через заднюю рампу, боковые двери были закрыты. И первое мое ощущение Афганистана — яркое, теплое солнце, светлое, светлое, еще не было такой жары, которая преследовала нас в дальнейшем во время службы. В декабре не так жарко, скорее тепло, как в апреле в России.

Построились. Идем в бушлатах и шапках, каски болтаются на ремнях. Кажется, нет никакой войны. Как-то радостно стало на душе. Метров через двести пятьдесят увидели укрепления, обнесенные колючей проволокой. Боевые машины по башню зарыты в землю, только дула пушек торчат и немного видна башня. Люди в тельняшках неспешно ходят между палаток, кто-то дежурит у БМД с автоматами, кто-то умывается. Все такие загоревшие, даже темные, но лица наши — славянские.

В дальнейшем нам рассказывали, что это 345-й отдельный парашютно-десантный полк, который прибыл сюда раньше. Они уже успели пообжиться, вникнуть в ритм афганской жизни и без удивления смотрели на происходящие события. Местность называлась — Баграм.

Прошли еще немного, остановились у какого-то ручья. Оказалось, что один наш батальон уже прилетел, и они уже успели поставить палатки, а третьего батальона еще нет, они только еще вылетают. Одновременно мы не могли лететь, самолетов очень много, а взлетная полоса в Баграме одна и не такая широкая, как на военных аэродромах в Союзе.

Получили задание ставить походные палатки, немного отдохнули, поели горячей пищи и выпили горячего чая, потому что походные кухни работали с утра и стали ждать дальнейших приказов. К вечеру без происшествий приземлился еще один батальон, а с ним управление и командование полка.

Первая ночь в Афганистане прошла спокойно и мирно, нам удалось немного передохнуть.

Следующий день был особенным, потому что поставил рубеж между миром и войной, между жизнью и смертью. С утра начиналось все как обычно, но уже к вечеру батальон получил первое боевое задание. Недалеко от нас, на пригорке за ручьем, стояла артиллерийская батарея.

Получили приказ, как только стемнеет, занять этот пригорок и захватить батарею. По сведениям, о которых нам доложили командиры, это батарея неприятеля. Приказ есть приказ. В горах темнеет быстро, только солнышко зашло за горы — сразу сумерки. Тихонько стали выдвигаться к батарее, сначала шагом, потом побежали, несколько человек закричали: «Ура». Мы уже не бежали, а просто неслись в неизвестность. У меня впервые было чувство внутреннего животного страха. То, что ты бежишь в неизвестность и стремление «лететь» вперед, не ощущая земли, не замечая времени.

Опомнился только тогда, когда почувствовал под собой землю. Осмотрелся, оказывается, добрался уже до пригорка, услышал свист пуль. Рядом со мной бежал старослужащий солдат, казах по национальности, смотрю, схватился за голову, закричал. Подбежал командир роты, крикнул санинструктора, а нам приказал залечь и не вставать, до особого приказа. Когда свистели пули, казаха «чиркнуло» в голову, хорошо хоть не насмерть. Домой он вернулся живым и с наградой.

Лежали недолго, кто-то услышал с другой стороны пригорка русскую речь, что-то там кричали. Командир крикнул в темноту: «Не стреляйте, здесь свои». Начали разбираться. Оказалось, из-за отсутствия точных согласованных сведений и приказов, на это задание послали 1-й батальон нашего 357-го полка и роту 345-го десантного полка, который находился буквально рядом. Но поднимались на пригорок мы с противоположных сторон. Вот так бывает на войне, чуть друг друга не перестреляли, хорошо хоть вовремя успели разобраться.

В итоге, когда подошли поближе, там было три орудия и всего-то два афганских испуганных солдата, остальные или разбежались, или их вообще не было. Афганцев увели в штаб на допрос.

Это была моя первая атака, которую я запомнил на всю жизнь.

Не успели вернуться, прозвучала команда: «По машинам». БМД уже выстроились в ряд, пока мы в течение дня занимались подготовкой и проведением этой операции по захвату артиллерийской батареи. Другие полковые подразделения работали с боевой техникой, разгружались и вывозили ее из самолетов. Распределились, сели в БМД и колонной двинулись по направлению к Кабулу — столице Афганистана.

От Баграма до Кабула около семидесяти километров. Кроме боеприпасов, которые должны быть в боевой машине, четырех или трех человек команды, там было три-четыре комплекта боеприпасов сверх нормы, и еще офицер залез. Так что ехали мы «с ветерком» и, не разгибаясь, до самого Кабула без остановок.

Хорошо хоть мы никого не встретили на своем пути вплоть да Кабула. Иначе, если бы завязался бой, с таким «запасом» и в таком «скрюченном» положении шансы на жизнь были бы минимальными.

БМД, несмотря на свою легкость и быстроту, стремительность и маневренность, что относится, естественно, к достоинствам машины, имеет и недостаток. Дело в том, что она сделана из сплава алюминия и магния и сгорает вся в течении полторы-двух минут. И в дальнейшем у своих однополчан, которые служили в Афганистане уже после меня, я уточнял эту информацию. Через два, три года их все пожгли. Но это было после. А в ночь с 26 на 27 декабря, колонна русских боевых машин стремительно неслась, поднимая клубы пыли в неизвестность или в бессмертие.

Бой идет в окрестностях Кабула

Кабул встретил нас тихим ранним утром. Нашему батальону было приказано занять позиции на подъезде к советскому городку. Так в Кабуле именовали квартал пятиэтажек, довольно благоустроенный микрорайон, в котором в основном проживали семьи советских специалистов и военных советников и некоторые руководящие работники правительства и партии ДРА.

Обстановка в столице была очень напряженная, и была большая вероятность, что многие из городка могут пострадать. Именно поэтому решено было взять под охрану советский городок. Несколько БМД выстроили таким образом, что бы их невозможно было объехать.

Не успели расставить боевые машины и взять под охрану весь городок, как послышался рев мотора, и появились танки. Командир подошел ко мне, дал в руки гранатомет «муха» и приказал лечь в русло, где весной течет арык, чтобы не было заметно и стрелять по гусеницам первого танка. На нас шла танковая рота. А в это время подбежал командир батальона, держа в руках автомат с белым платком. Они посоветовались и быстро пошли навстречу танкам, подняв автомат. Получалось, что-то вроде белого флага, а командиры были парламентариями.

Я в это время лежал в арыке с «мухой» и сосредоточенно наблюдал за происходящим. Поступок конечно для молодого солдата уже был геройский и очень отчаянный, а что было делать, если шли танки. Ведь все наши заграждения, которые мы успели установить, для танка были практически ничто. Но нам опять повезло. Его величество случай.

С той стороны от танков отходят тоже три человека, такие рослые и крепкие ребята. Несколько минут ожидания, скорее всего «мандража». И так ночь была бессонная, а тут еще лежишь в арыке и нужно все держать на контроле, человеческие жизни на кону. Смотрю, один из них жмет руку комбату и идет с нашими офицерами по направлению к нам. Командир роты сзади машет флагом: «Не стрелять». Подошли, все улыбаются. Оказывается, афганец, командир танковой роты, учился в Советском Союзе в военном училище в Киеве и разговаривает на русском языке. Наши командиры не только уговорили его не стрелять, но и попросили прейти его танковую роту на нашу сторону. Через десять, пятнадцать минут разошлись, а танки повернули обратно.

За тем, что происходило, наблюдали из окон люди. И как только уехали танки, потихоньку стали выходить из домов. Сначала пришли три женщины к нашему герою-майору (комбату), обняли его, прослезились и через несколько минут ушли. Ну, а офицеры пошли договариваться, где бы нам расположиться в батальон связи, который был дислоцирован рядом с советским городком. Он стоял в Кабуле уже больше года.

Не прошло и часа, как из всех домов городка стали выходить женщины с ведрами, кастрюлями, корзинками, доверху наполненными фруктами, Некоторые фрукты мы видели впервые. А они идут, плачут, не скрывая слез и не стесняясь, обнимают нас, благодарят за спасение. Это были жены советских специалистов, работавших в Афганистане и военных советников. Они рассказали, что уже несколько дней не выходят на улицу, опасаясь уличных боев и перестрелок, которые к тому времени уже начались в столице Афганистана. Ночью они спали, кто с ножом под подушкой, кто с оружием, если кому оно полагалось. Мужчины почти не появлялись дома, сутками пропадали на работе. Видели, как исчезали афганцы, соседи по подъезду. Утром уходили на работу и не возвращались, как ночью приезжали за партийными деятелями и некоторыми руководителями афганского государственного аппарата. Все смотрели и ничего не могли поделать, сидели в своих квартирах, а впереди была неизвестность.

Вообще натерпелись бедные женщины и, наконец-то, видя, что здесь свои, советские солдаты, дали волю эмоциям. Конечно же мы не понимали, что мы для них сейчас значим, каким гарантом являемся. Мы многого тогда еще не понимали.

«Восток — дело тонкое», — говорил известный актер в популярном фильме. Поди разберись, кто прав, кто виноват.

Покушали мы плотно, соскучились по домашней пище. Женщины стояли рядом, смотрели на нас, плакали и говорили: «Кушайте, кушайте сынки». После обеда, не торопясь, расположили БМД вокруг советского городка, расставили караулы и командиры пошли договариваться насчет ночлежки в батальон связи. Стало темнеть, и где-то вдалеке раздавались автоматные очереди, орудийные выстрелы. У нас же около городка все было спокойно.

Ночью, я, как и мои сослуживцы, стоял в карауле вместе с солдатом-связистом, рассказывал ему, как мы добирались до Афганистана, какие новости в Союзе. Поэтому время дежурства прошло незаметно. А на утро командиры рассказали нам, что те выстрелы, которые раздавались вдалеке, это была боевая операция спецподразделений КГБ СССР «Гром» и «Зенит» под прикрытием «мусульманского батальона» по захвату дворца Тадж-Бек, в котором находилась резиденция Хафизуллы Амина — Генерального секретаря ЦК Народно-демократической партии Афганистана, Председателя Революционного совета ДРА. Все особо важные государственные объекты за эту тревожную ночь 27 декабря были захвачены.

На следующий день поступил приказ выдвигаться к крепости «Балла-Хисар», там стоял полк афганских десантников, где хранились афганские военные боеприпасы. В этой крепости и дислоцировался 357-й парашютно-десантный полк все время нашей службы в Афганистане. Здесь встретил я и Новый 1980 год.

Так уж произошло, что наша 1-я рота дежурила по полку с 31 декабря на 1 января. Конечно же мне «повезло», я заступил на дежурство с 23 часов до часу ночи. Так было обидно, что все празднуют, а ты ходишь тут с автоматом, в чужой стране, у каких-то ворот и пообщаться не с кем. Начинаешь вспоминать родных, близких и становится еще грустнее. Это был мой первый Новый год в Афганистане, второй был уже веселее.

С 357-м полком было связано еще одно яркое пятно моей афганской биографии. Буквально сразу же после Нового, я «загремел» на «гауптвахту», в солдатском сленге — на «губу». А история была такая. То, что наш полк располагался в средневековой крепости, это хорошо. Но автомобили, БМД и другую крупногабаритную технику нужно было где-то определять, поэтому командование полка приняло решение, расставить и замаскировать боевые машины десанта согласно дислокации.

Случай произошел в карауле. Инструктировал караулы, первый месяц нашего пребывания в Афганистане сам командир полка — полковник Литовчик Константин Григорьевич. Говорил он долго и нудно, в моем солдатском понимании. И единственное, что я понял — нужна особенная бдительность, проверять работу будет сам лично, и машины БМД нужно маскировать.

Командир роты приказал закрывать машины. Когда заступили в караул, мне на пост дали еще двух солдатиков-новобранцев. Ходил с автоматом около БМД, а ребята, взяв лопаты, копали «капонир» — яму метровой глубины для маскировки техники.

Смотрю, они здорово устали. Я подошел и сменил одного их них, снял бушлат, автомат забросил на спину, подтянул плотнее, взял лопату и начал копать афганскую землю. Солдату же сказал, чтобы смотрел «в оба», то есть очень внимательно. Копаю землю с усердием, тороплюсь, вспотел даже.

Вдруг слышу, что кричит солдатик: «Товарищ сержант, скорее». Бросил я лопату, выпрыгнул из ямы. Впереди вижу тени трех человек уже близко. Кричу: «Стой, кто идет?» Так положено по уставу караульной службы. А они быстро идут ко мне, и я отчетливо вижу командира полка и еще двух сержантов из разведроты, которых он взял с собой для обхода караула. «Стой! Стрелять буду!» — крикнул я, как мне показалось довольно громко. Но как мне потом сказали солдаты, которые стояли рядом в яме, крикнул я еле слышно и очень растерянно. Командир подошел, скорее даже, подбежал, с криком: «Все, все расстреляны и убиты». Потом, немного успокоившись и взяв себя в руки, спросил: «Кто старший?» Я доложил, как положено: «Товарищ полковник. Старший поста, младший сержант Мельников, 1-я рота, 1-й батальон». «Почему копаете? Почему все отвлеклись? Вы же все уже убиты», — махнул рукой и пошел дальше. Ко мне подошел один из сержантов-разведчиков и пристыдил за невнимательность и «расслабуху». Но не мог же я ему сказать, что пожалел солдата, который прозевал проверяющих. Раз я сержант, значит и вся ответственность на мне.

Вот так прошло это дежурство, но этим не закончилось. На утро полк был построен. Командир полка, назвав мою фамилию, а также еще троих, проштрафившихся, вызвал из строя: «Вот посмотрите, вояки. Все проспали. Всех на гауптвахту». Так я попал на «губу», первый и последний раз. Привели меня в комнатку, где-то в подвале, там было немного народу, прапорщики, один офицер и несколько солдат. Ну, думаю, хоть посплю немного, не тут то было. Уже вечером меня забрали обратно в роту, говорят, что надо работать, а не спать тут.

Дальше пошла обычная солдатская жизнь — подъем, умывание, завтрак на полевых кухнях, учения. В основном замполит роты рассказывал об Афганистане: что за страна, какие порядки, нравы, религия. В дальнейшем стали присылать брошюры, в которых была собрана вся необходимая информация.

Так прошел январь, начало февраля. А во второй половине февраля я и несколько моих сослуживцев были переведены из города Кабул на аэродром, где дислоцировался 350-й парашютно-десантный полк.

Так я попал в легендарный «полтинник» — как называют его «афганцы» (военнослужащие, прослужившие в Афганистане). Полк понес потери, о которых знали все. 26 декабря, во время ввода войск в ДРА, при заходе в Кабульскую долину врезался в горный хребет и взорвался один из самолетов ИЛ-76. На борту самолета было несколько «наливников» (машины с топливом) и 37 десантников, не считая экипажа. Это были первые потери полка. Всего же за всю продолжительную афганскую войну потери полка более 357 человек и несколько военных пропало без вести.

Полк считался одним из боеспособных в Ограниченном контингенте советских войск в Афганистане. Я благодарен судьбе, что попал служить именно в этот полк. С особой теплотой в душе вспоминаю командиров полка: полковника Шпака Георгия Ивановича и подполковника Семкина, начальника штаба полка майора Чиндарова A.A. Офицеры были очень образованные, подготовленные.

Шпак Г.И. на начальном этапе боевых действий сам дорисовывал карты по местности, потому что карт Афганистана просто не было, думали, что прилетели ненадолго. Георгий Иванович очень хороший педагог, в дальнейшем уже в России, став доктором педагогических наук, был всегда сдержан, вежлив, лаконичен, очень хорошо относился к солдатам, жалел их.

Совершенная противоположность — начштаба Чиндаров. Как построит полк, голос громкий, жестковатый, всегда с русским матерком. Мы все его побаивались. Сейчас это очень уважаемые люди России.

А служба шла своим чередом. Каждую неделю ждали приказа о выводе войск, а его все не было. Сначала командиры говорили, что после Нового года, затем — весной. А приказа все нет и нет. Начали обустраиваться, потихоньку вырыли ямы под палатками, глубиной примерно метра полтора. В палатках стало просторнее. Весной подвезли двухярусные кровати, умывальники, а то умывались снегом, пока он был. Ходили все чумазые, небритые.

Подвезли и установили полевые бани и высокотемпературные установки для просушки белья, для уничтожения микробов и насекомых, которыми изобилует земля Афганистана. Появились вши в белье, и эти установки оказались очень кстати. Привезли в марте-апреле полевую форму, а форму, в которой мы ходили в Советском Союзе, сдали. Так у нас появились полевые кители и брюки, ботинки вместо сапог, шляпа вместо берета. Единственное, что разрешили оставить, это тельняшку.

Весь контингент советских войск теперь был одет и обут одинаково, различали друг друга по звездочкам и лычкам на погонах, да по значкам. У кого парашют, у кого крылышки — «летун», у кого танки — танкист и т. д.

В середине апреля пришло разрешение написать письма родным, для них это четыре месяца неизвестности. Представляете себе состояние родителей и жен. Что тут началось. Помню, собрал полк начштаба Чиндаров и начал зачитывать посланные письма солдат. Кто-то отрезал ухо «душману», кто-то потерял ногу, руку и так далее. Солдаты, офицеры стоят и смеются. Чиндаров еще и с матерком так увлекательно рассказывает. Посмеялись, а потом начштаба вдруг стал очень серьезным и говорит: «Я этих вот «писателей» выучу, мать вашу». И трясет письмами, а потом уже по-отечески добавил: «Вы думайте, что писать. Пожалейте матерей и жен, каково им там сейчас». Я его после этого очень стал уважать.

Весной нас ждала еще одна напасть — болезнь Боткина, в народе прозванная «желтухой». Почти треть боевого состава полка покосила. Командиры забили тревогу. Стали приезжать медицинские комиссии, приезжали даже из Москвы доктора и академики Академии медицинских наук. В чем же была причина? А причина была в воде, оказывается вода в Афганистане в десятки раз содержит больше микробов, чем у нас в Союзе.

Для афганцев дизентерия, как для нас россиян насморк. Что делать? Антибиотиков не напасешься, а пить хочется постоянно. Один из академиков предложил кипятить верблюжью колючку. Благо этой травы было много, нужно было просто собирать ее и кипятить минут тридцать, затем остужать и пить. Вкус этой желтой воды помню до сих пор. Эта верблюжья колючка содержит большое количество тахина — вещества антисептического действия. Вот и пили эту воду до завершения службы в Афганистане. Постепенно научились пить воды как можно меньше, особенно в жару. Болезнь пошла на спад.

Основные боевые действия начались весной. Зимой перевалы и горные тропы занесены снегом, а поставки оружия и мятежные группировки находились на границе между Афганистаном и Пакистаном в городе Пешаваре. Там были созданы, не без помощи США, лагеря подготовки и обучения бандформирований. Называли мы их «душманами» или «духами», на солдатском сленге. Часто выезжали за Кабул в район мраморного карьера на учебные тренировки. Там небольшое поле и относительно невысокие горы.