Меня разбудил легкий толчок. Я протянула руку к Освальду и наткнулась на что-то мохнатое. Дейзи стояла возле кровати, положив голову на мою подушку. Еще немного, и она уткнулась бы носом мне в лицо. Ее янтарные глаза мрачно глядели на меня. Увидев, что я проснулась, она принялась крутиться и подпрыгивать от радости, цокая коготками по паркетному полу.

Я взглянула на часы и поняла, что проспала. Выпрыгнув из постели, я помчалась на кухню и насыпала сухой корм в миску Дейзи. Потом, натянув джинсы и легкий джемпер, собрала волосы в хвостик. Затем почистила зубы и, нанеся немного туши на ресницы и блеска на губы, понеслась в Большой дом.

Освальд и его отец сидели на улице и пили кофе. Я обвила шею Освальда руками и поцеловала его.

— Доброе утро.

— Доброе утро, детка. Я решил, что ты должна поспать подольше. В кофейнике свежий кофе.

Я вошла в дом и наполнила свою кружку.

— А где Гэбриел? — спросила я у Эдны.

— Ему пришлось кое-чем заняться, — ответила она.

Родственники обсуждали план осмотра местных достопримечательностей. Поскольку они собирались прихватить с собой и Либби, я взяла ее из рук Уинни и понесла в кабинет, чтобы провести немного времени наедине с малышкой. Мы устроились в офисном кресле, при этом я положила ноги на стол. Либби одарила меня беззубой улыбкой и попыталась схватить за волосы.

Глядя в ее огромные карие глаза, я видела всего-навсего свою любимую малышку.

— Ты обычная девочка, — сказала ей я. — Хоть и особенная, но обычная.

— Нет, не обычная.

Мама Освальда, Эвелина, зашла в кабинет и закрыла за собой дверь.

Я убрала ноги со стола и выпрямилась.

— Она необычный ребенок, и жизнь ее обычной тоже не будет. — Госпожа Грант села на диван.

У меня все опустилось; так чувствуешь себя после фразы типа: «Мисс Де Лос Сантос, с вами хочет побеседовать декан».

— У нее всего лишь генетическое заболевание, — возразила я. — Многие страдают от подобных болезней.

— Но не от таких, как у нас, — продолжила Эвелина и, вздохнув, добавила: — Думаю, мой сын считает, что любит вас, Милагро, но вы-то любите его или вас привлекают деньги и положение в обществе?

— Госпожа Грант, я влюбилась в Освальда, считая его безработным бездельником. На богача я не охотилась.

— Ну, скажем, вы любите его. А если вы не сможете иметь общих детей, вы все равно останетесь с ним?

Это еще неизвестно. — Мы с Освальдом ни разу не касались вопроса женитьбы.

Эвелина повторила все то, что я уже слышала от Уинни: на протяжении нескольких столетий умерло много детей, рожденных от смешанных браков.

— Вы сможете пережить смерть своего ребенка? — поинтересовалась она. — А Освальд сможет? Долго ли вы протянете без взаимных обвинений и ненависти?

В моих глазах стояли слезы; я снова наклонилась к малышке.

— Дайте ему уйти, Милагро. Позвольте ему иметь собственную семью.

«А моя семья — это он, — хотелось сказать мне. — Моя семья здесь». Но это не соответствовало действительности. Они по-прежнему многое скрывали от меня и не считались со мной.

— Мы счастливы вместе, — выговорила я хрипло.

— Не будьте эгоисткой. Если вы любите его, вы сделаете так, чтобы ему было хорошо. Вы молоды и, насколько я могу судить, вполне привлекательны. Вы выйдете замуж, нарожаете детей и позабудете об Освальде.

— Мы можем усыновить ребенка, — не унималась я. — Или найти донора спермы.

«Зачем я вообще это с ней обсуждаю?» — мелькнуло у меня в голове.

— Мы можем взять ребенка, брошенного где-нибудь в торговом центре.

Через год после смерти бабушки моя мать Регина забыла меня в торговом центре. Я сидела на скамейке, окрыленная безумной надеждой, что какая-нибудь хорошая семья заберет меня к себе. Нашедшая меня уборщица не поверила, что я сирота.

— Вы, конечно, стали любимицей мамы Эдны, но я вовсе не считаю вас забавной, — призналась Эвелина. — Когда с Освальдом была Уинни, он знал, что его будущая жена умеет вести себя в обществе. А потом вы с вашим отвратным поведением украли его у Уинни.

— Освальд никогда не любил Уинни. Он любит меня. Вы это знаете, а если нет, спросите у него.

Эвелина взглянула мне прямо в глаза.

— Конечно же, я говорила с ним, Милагро. Я посоветовала ему дать вам денег, чтобы вы могли снять себе где-нибудь квартиру, и покрывать все ваши расходы, пока вы не найдете нормальную работу. Надеюсь, он подумает об этом, когда будет в отъезде. Так лучше для всех, даже для вас. — Эвелина встала. — Не сомневайтесь, я пойду на все, чтобы мой сын был счастлив. — Она вышла из кабинета, хлопнув дверью.

Мне было тяжело сдержаться, когда я отдавала Либби ее маме, и возвращаться в хижину так, чтобы меня никто не видел.

Освальд как раз забирал из спальни свои чемодан и портфель.

— Мне пора, — сказал он, а потом увидел мое лицо. — Милагро! Что-то не так?

Мое лицо вспыхнуло, а на глаза навернулись слезы.

— Что-то не так? Да все не так! — прокричала я. — Твоя мама ненавидит меня, хочет, чтобы ты дал мне денег и я уехала. Ты пригласил сюда какого-то фанатика и по-прежнему что-то скрываешь от меня.

Освальд покачал головой.

— У меня сейчас нет на это времени.

— У тебя было полно времени, чтобы рассказать мне обо всем этом раньше. Но вместо этого ты говорил, что я понравлюсь твоей маме, и изо всех сил старался удержать меня в хижине, подальше от своих высокопоставленных друзей и родственников.

— Уиллем Данлоп никакой мне не друг. Я терплю его здесь только потому, что это важно для Уинни и родителей Сэма. Что касается моей мамы, то я взрослый мужчина и способен сам принимать решения.

— А как насчет тайн, о которых ты мне даже не обмолвился? Как так получилось, что ты никогда, по сути, не рассказал мне о жизни своих собратьев?

— Просто я не могу рассчитывать на то, что ты проявишь такт, — злобно пояснил он. — Быть вежливой по отношению к моим родителям, всего несколько часов, — ты даже на это неспособна! Нет, на винодельне ты поперлась тусоваться с компанией каких-то придурков в пляжных прикидах!

— Все равно никто из вас не обращал на меня внимания. Я даже на канатке не прокатилась!

— Тебе что, двенадцать лет? — холодно осведомился он. — Все это устраивалось не для тебя, а для моих родителей. А тебе все время надо, чтобы кто-то обращал на тебя внимание. Ты поэтому надела вчера такое платье? Для Иэна? А потом ты говоришь, что между вами ничего нет!

— Освальд, это платье купил мне именно ты. Как и всю остальную развратную одежду. Впрочем, видимо, такой ты меня и считаешь — своей сексуальной игрушкой! — Выйдя за пределы обиды, я впала в откровенную ярость.

— Прекрати говорить глупости. Если бы ты была мне нужна только для секса, я нашел бы кого-нибудь попроще, без твоих закидонов. Моя жизнь гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить. Я вынужден разрешать конфликты, удерживать на плаву свой бизнес, ежедневно решать вопросы жизни и смерти, а потом возвращаться домой, к нуждам своих родственников и твоим запросам. А еще я постоянно — постоянно! — должен думать о безопасности семьи.

Мы уже не раз ссорились, но так резко он со мной еще не разговаривал.

— Прощу прощения, доктор Грант, что меня угораздило быть такой требовательной. Простите, я ошибочно полагала, что не напрасно трачу ваше время. — Во всяком случае я пыталась сказать именно это — моя речь искажалась всхлипыванием. — По крайней мере, по моей вине вы никогда не оказывались на пороге смерти. — Как только эти слова сорвались с языка, мне захотелось забрать их назад, вместе с прерывавшими их рыданиями.

— Я знал, что когда-нибудь ты бросишь мне это в лицо. Милагро, это вышло случайно, я очень сожалею. Я всегда буду сожалеть об этом. — Он был побежден, но такая победа меня не радовала.

— Может, ты сожалеешь, что встретил меня?

— Мы поговорим об этом, когда я вернусь. На кухонном столе я оставил кое-какие деньги — на случай, если понадобятся продукты или еще чего.

Освальд вышел из комнаты. Я побежала на кухню и схватила деньги. Когда он открывал входную дверь, я запустила их ему в спину и закричала:

— Не нужны мне твои деньги! Мне от тебя вообще ничего не нужно!

Одарив меня долгим яростным взглядом, он вышел из дома и направился к стоянке. Я захлопнула дверь, плюхнулась на диван и пролила море слез.

Дорыдавшись до обезвоживания, я с трудом поднялась с дивана и выпила целую бутылку воды. Отчаяние приводит к отчаянным мерам. Укрыться в тени персональной духовной скалы было мне просто необходимо. Я хотела переночевать у своей подруги Мерседес после свадьбы, но была уверена, что она обрадуется, если я приеду на день раньше.

Первым делом я отнесла Петунию на конюшню, чтобы Эрни присмотрел за ней, пока она будет жить в курятнике. Я сообщила, что Дейзи остается на его попечение и ему придется выгуливать ее вместе с другими собаками. Вновь оказавшись возле Хижины любви, я осмотрела автомобильную стоянку. Родственники уже уехали на экскурсию по окрестностям.

Я вяло собрала одежду, а потом вспомнила, что мне понадобятся украшения. Открыв шкаф, я заползла под полки и вешалки и отыскала шкатулку, в которую прятала все подарки от Иэна. Там лежали перьевая ручка, отделанная перламутром и золотой филигранью, нарядные ожерелье и серьги из темно-красных камней, браслеты, которые наверняка нежно позвякивали бы на руке, маленький медальон с портретом, вырезанные из обсидиана фигурки животных и прочие безделушки.

Каждая была по-своему прекрасна.

Я положила в сумку серьги и ожерелье, а также зверушек из обсидиана, которые наверняка понравятся Мерседес. Чтобы снять красноту, я закапала в глаза капли, а круги под глазами замазала тональным кремом. Потом загрузила вещи в свой пикап и отправилась в Большой дом, чтобы отыскать Эдну.

— Я уезжаю, чтобы побыть у Мерседес подольше, — с фальшивой жизнерадостностью объявила я. — Спасибо, что надоумили Освальда насчет одежды.

Ее брови поползли вверх.

— Я ни за что не стала бы этого делать, если бы знала, что вместо нормального платья он купит ту жалкую тряпицу, которую вы надевали вчера.

— Чья бы корова мычала, — возразила я несколько резче, чем хотела. — Я хочу сказать, вы сами тоже наверняка носили шокирующие наряды.

Она поняла — что-то не так, а потому не ответила.

— Эдна, пожалуйста, попрощайтесь от меня со всеми и обязательно передайте, что я надеюсь на новую встречу, когда они приедут в следующий раз.

— Юная леди, должна ли я за вас волноваться?

— Вы ведь меня знаете, — ответила я с улыбкой. — Я в состоянии сама о себе позаботиться.

— Они скоро уедут, и все вернется на круги своя, — пообещала Эдна. — Ах да, утром для вас принесли посылку.

Я быстро обняла ее, опасаясь, что более основательные объятия снова вызовут у меня слезы.

— До встречи, Эдна. Я скоро вернусь.

Выходя, я прихватила картонную коробку. Наклейка с обратным адресом свидетельствовала, что посылка пришла из какой-то телекоммуникационной компании, поэтому, заинтересовавшись, я распаковала ее, как только оказалась в машине.

Внутри лежал маленький стильный телефончик, завернутый в упаковочную бумагу, и карточка типа «подарок от…», на которой было написано следующее:

«Дорогая мисс Де Лос Сантос!

Спасибо за отзывчивость, которую Вы проявили во время нашего знакомства. Этим маленьким подарком я хотел бы ознаменовать начало нашей дружбы.

Искренне Ваш, Сайлас Мэдисон.

P.S. Я позаботился обо всех платежах и взносах на один год».

Его забота очень тронула меня, особенно в тот момент, когда я чувствовала себя такой восприимчивой и уязвимой.

Я отправилась в город, а по пути остановилась в своей любимой закусочной, где пообедала и рассмотрела новый телефон.

Первый звонок я адресовала Мерседес. Она еще не ушла в «Мой подвальчик» — так называется принадлежащий ей клуб.

— Алё, — выпалила она.

— Ноlа сеньорита Очоа-Макферсон!

Мама Мерседес — кубинская эмигрантка, а папа — шотландец.

— Привет, Мил, давай поговорим завтра, а? Я уже выхожу.

— Тебе счастья привалило. Я буду у тебя примерно через час.

Она коротко выругалась по-испански и по-английски.

— Я буду в клубе. У тебя остался запасной ключ от моей квартиры?

— Остался. Я приду в твой дом, пока тебя не будет, все там переставлю, и ты сойдешь с ума, как в том фильме, «Газовый свет».

— Милагро, — отозвалась она, — чтобы я сошла с ума, тебе достаточно просто появиться.

— Я тебя тоже люблю. Ты поздно придешь?

— No se. У нас сегодня закрытая корпоративная вечеринка, поэтому они могут и в десять уйти, а могут и допоздна задержаться, — пояснила Мерседес. — Заходи, если хочешь. Я внесу тебя в список.

— Ха, ха, ха! Будто мне нужен какой-то список, когда на дверях дежурит Денни!

— Я запишу тебе только один бесплатный напиток. Не забудь оставить чаевые.

— Я всегда их оставляю. До встречи, mi amor.

В то время как весь остальной мир наслаждался теплом, город был обернут саваном тумана. Рассеянный свет скрадывал очертания домов — создавалось впечатление, будто смотришь на них сквозь измазанные гелем очки. Пусть расцвет его юности миновал, старина город был еще очень даже ничего.

Двухэтажный домик, в котором живет Мерседес, самый симпатичный в квартале. Впрочем, соседи тоже потихоньку начали приводить в порядок свои викторианские и эдвардианские постройки. Эркеры уже успели отремонтировать, фасады — заново выкрасить, а причудливую орнаментальную отделку — восстановить.

Мерседес старше меня всего на несколько лет, но за эти годы она успела сделать многое: например, бросить колледж и найти работу, связанную с компьютерами. Потом на распродаже заложенного имущества она купила обветшавший ночной клуб и этот дом, находившийся тогда, мягко говоря, в жутком состоянии. С помощью жильцов, занимающих первый этаж, Мерседес выплачивает ипотечный залог за дом, а в клубе дела идут хорошо.

Минут десять я колесила по окрестностям в поисках места для парковки. Когда одно из мест напротив дома Мерседес освободилось, я сочла это хорошим знаком. Отперев парадную дверь, я принялась затаскивать свои вещи наверх, в уютную квартирку.

Несмотря на эклектичный набор мебели, квартира Мерседес, украшенная настоящими гравюрами и отделанная в теплых тонах, выглядела очень симпатично. Здесь умещалось все, и у каждой вещи было свое место.

У Мерседес я почувствовала себя так, будто нахожусь на пороге озарения. Мерседес отличается рациональным, спокойным отношением к жизни и обязательно поможет разобраться и со вспышкой гнева Освальда, и с ковыляющими фанатиками, и с альбиносами-алтарниками, и с жутковатыми костюмированными спектаклями, и с сумасшедшими женщинами, желающими отделаться от очаровательных девушек своего сына. Она наверняка скажет, что я слишком эмоциональна, подозрительна и неуверенна в себе. С ней мир снова станет прекрасным.

Я включила аудиосистему, и комната наполнилась музыкой. После нескольких секунд напряженных размышлений я таки узнала трепетную «Дальневосточную сюиту» Эллингтона. Будучи дочерью профессиональных музыкантов, специалистов в области этнической музыки. Мерседес не пожалела времени на мое музыкальное образование.

«Пап-па-паа-паа-паа», — как могла подпевала я Эллингтону, распаковывая свои вещи и заваривая чай дарджилинг, а потом стала звонить друзьям — поведать том, что я наконец-то обзавелась собственным телефоном. Когда они спрашивали, как идут дела с моим парнем, я отвечала, что все замечательно.

В спальне у Мерседес возле одной из стен стоял длинный стол с тремя компьютерами. Она была помешана на них и втайне развлекалась хакерством. Впрочем, своими способностями она пользовалась не из злых побуждений, а для добрых дел — именно она помогла вырвать меня из подлой ловушки, которую подстроил ОТБРОС.

Повесив свое платье в шкаф Мерседес, я пошла в ванную взглянуть, нет ли у моей подруги каких-нибудь новых косметических средств. Там нашелся флакон туалетной воды «Наваждение» от Кляйна, который, судя по всему, еще ни разу не использовали. Я побрызгала воздух, а потом прошла через него.

Хотя домашний уют в этом районе стали ценить гораздо выше, бандитизм здесь по-прежнему находился на опасной отметке. Когда я вышла на улицу, чтобы прикупить что-нибудь на ужин, на углу соседней улицы дрались мексиканские бандюки, все очень грозные, с черными татуировками и в идеально выглаженных брюках. Я перешла на другую сторону улицы, наглухо застегнула свой жакет, чтобы они не увидели чего лишнего, и двинулась дальше, глядя строго вперед.

На улице показалась полицейская патрульная машина, и мужики куда-то убрались.

Моя любимая такерия находится в шести кварталах от дома Мерседес, среди прочих кафе, ресторанов, баров и маленьких магазинчиков. Поскольку моя книжка в обложке так и не высохла, мне была необходима другая. Сначала я думала купить еще какой-нибудь роман Шарлотты Бронте, но потом откопала потрепанное издание «Возвращения в Брайдсхед» Ивлина Во в переплете.

Я купила несколько тако и орчату и, вернувшись в квартиру Мерседес, принялась за чтение и еду. Это отшельническое занятие обычно приносит мне удовольствие, но мысли как-то не задерживались на герое книги Себастьяне Флайте, а постоянно возвращались к хорошо известному мне Себастьяну, ОТБРОСу. Жизнь порой таким образом вторгается в литературу. Себастьян всегда казался мне очень красивым и умным, и я никак не могла предположить в нем моральное разложение. Я считала, что любовь способна преодолеть все классовые и культурные различия.

Читая о нравственном падении Себастьяна Флайта, я в очередной раз скорбела о том, что ОТБРОС утратил свое душевное здоровье.

Тревожные мысли сновали в моей голове, словно жучки, неся с собой какие-то обрывочные сведения.

Я отмахнулась от них, равно как и от предположения, что я могла точно так же обмануться в Освальде.

Когда я отштукатурила лицо вечерним макияжем, намазала волосы гелем, а потом сбрызнула их лаком так, чтобы объем увеличился вдвое, время уже было позднее. Я немного прошлась по улице, а потом наняла такси, что было гораздо проще, чем самой вести машину в центр.

Клуб Мерседес располагается в мрачном районе, состоящем из нескольких дешевых гостиниц с постоянными жильцами, бесплатной столовой для неимущих, стрип-клубов и крошечных вьетнамских закусочных. Снаружи здание клуба было абсолютно черным, а название «Мой подвальчик» складывалось из мелких красных буковок. Несколько человек в потрепанных деловых костюмах покуривали на тротуаре, а внутри ухала музыка.

Вышибала Денни улыбнулся, увидев, как я вылезаю из такси, но, судя по морщинке между бровями, он был напряжен.

— Привет, девочка, рад тебя видеть. Дай же мне сладенького.

Ленни всегда злоупотреблял объятиями, и сегодняшний вечер не был исключением. Схватив меня за пятую точку, он как следует помял ее.

— Да и потрогать тебя рад, особенно, когда есть за что.

Я отстранилась, чтобы Ленни перестал меня ощупывать.

Он обрился наголо. Я провела рукой по темной блестящей макушке.

— Когда ты это сделал?

— Когда там стало больше кожи, чем волос. Что скажешь?

— Сексуально, Денни. Все группи будут твоими.

— Ха! Группи. Только моей жене этого не говори. — Он подмигнул. Денни был женат на служительнице церкви.

Войдя в фойе клуба, я помахала рукой гардеробщице и вошла в основной зал. Там я постояла несколько минут, чтобы глаза привыкли к темноте, а уши — к шуму. Кроме обычных рокерских типажей, в группе наличествовали саксофонист, двое парней, игравших на удах, один с конгой и еще кто-то с диджериду.

Такое вроде бы сочетаться не может. Солист визжал, а сама песня сначала впала в абсолютный диссонанс, но потом вдруг оказалась вполне гармоничной. Я не смогла понять ни стиля, ни слов песни. Впрочем, это было необязательно. Волны музыки наполнили все мое существо. Остальное не имело значения. Мне хотелось броситься в толпу участников корпоративной вечеринки — извивающихся типов с остекленевшими глазами, но сначала нужно было поздороваться с Мерседес.

На лестнице я наткнулась на трех человек, которые вытворяли нечто такое, что, по моему мнению, явно запрещалось корпоративными правилами. Они меня даже не заметили. Мерседес я обнаружила на балконе, возле пульта звукорежиссера. Она была явно взволнована — приветствовав меня быстрым abrazo, Мерседес снова обратила свой взор вниз, на зал.

— Ой, какая прическа! Очень симпатично, — одобрила я, коснувшись маленьких аккуратных дредов.

Мерседес отдернула голову.

— No mе moleste, — отозвалась она. — Не видишь, что ли, что внизу происходит!

— Эта группа здорово зажигает. Я раньше ничего подобного не слышала.

— С ними одни проблемы.

— Люди веселятся — что в этом плохого?

— Этнические ритмы имитируют биение сердца, так же как и музыка транс, а тут еще и рок-составляющая. Народ слетает с катушек.

Внизу разбилось стекло. Молодой человек в костюме, вскочив на стойку бара, принялся срывать с себя одежду и выть. Взлетевшая в воздух туфля-шпилька стукнула его по голове. Он упал в толпу.

— О черт, только не это! — сердито воскликнула Мерседес. — Задаток этого не покроет. — Обратившись ко мне, она добавила: — Наверное, тебе лучше уйти отсюда.

— Но я ведь еще не танцевала.

Две женщины с криками взобрались на сцену и принялись стягивать джинсы с вокалиста. Мерседес схватила рацию и помчалась вниз. Толпа подняла на руках мужчину, который недавно раздевался на барной стойке. Судя по виду, он был без сознания. Помахав звукорежиссеру, я тоже спустилась вниз. Один мужик обрызгивал толпу пеной из огнетушителя, а какая-то женщина, вскочив ему на спину, принялась его мутузить.

Такого побоища в «Моем подвальчике» я еще не видела, но особенно поражало то, что за плечами учинивших его хулиганов были не судимости, а дипломы бизнес-школ.

Сжимая в руке рацию, в клуб притопал Денни. Он приложил губы к моему уху и проговорил:

— Тебе лучше смыться отсюда. Полицейские уже едут. — А в рацию проорал: — Выруби их немедленно!

Свет на сцене погас, оставив группу в темноте; усилители заглохли. Денни и другой вышибала стали подпихивать кричащую и громко хохочущую публику к выходу, приговаривая:

— Выходим! Выходим!

Изумленные люди сначала послушно двигались к двери, но потом поворачивались и возвращались на танцпол. Я пробралась сквозь толпу и вышла на улицу. Когда я садилась в такси, к зданию уже подъехали полиция и «скорая».

Как только Мерседес приехала домой, я приготовила для нее ванну, в которую налила изрядное количество геля-пены с запахом жимолости. Потом я направилась на кухню, решенную в тонах карибской синевы, и открыла бутылку цинфанделя, которую привезла с собой. Наполнив два бокала, я отнесла один Мерседес в ванную.

Потом я взяла в руки книгу и, уютно устроившись на диване, постепенно погрузилась в чтение; вскоре звуки города перестали для меня существовать, и я окончательно позабыла, где нахожусь. Поэтому, когда перед моими глазами возник большой светлый силуэт, я вскрикнула и запустила книгой в призрак. Однако привидение удивительным образом трансформировалось в Мерседес, одетую в светло-коралловый стеганый халат.

— Это еще что за… — проворчала она, одарив меня сердитым взглядом.

— Извини! — Я перевела дух и объяснила:

— Это я от неожиданности.

Она покачала головой, заставив дреды попрыгать.

— Вечно ты со своими книгами! — Она подняла роман и сунула мне в руки.

Кожа у Мерседес карамельного оттенка, с россыпью веснушек, а черты лица открытые и простые. Телосложение у нее крепкое, рост — чуть выше среднего. Красавицей Мерседес не назовешь — ей не хватает изящества, она никогда не красится, да и женскими чарами пользоваться не умеет, однако это не мешает многим музыкантам и их директорам ухаживать за ней.

Мерседес плюхнулась на диван и вздохнула.

— Что ж, думаю, мне возместят ущерб. Финансовый директор компании пообещал за все заплатить. Он сейчас улаживает дела с полицейскими.

— Звучит неплохо.

Мерседес пожала плечами.

— Эту группу я больше приглашать не буду. Теперь я понимаю, почему они называются «Дервиши».

— Кстати, о сумасшедших. Я хотела поговорить с тобой кое о чем. У меня слегка крышу снесло.

— Ты прожила целый год с компанией вампиров, а крышу у тебя снесло только сейчас?

— Почему ты по-прежнему называешь их вампирами?

— Я не из тех, кто отрекается от своей индивидуальности.

— Давай не будем копаться в семантике. У нас с Освальдом перед его отъездом произошла серьезная ссора.

— Ссора — умора. Это обязательно обсуждать сегодня?

— Да, — ответила я, снова наполняя наши бокалы. — Я рассказывала тебе, что вампиры устроили что-то вроде вечеринки в честь малышки? Да, кстати, ее имя Элизабет, а мы зовем ее Либби.

Я поведала Мерседес о том, как совершенно случайно обнаружила в ограде смотровое отверстие, «ну, как если бы ты нашла хакерский вход в компьютерную программу», и о том, что увидела; доложила о мерзкой и бессовестной яйцеголовой твари, о близком контакте с особью из рода матерей и об ужасном поведении Освальда.

Когда я закончила, Мерседес примерно с минуту молча смотрела на меня, а потом сказала:

— Вот поэтому я люблю жить одна. Я пошла спать.

— И тебе нечего сказать об этой кошмарной ситуации?

— Мне нравятся твои друзья, особенно Гэбриел, но, как сказала бы моя мама, hay gato encerrado.

— Твои кубинские поговорки понять просто невозможно. Что значит — здесь заперта кошка?

— У вампиров есть большие тайны. Зачем им рассказывать тебе обо всем — а вдруг ты слиняешь от Освальда, как только страсть перегорит?

— В тебе нет ни капли романтики, я еще таких людей не встречала. Если забыть об этой ссоре, мы с Освальдом безумно счастливы вместе.

— Ну да, и поэтому ты едва сдерживаешь слезы. Чем это, черт возьми, занимались его родственнички, и почему ты собираешься на свидание с Иэном?

— Никакое это не свидание! Иэн, он и есть Иэн. Я не сказала об этом Освальду просто по той причине, что не хотела ссориться по пустякам. А он не рассказал мне о церемонии, потому что… потому что они не привыкли к чужакам.

— Не будь такой tontа.

— Я не бестолковая. Я готова идти на уступки и понимать других. Тебе стоит попробовать.

— Не сомневайся, mujef, именно это я сейчас и делаю, — с улыбкой возразила Мерседес. Она замолчала, и я дала ей немного подумать. У нее это хорошо получается. В конце концов она произнесла: — Даже если вы любите друг друга, все равно лучше быть независимой. Попробуй встать на ноги в финансовом отношении, и тебе больше не придется волноваться из-за его денег.

— А я и так из-за них не волнуюсь.

— Ну да, правильно. Я бы не сказала, что тут есть повод для беспокойства, но тем не менее всегда держи меня в курсе… на всякий случай.

«На всякий случай» прозвучало зловеще. На всякий случай — если вдруг я узнаю, что у них есть скелеты в шкафу… или трупы, тумкающие в сушке.