Внезапно в «Бентли» что-то врезалось, и машину отбросило вправо. Я резко вздернула руку и въехала Себастьяну по носу. Он заорал от боли. В этот же момент машину очередным толчком сбило с дороги.

Мы, громыхая, с бешеной скоростью неслись под откос, и было совершенно неясно, сколько еще продлится этот аттракцион. Себастьян, вцепившись левой рукой в свой кровоточащий нос, изрыгал освященную веками англосаксонскую брань. Когда машину качнуло вправо, я схватилась за пистолет и завладела им.

Себастьян не двигался. Я отстегнула свой ремень безопасности и стала колотить по дверце ногой. Но тут она распахнулась, и две огромные руки, переходящие в не менее внушительные плечи, выволокли меня на покрытый колючим кустарником откос. Полная луна освещала державшего меня орангутанга, который, надо сказать, счастливым не выглядел.

— Ах ты безбожная тварь! Безбожная тварь! — рычал он. У него был отвратительно курносый нос, бесцветные поросячьи глазки и мощная шея, по ширине не отличавшаяся от головы. Он походил на бухгалтера, занимающегося борьбой.

— Отпусти ее! — крикнул кто-то сильным мелодичным голосом.

Я повернула голову и увидела того самого рыжеголового официанта (черт бы его побрал!), который резво скакал вниз по холму, направляясь к нам. К сожалению, с ним не было ни вооруженной охраны, ни свирепых ротвейлеров. Однако внешне он был вылитый Индиана Джонс, замысливший поход в Кастро' , — крутые джинсы, рубашка цвета хаки и короткая приталенная кожаная куртка.

— Дьявол! — заорал водитель.

Я была не в состоянии драться, но удар в пах он и в Африке удар в пах. Попадание было неточным, однако Питерс непроизвольно выронил меня. Не успела я обрести равновесие, как он снова попытался в меня вцепиться. В ответ я нацелила на него щегольской пистолетик. Мне представилось, что Себастьян, исполненный праведного гнева по отношению ко мне, отключил предохранитель, или что там у них отключается в этих штуковинах.

— Ты ведь не станешь убивать богобоязненного американца, девочка? — с заискивающей улыбкой произнес шофер.

Неужели у этого головореза вообще пусто в голове?

— Не-а, я просто прострелю тебе колено.

Он кинулся ко мне, и я нажала на крючок. Целилась-то я ему в колено, но пуля почему-то изменила курс и поразила область, расположенную гораздо севернее, чем предполагалось. Питере прикрыл раненный орган руками, сложился вдвое и завопил пуще, чем какая-нибудь nina' , обнаружившая, что обезглавили ее любимую куклу Барби.

Мне было недосуг любоваться результатом своего первого в жизни выстрела, потому что официант подошел уже совсем близко.

— Милагро! Я везде искал тебя! Слава богу, ты жива. Нам нужно срочно сматываться отсюда.

На подсознательном уровне официант вызывал у меня симпатию — он ведь такой лапулька! Однако я все же наставила на него пистолет и сказала:

— Подожди-ка минутку. Почему ты все время ходишь за мной хвостом? Откуда мне знать, что ты не заодно с КАКА? Чем докажешь, что ты желаешь мне добра и хочешь обеспечить мою безопасность?

— Я тебя умоляю, дорогуша! — завопил он, воздев руки к небу. Слово «умоляю» в его исполнении звучало так, словно в нем было по меньшей мере двадцать гласных.

Его аргументация показалась мне весьма обоснованной, тем более что окровавленная голова Себастьяна высунулась из дверцы машины, как черт из табакерки.

— Милагро! — заверещал он. — Милагро! Сучка!

Я сунула пистолет в сумочку, и мы с официантом поползли вверх по насыпи. Он держал меня за руку и тянул за собой, демонстрируя нехарактерную для такого малявки силу. Я споткнулась о какой-то камень и упала, порвав ремешок на босоножке и раскроив брючину на правом колене. Я начала было сползать по склону, но официант держал меня крепко, и мне удалось-таки восстановить равновесие. Ежевика и умбиликус больно царапались и цеплялись за мои волосы.

Двигатель огромного сверкающего грузовика «Форд» работал на холостом ходу; из кабины раздавался грохот техно-музыки. Мы захлопнули дверцы, и официант помчал со скоростью обалдевшей от сидения дома многодетной мамаши, которая боится опоздать к врачу за рецептом «Валиума». Мне никак не удавалось отдышаться, официант сунул мне литровую бутылку белкового напитка с натуральным малиновым соком. Я, не задумываясь, заглотила все ее содержимое. Когда сердце стало биться помедленнее, я спросила:

— Ты кто вообще?

— Меня зовут Гэбриел. — Он по-прежнему поглядывал в зеркало заднего вида. — У малинового сока подходящий цвет. Твое возбуждение можно снимать с помощью цветового агента. Клюквенный сок, спелый виноград зинфандель — все красное подходит. Летом идеален гаспачо, особенно если сорвать помидоры прямо с грядки.

Я приподняла руку. Она почти перестала трястись.

— Мне безумно нравится обсуждать холодные супы, но не мог бы ты пояснить, зачем ты ходил за мной, куда мы едем и почему меня все преследуют.

Гэбриел убавил громкость проигрывателя.

— Мы едем в безопасное место, на загородное ранчо. Ты заразилась… ну, это нелегко объяснить. — Он бросил на меня озабоченный взгляд. — Просто чудо, что ты осталась жива.

— Да, я все время слышу одно и то же. Чудо — так меня зовут. — Возможно, он подумал, что я шучу. — А Освальдо?

— Ну да, Освальд, — кивнул Гэбриел. — Он сказал, что его кровь попала на тебя случайно.

— Случайно… Ну, не знаю… Подожди-ка. Ты ведь пришел на прием с Освальдо?

— С Освальдом, — поправил меня рыжик. — Он мой троюродный брат.

Мое сердце опять ускорило свой ритм, на этот раз от мысли, что есть вероятность снова увидеться с Освальдом. Я прекрасно понимала: не стоит так сильно стремиться к мужчине, который чем-то заразил меня, но я хотела его настолько сильно, что разум был надо мною не властен.

— Что ты делал у Кэтлин?

— В нашей семье я отвечаю за безопасность.

Саркастическое замечание чуть было не сорвалось у меня с языка, но я вовремя остановилась: ведь Гэбриел на самом деле убрал с дороги Себастьяна и того головореза.

— Освальд пошел туда посмотреть на Беккетт-Уизерспуна, а меня послали за ним, чтобы чего не вышло.

— Да, ты хорошо поработал, — сухо заметила я.

— Но я ведь пытался тебя предупредить, верно?

Ну, хорошо, пытался.

— А какое отношение Себастьян имеет к вашей семье?

— Ка-А-Ка-А, или, как ты говоришь, «кака», — новейшее детище жутковатой группировки, берущей свое начало от старинной криптомистической организации. Они множили свои богатство и власть веками. Для них до сих пор имеют значение некоторые допотопные суеверия, но важнее всего все-таки деньги. — Гэбриел пожал плечами. — Думаю, это помогает им чувствовать себя особенными, продолжателями традиций, в общем, избранными. В этот клуб просто так не попасть.

Если Гэбриел говорил правду, то с помощью его объяснений мне удалось решить несколько загадок, внезапно возникших в моей жизни. Однако далеко не все.

— А что со мной? Что у меня за болезнь?

— Это генетическое заболевание, ну как, например, серповидно-клеточная анемия или болезнь Тэя-Сакса. Оно присутствует у Освальда, и у меня тоже.

— Если оно генетическое, как я умудрилась подцепить его?

— Думаю, на самом деле у тебя его и нет. Но я не врач.

— А безумный Себастьян считает, что вы вампиры, — немного подумав, заметила я.

Гэбриел с минуту подрыгался в такт музыке, выдерживая паузу.

— Люди ничего не знают об этом, — наконец произнес он. — Они верят в сказки и погрязли в дурацких предрассудках.

— Ага. И что ты этим хочешь сказать?

— Да не пьем мы человеческую кровь! Это все равно как верить в привидения и прочую ерунду. Просто взаимодействие с нашей кровью дает определенный эффект. Как, например, если смешать кровь четвертой группы с положительным и отрицательным резус-факторами.

Нельзя сказать, что это сильно прояснило картину.

— И что?

— Мы перерабатываем белки не так, как большинство других людей. Поэтому нам необходимо употреблять в пищу больше белков, что и выражается в нашей тяге к э-э… мясу. Ну, знаешь, как беременные, которые иногда едят глину из-за недостатка минералов.

— Разница только в том, что беременные, поедающие глину, — просто женщины с причудами и странностями, а вот кровососущие ночные твари — это нечто абсурдное и извращенное.

Гэбриел свернул на другое шоссе, и мы двинулись на север.

— Я же сказал: мы не сосем кровь. Мне казалось, цветная женщина должна знать, что такое предрассудки.

Я тут же прикусила язык.

Даже среди ночи по шоссе носилось множество машин: наверняка кто-то торопился домой с вечерней смены, кто-то направлялся к своему наркоторговцу, а некоторые просто сматывались с какой-нибудь вечеринки. И лишь меня одну эта дорога вела в загородную гасиенду графа Дракулы.

— А знаешь, — спокойным голосом произнес Гэбриел, — раньше больных проказой ненавидели и изгоняли, а современная медицина изобрела препараты против этой болезни.

— Если бы меня заразили проказой, думаю, я бы тоже была не в восторге.

— Ничего бы не было, если бы ты позаботилась о безопасном сексе, — парировал он. — Вот мы вынуждены думать о безопасном сексе всю жизнь. Ты даже не представляешь, каково это — влюбиться в кого-нибудь, кто никогда не будет относиться к тебе серьезно только потому, что ты родился другим!

— Ха! — возмутилась я. — Ха-ха! Во-первых, у нас с Освальдом не было секса, а, во-вторых, полагаю, я в курсе того, что значит быть вне привычных норм. И кроме того, вампиры — это тебе не этническое меньшинство!

— Мы не вампиры, — огрызнулся он. — Твои собратья могут по крайней мере заключать браки с людьми других национальностей, открыто быть самими собой и даже демонстрировать свою культуру.

Мы мчались в северном направлении по дороге, которую окружали черные силуэты холмов, выделяющиеся на фоне кобальтового неба. Звезды становились все ярче. Наша стремительная схватка с КАКА и жажда новой встречи с Освальдом отошли на второй план, как только я поняла, что, возможно, моя болезнь смертельна. Теперь жизнь можно было сравнить с моими любимыми платьями — дешевыми, легкомысленными и слишком короткими. Я тихо заплакала.

— Это не так уж и плохо, — попытался утешить меня Гэбриел. — На ситуацию можно посмотреть и с другой стороны. Если уж ты осталась жива, то теперь, возможно, проживешь дольше. И почти все это время у тебя будет отличная кожа.

— У меня и так отличная кожа, — буркнула я. Но его слова «если уж ты осталась жива» не шли у меня из головы. Как же так — я ни разу в жизни не слышала, что где-то обитают подобные существа. — А много ли… э-э… вас вообще?

— Немного, — печально ответил он. — Для политической силы — точно маловато.

Гэбриел молчал довольно долго. Я уж подумала, что рыжик больше ничего не скажет, но он вдруг добавил:

— С одной стороны, я понимаю, что это правильно, и наше время уже почти миновало. А с другой — надеюсь, что когда-нибудь наука поможет остановить вымирание наших семейств.

Мы миновали виноградники, тянувшиеся вдоль обочины несколько километров, и по извилистой дороге взобрались на холм. Мощные деревья сомкнули свои ветви над дорогой, так что неба не было видно вовсе. И лишь отражающие свет указатели помогали нам продолжать путь. В том месте, где по одну сторону дороги обнаружился овраг, я достала из сумочки пистолет, стерла с него свои отпечатки и выбросила в окно, в темноту. Гэбриел молча наблюдал за моими действиями. Возможно, с ним я чувствовала себя в безопасности, а может, мне просто все стало безразлично. Я взяла и уснула.

Когда я проснулась перед самым рассветом, наша машина двигалась по тряской узкой дороге. Видимо, Гэбриел где-то останавливался, потому что в руках он держал бумажную чашку, из которой то и дело отпивал кофе. Небо начало постепенно светлеть, что позволило мне предположить следующее: обступившие дорогу величественные деревья были вековыми дубами. Где-то неподалеку прокукарекал петух. Птицы начали утреннюю перекличку и затянули свои песни.

Гэбриел свернул с дороги и остановил грузовик перед белыми воротами.

— Приехали, — объявил он.

Протянув руку из окна машины к столбу с домофоном, Гэбриел набрал какой-то код. Ворота распахнулись. Как только мы въехали во двор, ворота тут же захлопнулись за нами. Впереди возник темный силуэт большого дома, окруженного деревьями; окна первого этажа излучали теплое свечение.

— Сколько же народу умерло от… как, кстати, вы это называете?

— Обычно мы говорим просто: «наше заболевание».

— И каков уровень смертности?

— У меня недостаточно знаний, чтобы ответить на твой вопрос. Я не располагаю такими сведениями.

— Ну да, — скептически заметила я.

Тут к грузовику примчалась целая стая разномастных тревожно лающих собак. Гэбриел медленно объехал дом и остановил грузовик.

— Они не укусят. — Рыжик выпрыгнул из машины и принялся гладить животных, радостно прыгающих вокруг и помахивающих хвостами.

Я выбралась из машины гораздо осторожнее. Оказавшись ближе, я поняла, что дом представляет собой прямоугольное строение из светлого песчаника. И двинулась за Гэбриелом к крыльцу.

— Может, кто-то уже и встал, не знаю, — произнес он, открывая дверь.

На пороге я заколебалась, мучаясь в догадках, насколько же пугающим окажется интерьер. Обтянутые атласом гробы, доспехи, бесконечные мраморные коридоры, оглашаемые эхом безумного хохота? Впрочем, мои предположения насчет трансильванской темы закончились прямо в прихожей, которая была выполнена в стиле старинной калифорнийской миссии: каменные терракотовые плиты на полу и лестница со стальными перилами.

Справа располагалась арка, через которую открывался вид на просторную гостиную с белыми оштукатуренными стенами и совсем не страшной коричневой кожаной мебелью.

— Мне казалось, что вампиры предпочитают нечто более впечатляющее, — высказалась я, обернувшись к Гэбриелу. Тот остановился у зеркала, пытаясь пригладить волосы.

Гэбриел поднял на меня взгляд.

— Ты ужасно смешная. Нет. И, кстати, мы отражаемся в зеркалах. Так что долой глупые старые предрассудки.

— Ты скандировал это на вампирском гей-параде? «Мы несмертные педики, час наш настал, запомни нечесаный натурал!»

За моей спиной кто-то неодобрительно откашлялся. Обернувшись на этот звук, я заметила на лестничной площадке невысокую хрупкую женщину с серебристыми волосами. Несмотря на ранний час, она была одета в аккуратно выглаженные джинсы и превосходно сидевшую хлопковую блузку в бело-розовую клеточку. Ее мягкие коричневые мокасины идеально подходили к коричневому же кожаному ремню. Она смотрела на меня невероятными изумрудно-зелеными глазами, отчего я почувствовала себя оленем, оказавшимся в свете фар грузовика-трейлера.

— Бабушка! — зардевшись, прохрипел Гэбриел.

Женщина стала спускаться с лестницы, а я почему-то почувствовала себя неловко в своих дурацких zapatos' со сломанным ремешком, рваных брюках и пиджаке под леопарда.

— Кто это, Гэбриел? — Женщина произнесла этот вопрос четко и холодно. Она ничуть не скрывала своей враждебности, и, конечно, ей было невдомек, что для меня быть нежеланной гостьей — самое привычное дело.

В присутствии альфа-самки никогда нельзя показывать свой страх, иначе она атакует тебя, как зазевавшуюся газель на водопое. Сделав шаг вперед, я вытянула руку и, нарочито неискренне улыбнувшись, произнесла:

— Милагро Де Лос Сантос. Рада познакомиться.

— Гэбриел, — повторила женщина с упреком, не обращая на меня ни малейшего внимания.

— Это девушка, про которую нам рассказывал Освальд, — пояснил рыжик таким тоном, будто его застукали со шпаргалкой на контрольной.

— Так значит, она жива?

— Почему бы вам самой не проверить? Попробуйте ткнуть меня палкой, — подсказала я.

Женщина перевела свой горящий зеленый взгляд на Гэбриела.

— Ты ведь знаешь, я не согласна с мнением твоего кузена, что она должна быть здесь.

— Прошу прощения, — вмешалась я, — но «она» стоит перед вами.

Гэбриел покровительственно положил мне руку на плечо.

— Я с трудом увез ее от Беккетт-Уизерспуна. Здесь ей будет лучше всего… — Под пристальным взглядом бабушки он запнулся, а потом добавил: — Пока.

— Мы позже обсудим это все вместе. — Дамочка обратилась ко мне: — Юная леди, я не стану притворяться, что довольна сложившейся ситуацией. Невозможно выразить, как мне жаль, что мой внук встретил вас и поддался на вашу попытку завести опасное знакомство. Вам явно недостает здравого смысла, а посему доверять вам нельзя. Откровенно говоря, я не в восторге от того, что вы появились здесь.

Ночь оказалась долгой, и я порядком устала.

— Если вы и дальше собираетесь катить на меня, то по крайней мере соблаговолите представиться. Мне бы хотелось обращаться к вам по имени, когда я позже решу на вас наехать.

Уголок ее рта дрогнул, но через мгновение лицо женщины приняло прежнее выражение, поэтому нельзя сказать наверняка, что это было — улыбка или презрительная ухмылка.

— Эдна Грант. Когда будете наезжать на меня, обращайтесь ко мне «госпожа Грант» или «Эдна». И то и то подойдет.

— С удовольствием, Эдна, — ответила я.

Судя по физиономии Гэбриела, он был готов провалиться сквозь землю.

— Гэбриел, проводи эту особу в свободную комнату.

— Хорошо, бабушка.

Гэбриел открыл одну из дверей, что были слева, и провел меня через просторную столовую в огромную кухню, где царили веселенькие покойницкие цвета — синий и желтый. На подставке-вешалке поблескивали кастрюли и сковородки. А еще там располагались длинный деревянный стол и шикарная плита с шестью конфорками, прямо как в ресторане. Похоже, нынче вампирский бизнес приносит неплохую прибыль.

Гэбриел говорил что-то об импорте кухонной плитки из Тосканы.

— Гэбриел, а что там насчет солнечного света? Значит ли это, что я больше никогда не смогу выходить на солнце?

Он вздохнул.

— Не знаю. Никто из чужих еще не заражался за время… за время моей жизни, по крайней мере. Нет-нет, наши тела не воспламеняются под воздействием солнечного света.

— Я не это имела в виду…

Кто бы мог предположить, что вампиры настолько ранимы?

Он вздохнул.

— Ничего страшного. Некоторые страдают от фотофобии больше, некоторые меньше. Думаю, если ты станешь пользоваться солнцезащитным кремом и носить шляпу, все будет нормально.

— Ты тоже так делаешь?

— Здрасьте, приехали! — воскликнул он, показывая на свою голову. — Это не парик. Рыжий — мой натуральный цвет. Но и мне всегда приходится защищаться от вредного солнечного излучения.

Он отвел меня в маленький коридорчик, располагавшийся за кухней, и открыл дверь.

— Вот… э-э… твоя комната.

Даже несмотря на то, что я редко бывала в гостях, мне не составило труда догадаться, что это за помещение.

— Комната прислуги. Ты запихиваешь мексиканскую девчонку в комнату для прислуги.

Лицо Гэбриела приняло смущенное выражение.

— На самом деле каждый из нас иногда живет здесь. — Он вошел в комнату, и я последовала за ним. — Поверь, порой хочется быть подальше от бабушки. — Открыв ставни, он впустил в помещение слабый свет зарождающегося дня и щелчком выключателя зажег лампу.

— Ладно уж, как-нибудь…

Помещение походило скорее на комнату в студенческом общежитии, чем на обиталище служанки. Там стояли застеленная голубым покрывалом кровать и темно-синее кресло с регулирующейся спинкой и подножьем, а в эркере помещался большой деревянный письменный стол. У книжного шкафа, заполненного книгами в мягких обложках, стоял старый велосипед с корзиной.

— Здесь ты сможешь наслаждаться одиночеством, а еще тут есть отдельная ванная, — сказал Гэбриел, открывая дверь в просторный белый санузел с ванной, стоявшей на ножках в форме звериных лап. В такой ванной не грех попеть популярные мелодии, отмокая в пузыристой пене.

Когда я снова вернулась в комнату, Гэбриел раздвинул дверцы встроенного платяного шкафа.

— Тут есть кое-какая одежда. Ты наверняка найдешь что-нибудь, что можно надеть. А новая зубная щетка обычно лежит…

Я поняла, что вот-вот упаду.

— Сейчас я просто лягу спать. Спасибо.

— Милагро, я правда рад, что ты в порядке, — признался Гэбриел, выходя из комнаты.

— Но это еще неизвестно, так ведь?

— Спокойной ночи, — сказал он и удалился так быстро, что я даже не успела спросить о местонахождении Освальда.