Январский ветер, вырвавшись из мешка, играет снежинками мятного порошка, из картонной, под зеркалом, баночки. Тёплая щётка колет рот, гладким становится красный свод — мантия раковины-умираночки. Жизнь по утру начиная взахлёб, щуря глаза и наморщив лоб, слышать как плещет в Неве подо льдом наяда, а ещё — скрипучий, маятников мотив, довоенного выпуска, в старика превратив, наигрывает внутри, налево от Ленинграда. Человек, просыпаясь, свершает прыжок от прожитой жизни (всю её сжёг черновиком измучавшим). Феникс на перьях праха в Воскресенье, в мраморный, в дымный день возвращается, смертным оставив тень, и чернильную кровь посылает к перстам бумага.