Корнелий Магнус

Спасатель галактики

I

— Только один раз! Наш избавитель сразится с иноземным послом-драконом, требующим самых красивых мужчин!

Весь центр столицы был увешан красочными голографическими афишами. На них полуодетый Спасатель в ярких обтягивающих лосинах напрягал накачанные мышцы, принимая выигрышные для съемок и зрителей позы, подчеркивающие кубики живота, и темпераментно, но регулярно при этом размахивая мечом с пламенеющим лезвием.

Возле почти каждой из таких афиш стояли небольшие стайки женщин. Нечасто даже в столице, где все споры решаются в судах, а возмездием за оскорбления и поруганную честь занимаются адвокаты, увидишь настоящего, а не сценического (!) мужчину, да еще с мечом.

Посол-дракон неизвестно как в жизни, но на афише выглядел непрезентабельно, покрытый густой рыжей шерстью и с поникшими морщинистыми фиолетовыми крыльями. Хотя глаза с пылающими зрачками подчеркивали неудержимый темперамент и потенцию к обладанию.

Взгляд у посла-дракона был недобрый, оценочный, и поэтому поневоле становилось жаль тех самых мужчин, которые ему должны были достаться. Всего — триста со всей планеты, из которых одиннадцать — из столицы. Вроде, так повелось еще со времен Первого Заселения, когда из глубин Космоса прямо на строившиеся кварталы первого города вынырнули корабли с драконами на бортах.

II

Самих драконов из простых жителей никто никогда не видел — видимо, они брезговали или просто не желали спускаться на планету, но один раз в космическое десятилетие проводились выборы тех мужчин, которые должны были стать их слугами, воинами. Или пищей? Кто знает…

Быть мальчиком на планете означало риск однажды навсегда оказаться вдалеке от родного дома — если на тебя падет тот самый выбор. Говорили, что были смельчаки, которые рисковали бросить вызов драконам (что, видимо, для них считалось чем-то вроде развлечения), но, похоже, так и не смогли (вернее, об этом никто никогда не слышал) их одолеть. Пришлось ждать Спасателя — когда настанет пора, и он спустится на планету и спасет ее.

И вот настала пора решающего боя с драконами: они прислали, наверное, своего лучшего бойца, который исполнял обязанности и посла.

Это и понятно — в дальних и нецентральных мирах посол (как предводитель, старший по рангу, вожак пришлой стаи) должен уметь постоять за себя и свою свиту, за право свой державы, границы и получаемые дани.

III

Поединок по старинной традиции должен был состояться ровно в полдень в специально отведенном месте, уединенном и огражденном, без толп любопытствующих и лишних свидетелей. На афишах мелкой бегущей строкой упоминались лишь секунданты, обеспечивающие порядок и незыблемость условий проведения схватки. И, наверное, победы. Честной и бесспорной. Дающей право драконам (или тем, кто за ними стоит) и людям на сбор живой дани. Или свободу от него. Жизнь или смерть.

Вечером того же дня, до заката, повсюду на площадях должны были быть размещены говорящие афиши, вещающие о поединке, его исходе и победителе и наглядно демонстрирующие его изображение.

Таков сложившийся ритуал. Может быть, существующий именно для того, чтобы у кого-то была хоть маленькая надежда на лучшее. У людей или драконов?

Вся Вселенная функционирует по строгим законам, но даже их всеохватность не исключает шанса на победу — с кем бы ты ни сражался.

IV

Спасатель обычно прибывает на планету в сопровождении небольшой свиты. Как правило, среди свиты седовласый дедушка, еще крепкий на вид, здоровенный парень — с почти детской улыбкой и поведением недотепы, о котором кто-то должен постоянно заботиться, и миловидная девушка, заботящаяся о том, чтобы Спасатель везде успел. В том числе сняться в нескольких роликах, среди которых, опять же по старинной традиции, есть и благотворительные — в пользу пострадавших от очередного наводнения, пожара и прочих стихийных бедствий. Увы, неизбежных.

В галактике — только один Спасатель, он же — лучший из лучших. Его ждут повсюду, он должен везде успеть. И его команда должна это обеспечить.

Каждый из них нужен и играет в команде свою роль, создавая свиту Спасателя, его команду. Ведь помимо планетарных владык, будь то наследственных, военных или выбранных, множество обычных людей надеется встретиться со Спасателем и изложить ему свои просьбы о помощи. И это вовсе неправильно, если местные планетарные силы безопасности будут арестовывать всех, кто попытается прорваться к Спасателю. В том числе для этого существует и его команда, игроки которой могут и должны выслушать и… может, обещать, что в следующий раз Спасатель наверняка решит эту проблему.

V

Команда Спасателя галактики занималась своим привычным делом. Рубаха-парень перехватывал рвущихся к Спасателю страждущих, в основном подростков, и давал им советы, как нужно начать жить, «чтобы у тебя был шанс стать Спасателем». Мудрый дед решал организационные вопросы с местными властями и их настойчивыми женами, жаждущими пригласить Спасателя на специально устроенный в его честь бал или другое не менее важное торжественное мероприятие.

А девушка, закончив разбирать юридические документы, с заключением которых неизбежно связан любой визит Спасателя на любую планету, пошла переодеваться.

Скромное платье сменили легкие, но сверхпрочные хитоновые доспехи, шляпку с чуть игривым пером — шлем. Осталось только взять щит и меч, который был вовсе не похож на тот огромный пламенеющий клинок, переливающийся на афишах поединка. Но и не только меч — и многое другое было вовсе не таким, как об этом рассказывалось миллионам простых планетных жителей.

VI

Она вспомнила, как однажды на улице далекого отсюда мира рискнула своей жизнью и защитила незнакомую женщину от кучки пьяных негодяев.

Один из них ударил ее ножом в плечо (метил в горло!), и пришлось обращаться в местную лечебницу, где ее через несколько часов разыскала незнакомая женщина, без всяких предисловий предложившая начать жизнь заново. Рискуя собой на множестве миров. Без криминала и секс-услуг.

Терять было нечего, и после полученного согласия она, лишь на несколько минут заскочив домой, отправилась на небольшом кораблике в бездны Космоса. Помимо той женщины их было семеро. Больше она их никогда не видела…

VII

Потом была школа Спасателя. Здесь готовили членов команды сразу для нескольких галактик. К тому же помимо основного Спасателя и его свиты всегда должен быть готов выступить «запасной спасательский комплект», чтобы заменить по той или иной причине утраченный основной состав команды Спасателя (что не разглашается).

После завершения суровых финальных испытаний ее позвали на прогулку и сказали, что она годится быть настоящим Спасателем.

— Для начала ты должна подписать документ, что нигде никогда и никому не сообщишь и даже не намекнешь, что ты — Спасатель галактики.

— А сам официальный Спасатель галактики?

— Не волнуйся, этот-то надувной себялюбивый герой ни за что не проболтается!

VIII

Теперь ей предстоял смертельный бой с послом-драконом. Из семи боев, сражаясь за Спасателя галактики, она вышла победительницей. А сам разрекламированный Спасатель закрылся в одной из комнат предоставленной его команде резиденции — никто из чужих не должен его сейчас видеть. Для всех — герой, Спасатель галактики ушел на схватку, совершать очередной подвиг.

Когда она только согласилась выполнять работу Спасателя, все же задала вопрос:

— Зачем выполнять благородную миссию и врать при этом?

— Таковы миры и их обитатели. Герой-избавитель от чудовищного зла должен выглядеть на все сто! Безупречно! Тогда и только тогда совершенный подвиг оценят по достоинству. Посмотрите на него! Это же сокровище! И он рисковал жизнью ради нас в смертельной схватке! Ваши аплодисменты!

— Но почему тогда они сами не сражаются?

— Да, были попытки таких привлечь. Но не то чтобы все из них, но слишком многие боятся хотя бы чуть-чуть подпортить свою драгоценную шкуру.

А если герой при всех убежит от врага во время поединка? В кого тогда будут все верить?..

 

Алекс Громов

Вселенская гуманизация

Утром в дверь Тамары Изабелловны Грымули позвонили. Надеясь на очередные/внеочередные социальные блага от администрации планеты Земля она пошла ко входу в жилище. Ведь Тамара Изабелловна три года назад голосовала за упомянутую администрацию, а не альтернативного кандидата Чужого, и поэтому галактический поп-корн и артурианские трюфели (пусть и даже слегка подсохшие за пару-тройку столетий) — ее законные.

Распахнув дверь (грабежей можно было уже не бояться, с этим было покончено еще в прошлом столетии, когда ограбили всех и всё, что можно было ограбить) женщина увидела трех незнакомых, почти гуманоидных (по общему числу руконог) существа, облаченных в костюмы. Ну, те самые, в которых обычно ходят на похороны по просьбам межгалактических/аборигенских профсоюзов. Скромно и без претензий. Стоящий в середине плюгавенький (оценочное, личное Грымули мнение) мужичок-хамелеончик завел свою песню.

— Уважаемая Тамара Изабелловна! Вы ли это?

— Я-то по жизни она, а вы-то кто и откедова свалились? И с чем?

— Незваный инопланетянин хуже родного аборигена, как у вас говорят. Поэтому хотя и прибыли мы издалека, но, как и положено, — тут у хамелеончика нижняя челюсть отъехала вниз, продемонстрировав шесть рядов не слишком ухоженных зубов и клыков, — с радостной вестью.

— Неужто Марь Иванна померла, и теперича мене та квартирка досталась-таки?

— Нет, лучше, больше, необъятнее! Зачем такой роскошной леди как вы, — хамелончик телодвижением намекнул на истинный сексуальный интерес, — какая-то халупа на дальней-предальней окраине Вселенной?

И троица костюмов, так и не приглашенная Грымули в квартиру, дружно развела руками-лапами, повсеместно касаясь пола, тусклой лампочки, соседских дверей, перил и даже извечных окурков дешевых сигарет «Твоя галактика» (которых три дня раздавали после Контакта и два дня — после снятия оккупации звездной империи № 9).

Тамара Изабелловна, поняв, что Марья Ивановна всё же жива, насторожилась и сурово спросила, как бы намереваясь захлопнуть входную дверь:

— А вы, небось со своими упизметрами пришли? Типа, по дешевке машинку времени? У меня самой таким добром вся кухня забита! Пошли вон к соседям! Прогрессоры фиговы!

Тут наступила пора новой арии срединного мужичка-хомяка:

— Вы получили квартиру! Большую! Ближе к Центру Вселенной! Пора въезжать! Эксплуатировать!

— Ага! Моментальная звездная лотерея! Документы на квартиру быстро показали! Тогда и в дверь пущу!

Трое костюмных существ засуетились, распахнули дипломат-трансформер и вынули голограмму квартиры с прикрепленной голо-печатью.

Яркими галлюциногенными буквами по краю вилась и мерцала надпись. «Трешка. Не очень габаритная. Созвездие Большой Бяки. Звездная система Пыхлево. Планета № 45859. Индустриальный район „Новое Звездное Бруттово“».

— Берите же документу — почти вежливо произнес средний и протянул Грымули голограмму.

Крепко через порог ухватив ее за концы, Тамара Изабелловна расчувствовалась (что с ней было редко) и пустила вроде долгожданных гостей в жилище. Заходить внутрь него им пришлось по одному, левым и правым боком.

— Чайку будете? В придачу, гости дорогие, баранками угощу!

И достала две чашки — себе и главному. Тому, что голограмму ей протянул. На обеденный кухонный стол, торжественно при гостях была постелена скатерть и выложены четыре — по числу участников предстоящего пиршества — баранки. Но намечающийся праздничный пир всё же не состоялся. Тамара Изабелловна полезла в сервант за родным яблочным вареньем пятого (по давности) года сбора, и вымолвила заветное:

— Хорошо-так как! Буду Большую Бяку сдавать!

Старая и жизнью не обогретая, а название с ходу запомнила!..

— А здесь жить буду, и может, на саму Бетельгейзе на курорт съежу, — продолжала она.

Главный из торжественной троицы аккуратно опустил баранку на стол и, вроде как прокашлявшись, душевно произнес:

— Вы, конечно, Тамара Изабелловна, извините, что прерываю вас, но не выйдет.

— Это как почему? Почему меня на Бетельгейзе на курорт не пустят? Что я злобный политик какой или менеджер с Большой дороги?

— Да нет, туда вас может и пустят. А вот насчет того, что жить здесь, а Большую Бяку сдавать — ну никак невозможно.

— Хочу — сдаю!

— Нету у вас теперь этой квартиры, а есть лишь Большая Бяка.

— Это почему? — На этот раз Тамара Изабелловна с трудом удержалась от того, чтобы ударить этого старшего-главного по как бы голове как бы чайником. Тот уже давно отслужил свое, но все равно было жалко выкинуть.

— Получив квартиру в Большой Бяке, что подтверждено отпечатками ваших пальцев на официальной голограмме, вы реализовали свое необъемлемое право на жилье в цивилизованной части Вселенной.

— Ну и что? А вторая квартира моя куда?

— В фонд «Прибытие», благоустраивающий новых звездных поселенцев.

— Это как? — На этот раз Тамара Изабелловна инстинктивно или просто по привычке показала зубы. Но клыков — к счастью — там все же не было.

— Вселенная пока еще не вся обустроена и освоена. И поэтому — пока — каждый из граждан галактики, официально не включенных в элиту, имеет право на одно жилье. Получив новое жилье, он сдает старое. И, еще один подарок — он получает пятидесятипроцентную скидку на переезд на новое жилье! И — целых два входных половичка бесплатно!

Тамара Изабелловна в голос завыла.

— Не волнуйтесь! — заботливо произнес главный мужичок. — Лучше съешьте баранку, а то ее перевозка через полвселенной влетит вам в копеечку.

— Гы гы гы гы гы — по-прежнему гундосила Грымули.

— Да не волнуйтесь вы так! Настанет время и с Большой Бяки тоже начнут переселять! Кто знает, где вы еще окажетесь?

 

Арти Д. Александер, А. Санти

Метод очистки

— Как бы нам очистить эту планету подешевле? Надувной танк и прочее — все же оружие, хоть и экономичное, но уборка планеты даже с самым дешевым оружием производится за наш счет, и не так просто, как все кажется, а с некоторыми потерями с нашей стороны. Нам бы что-нибудь поэффективней…

Приятное лицезрение меняющих цвет стен недавно построенного просторного зала нисколько не отвлекало присутствующих от делового настроя, скорее, наоборот. Сотни лет на боевом посту придавали сил и решимости никогда не отступать и без колебаний побеждать. Президентское кресло не достается даром, и как никто другой он это знал и с чувством великой гордости за эпоху и цивилизацию оправдывал честь своего мундира. Неурядицы в галактике случались, и нередко, однако и это не портило оптимистичного настроения — мало ли что случается в галактике… Тут он заметил еще одного желающего вставить слово и благосклонно кивнул.

— И погуманней, — пояснил Секретарь-Уполномоченный по Мирным Переговорам. — А то в прошлом универсальном году у нас были проблемы из-за уборки планеты в районе Бета Икс. Там соседи были крайне неприличные, довели до крайности более процветающих, культурных и высокообразованных. И культурные, и высокообразованные по этой причине едва не вымерли. Все сами пытались урегулировать. Возможно, даже искали компромиссы всякие. Очень долго терпели и к нам за помощью лишь в последний момент обратились. Мы им даже скидку сделали из сочувствия. Такой ад там соседи по планете устроили…

— Да-да. Помню эту скандальную историю. Миротворцы нас за негуманность тогда прижали жестко, едва лицензию не отобрали. Так что теперь будем предельно осторожны.

— А может, объявим конкурс галактик на лучшую уборку?

— Или лучше вселенскую премию…

— Точно.

Многие в зале активно закивали. Было заметно, что эта идея большинству интеллектуалов сразу понравилась, причем намного больше выставленной в обсуждение темы очистки, и она могла получить множественное и творческое развитие, учитывая размеры вселенной. Уловив мечтательное состояние душ, ищущих работы по призванию, а не по обязанности или долгу перед галактиками, Секретарь требовательно постучал по столу, возвращая всех к изначальной теме. Президент, услышав стук, приоткрыл один глаз и, не увидев ничего нового, закрыл снова. Смотреть было не обязательно. Его преследовало странное чувство дежавю, словно все это уже происходило, и не раз, повторялось одно и то же, просто менялись голоса и персонажи.

* * *

Шла вторая неделя переговоров…

— Как хотите. Все равно ничего дешевле надувного танка не найдете. — Как бывший военный и ветеран всяческих локальных распрей, Президент разочарованно махнул рукой на нерешительных и вялых, по его мнению, выступающих. Он всегда мыслил четко и прямолинейно, как крейсер, получивший боевое задание. Закрыв глаза и предоставив собравшимся пока разбираться самим в данном скучном деле, он, не теряя бдительности, не покидая зала и сохраняя строгое выражение лица, просто предался размышлениям о более славных и героических временах.

— А мы все же рискнем и попытаемся.

— Самый дешевый метод очистки — это не просто оружие подешевле. Это когда сам способ осуществляется за их счет, то есть уборка за счет убираемых.

— Это как?

— Очень просто.

— А, кажется, догадываюсь. Это как на Альфе. Бюджет был очень скудный. Надо было как-то выкручиваться. Мы продали им оружие. Правда, очень устаревшее, которое было давно списано и тоже подлежало ликвидации. Понятно, что и эта процедура не бесплатная. Вот и лежало оно мертвым грузом несколько веков на галактических складах. Еще полвека назад прошел последний срок, указанный Миротворцами, когда его было предписано ликвидировать. Но ликвидация — это лишние траты, и мы нашли покупателей, которые не только ничего не знали, но и сами были ненужными в галактике. Мы им этот хлам сбагрили, и они сами в течение нескольких лет себя уничтожили. И нам хорошо, и заказчикам, и склады очищены от хлама. И при этом все согласно правилам, осознанно и добровольно, так что никакие Миротворцы не засудят.

— То, что вы говорите, возможно, очень интересно, но это уже прошлый век. А я предлагаю вам совершенно новую технологию, и никакие Миротворцы не придерутся. Все законно и красиво. Кроме всего прочего, за этот способ вам тоже будут приплачивать сами уничтожаемые. Так будут приплачивать, что вы даже начнете молиться, чтобы они не слишком быстро уничтожились. Гарантирую, вам понравится.

* * *

Спустя несколько лет, из отчета Миротворцев.

— Мы уже два раза проверяли правомерность действий на данной планете. И не нашли никаких нарушений. Все происходило на добровольной основе, жители планеты были оповещены. Все соответственно промаркировано и населению было разъяснено. Никакого насилия не применялось.

— Вот видите, я вам то же самое раньше говорил. Никаких проблем и никакого оружия.

— Вы просто гений. Мы были уверены, что обязательное оповещение и разъяснение населению, которое обезопасит нас от санкций Миротворцев, сделает ваш метод бесполезным. Но этого не произошло, образовались такие очереди, и возникли новая мода и целая культура потребления… Деньги потекли даже не рекой, а мощным потоком. Мы действительно стали опасаться, что уничтожаемые слишком быстро очистятся. Мы уменьшили дозы. Но тогда хитрое население требовало все больше и больше поставок. Из опасений мы стали оповещать все, даже каждую мелочь длинным списком всех опасных элементов. Не помогло.

— Не могли бы вы изобрести что-нибудь еще? Учитывая наши пожелания…

— И у нас еще остались склады того, что не успели раскупить и использовать жители той планеты, прежде чем уничтожились. Что нам делать с этой генно-модифицированной продукцией, химическими красителями, добавками и усилителями вкуса?

* * *

— Первый этап закончен, нижние этажи вселенной очищены. Пора приступать к так называемым верхним. Единственное, что я позволил себе оставить, — это маленькое исключение, так сказать, на память о цивилизации: кактус. Я назвал его «огненный цветок» восхитительного цвета и формы. Я, видите ли, истинный коллекционер ценностей. И как хорошо вы придумали этот новый проект — не то, что в прошлый раз. Просто гениально: очистка руками самих очищаемых. И в результате вот она, совершенно чистенькая и готовая к новому заселению вселенная! — И многочисленные нейроны говорящего раздулись от гордости и засияли.

* * *

— Что-то мне нехорошо. Я, пожалуй, вас ненадолго покину. Наверно, переработался — так долго без отпуска. Пора ехать на теплые моря под пальмами погреть натруженные в офисе щупальца.

Откуда бедняге было знать, что галактические ветра давно разнесли модифицированные споры и пыль далеко за пределы заказанной планеты? И бренды с красивыми и привлекательными надписями «эко» давно уже сравнялись по спецэффектам с теми, что распродавались для очистки.

— А нам это не опасно?

— Абсолютно не опасно. Мы, так сказать, на вершине этой пирамиды, мы гуманные и цивилизованные, мы — ее верхние этажи.

 

Сейед Нассер Табаи

Круги на воде

(Из цикла «Путешествия и лекции профессора Искандара»)

Точка пространственно-временной сети № 645085.

Фаза перехода № 86634

Планета Земля. Год местного исчисления 1920. Место расположения — берег Каспийского моря. Порт Гилян.

Время перемен, революции и мятежей.

Здесь меняется мир — пришельцы из советской России создают на древней иранской земле новую республику.

— Итак, курсанты, сегодня мы рассмотрим примечательный и яркий момент из истории планеты Земля. Речь пойдет о Гилянской республике, существовавшей на территории Персии с июня 1920 по сентябрь 1921 года. Необычность ситуации заключалась в том, что эта республика была провозглашена местными повстанцами при поддержке из соседней Советской России, где в свою очередь события развивались пока еще очень бурно.

— Пока еще?.. — негромко переспросил кто-то в аудитории, но лектор услышал и с легкой иронией прокомментировал:

— Тем, кто в прошлом семестре счел возможным сдать и сразу забыть общую историю Земли, хотя я не раз предупреждал, что она еще понадобится, напоминаю: незадолго перед тем в Российской империи произошла революция 1917 года. И печально известная Гражданская война, разразившаяся вскоре после нее, в 1920 году еще не закончилась.

1

У каждого конфликта есть своя цена, но обычно она становится известной уже после того, как конфликт начался. Поэтому вступая в конфликт, необходимо минимизировать потери и не отвечать за всех участников конфликта.

В апреле 1920 года находившаяся в Баку белая Каспийская флотилия под натиском наступающей Красной армии перебазировалась в персидский порт Энзели (городе на севере Ирана в провинции Гилян), находившийся под контролем англичан. В порту встали на якоре 29 судов. Чтобы отобрать их у белогвардейцев, военспецы под командованием Федора Раскольникова и Серго Орджоникидзе разработали план, следуя которому 17 мая 1920 года суда Волжско-Каспийской военной флотилии, погрузив две тысячи воинов, направились из Баку в Энзели.

Подойдя через несколько часов к городу, по радио предъявили англичанам ультиматум, требуя вывести войска и сдать имущество. Не дождавшись ответа, высадили десант, который взял под контроль шоссе, ведущее в город. После этого ультиматум 18 мая был принят, англичане и белогвардейцы вышли из города, а 23 корабля и 4 гидросамолета были возвращены на родину и включены в состав Рабоче-крестьянского Красного Флота.

Вечером 19 мая 1920 года в Энзели был организован митинг для местного населения, и военком десантных отрядов Б. Л. Абуков произнес речь (переведенную одновременно на фарси), в которой сказал, что большевики пришли сюда за своим имуществом (пароходами и орудиями), уведенными белогвардейцами, и по приглашению персидского революционного вождя Мирзы Кучек-хана чтобы совместными усилиями прогнать англичан. Но вряд ли тогда у прибывших большевиков была достигнута полная договоренность с «персидским революционным вождем», ибо в тот же день Абуков написал следующее послание: «Дорогой товарищ Мирза Кучек-хан! Советской России давно известно о твоих подвигах в деле освобождения некогда великого и могущественного персидского народа от английского ига и предавшего за английское золото свою родину шахского правительства… Мы считаем своим долгом поставить тебя в известность о целях нашего прихода в Энзели. Мы пришли сюда не в качестве завоевателей и не для того, чтобы вместо английского ярма наложить на исстрадавшуюся Персию новое русское ярмо… Но от многих твоих сторонников с момента нашего прибытия в Энзели нам приходилось слышать, что наше дальнейшее присутствие здесь необходимо, ибо с нашим уходом опять установится здесь ненавистная и для нас и для вас английская власть. Это послужило поводом для того, чтобы написать тебе письмо и узнать твое мнение, ибо для Советской России только твое мнение по данному вопросу может иметь решающее значение. Мы готовы всеми силами помочь персидскому народу избавиться от английского ига. Если наша помощь нужна тебе, то ты должен со своей стороны связаться с нами. Было бы очень желательно лично повидаться с тобой, обо всем подробно переговорить и условиться о дальнейшей совместной работе…»

2

В любом конфликте, помимо боевой техники и вооруженных профессионалов, нужны те, кого назовут героями. Те, кто станет символами. Особенно после того, как конфликт закончится, и о том, как и что тогда происходило, начнут спорить те, не имел к нему ни малейшего отношения.

Выбор места — города Энзели — для советской акции был неслучаен. Еще до начала Первой мировой войны в провинции Гилян действовали отряды дженгелийцев, восставшие против правящей династии Каджаров. «Дженгель» по-персидски означает «лес». Повстанцы под командованием Мирзы Кучек-хана скрывались в густых лесах на севере Персии.

Мирза Кучек был сыном мелкого гилянского чиновника, он с юных лет примкнул к революционному движению. В 1909 году он принял участие в походе федаев на Казвин. Один из ближайших его сподвижников Эхсанулла говорил, что тот «никогда за всю свою революционную деятельность не занимался грабежами, подобно многим другим, и не брал себе ни одной копейки». Эсханула не раз подчеркивал безупречную честность Кучека, который искренне желал возродить былое величие и независимость Персии.

Английский генерал Денстервилль, возглавлявший одно время боевые действия против дженгелийцев, называл Кучека «персидским Гарибальди». Британец подчеркивал, что этот противник показался ему «честным и добросовестным идеалистом», преданно любящим свою родину. «Его программа действий, — писал Денстервилль, — вполне совпадала как с образом мыслей серьезных демократов, так и с вожделениями темных беспокойных элементов, искавших случая пограбить. У него были сочувствующие и в верхах; Казвин, Хамадан и другие города были полны его агентами. Его считали спасителем Персии, который выгонит иностранцев и вернет стране ее прежний „золотой век“».

О Кучук-хане ходили всякие легенды. Так в одной из них рассказывалось, что однажды ему дервиш принес перстень, сказал «Это тебе, защитник угнетенных». У перстня, была длинная история — когда-то он принадлежал одному из европейских владык, погибшему во время сражения на Востоке.

Вставленная в перстень бирюза обладала целебными свойствами. Недаром в восточных преданиях указывается, что бирюзу можно найти после бури, дойдя до конца радуги, того самого места, где она уходит в землю. Среди чудес связанных с бирюзой — чудо изменения цвета. Один из римских пап, призывая рыцарей отправиться в поход, коснулся руками большого, отделанного бирюзой наперсного креста, промолвил — «Он потемнел!». Это и было воспринято знаком свыше.

Перстень с бирюзой оказался на персидской земле, а потом стал добычей вождя народного восстания Степана Разина. 24 апреля 1671 года зажиточные казаки при участии казачьих старшин захватили его в плен. Через несколько дней Разин и его младший брат Фрол были переданы царским посланцам (стольнику Григорию Косогову и дьяку Андрею Богданову). 2 июня 1671 года Разины под сильной охраной были доставлены в столицу, где началась следствие. Разина, неоднократно подвергнутого пыткам, допрашивали не только о совершенных им злодеяниях против царя, государевых людей, но и зарытых им богатых кладах. 6 июня 1671 года Степан Разин был четвертован на Болотной площади. Его брат Фрол, обещавший найти разинские клады, но так и не сумевший это сделать, быть казнен через пять лет. Клады так и не найдены до сих пор. И вот спустя почти полтора века тот самый перстень появился вновь…

Осенью 1915 года Кучек собрал партизанский отряд и увел его в непроходимые гилянские леса, где до повстанцев не могли добраться шахские войска. А когда в соседней России произошла революция, Кучек-хану и возглавляемому им комитету удалось распространить свою неофициальную власть не только на Гилян, но и на Мазендеран, часть Персидского Азербайджана, Хорасана и Астрабадской провинции. Там даже начала выходить газета «Дженгель». Под командованием Кучек-хана находилось более трех тысяч воинов.

Однако после жестоких боев англичане заняли Решт, и в августе 1918 года Кучек был вынужден подписать с ними мирное соглашение. А через полгода, весной 1919 года шахские казаки под командованием полковника В. Д. Старосельского предприняли широкое наступление на повстанцев. Понеся в боях тяжелые потери, Кучек-хан со своим отрядом был вынужден отступить в горы.

Но вскоре ему удалось установить контакты с Москвой, предложив большевикам сотрудничество. 15 мая 1920 года секретный сотрудник информотдела при штабе командующего Ленкоранским боеучастком флотилии С. Афонин, 30-летний чернорабочий из Энзели, получил приказ отправиться в Персию и передать Кучек-хану «письмо от Советской России и вознаграждение — орден Красного Знамени».

3

При любом вмешательстве извне нужно так или иначе выстраивать отношения с местным населением. В первой фазе обычно делается упор на общие благие цели и имеющиеся совместные перспективы. Называется враг, против которого нужно объединить усилия …

23 мая 1920 года возле захваченного красноармейцами Энзели на пароходе «Курск» прошли секретные переговоры Раскольникова и Орджоникидзе с Кучек-ханом, о результатах которых сообщили в Москву.

Через день на заседании Политбюро ЦК РКП(б), одобрив «в общем политику Комиссариата иностранных дел, предполагающего оказывать поддержку освободительному движению народов Востока», было принято хитроумное решение, де-факто снимающее с РСФСР ответственность за вмешательство в персидские дела: «Вменить в обязанность т. Раскольникову по оказании необходимой помощи Кучек-хану имуществом, инструкторами и прочим передать под власть последнего Энзели и другие пункты Персии, находящиеся в наших руках…»

Командующий Туркестанским фронтом Фрунзе, имея опыт взаимодействия с мусульманским населением на их территории при установлении большевистских порядков, в своей телеграмме, в майской телеграмме 1920 года, отправленной в Москву, подчеркивал негативное отношение к идея коммунизма на Среднем Востоке и писал о том, что нынешняя обстановка не способствует дружбе народов «на принципах интернационализма». Но процесс революционных преобразований в Гиляне уже шел своим ходом, отчасти копируя и российский послереволюционный опыт ноября 1917 года и соответствующую идеологию.

Раскольников получил от Троцкого следующую директиву: «1. Никакого военного вмешательства под русским флагом. Никаких русских экспедиционных корпусов. Всемерное подчеркивание нашего невмешательства с прямой ссылкой на требование Москвы убрать русские войска и красный флот из Энзели, дабы не вызывать подозрений в стремлении к захвату. 2. Оказать всемерное содействие Кучек-хану и вообще освободительному народному движению в Персии оружием, инструкторами, добровольцами, деньгами и прочим, сдав в руки Кучекхану занимаемую нами ныне территорию. 3. Если для успеха дальнейшей борьбы Кучек-хану необходимо участие военных судов, то оставить таковые под флагом Азербайджанской республики и оказывать от ее имени помощь Кучек-хану. 4. Тайно помочь поставить в Персии широкую советскую агитацию и организацию». Одновременно с Троцким, представитель другого наркомата, Лев Михайлович Карахан, заместитель народного комиссара по иностранным делам РСФСР, давал в телеграмме свои руководящие разъяснения Раскольникову: «Сейчас должна быть поставлена одна задача — объединение трудящихся и даже буржуазно-демократических элементов на национальной задаче изгнания англичан из Персии, борьбы против шахского правительства и за демократизацию. Борьба, естественно, должна вестись против англичан и против той части чиновничества и имущих классов, которые вместе с англичанами. Необходимо сплотить Кучек-хана, персидских коммунистов и другие демократические группы, которые за революционную борьбу против правительства и Англии. Мы не возражали бы против организации новой власти по типу Советской власти, причем государственно-административный аппарат был бы советским, но без нашего социального содержания, иначе преждевременно расстроились бы ряды, и внутренняя борьба ослабила бы задачу освобождения Персии от Англии».

В ночь с 4 на 5 июня было создано Временное республиканское правительство под председательством Кучек-хана, взявшего на себя также руководство военным ведомством. Он назначил и комиссаров из числа молодых прогрессивных деятелей Персии, так или иначе успевших проявить себя в процессе революционного движения. Правительство было наречено по советскому образцу — Советом народных комиссаров, и почти все члены этого Совнаркома, являлись уроженцами Гиляна. Среди них были местные купцы, богатые чиновники и даже помещики. Началась дипломатическая активность — официальную аккредитацию получили временный поверенный в делах РСФСР М. Исрафилов и военный агент Г. Пылаев. На их мандатах стояла подпись «по уполномочию Советского правительства командующий Российским и Азербайджанским Каспийским военным флотом Раскольников».

— Курсанты, кто из вас может ответить, что еще необычного было в рассматриваемых событиях?

— На острове Ашур-Аде в Каспийском море находилась наша стационарная наблюдательная база, — донесся не вполне уверенный ответ.

— Совершенно верно, — одобрил лектор. — Закрыть доступ на остров без привлечения внимания нашим предшественникам не удавалось, поэтому было решено принять меры к маскировке самой базы. Непредвиденным фактором оказалось появление одного из русских поэтов, которого специалисты называют самым недооцененным современниками. Его имя?..

— Велимир Хлебников!

4

Во Вселенной постоянно происходят вооруженные конфликты разных уровней. Многие из конфликтов растягиваются на годы и десятилетия. Меняются поколения людей, вооружение и технологии. В ряде конфликтов — добровольно или волею обстоятельств — участвуют поэты, писатели, художники, мыслители. Их усилиями и создается память о тех событиях .

Подробные рассказы об иранской земле Велимир Хлебников услышал еще в Баку где, подобно многим, искал спасения от ужасов Гражданской войны. Неприкаянный литератор после многих скитаний нашел пристанище в семье художника Евгения Самородова. Брат Евгения — Борис — раньше был моряком на Каспии, и Хлебников часами слушал его рассказы о Персии, о прекрасном острове Ашур-Аде, расположенном в юго-восточной части Каспийского моря. На этом острове, как повествовал Борис, даже в декабре земля покрыта цветами.

Хлебников в те первые послереволюционные годы мечтал об общечеловеческом единении, которое, как ему казалось, непременно должно прийти на смену братоубийственной войне. Он даже пытался воплотить его символический прообраз в сообществе Председателей Земного Шара. И, конечно, цветущий остров показался поэту идеальным местом для их резиденции. В то время происходили события, связанные с возникновением Гилянской республики и походом красной Персармии. Хлебников сумел присоединиться к этому походу, ради исполнения мечты попасть в Персию. «Видите, персы, вот я иду по Синвату к вам, — писал он. — Мост ветров подо мной…»

5

Конфликт, начавшийся в одном месте, может привести к обострению отношений в других местах. Локальные конфликты составляют не более 1 % из общего числа конфликтов. Но в 9 случаях из 10 в самом начальном конфликта каждая из сторон считает, что сейчас она вступает именно в такой локальный конфликт, все последствия которого уже просчитаны .

С Англией, от которой собирались большевики освободить Персию, у советской России были проблемы. Отчаянно нуждаясь в развитии деловых связей с Европой и восстановлении торговых отношений с Англией, советское правительство 31 мая 1920 года начало в британской столице соответствующие переговоры. Правительство Великобритании требовало от Москвы обязательств о прекращении сеяния антибританской «смуты» на азиатской территории. Знавший об этом Троцкий предлагал этим воспользоваться, шантажируя англичан на переговорах разворачиванием на азиатских землях (на территории британских колоний и рядом) «красной экспансии». Поэтому РСФСР не хотел оказывать официально никакую военную поддержку ни персидским, ни прочим иностранным революционерам. Поэтому советские корабли в Энзели были не под российским, а азербайджанским флагом, и часть подчиненных Раскольникова заявила о принятии персидского гражданства.

6 июня при громадном стечении народа республиканское правительство открыто возвестило о своем существовании в торжественном манифесте, в котором было указано на историю захватнической политики британцев, их стремление к порабощению трудового персидского народа. Далее последовали призывы сплотиться и выгнать англичан вон из страны.

— Да здравствует Мирза Кучек и Советская Россия! — восторженно кричала многочисленная толпа, собравшаяся на площади Кар-Гузари.

Настало время и создания так называемой Персидской Красной Армии, во главе которой большевики не собирались ставить людей Кучек-хана.

6

Герои должны быть удалены еще до завершения конфликта, для того, конфликт мог быть функционально разрешен. В конфликте необходимо добиться успеха не только тактического, но и стратегического. Поэтому необходимо использовать профессионалов, имеющих опыт участия в подобных акциях.

17 июня 1920 года уже упоминавшийся куратор Гилянской республики (замнаркома по иностранным делам РСФСР) Карахан любезно сообщил Кучек-хану, что большевики в его распоряжение направляют известного революционера «тов. Блюмкина и его жену (медичку), заслуживающих полного доверия». В Гиляне появились и другие прибывшие из РСФСР и других союзных республик представители новой иранской революции и Персидской компартии, требовавшие, невзирая на сложившиеся местные условия, немедленного проведения реформ (в том числе и аграрной) на персидской земле.

Тщетно Кучек-хан в июле 1920 года отправил телеграмму Ленину, прося прислать в Гилян людей, имеющих опыт работы в русской революции, и в первую очередь Б. Мдивани, ранее жившего в Иране. Новое правительство (при участии персидских коммунистов) было сформировано без него.

К тому моменту, взгляды Кучек-хана и правительства РСФСР разошлись. Персидская Советская Республика, как она теперь называлась, лишилась поддержки с севера. А тем временем, к ней приближались войска Резы-хана — того самого военного командира, которому всего через несколько лет суждено было стать шахом Ирана.

После захвата республики правительственными войсками и потери большей части соратников, Кучек-хан отправился в Тебриз. Но туда он не добрался, погибнув от холода в горах. Лишь несколько дней спустя слуга одного из местных помещиков обнаружил его тело. Землевладелец приказал отрубить голову мертвому Кучек-хану и по обычаям того времени отправить к губернатору провинции Решт, где ее выставили на всеобщее обозрение. Уничтоживший Персидскую Советскую республику Реза-хан, всего через четыре года был коронован как Реза-шах. Но прошло с небольшим полвека и эта династия пала…

7

Многие из участников конфликтов обретают бесценный опыт, в том числе — и понимания чужих традиций. Тех, которые оказались забыты, а их носители — не выжили.

Но для поэта Хлебникова, оказавшегося очевидцем этих событий, революционные дела значили намного меньше, нежели возможность приобщиться к местной неторопливой жизни и древней мудрости. Сразу по прибытии, еще в апреле Хлебникова поразили чистые краски пейзажа и сохранившиеся на ветвях с осени подсохшие, но яркие яблоки. «Серебряные видения гор голубым призраком стояли выше облаков, вознося свои снежные венцы, — писал Хлебников родственникам. — …Узкие улицы Энзели, бани в зеленых изразцах, мечети, круглые башни прежних столетий в зеленом мху и золотые сморщенные яблоки в голубой листве. Осень золотыми каплями выступила на коже этих золотых солнышек Персии… Это многоокое золотыми солнцами небо садов подымается над каменной стеной каждого сада, а рядом бродят чадры с черными глубокими глазами».

Хлебников начал учить персидский язык. Местные жители отнеслись к чудаковатому, бедно одетому страннику-поэту как к русскому дервишу, именовали его Гуль-мулла, звали в гости, угощали чаем и делились пищей. Однажды вечером его пригласил к себе местный дервиш, и они просидели почти всю ночь — дервиш читал вслух Коран, а Хлебников внимательно слушал. Дервиш подарил поэту традиционный посох и шапку.

Вокруг разворачивались военные действия, правительственные войска начали теснить гилянских повстанцев, главком революционных частей предал своих соратников и перешел на сторону шаха. Но поэта удивительным образом это почти не затронуло.

«Хлебников один ушел в Решт, и никто — ни ханы, ни офицеры Реза-хана — не посмели задержать „русского дервиша“, — вспоминал участник тех событий. — Его охраняло всенародное почтение и уважение. Босой, лохматый, в рваной рубахе и штанах с оторванной штаниной до колена, он спокойно шествовал по берегу моря от деревни к деревне. И крестьяне охотно оказывали ему гостеприимство».

Хлебников говорил знакомым о своей мечте остаться в Персии навсегда, но, в конце концов, все же отплыл обратно в Баку вместе с остатками революционных отрядов. По его признанию, величие персидской традиции произвело на него столь сильное впечатление, что требовалось отдохнуть и осмыслить. А потом поэт надеялся вернуться в полюбившийся край…

— На основе моих прежних лекций и этого приведенного примера вы должны понять: не бывает так, что уже разгоревшийся конфликт можно притушить и вернуть все, как было до него. Камень брошен, круги по воде расходятся. Поняли, курсанты? И ваша цель — меньше последствий!

 

Антон Житарев, Марин Кошкина

Привет на сто пет

Стас не помнил, когда последний раз выходил из дома. Кажется на прошлой неделе. А может быть, и на позапрошлой. В его голове всплывали лишь некоторые образы, как вспышки сознания. Вот надевает ботинки, застёгивает молнию на куртке, кладёт в карман мятую пачку, в которой одиноко перекатывается последняя сигарета.

Ну конечно, он выходил за сигаретами.

Значит, это было… это было.

Сегодня у нас что? Четверг, как любезно напомнил экран ноутбука. Пачки сигарет ему хватает на три дня. Значит, поход во внешний мир состоялся в понедельник. На этой неделе. Стас ещё вспомнил, каким холодным с непривычки показался ему воздух, как щипал щеки мороз, а он кутался в шарф и быстрым шагом шёл до круглосуточного магазина в конце улицы, который светился тёплым жёлтым свечением, как орбитальная станция в открытом космосе.

Космос. Стасу нравился космос. Наверное, из-за присутствия в его жизни огромного количества свободного времени. И отсутствия каких-нибудь занятий. Парень уже два года сидел дома, выходя только в магазин и иногда на почту оплатить квартплату. Ему было 23 года, диплом благополучно заброшен на антресоли, поиски работы не увенчались успехом. Небольшие заказы по фрилансу и помощь родителей — на эти деньги и существовал Стас. Он никогда не был общительным, в школе часто подвергался насмешкам одноклассников и, пока его ровесники познавали азбуку общения с противоположным полом, читал книжки. А потом появился компьютер. И Интернет. И мир вообще перестал быть необходимым. Реальных девушек заменили нарисованные виртуальные 2D персонажи, которые не обращали внимания на его неказистую внешность и не требовали, чтобы за ними ухаживали и дарили цветы. Путешествия заменили видеоигры. Общение и друзей заменили форумы в сети, за чтением и комментированием которых Стас проводил практически всё своё свободное время, отвлекаясь иногда на выполнение заказов. Так шли дни, потом месяцы, а потом и годы. Незаметно и однообразно, плавно перетекая в день и ночь, зиму и лето. О смене времён года больше говорила смена обоев на рабочем столе — окна в его скромной однушке были закрыты тяжёлыми жалюзи, слабо пропускающими солнечный свет.

Он с лёгкостью мог назвать число и день недели… подсмотрев это на декстопе своего ноутбука. Но если бы вы спросили парня, какая погода на улице или какое вообще сейчас время года, это бы заставило его задуматься. Впрочем, погоду тоже можно посмотреть по сети. Все можно посмотреть по сети.

Стас босиком прошлёпал на кухню, где уже вовсю свистел старенький чайник, доставшийся ему, как и эта квартира, от покойной бабки. Поёжился от сквозняка, проникающего через приоткрытую форточку, и на мгновение задержался у окна.

Сгущались сумерки. Такой родной и привычный двор с детской площадкой, качелями и скрипучей каруселью будто окрашивался тушью. Тени притуплялись, становились больше. Очертания деревьев и качелей терялись в пространстве, размывались, будто хорошо разведённая краска на акварельной бумаге.

В воздухе неуловимо пахло терпкими ночными запахами. И снегом.

У снега всегда был особый запах: ледяной, и в то же время грязный, металлический.

Такой он, городской снег. Лежал себе грязными, причудливыми сугробами на площадке и на тротуаре, будто спящие хтонические чудища, готовые в любой момент пробудиться, встряхнуться и сладко-грозно зевнуть.

Пейзаж завораживал, и парень с трудом отвернулся от окна, чтобы вскрыть упаковку лапши быстрого приготовления и заварить её кипятком.

В питании Стас был неприхотлив. Всё, что можно было съесть, не отходя от компьютера, он приветствовал. А ещё желательно, чтобы еда была дешёвой. Тратить ресурсы на то, чтобы загрузить в себя пищу, которая потом выйдет с другого конца — непозволительная роскошь. Лапша быстрого приготовления, бутерброды с дешёвой ветчиной, чипсы и снеки — всё это и составляло рацион парня.

Прислушиваясь к тишине квартиры, Стас вернулся за компьютер и, погрузив в рот первую вилку горячей, дымящейся лапши, открыл вкладку любимого форума. Здесь вовсю обсуждались контакты с внеземными цивилизациями — его любимая тема.

Люди анонимно обсуждали классические истории по этой теме. Но на форуме было также немало историй и из современности. Одна из них, про его родной город, Стасу очень нравилась. Может быть, именно потому, что это было близко, совсем рядом, и, казалось, что можно протянуть руку — и вот оно, то самое место, где некие счастливцы могли увидеть настоящих пришельцев.

Иногда Стас брал ноутбук в кровать, открывал вкладку с этой историей и перечитывал главный пост. Ему становилось тепло и уютно, он начинал клевать носом — а потом юноше снились уютные сны о далёких мирах и внеземных цивилизациях.

Стас знал эту историю наизусть.

Несколько советских учёных подтвердили факт приземления неопознанного летающего объекта в парке одного российского города. Они исследовали место приземления и нашли следы, оставленные инопланетянами, когда те вышли из летающего аппарата и немного походили по парку. Местные жители сообщили, что видели инопланетян после полуночи, трижды, как минимум.

Некоторые из опрошенных свидетелей, рассказали, что видели в дальнем уголке парка некий летающий аппарат, имеющий форму шара. Он светился, находясь на некотором расстоянии от земли, а затем постепенно снизился и приземлился.

Из некоего отверстия в шаре появилось три высоких человека и антропоморфное существо с блестящим металлическим корпусом, похожее внешним видом на работа. Инопланетяне были высотой в 3–4 метра, и у них были очень маленькие головы и непропорционально длинные руки, которые доставали до колен.

Они сделали несколько кругов в непосредственной близости от своей летающей машины, и затем снова скрылись в ней.

По словам свидетелей, первой их реакцией был, конечно же, страх. Но затем внезапно они переставали бояться, им становилось спокойно и легко, будто происходящее являлось совершенно обыденной вещью.

Один из энтузиастов, профессор геофизического института, рассказал потом, что на место предполагаемого инцидента выехала бригада исследователей и ими были обнаружены странные круги диаметром 20 метров вместе с отпечатками глубиной 4–5 см по диаметру 10 метров. Они были очень отчётливые, и расположены на четырёх углах ромба. Также они нашли два странных каменных осколка, которые на первый взгляд кажутся тёмным песчаником. Однако, когда провели минералогические анализы, обнаружилось, что аналогов этому материалу на Земле нет.

Следующий инцидент произошёл в том же самом месте примерно через неделю. В парке находилось примерно дюжина взрослых, а так же несколько играющих детей. Часов в шесть вечера эти люди внезапно увидели в вечернем небе яркий розовый свет, из которого возник алый шар, который первое время, казалось, парил в воздухе, будто на невидимой ниточке. Затем начал плавно опускаться.

Затем, по словам очевидцев, возле шара возник пришелец. Он был высотой примерно 3–4 метра и имел крайне нескладные конечности. Передвигался он с трудом: было заметно, что гравитация нашей планеты ему непривычна.

Пришелец уронил на землю прямоугольную коробку, которая будто бы светилась изнутри. В этот момент один из детей, играющих рядом, издал крик.

Пришелец, всё ещё не издавая ни звука, навёл на мальчугана серебряную трубку длиной примерно полтора метра — и мальчик исчез.

Пришелец развернулся и похромал к своему кораблю. Агрегат поднялся над землёй, взвился в воздух и унёсся со всё увеличивающейся скоростью. Он уклонился в сторону, прошёл над высоким жилым зданием и очень быстро исчез в небе.

После того, как шар улетел, было видно, что трава в этом месте была примята и даже слегка обуглилась.

Свидетели сообщили, что в точности в тот момент, когда космический корабль исчез, в сквере опять появился невредимый мальчик, который уже не выглядел испуганным, но скорее потерянным и отстранённым.

Стас перечитывал эту историю снова и снова. Ему почему-то становилось очень уютно от мысли, что где-то такое действительно произошло. Что где-то, пусть и в казавшиеся такими далёкими времена Советского Союза люди вживую могли видеть инопланетян.

Честно признаться, иногда Стас завидовал тем людям, которые отписывались о том, как видели в небе НЛО или ещё каким-то образом вступали в контакт.

Чаще всего, правда, писали так называемые «тролли». Люди, которые намеренно хотели обмануть читателя и ввести его в заблуждение, придумывая всяческие небылицы. К этим пришельцы заявлялись домой, работали вместе с ними, встречались на улицах и предлагали баснословные богатства. А, может, и не тролли, а сумасшедшие. Таких тоже было навалом.

Одно время, например, в ветке отписывался некий юзер, называвший себя без затей Контактёр.

Он был популярным. Над ним смеялись. Для того, чтобы стать популярным, нужно, чтобы над тобой хохотали и считали тебя конченным идиотом. Это известное правило.

Так вот, Контактёр подробно описывал свою историю, собирая толпы сомневающихся и смеющихся зрителей. Впрочем, были и те, кто ему верили.

Началось всё с сообщения о том, что Контактёру надоело наблюдать за пришельцами в телескоп, и он решил оставить им послание. И не нашёл ничего умнее, как выйти в снежные поля и нарисовать ногами круги. Видимо, ему потребовалось для этого много времени, но дело было сделано. Были даже предоставлены фото тех самых кругов, представлявших собой окружности, набитые символами, понятными одному Контактёру. Впрочем, он уверял, что все они имели важное для обитателей других галактик значения: генетическая спираль, атомное ядро, внутренние системы человека и так далее.

Дальше — больше. Им создавались странные приборы, которые якобы могли отслеживать присутствие посторонних существ или их волн в помещениях. Он писал специальные программы, которые анализировали загруженные в них данные и выдавали на-гора локации, которые могли бы быть базами внеземных цивилизаций.

Кстати, а что там в ветке Контактёра? Стас регулярно проверял этот тред, но последние три дня от бойкого исследователя не было вестей. Не то, чтобы кто-то волновался за него…

В этом был плюс и одновременно минус всемирной сети. Всем было плевать на тебя. Никто тебя не трогал, не толкал, как в автобусе, не задавал глупых вопросов, как на встречах выпускников. Ты мог выйти из разговора, нажав крестик в правом верхнем углу.

На встрече выпускников Стас был только однажды, пару лет назад. Тогда он ещё выходил из дома не только в магазин за углом.

Это было ужасно. Не то, чтобы так прямо жутко. Но к концу первого часа парень начал уставать от бесконечного трёпа одноклассниц об их удачном замужестве или не менее удачном разводе. И от понтов одноклассников, которые наперебой хвастались новыми машинами, ипотеками, солидными должностями.

С одной стороны, Стас испытывал странное подобие зависти к этим людям. Нет, не к их достижениям и материальным ценностям, а к тому, что им этого достаточно. Что они могут быть счастливы, приобретя машину или родив ребёнка. А может, он себя успокаивал этим. Вряд ли практически безработный программист может добиться в жизни того же, чего добились его одноклассники. Работы у него практически не было, внешность оставляла желать лучшего — какая девушка обратит на него внимание? Да и зачем ему это?

В разговорах он с детства предпочитал быть слушателем, причём не всегда самым внимательным. Приёмчики «крутых парней», комплименты, флирт — всё это было для него сложной наукой, куда сложнее, чем программирование.

Хотел ли он действительно этого? Сложно сказать. Какая-то часть, какой-то тоненький и противный голосок внутри мозга регулярно напоминал ему, что надо этого хотеть, что он на самом деле этого хочет, просто не понимает, выпендривается, хочет быть «не таким как все».

А другая его часть мечтала о космосе. Об его неизведанных далях, о причудливых существах на других планетах.

Стас на автомате обновил страницу с веткой Контактёра.

И вдруг с удивлением обнаружил, что в этот тред было добавлено несколько новых сообщений. Быстро промотав вниз, парень увидел нечто странное:

ОН НЕТ ПОМОЩЬГИТЕ СВЯЗ ТАМ ТУТ

Слова были написаны странно: заглавные и прописные буквы перемешивались так же, как и кириллица с латиницей.

Возможно, это чья-то шутка? Анонимный шутник решил добавить огня в скучную после пропажи Контактёра ветку.

Стас прокрутил ещё ниже. Дальше комментарии были вполне обычными. Многие соглашались с ним в том, что это неудачная шутка. Строились разные предположения о том, куда мог пропасть Контактёр. Выдвигались самые разные версии, от того, что он таки нарвался и его похитили инопланетяне до банальных идей о том, что у него просто кончились деньги на балансе, и он не может выйти в Интернет.

Пока Стас читал ветку комментариев, мигающе появился ещё один. Парень навёл мышкой, кликнул и увидел:

ССТАСъ

Он зажмурился, помотал головой. Это могло бы тоже быть чьей-то шуткой, но дело в том, что этот форум был анонимным. То есть, никто не знал, что ты сидишь и комментируешь, пока ты себя не объявишь. Естественно, Стас себя не объявлял. Более того, он даже использовал специальные программы, чтобы скрывать свой «айпи». Никто не мог знать, что он находится на этой странице, тем более в настоящий момент.

Замигало новое сообщение.

ССССССТАСъ

Парень почувствовал, как его ладони похолодели. Появилось даже желание себя ущипнуть, как он читал в старых детских книжках. Вдруг он правда уснул за компьютером? Такое часто бывало.

Стас попробовал покрутить головой в разные стороны, поморгать, даже встал с кресла и сделал несколько шагов по комнате. Затем снова заглянул в монитор.

Сообщения никуда не делись.

Более того, под ними высвечивалось и мигало ещё одно, свеженькое, написанное так же странно и безграмотно:

АТВЕТъ ТАМТУТ

Скорее действуя на инстинкте, механически парень набрал ответ.

Ты кто?

Сайт продемонстрировал, что сообщение ушло. И Стас уставился, стараясь даже не моргать, в его бездушную страничку.

Прошло пару минут, а может, целая вечность.

И на экране высветилось

ДРУЖ

Дружба? Друг? Что этот приколист хочет сказать ему? Впрочем, парень уже перестал верить даже в десятую часть того, что это может быть чьим-то глупым розыгрышем.

Внезапно, опять повинуясь какому-то странному порыву, он снова бросился к клавиатуре и написал:

Ты отсюда?

Рука сама потянулась к сигаретной пачке. Обычно Стас старался выходить на балкон, но сейчас ему нестерпимо хотелось курить. Хотелось даже не столько дозы никотина, сколько ощущения спокойствия, которое так часто давала ему тяжесть сигареты в руке. Парень сделал пару затяжек и снова уселся в кресло. Ему не сиделось на одном месте. Он то вскакивал, то снова плюхался за компьютер. У него тряслись руки. В голове гудело, как после сильной пьянки.

И чем больше Стас уговаривал себя не нервничать и твердил себе, что это глупая шутка, тем меньше был эффект от такой медитации.

НЕТТТ,

— замигало сообщение.

Что тебе нужно?

ПР.ХДИТЕ Тъ ИСКЛ НАС

Теперь парень окончательно понял одно: что он ничего не понимает. И чем дальше, тем больше. Он старался абстрагироваться от самой абсурдности ситуации и выяснить хотя бы детали. Пока всё происходящее представляло собой жалкую какофонию из здравого смысла и сюрреализма.

Стас вздохнул и устало посмотрел на свой скудный ужин с лапшой, который уже успел остыть и теперь был ещё более невкусным и картонным, чем обычно.

Он набрал сообщение, уже не заботясь о том, что все видят его переписку со странным незнакомцем.

Куда приходить?

В сознании ещё теплилась слабая надежда, что ему всё-таки это снится. Вот сейчас, ещё чуть-чуть, и он проснётся. Проснётся и подумает, что надо завязывать с бездельем, с этими бесконечными историями про космос. Что надо найти постоянную работу, завести девушку, сделать ремонт, наконец.

Чтобы всё как у людей.

Собеседник замолчал.

А может, у парня уже начались галлюцинации?

На мгновение парню показалось, что всё кончилось. Это действительно была глупая шутка. Посмеялись — и хватит.

«Слился», как говорят в Интернете. Струсил, убежал, потроллил и хватит, как дело дошло до обсуждения конкретной встречи.

Стас не без сожаления выкинул остывшую лапшу быстрого приготовления, поставил чайник и снова сел за компьютер. Нет, пожалуй, стоит начать новую жизнь. Завтра же он разместит своё резюме в Интернете. И пойдёт гулять. Нет, даже поедет. Поедет в центр, погуляет по украшенным к Новому году заснеженным улочкам, купит себе горячий шоколад и будет бродить. Или ещё лучше: пойдёт в ночной клуб. Он никогда там не был. Но надо же где-то знакомиться с девушками? Это не так сложно. Купит себе выпивку, может, даже, переборов смущение и страх, потанцует. И работу найдёт, точно.

А про космос можно и забыть, если уж такое мерещится. А то так и с катушек съехать недолго.

Звук нового сообщения заставил Стаса вздрогнуть.

ПР.ХДИТЕ В.ЫХОД ПОКАЖМ

Парень почувствовал, что его ладони опять взмокли от пота. Кончики пальцев стали холодными. Он задрожал от волнения. Почему это продолжается? А главное, почему он не игнорирует эти дурацкие сообщения, а отвечает на них?

Так, что там у нас по плану? Найти работу, найти девушку… Думать про это, думать, как нормальный человек, не давать этому сумасшествию проникнуть внутрь.

ВХДИ ПАД.ЕЗТ КАЧ.ЕЛИ

Стоп! Хватит отвечать этому идиоту, кто бы он ни был.

Стас закрыл вкладку и попытался отвлечься. Начал щелкать мышкой по самым разным ссылкам, пытался читать новости, особо не вчитываясь в них.

Внезапно мышка остановилась. Парень шевелил ей, но безуспешно.

Он нажал кнопку перезагрузки ноута. Экран потух, и в комнате стало совсем темно. Только подсветка клавиатуры синевато-волшебно горела в его комнате посреди большой зимней ночи.

Именно поэтому такими яркими показались буквы, высветившиеся на погасшем экране.

ВХДИ ПАД.ЕЗТ КАЧ.ЕЛИ

ВХДИ ПАД.ЕЗТ КАЧ.ЕЛИ

ВХДИ ПАД.ЕЗТ КАЧ.ЕЛИ

ВХДИ ПАД.ЕЗТ КАЧ.ЕЛИ

ВХДИ ПАД.ЕЗТ КАЧ.ЕЛИ

ВХДИ ПАД.ЕЗТ КАЧ.ЕЛИ

Вот теперь Стас задрожал уже крупной дрожью. Мозг отказывался анализировать происходящее. Что делать? Звонить в полицию? Серьёзно? Звонить в скорую? Хороший план, вот только провести месяц в спецучреждении совсем не хочется.

ВХДИ ПАД.ЕЗТ КАЧ.ЕЛИ ДАМ ТИПЕ ШТ ИШ.Ш

Откуда он, она… оно знает, что Стас ищет? Оно врёт. Оно не может знать, сколько часов и дней он провёл, разглядывая ночное небо и звёздные карты.

Мь НАШЛ ТИПА ДАМ ТИПЕ ШТ ИШ.Ш

Стас в изнемождении опустился на пол и закрыл лицо руками.

— Прекратите, просто прекратите — вполголоса твердил он неизвестно кому, закрыв лицо руками. А между тем буквы на выключенном мониторе продолжали появляться.

В какой-то момент парень поднял голову, и в его глазах появился странный блеск решимости. В конце концов, что он теряет? Ну выйдет он во двор, ну подойдёт к этим треклятым качелям. Ничего же не произойдёт. Максимум, что может случиться: его побьют.

И что? Будто первый раз. И вообще, чудеса и столкновения с инопланетянами происходят только в фантастических фильмах, а не с каким-то жалким неудачником, который даже не может заработать себе на пропитание.

В следующую минуту Стас уже схватил пачку сигарет со стола и напяливал куртку и ботинки. Он спустился вниз по лестнице так быстро, как только смог. Удивительно, что его обычно на улицу не вытащишь, а тут вон рванул в самый мороз за милую душу.

Распахнул железную дверь домофона. Колко ударил в нос морозный воздух.

Как и следовало ожидать, в такое позднее время во дворе не было ни души. Будто спящие динозавры, стояли, укрытые снежными одеялами, машины. Похожие на древние остовы, виднелись неподалёку качели и лесенки с детской площадки.

Стас прикурил сигарету и быстрым шагом, прямо через сугробы, пошёл к металлическим стареньким качелям.

На них тоже лежал снег. Краска кое-где облупилась и обнажала голый холодный металл. Стас вспомнил, как в детстве, как и все ребятишки, любил дотрагиваться до качелей языком. Однажды язык прилип, и бабушке пришлось его отдирать. Во рту всё болело, и был солоноватый привкус крови. А ещё в детстве можно было есть снежки и льдинки. Сосульки были на манер леденцов. Их удобно было держать в рукавичках и потихоньку лизать грязный лёд. Иногда попадался песок, который хрустел на зубах. А ещё вот в детстве было здорово, когда набегаешься на горке. У тебя все сапожки, штаны и даже шубка в снегу, с сосульками, которые прилипли к ткани, эдакие маленькие прозрачные снежные мячики. И тебя не пускают в комнату. Стоишь в коридоре, отдираешь с себя налипший лёд, как будто шкурку меняешь. А на кухне уже сладко пахнет ужином. А лицо у тебя раскраснелось от холода, а в животе урчит. А на ужин мама снова наделала котлет…

Резкая вспышка света ослепила детскую площадку. Всё произошло в одно мгновение: он уже не видел, как упал плашмя на снег. Не видел, как тонкий луч рассёк его череп пополам, обагрив белое полотно сугроба ярким пятном крови. Не чувствовал, как его тело поднималось вверх странной, недоступной человеческой механике, силой.

Позже жители дома скажут, что видели яркую вспышку. Скорее всего, от мороза что-то случилось в проводах. Или опять эти идиоты-подростки петарду запустили.

Но Стас всего этого уже не узнает. В данный момент он стоял в прихожей, отдирая с себя налипший лёд, как будто шкурку. А на кухне уже сладко пахло ужином. Лицо у него раскраснелось от холода, в животе урчало. А на ужин мама снова наделала котлет…

 

Ольга Дыдыкина

Объявлен в межгалактический розыск

I. Мятежный командор

Капитан-командор Трейгз был очень амбициозным — он хотел стать адмиралом и возглавить галактический Флот Освоения. Он появился на свет в семье потомственных космоплавателей в центральной звездной системе Саннрак галактики Пояс Борея. Родителей и прародителей по понятным причинам вечно не было дома, и Трейгз еще ребенком и подростком в одиночестве мечтал о дальних плаваниях, молодых звездах и планетах, новых цивилизациях, о космических боях с врагами, откуда он неизменно выходил победителем. Побед и славы — вот чего ему хотелось, и, когда пришло время, он поступил во Флот Освоения, юным и зеленым, служил и упорно восходил — не карабкался, как другие, — по карьерной лестнице. Как именно — это долго рассказывать, и он не любил об этом вспоминать: чего хорошего в начале любой карьеры, особенно если ты самолюбив и должен терпеть… многое терпеть? Он хотел быстро выдвинуться — его долго осаживали, и это началось еще в годы учебы, после первой, в рамках учебной практики, экспедиции галактического флота. Его тогда чуть не отчислили с Высших курсов ФО, в табеле была отметка «Посредственно» со следующим комментарием экзаменационной комиссии: «Проявил себя не вполне профессионально. Выполнил поставленную задачу нерационально, с нарушением норм толерантности и крайней степенью превышения допустимых полномочий». Но Трейгз все годы учился только с высшими баллами, и любая иная оценка на выпускном проекте ставила под удар не только экзаменуемого курсанта, но и репутацию его учителей, среди которых было немало высших чинов Флота Освоения. Поэтому ситуацию замяли, табель переписали, и с высшим баллом в аттестате, с младшим офицерским званием Трейгз приступил к осуществлению своей мечты.

Мечта улыбнулась лукавой улыбкой — после операции под секретным кодом B-R94 (только узкий круг посвященных во флоте знал, что «В» — цивилизация Ворус, a R94 — кодовое название одной из звездных систем Пояса Борея) Трейгзу светило контр-адмиральское звание и соответствующее назначение. Поставленную задачу Трейгз выполнил, как он полагал, с высшим баллом — иного он для себя не допускал. Но недоброжелатели и завистники полагали иначе: посыпались рапорты с жалобами, и Высший экспертный совет ФО, принужденный вмешаться в дело, счел — совсем как экзаменаторы в годы учебы Трейгза, — что командор Трейгз превысил полномочия и принял в отношении цивилизации B-R94 целый ряд неверных решений. Дичь полная — ворусы изначально были враждебной цивилизацией, и Трейгз до сих пор считает, что поступил совершенно правильно. Но в экспертном заключении значилось: «Задача экспедиции под руководством капитана-командора Трейгза: добиться от B-R94 принятия ультиматума ЗС Саннрак. Требуемые действия в случае отказа противника: нелетальный сеанс и последующая психосоциальная терапия B-R94 с привлечением специалистов ЗС Саннрак. Выводы: задача не выполнена, действия капитана-командора Трейгза по ее решению признать неадекватными». Сами вы неадекватные! Нечего цацкаться с ворусами, это драконье логово галактики. А драконам надо рубить головы — и реальные, и воображаемые. Всеми способами. Поэтому после отказа ворусов принять ультиматум Трейгз приказал уничтожить не только все их вооруженные силы, но и практически все населенные пункты, — «зачистить» «дикую» планету, и дело с концом. Эта «зачистка» стоила ему очередного повышения. Хорошо, что из капитанов не разжаловали, зато отправили к черту на рога — на дальние рубежи галактики, командовать пограничными кордонами сектора Эпсилон Пятого галактического рукава.

«Пожалеете сто раз, — мысленно поклялся Трейгз, когда его ознакомили с рапортом о переводе. — Я достоин лучшего, и мы еще посмотрим».

Новая зона ответственности командора Трейгза включала около сотни звездных систем, но только в каждой пятой из них было по одной обитаемой планете. Во всех системах имелись пограничные кордоны, на обитаемых планетах — космические гарнизоны. Трейгз и его штаб размещались на мобильной базе крупного флагманского космолета. Патрульный флот сектора Эпсилон состоял из двух космических кораблей типа «корвет» и двухсот космических катеров — по два на каждую звездную систему.

Что творилось в это время с Трейгзом, неприятно даже вспоминать: раздражением и желчной злобой был пропитан каждый микрон составляющей его душу субстанции. Он презирал себя и своих товарищей за то, что, пока удачливые сослуживцы в центральных звездных системах вроде Саннрака получали очередные звания и награды, их, неудачников, ожидало только прозябание — Пятый рукав был крайним в галактике Пояс Борея. Он проклинал на чем свет стоит Эпсилон — даже в крайнем рукаве этот сектор был не центральным, а где-то на выселках: с два десятка живых планет, да и те что богом, что дьяволом забыты, и чертова куча пустынных огромных камней — то холодных, то раскаленных, — болтающихся в космосе, как души грешников в преисподней. Он ненавидел верхушку флота и свое непосредственное начальство, не в силах простить ему несправедливую, незаслуженную обиду.

Когда его осенило это решение, Трейгз не помнил, — не сразу, конечно; какое-то время, около двух галактических лет, он принуждал себя служить на Эпсилоне как положено по уставу и регулярно посылать рапорты контр-адмиралу Пятого рукава, — но в результате только мучился сам и истязал своих подчиненных. Он должен объявить себя Верховным сектора, вот что! Быть хоть и маленьким, но Властелином. Первым среди неравных, крупным среди мелких, ну и что? Трейгз решил это бесповоротно — его карьера во флоте закончилась, это очевидно даже для глупца, ситуацию уже не поправить, так о чем ему жалеть? Приказом командора сектора Эпсилон, то есть единолично, Трейгз провозгласил Независимость сектора, немедленное и полное прекращение любых отношений с галактикой Пояс Борея и переподчинение всех кордонов и гарнизонов, прежде непосредственно подчиненных контр-адмиралу Пятого рукава, а выше — Верховному адмиралу Флота Освоения галактики, напрямую командору сектора Эпсилон.

Приказ пошел по инстанциям, и о нем доложили контр-адмиралу Пятого рукава.

— Трейгз объявил себя Верховным сектора Эпсилон? Всегда знал, что у него с головой не в порядке. «Приказываю: всем кордонам и гарнизонам сектора Эпсилон в тринадцать галактических часов присягнуть на верность мне, Верховному властителю…» Что за ахинея?! — заорал контр-адмирал на пришедшего с докладом офицера. — И что, в Эпсилоне присягнули этому сумасшедшему? Да это мятеж!

— Нет, господин контр-адмирал, пять гарнизонов и кордонов Эпсилона заблокировали связь с мятежником и запросили у нас дальнейших инструкций. Еще четыре гарнизона не отвечают — нет связи, но это вполне могут быть проблемы технического характера, мы выясняем.

— А остальные? Что вы молчите? Докладывайте!

— С ними, похоже, э… можно попрощаться, они на стороне Верховного… то есть командора Трейгза.

— Командора? Забудьте, что он командор! Я сотру этого самозванца в порошок, я… Он будет у меня летать космической пылью у края этого чертова Эпсилона, да и того недостоин!

II. Темная туманность

Контр-адмирал Пятого рукава незамедлительно доложил о мятеже Верховному адмиралу Флота Освоения. Он был уверен, что с изменником, нарушившим присягу на верность галактике, расправятся быстро и беспощадно. К его несказанному удивлению и страшному негодованию, процесс затянулся: вот уже год, как Трейгз был жив и здоров, сохранял звание командора, оставался самопровозглашенным Верховным Эпсилона и творил в «своем» секторе, что хотел. Высший экспертный совет флота, которому было приказано разобраться в деле и выявить причины мятежа, составил заключение, которое контр-адмирал счел странным и запутанно-заумным. Трейгза, можно сказать, не только не обвиняли, а даже оправдывали — вся ситуация объяснялась негативным явлением некоей Темной туманности-2, которая незадолго до мятежа якобы слишком близко подошла к галактике Пояс Борея и как раз возле буйного сектора Эпсилон Пятого рукава. «Темные туманности — сравнительно молодое относительно возраста нашей галактики астрономическое явление, к тому же характерное для дальних загалактических пространств, — говорилось в тексте заключения. — В ближнем загалактическом пространстве внешние телескопы Пояса Борея, работающие по всему спектру электромагнитного излучения, в первый и последний раз отмечали Темную туманность-1 еще сто галактических лет назад, когда в Поясе Борея произошло сразу несколько природных и социальных катаклизмов».

Дальше в отчете излагалось и вовсе что-то непонятное. Контр-адмирал уяснил только, что темные туманности мало изучены, что Темная туманность-2, породившая мятеж в Эпсилоне, всплыла из космоса внезапно и без определенных причин, а до этого она вообще не фиксировалась приборами. Еще он узнал, что темные туманности — это авангард Хранителей темных сил со всеми вытекающими последствиями и что только сильное (конкретные диапазоны там указывались) излучение Светила гарантирует гармоническое равновесие в галактике.

— Экс-командора Трейгза следовало бы судить как государственного преступника за измену галактике, а умные эксперты впутывают сюда всякую мистику — с негодованием заявил обычно сдержанный контр-адмирал, комментируя заключение Высшего экспертного совета ФО на закрытом стратегическом саммите Пятого рукава. — Судите сами, позволю себе процитировать: «Туманности Хранителей темных сил оказывают деструктивное влияние на умы нестойких граждан, из числа которых Хранители и выбирают своих потенциальных последователей». Обиженный карьерист Трейгз, видите ли, нестоек к темному негативному воздействию. Он нарушил присягу и закон, а мы тут разводим турусы на колесах. Считаю необходимым срочно связаться с Центром с обоснованием необходимости усиления ретрансляции излучения Светила на Пятый рукав — это прежде всего. Второе: нестойкие граждане — потенциальные враги. Вот откуда у Трейгза столько союзников! Мы обязаны активировать линзы-ловушки системы «пси-фактор» — для блокировки нестойких и колеблющихся. Четырнадцать гарнизонов не вышли против Трейгза в открытую, не оказали никакого сопротивления, как будто не понимали, что присягают самозванцу. Довожу до сведения делегатов саммита приказ Центра: «Не позднее двадцати четырех часов после вручения ноты протеста выслать против мятежников сектора Эпсилон оперативный флот в составе одного линкора и десяти галактических фрегатов». Что ж, более чем достаточно на один пограничный корвет Трейгза. Второй корвет, к счастью, остался верен галактике — вот что значат честь и доблесть, им не страшны никакие темные туманности и темные силы!

Официальная нота Центра с требованием немедленного сложения оружия и прекращения мятежа поступила в ставку самопровозглашенного Верховного спустя четверть часа. Ответ следовало дать до ноля часов очередных суток.

— Нате, выкусите! — Трейгз сделал неприличный жест невидимым врагам и по-флотски смачно выругался. — Спешу и спотыкаюсь! Да пока вы, гады, только доберетесь сюда, на этот чертов край галактики, я уже вам тут приготовлю… братскую могилу.

Он чувствовал редкостный кураж. Эпсилон — его территория. Он никуда отсюда не уйдет. Он пока молод, но уже опытен, коварен и хитер. А еще он отважен и дерзок. И силы его прибывают день ото дня, потому что он Воин, а не штабная подхалимская су… подстилка. От него не дождутся покорности! А Центр пусть катится прямо к Темным хранителям в пекло!

Разжалованный командор и самозваный Верховный храбрился, но дела его шли неважно. Вице-командор Зекрут, капитан второго пограничного корвета Эпсилона, не присягнул Трейгзу и возглавил силы сопротивления. Приняв при поддержке Центра галактическое командование сектором, Зекрут начал против своего бывшего командира боевые действия и провел две успешные операции, чуть не взорвав мятежный корвет. «Не доглядел я этого замухрыжку, — ругал себя Трейгз. — Давно надо было свернуть ему шею!». Кольцо вокруг мятежника сжималось. Он метался между лояльными ему гарнизонами, которых становилось все меньше и меньше, да и те он удерживал только страхом и угрозами. Видя успехи Зекрута и галактических сил, восемь из четырнадцати гарнизонов, вначале поддержавших командора, сдались законному галактическому правительству. Единым фронтом Зекрут и освобожденные гарнизоны двинулись на позиции Трейгза и едва не захватили флагманский космолет — последнее крупное убежище мятежника. В яростной злобе Трейгз уничтожил шестнадцать боевых катеров Эпсилона, принадлежавших отступникам, а когда его космолет был атакован, Трейгз обрушил месть и на мирные корабли. Вместе со своими боевиками он десантом высаживался на маленькие планеты из числа тех, которые взял под свою защиту Зекрут, грабил их, а покидая, приказывал минировать термоядерными фугасами.

Галактического линкора и боевых фрегатов, призванных подавить его мятеж, Трейгз не боялся, хотя вместе с кораблями Зекрута этих сил с лихвой хватило бы, чтобы действительно превратить Верховного в космическую пыль. Темных хранителей он упоминал не случайно — с недавних пор это были его союзники, куда более надежные, чем жалкие эпсилоновские гарнизоны, которых Трейгз заставлял воевать на своей стороне силой. Явно эта Темная туманность не просто так приблизилась к Поясу Борея именно со стороны Эпсилона. Трейгз был уверен: она послана ему свыше. Она пришла за ним. Для кого-то она темная, но не для него: в его жизни и карьере только-только начинался рассвет — его заметили, им восхищались, его наконец-то оценили по заслугам. Главный Хранитель долго пожимал Трейгзу руку, называл его доблестным космическим Воином и обещал безусловную поддержку в борьбе с Зекрутом и карателями из Пояса Борея. Трейгза заверили: чтобы спасти его от преследований галактического флота возмездия, для него будут открыты Врата Межмирья, ведущие в тайные коридоры Темной туманности. Таким образом, Верховному Воину гарантировалась неуязвимость, чтобы в дальнейшем он смог принести немало пользы Хранителям и овеять себя неувядаемой славой даже не галактического, как он мечтал, а космического масштаба. Мятежный командор выслушал и согласился, не раздумывая.

III. Выгодный договор

Верховному Воину не терпелось проявить храбрость и доказать свою полную преданность всемогущему покровителю, но Главный Хранитель больше не вышел с ним на связь: впрочем, обещанный коридор Темной туманности через Врата Межмирья был Трейгзу своевременно обеспечен — теперь экс-командор находился вне досягаемости для своих врагов из Флота Освоения.

Трейгз нисколько не жалел о том, что не удержался как Верховный Эпсилона — черт с ней, с этой дырой, тоже мне, потеря. Зато напоследок он встряхнул всю галактику — сонное болото трусов и недоумков, — и теперь о нем знает весь Пояс Борея, он объявлен в розыск и исчез через Врата Межмирья по волшебному коридору Темных прямо из-под носа у предателя Зекрута и флотских карателей. Так им и надо, теперь его ищи-свищи — то-то вытянется физиономия у контр-адмирала Пятого рукава! Упустил мятежного командора! Проваливай в отставку, адмирал, туда тебе и дорога. Эх, не успел прикончить гаденыша Зекрута, — единственное, о чем сокрушался Трейгз, но скоро забыл и об этом, потому что его ждало новое дело и замечательная возможность прославиться.

Космический десант в галактику Прокса — Проциона с целью изъятия и передачи Хранителям необходимых артефактов — так обозначил суть предстоящей операции Эмиссар Темных, новый куратор Трейгза, заверивший его в самых серьезных намерениях и предложивший немедленно заключить взаимовыгодный договор. На вопрос, о каких артефактах идет речь, Эмиссар ответил уклончиво, внезапно сменив тему и пообещав, что все разъяснит попозже. Сейчас же главный вопрос — вознаграждение, и здесь у Трейгза не должно быть никаких сомнений: он не пожалеет!

Ему гарантирован безлимитный продлеваемый пропуск через Врата Межмирья, а значит, Трейгз сможет беспрепятственно перемещаться по планетам и галактикам до тех пор, пока будет выполнять спецзадания Хранителей. Они заинтересованы в постоянном сотрудничестве и обеспечат Трейгза всем необходимым. И дело не только в материальных ценностях: Хранителям известно, что главное для настоящего Воина — власть и слава. Под эгидой Хранителей Трейгз будет властвовать не над маленьким внутригалактическим сектором вроде Эпсилона, а над бескрайними звездными системами, он получит кристаллы смертоносного оружия — и планеты будут трепетать перед ним. Ему выделят огромный космический корабль с исследовательским инструментарием, с оборудованием для управления цивилизациями, гравитационными ловушками и другими средствами силового влияния на планеты, кометы и метеориты.

Его межпланетные миссии не будут обременительными — это всего лишь непродолжительные космические командировки. А все свободное время Трейгз сможет наслаждаться несказанным комфортом на тихой уютной планете, которую выберет сам, в этаком совершенном парадизе, вдали от Врат Межмирья, где никто не посмеет его беспокоить, — его провозгласят Королем этой планеты. Он может даже взять себе несколько планет и поочередно жить на каждой. За ним до конца жизни оставят его боевой космолет, а в качестве бонусов регулярно будут обеспечивать новейшим космическим оборудованием и сверхсовременным оружием. Его планета будет оснащена системой экстренной связи с Хранителями, и даже когда на закате лет он выйдет в отставку, его подвиги не забудут — все титулы, награды, льготы, ценности закрепляются за ним пожизненно.

Трейгз сделал знак, что понял. По правде говоря, последние фразы Эмиссара он уже почти не слушал — он представлял, как рассекает космос на огромном боевом корвете Хранителей. Он мечтал стать адмиралом и возглавить Флот Освоения своей галактики. А теперь он будет адмиралом-флотоводцем многих галактик, значимой фигурой чуть ли не в масштабе Вселенной. Отныне он сам себе Флот — за ним несокрушимая сила Хранителей, а Пояс Борея со своим Флотом Освоения — только пылинка на его, Трейгза, скафандре. Вот он летит навстречу Темной туманности, позади Врата Межмирья, а впереди — великие дела и безграничное богатство.

— Что, простите, Эмиссар? Сомнения? У меня нет никаких сомнений!

Трейгз еще в годы учебы любил занятия с астрономическими картами, имел высший балл по астрогеографии Вселенной и мог без запинки перечислить названия (в три и больше слов!) планет, входящих в любую галактику, туманность, звездное скопление и систему, даже если этих названий были сотни, — окружающие поражались его феноменальной памяти. Кроме того, у него были хорошие знания по истории и географии крупных галактик и значимых планет, поэтому его несколько удивил маршрут предстоящего космического десанта, о котором говорил Эмиссар.

Прокса — Проциона относилась к плюсквамгруппе галактик, зародившихся еще в X–1/^У€ вселенской эры, в так называемое предпрошедшее время, а проще сказать, являлась очень старой. Кроме звездной системы Проке и девяти ее рукавов, возраст которых примерно равнялся возрасту всей галактики, ни одной сколько-нибудь значимой звезды у Проксы — Проционы не было. Возможно, Трейгз упустил какие-то микропланеты: он смутно помнил еще про звездное скопление плеядинцев — тоже очень древнее и, вроде бы, не представлявшее никакого интереса в плане технологического развития. Какие же артефакты из этих развалин Вселенной могли заинтересовать всемогущих Хранителей?

Эмиссар упредил вопрос, как будто прочитал мысли Трейгза, сделал движение пальцами, и на стенной панели засверкала, переливаясь цветными гранями, объемная голографическая карта.

— Вы отправитесь вот сюда. — Красный луч уперся в маленькую точку. — На Плеяну Проксы — Проционы. Я знаю, о чем вы думаете, — да, это старая база плеядинцев. Но сейчас, по нашим данным, на Плеяне новая цивилизация, новорожденная, мы называем ее «младенческой» — эти подробности, впрочем, не существенны для вашей операции. Я знаю, что вы хотите спросить, — ваши мысли для меня осязаемы. Плеяна интересует нас не ради технического прогресса, тут вы правы: ничего выдающегося там нет и быть не может, скорее, наоборот, — но в данном случае это для вас и вашего экипажа даже лучше. Впрочем, перед высадкой десанта проведите разведку.

— Прикажете задействовать корабль-разведчик?

— И не один. Делайте, как положено. Экипировка, оружие — все, что потребуется. На Плеяне тихо: наши приборы не фиксируют наличия там крупных military-баз и арсеналов, да и не нужно плеянцам обычное оружие, у них есть нечто лучшее… — Трейгз понял, что сейчас узнает тайну артефактов, которые так нужны Хранителям. Будничным тоном, как будто давал распоряжение о ежедневной уборке, Эмиссар продолжил: — Кристаллы Чистой Жизни, или просто Кристаллы. Они там есть. Пять, по нашим сведениям. Возможно, Кристаллы в разных местах — ищите. Проверьте точки Силы, в первую очередь, пирамиды — не мне вас учить. Ваша задача — добыть и доставить сюда Кристаллы. Все пять. И в полной целости и сохранности. Об остальном мы, кажется, договорились?

«А в чем их ценность?» — чуть было не спросил Трейгз, но побоялся, что его мысли уже прочитали. Так и было. Эмиссар сделал гримасу, как будто хотел сказать: «Это лишнее. Ваше дело — найти и передать…»

— Кристаллы — сложные объекты, — выдавил из себя Эмиссар, словно делая одолжение, — возможно, это антенны космической связи и оружие, но несомненно, что это ключевой элемент обороны наших врагов. Кристаллы расставлены так, что нам их не обойти, не преодолеть…

— Почему? — не смог удержаться Трейгз, хотя знал, что его вопрос не понравится.

— Потому что наш ДНК не выдерживает излучения Кристаллов и разрушается на молекулярном уровне. Мы генетически уязвимы перед ними. А у вас — другой ДНК, поэтому вас как представителя родственной плеядинцам расы, не подверженного негативному воздействию, и выбрали на эту роль. Перед экспедицией разберитесь сами и обучите своих людей, как работают сканеры: на каждом корвете и разведчике мы установили большой прибор — это облегчит поиски. Ручные мини-сканеры — в каждой индивидуальной экипировке. Ну что ж, успехов!

— Разрешите обратиться? А… если плеянцы не отдадут Кристаллы добровольно?

Эмиссар снова досадливо поморщился, как будто удивился, что Трейгз спрашивает о такой чепухе. И Трейгз понял: в случае сопротивления Плеяну надо уничтожить.

IV. Сокровища пирамиды

Пока корвет командора Хранителей темных сил искал удобную наблюдательную позицию на Плеосе — маленьком необитаемом спутнике Плеяны, откуда бы объект просматривался как на ладони, Азел, вице-командор Темных, первый заместитель Трейгза, и его корабли-разведчики взяли курс на тихую планету.

Еще издали она показалась Азелу странной — никаких следов развитой промышленности, ни дыма, ни пыли, лишь периодические вспышки СВЧ-излучения. Азел дал команду ввести в действие сканеры разведчиков и приступить к сканированию пространства. Войдя в плотные слои атмосферы, корабли направились в заранее намеченные сектора.

— Я Разведка, как слышите, командор?

— Наконец-то! Десять минут тишины в эфире по всем частотам. Что у вас, почему так долго?

— Распределение по секторам. Следую в крайний левый северный сектор, координаты 1-N-Lf. Сканер показывает наличие заданного объекта. Вижу по курсу сооружения правильной геометрической формы. Так точно, пирамиды.

— Будьте осторожны. Цивилизация непростая.

— Да где она? Тут нет никакой цивилизации. Где города, заводы, люди? Прячутся в пирамидах?

— Действуйте по плану. Соблюдайте режим невидимости на всех частотах! Внезапность — наше преимущество.

Корвет Азела и корабли сопровождения устремились к заданной цели. Коснулись земли, и режим невидимости автоматически отключился. Пятнадцать сталкеров в многофункциональных костюмах под прикрытием самоходных боевых роботов в несколько секунд окружили пирамиду. Двое стражников с палками неясного назначения в руках успели только ошарашено уставиться на пришельцев с неба. Участь беспомощных плеянцев была предрешена. Их трупы бросили в кустах, а одну из непонятных палок Азел приказал взять с собой.

Пятерых сталкеров Азел оставил у входа, а сам с отрядом вошел внутрь — они двинулись в темноте вниз по наклонному коридору, ведущему в каменное чрево пирамиды. Никаких препятствий не было. В конце почти стометрового перехода блеснул странный луч, очень яркий, но не неоновый, не плазменный и не светодиодный, — когда они приблизились, там оказалась большая квадратная зала, и в ней…

— Не трогать ничего руками, — кричал Азел, перебегая от одного луча к другому и всматриваясь в сверкающие мириадами огоньков пирамидки. Они — не они? Их ведь никто еще ни разу не видел, даже Хранители. По описаниям да, это они, Кристаллы. Ну и красота! Такого во всей Вселенной нет. Какой Властелин Сущего мог создать такое? И охранять такое сокровище приставили только двух охламонов с палками? Пеняйте на себя, идиоты. Рука Азела сама потянулась к ближайшему Кристаллу, но вице-командор тут же в страхе отдернул ее, выждал чего-то, потом кончиком указательного пальца прикоснулся к сияющей грани пирамидки — слава Хранителям, ничего не произошло. Он постукал ее ногтем — прочная. Его обступили подчиненные — два младших офицера и сержанты с кораблей-разведчиков.

— Это большой алмаз, господин вице-командор, — сказал один из офицеров. — Прочная штука, доставим в целости, не разобьется.

Азел взял Кристалл обеими руками: тяжелый или нет? Увесистый. Надо нести вдвоем. Но вдруг, точно от тепла рук, над Кристаллом поднялась легкая дымка, свечение на глазах у всех стало тускнеть, а стенки Кристалла словно бы сделались тоньше. Галлюцинация? Нет, с каждой секундой все тоньше! А пирамидка все легче!

Азел в ужасе вернул Кристалл на место. Если этот адский камень или как его там сейчас рассыплется осколками у него в руках, расколется, испарится, превратится в дым или еще что, они не выполнят приказ Хранителей, а за такое Трейгз самолично, без всякого расследования прикончит любого на месте, и он, Азел, не исключение. Вот и пусть командор разбирается сам!

— Приказываю отойти от объектов до особого распоряжения! — эхом ударил крик Азела в каменные стены.

Он срочно связался с командором и передал точные координаты.

* * *

Четыре из них стояли по периметру залы — в каждом углу, на высоких каменных постаментах: Кристаллы как будто были обращены друг к другу, и их сверкающие лучи скрещивались, диагоналями перерезая огромное помещение. Трейгз даже зажмурился от сильного свечения. Еще один Кристалл, в два раза больше угловых, находился на тумбе в самой середине залы, рядом с большим сооружением похожим на каменную ванну.

Трейгз обошел залу несколько раз, внимательно осмотрев каждую находку. Он не ожидал такого скорого успеха — поистине его жизнь после встречи с Темной туманностью превратилась в какую-то сказку. Командор был уверен, что в поисках Кристаллов они с Азелом и людьми, лишенные всех благ цивилизации, к которым привыкли, зависнут на этой дикой Плеяне на год-другой и будут копаться в земле с ручными сканерами, глотая грязь, пыль и перетаскивая камни. А вышло иначе — «Пришел, увидел, победил». Древний герой, какой-то варвар, к этому только стремился и призывал, а Верховный командор Хранителей Трейгз сделал это повседневной практикой — его блистательная операция не заняла и тридцати минут.

Отдав приказ снять с подставок и забрать все сокровища, предупредив о личной ответственности каждого за сохранность груза, Трейгз пропустил сержантов и командиров экипажа с бесценной ношей вперед — они несли Кристаллы, обернутые специальной тканью, в руках, — а сам немного отстал, чтобы переговорить с Азелом. Возвращаться, поднимаясь по бесконечно длинному коридору, было гораздо тяжелее, чем спускаться. Стало очень душно, Трейгз ощущал во всем теле тяжесть, непонятная сила давила ему на виски. Не хватало еще проклятия пирамид — древних ужастиков для впечатлительных малолеток! Он посмотрел на Азела: тот шел, пошатываясь, время от времени придерживался правой рукой за каменную стену, а потом и вовсе прислонился к ней лбом, весь в испарине: жарко! Из носа его текла кровь и заливалась за стоячий ворот скафандра.

Впереди коротко вскрикнули — вроде бы, кто-то один, но потом крик подхватили еще несколько человек, и он долетел до командора и Азела уже настоящим воплем.

— В чем дело там? — ухнули каменные своды.

Кричал сержант, который нес один из угловых Кристаллов, — этот парень упал, выронил ношу и валялся в корчах на камнях. Его обступили товарищи. Напарник упавшего в страхе прижимался к стене. Быстро растолкав впереди идущих, к лежащему подбежал вице-командор.

— Идти можешь? — коротко спросил Азел, присев на корточки, но сержант только вытянулся, будто у него отнялись ноги, и задергал головой, как эпилептик, не в силах произнести ни слова. Губы у него вспенились розовым.

— Что еще тут? — неспешно подошел Трейгз, с трудом переводя дух. — Это… как вы…

Кристалл лежал у ног сержанта, но выглядел теперь не как твердая пирамидка алмаза, а как хрупкая ваза из драгоценного стекла, — у горлышка она была разбита, паутина трещинок покрывала тончайший сосуд до самого основания, маленькие сверкающие осколочки-бриллианты валялись тут же.

— Собака, — задохнулся Трейгз от ярости. — Да ты кусочка его не стоишь, мешок с дерьмом!

Он пристрелил сержанта и в ярости пнул труп к стене коридора. Напарник убитого прощался с жизнью, но Трейгз даже не взглянул на него. Потом склонился над Кристаллом, собрал осколки и зачем-то попытался приладить их на место. У него на глазах осколки слились с вазой, как будто и не отделялись, а стенки сосуда начали утолщаться — в руках у командора снова был твердый, крупный, нестерпимо для глаз сияющий диамант.

Бездари! Чуть не потеряли сокровище. Никому ничего нельзя доверить. Он сам собственноручно понесет Кристалл. Надо срочно выбираться из этого адского логова и возвращаться на базу: Трейгз видел, что еще человек пять-шесть из команды еле держатся на ногах. «Как бы и они не выронили Кристаллы, не военнослужащие, а нежные девицы! — скрипел зубами командор. — Если упадут и повредят Кристаллы, прикончу тварей к чертовой матери!»

Но слава Хранителям, все наконец выбрались из пирамиды, некоторые почти ползком, но сокровища — пять Кристаллов — были целы. Захотелось упасть на душистую траву и полежать, жадно вдыхая чистый воздух неведомой тихой планеты, вдосталь напиться воды и отдохнуть, забыться. Нет, лететь, лететь, никому разлеживаться не позволю — Трейгз кожей чувствовал опасность, к тому же датчики скафандра еще в пирамиде показывали, что близится гроза. Неужели мы опоздали? Настороженную тишину Плеяны вдруг разорвали грозовые разряды, и на небе вспыхнули огромные в диаметре шары мертвенного бледно-голубого цвета.

— Плазмоиды! Приближаются! Включить режим невидимости и активировать куполы безопасности кораблей! — командовал Трейгз. «Хранители, помогите, мы должны успеть». Нет, черт, в один из разведчиков все-таки ударило: робот-регистратор произнес синтезированным голосом что-то о нарушении герметичности отсека. Трейгз, не слушая его, орал: — Привести в действие скафандры! Срочный аварийный взлет!

V. Последний день планеты

— Выждем здесь, на Плеосе, пока они угомонятся, и вернемся на базу. Личному составу — отдыхать. Куда сейчас лететь? Они следят за нами и уничтожат плазмоидами, — устало сказал Трейгз Азелу. — Кристаллы у нас, все пять. Задание Хранителей выполнено, чего еще? Сохранить Кристаллы, то есть затаиться на время и быть осторожными. Есть раненые?

— Двое. Из второго экипажа. Зацепило плазмоидом.

— Копаться надо меньше и четко выполнять приказы командора. Сержанты?

— Нет, один лейтенант — тот самый, что убил стражника пирамиды и отобрал у него палку.

— Какую палку? — удивился Трейгз и, увидев, засмеялся: — Это плазменное ружье, а не палка. Из него стреляют плазмой и убивают насмерть.

— Эта планета по всем видимым признакам в первобытном состоянии. Каменный век. А на нас полчаса назад обрушили плазмоиды. Вы говорите про плазменные ружья. Откуда они у дикарей? Объясните, господин командор, вы ученый человек, — подольстил хитрый Азел.

— До нашей операции я читал о Плеяне, а после — смотрел живые данные. Кстати, как вернемся — предоставим все бортовые записи науке. Там сплошь уникальная информация, так что мы с тобой не только бойцы, но и первопроходцы, — иным ученым и за всю жизнь не сделать столько открытий. Ну а пока вот тебе первое: на Плеяне не каменный, а каменно-плазменный век.

— Это можно совместить?

— Да. Камень по сути кристалл, он имеет кристаллическую решетку. Воздействуя на кристалл энергиями, ионизацией, излучениями в нужных частотах, реально вызвать мощные энергетические вихри, разряды молний, даже изменить гравитацию. Ты видел при подлете, сколько у них каменных объектов? Я наблюдал отсюда, с Плеоса. Тысячи! Отдельно стоящие каменные столбы, камни-лабиринты, курганы с каменными навершиями, дольмены — каменные домики с крышей и фронтальным отверстием, как собачьи конуры в зверинцах.

— Пирамид еще целая куча.

— Вот это-то хуже всего. Крупные каменные объекты — это либо их астрономические обсерватории, либо антенны связи. Может, даже дальней космической. А судя по «теплому» приему, который нам оказали плеянцы, — пирамиды служат системой сигнализации, обнаружения и даже оружием.

— А в древности Плеяна существовала?

— Кто знает? По легендам — да. В Сети нашел информацию, что несколько тысяч галактических лет назад здесь якобы высадились пришельцы из соседней галактики. Они называли себя плеядинцы, или Светлые Хранители. У них была очень развитая по тем временам цивилизация, но возникли какие-то распри с соседями — что за соседи и в чем суть конфликта, теперь невозможно установить. Плеядинцы, вроде бы, именовали их Темными. Ну то есть по контрасту: мы — Светлые, а враги — Темные. Кто на самом деле был какой масти — кто их разберет? Короче, по одной легенде, Темные претендовали и на планету Плеяна, и на всю галактику Прокса — Проциона. Светлые считали их захватчиками, воевали с ними, не хотели отдавать свою родину — Плеяну, и какие-то волшебные средства, заколдованные талисманы, что ли, помогали им защищаться и делали их всесильными. Темные никак не могли преодолеть их оборону и тогда решили украсть эти…

В чипе Трейгза замигало красным: «Тревога!» — в ту же секунду в наушники командора и вице-командора ударила сирена. Локализация — частоты Плеяны.

— Это угроза, командор, — сказал Азел, приводя в готовность боевой скафандр. — Плеянцы, или — как их? — плеядинцы, или Светлые хотят вернуть Кристаллы. Иной причины для агрессии по отношению к нам у них нет. Вот они, заколдованные талисманы. Стало быть, будет война.

Трейгз расхохотался и, как обычно, сделал неприличный жест невидимым врагам:

— Вот что они получат, а не Кристаллы!

Война с кем? С этими аборигенами? Да Трейгз щелчком пальцев сотрет их с лица галактики — пусть только сунутся! Он и не с такими справлялся — он «зачистил» ворусов на R94, а ворусы с их термоядерными ракетами не идут ни в какое сравнение с какими-то остолопами, не успевшими даже выстрелить из ружья. Он похитил их Кристаллы — и теперь никакая мистическая сила не придет аборигенам на помощь, никакие их плеядинцы, Светлые Хранители, а если не угомонятся — через несколько минут он, Верховный командор, разнесет все эти пирамиды и дольмены в руины, в космическую пыль! У него есть негласный приказ Эмиссара: если враг агрессивен, его уничтожают.

— Ракеты к бою! Огонь!

Дальнейшее происходило с фантастической скоростью. Несколько тысяч мегатонн обрушились на Плеяну. Мишенями Трейгз выбирал стратегически важные источники пресной воды, сейсмоопасные области планеты, крупные каменные сооружения — места сосредоточения аборигенов.

— Еще залп! Огонь!

Позывные вице-командора.

— Командор Трейгз, остановитесь. Мы лишились многих ракет. — Азел назвал страшную цифру. — Да, они погибли. Нет объяснений. Они не взорвались, а растворились в воздухе. Уничтожены импульсными лучами СВЧ-диапазона. Мы не выберемся из этой ловушки и потеряем не только Кристаллы, но и всех своих людей.

— Я не собираюсь терять Кристаллы. А вас, труса и предателя, лично пристрелю за срыв операции, как того сержанта, — только доберусь.

Он ввел в чипе секретный код и активировал голограмму Эмиссара: «Кристаллы у меня. Все пять. Нужна помощь. Иначе потеряю. Плеяна агрессивна». И получил краткий ответ: «Астероид. Радиус 200. ГрЛ».

За все время Трейгз ни разу не усомнился в могуществе своих покровителей, и был совершенно прав. Темные Хранители точно знали, когда Астероид будет проходить вблизи Плеяны, они все заранее рассчитали, и теперь требовалось лишь задействовать ГрЛ — гравитационную ловушку, — чтобы немного, совсем немного скорректировать траекторию убийцы. Это как слегка подправить прицел ради точного попадания в мишень. Трейгз подправит, но убивать будет не он — против непокорной Плеяны восстанет сам Космос.

— Есть!

Астероид вошел в атмосферу Плеяны по опасной касательной, врезался в западную часть океана и пробил планетарную кору: в океан полилась магма — кипящая вода хлынула на побережье, распространяя смертоносную мощь на огромные расстояния. Удар был настолько сильным, что и сам астероид стал плавиться, стремительно превращаясь в магму, а затем — в плазму. Под проколом планетарной коры шар плазмы двигался, словно поршень, проталкивая впереди себя раскаленную субстанцию. Плеяна вспучилась, охваченная землетрясениями, оживились вулканы, небо затянуло пеплом. Наконец выскочивший, как пробка от шипучего вина, шар плазмы взорвался, подобно термоядерному заряду. От сгоревшего кислорода в атмосфере образовался разрыв, в который устремился холод космоса. Температура планеты упала до абсолютного нуля, и мгновенно замерзло все живое. От страшного перепада температур резко охлажденный шар плазмы превратился в огромную массу мельчайшей силикатно-базальтовой взвеси. За несколько дней облако взвеси рассыпалось по мертвой планете, похоронив ее в гигантской могиле песка.

Заключение

Командор Трейгз связался в секретном портале GLG с Эмиссаром Хранителей и доложил своему куратору о выполнении операции. Кристаллы Чистой Жизни у него. Да. Все пять. И в полной целости и сохранности. Он доставит и передаст их лично — в присутствии Эмиссара… и Главного Хранителя. Да, пожалуйста, просьба передать: командор Трейгз сочтет за высокую честь лично засвидетельствовать свое почтение Главному Хранителю.

Главный Хранитель, поздравляя Трейгза с победой над страшным врагом, долго пожимал ему руку, называл доблестным космическим Воином и обещал безусловную поддержку в борьбе с любыми опасностями, гарантировал полную неуязвимость, чтобы в дальнейшем Трейгз смог принести еще больше пользы Хранителям. А в том, что адмирал Трейгз — командор счел, что это не оговорка, — овеет себя неувядаемой славой, никто из Хранителей, как и Он сам, нимало не сомневается.

— Вы говорили что-то о тихой уютной планете, совершенном парадизе, где я смогу отдохнуть и восстановить силы и где никто не посмеет меня беспокоить, — сказал Трейгз Эмиссару, когда Главный Хранитель удалился. — Прошу продлить мне пропуск через Врата Межмирья. Полагаю, наша договоренность в силе?

— Разумеется, в силе! Однако советую вам внимательнее прочитать договор. У вас еще много подобной работы. Ваш генетический код действительно представляет интерес и ценность для нас, но вы же не единственный его носитель… Желаю приятного отпуска!

* * *

— Нет, вы только подумайте! — кричал обычно сдержанный контр-адмирал Пятого рукава Пояса Борея на совещании со своими офицерами. — Он убил планету! Вы в курсе? Вся Сеть кипит и клокочет справедливым негодованием! Трейгз — позор всей нашей галактики. Маленькая первобытная цивилизация чем ему помешала? Или ему опять ударила в голову Темная туманность?

— А нет никаких надежд на возрождение этой… Плеяны? — спросил Зекрут, недавно произведенный в командоры сектора Эпсилон.

— Нет, планета погибла. Там, куда не достигли цунами, пролилась раскаленная магма. Поверхность засыпал вулканический пепел, песок и глина. Где-то все вымерзло, а где-то — сгорело из-за взрыва плазменного шара. Это конец. Катастрофа. Апокалипсис. Смерть торжествует.

Собравшиеся хмуро помолчали.

— Мы не можем это так оставить, — подытожил контр-адмирал. — Я свяжусь с Центром и добьюсь, чтобы решением Высшего галактического суда в дополнение к заочно вынесенному приговору за организацию военного мятежа с позором разжалованный командор Трейгз, а ныне космический пират и убийца был осужден за убийство планеты и истребление располагавшейся на ней мирной цивилизации. Пират Трейгз будет объявлен в межгалактический розыск!

 

Михаил Попов

Скелет в шкафу

 

1

— Поверь, тебе понравится.

Франк обнял Ирину за плечо правой рукой, левой умело и спокойно орудовал рулевым колесом. Машина осторожно, будто привыкая к обстановке, катила по извилистой асфальтовой ленте через лиственный лес.

— Удивительно! — сказала Ирина.

— Что удивительно? — спросил Франк.

— Ты мне рассказывал, что у вас полно деревьев, но когда видишь эти заросли собственными глазами…

— Привыкай.

— Ты все-таки настаиваешь, мы будем жить здесь?

— Привыкай, — повторил Франк с улыбкой.

— Не уверена, что это произойдет быстро. Из наших такое место никто не признал бы годным для житья.

— Почему? Ах, да…

— Да-да — слишком много укромных мест. Для глаза всегда должен быть простор.

Франк кивнул.

— Да, я, в свою очередь, помню твои рассказы. Как бы «они» ни были медлительны, надо держаться подальше от всяких непроницаемых препятствий. А здесь сплошь и рядом препятствия.

— Поэтому я и боюсь, что не смогу поначалу спать спокойно, когда вплотную к дому подходят эти стволы и такой густой орешник. Это орешник?

— Да, и мы приехали. Смотри, смотри, Ирина, все, абсолютно все пришли тебя встречать.

Девушка нервно шевельнулась на сиденье.

— Как это абсолютно все?

— Ну все, и даже бабуля, и Мэгги с Олафом, и Синтия с мальчишками, они у нас близнецы, и отец, конечно, с мамой… впрочем, я тебя понимаю, — Франк тоже поежился. — Наверно, выстрел был только что, — произнес он не вполне понятную фразу.

Машина сделала вираж на гравийной площадке и остановилась. Вся застывшая, как на семейной фотографии, семья Франка одновременно шагнула к ней. Франку пожимали руки и обнимали, Ирине пожимали руки и улыбались.

Ирина, несмотря на напряжение, успела понять, что понравилась Шепердсонам. Все большое шумно радующееся приезду пары семейство двинулось к двухэтажному дому в плантаторском стиле с большой верандой, она была талантливо увита виноградом, там и был накрыт завтрак. Кофе, блинчики с кленовым сиропом, клубника со взбитыми сливками, еще какие-то блюда.

— Все в порядке, — шепнул Франк на ухо невесте. — Ричард на рубеже.

— Ты же говорил, что он куда-то пропал.

— Он все время куда-то пропадает. Но иногда и нет. — По лицу Франка было видно, что счастья он по поводу открывшейся информации не испытывает.

Верховодила за столом бабуля, сухонькая, под девяносто, старушка, с мелко завитыми седыми волосиками, сквозь которые просвечивал розовый череп, плюс очки в тонкой золотой оправе и великолепные искусственные зубы. Она норовила подхватить Ирину под локоток и вела себя, как старшая подружка. Она вовсю сыпала в розовое ушко гостьи семейными тайнами, преподнося их в немного дурашливой форме, что облегчало восприятие некоторых из них. Это была не просто старческая назойливость: все же Франк и Ирина происходили из слишком отличных друг от друга кланов, и им довольно многое нужно было друг в друге принять, чтобы возможно было жить вместе.

Франк поцеловал невесту в ушко, не занятое шепотом бабули, и встал. Все правильно — по обычаю ему нужно было идти на рубеж, но в данном случае Джон, его отец, сухой высокий мужчина под шестьдесят, с седыми баками и зычным голосом, велел ему сесть на место. Салли, мамочка, кивнула: да, сынок, не спеши.

— Там Ричард.

— Я знаю, но…

— Никаких «но», — шумнула возмущенно бабуля, — он годами шляется невесть где, иногда кажется, что совсем и окончательно пропал, так пусть теперь отрабатывает.

Франк считал, что все же должен настоять на своем, обычай есть обычай, и никакие прегрешения Ричарда не извинят пренебрежение правилами дома. Он перебросил пиджак через руку, спустился со ступенек веранды на песчаную тропку и не торопясь пошел в сторону стены лиственного леса, что начиналась шагах в двадцати от дома.

— Вы в университете познакомились? — солидно поинтересовался у Ирины солидный рыжебородый Олаф, муж беременной, как можно было, приглядевшись, увидеть, Мэгги. Франк рассказывал Ирине — родственники очень волновались, что норвежец ни за что не приживется у них, у Шепердсонов, прибыл он из мест, где не только суша, но и воды полно, фьорды всякие — стало быть, и тайные силы слишком свои. Но худышка Мэгги так его приворожила, что Олаф всерьез осел в лиственных лесах на краю бездонного обрыва, и через некоторое время ему даже был доверен присмотр за оружейной комнатой, а это возможно, только если человека считают совсем уж своим. Олаф, кажется, даже полюбил стрелковую повинность и любил иногда прямо после работы на конюшне выйти к рубежу.

— Да, мы с Франком оказались этой весной в одном семинаре.

— И сердце тут же подсказало — да! — хлопнула в ладоши бабуля.

Ирина смущенно улыбнулась.

— Мы столкнулись у кофейного автомата, Франк был разочарован, он сказал, помнится, что такого кофе, к которому он привык, в автоматическом меню нет.

— И ты попросила его рассказать, как пьют кофе у него дома, — мило вмешалась Мэгги.

Ирина опять смущенно улыбнулась, ее, вроде бы, раскусили, но ей не было это неприятно.

— Дело в том, что этот автомат не готовил также и по-нашему, и тогда Франк предложил: пойдем поищем, где будет что-то по нашему общему вкусу.

Молчавшие до того Джон и Салли переглянулись. Джон, статный даже в сидячем положении, кашлянул в кулак.

— Ну что ж, кофе так кофе.

Со стороны леса, куда удалился Франк, раздался звук выстрела. Все члены семейства Шепердсонов тихонько похлопали в ладоши, на краю стола задребезжал старинный фарфоровый телефон. Джон снял трубку и солидно кивнул:

— Да.

— Ну? — заинтересованно вытянула головы компания завтракающих.

— Ричард, — сказал с легким разочарованием Джон.

Олаф заметил:

— Это было бы слишком красиво: только с университетской скамьи — и результативный выстрел.

— Ничего, — сказала Салли, — Франк постоит там минут двадцать, а Ричард присоединится к нам и не станет ему мешать.

Ирина отхлебнула из чашки, напоминая о теме прерванного разговора.

— Да, значит, кофе, — повторил Джон.

— Это ничего! — решительно вмешалась бабуля.

— Конечно, ничего, — подтвердила длинная, жилистая, очень спортивная для своих лет Салли.

Джон наклонился к Ирине и, мощно двигая бакенбардами, рассказал:

— Это у нас с моей милашкой Салли все вышло как по-писаному. Мы познакомились на соревнованиях по стрельбе. Каждый старался доказать, что его магазинная винтовка лучше.

— Но так и не доказал, — вставила супруга.

— Вот нам и пришлось жить вместе. Так Шепердсоны сошлись с Гренжфордами.

— А вы нашли свой любимый кофе? — спросила Мэгги. — Ирина не успела ответить, та продолжила: — Пусть папочка и мамочка хвастаются, у них все, как в старинных романах, их винтовки стоят рядом в оружейной комнате — любовь до гроба. У нас с Олафом вообще ужас, если смотреть с их точки зрения, даже хуже кофе, — мы познакомились на выставке Мунка.

— «Крик», — неуверенно сказала Ирина.

— Нет, самого «Крика» там не было, крик был дома…

Джон поднял руку.

— Ладно, ладно.

Спору не суждено было разгореться: из леса появился высокий, в черно-белом камуфляжном костюме, издалека видно, что обаятельный молодой мужчина лет на пять старше Франка. Он улыбался, отчего выглядел еще обаятельней. Мальчишки-близнецы, пятнадцатилетние крепыши, до того сидевшие смирно и скучно, задвигались — очевидно, этот «пропадающий» дядя пользовался у них авторитетом.

Стрелок взъерошил шевелюры близнецам — они млели, взял из рук бабули чашку на блюдце и ловко чмокнул старушку в щеку, хотя в ней явно виднелась определенная строгость по отношению к этому внуку.

Ирину, надо признаться, немного задело, что он очень уж не сразу обратил внимание на то, что среди собравшихся гостья. Это выглядело искусственно — Франка-то он видел уже, но все равно было неприятно.

— А это — дайте угадаю — подружка моего братца-мазилы, Ирэн.

Ирина обиделась за Франка, несмотря на то что сказанное было явной шуткой.

— Ирина.

— То есть ты привыкла, чтобы тебя звали так.

— Меня так звали дома.

— А я всех называю так, как мне кажется правильным. Ты будешь откликаться на Ирэн.

— Ричард, — прошипела бабуля.

Он придвинул к себе кофейник и сливочник.

— Ирина — длинно. В ваших краях, насколько я понимаю, имена должны быть короткими, как команды, в один слог, чтобы не терять ни секунды. Том, Зак.

— Такое впечатление, что вы уже бывали в наших краях.

— Где я только ни бывал, — усмехнулся бывалой очень улыбкой Ричард.

— Но ничего толком не поняли, — уколола Ирина, — моего дядю, например, зовут еще длиннее, чем меня, — Ипполит.

— Почему же длиннее, те же три слога, только букв больше, — отыгрался тут же Ричард.

Ирина испытала несообразно сильное чувство досады.

— Пойду сменю Франка, — сказал добрый Олаф, очень не любивший конфликтные ситуации и, кажется, недолюбливавший немного и Ричарда.

Джон вдруг помрачнел. Ему, судя по всему, было слегка неудобно, что зять выступает с инициативой, и инициативой несколько неуместной. Мэгги положила руку на веснушчатую ладонь Олафа, и он кивнул, сам понял — выстрела до сих пор не было, и, стало быть, уходить Франку с рубежа не годится.

— Да, дорогой, пока тварюга не пробежала и ей не снесли черепушку, настоящий Шепердсон не опускает ствола, — поучительно сказал Ричард.

Олаф дернул щекой: он все это знал, он всего лишь не хотел сидеть за одним столом с черно-белым родственником, а выглядело все так, будто он попал впросак.

Теща поощрительно подмигнула ему, а бабуля налила своему любимому шведу еще немного из кофейника.

Ричард наклонился к Ирине чуть ниже, чем было бы прилично.

— А у вас там, насколько я понимаю, каменные ходоки, да?

— То есть вы действительно бывали в наших краях? — удивилась Ирина.

Ричард намазывал кусочек сыра мягким мармеладом.

— Самое противное в ваших ходоках то, что они появляются вне всякого расписания. К этому никак нельзя приспособиться, каждый раз как стихийное бедствие. Поэтому у вас характер такой, — он повертел фруктовым ножом в воздухе, — смесь покорности и порывистости.

— Ричард! — укоризненно буркнула бабулька.

Тот развел руками.

— Разве я сказал что-то… пожалуйста, можем говорить о нашем шепердсоновском нраве. Мы люди настороженные, даже если и пытаемся казаться беззаботными, периоды облегчения после удачного выстрела у нас коротки, а потом тревога постепенно нарастает.

Джон поморщился, поморщилась и Салли, Олаф вздохнул, только Мэгги, казалось, была спокойна.

— Не всем это интересно, — сказал глава семьи.

Ричард посмотрел в глаза Ирине.

— Не сказал бы.

Раздался выстрел.

— Что я говорил, по-моему, всякий ощутит, как беззаботность водворяется в нашем доме.

Олаф встал. Тесть кивком головы санкционировал его отправление на смену. Подростки вскочили, выражая желание присоединиться к Олафу, Джон и это санкционировал: парни не первый месяц уже выходили наблюдателями на рубеж, не говоря уж о том, что с четырех лет упражнялись в домашнем тире.

Ирина, как школьница, подняла руку.

— Нет, — сказал проницательный Джон, — мы с вами пойдем осматривать ранчо. «Туда» вам пока рано. А у нас тут много интересного и помимо рубежа.

— Пока вы только помолвлены, тебе туда нельзя, — чуть виновато улыбнулась Салли.

— Еще успеется, — бодро успокоила будущую родственницу Мэгги, — я так всегда старалась уклониться от этой чести.

— Ну уж не наговаривай на себя, — усмехнулась бабуля, — я думаю, что ты никак не меньше полусотни тварей отправила на дно.

— С тобой, бабушка, все равно никому не сравниться.

— Что правда, то правда, хотя в мое время не очень-то было принято доверять это дело женщинам.

— Семьи были большими, — сказал Джон, он любил порассуждать о добрых старых временах, — мужчин моего возраста даже уже не вносили в списки дежурств.

Появился Франк, лицо его сияло. Теперь очень чувствовалось — вернулся домой! С аппетитом выпил аперитив.

— Смотри не увлекайся, с завтрашнего утра ты не на каникулах, — усмехнулся Ричард.

— Как будто я без тебя этого не знаю, — пробормотал Франк, ему не нравилось, что брат так близко сидит к Ирине.

Ричард помимо репутации ветрогона — неусидчивого, перелетного человека — еще обладал репутацией красавчика, похитителя репутаций. Собственно, его блуждания по миру были во многом связаны с желанием реализовать свой природный дар. Иногда семье приходилось трудно после его внезапного, как правило, отъезда. Правда, справедливости ради, надо сказать, что, вернувшись, он дневал и ночевал на рубеже, давая отдых всему семейству.

— Слушай, Франки, а ты-то бывал у Ирины дома?

— Бывал, — ответила Ирина, давая своим тоном понять, что жених не только посетил семейство Копулетти, но и хорошо там себя показал.

Франк поблагодарил невесту улыбкой, но сказал:

— Ничего особенного. Ходоков я не видел, я видел только, что они натворили. Помог немного в восстановлении наземных построек.

Раздался выстрел и восторженные крики мальчишек.

— Что-то они сегодня зачастили, — сказал Джон.

— Это в честь приезда Франки, — сказал Ричард, но никто не улыбнулся.

Жизнь на ранчо шла своим чередом. После завтрака мальчишки, поупражнявшись немного в тире, шли к школьному автобусу, собиравшему детишек окрестных поселений. Джон укладывался спать — ему нравилось работать в сумерках и в первой половине ночи, а Франк и Олаф шли к рубежу. Ричард и Салли садились за штурвалы тракторов и пропадали на кукурузном поле. Мэгги с присоединившейся к ней Ириной отправлялись на конюшню или в птичник. Ирине больше нравилось на конюшне. Бабуля возглавляла кухню и, несмотря на свои под девяносто, отлично управлялась с обедом для большого семейства.

Обедали все вместе.

К этому времени прибывали школьники со смешными рассказами из жизни семей своих соучеников. Понятно, что не у всех заботы были такие же, как у Шепердсонов, и, в общем-то, было не принято распространяться про семейные тайны при посторонних, но кое-что все же выплывало наружу.

Бабуля опекала Ирину.

— Я вижу, ты все еще не в своей тарелке.

— Это не удивительно, здесь все так необычно для меня.

— Тебе тяжело? — интересовался заботливый жених.

— Нет, дело не в этом — необычно.

— Тебе повезло, мы приехали, когда все в сборе, и нет такого напряжения, как иногда. Когда отцу удаляли желчный пузырь, а Ричард, ну… путешествовал, я даже брал академический отпуск. Стояли на рубеже сутками, а сменяла меня иной раз бабуля.

— Мэгги скоро рожать…

— Это не выбьет нас из ритма. Парни подрастают, скоро обряд инициации. Технически-то они готовы, но здесь важен психологический переход в новое качество. После этого мы сможем спокойно вернуться в университет… что-то не так?

— Я хотела узнать тебя поближе.

Франк не сразу понял, а поняв, напрягся.

— Ты хочешь увидеть меня в деле, — сказал он в пол.

Ирина кивнула, хотя ему было и не видно.

— Только так я пойму то о тебе, о вас, что необходимо понять. Мы можем пожениться и без этого…

Он вздохнул.

— Но обычай. Нельзя. Он старый, из тех времен, про которые, в общем-то, мало что известно… вот такие мы, понимаешь ли, Шепердсоны. Тебе кажется, тут какая-то хитрость против тебя?

— Нет, но…

— Кажется, кажется. Сначала формальный брак, а потом уж семейный секрет. И он оказывается таким ужасным, что… но назад уже нельзя. Но подумай, времена уже не те, ты и так уже знаешь практически все.

— Но ты-то знаешь о нас, о Копулетти, не практически, а именно что все.

Франк резко встал, а потом медленно сел.

— Прости, но это не так. Я видел только какие-то отдаленные и удаляющиеся фигуры, поломанные жерди, рваный брезент, восстанавливал навесы, но главное — это ведь само появление. Кроме того, я мог и вообще ничего не увидеть: «их» выходы непредсказуемы, как наводнение.

Ирина сдержанно кивнула.

— Не будем ссориться. Раз нельзя — значит нельзя. Тем более, ты говоришь, скоро инициация близнецов.

— Только после этого мы можем поехать в свадебное путешествие или вернуться в университет, как нам захочется. Ты права, не будем ссориться.

Край обрыва был в каких-то двенадцати ярдах. Пропасть шириной ярдов двадцать, на той стороне затянутые туманом заросли орешника, бузины и диких вишен. Поперек пропасти лежал ствол гигантского тополя, испещренный глубокими царапинами примерно до половины длины с той стороны. К этому концу ствола следы сильно редели. Там, где ствол ложился на эту сторону, было низкое место, закрытое от стоящих на рубеже небольшим всхолмьем. Там могла бы невидимо укрыться пара человек.

— Это самое узкое место, — сказал Ричард, поглаживая магазин своей винтовки, лежащей на сгибе локтя, — поэтому здесь и положено это бревно.

— А кто его положил? — спросила Ирина.

Они стояли под дощатым навесом, сзади на стене располагался арсенал — несколько разнообразных стрелковых устройств, у каждого члена семьи были свои предпочтения в этой области. Под ними стоял широкий стол с выдвижными ящиками. В них, прямо скажем, без достаточного порядка валялись снаряженные обоймы и разрозненные патроны.

— Не думаю, что кто-то знает ответ на этот вопрос, — усмехнулся Ричард.

Ирина покосилась на него.

— Можно я задам вопрос глупый?

Он сделал приглашающий жест свободной рукой.

— А зачем его вообще здесь положили? Ведь перепрыгнуть пропасть вряд ли возможно.

— Кто знает, как «они» умеют прыгать. Наверно, наши предки проложили самый удобный путь для «них», чтобы не караулить вдоль всего обрыва. — Ирина кивнула. Ричард продолжил: — Это как в бридже — нужно брать свои взятки. Вы ведь тоже не цементируете штольни и не бросаете туда гранаты от своих ходунов. Можно ведь сделать хуже.

— Там кто-то есть, — тихо вскрикнула Ирина, показывая в сторону туманного леса.

— Нет, пока нет.

— Ты же не смотришь туда.

— Я знаю, когда надо смотреть.

— По-моему, ты немного самонадеян. Я ведь вижу по бревну: вы не всех убивали в тот момент, когда они только забирались на бревно. Следы иногда доходят аж до этого края бревна.

Ричард улыбнулся.

— Ну да, опасность смягчается привычкой. Кроме того, тут и в оружии беспорядок, патроны кучей, тоже какая-то подсознательная игра с угрозой. Азарт.

Ирина продолжала всматриваться в туман.

— Олаф любит винтовки «томсон», я — «шпильгаген». Отец любит пострелять из разных, даже во время одного дежурства. Мэгги вообще может повесить на стену незаряженную винтовку. Мы от этого детей отучаем. Вот бабуля — аккуратистка.

— А если в пиковый момент что-то пойдет не так, одну винтовку заклинит, а другая не заряжена? А эта тварь уже на середине ствола?

Ричард искренне развеселился.

— Бывали случаи, «они» уже переползали сюда полностью. Видишь, там такое углубление, где ближний край. Можно затаиться. Говорят, отец еще был молодым, они с парнями приняли накануне, одна тварь перелезла и затаилась, и тут, что редко бывает, сразу же ползет другая, а Джин, дежурный, задремал, они ревом его разбудили, а у него магазин пустой.

Ирина притворно зажмурилась.

— Ничего, как-то выкрутились. Отец успел добежать до конюшни, а у нас винтовки закреплены повсюду на ранчо.

— Заметила.

— Отец успел вернуться, когда они только начали крушить тут все, парни отбивались прикладами. Ну, папочка в глаз одной твари, в общем, справились.

— Герой.

— Нет, за это его не хвалили. Вопиющее нарушение режима. Да и поседел он после этого: говорит — пока крался проверить, не сидит ли кто-нибудь в углублении.

Ирина сменила тему.

— А почему у вас такие кружева вокруг посвящения близнецов?

— А они конкурируют друг с другом. Инициация распределит роли, кто из них по преимуществу стрелок, а кто заряжающий.

Ричард вдруг напрягся, но не повернулся к обрыву.

— Что происходит? — прошептала Ирина.

— Кажется, мы попались. Я был уверен, что разок-то мы успеем пальнуть, пока он не вернется.

Из-за дощатой стены появился Франк, он был мокр, прорывался сквозь влажный утренний лес, куртка распахнута, в глазах ужас.

Минута тягостного молчания.

Ирина опустила глаза.

Ричард не столько смущенно, сколько раздосадованно дернул щекой.

— Как ты могла?!

— Я просила тебя, Франк.

— Но я же объяснил тебе, до свадьбы не…

— Поменьше драматизма, брат, если ты любишь женщину, ты должен доверять ей.

— Заткнись, тебя я вообще не хочу слушать. Ты позор нашего дома, и я должен был предусмотреть, что ты выкинешь что-нибудь подобное. Но ты, Ирина…

Ричард поморщился.

— Да успокойся, ничего не произошло.

— Но произошло бы, если бы я не успел. Ты бы выстрелил.

Ричард пожал плечами, мол, да, выстрелил бы.

— Франк, пойми, это оказалось сильнее меня, я понимала, что поступаю неправильно, но ничего не могла с собой поделать.

Франк зарычал и хотел было броситься на брата, но кто-то встал у него на пути, оказалось — бабуля, первые силы оставили молодого человека, и он зарыдал у старушки на плече. Та осуждающе посмотрела на старшего внука.

— Зачем ты это сделал?

— Да я ничего еще и не сделал. Потом, она сама хотела.

Ирина вспыхнула: то, как говорил о ней Ричард, было, в общем-то, оскорбительно. Бабуля перевела взгляд на Ирину.

— А ты…

Девушка вспыхнула и бросилась бежать с рубежа, закрыв лицо руками. Франк через несколько мгновений с рыданиями кинулся вслед за ней. Ричард и бабуля некоторое время смотрели им вслед, потом друг на друга.

— Горе ты наше, несчастье. Уходи.

— Между прочим, сейчас появится, я чувствую.

— Убирайся, — я сказала.

Вздохнув, внук отдал винтовку бабушке и ушел.

Старушка с усталым, но деловитым видом передернула затвор. Смутно различимая, но все более прорисовывающаяся сквозь туман большеголовая ящероподобная туша поставила тяжелую, широкую, с громадными когтями лапу на край ствола. В тот же момент старушка живо вскинула винтовку к щеке и выстрелила. Махина продвинулась вперед, показывая кожистые в шипах бока, распахивая зубастую пасть, и тут же, потеряв равновесие, качнулась вправо и полетела вниз с недовольным хрюканьем.

— Тварь! — смачно сказала старушка.

 

2

«Да уж, — подумал Франк, — здесь — это не там». Шоссе не петляло, ибо ни ложбин, ни холмов, ни лесов здесь не имелось. Не то чтобы вообще ни единого деревца — так ему показалось во время прежнего приезда: вон группа невысоких, с серебрящимися шевелюрами тополей, сиреневые кое-где и жасминовые кусты. У легких, как бы разборных, как бы только что собранных домиков — цветники. Природу здесь любят, но она не такая, как у него дома.

Когда колеса вкатили на территорию поселения Копулетти, Франк почувствовал, что сердце застучало. О приезде он Ирину предупредил, но все равно…

Ирина сидела на скамейке у цветника, с которого начиналось их поселение. На веранде дома сидел Матвей, брат Ирины, он приветливо помахал знакомцу. Из-под навеса рядом с верандой показалась Зофья, юноша сделал ей знак, и она не бросилась к гостю, давая возможность жениху и невесте пообщаться.

— Я рада, что ты приехал.

— Я подумал… мне жаль, что ты… но я не хочу тебя терять.

Из-за дома вышел папаша Тимофей, дядя Ирины, заменивший ей отца. Очень толстый человек, что, по мнению Франка, должно было сильно затруднять ему жизнь в ответственные моменты.

— А я-то думал, куда это запропастился наш Франческо?

«Они решили делать вид, что ничего особенного не произошло», — подумал Франк.

— К столу, к столу! — громко крикнула Зофья, тетушка Ирины и жена Тимофея.

И одновременно с ее призывом прозвучал звук горна, низкий и мрачный, со стороны небольшого холма, что виднелся за домами.

Зофья разочарованно всплеснула руками.

Тимофей тихо выругался.

— Сказать по правде, не ждал. Загоняй, Франк, тачку в подземный гараж. И будем ложиться спать.

Гость понимал уже, что происходит, хотя слова об отходе ко сну среди ясного утра звучали странно.

— А может, успеем раздавить бутылочку, а? — подал веселый голос Матвей. — У нас часа четыре.

Тимофей погрозил ему кулаком.

— Однажды ты напохмеляешься…

— Однажды мы все теряем бдительность, — философски заметил Матвей.

— «Они» уже вышли? — спросил Матвей у Ирины.

Она пожала плечами: чего спрашивать о том, что и так известно.

Странно, Франк был уверен, что в такой ситуации заснуть абсолютно невозможно, по крайней мере ему, новичку, но, кажется, только он улегся на поролоновую кошму — и вот его уже толкают в бок, и он слышит крик:

— Поберегись!

Открыв глаза, он видит огромные белые зрачки на широком черном лице, и все это в каком-нибудь полуметре сверху.

Теоретически Франк был подготовлен исчерпывающе — увидав «его» рядом, сделай шаг в сторону, причем стараясь не попасть в сферу досягаемости второго ходуна. Но в реальности остался лежать, вцепившись в края подстилки, пока его не дернули с силой за руку, и он позволил себя перекатить, встал на четвереньки и посмотрел в то место, куда через семь-восемь секунд медленно, но неумолимо вошел нож, сжимаемый мощной темно-коричневой рукой.

Огромное, в два метра, голое, каменистое по ощущению и своим движениям существо, в белых бермудах, с белыми зрачками и двумя ножами, издало обиженный недовольный хрип — оно считало, что было близко к успеху.

Франк услышал звук легкого шлепка справа — Ирина дала подзатыльник лысой голове брата.

— Какие могут быть шутки, Мотя?!

Брат смущенно сказал:

— Да не было никакого риска. Не меньше десяти секунд форы. Я всяко знал, что его выдерну.

— Нельзя подвергать опасности неподготовленных!

— Так быстрей доходит, что к чему.

— И все же этого не следовало делать, — сказал стройный рослый человек лет сорока, подходя и даже не глядя на стремящегося перехватить его коричневого гиганта. Нож начал подниматься, но Ипполит не смотрел в его сторону, стоя спиной к ходуну и пожимая руку Франка.

— Рад видеть, рад. Наслышан.

Рука с ножом пошла вниз, было видно, как напрягается ходун, стараясь придать ему как можно большую скорость. Когда до удара оставалось секунды четыре, Ипполит сделал шаг вперед.

— Вот видите, — сказал он, — сейчас «он», может быть, даже упадет.

— Да, весело у вас, — усмехнулся через силу Франк.

Ходун не упал, но инерционно встал на одно колено.

Франк поглядел по сторонам: по поселку, не разбирая дороги, топча цветники, входя в дома через стеклянные веранды, передвигались штук восемь полуобнаженных существ с ножами. Аборигены старались вести как бы обычную жизнь: сидели на скамейках, беседуя, варили кофе на неперевернутых плитах, брились, разговаривали, только в последний момент, уже перед непосредственной опасностью, делали несколько шагов в сторону.

— Все наши чувствуют их, — сказала Ирина, — даже с закрытыми глазами и даже во сне.

Франку хотелось спросить, бывало ли так, что все же кто-то зазевается настолько, впадет в такую самоуверенность, что окажется на ножике у каменного гостя.

— Когда мне было лет пятнадцать, — сказала Ирина, — меня схватили раз за платье. Было стыдно, пока я не переоделась.

— Бывало и похуже, — сказал Тимофей.

— Что похуже?

— Ну, два пальца Моте отхватили. Мальчик решил полихачить.

— Как это?

— Считается высшим шиком подбежать и хлопнуть ходуна по телу. Опаснее всего — по груди.

— Ничего себе!

— Папаша Григорий ползал под ногами у «этих», собирал фаланги. «Скорую» вызвали. Пришили пальцы в конце концов. Шутник.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Матвей.

— Да, очень смешно было, как толстый папаша ползал по траве, а ты прыгал и скулил в сторонке.

Матвей поморщился и отошел.

Вечерело.

— Боюсь, что сегодня на всю ночь, — сказала Ирина, — хорошо, что мы подремали. Опаснее всего, когда это затягивается. Устаем. Осторожнее!

Ходун был метрах в пяти: Франк понял, что Ирина просто хочет показать, что заботится о нем, и ему было приятно.

— А мне вот что было интересно, когда я учился в университете, — отхлебнув кофе, сказал Ипполит, — не уносит ли оторвавшийся, пусть и временно, от семейного соборного поля индивидуум хоть какую-нибудь частичку родового кошмара с собой?

— Вы высматривали по углам своей комнаты в кампусе, нет ли там крохотных человечков в белых штанишках с иголками в руках? — усмехнулся Франк.

Они все вместе — Ирина, он, Ипполит, Матвей — шли в предрассветном тумане по мокрой траве с чашками кофе мимо неровной шеренги ходунов, которые по очереди не успевали нанести по ним удар своим напрасным оружием.

Ипполит понимающе подмигнул гостю.

— У меня был друг, он считал, что бытовые насекомые: клопы, комары, тараканы, мухи — это деградирующие за счет расстояния от материнского источника детали материализованной родовой вины. Они не могут убить, но способны отравить жизнь в довольно серьезной степени. Почему-то в общественных жилищах их никогда не удавалось уничтожить полностью.

— Эта версия объяснила бы их абсолютную неистребимость, бытовая химия по определению не способна устранить некоторые шероховатости бытия.

Ирина удовлетворенно кивнула, ей было приятно, что будущий муж интеллектуально отличился.

Раздался гнусавый голос горна. Ходуны замерли, а потом стали медленно поворачиваться. Им было пора домой.

Подошел Тимофей.

— Ну как тебе у нас? — обратился он к гостю.

— Нам пора, — сказала Ирина, — мы, наверно, уедем сразу после завтрака. Ночь была жаркой.

— Останемся до вечера, я бы хотел помочь: вон сколько всего разворочено!

— Ну, — сказал Ипполит, — и без этого теперь тебя, наверно, можно считать почти членом семьи.

Прибежала Зофья, показывая свой айфон.

— Плохие известия, Франк.

 

3

— Если ты никого не хочешь видеть…

— Нет, посиди со мной.

Франк лежал, закрыв лицо тыльной стороной ладони. Ирина устроилась в ногах кровати. Комната в мотеле у поворота к ранчо Шепердсонов. Франк сказал, что не в силах сразу же явиться на место трагедии, ему нужно собраться с силами.

— Ты все еще не можешь поверить?

— Я просто не могу смириться. Все это не помещается у меня в сознании.

— Ты хочешь поехать туда завтра один?

— Нет, я собирался просить, чтобы ты поехала со мной.

Они помолчали.

— Ричард так и не дал о себе знать?

Она знала, что не дал, но надо было что-то говорить. Следствие в общих чертах установило картину и причину происшедшего, но без объяснения с Ричардом окончательный вывод сделать было нельзя.

— Ты знаешь, я бы с удовольствием не поехал туда вообще.

Ирина сказала довольно сухо:

— Это невозможно.

Франк издал нервный смешок.

— Невозможно то, что там произошло.

— Иногда, очень-очень редко такое случается.

— Мне от этого не легче.

— Тут дело не в легкости или в чем-то таком.

Франк снова хмыкнул.

— Ты знаешь, я бы охотно, с облегчением остался у вас в Копулетти, тем более что я, можно сказать…

— Нет, — с мягкой суровостью в тоне сказала Ирина, — ты должен вернуться на родину. Пока ты не побываешь там, ничего не кончится.

— Там никого нет, даже Ричарда. Это место пусто.

— Думаю, не совсем так. Что-то там есть.

— Но мне этого «что-то» не жаль, но мне не интересно.

— Ты говоришь, как ребенок.

— Я знаю. Конечно, я поеду. Мы поедем.

На той же машине, по той же дороге, но значительно медленнее, чем в прошлый раз, они въезжали на земли Шепердсонов.

— Такое впечатление, что колеса не хотят крутиться.

Ирина ничего не сказала в ответ на это.

Припарковались.

Их никто не встречал. Франк рассчитывал на какого-нибудь муниципального чиновника.

— Ну, — сказал он, не торопясь встать из-за руля.

— В колумбарий, — не раздумывая, определила Ирина.

Он был устроен в задней комнате за кабинетом Джона.

Две покрытых светлым лаком полки, восемь разномастных, индивидуального покроя урн. Тяжелая и психологически и технически работа была проведена властями. От разных членов семьи осталось разное количество вещества, но Франк не стремился узнать эти детали.

Постояли в молчании. Поддавшись неясному порыву, Франк коснулся пальцем одной из урн с прахом Олафа. Он его не осуждал, хотя, конечно, этот скандинав был непосредственным виновником всего случившегося. Спусковым крючком события. Не он взвел курок. И как тут теперь считать? Разве Мэгги вынесешь за скобки? Ее погребальная колба стояла в сопровождении двух маленьких колбочек. Мэгги была по-шепердсоновски беременна двойней, мальчик и девочка. «А бабуля, чертов одуванчик, — мелькнула в углу сознания черная мысль, — она-то ведь все знала. Как она могла допустить, что Мэгги вышла замуж и покрыла браком гнусную семейную тайну? Знала, знала, достаточно вспомнить отношение бабули к Ричарду, да и другие факты есть».

— Пошли, — сказала Ирина.

— Куда?

— К обрыву.

Они вышли из дома и направились по гравиевой дорожке к знакомым зарослям.

— Надо взять винтовку, — сказал Франк. — Трудно сказать, что там сейчас на рубеже.

— Не надо.

Ему не нравилась уверенность Ирины, было в ней что-то задевающее.

Не желая подчиняться совсем уж безропотно, Франк поднял с земли кривую палку.

Рубеж особых изменений не претерпел: тот же навес, ящики для патронов, крюки для винтовок, и даже одна висит на крюке. Было заметно, что всем этим имуществом-снаряжением давно никто не пользуется.

Они подошли к краю обрыва: ствол, перекрывавший пропасть, исчез, видимо, был сброшен вниз. То, что находилось внизу, рассмотреть было нельзя — все скрывал плотный туман.

— Пойдем в дом, — почти просительно произнес Франк.

— Да, — тихо сказала Ирина, — эта история завершилась. Не часто так бывает в жизни. Лично я не знаю ни одной семьи, которая смогла бы избавиться от своего «хвоста».

На третий день ранним утром Ирина вышла на веранду и почти сразу же заметила стоящего на краю в тени деревьев Ричарда. Она узнала его не сразу, только когда он улыбнулся. Широко, уверенно, даже самоуверенно. Он сделал шаг в сторону веранды, но Ирина подняла руку, останавливая его. На его лице выразилось недоумение — ты же ждала меня, я знаю, так что же теперь?!

Иди туда — Ирина указала в сторону рубежа. Он понял. Кивнул. На этом их немой диалог завершился. Она оглянулась: не проснулся ли Франк?

Тишина стояла полная, даже утренние птицы почти перестали переговариваться, словно им самим было интересно, чем все это закончится.

Ирина выдвинула ящик стола и вынула что-то завернутое в тряпицу, еще раз прислушалась — Франк все еще спал, но надо было действовать быстро, он мог проснуться в любой момент, и что тогда произойдет — даже страшно представить.

Ричард стоял на краю обрыва и смотрел вниз. Когда Ирина приблизилась на пять шагов, он обернулся, улыбаясь.

— Ты когда-нибудь видел дно? — спросила она.

— Нет, всегда туман. Что ты принесла?

Ирина развернула тряпицу. В руках у нее был нож, которым были вооружены ходоки у нее на родине.

Ричард удивился:

— Зачем он тебе?

И тут же в глазах у него мелькнуло глумливое понимание.

— Ты уже все сделала. Избавила меня от необходимости пачкаться.

— Ты не любишь своего брата?

— И никогда не любил. Вечный мне укор. Из всего этого семейства меня забавляла только бабуля.

Ирина повертела нож в руках.

— Ты соблазнил Мэгги?

Он хмыкнул.

— Скорее это она меня соблазнила, поверь.

— Верю.

— Кроме того, Олаф все узнал совершенно случайно.

— Многие догадывались.

— Бабуля знала, но считала, что раздувать историю не стоит.

— Ей видней?

— Мэгги не захотела отказываться от Олафа. Сама виновата. Так не считаешь?

— Считаю.

— Ты поступила разумнее. Надо сразу обрубать все «хвосты». Тогда что-то можно начать с чистого листа. Вот мы и начнем.

— Да, надо сразу обрубать.

Услышав шаги на веранде, Франк проснулся. Быстро одевшись, выскочил наружу.

Полицейский. Чуть смущенно улыбаясь, он сказал:

— Извините, служба.

— В чем дело?

— Федеральный закон. Вы считаетесь вновь поселившимися. Кстати, где ваша супруга?

— Она… не знаю. Ирина?!

— Я должен удостовериться, что все чисто.

— Пойдемте.

Франк, оглядываясь с недовольным и даже тревожным видом, еще раз позвал жену.

— Вы не тревожьтесь, процедура формальная, откроем кое-какие шкафчики, заглянем в подпол, в овин, в тракторный гараж. Я же понимаю, откуда у вас тут чему взяться, да?

— Ирина!

— Начинаете жить заново, завидую, мистер Франк.

— Чему тут завидовать, вся семья погибла.

— Ну да, ну да, зато… это ведь чрезвычайно редко случается, чтобы так, как у вас, горе, разумеется, но и новые виды. Береги честь смолоду.

Полицейский продолжал тараторить, а Франк оглядываться. Они обошли первый этаж. Инспектор быстро открывал и, не глядя, закрывал разного рода дверцы. Поднялись в спальню.

— Я, знаете ли, чего только ни насмотрелся, вы не глядите, что я еще вполне, что ли, молод, а служба обязала. И всякие призрачные экземпляры, они, знаете, не намного приятнее плотских «хвостов», а иной раз и намного, намного хуже. Всякие неприятные животные — это на самом деле еще не самое страшное. У вас, кстати, что было, если не секрет? Кто-то из ваших ушел с рубежа под влиянием сильных чувств, правильно? Тварь переползла, затаилась…

Франк подбежал к окну, распахнул его и дико крикнул в сторону леса:

— Ирина!!!

За спиной его вскрикнул и полицейский:

— Что это?!!

Франк резко повернулся. За открытой дверцей платяного шкафа их с Ириной спальни стоял желтоватый скелет с черепом, на котором отвисла, и сильно, как будто от удивления, нижняя челюсть.

— Так вы уже?.. — весело рассмеялся полицейский.

Франк схватился за голову и бросился вниз. Он знал, куда бежит, и был уверен, что там, на рубеже, он отыщет…

Она стояла на веранде и что-то прятала в ящик стола.

— Куда ты бежишь?

— У нас там…

— Что?

— Полиция.

— Ну и славно, не надо будет их специально вызывать. Пока я буду готовить завтрак, он успеет составить акт.

— Там скелет в шкафу.

— Этого следовало ожидать.

 

Ольга Покровская

Выбери утро

1

Маша не любила погружаться в настройки резко. Ей нравилось, чтобы реальность проявляла себя неторопливо, как в старинных романах. Вот героиня проснулась, выглядывает в окно: что-то хмуро!.. Неспешно завтракает, одевается по погоде и наконец выходит на улицу — в лицо валит мелкий дождь.

Элементы грядущего дня Маша обдумывала еще накануне, ложась спать, и заранее предвкушала, как завтра ласковый голос в виске разбудит ее и скажет: «Машенька, выбери утро!»

В последние годы кривая Машиных предпочтений склонялась в сторону осени. Маше хотелось тумана, резкой октябрьской свежести, паутины на «праздной борозде» и прочих прелестей забытой русской литературы. В архивах настроек ей удалось разыскать режим «Тургенев» с неплохим выбором ландшафтов, погодных условий и аудиокарт. Правда, после одного из Конгрессов звуки охоты были исключены из меню как возможный призыв к насилию. На них требовалось получать специальное разрешение. Маша с этим не заморачивалась — ее вполне устраивало курлыканье журавлей.

Мировой референдум по закону о Выборе Личной Реальности стал главным событием позапрошлого века. У закона были противники, сумевшие внести в проект множество нелепых поправок. К примеру, несколько десятилетий настройки разрешалось использовать исключительно для нейтрализации неблагоприятных условий жизни, таких как плохая видеоэкология мегаполисов или слишком короткий световой день.

Спустя годы ограничения были сняты, и вот уже два столетия с «хвостиком» люди Земли обладали правом индивидуально настраивать свой мир. Они шли путем ошибок. Многие увлекались бесконтрольной настройкой эмоций — до тех пор, пока не был принят запрет на моделирование чувств. Человек должен оставаться человеком. Радость должна возникать в результате правильного образа жизни, а не искусственного воздействия на мозг. Гнев и ненависть следует изживать естественным путем. Человек — не робот и не зомби! И как раз поэтому он достоин самостоятельно определять, в каких условиях ему жить.

Право выбора личной реальности было признано величайшей ценностью цивилизации и в начальный период вызвало всплеск фанатизма. Доходило до того, что люди отправлялись в отпуск на теплое море лишь затем, чтобы воспользоваться своим правом, включив режим альпийской зимы. Со временем пафос угас. К настройкам привыкли и начали воспринимать их как нечто, что было и будет всегда.

Однако Маша не принадлежала к легкомысленному большинству. Пять лет назад — ей исполнилось тогда четырнадцать — она узнала на собственной шкуре, что значит лишиться настроек. А как весело было жить в неведении, играть с подружками в реальности «аниме» и верить, что мама — добрая фея Весна из режима «Боттичелли»!

В тот несчастливый день, выйдя на прогулку в городской парк, они с мамой настроили июнь, тропу над морем, аромат диких цветов, ветер. На тропе оказалось людно. Бодрые путешественники, красавцы и красавицы, одетые в ретро начала двадцатого века, некоторые с походной тростью и цветком в петлице, улыбаясь, шли им навстречу.

На повороте, там, где тропа скрывалась за горным уступом, раздался предостерегающий крик, и в то же мгновение из-за скалы выскочил и устремился Маше в лоб мальчонка на старомодном велосипеде.

Маша шарахнулась в сторону и через миг очутилась на крупитчатом покрытии аллеи. Страшная боль в ноге выбросила ее из настроек. Схватившись за щиколотку, Маша задержала дыхание: не шевелиться! Рядом с ней на корточки опустилась худая некрасивая женщина и с глазами, полными ужаса, потеребила ее за плечо.

Когда боль в ноге стала тише, Маша приподнялась и увидела под локтем землю с раздавленными оранжевыми цветами. Упав, она снесла край грядки. От смешанных с землей цветов шел запах поздней осени, а в ямке из-под Машиного локтя барахтался черный жук со сломанной лапкой. Маша поскорее отвернулась от жука и, озираясь в поисках исчезнувшей феи Весны, крикнула:

— Мама!

— Машенька, я здесь! — отозвалась сидевшая рядом женщина и вздрагивающей рукой погладила Машу по голове. — Потерпи, котик! Сейчас приедет помощь! Сейчас!

Маша, не понимая, уставилась на незнакомку и вдруг сообразила: ну конечно, это и есть мама — ее мама без настроек.

Оправившись от первого потрясения, Маша огляделась: по аллее шли вразнобой, уклоняясь на автопилоте от столкновений, люди в термокостюмах. Некоторые смеялись и подпрыгивали. Порой кто-нибудь замечал сидящую на земле Машу и улыбался ей, а одна полная дама даже весело подмигнула. Видимо, в их настройках случившаяся с Машей беда выглядела как нечто забавное.

Пока ждали медкапсулу, пошел косой дождь со снегом. На коротко стриженные головы гуляющих наползли капюшоны, на лица спустились прозрачные маски — напыление водоотталкивающих частиц, — но, кажется, никто из идущих не заметил происходящего. Маша зачарованно, как во сне, провела рукой по своему лицу и ежику волос. Термокостюм отключился. Напульсник мерцал и отказывался возобновлять настройки. Некуда было деться от пронизывающего ноября.

Наконец подоспела помощь. Поврежденную связку починили прямо на месте в капсуле коррекции. А жука, сколько Маша ни просила, чинить отказались. В нем не было обнаружено учетного сигнала, а значит, он не мог претендовать на заботу государства.

Дома Маша включила «нейтральную передачу» и, отдыхая в голубоватой пустоте неба, попыталась представить себе Покой, как учил лицейский психолог. Но в голову все время лезли снежные хлопья, жук и тоскливый запах оранжевых цветов, смешанных с землей. Что-то беспредельно одинокое было в этом — остаться без настроек. Словно ты попал в космос, где движется по своим орбитам несметное число небесных тел, но ни одно не замечает другое.

— Мама, я хочу понять, как они жили без настроек? Ведь это страшно, когда ты ничего не можешь выбрать: ни погоду, ни как должны выглядеть близкие! Наверно, они были очень смелыми?

— Котик, они были рабы и даже не знали, что такое свобода, — сказала мама. — А ты, если будешь думать о глупостях, останешься, как тетя Лара, без работы!

Машина мама была зубным генетиком и с детства пугала Машу дефицитом рабочих мест: «Ты подумай, как плохо без работы! Государство тебя кормит, настройки развлекают. Ну а ты сама — за что же ты будешь себя уважать?»

* * *

Тетя Лара была маминой двоюродной бабушкой. Про нее в семье ходила легенда, будто в юности она целый месяц прожила без настроек и позволила себе критиковать величайшую ценность цивилизации, в результате чего и схлопотала пожизненный запрет на работу.

Тети-Ларины сто лет, отведенные каждому жителю Земли, подходили к концу. Закон о столетней продолжительности жизни был венцом справедливости, и Маша об этом знала. Пожил сам — уступи место следующему. При этом твое отсутствие не вечно. Генетическая информация бережно сохраняется, и человека сразу же после смерти ставят в очередь на жизнь. Когда очередь подойдет, каждый сможет пожить еще раз.

В Машиных настройках тетя Лара была тощей вздорной колдуньей в остроконечном колпаке. Маша ее побаивалась. Но теперь, после происшествия в парке, увидев тети-Ларины костлявые руки, распахнутые к объятию, Маша расплакалась. Тетя Лара вдруг представилась ей жуком, которого скоро перевернут на спину и переломят, только уже не одну лапу, а совсем.

— Ну вот видишь — опять слезы! — воскликнула Машина мама. — С того случая просто не узнаю ребенка! Лара, она же последних друзей растеряла! Раньше хотя бы гуляла с девочками в общей настройке, а теперь бродит одна.

— Мама, а ты в курсе, какие у них настройки? — вскричала Маша. — Плюс тридцать пять и карнавал какой-нибудь бразильский! Там вообще думать ни о чем невозможно! И разговаривать невозможно!

— Маха, а где ж ты одна-то бродишь? — грозным контральто полюбопытствовала тетя Лара.

Маша отвернулась и промолчала. Она бродила по осени. Порой заказывала листопад, порой смешанный со снегом дождь. Ей были важны мелочи — ощутить на коже влагу тумана, пошуршать листвой по аллеям графской усадьбы вместе с прочими дамами и господами…

Тетя Лара быстро добралась до Машиных тайных мыслей.

— Хочешь познать жизнь без настроек? — спросила она, ястребиным взглядом вперившись во внучатую племянницу.

— Да, я хочу понять, как они жили. Но я боюсь, — сказала Маша.

— Маха, а теперь я тебе открою секрет! — торжественно произнесла тетя Лара. — Можешь сколько угодно шляться без настроек — все равно, как они жили, ты не поймешь никогда! Мы не можем представить себе прошлое, потому что информации о нем больше нет, даже самой базовой. Она утилизирована! От космического лайнера отстыковали прицеп!

— А почему его отстыковали? — спросила Маша.

— Потому что в каком-то смысле история — это страшно тяжелый контейнер с мусором. В нем устаревшие машины, детали от механизмов, которых больше не существует. Нельзя вечно таскать за собой прошлое. Конечно, всегда будут чудики, которые умеют читать буквы и копаются в романах. Но рядового землянина это только затормозит в развитии.

На этих словах взгляд колдуньи потеплел и стал хитрым.

— Машка, а может, тебе пойти на курсы чтения? Раньше после них выдавали доступ к архивной информации. Прочтешь роман из девятнадцатого века — вот тебе и жизнь без настроек! Уверяю, ты ничегошеньки не поймешь! Нет, ну а что ты имеешь против? — обратилась она к Машиной маме. — Посмотри, что вы делаете с детьми! Ребенок еще говорить не научился, а его уже тащат в лабораторию — дитятко, давай копайся в генах! Ведь этот ваш культ науки сделал человека духовно нищим! Нищим!

Той же осенью, успев до Нового года, Маша окончила курсы чтения и получила доступ к файлам литературного хранилища. Забытые великаны прошлого, владевшие умами Машиных предков, все как один оказались к ее услугам. Содержимое «контейнера с мусором» поразило Машу, но за два года, остававшихся до поступления в университет, она осилила только «Войну и мир». Как и предсказывала тетя Лара, несмотря на подробные комментарии, Маша поняла в романе совсем немного, и все же решение было принято: она посвятит свою профессиональную деятельность истории, а именно — изучению жизни без настроек.

2

После долгого спора с мамой Маша выбрала самый непопулярный факультет — «Архивы образа жизни». Туда совсем не было конкурса. На день открытых дверей Маша явилась в режиме «аниме». Мультяшные профессора соблазняли студентов увлекательными стажировками и перспективой трудоустройства. А затем на скалу взлетел молодой и пылкий разбойник по фамилии Кувшинкин. Взмахивая кинжалом, он говорил о времени, когда люди воспринимали мир таким, каков он есть. О, что это были за счастливцы! Первая зелень апреля была им сладка, как свидание после долгой разлуки, а тоска по снегу вдохновляла душной ночью июля писать стихи! Вместо того чтобы «надеть» погоду по своему выбору, они надевали шубы или резиновые сапоги. И уж, конечно, и речи не шло о том, чтобы подтасовывать образ возлюбленного!

— Ребята, предлагаю признаться! Настройки — уже давно не свободный выбор разума, а намертво въевшаяся привычка! Для большинства из нас начать день без «Выбери утро» равносильно крушению вселенной. Нашей с вами задачей будет воссоздать в себе мироощущение естественной жизни и исследовать его. Почему мы разучились творить? Где художники, поэты? Последнее поколение творцов создало библиотеку настроек, и на этом все закончилось. Она не пополняется уже больше ста лет, потому что творческая способность утрачена!

— А зачем нам пополнять библиотеку? — спросил мальчишеский голос из зала. — Даже если мы каждый час будем менять настройки, все равно их за тысячу лет все не перемерить!

Разбойник сдвинул брови и перекинул кинжал из ладони в ладонь, однако сдержался.

— Милые дети! Дело не в том, много настроек или мало. Дело в том, что мы не способны сочинить свою. Даже выбирают из имеющегося единицы, а большинство и этого не хотят — включают режим «Перемешать», и все! Вы посмотрите на себя, вы ведь просто… — воскликнул он было и запнулся. Употреблять в обществе ругательства вроде «зомби» было запрещено. — В общем, наша с вами дерзкая цель — возродить в человеке творчество! А для этого придется провести эксперимент и понять, каково это — быть без настроек! Большинство из вас не решаются даже просто увидеть себя в зеркале. Рискните — обещаю вам нехилую встряску! Нам надо поднять отмерший пласт живых человеческих чувств. Одиночество и единство, страдание и сострадание. Доверие, вдохновение! Вы вообще в курсе этих понятий?

Маша слушала, наморщив лоб.

— А теперь, дорогие дети, предлагаю вам поучаствовать в очень приятном, очень вкусном эксперименте! — продолжал разбойник. — Сейчас на ваших глазах я выну из оболочки кулебяку. Это пирог, испеченный по рецепту наших далеких предков. В настройках у вас наверняка есть модель его вкуса. Но я предлагаю вам ощутить настоящий! Если боитесь отключить все настройки сразу, освободите хотя бы вкус и обоняние!

При этих словах он водрузил на стол несколько пластов пирога и, разорвав термоупаковки, покромсал кинжалом на куски.

— Налетай!

— У меня лаваш какой-то с брынзой. А у тебя что? — спросила Маша у лицейского друга Никиты, поступавшего с ней за компанию.

— Кукурузная лепешка, — ответил тот, пожевав. — Я же в Мексике!

— У меня чипсы с беконом! — крикнули из зала.

— Вот видите! У вас чипсы! — восторжествовал Кувшинкин. — Я так и знал — ни один из вас не решится снять настройки хотя бы частично. Сами того не ведая, вы лишили себя роскошного душистого пирога и грызете какую-то дрянь! — Он оглядел аудиторию и погрустневшим голосом проговорил: — Ребята, я не зову вас в прошлое, не идеализирую жизнь без настроек и не призываю фанатеть от ретро. Я о том, чтобы вы хоть иногда для разнообразия смотрели на мир своими собственными глазами!

Рисованный разбойник показался Маше забавным. Она поразмыслила и записалась к нему на курс.

* * *

Николай Родионович Кувшинкин был совсем молодым ученым, вернувшимся недавно из некой таинственной командировки. Поговаривали, будто он сделал важное для науки открытие. Потому, несмотря на радикализм и прочие недостатки, ему и доверили вести курс. В университете о Кувшинкине ходила странная слава. Он слыл революционером, едва ли не врагом настроек. Впрочем, Маша была уверена, что это вранье. Если бы нечто подобное обнаружилось, Кувшинкин был бы объявлен пожизненным безработным, как случилось с тетей Ларой, и уж точно его бы не допустили к студентам.

Тему Машиной научной работы они определили быстро. Маша сказала, что хотела бы вникнуть в быт рядового ученого, скажем, нейробиолога, из пограничной эпохи, когда настройки еще не вошли в жизнь, но наука уже полным ходом стремилась к ним.

— У меня был предок, — доверительно сообщила она Кувшинкину. — Он работал в Москве, в научном институте, а в свободные дни жил на даче, читал книги. У моей прабабушки Лары сохранились старинные носители. Один с его записями, а другой с фотографиями — на нем так и написано: «Дача». Только их не на чем посмотреть. Надо ехать в архив исторических гаджетов. Я подумала: вот как раз…

— Фролова, ты что, смеешься? Какая дача? Дачи все давно снесли! Где ты собираешься практическую часть вырабатывать? — воскликнул разбойник. — И потом, на кой нам черт нейробиологи! Наша миссия — возродить художественное творчество. Искусство! Слыхала о таком? Так что никаких пограничных эпох. Погружаться будем в самый расцвет! Раз уж ты Толстого читала, предлагаю середину девятнадцатого века. Культура русской усадьбы!

Маша жалобно смотрела на вихрастого разбойника и помалкивала.

— Я же не просто так советую, — смягчаясь, сказал Кувшинкин. — По той эпохе хотя бы сохранилась парочка заповедников. На один мы тебя забросим, там наша база. Поживешь без настроек с недельку. Конечно, это будет жалкое подражание. Но для нас важна не точность деталей, а состояние души. Ты, Фролова, должна будешь в себе, не в настройках, а в душе, в душе — он постучал себя кулаком в грудь, — почувствовать импульс к творчеству! Фантазию хоть какую-то! И зафиксировать ход своих переживаний. Подробно! Каждую слезинку! Если ты сделаешь это убедительно, это будет твой вклад в возрождение человечества.

При этих словах анимешные глаза Кувшинкина стали грустными и квадратными. Он умолк, и Маша догадалась, что ни в какое возрождение он не верит.

— Николай Родионович, а вы жили когда-нибудь без настроек? — шепотом спросила она.

Кувшинкин тупо уставился на Машу, потом заржал и, махнув рукой, вышел из аудитории.

* * *

За лето Маша перерыла архивы настроек и, помимо уже исхоженного вдоль и поперек «Тургенева», обнаружила «Покос в Ясной Поляне» и «Болдинскую осень». Ей нравилось гулять по аллеям, вдыхать ароматный воздух и любоваться частыми радугами. В качестве поощрения научный руководитель раздобыл для нее ретро-блокнот и карандаши. Теперь во время прогулок, присев на скамью, Маша поглядывала вокруг, что бы такое ей воспеть? Попробовала нарисовать с натуры кленовый лист, но, повозившись пару минут, бросила. Хотела сочинить рассказ — и не смогла придумать, о чем. Хоть убейте, она не понимала, какой смысл в ее жалких стараниях!

Однажды, гуляя в настройках по аллеям Тригорского, Маша вспомнила перевернутого жука и оранжевые цветы в земле. В груди зашевелилась жалость, забродили, цепляясь друг за друга, слова «грустно», «сыро», «солнце», «смерть». Солнце было лишним, но, Маша чувствовала, на его осеннем луче все держится: и запах бархатцев, и копошения пораненного жука, и ее собственное какое-то трепещущее, бедное желание заслужить одобрение Кувшинкина. На миг ей пришло в голову: а вдруг это и есть творчество? Подумав так, Маша взялась за напульсник и скорее сбежала в мультфильм.

Решение о прохождении практики было принято в октябре, сразу после того, как научный руководитель ознакомился с результатами Машиной работы в архивах.

Материалы о процессах, протекающих в коре головного мозга в момент вдохновения, Кувшинкин забраковал сразу.

— Фролова, вот поэтому мы и погрязли в болоте! У вас у всех один мозг на уме! А где душа? Где человеческое достоинство? Чудо где в конце концов? Эти твои «процессы» уже триста лет изучены! Нажать кнопку в башке — такая же фальшивка, как ваши настройки. Ты докопайся, что в груди у них трепетало? Ныло там что? Почему у них были чувства острые, а у нас тупые? В чем они превосходили нашу цивилизацию, и как нам у них поучиться?

— Николай Родионович, да просто без настроек им было скучно! Поэтому у кого было свободное время, у дворян… вот они все и сочиняли, — запнувшись, сказала Маша. — Вы представьте — всю жизнь одна и та же реальность. Это же с ума можно сойти!

Разбойник, сдвинув мультяшные брови-черточки, строго посмотрел на Машу.

— Скучно — это еще не все, Фролова! Кому скучно было, те горькую пили. А с тобой мне все ясно. На этих вот компиляциях далеко не уедешь. Как смотришь на практику без настроек? Или боишься? — Ив его угольных глазах загуляли красные блики.

— Совсем не боюсь! — решительно возразила Маша. — Я однажды уже была без настроек. Когда повредила ногу.

3

В день отъезда Маша включила в настройках солнечный день октября. Для Кувшинкина, впервые отказавшись от мультипликации, она выбрала реалистичный образ кучера времен государя Александра Второго. Старой умной лошадкой правил не усатый какой-нибудь дядька, а простой крестьянский парень, спасенный барином от солдатской службы для хозяйственных нужд. Господам же (в данном случае Маше) полагалось усесться в коляску и ехать, охая на кочках, прямиком до поместья.

К сожалению, кучер Кувшинкин не осознал свою роль. Даже не думая соблюдать субординацию, всю дорогу он давал барышне указания, в особенности напирая на ежедневный и искренний отчет в дневнике.

— Все движения души! Тоску, скуку, гнев! Все порывы! Анализируешь и записываешь — это твоя главная задача! А то я вас знаю — пойдете бродить в поля да слезы лить, а через день заявите: верните напульсник! — бранился кучер.

— Я не заявлю! — твердо сказала Маша.

— Ты пойми, Фролова, мы тут не дурью с тобою маемся. В нашей работе, может быть, вся надежда земли! — продолжал кучер. — Ты, конечно, этого не видишь, потому что сидишь в настройках. Но поверь мне, я-то каждый день любуюсь: сегодняшнее человечество — это спящие мухи. Обожравшиеся сахару мухи — больше ничего!

Маша слушала, отвернувшись, ее взяло зло на Кувшинкина.

— Николай Родионович, как вы можете так всех презирать? Зачем тогда вы нас чему-то учите, раз мы — мухи?

— Да не презираю я! Мне, наоборот, жалко! — растерявшись, возразил Кувшинкин.

— А мне жалко тех, древних, которые жили в плену обстоятельств! — сказала Маша. — А нас чего жалеть? Мы счастливые!

Кучер нахмурился и промолчал, но Маша ясно расслышала: «Дура!»

* * *

— Ну вот, Фролова, это наша база! — сказал он, помогая Маше выбраться из коляски. — Хмуровато с непривычки, зато как пахнет! Ты понюхай — грибами! Грибы собирала когда-нибудь? Давай вырубай настройки, не пожалеешь! Да куда ты пошла, вымажешься вся — не видишь, грязища!

Маша в фильтрах «Тургенев» осмотрелась и нигде не обнаружила грязи. Под ногами нежно позванивала золоченая листва. Над прелестными, в дымке, лугами кружили стрекозы, а на пригорке приветливо распахнула окна серо-голубая усадьба со свежевыкрашенными, словно накрахмаленными, кружевами наличников.

— Ты не смотри, что дом облезлый, — сказал Кувшинкин, взяв Машу за локоть и в обход луж ведя к усадьбе. — У них с краской проблемы. Выпускают музейную партию раз в десять лет. А сама понимаешь, ветра, сырость. Спасибо, что пока хоть не снесли! Усадебный дом тысяча восемьсот сорок девятого года постройки после молекулярной реконструкции. Парк поддерживается. Хвойные, правда, не растут. Ну, они уж триста лет не растут. Ты хоть в настройках-то елку видела? Вот раньше, по документам, здесь ели были. Ну зато остались липы, березы. Ты чего ждешь-то? Снимай настройки!

— Николай Родионович, я не могу. Я сначала должна освоиться, — смутилась Маша и на всякий случай прикрыла напульсник ладонью.

— Фролова! Зачем ты ехала сюда вообще? — остановившись, вскипел Кувшинкин. — Мультики смотреть? Или вживаться в мироощущение предков?

— Я не могу сразу! — разволновалась Маша. — Я увижу все это ваше облезлое, и у меня будет стресс!

— Стресс? — Вконец потерявший совесть кучер уткнул кулаки в бока. — Что значит, стресс? Ты ученый или кто? Думаешь, для меня не стресс каждый день вами любоваться? Все как один серые, бритые, чумазые поросята! Фролова, ты лоб в чем вымазала? Зубной распылитель у тебя на лбу, ясно? Хоть бы взглянула на себя разок в зеркало!

Маша потерла лоб и сняла сухой комочек. Попробовала — в настройках на вкус это был шоколад.

— Ладно, — хмуро сказал Кувшинкин. — Иди в дом. Вызовешь завхоза Стеллу, отключишь настройки и сдашь ей напульсник на неделю — ясно? И термокостюм. Он тебе тут без надобности. Там у них целый шкаф одежды — хоть понаряжаешься раз в жизни! Девчонка все же! Ну, я пошел, инструкции у тебя есть, — заключил он и направился к площадке, где остался экипаж, однако через несколько шагов обернулся. — Маш, ты ж любопытный человек! Не понимаю, ну какая охота всю жизнь быть зомби!

Маша в растерянности смотрела, как удаляется кучер, теперь уже окончательно. К ее удивлению, он сел не на козлы, а внутрь экипажа, стукнув дверцей. Коляска покатилась сама. Должно быть, от волнения в Машиных настройках «слетела» лошадь.

По голубоватой, в стелющейся дымке дорожке парка Маша прошла к нарядному крыльцу с резными балясинами. Из дверей ей навстречу уже выглядывала добродушная женщина в праздничном крестьянском уборе. Она представилась Стеллой и проводила Машу в ее спальню.

В миленькой, оклеенной синими обоями комнате пахло цветами. Маша огляделась и увидела на окне чуть прикрытую занавеской вазу с чайными розами, крупными и тяжелыми, как яблоки. По стенам блестели зеленью и лазурью несколько итальянских пейзажей.

Маша села в обтянутое бархатом кресло, зажмурилась и рывком отлепила ленту напульсника. Без настроек воздух стал холодным и резким. Маша почуяла запах сырого дерева и еще что-то знакомое, пряное и грустное. Открыла глаза и увидела голые деревянные стены, потолок с дождевыми потеками и окно без штор. На подоконнике, там, где настройка «Тургенев» показывала вазу с розами, стоял ящик, засыпанный землей. Из земли торчали листья-елочки и оранжевые с коричневатой каймой цветы на коротких стеблях. Такие же, как те, на которые она упала, когда повредила ногу.

Маша ошеломленно поднялась с табурета и провела по доске ладонью — нет, никакого бархата… Упала на застеленную кровать и почувствовала слезы и гнев на свою наивность. Семь дней в этом жалком подобии усадьбы!

По мысли научного руководителя, Маше предстояло пробыть без настроек неделю. Этого должно было хватить, чтобы студентка Фролова совершила открытия, которые возродят в «объевшихся сахара мухах» творчество! Как бы не так! Маша потянулась к брошенному на столе напульснику, дотронулась кончиками пальцев и, помедлив, передумала. Все-таки жалко было разочаровывать Кувшинкина.

Немного свыкнувшись с безрадостной обстановкой, Маша подошла к старинному шкафу — там, согласно инструкциям, для нее была приготовлена одежда. Взялась за облезлую ручку. Дверца скрипнула и, распахнувшись, окунула Машу в мутное зеркало. Из мглы веков на нее смотрела девочка с круглым лицом и коротковатым носом. Русые волосы подстрижены сантиметровым ежиком, большего не позволяет термокостюм. Уши торчат.

Маша схватила с полки одежду — джинсы, футболку и красно-белый свитер с оленями — ив ужасе захлопнула дверцу.

— Нет, ну как они жили без настроек? Как они жили? — бормотала она, неуклюже переодеваясь. — Просто жили и знали, что все видят, какие они страшные? И сами тоже прекрасно видели, кто красивый, а у кого уши? Ничего себе удовольствие!

Твердо решив, что больше никогда не заглянет в зеркало, Маша открыла дверь в коридор и дрогнувшим голосом позвала:

— Я готова! Вот, возьмите, пожалуйста!

Стелла, преобразившаяся из нарядной крестьянки в полную бритую женщину в термокостюме, отнесла Машину одежду с напульсником в хранилище. Через полчаса она же пригласила Машу завтракать.

Улыбаясь чему-то в сюжетах своей настройки, Стелла подала кофе и сливки в молочнике. Кувшинкин предупреждал — на подлинный вкус не стоит рассчитывать, в мире давно уже нет натурального молока. Маша даже не стала пробовать этот напиток, зато съела булку и выпила бокал артезианской воды. Она впервые пила воду без настроек и никак не могла понять, как можно охарактеризовать вкус, которого нет. «Вкус неба! — вдруг пришло ей в голову. — Да, вкус облаков!»

Завтракая, Маша поглядывала через открытые двери столовой в гостиную. Там было на что посмотреть. По стенам замерли горка с посудой, диван и таинственное мутно-черное пианино. Громоздкие предметы старины, как большие дружелюбные животные, ждали ее внимания.

Покончив с трапезой, Маша подошла к пианино и подняла тяжелую крышку. Желтоватые клавиши не шелохнулись, но в черной глубине загудело. «Подумать только! — поразилась Маша, осторожно нажимая на клавиши. — Когда-то не было иного способа извлечь фортепианную музыку, чем только заволакивать в дом эту громилу!»

Звуки протекали через пальцы в кровь и, пробежав по жилам, отдавали в ступнях. Маша опустила крышку. Смятенно взяла из вазочки кусок колотого сахара и, отгрызая сладкие крупинки, отправилась гулять.

4

Пейзаж, открывшийся ей с крыльца — небо в быстрых лиловых тучах и оранжевый березняк по кромке огромных коричневых полей, — был широк и дик. Сырой порывистый ветер беспрепятственно гулял по холмам и долинам. Учитывая отсутствие термокостюма, Маша отказалась от дальней прогулки и пошла посмотреть усадебный парк.

Дорожки, присыпанные березовыми крестиками, обрамленные цветниками, за которыми ухаживала пара умных машин, постепенно становились все уже и наконец превратились в лесные тропинки. Заметив указатель «Пруд», Маша спустилась по одной из них к небольшому лесному водоему. Черный и неподвижный, с неясной глубиной, он напомнил Маше пианино.

Ветер летал поверху, внизу была тишина. Даже когда березняк, задрожав, посыпал зеркальную черноту золотом, вода не шелохнулась.

Там, где мелководье сплошь поросло травой, Маша заметила черную клочковатую собаку. Она обнюхивала берег и вдруг замерла, приподняв переднюю лапу, а затем внезапно ринулась в воду. Темная глубина шевельнулась. Золото берез побежало прочь, и в тот же миг, проколов тучи клинком, в воду ударило солнце. Пруд закачался, и у Маши, глядящей на смятые рябью облака, закружилась голова.

Тем временем собака выбралась на берег и, отряхнувшись после неудачной охоты, потрусила вверх по тропе, а Маша обошла вокруг пруда и заглянула под березы. Кувшинкин ошибся — грибов не было, и пахло совсем не грибами, а сыростью, увяданием всего, что так весело жило летом.

Солнечная рана затянулась — тучи стали сплошными, ветер спустился к земле. Свитер с оленями не согревал. Маша натянула «горло» свитера на подбородок и спрятала кулаки в рукава. Надо было бы поискать одежду потеплее, но Маша вспомнила ту курносую, остриженную, с оттопыренными ушами в зеркале дверцы и решила, что лучше замерзнет, чем снова откроет шкаф.

Первый опыт жизни без настроек произвел на Машу значительное впечатление. «Ну и влипла! — думала она, возвращаясь к усадьбе. — Узнала, что уродина, — раз! Наверняка заболею — два! А если еще и начнется выброс кортизола?» Некуда было скрыться от холода и запаха умирающей листвы. Без напульсника Маша не могла совершить даже простейшую правку реальности — заменить хмурое небо на ясное!

Выйдя к дому, на дорожке между хилыми цветниками Маша увидела недавнюю охотницу — искупавшуюся в пруду собаку. Мокрая шерсть висела клоками, обнажая худобу и старость. Маша впервые наблюдала вблизи столь неприглядное животное. Звери, встречавшиеся ей в настройках, были молодыми и красивыми, а их движения — упругими, полными энергии.

Заметив Машу, собака доверчиво приблизилась и повела носом возле кармана, где лежал остаток сахара. Со смесью жалости и досады Маша отступила на шаг. Собака подняла морду и поглядела с укором на непонятливого человека.

Мокрая шерсть пахла грустно, еще грустней, чем оранжевые цветы. Нигде в настройках Маша не встречала запаха вымокшей дворовой собаки. На шее, в клочьях бурой от крови шерсти, виднелась широкая, с половину Машиной ладони, рана. Маша вспомнила вдруг того черного блестящего жука в городском парке, которому, упав, она сломала ножку.

«Нет! Ну как все это можно выносить?!» — возмутилась она и решительно направилась к крыльцу. Там Стелла и ее коллега, отвечающая за работу садовых машин, обсуждали маршрут прогулки по одному из заповедников Австралии. Судя по всему, сотрудницы находились в одной настройке.

— Тут животное ранено, — сказала Маша, показывая на собаку. — Где у вас капсула коррекции?

Женщины удивленно обернулись на Машу.

— Кто ранен? — переспросила Стелла.

— Животное! Собака! Посмотрите вправо и вниз! — с трудом сдерживаясь, сказала Маша.

Сотрудницы уставились на место, куда указывала Машина рука, переглянулись и закатились дружным смехом. Маша и представить себе не могла, что там было у них в настройках, — может, кенгуренок или даже просто фонтанчик на воздушной подушке, каких полно во всех парках.

— Нет, это в капсулу не нужно. Не вижу учетного сигнала, — отсмеявшись, сказала Стелла.

Она была права. Во всем, что могло претендовать на заботу государства и сотрудников, — ив Маше, и каждом воткнутом в землю саженце — должен был присутствовать учетный сигнал.

Маша посмотрела на собаку, потрусившую в сторону полей, и, задумавшись, вошла в дом. В комнате легла на кровать и уперлась взглядом в потолок с дождевыми потеками. От всего этого безобразия не рождалось ни мыслей, ни вдохновения, которое столь уверенно предрекал ей Кувшинкин.

В комнате оказалось холодно. Доисторический термометр на стене показывал двенадцать градусов по Цельсию. К сотрудницам обращаться не хотелось, и все-таки, промерзнув едва ли не до обеда за столом с рассыпающимися от старости книжками, Маша отправилась к Стелле.

— В доме холодно! Как прибавить тепло? — спросила она, найдя ее на кухне за поглощением пюре — стандартного блюда с управляемым настройками вкусом.

— Холодно? — удивилась Стелла.

— Я без термокостюма! — терпеливо напомнила Маша. — Сделайте хотя бы двадцать градусов.

Стелла дружелюбно кивнула и, оставив еду, пошла выяснять у коллеги, можно ли отрегулировать тепло.

— Послезавтра приедет мастер! — объявила она, вернувшись.

— А сегодня? — изумилась Маша. — А завтра? Мне что здесь замерзнуть?

Стелла ободряюще улыбнулась:

— Вы можете запросить разрешение на досрочный доступ в хранилище. Тогда я смогу отдать вам напульсник и термокостюм.

Надежда на избавление радостно колыхнулась в груди. Маша мигом представила, как вернутся тепло и солнце, и вдруг почувствовала накат брезгливости.

— Спасибо, не надо! Зомби вы… — пробормотала она и, растолкав двери, вырвалась на волю.

Стелла приветливо помахала ей вслед. Вероятно, в ее настройках Маша сказала: «Я пойду прогуляюсь».

5

Маша не понимала, что произошло, но чувствовала непоправимость случившегося. Ее душу разом выбросило из родного племени, и свои стали врагами. Кто бы мог подумать, что через несколько часов «практики» она почувствует ненависть к своим собратьям, и всего лишь за то, что они — в настройках?!

Вместо того чтобы гулять по парку, вдыхая правдивый запах осенних цветов, пить сваренный на огне кофе, трогать клавиши черной громилы и учиться рисовать карандашом, Маша рванула некошеным лугом в овраг. Оскальзываясь на мокрой листве, выбралась на другой берег и вышла на полузаросшую тропу вдоль распаханного поля.

Просторы и нешуточный ветер зарядили Машу силой. Поначалу она шагала стремительно, но затем подвернула на кочке ногу и сбавила темп. По дороге Маша видела птиц, с трудом летящих против ветра, и листья, стаями снимающиеся с ветвей, видела сонную бабочку на шаткой соломинке и сизое облако в форме бегущей собаки. В какой-то момент, засмотревшись, Маша наступила сапогом на расклеванную мышку, вскрикнула и шарахнулась с дороги на пашню.

За полем начался перелесок и другое поле. Заповедник оказался обширен. Маша не была уверена, что вернется в усадьбу но все-таки время от времени оглядывалась, примечая изгибы полей и рощ, чтобы при необходимости найти обратную дорогу. Вскоре решимость уехать победила. Если бы сотрудницы были, как и она, без настроек, Маша прожила бы в усадьбе все полагающиеся дни. Но вернуться к вечно смеющейся Стелле и умолять бесчувственного робота прибавить тепла — нет, этого не будет!

Когда за лоскутом отдаленного луга завиднелось шоссе, Маша решила, что явится, как есть, без напульсника и костюма — прямо в университет. Пусть Кувшинкин полюбуется, что с ней стало!

Машин на шоссе оказалось немного, и все же достаточно, чтобы можно было рассчитывать на «попутку». Их коконы стремительно проносились над дорожным покрытием. В них грезили наяву Машины братья по планете. Маша что есть силы махала им руками, пока не сообразила: если кто-то и заметил ее, то, вероятно, в образе пальмы, или косули, или, может быть, маленького безвредного монстра из мультика. Чтобы связаться с себе подобными и попросить помощь, был нужен напульсник.

Припомнив расстояние до города и сообразив, что пешком ей не дойти, Маша развернулась и двинулась вдоль кромки луга в обратный путь. Свободная жизнь без настроек, термокостюма и современных средств связи была невозможна!

От гнева на собственную глупость усталая Маша почувствовала прилив бодрости. Прикинув маршрут, она решила, что сэкономит не менее получаса, если пойдет не в обход, а наискосок через поля.

Первое поле было сухим — Маша прошла его быстро. В перелеске присела отдохнуть и, достав из кармана джинсов обглоданный сахар, догрызла.

Второе оказалось куда мокрее. Маша решила дать крюк и пройти по краю, чтобы не увязнуть. Но маневр не оправдал себя. Ландшафт шел вниз, комья глинистой земли были влажные, и кое-где уже начинала поблескивать красноватым закатным солнцем вода между грядами. Маша разволновалась и, вцепившись тревожным взглядом в далекий усадебный холм, ринулась к цели.

Силы кончились на середине поля. Отдышавшись, Маша вылезла из неподъемных от налипшей глины сапог и пошла босиком. Мрак конца октября медленно надвигался со спины, а затем сделал рывок и обогнал Машу.

То, что она, человек, царь вселенной, ничего не может поделать с темнотой и вязкой землей, что у нее не осталось сил преодолеть пару километров до человеческого жилья, раздавило Машу. Она села на пашню и расплакалась.

Облепленные глиной босые ноги занемели от холода. Наплакавшись, Маша прилегла виском на глиняный ком покрупнее и постаралась дышать спокойно, чтобы набраться сил для марш-броска. В какой-то миг ей показалось, что по темному краю поля движется силуэт человека. «Меня ищет Стелла!» — догадалась она и, рывком вскочив, снова осела на колени — ноги подломились.

— Помогите! — тоненько крикнула Маша. — Хелп!

Тень остановилась и стала женщиной среднего роста, в брюках и великоватой кургузой куртке.

— Эй! Ты что там делаешь? — крикнула она, заходя в пашню, как в воду, и, уверенно пройдя по волнам, помогла Маше встать.

Маша выбиралась, спотыкаясь, повисая без сил на локте незнакомки.

— Студентка? — спросила женщина. — Кто же вас таких посылает? Было дело, одну вашу еле из реки выловила. Пошли, галоши хоть дам тебе. А там пройдешь по тропинке через рощу. Тебе ведь в усадьбу? Меня Анна зовут.

На пригорке, куда они поднялись, сохранилась облупленная приусадебная церквушка. Анна состояла на должности смотрительницы объекта.

Небольшая комната сторожки, где очутилась Маша, вся была заставлена стопками настоящих бумажных книг. Маше было не до реликвий, язык еле ворочался, и все-таки из вежливости она спросила:

— А «Война и мир» у вас есть?

— Есть, — усмехнулась Анна, поставив перед Машей таз с водой.

Пока Маша блаженствовала, отмывая ноги в теплой воде, хозяйка слазила под кровать и добыла пару диковинной обуви.

— Меряй, не бойся. Садовые галошки. Потом вернешь.

Маша послушно сунула ноги в резиновые башмаки, выстеленные мягкой тканью.

— Угощать мне тебя нечем, — сказала Анна, открыв шкафчик и оглядев полки. — Здесь муки нормальной и то не добудешь, — и поставила на стол кружку кипятку и пюре «основное», которым кормилась вся планета. Есть его без формирующих вкус настроек оказалось немыслимо.

— А что вы изучаете? — спросила Маша, кивнув на книги.

— Хочу разобраться, как проходило богослужение, — сказала Анна. — Историю христианства стерли, научной информации нет даже в архивах. Уж не знаю, чем им не угодило… — Она осеклась и, помолчав, продолжила: — Но церковные книги еще можно встретить. Вот у меня здесь тоже есть несколько. Я, правда, понятия не имею, с какого боку к ним подойти. Ищу подсказки в художественной литературе — там все подробно описано. Надо только внимательно перечитать и собрать воедино. Но даже если смогу реконструировать по крупицам, все равно служить-то некому. Нужен мужчина, и чтобы был сан…

— Можно попросить нашего преподавателя Николая Родионовича, он не откажется! — воскликнула Маша. — Он вообще все это обожает! Все, чего сейчас нет!

Анна рассмеялась и, помолчав, вздохнула.

— Ничего тут не сделаешь, — сказала она. — Только если чудо произойдет.

И с тоской, словно упрекая невидимого чудотворца в бездействии, посмотрела в окно на быстрые облака.

— Ну все, пойдем, а то начнут тебя искать, — сказала она и подала Маше испачканный в земле свитер с оленями.

Только тут Маша заметила, что Анна смотрит на нее без надежды, как на жалкое запутавшееся существо, и от носа к губам у нее идут печальные складки.

Проводив Машу до березового перелеска, Анна замедлила шаги.

— Дальше не пойду. Не надо, чтобы нас видели. Скажут, что я научных работников с толку сбиваю, а я и так здесь на птичьих правах.

— Ой! — спохватилась Маша. — Я забыла сказать! Я сегодня встретила животное, собаку, ей нужно полечить рану! А они не хотят пускать ее в капсулу и вообще даже не видят ее! У вас есть капсула коррекции?

— Это ты Пегаса видела, — сказала Анна. — Он уже прибегал, подрался с кем-то. Капсулы у меня нет, но я ему намазала. А что касается этих ваших, так я сколько раз говорила Николаю — пусть похлопочет там у вас в университете! Прислали бы наконец живого человека в смотрители! Какой толк от этих «обкуренных»?

— Просто зомби! — согласилась Маша и почувствовала, как приятно забилось сердце от неожиданной солидарности со странной женщиной, знакомой к тому же с Николаем Родионовичем.

— Дома ноги попарь в горячей воде! — на прощанье велела Анна.

— Я в капсулу попрошусь, — сказала Маша и решительно вошла в березняк.

Роща, светлая от стволов, кончилась быстро. Совсем рядом, на пригорке, Маша увидела усадьбу — громоздкую тень дома и освещенное лампой крыльцо.

На последних метрах пути Маша почувствовала, как сильно ноют у нее ноги и саднит горло. Надо было срочно попасть в капсулу коррекции. Войдя в дом, она несколько раз попыталась вызвать Стеллу. Смотрительница не отвечала. Чувствуя, как нарастает страх, Маша выбежала на темный двор и, пройдя мимо цветника к зданию хранилища, где ночевали Стелла и ее коллега, принялась стучать в запертую дверь.

Маша кричала до хрипа, била в дверь ногой, но рабочий день сотрудниц музея был закончен. Они ушли глубоко в настройки. Кто знает, в какой инопланетной колыбели качались их сны?

Отчаявшись достучаться, Маша вернулась домой, вынесла одеяло и, укутавшись, села на крыльце. На свет лампы над дверью слетелись зеленые мотыльки. Маша думала о старинных людях, проживших здесь жизнь без всякого намека на настройки, и о «Войне и мире», которую прилежно читала в последние годы. Эта книга вдруг стала проявляться в ней, вспыхивать случайными пятнами. Внутренний свет прожитого дня освещал то одну, то другую картину.

В тишине отошедшего мира, в этом, как выразилась тетя Лара, «контейнере с мусором», брошенном на задворках вселенной, Маше сделалось вдруг уютно. Она была одна на планете, но и не одна. На другом холме, за поредевшим березняком, горел огонек Анны. Горел вдалеке отчаянный Кувшинкин. Эти редкие огни, как монастыри в заснеженных Гималаях, крепко держали друг с другом не подвластную законам физики связь. Огромное, величиной с планету одиночество не легло на плечи одного, а было разделено между всеми.

К ночи Машу стал бить озноб. Горло болело зверски. В спальне она сняла облепленные глиной джинсы и свитер и, дрожа, сложила на стул. Открыла шкаф и, стараясь не глядеть в зеркало, взяла другую одежду. На этот раз ей досталось длинное шерстяное платье. Маша влезла в его колючую шкуру и забилась в гнездо из подушек и одеяла. Сегодня ей еще обязательно надо было записать свои чувства в дневник. Без полного отчета Кувшинкин не засчитает практику.

Уставившись в пустую тетрадь (Научный руководитель настаивал, чтобы дневник велся древним способом — от руки), Маша раздумывала, что написать, и не могла решить. Она не знала, хорошо это или плохо — то, что она встретила сегодня собаку, что чуть не увязла в пашне, что побывала в гостях у странной женщины без настроек. Рада она всему этому или ее разрывает тоска?

Вдруг ей вспомнилось утро после завтрака, дорога к пруду. По телу побежала березовая дрожь. Заволновавшись, Маша взяла карандаш. Она окончила курсы письма, но все равно писала плохо, корявыми «печатными» буквами. Но теперь словно кто-то подхватил и уверенно повел ее руку.

«Пруд с холодной черной водой, — возникало на бумаге. — Он холодный и черный, как пианино и как спинка жука. Но в нем есть солнце. Когда собака окунает в солнце лапу, звучит музыка».

Невозможно было поверить, что так бывает! «Что это? — думала Маша, в смятении глядя на серый заборчик букв. — Николай Родионович, ведь это стихи, стихи? У меня получились стихи?»

Маша раз десять перечитала свое «стихотворение». Нежность, восторг, гордость и благодарность, теплая и таинственная связь с настоящей жизнью, которую не найдешь в настройках, — вот о чем она хотела бы записать в дневник, но уже не смогла. Ее свалил сон.

6

А утром все перевернулось. За несколько часов тяжелого сна болезнь взяла власть над Машиными телом и душой. Проснувшись в полубреду, Маша почуяла тоскливый голос бархатцев в ящике на подоконнике (в самом деле ей показалось, что аромат «скулит»), и все, что было вчера, поднялось из памяти серым дымом. Маша с ужасом вспомнила, как, обессилевшая и униженная, лежала на земле, как потом слушала бред сумасшедшей о реконструкции богослужений и как наконец ополоумела до того, что била ногами в двери.

Когда пришло время завтрака, явилась Стелла и, смеясь чему-то в своих настройках, отвела горячую и смурную Машу в капсулу коррекции.

— Вы болеете, — сказала она, посмотрев выданные капсулой данные о Машином состоянии, и приветливо улыбнулась. — Я должна сообщить вашим родственникам!

К тому времени, как Маша закончила двухчасовую программу восстановления, за ней успела приехать мама. Маша встретила ее на крыльце. Худая женщина в термокостюме встревоженно улыбнулась дочери, вокруг ее глаз скопились морщинки, щеки все были в складках, и ежик волос стал совсем серым.

Маша не видела маму без настроек с того самого дня, когда в парке повредила ногу. И теперь, глядя в ее постаревшее лицо, понимала, как страшно было бы вдруг увидеть настоящих ребят из университета, настоящую тетю Лару и особенно — настоящего Кувшинкина.

При мысли о Николае Родионовиче Маша почувствовала панику. Ей захотелось то ли стукнуть его кулаком в нос, то ли обнять и заплакать в плечо, и от этой неясности никак не получалось избавиться.

После капсулы коррекции боль в горле прошла, но чувство одинокого крушения, неисправимой отлученности от «своих» сгустилось еще плотнее. В растерянности Маша надела костюм и напульсник. Настройки никак не хотели слушаться. Сбивалась тактильность, и вместо нежного шороха листвы под ногами вязла глина. А пес Пегас, прибежавший проводить Машу, и вовсе не пожелал встраиваться в анимацию. Среди ярких и ароматных красок Машиной любимой настройки то и дело промелькивала его клочковатая, пахнущая сыростью шкура.

— Мама, мне страшно, — сказала Маша, оглянувшись из окна машины на снова ставший нарядным, в свежем кружеве наличников усадебный дом, и, зажмурившись, включила режим сна.

Мама разбудила ее уже возле самого дома. Маша вышла из машины, пошатываясь, и первым, что бросилось ей в глаза, оказался разбойник с вихром. Он дожидался ее у подъезда, сидя на бортике клумбы. У Маши в настройке вместо цветов там рос красный японский клен.

— Фролова, ну что такое! Что еще случилось?! — вскричал он, ринувшись ей навстречу.

Нечетким промельком Маша увидела сквозь мультфильм встревоженное лицо незнакомого человека и повела рукой, отмахиваясь от видения, как от дыма.

— Николай Родионович, ну зачем вы меня туда отправили? — слабо проговорила она. — Как я теперь буду? Я не смогу больше жить в этом вранье!

— Маш, ты, главное, не переживай! Поправишься — все обсудим! Подготовим научную статью! Я уже чувствую, ты — молодец, все просекла!

При этих словах Кувшинкин, вырвавшись вдруг из обличил разбойника, — русоволосый, с открытым лицом, в джинсах и смешной дутой куртке вместо термокостюма — решительно шагнул к Маше. Должно быть, он собирался встряхнуть ее руку или ободряюще потрепать плечо. Но тут Весна с полотна Боттичелли грозно взметнула брови и волной цветения заслонила дочь от врага.

— Оставьте нас в покое или я вызову власти! — громоподобно произнесла благоухающая цветами фея. — Посмотрите, что вы сделали с девочкой?!

* * *

Маша болела долго. Остатки простуды подлечили за день, а вот стресс не поддавался. Днем она худо-бедно держалась, гуляла по мультикам, отдыхала на теплых пляжах, а однажды даже рискнула задать в настройках межгалактическое путешествие. Вечером приходила мама и, как в детстве, укладывала Машу спать, болтая с ней о впечатлениях дня.

А с рассветом, когда время сна истекало и ободряющий голос в Машином уме произносил привычное: «Машенька, выбери утро!» — расстройство души вновь давало о себе знать. Сквозь предложенное меню настроек проступала тяжелая глина полей, по ее кромке трусила собака с пораненной шеей. Надвигалась холодная ночь, налетал грустным ветром запах сырой листвы и хилых оранжевых цветов, и Маше жадно — как в жару напиться холодной воды — хотелось туда вернуться. Конечно, во всем этом невозможно было жить, — это Маша поняла на собственной шкуре. Но и гулять в раю настроек сделалось тошно.

По совету мамы Маша примерила одинокое утро на горном озере, а приятель Никита настоял на режиме «полярной экспедиции». Но нет, ничего не помогало! Маша с угрюмой горечью смотрела на своих утешителей и чувствовала себя так, будто однажды, в младенчестве, они обворовали ее. Отняли обманом причитающиеся ей богатства и вместо целого мира дали нищенский термокостюм.

Наконец мама отчаялась и повезла дочь на «диагностику» к тете Ларе.

Несмотря на то, что ее жизненный срок подходил к концу, колдунья выглядела бодрее, чем обычно. Крючковатые пальцы вцепились в Машины плечи, взгляд впился в глаза.

— Ну и что ты, спрашивается, дуришь?

— Тетя Ларочка, но ведь ты-то хоть понимаешь, что это все неправда! — сказала Маша, хныча от отчаяния. — Это только называется свободой, а на деле — трусость и бред. Вот я говорю с тобой и знаю, ты слышишь не мой голос, а какой-то чужой из настроек. Видишь какую-то чужую куклу, а не меня.

— Маха, сказать по правде, я вижу подругу моего детства Ирку, — поскребши длинными ногтями колпак, призналась колдунья. — Она была у меня в настройках таким маленьким вредным эльфом, очень прыгучим. Так что ты у меня — маленький вредный эльф. И сидим мы с тобою сейчас под дубом на зеленом-зеленом лугу и трескаем эль. А переть против государственных ценностей, Машка, — это верный путь к безработице!

Тети-Ларин вердикт был прост и грозен:

— Немедленно веди ее к врачу! — велела она Машиной маме. — Она после жизни в полях совсем шалая! Пусть выпишут ей разрешение на радость!

— Правда, котик, давай сходим к доктору, выпишем тебе радость? — сказала мама.

— Ну уж нет! — крикнула Маша. — Вы что, хотите, чтобы я превратилась в овощ? А я не хочу! И я рада, рада, что у нас запрет на настройку чувств! Я хочу эту жизнь терпеть, понимаете? Как раньше терпели, на живую, без галлюцинаций!

Колдунья со смягчившимся вдруг лицом положила худую лапу Маше на плечо и покачала головой:

— Эх-эх, — вздохнула она. — «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать!» Так, Маха, говорили древние…

Единственное утешение — каждый день к тоскующей Маше заходил Никита, друг по лицею, а теперь еще и однокурсник. Маша выбрала его образ в коллекции «Лучшие друзья». Он получился соломенноволосым, с веселым взглядом и без лишней романтики. Сверив настройки, они с Никитой гуляли по небольшим городкам Машиной любимой весенней Японии, катались на каруселях и ели мороженое.

— Никит, а ты знаешь, что у меня растопыренные уши? — однажды спросила Маша. — И курносый нос! Я вообще страшная!

Никита сперва опешил, а затем произнес тираду о том, что он как представитель современного человечества гордится правом выбирать для своих друзей тот облик, который они заслуживают. Маша уныло выслушала и возражать не стала.

«Просто за тот жуткий день ты разучилась мыслить, как человек, и начала — как дикарь», — отругала она себя, но самокритика не помогла. Мир настроек больше не был для нее пространством свободы — скорее, пороком вроде пьянства, о котором она читала в русских романах.

Иногда, а если по правде, довольно часто Маша пыталась припомнить размытый образ человека, рванувшегося к ней из мультяшной настройки, и злилась, когда память подводила ее. Она ненавидела Кувшинкина за увечье, которое он причинил ей, и любила как единственного человека в мире, способного понять ее горе.

Порой она разговаривала с ним в мыслях. «Николай Родионович! Вы даже не представляете, как мне там было холодно! — бормотала Маша сама с собой. — Унизительно! Больно! Вы подумайте, как это страшно — понимать, что ты один на безлюдной планете, с тобой только жалкая собака — и всё. Остальные — в других мирах, каждый в своем. Они улыбаются и не слышат!»

7

Наконец восстановительный отпуск закончился. Накануне возвращения в университет Маша разволновалась. Ей было страшно увидеть Кувшинкина.

— Никит, а как там Николай Родионович? — спросила она.

Друг с веселым взглядом и соломенными волосами смутился:

— А его же больше нет! — сказал он, виновато взглянув на Машу. — Отстранили. Уже пару недель. Почему — неизвестно, — докладывал он в ответ на Машины расспросы. — Грустный был, про тебя вспоминал. Сказал: ты единственная — не зомби. И чтобы мы тебя не обижали, когда ты выйдешь.

По секрету Никита выдал Маше университетские сплетни. «В кулуарах» поговаривали, будто Кувшинкин, прикрываясь историческими исследованиями, замыслил революцию. Его целью якобы являлась реставрация образа жизни без настроек и как следствие возвращение человечества в рабство естественных условий. И вот пару недель назад кто-то предъявил доказательства его преподавательской вредоносности.

Маша закрыла глаза. Через родной с детства облик Весны ей мелькнула худощавая седеющая женщина в кабинете декана. Она пришла с медицинскими свидетельствами о состоянии дочери…

— Просто отстранили или с пожизненным? — глухо спросила Маша.

Никита вздохнул и отвел взгляд.

Маша, как и любой ее сверстник, с детства знала о величайшей ценности работы. Ее было мало. Она была редкостью, наградой, счастьем и доставалась самым талантливым, образованным и упорным. Работа давала человеку возможность получить от жизни нечто большее, чем просто отдых в настройках. Маша знала, как дерутся за работу, и сама готовила себя к этой драке. И вот Кувшинкину вручили пожизненный запрет — только потому, что она, Маша, малолетняя дура, нарушила инструкции и как результат нанесла вред своему здоровью.

В университете Маше дали нового научного руководителя. Не доверяя произвольному выбору настроек, Маша «вручную» сделала его колобком на тонких ножках. Знакомясь с Машей, колобок хихикал.

— Ну вот… — пищал он. — И не следует путать профессиональную честность с фанатизмом! А ведь есть такие. Якобы ради науки отказываются от свободы выбора. Живут, как дикари!

Маша, не дослушав, развернулась и вышла вон. В тот же день она сказала маме, что расхотела быть историком.

Мама очень обрадовалась. Она сразу добыла Маше пропуск к себе на работу, в стоматологическую лабораторию. Там у них как раз назревал научный прорыв. Если вопрос адамантовой прочности коренных зубов был решен на генетическом уровне уже два столетия назад, то выпадение молочных как процесс естественный и не патологический был оставлен без внимания. Мама в составе группы ученых разрабатывала программу исключения «молочного» цикла из развития человека. Зуб должен был возникать в младенчестве раз и навсегда, видоизменяться по составу и структуре в соответствии с возрастом ребенка и строго согласовываться с темпами роста челюсти.

Маша, конечно же, признавала важность маминой работы и все-таки то и дело ловила себя на мысли: вот бы разбить все их экраны и микроскопы. Пусть бы вся земля стала распаханным полем, пусть бы брели по нему чудаки в дурацкой одежде и бежал ободранный пес Пегас.

Настроек Маша больше не снимала, но всякий раз, выходя из дома, чувствовала помехи — легкие сбои в ощущениях. Через теплый майский воздух простреливали уколы метели, морской бриз доносил запах городской подворотни, а шелест волн сменяло навязчивое стрекотание машин, убирающих улицы. Возможно, это напульсник испортился, или костюм, или Машина голова сошла с ума. Все эти предположения было легко проверить, пройдя через капсулу коррекции, но Маше не хотелось ничего проверять.

Однажды утром, когда сквозь цветение весны прорвался и ударил Маше в лицо снежный ветер, она изменила маршрут и свернула в парк. Вздрагивая в переменных волнах тепла и холода, она подумала: надо выбросить то, что сломалось. Снять настройки, которые больше не стыкуются с ее мозгом. Решиться — и снять совсем.

Маша села на лавочку под благоухающей сакурой и включила режим обновления. «Машенька, выбери утро!» — ласково шевельнулось в виске.

Стиснув зубы, Маша сорвала напульсник, сдернула капюшон вместе с обтекавшей лицо прозрачной маской. Метель захлестнула ее колючим ветром и свежим запахом снега. Парк был полон гуляющих, и это показалось Маше забавным — в такую-то погоду! Соотечественники в термокостюмах, каждый в своем мирозданье, улыбаясь, двигались по аллее. Маша смотрела на них без прежнего страха и отчуждения, скорее с любопытством опытного путешественника.

Немного поколебавшись, она достала из кармашка напульсник — на этот раз не для настроек, а чтобы связаться с абонентом.

— Здравствуй, Фролова, слушаю! — сказал молодой мужской голос, не высокий и не низкий, немного хриплый, как будто со сна.

— Николай Родионович, вы можете приехать в парк? Очень нужно! Я сейчас пришлю вам геолокацию.

— Что случилось? — хмуро спросил Кувшинкин.

— Ничего. У меня тут частично слетели настройки! — сказала Маша. Помолчала секунду и крикнула: — Нет! Я их выключила! Я сняла напульсник совсем!

Дожидаясь, когда примчится Кувшинкин, Маша стянула перчатку и собрала в горсть наметенный на скамейку снег. Сжала в комок. Пальцы покраснели и заныли, как ни разу не бывало в настройках — снег там всегда оказывался пушистым, теплым. «Интересно, какой он, Кувшинкин?» — подумала Маша, растирая ладони. В целом ясно, а вот в деталях? Она тогда совершенно не разглядела, какие у него уши.

Термокостюм остывал потихоньку, Маша начала дрожать, а Николай Родионович все не шел. Наконец ее взгляд различил на аллее среди потока сомнамбул, на автопилоте уклоняющихся от столкновений, парня с отросшими волосами и взволнованным лицом. Он тоже увидел Машу и, ускорив шаг, подошел к скамье.

— Классная курточка! — сказала Маша. — Николай Родионович, где вы добываете шмотки? В заповедниках?

— Фролова, ты чего? — спросил Кувшинкин встревоженно и, склонившись к Маше, заглянул ей в лицо.

— А я вас вижу! — улыбнулась Маша.

— Да понял уже, — сказал Кувшинкин и озадаченно почесал нос. Снял затем смешную дутую куртку и накинул на Машины обтянутые комбинезоном плечи.

8

Уже много дней Маша жила без настроек. Она привыкла к огромным, похожим на бесформенные облака домам, к серым вереницам соотечественников и к жалким, безлистым по зиме, но все же отрадным насаждениям городского парка.

Плохо, что она никому не могла признаться в своем отступничестве. Даже маме. Хотела сказать тете Ларе, но не решилась. Все-таки тетя Лара, хотя и продвинутый человек, давно уже не придерживается радикальных взглядов.

Иногда они встречались с Кувшинкиным и шли в парк — полюбоваться погодой и обсудить впечатления. Привычно текущий по аллеям поток сограждан не мешал их беседе. Все равно деться от него было некуда. Изредка в толпе гуляющих вспыхивали странно одетые люди. С некоторыми Кувшинкин был знаком, они приветствовали друг друга улыбкой или взмахом руки.

Скоро Маша поняла: несмотря на присутствие в городе некоторого количества родственных душ, соратниками Кувшинкин не обзавелся. Он был вовсе не «революционером», как поговаривали в университете, а обычным растерянным человеком вроде Маши.

Говорили в основном об истории. Кувшинкин, лишившись работы, еще глубже погрузился в любимую тему и в каждую встречу с жаром пересказывал Маше свежие мысли. Например, о том, что началом великого одиночества, в которое погрузилась цивилизация, стали простые наушники, позволившие человеку уходить в свой мир не только дома, но и на улице, на работе, в путешествии. Или о том, что никто из граждан не задумывается, за чей счет «банкет», — «основное» пюре, медуслуги и безбедная жизнь в настройках. Вечен ли ресурс и есть ли кто-нибудь у штурвала — или все уже давно дремлют в настройках?

Маша слушала Кувшинкина в полуха, зато смотрела во все глаза и не могла насмотреться на его взволнованное лицо и вертикальную складку между бровей. Ей казалось, она влюбилась насмерть, как в лучших книгах.

Без работы Кувшинкин тосковал, но держался. Ему не жилось, но все-таки он старался что-то придумать.

— И еще, Маш, у меня есть тайна! — как-то раз признался он ей. — Можно сказать, грандиозная. Я тебе ее выдам при удобном случае, ты готовься! Но сначала сам немного разберусь.

Маша забеспокоилась: лишь бы только ему и правда не вошло в голову взламывать коды настроек и подстрекать студенчество к революции!

Когда любовь и тревога стали невыносимыми, Маша сказала:

— Николай Родионович, давайте с вами уедем!

Кувшинкин сперва растерялся, а затем с азартом взглянул на Машу.

— Ну а куда?

— Ну вот хоть в заповедник к Анне!

Кувшинкин задумался.

— Нет, Маш. Ты давай-ка лучше учись, борись за работу. Поставь цель — пусть тебя назначат вот хоть на место Стеллы. Ну зачем нужна заповеднику обезьяна в настройках? А я уж тогда с тобой.

* * *

Однажды на людной улице, направляясь с Кувшинкиным в парк, Маша заметила нелепую фигуру в синей шляпе с плюмажем и длинном зеленом пальто. Высокая дама преклонных лет шагала, энергично помахивая худыми руками.

— Тетя Лара! — крикнула Маша и бросилась к ней навстречу.

Дама вздрогнула и завертела головой в шляпе.

— Тетя Ларочка! Что с тобой? — подбежав и обняв тетку, воскликнула Маша. — Почему ты без костюма?

В заснеженном парке, куда отправились все втроем, тетя Лара отряхнула перчаткой скамью, присела и, подняв на Машу взгляд, скорбно проговорила:

— Маха, я устала бояться! Хочу скорее слиться со всем этим страхом, со смертью. Хочу с ней обняться! Даже в беспощадные древние века люди не знали свою дату смерти. А теперь что! О чем они только думают?! — и покосилась на Кувшинкина. Тот стоял возле скамейки с суровым лицом, плечом привалившись к дубу.

— Тетя Ларочка, зачем же ты сняла настройки? — чуть не плача, спросила Маша. — В прощальный год врачи ведь разрешают включать радость. Почему ты не хочешь?

Тетя Лара развела длинными руками и снова сложила их на коленях.

Кувшинкин поглядел на Машину тетку и, стиснув зубы, стукнул кулаком в дуб.

— Ну, с другой стороны, может быть, это и справедливо, — обернувшись к нему, сказала тетя Лара. — Планета перенаселена… Маха, а это кто?

— Это Николай Родионович. Он теперь безработный пожизненно из-за нас с мамой, — сказала Маша и, взяв кулак Кувшинкина, отряхнула с покрасневших костяшек пыль дубовой коры. — Мы хотим уехать. Только не знаем, куда.

Не менее получаса, продрогнув снаружи, но разгорячившись в душе, они обсуждали имеющиеся варианты. Сказать по правде, выход был всего один, оставалось взвесить его плюсы и минусы.

— Ладно, согласен, — наконец сдался Кувшинкин. — Все же место там пустынное, трансляции сигналов слабые, народу нет никого, две кукушки в настройках — и всё. Так что сразу не найдут. А с Анной я договорюсь.

— Тетя Ларочка, вот видишь, ничего не бойся! Ты будешь еще долго-долго жить! — погладив старуху по шляпе, сказала Маша и с волнением обернулась на Кувшинкина.

— Сначала долго-долго, а потом еще и вечно! — буркнул тот, с сочувствием взглянув на Машину тетку, и вдруг улыбнулся: — Милые дети, скажите, вы что-нибудь слышали о Боге?

— Бога исключили из настроек два века назад, — заметила тетя Лара.

— Ерунда! Он туда и Сам не захаживал! — возразил Кувшинкин. — Так вот я это к чему? Вчера перед сном мы с Ним разговорились. Ну, в мыслях, конечно. Я спросил: Господи, куда же мне отсюда свалить? И Он сказал: свалить тебе, Коля, некуда. Но ты живи, а я прикрою!

— Так и сказал? — покосилась тетя Лара.

— Николай Родионович, это та самая ваша тайна? — с жалостью спросила Маша.

Кувшинкин почесал нос и виновато взглянул на Машу.

— А еще там, тетя Ларочка, есть пес Пегас! — сказала Маша, потеребив тетку за рукав пальто. — Я уже соскучилась, хочу посмотреть, как там зажила его рана. Только у Анны, конечно, тесно… Николай Родионович, вот где там жить? Может, возьмем для тети Лары жилой прицеп?

Пока спорили о прицепе, лиловые тучи принесли нового снегу. Тетя Лара в осеннем пальто замерзла и, отругав молодежь за глупость и романтизм, пошла по заснеженной аллее к дому — зеленой елкой, каких не росло на Земле уже лет триста.

* * *

— А я, Маш, Ему так и говорю. Ложусь спать и прямо так и прошу: «Господи, выбери утро!» И Он выбирает. То одно выберет, то другое. Сегодня вот видишь — снег! — говорил Кувшинкин, провожая Машу домой. — А в первый раз знаешь, когда попросил? Вот как раз накануне того твоего звонка. Я лег, и так мне было мутно! Ну и рискнул. Так и сказал: «Выбери Ты мне утро нормальное, наконец!» Сплю — и вдруг слышу вызов. Думаю, что за черт, а это, Маш, ты звонишь! «Николай Родионович, приезжайте, сняла настройки!» Вот так вот, а вы говорите!..

Маша шла по заметенной снегом улице, приникнув к плечу Кувшинкина. Время от времени его голос относило метельным порывом в сторону, и она не различала слов. А он все говорил, придумывая на ходу, как бы прожить в этом мертвом царстве счастливую жизнь без настроек. Иногда он дергал Машину руку, чтобы она слушала внимательно, — это все-таки и ее касается! Пока они шли, в бесцветном потоке пешеходов им пару раз встретились живые люди, одетые смешно и ярко. Дикие цветы, пробившиеся между серых камней.

 

Арти Д. Александер

Феномен Гангарама

Ну вот опять мой день начинается со звонка коммуникатора. А я надеялся, что он уже окончательно разрядился и заснул с миром где-то на пересадке между Индорой и Матунгой. Я даже подальше засунул и забыл зарядное устройство для него. Пора уже писать сатирический рассказ о моей жизни в этом маленьком городке на планете Новая Индия, куда я приехал отдыхать от моего театра и шума старого Ченная. Пусть я здесь не очень известный артист, не то что легендарный Амитабх Баччан, и голос у меня не как у Латы Мангешкар, в антикварных энциклопедиях прозванной «золотой соловей XX века», попробуйте усидеть на месте и немного послушать…

— Мистер Винод?

— Да, — автоматически ответил я, слишком поздно сообразив, что в принципе было бы неплохо ответить «нет».

— Мы очень рады приветствовать вас на нашей земле и надеемся, вы выступите у нас сегодня вечером. Билеты уже проданы. Мы благодарим бога, что такой известный человек посетил наш город! Мы начинаем в пять часов по местному времени. Не беспокойтесь, за вами приедут, это будет замечательный флайер представительского класса, кожаные сиденья с подогревом и массажем, ультразвуковые очистители и прочие радости жизни. И не волнуйтесь — всего один вечер, а после вас ждет отель на озере Дал, где вы сможете прекрасно отдохнуть и больше никого не видеть, точно так, как вы и хотели, прилетев на эту планету.

Было слышно, как на том конце связи, произнеся все это единым махом — не давая ни единой возможности вставить хоть слово или возразить, говорящий наконец вдохнул немного воздуха, чтоб вконец не задохнуться от неимоверных усилий, и расслабился.

Тут надо сказать, что мне уже много лет и часто не до шуток. И я прибыл сюда по совету моего личного врача. Не какого-то модного инопланетного психотерапевта, который мне уже не поможет и вряд ли вообще способен чем-то помочь человечеству, кроме абстрактных советов за неабстрактные деньги, а вполне нормального гуманоидного доктора с тем же количеством глаз и конечностей, как у меня. А именно — восемь. Шутка, конечно, хотя если серьезно, то я не считал.

— Простите, сэр, я не могу принять ваше предложение. Я плохо себя чувствую.

В действительности я сказал чистую правду. Проклятая мигрень достала меня и на этой планете, едва передо мной торжественно открылись парадные двери довольно скромного провинциального космопорта. Так что говорить о работе мне вовсе не хотелось. Больше всего хотелось кого-нибудь убить и блаженно от сознания проделанной работы и давно выполненного перед обществом долга залечь в горячую ванну. Может, даже спокойно выспаться наконец. И пусть все бегают за запертой дверью, причитая, что я утону и это вредно… Мне можно, у меня жабры…

Последовала пауза, после которой голос в коммуникаторе, снизившись до понимающих глубоких тонов, ласково и стараясь не нарваться на мою несдержанность, оправданную моим состоянием, произнес:

— Я сожалею, но за вами уже едут. И не стоит ничего отменять, ваша проблема решаема.

В этот момент позвонили в мой номер. Отель, где я остановился, конечно, так себе, не семь с плюсом традиционных звезд, но я сам выбрал такой, поскольку надеялся остаться незамеченным и действительно отдохнуть, а может, даже оторваться по полной программе. Вошел человек, немного смущенный моей не слишком элегантно, но зато почти экзотически-модно, с точки зрения дизайнеров, повязанной полотенцем головой. Я же не какой-то посредственный артист, а мастер реалистичности! Голова действительно болела, а полотенце просто было призвано подчеркивать драматичность текущего момента. Незнакомец подошел к столу, положил на место коммуникатор, рассеянно брошенный мной куда попало, и спокойно сел, не дожидаясь приглашения. Казалось, он ждал объяснений. Я мстительно улыбнулся и подумал, что ему же хуже, он сам напросился, и я вдохновенно начал с самого сначала. Практически с момента рождения… И когда я закончил, видно было, что, вопреки ожиданиям, его лицо нисколько не изменилось. Не было никакого слащавого сочувствия и банальных фраз. Он даже не сменил позу, только покачал головой.

— Хорошо. Отдайте мне вашу мигрень на один день, — сказал он.

Я отодвинулся подальше — только этого мне не хватало, сумасшедших и в старом Ченнае достаточно… Перенаселенность так сказывается на материнских планетах или плохая экология, испорченная слишком жадной и технологичной цивилизацией, это уже не столь важно. Надо действовать осторожно, не сердить его и вызвать местную полицию. Улыбаясь как можно шире и коварно продвигаясь в нужном мне направлении, я предельно участливо спросил:

— Разве это возможно?

— Дайте мне вашу руку, — открыто и кротко ответил он.

Я дал. Он взял ее осторожно и внимательно посмотрел в мои глаза. Мне стало очень хорошо и легко.

Через минуту он отпустил меня; казалось, что он очень устал. Я был потрясен, а он все той же спокойной походкой вышел, оставив меня одного.

Я выступал в тот вечер и все последующие. Я успел побывать у местного врача, вызвал своего, устроил целый межпланетный консилиум, и оба они и все остальные подтвердили, что скорее всего настоящие воздух и солнце этой полудиковатой и малоразвитой планеты пошли мне на пользу.

Я был здоров! И в придачу полон вдохновения, ощущал заряд неиссякаемой энергии и желания творить. В моем возрасте, а это уже не одна сотня лет, я почувствовал себя таким же неудержимым и энергичным, как в далекой молодости. Возвращение физической молодости в наше время — давно обычная процедура, но она, к сожалению, никак не возвращает желание жить и творить, с каждым возвращением все приедается и теряет яркость красок. Победив миллионы смертельных болезней, даже обретя почти божественную красоту, человечество по-прежнему безуспешно боролось с депрессией и… мигренью.

Вернувшись после очередного выступления, я застал дома Гангарама — еще в театре я узнал у организатора имя этого странного человека. Друзья его звали просто Гангу — местная достопримечательность.

Он пришел отдать болезнь через неделю. Бедный мой личный врач, которого я порядком замучил вопросами и который замучил меня лекарствами! Ведь он никак не мог понять, что со мной происходит…

Вскоре пришлось вернуться в родной Ченнай, и только через несколько месяцев я смог увидеть пейзажи Новой Индии. Ей было далеко до прогресса центральных планет, но я радовался, как ребенок, когда видел под собой ее чарующие долины, укрытые легкими облаками…

Дверь мне открыла жена Гангарама и сразу окатила потоком слов — говорила она, не переставая, и не исключено, что даже не дыша. Она провела меня в просторную комнату, обильно украшенную разнообразными миниатюрами с разных планет, часть из них была с благодарственными надписями. Сам Гангарам лежал поверх расшитого павлинами шелкового покрывала, с большой тарелкой местных фруктов и абсолютно отсутствующим видом.

— Вы только посмотрите на него, лежит, как махараджа! Опять взял чьи-то проблемы на мою бедную голову. Спросите его хотя бы вы, вы же всеми уважаемый человек, сколько можно терпеть? У всех мужья как люди, а что у меня? — И она начала перечислять имена всех богов… Вероятно, она знала их очень много, причем вместе с обширной мифологией об их истинном инопланетном происхождении.

Гангу безучастно лежал на диване весь в каких-то повязках. На руках, ногах, голове, даже на шее был аккуратно повязан какой-то платок, словно обычного материала для повязок на это место уже не хватило. Его голос изменился, и разговаривал он с трудом. Он рассказал, что теперь помогает сразу нескольким людям. У звезды вокала — простуда, и он не мог петь. Другой артист упал на съемках с любимого верхового завра и вывихнул ногу. Художник, картины которого стоят больше, чем полгалактики вместе с ее обитателями, порезал палец, а у злобного продюсера, по совместительству занимающего должность военного министра не слишком мирной планеты, очень не вовремя, а именно — на важных переговорах о судьбе вселенной, разболелась голова… Их дела не терпели отлагательств, такие отлагательства грозили неприятностями всему существующему миру и порядку. Но в тот раз все обошлось вполне благополучно.

Еще через два года я был проездом на родине Гангу, но не сразу нашел его. Он был серьезно болен, и я отвез его в город к самому лучшему врачу, которого было возможно найти в этой глухой части галактики. Дело в том, что он взял болезнь одной известной дамы, которой необходимо было срочно лететь на конференцию в другой конец вселенной. Она обещала вернуться через пару недель, но вчера в информатории было сообщение, что она остается там на год. А Гангу с каждым днем становилось все хуже и хуже. Я не мог его так бросить, и вовсе не потому, что он был обладателем непонятных феноменальных способностей. Мой личный врач тоже очень волновался и не мог ничего сказать…

— Ради бога скажите доктор, что с ним?

— Мне необходима консультация.

Такой довольно уклончивый ответ еще сильнее меня обеспокоил. Я уже боялся предположить нечто худшее. Измученный многочисленными просьбами, постоянно поступающими от частных лиц и даже от государства, отзывчивый и наивный Гангу действительно мог надорваться на подобной «работе». Его организм мог в конце концов не выдержать такого тяжкого испытания на прочность.

— Неужели это так серьезно? Сделайте хоть что-нибудь, вы же такой опытный доктор!

— Это первый случай в моей жизни, — тактично сказал он. — Я не знаю, что и думать…

Врач нервно потер ладони и отключил сенсоры, связывающие его с диагностической системой. Мы жили в прекрасную эпоху модифицированного человечества, когда многое достигалось путем искусственных улучшений, а всякие природные, такие как Гангарам, уже несколько столетий никого абсолютно не интересовали.

— Скажите, он будет жить? — Мой голос предательски задрожал, а внутри похолодело.

Все-таки Гангу был первым, кто без лишних разговоров взял и избавил меня от приступа мигрени. У кого ее не было, никогда меня не поймет и не поймет степень моей благодарности такому избавителю.

— Понимаете, это первый случай в моей практике. Дело в том, — доктор запнулся и вытер побледневшее от волнения лицо, — что у него будет ребенок…

 

Алекс Громов, Татьяна Безуглая

Галактика 24. Пусть все общаются!

Новый выпуск мега-шоу полного рас и культур!

От Джо Кукарямба ушла жена и забрала с собой весь их выводок птенцов. Неслучайно бабульки с близлежащих орбит предсказывали, что гуманоидный менеджер и птица-художница вместе не уживутся, потому как.

Далее говорили и шипели разное — в силу своей галактической предвзятости и формальностей стыка разных звездных культур. А ведь Джо неоднократно и даже регулярно поедал птичью пищу — без вилок и ложек, пытаясь склевывать с тарелки. Да и супруга не брезговала во вторым недельным вторникам здоровой консервой, полной модифицированного добра.

Но вот бабушка со стороны Джо все пыталась исподтишка рассказать вроде родным внукам и внучкам, что за чертой гуманоидной оседлости живут существа с песьими головами, на хвостах которых стоят рекламные пароблюфукаторы, после которых органическая материя в желудках превращается в фигню.

Развод между представителями двух галактических рас — редко обходиться без скандалов и настойчивого интереса звездной публики.

Всегда найдутся те, кто будут вещать про ту или иную ксенофобию, матерый косморасизм и заплесневелые традиции окраинных миров, где все по старинке.

Были ведь и времена, когда гуманоиды были чище, выше и гуманнее. А негуманоиды — как трава зеленее. И всем было хорошо вдали друг от друга. Велик космос и его величие проявляется в отсутствии соседей.

Реклама!

Летающие коты-риэлторы на трех планетах заменят скрипачей-а дроидов!

Место куда скрываются от кредиторов — я попался на рекламу — новая планета! Все включено! Новая квартира, новый садовый участок, новая красивая жена! Она-то как и многих меня сгубила — покупала в кредит то, что хотели учредители этой галактики!

и все!

И вы знаете, кем она оказалась?

Об этом — в нашем следующем выпуске!

Космические шоу продолжаются, для вас и только для вас!

Всегда, везде и лишь с самой нужной и полезной рекламой!

Мы делаем ваши миры выше, быстрее, сильнее. Дешево, надежно, под ключ — как всегда, только еще лучше!

В суровых рейтингах мега-шоу побеждает сильнейший. Зрительские симпатии требуют особого внимания. А уж за объемами поставляемых хлебов да зрелищ следят не простые, а вселенские разумы. Потому что думать нужно за всех и сразу обо всем.

На планерке Главной Редакции Любых-Шоу-Которые-Вам-Посчастливилось-Видеть бойко и звонко чеканятся отчеты, озвучивается аналитика и финансирование, бонусы и проценты, голоса сменяют друг друга, а иногда слышится особенно воодушевленное шипение и перестукивания о столы клювами и тяжелыми тупыми предметами. Видимо, папками с документами.

А любая здоровая дискуссия может перейти во вполне качественный межрасовый конфликт — вершатся судьбы миров и вселенных, когда борьба идет за каждую драгоценную минуту прайм-тайма. Та же делегация летающих котов-риэлтеров ни капли не стесняется и выцарапывает рекламное время по секундам.

Огромные рейтинговые цифры поражают воображение и автоматически доводят до обморока от счастья. По этому поводу в коридорах давно шушукаются: дескать, хочешь обморок вне очереди — пойди и испробуй большого счастья на планерке, раз такой смелый.

«Стоит только начать. Втягиваешься как будто всегда этим жил, и без этого уже никак», — говорят бывалые, загадочно щуря посветлевшие просветленные глаза. Их руки мелко и почти незаметно подрагивают. И всем сразу понятно — так это от счастья, конечно же.

И тут не до выяснений гуманоид или негуманоид, здесь работает единственное правило, и оно равняет всех: Не бывал на планерке — не видел жизни.

Так почему бы не прикоснуться к прекрасному? И почему бы, в самом деле, не сунуться в этот райский шоу-уголок?

Потому что раз такой смелый, так иди и испробуй большого счастья. А жив останешься — приходи еще.

А теперь нашу программу продолжает фильм «Государь император и его семья мудохают зеленых ящеров»!..

Затем вы можете принять участие в опросе, сообщив нам в ходе квадроголосования, кому выражаете свои симпатии — государю или зеленым ящерам.

 

Арти Д. Александер, А. Санти

Вдохновение

Он сидит в этом зале с раннего утра. Это его работа. На столе под рукой бумага и ручка, прямо перед ним ноутбук, сбоку от него диктофон и еще несколько приспособлений из разных эпох. Самое интересное и странное из них — это очки, которые когда-то достались ему в подарок, с загадочно торчащими приспособлениями, может быть, защищающими от неведомых хищников неизвестных планет. В них почти ничего не было видно, и истинное назначение было давно забыто, но через их зеленоватые стекла можно было рассматривать безликий свет искусственных ламп, и тогда он приобретал множество приятных оттенков. Временами он рассеянно оглядывает ярко освещенный и уходящий вдаль зал с множеством разных секций. Мимо него течет река посетителей. Не таким он представлял свое будущее и Будущее вообще…

«Надо бы что-то придумать, ну хоть что-то», — думает он. Но вокруг такая бездонная пустота, что ничего не приходит в голову. Мысль о том, что надо что-то придумать, терзает его каждый день, и каждый день оборачивается пустотой. На него каждый день смотрят десятки разных глаз, равнодушно проплывающих мимо. Они ненадолго задерживаются, чтоб прочитать табличку на его столе, и равнодушно направляются дальше.

Он устало трет виски и бессильно опускает голову. В свой перерыв на обед он привычно проходит по общему коридору. Хлопает по плечу погруженного в очередную заказную работу знакомого коллегу.

— Ну что, пойдем выпьем по чашечке чая? — Заранее зная ответ, он смеется.

— Ну ты и шутник! — отмахивается коллега, изображая улыбку и ни на секунду не отрываясь от рабочего процесса.

— Захочешь прогуляться — присоединяйся. Ты знаешь, где меня найти. Поболтаем о том о сем…

— Да, конечно. Приду, только работу закончу, — коллега условно кивает на огромный список заказов, — и весь твой.

— Ты уж постарайся, а то так девушку твою уведу, и не заметишь…

— Представляю, как ты ее уводишь, и не знаю, смеяться или пожалеть, — смеется коллега.

* * *

Еще одно утро и один день… Пустая бумага услужливо лежит под рукой, экран ноутбука, замерший в ожидании, мигающий готовностью сигнал диктофона… И снова полная и пугающая пустота в голове. Он смотрит в зал, наполненный посетителями, но взгляду не за что зацепиться. Наполненный зал по-прежнему остается, словно пустой и прозрачный холодный сосуд. Его хочется вдребезги разбить и выйти наружу. Под солнце или ветер. Но он знает: там снаружи тоже ничего нет. Нет даже солнца и ветра, но никто этого не замечает, ведь они нужны только ему. Он отрывает от бумаги уголок и, смяв, бросает в угол. Там уже скопилась кучка таких же бумажных шариков. Иногда это помогает не думать о плохом. Он улыбается, видя, что бросание бумажек привлекает больше внимания, чем задумчивое сидение перед экраном. Если жизнь кажется абсолютно бесполезной, значит, в ней явственно отсутствует что-то ради чего стоит жить. Должна быть какая-то идея. Такая, ради которой захочется перевернуть весь этот мир. Такое уже не раз с ним случалось. Он посмотрел на стеллаж, заполненный его трудами. И каждый из этих трудов он пережил со всей полнотой, прежде чем представить другим. Он не умел и не хотел ничего другого. Это единственное его призвание и способ существования. И он будет бороться за это до конца. Завтра придет новый день. Он войдет в зал, и снова включится монитор и диктофон, готовые к работе, останется только сказать слово. Он встал, и свет автоматически погас, оставив услужливую полоску, ведущую к выходу. Его рабочий день на сегодня закончен. Но работа в обширном зале с его уходом не замирает никогда. Посетители по-прежнему задерживаются на минуту, осматривая его стол. Все так же ослепительно светло и бесшумно. Он уходит, аккуратно закрыв за собой дверь, хотя этого не требуется. Он почти такой же, как остальные сотрудники этого интерактивного музея. От простых экспонатов и работников его отличает только надпись на табличке: «Последний писатель».

И пояснение на языке машин: «Раньше писателями были люди, но они не справлялись с этой работой. Им мешала эмоциональная зависимость, и требовалось так называемое Вдохновение. Это последний писатель-человек в мире стабильно пишущих и совершенных писателей-машин».

 

Ольга Шатохина

Последний кластер

Тест на разумность

Назвали черепахой? Обидно. Хотя если вдуматься — каска и доспехи всегда при себе, позволительно греться на солнце, ничего не делая, и спать по полгода. И кроссовки черепахам не нужны, у них шкура толстая и когти есть. Вот только черепах никто не считает гуманоидами, достойными решать вопросы устройства жизни на своей родной планете. Конечно, за них норовят заступиться профессиональные экологи с примкнувшими энтузиастами. Но и экологов на всех почему-то не хватает, и их голос далеко не решающий.

С тех пор, как ученые различных обитаемых миров независимо друг от друга неоспоримо доказали, что основным фактором эволюционного отбора была способность бегать, прошло много времени, и научная теория обрела силу всеобщего закона. Та цивилизация, где не бегают, — исключается из списка полноправных разумных.

Когда тепло и солнечно , с самого раннего утра образуется немыслимое количество гуляющих с собаками, детьми и самокатами, и велогоны опять же. И хвалёная местная дорожка хоть формально и поделена между бегающими и ездящими, но на практике — с учетом броуновского мельтешения карман-терьеров на рулетках и их, увы, столь же непредсказуемых хозяек — от того разделения чувства безопасности не особо прибавляется. А вот когда хмуро, серо, сыро и холодно чужие здесь если и ходят, то в весьма щадящей дозировке. Кругом одни чудаки в кроссовках.

«Бег между звезд. Дневник»

Разумеется, в этом вопросе гуманоиды по определению имеют преимущество, поскольку планет, населенных разумными гепардами или свифтовскими мудрыми лошадьми, пока никто не нашел. Да и в беговых состязаниях гепарды и лошади уступают человеку — если дистанция достаточно длинная.

Большинство форм разумной жизни подобно гуманоидам, но часто бывает так, что подобие это отнюдь не абсолютное. Почему неандертальцы вымерли, а кроманьонцы на Земле не только выжили, но и со временем их потомки расселились по Галактике? Потому что вторые были приспособлены к бегу, а первые нет.

И вот теперь в память об этом на Земле проходит марафон, мейджор из мейджоров, попасть на который — большая удача для всякого разумного, а значит бегающего существа. Квалификация, лотерея, и все слоты разлетаются как горячие пирожки.

Нечего даже и пытаться проникнуть туда, так все говорят.

Но с другой стороны, чем я рискую?

«В смысле перепада высот наш мегаполис, конечно, не горный трейл, но применительно к перепаду температур и свойствам поверхностей под ногами, особенно в это чудесное весеннее время, тут вполне достойный экстрим. Со стороны Главного Парка ледяной ветер в атмосфере и ледниковый период на земле, за метромостом выглядывает солнце — и вот она, теплая прекрасная весна, но чуть обратно — и опять, здравствуй Северный полюс! Но всё-таки, это уже весна».

«Бег между звезд. Дневник »

Вот сижу перед компьютером и жду открытия регистрации. Знаю, что по всей Галактике точно так же сидит в ожидании великое множество таких же, как я. И не в пример более быстрых. У меня достижения скромные, можно надеяться только на попадание в первую волну регистрации, там можно и без квалификации. То есть, те, кто с ней — в первую очередь, но можно успеть. Так рассказывают…

Пришлось на всякий случай купить специальное приложение, которое отсылает заявку в первые доли секунды, превосходя человеческую реакцию во много раз.

Клик.

Ушло! Ну, теперь смотрим, что будет. Шансов практически никаких, конечно.

Вы успешно прошли регистрацию на забег. Ваш номер…

Успешно? А как же квалификация, лотерея, строгий отбор?

Да это же просто чудо!

На вопрос, как отмечаете Вальпургиеву ночь, ответила честно — вот, только что бегали в парке под стаей летучих мышей. И все правда, что характерно. Серебряное в сумерках озеро, лунный серп, стая летучих мышей на фоне темнеющего неба. Лично для меня самым удивительным оказалось то, что я их немножко слышу.

Бег среди звезд. Дневник

Осталось пробежать, уложившись в контрольное время. Задача все-таки не самая тривиальная, поскольку бегаю я не быстро. Черепаха, попросту говоря. Ну, знаете, как это бывает, после каждого мало-мальски забега в соцсетях «марафон за пять часов — это не пробежали, а пешком прошли». А мне если в эти самые пять часов уложиться — считай, повезло еще сильнее, чем с регистрацией.

Но, к счастью, их там все-таки шесть, часов этих самых. Это я осилю.

Большой Будильник или Как я начала бегать

Вот так, чтобы по собственной воле выйти и побежать — это случилось в последний школьный год, когда внезапно пришла радостная весть, что пресловутую пятерку по не менее пресловутой «физре» получат только те, кто пробежит 2 км за 10 минут. Говоря по-современному — по 5.

Хорошо помню свой тогдашний шок. Я ведь уже успела прийти к выводу, что бегать я не могу вообще, потому как «дыхалка короткая». Про «мертвую точку» и «второе дыхание» никто никогда ничего не объяснял. При первой попытке пробежать на уроке — подвернула ногу, сильно. До недавнего времени эта травма о себе напоминала.

Наверное, можно было поклянчить, но это никогда не было моим путём.

«По парку неспешной трусцой бежал морж в резиновых сапогах и сломом наперевес…» Очень трудно объяснить тому кто далёк от зожных реалий, что это не цитата из Кэрролла и не заявка на литературный конкурс в стиле абсурдизма.

Бег между звезд. Дневник

В общем, будильник на пораньше и разведывать трассу. Кроме шуток, сейчас думаю — так ведь натуральный трейл был, только короткий и достаточно плоский. Спортплощадка была совсем маленькая, посему километровый круг был проложен прямо по территории, большей часть грунтовая тропа.

В качестве группы поддержки — маман с тем самым будильником наперевес (ну не было в доме секундомера!). Самое смешное, что за несколько тренировок я все же наловчилась одолевать дистанцию за указанное время. Самый яркий момент — заканчиваю первый круг, и тут злобный лай, на меня бросается большая собака. Без всяких признаков поводка и намордника. Конечно, а где еще собачку выгуливать кроме школьной территории…

Холодная овсянка, на воде, без сахара… Не хочешь холодную овсянку на воде без сахара? Значит, не хочешь есть!

Бег среди звезд. Дневник

И это был едва ли не единственный раз, когда моя родительница среагировала вовремя. Обычно — то превентивные ковровые бомбардировки, то проспали нашествие противника. А тут с лютым ревом, из которого при желании можно было бы вычленить отдельные слова ругательного содержания, размахивая будильником, она устремилась наперерез милому песику, который, конечно же, только поиграть хотел. Псина умолкла и попятилась.

Очнулась хозяйка:

— А вы на меня не кричите! У меня собака дорогая!

Зря она это, ой как зря…

В общем, ввиду отсутствия явной опасности я убежала на второй круг. По завершении — ни тетки, ни собаки. Больше не появлялись никогда. Что с ними сделала маман, не знаю до сих пор. Возможно, убила и съела.

Готовность к переменам — это хорошо. Открытость новому — вообще зашибись. Да я и не спорю. Но вотуме три дня со скрежетом зубовным и словами непечатными встаю проявлять физическую активность до начала повседневных трудов. И это ничуть не легче, чем полгода назад — осознавать, что утром только тьма (и вечером тоже, а значит фонарик — мает хэв номер раз). И ведь это хорошо, когда света больше чем темноты! Хотя первый раз увидев в реальности, что такое белая ночь, помню, почувствовала себя крайне неуютно. Но пока к этому достатку света привыкнешь. Ида, вчера все к вечеру оттаяло, а за ночь прекраснейшим образом замерзло. Это вот и есть весна, да.

Бег между звезд. Дневник

Самое смешное, что в итоге я пробежала даже с запасом, и клянчить пятерку не пришлось, но даже это не убедило меня, что бегать я все-таки умею. Тем более, что потом был первый курс, где я по наивности записалась в лыжную группу Я-то любила на лыжах покататься, и никто не предупредил, что тут под этим названием скрывается место хронического подвига — «а теперь небольшой кросс вокруг всего университета». Бегом, осень же. В общем, после пары таких кроссов и добрых комментариев тренерши в мой адрес «надо же, и эта добежала», я оттуда ушла в группу более безобидную.

Конечно, же мыслей о беге не возникало.

Холивар о беге на морозе, слава мирозданию, прошел мимо меня. Ну почти… Наверное потому что к героизму ради героизма я совсем не склонна — в силу чего и понятна моя точка зрения в холиваре «спортсмены vs физкультурники».

Бег между звезд. Дневник

А там ну что холиварить, когда существуют прекрасные, поистине бронированные тайтсы (купленные в разгар жаркого лета, что особенно вдохновляет), двухслойные штаны разной степени утепленности, термобельишко и собственноручно сшитые манжеты на голеностоп.

Первый звоночек в хорошую сторону прозвенел много лет спустя. Тогда после кучи неприятностей, проблем и откровенных жизненных катастроф вдруг случился просвет во вполне объяснимой депрессии. Ну вот отпустило меня, и случилось это в парке. И я побежала, просто так.

Это уже было похоже на правду, но еще не всерьез.

Потом было много чего, и напрягов тоже было еще сверх всякой меры. А я из тех, для кого хронический стресс оборачивается лишним весом, если мер не принимать. В качестве меры было решено ходить быстрым шагом. И однажды, внезапно, зайдя в парк после работы, чтобы пройти еще сколько-то в дополнение к утренним 5–6 км, я поймала себя на том что бегу. Ага, в туфлях. Даже не поверила. Ринулась домой за кроссовками.

Да. Оказывается, я могу бегать.

Когда крылья не растут

Но не слишком быстро, повторяю в который раз. В соцсети хоть не заглядывай, там, похоже, все с крыльями на пятках, вроде Меркурия. В чужие аккаунты виртуальных приложений для бега я не заглядываю никогда вообще. Однако вот она, моя регистрация на мейджор мейджоров. Последний кластер, конечно, но все равно — удача. Небывалая.

Все равно, что получить в подарок на Женский день не открытку с типографским пожеланием счастья, а новейшего андроида «Бегущий рядом», сконструированного специально для тех, кому трудно бегать в одиночку. Его можно настроить на программу подготовки к главному марафону. Цена такого андроида — стратосферная, но лист ожидания еще больше.

… Погода, конечно, ужасна. Достаточно тепло, чтобы снег таял, а тут еще и дождь сверху но недостаточно — чтобы растаявшее тут же не замерзало на основательно промороженной почве и сильном ветру И сколько коммунальные службы не ругай …  оно вот так, одновременно тает и замерзает. Неравномерно. Тут ледяная пленка, там натекло от души и застыло хорошим таким, отменной скользкости горбом, а вот здесь изволил сохраниться голый асфальт. Подвергла апгрейду накладные шипы — с помощью ножниц и запасных шнурков. Ибо это замечательное изобретение нелегко подобрать по размеру («у нас только два размера — велико и мало»). А снимать\надевать, если есть необходимость по ходу зайти в помещение или наоборот выбраться оттуда обратно в ледяной мир — отдельный маленький квест. Хотя в любом случае это лучше, чем всюду лед, и мы на нем, такие беспомощные …  Из вчерашнего, как раз квинтэссенция такого состояния: заледенелая площадь, посреди нее упитанный дяденька и не менее упитанный песик, оба скользят и близки к отчаянию.

Бег среди звезд. Дневник

Потому что от всякой полноправной цивилизации должны быть участники. Если нет никого — возникают вопросы, и вполне возможно, что в следующем сезоне участников от такой цивилизации не будет никогда. Неразумные же, неполноправные. Куда им теперь. Вроде бы можно подать заявку на повторное признание разумности, но получить положительный ответ еще никому и никогда не удавалось.

Но мне не до подвигов и чемпионских лавров, я просто хочу пробежать легендарный марафон и потом медальку финишера на видное место повесить.

После метели — не столько бег, сколько прыг по сугробам. Правда, мощеные дорожки, еще недавно ледяные до безобразия, слегка очистились от льда, можно теперь и по ним. Зато мороз. Повезло точно попасть в короткий период, когда снежные заряды плотности «совсем ничего не видно »  уже закончились, небо очистилось, а серая хмарь вот как сейчас еще не наползла. Было солнце. К солнцу прилагалась такая поземка, что возвращаться пришлось строго по принципу «я знаю, что ЗДЕСЬ тропинка». Визуально тропинка от снежной целины была неотличима совсем. Зато солнце, что в декабре — жизненно необходимая роскошь.

Бег среди звезд. Дневник

Время на подготовку есть. Подходящие места тоже. Можно выбраться даже в тот старинный парк, где проложен круг для прославленного марафона. А можно и поближе к дому. Тут тоже неплохо, парк обширный, с прудами и горками. Весна по давней привычке медлила-медлила, потом вдруг бац — всё вокруг зеленеет и цветет. Внезапно. Белки переодеться не успели, так и шастают пока в зимнем сером. Утки, рыжие и здоровенные, побольше иной собаки, важно гуляют по суше, уступая дорогу бегающим людям явно лишь в порядке громадного одолжения. Погрузившись в сапоги по самые первичные признаки, а в воду почти по верхний край сапог медитируют рыбаки. Посреди болотной хляби на низком берегу возвышается художник — пейзаж пишет.

Слякоть мне нравится немножко больше чем лёд — не так скользит. Серое небо, ноздреватый снег, и листья, которые осыпаются сейчас с веток вперемешку с осколками ледяного дождя. И даже грязь — кому по грязи побегать надо? Зато великая и ужасная Земляная плотина заснежена и с трудом отделима от белесого неба. Кора мокрых сосен не просто бронзовых оттенков, а в густую красноту — реальное краснолесье. А шишки и корни сейчас под снегом, удобно.

Бег среди звезд. Дневник

Чуть дальше в тех же хлябях сидит в засаде фотограф, держит на прицеле бобровую плотину. Одинокие представители племени шашлыкеров (интересно, как их выбирают, по жребию или кто в карты проигрался?) зябко ежатся, карауля для друзей и близких захваченные с ночи участки с мангалами. У родников, несмотря на раннее утро, уже толпа жаждущих. Счастливый обладатель радиоуправляемого самолета-этажерки гоняет свою игрушку над футбольным полем. Сплоченная команда в составе пары персон в костюмах, двух работяг в спецовках и норовящей сложиться без предупреждения стремянки поправляет веночек на той самой «зеленой голове», из-за которой на днях было столько шума. Скульптуру в виде гигантской головы поставили на одной из главных площадей нашего мегаполиса, но многим она показалась недостаточно эстетичной. Отправили в зеленую зону. На фоне свежих листьев ее не сразу и заметишь.

Бегай — не хочу, в свое удовольствие. Однако, может быть, я все же могу пробежать быстро?.. Есть же методики подготовки, а бегаю я не первый год. Если побегать интервалы и темповые, так неужели я не справлюсь, не вытяну, хотя бы на средний результат?

«Я хочу увлечь вас скоростью!» — каждый день кричит баннер в паблике Бегоблоггера, подписывающегося еще и Дядюшка Темп. Каждая его статья вызывает шквал восторженных откликов тех, кто еще недавно был, что называется, поперек себя шире, а теперь легко выбегает марафон из трех часов. Я не комментирую, но подписываюсь на этот паблик ради мотивации.

Погода, которую большинство называет плохой, то есть пасмурно и дождик — это на самом деле очень хорошо. Стадион сегодня был восхитительно пуст, не считая кошки с котенком. Они тренировались следить за птичками.

Бег среди звезд. Дневник

И начинается… Через полтора месяца я пребываю в уверенности, что не умею бегать вообще. Страшно выходить даже в ближайший парк, а тем более на любимые пробежки-путешествия по нашему огромному мегаполису, где все же достаточно зелени и воды, и снежных пространств зимой. У меня ничего не получается.

А ведь надо еще медицинское свидетельство принести.

За месяц до старта я уверена, что не буду участвовать. Не умею я быстро бегать, и вообще ничего не хочу. Стартовый взнос жалко, конечно.

Ну не умею я бегать быстро, не умею! Не дано. Может, ну его, этот мейджор мейджоров?

Нет.

Я его пробегу.

Не гнать!

В последнем кластере неминуемо успеваешь замерзнуть, если погода к тому хоть немного располагает. А осенним утром она к тому располагает, да еще как. Но гремит музыка, над толпой летает дрон с камерой, ди-джей весело кричит. Наконец, и наши дальние ряды зашевелились, пока еще мелкими шажочками.

Арка!

Только не гнать, только не гнать.

Знакомое лицо, да и весь облик. В социальных сетях эта стильная девушка мелькает регулярно, собирая урожай лайков. Бегает она всегда на фоне изумительных пейзажей — скалы, бескрайние пляжи, туманы, рассветы и закаты. Их мир называется Туманный Закат, в Содружество вступил недавно. Там все позируют на фоне природной красоты, похоже, у них манежи и асфальтовые марафоны не в чести. Она и бежит красиво, будто ежесекундно позирует для своих великолепных селфи. Интересно, почему из последнего кластера, неужто звезда инстаграмма бегает столь же медленно как я?

Но как бы то ни было, мы с ней бежим вровень. И через несколько минут даже начинаем перекидываться репликами. Мол, с погодой повезло, дождя нет, но и не жарко. И главное не ускоряться.

Зимний пляж великолепен своей пустотой. А по чему легче бегать, по песку или свежему снегу это еще вопрос. Лишь бы не лёд! Вообще сегодня стоял сплошной снежный сумрак, но вдруг на пару минут выглянуло яркое солнце, ну насколько оно может быть ярким в конце ноября. Сразу засияло все — и снег, и лед , — и даже сухая приречная трава вспомнила, что охра это теплый цвет. Прямо подарок посреди хмурого утра!

Бег среди звезд. Дневник

Нас догоняет какой-то жизнерадостный субъект в бейсболке с надписью «Увлеку скоростью».

— Эх, девчонки, вы даже не представляете, какая может быть беда, если перестать бегать!

Ну повезло, нечего сказать. Липучка уличная, подвид «трепло». Хотя выглядит знакомо, а, это же тот самый Бегоблоггер, он же Дядюшка Темп, который постоянно напоминает, что не умеющий бегать быстро — ничего не достоин.

— Хотя я бы контрольное время сократил. Три с половиной часа и хватит, кто не может уложиться, все равно не бегает, а пешком ходит. Как вам такое, а? Ха-ха-ха!

Зря я бегом занялась. Надо было боксом. Нет, стрельбой. И чтобы разрешение на бластер и лицензию на убийство…

Понятно, что вечер субботы да при хорошей погоде — не лучшее время, чтобы посещать что бы то ни было, находящееся в открытом доступе. Но это был первый прикидочный набег на указанную местность, разведка боем, точнее, бегом, так что вполне гладко прошло. Напуганные собственным непониманием того, как можно бегать в жару да в горку градские обыватели не в счет.

Бег среди звезд. Дневник

Обогнал, удаляется. Хорошо. Напарница смотрит перед собой, и я понимаю, что ей не по себе.

— Меня никто не понял, да я и сама теперь не понимаю.

— У вас же так много бегают, — говорю я.

— Это всё я, — выдыхает она. — У меня аккаунтов много.

— Ты?

— Да… Я пыталась собрать команду, но никто не верит. Да и тяжело, мы же не очень приспособлены к бегу. Кажется, мы далеко, кому нужна наша планета. В общем, никто меня не послушал. И я сделала много аккаунтов. Чтобы наша планета выглядела, будто там много бегунов. Надеюсь, в будущем появятся и другие.

Она дергается вперед, будто потеряв равновесие, но выпрямляется таким движением, что в ее облике на мгновение не оказывается ничего человеческого.

— У вас что, костей нет? — невольно вырывается у меня.

— Есть, но не очень твердые, вроде ваших связок. Чтобы бегать, надо их удерживать напряженными.

Представить страшно!

Сегодня весь день в режиме «а сдавать надо было позавчера »,  и сколько этого всего надо — сбилась со счету. Крыша собралась в путь и спорит сама с собой — в какую именно сторону Сегодняшнее «позавчера» отправилось по назначению, завтра неминуемо будет новое. А в парке свежий снег, и его почистить не успели, ура! Скрип-скрип под кроссовками все 8 км, и даже почти все горки успела забежать. И — отпустило.

Бег среди звезд. Дневник

— Девчонки! Да сойдите же вы, что мучаетесь! Не последний марафон, ха-ха-ха! О здоровье подумайте!

Лишних сил нет даже помотать головой, но я не сойду. Не хочу, чтобы этот развеселый гад злорадствовал. И просто не хочу сходить.

Но до чего же шустро бежит, скотина, он же нас на круг обогнал, получается.

Если рядом с тобой — Чужой

— Эй ты! Негуманоид! Прочь с моего марафона!

Главный судья, председатель оргкомитета, кто он там еще, выскакивает на трассу и тянет руки к моей напарнице. Та уклоняется, но в глазах полыхает отчаяние. Она же вот-вот упадет!

— Судья! — ору я, пугаясь собственного хриплого рыка. — Бегоблоггер срезал! Заявляю протест!

Напарница ускоряется и уходит вперед, за поворот. Судья не преследует. Где-то за спиной несколько раз и разными голосами звучит «Бегоблоггер!». Трусцой, трусцой к тому же повороту, ругая себя за глупость. Кому я помогаю, она же точно не гуманоид! Вот так пожалеешь Чужого какого-нибудь… Но ведь точно срезал, он же догнал нас через считанные минуты. В канаве пересидеть не мог, все на виду. А дорога идет по насыпи через болото.

Когда по парку начинают летать попугайчики, первая мысль — ну всё, добегалась по жарище… до зелёных воробушков.

Бег среди звезд. Дневник

Кто-то быстро догоняет, на дорогу падает тень. Сейчас и меня начнут вытаскивать с трассы, может, тоже негуманоидом сочтут. А после того, как я стану драться и кусаться, — тем более.

Нет, это волонтер на велосипеде. Тот самый веселый симпатяга, который с шутками и прибаутками разгонял толпу гуляющих сразу после старта… кажется, вечность назад. Притормаживает около меня, интересуется:

— Всё в порядке?

— Такое здесь бывает? — пытаюсь пошутить я.

Он смеется:

— Пить хочешь? У меня вода есть.

Мотаю головой, пить, правда, не хочется. И не помню, можно ли по правилам принимать такую помощь от официальных волонтеров забега. Но в любом случае организм привык обходиться малым, мне еще полтора километра до очередных двух глотков. Если не упаду раньше. Нееееет! Не упаду!

У волонтера на бейдже имя и фамилия — Никита Петрушин. Что-то знакомое или мне уже мерещится? Он замечает направление моего взгляда, поясняет:

— Я из Лайвлиба.

Ну, конечно, Лайвлиб, Живая Библиотека. Социальная сеть для книгочеев, старая, именитая, настоящий приют интеллектуалов. Изящные литературные игры, виртуальные квесты, вдумчивые подробные рецензии. Мне даже довелось написать о «Рожденном бегать».

Вот чем бег однозначно прекрасен, кроме прочих достоинств, так это ощущением полноты жизни. Никаких «неделя пролетела как полчаса, заметить не успеваешь». Надев кроссовки, ты будешь замечать всё. Сюрпризов хватит …  не всегда приятных, например, вот как в это время года, можно обнаружить, что идеальная дорожка за одни сутки превратилась в столь же идеальное зеркало. Но приятные тоже будут. Иногда даже можно обнаружить, что незнакомые люди способны улыбаться друг другу.

Бег среди звезд. Дневник

— Так кто там срезал? — спрашивает Никита.

— Бегоблоггер.

— Вот как? Не видел, что он здесь.

— Он срезал, — бессвязно бормочу я, — люди так быстро не бегают. И он совсем не потеет.

Только теперь понимаю, что в этом и дело. Мою футболку можно выжимать, с кепки откровенно течет. А этот был сухой и свеженький. Через болото срезал? Тропки есть, ориентировщики там бегают. Но на болоте грязно всегда. А он не только сухой, но и чистенький. Ох, пригодилась моя привычка смотреть по сторонам!

Может их несколько, стая близнецов?

Не знаю и знать не хочу. Мне ноги переставлять надо. Никита уносится вперед, меня никто не пытается снять с дистанции. За долгожданным поворотом — тень! Натыкаюсь на еле ковыляющую напарницу. Впереди длиннющий прямой участок, но нашего заклятого приятеля там нет. Видно только стремительно удаляющегося велосипедиста.

Мы уже не разговариваем, бережем силы. Огромная тетка из гуляющих вдруг шагает нам наперерез:

— А вы что, не просто так бегаете?..

Отвечаю одним словом. Непечатным.

Есть такое дело — миры спасать

И вот мы снова проскакиваем — проползаем, если уж честно — под нарядной аркой. Давайте нам медальки, мы их честно заслужили!

— Сюда, сюда! — кричит тот самый судья, которого я так яростно отгоняла от напарницы. — Мы вас награждать будем!

Награждать? За что? Не первые, мягко говоря. За нами только маленькая, но сплоченная группа из системы Проксимы, и отдельные редкие фигурки — хвост растянувшегося марафона. По номерам видно, что там уже не земляне, но они стараются, еще бы.

Подходим, смотрим одинаково настороженно. Но судья вроде бы искренне дружелюбен, прочие дружно аплодируют. Нам несут медали, да не простенькие финишерские, а какие-то очень красивые, будто настоящие. И кубки тащат, и дипломы в рамочках. Я, ничего не понимая, разглядываю всё это добро и постепенно осознаю — это за первое место в зачете среди землян. Ну и соответственно, в зачете среди уроженцев планеты Туманный Закат моей напарнице. Оттуда точно больше никого нет.

Первое место по землянам! На мейджоре мейджоров! Со временем без малого шесть часов. Как?!

…Я сижу на удачно подвернувшемся кресломешке, кутаюсь в шуршащую термонакидку и упорно думаю, что это шутка, розыгрыш, ошибка. Но никто не появляется, чтобы отобрать у меня большой красивый кубок.

Даже тот, кому по определению суждено неподвижно торчать в болоте, способен что-то изменить. Вот — белокрыльник болотный, да, определение у него такое. Он плывет! Со всем, так сказать, скарбом, чадами и домочадцами, с длинными корнями и набухшими бутонами — ядовитый и важный, как медуза цианея, он плывет… По течению? Да, по течению. Но для того, кто по определению обязан неподвижно торчать в болоте и это очень неплохо.

Бег среди звезд. Дневник

Со стороны болота, аккуратно обходя стартовый городок, ползет вереница приземистых роботов. Присматриваюсь — часть из них несет плотно закрытые контейнеры с непонятным содержимым, а четверо — большой длинный сверток, сверхпрочная сетка поверх нехитрого ковра из раздевалки, вон и пятно от геля виднеется. Сверток шевелится, издает недобрые звуки. Замыкающий робот тащит на вытянутом манипуляторе кепочку с надписью «Увлеку скоростью». Процессия скрывается в недрах серебристой фуры.

Это что же получается? От планеты Земля кроме меня никого не было?!

Это как же?!. Я же и не надеялась, почти наудачу нажала регистрацию! А если бы…

Напарница лежит прямо на земле, ей явно не холодно. Туманный Закат, похоже, весьма прохладный мир. А я вспоминаю бесчисленные статьи Бегоблоггера о недоступности для простого любителя этого марафона. Кто-то поверил. Кто-то раньше участвовал и теперь не захотел, тысяча причин для того может быть.

Но ведь и правда, как это, оказывается, легко. Дождаться закрытия финиша и констатации факта, что ни одного финишера от планеты Земля нет. И сразу отправить готовую — она неминуемо была у него заранее подготовлена, это-то ясно! — заявку на колонизацию.

— Надо собирать команду к следующему, — говорю я вслух. — А то мало ли…

— Ага, — отзывается она. — Я же еле дотянула.

— В следующий раз будет легче. — Сама я не особо в это верю, но очень надеюсь.

— Будем дружить.

— У вас что, тоже в женскую дружбу верить не принято?

По крайней мере, поссориться из-за самца нам точно не грозит.