Ранним утром следующего дня, перед самой зарей, когда любой цивилизованный и респектабельный человек должен давным-давно спать, а чей уровень цивилизованности и респектабельности не соответствует высоким стандартам, лишь возвращается домой…

– Черт побери!

Джонатон отбросил покрывало и, соскочив с кровати, ударился коленом обо что-то невидимое. Он попытался нащупать свою одежду и столкнулся с еще каким-то неопознанным предметом.

Проклятие, комната такая неудобная, что в ней можно передвигаться лишь тогда, когда она хорошо освещена, а среди ночи это настоящая западня. Эдвардс, без сомнения, найдет здесь поутру несчастную жертву, сраженную какой-либо непонятного предназначения громадной штуковиной, вырезанной и раскрашенной аборигенами, живущими недалеко от вершин Гималаев.

Маркиз представил себе, как Эдвардс ошеломленно разглядывает его распростертое на полу тело, рассуждая вслух, что этого можно было бы избежать, если бы его светлость прежде прислушался к его словам.

Дворецкий и правда советовал Джонатону использовать в качестве спальни комнату, которая, по желанию сэра Николаса, была почти пуста, во всяком случае, по сравнению с другими комнатами в этом доме. Маркизу, однако, пришлись по душе именно хаотические джунгли, которые наилучшим образом характеризовали дом. Спотыкаясь, он направился к комоду, больно стукаясь о многочисленные сильно выступавшие вперед ручки.

– Проклятие! – Втянув в себя воздух, Джонатон пошарил рукой, пытаясь найти спички, которые, как он знал, находились где-то здесь. Вероятно, он нашел бы свою смерть, если бы попытался спуститься по лестнице без света. Накинув на себя халат, Джонатон взял лампу и направился в библиотеку.

Спускаясь по лестнице, маркиз старался не думать о том, что до сих пор не сделал ничего существенного. Разумеется, он извинился, сказал Фионе, что хотел бы нанести ей официальный визит, но ничего не сказал ни о женитьбе, ни о любви.

Впрочем, после того как они с Фионой вернулись в бальный зал, у него ни разу не появилось возможности для приватного разговора. Им удалось станцевать еще лишь один танец, хотя даже это было непросто, Фиону постоянно приглашали, а графиня Орсетти ухитрялась следить за каждым его шагом.

Даже леди Норкрофт, похоже, пристально наблюдала за поведением Джонатона, и это очень его раздражало, хотя он не мог не признать, что эта настороженность в какой-то степени была оправданной.

В итоге ему так и не выпал шанс снова заключить Фиону в объятия и поцеловать настолько крепко, насколько она того заслуживала; однако всякий раз, когда их взгляды встречались, приводящие обоих в трепет искры постоянно проскакивали между ними, а в воздухе стояло некое осязаемое ощущение ожидания. Джонатона удивляло лишь, что все, кто смотрел на них, этого не замечали.

Разумеется, Оливер, Уортон и Кавендиш дружно прокомментировали возвращение Джонатона из оранжереи, заявив, что теперь он не выглядит столь несчастным, как прежде. Ничего удивительного, он и в самом деле чувствовал себя на редкость веселым и общительным.

Спустившись по лестнице, Джонатон повернул в сторону библиотеки, двигаясь с большой осторожностью, поскольку в этом доме любая вещь способна была ни с того ни с сего наброситься на него. Вероятно, ему следует что-то сделать с домом, прежде чем он приведет сюда жену.

Жену? Фиону?

Странно, но мысль о Фионе как о жене больше не наполняла его сердце ужасом. Правда, оставалось еще некоторое опасение, иначе он не колебался бы и признался ей в любви, попросил руки и так далее. Впрочем, он мог бы уже сделать все это, если бы им внезапно не помешали графиня и ее Бернардо.

Джонатон презрительно фыркнул и толкнул дверь, после чего, войдя в библиотеку, поднял лампу вверх, чтобы избежать возможных столкновений на пути к письменному столу.

Как ни странно, Фиона не сказала, что не проявляет интереса к графу; более того, она вообще ничего о нем не сказала, лишь упомянула о его высокомерии. Судя по всему, она была рада избавиться от его присутствия, но это может объясняться естественным нежеланием любой женщины видеть, как новый любовник сталкивается лицом к лицу со старым.

Но неужели прошлое Фионы – это Бернардо? Этот вопрос лишал Джонатона сна. Определенно он где-то уже видел графа, но где именно?

Джонатон сел за стол и раскрыл папку с рисунками. Перелистывая страницы, он обращал внимание лишь на изображения обнаженных людей и вскоре нашел нужный рисунок.

Это был настоящий шок. Поднявшись, маркиз зажег все находящиеся в библиотеке лампы, вернувшись к столу, долго разглядывал рисунок.

Итак, он видел прежде это лицо, но что касается тела…

Джонатон тихо чертыхнулся. Что ж, рано или поздно, но он все равно узнает правду.

Фиона приподняла дверной молоточек, висевший на входной двери дома Джонатона. Понимая, что это самая предосудительная вещь, которую ей когда-либо довелось совершать, она все же опустила молоточек. Прийти в дом мужчины без приглашения и без сопровождения общество непременно сочтет серьезным проступком, но Джонатон был так близок к тому, чтобы сделать весьма приятные заявления и дать не менее приятные обещания! Кто знает, чем бы все кончилось, если бы им так внезапно не помешали накануне вечером?

Фиона сунула завернутый в коричневую бумагу экземпляр «Прекрасной капитуляции» под мышку и нетерпеливо топнула ногой. Законный повод или нет, но большинство людей расценили бы ее визит сюда в столь ранний час не иначе, как скандальный.

Ее сестры еще бодрствовали, когда она, Оливер и Эдвина поздно ночью вернулись домой, так что теперь все в доме, должно быть, спали сладким сном, за исключением слуг. При определенном везении ее отсутствие вообще может остаться незамеченным, а тот факт, что она, выскользнув из дома, сразу нашла наемный экипаж, уже был сродни чуду. Однако слишком долгое пребывание у закрытой двери могло оказаться самой рискованной частью всего этого предприятия.

Фиона подняла руку, чтобы снова воспользоваться дверным молоточком, и тут дверь внезапно открылась. На нее холодно уставился немолодой джентльмен, очевидно, дворецкий, с трудно определимым выражением лица.

Фиона наградила его любезной улыбкой:

– Добрый день. Я хотела бы видеть лорда Хелмсли, если возможно.

– Как прикажете доложить? – Дворецкий не проявил ни малейшего любопытства, словно появление молодой женщины у дверей Джонатона в столь ранний час было вполне в порядке вещей.

Может, ей лучше уйти?

Фиона тут же отбросила эту мысль.

– Мисс Фэрчайлд.

– Благодарю, мисс. – Впустив Фиону в холл, слуга взял у нее пальто и шляпу. – Я сообщу его светлости о вашем приходе. – Кивнув, он исчез в сумраке холла.

Фиона сделала глубокий вдох. По крайней мере Джонатон уже на ногах, и дворецкому не придется поднимать его с кровати, прерывая крепкий сон.

– Прошу вас, следуйте за мной. – Дворецкий появился словно ниоткуда, и Фиона вздрогнула. – Его светлость ждет вас в библиотеке.

– Где же еще? – бормотала Фиона про себя, следуя за дворецким к двери, которая находилась неподалеку.

Открыв дверь, дворецкий отступил в сторону, давая гостье возможность пройти.

Шагнув в библиотеку, Фиона тут же усомнилась, туда ли она попала. Уж не перепутал ли что-нибудь этот немолодой дворецкий?

Комната, где якобы ожидал ее маркиз, ни в малейшей степени не походила на библиотеку.

– Входите, – послышался голос Джонатона из глубины лабиринта, образуемого скульптурами, мебелью и разных видов и раскрасок предметами неизвестного назначения.

Дверь за ней захлопнулась, и она вздрогнула. Не то чтобы она испугалась, однако кто мог знать, что еще таится в глубинах комнаты?

– Боже милостивый, Джонатон, куда я попала?

– Милости прошу в мою библиотеку. – В голосе Джонатона прозвучала неприкрытая ирония.

– Вы смеетесь надо мной.

Фиона осторожно шагнула вперед. Прямо над головой она увидела скрещенные копья, которые удерживали громадные нубийские скульптуры, и невольно поежилась.

– А что это?

– Это стражи моей библиотеки, – все так же любезно сказал Джонатон.

– Но тут ничто не напоминает библиотеку!

Голова маркиза наконец появилась из-за какой-то колонны.

– Отчего же, здесь тоже имеются книги.

Фиона недоверчиво огляделась:

– И где же они?

– На полках, разумеется.

– А где полки?

Джонатон раздраженно взмахнул рукой:

– Вдоль стен, разве не заметно?

– Ах да, разумеется… Стены, полагаю, тоже где-то есть, – тихо сказала Фиона и двинулась вперед по проходу. В саду это была бы тропинка, здесь – всего лишь узкое пространство, где невозможно было пробираться, не цепляясь юбкой за каждый предмет.

И все же, несмотря на всю бестолковость, это место определенно зачаровывало, хотя поначалу с этим трудно было согласиться. Наверняка требуются годы, чтобы рассмотреть все, что здесь находилось. А что, если таков весь дом? Фиона почувствовала легкий озноб.

– Очень похоже на музей, – прошептала она, увидев чучело странного зверя, определить название которого затруднился бы и более опытный классификатор.

Тут в поле ее зрения появился Джонатон, и Фиона ошеломленно уставилась на него:

– Боже, вы не одеты!

– Наоборот, дорогая, я одет. На мне шелковые брюки, рубашка и халат. Просто я не облачен в одежды, предназначенные для приема гостей, поскольку не ожидал оных. – Он насмешливо вскинул бровь: – Несколько рановато для визита, не правда ли?

– Да, но я подумала, что лучше прийти сейчас, когда меня никто не заметит. – Фиона потупилась. – А вот почему вы поднялись так рано – это вопрос, ведь еще даже не рассвело.

– Я не мог спать. – Маркиз взглянул на гостью так, словно это она во всем виновата.

Решив дальше не испытывать его терпение, Фиона протянула книгу:

– Я подумала, что поскольку мы собираемся продолжать работу, это вам может понадобиться.

– «Прекрасная капитуляция».

Взяв книгу из ее рук, маркиз небрежно бросил ее на письменный стол – единственное пустое место в этой комнате.

– Что-нибудь еще?

Фиона почувствовала раздражение. Разумеется, было и кое-то еще, но в этот момент самым главным являлось следующее: что произошло после вчерашнего вечера?

Она не сделала ничего, чтобы заслужить подобное обращение, если не считать визита в неурочное время. К тому же она ожидала, что маркиз обрадуется ее неожиданному появлению.

– Я хотела бы обсудить… – Ее взгляд упал на завернутую в бумагу книгу, лежащую поверх папки с рисунками. – Некоторые литографии.

– А что с литографиями? – раздраженно спросил Джонатон.

– Меня беспокоит их качество. Учитывая скорость, с которой они были выполнены…

– Их качество превосходно. Вы не отличите оригиналы от оттисков.

– Не будьте смешным. – Фиона покачала головой. – Имеется большая разница между моими рисунками и вашими копиями.

– Вы в самом деле так считаете? – Маркиз бросил на нее суровый взгляд. – Может быть, попробуем сравнить?

– Отличная идея. – Фиона обошла стол, по пути нечаянно коснувшись Джонатона. В этом не было ее вины, она пришла сюда вовсе не для того, чтобы препираться с ним, и не понимала, почему он пребывает в дурном настроении.

Освободив книгу от обертки, Фиона раскрыла ее, затем извлекла из папки свои рисунки и нашла сначала литографии, а затем соответствующие рисунки.

Положив их рядом, она спросила:

– Ну, теперь вы видите разницу?

– Нет. – Маркиз пожал плечами. – Не вижу никаких существенных различий.

Отличия действительно оказались совершенно незначительными и объяснялись скорее всего качеством бумаги. Литографы проделали колоссальную работу, тем более если учитывать ту скорость, с которой они закончили свой труд. Фиона пришла к такому выводу сразу же, едва увидела пробный экземпляр. Однако ей нужно было хоть что-то сказать, поэтому она храбро продолжила:

– В таком случае, может, вы взглянете на эти литографии – здесь тоже нетрудно найти различия.

– Правда? Но я не вижу никаких различий, кроме, – маркиз вдруг нахмурился, – явного сходства с неким человеком, который встречался нам совсем недавно.

– В самом деле? – Фиона широко раскрыла глаза. – А я нет.

– Так-таки и не видите…

Она покачала головой:

– Нет.

– Но… Послушайте, Фиона. – Джонатон прищурил глаза. – Этот джентльмен действительно никого вам не напоминает?

– Не могу припомнить.

– А разве он не похож на… графа Орсетти?

– Что ж, при беглом взгляде, полагаю, есть некоторое сходство. – Фиона снова посмотрела на рисунки. – Вероятно, они оба итальянцы – смуглые и довольно красивые…

– А я говорю, это вылитый Орсетти! – Маркиз хлопнул ладонью по рисункам. – Вы рисовали Орсетти! Голого!

– Вздор! – Фиона покраснела. – Определенно я этого не делала.

– Лучше скажите: это Орсетти или не Орсетти?

– Нет.

Джонатон с недоверием уставился на гостью:

– На рисунке изображено обнаженное тело Орсетти!

– Определенно нет.

– Это он, и не надо меня дурачить.

– Стало быть, вы видели живого Орсетти без одежды? – любезно поинтересовалась Фиона.

– Разумеется, я не видел его без одежды! – Маркиз снова постучал пальцами по рисунку. – Но я узнаю это лицо где угодно.

– Ах, лицо! Так бы и сказали. – Фиона небрежно пожала плечами. – Это же совсем другое дело.

Джонатон нахмурил брови:

– Не понимаю. Что вы имеете в виду?

– Лицо – совершенно самостоятельная часть тела.

– И что из этого!

– Ничего особенного. Просто я признаю, что это лицо Орсетти…

– Ага, так я прав!

– Нет, тело ведь не его.

– Что?

– Иногда, – Фиона тщательно подбирала слова, – очень скучно рисовать одну и ту же модель, вот некоторые из нас и забавлялись… – Она сделала паузу. – К примеру, использовали чью-то голову вместо той, которую должны были нарисовать.

Джонатон изумленно посмотрел на нее:

– Неужели вы приставили к телу одного человека голову другого?

– Это была… шутка. Шалость, если хотите.

– Шалость? – Лицо у Джонатона сморщилось. – Вы приставили голову одного мужчины к телу другого – и называете это шалостью?

Столь бурная реакция привела Фиону в смятение. Не слишком ли он разошелся в столь невинной ситуации? А ведь именно Джонатон, как никто другой, должен был понять и оценить шутку.

– Да, шалость, ну и что? – Фиона не сразу подыскала нужное слово. – Обладатель головы не знал о том, каким образом она использовалась, равно как и модели никогда не видели законченной работы, так что эта шутка вполне безобидная.

– Вот уж не думаю. – В голосе Джонатона прозвучало такое негодование, как будто это его голову приставили к телу другого мужчины.

Фиона вздохнула:

– Не думаете? А что вы думаете?

– Если кто-нибудь узнает, что вы проделывали подобные шутки, то…

– То что?

– Ну… – Джонатон запнулся. В первый раз с момента появления гостьи он выглядел несколько неуверенным в себе. – То он решит, что вы…

– Что я видела Орсетти обнаженным? – Фиона прищурилась. – Что Орсетти видел меня обнаженной? Именно это вы подумали, так?

Джонатон колебался: у него был вид человека, который наступил на улице на что-то неприятное и сейчас не знал, как отряхнуть это со своего башмака.

– Нет.

Фиона ахнула:

– Подумали, точно подумали! Я и Орсетти. О Боже!

– Понимаете, я сделал всего лишь допущение…

– Допущение? Ну так знайте: Орсетти – высокомерный осел! Неужели вы этого не заметили? Неужели вы в самом деле подумали, что такой человек, как Орсетти, способен мне понравиться? Что этого типа я могла рисовать?

– Вероятно, нет, но…

– Или, по-вашему, я делала что-то недозволенное с этим обнаженным мужчиной?

– Нет, разумеется, нет, – поспешно сказал Джонатон, но было ясно, что именно так он и подумал.

Фиону распирал гнев.

– Милорд, вы в очередной раз сделали необоснованные выводы. Это у вас что, такая привычка?

– Только когда я с вами, – попытался оправдаться маркиз.

– Значит, по-вашему, я отношусь к разряду тех женщин, которые способны отдать свое целомудрие… такому идиоту, как Орсетти?

Джонатон протестующе замахал руками:

– Нет, но… Иногда женщины все же способны отдать свое сердце идиоту…

– Очень даже могу их понять! – в гневе выкрикнула Фиона. «Поскольку сейчас смотрю именно на такого идиота!» – Однако мы сейчас обсуждаем не вопрос о моем разбитом сердце, а всего лишь качество проделанной работы.

– Послушайте, Фиона. – Маркиз схватил ее за руку. – Вы имеете право сердиться, однако вы не можете целиком и полностью обвинять одного меня.

– Почему же, могу. – Фиона попыталась выдернуть руку, но Джонатон крепко держал ее.

– Ваши слова, так же как и ваши действия, я истолковал неправильно, но…

Фиона ахнула:

– Да я никогда…

– Никогда? – Маркиз рывком притянул ее к себе. – А разве не вы говорили мне однажды, что хотите вернуть мне мой поцелуй?

– Возможно, я сказала что-то в этом роде, но…

– И разве вы не говорили мне, что отнюдь не озабочены сохранением добродетели и хотели бы иметь меня в полном смысле этого слова?

Фиона смущенно кашлянула.

– Я никогда не говорила «в полном смысле этого слова».

– Да, но подразумевалось именно это. – Теперь лицо маркиза находилось всего в нескольких дюймах от ее лица, и Фионе показалось, что она заметила в уголках его губ самодовольную улыбку. – И разве вы не просили меня жениться на вас, еще когда мы были едва знакомы?

Глаза Фионы сверкнули.

– Я была доведена до отчаяния!

– Вы и сейчас в отчаянии?

– Нет, то есть да. В общем, я не знаю. Пока ничего не изменилось.

– Изменилось все. – Голос маркиза прозвучал тихо и серьезно.

Только теперь Фиона заметила, что прижимается к нему всем телом, а ее ладонь лежит у него на груди.

– И что же именно изменилось?

– Я же сказал – все. – Маркиз приблизил губы к ее губам. – Но я все так же хочу поцеловать вас.

Фиона сглотнула.

– Все так же… хочу вас… – Джонатон обнял ее и привлек к себе.

– Но вы хоть понимаете, что пути обратно может уже не быть? – Фиона почти касалась губами его губ.

– Отлично понимаю. – Маркиз крепко поцеловал ее.

Фиона откинула голову, и его губы скользнули вдоль ее шеи, затем опустились ниже, к ключице. Фиона невольно вздрогнула.

– Вы понимаете, что я никогда…

– Да, понимаю. Я сдаюсь, мисс Фэрчайлд. – Джонатон пощекотал губами ее шею.

Фиона с восхищением чувствовала, как тепло его тела, проникая сквозь шелк халата, вливается в ее душу.

Когда их губы снова встретились, на этот раз решительно и без колебаний, всепоглощающее чувство уверенности и неукротимое желание овладели Фионой.

– Я всегда хотела быть той леди, которая тайно встречается с тобой в библиотеке, – прошептала она.

Маркиз улыбнулся:

– Это помещение вряд ли заслуживает названия библиотеки.

– Ну и пусть; главное – есть книги. – Фиона обвила его руками с такой страстью, что Джонатон неожиданно потерял равновесие.

Фиона попыталась поддержать его, но это ей не удалось, и они оказались бы на полу, если бы в комнате было свободное пространство. Пока же Джонатон опустился на некий невидимый предмет, а Фиона накрыла его своими юбками.

– Боюсь, – не без юмора проговорил Джонатон, – эта библиотека не слишком располагает к романтике. – Он вдруг поморщился. – Во всяком случае, здесь не обойтись без болезненных ощущений.

– Надеюсь, ничего страшного? – Фиона заключила лицо Джонатона в ладони и стала целовать его горячо и страстно. Она давно хотела этого, хотела с неистовой силой и не собиралась позволить какому-то музею встать между ними.

Слегка отстранившись, Джонатон помог ей встать на ноги, после чего встал сам.

– Фиона Фэрчайлд, – торжественно изрек он, – я хотел тебя с того момента, когда впервые увидел в библиотеке Эффингтон-Хауса, и тоже не позволю, чтобы что-то разлучило нас.

Внезапно он схватил ее за руку и потащил к двери.

– Постой, Джонатон! – воскликнула Фиона в испуге. – Куда ты меня ведешь?

– В постель. – Маркиз ловко обошел встретившиеся на пути военные доспехи.

– Давно пора, – пробормотала Фиона. – Вот только если слуги нас увидят, они непременно станут болтать об этом.

Джонатон на мгновение остановился.

– Если они станут болтать, я застрелю их.

– А что, если я не захочу соединяться с тобой на твоей постели? – Фиона нетерпеливо потянула зацепившуюся за что-то юбку.

– Захочешь.

– Это еще почему?

– Потому что твой кузен был прав – ты идеально мне подходишь.

Фиона засмеялась, удивляясь тому, что не испытывает ни малейших колебаний и готова идти за Джонатоном не только к его постели, но и вообще куда угодно. Правда, маркиз пока не сказал ей, что готов жениться, но это уже не имело значения. Разве многие женщины, достигшие определенного возраста и не вышедшие замуж, не решаются отбросить всякую осторожность и запрыгнуть в постель мужчины, которого любят? Разве они не делают это независимо от того, что случится впоследствии и на ком женится их любовник? Она так хотела, и этого было достаточно.

Приоткрыв дверь, Джонатон осторожно выглянул наружу, затем обернулся:

– Нам необходимо как можно быстрее пробежать по лестнице. Ты готова?

Фиона не задумываясь кивнула:

– Готова.

Держась за руки, они выскользнули из комнаты и, преодолев небольшой отрезок пути до лестницы, вбежали по ней вверх, а затем миновали короткий коридор. Джонатон распахнул дверь и, войдя, втянул Фиону за собой.

Быстрым движением захлопнув дверь, он прижал к ней Фиону и запечатлел на ее губах жаркий поцелуй.

Затем расстегнул крючки на платье и спустил его до талии.

Когда его губы стали ласкать затылок, Фиона тихонько застонала. Тем временем маркиз развязал тесемки ее нижней рубашки и, стянув вместе с платьем, бросил на пол. Ощутив прохладный воздух, смешанный с жаром губ, блуждающих по ее плечам, Фиона вдруг осознала, что дело уже зашло слишком далеко – гораздо дальше, чем она планировала.

Когда пальцы маркиза пробежались по кончикам ее грудей, Фиона ахнула в предвкушении. Оттолкнув его руки, она быстро расстегнула крючки корсета, который тут же упал на пол, затем прислонилась затылком к двери и выгнулась вперед, подставляя себя его прикосновениям.

Джонатон оторвал губы от ее губ и наклонился, чтобы взять в рот сосок, а она положила руки ему на плечи, прислушиваясь к его ласкам.

Трепет пробежал по ее телу, когда Джонатон переключил внимание на другую грудь. Фиона невольно впилась пальцами в его спину, каждой клеточкой ощущая, что ей хочется большего.

И тут без какого-либо предупреждения Джонатон поднял ее на руки и шагнул вперед.

С трудом пробираясь через шеренгу экзотических предметов, которых в спальне было ничуть не меньше, чем в библиотеке, Джонатон двинулся дальше, неся Фиону на руках.

Наконец он поставил ее на ноги перед самой удивительной кроватью, какую только Фионе доводилось видеть.

Кровать выглядела огромной и походила скорее на небольшую комнатку в китайском стиле, чем на ложе. Полог окружал ее с трех сторон, и на нем были изображены драконы, а также другие восточные символы. Все это создавало атмосферу загадочности и эротического возбуждения.

– Боже милосердный! – выдохнула Фиона.

– Впечатляет, не правда ли?

Свет, отражавшийся от покрытых лаком поверхностей, делал их словно живыми.

– Все это так необычно, – сказала Фиона тихо. – И выглядит как декорация.

Джонатон вскинул бровь:

– Правда?

– Да, сразу становится ясно, что основная цель этой постели – совсем не сон.

– Пожалуй, ты права. – Джонатон выглядел несколько смущенным. – Но я не покупал эту вещь отдельно, а купил ее вместе с домом.

– Джонатон, – Фиона повернулась к нему и потянула за пояс его халата, – может, ты еще не осознал этого, но, поскольку я стою перед тобой и на мне нет ничего, кроме рубашки, чулок и туфель, моя основная цель – отнюдь не сон. В данный момент я озабочена тем, чтобы и на тебе одежды было не больше, чем на мне. – Она быстро развязала пояс, и Джонатон отбросил халат в сторону.

– Если бы ты только знала, как я рад это слышать. – Джонатон снял рубашку и тоже отбросил ее в сторону, после чего заключил Фиону в объятия и крепко поцеловал.

Груди Фионы прижались к его обнаженной груди, и она ощутила эрекцию через шелк его брюк.

– Кажется, у меня есть идея, – пробормотала она.

Джонатон засмеялся, поднял ее и положил поперек кровати, после чего Фиона подняла руки над головой. Уже одни размеры этого шикарного ложа говорили о характере происходивших на нем плотских шалостей.

Фиона задумчиво наблюдала за тем, как Джонатон снимает с нее туфли, потом чулки. Затем он принялся снимать брюки, и Фиона, опершись на локти, следила за его действиями.

Неожиданно он заколебался и, поймав ее взгляд, поморщился:

– Похоже, теперь я знаю, как чувствуют себя модели.

– Да? Но прости, я никогда не видела… – Она покраснела и не закончила фразу.

– Знаешь, это несколько пугающее зрелище.

– Я не то имела в виду…

– И все равно, ты видела обнаженных мужчин раньше, причем во всех деталях, которые изображены на твоих рисунках.

– Да, но мужчины никогда не видели обнаженной меня. Кроме того, рисовать – это совсем другое дело; художнику такие подробности безразличны. А это, – она пощупала выпуклость на его брюках, – нечто вполне личное.

– В самом деле. – Джонатон сделал решительный вдох и снял брюки.

Фиона с изумлением уставилась на тело Джонатона. Она видела многих мужчин, раздевшихся во имя искусства, но очень скоро к этому привыкла и смотрела на них так же, как смотрят на апельсин или банан, которые необходимо нарисовать. Конечно, она никогда не разглядывала неудобный для упоминания орган и не видела его восставшим и готовым к действию. Это было зрелище впечатляющее и возбуждающее.

Привстав на колени, Фиона стянула с себя рубашку и отбросила ее, после чего Джонатон придвинулся к ней и приподнял ее подбородок так, что ее рот приоткрылся. Их языки встретились, и он стал пить ее аромат, тогда как ей до боли хотелось ощутить прикосновение его рук в другом месте; однако Джонатон не спешил форсировать события. Фиона ощущала жар его обнаженного тела, которое находилось всего в нескольких дюймах от нее, и знала, что он хотел того же. С каждой секундой промедления ее желание делалось все острее и неукротимее, и она положила ладони ему на грудь, на островки волос, а затем провела ладонью вниз, в сторону живота. Мышцы Джонатона напружинились от этого прикосновения, и Фиона стала пальцами исследовать все выпуклости и впадинки его груди. Затем ее ладони опустились ниже, к мышцам живота, и он задержал дыхание, как бы ожидая дальнейших действий. Когда она провела ладонью по члену, тот вздрогнул и шевельнулся. Он был тверже, чем она ожидала, и в то же время его поверхность на ощупь казалась шелковой.

Фиона обвила член пальцами, и Джонатон, застонав, обнял ее, после чего они оба повалились на кровать. Их руки и ноги переплелись, и языки, казалось, одновременно были везде. Фионе хотелось попробовать его на вкус, почувствовать жар его плоти, прижатой к ней. И в свою очередь, ей были необходимы его прикосновения, его попытки ощутить ее на вкус и наконец овладеть ею.

Джонатон провел ладонью по внутренней стороне ее бедра вплоть до промежности, потом Фиона ощутила прикосновение его пальцев к своей плоти, почувствовала собственную влажность и испытала удовольствие, которого никогда раньше не испытывала. Джонатон ласкал ее медленно, нежно и все время целовал ей плечи, шею, груди.

Внезапно их тела соприкоснулись, и Фиона, толкнувшись вперед навстречу ему, тут же позабыла обо всем на свете, потерявшись в сладостных ощущениях, которые омывали ее тело, проникали в самую глубину. Ей хотелось чего-то большего, но она не знала, чего именно.

Его пальцы двигались в ней со все убыстряющимся ритмом, и, кажется, в ее жизни уже не было ничего, кроме этой божественной сладости, которую рождала его ласка.

Вдруг Фиона почувствовала странное напряжение во всем теле, и ей показалось, что она сейчас разлетится на тысячу осколков.

Джонатон, видимо, тоже что-то почувствовал и остановился, тогда она ухватилась за него и застонала. Этот стон показался ей незнакомым и странным, словно он исходил не из ее груди.

Приподнявшись, Джонатон встал на колени между ее ног, и Фиона затаила дыхание, когда он медленно вошел в нее. Это не было столь же сладостно, как его ласка, но и неприятным этот процесс назвать было нельзя, тем более что Джонатон выжидал, давая ей возможность привыкнуть к этому ощущению.

Затем он толкнул член вперед, и Фиона, почувствовав легкий укол, издала еле слышный стон.

– Дорогая, с тобой все в порядке? – заботливо спросил Джонатон.

– Да, все идет отлично, – бодро ответила она, хотя боль все еще не прошла. – Продолжай, прошу тебя.

Джонатон вошел в нее еще глубже, и теперь ее плоть пульсировала вокруг его члена. Он пребывал внутри довольно долго, затем медленно покинул лоно и снова скользнул в глубину.

Это движение показалось Фионе довольно приятным, она обвила ногами его талию. Ритм движений Джонатона постепенно убыстрялся, толчки делались энергичнее; одновременно испытываемые Фионой ощущения становились все сладостнее и острее, пронизывая все ее тело…

Постепенно пружина, пульсировавшая внутри ее, сжалась, и тут Джонатон, содрогнувшись, сделал несколько сильных толчков.

Без всякого предупреждения ее тело словно взорвалось. Фиона изо всей силы выгнулась вперед, и тут же волны сладострастного томления сотрясли все ее тело.

Когда возбуждение спало, Джонатон приподнялся и помог Фионе лечь на бок рядом с ним; они все еще не разжали объятий, их тела представляли собой единое целое. Фиона слышала, как стучит его сердце, и в этом было нечто даже более интимное, чем совокупление.

Их взгляды встретились, и Джонатон поцеловал ее.

– Хочешь знать, о чем я думаю?

Фиона блаженно улыбнулась:

– Мне кажется, я и так это чувствую.

Джонатон медленно поцеловал ее, затем, подняв голову, заглянул ей в глаза. Его взгляд был полон страсти и желания.

– Знаешь, я бы хотел жениться на тебе прямо сейчас.

Счастливо рассмеявшись, Фиона взобралась на него и потерлась о него бедрами, от чего на лице Джонатона появилось выражение боли и удовольствия одновременно.

– Кажется, я еще могу функционировать. – Он без предупреждения перевернулся, лег на нее и сразу проник в ее лоно. – Знаешь, кажется, я ошибался относительно Орсетти… И еще многих вещей.

Фиона засмеялась, наслаждаясь тем, как звук ее смеха прокатился одновременно через нее и через него.

– А теперь, если нет других вопросов…

– Всего лишь один. Откуда ты узнал название орхидеи в оранжерее?

Фиона почувствовала, что Джонатон улыбается.

– Я знаю понемногу о многих вещах, точно так же, как не знаю многого о любой вещи.

– Ясно. – Фиона блаженно вздохнула и безоглядно отдалась его ласкам.