– Можно попросить к телефону мисс Кэтрин Вильсон?
– Кто ее спрашивает?
Голос был сух и недружелюбен. Но меня это не обескуражило. От моего вчерашнего уныния не осталось и следа, я проснулся в отличном настроении и ощущал себя свежим, бодрым, готовым к бою. Что мне все трудности, все препятствия, что мне эта невинная ложь, которую когда-то позволила себе Пат! Главное – я люблю ее, люблю сильнее всего на свете, и я ее отыщу любой ценой, пойду ради этого на все, вплоть до убийства! Окажется неспособной полиция – что ж, буду бороться один… Официант принес мне завтрак (типичный лондонский завтрак, состоящий из чая и рыбных консервов, но даже вид и запах этой еды не смогли омрачить моей радости), он подал мне фирменный конверт Скотланд-Ярда; сержант Бейли каллиграфическим почерком извещал меня, что, выполняя приказ своего начальника, сэра Джона Мэрфи, он нашел адрес мисс Кэтрин Вильсон; в 1945 году она проживала в доме номер 57 по Эджвер-Роуд, и телефон у нее был 03–27. Паддингтонская линия. Никаких других сведений он не нашел и надеется, что этот адрес, несмотря на свою давность, все же мне пригодится.
И вот оказалось, что паддингтонская линия до сих пор существует и дама, ответившая мне, как будто даже знает, кто такая мисс Кэтрин Вильсон. Это был, по-моему, первый случай после отъезда Пат, когда что-то работало нормально. Стоило ли принимать к сердцу такой пустяк, как нелюбезность моей собеседницы? Все равно фортуна теперь на моей стороне!
– Я муж одной ее подруги, – ответил я и сам удивился своему уверенному тону, ибо каких-нибудь сорок восемь часов назад я еще и не подозревал о существовании мисс Кэтрин Вильсон.
– Какой подруги?
Не будет ли неосторожностью отвечать на этот вопрос? А что, если мисс Вильсон причастна к исчезновению Пат?… Но я почувствовал, что вообще ничего не добьюсь, если не пойду на эту уступку.
– Речь идет об одной особе, которая давно покинула Англию. Мисс Вильсон была с ней в дружбе… Лет двенадцать назад. С кем имею честь?…
– Я ее мать…
Это меня удивило. Голос был хриплый, вульгарный, с сильным ист-эндским акцентом. Возможно ли, чтобы Пат дружила с девушкой, чья мать говорит таким голосом?
– Надеюсь, здесь нет никакой ошибки, – сказал я немного невпопад. – Мне дали ваш номер и сказали, что это телефон мисс Вильсон, которая когда-то была знакома с моей женой… Моя жена звалась тогда Патрицией Стивенс…
– Патрицией Стивенс? Да, припоминаю, Кэт как будто называла при мне это имя. Но сейчас я не могу вам ничего сказать. Она здесь не живет.
Ну конечно! А я-то вообразил, что отныне все пойдет гладко!.. Но все равно нельзя было выпускать добычу из рук.
– Как я могу с ней встретиться?
– Дайте мне ваш номер: когда я увижу ее, я ей скажу, чтобы она вам позвонила.
– Но я должен поговорить с ней немедленно! Это очень важно!
Я произнес это с такой горячностью, что голос моей собеседницы как будто немного смягчился.
– Дайте ваш номер, я попробую позвонить ей сейчас же.
– А не было бы проще… – гнул я свое.
Тон, которым мне ответили, показал, что настаивать бесполезно.
– Не хотите – как хотите. Давайте ваш номер.
Отчаявшись, я подчинился, и миссис Вильсон (если это в самом деле было ее имя) повесила трубку, даже не попрощавшись.
Я был в ярости. Почему эта женщина отказалась дать адрес своей дочери? В этом мне чудилось что-то подозрительное. Не было ли какой-то связи между той таинственностью, какой окружила себя мисс Вильсон, и исчезновением моей жены? Если эта девица не желает, чтобы знали, где она сейчас живет, не означает ли это, что ей приходится что-то скрывать? Может быть, она тоже участвует в этом заговоре? (Видишь, Том, я уже начал к этому времени предполагать, что исчезновение Пат – следствие какого-то «заговора».)
Если дело обстоит именно так, она не только не позвонит мне и я ничего не смогу узнать, но, хуже того, я совершил самую ужасную ошибку, потому что она будет теперь особенно осторожна. Если Пат заманили в ловушку, то эти негодяи удвоят бдительность и даже увезут ее, чего доброго, из Лондона… Что я наделал!..
Но, с другой стороны, можно было считать, что я все же что-то узнал. Недомолвки миссис Вильсон и молчание ее дочери – все это могло служить доказательством их вины. Достаточно мне поставить в известность Мэрфи, направить его на этот след – уж он-то заставит миссис Вильсон заговорить, – и мы отыщем Кэтрин…
Том, я не рассказывал тебе про этот эпизод, потому что боялся показаться смешным. И это была моя ошибка; я и теперь не могу с полной уверенностью сказать, так ли уж были беспочвенны мои подозрения насчет миссис Вильсон и ее дочери… Но не буду забегать вперед.
Через пятнадцать минут зазвонил телефон. Я уже совершенно не ждал звонка и поначалу даже не хотел брать трубку. Я был в ванной, а когда вы находитесь в ванной, то, даже если у вас пропала жена, вам все равно не хотелось бы, чтоб вас в это время тревожили.
И все-таки я выскочил мокрый и голый из ванной, схватил трубку и услышал хрипловатое контральто, совершенно мне незнакомое.
– Мистер Тейлор? С вами говорит миссис Крейн.
– Миссис Крейн? Весьма сожалею, мадам, но вы, очевидно, ошиблись…
– Ах, нет, не ошиблась! Вы недавно звонили моей матери и сказали, что вам нужно со мной поговорить.
– Вашей матери?… Значит, вы и есть…
– Кэтрин Вильсон. Да, это я. Вернее, я была когда-то Кэтрин Вильсон.
В том, как она выговаривала слова, в том, как строила фразы, было чтото нарочитое, претенциозное, плохо скрывавшее вульгарность, ту самую, что я уловил и в голосе матери. Я невольно подумал о цветочнице из «Пигмалиона» в исполнении плохой актрисы. И опять возник недоуменный вопрос: возможно ли, чтобы Пат, которая испытывала почти физическое отвращение ко всякой грубости и даже к простой банальности, возможно ли, чтобы она водила знакомство с женщиной такого пошиба?
– Я очень рад… Очень вам признателен, – бормотал я. – Я уже боялся, что не удастся найти вас. Мне бы хотелось… очень, очень хотелось как можно скорее с вами встретиться…
– А Патриция тоже приехала?
При всей напыщенности тона вопрос звучал искренне. А может, я просто был очень плохим сыщиком, что я блистательно доказал через секунду, и достаточно было моей собеседнице спросить про жену, как все мои подозрения мгновенно улетучились… Я с поразительным простодушием выпалил:
– Патриция исчезла. Именно поэтому я и хотел вас повидать.
– Исчезла? Не понимаю.
– Я все вам объясню. Могу ли я приехать к вам… скажем, через час?
– Ко мне? – Она замолчала, и хотя я еще ни разу не видел Кэтрин Вильсон, но мог бы поклясться, что эта маленькая пауза была заполнена целой серией гримас и ужимок. – Ах нет, это невозможно. Нельзя, чтобы мой муж… Сами посудите, а вдруг он узнает, что в его отсутствие сюда приходил мужчина! Соседи такие сплетники!
Час от часу не легче. Я знал многих замужних женщин в Милуоки, в Чикаго, в Лондоне, в Нью-Йорке; все они, как правило, были подругами Пат, и всем им доставало ума и воспитанности не позволять себе подобных рассуждений. Что же собой представляет эта Кэтрин Вильсон… Но я счел неприличным настаивать.
– В таком случае где мы можем с вами встретиться?
Новая пауза и, наверно, новые ужимки.
– В холле «Риджентс-отеля», в половине двенадцатого.
– А не лучше ли вам прийти сюда, в «Камберленд»? Мне легче было бы вас узнать…
– В «Камберленд»? О нет, меня могут увидеть. – На сей раз в трубке раздалось жеманное хихиканье. – Раз вы там живете… люди могут бог знает что подумать! – Опять хихиканье. – Нет, лучше в «Риджентс».
– Как вам будет угодно. Но нельзя ли попросить вас прийти немного раньше?
– Нет, я только что проснулась. – Снова хихиканье. – Значит, договорились, в половине двенадцатого? Сядьте за столик в баре, с красной гвоздикой в петлице. До скорого, мой милый! – добавила она по-французски с кошмарным акцентом; я даже не сразу понял, что она хотела сказать.
Я стоял на ковре – с меня стекала вода, под ногами были лужи – и долго не мог прийти в себя от изумления. «Мой милый»? Красная гвоздика в петлице – в половине двенадцатого! С кем мне предстоит иметь дело? «Некая Кэтрин Вильсон, выдававшая себя за драматическую актрису», – сказал сэр Джон. Как могла Пат выносить ее общество? Нет, решил я, между моей женой и мисс Вильсон не могло быть никакой дружбы; в одной машине они оказались по чистой случайности… Но свидание было назначено, и я решил довести дело до конца. И потом, мне так было необходимо поговорить с кем-нибудь о Пат, неважно с кем, только бы поговорить…
Прямо напротив меня был зеркальный шкаф. Я не из тех мужчин, которые получают удовольствие, любуясь собственным отражением. А с того дня, как Пат уехала, я почти не смотрелся в зеркало, разве лишь когда брился. Но сейчас я не удержался и стал разглядывать человека, смотревшего на меня из дверцы шкафа. И испугался – так я за эти десять дней исхудал. Мои друзья всегда уверяли, что я прекрасно сложен, но сейчас они бы этого не сказали. У меня можно было все ребра пересчитать, из-под кожи резко выступали ключицы, нелепо торчали бедренные кости… Я впервые задумался, любила ли бы меня по-прежнему Пат, предстань я перед ней в таком виде…
Если я уже дошел до подобных вопросов, значит, я был здорово выбит из колеи.
* * *
Являясь географическим центром Лондона, холл «Риджентс-отеля» также и один из центров мира; там можно встретить кого угодно, там, как на вокзале, беспрерывно толчется народ; по-моему, эта знаменитая гостиница вообще очень похожа на вокзал. А кроме того, это одно из самых вульгарных мест, какие мне когда-либо доводилось видеть. Бизнесмены, назначающие там свидания, больше похожи на маклеров или на букмекеров; женщины, которые в любое время дня и ночи сидят там в баре за стаканом мерзкого пойла, поразительно безвкусны; к тому же они отличаются тем неповторимым уродством, которое пышным цветом цветет только между Флит-стрит и Кенсингтоном. Матроны в пестрых лентах, долговязые девицы в очках и со вставными зубами и в довершение всего какие-то размалеванные старухи, которые уныло сидят над порцией виски в ожидании клиентуры… Всякий раз, как я переступаю порог «Риджентс-отеля», меня передергивает и так хочется обратно на улицу, на свежий воздух Пикадилли… И Дик Лоутон, и ты, Том, вы всегда посмеивались над моим отвращением; вы говорили, что это чисто американское свойство, а для истинного британца подобное зрелище отнюдь не отталкивающее, а, напротив, в высшей мере забавное. Возможно, вы правы, но такова уж моя натура, тут ничего не попишешь.
И именно здесь миссис Крейн назначила мне свидание! Выбор был довольно странный; этого я никак не мог ожидать от приятельницы Пат. Но я уже переставал удивляться… Я явился туда, разумеется, раньше, чем нужно, и у меня оказалось вполне достаточно времени, чтобы подвергнуться пытке медленного удушения в пышных и мрачных викторианских стенах. Зато здесь можно было в эти часы что-нибудь выпить, что я сразу и сделал. Всякий раз, когда в дверях появлялась новая посетительница, я бросал на нее быстрый взгляд и начинал молить небеса, чтобы она не оказалась Кэтрин Вильсон.
Я уже приканчивал третью порцию сухого мартини, и часы показывали без пяти двенадцать, когда из-за столика в центре зала решительно поднялась одиноко сидевшая дама в сиреневом пальто и причудливой розовой шляпке и направилась к бару. Я уже давно заметил ее; она чертовски меня раздражала своим нелепым одеянием, чудовищно наложенной косметикой, морковным цветом волос и нелепой мимикой – этакими бесконечными подмигиваниями, многозначительными улыбочками и манерными жестами, какими она подзывала официанта; но надо признать, что она была гораздо моложе и миловиднее большинства других посетительниц этого вертепа.
– Бармен, – проговорила она, – вы не видели здесь джентльмена с красной гвоздикой в петлице?
Прежде чем она закончила фразу, я узнал хрипловатый и протяжный голос Кэтрин Вильсон.